44-я горнострелковая дивизия 22 июня вступила в бой. Держала оборону на границе, по приказу (и только по приказу!) начала отход на Станислав, а потом — на Винницу. В конце июля бой вели уже не только боевые расчеты батальонов, полков: работники штаба, политотдела и тыловых служб стали в строй линейными бойцами.
Понимая сложность положения, командир дивизии приказал отправить в тыл документы штаба и политотдела. Было решено вывезти в безопасное место знамя дивизии.
Имущество и знамя были переданы работнику штаба Шеремету, политотдельскому писарю Горшкову, радиотехнику Мягкому.
Капитан в отставке, слесарь по холодильным установкам П. Г. Мягкий, ныне живущий в Кременчуге, рассказал мне об этой суровой эпопее. К сожалению, он запамятовал фамилии шоферов: группе выделили три автомашины ГАЗ-ЗА. Охраняли знамя четыре красноармейца...
Знаменная группа 44-й горнострелковой двинулась в опасный путь. Подъехав к Умани, Шеремет и его товарищи убедились, что город уже в руках врага. К счастью, наши грузовики, замаскированные столбами пыли, не были узнаны перехватившими все дороги немецкими танкистами и мотоциклистами. Принято решение — двигаться на юг только по ночам, до наступления темноты прятаться по дубравам и оврагам.
Знамя двигалось по территории, не просто захваченной противником, но буквально начиненной его техникой и войсками. Знаменосцы решили твердо: если их обнаружат, принять бой, держаться, а когда положение окажется безвыходным, облить бензином и сжечь документы и знамя, а самим стрелять до предпоследнего патрона во врага...
Несколько раз группа Шеремета вырывалась на дороги, которые не были еще перекрыты и захвачены противником, но в тот же час вновь оказывалась на оккупированной территории.
Попытались переправиться через Днепр в районе Кременчуга, но неудачно: по пути к Днепропетровску стали отказывать — один за другим — измученные полуторамесячным отступлением моторы грузовиков. Ведь и с пустыми радиаторами приходилось двигаться, и на смешанном горючем. Колонна недвижно замерла на обочине. Сейчас можно задним числом подсказать Шеремету и его спутникам наипростейшее решение: документы и машины сжечь, знамя выносить по-пешему.
Ах, как это легко и просто теперь говорить, как надо было действовать. Но три грузовика ГАЗ — это ж военное имущество! Бросить его, своими руками сжечь? Не так воспитаны эти парни из горнострелковой, из 44-й! Ну, а сейфы с документами? Их отомкнуть-то почти невозможно, а если зарыть, нет гарантии, что никто до нашего возвращения не найдет их!
Вдохнуть жизнь в моторы оказалось невозможным, как ни старались шоферы. В отчаянии сидели они на краю кювета с гаечными ключами в обессилевших, опущенных руках...
А вдали, в серебристом тумане лунной ночи, высились неуклюжие с виду, беспомощно распластавшие одно крыло над несжатой и потоптанной пшеницей колхозные комбайны.
Оставив охрану подле машин, ассистенты знамени дивизии, если можно их так назвать в этой ситуации, и шоферы подобрались к полевым гигантам. А моторы-то целехонькие и такие же, как на ГАЗах!
Повздыхали: нехорошо раскулачивать колхозное добро, а ведь придется.
На языке ремонтников эта операция именуется перекидкой мотора. Она и в условиях хорошо оборудованной ремонтной базы достаточно хлопотна, а тут пришлось пользоваться только гаечным ключом, на руках переносить тяжеленные моторы, без подъемников и талей ставить их. И поставили. В сроки, которые в мастерских считались бы рекордными.
Что ж, можно ехать вновь, но дорога на Днепропетровск перерезана. Окольными путями, петляя и таясь, направились к Запорожью. По знаменитой плотине Днепрогэса, чуть не плача от радости, пересекли Днепр.
Знамя было вновь среди своих, знамя спасено.
Верность боевому знамени 44-й незыблема.
До последнего мига руководил боем дважды краснознаменец Семен Акимович Ткаченко, комдив, генерал-майор. Раненный в голову и в руку, истекающий кровью, он был захвачен врагом. Едва пришел в себя, совершил дерзкий побег, но, выданный подлым предателем, вновь оказался за колючей проволокой.
Находившиеся в том же лагере работники штаба дивизии приступили к подготовке нового побега генерала. Но Ткаченко приказал им эту операцию не проводить, и не потому, что она была смертельно опасной. Он решил, что не может бежать один, когда его бойцы и командиры останутся в неволе. Оставшиеся в живых товарищи из окружения генерала рассказали, что он был буквально одержим идеей восстания, освобождения всего лагеря.
Он действовал бесстрашно и отчаянно, бросал фашистам проклятия в лицо, забывая об осторожности.
Фашисты сочли его особо опасным, мытарили по разным лагерям и тюрьмам, стараясь изолировать от массы пленных, тянувшейся к нему. Последним кругом его ада оказался лагерь Заксенхаузен. И там он сразу вошел в состав подпольного центра.
Красная Армия приближалась. Гитлеровцы торопились расправиться с заключенными. Они составили списки смертников. В их число был включен и особо ненавистный фашистам генерал Ткаченко. В ночь на 2 февраля 1945 года смертников вывели на расстрел. Безоружные заключенные набросились на конвой. Все они погибли в неравной схватке.
...На пути к Берлину участник «знаменной группы» 44-й горнострелковой дивизии П. Г. Мягкий проходил чуть севернее Заксенхаузена, лагеря, где продолжал сражаться с фашизмом и погиб его комдив Семен Акимович Ткаченко...