Куры в нашем саду

[12]

У нас в деревне было много кур, и все мы их очень любили. И все-таки иногда нам приходилось вести с ними ожесточенную войну.

Войну из-за чего? Из-за клумб. Весной клумбы вспахали и хорошо разровняли граблями. Из парников принесли цветочную рассаду и посадили в рыхлую влажную землю. Куры тогда ходили у самой изгороди, по временам мирно поквохтывая. Казалось, что они ничего не заметили. Но, как только все отошли, они тотчас начали приближаться. Сперва они притворялись, что никуда не спешат, и медленно, медленно поднимали одну ногу, затем другую; проходило немало времени, прежде чем они делали шаг. Затем внезапно — туп-туп-туп — куры пустились бежать, да смело так, быстро, только перышки тряслись. Можно сказать куры мчались с остервенением. Не знаю, что их погнало: убедились ли они, что их никто не подкарауливает, либо испугались, что вдруг клумбы убегут. Но клумбы не убежали, наоборот, они безмятежно оставались на месте, и слабая рассада чуть-чуть высовывалась из рыхлой земли.

У кур когти сжимались и разжимались, так им хотелось поскорее приняться за эту землю. Закудахтав от радости, они немедленно копнули в обе стороны. Петух похлопал крыльями и проворно взялся за работу, приговаривая: тук-тук-тук. Крохотные астры, флоксы, петуньи взлетали вокруг него и падали, помятые, на траву.

Все это увидали мы из окна. Вопль отчаяния пронесся по нашему дому, кто-то даже расплакался. Мы выбежали с шумом, с гневом и жаждой расправы. Экое стряслось! Куры хороши и цветы хороши. Куриные сердца бьются, как наши, и цветы растут, как мы. Но теперь куры — наши враги. И мы объявили им войну.

— Куры, кыш! Пошли, пошли! Кыш!

Куры, ошалев, бежали прочь.

Мы посадили обратно покалеченные росточки, укрепили их прочно в земле и долго смотрели, не выпрямятся ли, не посвежеют ли? Потом отошли на минуту и подождали — может быть, они очнутся сами? Опять подбежали. Блеклые верхушки саженцев по-прежнему клонились к земле, а листики, повернутые левой, бледной стороной, бессильно свисали со стеблей. Нельзя было допустить, чтобы то же самое произошло с остальными цветами.

Мы приволокли в парк кучу хвороста, целые горы которого лежали во дворе. Разложили на клумбах большие кривые развилистые сучья. Цветочкам это ничуть не мешало, так как ветви нависали над клумбой и только некоторыми сучками и концами упирались в землю.

— Что, клумбы уже прикрыты ветвями? — спросила мама.

— Прикрыты, — отвечали мы, облегченно вздыхая.

Теперь куры не будут вредить, потому что, прежде всего, они испугаются ветвей, а потом они и не пролезут через эти колючие хворостины.

Помятые, выкопанные росточки теперь очнулись. Они только потеряли немного листьев, но вместо них быстро выросли новые. И мы простили кур, и прежде всего потому, что у них происходили особенные события, располагавшие к ним наши сердца. Выводились цыплята! Одни были совсем крошечные, и им давали рубленые яйца. Другие были уже побольше и ходили с матерью в далекие походы в глубь сада.

Должна признаться, что в то время я очень любила их кормить. Усядусь на порожек, возьму в руку кусок хлеба и громко говорю: «Цып-цып-цып!» Через некоторое время в кустах раздавалось важное: «Ко! Ко!» — и через минуту снова: «Ко!» Из зеленых зарослей выныривала большая пестрая наседка. Увидав меня, она тотчас же ускоряла шаг, все чаще повторяя: «Ко! Ко! Ко!»

Вокруг наседки со всех сторон сновали цыплята. Они путались у матери под ногами, а она осторожно поднимала ноги, чтобы на кого-нибудь из них не наступить.

Я сыпала крошки, и цыплята топтались розовыми лапками у меня по ногам. Они ничего не боялись и вспархивали мне даже на ноги, склевывая крошки, которые упали на туфли. Но когда мать им что-то напевно кричала, они немедленно убегали, чтобы посмотреть, что она там нашла вкусного?

Вдруг наседка заметила ломоть в моей руке.

Она подошла и внимательно оглядела, что вокруг ломтя. Глядела она каждым глазом порознь, предостерегающе кудахча.

Наконец она убедилась, что вокруг только воздух и кто-то, с кого сыплются такие хорошие крошки.

Тогда, дико вскрикнув, наседка клюнула ломоть.

Отломив кусочек, она быстро проглотила его, прикрывая глаза.

— Пошла, — говорю я, — это для детей.

Но наседка, вытянув шею, смотрела сверху с видом захватчицы, не убегает ли чего доброго хлеб. Потом долбанула опять. Этот кусок она расклевала цыплятам.

Через минуту уже ничего не осталось. Цыплята поклевали еще песок и камешки, попищали немного вокруг моих ног и ушли. Кроме одного, который отстал от семьи. Увидев, что он совсем один, цыпленок взмахнул куцыми крылышками, бросился вперед, вернулся и снова побежал, издавая пронзительные стоны. Потом остановился и, печально попискивая, стал клевать землю. Гребнул раз, другой, порылся в хворосте, присматриваясь к разным вещам.

Вдруг, вспомнив о своем несчастье, цыпленок усилил жалобные вопли и снова заметался и забегал.

Мне его, разумеется, было очень жалко. Я встала и пугнула его в ту сторону, куда ушла наседка. Но он кинулся в противоположную.

Я порядком помучилась, пока наконец он не услыхал за кустами голос матери и не побежал туда.

Но вот наступило роскошное лето, и часы блаженного покоя миновали. Цветы на клумбах сильно разрослись. Уже не видно было между ними серой земли. Всюду — листья и стебли, листья и стебли. Ветви с клумб сняты. Все зацвело, заблагоухало. Мы были убеждены, что теперь-то куры не придут рыться у нас в цветах. Ведь они и думать забыли, что там, под цветами, была эта податливая земля, предназначенная именно для рытья. А теперь, если бы и заглянули, то не догадались. Все покрыто цветами. Но нет, не забыли, бездельники, и догадались!

Однажды идем мы, а куры тут, на клумбах!

Что делать? Мы припомнили старый боевой клич — и вторая война с курами началась.

Итак, первым делом всем было велено смотреть, чтобы куры не разбредались по саду. Но этого-то как раз никто и не мог усмотреть, и куры постоянно разбредались. Они похаживали себе тут и там, разыскивая что-то в земле. Так как на клумбах было больше всего солнца, куры особенно охотно шли туда. Они старательно рылись в земле, с силой отбрасывая ее назад, а вместе с землей вновь летели истерзанные цветы. Потом куры садились в теплую серую ямку, переваливались с боку на бок — «купались», поднимая облака пыли, и, усевшись поудобнее, нехотя клевали все, что при этом выгребалось. Наконец они преспокойно засыпали вокруг петуха, у которого были золотые, зеленые и синие перья.

Именно тогда-то кто-нибудь и натыкался на них с криком. И начиналось: сзывали собак, бегали, гонялись, стучали в окна усадьбы. Куры долго не догадывались, что дело в них. Они неуверенно подымались и снова усаживались, поглядывая испуганным глазом на петуха, который издавал тем временем нетерпеливые вопрошающие крики.

Но когда «карательный отряд» с палками и собаками был уже близко, они быстро подхватывались и мчались без оглядки, вытянув шеи, истошно крича и стараясь нырнуть в глубь зарослей.

Наконец, перепуганные, они появлялись на птичьем дворе.

Однажды нам стало очень жалко наших кур. Каждый ищет, где лучше. Им было лучше всего в цветах на клумбе, должно быть, из-за рыхлой земли. Они ведь не понимают, что вредят нам. И надо им дать то же самое, но только чтобы это и нам было не во вред. Мы решили попробовать с ними по-хорошему.

На птичьем дворе, за флигелем, мы вскопали кусочек грунта и хорошо его разровняли. Мы приходили туда ежедневно, насыпали немного зерна и во весь голос сзывали: «Цып-цып-цып!»

Куры выныривали изо всех уголков сада и бежали к нам. Мы повторяли это долго и терпеливо. Долго и терпеливо. Пока, наконец, куры не привыкли. Они просиживали теперь целые дни на этом вскопанном для них месте и больше не ходили в парк. Им теперь было и тут хорошо.

На этом кончаю. Я могла бы рассказать про наших кур еще много всякой всячины, но не каждый настолько любит птиц, чтобы долго о них слушать или читать. Да и не надо, я думаю, рассказывать сразу все. Вот я немножечко расскажу, а вы уж сами припоминайте остальное, потому что это вещи, которые каждый из вас хорошо знает.

Ведь я не говорю, что нет лучше занятия, чем думать о животных или к ним приглядываться.

Но, я думаю, наряду с другими вещами стоит уделить немножко внимания и им. Живут они около нас, их жизнь мы используем для себя, значит, надо за это иной раз и пострадать вместе с ними, или повеселиться, порадоваться сообща, или хотя бы из-за чего-нибудь повраждовать, что-нибудь друг другу простить. Ведь они тоже дети этой земли.