Любимые, всегда вы ждать должны. Стихи о скором возвращенье лживы — Не сразу возвращаются с войны Те, что сражались и остались живы. А тех, кто не вернется никогда, Их тоже терпеливо, безнадежно Должны мы ждать. Пускай идут года, Навек расстаться с ними невозможно. К сорок шестому году, к январю В Москву мы возвратиться обещали. Но я пока неточно говорю — Ведь нас закинуло в такие дали! Уфимцев переброшен на восток, Несет патруль над городом Пхеньяном. Война там кончилась в короткий срок, Согласно утвержденным в Ялте планам. А мы в Берлине, Николай и я. Он на строительстве, а я в газете. Вы сами понимаете, друзья, Что мы за целый мир теперь в ответе. Настала напряженная пора — Германия рассечена на зоны, Большой Берлин разбит на сектора, И в каждом жизнь своя, свои законы. Открыл, какую мощь таит уран, Забытый родиной бездомный физик И растревожил жизнь планет и стран, Грядущее отринув иль приблизив. Не потому ли так надменно горд Союзник наш — студентик в белой каске, Сидящий за рулем в машине «форд» Двухцветной сногсшибательной окраски. У них есть бомба. Будет ли у нас? У них есть хлеб. Моя страна в разоре. …В ту пору я уволен был в запас И стал в дорогу собираться вскоре. Метро, где Фриц директором теперь, Работает уже. Так, значит, Коле Сниматься можно. Дня не утерпеть! «Ну, бригадир, поедем вместе, что ли!» До Бреста скорый поезд нас довез, А дальше на попутных мы решили, Обратный путь — дорога вдовьих слез, Улыбок девичьих и снежной пыли. Отечество! При имени твоем Волненье перехватывает горло. Старинным русским словом «окоем» Твой горизонт я величаю гордо. И верно — не измерить, не объять Полей, где шли мы, истекая кровью. Идем к тебе, чтоб жить и побеждать И снова верность доказать сыновью. Нас возле Минска встретила зима, Развалины прикрыла и болота. Как магистраль московская пряма! Крылатым стань — бери разгон для взлета! Наш грузовик испортился опять — Мотор был старый и дурного права. Придется где-нибудь заночевать. Вот Орша — километра три направо. Три километра пройдены давно, Но Орши нет. Иль прошагали мимо? Пустынно здесь, безлюдно и темно, И стелется печальный запах дыма. Но вот пробились тонкие лучи На уровне сапог невесть откуда, И золотая бабочка свечи В окне подвальном мечется, как чудо. То, что чернело глыбами земли, Как город проступило из-под снега. Сказал Кайтанов: «Вот мы и пришли, Но, кажется, здесь не найти ночлега». Приют был все же найден кое-как В подвале — общежитии горкома. Нас обнял незнакомый полумрак, Но мы себя почувствовали дома. Кровати тесно выстроились в ряд, Торчит свеча в коробке папиросной. Калачиком у стенки дети спят, Оставив инстинктивно место взрослым. Бесшумно плачет сыростью стена, На ней распяты куртки и жакеты, И партизанская медаль видна На кофте плисовой, поверх газеты. Любая койка — площадь всей семьи, Но две кровати посреди пустые: То уступают нам места свои Какие-то ребята холостые. Давай уснем, давай скорей уснем, Укроемся шершавым одеялом. Мы дома… Это наш, советский дом, Здесь люди служат высшим идеалам, Здесь черный хлеб по карточкам дают, Он неподкупен — потому и сладок, Что вспоминать стеклянный вилл уют, Пуховиков крахмальный беспорядок! Я тяжело проснулся, весь в огне, Наверное, не отдохнув и часу. Почесываясь, Колька буркнул мне: «Тут от клопов проклятых нету спасу!» Потом влилось рассвета серебро Сквозь щели кровли, как на дно колодца. Картошка мерно падала в ведро: Буль-буль… Она здесь бульбою зовется. И семьи тихий разговор вели, И школьники тетрадки собирали. Мы встали, поклонились и ушли, Чуть горбясь от нахлынувшей печали. А утром здесь еще видней беда: Пожарами обглоданные стены, И лестницы уходят в никуда, И прямо на земле стоят антенны… Летит к родному дому напрямик Отстроенная заново дорога. Опять гремит попутный грузовик, И Николай в пространство смотрит строго. Он говорит: «За столько лет войны Я ничего не видел в жизни горше, И мы запомнить навсегда должны Ночлег в разбитой, разоренной Орше».