Ноги в считанные часы донесли ее до дома, и повсюду она видела одно и то же: траву, птиц, зелень и мирных людей. Никаких демонов или дрегов. Никаких следов лавы или базальта. Достигнув, наконец, озера, Лили замерла, вспоминая, какой оно всегда было непреодолимой преградой на ее пути. Теперь же прозрачная синяя вода радовала глаз и нисколько не выглядела опасной. На ощупь она оказалась холодной, а на вкус — пригодной для питья.

Парень на лодке причалил к берегу и улыбнулся.

— Прыгай, я перевезу тебя.

— А что случилось с дрегами? — не выдержала Лили.

— А, так ты из слуг, — подмигнул он. — Ничего, плавают теперь в озере, иногда выползают на берег. Пока живности вокруг хватает — охотятся на нее. На людей не нападают.

Восприняв молчание Лили за одобрение, парень продолжил:

— А я думал, ты из слоев. Тоже предпочитаешь дворец домикам?

— Что? — рассеянно спросила Лили.

— Здесь куча отличных комнат. Ничего общего с тем, что было. Больше никаких грязных подвалов и затхлых помещений: только простор и свет.

— А что с демонами? — спросила Лили.

— Демонов больше нет, — отмахнулся парень, направляя лодку правым бортом к берегу. — Ну, вот и приплыли. — Он выпрыгнул из лодки и помог выбраться Лили.

Дом и, правда стал пугающе белым и чистым. Лили не могла понять, зачем живому творению хозяина понадобилось меняться без него. Дом мог бы отразить удары каменного града сверху, изменения в долине и остаться прежним на своем незыблемом плато, но зачем-то подчинился всеобщей трансформации.

Лили вошла в парадные двери, а не в крохотную калитку и увидела широкую белую лестницу, подымающуюся вверх и на первом полупролете расходящуюся надвое.

— Есть еще боковые лестницы и куча промежуточных в середине, — прокомментировал парень за ее спиной, — но ты не заблудишься. Если что, спроси любого светлого — тебе подскажут.

— Светлого? — повторила Лили. — А кто управляет всем?

— Ангелы, — произнес парень, как само собой разумеющееся. — Они говорят, что у нас здесь не хуже, чем в раю, просто небесный город сейчас и так переполнен, а тут — пусто.

— Ангелы, — Лили вспомнила хищную улыбку Самаэля, и ей отчего-то стало грустно. Теперь, глядя на проходящих мимо людей и самого парня, приведшего ее в дом, она начала понимать, что ей это все напоминало: небесный город. И, увы, эти воспоминания она не могла назвать лучшими. Единственный, с кем она тогда общалась, был Паоло, потому что в нем, несмотря на его обязанности, по-прежнему оставалось что-то человеческое.

— А что теперь происходит с новыми душами?

— Отправляются к нам или наверх, — пожал плечами он.

— А злые? — не поняла Лили.

— Зла больше нет, — парень развел руки, словно говорил: «открой глаза, вот же оно — бывшее средоточие зла».

— Тогда откуда во мне эта боль? — подумала Лили, но не произнесла этого вслух.

— Ты ведь был слугой?

— Да, — кивнул он.

— Тогда ты должен помнить.

— О, нет, — он покачал головой. — Прошлое мы оставили в покое, чтобы оно больше не тянуло нас назад. Ты, видно, пропустила лекции, которые нам читали светлые. Тебе стоит поговорить с ними. Они научили нас, как отпустить тяжелые воспоминания и все плохое, чтобы жить дальше.

— Я поняла, — Лили подняла руку, останавливая его. — Пойду, посмотрю комнаты, — пробормотала она и пошла вверх по лестнице.

Найти нужный коридор было уже невозможно, потому что все они изменились, но Лили инстинктивно шла в правильном направлении, двигаясь ближе и ближе к бывшему сердцу дома. Широкий белый коридор, открывшийся прямо у цели, не порадовал ее. Заканчивался он двустворчатыми дверями почти во всю его ширину. Лили потянула ручку на себя и замерла на пороге.

Темные драпировки больше не укрывали стены, исчезли кресла, обитые бордовым бархатом, и диван с дутыми ножками, больше не было стола, за которым когда-то сидел Он. Кабинет утопал в светлых тонах. Мягкие бесформенные пуфы заняли место кресел, стены были окрашены в кремовые тона, белый стол с блестящей поверхностью заменил темное дерево прошлого, а белое мягкое кожаное кресло за ним пустовало.

За время, проведенное в пустыне, Лили примирилась со светом и еще раньше примирилась с тьмой. Она прошла через все и была в праве. Но то, что открылось ей на пороге кабинета, было кощунством. Ее память, самую дорогую комнату в доме, подменили безликим помещением, чуждой бледной безымянностью. Горе ударило ее так, словно с утратой его покоев, она потеряла еще одного близкого человека.

Лили с шумом втянула воздух, отворачиваясь и желая отказаться от увиденного, чтобы сберечь в памяти то, что ей было дорого.

— Светлейшего нет, — дружелюбно прощебетала ей милая девушка в бледно-голубом платье. — Но вы можете подойти попозже, думаю, или он, или кто-то из ангелов появится.

«Светлейший? Ангелы?», — мысли путались в голове Лили, — «слишком больно, боже, почему же все еще так больно…»

— Да, конечно, спасибо, — сумела она выдавить из себя вместе с улыбкой. А ноги уже несли ее к одной из башен, которые она видела снаружи. В этом смысле дом остался верен себе, и путь от кабинета до башни почти не изменился, если не считать преобладания все тех же белых оттенков.

Лили нужен был воздух. Она ощущала себя так, словно вот-вот потеряет сознание, упадет и отключится, хотя знала, что подобного не случится. Да и страшного ничего не произошло бы: с окружающей доброжелательностью, все, чем ей это грозило — что она окажется в свободных покоях на какой-нибудь кровати с белыми простынями, окруженная вниманием преображенных слуг или собратьев с небес. Ее почти не волновал вопрос о том, кто встал во главе этого филиала рая. Возможно, кто-то из Начал, или даже Престол. Только все это не имело для нее никакого значения. Лили упорно подымалась по мраморным ступеням, скользя рукой по шершавым камням. И с радостью встретила порыв ветра, ударивший ей в лицо, когда, наконец, выбралась наружу. Может, из-за пыли, витавшей в воздухе, после краха адского неба, но крыша башни, ее верхняя площадка была серой, усыпанной мелкими камнями и сохранила прежнюю форму. Невысокие бортики с зубцами увенчивали ее края. Лили подошла к одному из таких углублений и посмотрела сверху на расстелившуюся под ней долину. Больше не было ни черноты базальта, ни пульсирующих вен из лавы, рассекающих каменную твердь, ни темного неба с багровыми всполохами на горизонте, ни безграничной плиты, давящей своим весом на обитателей. Ничего подобного. Только зеленая трава, разбросанные тут и там домики, реки с прозрачной водой, и птицы, носящиеся в воздухе с громким щебетанием, напомнившим ей голоса птицеголовых демонов. Солнечные лучи падали сверху с безоблачного голубого неба, заставляя траву и воду, и крылья странных птиц переливаться.

— Нравится? — услышала она позади себя голос и, не оборачиваясь, могла с точностью сказать, кому он принадлежит. Ее светлому язвительному спутнику, сопровождавшему ее в последних передрягах.

— Нравится, — не оборачиваясь, отозвалась она, продолжая глядеть на долину, но в голосе не было той захватывающей душу радости, что в глазах парня-лодочника или девушки у кабинета, там звенели лишь колокольчики смирения и грусть. Тихое знание о том, что было дорого ее сердцу, несмотря ни на что, вопреки всем. Это и была ее суть — любить невозможное. Любить одновременно сверкающие небеса и затаившуюся темноту.

— Черта с два, — как всегда, выругался он, и Лили обернулась, чтобы сказать ему какую-нибудь ответную резкость: чтобы он не лез не в свое дело или катился ко всем своим ангелам, или еще что-нибудь в таком же духе, но слова застыли на губах.

Теперь она могла его видеть. Темные волосы отросли и почти доставали до плечей, их спутанная шапка казалась еще более неимоверной. А в остальном почти ничего не изменилось: правильные черты лица, прямой нос и эти разноцветные глаза, глядящие прямо в душу, насмехающиеся, пристальные. Голубой глаз смотрел на нее с нежностью, зеленый — вызывающе, будто провоцируя на новые колкости.

— Ник, — тихий изумленный вздох вырвался из ее груди. — Ник? — губы задрожали, не повинуясь, а глаза требовали ответа, не мираж ли он, не спятила ли она; взгляд застелили слезы, размывая контуры его лица.

— Так и будешь стоять? — Он сократил расстояние между ними, и теперь даже сквозь слезы, Лили могла видеть его, ощущать тепло, исходящее от его кожи.

От Ника шло мягкое свечение, и она знала, что каждый сантиметр его тела пропитан светом, но все же это был он, живой и невредимый, перед ней.

— Но твой голос, — вдруг спохватилась Лили, неверящим взглядом заново исследуя каждую деталь его лица.

— Это все, что ты заметила? — и вновь знакомая издевка, пересыпанная горечью. Лили хотелось стереть ее с этих губ, смести прочь своим дыханием. Но долгие дни одиночества будто удерживали, не позволяя приблизиться. Проклятые сантиметры, остававшиеся неизменными в течение месяцев, создавали прочную иллюзию непреодолимости. И Лили лишь бессильно застыла рядом с ним, ощущая его всем своим существом, веря в чудо и ничему не веря одновременно, боясь пошевелиться, чтобы не разрушить то, чем уже обладала — нежную хрупкость момента.

Его подбородок, его плечи, его грудь… Словно не было никаких месяцев между той секундой, когда они стояли под дождем и теперь, когда оба были на крыше. Словно время схлопнулось, и остались только он и она в сантиметрах друг от друга.

— Ты… ты стал светлым? — слова с трудом давались ей. — Ты все это время был со мной. Почему не сказал? — боль, мука, отчаяние, счастье — все смешалось в одном вопросе.

— А ты бы поверила, не видя меня? — его глаза стали серьезны, он больше не насмехался, а руки преодолели невидимую преграду и коснулись ее. Лили вздрогнула.

— Я получил свое отпущение, — проговорил он. — Нет, я не искал его, — усмехнулся он, глядя в изумленное лицо Лили. — Я устал быть собой. Искал выход, а нашел прощение. Кокон дал мне новую жизнь. — Он опустил голову, и темные локоны упали, закрывая его глаза. Отрывистые фразы жгли Лили кожу.

— Но весь твой мир и твои демоны… — прошептала она, боясь его ранить.

— Мир изменился, как и я, — Ник тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица.

— А Небирос, Самаэль? — в ее тихих словах звенела боль потери. Разве существовала судьба, в которой их гибель могла быть приемлемой ценой? Прах на поляне в парке, взгляд, брошенный Самаэлем на прощание…

— Ты не помнишь? — грустная улыбка коснулась его губ.

Перед мысленным взором Лили вновь пронеслось вспышкой воспоминание о фасеточных глазах и размытом ангеле, летящем рядом. Но она лишь покачала головой, пытаясь привести свои мысли в порядок.

— Я по-прежнему способен исправить некоторые ошибки, — произнес Ник, бросая взгляд на долину. — Только не тебя, — улыбнулся он, — тебя — нет.

— Небирос умер на моих глазах, — возразила Лили. — Ты видел, что от него осталось.

— Думаешь, я мог такое допустить?

Его вопрос выбил почву из-под ног Лили.

— Но если ты стал светлым, ты ведь не можешь… ты больше не властен…

— Лили, — его пальцы разжались, выпуская ее напряженные руки. — Я по-прежнему могу вернуть жизнь. Только без ненависти она зачастую принимает другие формы.

— Эти радужные стрекозиные крылья… — Лили замолчала на полуслове.

— Странно, правда? — кивнул он.

— А Самаэль?

— Во всей славе своей, как в дни творения, — усмехнулся Ник, но потом его челюсть сжалась.

— Что-то не так? — забеспокоилась Лили.

— Все так. Хотя, мне хотелось свернуть ему шею за то, что он едва не убил тебя в переходе.

— Он пострадал? — осторожно спросила Лили, боясь увидеть в его глазах страшный ответ, но они были спокойны.

— Нет, — покачал головой Ник, и его взгляд остановился на лице Лили.

Она тонула в его глазах. Ей хотелось говорить с ним часами, пока не закончатся все осмысленные фразы. Хотелось остаться слабой, беззащитной и нагой пред ним на темных простынях в его спальне. На бесконечном белом ковре из перьев, да где угодно — лишь бы он был рядом.

Он спас ее, опекал, остановил кровавую бойню на земле, вернул ей себя, оставив в пустыне и позволив Марку позаботиться о ней. Лили знала его абсолютным злом, перед которым склоняли головы демоны и время. Теперь так странно было смотреть на него и видеть сияющего ангела, каким он когда-то пришел в мир.

* * *

Никто не заметил, как реальность в этот момент запнулась на бесконечно малую долю секунды и потекла в двух направлениях. В одном из них она продолжила свой стремительный бег вперед, освободившись от тяжести второй вплетенной в нее линии. А во втором — замкнулась, вновь и вновь возвращаясь к началу искажения, чтобы со временем навсегда затухнуть и отойти в забвение.