Вместо пролога: самоироническое

Лет за десять до того как я решился взяться за эту книгу, произошел случай, сыгравший немалую роль в том, что она все же появилась на свет. По крайней мере, именно то забавное происшествие помогло отнестись к постигшему меня замыслу с достаточной долей самоиронии и преодолеть «священный трепет» перед задуманным. А заодно избежать соблазна возомнить себя осененным «единственно истинным откровением».

Как-то раз ко мне зашел знакомый и после пары минут ничего не значащего разговора вдруг будничным тоном заявил, что он засел за труд, который перевернет весь мир. Признаться, подобное откровение повергло меня в замешательство. Будучи человеком по натуре не склонным к экзальтации, я, естественно, счел, что у моего знакомого что-то с головой. Предположить наивное заблуждение в способности человечества к единомоментному прозрению даже пред Великой Истиной, было для меня куда сложней.

Довольно скоро я позабыл тот показавшийся забавным разговор, однако года через два пришлось вспомнить о нем по довольно обескураживающему поводу: мне в голову пришла идея написать книгу, которая перевернет весь мир.

Короче говоря, мне захотелось поделиться с людьми тем, что позволило бы до конца прояснить довольно запутанную всеми предшествующими мудрецами и «мессиями» штуку: что есть наше Бытие, в чем все-таки заключается подлинный смысл жизни и как умудриться прожить ее так, чтобы земное наше существование не воспринималось как разновидность наказания Господнего.

Однако буквально через мгновение после осенения великим замыслом образ наивного знакомого так явственно предстал пред моим взором, что я просто расхохотался над самим собой: ну вот, приехали…

Именно этот самоиронический смех и позволил мне преодолеть естественный страх перед необычно претенциозным замыслом, движущей силой которого была моя неудовлетворенность бытующим среди людей миропониманием.

Мне всегда казалось, что людям что-то мешает увидеть настоящий прекрасный мир, который мог бы открыться перед ними. Я не говорю о мире идеальном или о некоем скрытом для обыденного сознания парадизе, который принято представлять до отталкивающего совершенным и потому бессмысленным, как улыбка идиота.

Я не говорю о мире трансцендентальном, который, по мнению многих, и есть истинная обитель человеческой души. Такая точка зрения делает земное бытие или абсолютно никчемным, или превращает всех земных обитателей в клиентов «исправительного дома», который вряд ли способен действительно исправить человека и сделать его достойным для возвращения в высокие миры.

Я говорю о реальном Мире, в котором человек мог бы исполнить свое предназначение, ощутить свою свершённость и воспринимать жизнь как благостный дар.

Я очень остро чувствую тот колоссальный кризис мировоззренческих основ, который переживает человечество в начале третьего тысячелетия. Кризис, вызванный разочарованием в способности существующих философских и религиозных систем дать человеку понимание логики и смысла Бытия.

Я отнюдь не претендую на роль именно того всезнающего мудреца, который подведет Вас к прозрению. Я лишь попробую подвести Вас к пониманию окружающего Мира, а также места и времени, в котором разворачивается мгновение нашей земной жизни.

Читатель наверняка увидит иронию в самом названии книги, которое настолько претенциозно, что к нему не стоит относиться иначе как с улыбкой. Уже немало выдающихся мыслителей на Земле обратило внимание на парадокс нашего сознания: мысль стремится охватить сущее Бытие так, как будто не человек является его частью, а сам Мир помещен в наши головы. Так отчего же не попытаться рассмотреть его пристальней?

Жизнь – дар, который достается помимо нашей воли. А потому раньше или позже в порядке осмысления невесть откуда свалившегося на тебя подарка ты, хотя бы однажды, но все же задумаешься: ну и как мне с этим быть?

Конечно, на сей вопрос есть самый простой ответ – жить. Как получится. Как управляют бытовыми гаджетами, поленившись прочитать инструкцию, методом «тыка»: сделал так, сделал эдак, в результате имеешь то, что имеешь. И далеко не всегда полученный результат тебя удовлетворяет. И естественно мы далеко не всегда задействуем все опции, которыми могли бы воспользоваться. Я вот, например, только перед тем как выбросить на свалку старый видеомагнитофон, узнал, что его можно было программировать на запись на месяц вперед.

Осложняет ситуацию и то обстоятельство, что, несмотря на великие успехи всяческих наук и множества ученых, большинство людей все же пребывают в Мире, имея весьма смутное представление о том, как он устроен.

Конечно, многое Вы узнаете от близких, потом в школе, а кто-то даже в университете. Однако общая картина мироустройства все же остается еще рассыпанной как коробка пазлов. Причем, рассыпана она по различным наукам и отраслям знаний, так что прежде чем картинку сложить, надо еще собрать в кучу ее отдельные фрагменты. Не думаю, что вообще сегодня так уж много тех, кто может похвастаться знанием картины, которая получится. По крайне мере, я их не встречал.

В общем, считайте, что Вам повезло: у Вас в руках вполне достоверный краткий путеводитель по месту и времени в котором разворачивается Ваша и не только Ваша жизнь. А это и есть, собственно говоря, Бытие, целостная реальность, в которой мы все обретаемся.

И не важно, когда Вы откроете этот путеводитель. В конце концов, даже если на самом финише. У Вас будет хорошая возможность, полистав его, узнать, где побывали, а что так и не увидели, что на самом деле представляет Бытие и дошли ли Вы до конца предписанного Вам маршрута. А если не дошли, то каков все же был пункт назначения.

Интересно, если бы Моисей, получая скрижали с десятью заповедями, попросил Господа все же обосновать полученные советы? Ну, типа, почему «не убий», если сосед уже «достал» до полного моего изнеможения? Не думаю, что Господь стал бы вдаваться в подробности. Он просто бы изрек: потому что!

Кое-что в этом путеводителе тоже стоит принять на веру, не особо вдаваясь – почему так, а не иначе. Для наиболее дотошных я готов представить дополнительные разъяснения, для остальных универсальный ответ: потому что!

В качестве обоснования этого сакраментального «потому что» могу сказать следующее. На самом деле процесс узнавания Мира и своего места в нем это не совсем обретение истинного и окончательного знания, а скорее создание опорных ступенек для того, чтобы приблизиться к новому горизонту, откуда открываются всякие новые неожиданности, которые мы просто не могли предвидеть с предыдущих точек обзора.

К тому же, и описание этих опорных знаний весьма условно и вряд ли адекватно передает реальное положение вещей. Современный школьный учебник физики во многом наполнен не менее мифологическими образами, чем Библия. Используемые словоформы для описания устройства атома это тот же мифологический язык, только отличающийся от библейского так же, как отличается современный английский от древнешумерского.

Адекватна ли картина, созданная с помощью доступных нам сегодня образов, реальному устройству мира? Вряд ли. Но это все же в некотором смысле вполне реальный образ, сложенный из доступных для нашего уровня знаний.

Имеет ли этот образ практическую ценность? Да. Можно сомневаться в том, что та же созданная Розерфордом планетарная модель атома соответствует реальному его устройству, однако именно «уверование» в эту модель и связанную с ней квантовую теорию послужило опорной «кочкой» для изобретателей транзистора, с которой человечество шагнуло в мир современной электроники, в том числе и компьютерный мир. А это, как мы увидим далее, совсем не случайный шаг.

Многое из того, что вы найдете в этой книге, собственно говоря, и есть такие же опорные «кочки», с которых вам будет удобней охватить взором как доступную сегодня общую картину Бытия, так и того места в нем, где вы оказались волей случая.

В общем, почитайте эту книгу, и Вы станете лучше понимать этот мир.

Советов в этой книге будет немало, но все же некоторые из них принципиальны. Если хотите, можно даже сказать, что они имеют фундаментальное значение.

Совет первый.

Запомните и примите как непреложное: в нашей жизни все устроено гораздо проще, чем Вы даже подозреваете.

В том, что происходит с Вами и с окружающим Вас миром, не стоит искать сложностей. Чем проще объяснение, тем ближе оно к реальности. Устройство Мира предельно просто, как все совершенное. Но понимание этой простоты приходит только на определенном уровне развития. Пока же эта простота не раскрылась перед нами, мы склонны к фантазиям только усложняющими нашу жизнь.

Совет второй.

Не изводите себя мучениями выбора между Верой и Знанием.

Примите как непреложную, давно известную мудрость: существование Бога, как и его отсутствие равно недоказуемо.

Любое явление может быть самодостаточно и непротиворечиво объяснено как с теологической, так и естественно-природной, рациональной точки зрения.

Например, принятие или не принятие теории эволюции не опровергает и не доказывает божественное происхождение живого мира, ибо исходным пунктом эволюции может быть как естественный физико-химический процесс, так и творческий акт Бога.

Справедливости ради надо сказать, выбор между Верой и Знанием, в общем-то, приходит сам по себе. В силу особенностей интеллектуального развития и преобладания в мотивации человека или подсознательного (инстинктивного) или сознательного. В основе принимаемого на веру лежит, как правило, осознанный зов инстинкта или суждение авторитета. Мучения же составляют попытки изменить точку зрения вопреки естественному для вас выбору.

Однако на какой бы точке зрения Вы не стояли, в любом случае познание Мира есть, прежде всего, познание его закономерностей и принципов устройства. Независимо оттого, заданы ли они Богом или же возникли в результате естественного взаимодействия материи. А познание – задача именно Разума и в этом смысле он выше Веры.

Не будь так, человек до сих пор бы думал, что солнце вращается вокруг Земли.

Совет третий.

Не отступайте перед тем, что вам непонятно.

Общаясь в виртуальном мире всемирной паутины, вы наверняка не раз сталкивались с комментариями к каким-либо текстам типа «много буквов». При этом подразумевается, как правило, даже не столько размер текста, сколько кажущаяся комментатору «заумность» изложения.

Для вашего ума и человечества в целом такое отношение к не совсем простым для восприятия мыслям – опасная тенденция. Она ведет к сужению понятийного запаса. А понятия – это инструменты описания и понимания всего разнообразия мира. И чем меньше этих инструментов в вашем арсенале, тем уже ваши возможности постижения Мира.

Только напряжение дает импульс к движению и развитию. И только напряжение разума может обезопасить человечество от деградации. Сегодня и так слишком много мыслительных операций передано гаджетам и мы уже реально начали чувствовать снижение интеллектуального уровня человека в силу невостребованности мыслительного процесса.

А по сему, если вам что-то в этой книге и покажется сложным или вы встретите незнакомое для себя слово, то не бойтесь напрячь свои извилины или заглянуть в словарь. Истинную интеллектуальную ценность представляет лишь то, что заставляет задумываться. Если Вас это напрягает, отложите сию книгу и читайте детективы Марининой.

Раз уж жанр этой книги обозначен как путеводитель, то здесь Вы найдете ответы на вопросы, которые позволят определиться с местом и временем пребывания.

Как устроен и куда движется Мир?

В чем смысл существования людей?

Что происходит, и что будет происходить с нашей цивилизацией?

В чем смысл и цель Вашей жизни?

Не советую с пренебрежением отнестись к этим вопросам, как к слишком абстрактным для обретения личного благополучия. Здесь вполне уместна аналогия с образом человека на плоту, которого выбросило в открытое море. Прежде чем решить, сразу ли утопиться или все же грести (и куда?) естественно стоит понять, как устроено это море. Ждет ли вас впереди суша (и где вообще это «впереди»?) или же на краю Земли воды низвергаются в бездну?

Не так ли мы, выброшенные по рождению в жизнь, по мере взросления пытаемся оглянуться вокруг и осмыслить свои действия? В конце концов, если мы будем сидеть, сложа руки на плоту (куда вынесет, туда и вынесет!) или же жить по «методу тыка», уже упомянутому в начале, то не проплывем ли мы мимо райского островка? И что еще хуже, не попадем ли мы на опасные рифы?

Конечно, глупо бы было всем тратить свою жизнь на поиски ее смысла. Но не думаю, что каждому мореплавателю требуется самому заново составлять лоции, прежде чем отправиться в дорогу. К счастью, у каждого нового поколения моряков есть возможность воспользоваться описанием маршрута, составленного предшественниками.

Теперь такая счастливая возможность есть и у Вас. И раз Вы уже оказались в бурном море Бытия, было бы также глупо не воспользоваться случаем.

Я думаю, к обозначенным чуть выше общим вопросам тесно примыкает и еще один: что ждет Россию, страну, в которой мы живем?

Согласитесь, он тоже имеет для понимания перспектив Вашей личной жизни весьма существенное значение.

Наше сознание ведет себя так, как будто вопрос «кто я» уже решен изначально с момента само осознания своего существования. Самосознание не нуждается в самоидентификации. Поэтому наша индивидуальная сознательная жизнь начинается не с вопроса «кто я?», но с вопросов «где я?», «что, кто рядом со мной?». Ну не тратить же время на копание в самом себе, когда ты только-только делаешь первые шаги на дороге длиной в жизнь?

Не случайно среди древнейших мифов, которые были, по сути, первой попыткой осмысления Бытия, большое место занимают именно мифы, описывающие рождение и устройство Мира.

Вспомните хотя бы известную вам по школьным учебникам, созданную древними картину плоской Земли, покоящейся на трех китах (слонах, черепахах, etc).

Соответствовала ли эта картина реальному положению вещей? Конечно же, нет. Однако этот образ давал человеку принципиально важную для него уверенность в устойчивости бытия. Без этой картины человек жил бы в постоянном ощущении тщетности, а потому и необязательности своих усилий.

Что может быть незыблемей тверди, стоящей на трех (!) слонах (!)? А потому можно возвести на ней дом, град, составить наследство детям и т. д. В общем, на этой тверди приобретает смысл все то, что выводит устремления человека за пределы его индивидуальной жизни.

Здесь стоит обратить внимание на употребленное слово «необязательность». Только забота, нужда подвигает нас к действиям. Не будь нашей повседневной осознанной озабоченности условиями жизни, которая «обязывает» нас решать возникающие проблемы, человечество вряд ли вышло бы из дикого состояния.

Созданная картина была ценна уже тем, что позволяла воображать что мы знаем как устроен мир. При этом «край земли» не был, собственно, запретом на движение за его пределы. Скорее это было обозначение границы доступного. Границы, за которой реально все, чтобы вы ни вообразили. В этом смысле современное описание бесконечной Вселенной столь же «реально», сколь и древние рассказы о бездне, в которую низвергаются воды, омывающие твердь земную.

Образ Земли, покоящейся на слонах (черепахах и т. д.) был для древних некоей кочкой в неведомом. С нее можно было делать следующий шаг, не беспокоясь о том, что твердь уйдет из-под ног.

Не думаю, что и сегодня создание цельного образа Мира менее полезно, чем это было в древности. Ощущение неустойчивости Бытия и сегодня преследует человека параноидальными страхами Конца Света, который вот-вот произойдет, либо в соответствии с календарем древних майя, либо в результате запуска Большого адронного коллайдера, либо при конфликте цивилизаций.

Не буду Вас отвлекать ссылками на новомодную теорию струнного строения мира и его многомерности. И дело далеко не в том, что эта теория, несмотря на математическую строгость и целостность, пока не имеет экспериментального подтверждения. На самом деле мир устроен гораздо проще, и мы уже располагаем знанием фактов, позволяющих создать вполне приемлемую для употребления картину.

Во-первых, реальность, в которой разворачивается наше бытие, явилась взрывообразно; во-вторых, вероятней всего, что цикл расширения сменится циклом сжатия; в-третьих, пока нет убедительных данных опровергающих космологическую однородность и изотропность [1] ; в-четвертых, установлены возможность явления элементарных частиц из вакуума и принцип неопределенности в микромире.

Конечно, сведущий читатель может хмыкнуть: познания автора в области мироустройства устарели! По крайней мере, за открытие ускоряющегося расширения Вселенной уже вручена нобелевская премия, а теория темной материи недавно получила свое очередное подтверждение тем, что астрофизики смогли вычислить массу ее частиц. И даже только эти два открытия могут в корне перевернуть наше представление о космологии!

Однако не стоит спешить. При всей значимости этих научных прорывов они все же далеко не обязательно ведут к радикальному пересмотру сложившегося представления о модели мироустройства.

Вот что говорит Антонио Риотто (Antonio Riotto) из итальянского Национального института ядерной физики, представляя результаты исследований интернациональной команды ученых:

«Я согласен, что гипотезы такого рода чрезвычайно привлекательны для человеческого воображения. Но учтите, что даже самые современные теоретические разработки физики, как, например, теория суперсимметрии или струнная теория квантовой гравитации, не способны объяснить наличие этой „темной энергии“ в тех количествах, которые бы соответствовали наблюдениям. Несовместимость этого требования с общепринятыми законами природы породила массу сопутствующих экзотических гипотез о существовании новых сил, новых измерений пространства-времени, новых сверхлегких элементарных частиц. Мы же не вводим никаких новых сущностей во Вселенную и предлагаем объяснение в рамках одного из вариантов стандартной теории Большого Взрыва – а именно инфляционной (раздувающейся) модели Вселенной, предложенной еще в 1981 году».

По мнению интернационального коллектива физиков из США, Канады и Италии, стандартная космологическая модель хорошо описывает всю совокупность данных наблюдений, однако некоторые свойства современной Вселенной оставляет без объяснения – например, отсутствие крупномасштабной неоднородности и изотропию Вселенной, или её характерную структуру в виде галактик и их скоплений. Модель инфляционной Вселенной позволяет избежать этих недостатков. Она предполагает, что на раннем этапе Вселенная расширялась не по степенному, а по экспоненциальному закону. Эту стадию расширения называют инфляционной потому, что на ней масштабный фактор и вместе с ним физическое расстояние между любой парой точек увеличивается, а плотность энергии пространства остаётся постоянной. Такое необычное поведение оказывается возможным лишь при таких состояниях физических полей, которые соответствуют отрицательному давлению. Иными словами, на протяжении короткой инфляционной фазы само пространство расширяется быстрее скорости света. А это приводит к квантовым флуктуациям, порождающим пространственно-временные волны, предсказанные еще Эйнштейном. На последующих стадиях эволюции они как бы «раздуваются», заполняя собой всю так называемую «глобальную» Вселенную, размеры которой намного больше видимой ее части.

«Мы поняли, что достаточно ввести в общую теорию относительности этот ключевой элемент – гравитационную рябь на ранних стадиях – чтобы объяснить наблюдаемое ускорение расширения Вселенной, – говорит г-н Риотто. – И нет никакой необходимости изобретать таинственные фантомы типа „темной энергии“» [2] .

А потому, несмотря на появление обильного числа экзотических космологических теорий, наиболее адекватной данным научных наблюдений пока остается модель, основанная на том, что наш Мир представляет собой нечто подобное объемному маятнику, «колебания» которого разворачиваются по следующему сценарию:

1. Взрывной переход в актуальную для нас пространственность [3] , условно обозначаемую знаком «плюс».

2. Фаза расширения, сопровождающаяся процессом упорядочения бытия через тотальное связеобразование.

3. Момент космологического равновесия (переход от фазы расширения к фазе сжатия).

4. Фаза сжатия, сопровождающаяся нарастанием энтропии [4] .

5. Переход через сингулярность [5] в другую актуальную пространственность с условным знаком «минус».

Ну а далее эти циклы повторяются.

Ну что, не совсем понятно? Тогда представьте, что у вас перед носом из ничего внезапно возник воздушный шарик, который стремительно раздувается. В какой-то момент, достигнув определенного размера, он начинает схлопываться и «вывернувшись наизнанку» появляется уже в недоступном для вас зазеркальном мире. Причем, с нашей точки зрения этот шарик в «том» мире уже состоит из антиматерии, так как при «выворачивании» происходит одновременная смена импульса, определяющего спин элементарных частиц (право налево, минус на плюс и т. д.)

Отвечая на вопрос «где мы?», можно сказать – где-то в самом начале второй фазы. Так что не беспокойтесь, как минимум примерно 30 миллиардов лет у нас все же есть в запасе. Чтобы у вас не создалось впечатление безосновательной буйности фантазии автора, сошлюсь и на вполне научные авторитеты. Здесь стоит упомянуть любопытную работу физика Мартина Боджовалда из Института гравитационной физики и геометрии Пенсильванского университета. С помощью нового математического аппарата, перевернувшего классические представления о ранней космической истории, ему удалось выяснить, что Вселенная существовала и до Большого взрыва. Применяя теорию петлевой квантовой гравитации (ПКГ), Боджовалд совместил её представления с эйнштейновской общей теорией относительности и с квантовой физикой. В результате, он пришел к выводу, что наша Вселенная начала развиваться в процессе перехода ранее существовавшей Вселенной из одного состояния в другое. До нашей Вселенной – как вычислил Боджовалд – была совсем другая Вселенная, но она не была похожа на современную. Это связано с механизмом, которому исследователь дал название «космической забывчивости». Его действие состоит в том, что при «Большом буме» из уравнений, описывающих это событие, исчезает как минимум один из действовавших ранее параметров. Из-за этого точное «копирование» следующих друг за другом Вселенных становится невозможным.

Можно предположить, что фазы колебаний Вселенского сферического «маятника» разворачиваются в Ничто, единственным и тотальным свойством которого является отсутствие каких либо свойств или небытие. Скептиков могу уверить, что понятие Ничто не менее реально, чем понятие Бесконечность, каким уже привычно оперируют в описаниях мироустройства. Отсутствие энергетических потерь на взаимодействие с Ничто обуславливает бесконечное повторение космологического схлопывания – разворачивания, а бесконечность мира определяется тем, что граница между ним и Ничто не может быть определена опытным путем. Запрет на это логически вытекает из второго постулата специальной теории относительности Эйнштейна, утверждающего, что скорость света не зависит от скорости движения источника и одинакова во всех инерциальных системах отсчёта. Проще говоря, никакой наблюдатель не сможет обогнать границу расширяющегося мира, чтобы пощупать руками это самое Ничто.В представленной модели Мира становится более понятным единство пространства и времени, а само время утрачивает свой мистический смысл и становится ничем иным как шкалой процесса разворачивания нашей Вселенной. И если вести отсчет не от рождества Христова, а от «сотворения» нашего актуального мира, то время его существования сегодня вполне может быть выражено, скажем, в километрах. Так что формулировка задачи, поставленной прапорщиком из старого анекдота «копать от забора и до обеда» свидетельствует о том, что анекдотический персонаж все же не так глуп и возможно интуитивно, но все же знаком с основами мироздания.

Когда этот путеводитель существовал еще в виде разрозненных заметок, один из первых его скептических читателей задал мне въедливый вопрос: Вы так безапелляционно судите об устройстве мира, а у Вас есть хотя бы образование физика или астронома?

Конечно, какого-то специального образования в области естественных наук я не получал. Если не считать постоянного самообразования и погруженности в мир идей и знаний, связанных с космологией и вообще мироустройством. Однако куда важней то, что я философ.

Естественные науки изучают актуальное состояние мира. Они описывают с помощь формул и чисел действующие в нем законы и существующие в нем объекты, но все исследовательские операции проводятся учеными фактически только на «подручном» материале, т. е. с объектами и закономерностями данного мира и верифицируются [6] сопоставлением с опытными данными, почерпнутыми из него же.

Т.е. физические науки могут охватить лишь весьма короткий временной отрезок Бытия, который начинается от большого взрыва и растворяется в неопределенности не такого уж по космологическим меркам отдаленного будущего.

В отличие от физиков и космологов философский взгляд старается охватить Вселенную какой она была, есть и будет в процессе вечных метаморфоз. Философы обращаются не столько к закономерностям, объектам и данным актуального Мира, сколько к фундаментальным принципам эволюции вечного Бытия.

Конечно, такая картина мира может легко быть объявленной чисто спекулятивной, умозрительной. По крайней мере, ее опытная проверка представляется невозможной в принципе, потому что представляемая философами картина выходит далеко за рамки актуального Бытия, фактически во временную ± бесконечность, а процесс верификации может опираться только на опыт актуального мира.

Философские теории скорее плод интуиции и логики, чем опыта и расчета, но познавательная ценность их от этого не становится менее значимой. К тому же философский взгляд на мир все же может быть подвержен опытной проверке. По крайней мере, в той его части, которая касается космологии и космогонии [7] .

Я уверен, что совсем в недалеком будущем мы станем свидетелями новых фундаментальных открытий, которые утвердят наше представление о процессе эволюции Вселенной как пульсации вечного «маятника». А потому уже упомянутые нами теории интернационального коллектива физиков из США, Канады и Италии и Мартина Боджовалда получат не только космологическое и физическое, но и философское подтверждение.

Направленность развития нашего Мира имеет естественный смысл, подобный тому «смыслу», который заключает в себе человеческий эмбрион, «объективной целью» которого является превращение в человека.

Мир дискретен [8] . Мы обнаруживаем в нем наличие качественно-различных, отграниченных друг от друга вещей, явлений, процессов, систем и иерархическое отношение между системами разной степени организованности.

В этом положении кроется ключ к пониманию естественного смысла, направленности Бытия. Его дискретность и то, что его структурные составляющие находятся в постоянном движении, «обязывает» все материальные сущности образовывать связь с другими материальными сущностями.

Смысл, направленность, общая закономерность естественного развития Мира заключается в исчерпывающе возможной реализации имеющихся в каждой материальной сущности потенций к установлению связей с другими сущностями.

Эта закономерность проявляется на всех уровнях Бытия, ее действие можно проследить повсеместно. Свойство атомов вступать в определенные связи неизбежно, закономерно реализуется образованием систем атомов – молекул, которые имеют уже иные свойства и образуют в свою очередь новые связи. Так молекулы воды соединяясь с оксидом серы, образует серную кислоту, та же в свою очередь, вступая в связь с металлами, образует соли, т. е. образует новые сущности, имеющие уже иные, чем у исходных компонентов свойства, а, следовательно, получившие способность в свою очередь образовывать уже совсем другие сущности.

Не так ли и человек стремится реализовать себя, осуществить заложенные в нем свойства, чтобы обрести новые, вступить в связь с другими людьми, чтобы самому стать иным?

В начале первой фазы Мир представляет собой однородное протовещество. Если продолжить аналогию с воздушным шариком, то можно представить его как некое пенящееся и расширяющееся образование, в котором этот процесс идет как для всей системы в целом, так и в каждой ее пространственной точке.

В ходе расширения и остывания первовселенной происходит образования физических структур – микрочастиц, протонов, нейтронов, электронов, формирование из них атомов.

По мере усложнения структуры вещества, его разрежения и охлаждения до определенной температуры, запускается процесс химического взаимодействия. На этом этапе развития начинается интенсивный процесс образования макро неоднородностей, сгустков вещества, из которых образуются звезды, галактики, планеты. На отдельных планетах создаются условия для образования полимерных структур, лежащих у истоков образования биополимеров – основы жизни.

Живое есть лишь момент поэтапной реализации наследственной программы Бытия. Мир оживает, становится витальным. Эволюция витального мира на определенной ступени предполагает появление существа, наделенного разумом, сознанием.

Человек это состояние Мира, который на определенной стадии становится разумным, осознающим свое бытие. Но образ мира, развившего себя до сознания, предполагает человека уже не венцом эволюции, а, образно говоря, лишь ступенью лестницы, по которой мир восходит до состояния некоей цельной, мыслящей и сознающей себя сверх системы.

Человек – живая мыслительная ячейка в какой-то саморазвивающейся мыслящей суперсистеме. Суперсистеме, мощность которой и функциональные возможности с началом коммуникативной революции нарастают уже практически во взрывном режиме. Влияние событий на индивидуальное сознание становится все более непосредственным, не зависящим от пространственного отстояния события и того, кто воспринимает это событие.

Социальное сообщество постепенно эволюционизирует в информационное, в котором средства коммуникации, в том числе и Всемирная паутина, формируют единое пространство общественного сознания и переживаний. Насколько они влияют на мир, мы еще раз убедились в ходе волны массовых протестов в арабском мире 2011 года. По сути это были революции, организованные в социальных веб-сетях.

Как мыслящая ячейка человек в этой информационной системе занимает функциональное место, подобное живой клетке в организме: идет постоянное обновление клеток, одни отмирают, другие появляются на их место.

Чисто физическая судьба отдельной клетки мало влияет на функциональность общей системы. Зато мыслительный импульс каждой такой ячейки обеспечивает функционирование системы в целом. И мы можем отметить, что сегодня воздействие мысли на мир и быстродействие этого воздействия усиливается многократно. И сама мысль все более обретает черты мыслительного процесса некоей сверхсистемы, в котором каждое индивидуальное сознание включено в общее коллективное сознание человечества.

Предвитальное состояние мира подобно космологическому коктейлю, в котором в определенный момент насыщения происходит кристаллизация жизни. Точек кристаллизации может быть множество и столь же множественно разнообразие живых форм, неизбежно эволюционизирующих к разумным социальным системам, стремящимся к слиянию в космических масштабах.

На определенной ступени развития между ними устанавливается информационный обмен, ведущий к образованию космологического сверхсообщества, дальнейшая эволюция которого ведет к образованию живого Космоса имеющего цельное самосознание [9] .

Но это – тенденция. Успеет ли она реализоваться или нет, зависит от случайностей развития космологического полуцикла. Однако, мы можем допустить, что каждый повтор осуществляется с учетом опыта предыдущего развития. Т. е. каждый цикл раздувания и схлопывания Вселенной наследует некий «генетический» код, предопределяющий бесконечную повторяемость возникающего Мира в общих его чертах, но не отрицающего его индивидуальность.

Мое заочное знакомство с миром философии началось с вдохновляющих сентенций, принадлежащих мэтрам Мерабу Мамардашвили (Философия – это одинокое дело) и Александру Пятигорскому (Запомните это до конца своих дней: философ никому не может быть нужен).

Если завтра какой-либо модный предсказатель объявит в очередной раз конец света, это будет растиражировано во всех СМИ. Однако если кто-то из философов захочет сообщить нам о реально надвигающейся угрозе, то это в лучшем случае будет опубликовано в научном журнале тиражом сто экземпляров. И, может быть, после катастрофы, читая найденный в развалинах университетской библиотеки журнал, прежде чем пустить его на растопку, кто-то оставшийся в живых скажет: а ведь предупреждали нас!

Проницательный читатель в этом месте смекнет, что я ему явно собираюсь впарить что-то наподобие этого самого предупреждения. Такому я сразу советую, не читая, отложить распечатанный текст под компьютерный столик и достать его, когда произойдет то, о чем я хочу поделиться.

Все началось с того, что пробираясь сквозь дебри философских учений, я попытался соотнести две идеи, составляющее основу модной нынче антропософии.

Одна из них (она-то собственно и лежит в основе классической антропософии) – идея об эволюции мира, продолженной в духе и завершающейся появлением человека с разумом и самосознанием идентичным телу. Другая принадлежит одному из современных мэтров этой философской школы Карену Свасьяну – идея «мира, развившего себя до сознания и до понимания себя в качестве процесса и эволюции».

Мне показалось, что этот тезис на самом деле выходит уже за рамки собственно антропософии и выявляет тенденцию, от которой захватывает дух как вселенской перспективой явления мыслящего Космоса, так и печальной участью отдельного человека. Ведь логическим продолжением идеи самосознающего себя Мира неизбежно должно стать отведение человеку роли не венца эволюции (даже в состоянии «тело которого стало духом»), а, образно говоря, лишь ступеньки, по которой мир восходит к некоей цельной мыслящей и сознающей себя Сверхсистеме.

Я уже отмечал выше, что физическая судьба отдельной клетки мало влияет на функциональность общей системы. Зато мыслительный импульс каждой такой ячейки может оказать существенное влияния на результат работы системы в целом. На этот счет уже упомянутым Кареном Свасьяном сказана замечательно сочная фраза: «Мысль как реальность мира, преломленная в голове естествоиспытателя, политика или кого угодно еще в этом роде, способна – в зависимости от качества преломления, то есть своей продуманности, – обезобразить этот мир до неузнаваемости или ожизнетворить его».

Сегодня воздействие мысли на мир, и быстродействие этого воздействия усиливается многократно. И сама мысль все более оказывается включенной в мыслительный процесс Сверхсистемы, в которой каждое индивидуальное Я включено в общее коллективное сознание человечества, а это коллективное в свою очередь активно воздействует на индивидуальное.

И весь вопрос сегодня заключается в соотношении индивидуального и коллективного в этом симбиозе. Есть немало оснований считать, что сейчас, именно в результате информационно-коммуникативной революции, индивидуальное сознание все более поглощается коллективным и подчиняется ему.

Начиная от эпохи первобытного стада и до информационнокоммуникативной революции, человечество развивалось по линии усиления «автономности» индивидуального. Расцветом эгоцентризма и индивидуализма можно считать вторую половину XX века, когда, по крайней мере на Западе, личность стала максимально независимой от государства, от борьбы за выживание, когда свободомыслие и свобода нравов стала нормой поведения.

Однако, Золотой век индивидуального сознания завершился с началом бурной коммуникативной революции. Оставаясь, строго говоря, индивидуальным по локализации самоосознания (конкретным Я), наше сознание на самом деле становится все более иллюзорно индивидуальным и становится все более подчиненным коллективному Мы.

Это можно иллюстрировать массой примеров. Хотя бы примером современных избирательных компаний в России. Суть заключается в том, что реальным источником власти у нас на самом деле всегда являлась сама же власть, однако необходимость соблюсти видимость демократических процедур заставляет использовать выборные технологии, цель которых – довести индивидуальное сознание избирателя до состояния коллективного сознания муравейника. Под воздействием этих технологий каждый человек-муравей думает, что он индивидуально принимает решения, но на самом деле он действует на основании решений политтехнологов как ему действовать.

Использование подобных технологий далеко не ограничивается выборами. Технологии манипулирования сознанием используют и совершенствуют уже сегодня все кому не лень, и кто располагает контролем над средствами информационных коммуникаций: политики, продавцы товаров, медиа-центры, продюсеры в шоу бизнесе, шарлатаны-экстрасенсы и т. д.

Они образуют центры манипуляции сознанием и влияют как на отдельных людей, так и на другие манипулятивные узлы и т. д. и т. п. В конечном счете, поток сознания каждой индивидуальной мыслительной ячейки становится, едва осознающей свою индивидуальность, струйкой в общем потоке коллективного.

Однако те же технологии манипулирования сознанием вменяют ему ощущать полноту и реальность своей индивидуальности.

Здесь можно вспомнить нашумевший в свое время фильм «Матрица», в котором весьма образно иллюстрируется ситуация, когда машинами искусственного интеллекта индивидуальному сознанию также вменено воображать себя индивидуальным.

Однако на самом деле все, что оно делало, было реализацией некоей общей программы, которая предписывала индивидууму поступать именно так, а не иначе и при этом он думал, что поступает именно так по своей воле.

В нашей реальности дело обстоит иначе, но не менее печально. По мере увеличения интенсивности и целенаправленности информационного обмена и развития технологий манипулирования сознанием, коллективное сознание начинает играть доминирующую роль и фактически выполняет функции Матрицы, жестко предопределяющей индивидуальное поведение.

Известный американский журналист Кевин Келли недавно обобщил изменения, которые происходят в головах людей с внедрением новых компьютерных коммуникативных технологий: «Культура компьютерного экрана – это мир постоянного движения, бесконечных звуков, быстрых отрезков времени и сырых идей. Это поток слухов, заголовков новостей и плавающих новых впечатлений. Экран не выделяет национальной принадлежности, а плотно связывает все нации воедино. Истину несут не писатели или представители власти, ее определяет экранная аудитория».

А профессор фармакологии Оксфордского университета, директор Королевского института Великобритании, почетный член 26 различных университетов и талантливый популяризатор науки баронесса Сьюзен Гринфилд при этом замечает: «Последний пункт особенно важен. Ни учителя, ни авторы книг не будут диктовать человечеству свои воззрения и убеждения. Обучающийся сам развивает свое мышление, стремительно двигаясь от гиперссылки к гиперссылке в Интернете».

Мы склонны с благоговением отмечать факт расширения Интернетом возможности доступа к информации. Но мы не отдаем себе отчет в том, что именно в Интернете также и растворяется индивидуальное. Оно превращается в неопределенные и меняющиеся Ники, скрывающие личности, делающие их мнимыми величинами, склонными к раздвоениям, утроениям и т. д. по мере перемещения от одного форума к другому.

Причем сегодня, в момент «перехвата» контроля коллективным, мы видим явное снижение общего мыслительного потенциала. Сегодня коллективное все более приводит индивидуальное к обывательскому усредненному уровню. И прежде всего потому, что истину уже действительно несут не одинокие «гиганты мысли», а именно «экранная аудитория». В некотором смысле мы возвращаемся во времена Геродота, представление об устройстве мира которого, также формировалось из спонтанного потока слухов, мнений и личных впечатлений.

На единицу циркулирующих в сети реальных фактов и цельных обоснованных суждений приходятся сотни измышленных событий и мнений «от балды». Причем последние сегодня не только более распространены, но, как правило, гораздо более востребованы в силу доступности (в них мало буквов!) не желающему особо утруждать себя инфантильному разуму наших современников.

И случайно ли, что американский физик Джонатан Хюбнер, проанализировав технический прогресс за пять с половиной веков, пришел к выводу, что индивидуальная изобретательность человечества (а она была основана на мыслительных прорывах отдельных личностей) иссякает? Не проявление ли это деградации индивидуального сознания?

Сверхсистема, о которой я говорю, это по сути «Матрица-толпа», только высокоорганизованная и потому ставшая единым мыслительным и организмом, способным материализовать возникающие в «коллективной голове» планы. Но также как и стихийная толпа, она подавляет индивидуальное сознание.

Проблемы, связанные с изменением соотношения коллективного и индивидуального, к сожалению, этим не исчерпывается. Еще одна беда заключается в том, что наш мир стремительно становится все более миром мнимо-индивидуальных виртуальных величин.

Это мир искусственно штампуемых политтехнологами «великих» политиков, и искусственно вызываемая к ним любовь нашего коллективного.

Это и мнимые звезды поп культуры, которые порой напрочь лишены собственных творческих достоинств, но искусство ловких продюсеров вознесло их на самые вершины популярности.

Это и мнимые достоинства вкуса продуктов, которыми наслаждаются реальные герои экранных рекламных роликов. Многозначительное «О-о-о…» и причмокивания артистов, звучащие там, зачастую передают лишь воображаемые ощущения. И они не имеют никакого отношения к реальному вкусу продукта, отличающегося от множества аналогичных продуктов только интонациями этого самого экранного «О-о-о!»

Говоря языком физики элементарных частиц (которая утверждает, что микрочастиц в квантово-механическом представлении не существует), индивидуальное Я становится в некотором смысле все более пси-функцией.

Стоит сказать и еще об одном существенном различии нашей реальности с фантазиями уже упоминавшейся нами «Матрицы». Если по фильму нас поработили машины искусственного интеллекта, которые поместили каждое Я в капсулу с подсоединенными к ней информационными кабелями, и трубопроводам, по которым подается физиологический раствор, то в реальном мире мы подключаемся к Матрице добровольно, не отдавая себе отчета в том, что отключиться от нее теперь уже невозможно.

Кабели, по которым подаются «реактивы», растворяющие индивидуальное в коллективном – это все тот же Интернет, радио, телевидение, таблоиды, все более ориентирующиеся на масс-культуру и суррогатное, легко усваиваемое знание. Эти каналы информации стремительно утрачивают свою просветительскую и информативную роль и становятся инструментами манипулирования сознанием.

Однако наряду с этими традиционными, сегодня все более проявляют себя коммуникаторы нового поколения, позволяющие отдельному человеку в режиме реального времени быть связанным с событиями и включенными в них людьми. Причем последние технологические разработки делают эти новые коммуникаторы фактически «встроенными» в наш организм.

Сегодня мы читаем о возможности проекции изображения на стекла специальных очков (подобно проецированию информации на лобовое стекло самолета или автомобиля), а завтра это уже может быть проекция непосредственно на сетчатку глаз.

Но даже обычный мобильный телефон на самом деле уже совершил коммуникативную революцию, которая ведет к изменению поведения, возможности сопереживания отстоящих от нас событий.

Сегодня с помощью СМС координируются массовые акции определенных групп. Этот способ управления активно, как мы уже отмечали выше, используют антиглобалисты и устроители социальных протестных выступлений, как это было в Тунисе, Египте и ряде других стран.

Звонок ребенка своей матери с мобильного телефона в гибнущем самолете включает ее в переживание ситуации в режиме реального времени. Образы авиакатастроф, которые она видела в фильмах, сопрягаются с реальным криком и плачем ее дитя. Сопереживание трагедии переходит в режим мгновенного взаимодействия.

Конечно же, это жесткий, крайний случай, иллюстрирующий суть вопроса. Но дело действительно в том, что коммуникативная революция может рассматриваться как начало реальной, взрывной «мутации», в результате которой человечество превратится в распределенный мозг некой Суперсистемы, думающий, чувствующий и творящий коллективно и в которой каждый человек выполняет лишь функцию его отдельного сегмента высокой степени автономности.

Говоря о переменах в окружающем нас Мире стоит упомянуть и еще одну революцию, не столь заметную как коммуникативная, но по своим последствиям не менее значимую.

Мой знакомый, начальник цеха одного довольно крупного предприятия, как-то поделился любопытным наблюдением: «В последнее время у меня появилось ощущение, что я работаю не на действующем производстве, а в чисто экспериментальном цехе – каждый день какие-нибудь технологические, организационные либо технические изменения. Отсутствие каждодневных перемен воспринимается уже не как норма, а как патология. И если раньше такой режим определяли как – „производство лихорадит“, то теперь лихорадка становятся нашим естественным состоянием».

Это нехитрая сентенция человека, который проработал долгие годы в реальном производстве, дала толчок к рассуждению, выходящему уже на другой, не эмпирический, а скорее философский уровень обобщения.

В индивидуальном сознании моего знакомого произошел знаменательный поворот: если ранее он воспринимал стабильность как естественное состояние производственной жизни, то теперь он оказался в ситуации, когда постоянные перемены становятся нормальным состоянием.

Однако вместе с этим, по его же словам, на смену уверенности к нему пришло ощущение неустойчивости. И хотя мой знакомый, в общем-то, участник управляемых перемен (по крайней мере, в сфере его деятельности) они все же вызывают у него ощущение зыбкости каких-то сугубо жизненных оснований.

Это чувство знакомо многим россиянам, даже не задействованным в мире современных технологических процессов. Еще недавно целое поколение жило в условиях «чугунной» стабильности советской державы. Она была плоха, но она давала уверенность в завтрашнем дне. При этом мы жаждали перемен, не имея опыта жизни в условиях перманентных изменений.

И как только «процесс пошел», мы поняли, что не готовы к нему. Нашей базовой потребностью было и остается (по крайней мере, для основной массы людей) именно стабильное состояние, когда тебя не «напрягают» необходимостью менять образ поведения и даже жизни сообразно быстроменяющемуся миру. Тем более мы не хотим менять его сами. Мы стараемся поглотить, демпферировать любые перемены. Почему? Потому что мы народ ведомый (партией, правительством, вождем, аятоллой и т. д.) как любой народ такого же типа цивилизации [10] и у нас нет опыта самостоятельной деятельности. У нас есть опыт приспособления к обстоятельствам, но у нас нет навыков управления обстоятельствами.

Кроме того, у нас нет опыта жизни в условиях, когда устойчивость жизненных оснований обеспечивает не статика, а именно скорость. Скорость, которая придает векторную устойчивость, подобную той, которую получает велосипедист, крутя педали. И, хотя в нашем сознании уже происходит переворот, это еще не означает, что вместе с ним мы уже приобрели и навыки устойчивого векторного движения и тем более ощущение устойчивости в этом движении.

Однако все это относится не только к ощущениям отдельных людей и даже не только к нашему национальному мировосприятию. Это состояние становится все более глобальным. Хотя и входят в него народы далеко не одновременно.

Наряду с технической, технологической, индустриальной, коммуникативной революциями, в XX веке произошла еще одна, пока мало кем замеченная (или не осознанная), но важная и радикальная перемена.

Ее суть может быть выражена просто, и она лишь более обобщенное выражение мысли, высказанной моим знакомым производственником.

В большей части мира (как по населению, так и по территории) произошла смена «полярности» одного из важнейших оценочных критериев социального благополучия: стабильность и перемены поменялись местами. Эпоха, когда отсутствие перемен воспринималось как благо, сменилась на эпоху, когда благо видится именно в перманентных переменах. Именно они становятся признаком опережающего развития, а значит, свидетельствуют о преимуществе в борьбе за выживание.

И если раньше большинство относилось к переменам инстинктивно настороженно, то сегодня больше настораживает уже стабильность положения и окружения. Она воспринимается как признак деградации или неконкурентоспособности. Мир попросту убегает от тебя вперед, и ты все более начинаешь чувствовать себя отставшим пассажиром.

При этом следование традиции становится анахронизмом, скорее осуждаемым, чем поощряемым обществом. Общественное мнение все больше связывает сегодня следование традициям с отклонением от нормы или даже лузерством. Теперь жить по завету «как деды наши жили» воспринимается как тормоз в развитии, а не как позитивная поведенческая установка.

Даже на уровне элит наследуется уже не традиция и культура предыдущих поколений, а всего лишь семейный брэнд, который замещает все поведенческое наследие и не предполагает обязательного следования сформировавшимся ранее стереотипам поведения.

Проблема конфликта поколений, разрыва с традицией существовала во все времена, но теперь она стала уделом не только отдельных личностей, подобных тургеневскому Базарову, она стала тотальной.

При этом отказ от традиции становится важнейшей составляющей процесса общественного развития, и носит уже не «прорывный», а вполне рутинный характер.

В этом суть тихой революции, которая произошла в течение прошлого столетия и которая теперь ощущается все более и в нашей стране. Эта революция нами еще до конца не осознана, но она уже производит и еще произведет гораздо большее воздействие на ноосферу, чем все индустриальные и технологические революции вместе взятые.

Что есть в судьбе человечества эта перемена? Мне представляются очевидными по крайней мер четыре важнейших последствия этой «тихой» революции.

Биологи знают, что выживание любого вида обеспечивается двумя фундаментальными видовыми свойствами – устойчивостью и изменчивостью. Первое из них позволяет сохранять видовые признаки, проще говоря, оставаться самим собой. Второе – дает возможность адаптироваться к изменениям в среде обитания и развивать видовые качества.

Приведет ли смена вектора видовой динамики (от акцента на устойчивость к акценту на изменчивость) к тому, что наш вид либо погибнет, либо изменится в ближайшее время настолько, что произойдет качественное перерождение рода человеческого?

Мне представляется, что если эти вопросы пока не осмыслены, то, по крайней мере, мы должны принимать во внимание опасение, которое возникает в связи с отмеченной нами революцией в восприятии изменений. Темпы перемен возросли настолько, что человек уже проскочил психологический барьер, который обеспечивает баланс устойчивости и изменчивости. Эта ситуация таит в себе опасность подобную той, когда увлекшийся водитель теряет ощущение скорости и разгоняет автомобиль до потери управляемости.

Смена вектора оценки социального благополучия освободила от оков традиции самый производительный инструмент созидания и творчества – разум.

Теперь его ничто не ограничивает, теперь даже к самой сумасшедшей идее не надо идти через костер и общественное осуждение. Теперь суждение, аналогичное высказанной в эпоху инквизиции мысли о вращении земли вокруг солнца, а не наоборот, как утверждала традиция, – уже не повод для аутодафе. Теперь ниспровержение основ уже не только норма, но мы живем в мире, в котором люди жаждут повседневного ниспровержения.

Изобрети завтра кто-нибудь машину времени и это будет воспринято не как чудо, а как очередной гаджет или прибамбас в мобильном телефоне.

Утрата способности испытывать шок от нового знания или открытия возводит в ранг обыденности, стандартной перемены то, что может или сделать человека Богом или погубить человечество. И проблема именно в том, что мы этого даже не заметим.

Из привычки к переменам мы попросту пропустим, если пользоваться терминологией летчиков, точку возврата – повернуть события вспять будет уже невозможно. И данное человечеству каким-нибудь гением очередное эпохальное открытие может стать тем же, что положенная в коляску к ребенку граната – он начнет забавляться с этой новой игрушкой, отличающейся от привычной погремушки лишь тем, что тяжелее…

Все это еще более придает нашей жизни временный характер и обесценивает ее ценности. Становится стремительным темп морального устаревания вещей. Производственные сооружения возводятся уже не на века как пирамиды, а на период цикла смены технологий. На больший срок их строить не имеет смысл: либо исчезнет потребность в производимом продукте (как исчезла потребность в производстве тележных колес и исчезает потребность в бумажных газетах), либо изменится настолько технология производства, что прежнее сооружение уже не будет отвечать условиям работы нового оборудования.

Брак теперь не обязывает к пожизненному сожитию, он все более замещается гражданским союзом, а смена партнера рассматривается уже не как отклонение от нормы, а естественный результат несовпадения ритмов и темпов развития супругов, который ведет к утрате эмоционального резонанса между ними.

Общественный строй утрачивает сакральность и то, что казалось ранее незыблемым, становится предметом каждодневных перемен. Посягательство на устои общественного бытия уже не есть преступление.

Мы вообще переходим все более в эфемерный, виртуальный, а потому весьма неустойчивый мир, который нам замещает основательность вещного бытия. Носки, платье, автомобиль, жена, муж становятся все более «одноразовыми». Что передавать по наследству из вещей? Мобильный телефон устаревшей модели? Будут ли дети пользоваться отцовским Pentium 4 и жить в каркасно-щитовом доме, собранном из ДСП, ДВП, МДМ и прочих суррогатов основательности?

Естественно, человек приспособится к такому образу жизни. Наверное, потомкам современный нам мир, еще покоящийся на трех китах и черепахе наших представлений о стабильности как благе, будет казаться нелепым именно из-за своей статичности. Но это уже будет другой человек, – человек беспочвенный, человек космический, устремленный в другие измерения пространства, скоростей, времени.

Сумма моральных установок, которыми руководствуется сегодня человечество, относится к «дореволюционному» времени и наши моральные максимы построены на прошлом опыте.

Но перемены все властней корректируют наше представление о морали. Двадцатый век дал человеку опыт, позволяющий осознать, что нынешние морально-этические системы уже не способны охранить его бытие и вести вперед. Они стали слишком беспомощными, чтобы отвести надвигающуюся глобальную катастрофу, вызванную климаксом старой морали. Становится очевидным, что дальше жить по ним опасно, как опасно входить в зрелую жизнь с чисто детскими представлениями о добре и зле.

Мы все более ощущаем, что нормы, которыми руководствуется человечество сегодня, не имеют всеобщего характера. Мир становится все более универсальным и конфликтным, а нормы, включая и десять заповедей Господних, отражают лишь частно-цивилизационное представление о ценностях.

Это относится и к фундаментальным, с точки зрения человека «западного» мира, ценностям. Обратитесь даже к принципу «не убий» и становится очевидным, что другие мировые морально-этические системы практически индифферентны к человеческой жизни.

В пятерке основных установок мусульманина (в отличие от десяти заповедей христианина) вы не найдете указаний на ее сбережение. Стержнем всех морально-этических ценностей ислама является служение Аллаху как своей жизнью так и смертью, а ритуалу погребения придается больше значение, чем «ритуалу» самой жизни вне сферы служения Всевышнему.

В буддизме с его чредой реинкарнаций имеет значение образ жизни, но не жизнь сама по себе. Пристрастие и привязанность к этой жизни в буддизме есть порок.

Но даже и в христианстве фундаментальные ценности подвергаются эрозии. Сегодня уже стало нормой моральное оправдание самоубийства и все больше стран уже готовы к законодательному признанию права на эвтаназию.

В условиях коммуникативной революции мы видим качественно новый уровень взаимодействия культур, цивилизаций. Сегодня контакты становятся настолько интенсивными и тотальными, что очевидной становится проблема определения действительно универсальных морально этических норм, действующих в любой из систем координат моральных ценностей. Иначе конфликт культур попросту взорвет этот мир.

Представляется, что новая система реально общечеловеческих ценностей может покоиться на двух основаниях:

1. Признание того, что подлинное единство человечества может быть только в единстве разнообразия. Это имеет особое значение в мире, в котором господствующие ныне морально-этические системы построены на групповой исключительности, отказывающей другим системам в праве на существование. Особенно наглядно это проявляется в противостоянии мировых религий, претендующих на всечеловечность и взаимно отрицающих право на истину у своих оппонентов.

2. Признание всеобщности действия принципа исключения исключительности: никто и ничто не вправе претендовать на исключительное обладание истиной, на исключительное право диктовать кому-либо свои представления о принципах всеобщих правил в области общественных отношений.

Я уверен, что универсальная морально-этическая система должна быть основана на сохранении самобытности и особенностей всех уже созданных и создаваемых систем. Будущее морально-этических систем надо видеть не в том, что какая либо из них (будь то христианство, ислам, буддизм, агни-йога или саентология) утвердится в качестве единственной и господствующей, а в сохранении непротиворечивого единства многообразия этих систем.

Определившись в каком мире живем, самое время получить представление о том, кто мы такие: каждый в отдельности и все вместе, дающие начало развитию Бытия до степени вселенского Разума.

Тема эта весьма обширна, но для Краткого Путеводителя достаточно будет остановиться на том, что, собственно, имеет значение для понимания смысла Вашего личного бытия и куда, в общем-то, движется человечество. Ну, это для того, чтобы Вы лучше ориентировались в окружающем Вас мире, и тем более не ломанулись против течения.

Впрочем, от одной любопытной темы, связанной с определением «момента» явления человека из животного мира все же не могу удержаться. К тому же это тоже не бесполезно для понимания самого себя.

Как-то мне попалась на глаза любопытная монография [11] , которая позволила собрать воедино роившиеся в моей голове мысли по поводу генезиса homo sapiens. Возможно, я и не совсем точно передаю ее главную идею, но в моем понимании она заключается в том, что человека создал не труд, а быт, повседневность. И я с этим полностью согласен.

В конце концов, трудятся и даже создают орудия труда многие животные, но вот обустраивают свой быт, готовят на огне еду, шьют одежду, убирают в комнате, делают себе украшения только люди. Так что, в некотором смысле, момент появления в пещере утвари для приготовления пищи, и татуировки на лбу и есть рубеж, отделяющий человека от одной из ветвей приматов. Только человеческий образ жизни предполагает затрату жизненной энергии на создание вещей, не связанных напрямую с удовлетворением чисто физиологических потребностей.

Здесь стоит привести любопытное суждение гениального поэта Иосифа Бродского (цитирую по уже упомянутой монографии Щербакова): «Изучать философию следует, в лучшем случае после пятидесяти. Выстраивать модель общества – и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить – пусть не ловить – рыбу, делать приличный кофе…».

То бишь, для того, чтобы человечество развило в себе то, отчего оно сейчас раздувает в гордости щеки – разум, способность к творчеству, мораль, нравственность, – оно должно сначала научится вести образ жизни, не свойственный животном миру. Элементарно научится готовить пищу, поддерживать огонь, справлять естественные надобности в специально отведенном для этого месте и т. д.

Мало того, сама наука, технологии, которыми так гордится человечество – есть прямое следствие озабоченности человека своим бытом и образом жизни. Какое бы величайшее изобретение мы ни взяли, его корни лежат в бытовой потребности.

Впрочем, когда я поделился этими мыслями с одним знакомым, он с ходу попытался опровергнуть тезис об обустройстве быта, как исключительном свойстве человеческого образа жизни, приведя забавный пример: «А как же вороны, которые тянут в свое гнездо все блестящее? Это разве не обустройство своего быта? По крайней мере, иного объяснения, кроме как любовь к красивому, наука этому факту пока не дала…».

Пример, конечно, любопытный. К тому же вороны вообще поражают своими мыслительными способностями. В одном из научно-популярных фильмов я обратил внимание на эксперименты, проведенные австрийским орнитологом. В одном из них ворона доставала кусочек сосиски, подвешенный к ветке, вытягивая клювом на себя веревку и пережимая лапами ее на ветке по мере вытягивания, чтобы сосиска не соскальзывала вниз.

Второй эксперимент был вообще потрясающим: нужно было достать кусочек мяса из длинной трубки с помощью длинной палочки с крючочками, спрятанной во вторую трубочку. Фишка была в том, что достать эту длинную палочку можно было только с помощью другой палочки, лежащей в третьей трубке. Но об этом надо было догадаться! Когда я описал условия задачи в эксперименте одному знакомому, он спросил: «Ну и как это сделать?». М-да, ворона в этой ситуации оказалась сообразительней.

И все же, я думаю, приведенные примеры не опровергают теорию, которая представляет быт как водораздел между животными и людьми. Развитие вороны, хотя она и считается одной из самых умных птиц, дальше коллекционирования блестящих вещиц не пошло. Я думаю, по причине того, что ее мозг все же отличается по своим возможностям от нашего. Как отличается 386-й процессор от современных многоядерных процессоров. К тому же возможности самообучения нашего мозгового «компьютера» гораздо выше вороньего. Одно дело обладать зачатками эстетического восприятия, что подтверждается коллекционированием воронами блестящих предметов, другое дело сделать роспись в Сикстинской капелле…

Ну и что дает мне понимание того, что сделало человека человеком, спросите вы. Не знаю, Я думаю, что кто-то наверняка когда-то спрашивал, а что дает ему знание того, что Земля круглая. В любом случае всегда найдется какой-нибудь Магеллан, который использует это знание для того, чтобы решиться на кругосветное путешествие.

В нашем же случае уже достаточно, чтобы мы поняли уникальность человеческого образа жизни, который ориентирован не только на приспособление и выживание.

Я думаю, что самые глубокие пропасти, которые разъединяют человечество, лежат не на границах национальных государств, культур, конфессий и даже цивилизаций.

Есть нечто большее, что непреодолимо разделяет нас, хотя сама линия этого расчленения человечества кажется на первый взгляд зыбкой и неопределенной. Она не совпадает ни с геополитическими, ни с географическими границами и водоразделами и потому многим может показаться совершенно эфемерной.

И, тем не менее, это разделение воистину фундаментальное, его не преодолеть ни экуменизму, ни глобализации, ни стремлением к установлению всеобщей справедливости и равенства.

Область Вселенной, населенная человеками это фактически три, хотя и тесно слитых между собой и даже причудливо переплетающихся в отдельных личностях, но ясно обозначенных мира.

Есть мир, в котором творили Леонардо да Винчи, Ибн Сина, Эйнштейн. В котором пробивались к южному полюсу экспедиции Амундсена и Скотта. В этом мире доказывают теорему Ферма, Моцарт сочиняет свой реквием и кто-то ищет в колайдере частицу Бога. Там есть Билл Гейтс, Стив Джобс или даже просто Петрович, слесарь-наладчик от Бога. В общем, все те, кто чувствует себя не просто частицей мироздания, а частицей животворящей само это мироздание.

Есть и другой мир, в котором житейские заботы есть сам смысл жизни, а предел практических, не мечтательных устремлений никогда не покинет круга повседневности.

Как есть и третий мир, населенный людьми, живущими за пределами нравственности, милосердия и человеколюбия – ворами, убийцами, наркоманами, опустившимися бомжами…

Люди, населяющие эти миры, живут рядом в одном физическом пространстве, но интересы, устремления, помыслы и даже языки общения разделяют их настолько, что в контактах и взаимопонимании они порой отстоят дальше друг от друга, чем могут отстоять представители инопланетных цивилизаций.

Я думаю, многие ощущают лицемерие красивого и благозвучного принципа, с которого началась современная «справедливая» цивилизация: все люди рождены равными.

И дело далеко не в том, что одни по воле случая родились в семье миллионера, а другие в семье законченных алкоголиков. И даже оговорка, что под равенством мы подразумеваем равенство прав и возможностей, не меняет сути. И право и возможности возникают далеко не всегда лишь из социальных и политических установок, но зачастую только из воли и таланта отдельных людей.

Иначе бы не было социального прогресса, рожденного нередко в революционных ломках, и не было познавательных прорывов, совершенных Галилеями, Дарвинами, Эйнштейнами и другими рыцарями науки. Кроме того, мало иметь право стать настоящим поэтом, музыкантом, программистом или виртуозом токарем. Нужно еще родиться с предрасположенностью к этому.

И все же, прежде всего, люди не равны тем, что одни появляются на свет с талантом творить, другие просто для того чтобы жить – они рождаются уже с генетической предопределенностью стать обитателем одного из человеческих миров.

Практически все люди, добившиеся большего в жизни, как правило, начинали «с нуля» и у них не было удобной стартовой площадки для разворачивания своего дела. В том, что Ломоносов, Генри Форд или Стивен Пол Джобс стали теми, кем мы их знаем, решающую роль сыграли далеко не благоприятность обстоятельств их рождения.

Просто у одних от рождения есть зуд к творению и какое-то на первый взгляд совершенно иррациональное чувство высшего долга, а другие живут, как придется. Как-то мне один человек (успешный политик) признался: «Когда я был в пионерском лагере, нас построили в выходной день и предложили выйти добровольцам для участия в каком-то пионерском деле. И у меня вдруг появилось чувство, что все смотрят на меня. И помимо своей воли я вышел вперед. С тех пор, как только возникает сложная ситуация, я стал замечать: у меня внутри неведомо откуда возникает чувство, что это должен сделать именно я!».

Другой мой знакомый (успешный бизнесмен) сказал: «Если завтра все мое дело сгорит дотла, то послезавтра я начну все сначала и восстановлю все сгоревшее».

А еще от одного знакомого (успешный руководитель, производственник) я услышал следующую сентенцию: «Хорошим начальником может быть только лидер. Но лидер это не должность, это состояние духа».

Одно время было модным объяснять успешность и не успешность людей и наций принадлежностью к определенной биологической расе. Белые и черные, арийцы и не арийцы и прочая ерунда.

Я говорю, что подлинно расовое деление основано не на наследственных морфологических и физиологических признаках, а на генетически предопределенной роли в эволюции человечества как вида.

На самом деле раса это генетически определенная совокупность людей (часть эволюционного механизма), обладающих комплексом психофизиологических свойств, предопределяющих их место в эволюции человечества.

Есть три основные специализации в эволюционном процессе, которые могут проявляться в человеке как ведущие личностные тенденции:

– развитие вида и форм его самоорганизации;

– простое воспроизводство вида и его общественной организации.

– стимулирование защитных свойств видового биологического и социального организма.

Отсюда все человечество делится на три расы: творцы, репродукторы, социофаги. Не стоит думать, что эти расы существуют в чистом виде. Они проявляются лишь как доминирующие тенденции в устремлениях людей, хотя и часто сосуществуют в одном человеке практически в равных пропорциях, опровергая пушкинское «Гений и злодейство – две вещи несовместные».

В чем высший смысл, высшая мудрость этого деления? Оно обеспечивает выживаемость и эволюцию человечества как вида, обеспечивая специализацию в этом процессе: функция развития, функция простого воспроизводства, функция стимулирования защитных видовых механизмов.

Творцы наделены способностью к созданию нового и способностью организаторов, лидеров. Вектор их жизни определяется стремлением реализовать себя в творческом акте. В некотором смысле именно они есть подлинное подобие Бога, если следовать библейскому представлению о Всевышнем как, прежде всего, Творце. И многие из них на вопрос о своем предназначении, могли бы ответить: «Кто-то ведь должен позаботиться и о Вселенной».

Репродукторы обеспечивают простое воспроизводство вида и, собственно, несут на себе крест всех тягот и забот повседневности. Как правило, они воспринимают стремления Творцов как блажь, витание в облаках.

Социофаги – люди с асоциальным поведением, стимулирующие защитные функции социума. Те, благодаря которым мы отделяем Зло от Добра, кто несет разрушение, смерть, насилие и не дает уснуть в нас Чести, Достоинству, готовности и способности защищать род свой.

Вы можете не соглашаться с этим или соглашаться, однако, в независимости от вашего отношения к этому, деление человечества именно на эти три расы – реальный факт. Попытки игнорировать это неравенство или, что еще хуже, насаждать равенство – неизбежно ведут к насильственному восстановлению status quo. Хотим мы того или нет.

Поэтому разумнее всего учитывать такую эволюционную специализацию отдельных групп людей в социальной практике, хотя, конечно же, отнесение человека к расе творцов или репродукторов не определяет его нравственные качества и не требует наделения его особыми правами или обязанностями. Жизнь все сама расставит на места. Вернее человек сам займет свое место и реализует свое iux ex genere ortum [12] .

Как-то группа биологов провела любопытный эксперимент. Была изолирована группа крыс и с помощью специально разработанных тестов были выявлены среди них наиболее активные и сообразительные. Таковых оказалось примерно 1/5 от общего числа.

Крысы, входящие в эту группу были отделены, а по прошествии некоторого времени в образовавшихся двух группах были снова проведены аналогичные тесты. Что удивительно, и в той и в другой группе соотношение актив – пассив тоже оказалось 1 к 5.

То бишь, Природа стремится всегда восстанавливать видовой эволюционный защитный механизм и поддерживать баланс «творцов» и «производителей» примерно на одном уровне и не только у людей. Признаки такого деления вполне обнаруживаются и в животных популяциях. Кстати, как показывают опыт и специальные исследования, доля особей вида с асоциальным поведением (социофагов) также постоянна и составляет примерно 5 % от популяции.

Я думаю, что новая расовая теория позволяет понять и объяснить многие личностные и социальные феномены. Почему один ребенок с упоением возится с конструктором, а другой часами бездумно смотрит мультики. Почему фанаты готовы растратить бесценное время своей жизни созерцая своих кумиров. Откуда появляются элита и толпа, масс-культура и высокое искусство. Почему кто-то готов посвятить жизнь доказательству гипотезы Пуанкаре и отказаться от миллиона долларов, а другому позарез нужен этот самый миллион, чтобы прожечь жизнь в пьянках и бездумном ничегонеделании.

В общем, есть много «почему», на которые дает ответ новая расовая теория. Но, пожалуй, самое главное заключается в том, что она ясно указывает на бессмысленность идеи всеобщей социальной справедливости и возможности создания общества всеобщего равенства, как противоречащей генетической предопределенности.

Куда более реалистичной видится цель создания социальных механизмов, предотвращающих появление циничного разрыва в положении между элитами и срединным обществом и, уж тем более, предотвращающих монополию на власть какой либо расы.

Стоит обратить внимание на печальный опыт СССР и современной России, в которой система социально-политических отношений направлена на подавление инакомыслия и любого «высовывания». Эта система признает только вертикально-структурированную иерархию отношений между людьми, иерархию статусов, которая всегда стремится стереть естественные различия между творцами, воспроизводителями и социофагами.

Фактически как минимум последние сто лет в нашей стране идет целенаправленное подавление любого свободного творческого начала, идет селекция «серости». Не случайно мы видим в России постоянное снижение инновационного и научного потенциала, массовый исход интеллектуалов.

Мы все более превращаемся из страны производящей технологии и культурные ценности в страну, их потребляющую. Причем используемые нами технологические решения и даже масс-культура все более приобретает характер «сэконд хэнд», вторичности, как мыльные оперы, снятые под копирку с зарубежных оригиналов.

Все написанное ранее дает нам возможность охватить единым взором Бытие как бесконечные циклы возникновения актуальной Вселенной, эволюции ее до живого и обладающего самосознанием Космоса, его распада и возрождения в иной актуальной реальности.

Теперь стоит обратиться к тому, что составляет собственно младенчество Живого Космоса – к социальной форме жизни. Было бы глупо считать, что человеческое общество единственная возможность для Космоса обрести сознание, однако сегодня у нас пока нет возможности апеллировать к опыту других цивилизаций, не ударяясь в фантазии.

Как человек родившийся в эпоху строительства коммунизма в отдельно взятой стране, я не могу хотя бы слегка не иронизировать по поводу глупостей того времени. Однако не обязательно обладать опытом нашего поколения, чтобы заметить любопытную закономерность: история мысли нашей цивилизации обязательно предполагает создание образов идеального общественного состояния. Начиная от Рая и кончая идеей коммунизма, как земного варианта Эдема.

Если проследить тенденцию эволюции нашей цивилизации от первобытного стада до современного общества, то в некотором смысле можно сказать, что она действительно свидетельствует о развитии человечества от коммунизма к коммунизму. Или же, что ближе людям с религиозным сознанием, от изгнания из Рая к возвращению в него. Что я имею в виду?

Явление человека и утверждение им человеческого образа жизни фактически положило начало творению «второй» Природы. До этого, пребывая в «райском» состоянии, он был полностью выведен из сферы производства средств своего существования.

Все что необходимо ему было для жизни – съедобные корешки, яблоки на дереве, диких поросят и мамонтов и даже пещеры для жилища производила сама матушка-природа.

Последователи теории Маркса могут сравнить это состояние с первобытным коммунизмом, в коем плоды природы принадлежат всем и никому в отдельности, а человек «освобожден» от непосредственно производственных занятий. Это было время, когда действительно достаточно было «взять и поделить».

Впрочем, судя по всему, эта эпоха длилась относительно недолго. Весьма скоро человек стал все более вмешиваться в производственный процесс и в поте лица своего ваять свою собственную, «вторую» природу, взращивая хлеб, скот, строя жилища.

Человек религиозный склонен видеть в этом изгнание из Рая, рационалисты склонны видеть в том начало, собственно говоря, человеческой истории. Однако многие из тех и других считают, что ее появление несет зло, смерть Природе «естественной».

Конечно, торопливость, неразборчивость и недальновидность человека сотворили немало бед. Однако, инстинкт самосохранения и накопленная человечеством мудрость позволяют с оптимизмом смотреть в будущее. Сегодня человек все больше осознает, что главный принцип созидания человеческой природы – ее гармонизация с естественной природой, или же, если хотите, природой от Бога. Человек все больше понимает катастрофичность конфликта между ними.

Но в чем смысл этого миротворения? Что несет оно человеку?

– Человек создал искусственные технологии производства всего необходимого для поддержания своей жизни.

– Искусственные материалы, вещества, даже организмы, компьютерный интеллект открывают путь к симбиозу, обеспечивают биологическую устойчивость человеческого организма.

– Человек создает новую среду обитания (города, дома, быт) и гармонизирует ее с природной.

– Новейшие средства коммуникаций и развитие компьютерной техники позволяет человеку уже сегодня «отойти» от процессов непосредственного управления производственными процессами и передать часть интеллектуальной деятельности искусственному «мозгу».

Все это явно свидетельствует о возможности грядущего возвращения человечества в «рай» (или в коммунизм, если хотите), т. е. возвращения к состоянию полной отстраненности от процесса производства всего необходимого для биологического видового сохранения и воспроизводства.

Подобную идею мы находим у интересного мыслителя Э.Фромма: «Эволюция человека основывается на том, что он утратил свою первоначальную родину – природу. Он никогда уже не сможет туда вернуться, никогда не сможет стать животным. У него теперь только один путь: покинуть свою естественную родину и искать новую. Которую он сам себе создаст, в которой он превратит окружающий мир в мир людей и сам станет действительно человеком».

И вместе с этим человек может приблизиться к обретению истинной внутренней свободы, которой не может быть без освобождения от внешних обстоятельств, подавляющих эту свободу необходимостью.

На что будет направлено освобожденное человечество? Если следовать традициям описаний «светлого будущего», то можно было бы помечтать о том, что творцы получат возможность озарить путь человечества новыми идеями и образами, воспроизводители – для наслаждения житейскими удовольствиями, социофаги утратят смысл своих черных деяний и поголовно измельчают до создания бытовых неудобств соседям. Ну и т. д и т. п.

Впрочем, такое представление о будущем человечества страдает тем же, чем страдали все предсказания о грядущей райской жизни на Земле – идеализацией процесса.

Все дело в том, что эволюция к Живому Космосу предполагает не только самосовершенствование разумного человечества и развитие коллективного сознания, но прежде всего космическую экспансию, которая круто вмешается в ход событий. Впрочем, к этой теме мы обратимся чуть позже, пока же вернемся к делам и судьбам человечества земным.

Среди библейских иносказаний, на которых во многом сформирована культура христианской цивилизации, одно из наиболее популярных, – сказание о Вавилонской башне. Согласно этому преданию, после Всемирного потопа человечество было представлено одним народом, говорившим на одном языке.

Но затем люди решили построить город (Вавилон) и башню высотой до небес, чтобы «сделать себе имя».

Бог, увидев город и башню, рассудил: «теперь не будет для них ничего невозможного». И он положил конец дерзкому деянию: смешал языки, чтобы строители перестали понимать друг друга, и рассеял людей по свету.

Как правило, это сказание приводят как пример наказания за гордыню, но мне кажется его значение все же иное. Опустим сетования на мелочную ревность и мстительность Господа. Задумаемся над другим: в чем реальный смысл этого предания? Ведь мифы во многом отражают реальность, только она отражается в образах и словоформах, доступных для своего времени.

Я думаю, что предание о Вавилонской башне лишь отражает тот факт, что наша цивилизация возникла как единая и только дальнейшая миграция древних людей привела к образованию различий в их образе жизни и соответствующих морфологических и физиологических особенностей. Это же подтверждается новейшими генетическими и археологическими исследованиями. Но есть и второй урок из этого предания: следствием утраты единства стало ослабление возможностей человечества. Чего и добивался библейский Бог.

Если беспристрастно оценить тенденции нашего развития, то ясно видится стремление к восстановлению единства. Мы вышли из одной семьи и наше будущее в обретении единства рода человеческого.

Именно потому все эти деления и подчеркивание национальных, этнических и пр. различий стоит рассматривать либо как несправедливое наказание Господне либо как состояние, вызванное утратой контактов и связей, произошедшей в связи с исходом из прародины и несовершенством средств передвижения.

Наши этнокультурные различия это следствие, а не причина разобщенности.

И уж тем более национализм, шовинизм, религиозные конфессиональные предрассудки хоть в форме нацистской теории превосходства арийской расы, хоть в форме популярного нынче на Руси лозунга «Россия для русских», хоть в форме призыва к джихаду просто противоестественны и противны человечеству.

Отсюда вполне логичный вывод: по мере развития средств коммуникаций будет неизбежно ускоряться процесс глобализации и обретения утраченного единства. Возможно, вместе с единством мы обретем шанс на выживание пред лицом возможных природных и космических катастроф.

В общем, если все наши языковые, национальные, религиозные различия все же – наказание, то кровь, которую человечество пролило по причине этих различий, я думаю, уже искупила наш грех. Тем более, что и грех-то был весьма сомнительный.

Глобализация как будущее – неизбежна, однако футурологи рисуют картину будущего в основном в мрачных тонах. Не стоит делать из этого вывод, что грядущее безвариантно. На самом деле у предсказаний конкретная функция – формулировка предостережений, которые должны стать руководством к действиям, предотвращающим негативные сценарии развития. Футурология есть элемент «инстинктивной» корректировки видового выживания.

Сценарий такого корректирующего прогноза (пророчества) известен от древних времен и предельно прост: есть некое действие (грех), которое несет угрозу отношениям с Высшими Силами и оно вызывает воздаяние в виде библейского потопа, огненного дождя и пр. кар небесных.

В современных футурологических прогнозах произошла качественная смена описания механизма действия подобного наказующего воздаяния. Для него уже не требуется привлекать Всевышнего. Человек все больше понимает, что в его руках сосредоточены силы, которые сами по себе могут стать исполнительным механизмом апокалипсических сценариев. Само обладание этой силой становится «грехом», источником угрозы выживания человека как вида.

На пути от копьеметалки до изощренного оружия массового поражения мы перешагнули рубеж, за которым глобальные технологические изменения уже не только не повышают видовую устойчивость человека, но несут непосредственную угрозу его существованию. При этом господствующие ныне морально-этические и религиозные системы, которые претендуют на всеспасительность, лишь еще более усугубляют разъединение человечества на враждующие лагеря.

Такая перемена вызывает неизбежное ощущение глобального кризиса, тревоги за свое будущее, страха, перед самим собой. Мы все более живем в ощущениях надвигающейся катастрофы.

И все же не стоит придавать этому переживанию характер эсхатологического предчувствия. История дает все же больше оснований для оптимизма, чем для истерического мировосприятия, драматизирующего кризисные моменты нашей цивилизации. Есть надежда, что и сейчас инстинкт самосохранения преодолеет предубеждения и даст возможность выработать оптимальный образ поведения.

Дилемма, перед которой сегодня оказалось человечество, проста: либо мы выработаем новые подходы к глобальному взаимодействию, усвоим начала нового политического мышления, либо начнется глобальное столкновение цивилизаций, которое снизит технологический потенциал человечества до безопасного уровня. Второй вариант означает разрушение и реструктуризацию существующих экономических и технических ресурсов, сопровождаемые массовой гибелью людей и технологической деградацией.

Каковы же вообще ключевые составляющие политического мышления, операнты [13] политической риторики и логики, которыми руководствуются политики в объяснении своих действий и в самих действиях? Их не так уж много: национальный интерес, общественное благо, суверенитет, безопасность, ресурсы, толерантность. Сегодня мы становимся свидетелями существенных трансформаций этих понятий.

Мы до сих пор склонны считать справедливым все, что отвечает собственным национальным интересам. При этом интересы других, естественно, считаются вторичными и если есть возможность, – ими «справедливо» пренебречь.

Порочность такого подхода становится все более ощутимой по мере усиления мирового разделения труда и партнерской зависимости. Пока в организации национальных экономик преобладает стремление к самодостаточности, эгоцентризм национального интереса имеет хозяйственный и политический смысл. Однако по мере усиления интеграции национального хозяйства в мировое, понятие «национальный интерес» все более замещается понятием «добросовестное партнерство». Попытки же получать одностороннюю выгоду неизбежно создают порочный круг адекватных ответов.

Наглядной иллюстрацией этому является использование в «национальных интересах» России газовой зависимости других стран. Находясь в некоторой эйфории от возможностей использования этого «нового» политического инструмента, мы не хотим замечать, что наши усилия запустили сразу несколько мощных процессов, которые ударят по нам же. Это – увеличение вложений в разработку альтернативных источников энергии, подготовка «симметричных» ответов с использованием технологических преимуществ в других сферах партнерства и переориентация на других партнеров. И это далеко не единичный пример.

Сегодня для многих стран становится все более характерной тенденция не к сопряжению интересов общественных групп, а к совершенствованию технологий представления элитных интересов как интересов общенациональных.

Особенно это характерно для России и может быть наглядно иллюстрировано нашим автопромом. Его неконкурентоспособность несет угрозу элитам, связанным с этой отраслью, поэтому принимаются протекционистские решения, консервирующие эту неконкурентоспособность, а издержки этих решений покрываются фактически из общественных фондов.

Однако, на самом деле речь идет далеко не только об отставании отдельных отраслей, а, прежде всего, об общей неконкурентоспособности, поддерживаемой нашими элитами, системной политической и экономической организации. В силу этого мы изолируемся от эффективных сообществ и ориентируемся на сотрудничество с системно близкими нам, но этно-культурно несовместимыми с нами обществами.

Это позволяет элитам реализовать свои интересы, но создает реальную угрозу нашей национальной безопасности в целом, так как не только консервирует нашу неконкурентоспособность, но и ведет к неизбежному замещению привычной нам системы ценностей, другими более консолидированными и агрессивными системами ценностей.

Классическая трактовка этого понятия – полная независимость государства от других в его внутренних делах и внешних отношениях. Однако сегодня мы все более начинаем осознавать, что именно стремление к полной независимости является источником угроз.

Особенно это очевидно сейчас, в условиях активной реструктуризации мировых связей и внутренней консолидации разного рода системных образований, начиная от экономических и политических союзов (например, ЕС) до глобальных общностей, таких как «христианская цивилизация», «исламский мир» и т. д.

Мощный процесс системной интеграции ведет к размыванию политического смысла самого понятия суверенность и оно все более наполняется культурологическим содержанием, трансформируясь в этнокультурную автономию. Отсюда доминантой политического развития становится не укрепление национальной государственности, а системная интеграция и обеспечение культурной автономии.

Сегодня суверенитет все более замещается системно – солидарными решениями, и именно они обеспечивают национальную безопасность.

Мы все более начинаем понимать, что политика, прежде всего, это искусство общежития. А потому глобальная безопасность должна обеспечиваться не только военно-техническими возможностями защитить себя, но, прежде всего, способностью выстраивать бесконфликтные отношения.

Особый смысл это положение приобретает сегодня, когда мы все чаще сталкиваемся с асимметричным противодействием, что существенно ограничивает военно-технические методы обеспечения безопасности. В этом смысле показательна атака на США 11 сентября 2001 года, когда несколько смертников стали высокоэффективным «оружием» массового поражения, «уравновесив» потенциал сверхдержавы с возможностями «Алькаеды».

И как показывает коллизия, развернувшаяся вокруг иранской ядерной программы, угроза «асимметричного» ответа стала реальным сдерживающим фактором для США, несмотря на их подавляющее военно-технологическое превосходство.

Сегодня энергетические ресурсы из объекта экономических отношений все более превращаются в инструмент достижения политических целей, что создает угрозу мировой стабильности. И если совсем недавно такая политика была свойственна только авторитарным нефтяным государствам «третьего» мира, то теперь эти методы активно использует и Россия.

В противовес этому, как следствие глобализации экономики, все более обозначается тенденция к установлению особого порядка пользования энергетическими ресурсами, исходящий из признания как права их распорядителя на получение естественной ренты, так и права мирового сообщества ограничивать недобросовестное использование монополизма на основные невозобновляемые энергетические ресурсы: нефть, газ, уголь и т. д.

Недавнее фактическое признание провала политики мультикультурности лидерами ведущих европейских держав ясно указывает на существенное изменение и содержания понятия толерантность. И если ранее она воспринималась как фактически одностороннее признание на сосуществование не свойственных нам норм и ценностей, то сегодня становится все более очевидным, что толерантность принципиально не может быть односторонней. Она может быть реализована только на основе взаимного уважения ценностей сторон.

Условно говоря: разрешение на хеджабы мусульманкам во Франции в обмен на мини юбки европейкам в Иране или признание гомосексуализма естественным генетическим отклонением в обмен на отказ от демонстративного выражения нетрадиционной ориентации.

* * *

Отмеченные нами трансформации политических оперант вызывают усиление противоречий между «реликтовым» сознанием национальной ограниченности и новыми тенденциями в политическом мышлении, которые имеют ярко выраженные интеграционные черты.

Главный возбудитель этих противоречий – позиция национальных элит, которые утрачивают в новых условиях возможность опоры на национальную суверенность для защиты своих узкокорпоративных интересов. И именно они внедряют свои опасения в общественное сознание, представляя их как угрозу национальным ценностям и интересам.

При этом стоит заметить, что наше будущее и глобальная безопасность будет во многом зависеть от того, насколько быстро произойдет перестройка нашего политического мышления в соответствии с новыми подходами к глобальному взаимодействию. Вполне реальные прогнозы говорят, что осталось у нас не так уж много времени и глобальная катастрофа может произойти уже на глазах живущих поколений.

И все же в тезисе о единстве человечества и неизбежности глобализации есть определенная натяжка. Даже слившись воедино, мы будем все же разными. Забегая вперед, скажу – и слава Богу! Впрочем, чтобы разобраться дальше в тенденциях развития нашего социума, стоит затронуть и еще несколько любопытных тем.

Речь идет о природе глобальных конфликтов и об удивительной способности нашей национальной самоорганизации к восстановлению после любых революционных потрясений исходных малопродуктивных и в исторической перспективе несостоятельных форм. Таких как вертикаль власти, государственно-монополистический капитализм и корпоративное государство, в котором политическое и экономическое управление находится в руках четко ограниченной взаимными обязательствами группы лиц.

Эти две проблемы слились воедино отнюдь не случайно. Между ними есть нечто общее, что позволяет понять глубинные причины конфликтности человеческих сообществ и удивительной жизнестойкости их типов.

Сегодня появляется все более оснований утверждать, что нам предстоит пройти через еще один глобальный конфликт. Его признаки появились в конце прошлого столетия, когда стало очевидно, что крах коммунистической системы не означал ликвидацию последнего идеологического основания для масштабного противостояния, а понятия «богатый север», «бедный юг», «третий мир» не могут объяснить, почему богаты одни и бедны другие и что порождает конфликтность между ними.

Определенное время думалось, что на смену противостоянию капиталистической и коммунистической систем идет глобальное противостояние христианско-иудейской [14] (1) и исламской культур, однако становится очевидным: оно – лишь проявление конфликтности совсем иного рода и куда более глубокой.

Все более очевидным становится главное противоречие, определяющее характер отношений в современную эпоху. Именно оно привело ко второму изданию холодной войны, новому витку гонки вооружений и вовлекает в поле своего притяжения частные и региональные конфликты, которые используются ведущими участниками в попытках получения решающего преимущества. Это противоречие уже свело на нет усилия по предотвращению неконтролируемого расползания технологий массового уничтожения, в том числе ядерного оружия.

В то же время существует обывательский соблазн удовлетвориться простыми объяснениями причинности современных конфликтов, исходя из интерпретации чьих-либо частных действий. Обнаглевшая Америка, месть Буша младшего Хусейну за своего отца, стремление России вернуть утраченные позиции одного из авторитетов мировой политики, конфликты вокруг нефтегазовых труб, приход к власти в Иране радикального президента и т. д.

Все это круто замешивается в головах обывателя и создает иллюзию неупорядоченных, хаотических отношений, порождаемых чрезмерной свободой, высокомерием Запада, а также природной нетерпимостью соседей к нам, русским, на самом деле совершенно «белым и пушистым».

Многие из этих факторов, безусловно, «имеют место быть», но это далеко не то, что на самом деле привело сегодня к образованию четырех четко обозначившихся и уже ставших в боевую стойку центров глобальных противоречий – североатлантический альянс, Россия, исламский мир и Китай.

Реально речь идет о системной конфликтности цивилизаций, которая гораздо глубже расхожих представлений о сути существующего в современном мире противостояния. Я думаю, что ключ к этой проблеме лежит в понимании именно системной самоорганизации человеческого сообщества, которую мы представляем в типологии цивилизаций.

Бесспорно, что ведущая сила, движущая человечеством как биологическим видом – стремление к выживанию.

Отсюда цивилизация может пониматься нами как особый продукт социальной жизнедеятельности, нацеленный на совершенствование механизмов самоорганизации видового выживания.

Чуть выше мы уже задались вопросом о причинах глобальной конфликтности человеческих сообществ, которая сегодня нас вновь вплотную подводит к линии катастрофы. Так все же, что порождает противостояние, что принципиально разделяет народы? Естественно, кроме того, что каждая из сторон представляет друг друга в категориях «хороших» и «плохих» парней? Что реально разделяет мир на некие зоны, на стыках которых происходит конфликтное «искрение» и даже взрывные реакции?

Я думаю ответ надо искать именно в системной конфликтности различных типов цивилизаций. При всем разнообразии существующих ныне форм общественной видовой самоорганизации – нации, народности, племена, кланы, государства, общественно-экономические уклады и т. д., в них все же можно четко выделить то главное, что позволяет нам относить их к трем основным типам: гражданские, институциональные и традиционные цивилизации.

Конечно, эта типология достаточно условна и, тем не менее, она отражает существо различий системной организации, к которой можно отнести то или иное сообщество.

Общий взгляд на проблему типов цивилизаций дает нам возможность «наскоро» схватить суть различий между ними и сформулировать «приблизительное» определение главных цивилизационных отличий.

Гражданская цивилизация – это синергетическая(3) система общественно-видового воспроизводства, основанная на механизмах, обеспечивающих приоритет общественного интереса в целом над интересами создаваемых общественных институтов – государств, партий, конфессий, корпораций и т. д.

Институциональная цивилизация – циклическая система общественно-видового воспроизводства, развитие которой определяется организующей и направляющей ролью какого-либо отдельного института – как правило, государства либо церкви. При этом корпоративный интерес этого института и соподчиненных ему институтов доминирует над интересом общества «в целом».

Традиционная цивилизация – консервативная система самоорганизации, основанная на простом воспроизводстве общественно-видовых отношений, «вписанных» в определенную экосистему.

К этому типу цивилизации относятся сообщества, которые принято называть Западным миром. Конечно же, условность этого «географического» определения вполне очевидна и к этой цивилизации можно отнести не только Западную Европу, Североамериканские соединенные штаты, но и многие другие народы, которые мы можем обнаружить не только на Западе, но и на Востоке, Юге и Севере.

У этих народов может быть разный цвет кожи, история, и прочие обстоятельства. Однако всех их объединяет то, что внешне проявляется динамичным развитием, плюралистичностью, более высоким качеством жизни и более высокими стандартами защиты прав человека.

Однако что же делает этот тип цивилизации более динамичным и расширяет ее возможности удовлетворения базовых потребностей?

В основе их самоорганизации лежит гражданское общество, которое создает подконтрольные ему управляющие (государственные) и иные институты для регулирования отношений между субъектами гражданских отношений – людьми, организациями, в том числе и производственно-экономическими и т. д.

В основе экономики гражданской цивилизации – свободное предпринимательство, свободная соревновательность экономических субъектов и конкурентный доступ к управлению хозяйственными объектами(4), как источникам дохода, а также обеспечивающая эту соревновательность действенная система регулирования монополий.

Такой тип экономики по сути – глобальная финансово-производственная пирамида. В этой экономике производственные возможности растут быстрее возможностей потребления. Причин тому не мало, и не только технологического порядка.

Чтобы существовать и развиваться, она должна или постоянно обновлять производство и порождать новые потребности у старых потребителей либо расширять производство и вовлекать новых потребителей. Жизненный цикл предметов потребления становится все короче. Одежда, обувь – на один сезон, автомобиль – на три года. В стремительно развивающемся секторе IT практически каждый год появляется новое поколение электронных гаджетов.

Неудержимый характер частной воли и частного интереса порождает экономику, находящуюся в «наркотической» зависимости от потребления, а потому потребление не только поощряется и лежит в основе общественного признания успешности, но и искусственно возбуждается для обеспечения постоянного развития производства.

Обеспечение конкурентоспособности вызывает непреодолимую тягу к повышению эффективности, снижению издержек, к более дешевым ресурсам, в том числе и к более дешевой рабочей силе, к переносу энергоемких и экологически небезопасных производств в менее развитые страны. А потому сегодня цивилизационный сектор, основанный на такой экономике, все более превращается в мировой управленческий офис, который контролирует и управляет производственными площадками, отдаленными от него.

Работай такая экономика в ограниченном пространстве – неизбежен ее перегрев и крах пирамиды. Это обстоятельство, как и частная инициатива, создает непреодолимую силу к экспансии, т. е. вовлечению новых ресурсов и освоение новых потребительских рынков.

В целом экономический уклад этой цивилизации предполагает развитие как путем экономического перераспределения управленческого доступа (упадок и банкротство одних, появление и рост других более эффективных собственников), так и экономической экспансии (новые инвестиционные возможности, новые рынки сбыта, доступ к новым источникам сырья и т. д.).

Еще одна важная особенность, характеризующая экономику гражданской цивилизации, заключается в том, что доход в сообществах, относящихся к этому цивилизационному типу, распределен относительно равномерно, разрыв в доходах имеет тенденцию к нивелированию, социальное ядро составляет «средний» класс.

Источником власти в сообществах такого типа является общество и это реализовано в демократических процедурах формирования управления и особых механизмах защиты от монополизации власти отдельными общественными группами или лицами.

Естественно, это предполагает сложившуюся и активную личную гражданственность, наличие эффективных механизмов общественного контроля над создаваемыми институтами и, прежде всего, государством, партиями и т. д., включая церковь.

Главное, что отличает гражданское общество – индивидуальная готовность его членов участвовать в самоуправлении, ответственное отношение к гражданскому долгу, понимаемому как защита общественных интересов и осознание опасности передоверить общественное управление неконтролируемым институтам.

Отсюда и развитая система общественного контроля над любыми государственными институтами, ядром которой является совокупный плюрализм средств массовой информации(5) и их демонополизация.

Для этих сообществ характерны развитое местное самоуправление и федеральные отношения.

В таких сообществах эффективно действует «общественный договор» между элитами и «срединным» обществом, который заставляет при сохранении фактического различия в уровне благосостояния, первых не выпячивать свое материальное превосходство, а вторых – не чувствовать себя достаточно ущербными, чтобы не соблазниться легким на подъем лозунгом «грабь награбленное» и не впадать в революционное состояние духа.

Свободная частная и гражданская инициатива, лежащая в основе экономики гражданской цивилизации, порождает четко выраженную тенденцию таких цивилизаций к системной интеграции и глобализации. Отсюда неудержимая тяга к экспансии, вовлечению в оборот все новых ресурсов и территорий. Эта экспансия идеологически обосновывается необходимостью распространения демократии, защитой прав человека и пр., однако в основе ее лежит стремление расширить территорию, на которой может работать экономика западного типа.

Для развития такой цивилизации характерна относительная равнозначность векторов культурного синтеза и культурной автономии. Но именно это «равнодушие» к вопросам культурного самоопределения неизбежно ведет к ненасильственной, глобализации и унификации культуры на основе «естественного отбора» тех ее элементов, которые в наибольшей степени отвечают базовым потребностям человека и отражают общечеловеческие базовые ценности – такие как жизнь, любовь, свобода выбора и свобода творческого развития.

Господствующая морально-этическая система гражданских цивилизаций – христианство. Однако в христианстве сделан акцент именно на личностный аспект веры и системы ценностей. Отсюда даже личность Христа предстает как пример нацеленного на всеобщее благо, но все же сугубо частного подвижничества.

В гражданских цивилизациях общественное мнение активно (хотя и не всегда явно) поощряет гражданскую и экономическую инициативу, какие бы порой уродливые формы она ни принимала. Главное здесь – факт свободного волепроявления, на основе личного интереса. Во многом за счет этой частной свободной гражданской и экономической инициативы обеспечивается динамичность развития гражданских цивилизаций.

Поощряется политический и идеологический плюрализм, однако в рамках демократической доктрины и в объемах, не способных расшатать ее принципы.

Именно поэтому в Англии долгое время даже после событий 11 сентября был позволителен идеологический исламский экстремизм, однако как только прозвучали намерения включить исламскую систему ценностей в основы британского законодательства, это сразу же вызвало вспышку цивилизационной консолидации англосаксов.

Именно поэтому в Западном мире сейчас возрождаются и все более укрепляются тенденции изоляционизма, направленные на ограничение объема «вливания» чужеродной крови и не свойственной Западу ментальности, которые привносятся выходцами из «другого» мира.

Структура характеристики этой цивилизации определяется, прежде всего, тем, что в ней не хозяйственно-экономический уклад определяет систему общественно-политической организации, а наоборот – властная организация определяет характер производственно-экономической системы и отношений.

Институциональная власть является единственным источником по отношению к самой себе. При этом могут широко использоваться псевдодемократические процедуры формирования управления, однако на самом деле они, как правило, сводятся фактически к ритуальной процедуре легитимизации власти с заранее известным результатом.

В цивилизации такого рода властные институты (как правило, это государство или церковь) контролируют общество, сами оставаясь неподконтрольными.

Политическая и экономическая власть сконцентрирована в одном институте (корпоративное либо теократическое государство). Организационная структура власти жестко централизована, имеет вид строго иерархированой вертикали, а само государство стремится к унитарности.

Отсюда неизбежный циклический характер модернизаций, связанных с накоплением системных ошибок характерных для вертикальных иерархических структур и неизбежной потерей качества управления, вырождению способности элит к управлению(6).

Государственное управление (как совокупность управляющих элит и создаваемых ими институтов) в этих системах объективно стремится к самодостаточности. Это непреложная закономерность эволюции любой самоконтролирующейся бюрократической организации. При этом народонаселение для нее лишь своего рода социобиомасса, обеспечивающая воспроизводство системных отношений и фактически обслуживающее воспроизводство своих элит.

Участие общества в управлении минимизировано, гражданская и политическая инициатива также как и экономическая носит строго директивный характер и фактически сводится к поддержке начинаний власти через искусственно созданные общественные институты поддержки. Как яркий пример советской эпохи в нашей истории – комсомол, творческие союзы, добровольные народные дружины, ДОСААФ и т. д. Пример, относящийся к нынешней эпохе – общественная палата и путинский «народный» фронт.

Неотъемлемым свойством институциональной политической системы является ее коррупционность. Это связано, прежде всего, с расширенным вовлечением государства в экономическую деятельность. Стоит сказать, что есть вообще непреложный закон, который формулируется следующим образом: уровень коррупции в обществе прямо пропорционален степени участия государства в экономике.

Во многом это определяется тем, что живое хозяйственное развитие основано на прямом интересе хозяйствующего субъекта, но его деятельность регламентируется и направляется незаинтересованным в результате бюрократом. Отсюда на стыке живого и мертвого интереса требуется стимулирующая «смазка», чтобы синхронизировать активность сторон.

Отмеченные выше обстоятельства порождают довольно неприятное для институциональных сообществ в перспективе последствие – отсутствие у народа опыта и желания к гражданской самоорганизации. А это неизбежно оборачивается безумными бунтами в регулярно повторяющиеся кризисные периоды, когда из-за системно-обусловленного резкого снижения качества элит происходит потеря управления и социальные механизмы «идут вразнос».

Именно в силу особенностей общественно-политического устройства экономика в этих системах имеет четко выраженную двойную ориентированность.

Прежде всего, экономика направлена на поддержку дееспособности властной системы, ее защиты от внешней угрозы и от угроз внутренних, связанных с конфликтом между элитами и обществом. При этом национальный доход концентрируется в руках узкого круга элит и используется для защиты политической монополии.

Важный аспект поддержания дееспособности – трата значительных средств на создание видимости державного блеска, что, по сути, является одним из важнейших защитных свойств системы [15] . За явной нехваткой средств это может быть заменено претензией на мессианство (один из примеров – «чучхеизация»(7) северокорейского общества) либо на создание престижных показательных зон. Что-то вроде того, о чем пел в свое время известный выразитель народного образа мысли Александр Галич «…а так же в области балета мы впереди планеты всей».

Во-вторых, экономика институциональной цивилизации имеет тенденцию к простому воспроизводству минимального набора средств, позволяющих обеспечивать простое же воспроизводство народонаселения, выполняющего, как мы уже отмечали, роль социобиомассы для воспроизводства институциональных элит.

Расширение потребительских возможностей населения, ядро которого составляют наемные работники государственных учреждений и корпораций, находится в противоречии с системной организацией институциональных сообществ, так как усиливает экономическую независимость подвластного населения, от которой проистекает и чуждая институционалам гражданственность.

В институциональных цивилизациях экономика имеет явно выраженные черты госкапитализма и вытекающую из этого обстоятельства тенденцию к монополизации. Экономическая инициатива носит, как правило, директивный характер и происходит из управленческого центра, далеко не всегда заинтересованного в ее реализации. При этом директивная инициатива часто выдается, так сказать, в силу обстоятельств, в силу не внутреннего, а внешнего побуждения. Классический пример – освобождение крестьян в России в 1861 году, вызванное системной несостоятельностью, проявившейся поражением в Крымской войне.

Эта инициатива гласила: крестьянам быть хозяевами, однако она поначалу не только не совпадала с холопским опытом российского крестьянства, но и противоречила опыту управления центральной власти.

Как правило, экономика институциональной цивилизации носит сырьевой характер, так как обеспечение политической монополии и простого воспроизводства населения не стимулирует столь эффективно как конкурентные механизмы интенсификацию производства, а, следовательно, и технологическое развитие. Отсюда и технологическая неконкурентоспособность институциональных цивилизаций.

В институциональных сообществах мы всегда обнаруживаем ясно выраженную тенденцию к изоляционизму.

Изоляционизм институционалов носит двойственный характер – он направлен не только «вовне», как защита от более конкурентоспособных гражданских сообществ, но и «вовнутрь» – как ограничение возможностей подвластного народа приобщиться к благам гражданской цивилизации и попасть под влияние ее идеологии.

Стоит подчеркнуть, что изоляционизм – потребность властных институтов. Это связано, прежде всего, с неконкурентоспособностью элит институциональных сообществ. Чтобы выжить и сохранить влияние на социобиомассу в такой системе требуется применение внеконкурентных инструментов и, прежде всего, военно-политических.

Отсюда и явное лицемерие политики изоляционизма. Она распространяется только на подвластное население, сами же элиты имеют свободный доступ к тем благам, от которых они столь усердно оберегают общество – комфортную и расположенную в безопасном месте недвижимость, качественное образование, лечение и т. д.

Роль религиозных морально-этических и идеологических систем в институциональных сообществах во многом зависит от того, какой институт является властным – светский, либо религиозный. Светским же институциональным системам религиозная составляющая идеологии и морально-этических систем интересна лишь настолько, насколько она может быть приспособлена к практическим нуждам элит в поддержании влияния над управляемой массой.

Характерной особенностью морально-этических и идеологических систем в таких сообществах является подмена общественных ценностей, искусственное создание ложных понятий. Яркий пример тому – отождествление понятий Родина, Отечество и государство (как особый аппарат управления сообществом), которое широко использовалось в советское время. Популярный в идеологической мифологии времен Великой Отечественной войны клич «За Родину, за Сталина!» ставил в один ряд как Отечество, так и личность, олицетворяющую изнасиловавший общество тоталитарный режим.

В силу такой же подмены-отождествления советский патриотизм рассматривался как слепое следованию предначертаниям элит, а не как естественно возникающее чувство солидарности сограждан. А сопротивление правящему режиму или даже простое неприятие навязываемых им ценностей и поведения, рассматривалось не только как государственное преступление, но и предательство Родины.

Вообще в институциональных сообществах существует ясно выраженная тенденция к поощрению культурных фобий. В таких цивилизациях, как правило, объявляется враждебным морально, а подчас и законодательно осуждаемым, использование атрибутов и стиля поведения, свойственных иной культуре.

Достаточно вспомнить сакраментальное «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», что, кстати, достаточно адекватно отражало господствовавшее в период расцвета советского строя общее умонастроение.

Главная причина активной подмены базовых общественных ценностей в институциональных сообществах заключается в том, что общественное сознание инстинктивно признает за собой высшую ценность. А потому если внушить ему, что «народ и партия едины»(9), а корпоративное объединение элит это и есть Родина, то инстинктивное видовое стремление защитить границу среды своего обитания распространится и на химеры, генерируемые властью. И народ уже вполне готов идти в бой за интересы и амбиции своих вождей.

Важным элементом этической системы в институциональном обществе является особое отношение к богатству. Так как достаток свидетельствует, прежде всего, о месте во властной иерархии либо принадлежности к экономической элите, питающей власть, то он, как правило, носит показной характер, всячески подчеркивается и фетишизируется [16] .

Для институционального сообщества не свойственна способность к покаянию, так как оно не переходит к новой системной организации, а лишь циклично воспроизводит свое прошлое, подвергая его модернизации, но, отнюдь не отказываясь от него. В отличие от немцев, мы никогда не покаемся за свою коммунистическую стадность и за преступления, совершенные в этом состоянии, потому что стремимся воспроизвести его в дне сегодняшнем. И Петр I, и Сталин, и Ленин, изнасиловавшие нашу нацию, будут всегда в числе выдающихся вождей, так как мы и сегодня готовы отдаться в мазохистском порыве в очередные «сильные руки».

Этот тип цивилизаций стоит в нашем ряду в некотором смысле особняком, как реликтовый. Впрочем, не только как доставшийся нам в наследие от первобытности, но и как особый тип самоорганизации, которая органически вписана в ареал, локальную окружающую среду, являющуюся не просто фактором развития, но и ее системообразующим элементом.

Хотя число традиционных сообществ стремительно сокращается по мере разрушения экосистем, в которые они вписаны, их можно найти еще на островах Полинезии, в центральной Африке и Америке. Только в Бразилии обитает свыше 50 племен, считающихся неконтактными – об их существовании известно лишь по аэрофотосъемкам и обнаруженных в джунглях следам пребывания. Исследователи подобных племен, кстати, отмечают тот факт, что их «пересадка» в попытках обеспечить территорией вместо изымаемой в результате хозяйственной деятельности современных сообществ, удается с трудом. Эти племена настолько «вписаны» в свою экосистему, что смена территории приводит к катастрофической ломке самого механизма воспроизводства.

Вот как описывается современными исследователями типичное бытование коренных обитателей амазонской сельвы на примере современного нам племени калапало: «За долгие годы адаптации „амазоны“ выработали особый подход к природопользованию в местных условиях: буквально – ждать милостей от природы, брать их умеренно, чтобы ни в коем случае ей не навредить. Они никогда не собирают с участка обрабатываемой земли более двух урожаев, чтобы избежать истощения гумуса, знают, когда и сколько можно выловить рыбы, чтобы косяки не ушли в другое место, как собирать съедобные плоды, чтобы они снова уродились. Их нужды приспособлены к возможностям среды обитания, и смена этой среды часто ведет к гибели» [17] .

В цивилизации такого типа нет смысла различать хозяйственно-экономическую и социальную организацию – они представляют собой единое и органически взаимосвязанное целое. Такие сообщества в некотором смысле представляют собой простейшую автономную производственную бригаду, для которой смысл жизнедеятельности заключается в простом воспроизводстве своей же жизнеспособности.

Системообразующим фактором в такого рода сообществах является не способ производства, не социальные институты, а традиция. Именно традиционность и даже ритуальность порядка отправления хозяйственной деятельности и социальных отношений составляет цементирующую силу в сообществах органической цивилизации, именно она обеспечивает их воспроизводство и жизнеспособность.

Традиция же и составляет основу морально-этических систем, в которых морально и этично все, что соответствует традиции, а «идеологически» вредоносным является все, что ведет к переменам.

Выявление системных особенностей различных типов цивилизации позволяет нам понять и природу их постоянной и неизбежной конфликтности.

Прежде всего, речь идет о таких их системных свойствах, как стремление к экспансии гражданской цивилизации и изоляционизм институциональной и традиционной, а также различие динамик развития и конкурентных потенциалов.

Эти особенности системной организации и отношений между ними порождают особый характер их взаимодействия. Разные типы общественного воспроизводства имеют разные и сложносовместимые типы экономики, хозяйственной организации, разные механизмы доступа к природным ресурсам и разные принципы распределения.

И если в сообществах гражданской цивилизации действуют правила, основанные на относительно свободной предпринимательской конкуренции, то у народов институциональных, к которым относится и Россия, работает система, в которой свобода конкурентного экономического перераспределения, как правило, либо ограничена, либо запрещена. Если не де-юре, то де-факто. А приоритетные права на управленческую ренту, как государства, так и отдельных экономических групп, близких к властным элитам, обеспечиваются и защищаются чисто политическими методами, имеющими мало общего с экономическими, основанными на эффективности.

При этом на стыке цивилизационных типов проявляется системная несовместимость, препятствующая естественному экспансионизму и взаимопроникновению экономических агентов одного типа в зоны действия чужеродных принципов организации хозяйствования.

Однако экономическое развитие, в основе которого лежит свободная частная инициатива, ограничить сложно. Пределы его роста определяются только объемами ресурсов и емкостью рынков. И потому хозяйствующее субъекты гражданских сообществ стремятся, во что бы то ни стало, пробить себе дорогу к распространению на новые территории и рынки.

Тогда на стыке различных цивилизационных систем неизбежно возникает конфликтность, обусловленная с одной стороны взаимным стремлением оградить себя от «заражения» чужеродной организацией, с другой – столь же взаимным стремлением систем одного типа распространить свой контроль на систему другого типа.

Цель установления такого контроля со стороны сообществ гражданской цивилизации – обеспечение системной совместимости, распространение единых правил функционирования экономики основанной на принципах расширенного общественного воспроизводства, распространение зоны действия свободной конкурентной инициативы.

Для институциональных цивилизаций также важна системная экспансия, однако, образно говоря, со знаком минус. Она направлена на расширение зоны, в которых институциональная директивная воля подавляет частные инициативы, где четко обозначено движение от свободы к несвободе.

Только экономическая и технологическая неэффективность институционалов ограничивает их экспансионизм, но он спешит проявиться при каждом удобном случае. В этом смысле показательна эволюция стратегии русского большевизма: от идеи мировой революции и «пансоветизма» [18] , возникших на волне энтузиазма разрушителей «старого мира», он вынужден был обратиться к политике железного занавеса, ставшей результатом осознания большевиками своей неспособности конкурировать с Западным миром, образно говоря, в «контактной» схватке.

Однако, при этом в нашей истории были аннексии западных территорий после раздела сфер влияния между фашистской Германией и СССР, дополнительные приобретения на западе и востоке после завершения второй мировой войны и т. д.

Экспансия институционалов носит, как правило, политический характер. И это обусловлено, прежде всего, тем, что ее экономика – это предпринимательская инициатива самого государства. Она жизнеспособна только в условиях прямого институционального покровительства и контроля и только на той территории, где такое покровительство имеет прямое действие.

В отличие от институциональной, гражданская цивилизация ориентирована, прежде всего, на экспансию экономическую. И только в случае прямого противодействия своим экономическим агентам идет на экспансию политическую.

Эта особенность экспансионизма гражданских сообществ дает возможность использовать более широкий, чем у институционалов, набор средств. Он простирается от банального вооруженного давления до изощренных финансовых комбинаций.

Сегодня Западу действительно не обязательно присоединять к себе чужое пространство, устанавливать свое прямое правление и брать в плен народ. Достаточно, если на территории будут тем или иным способом введены правила экономики, основанные на конкуренции эффективностей, а доступ к сырьевым ресурсам будет регулироваться не столько политическими решениями, сколько свободным рынком, предусматривающим в числе прочего и правовую защиту от недобросовестной конкуренции. То бишь, эта территория будет вовлечена в свободный процесс глобализации экономических отношений, основанных на принципах конкуренции, эффективности и расширенного воспроизводства.

А на этом «поле» у западных экономических элит есть очевидные преимущества. Они вполне могут рассчитывать, что после установления своих «правил игры» и при исключении дальнейшего вмешательства политики в ход дела, им будут обеспечены конкурентные преимущества. И не только за счет опыта применения отработанных бизнес технологий, но, прежде всего, за счет гигантских финансовых ресурсов, уже накопленных западной экономикой.

Такая операция по устранению системной несовместимости была успешно проведена после второй мировой войны в Западной Германии и Японии. В конце восьмидесятых, начале девяностых это же, но другим путем произошло в Восточной Европе. Однако попытки провести аналогичную операцию пока провалились в Афганистане, Ираке и вряд ли они имеют мирную перспективу и на территории России. И связано это, прежде всего, с высокой «иммунной» устойчивостью различных типов цивилизаций от «заражения» чужеродной системностью.

В конфликты, возникающие на стыке разнородных систем, естественно, вовлекается все сообщество конфликтующих сторон. Происходит это, как правило, под лозунгом национальных интересов. Мчатся танки, плывут авианосцы, на землю летят бомбы, гибнут люди – солдаты, старики, женщины, дети и даже иногда бизнесмены и политики.

За что гибнут последние, понятно. Они рискуют чтобы «пить шампанское», то бишь, выиграть в жизненно важной для них схватке за распространение правил игры, в которую привыкли и умеют играть они, на территорию, где действуют другие правила. Или же защитить себя от конкуренции элит другой системы и от экспансии самой этой системы.

А в чем интерес обывателя? Причем интерес этот, судя по всему, силен настолько, что элиты сравнительно легко вдохновляют общество на войну не за страх, а за совесть! И вдохновляют, спекулируя на страхах, которые применительно к России, казалось бы, совершенно фантомны. Любопытно в этой связи высказывание одного из авторитетных сторонников нашего сближения с Западом доктора философских наук Анатолия Ракитова: «Неужто, кроме самых тупоголовых, сегодня кто-то всерьез полагает, что американцы спят и видят, как нас завоевать? Чтобы вместо нас построить здесь нормальные сортиры?..»

И действительно, с точки зрения удовлетворения базовых потребностей, обывателю сегодня практически почти безразлично, кто будет организатором этого процесса. Что ему из того, что собственником корпорации, в которой он работает, является, например не Роман Абрамович или Вексельбер, а какой то Джон Смит или Ямура Такагава? Тем более, если это публичная компания с капиталом «рассеянным» между тысячами собственников акций?

Ведь правила игры в либеральной экономике предполагают вольно или невольно процесс, хотя и весьма негладкий, постепенного усреднения условий рынка рабочей силы, социальных стандартов и качества жизни наемных работников, безотносительно национально-государственной принадлежности. И распространение этих правил на нашу территорию приведет явно не к ухудшению сложившегося у нас качества жизни [19] .

Не думаю, что российского обывателя будет при этом душить «патриотическая жаба», особенно если учесть, что поведение отечественных олигархов явно не способствует возбуждению патриотических интенций по отношению к своим элитам.

И все же большинство россиян готово если не проливать кровь, то, по крайней мере, жестко отстаивать свою суверенность от посягательств Запада. Как впрочем, и западный человек по отношению к России. Чего же боится обыватель сегодня настолько, что он готов отстаивать прямые интересы своих элит, пренебрегая даже качеством жизни и обрекая себя на превратности войны, пусть и холодной?

У западного обывателя есть немало вполне реальных оснований боятся замещения своих эффективных элит на менее эффективные, а сложившуюся систему, обеспечивающую высокие стандарты качества жизни, на менее эффективную. А это, как видно на примере стран, попавших после второй мировой войны в сферу влияния СССР и коммунистической системы, вышло им боком. Уж что может быть нагляднее примеров сопоставления качества жизни в Западной и Восточной Германий до их объединения, Северной и Южной Корее!

Обыватель в России и в схожих с нами типологически странах, естественно, заинтересован иметь качество жизни такое же, как в странах североатлантического альянса.

Но суть проблемы заключается в сакраментальном «жить как у них, а работать, как у нас». Если точнее, то пользоваться благами как на Западе, но быть избавленным от необходимости проявлять гражданскую социально-экономическую и политическую инициативу, без которой, собственно говоря, «западное» качество жизни просто недостижимо.

В конечном счете, речь идет о том, что обыватель везде боится утраты естественной для него этнокультурной среды. Он боится, что с заменой системы и сменой элит придут чужие, которые будут претендовать на его рабочее место, он боится, что ему будут навязывать чужие обычаи и религию. Однако, западный обыватель все же привык жить в конкурентной среде, рассчитывая только на свои силы. Для него конкуренция – естественное состояние и он готов к ней. А потому и более уверенно чувствует себя в контактах «третьего рода»(11) с другой цивилизацией.

Для обывателя же институционального, привыкшего обретаться в подданическом состоянии и условиях мощного патернализма со стороны правящих элит, проигрыш этих элит в конкурентной борьбе фактически означает утрату способа существования.

Чтобы понять это, достаточно представить себе ситуацию из не такого уж далекого прошлого человечества, когда смерть хозяина уже означала для его рабов гибель всего их мира. Еще более катастрофичней было бы для большинства из них положение, когда с утратой хозяина, они к тому же, остались один на один с необходимостью самостоятельно обеспечивать свое существование!

Именно потому наш российский обыватель не очень стремится сделаться по примеру Запада народом гражданским. Наоборот, налицо возрастание охранительных патриотических интенций!

Еще более сильны такие настроения в Ираке, Иране и Афганистане. В отличие от нас, там люди готовы на обильную кровь, чтобы защищать солидарно со своими элитами свой привычный уклад, хотя и не прочь попользоваться благами Западной цивилизации и технологии.

И вся суть проблемы действительно заключается в том, что основная масса народонаселения таких сообществ действительно боится утратить то, что составляет основу его национального бытования. Подавляющее большинство россиян не готово даже во имя более высокого качества жизни сменить привычный российский уклад на иной, в котором уровень благополучия зависит более от личных качеств, а не от степени государственного покровительства.

Мы готовы защищать свое исконное право на не гражданственность, на избавление от необходимости проявлять инициативы, напрягающие участием в общественно-политическом самоуправлении.

Мы готовы бороться насмерть за свою свободу от ответственности за судьбу страны. И даже гражданская война в России в начале XX века это была по сути именно всенародная битва за то, чтобы отдать себя кому-нибудь, кто претендует на роль спасителей Отечества. Это была воистину всенародная отрыжка на демократию. И не случайно именно сторонники учредительного собрания, сторонники налаживания реального демократического процесса первыми выбывали из междоусобной схватки, заварившейся в нашей стране после октябрьского (1917 года) переворота большевиков.

Поэтому стоит признать, что попытки в обозримом будущем искусственно создать у нас гражданские институты и взрастить гражданское общество, бессмысленны, как попытки выращивать помидоры на дне океана. Среда просто враждебна объекту взращивания. А потому, создавая гражданские муляжи, и сама действующая у нас власть даже не очень заботится придать им живой смысл [20] .

В этом нашем состоянии и содержится ключ к загадке устойчивости воспроизводства Российской системной организации: мы сами боимся утратить свою именно типовую цивилизационную идентичность.

Для русского человека, привыкшего к подданичеству, фундаментальные ценности гражданской цивилизации не более чем слова, а отнюдь не руководство к действию, что было подмечено многими, в том числе и блистательным нашим поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным в стихотворении «Из Пендемюнде»:

Возможно сегодня, в отличие от исламского мира, мы уже не готовы пойти ради защиты своего цивилизационного своеобразия на пролитие крови, но защищать его пассивно, противясь, отторгая всем нутром своим и саботируя попытки привить у нас гражданские начала, мы будем еще долго.

И будем долго еще наездами пользоваться благами, характерными для Западной цивилизации и, вернувшись домой, лицемерно принижать их значение, объявляя западного человека тупым, бездуховным и вообще лишенным благодати, которой сподобились мы в своей национальной русской исключительности.

Это настроение российского срединного общества все более активно используют наши элиты. Они уже достаточно недвусмысленно выказывают готовность вовлечь нацию в прямую конфронтацию с западным сообществом. Этот настрой возникает, прежде всего, из опасения последствий коммуникативной революции, позволяющей обывателю все более свободно сравнивать конкурентные возможности элит и переходить под покровительство более успешной.

Отсюда стремление наших элит как более слабой стороны превентивно оградить своего обывателя от влияния извне, от искушения соблазном смены «покровителей» и тем более от соблазна ощутить преимущества свободной частной инициативы, чтобы не дай Бог, подорвать систему изнутри!

Именно потому сегодня в России элиты активно возбуждают и поощряют у обывателя враждебность к Западу. Так как у наших элит не достаточно ресурсов и мощи, чтобы применить к Западу наступательную стратегию, то они активно внедряют в сознание обывателя образ осажденной крепости. А в осажденной крепости любые действия элит могут быть представлены, как защита национального интереса. Даже если они на самом деле направлены на ограждение себя от конкуренции более эффективной системы общественного воспроизводства и ведут к снижению уровня обеспечения базовых потребностей россиян, а также критически снижают уровень безопасности.

Нам надо четко осознать, что обострение конфронтации России с Западом, наступление новой эры холодной войны, первопричина разворачивающегося конфликта христианско-иудейского и исламского миров связаны именно с системной несовместимостью самоорганизации народов институциональных и гражданских. И в ближайшем будущем нас ждут новые потрясения глобального масштаба. Они связаны прежде всего со стремлением элит западного мира распространить правила своей игры на чужое поле и стремлением наших элит защитить поддерживаемую ими неконкурентоспособную систему и нежеланием нас самих расставаться с привычным укладом.

При этом вполне очевидно, что именно либерально-демократическая система обеспечивает более высокие стандарты качества жизни. Она же, в результате замещения политических регуляторов механизмами экономической эффективности, значительно менее подвержена опасности «горячих» форм внутрисистемной конфликтности.

Не менее очевидно и то, что системная организация народов институциональных предполагает именно корпоративное авторитарно-бюрократическое государство, которое компенсирует свою экономическую неэффективность политическим изоляционизмом, защищаемым силовыми инструментами. Именно потому в отношениях государств с такими системами слабы интеграционные тенденции и риски конфликтов неизмеримо больше. Это подтверждается как нашей «дружбой» с ближайшими соседями, так и вообще мировой международной практикой.

В конце 80-х годов прошлого века немалый резонанс вызвала книга Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории. Последний человек», в которой автор предсказал победу либерализма над авторитаризмом во всемирном масштабе. Я думаю, что Фукуяма все же ошибался, перспектива превращения гражданской цивилизации в общую модель далеко не очевидна, несмотря на всю ее привлекательность.

В эту сторону человечество неудержимо влекут базовые потребности «красиво жить сегодня», но что-то практически инстинктивно заставляет отдельные нации цепляться и за уклад, имеющий тенденцию к простому воспроизводству. И для обыденного сознания, основанного на этом укладе, риск утраты этнокультурной идентичности практически равнозначен утрате жизнеспособности не только своей, но и человечества в целом. Не в этом ли интуитивная тяга институционалов к духовному мессианству, к противопоставлению «бездуховного» потребительского Запада и «духовного» Востока?

Но, что ни говори, а национальная идентичность – это далеко не только язык, одежда и привычное вероисповедание. Это и почти генетическая склонность быть народом либо гражданским, либо опекаемым государственными институтами. А это обстоятельство категорически не может быть устранено ни этнокультурной автономией, ни веротерпимостью, ни каким иным плюрализмом.

И все же расширение коммуникативных возможностей неизбежно делает свое дело – глобальное столкновение цивилизаций может стимулировать космическую экспансию, как единственный выход энергии гражданской цивилизации. И этот конфликт может стать важным шагом на пути человечества к образованию живого Космоса имеющего цельное самосознание.

Будет полезным в завершение обозначить главные результаты наших размышлений о цивилизациях и причинах их конфликтности.

1. Корневая причина постоянства конфликтных отношений сообществ лежит гораздо глубже столкновения экономических, национальных, конфессиональных, идеологических и территориальных интересов – она заключается в системной конфликтности трех основных типов цивилизаций.

2. Природа конфликтности цивилизаций – встречные и пересекающиеся векторы развития:

– внутренне присущий гражданской цивилизации экспансионизм и изоляционизм цивилизаций институциональных и традиционных;

– человекоцентричность гражданских цивилизаций и социоцентричность институциональных и традиционных.

3. По крайней мере, в обозримом будущем ни одна из этих цивилизаций не будет доминирующей, но между ними будет существовать динамическое равновесие. Это обусловлено, прежде всего, фундаментальным свойством, обеспечивающим видовое выживание – единством устойчивости вида и изменчивости. За подробностями отсылаю к биологам.

4. Цивилизационные типажи устойчивы и обладают значительным внутренним потенциалом к выживанию. Конвергенция цивилизаций скорее всего невозможна, возможно только лишь их сосуществование.

5. У нас есть мощный нейтрализатор конфликтности столкновения цивилизаций – космическая экспансия. Не думаю, что сумасшествие калужского мечтателя Циолковского было столь заразительным, что его последователи только «из болезненного состояния», вопреки обыденному здравому смыслу запускают колоссальные средства с обывательской точки зрения «в никуда». Наоборот, в этом заключен исключительно здравый и здоровый прагматизм. В нашем движении ввысь к звездам проявление глубинного инстинкта, стремлению к выживанию и отражение общей тенденции Бытия.

Наверное, оценивая перспективы цивилизаций, стоит все же поделиться размышлениями, которые хотя и несколько выбиваются из общего ряда моих рассуждений, однако позволяют увидеть и еще одну сторону проблемы. Сторону, в которой причудливо замешаны как текущая политика, так и лирика разворачивающейся перед нами Истории.

Я знаю немало обычных людей, в том числе среди моих близких знакомых, которые с нескрываемым если не злорадством, то с душевным подъемом воспринимают вести о неудачах США и искренне ненавидят эту страну, считая ее ответственной за все мировые беды, в том числе и за наши внутренние проблемы. То же можно слышать и в отношении кризиса в Евросоюзе.

СМИ доносят до нас, что этим настроением охвачены не только обыватели, но и «высокие» сферы. Многие политики уже потирают ладони, предвкушая грядущий передел мира, и спешат убедить ведомые ими народы в благости нового миропорядка, якобы создающего большие возможности для достижения национальных интересов. То там, то здесь слышишь рассуждения о том, что хребет Америки, да и вообще Западной цивилизации надломлен и это означает закат эпохи монополярности.

Что касается последней, то надо понимать, что это понятие – не более чем политическая метафора. В отличие от поэтической, она не столько украшает речь, сколько обосновывает претензии к нынешнему миропорядку. Он, конечно же, далек от совершенства, однако однополюсным мир не был никогда и даже после распада коммунистического лагеря, его роль противовеса быстро отошла к «третьему» миру с его ассиметричными, но действенными ответами на разбалансировку системы. О том, сколь реально влияние этого другого полюса мы можем судить по тому, насколько глубоко увязла Америка в Афганистане, Ираке и сколь бессилен вообще Запад сделать что-либо с ядерными программами Ирана и КНДР или сомалийскими пиратами.

Однако и желаемая нами многополярность столь же противоестественна, как противоестественен земной шар с количеством полюсов, равным одному или отличающимся от двух. Она отнюдь не стабилизирует систему, а ведет к неизбежному хаосу. От осознания этого у многих уже перехватывает дух мощным выбросом адреналина. При этом возникает пограничное состояние одновременного переживания ужаса неизбежности предстоящего и какой-то атавистической, животной радости предвкушения надвигающейся катастрофы.

И тех, кто чувствует это и тех, кто не хочет замечать надвигающегося, боюсь, ожидает разочарование: не стоит радоваться происходящему в надежде на благостные перемены в судьбе или утешаться, что ничего страшного не происходит и можно переждать бурю, если хорошо заколотить окна и укрепить крышу.

То, что происходит сегодня с Америкой, не просто медленное крушение империи – это разрушение системного ядра, каркаса, обеспечивавшего относительную устойчивость и благополучие того, что мы называем Западной цивилизацией. А вместе с ней гибнет и привычный нам мир, который рушится на глазах, унося обжитое пространство и наш скарб в пучину перемен.

Мы могли даже не принадлежать этому миру, но, присоседившись к нему, пользовались его благами, отдавая взамен доставшиеся нам от Бога, а не от трудов праведных, природные запасы. Мы отправляли в этот мир своих детей с надеждой, что они обретут там то, чего мы не смогли создать у себя и передать им в наследие. Мы просто, хотя бы изредка, навещали его, чтобы отдохнуть в комфорте западного сервиса.

Мы оказались не способны обустроить так же уютно свое жизненное пространство и потому, пользуясь чужими достижениями, мы инстинктивно ненавидели Запад, как тихо ненавидят не свое благополучие.

Мы думаем, что можно воспользоваться этим, постучавшись в чужой дом и потребовать: не справедливо то, что вы пользуетесь благом, а мы нет!

Так приходили в Рим варвары, которые, не осознавая того, тоже стремились к многополярности. Их знать мечтала пользоваться мраморными дворцами, водопроводом, банями, всеми другими благами цивилизации, как своими, но ведомые ими народы оказались способны только растащить по кускам чуждый им мир. Как результат – Европа погрузилась на несколько долгих столетий в духовное мракобесие и зловоние средневековых городищ.

Это реальность, которая идет вслед за многополярным миром, предтечей наступления нового средневековья. И потому даже сомалийские пираты кажутся теперь не столь нелепо-диким анахронизмом на фоне освоения космоса и запуска адронного коллайдера – их появление совершенно естественно для мира, который пошел вразнос, для новой эпохи, повторяющей уже пережитое человечеством после крушения античного мира.

История повторяется, но мы не отдаем себе отчета в том, что в многополярном мире, на который уповаем как на мир новых возможностей, уже не будет места Старому свету, как не нашлось места Римской империи в новой Европе. Не будет там места и России, которая всегда была лишь пограничьем конфликтующих миров.

Там будут господствовать новые полярные центры, которым чужда наша культура и над которыми развиваются зеленое знамя исламского джихада, черный флаг африканской анархии и высится упорядоченный до обезличия китайский муравейник.

Мы же не хотим осознать это, уповая на то, что по нашему мнению служит гарантом вечности – на нашу культуру и экономику. Однако и то и другое, по сути, – вселенская пирамида искусственного спроса. Ее краеугольные камни – банковский процент, депозитарные расписки и прочие достижения финансового образа мысли, также как черный квадрат Малевича в нашей культуре, не более чем фикции, которые не только не имеют в глазах новых пришельцев естественной ценности, но и чужды им.

И этот кто-то чужой придет в Лувр и накинет на лик Джоконды паранджу только потому, что это соответствует его, а не нашему представлению облика женщины. Возможно, это еще не будет вселенская катастрофа, но улыбки Моны Лизы мы уже не увидим.

Эта тема не нова, но закат Европы, который предрекал нам Освальд Шпенглер в начале XX века, был чисто умозрительным. Он истолковал родовые схватки, предшествующие рождению европейского социального либерализма как агонию.

Тогда в муках первой (а вслед за ней и второй) «мировой» войны действительно родился новый мир, который вынашивался давно самой Западной цивилизацией. Но с падением Америки ей уже грозит не боль новых родов, а ужас насильственной гибели от входящего в нее нового варвара, которому она уже будет не в силах сопротивляться.

Это взгляд отнюдь не обожателя Америки. Это взгляд наблюдателя, который не только видит начало крушения привычного мироздания, но и осознает, что он – свидетель этого начала. И глядя на это, нам всем стоит отдать должное Соединенным Штатам – они в течение многих лет воплощали не только мечту жаждавших перемен людей, но и были реальным локомотивом прогресса. И то, что мы считаем движение Америки брутальным и нетерпеливым – во многом лишь отражение нашей зависти – мы и сами бы вели себя точно также, но не хватает ни силенок, ни духа.

Возможно, когда-нибудь на смену новому средневековью придет новое Возрождение. Каким будет этот мир нам уже не узнать. И остается лишь надежда на то, что будущий археолог вновь откроет для человечества все те же гуманистические ценности уже дважды утраченной гражданской цивилизации. Как это было после падения Рима и нынешнего крушения американской мечты, которую мы если и отвергали, то только потому, что были неспособны достичь.

Оценивая свое местоположение в Бытии и сверяя путь с векторами общественного развития, следует исходить из того, что предрасположенность человека к цивилизации определенного типа восходит фактически к его расовой принадлежности.

Безусловно, наиболее благоприятной средой для реализации творцов является цивилизация гражданского типа, для воспроизводителей наиболее благоприятны условия институциональных сообществ.

Из этого отнюдь не следует, что в цивилизациях первого типа обретаются, например, только творцы. Из этого следует только то, что уже сказано: цивилизации определенного типа являются благоприятной средой для определенных рас. А неизбежное следствие этого – разница в динамике развития обществ, в которых тон задает та или иная раса.

И все же, к какой расе Вы бы не принадлежали, и где бы ни угораздило Вас родиться, для Вас всегда будет иметь значение еще одна принципиальная тема, связанная с проблемой общих тенденций развития человечества.

Как-то в одной из интернет-дискуссий я получил интересный комментарий, который невольно заставил еще раз задуматься над этой проблемой, имеющей поистине роковое значение.

«Мы мечемся между отказом и желанием всяческих материальных благ и радость наша недолговечна, как дым. Логика выхода из тупика такова – поступок не будет правильным без правильного намеренья, которым поступок и порождается. Намеренье не будет правильным без правильного строя души, который и родит намеренье. Строй души наилучший, если правильно судит о вещах. Чтобы судить правильно, надо знать истину. Всё – сила, красота, здоровье, добродетель…, буквально всё, чего нельзя рассмотреть в микроскоп, требует Оценщика. Господь обещает Его тем, кто не просто говорит о любви, но веря истине, следует ей. В т. ч. сознательная бедность или воздержание – этап духовного роста».

Это соображение напомнило давний мой публичный спор по поводу двух моделей развития – общества потребления и общества, ориентированного на духовные ценности. Тема, конечно же, была не нова, однако на энтузиазм «духовников» и «материалистов» извечность этого противопоставления повлияла мало.

В конце концов, после жарких дебатов, большинство свидетелей спора пришли к тому, что вторая модель, конечно же, предпочтительней первой. Она позволяет избавиться от многих бед и язв современного общества, которым дух потребительства овладел настолько, что ставит под угрозу само существование человечества.

Однако в этой блистательной победе «духа» над «материей» был все же один весьма удручающий изъян. Никто так и не смог ответить на наивный вопрос: а ЧТО нужно сделать, чтобы человечество пришло ко второй модели развития, какие должны действовать механизмы и мотивы, которые могли бы убедить людей отказаться от гонки потребления в пользу духовного развития?

Без ответа на него наши рассуждения о благе духовности всегда будут оставаться благими мечтаниями. Но все попытки защитников духовной доминанты ответить на этот вопрос, увы, как правило, ограничиваются лишь описанием преимуществ и недостатков духовного общества и общества потребления. В расчете на то, что само по себе сравнение может побудить человека сделать правильный выбор.

Только вся проблема в том, что человек теоретически признавая обоснованность аргументов против потребительства, и разумом понимая, чем это ему грозит, тем не менее, в своей реальной жизни больше ориентирован и мотивирован именно на него.

Но что ожидать от частного спора энтузиастов, если во всем мире все усилия как религиозных праведников и проповедников, так и светских радетелей за моральный прогресс до сих пор остаются тщетными – общество упорно желает быть обществом потребления. Мало того, темпы роста и сам характер потребления начинает походить на взбесившийся локомотив, который никак не удается остановить или хотя бы замедлить его ход.

Любой политик, решивший в своей стране ограничить потребление или придать ему «разумный» характер, обречен как минимум на непонимание – привычка жить с каждым днем «лучше» и измерять это улучшение обладанием материальных благ настолько крепка, что искоренить ее не представляется возможным. К тому же само понимание степени разумности потребления весьма расплывчато и все попытки его «вразумления» или принуждения к ограничению оказываются безуспешны.

Впрочем, по мнению «духовников», избавить человечество от этой дурной привычки вполне может реальное истощение ресурсов, то бишь, сама матушка Природа. И совсем скоро она это сделает, что и актуализирует отказ от ориентации на рост потребления.

Однако сколь бы острой ни была эта проблема, роковой вопрос: КАК перевести развитие общества на духовный путь, – остается открытым. К тому же «материалисты», принимающие общество потребления как оптимальную модель, утверждают, что все попытки сделать духовность доминантой развития обречены либо оставаться нереализованными утопиями (как идея коммунизма), либо, мягко говоря, грешат лицемерием (как советский социализм), либо вообще получают ужасное воплощение (как в Кампучии при «красных кхмерах»)(12).

На чем основано это утверждение?

1. Потребление – главный локомотив общественного воспроизводства. Оно же, являясь на сегодня главным мотивом человеческой деятельности, и заставляет нас трудиться. Попытки побудить человека работать «за совесть» и довольствоваться при этом малым во имя высоких целей ни к чему хорошему не приводили. Экономические модели, основанные на ограничении до «разумности» потребления просто неконкурентоспособны не только с т.з. экономики, но и социальных предпочтений.

Если в стране N взят за основу духовный ориентир развития, то в силу вышесказанного такое общество обречено на отставание от стран, которые стимулируют потребление для ускорения экономического роста. При этом население страны N, видя, что качество жизни и гарантии безопасности (военный потенциал) у других стран выше, невольно начинают делать сравнения не в пользу своей общественной модели. Один из примеров тому – судьба социалистического лагеря.

2. Тяга к активному потреблению находится в полной гармонии с самой природой человека, в котором на генетическом уровне заложен инстинкт выживания напрямую связанный с базовыми потребностями, в том числе и потребностью в доминировании. Уровень благ, которыми обладает особь, свидетельствует о ее возможностях контролировать окружающих. И даже призыв «духовников» к всеобщей любви отнюдь тому не противоречит – любить можно и «по-отечески».

3. Угроза истощения ресурсов, мягко говоря, спекулятивна. Надо говорить не об истощении ресурсов, а о неэффективном их использовании. Так, по мнению ряда специалистов, применение совершенных агротехнологий, освоение под продовольственные культуры незанятых площадей (а их еще много) позволит избежать голода еще как минимум лет пятьдесят даже при сохранении нынешних темпов роста населения планеты. За это время человек придумает новые технологии своего прокормления.

Конечно, запеченный гусь с яблоками лучше искусственной биологической массы, но если захочешь жить… Кроме того, учитывая что вкус – это результат обработки в мозгу сигналов особых рецепторов, то кто мешает нам создать безопасные пищевые «нейро-наркотики» на все вкусы? Для сегодняшнего гурмана это кощунство, но для грядущих поколений, вскормленных в забегаловках fast-food, вполне приемлемый вариант.

Голод в развивающихся странах – результат их неразумного хозяйствования и дикости нравов. Надо работать, а не бесконечно выяснять этнические и религиозные отношения, паразитируя на благотворительной помощи развитых стран.

У человечества также есть немало возможностей замещения ресурсов, в том числе и энергетических. При этом замещение происходит по мере его экономической актуализации. Переход на новые ресурсы происходит когда потери от недостатка традиционного ресурса начинают превосходить затраты на производство или добычу его «заместителя». Поэтому, например, паниковать от того, что запасы нефти истощатся через 30–60 лет не стоит, уже сегодня сделаны вполне реальные шаги по использованию альтернативных энергоносителей.

4. Не в полной мере учитывается возможности, открывающиеся с созданием и развитием индустрии вовлечения в хозяйственный оборот вторичных ресурсов. И это касается практически всего спектра используемых материалов – металлов, пластика, бумаги, стекла и т. д.

5. Критики общества потребления не учитывают фактор космической экспансии. Сегодня это может вызывать скептическую улыбку, но, как показывает история технологического прогресса, прорыв в космос не такая уж и фантастика. Вполне вероятно, что уже лет через 50 ощутимая часть ресурсов будет получаться из ближних космических тел, в том числе астероидов.

Вообще рост потребления неизбежно ведет к экспансии. Причем тяга к экспансии, в том числе и космической, инстинктивна. Это свойство всеобще для живой материи. Один из признаков тому – необъяснимая с точки зрения экономической целесообразности и рационализма тяга к космическим полетам. Даже страны с полунищим населением стремятся запустить человека хотя бы на околоземную орбиту. А вовлечение космоса в хозяйственный оборот снимает как проблемы нехватки территории и ресурсов, так и снижает уровень внутренней конфликтности. Именно так развивалось человечество в древности, когда те, кому чего-то не хватало или им становилось тесно, пускались осваивать новые территории.

Вывод из всего этого прост: потребительская модель плоха и даже порой уродлива, но единственно возможна. В общем, все реальное плохо и напряжно, но с этим надо учиться жить. Как учатся жить с врожденным увечьем.

А потому духовное общество – утопия, а чисто духовные люди обречены быть в некотором смысле маргиналами. В том смысле, в котором социологи зачастую трактуют понятие «маргинальная группа людей». Т. е. группа, отвергающая определенные общепринятые ценности и традиции той культуры, в которой эта группа находится.

Уверен, что найдется немало тех, кто возмущенно воскликнет: духовность маргинальна?! Но это же кощунственно! Как можно считать маргинальной культуру, ориентированную на высшие ценности?

Однако не стоит впадать в истерику: общество потребления не исключает из своего перечня ценностей духовность. Она – неотъемлемый элемент механизма воспроизводства общества и человека как вида. Это цель, к которой стоит двигаться, но ее достижение не менее опасно, чем риски общества потребления. И главная опасность – экономическая деградация, неизбежное снижение возможностей удовлетворения базовых потребностей человека и выживания.

Функция духовности – ограничивать чрезмерную «материализацию» устремлений, порождая неудовлетворенность извечным метанием человека между высоким идеалами и «низким» потребительством.

Духовность призвана облагораживать прогресс, будучи для потребителей вечным укором, но сама по себе она не может выступать ни двигателем прогресса, ни ведущим мотивом к развитию. А посему попытки превратить общество потребления в духовное обречены на провал.

В нашем путешествии по Бытию мы не раз уже затевали разговор о космической экспансии и Живом Космосе. Поэтому я не удержусь еще от одного «лирического» отступления, которое можно рассматривать и как забавный «размышлизм» и как формулировку одного из всеобщих космологических законов эволюции Живого Космоса.

Фантазии литераторов и киношников нередко наделяют внеземные цивилизации вселенской мудростью и гуманизмом, но чаще все же агрессивностью. В обыденном же представлении к инопланетянам мы относимся, как правило, с настороженностью, видя в них, прежде всего, угрозу.

Однако я утверждаю, что вступившая с нами в контакт цивилизация по определению будет иметь дружелюбные намерения.

Вследствие общего закона Живого Космоса или Космической социологии:

Развитие технологического потенциала сверхконфликтного агрессивного социума ограничивается уровнем достаточности для самоуничтожения или технологической регрессии.

Проще говоря, сверхконфликтные, а, следовательно, и агрессивные цивилизации достигают только такого уровня, при котором технологический потенциал достаточен для самуоничтожения, но не достаточен для контакта с иными космическими цивилизациями.

То бишь научный и технологический потенциал сверхконфликтного агрессивного социума не может превысить порога, после которого возможно создание средств преодоления межзвездного и межгалактического пространства.

На определенной стадии такие цивилизации получают достаточные средства для того, чтобы начал разворачиваться апокалипсический сценарий развития: либо уничтожить себя, либо отбросить далеко назад уровень технологий. Но это происходит до того, пока освоенные цивилизацией технологии делают возможными космические контакты.

Я думаю, что этот закон связан с механизмом самосохранения Живого Космоса.

Естественно при этом логически возникает вопрос: а каковы критерии для идентификации цивилизаций как сверхконфликтных, то бишь, неизбежно идущих к глобальному внутрицивилизационному вооруженному столкновению?

Я думаю, что характеристика такого типа цивилизаций предполагает:

– преобладание мессианских настроений хотя бы в одном из ее ключевых сообществ;

– толерантность не относится к категории ведущих ценностей;

– существует четко выраженное и нарастающее деление цивилизационных сообществ на производящие и управляющие, подобно тому, как у нас произошло разделение групп стран на «мировой офис», который контролирует глобальные финансовые потоки и ведет научные и технологические разработки с одной стороны и «мировую фабрику» в которой осуществляется производство и расположены сырьевые запасы.

Выше мы уже упомянули об апокалипсических сценариях развития. А можно ли высчитать, когда цивилизация вступает в стадию, на которой такой сценарий возможен? В принципе апокалипсическое состояние общества может быть выражено формулой:

...

Где Emin – минимальный энергетический потенциал, обеспечивающий устойчивость системы. Он может характеризоваться различными показателями. Например, суммарной мощностью реакции ядерного распада, способной вызвать ядерную зиму на Земле, или необратимые деградационные мутации человеческого организма. Emin может также определяться суммарными энергетическими затратами на распространение отравляющих веществ или смертельных эпидемий до критического уровня, после которого наступают необратимые последствия и т. д.

n – количество активных элементов системы, способных к самодостаточным действиям;

e – энергетический потенциал действия элемента системы;

k\' – коэффициент коммуникативности элементов системы;

k" – коэффициент соотношения энергетического потенциала воздействия элемента системы к минимальному энергетическому потенциалу устойчивости системы (k" = e\Emin);

При k\'<1 возможности элемента системы к установке действующей связи, интегрирующей потенциалы других элементов системы ограничены и значение коэффициента зависит от уровня коммуникативности общественной системы.

При k\'=1 каждый элемент системы способен беспрепятственно устанавливать действенную связь с любым объектом или субъектом системы.

Из этой формулы следует: по мере увеличения энергетического потенциала воздействия единичного активного элемента системы и расширения комммуникативных возможностей элементов системы, не только снижается (но даже стремится к единице) количество элементов, требуемых для начала цепной реакции (цепи причинно-следственных событий), ведущих к саморазрушению системы.

Эта формула дает наглядное представление о том, как возрастает ответственность отдельных общественных групп и даже людей за судьбу мира по мере увеличения энергопотенциала и роста коммуникативных возможностей.

Общая картина нашего Бытия и тенденций его развития была бы далеко не полной, если бы мы не рассмотрели экономическую сторону общественного воспроизводства. Тем более, что систематические глобальные и локальные потрясения последних лет все чаще заставляют нас задумываться не только над природой хозяйственных кризисов, но и над тем как практически с ними бороться.

Впрочем, у человека, который обратится к истории экономических кризисов, есть большая вероятность прийти к мысли, что ничего принципиально нового в наши знания об их развитии и в способы борьбы с ними события последних лет не привнесли. Так это или нет, самое главное, что дает опыт последнего времени – это возможность избавиться от многих иллюзий, на которых строится наше антикризисное поведение. Полученные знания, наложенные на уже известный опыт, дают то, что мы обычно называем моментом истины.

Нередко можно слышать, что практикующаяся антикризисная стратегия в современном мире во многом повторяет то, что было опробовано еще в годы Великой депрессии Франклином Рузвельтом. Нередко чести сравниться с человеком, которому приписывают победу над кризисом, удостаивают нынешнего президента США Барака Обаму.

Если Обама в своих действиях повторяет Рузвельта, то далеко не всем известно, что последний, в свою очередь, во многом лишь довел до логического конца все что делал, что не смог, или не успел сделать его предшественник на посту президента – Герберт Гувер. Существенное, однако, различие их положения заключается в том, что у Рузвельта, который вступил в должность в марте 1933 года, когда уже наметилась стабилизация, есть репутация победителя Великой депрессии, а Гувер имел несчастье стать президентом накануне кризиса.

Пользуйся Гувер современными PR-технологиями, то вполне мог бы успешно свалить все на предшественников и не проиграть выборы, тем более с репутацией человека, обрушившего экономику Америки.

Ибо предшественник Гувера – Калвин Кулидж обвинялся в свое время в том же, в чем нынешний американский президент обвиняет предыдущего – в невмешательстве федерального правительства в экономику и потворстве биржевым спекуляциям.

Такая закономерность позволяет невольно заподозрить, что экономические циклы развиваются независимо от действий государства.

В конце концов, тот же Кулидж, как и другие «козлы отпущения» за экономические катастрофы, вмешивался в экономику, только на свой манер. Он сокращал государственные расходы, подоходный налог и налоги на корпорации, повышал таможенные тарифы на ввозимую в США готовую продукцию – т. е. то же, что делали совсем недавно все, кого назначили ответственными за нынешний кризис – Рейган, Клинтон и семейство Бушей.

Причем, если сравнить действия всех вышеперечисленных государственных мужей, то, как ни странно, они все делали одно и то же – стимулировали деловую активность! И фактически вмешивались в экономику. А зачем?

Практически во всех определениях понятия «государственное регулирование», вы найдете, что вмешательство в экономику осуществляется во имя общественного блага. Осталось только выяснить, является ли стимулирование деловой активности во имя достижения экономического процветания этим самым безусловным благом.

Тут возникают сомнения. Особенно если учесть, что кризисы начинаются именно на пике деловой активности, когда в результате поощрительных мер накапливается относительный избыток, как товарных ценностей, так и собственно денег.

А если эта деловая активность стимулируется в период спада, то она лишь продолжает умножать то, что уже привело к кризису – избыток фиктивного капитала, избыток товаров и необеспеченного реальными деньгами спроса. Насколько оправдано, в таком случае, искусственное поощрение деловой активности?

Из того, что мы уже знаем об экономических кризисах, важно выделить три существенных обстоятельства:

а) экономические кризисы протекают по естественным циклам, которые при всех стараниях нельзя отменить администрированием;

б) государственное вмешательство лишь влияет на параметры циклов – колебания сроков начала и окончания, глубину спада и остроту социально-политических возмущений в период кризисов;

в) что бы там ни говорили, но в той или иной степени активное вмешательство в экономику – постоянная практика всех развитых стран.

Если использовать модную нынче компьютерную терминологию, приемы управления экономической операционной системой (то бишь, государственное регулирование экономики) можно разделить на два вида: администрирование в фазе подъема и администрирование в фазе спада.

Хотя и считается, что «дьявол в деталях», однако в первом приближении, деталями можно пренебречь и выделить лишь наиболее существенные типичные составляющие практики государственного регулирования.

Администрирование в фазе подъема: снижение налогов на корпорации; поощрение роста компаний; стимулирование спроса, сокращение государственных расходов, снижение уровня социальной поддержки, ограничение либо отказ от расширения прав профсоюзов; декларирование «невмешательства» государства в экономику.

Администрирование в фазе спада: снижение подоходного налога; борьба с финансовыми махинациями; ограничение монополий; поддержка финансовых институтов; предотвращение массовых изъятий банковских вкладов; удаление «лишних» денег из экономики; поддержка национальных производителей; увеличение государственных расходов, прежде всего на социальную поддержку; уступки профсоюзам; поддержание занятости населения.

В той или иной форме это делали все упомянутые нами президенты США, которым выпала судьба управляться с государством в период кризов от Гувера до Обамы. Для историков далеко не новость, что именно «неудачник» Гувер за четыре года правления затеял больше крупных строек, чем его предшественники за предыдущие 30 лет. Именно при нем началось строительство моста «Золотые ворота» в Сан-Франциско и гигантской плотины на реке Колорадо. Не думаю, что Обама, направляя средства в национальные инфраструктурные программы, делает что-то принципиально иное.

Вникая в суть государственного вмешательства в экономику, мы не можем не заметить, что в любом случае его суть составляет стимулирование деловой активности путем подбрасывания в «топку» экономической кочегарки денежной массы. Причем не важно, с какого ее конца: будь то со стороны стимулирования производства, или же со стороны спроса.

Современная экономическая мысль относит этот вопрос к разряду риторических. Сейчас экономика не мыслится без использования различного рода приемов регулирования. При этом господствуют поочередно актуализирующиеся по мере вступления в тот или иной фазу экономического цикла две основные школы: сторонники теории предложения и кейнсианцы.

Первые, как известно, считают, что все беды провоцируются ростом государственных расходов и вообще государственным вмешательством. Роль ведущих агентов экономических отношений при этом фактически передается крупным корпорациям.

В противовес им выступает предложенная Кейнсом идея государственного регулирования совокупного спроса, в основу которой положено увеличение государственных расходов, прогрессивный рост налогообложения, бюджетные дефициты.

Впрочем, ни одна из этих школ не является универсальной. В них четко прослеживается определенная специализация: теория предложения, как правило, востребована в периоды экономических подъемов, кейнсианству соответственно отдается предпочтение в периоды осложнений.

Более подходящей для роли универсальной экономической теории можно считать, безусловно, осовремененную классическую школу. Не будь она, все же теорией, описывающей некую идеальную модель свободного рынка, которой «благодаря» государственному вмешательству уже нет в современных практиках.

По сути, классическая школа относит экономику к синергетическим системам, которые, как известно, характеризуются следующим образом:

1. Это открытые системы, со свободным притоком энергии извне.

2. Они должны быть далеки от точки термодинамического равновесия.

З.Они подчиняются фундаментальному принципу образования порядка через флуктуации [21] .

4. В этих системах действует положительная обратная связь.

5. Они должны обладать достаточным количеством взаимодействующих между собой элементов, имеющих некоторые критические размеры.

Естественно, что синергетические системы «болезненно» воспринимают любые попытки искусственного упорядочения, а вмешательство в механизмы саморегуляции воспринимается как «возмущения», которые должны быть нейтрализованы.

Очевидное противоречие между нашим желанием активно регулировать экономику и синергетическим характером этой системы, невольно заставляет задаться «еретическим» вопросом: а может быть все же не стоит ее регулировать?

Здесь стоит вернуться к печальной судьбе Гувера для того, чтобы прояснить весьма существенный мотив государственного вмешательства в рыночную экономику вообще и антикризисной борьбы в частности.

Справедливости ради надо сказать, что Гувер сделал с точки зрения реального воздействия на кризисные механизмы, в общем-то, не меньше чем Рузвельт и в принципе то же, что потом просто повторил и развил его «сменщик».

Однако во-первых, антикризисные меры Рузвельта совпали с началом естественного выздоровления экономики (это создавало им репутацию эффективных), а во-вторых, Рузвельт в большей степени практиковал то, что не столько воздействовало на экономические циклы, сколько производило эффект в общественном сознании. А это, как показывает та же практика, гораздо полезней как для общества, так и для репутации политика.

Секрет успеха Рузвельта был в том, что он делал акценты на социальной политике. Он провел весьма популярные меры, которые имели малое значение в «борьбе» с кризисом, зато с социальной точки зрения наглядно демонстрировали народу, что правительство действительно что-то делает. Простые американцы почувствовали, что они не брошены и Рузвельт получил статус спасителя нации.

Он тонко уловил то, что составляет суть политического антикризисного менеджмента: если кризис нельзя побороть, то надо уметь эффектно демонстрировать «титанические» усилия по борьбе с ним, что позволит избежать социальных потрясений и сохранить власть. Впрочем, это нисколько не умаляет достоинств этого, безусловно, выдающегося политика.

Гуверу же не хватило ни таланта, ни просто политического чутья, а наработанного опыта действий в кризисные периоды тогда еще не было.

Стоит ли упрекать политиков в том, что они увещевают общество иллюзиями регулируемой экономики? В ноосфере нашего обитания, среди прочих естественных процессов, постоянно разворачиваются две взаимосвязанные мощные стихии, два синергетических вихря – свободная экономическая инициатива и массовая социальная активность.

Именно их столкновение и переплетение вызывает катаклизмы, выливающиеся в активные формы социального недовольства – революции, бунты либо ставшие привычными даже для благополучных стран уличные погромы.

Отсюда задача политика – провести общество по лезвию ножа между целесообразностью подавления гипертрофированного роста экономики и социальным недовольством, вызванным периодическим «обрушением» привычного достатка у миллионов людей.

Именно поэтому создание успокоительной имитации управления фактически неуправляемой экономической стихией становится важной составляющей политической деятельности. Осененная авторитетом какого-либо модного экономиста, будь то Адам Смит, Ф. Хайек или Дж. Кейнс, она придает «глубокомысленность» антикризисного действа и порождает надежды, которые так нужны для поддержания социального оптимизма.

Однако чтобы не стать жертвами иллюзий, надо понять, что, в конечном счете, принимая то или иное решение, политик в первую очередь руководствуется именно политической конъюнктурой, а не экономической целесообразностью. Ибо с т.з. экономической целесообразности вмешательство в рынок должно быть минимизировано. Это, во-первых, а во-вторых, надо четко разделять понятия, которые часто особенно в период кризисов смешивают – «государственное регулирование экономики» и «антикризисная стратегия». И если от первого стоит воздерживаться, то над вторым действительно стоит работать.

Стоит сделать оговорку, что понятию «антикризисная стратегия» в макроэкономике мы придаем достаточно условный характер. Прежде всего, потому, что антикризисное государственное регулирование должно быть направлено на создание социально-политических условий для «мягкого» разворачивания естественных экономических циклов, а не на попытки избежать их.

Эффективная антикризисная стратегия должна соответствовать основным принципам синергетики. Пример «на слуху» – отказ от протекционизма, противоречащего принципу системной открытости, свободный переток капиталов. Любопытно, что из этого вытекает целесообразность в большей политической интеграции. Европа в последнее время это прочувствовала, как говорится, на своей шкуре.

Само собой разумеется, что оценка успешности политика зависит, как правило, от его управленческой эффективности. Однако границы управления совпадают с границами «подведомственной» ему территории.

Нынешние политические лидеры на общих саммитах в один голос искренне заявляют о вреде протекционизма, но, оказавшись дома, делают все наоборот. Ибо на международной трибуне они могут позволить себе мыслить глобально и прогрессивно, а в своей стране их экономическое мышление сразу же «сужается» до необходимости продемонстрировать избирателям свою способность управлять «домашними» процессами на своей территории. Управлять системой «в целом» они не уполномочены, а потому за нее не отвечают.

Другой пример связан с требованием к синергетическим системам иметь достаточное количество взаимодействующих между собой элементов, имеющих некоторые критические размеры. Разумная антикризисная стратегия должна стремиться к ограничению роста корпораций и «измельчению» хозяйствующих субъектов. Что в политэкономическом обиходе называется опорой на мелкий и средний бизнес.

Наиболее продуктивное направление антикризисной стратегии – экспансия. Экспансия вообще неотъемлемое свойство экономической системы гражданских цивилизаций, но пока, как мы видим, преобладают ее агрессивные варианты – войны.

Однако, как показывает история человечества – не всегда. Для этого нужна самая «малость» – свободная неосвоенная территория либо экономическая ниша. Колонии древних греков, поселения викингов на Гренландии и т. п. – все это практика именно относительно неагрессивной экспансии. Но по мере «уплотнения» ноосферы, такая возможность все более исключаются. Где выход?

Конечно же, есть очевидный, хотя и пока не столь практичный сегодня ответ – освоение космического пространства.

Но если учесть, что в программах космических держав уже сейчас обозначены поселения на Луне и экспедиции на Марс, то к середине нынешнего века можно полагать, что экономическая составляющая этой экспансии станет достаточно масштабной, чтобы обеспечить дальнейшее развитие и образование антикризисной «противофазы». И не важно, сколько человек будет жить на Луне, важен масштаб отвлечения ресурсов на Земле. И не важно, что мы будет получать в результате – золото или пряности как в ходе великих географических открытий XV–XVII веков, либо нашу новую энергетическую надежду – гелий 3.

Впрочем, для тех, кто продолжает считать освоение космоса расточительной блажью, можно предложить и более приземленные варианты неагрессивной экспансии.

Пример – интенсивное развитие инфраструктуры системы образования в развивающихся странах. Это позволит, кстати, «убить двух зайцев» – отвлечь ресурсы и обеспечить распространение образования, которое неизбежно будет подрывать устои «традиционных» институциональных сообществ и ориентировать людей на демократические ценности.

Стоит обратить внимание также на создание международных консорциумов, направленных на реализацию масштабных инфраструктурных проектов – строительство транспортных магистралей, оросительных и опреснительных систем и систем защиты от природных катаклизмов – цунами, наводнений и пр. Причем эти проекты должны реализовываться в странах именно третьего мира, обеспечивая неагрессивную экспансию гражданской цивилизации. Это обошлось бы явно дешевле, чем затевать войну, а с точки зрения образования новых рынков даже более эффективно.

Существенную роль могло бы сыграть масштабное создание в развивающихся странах производственных и сельскохозяйственных микропредприятий, которые вовлекли бы в хозяйственный оборот трудовые ресурсы третьего мира. А, кроме того, отвлекали бы их от разбойных промыслов, коими в современном мире кормятся многие пассионарии от афганских талибов до сомалийских пиратов.

Подобного рода более практичные проекты могли бы помочь человечеству выиграть время до появления технологической возможности масштабной космической экспансии и избежать жесткого столкновения институциональной и гражданской цивилизаций.

Государство должно быть не регулятором рынка, а его обычным участником, на который распространяются общие правила.

Государство должно избегать присвоения себе привилегированного и, тем более, монопольного положения в рыночной системе. И, тем более, государство не должно увлекаться «игрой» со ставками рефинансирования с использованием фактически привилегированных возможностей на финансовом рынке. В идеале ставка должна быть постоянной и установленной на минимальном уровне, компенсирующем лишь операционные затраты Центробанков или резервных систем по обеспечению ликвидности банковской системы.

При этом стоит отметить, что поведение на финансовом рынке государства вообще должно быть близким к идеалу исламской системы кредитования, отрицающей ссудный процент.

Особая роль принадлежит государству по поддержанию безопасного уровня занятости. И опять же не искусственным ее регулированием либо увеличением объемов пособий по безработице, а повышением мобильности рабочей силы и вовлечением ее в реализацию масштабных «противофазных» проектов.

Государственное вмешательство допустимо лишь для устранения патологий. К патологиям можно отнести все то, что ведет к общественно опасному и формально не узаконенному перепроизводству «денег из воздуха». Поэтому если ссудный процент можно отнести, хотя и к осуждаемому, но все же к заформализованному традицией пороку ростовщичества, то деривативы, МММ и пирамида Мэйдофа – должны восприниматься как явная патология.

В конечном счете, антикризисная стратегия должна предполагать ограничение производства фиктивного капитала и создание механизма «мягкого» удаления «лишних» денег.

Это предполагает, в том числе, и пересмотр отношения к инфляции, борьба с которой возводится в основную заслугу правительствам. Здесь вполне уместна аналогия с температурой больного – «сбить» ее можно, однако врачи хорошо знают, что повышение температуры это естественная защитная реакция, а потому далеко не всегда стоит добиваться ее снижения любой ценой.

Однако, инфляция далеко не самая главная проблема. Увы, основным механизмом, который встряхивает экономику и приводит к «обнулению» ее фиктивной составляющей наряду с банкротствами и дефолтами является война. Давно уже замечено, что выходы из затяжных кризисов, как правило, сопряжены либо с локальными, либо масштабными войнами, которые насильственно «разряжают» накопившиеся противоречия.

Объем инвестиционной деятельности государства (государственного участия в экономике) не должен выходить за рамки его реальной платежеспособности.

Идеал, когда государство имеет бездефицитный бюджет, либо его дефицит не превышает сложившую среднюю кредитную задолженность обычного хозяйствующего субъекта.

При этом стоит заметить, что «всяческие» дефолты и девальвации – удел слабых, уделом «сильных мира сего» является именно крупномасштабная военная заварушка.

Однако ж мировой военно-технический потенциал и технологии «ассиметричных» ответов слабых сторон сегодня получили такое развитие, что риск нового мирового конфликта уже возведен до степени непредотвратимости. Если конечно страны «золотого миллиарда», составляющие основу гражданской цивилизации, всерьез не возьмут «на вооружение» антикризисные технологии неагрессивной экспансии.

Вот собственно и все самое главное, что должен знать человек о Бытии в тот сладостный, но столь короткий миг своего явления в нем.

Как все? – спросите вы, а как же…

Да вот так, остальное вы увидите и узнаете сами в этом путешествии. Если, конечно, захотите. Но если вы вдумчиво прочли этот краткий путеводитель по Бытию, вы уже точно будете понимать куда идете и что будет впереди. Тем более, что будущее можно изменить, если очень постараться. Удачи!

1.  Христианско-иудейская цивилизация – Любопытно, но один из моих друзей – еврей – категорически протестовал против объединения христианства и иудаизма в одном понятии. Однако и он, в конце концов, вынужден был согласиться, что при всем различии этих вероисповеданий как мировоззренческих систем, современный мир Запада возник именно при их взаимном влиянии, и именно христианско-иудейское взаимодействие породило специфическую западную культуру.

2.  Политика – Я думаю, что самое правильное понимание политики заключается в согласии с тем, что она – прежде всего искусство общежития.

3.  Синергия – в социологии – незапланированное и неосознаваемое сотрудничество индивидов, преследующих собственные цели, но действующих при этом в одном направлении (греч. Synergia – сотрудничество). Синергический эффект (от греч. synergós – вместе действующий) – возрастание эффективности деятельности в результате соединения, интеграции, слияния отдельных частей в единую систему за счет так называемого системного эффекта.

4.  Конкурентный доступ к управлению – Смена собственника в результате конкуренции (банкротство, перепродажи, поглощения, слияния и т. д.). Кроме того, сегодня мы видим ясно выраженный переход экономической инициативы и предприимчивости от собственников капитала к менеджерам. Революция менеджеров уже завершилась. Главную роль уже играет не право на капитал и хозяйственный объект, а качество менеджмента, позволяющее на конкурентной основе получать доступ к управлению активами. Сегодня главное действующее лицо – менеджер, и чаще всего собственность является следствием успешного менеджмента, а не наоборот – когда доступ к управлению обусловлен собственностью. Типичный и показательный пример – Бил Гейтс.

5.  Совокупный плюрализм СМИ – множественность автономных средств массовой информации, имеющих доступ к разнообразным источникам информации и отражающих широкий спектр сложившихся в обществе политических, социальных, экономических, культурных и иных связей. Является наиболее эффективным контрольным инструментом общества.

6.  Неизбежная потеря качества управления, вырождение элит – Подробно это явление, свойственное вертикальным иерархированным системам и механизм его действия проанализирован доктором экономических наук Гавриилом Поповым в его нашумевшей в свое время рецензии на роман Александра Бека «Новое назначение» и в работе доктора технических наук А.Ефимова «Элитные группы, их возникновение и эволюция».

7.  Идеи Чучхе – идеологическая теория северокорейского лидера Ким Ир Сена, в основе которой лежит идея на опоры на собственные силы и автономное развитие, что рассматривалось как пример для подражания для стран так называемого третьего мира.

8.  Системная перестройка и системная модернизация – перестройка означает замену одной системы другой. Примеры – буржуазные революции, отмена крепостного права в России. Модернизация же предполагает сохранение принципиальных основ системы при одновременном приспособлении их к новым вызовам и изменениям. В России начала 90-х прошлого века была попытка перестройки, однако установление путинского режима привело к тому, что советский режим был фактически восстановлен в своих основных чертах, но значительно модернизирован. Как это не парадоксально, но большевистский переворот 1917 года фактически обернулся лишь модернизацией той системы, которая в основных чертах своих была создана еще Петром I.

9.  «Народ и партия едины!» – один из центральных лозунгов тотальной PR-капании КПСС широко растиражированный в плакатах и растяжках. Как

10.  Имманентный – внутренне присущий.

11.  Контакты «третьего рода» – термин введенный уфологами для обозначения непосредственного контакта с представителями внеземных цивилизаций. В данном случае употреблено мной в ироническом смысле.

12.  Режим красных кхмеров – один из наиболее кровавых политических режимов в истории XX века. Был установлен после военного переворота 1970 г и просуществовал до 1998. Красные кхмеры развязали в стране кровавую «чистку», уничтожив почти все квалифицированные кадры, большую часть гос. чиновников и буд. монахов. Большинство горожан были отправлены на работы в сельскую местность, где многие погибли. Режим Пол Пота несет ответственность за гибель от непосильного труда, пыток и казней ок. 2 млн. чел., за фактически полное разрушение экономики страны.

Боджовалд Мартин – современный физик университета Пенсильвании, автор математической модели описывающей состояние Вселенной до большого взрыва.

Бродский Иосиф – (1940–1996) – русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года.

Геродот Галикарнасский (484 до н. э. – 425 до н. э.) – древнегреческий историк, автор первого полномасштабного исторического трактата – «Истории», – описывающего грекоперсидские войны и обычаи многих современных ему народов. Цицерон назвал его «отцом истории».

Гринфилд Съюзан – Баронесса, член Палаты лордов, ведущий британский ученый, писательница. В своих научных работах специализируется на изучении физиологии работы головного мозга и на влиянии современных технологий на человеческое сознание.

Джобс Стивен Пол – (1955–2011) американский предприниматель и изобретатель. Сооснователь корпорации Apple. В конце 1970-х годов Джобс вместе с сооснователем Apple Стивом Возняком, Майком Марккулой и другими спроектировал, разработал и выпустил в продажу одну из первых коммерчески успешных серий персональных компьютеров – Apple II. В начале 1980-х годов Джобс был одним из первых, кто увидел коммерческий потенциал управляемого мышью графического интерфейса пользователя, что привело к созданию Macintosh.

Кейнс Джон Мейнард (1883–1946) – английский экономист, основатель кейнсианского направления в экономической теории. Создал оригинальную теорию вероятностей, не связанную с аксиоматикой Лапласа, фон Мизеса или Колмогорова, основанную на предположении, что вероятность является логическим, а не числовым отношением. Возникшее под влиянием идей Кейнса экономическое течение впоследствии получило название кейнсианство. Считается одним из основателей макроэкономики как самостоятельной науки.

Келли Кевин – известный современный американский журналист.

Кулидж Джон Калвин – младший – (1872–1933) – тридцатый президент США с 1923 по 1929, от Республиканской партии США. Правление Кулиджа, руководствовавшегося принципом невмешательства в экономику, было довольно успешным; Штаты переживали бурный экономический рост («Процветание», «Ревущие двадцатые»). Вместе с тем уже в следующее правление (при Г. Гувере) этот успех обернулся мощным кризисом («Великой депрессией»).

Магеллан Фернан – (1480–1521) – португальский и испанский мореплаватель. Командовал экспедицией, совершившей первое известное кругосветное путешествие.

Малевич Казимир – (1879–1935) – российский художник-авангардист, педагог, теоретик искусства, философ. Основоположник супрематизма – направления в абстрактном искусстве.

Мамардашвили Мераб – (1930–1990) – выдающийся философ XX века.

Маркс Карл – (1818–1883) немецкий философ, социолог, экономист, политический журналист, общественный деятель. Его работы сформировали в философии диалектический и исторический материализм, в экономике – теорию прибавочной стоимости, в политике – теорию классовой борьбы. Эти направления стали основой коммунистического и социалистического движения и идеологии, получив название «марксизм».

Моисей – (родился в 1617 до н. э. и по преданию жил 120 лет) в Библии еврейский пророк и законодатель, основоположник иудаизма, сплотивший израильские колена в единый народ.

Обама Барак – (1961(1961.08.04)) – действующий 44-й президент Соединённых Штатов Америки. Лауреат нобелевской премии мира 2009 года. До избрания президентом был сенатором США от штата Иллинойс.

Пятигорский Александр – (1929–2009) русский философ, востоковед, филолог, и писатель. Один из основателей Тартуско-московской семиотической школы.

Ракитов Анатолий – доктор философских наук, профессор, главный редактор журнала «Проблемы информатизации», автор более 300 опубликованных научных работ, член Международной ассоциации системного менеджмента. Создатель и научный руководитель Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа (ИСТИНА).

Риотто Антонио – современный ученый итальянского Национального института ядерной физики, один из авторов теории, позволяющей объяснить феномен ускоренного расширения Вселенной без привлечения гипотезы о наличии таинственной «темной энергии». Причиной ускорения могут являться гигантские волны пространства-времени, масштаб которых превышает размер видимой части Вселенной.

Розерфорд Эрнест – (1871–1937) британский физик новозеландского происхождения. Известен как «отец» ядерной физики, создал планетарную модель атома. Лауреат Нобелевской премии по химии 1908 года.

Рузвельт Франклин Делано – (1882–1945) – 32-й президент США, центральная фигура в мире событий середины XX века, возглавлял США во время мирового экономического кризиса и Второй Мировой войны.

Свасьян Карен – современный философ (специалист по истории философии, культурологии и теории познания), историк культуры, литературовед, переводчик и антропософ.

Смит Адам – (1723–1790) – шотландский экономист, философ-этик; один из основоположников современной экономической теории.

Шпенглер Освальд – (1880–1936) немецкий философ-идеалист, представитель философии жизни, публицист консервативно-националистического направления.

Форд Генри – (1863–1947) – американский промышленник, владелец заводов по производству автомобилей по всему миру.

Фромм Эрих – (1900–1980) немецкий социальный психолог, философ, психоаналитик, представитель Франкфуртской школы, один из основателей неофрейдизма и фрейдомарксизма.

Хайек Фридрих Август – (1899–1992) – австрийский экономист и философ, представитель новой австрийской школы, сторонник либеральной экономики и свободного рынка. Лауреат Нобелевской премии по экономике.

Хюбнер Джонатан – современный физик из научно-исследовательского центра Пентагона (Naval Air Warfare Center).

Циолковский Константин – (1857–1935) – русский учёный-самоучка, исследователь, школьный учитель. Основоположник современной космонавтики. Автор работ по аэродинамике, воздухоплаванию и другим наукам.

Эйнштейн Альберт – (1879–1955) физик-теоретик, один из основателей современной теоретической физики, лауреат Нобелевской премии по физике 1921 года, общественный деятель-гуманист. Автор общей теории относительности, квантовой теории фотоэффекта и т. д.

Примечания

1

Изотропность – (из др. – греч. ίaσος «равный, одинаковый, подобный» + τρόπος «оборот, поворот; характер») – одинаковость физических свойств во всех направлениях, инвариантность.

2

За подробностями отсылаю http://www.newscientist.com/article/dn7167-giant-spacetime-npples-may-cause-cosmic-expansion.html

3

Я думаю, стоит дать пояснение понятиям «актуальная пространственность», «актуальная реальность», «актуальная Вселенная», которые мы в дальнейшем будем употреблять не раз. Это мир, который существует в настоящей для вас либо для любого другого сознающего существа реальности.

4

Энтропия – (от греч. ἐντροπία – поворот, превращение) в естественных науках – мера беспорядка системы, состоящей из многих элементов.

5

Космологическая сингулярность – состояние Вселенной в начальный момент Большого Взрыва, характеризующееся бесконечной плотностью и температурой вещества. Космологическая сингулярность является одним из примеров гравитационных сингулярностей, предсказываемых общей теорией относительности (ОТО) и некоторыми другими теориями гравитации.

6

Верификация – проверка с помощью доказательств, каких-либо теоретических положений путем их сопоставления с опытными данными.

7

Космология занимается изучением структуры и изменений в современной Вселенной, а научные области космогонии касаются вопроса происхождения Вселенной.

8

Дискретность – (от лат. discretus – разделённый, прерывистый) – свойство, противопоставляемое непрерывности, прерывность. Нечто, состоящее из отдельных частей, прерывистость, дробность.

9

Я думаю, что наше непреодолимое, и далеко не всегда прагматичное стремление к освоению космоса есть тоже проявление этой самой наследственной программы, предполагающей панспермию, распространение жизненных форм и сознания на всю Вселенную.

10

Подробней о типах цивилизаций читайте далее.

11

Щербаков В.П. «Социокультурные механизмы становления человека. Антропотехники и антропотехнологии». Изд-во С-Петербургского университета, 2007

12

Право по рождению (лат.).

13

Операнта – установка, идея, которой политики оперируют при обосновании своих действий.

14

Некоторые термины употребляются мной в авторском значении и требуют потому разъяснения, которое я выношу в отдельный мини словарь, помещенный в конце текста. Кроме того, в этот словарь вынесены понятия, которые малознакомы массовому читателю.

15

Аналогично тому, как древние воины придавали большое значение в исходе противостояния своей боевой раскраске и пышности снаряжения.

16

Ну как тут не вспомнить, что даже под угрозой привлечь к себе, мягко говоря, хлопотное внимание контролирующих органов, элиты, как правило, всегда показушно демонстрируют свои дворцы, авто, наряды и т. д.

17

Владимир Алексеев «Территория калапало», журнал «Вокруг света», № 6, 2008 г.

18

Характерны строки из стихотворения советского поэта П.Когана: Но мы еще дойдем до Ганга / Но мы еще умрем в боях / Чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя!

19

Уже сегодня, например, в ряде отраслей российской экономики уровень оплаты труда вплотную приблизился к уровню оплаты работников на аналогичных предприятиях США, а оплата российских топ менеджеров зачастую гораздо выше, чем в развитых странах. Причем происходит это в условиях существенного отставания роста производительности труда! То бишь, социальные последствия глобализации экономики даже опережают экономические.

20

Например, как в случае Общественной палаты.

21

Флуктуация – термин, характеризующий любое колебание или любое периодическое изменение.