Перед слабеющим сознанием Эпикура промелькнули брызжущие умом и весельем сцены «Брюзги» в исполнении домашнего театра. Ученики и друзья, избравшие именно эту пьесу из ста написанных Менандром комедий, не просто хотели порадовать умирающего: Менандр был другом юности Эпикура. Они понимали, что содержание пьесы отвечает учению Эпикура, борца за справедливость.

Комедия заканчивается победой доброты, дружбы, человечности над злостью, тупостью, невежеством:

Оборвалась и жизнь Эпикура. Но продолжается жизнь того, что древние греки называли Логосом — Словом. Его бессмертие — в делах и судьбах тех, кто поверил в него и, подхватив, как олимпийские бегуны факел, передал другим через века и поколения. Одни из них считали себя последователями философа, эпикурейцами, другие шли дальше, чем он, отталкиваясь от его учения, как от трамплина. О них, не давших угаснуть Слову Эпикура, закрывших его своей грудью от злобных и яростных бурь и порой сложивших за него голову, наше послесловие.

Первым был римский поэт Лукреций Кар (I в. до н. э.), отделенный от Эпикура двумя столетиями. Эпикур для Лукреция настолько выше других мудрецов, что он называет его богом. Ибо в человеческом языке не нашлось другого более значительного слова, которое могло бы передать подвиг того, кто разрушил веру в богов и раскрыл человечеству тайны природы?

Во времена Лукреция образованный римлянин, владевший наряду с родной латынью и греческим языком, мог познакомиться с сочинениями Эпикура в оригинале. Почему же Лукреций взял на себя гигантский труд изложить Слово Эпикура в поэме, насчитывающей 6128 стихотворных строк? Ответ на этот вопрос мы находим в поэме Лукреция «О природе вещей». Великое учение Эпикура, говорит поэт, изложено научным языком, который непонятен людям, не искушенным в философии. И они, эти люди, блуждая во мраке невежества, продолжают поклоняться богам и приносить им жертвы. Привлекательная поэтическая форма, в которую может быть облечено научное знание, по образному выражению Лукреция, подобна меду, которым мажут край ложки, чтобы сделать ребенку приятным горькое, но спасительное лекарство.

Разъясняя мысль Эпикура, Лукреций подчеркивал, что в мире нет чудес, которые можно было бы объяснить вмешательством богов. Молнии, гром, извержения вулканов, солнечные и лунные затмения, небесные радуги — все это естественные явления. Но ведь человек, могли бы возразить верующие, разве это не самое удивительное из чудес? Он-то ведь создан богами, ибо чем иначе можно объяснить его отличие от других животных и его власть над ними.

Отметая эти сомнения, Лукреций излагает учение Эпикура о начале жизни на земле и о первых людях. Первые организмы возникли в результате развития жизни на земле и отбора первичных телец без какого-либо влияния извне. Одни из них, неприспособленные, погибали, другие, обладавшие хитростью, ловкостью и проворством, выживали. Среди этих животных была и «древняя порода людей», кое в чем отличавшаяся от современной:

Первые люди, учил Эпикур, жили тем, что давала им природа, питаясь желудями, съедобными ягодами, мясом диких животных, за которыми они начали охотиться:

Потом, «в течение многих кругов обращения солнца», люди изобрели огонь, научились использовать шкуры животных для защиты от холода, строить жилища, разводить скот, выращивать растения. Они, первоначально объяснявшиеся знаками и грубыми нечленораздельными выкриками, выработали осмысленную человеческую речь. И всему, чего они достигли, они обязаны не богам, а самим себе. Не бог Прометей дал им огонь, а сами они его добыли, наблюдая за естественным огнем в природе. Всему, чего добился человек, он обязан самому себе. Боги тут ни при чем.

«Но откуда тогда появилась вера в богов, вера, которая присуща всем людям, отделенным морями и не знавшим друг о друге? — слышался Лукрецию тот же голос. — Не внушена ли вера в богов самими богами?»

Рассеивая и это сомнение, Лукреций, читая труды Эпикура, излагал его учение о возникновении религии. Религия — наследие тех далеких времен, когда люди, живя во мраке пещер, будучи беззащитными перед природой, в ужасе наблюдали грозные явления природы и, не умея дать им правильного объяснения, приписали их богам. Религия порождена страхом перед необъяснимыми явлениями природы и невежеством. Стоит правильно объяснить «природу вещей», как испарятся боги, подобно тому, как исчезают ночные тени при первых лучах солнца.

Поэма Лукреция завершается описанием страшной эпидемии чумы, поразившей Афины, город, в котором жил и учил Эпикур. Верный учению Эпикура, Лукреций объяснял болезнь не карой богов, а истечением мельчайших смертоносных семян. Эти семена — современная наука назвала бы их вирусами, — совершив далекий путь по воздуху и по воде, проникли в город и опустошили его страшнее, чем самый беспощадный враг.

Описанная Лукрецием чума обрушилась на Афины за 135 лет до того, как там поселился Эпикур. Писатель А. И. Домбровский передвинул чуму с 430 года до н. э. на 286 год до н. э. и заставил Эпикура действовать в соответствии со своим учением. Это не только не нарушило исторических условий, породивших философию Эпикура, но и лучше всего их объяснило. Точнее, чем чума, трудно объяснить состояние великого города в годы жизни Эпикура — бесконечные войны, ненависть граждан друг к другу, неумеренность, расточительность, погоня за богатством и славой. И именно это состояние породило «сад Эпикура», маленький зеленый оазис разума и спокойствия в больном и мятущемся мире.

Мир вражды и насилия вызывал у мыслящих людей, в качестве противодействия стремление к душевному равновесию и спокойствию, к разумному пользованию благами жизни, к человечности. И здесь нарисованный Анатолием Домбровским образ философа ни в чем не противоречит тому, что мы знаем об историческом Эпикуре, встретившем смерть с лицом, обращенным к жизни и друзьям, об Эпикуре, сказавшем: «Дружба обходит с пляской Вселенную, объявляя нам всем, чтобы мы пробуждались к прославлению счастливой жизни».

Время, в которое жил Эпикур, могло бы показаться одним из самых счастливых времен в истории античного мира, если сравнить его с временем жизни Лукреция — эпохой самых грандиозных и самых страшных в древности гражданских войн, когда целые армии граждан шли друг против друга, когда неистовая жажда власти и богатства делала смертельными врагами не только бывших друзей, но отца и сына, родных братьев.

Зная это, мы сможем понять появление во всем огромном римском государстве почитателей и последователей Эпикура. По словам одного из современников Лукреция, «целые города не могли бы вместить их». Крошечный сад Эпикура разросся до таких огромных размеров, что можно было думать, будто весь тогдашний мир устремился к нему в поисках тени и духовной пищи. И даже те, кто считали себя последователями соперника Эпикура — Зенона и называли себя стоиками, не могли не заметить колоссальной популярности Эпикура. Противник эпикурейского учения об атомах знаменитый римский оратор и государственный деятель Марк Туллий Цицерон вынужден был сказать, что «не только Греция и Рим, но также и мир варваров был поколеблен Эпикуром», и с горечью признать: «Народ с эпикурейцами».

Это была посмертная моральная победа Эпикура, подобная той, о которой рассказал Анатолий Домбровский в сцене разгрома сада Эпикура невежественной толпой и возвращение вожака этой толпы к Эпикуру с повинной.

Лукреций был единственным из эпикурейцев, который донес до наших дней величайшее наследие Эпикура. Рукописи Эпикура утрачены, но учение Эпикура, благодаря чудодейственной силе поэзии Лукреция, сохранилось в веках. Мысли Эпикура, влитые навечно в звучную форму латинского стиха, остались в памяти многих поколений напоминанием о свободе и дерзости человеческого духа. Эпикур и Лукреций, разделенные столетиями, слились в могучий и сверкающий сплав.

С появлением христианства учение Эпикура обрело непримиримых врагов. Ни одна из философий древнего мира так не противоречила христианским проповедям о загробном мире, где верующих и благочестивых людей ожидает воздаяние, а неверующих страшные муки. Эпикур и Лукреций были под запретом в христианском мире. Но все же и тогда любознательный школяр мог раздобыть свиток Лукреция, и мысль Эпикура обжигала его неправдоподобной достоверностью знания.

Сад Эпикура на несколько веков опустел. Но пути к нему не были забыты. В XII веке в богатом и просвещенном итальянском городе Флоренции появились люди, открыто называвшие себя эпикурейцами. Они учили, что нет никакого рая и все радости, на которые может рассчитывать человек, приходятся на его земную жизнь.

У великого флорентийского поэта Данте был близкий друг, тоже поэт, Гви́до Кавалька́нти, воспитанный в духе эпикурейского учения своим отцом. Изображая в поэме «Божественная комедия» загробный мир, Данте отвел Платону, Аристотелю и другим «языческим философам», жившим до христианства и не отрицавшим бессмертия души, особое место ада, где они жили, не зная мучений, Эпикура же и его последователей, в том числе старшего Кавальканти, заставил мучиться в ямах с неугасающим огнем:

Такова была сила ненависти в том мире, в котором жил поэт, к учению Эпикура. Данте вынужден был с этим считаться, вопреки своему преклонению перед античной культурой и чувству дружбы к Кавальканти. Таково христианское учение, на словах проповедовавшее дружбу между людьми, а на деле делающее их врагами.

Данте стоял на грани двух эпох — Средневековья и Возрождения. В эпоху Возрождения, бывшую временем почти всеобщего преклонения перед античной культурой, идеи Эпикура становятся известны уже не понаслышке и не по пересказам в произведениях Цицерона и других не запрещенных церковью древних авторов. В 1417 году из какого-то монастырского подвала была извлечена рукопись Лукреция и стала расходиться в свитках. Одних из поклонников античной культуры привлекала художественная форма, и они старались не вникать в содержание поэмы. Другие, правильно увидевшие в поэме изложение идей Эпикура, пытались доказать, что эпикуреизм не противоречит христианству. Гуманист Эра́зм Роттерда́мский даже уверял, что «христианин — лучший из учеников Эпикура».

Новое открытие античной мудрости совпало по времени с великими географическими открытиями. Гонимые ветрами наживы и жаждой странствий, каравеллы Колумба и Магеллана бороздили далекие моря, бросая якоря у материков, о существовании которых едва догадывались Пифагор и Аристотель, лишь теоретически допуская их существование. В скрежете первых печатных станков, в пламени костров инквизиции, под вой и улюлюканье мракобесов рождалась наука нового времени. Ее творцы протягивали через столетия дружеские руки к тем из античных мыслителей, которые предлагали материалистическое толкование мира.

Так Эпикур оказался у истоков новой астрономии, которая дала его идеям о мироздании строгое математическое обоснование и во многом пошла дальше его. Естественным развитием мысли Эпикура и его греческих предшественников о бесконечности Вселенной и множественности миров был вывод Николая Коперника о том, что Земля не центр Вселенной. Последователь Коперника — Джордано Бруно сочувственно относился также к учению Демокрита и Эпикура об атомах. 17 февраля 1600 года великий ученый был сожжен на костре на площади Цветов в Риме.

Через 19 лет еще одна казнь, на этот раз на площади французского города Тулузы. Лючи́лио Вани́ни был священником. Это не помешало ему исповедовать учение Эпикура и доказывать, что мир в целом един и вечен, не сотворен из ничего, что в мире нет божественных чудес и душа смертна. Мало того, Ванини написал сочинение «Об удивительных тайнах природы, царицы и богини смертных», в котором он, под видом опровержения Эпикура и других древних безбожников, излагал их взгляды.

Палач, прежде чем бросить «еретика и безбожника» Лючилио Ванини в огонь, вырвал у него язык.

Зрелище этой казни и весть о ней потрясли всю Францию. Но Пьер Гассенди́, молодой преподаватель философии в маленьком французском городке Эксе, продолжал с присущим ему рвением изучать труды Аристотеля и Эпикура. Аристотель, признанный католической церковью и представленный ею как непререкаемый авторитет во всех научных вопросах, не мог не вызвать у Гассендй ничего, кроме чувства протеста. Подлинного Аристотеля ни он, ни другие мыслители XVI–XVII веков не знали и не могли понять. Зато Эпикур, который трактовался отцами церкви как эгоист, развратник и безбожник, как исчадье ада, оказался при ближайшем знакомстве с отрывками его сочинений человеком благородной души и горячего сердца, а его учение о счастье — наивысшим из того, что было создано древними мудрецами в области морали.

В 1624 году, через пять лет после казни Лючилио Ванини, Пьер Гассенди́ написал обширный трактат «Парадоксальные рассуждения против Аристотеля», содержавший критику Аристотеля и восхваление Эпикура. Друзья, которых Гассенди́ познакомил со своим трудом до его напечатания, посоветовали ему сжечь пять первых глав трактата, где подвергался наиболее резкому осуждению Аристотель, если он не хочет попасть на костер сам. Гассенди́ последовал этому совету. Но и в искаженном виде трактат, раскрывавший эпикуреизм с неведомой людям того времени стороны, был встречен современниками с восторгом.

Один из читателей прислал автору в знак благодарности дорогой подарок — резной камень с изображением Эпикура и надписью: «Созерцай душу великого мужа, которая еще живет в этих чертах». Много лет спустя в другом сочинении Гассенди́ еще раз восславил Эпикура и подверг Аристотеля уничтожающей критике.

Последующие поколения также оценили научный подвиг Пьера Гассендй, который, по словам Маркса, восстановил эпикурейский материализм и освободил Эпикура от запрета, наложенного на него церковью и всем средневековьем.

Младший современник Пьера Гассенди́, выпускник Три́ннити — колледжа при Кембриджском университете — Исаак Ньютон читал Лукреция глазами физика, и поэма звучала вполне современно:

«Вещи, — должно быть, думал Ньютон, читая эти строки, — могут изнашиваться и разбиваться, но частицы их неизменны. Ибо если бы вода и земля состояли из старых, изношенных частиц, то они бы не имели своей обычной природы. Природа частичек должна быть постоянной. Изменения должны проявляться только в различных разделениях и новых сочетаниях и движениях таких постоянных частиц».

Движение частиц… А почему они движутся? Лукреций вслед за Эпикуром считал движение неотъемлемым свойством тел, связанным с их тяжестью и пребыванием в пустоте:

Прежде чем бросить свое знаменитое яблоко и открыть закон всемирного тяготения, Ньютон читал Лукреция. Но он не во всем согласился с ним, ибо у Лукреция тяготение — внутреннее движущее свойство материи, а не результат воздействия других тел.

Продолжателем идей античных материалистов был великий русский ученый Михаил Ломоносов. Работая в области физики и химии, он развивал атомистическую теорию Эпикура — Лукреция и на ее основании создал теории теплоты и газов. Мысли античных материалистов о сохранении вещества Ломоносов проверил опытным путем и придал им форму закона сохранения материи и движения. Опираясь на учение древних материалистов о единстве мира, Ломоносов сделал уступку религии и сохранил бога как «главного архитектора мира» и его всемогущего двигателя.

Занимаясь теорией металлов, Ломоносов обратил внимание на описание Лукрецием первого знакомства с металлами человека и перевел их. Так впервые устами Ломоносова Лукреций заговорил по-русски:

Знание основных философских положений Эпикура, некоторых выдержек из Лукреция, двух-трех анекдотов из античных биографий Эпикура — вот тот гимназический минимум, который был обязателен для каждого юноши, получавшего в первой трети XIX века классическое образование. Не было ничего удивительного, что Карл Маркс в гимназические годы читал Эпикура и Лукреция. Важнее было то, что первая его университетская работа, давшая ему докторскую степень, — диссертация о Демокрите и Эпикуре. Но самое главное заключалось в том, что дала эта диссертация Марксу, а вслед за ним нам.

Когда Маркс начинал свою работу об Эпикуре, он был сторонником идеалистической философии Гегеля. Завершив ее, он стал материалистом в понимании природы. Но не эпикурейцем! Ибо Эпикур принадлежал к числу тех философов, которые объясняли мир, а Маркс — к тем, кто его перестраивал. Эпикур и Лукреций помогли Марксу выработать материалистическое мировоззрение. Это было очень важное начало по пути становления марксизма как передовой научной теории пролетариата.

В конце XIX века и начале XX века, в связи со все возраставшей мощью рабочего движения, начинаются атаки на марксизм. Многие буржуазные теоретики обращаются к идеализму, и чаще всего к философии Гегеля, которую Маркс преодолел с помощью античной материалистической философии. Борясь с «новогегельянством», выясняя истоки марксизма, В. И. Ленин читает, перечитывает, конспектирует труды Гегеля. В некоторых местах форма конспекта становится тесна великому мыслителю. Изложение взглядов Гегеля прерывается страстной отповедью философу-идеалисту, не заметившему у Эпикура главное — «бытие вещей вне сознания человека и независимо от него», — и саркастическими замечаниями по адресу Гегеля, которому жалко бога, выброшенного Эпикуром за борт философии.

Лукреций, Джордано Бруно, Лючилио Ванини, Пьер Гассенди́, Исаак Ньютон, Михаил Ломоносов, Карл Маркс, Владимир Ильич Ленин… Таков неполный перечень имен тех, кто высоко поднял факел Эпикурова Слова и, вдохнув в него свое могучее дыхание, не дал ему погаснуть. К ним можно прибавить Чарлза Дарвина, Альберта Эйнштейна, советского физика Сергея Ивановича Вавилова и целую плеяду современных переводчиков и исследователей наследия Эпикура и Лукреция.

Наступит время, когда человек выйдет за пределы Солнечной системы и твердо станет на почву одной из планет, пригодных для жизни. Космонавты доставят туда земные растения и разобьют сад. Может быть, они дадут ему имя того, кто учил о множественности миров и бесконечности Вселенной.

Немировский А. И., доктор исторических наук