Не скоро Мария смогла прийти в себя. Она не ужинала в этот день и ещё несколько дней не выходила из комнаты: сказалась больной. Её навещали все по очереди. Даже сэр Мэтью пришёл выказать своё почтение и беспокойство по поводу здоровья Мэри. Он рассуждал: «Удивительное дело: кочевники имеют такой крепкий организм. Может, сказывается привычка из прошлой жизни»? Мария никогда не скрывала своё совсем негероическое прошлое. «Такой образ жизни мог повлиять на ваше здоровье», — заключил сэр Мэтью.
Только Марию не радовали посетители. Хотелось зарыться в подушках и никого не видеть. Умница Елена — она так ошиблась в Кочевнице! Вот Элизабет оказалась абсолютно права. А как же Орландо? Мария была уверена, что чувствует что-то большее, чем доброе расположение, к парню. Теперь она станет женщиной Берингрифа. Родит ему ребёнка. Жуть!
Стоп. А как же любовь? Любовные узы? Дедушка писал о любовных узах. Она должна полюбить Тёмного Лорда. Это дитя должно стать плодом любви! А вообще: какая глупость… Ей уже 35 лет. Какая женщина может родить в таком возрасте? Ну да, конечно. Она же Кочевница. Крепкое здоровье и всё такое. Кроме того, если верить всему, что пишут в книгах и говорят чародеи, то ведьмы живут по несколько сотен лет. В свои 35 она ещё просто девочка.
А самое главное — всё сходилось по метке. Лосось — кочующая рыба. Она совершает своё рискованное путешествие, чтобы продолжить род. Вот и Мэри явилась сюда исполнить свой долг и подарить миру маленького волшебника. Кто бы мог подумать, что её дитя станет творением такой тёмной и беспощадной души.
Мысли не давали заснуть: роем вились над подушкой. А тело, застоявшееся от почти недельной «болезни», ныло под нестерпимой пыткой. Казалось, что его посадили в ящик и забили гвоздями. И оно сидит там: ни ног протянуть, ни рук не размять.
В одну из этих бессонных ночей Мария спустилась на кухню, чтобы освежиться стаканчиком кокосового молока.
В гостиной горели свечи и слышались голоса. И плачь…
Плакала Лизи, а Елена что-то тихонько говорила подруге, успокаивала. Нестерпимое любопытство привело Марию к самой двери, которую никто на удивление не запечатал. Она затаилась и прислушалась. Старалась не дышать. Девушки в гостиной умели слышать всё, что происходит за многие километры отсюда. Мария тоже. Но девушек поглотила некая забота — причина горьких девичьих слёз, и Мария воспользовалась этим.
― Ты не должна отчаиваться: он ведь по-прежнему с тобой. Ты ведь знаешь его. Это воспитание в «школе для малолетних бандитов»… Ещё хорошо, что он не покатился по наклонной. А беспорядочные связи с женщинами?.. Если ты его действительно любишь, то должна… Нет. Не смириться. Но прощать. И забыть это невозможно, я понимаю. Только простить можно, если любишь…На мой взгляд. Он иначе не может. Такой красавчик… Девушки не дают ему проходу. Сейчас ему нелегко. Вот он и расслабляется…
― Нелегко? Это чем же он так отягощён, этот кобель?
― Ну, ты же знаешь, Лизи. Его мамаша. Они снова схлестнулись с Орландо на открытом заседании совета. Сэр Мэтью рассказывал…
― И, что? Теперь всю жизнь я буду расхлёбывать последствия неудачного брака его родителей? Я больше не могу. Мы могли бы уже пожениться пару лет назад. А он всё тянет. Что тянуть? Готовит себе площадку для отступления. Тактик хренов.
― Прошу тебя, Лизи…
Мария больше ничего не слышала. Она перенеслась в свою комнату, нечаянно разлила содержимое стакана на пастель и, не в силах отдышаться после недельного перерыва, пыталась сконцентрироваться на услышанном.
Долго концентрироваться не получилось. Внизу зашумели не на шутку. Пришёл Орландо. Он громко говорил, а Эд пытался его унять. Проснулась Молли и стала хлопотать внизу: всех поучать и утихомиривать. Мария решила, что её присутствие в гостиной только внесёт ещё большую неразбериху. Слушала, сидя наверху и попивая оставшееся в стакане кокосовое молоко. Орландо был пьян и, кажется, избит. Во всяком случае, Молли безуспешно пыталась обрабатывать какие-то раны. У Лизи была истерика. Она плакала, плакала и плакала. Орландо как-то по-звериному взвыл и стал пробираться по лестнице наверх. Именно пробираться. Лестница была, наверное, узкой для здоровенного детины, которого к тому же бросало из стороны в сторону. Рядом, видимо, был Эдуард: подстраховывал друга снизу. Когда парочка проходила мимо комнаты Мэри, она услышала:
― Не могу. Видеть её не могу. Выгони её, Эди, дружище.
― Завтра поговорим. А Лизи здесь такая же хозяйка, как и мы с тобой. Помнишь наш уговор?