Илья Матвеев пишет об «известной тарасовской идее про языки». Опять Тарасов. Если бы столичные «троцкисты» смотрели (читали) чуть дальше своего носа, иногда отвлекаясь от обожаемой Америки (тот же Матвеев упоминал в своём блоге, что США он любит, на «Опенлефт» постоянно печатают переводные материалы о США, вместо того чтобы писать о России) и приносящей выгоду Франции (потому что РСД — креатура троцкистской Новой антикапиталистической партии Франции) на Тахрир и Таксим, они бы знали, что разоблачение английского как языка империализма — не «фишка» Тарасова. Можно ознакомиться с мнением Мансура Эджаза, который описывает ситуацию в Пакистане, где урду насильно навязывается населению, являясь родным для 7,57 % граждан, а английский обязателен с шестого класса. Повсеместное внедрение урду и английского (тоже государственного языка) — продуманный ход правящего класса. Нищие неграмотные крестьяне зачастую не в состоянии разобраться с собственными налогами, не зная «государственных» языков. «...левое движение в Пенджабе безнадёжно отстало от жизни — в частности, из-за игнорирования проблемы местных языков. Пенджабские левые не понимают, что язык — это не просто источник информации, но ещё и источник вдохновения. Прогрессивная литература на урду в лучшем случае может как-то повлиять лишь на крайне ограниченную часть элиты... Пенджабские левые до сих пор не изжили в себе лингвистического империализма — и потому дела обстоят так, как они обстоят. К несчастью, многие пенджабские левые до сих пор не отреклись от этих заклинаний и по-прежнему погружены в упадническую урду-традицию, в которой лишь изредка появляются прогрессивные нотки. Как и остальная элита, левые полагают, что Варис Шах — поэт неграмотной некультурной массы, в то время как их собственный поэт — Фаиз».

Английский был «королевским» языком в колониальную эпоху и остался маркером элиты после «деколонизации». Надеюсь, для РСДшников не является секретом, что английский — не один из пакистанских языков? На нём говорила — да и говорит — очень узкая группа людей. Однако каким-то чудом английский стал в Пакистане языком государственным. А вот пенджабский — родной для 44,15 % населения страны — обладает статусом регионального языка. Урду- и англоговорящая элита Пакистана навязывает английский язык всему остальному населению, предлагая вести на нём школьное образование. При устройстве на работу преимуществом обладают те, кто бегло говорит по-английски, и даже если человек свободно владеет рядом других распространённых в Пакистане языков — он в пролёте. Разумеется, в школах для бедных не будет высококлассных учителей английского, и дети будут выпускаться с функциональной неграмотностью. Однако — формально получив образование на английском языке. Декларативно признанное равенство возможностей обернётся фактическими преимуществами для правящего класса. Кто в конечном счёте выиграет от этого? Метрополия: Англия будет получать пакистанских рабочих, способных понимать приказы. А всё языковое богатство Пакистана, рай для лингвиста, покатится к чёрту.

Мне совершенно непонятно, почему РСДшная тусовка так болезненно реагирует на простую мысль о лингвистическом империализме. То есть очевидно, что задетая мной публика смирилась с тем, что она будет лакеем капиталистической метрополии, но почему бы не попробовать вспомнить о чувстве собственного достоинства? Капитализм не нуждается в культурном/языковом разнообразии, наоборот, он заинтересован в унификации и примитивизации. Это прослеживается на эмпирическом уровне: ежегодно катастрофически сокращается не только количество языков, но и сами языки деградируют, из обихода выходит больше слов, чем появляется новых. Язык из инструмента творчества превращается в механизм передачи приказов и инструкций. Крупная транснациональная корпорация не нуждается в изящных метафорах и оборотах, не нуждается в изучении малочисленных языков, ненужной становится и литературная традиция: зачем? Это не приносит прибыли. Я бы на месте РСДшников озаботилась этим вопросом хотя бы потому, что среди них и их знакомых есть «поэты»: Рома Осминкин, Паша Арсеньев, Кирилл Медведев, Иван Овсянников, наконец (поэтами их называть, конечно, и стыдно, и глупо, потому я и поставила кавычки, однако они воспринимаются в качестве таковых своим окружением). При дальнейшем укреплении английского и деградации местных языков никакие поэты будут не нужны. Где у РСДшников простой инстинкт самосохранения?

Сегодня редки случаи, когда людей насильно принуждают говорить на каком-то языке (ситуация в Латвии, Эстонии, Молдавии и то, что было при Ющенко на Украине, — это, конечно, исключение, связанное со спецификой «новой периферии»). Капитализм создаёт условия, в которых люди «добровольно» переходят на язык метрополии, не «спасаются» и языки «белого человека», например, тот же немецкий.

Замещение местного языка — старая колониальная практика. А почему, по-вашему, английский распространён в США, Канаде, Индии, Пакистане, Нигерии, ЮАР, Кении, на Филиппинах и т. п.? Владение каноническим английским в Нигерии давало шанс на «хорошую» жизнь для колониальных служащих из числа местных жителей. Местный язык при этом (в частности, игба), разумеется, предпочитали забывать. В Конго бельгийцы вводили институт «эволюэ» — так называли туземцев, которым удалось сдать унизительный экзамен на «цивилизованность» и получить допуск к «приличной работе», в частности, на государственной службе. То есть они становились приемлемыми постольку, поскольку переставали быть конголезцами (африканцами). С определённого момента подобная практика социальной сегрегации стала повсеместной для классического колониализма: метрополия — элитная прослойка европеизированных туземцев — угнетённые слои. Первое звено, как правило, с третьим почти не соприкасалось.

В силу ряда обстоятельств этот по-европейски образованный слой перестал мириться с зависимостью от метрополии и обратился к идеям социализма. Отсюда в «третьем мире» возникла целая плеяда выдающихся революционеров, которые в своей борьбе важнейшую роль отводили культурному сопротивлению. Культура является инструментом мобилизации угнетённых слоёв и основой для формирования самосознания, отличного от навязываемой колониальной властью «идентичности». Поэтому революционная борьба в странах «третьего мира» (к которому безусловно относится всё постсоветское пространство) неизбежно будет носить оттенок национально-освободительного движения.

Мировой империализм в качестве психологического оружия и пропагандистской машины использует Голливуд, и с этим все в той или иной степени согласны. Но почему так трудно понять, что английский язык — такой же инструмент в борьбе против угнетённых? Повторяю: ликвидация туземной культуры и насаждение моделей метрополии — классическая практика колониального господства. Что делали французы во Вьетнаме (Индокитае)? Они методично истребляли местную культуру. Активно насаждалось куок-нгы, фонетическое латинизированное письмо (в то время как вьетнамская традиция использовала иероглифы). Они отобрали у вьетнамцев язык, лишив весь народ доступа к культурному прошлому. Вкупе с этим колониальная власть воспроизводила ограниченный слой европеизированной «элиты» из числа коренного населения, для чего функционировало несколько школ и университет в Ханое.

Не имея представления о традиции, отличной от колониальной и превосходящей колониальную, туземцы лишались возможности осознать себя в качестве субъектов истории и восстать. Далёкие предки современных афромериканцев были выходцами из крупных и развитых феодальных государств Западной Африки (например, королевство Ваало). Колониалисты в Америке навязали рабам свой язык и лишили их доступа к культуре. Как можно помыслить о восстании, если всё время отождествлять себя с врагом? Раб может устроить бунт и убить хозяина, не больше. Спустя несколько поколений африканские рабы полностью перешли на язык хозяев и утратили вменяемое представление о самих себе.

Лингвистический, культурный империализм — не «известная тарасовская идея», а объективный научный факт. Раздавленный чужой культурой, потерявший собственное достоинство человек переходит на птичий язык и даже не понимает, что чирикает из навязанной ему клетки. Пример? Некто «Ян Скоморох» в благородной попытке разоблачить мою персону употребляет слово «followers». Что, слово «последователи» в русском языке отменили? Или берём писанину светоча «Опенлефт» Ильи Матвеева: «Late-night horror story [страшная история на ночь — А.Д.]», «Приятно читать у второкурсников про феминизм, postcolonial studies [постколониальные исследования — А.Д.]...», «как говорил Паскаль, „Kneel down, move your lips in prayer, and you will believe“ [француз Паскаль в XVII в., разумеется, сразу писал по-английски — А.Д.]», «Блестящая заметка Ильи. Что называется, nailed it [зачем? Это мысль по-русски не выражается?? — А.Д.]», «для любой identity politics [политика идентичностей — А.Д.] строго запрещено», «Практика open calls [приглашение к сотрудничеству — А.Д.] в фейсбуке оказалась успешной... работы много и на любой вкус — дата-майнинг... [боже, что это??? — А.Д.]», «в public sphere [публичная сфера — А.Д.] каждый должен говорить от своего имени...», «В 1960-е годы developmental economics [экономика развития; между прочим, проимпериалистическая буржуазная теория — А.Д.] рассуждала... еще 10 „liberal arts colleges“ [колледж свободных искусств — А.Д.] ... Типа, American University in Moscow [Американский универитет в Москве — А.Д.]... превратилась в trickle down [просачивание вниз — А.Д.] от нефтяных доходов...», «сценарием win-win [здесь-то в чём проблема? — А.Д.] для США... вдруг стало fail-fail … „третьего не дано“ — win-fail'а (или fail-win'а)... fail-fail сценарий для США... репутационный успех (пусть in the long run [в долгосрочной перспективе — А.Д.])...». Внимание, вопрос: это что, на русский никак не переводится? Илья Матвеев в англоязычных странах, насколько я знаю, подолгу не жил, он коренной москвич, по крайней мере, учился в московской школе, а потом в МГУ, там же защищал кандидатскую. То есть он не оказывался в ситуации, когда слова познаются сразу на иностранном языке, минуя родной. Если же Матвеев читал англоязычную литературу и с какими-то терминами знакомился на английском языке, то он в любом случае вынужден был переводить их в уме. Вероятно, г-н Матвеев думает, что, ввернув пару-тройку зычных английских словечек, он будет выглядеть авторитетнее и «современнее».

Кроме культурного противостояния тезис о бойкоте языков мирового империализма обладает чисто военно-тактическим значением. Приведу два примера.

Первый пример. Чем, кроме прочего, объясняется успех индийских наксалитов? На освобождённых территориях они создают письменность для бесписьменных ранее языков. Например, язык гонди (одноимённый народ гонди принадлежат к племенам адиваси), носителей которого насчитывается 2,7 млн человек, стал письменным благодаря индийским революционерам. На этом языке маоисты пишут учебники, по которым затем учат детей. Буржуазная пресса говорит, что эти учебники преподносят детям «маоистскую картину мира» и в то же время вынужденно признают: то, что делают маоисты, — единственная возможность для этих детей получить какое бы то ни было образование. В регионе Дандакаранья маоисты используют четыре учебника собственного авторства по математике, общественным наукам, политологии и хинди для 1—5 классов. Учебники целиком написаны на гонди, на нём же ведутся занятия. Ещё четыре учебника в процессе написания: по истории Дандакараньи, культурологии, биологии и естествознанию. Кроме научного знания в учебнике по общественным наукам излагаются такие вещи, как необходимость мыть руки перед едой и кипятить предназначенную для питья воду (!).

С помощью учебников маоисты ведут политическую пропаганду. Много внимания уделяется истории родного края и традициям революционной борьбы как в нём, так и в Индии и в мире. Дети узнают, кто такие Бирса Мунда, Чару Мазумдар и Карл Маркс. Что-то мне подсказывает, что наксалиты с детскими учебниками принесут мировой революции больше пользы, чем кретины с книжками Агамбена и Шмитта.

Второй пример. В 1868 г. в Самарканде вспыхнуло антиколониальное (направленное против занявшей город российской армии) восстание. Вот что вспоминает очевидец: «В то время, как готовилось восстание, особенно много появилось юродивых. Диваны запели совсем новые песни. Они стали проповедовать восстание, говорили горячо, настраивали жителей на воинственный лад, клеймили позором тех, кто колеблется принять участие в общем народном движении. Молодежь жадно слушала их, каждый сарт старался уловить такого дувано и заставить его говорить перед своей лавкой. Их угощали, им давали денег гораздо больше, чем обыкновенно. Может быть, тут были не все настоящие дуваны: так умно могли говорить только муллы да студенты, ученики, живущие в медресе.

Русские не знали ничего, они не понимали нашего языка и не могли прислушиваться к толкам на базаре. Иногда солдат или офицер проходил мимо дивана в то время, когда тот взывал к поголовному истреблению русских, но, не зная сартского языка, проходивший поневоле был глух. Иногда же, если горячая речь с восклицаниями и жестами обращала на себя внимание кого-нибудь из русских, и нас спрашивали, указывая на дувана, что он говорит, — то обыкновенно кто-нибудь указывал на небо и отвечал: Алла, Магомет. Мы, не зная русского языка, догадывались, о чем спрашивает русский, по жестам, а он, зная слова Алла и Магомет, понимал, что ему отвечают, и с улыбкой кивал головою. Бывало и так, что недогадливые ничего не отвечали, а только отрицательно качали головами. Русские и за это не сердились, они знали, что всякий из нас выучился говорить по-русски только то, что ему нужно было для торговли. Я, например, узнал: говядина, баранина, сало, пуд, фунт, рубли, копейки, а больше ничего; продавец материй знал: шелк, мата, адрас, аршин, рубли, копейки; также и другие. Проповеди юродивых пробудили чуть не во всем городе геройский дух и ненависть к русским, так как с базара новости разносились по домам и обсуждались в семьях. Но русским не давали заметить нашего настроения; с ними были вежливы и предупредительны».

Восстание стало возможно благодаря тому, что противник элементарно не понимал, какая пропаганда ведётся в его присутствии. А «левые интеллектуалы» ради статеек и глав в заграничных журналах да сборниках наперегонки спешат от родного языка отказаться.