Для большинства читателей, вероятно, окажется неожиданным тот факт, что в капиталистических странах основная масса пациентов с болью в спине проходит через врачей-ортопедов, а не невропатологов, как принято у нас. Там последних приглашают лишь в качестве консультантов в случае появления неврологических симптомов: болей по ходу нервного ствола, онемения конечности или ее похудения. И с такой расстановкой сил трудно не согласиться, памятуя о том, что вышеназванные и многие другие неврологические симптомы обычно являются прямым следствием влияния на нервную ткань или патологически измененной костно-хрящевой основы позвоночника, или его связок и окружающих позвоночный столб мышц.

То есть неврологические симптомы, как правило, вторичны. Поэтому, выбирая врача для лечения боли в позвоночнике (при отсутствии вертебролога), вполне разумно выбрать ортопеда, поскольку ортопед, обученный своевременно распознавать развитие структурных изменений в костно-хрящевой основе позвоночного столба, и должен являть собой авангардный оборонительный рубеж для болезни. Невропатолог же, располагающий знаниями лишь в неврологической сфере, может представлять опасность для пациента с начальными, плохо «слышимыми» структурными изменениями в позвоночнике из-за риска не заметить их и тем самым способствовать переходу начальной, обратимой формы болезни в необратимую, хроническую. Тем не менее и эта расстановка сил очень далека от совершенства, поскольку у врача-ортопеда отсутствует должное представление о мышечной сфере.

И все же почему, казалось бы, это логическое несоответствие стало в нашей стране вполне обыденным? За ответом на этот вопрос обратимся к истории становления советского государства. Как известно, молодому СССР были необходимы высокие темпы индустриализации, чтобы выжить в условиях жесткой экономической и политической изоляции. Эта цель была достигнута, и сегодня мы знаем как – беспощадной эксплуатацией труда вольнонаемных и заключенных. Тяжелые, порой нечеловеческие условия труда не могли не сказываться на состоянии здоровья строителей нового государства в целом и опорно-двигательного аппарата в частности.

Конечно, люди обращались за медицинской помощью, рассчитывали поначалу на человечность и сострадание. Но эти слова и то, что за ними стоит, были беспощадно выжжены из жизни вольных и невольных каторжан. Воспитывался другой тип человека – стоика, не жалующегося на трудности, легко переносящего боль, готового умереть за правое дело (даже в песне тех лет звучало: «…а вместо сердца – пламенный мотор…»). Обратившемуся же за медицинской помощью необходимо было иметь веские доказательства своей болезни, чтобы не быть заподозренным в «сознательном отстранении от общего дела».

При болезнях позвоночника доказательством того, что ты не враг и не симулянт, были высыхающая конечность, грубые изменения рефлексов и некоторые другие признаки, увидев которые сегодня, с изумлением вопрошаешь: «Где же вы, уважаемый, пропадали все это время?!» Боль же в спине как жалоба не воспринималась вовсе: симптом субъективный, легко симулируется, «может использоваться для вызывания сочувствия у доктора, дабы отстраниться от общего труда». Нечто подобное могло быть записано в секретном предписании в фельдшерском пункте как руководство к действию.

Отработанная система гармонично вписалась в жизнь советского государства на долгие десятилетия. Для роли этакого борца за идею, роли «доктора» удачно подходила должность врача-невропатолога. «Зря на больничный не отправит, ему нужны серьезные симптомы», – решили наверху и не ошиблись. И действительно, поскольку начальные разрушения позвоночника не проявляются, ни в чем, кроме боли (симптома субъективного), нуждающиеся в срочной (!) помощи выписывались на работу… Таким способом партия и правительство следили за тем, чтобы советский человек не отлынивал от строительства коммунизма.

Не давали больничные листы. «Жалуешься? А докажи, что у тебя спина болит». А как докажешь: боль-то – симптом субъективный… «Вот когда рефлекс пропадет, тогда приходи…»

Я убежден, что в ближайшее время все изменится к лучшему. Убежден и в том, что перемены придут не сверху, а снизу. Оттуда, где они действительно жизненно необходимы.