Далеко в черных скалах, граничащих с долиной, острыми пиками упирающихся в багровое небо, почти всегда было темно, и дым с гарью устилали все пространство на десятки метров над землей. И из этого мрака иногда выныривала огромная голова с огненными глазами, и бесследно скрывалась в нем вновь, будто мираж, рожденный причудливыми формами дыма. Даже в долине давно перестали вспоминать об аспидах и считали их лишь красивой легендой, преданием прошлого. Кто-то поговаривал, что они существовали на самом деле, еще задолго до капхов. Но большинство считало, что все рассказы о них были лишь отражением человеческих страхов, пририсовавших обыкновенным демонам огромные туловища с шипами вдоль позвоночника, изворотливые лапы с когтями и плюющиеся пламенем головы. И, конечно же, непроницаемо-черные крылья, поглощающие свет.

— Гарус, ти шаи кхра а'катон, — позвал голос. И голова вновь с любопытством вынырнула из дымного небытия.

— Это я, Гарус, — голос звучал глухо и устало.

— Я знаю, — оскалилась голова, — кто еще, кроме тебя, разговаривает с аспидами.

— Ты в хорошем расположении духа, как я погляжу.

— А чего мне грустить? В моем мире ничего не меняется. А в твоем?

— В моем, — эхом-полувздохом пронеслось меж скал в ответ.

— Ты зачастил.

— Раз в сто лет — по-твоему, зачастил?

— Эти ваши лета… Ты знаешь, как они мне чужды.

— А что в твоих скалах, Гарус? Чем измеряешь время ты?

— Размышлениями.

Гость усмехнулся, и оба они вновь замолчали, только вслед за головой из тумана теперь показалась длинная шея и мощное тело, которое мягко опустилось у ног пришедшего.

— Как ты выдерживаешь один?

— Я так давно сам, что уже не помню, как это — по-другому. Все стирается, даже наша вечная память, — голова повернулась и сплюнула в сторону порцию огня.

— Я помню, Гарус.

— Тогда твоя голова лучше, в моей слишком много гари, — чудовище скрылось на секунду в тумане и появилось снова, хлопнув в воздухе крыльями.

— Твои крылья — словно средоточие тьмы, затягивающие, как черные дыры.

— Полотна, хозяин, полотна, — поправил аспид. — Ты так поэтичен сегодня. — Его пасть раскрылась и схлопнулась с лязгающим звуком, а шея несколько раз вздрогнула, будто от кашля. Аспид смеялся. — Желаешь прокатиться?

— Да.

— Куда же?

— К горам Азура.

Чудовище покачало головой, выражая свое неодобрение.

— В тех горах есть нечто, что даже мои крылья не способны истощить.

— Разве может существовать подобное? — ухмыльнулся гость.

— Так ты знаешь, — произнес аспид и склонил огромную голову. — Потому и пришел? Потому, что больше никто не сможет и не посмеет приблизиться к нему?

— Вот видишь, мой мудрый Гарус, ты сам знаешь все ответы.

— Но я не знаю, зачем тебе это? Поделишься, скажешь старику?

— Не прибедняйся, из нас двоих не ты старик.

— Да уж, — и Гарус закашлялся, отплевывая сгустки едкого дыма. — Так все же?

— Не по годам ты любопытен.

— Лошадка ездовая в праве знать.

— Ты не устал еще играть?

— Нет, только ждать и спать.

Гость похлопал аспида по блестящей черной шее и улыбнулся.

— Пора прогуляться.

— Что ж, запрыгивай, — шея изогнулась под рукой хозяина и приблизилась к земле.

Гость легко оседлал аспида и провел ладонями по его идеальной шкуре, больше похожей на шлифованный гранит, такой же гладкой и отливающей.

— Мы не будем глупо смотреться? Ведь уже никто не верит в драконов, — заметила голова, повернув большой глаз к хозяину.

— Гарус, ты слишком мнителен.

— Весь в тебя.

— Иногда мне кажется, что языком ты хлопаешь куда лучше, чем крыльями.

Тело Гаруса напряглось, мышцы дернулись, и они легко взмыли в воздух, выныривая из клочьев тумана и временами снова погружаясь в его необъятные поля.

— Что тебе нужно от кокона? — голос аспида почти растворялся в тумане, и звуки оседали на предметах, словно капельки воды.

— Так ты знаешь о нем, старый прохвост. — Ник вздохнул, крепче ухватившись за шип на спине Гаруса, когда тот заложил очередной вираж.

— Знаю, — согласился аспид. — Так что тебе нужно?

— Смерти, — ответил Ник, и аспид едва не перестал махать крыльями, отчего они чуть не рухнули камнем вниз.

— Снова шутишь в своем отменном черном стиле?

— Нет, — Ник почти безразлично пожал плечами.

— Но почему? — голос аспида наполнился новыми оттенками и переливами, будто сотни глоток дули в тысячу труб разной величины.

— Не нужно демонстрировать мне свой громовой глас, Гарус. Мне просто все надоело.

— Настолько? — тело Гаруса изогнулось, словно он хотел заглянуть Абе прямо в глаза.

Ник вздохнул.

— То, чего я хочу больше всего, не выходит по-моему. А без этого я не хочу продолжать.

— В этом ты весь, — прокомментировало чудовище. — От начала и до конца. Готов создать другой мир, лишь бы все было по-твоему. А если и там не сложилось, что ж — в конце концов, можно и от этой затеи отказаться. Ты — большой ребенок, хозяин, просто большой ребенок.

— Дети тоже умирают, Гарус. Я слишком долго играл в эти игры.

— Но зачем кокон? Взойди на небеса, и светлые уничтожат тебя с превеликой помпой и радостью.

— Делать им на прощание такой подарок? Они не заслужили, — взгляд Ника засветился пренебрежением и легкой вариацией на тему высокомерия.

— А кокон чем лучше? Это ведь тоже творение их рук.

— Нет, если его кто и сотворил, то Он сам.

— Так вот оно что, — вздохнул аспид, — вот в чем настоящая причина. Ты ищешь покаяния у Создателя, и знаешь, что Он никогда не примет его у тебя, потому отправляешь ему дар, который нельзя вернуть.

— Много ты понимаешь, ящерица, — раздраженно откликнулся Ник.

— Много, хозяин. Лучше я скажу тебе это сейчас, чем ты поймешь то же самое, когда будет слишком поздно, и ты застрянешь в сияющей ловушке. Так что, возвращаемся? — голова мотнулась в обратную сторону.

— Нет.

— Значит, есть что-то еще? — после минуты молчания, наконец, снова не выдержал аспид.

— Кто-то.

— Пфф-ххх, — аспид едва не подавился, откашливая клочки дыма. — Быть не может.

— Как и аспидов, — тихо отозвался Ник — спроси у любого демона.

— Да уж.

— Что молчишь? — теперь через минуту не выдержал Ник, когда аспид так ничего больше и не добавил.

— А что тут говорить?

— Как — разбирать мои поступки, давать мне бесценные советы, комментировать.

— Раскаяние в купе с любовью… — аспид помолчал, — неизлечимо.