Как выхлопы гоночного мотоцикла, Стучат молотки среди света и мрака. Вдруг стихла атака. В туннеле возникла Сперва потасовка, а дальше и драка. Какая-то странная, дикая сцена — С Уфимцевым борется дюжий проходчик. Забой не дает предыдущая смена — Свои молотки уступить нам не хочет. Зажмурясь, бросается в битву Акишин И Леля пошла в рукопашную яро. Она тяжело и прерывисто дышит. И Коля усердствует: «Дайте им жару!» Но сам не воюет и не разнимает, А лишь наблюдает двух смен столкновенье. Ведь он бригадир, а бригада сквозная, Вся эта ватага в его подчиненьи. Печально бы кончилось это, быть может, В опасный момент появился однако, Парторг, или попросту дядя Сережа. «Эй, черти подземные, что тут за драка?» Он бросился в самую свалку и вынес Оттуда под мышкою Лелю, как куклу, Потом перед Славой Уфимцевым вырос: «Я тоже умею! Уж стукну, так стукну!» Уфимцев вздохнул и уставился косо На темный кулак, возле самого носа. Ребята смутились, и, сделавшись строже, Парторг бригадира берет в переделку: «Тебе за баталию крепко наложим, Планируешь плохо и плаваешь мелко! Понятно, что в сбойке участвовать хочет Бригада ударная в полном составе. Придется подумать, расставить рабочих, Две смены зараз до рассвета оставить. Юнцы все равно не уйдут ни в какую: Они ж добровольцы, пускай атакуют!» Бригада притихла, прерывисто дышит, Не в силах умерить волненье. Сквозь стенку забоя неясно услышав Далекое сердцебиенье. Товарищ, ужель мы дошли До самого сердца земли? Сегодня сойдутся глубокие штольни, Охотный на площадь Дзержинского выйдет. У дяди Сережи, от радости, что ли, Очки запотели, сквозь них он не видит. Для старого штейгера из Криворожья Заманчиво ново туннельное дело. Во френче старинном наш дядя Сережа. В котором еще воевал против белых. У штейгера уголь в морщинах и порах Как память о службе шахтерской синеет. (Вот так и у нынешних юношей порох На раненых лицах проступит позднее.) Тепла, жарка такая ночь Аж куртки с плеч и шляпы прочь, Сверкают спины мокрые. Под пиками кипит земля, То сыпля брызги, то пыля То сепией, то охрою. Прижавши рукоять к груди, Идет Кайтанов впереди, А Леля, чуть не падая, Сгребает землю дочиста Рывком с железного листа Совковою лопатою. В забое шум и толкотня. Уфимцев топором звеня, Установил крепления. А за стеною тихий стук, Как будто там томится друг, Как будто ждет спасения. Утих отбойный молоток, И чистый воздуха поток Ударил в лица потные. В дыру просунута ладонь, Вся в глине скользкой и седой, Могучая и плотная. (Потом, пробившись в Сталинград, Мы вспомним радость двух бригад, Объятья метростроевцев. И так же будет с Волгой Дон Когда-нибудь соединен Как нынче штольни сходятся.) Откуда ни возьмись — цветы! «А кто принес их? Маша, ты?» «Ой, нет, не я! От сырости, Предвидя праздничные дни, Здесь, прямо под землей они Сумели сами вырасти. А ты не замечал, что тут Цветы всегда у нас цветут, Как лампочки на линии?» Подруга к Славе подошла Ему охапкой отдала Все ирисы и лилии. Она веселый слышит смех И говорит: «Букет для всех, Бригаде принесла его! Цветы, для тех, кто впереди! Пилот, понюхай, но — гляди — Букета не присваивай» (У Славы прозвище «Пилот», Его вся шахта так зовет За увлеченье страстное: В аэроклубе по утрам, На страх врагам на радость нам, Штурмует небо ясное.) Все расширяется забой. И митинг вспыхнул сам собой. И в звонких криках митинга Слышны Кайтанова слова: «Не подкачали мы, братва, И „сбились“ изумительно». Вдруг расступился первый ряд. Оглотков! Мрачен гневный взгляд, И губы перекошены. Он речь Кайтанова прервал: «Кто в сквере клумбу оборвал, Товарищи хорошие? Не пощажу я никого И в пыль сотру за воровство, Герои уголовные!» На Машу посмотрели все, Потом на лилии в росе, На ирисы лиловые. Став белым от ярости дядя Сережа, Оглоткову медленно вышел навстречу. «Я эти цветочки сорвал. Ну и что же? Казнить собираетесь? Ладно, отвечу. Чего вы волнуетесь из-за букета? Цветы нам нужны обязательно, ибо Сегодня у хлопцев большая победа. Пришли их поздравить? За это спасибо». Оглотков состроил кривую улыбку: «Ты все митингуешь? Хорошее дело!» Он понял, что нужно исправить ошибку, И начал искать отступленье несмело. Но праздник испорчен в бригаде ударной, Во встречной бригаде невесело тоже. А Маша и Слава глядят благодарно На дядю Сережу.