Глава тринадцатая

Владимир Ходько

Не знаю, сколько времени мы безмолвствовали, переводя взгляд со священной чаши на Мерлина. Мы были оглушены, мы утратили дар речи. И что вообще можно сказать, когда тебе предъявляют величайший миф человечества, который, оказывается, не миф вовсе, а самая что ни на есть реальность?

Рассудок малодушно силился упаковать новое знание в корзину здравого смысла. Мистификация, гипноз, коллективное помешательство… да что угодно! Вот так взяли и рехнулись все сразу, рука об руку, плечом к плечу… И мерещится чёрт знает что: чародей, умерший полтора десятка веков назад, и чаша, в которую Иосиф Аримафейский некогда собрал кровь распятого Христа… В общем, доконал-таки Эйвбери… А на самом деле мы уже отдыхаем в палатах соответствующего отделения местной больницы, гостеприимно обёрнутые в смирительные рубашки, и грезим наяву. Ей-богу, в такое объяснение поверить проще, чем в Мерлина и Грааль. Хотя обидно, конечно…

Однако чаша невозмутимо мерцала с алтаря, и её тёплый свет нечувствительно растворял сомнения. Кому и зачем надо нас мистифицировать или сводить с ума таким изощрённым образом? Серёга, царство небесное, сейчас непременно сослался бы на Шекспира: «Есть многое на свете, друг Горацио…» Если отбросить версию группового безумия, оставалось одно: принимать происходящее к сведению и двигаться дальше. А для начала требовалось понять, что здесь вообще происходит. И как это связано с тем, что творится наверху, в кругу мегалитов. Не для того же нас перенесли в подземном святилище, чтобы любоваться Граалем и восторгаться долголетием старого чародея… Тогда для чего?

Мерлин терпеливо ждал, пока мы немного придём в себя.

– Я должен рассказать вам очень многое, – наконец произнёс он, борясь с одышкой.

– Да уж, сделайте одолжение, – пробормотала Айрин.

– И объясните, зачем позвали Энтони сюда, в гробницу, – сказал Вадим, хмурясь.

Мерлин кивнул.

– Терпение! – провозгласил он. – Для чего я пригласил юношу к себе, вы непременно узнаете. Однако начнём с другого. История началась невообразимо давно, по земному летоисчислению в самом начале новой эры…

Мы сидели за столом, возникшем из ниоткуда по мановению руки Мерлина. Тишину подземного храма нарушало только потрескивание свечей, наше дыхание и негромкий голос чародея. Он рассказывал о непостижимых вещах, и в его повествовании дела́ давно минувших дней поразительным образом вплетались в события дней сегодняшних.

…Да! Всё было именно так. Богатый и влиятельный член иудейского Синедриона Иосиф из Аримафеи с разрешения своего друга Понтия Пилата снял тело Иисуса с креста и похоронил в гробнице, когда-то высеченной в скале для самого себя. После того, как Иисус воскрес и вознёсся, Иосиф отбыл в Британию, увозя с собой бесценную реликвию – чашу, в которую собрал Христову кровь и которой молва позднее присвоила имя Святого Грааля, наделив при этом многими чудесными свойствами. Здесь, на островах, следы иудея затерялись.

Но легенда о Граале жила. Она утверждала, что чаша непременно будет найдена, и найти её сможет лишь тот, в ком соединятся воинская доблесть, телесная непорочность и душевная чистота вкупе с глубокой религиозностью. Только этому одновременно герою и праведнику Грааль позволит взять себя в руки, всякому прочему нечего и пытаться. И хотя желающих найти священный сосуд всегда хватало, поиски неизменно заканчивались неудачей. Герои в грубую эпоху раннего средневековья встречались нередко, а вот святых было маловато…

Но однажды в Камелот ко двору короля Артура явился юный рыцарь в красных одеждах – сэр Галахад. И Мерлин, умевший прозревать будущее, понял, что этому юноше предстоит совершить подвиг, равного которому ещё никто и никогда не совершал. Предчувствие мага подтвердило знамение, случившееся, когда Галахад усаживался за Круглый стол. Перед изумлёнными рыцарями неожиданно появилось видение прикрытой парчой чаши, стоящей на троне. «Это же Святой Грааль!» – вскричал сэр Ланселот.

Потрясённые рыцари тут же поклялись, что немедленно отправляются на поиски чаши и не будут знать покоя и отдыха, пока не найдут. Но Мерлин знал, что героем Грааля предстоит стать лишь одному из них – Галахаду. Внебрачный сын Ланселота, юноша с детства воспитывался в монастыре, отличался набожностью и жил праведно. Целомудрие сочеталась в нём с отвагой и доблестью рыцаря. И Мерлин предсказал, что Галахад превзойдёт своего отца.

Предсказание сбылось. На пути к Святому Граалю, сопровождаемый друзьями Персивалем и Борсом, Галахад совершил множество славных подвигов. В конце концов, он достиг замка Корбеник, где король Пелес хранил священную чашу, унаследованную от Иосифа Аримафейского. В тот миг, когда рука юноши коснулась Грааля, случилось чудо: рыцарям явился лик Христа, благословившего их…

Взяв чашу, воины покинули замок. По велению Господа отплыли они в город Саррас. Там, пройдя всяческие испытания, Галахад был избран королём. Однако его царствование длилось недолго, лишь год. Познавший тайну Грааля юный рыцарь не пожелал дальше жить. Каждый день возносил он мольбы Господу, и тот наконец прибрал Галахада, приславши за ним Иосифа Аримафейского со святым причастием. И не стало рыцаря. Исчезла и чаша…

Прерывая рассказ Мерлина, Айрин робко кашлянула и подняла руку, словно примерная школьница на уроке.

– Простите меня… – сказала она, розовея от смущения. – Но каким образом Грааль оказался у вас? Каноническая версия гласит, что в момент вознесения Галахада с небес простёрлась рука и забрала святую чашу. Да вы эту легенду, наверное, знаете…

Мерлин тихонько рассмеялся.

– Знаю, как не знать, – подтвердил он, вытирая уголки глаз белым платком, извлечённым из широкого рукава хламиды. – Я ведь сам её придумал и распустил по свету.

– Зачем? – изумлённо спросил Вадим.

– А чтобы никто на чашу не зарился, – с неожиданной жёсткостью ответил чародей. – Пока она здесь, в мире, охотники всегда найдутся. А так – ищи её в царствии небесном.

Буранов задумчиво посмотрел на старца.

– В наше время это называется оперативной дезинформацией, – обронил он. – Но как же было на самом деле? И кого вы боялись?

Откинувшись на спинку кресла, Мерлин одобрительно посмотрел на Михаила Михайловича.

– Правильно говоришь, мудрый человек Буранов, я действительно боялся, – сказал он. – Кого и почему – объясню дальше. А как было на самом деле… Это я вам сейчас покажу.

– Покажете? Да каким же образом? – изумился я.

– А вот таким… Вы только закройте глаза и сидите спокойно.

Повинуясь Мерлину, я зажмурился. Несколько секунд ничего не происходило, и я успел подумать, что у чародея что-то не заладилось. Потом вдруг в голове слегка зашумело, под сомкнутыми веками забрезжил слабый свет, и перед закрытыми глазами… нет, наверное, прямо в уме… возникла картина, заставившая вспомнить исторические фильмы, которыми я так увлекался в детстве. Прыжок через пропасть времени в обратном направлении…

Ретроспектива

Небольшая, погруженная в полумрак комната с низким сводчатым потолком и каменными выбеленными стенами. Обстановка проста: стол, несколько стульев, шкаф, комод. На столе стоит блюдо с фруктами, глиняный кувшин, деревянные кубки и массивный подсвечник с горящими свечами. Разожжённый камин вкупе с развешанным по стенам оружием довершают незатейливый интерьер.

У открытого окна-бойницы беседуют двое. Один – высокий молодой человек. Одет в длинную груботканую рубаху, поверх которой наброшен тёмно-коричневый плащ, ноги в туфлях из грубой кожи затянуты в плотные шерстяные чулки. Густые льняные волосы свободно падают на широкие плечи, красивое лицо с усами и небольшой бородкой кажется не по возрасту усталым и мрачным. Во втором собеседнике нетрудно узнать Мерлина, только сейчас это не дряхлый, с трудом передвигающийся старец, а человек в расцвете лет (если, конечно, чародея можно считать человеком). В густой бороде и тёмной шевелюре седина почти незаметна, а движения энергичны. Одет он, как и теперь, в просторную белую хламиду, голову прикрывает остроконечный колпак.

– Ты всё тот же, мальчик, – говорит Мерлин со вздохом, окидывая взглядом комнату. – Подумать только! Король благословенного города Саррас пьёт вино из деревянного кубка и живёт среди голых стен! Какая-то келья, словно и не уезжал из монастыря…

В ответ юноша вяло машет рукой.

– На что мне роскошь? – возражает он. – Быть королём я не хотел, но меня избрал народ… Есть большой зал, есть трон, и, если этого требуют дела́, я восседаю на нём с короной на голове. Ты говоришь, – келья? Да она мне стократ милей, чем тронный зал со всеми украшениями!

– Так ты жалеешь о прежней жизни? – спрашивает Мерлин, испытывающе глядя на собеседника. – Хотел бы вернуть её?

– Пожалуй, нет… что мне в прошлой жизни, – негромко говорит юноша. – Я вообще больше ничего не хочу, вот в чём беда. Телом я молод, а душой состарился. Иногда кажется, что в свои двадцать лет я уже всё испытал и всё знаю… Что со мной происходит? – горестно восклицает он в неожиданном порыве. – Объясни, Мерлин, ты стар и мудр. Если скажу, что устал жить, ты поверишь ли?

Мерлин долго молчит.

– Поверю, – наконец произносит он, и в голосе его звучит глубокая печаль. – Увы, поверю. Я ведь всё про тебя знаю, Галахад. Во всех твоих испытаниях и странствиях я незаметно был рядом. Я видел, как ты нашёл Святой Грааль, и уже тогда понял, чем эта находка для тебя обернётся. Видишь ли… – Он делает паузу, подбирая нужные слова́. – При всей чистоте, доблести и силе ты – простой смертный. Обладание священной чашей не для тебя. Знание всех тайн мира, которое она дарит своему владельцу – непосильная ноша для человеческих плеч. Ты просто изнемог до срока, мальчик. Родись ты чародеем, Грааль подарил бы тебе невиданную мощь. Но ты лишь человек и ты никогда не сможешь распорядиться попавшим в твои руки сокровищем. Обладание чашей сжигает тебя изнутри. Вот почему ты живёшь в унынии, безрадостно, и, проснувшись поутру, как избавления ждёшь ночи, которая подарит хотя бы несколько часов забвения от неизбывной тоски. От душевных мучений…

Галахад опускает голову и долго молчит. Мерлин подходит к столу, наливает вино в два кубка и один протягивает рыцарю.

– Выпей, мальчик, взбодрись немного…

– Вино меня больше не пьянит, – бормочет Галахад, но всё же подносит кубок к бледным губам.

– Надо бы тебе бежать от Грааля, – продолжает Мерлин, и чувствуется, что каждое слово даётся ему с трудом. – Но пока жив, ты никогда не сможешь расстаться с чашей. Ты обречён страдать. Прости, что говорю это, но я должен. Между чашей и её владельцем существует незримая нить, и нить эта прочнее любых цепей. И разорвать её никто на земле не в силах…

– А на небесах? – неожиданно спрашивает Галахад.

Мерлин смотрит на него с болью и нежностью.

– Мальчик… – говорит он. – Разве твои мольбы к Господу для меня секрет? Разве для меня тайна, как часто и горячо ты просил, чтобы Он тебя прибрал? Знай же, Галахад: ты услышан.

Брови Галахада взлетают вверх.

– Я услышан? – повторяет он, запинаясь. – Ты уверен в этом?

– Да! Мне было знамение, после которого я понял: скоро, очень скоро Он тебя призовёт. Твоим страданиям будет положен предел, и одним доблестным рыцарем в Британии станет меньше… Что делать! Не для земной жизни ты был рождён, для небесной…

Просиявший Галахад падает на колени.

– Благодарю тебя, Господи! – шепчет он, простирая руки.

– Однако я приехал не только для того, чтобы сообщить эту весть, – продолжает Мерлин, устало присаживаясь на стул. – Давай подумаем вот о чём… Волей судьбы и собственных достоинств ты стал обладателем бесценной реликвии. Но что станет с Граалем, когда ты… когда ты уйдёшь? Понимаешь ли, что ты в ответе за чашу с Христовой кровью и должен распорядиться ею по совести и разуму? Ты даже не представляешь, насколько это важно…

Поднявшийся с колен Галахад заметно смущается.

– У меня не было времени подумать об этом, – говорит он, словно оправдываясь. – Но я знаю, что делать. Я унесу её с собой! Место Грааля на небесах, а не в мире, погрязшем во всех смертных грехах. Какое счастье, что я покидаю его!..

Мерлин качает головой.

– Ты сказал не подумав, Галахад, – произносит он сурово. – Мир, может быть, в грехах и погряз, однако он населён людьми. Каждый из них несовершенен, это правда, но каждый имеет право жить, любить и надеяться. А что, если Грааль способен им в этом помочь? А если высшее предназначение чаши в том и состоит, чтобы сберечь род человеческий? Вспомни, христианин, ради кого Иисус принял крестные муки…

– Ты хочешь, чтобы я оставил чашу здесь, на земле? – изумлённо спрашивает Галахад. – Но зачем? И кому я её могу доверить?

Поднявшись, Мерлин кладёт руку ему на плечо.

– Мне, – коротко говорит он.

Наступает долгая пауза. Удивление на лице рыцаря сменяется задумчивостью. Он пристально смотрит на чародея, словно заново изучает его.

– Зачем тебе Грааль? – настороженно спрашивает он.

– Успокойся, мальчик, – говорит Мерлин с невесёлой улыбкой. – Я вовсе не собираюсь использовать чашу, чтобы завоевать мир. Напротив! С помощью Грааля я хочу его спасти.

Ты знаешь, что Британия изнемогает под пятой нечисти. Все это знают. Люди в деревнях рождаются и живут в страхе, да и в городах не намного лучше. Встав поутру, никто не может быть уверен, что увидит следующий рассвет. Оборотни рядятся под обычных мужчин и женщин, колдуны и ведьмы запугивают целые провинции, вампиры сеют смерть от Корнуолла до Оркнейских островов. Тебе приходилось видеть трупы людей, в чьих жилах не осталось ни капли крови? А селения, мгновенно вымершие от невиданного и нежданного мора? А чудовищные ураганы, которые играючи выкорчёвывают вековые дубы? Никакими естественными причинами такого не объяснить. Я это видел, мальчик… и многое другое видел тоже. Никогда не забуду разрытой могилы в Эбораке. Рядом с ней валялось извлечённое из гроба тело – раздетое, истерзанное, с оторванной головой. Месть и назидание другим! Ведь, рассказывали, в смертный час этот человек пытался отбиться от вампира осиновым колом…

Чародей умолкает и проводит рукой по лицу. Наступает долгая пауза, которую один из них прервать не спешит, а другой не решается.

– Адская саранча всё явственнее показывает когти, – наконец говорит Мерлин. – Шаг за шагом она подминает под себя острова́, устанавливая свои порядки и правила, и горе тому, кто вздумает сопротивляться. Хотя о каком сопротивлении может идти речь? Простой человек тут бессилен. Ещё немного, каких-нибудь двадцать-тридцать лет, и чёрный ужас окончательно возобладает. Нечисть необратимо размножится, короли и герцоги станут её вассалами. Она будет беспрепятственно собирать дань кровью и жизнями – это главное, что ей нужно от людей.

Осознав глубину пропасти, я основал Орден белых друидов и объявил нелюдям войну, – провозглашает он, повысив голос. – Король Артур мой замысел втайне поддержал. Увы, ничем, кроме доброго слова и толики средств, помочь он не в состоянии. Против тёмной рати все рыцари Круглого стола не в помощь.

– А церковь? – хмуро спрашивает внимательно слушающий Галахад.

Мерлин качает головой:

– Церковь слишком молода и неопытна, чтобы противостоять натиску дьявольских отродий. Пастыри становятся их жертвами, как и прихожане. В поисках спасения люди бегут в храмы, это правда, но и там не находят защиты. В одну каледонскую часовню ворвались чудовища, растерзали два десятка человек и выгрызли сердце у священника, пытавшегося остановить их молитвой… Когда-нибудь церковь выстрадает слова́ и ритуалы, которые смогут останавливать нелюдей. Когда-нибудь она научится превращать свою святость в оружие. Так будет. Но пока…

– Ну, а твой Орден? Что он может?

– Мы достаточно сильны, чтобы бороться с нечистью, – задумчиво говорит Мерлин. – Тёмной силе мы противопоставляем силу светлую, идущую от природы – от солнца, лесов, холмов, рек. На то мы и друиды. Наши чары убивают нечисть везде, где только она встречается. Кроме того, мне удалось создать несколько амулетов, которые разят нелюдей наповал. Но их слишком много! – почти выкрикивает он вдруг, сжимая кулаки. – А в последние годы появились твари, которым и вовсе нет названия в человеческом языке. Мы не успеваем их уничтожать. И мы тоже несём потери! Что толку выигрывать отдельные битвы, если нет сил, чтобы выиграть войну?

Словно обессилев от неожиданной вспышки, чародей снова садится и залпом пьёт вино. Галахад смотрит на него в замешательстве.

– Вот оно как, – бормочет он. – Конечно, в монастыре мне много рассказывали о происках нечистых, да и в странствиях насмотрелся всякого, но чтобы всё было так плохо….

– Всё гораздо хуже, – горько возражает Мерлин. – Я не рассказал тебе и сотой доли того, что творится вокруг. Орден бьётся с нелюдями один на один, и нам, как воздух, необходим союзник.

– И поэтому ты хочешь, чтобы я передал тебе…

– Ну, конечно! – перебивает Мерлин. – Нашим союзником станет Грааль.

– Но каким образом?

– Испускаемые чашей незримые лучи святости поражают нечисть. Попросту говоря, в этих лучах нелюди горят, как просмолённые факелы. С Граалем мы пройдём всю Британию, от провинции к провинции, от острова к острову, и очистим землю от адских полчищ. У меня есть план действий, который теперь не время и не место излагать, но главное я сказал. И тогда мы выиграем эту войну, мальчик…

Опустив голову, Галахад напряжённо думает. Затем произносит:

– Ну, предположим… Я знаю и люблю тебя много лет и, конечно, доверяю. И ты чуть ли не единственный в мире, кому я мог бы оставить Грааль. Но как ты себе это представляешь? Только не обижайся, но ты же друид, языческий жрец, а чаша – христианская святыня. Она просто не дастся в твои руки. Хуже того: она тебя может поразить…

– Не думаю, – серьёзно говорит Мерлин. – Чаша в каком-то смысле разумна. Не зря ведь у неё появилось имя собственное – Грааль. Она не отвергнет того, кто борется с чёрной силой. Скажу больше: в этой войне Граалю предстоит стать не только оружием, но и знаменем… Впрочем, что рассуждать? Давай сделаем опыт! Если чаша позволит взять себя в руки, значит, я прав, и ты с чистой душой можешь доверить её мне. Если же поразит… ну, так тому и быть. Я готов рискнуть.

– Договорились, – решительно произносит рыцарь.

С этими словами он подходит к шкафу и без видимых усилий сдвигает в сторону. Взгляду открывается небольшая дверь в стене, ключ от которой Галахад снимает с шеи. А за дверью, в глубокой нише, установлен миниатюрный деревянный алтарь. Его венчает металлическая чаша на высокой ножке, инкрустированная самоцветными камнями. Рыцарь крестится и преклоняет колено.

– Здравствуй, Грааль, – шепчет он.

При виде хранителя чаша начинает сиять мягким тёплым светом.

Поднявшись, Галахад пропускает Мерлина. Чародей в свою очередь низко кланяется чаше, без колебаний протягивает руку, бережно снимает с алтаря… И ничего не происходит! Грааль спокойно лежит в ладони мага, только свет его немного тускнеет. Рыцарь следит за происходящим, затаив дыхание.

– Я был прав, – говорит Мерлин, чуть задыхаясь, и только теперь становится ясно, как он волновался. – Чаша признала меня. Что скажешь, Галахад? Ты согласен доверить мне Грааль?

Рыцарь пожимает плечами:

– Если чаша сделала выбор, как я могу возражать, – произносит он, глядя в пол.

– В твоих словах звучит ревность, – негромко замечает Мерлин, качая головой. – Но на что обижаться? Я сказал, что чаша признала меня, однако вернее сказать – признала дело, ради которого я за ней пришёл. И тут уже неважно, язычник я или христианин… Притом она чувствует, что ты уже почти на небесах, Галахад. А её удел стоять на страже мира земного…

Юноша поднимает голову.

– Быть по сему, – говорит он, протягивая старому чародею руку.

Вадим Телепин

Глаза я открыл, но во мне ещё звучал голос христианского рыцаря, нашедшего Грааль и вознесённого на небо. Несчастный Галахад… Или счастливый? Он выполнил своё предназначение и ушёл туда, куда так стремился. Чародей Мерлин принёс ему поистине хорошую весть…

Взгляд упал на Энтони. Он сидел зажмурившись, и на юном лице застыло странное выражение – смесь усталости и задумчивости, а губы тронула печальная улыбка. Он словно спал, и сон его уж точно был не из весёлых. Я с мимолётной жалостью подумал о том, сколько парень вынес за последние три дня – это в свои-то цыплячьи восемнадцать лет. Но сейчас Энтони выглядел старше, намного старше. Эйвбери, будь он проклят! День за год, не меньше, а то за два…

Постой, постой…

То ли случайно увидел юношу в непривычном ракурсе, то ли мистическая атмосфера подземного храма обострила мысли и чувства – не суть. Однако я неожиданно понял, кого мне напоминает Энтони. Понял – и похолодел.

Внутри что-то оборвалось. Ну, конечно!

Высокий лоб, светлые волосы, овал лица, очертания носа и рта – разрозненные детали наконец-то сложились в единую картину. Я вдруг всё вспомнил и узнал…

Нет, нет и нет! Этого не может быть! Такие чудеса чересчур даже для Эйвбери… Но внутренний голос буквально кричал, что я не ошибаюсь.

Оглушённый открытием, я невольно сжал виски и почувствовал, что бледнею.

Михаил Буранов

Из омута веков меня выдернул встревоженный голос Ходько:

– Эй, Вадим, что с тобой?

Встряхнувшись, я открыл глаза. Схватившийся за голову Телепин застыл в напряжённой позе – белый, как бумага, с остановившимся взглядом, и только губы дрожали, словно полковник тщился что-то сказать. Я взял его за руку – пульс молотил сумасшедше. Неужели на боевого тренированного человека так плохо подействовало ментальное путешествие в прошлое? Но мы же с Ходько в порядке, и Айрин с мисс Редл выглядят нормально, и Баррет с Вильямсом…

– Оставьте вашего друга, – спокойно велел Мерлин. – С ним всё хорошо, беспокоиться не о чем. Ведь правда, офицер Телепин?

С этими словами он пристально посмотрел на Вадима. Похоже, взор чародея подействовал на полковника терапевтически. Он обмяк и даже сделал попытку улыбнуться.

– Всё нормально, ребята, не переживайте. Просто всё как-то сразу навалилось, сплошные неожиданности, и вообще… – пробормотал он.

Этот детский лепет был совершенно не в духе Телепина. Он явно не договаривал, и мне отчего-то показалось, что Мерлин знает истинную причину внезапной слабости, разбившей нашего товарища. Однако по каким-то причинам оба не считают нужным объяснить ситуацию. Ну, что ж… Пожав плечами, я повернулся к чародею:

– Ну, коли всё нормально, то и хорошо («А коли всё хорошо, то и нормально», – буркнул Ходько, подозрительно глядя то на Мерлина, то на Телепина). Давайте вернёмся к главному. Вы объяснили, как чаша попала к вам, но это же только предыстория. Вы действительно хотели с Граалем наперевес пройти по всей Британии?

Мерлин отрицательно покачал головой:

– Нет, конечно. Я сказал Галахаду лишь часть правды. Для нечисти Грааль на самом деле губителен, однако в моих планах чаше отводилась гораздо более важная роль, нежели простой карающий меч для вампиров, оборотней или гоблинов…

… Откуда они берутся? Из каких щелей лезут в мир? Где их логово?

Эти вопросы не давали Мерлину спать. Друиды убивали нелюдей не покладая рук, но тех словно и не убывало. И чародей всё отчётливее понимал, что в конце концов справиться с чёрной саранчой можно лишь одним способом. Во что бы то ни стало надо найти бесовское гнездо и уничтожить его. Временами Мерлину мерещился огромный котёл, полный адского варева – из него-то выплёскиваются и растекаются по земле ядовитые нечистоты. Ну, пусть не котёл… Но есть же место – не может не быть! – где нелюди спариваются и в немыслимых количествах размножаются на погибель рода человеческого. Где оно?..

Прорицатель и ясновидец, Мерлин до изнеможения колдовал, пытаясь найти ответ – и не находил. Заклинания, обряды и жертвоприношения не работали. Правда, он знал один способ разгадать тайну, однако даже ему, сильнейшему из чародеев, прибегнуть к такому было страшно. Риск погибнуть превышал возможность получить ответ, но разве дело только в этом? Есть бездны, куда лучше не заглядывать, и высо́ты, на которые лучше не взбираться…

И всё-таки однажды он решился.

Это случилось в тот день, когда погиб Тидвал – молодой друид, лучший из учеников Мерлина. Старый маг любил его, как сына. Смельчак в одиночку вступил в бой с дюжиной злобных фейри и, хотя сумел уничтожить больше половины, остальные его одолели… Оплакав юношу и предав бездыханное изуродованное тело погребальному огню, белый от горя Мерлин удалился в свою пещеру. Покуда собратья по Ордену с чашами эля в руках справляли поминальную тризну, чародей, распростёршись ниц, воззвал к богине Каридвен.

Опасное это было решение – вот так, напрямую, через особое заклинание обратиться к самой могущественной из небожителей. Взбалмошность и непредсказуемость Каридвен равнялись её божественной мощи. Не зря ведь у неё существовало три ипостаси: юной прекрасной девушки, зрелой женщины-матери и отвратительной старухи. Разгневавшись, что её потревожили, вполне могла поразить воззвавшего к ней Мерлина. А могла и сжалиться: раскрыть мучившую тайну, ибо всё на свете ей ведомо.

Повезло, сжалилась…

Через час Мерлин, шатаясь, вышел из пещеры и рухнул на руки подбежавших к нему друидов.

…Даже теперь, спустя полтора десятка веков, при одном лишь воспоминании о том дне голос чародея предательски задрожал. Ужас, рождённый давними словами богини, вновь вспыхнул сквозь пепел времени.

Поведала она, что с тех пор, как стои́т земля, в мире существуют несколько особенных мест. В этих местах земная твердь изнутри соприкасается с вратами преисподней. Почему и кем так устроено, не знают и боги. Зато они знают другое: оттуда, из тёмных недр, адские силы в любое время и в любом количестве проникают в мир. Бессчётно! И получается, что сражаться с нелюдями просто бессмысленно. А значит, страх и горе в мире неизбывны.

– Одно такое место есть в Британии, – говорил Мерлин, полуприкрыв тяжёлые веки. – Вы знаете его как Эйвбери, хотя полторы тысячи лет назад оно звалось по-другому. Люди вот уже много веков стараются понять, откуда на равнине взялись огромные каменные глыбы, обтёсанные и выстроенные в гигантские кольца в ту пору, когда человек ничего тяжелее собственного веса и поднять-то не мог. Я сам ломал над этим голову. Ясно, что без небесного вмешательства не обошлось, но кому понадобилось? Зачем? Что ж, Каридвен объяснила и это…

Оказалось, всё просто. Бог потустороннего мира Бран позаботился о своих подземных детищах. Он специально огородил глыбами место, откуда нечисть проникает на землю. Он сделал это, чтобы чёрные полчища, насытившись и собрав кровавую дань, легко могли найти обратный путь в своё логово. Заметные издали глыбы – вешки для нелюдей. Можно сказать, маяки…

– Действительно, как просто, – ошеломлённо пробормотала Айрин.

Я невольно почесал в затылке. Ну да, проще не бывает… Врата ада, огороженные многотонными мегалитами, которые невесть когда, играючи, установил кельтский бог, покровительствующий адским силам. «Есть многое на свете, друг Горацио…» Стоп! А откуда же тогда?..

Баррет, что называется, снял вопрос с языка.

– Но откуда же тогда взялся Стоунхендж? – в полном недоумении спросил он. – Или там находится ещё одна дверь в преисподнюю?

Чародей неожиданно хмыкнул:

– Нет там ничего. Это уже мы, друиды, своими силами из древних камней соорудили. Потом. Пришлось, конечно, потрудиться…

– Зачем?!

– Ну, как же… Получился такой, что ли, обманный маяк. Нечисть, она же безмозглая. Видит глыбы, ну и стремится к ним. А мы там устроили постоянную засаду с моими амулетами. Сколько мы в Стоунхендже нелюдей – сытых, отяжелевших – уложили, и не сосчитать. Не все, конечно, клевали на обман, однако хватало, хватало…

Джозеф Баррет

Ай да Мерлин! Простая военная хитрость, а сколько веков человечество ломало голову, стремясь разгадать тайну Стоунхенджа… Мегалитическое капище для языческих обрядов, обсерватория друидов… А вот ловушка для нелюдей – не угодно ли?

Беда в том, что сплошь и рядом мы пытаемся объяснить необъяснимое исключительно в рациональных категориях, так сказать, в рамках здравого смысла. Рамки же эти надо время от времени раздвигать, иначе мы никогда не поймём, куда исчезла Атлантида, почему объявленные шарлатанством факты телекинеза и телепатии исчисляются тысячами, а версия происхождения человечества от Адама и Евы не столь безумна, как может показаться на первый взгляд. Я с мимолётным удовлетворением подумал, что о сверхъестественной природе мегалитов Эйвбери говорил изначально, хотя и не мог, разумеется, представить все детали…

Задумавшись, я чуть не пропустил дальнейший рассказ Мерлина.

– …И тогда я спросил Каридвен: «Как преградить путь адской лавине? Как остановить чёрный поток, извергающийся в мир?» «Никак, – ответила богиня. – Для этого и всех ваших сил не хватит. Ты сильный чародей, но ты никогда не победишь преисподнюю. Особенно теперь, когда её мощь соединилась с мощью земной союзницы-ведьмы». «О ком ты говоришь?» – спросил я, начиная догадываться и ужасаясь своей догадке. «Ты её знаешь. Это фата Моргана…»

Знал ли я фату Моргану? О да!

Старшая единоутробная сестра короля Артура, земное воплощение Морриган – богини войны и смерти. Могучая колдунья, понимавшая секреты звёздного неба, умевшая летать вороном и превращаться в паука. Порождение мрака в образе ослепительно красивой женщины, совратившее немало достойных рыцарей и сделавшее из них подручных в самых грязных делах. Исчадие тьмы, сеющее вокруг беду и смерть …

Впервые мы столкнулись, когда я воспитывал юного короля Артура. Моргана вмешивалась, как могла, и делала всё возможное, чтобы склонить младшего брата ко злу и насилию. Надо признать, увы, что отчасти она преуспела. Под влиянием её чар Артур надругался над собственной сестрой Морхауз, и от этой кровосмесительной связи родился Мордред, королевский сын и одновременно племянник, впоследствии погубивший собственного отца-дядю. Ужаснувшись, я сумел прогнать фату, и тем самым уберёг Артура от новых преступлений, наставив его на стезю рыцарской доблести и чести. Этого Моргана мне простить не смогла и объявила чародея Мерлина кровным врагом на все времена. С тех пор я всегда был настороже и благодаря этому избежал нескольких покушений. Скажу откровенно: если бы я мог, я бы сам её уничтожил без малейших угрызений совести, как уничтожают гадюк. Но её мощь не уступала моей, а кое в чём, пожалуй, и превосходила. Это ведь только в сказках добро всегда побеждает зло…

Удивился ли я, услышав от Каридвен о союзе Морганы-Морриган с преисподней? Пожалуй, нет. Фату всегда пожирало дьявольское тщеславие и властолюбие. Она и за Артура-то боролась, за его ум и душу, чтобы стать при нём некоронованной владычицей Логрии, а потом и всех островов. А тут выигрыш мог быть больше, неизмеримо больше. О чём она думала? Наверно, о том, что, направляя тёмные полчища в королевства и герцогства, она смертельно запугает правителей и народы и, благодаря этому, установит в измученных, обескровленных государствах свою власть. И так шаг за шагом, всё дальше и дальше…

Ну, а в чём был интерес нелюдей? Чего они хотели от фаты? Каридвен объяснила и это. Нелюдям очень мешал мой Орден. Белые друиды были многочисленны и сильны. Если бы за спиной нечисти не зияли открытые врата ада, война вполне могла сложиться в нашу пользу. От Морганы ждали, что она сумеет найти способ уничтожить Орден, стоящий на страже мира. Не сомневаюсь, что в ту пору старая ненависть фаты ко мне утроилась. Будь у неё душа, она бы охотно обменяла её на мою голову…

Мерлин закашлялся и умолк. Слабым движением руки он извлёк из воздуха прозрачный кубок, наполненный тёмно-янтарной жидкостью. Такие же кубки появились напротив каждого из нас на столешнице.

– Угощайтесь, – сказал чародей. – Проясняет ум и даёт новую энергию.

– Что это? – подозрительно спросила мисс Редл.

– Добрый британский эль по стародавнему рецепту. Его, кстати, очень жаловал отец Артура Утёр Пендрагон…

Я пригубил. Отменный был напиток, что и говорить: душистый, с полынной горчинкой, чуть хмельной, очень свежий на вкус. Пришлось по вкусу и другим. Даже мисс Редл, осторожно попробовавшая эль, быстро одолела кубок. Я сразу почувствовал себя намного бодрее, да и сотоварищи тоже, судя по их заблестевшим глазам. Сидевший столбом безучастный Телепин (чёрт возьми, что же с ним творилось?) разрумянился и принял более свободную позу.

– Я, кажется, начинаю понимать, зачем вам понадобился Грааль, – осторожно произнёс Буранов, отставляя кубок.

– Ну, конечно! – живо откликнулся Мерлин и даже пристукнул кулаком по столу. Добрый старый эль, кажется, влил в него новые силы. – В те дни я был в небывалом отчаянии. Душило чувство обречённости. Я понял, что бороться с тёмной силой, в сущности, бесполезно: она неисчерпаема. Оставалось лишь два выхода: либо рано или поздно пасть в безнадёжной битве, либо бежать с островов куда глаза глядят. Первое бессмысленно, второе – постыдно…

Но однажды мне было знамение. Не берусь судить, какие высшие силы явили его, но наверняка светлые силы. Я вдруг увидел грядущую судьбу Галахада. Увидел и то, что святая чаша остаётся без хранителя. И сам собой мгновенно родился план, как с помощью Грааля выиграть почти проигранную войну.

Остальное вы уже знаете. Навестив Галахада, я открыл ему будущее и убедил оставить чашу мне…

– Это мы знаем, – согласился Ходько. – Кое-кто (он скосил глаза на Буранова) уже и догадался, для чего вам понадобился Грааль. Для всех прочих прошу пояснить.

– Охотно, – сказал Мерлин, откидываясь на спинку кресла. Голос его понизился до торжественного шёпота: – С помощью Грааля я наглухо запечатал вход в преисподнюю. Чаша перекрыла нелюдям путь в мир, вот и всё.

Из экстренного видео– и радиообращения премьер-министра Альбиона Уильяма Хэррингтона к нации

(июнь 2010 года)

– Мужчины и женщины Альбиона! Британцы и британки! Собратья мои!

Случилось то, что рано или поздно должно было случиться: нам предъявлен ультиматум. Используя ничтожный повод и ещё более ничтожные обвинения, руссофранки требуют, чтобы им разрешили оккупировать часть нашей страны. При этом они не скрывают, что оккупация свершится даже без всякого разрешения – при помощи грубой силы.

Вековая ненависть России и Франции к Альбиону общеизвестна. Сегодня она получила новое, я бы сказал, исчерпывающее подтверждение. Врагам недостаточно Парижского трактата, им уже мало повседневного контроля со стороны стационарной миссии ООГ, они покусились на наш суверенитет. И я вместе с вами сегодня говорю руссофранкам: хватит! Мы долго терпели постоянное вмешательство в наши дела, ограничение экономической деятельности, унизительный запрет на создание полноценной армии. Но сейчас речь зашла о введении на территорию Альбиона оккупационного корпуса, и этого терпеть больше нельзя, если только мы хотим остаться самими собой и сохранить национальное самоуважение…

От вашего имени я отклоняю предъявленный ультиматум. Вооружённые силы и органы внутренних дел Альбиона приведены в состояние боевой готовности. Они отразят нападение руссофранков. Враг увидит, что мы гораздо сильнее, чем он представляет. И я хочу, чтобы вы знали: в этот грозный час мы не одиноки. Решительный протест франко-российскому союзу уже заявили Северная Америка и Япония, готовятся демарши и со стороны других стран. Не сомневаюсь, что нам будет оказана всесторонняя помощь. Мир устал жить под пятой союзников…

Его величество король Альбиона Филипп Третий полностью разделяет мою позицию. Она проста: сражаться, сражаться и сражаться. Если понадобится, мы укрепим вооружённые силы созывом народного ополчения. Каждый выигранный нами день будет приближать поражение руссофранков. Чем дольше продлится наше сопротивление, тем вероятнее победа Альбиона. Время работает на нас, помните это, дорогие собратья…

 

Глава четырнадцатая

Владимир Ходько

О как! Чаша перекрыла нелюдям путь в мир? Мне показалось, что я ослышался…

Айрин в возбуждении даже привстала.

– Но каким образом? – изумлённо спросила она. Глаза её округлились, красивые, мягкие, как шёлк, рыжие волосы взъерошились, милое лицо от волнения побледнело, и я вдруг почувствовал, что защемило сердце. Невольно и не вовремя. Влюбиться при исполнении – такого со мной ещё не случалось…

– Видишь ли, девушка Мэддокс, я узнал, где находятся адские врата, – мягко сказал Мерлин, жестом приглашая Айрин сесть. – Мне удалось проследить путь, которым возвращалась стая оборотней. Они выбежали на равнину посреди глыб, приблизились к могильному кургану и скрылись в нём. Выждав момент, я тоже проник внутрь. Оказалось, в гробнице есть два уровня. Первый – обычная могильная камера. Жители тогдашнего равнинного поселения даже хоронили в ней своих покойников, ничуть не подозревая об истинном предназначении кургана. Думаю, что его также воздвиг Бран, сооружая заповедное место для своих детищ. Во всяком случае, второй уровень представлял собой огромную пещеру, в которой царила беспросветная тьма. Её нарушали только тусклые багровые всполохи, идущие из широкого прямоугольного отверстия в полу. Это и был вход в пропасть ада. Если б вы только могли представить, какая вонь, какие звуки неслись оттуда…

Мерлин аж скривился от омерзения.

– Но как же нечисть проникала с первого уровня на второй? – уточнил Баррет. – Там была какая-то лестница или лаз?

– А зачем нечисти лестница? Между уровнями всего несколько ярдов земли. Проскользнуть сквозь них – труд невелик, это же не люди…

Так вот. Выяснив всё, что нужно, я созвал совет Ордена и рассказал братьям о беседе с Каридвен. Нарисовал картину безнадёжной борьбы против сил, как выяснилось, всей преисподней. Сообщил, что славный рыцарь Галахад перед вознесением на небо доверил мне Святой Грааль. И, наконец, изложил свой план. По сути, он был предельно прост. Предстояло проникнуть в адскую пещеру, воздвигнуть алтарь и установить на нём священную чашу. А божественные лучи Грааля создадут непреодолимую стену для рвущейся на поверхность нечисти.

И мы это сделали! – закончил Мерлин, возвысив голос. – Всё вышло так, как я задумал. И вот уже полторы тысячи лет врата преисподней замурованы святостью Христовой чаши. Да, полторы тысячи лет… – повторил он, словно удивляясь собственным словам. – Но, клянусь вам, и по сей день в ушах звучит ужасный вой нелюдей, которые вдруг обнаружили, что отныне путь на землю для них закрыт.

Я стоял у края пропасти и сквозь багровый туман видел, как там, внизу, визжат, стонут, беснуются невообразимые чудовища. Они пытались пробраться в мир, карабкаясь по каменистым склонам, но натыкались на невидимую преграду. Чаша не только останавливала нечисть, она её уничтожала. Те из нелюдей, которые ухитрялись доползти до верха, вспыхивали, словно факелы, и падали вниз…

Впечатлительная мисс Редл с коротким возгласом судорожно прижала руки к груди.

– Ужасно, – прошептала она. Вероятно, представила нарисованную Мерлином картину.

– Успокойтесь, – хмуро сказал Баррет. – Всё это было так давно…

Буранов, покусывая губы, испытывающе смотрел на чародея.

– Поражаюсь вашей смелости, – наконец сказал он. – Вы вступили в борьбу ни много ни мало с преисподней. А вы не боялись сойтись лицом к лицу не только с исчадиями ада, но и с Люцифером?

– Нет, не боялся, – ответил Мерлин после короткой паузы. – Люцифер, Сатана, дьявол – это из христианской религии. Друиды их не знают.

– Ну, хорошо, а как насчёт вашего Брана?

– Это другое дело… Боялся, ещё как боялся. Это страшный бог. Но обошлось. По крайней мере, за полтора десятка веков он ни разу не пытался вступиться за своих детищ. Возможно, меня хранил Грааль. Возможно, Каридвен прониклась сочувствием к нашей борьбе и выступила небесным заступником.

Молчавший до этого Вильямс неожиданно спросил:

– Правильно ли я понимаю, господин Мерлин, что вот здесь, прямо под нашими ногами – преисподняя?

– Да, – коротко сказал чародей, как отрубил.

– Но где же то самое прямоугольное…

– Я заложил его каменной плитой. Ими же замостил весь пол пещеры и обшил стены деревом. Зажёг магические свечи. Соорудил алтарь для чаши… В общем, от пещеры в её первозданном виде почти ничего не осталось. Получился, можно сказать, храм Святого Грааля. – Помолчав, чародей неожиданно добавил: – Тогда я ещё не знал, что он станет моим склепом…

Джеральд Вильямс

В теплом воздухе храма вдруг повеяло могильным холодом. Увлечённый рассказом Мерлина, я совсем забыл, что над нами толща земли, что живой мир остался где-то там, далеко, а мы с головой ушли в сверхъестественные дебри. Но теперь вспомнил – и как же неуютно мне сделалось…

…В войне наступил перелом. Леса́, горы и болота островов ещё кишели разномастной нечистью, но это была привычная земная нечисть, или нечисть, пришедшая в мир до установления чаши. Лишённая подкрепления из преисподней, адская рать постепенно истреблялась Орденом. К тому же независимо от белых друидов вступила в борьбу окрепшая церковь. Совершая многочисленные ошибки, сплошь и рядом стреляя вхолостую, святая инквизиция, тем не менее, набирала мощь и всё активнее уничтожала союзных аду чёрных колдунов и ведьм. Появилась надежда, и Мерлин уже предвидел миг (неблизкий, совсем неблизкий, но всё же), когда острова́ будут очищены от сил зла. Конечно, Каридвен сказала, что в мире, кроме Эйвбери, есть и другие врата преисподней. Но они были где-то далеко и, откровенно говоря, чародея не волновали. Справиться бы здесь, на родных землях! А Орден справится, теперь Мерлин не сомневался…

Однако всё оказалось намного сложнее, чем выглядело в то время.

…Энтони сильно потёр лоб и посмотрел на старца.

– Но почему склеп? – тихо спросил он. – Не понимаю. Грааль и склеп – что общего?

– Потому что обнаружились два обстоятельства, – так же негромко ответил Мерлин, крутя в ладонях посох. – И если одно из них можно было предвидеть, то второе стало для меня полной неожиданностью.

Во-первых, Моргана взбесилась. Планы использовать адские силы в своих целях были разрушены. В отличие от нелюдей, чаши она не боялась: сущность колдуньи таила божественную часть, унаследованную от Морриган, и это делало фату неуязвимой от лучей Грааля. Но бороться с чашей, да просто взять её, она не могла. Священная реликвия никогда не далась бы в руки зла. Моргана оказалась в тупике. Уничтожь она весь Орден во главе со мной, и тогда Грааль продолжал бы запечатывать вход в преисподнюю. Так думала фата, и так думал я. Но вскрылось новое обстоятельство, которое показало, что мы оба ошибаемся.

Установив Грааль и обустроив подземный храм, я отчасти успокоился и смог сосредоточиться на сражениях с верхней нечистью. В храм я спускался от случая к случаю лишь для того, чтобы навестить чашу и убедиться, что она исправно стои́т на страже. Так продолжалось около года. Но вот однажды я почувствовал что-то неладное. Мне вдруг показалось, что Грааль потускнел, и его мощь начала иссякать. Сначала я не придал этому значения, сочтя ощущение ложным, вызванным усталостью или дурным расположением духа. Однако вскоре смог убедиться, что ошибки нет.

Как-то, спустившись в храм, я неожиданно ощутил под ногами слабые толчки. Сквозь толщу каменных плит – а с помощью специального заклинания для моих глаз они не преграда – я увидел ужаснувшую меня картину. Чудовища, поднимаясь из багровой глубины, карабкались по склонам преисподней всё выше и выше. Они почти достигали выхода не поверхность и с воем бились головами о плиты, пытаясь просочиться сквозь них. Нас разделял какой-то ярд… Преграда ещё действовала, но Грааль нелюдей больше не отпугивал! Не говоря уже о том, чтобы поражать…

Я спешно покрыл пол храма защитными пентаклями, хотя и понимал, что против чёрной рати их действие ненадёжно. Однако что же произошло с чашей?! Ту ночь я провёл в храме, стоя на коленях у алтаря и вопрошая реликвию. Однажды я сказал Галахаду, что Грааль в каком-то смысле разумен. Но только теперь я понял, насколько был прав, утверждая это.

Впервые Грааль со мной заговорил.

Это был безмолвный разговор. Под сводами храма не было слышно ни слова, ни звука. Я просто смотрел на чашу и без труда понимал, что она хочет сказать. Точно так же и она читала мои мысли.

В ту ночь я узнал, что Грааль выбирает своего хранителя сам. Это может быть простой человек, маг или святой – неважно. Главное, чтобы он посвятил себя доброй, благородной цели. Сделав свой выбор, Грааль беззаветно служит хранителю и его миссии всей необъятной мощью. В этом свойство и смысл существования чаши. Её природа. А непременным условием служения – непременным! – является неразрывная и нерасторжимая связь с избранным хранителем. Он не должен расставаться с Граалем. Без него чаша просто слабеет. «Теперь ты понял, Мерлин?..»

Что ж тут не понять… Поглощённый нескончаемой войной с адским войском, я почти забыл про чашу. Мог ли я представить, что без меня она тоскует, что ей ведомо одиночество? Да, Грааль служит мне, но и я должен служить ему: быть рядом, разделяя бесконечные будни подземелья. Подкреплять его силы силами своего ума, души, сердца. И это, в общем, справедливо, ибо за всё в жизни надо платить…

Осознав ситуацию, я встал перед ужаснувшим выбором. Либо я затворяюсь в храме и вместе с чашей несу пожизненную вахту, охраняя мир от нашествия из преисподней. Либо же, отклонив добровольное заточение, возвращаюсь наверх и вместе с братьями бьюсь с нечистью – до тех пор, пока Грааль не ослабеет окончательно, после чего врата ада откроются вновь, нелюди хлынут на землю, и война будет проиграна полностью и бесповоротно. Или – или…

Впрочем, себя не обманешь: на самом деле выбора не было. Чаша доверилась мне, и как я мог её обмануть? Точно так же я не мог бросить на произвол судьбы бесчисленных людей, которые там, наверху, в своих селениях живут в неизбывном страхе. Страхом дышат, страхом приправлены трапезы, страху учат с рождения… Против жестокого господина, по крайней мере, можно восстать, но как восстать против чудовища с десятком когтистых лап и хвостом ящера?..

А как решиться на то, чтобы заживо похоронить себя под землёй, в лучшем случае лишь изредка выбираясь на поверхность?

Но я решился, хотя собратья отговаривали всем Орденом. И полторы тысячи лет назад я ушёл в храм…

В последних словах Мерлина прозвучала спокойная горечь. Замолчав, он сделал жест, и наши кубки вновь наполнились тёмно-янтарным элем.

– Выпьем, друзья, – негромко сказал чародей. – Рассказ мой не из коротких, но мы приближаемся к главному. А его без предыстории не понять, уж не взыщите…

Энтони Сканлейн

Внутри нарастало чувство тревожного ожидания. Мерлин уже рассказал множество потрясающих вещей, но что предстоит услышать ещё? В чём это главное? Душа сжималась… не то чтобы от страха, скорее, от волнения. Ещё немного, и выяснится, зачем я здесь. Ведь это меня позвал к себе Мерлин, остальные попросту напросились…

Признаться, смущал Телепин. Как и мы, полковник слушал чародея, но, сдаётся мне, мысли его витали где-то далеко, а взгляд (я видел боковым зрением) был неотрывно обращён ко мне. Чем вызвано такое внимание со стороны российского офицера? Непонятно…

Джозеф Баррет

Дьявольски интересно! Чаша не может существовать – по крайней мере, в полной силе – без хранителя. В биологии это называется симбиозом. Понятно, что настойчивое пожелание Грааля, чтобы хранитель находился рядом, вызвано отнюдь не капризом. Вероятно, витальная энергия живого близкого существа подпитывает чашу, укрепляет её собственную сакральную энергию и, стало быть, постоянный контакт с хранителем – потребность. Condicia sine qua non. И в этом смысле Мерлин (а до него Галахад) в каком-то смысле стали заложниками чаши.

Однако из дальнейших слов мага выяснилось, что, многое требуя от хранителя, Грааль воздавал сторицей.

Прежде всего, он подарил Мерлину невероятное долголетие. Век сменялся веком, а чародей оставался в той же поре – крепким и бодрым стариком. Во-вторых, сила чаши укрепила магическую мощь Мерлина, сделав её практически безграничной. Уйдя в храм волшебником, он в течение столетий нечувствительно превратился в полубога. Не покидая подземное святилище, Мерлин одной лишь силой мысли мог проникнуть в любой уголок земли. Ничто не ускользало от мысленного взора чародея. Вечный страж, лишённый возможности влиять на события, он тем не менее всё видел и всё знал. Тайн в мире для него не существовало.

Так, он с глубокой скорбью наблюдал гибель короля Артура в битве при Камлане от рук предателя Мордреда. С огромной радостью смотрел, как собратья по Ордену добивают нечисть, и неизбывный страх над британскими городами и сёлами рассеивается. Созерцал, как уходит в небытие эпоха рыцарей, и на смену ей наступают иные времена. Желал успехам каравеллам Колумба, уплывающим за горизонт в поисках Нового света, изобильного золотом, алмазами и пряностями. Был незримым свидетелем казни английского короля Карла Первого, а через полтора века – и его французского собрата Людовика Шестнадцатого. Осмыслял развитие техники и науки, глядя на появление паровозов, аэромашин, телефонной связи, анализаторов. Приходил в восторг от первых полётов в космос и выхода человека в безвоздушное пространство…

Необъятный ум чародея хранил знания обо всех узловых событиях человеческой истории. Особенно пристально следил он за жизнью родной Британии. Парижский трактат Мерлин воспринял с горечью, хотя и понимал, что островное королевство платит справедливую цену за извечное двуличие, подлость и жадность. Встречал негодованием каждую из четырёх войн, развязанных Англией вместе с союзниками. С гневом наблюдал за действиями Хэррингтона и Филиппа Третьего, видя в них величайшую опасность наступившему всеобщему миру…

Но, конечно, главной бедой и угрозой для Мерлина все полторы тысячи лет оставалась Моргана.

Если небывалым долголетием чародей был обязан Граалю, то фата пребывала в силе и бодрости благодаря своей праматери богине Морриган. Она ничего не забыла, о нет! Испепеляющая ненависть к Мерлину, который запечатал преисподнюю и тем самым сломал мечту о власти над островами, стала главным чувством ведьмы. Стремление отомстить и во что бы то ни стало добиться своего – смыслом существования.

Магической мощью равная Мерлину, фата, как и он, была всеведуща. От её ока не ускользнула зависимость чаши от хранителя. Без Мерлина Грааль дальше не смог бы служить преградой для чёрного войска. Осознав это, Моргана лишилась покоя. Но как одолеть чародея, который всё время начеку и укреплён силой священной реликвии? За минувшие столетия фата трижды проникала в подземное святилище, надеясь застать Мерлина врасплох, но всякий раз это не удавалось. Предчувствуя нападение, чародей встречал Моргану во всеоружии. Заклинания друида изгоняли ведьму из храма, и она бежала, спасаясь от магического посоха, в бою обращавшегося в сверкающий меч.

Фата сменила тактику. Поселившись в Эйвбери, она по ночам принимала облик ворона и кружила вокруг Вест-Кеннета, зная, что Мерлин время от времени покидает гробницу. И вот однажды ей удалось подстеречь врага. В ту ночь жители деревни проснулись от страшного грохота: среди ясного звёздного неба били ослепительные молнии, дрожала земля, мегалиты источали тусклое сияние. Испуганные люди не знали, что на древней равнине бьются магические титаны… На этот раз удача была на стороне Морганы. Раненый Мерлин едва успел укрыться в подземном храме и с тех пор покидал свой склеп крайне редко и со всеми предосторожностями.

Моргана больше не нападала. Тем не менее чародей знал: фата не успокоилась, иначе это была бы не фата. Она по-прежнему где-то рядом и напрягает ум в поисках способа одолеть Мерлина и чашу. Никаких сомнений в этом не было.

В двадцатом столетии чародей начал быстро дряхлеть. Видимо, даже поддержка Грааля имела свой предел. И тут перед Мерлином встал трагический при всей простоте вопрос: кто сменит его в храме под землёй? Кто станет новым хранителем чаши? Под каменными плитами храма, испещрёнными пентаклями, как и тысячи лет назад, бурлила преисподняя. В любой миг она была готова изрыгнуть на землю полчища чудовищ. А Орден, выполнив миссию, давно прекратил существование. И получалось, что путь адской саранче преграждали только чаша и чародей…

– Полвека я искал преемника, – устало говорил Мерлин, откинувшись на спинку кресла. – За эти годы я незаметно изучил тысячи людей в десятках стран. Я рассматривал их ауры, проникал в сознание, незримо следил за поведением. Изо дня в день, из года в год листал человеческие судьбы, оценивал каждого, взвешивал достоинства и недостатки…

Хм… Как учёный я хорошо знаю, что такое метод научного тыка, да и сам, случалось, пользовался им. Но вот так просеивать население земного шара в поисках, быть может, одного-единственного человека…

– Это был тяжкий труд, – сказал Мерлин, словно подслушал мои мысли. – Если бы не жестокая необходимость, я никогда бы не смог его совершить. Помогало лишь то, что я точно знал, какой преемник мне нужен. Каждый из людей излучает собственный свет, который говорит о человеке лучше всяких слов, без обмана. Он может быть чистым или тёмным, ярким или тусклым. Для обычных глаз этот свет незаметен, но я-то вижу его так же отчётливо, как вот всех вас. Разглядев в той или иной точке земли человека, излучающего яркое чистое сияние, я брал его на заметку и начинал внимательно присматриваться. Тысячи раз ошибался и начинал искать вновь… И каким счастьем было однажды понять, что путь пройден не зря! – Оглядел нас, затаивших дыхание, он торжественно добавил: – В конце концов, я нашёл нового хранителя чаши…

Буранов наклонился к чародею и произнёс одно лишь слово:

– Кто?!

В храме стало удивительно тихо.

Поднявшись, Мерлин положил руку на плечо сидевшего рядом Энтони.

– Вот он, – сказал Мерлин.

Изумлённо посмотрев на чародея, побледневший Энтони вскочил на ноги.

– Я? – с трудом выговорил он. – Но почему?..

– Если бы ты знал, как ты похож на Галахада, – мягко сказал Мерлин, с любовью глядя на юношу.

При этих словах чаша неожиданно взмыла в воздух. Перелетев от алтаря к столу, она повисла в воздухе и, помедлив, сама собой легла в руку Энтони.

– Вот видишь! – тихо произнёс Мерлин. – Грааль признал тебя. А ведь он так хорошо помнит рыцаря…

Энтони Сканлейн

Впервые в жизни я был на волосок от обморока.

С одной стороны – вот он я, Господи, Энтони Сканлейн, восемнадцатилетний студент-богослов, сирота, втайне пишущий стихи, мечтающий совершать в жизни добро, а со временем уйти в тишину и покой старого монастыря… В общем, обычный человек. Ну, какой из меня хранитель? Что я забыл в этом склепе? Тоже, нашли нового Галахада…

Но с другой стороны, в моей руке искрится Грааль – священная реликвия, обагрённая Христовой кровью. Защитница мира. Засов на вратах ада. И мне кажется, что сейчас чаша смотрит мне прямо в душу. Она словно изучает меня и в то же время хочет что-то рассказать. И перед внутренним взглядом вдруг начинают мелькать обрывки картин, которые ну никак не могли бы возникнуть в голове студента Сканлейна.

…Вот я в красных одеждах вхожу в большой сумрачный зал с круглым столом посередине, за которым сидят лучшие рыцари королевства Логрия, и вместе с ними – первый среди равных, доблестный король Артур.

Вот я, закованный в доспехи, повинуясь неслышному зову, скачу лесной чащей к заветной цели – Святому Граалю, ждущему в замке Корбеник.

Вот я становлюсь королём славного города Саррас, и чаша хранится в моей спальне, надёжно спрятанная в потайной шкаф.

Вот нежданный гость Мерлин открывает, что Господь внял долгим молитвам, и меня ждёт небесный чертог, в который я так стремлюсь, забывая даже о Граале, чья судьба отныне – перейти в руки нового хранителя, Мерлина.

…Конечно, всё это было не со мной. Грааль просто рассказывает о человеке в рыцарских доспехах, которому когда-то доверился и которого любил.

Что же было с тобой дальше, славный Галахад?

Чаша отвечает и на этот вопрос.

Дальше – блаженная вечность у престола Господня, осенённая светом всевышней доброты и мудрости. Невыразимое счастье освобождения от земной плоти и слияние с безбрежным океаном святости. Смирение перед ликом Отца небесного, подарившего усталой душе рыцаря покой и благодать.

Такова будет и моя награда, согласись я стать хранителем чаши, затвориться в подземном храме и жить в бессменном карауле, пока не появится новый хранитель (может быть, через тысячу лет), а Господь не приберёт меня.

Ну, что ж… Земная жизнь сейчас кажется чем-то мелким, суетным, отталкивающим. Ты мечтал о монастыре, Энтони Сканлейн? Такого монастыря и такого послушания на земле ещё не было. Но его сто́ит пройти, если впереди мерцает обещанный вечный свет. И не вступил ли я уже на этот путь, когда плечом к плечу с Барретом, используя артефакты Мерлина, развеял оживших мертвецов?

В этот миг я вдруг отчётливо понимаю, что книга моей судьбы написана ещё до моего рождения, что Мерлин прочитал её до последней страницы и что, в сущности, его устами сейчас говорит высшая сила.

И я покорно склоняю голову. Кто я такой, чтобы противиться Его воле?

Подняв глаза, я смотрю вверх, в каменный потолок подземелья.

– Вот он я, Господи, Энтони Сканлейн, – произношу я, не слыша собственного голоса. – Я буду хранителем чаши. Конечно, я не рыцарь Галахад. Но я пройду свой путь и сделаю всё, как ты хочешь.

Вадим Телепин

Какой, к дьяволу, Галахад? Какой хранитель может быть из Энтони?… По-русски говоря, из Антона?

Так звали отца Наташи. Она ещё говорила, что если родит мальчика, то в честь деда назовёт Антоном, а если девочку, то Антониной… И, значит, перед смертью сделала, как решила.

И другое совпадение: матерью Энтони была приехавшая в Альбион незадолго до родов молодая женщина-иностранка. А мой батюшка, чтобы замять скандал – тогда, без малого двадцать лет назад, – дал Наташе деньги, много денег. И, взяв их, она со слезами сказала о желании уехать из России, чтобы скрыть от родных и близких позор, связанный с рождением внебрачного ребёнка. Всё сходится…

Господи, вылитая Наташа!

Между тем, Энтони подошёл к алтарю и бережно поставил чашу на место. Вернулся к нам. Пристально оглядел храм, словно видел его заново.

– Даже не думай, сынок, – хрипло произнёс я. Как сказать ему, как всё объяснить, чтобы не счёл сумасшедшим? – Не слушай этого старого… старого…

Я с трудом сдержал ругательство. Юноша спокойно посмотрел на меня.

– Не беспокойтесь обо мне, мистер Телепин, – отстранённо откликнулся он. – Со мной всё в порядке. Я принял решение…

Энтони говорил так, словно уже был не от мира сего. Показалось, или на самом деле он за считанные минуты повзрослел на годы? Высокий чистый лоб взрезала глубокая морщина, голос стал ниже и глубже.

Меня затрясло. Я резко повернулся к Мерлину.

– Что с ним? Что это значит? – спросил я чародея сдавленным голосом, с трудом удерживаясь от желания схватить за грудки. Однако Мерлин смотрел на меня с такой грустью, что желание пропало. В голове неожиданно зазвучал негромкий голос чародея.

«Что тебе сказать, офицер Телепин? Что Энтони – твой сын? Ты и сам это понял. Ты только ещё не понял, что, не успев его обрести, сразу же и теряешь…

У каждого человека своё предназначение, своя судьба. Энтони избран для того, чтобы стать хранителем чаши. Я долго искал преемника. Но как только астральный свет Энтони привлёк моё внимание, в тот же миг стало ясно: это он. Юноша слишком похож на Галахада, чтобы сомневаться. Но разве дело только во внешности? Как и Галахад, Энтони – внебрачный сын военного человека, воспитывался в монастыре, стремится к Богу, чист душой и непорочен телом…

Однако я так боялся впасть в ошибку, что составил десятки гороскопов, исследуя судьбу Энтони. Все они однозначно указывали, что по истечении восемнадцати лет юношу ждёт полное изменение жизни и сущности. Но и этого мало. Пренебрегая опасностью вновь встретить Моргану, я много раз выходил на поверхность и молил небеса дать мне знак. И однажды пришло знамение. Оно подтвердило: новым хранителем чаши станет юноша-сирота Энтони Сканлейн. Я рассказал о знамении Граалю и спросил, можно ли в него верить. Видел бы ты, как засияла чаша в ответ!..

И тогда я вызвал Энтони в Эйвбери и подготовил поездку. В итоге всё свершилось так, как предначертано свыше. Ты обращаешься к Энтони, но, в сущности, он тебя уже не слышит. Смирись».

«Но так не должно быть! – зарычал я в ответ. – Это же мой сын, моя кровь… По какому праву ты и твоя чаша?.. Верни сына, старик! Для своих игр выбери любого другого!..»

«Только неожиданность и потрясение извиняют твой гнев и твои запальчивые слова́, – сурово сказал Мерлин. – Цена этих, как ты говоришь, игр – спасение мира от сил преисподней. Неужели я зря рассказывал про Орден, Моргану, Грааль, и ты ничего не понял? Неужели ты думаешь, что я шучу или преувеличиваю? Неужели ты безумно дерзнёшь оспаривать промысел – нет, не мой, но Божий?»

«Я ничего не хочу знать, – тупо произнёс я, сознавая, но не в силах признать правоту чародея. – Мне нужен мой сын, и ты мне его вернёшь».

«Я не могу этого сделать, – печально сказал Мерлин. – Его судьба определена не мной. Я лишь орудие в руках высшей силы. И потом… Если тебе нужен сын, как ты посмел много лет назад оттолкнуть любившую тебя женщину, которая носила твоего ребёнка? Вот этого самого Энтони? Как ты посмел руками своего отца откупиться от неё? Нет, офицер Телепин! За всё в жизни надо платить, а за подлость и предательство – особо. Я уже говорил и повторяю: смирись.

А за сына не беспокойся. Стоять на страже рода человеческого вместе с божественной чашей – участь горькая, но святая. За подвиг этот невидимый, тяжкий и вечный ему вечностью же и воздастся… В утешение ты можешь гордиться тем, что рождённый от тебя русский мальчик тысячу лет будет спасать мир от всего самого злого и тёмного, что может быть на земле».

С этими словами чародей отвернулся.

Джеральд Вильямс

Телепин беспокоил меня всё больше. Как исказилось его лицо, когда Мерлин возвестил имя нового хранителя чаши… Реакция неадекватная, с чего бы? Если Энтони призван сменить Мерлина в подземном храме, значит, его судьба именно такова. Ведь кто-то должен быть рядом с Граалем, делить с ним службу, подпитывать его силы. Иначе…

Действительно, а что иначе?

Я машинально прикинул возможные последствия ослабления чаши. Изголодавшиеся монстры преисподней вновь, как и полтора десятка веков назад, хлынут на землю – это так. Однако за минувшие столетия человечество создало военный арсенал, который во времена короля Артура и не снился, – стало быть, не беззащитно. Вопрос лишь в том, насколько против нелюдей эффективны пули и бомбы. А церковь? В любом случае, жертвы будут неисчислимы, не дай Бог… Нет, Грааль необходим, а значит, необходим и хранитель. Хотя, говоря откровенно, не по себе при мысли, что полюбившийся нам Энтони навсегда останется в подземелье…

Мне показалось, что Мерлина одолела слабость. Всё это время он держался довольно бодро, однако теперь лицо побледнело, одышка усилилась, а живые тёмные глаза потускнели. Долгий разговор отнял у него силы.

– Вам плохо? – тихо спросил Баррет. – Я могу вам чем-то помочь? Я всё же биолог, почти врач…

Чародей тяжело опустился в кресло и отрицательно покачал головой:

– Чем ты мне поможешь… Приближается конец, вот и всё. От этого не лечат, да и не страшно. В моем возрасте смерть воспринимаешь уже не как безносую гадину, а как долгожданную возлюбленную… – Внимательно посмотрев на мисс Редл, он вдруг кивнул в её сторону и добавил: – А вот ей лекарь пригодился бы. Вон, я вижу, еле держится на ногах и лицом стала, как полотно…

Чародей был прав. Лоб и щеки мисс Редл обильно покрылись по́том, хотя в храме ощущалась лёгкая прохлада. Лицо сделалось неестественно белым, глаза как-то разом ввалились и лихорадочно заблестели. Баррет, нахмурившись, подошёл к женщине и взял за руку.

– Да у вас пульс за двести! – озабоченно сказал он, оглядываясь на чародея, словно хотел попросить аптечку.

– О как! Говорили же, чтобы сидела дома, – буркнул Ходько, хотя и смотрел на секретаршу не без жалости.

– Нет-нет, со мной всё в порядке, – пробормотала мисс Редл трясущимися губами, оттягивая ворот свитера. – Я просто устала, я просто… сейчас пройдёт…

С этими словами она рухнула на стул. Неожиданно Мерлин разразился негромким смехом с оттенком злорадства, так не вязавшимся с его обликом. И столь же неожиданно смех оборвал.

– Не пройдёт, и не надейся, – сказал он, жёстко щурясь.

Реплика была настолько странной, что даже чем-то явно потрясённый (знать бы ещё – чем) Телепин встрепенулся и уставился на Мерлина с изумлением.

– Что вы такое говорите, мистер Мерлин? – ужаснулась Айрин.

Баррет посмотрел на чародея, как врач смотрит на безнадёжного больного, который уже заговаривается. Перехватив его взгляд, Мерлин с неожиданной энергией поднялся из кресла.

– Не волнуйтесь, из ума ещё не выжил, – бросил он. (Хотя, откровенно говоря, такой вывод просто напрашивался.)

Он подошёл к стулу, на котором слабо корчилась мисс Редл. Наклонился к женщине. Долго, глаза в глаза, изучал некрасивое лицо. Секретарша издала невнятный возглас.

– Прекратите! – неприязненно сказал Ходько. – Что вы её рассматриваете? Разве не видите, ей нужна помощь.

Он шагнул вперёд, словно хотел отстранить Мерлина от женщины, но чародей, не отрывая взгляда от секретарши, сделал жест – и полковник застыл на месте. Медленно пятясь, словно через силу, вернулся на место.

– Яви свой лик, – негромко велел Мерлин, воздев руки.

Эти слова произвели действие столь же сильное, сколь и неожиданное.

Субтильное тело мисс Редл вдруг выгнулось дугой и тут же обмякло. Её окутала невесть откуда возникшая дымка, этакий туманный саван, скрывший от нас женщину. Всего только на миг, но как только саван исчез… Я невольно зажмурился и даже замотал головой. Я подумал, что наконец-то сошёл с ума.

Вместе с туманом исчезла и мисс Редл.

Вместо неё на стуле сидела незнакомая женщина в длинном чёрном платье.

– Медуза-Горгона, – почему-то сказал, как охнул, Ходько сдавленным голосом.

– Та самая, из часов… – так же непонятно откликнулся Телепин.

Мерлин устало хмыкнул и огладил руками бороду.

– Фата Моргана, – уточнил он.

Михаил Буранов

Я издал неслышимый миру вопль. Да будет ли конец неожиданностям, подстерегающим в храме?

Что значит – Моргана? Почему Моргана? Куда делась мисс Редл, секретарша покойного Аткинсона, безответно влюблённая в покойного шефа? Зануда, ханжа, тупица – да кто угодно… Однако её чахлый облик никак не вязался с образом страшной и могущественной колдуньи.

Как описать?.. Фата была чудовищно прекрасна. Смертельно прекрасна. Ослепительно белая кожа, тонкие правильные черты, огромные антрацитные глаза, роскошные чёрные волосы – с одной стороны. С другой – кроваво-красные вампирьи губы, полуоткрытые в жестоком оскале. Безумная злоба, бушующая во взгляде. Ненависть, исказившая прелестное лицо…

– Ты забыла, что из рук врага нельзя принимать ни крошки, ни глотка. А я твой вечный враг, Моргана, – бесстрастно произнёс Мерлин. – И всё-таки выпила два кубка моего эля. Ну, и на что ты теперь годишься?

– Но мы же пили вместе с ней, – машинально сказал я, не в силах оторвать взгляд от фаты, которая пыталась приподняться на стуле – и не могла, словно прикованная к нему невидимыми кандалами.

– Верно, пили, – подтвердил чародей. – Только у вас эль как эль, а у неё особенный – с добавкой. Про ту добавку мне ещё Каридвен рассказала. Берёшь одну часть толчёного корня мандрагоры, добавляешь три части порошка из высушенного папоротника… ну, и ещё восемь ингредиентов. Получается средство, убивающее волшебную силу. «Может, пригодится», – сказала тогда Каридвен. Очень уж она не любила твою праматерь Морриган, – добавил Мерлин, обращаясь к фате. – Ну, и тебя, стало быть…

Вместо ответа Моргана издала длинное низкое шипение, состоявшее из череды непонятных, грозно звучащих слов, напичканных неприятными для слуха сочетаниями согласных звуков. Айрин зажала уши.

– Действует добавка-то, – спокойно заметил Мерлин. – Этому заклинанию пять тысяч лет, не меньше. Если бы не средство Каридвен, тут бы сейчас камня на камне не осталось. А от нас и пыли…

– Послушайте, – взмолился Баррет, – что всё это значит? Откуда тут взялась эта ведьма?

– Как это откуда? Сами же и привели, – сказал Мерлин, тихо смеясь. – Не знали, само собой, но всё-таки…

Я уже говорил, что фата вроде бы оставила меня в покое и даже куда-то исчезла. Но я-то знал, что, пока жива, от планов своих и желания отомстить не откажется. От ненависти ко мне… Она всё время была где-то рядом с Эйвбери, постоянно меняла облик и надеялась, что я потерял её из виду. Она-то не знала, что Грааль дал мне силу видеть всё, везде и на любом расстоянии. Так что за её действиями я наблюдал постоянно и распознавал, как бы ни выглядела, хоть хронику веди…

По словам чародея, в двадцатом столетии Моргана поняла, наконец, что в одиночку ей Мерлина и Грааль не одолеть. Требовался новый план действий, и она его придумала. Помогла, как ни странно, Вторая мировая война.

Когда союзники высадились в Британии, и сражения велись в окрестностях Эйвбери, Моргана стала незримой свидетельницей боя, в котором молодой офицер-десантник Аткинсон получил смертельную рану. Фата подобрала его, укрыла от российских солдат и вылечила – для неё это было нетрудно. Ни о какой доброте и милосердии, разумеется, речь не шла. Просто любвеобилие фаты не уступало её тщеславию и властолюбию. При виде мужественного, привлекательного, атлетически сложенного Аткинсона в ней вспыхнула похоть. Поставив офицера на ноги, она тут же уложила его в постель.

Их любовная связь длилась долго. В каком-то смысле Моргана привязалась к Аткинсону. Она последовала за ним в Лондон и помогла получить образование. Со временем бывший десантник понял, с кем спит, но вряд ли его это испугало. Он был околдован, как и все его бесчисленные постельные предшественники – и рыцари Круглого стола, и правители британских королевств, и богатые буржуа, и многие, многие другие. Но именно Аткинсону было суждено стать отмычкой к подземному храму, скрывавшему от мира Грааль и Мерлина.

Дело в том, что однополчанин десантника, также сражавшийся против союзников, вступил на английский престол под именем Филиппа Третьего. Изощрённый ум фаты быстро придумал, как можно использовать это обстоятельство, чтобы поставить точку в многовековой борьбе против чародея.

План Морганы держался на трёх китах. Первый из них – это монарх. Второй – победивший на выборах и ставший премьер-министром ярый националист и мистик Хэррингтон. Третий – традиционная ненависть британцев к франко-российскому союзу, усугублённая сокрушительным поражением во Второй мировой войне, и неизбывное стремление к реваншу. Слово «реванш» здесь было главным. О нём Альбион, взятый союзниками под жёсткий контроль, теперь мог только мечтать. Страна была разгромлена, и её правящий клан лишился надежды возродить военную мощь.

Как бывший однополчанин монарха, Аткинсон сумел получить у него аудиенцию. И там, в малых королевских апартаментах Сент-Джеймского дворца, он рассказал Филиппу, что в подземелье близ деревни Эйвбери графства Уилтшир вот уже полторы тысячи лет хранится абсолютное оружие, которое можно и нужно поставить на службу Альбиону. Аткинсон говорил, как учила Моргана. Просьбу верить и не считать сумасшедшим он добавил от себя. Закончил же сообщением, что является лишь послом могущественного существа, которое владеет тайной оружия и готово передать её Альбиону – на определённых условиях.

Сказать, что монарх был заинтригован, значит, ничего не сказать. Не то чтобы он безоговорочно поверил однополчанину… однако сумасшедшим тот вовсе не выглядел. Король пригласил Хэррингтона, и Аткинсон повторил то же самое – уже для премьера. Хэррингтон, крайне заинтересованный, потребовал доказательств. И тут же их получил. Моргана незримо присутствовала при разговоре и теперь, сбросив «полог невидимости», вступила в беседу. Излишне говорить о потрясении, которое испытали король и премьер при виде внезапно, из ниоткуда, появившейся фаты. Для пущей убедительности колдунья продемонстрировала обоим некоторые сверхъестественные способности, придавшие дальнейшим словам полную убедительность.

Ситуация была изложена так.

В гробнице Вест-Кеннет с незапамятных времён хранится артефакт невероятной мощи, известный в легендах и сказках как Святой Грааль. Да-да, та самая священная чаша. Тот, кто ею владеет, становится хозяином мира. Разметать неприятельские армии, поразить врага за тысячи миль, стереть с лица земли целые города и народы, вызвав потоп или землетрясение – всё это и многое другое сделать несложно, если Грааль в руках и выполняет волю владельца.

Однако захватить чашу чрезвычайно трудно. Во-первых, реликвию охраняет сильнейший чародей Мерлин (да-да, тот самый…). Во-вторых, и это главное, Грааль никогда не дастся в чужие руки – напротив, испепелит всякого, кто попытается его взять. Таким образом, Мерлина необходимо уничтожить, а чашу, попросту говоря, приручить.

Как этого добиться?

Надо создать некое специальное учреждение. С одной стороны, оно организует в масштабе Альбиона сбор любых сведений, относящихся к магии и колдовству. Предстоит изучить древние рукописи и книги, возможно хранящиеся в тишине монастырских библиотеках, собрать изустные легенды, описание архаичных обрядов, старинные заговоры – словом, всё, что может содержать хотя бы крупицы древнего тайного знания. Она, Моргана, будет лично просеивать найденную информацию, чтобы почерпнуть магическое сырьё, с помощью которого укрепит собственную мощь и создаст оружие против Мерлина. Если угодно, заклинание-убийцу.

Другая задача будущего учреждения сложнее. Здесь речь уже не о магии – о науке. Необходимо создать некий переходной механизм или прибор, который свяжет Грааль и хозяина в единый организм. Приспособит человека к энергии святости, излучаемой чашей. («Адаптирует», – пробормотал Баррет.) Настроит на волну Грааля и, тем самым, позволит управлять чашей в своих интересах… Как это сделать, Моргана понятия не имеет. Ясно только, что здесь потребуется глубокое изучение свойств Грааля и человеческого мозга, многочисленные опыты и вообще работа, рассчитанная на годы. Нужны учёные люди, техника и – деньги, деньги, деньги. Но игра сто́ит свеч, не так ли ваше величество?..

Задав множество вопросов, потрясённые король и премьер взяли тайм-аут. Ослепительную перспективу реванша – да что там, мирового господства! – надо было тщательно обдумать. Навести все возможные справки. Оценить, насколько вековая мечта с помощью неожиданных союзников осуществима…

Состоялось ещё несколько встреч в том же составе, но это уже были, скорее, рабочие встречи, в ходе которых шлифовалась схема деятельности, обсуждались детали, распределялись роли. Хэррингтону предстояло взять проект под личную опеку. Решили, что будущее учреждение возглавит Аткинсон, а Моргана постоянно будет рядом с ним в роли обычной секретарши. Король поручил Хэррингтону негласно оказывать им всё возможное и невозможное содействие. Максимальная секретность проекта была очевидна и не обсуждалась.

Вопрос вопросов: чего хочет Моргана взамен тайны Грааля и помощи в его приручении? В бескорыстие фаты ни король, ни премьер справедливо не верили. Свой интерес колдунья объяснила так. Прожив по земным меркам чудовищно длинную жизнь, она уже одной ногой стои́т на том свете, и ей, в общем, уже ничего не нужно. Но! Прежде чем уйти, она должна, во-первых, расквитаться с Мерлином за все былые обиды, коих бессчётно, иначе душе её не будет упокоения. Во-вторых, ей, урождённой британке, больно и тяжело вот уже два века наблюдать разгром и унижение своей страны. Если с её, Морганы, помощью Альбион раздавит франко-русский союз и вернёт мировое господство, она будет счастлива и уплывёт на остров Авалон с чувством исполненного долга. В-третьих, ничего не желая для себя, она – в случае успеха проекта – многого хочет для близкого ей человека, Аткинсона: ранг национального героя, признание научных заслуг, всевозможные материальные преференции… А Грааль для неё бесполезен. Священная чаша никогда не будет работать на фату. Грааль и колдунья просто несовместимы.

Словом, о настоящих мотивах своих действий Моргана умолчала. Филиппу и Хэррингтону знать их было совершенно необязательно.

Вскоре министерство юстиции Альбиона зарегистрировало вновь созданное «Общество по изучению и пропаганде бытовых, культурных и боевых традиций Альбиона «Наследие прошлого»…

– Так ли было, Моргана? – спросил Мерлин, обращаясь к поверженной фате.

Та ответила бешеным взглядом.

– Будь ты проклят! – тихо, чуть ли не по складам произнесла она глубоким мелодичным голосом, который так хорошо сочетался с прелестью лица и был в жутком контрасте со смыслом фразы.

Джеральд Вильямс

Чёрт возьми, от вида Морганы мне стало не по себе. Красивые черты исказились, под нежной кожей лба взбугрились вены, словно фата страшным усилием пыталась разорвать незримые путы – к счастью, безуспешно. Однако я невольно поёжился и отошёл от стула с колдуньей подальше.

– Господи, как это король и Хэррингтон её не боялись! – вырвалось у меня.

Мерлин только усмехнулся:

– А они её такой не видели… Для них она выбрала облик старой благообразной женщины. Одной ногой в могиле, на ладан дышит, всего и желаний-то – успеть с Мерлином рассчитаться да Грааль обуздать на благо родины. Только такой и являлась. Ну, ещё в облике секретарши…

…План Морганы шаг за шагом обретал плоть. Для «Наследия прошлого» выстроили замок-офис – прямо на окраине Эйвбери, само собой, поближе к Граалю и подальше от посторонних глаз. Оборудовали лучшей техникой для исследований и вообще всем необходимым для длительной работы. Не пожалели времени, усилий и денег, чтобы собрать группу молодых перспективных учёных. Директором общества стал Аткинсон, однако всю научную часть работы курировал его заместитель Грейвс. Он был единственным из «Наследия», кто знал, что под маской невзрачной мисс Редл скрывается чёрная фата Моргана.

(Баррет звучно хлопнул себя по лысине. «Вспомнил!» – заявил он. «Что вспомнили?» «Ну, конечно, Грейвс! Вот он куда делся…» «А вы его знали?» «Только понаслышке. Молодой блестящий нейрофизиолог, к тридцати годам собрал кучу премий и вообще прочили в академики. А потом куда-то исчез. Говорили, что разочаровался в науке, уехал преподавать в провинциальный колледж…» «Хороший колледж, – хмыкнул Буранов. – «Наследие прошлого» называется. За длинным фунтом погнался, сволочь». «Ну, я бы не был так категоричен, – возразил Баррет. – С научной точки зрения тема сногсшибательно интересна. Если отбросить моральную часть, разумеется…» «Не будем мы её отбрасывать», – сказал Буранов таким тоном, что биолог мгновенно умолк.)

Долгое время всё шло по плану. Многочисленные историко-архивные изыски по всей стране приносили интересный материал, в котором фата, при всей мощи, находила для себя крупицы новых магических знаний. Изысками занимались неформальные филиалы «Наследия», созданные по всей стране при поддержке Хэррингтона, официально и публично поощрявшего увлечение британцев мистикой.

Хорошо складывались дела и у Грейвса. Залогом успеха являлся его недюжинный талант учёного и администратора, а также сильный, тщательно подобранный научный коллектив, подогретый баснословным размером жалований и обещанием огромных премий в случае успешного завершения проекта. Каждый сотрудник, отвечая за своё направление, в общих чертах представлял и то, над чем трудится «Наследие» в целом. Идея создать необычное сверхоружие против руссофранков никого не смущала, как не смущала и необходимость использовать для опытов на головном мозге не только подопытных животных, но и людей. Людской материал поставляла одна из спецслужб Альбиона. Другая спецслужба прилагала все усилия, чтобы собрать разведданные о зарубежных исследованиях в сфере нейрофизиологии и предоставить их Грейвсу. Третья обеспечивала режим секретности исследований… В сущности, Моргана руками Хэррингтона заставила работать на проект «Наследия», да заодно и оплачивать, чуть ли не весь Альбион.

И дело шло своим чередом, в полном соответствии с планом фаты, пока в Эйвбери не приехал молодой учёный Джейсон Баррет…

Владимир Ходько

Неожиданно лицо Мерлина исказила болезненная гримаса. Он замолчал. Перевёл дыхание и сильно потёр левую часть груди. Окинул взглядом всех нас – побелевшего Баррета, нетерпеливо подавшегося вперёд Буранова, сумрачного Телепина, затаившую дыхание Айрин, бесстрастного Вильямса… С любовью посмотрел на прильнувшего к нему Энтони. При виде распростёртой на стуле фаты глаза чародея загорелись тяжёлым огнём ненависти.

– Пора, – сказал он негромко, словно сам себе. – Иначе не успеть…

– Что значит пора? – быстро спросил я.

– Почувствовал вот: время моё на исходе. Его уже почти нет. А надо ещё вернуть вас на поверхность и поговорить с Энтони, кое-что объяснить, передать книгу. Я написал тут книгу о магии, мальчику пригодится… Но сначала…

– Подождите! – взмолился Буранов. – Вы же остановились на самом главном. Что было потом? Что в конце концов произошло с Джейсоном? А с Добромысловым? Почему застрелился Аткинсон? Куда исчезло здание «Наследия», где оно сейчас? Ведь там наш коллега Мортон…

Мерлин усталым жестом прервал Буранова.

– Вы всё узнаете. Вот, возьми. – На раскрытую ладонь чародея из воздуха упал золотой перстень с большим изумрудом. – Как только наденешь на палец, он всё тебе и расскажет. А мне уже некогда. У нас с вами есть дело поважнее, чем разговор.

– О чём вы? – удивлённо спросил Михаил Михайлович, машинально пряча перстень в карман.

Мерлин указал рукой на Моргану.

– Мы должны её истребить, – спокойно сказал он.

Дыхание перехватило. Подсознательно я ждал, что сейчас речь неминуемо зайдёт об участи фаты. Но вот так просто и буднично – истребить…

– То есть как это «истребить»? – хрипло переспросил Баррет. – И кто это «мы»?

– «Мы» – это ты и я, – жёстко отрезал Мерлин. – Остальные будут присутствовать. Слушай и не возражай.

Чтобы уничтожить фату, надо одновременно отсечь ей голову и вонзить в сердце мой амулет – серебряный кинжал-губитель. Он у тебя. Ты потомок Коннахта, который возглавил Орден после меня. Ты сможешь. Голову отрублю я.

Глаза Айрин округлились от ужаса. Даже Энтони, смотревший на Мерлина с благоговением, сдвинул брови и невольно отстранился.

– Но это же убийство, – подал голос потрясённый Вильямс. – Казнить вот так, без суда и следствия… А в Альбионе смертная казнь вообще отменена…

Я мысленно проклял неисправимый педантизм полицейского, порой граничащий с тупостью. А ведь не дурак… Лично я Мерлина понял правильно. О каком суде и следствии может идти речь в ситуации, когда перед тобой исчадие сверхъестественного зла в человеческом облике? Чародей сам был суд и следствие. Оно, кстати, длилось полторы тысячи лет. Вполне достаточный срок, чтобы сформулировать приговор.

Мерлин гневно посмотрел на Вильямса.

– Глупец! – с силой произнёс он. – Да если бы ты мог представить меру её преступлений против людей и мира, у тебя бы разорвалось сердце.

Почему, ты думаешь, я разрешил вам всем явиться сюда вместе с Энтони? Да, конечно, это ловушка для Морганы. Можно сказать, создал условия для её проникновения в храм. К Энтони с Барретом она бы в компанию не напросилась, нечего и думать. А если идёт вся группа, можно и присоединиться… Она и клюнула.

Но разве дело только в этом? Зачем я рассказал свою историю? Да потому что вы должны знать о Моргане. Вы все здесь пострадали от её рук или по её попущению.

Вот ты, Баррет, – палец чародея упёрся в грудь биолога. – Твоего сына убила она. Кровь офицера Добромыслова тоже на её руках, – продолжал он, повернувшись к нам. – Для Мэрдок он был возлюбленным, для Ходько другом, для Телепина подчинённым… А ты, Вильямс, – Мерлин схватил полицейского за плечо и встряхнул, – ты чуть не превратился в чудовище, как другие жители Эйвбери, потому что это было нужно ей. Зачем и почему – перстень расскажет. Но знайте: вы все уцелели чудом или благодаря мне. Сюда она проникла, чтобы разом уничтожить меня и Энтони, в котором распознала будущего хранителя чаши. Вы бы тоже отсюда не вышли… Так что, кто-нибудь пожалеет дочь богини смерти? – яростно закончил он.

Вильямс, дрожа, отступил назад. Айрин прижалась ко мне и, всхлипнув, спрятала лицо на груди. Буранов медленно покачал головой.

– Довольно разговоров, – сдавленным голосом сказал бледный, как смерть, Баррет. – Я готов.

С этими словами он достал из-за пазухи заветный мешочек с артефактами. Извлёк завёрнутый в кожаную тряпицу кинжал, развернул. Взял в ладонь серебряный, бритвенно острый клинок.

– Хорошо, – произнёс Мерлин. – Не будем медлить.

Он взмахнул посохом, который не выпускал из рук во время разговора. Тот неожиданно превратился в длинный сверкающий меч.

Чародей и Баррет с двух сторон приблизились к стулу, на котором в напряжённой позе застыла фата. При виде врагов её неправдоподобно прекрасные глаза расширились.

– Вы не убьёте меня, – вдруг сказала она сквозь зубы.

– А что может помешать? – ледяным тоном спросил Мерлин, стискивая витую рукоять.

– Один пустяк… Только я могу вернуть в этот мир башню «Наследия» вместе с людьми. Убейте меня – и больше никогда не увидите ни Мортона, ни остальных. Что скажете, господа? Что же ты застыл, Баррет? Ну, бей!.. Или рука не поднимается?

Она издевательски расхохоталась.

Из разговора короля Альбиона Филиппа Третьего с премьер-министром страны Уильямом Хэррингтоном

(июнь 2010 года)

Ф. Т. – Игра проиграна, не так ли, Уильям?

У. Х. – Я бы не торопился с таким утверждением, ваше величество. Вернее сказать, что ситуация критическая. Однако до тех пор, пока с нами Моргана, шансы всегда есть.

Ф. Т. – Я не сомневаюсь в её силе, но что она может предпринять сейчас? Российские самолёты и бронетехника – это не рыцари короля Артура. Она же не станет громить десант. А если даже и разгромит, пришлют новый… Где она теперь?

У. Х. – Мы разговаривали час назад. Она сумела внедриться в команду Буранова и вместе с ними выдвинулась в гробницу. Больше связи не было. Вероятно, толща земли гасит ментальные импульсы.

Ф. Т. – Никак не привыкну к вашей телепатии… Ну, хорошо. Предположим, она сумеет уничтожить Мерлина и всех остальных. Что это нам даст? Работа «Наследия» ещё не завершена, шлем не готов, да и само «Наследие» вместе с Грейвсом болтается в междумирье. Значит, Грааль пока недоступен. А руссофранки через несколько часов войдут в Эйвбери…

У. Х. (вкрадчиво). – В моём обращении к нации, которое вы одобрили, я сказал, что нам надо выиграть время. Для этого у нас есть армия и оружие. Первый натиск руссофранков мы, разумеется, отобьём. А дальше… Пусть Моргана вернётся. У меня есть некоторые мысли, ваше величество. Воевать с союзниками она действительно не может. Но, полагаю, устранить полководцев ей вполне по силам. В индивидуальном порядке, так сказать.

Ф. Т. – Вы имеете в виду…

У. Х. – Я имею в виду Николая и Наполеона. Возможно, также их премьеров. Посмотрим, много ли навоюют обезглавленные союзники… В сущности, нам надо продержаться два, от силы три месяца. После этого работа «Наследия» будет выполнена, Моргана вернёт башню на место, и Грейвс передаст шлем. И весь мир окажется у ног Альбиона…

Ф. Т. (задумчиво). – Ну что ж, план недурён. Во всяком случае, шансы есть. И в связи с этим, Уильям, нам надо обсудить, как мы будем контролировать шлем. Пора. Мы никогда не говорили об этом, но ясно же, что использовать и хранить сверхоружие надо с применением особых мер предосторожности.

У. Х. – Совершенно так, ваше величество. Для меня очевидно, что доступ к шлему должны иметь всего два человека – вы и я. В своё время доступ также получит ваш наследник принц Ричард… Как это может выглядеть? Думаю, одну из комнат Виндзорского дворца надо переоборудовать под специальное глухое бронированное помещение, в котором будут храниться шлем и Грааль. Входить в помещение сможем лишь вы и я, а в качестве ключей можно использовать отпечатки наших пальцев. Их не подделаешь. Полагаю, наши программисты всё организуют. Причём я бы предложил, чтобы двери хранилища открывались только при одновременном прикладывании ваших и моих пальцев. Другими словами, кто бы из нас двоих ни работал со шлемом, другой будет рядом – для страховки, помощи…

Ф. Т. – И для взаимного контроля? Что ж, пожалуй, разумно. Владеть сверхоружием – ноша тяжелейшая. И я не возражаю разделить её с вами… Поздравляю, Уильям. Только что вы сделали заявку на пожизненное премьерство.

У. Х. – Благодарю, ваше величество. Признаться, так далеко я пока не заглядываю. Даст Бог, победим, вот тогда…

Ф. Т. – Договорились. Вернёмся к этому разговору после победы. И вот что ещё…

У. Х. – Слушаю, ваше величество.

Ф. Т. – Скажите, Уильям, вы никогда не опасались, что Моргана нашими руками, нашими деньгами, нашими усилиями ведёт какую-то собственную игру?

У. Х. – Прошу уточнить, ваше величество.

Ф. Т. – А что, если она, попросту говоря, захватит созданный шлем и оставит вас и меня с носом? Ведь помешать ей мы не сможем…

У. Х. (после паузы). – Разумеется, я об этом думал, и не раз, ваше величество. Имея дело с таким страшным союзником, поневоле будешь настороже. Вот например… Почему застрелился Аткинсон? И застрелился ли? Я уверен, что так или иначе здесь без Морганы дело не обошлось. А ведь это был для неё близкий человек…

Однако не думаю, что её интересует шлем. Он даёт власть над Граалем, а Грааль и нечисть по определению несовместимы. Да и что ей вообще нужно? Что может быть нужно существу, которое не намного моложе Христа? Лично я готов поверить, что она работает с нами из сугубо патриотических соображений. Это во-первых. А во-вторых… Ваше величество, давайте начнём работать с Граалем, давайте поставим на службу себе его мощь. А там… там посмотрим, действительно ли фата Моргана так страшна, как это нам представляется.

Ф. Т. (пристально смотрит на собеседника). – Согласен. А вообще-то… я вдруг подумал… Николай в чём-то был прав, когда сказал, что мы продали душу дьяволу…

У. Х. (сурово). – Время ли заниматься самобичеванием, ваше величество? Много лет назад мы решили, что цель оправдывает средства, и сейчас цель уже близка. Таких ставок в истории человечества ещё не было. Лично я уверен, что Грааль сто́ит наших душ…

 

Глава пятнадцатая

Владимир Ходько

Моргана оборвала смех и, прищурившись, окинула нас, остолбеневших, вызывающим взглядом.

Да будь ты проклята, магическая тварь!..

Захлёбываясь в водовороте невероятных ситуаций и открытий, мы почти забыли об исчезновении «Наследия» вместе со всеми насельниками, включая нашего друга Мортона. Неожиданное, грозное напоминание фаты не только отрезвило – поставило в тупик. Ведь если она не блефовала, казнив её, мы одновременно приговаривали десятки людей. И потому рука Баррета, уже занесённая для удара, застыла в воздухе. И потому Мерлин, стиснув зубы, отступил на шаг.

Буранов тронул чародея за плечо.

– Господин Мерлин, что скажете? Она говорит правду?

Вместо ответа тот лишь кивнул. На бледном лице выступил пот, в глазах мелькнула растерянность. Очень мне это не понравилось.

– Но вы ведь равновеликий ей чародей, – настойчиво продолжал Буранов. – Вы-то можете вернуть замок обратно?

– Не могу, – тихо сказал Мерлин. – Вернее, мог бы попытаться, но для этого надо знать, куда она его забросила, в какую точку междумирья. А этого она, конечно, не скажет…

– Не скажу, – надменно подтвердила Моргана и вдруг по-девчоночьи показала нам язык.

О как! Похоже, с таким козырем на руках она испытывала от ситуации противоестественное удовольствие.

Наступило растерянное молчание, прерванное хмыканьем Телепина.

– Что ж ты врёшь, ведьма? – почти ласково спросил он. – Что ж ты нас шантажируешь? И мы хороши – уши развесили, слушаем, переживаем… Ничего и никого ты вернуть не можешь. Для этого надо много колдовать. А тебя уже обесточили, ты ноль.

Буранов вдруг звучно хлопнул себя по лбу. С его губ сорвалось непечатное выражение, коими так богат родной язык.

– А действительно, как можно вернуть «Наследие», если вы лишены силы? – спросил хмурый Вильямс. По-моему, он устыдился, что простое, можно сказать, простейшее соображение, высказанное Вадимом, сразу не пришло ему в голову. Всем остальным, кстати, тоже.

Моргана грациозно повела точёными плечами, прелесть которых не мог скрыть и чёрный шёлк закрытого платья.

– Тот, кто лишил силы, может её вернуть, – насмешливо сообщила она. – Был у суки Каридвен такой рецепт, верно, я вспомнила. Но к нему прилагался и другой рецепт, по действию противоположный. Такое, что ли, противоядие…

Мы, не сговариваясь, посмотрели на Мерлина.

– Противоядие есть, – сказал он, помедлив. – Только не воображай, что я тебе его дам. Я ещё из ума не выжил…

– Ну, тогда и говорить не о чем, – отрезала фата, кривя губы. – «Наследием» больше, «Наследием» меньше…

– Но там же люди! – тихо вскрикнула Айрин. – Десятки людей! Кто, кроме неё, может их вернуть? Что-то надо делать…

Мерлин смерил Айрин тяжёлым взглядом.

– Что тут сделаешь… Такова их судьба, – нехотя сказал он. – Силу я ей не верну. Она за мгновенье тут всё в пепел обратит. Ты этого хочешь, девушка?

– Но может быть, вы сумеете её проконтролировать…

– А дракона на поводке водить не пробовала? – гаркнул выведенный из себя чародей.

Это был полный тупик.

Откровенно говоря, лично меня судьба «наследников» не волновала. Считайте меня циником или кем угодно… Тут я Мерлина поддерживал. Это были враги, сознательно кующие сверхоружие против союза, против моей Родины, и враги опаснейшие. Артиллерист со своей пушкой по сравнению с учёным, создавшим эту самую пушку, просто голубь. С какой стати их жалеть? Пусть хоть сгинут в своём междумирье со своими гениальными, извращёнными и такими опасными мозгами, плакать не стану.

Но Мортон? По словам Айрин, он был эмиссаром Хэррингтона в составе комиссии. Сдаётся мне, однако, что не очень-то ему нравилась эта роль, и ничего против нас он не сделал. Да и привыкли мы уже к этому немолодому коренастому человеку с густыми усами и обширной, почти как у Баррета, лысиной…

– Кажется, я придумал, – неожиданно сказал Буранов. – Есть возможность и «Наследие» вернуть, и силу фате не отдавать. При наличии некоторой логики и доброй воли с обеих сторон.

– Это как? – настороженно спросил Мерлин.

Буранов указал рукой на Моргану.

– Очень просто… Она сообщает нам координаты точки междумирья, где сейчас находится замок. Взамен мы гарантируем ей жизнь и свободу. С помощью подсказки вы находите и возвращаете «Наследие» в Эйвбери. После этого мы отпускаем фату на все четыре стороны. Без колдовской силы она больше никому не опасна.

– Так я вам и поверила, – немедленно отреагировала Моргана с презрительной гримасой на мучительно прекрасном лице.

– А придётся, – сказал Энтони, хмурясь. – План хорош, вряд ли мы сможем предложить вам что-либо ещё.

Мерлин разразился сухим старческим смехом и даже взмахнул руками.

– Ты мудрый человек, Буранов, но ты многого не знаешь, – произнёс он, отдышавшись. – То, что ты придумал, ей неинтересно. Без силы она и месяца не протянет, а может, и недели. Она даже меня старше, одним колдовством от праматери Морриган только и держалась. Ну, отпустим мы её, и что? Через считанные дни развалится в прах. Так какой ей смысл нам помогать?

– Ни малейшего, – подтвердила Моргана мелодичным голосом. – Ты сам видишь, Мерлин, есть лишь два выхода. Либо ты возвращаешь мне силу, вы получаете «Наследие» со всеми людьми, а я даю клятву, что навеки покину Британию и ничем никому из вас отныне вредить не буду…

– Ни за что! – откликнулся побагровевший Мерлин. – Поверить твоему слову? Такой глупец ещё на свет не родился!

– …Либо кто-то из вас, убив меня, возьмёт на душу неминуемую гибель множества людей, – невозмутимо закончила фата.

Повисла тяжёлая пауза. Баррет, сжимающий в руке серебряный клинок, неожиданно вскинул голову. Глаза его тускло блеснули.

– Я возьму, – сказал он ледяным тоном, разрывая наступившую тишину.

Джозеф Баррет

Страшную роль палача я бы сейчас не отдал никому. Это моя роль. Как потомка Белого друида, как отца, чей сын погублен проклятой ведьмой, которая просто издевалась над нами…

Ненависть душила меня, но это была холодная ненависть, не туманившая, а напротив, обострявшая ум. Я отчётливо понимал, что потом, совершив казнь, либо уйду в монастырь, либо сопьюсь, либо наложу на себя руки. Ведь вместе с Морганой фактически предстояло отправить в небытие десятки мужчин и женщин, включая Мортона. Как с этим жить?.. Но теперь выбора не было. В сложившейся ситуации узел «Наследия» распутать невозможно, остаётся рубить. А колдунью должна постигнуть давно заслуженная кара. И я готов.

Мерлин, взглянув на меня с уважением, молча кивнул. Не сговариваясь, мы с разных сторон сделали шаг к Моргане, занося каждый своё оружие – он меч, я кинжал.

– Баррет! – взвизгнула Айрин, кидаясь ко мне. – Не надо! Она больше не опасна, она…

Ходько твёрдой рукой остановил её и прижал к себе.

– Серёга, – сказал он.

Буранов молча кивнул, Энтони, отвернувшись, перекрестился, а сгорбившийся, тяжело дышащий Вильямс отступил. И лишь Телепин был недвижим и безмолвен, однако горящий взгляд сопровождал каждое моё движение.

Расширенные, угольно-чёрные глаза фаты прокляли Мерлина и меня.

– Вот как! Двое мужчин хотят убить одну женщину… – пробормотала она, выпрямляясь на стуле.

Прерывая последние слова Морганы, меч Мерлина опустился на длинную стройную шею, а мой кинжал ударил под левую грудь.

Владимир Ходько

Я многое мог бы сказать Айрин. Как снится по ночам страшно погибший побратим. Как ставил в храме свечи за упокой храброй и чистой души русского офицера Добромыслова. Как, узнав о его гибели, плакал без слёз, и поклялся, что любой ценой найду и покараю убийцу. Многое мог бы сказать, глядя в искажённое ужасом лицо женщины, которая ещё недавно делила постель с моим другом… Но сказал только одно слово:

– Серёга.

А больше ничего не сказал, но этого было достаточно. Обмякнув в моих руках, Айрин тихонько заплакала и уткнулась головой в плечо, чтобы не видеть сцену казни. Пусть… Я же наблюдал происходящее с отстранённым спокойствием, сознавая, что не расправа сейчас творится – возмездие. И, может быть, жалел, что не мне суждено пролить чёрную ведьмину кровь.

Вот Мерлин с Барретом приблизились к Моргане.

Вот одновременно блеснули клинки.

Вот под прицелом меча и кинжала оказалась белоснежная шея и грудь фаты.

И… ничего не произошло.

Оба клинка остановились в каком-нибудь миллиметре от цели.

– Дьявольщина! – сдавленно выкрикнул Баррет.

Он нанёс ещё один удар – с тем же успехом. Тело Морганы словно облекла невидимая и непроницаемая броня, отбивавшая любое покушение на колдунью.

Ещё ничего не понимая, я перевёл взгляд на Мерлина и ужаснулся. Его лицо было перекошено, рот открылся в беззвучном крике, меч задрожал в ослабевшей ладони. Чародей, в отличие от меня, что-то успел понять или почувствовать…

Мгновением позже Моргана неожиданно взмыла со стула. Повиснув в воздухе, она простёрла к нам неестественно удлинившиеся руки в обрамлении чёрных кружев. Уши заложило от громового злорадного хохота, в глаза ударила нестерпимо яркая вспышка света. Паря на высоте метров двух от пола, фата визгливо, скороговоркой, читала какое-то заклинание на неведомом языке, читала так быстро, что оно сливалось в одно невероятно длинное слово. И слово это было нашим приговором.

Храм наполнился клубами едкого тёмного дыма. Я вдохнул его и отключился, так ничего и не поняв. Успел только услышать звон, с которым упали на каменную плиту меч Мерлина и кинжал Баррета.

Михаил Буранов

Я же чувствовал, чувствовал что-то неладное!

Слишком независимо себя держала, слишком насмешливо разговаривала… А ведь лишившись магической силы, в сущности – всего, она должна была реагировать как-то иначе. Ну, пусть не молить о пощаде, но всё же… Я уже не говорю о моментальном крушении многовековых планов… Да будь ты хоть трижды ведьма, не можешь ты вести себя как ни в чём не бывало лицом к лицу со злейшим врагом, да ещё очутившись одной ногой в могиле! Мелькнула странная мысль, что у фаты в рукаве кроется некий козырь, и это не «Наследие». А разговоры-переговоры о судьбе замка и его обитателей – не более чем способ выгадать время. Для чего?..

Неожиданная и молниеносная контратака Морганы, заставшая нас, прежде всего Мерлина, врасплох, подтвердила мою догадку насчёт туза в рукаве. В другое время я порадовался бы собственной интуиции. Но теперь толку от неё не было никакого, потому что фата переиграла нас по всем статьям, и роли переменились. Но как она сумела вернуть силу?..

С этой мыслью-вопросом я и очнулся. От едкого дыма, которым пришлось надышаться перед потерей сознания, саднило горло и ломило в груди. Голова трещала, словно с сильнейшего перепоя, руки и ноги онемели.

– Удобно ли, господа? – раздался голос Морганы.

Она сидела в кресле, которое недавно занимал Мерлин. А вот мы… Сквозь туман в глазах я с ужасом обнаружил, что мои товарищи… Боже милостивый… распяты на деревянных крестах, невесть откуда взявшихся и стоявших полукругом. Распяты!..

Видеть Ходько, Айрин, Мерлина и других в позе Иисуса Христа было непередаваемо дико. Я и сам находился в точно таком же положении, хотя – вот странность – ничем к деревянным перекладинам прикреплён не был. Ни верёвкой, ни гвоздями… Крест просто притягивал меня, как магнит кусок железа. Это притяжение было абсолютным, непреодолимым. Ни я, ни другие и пальцем не могли пошевелить, двигалась только шея. Даже дышать трудно.

Гипсово-белое лицо Мерлина застыло трагической маской. Жили только глаза и, Бог мой, сколько в них было страдания… Оказавшись во власти смертельного врага, вряд ли он думал о неминуемом конце. Одна минута перечеркнула полторы тысячи лет святого подвижничества – вот что утопило душу Мерлина в безумном отчаянии. Он молчал, даже не спрашивая, каким образом фата сумела одолеть его, сильнейшего чародея. Это уже было неважно.

Между тем фата, поднявшись из кресла, подошла к неподвижно висящему на кресте Мерлину и долго, снизу вверх, смотрела на него. Я боялся представить, какая бешеная радость клокотала в ней. Широко раскрытые глаза светились багрово и страшно.

– Ах, ты, глупец, – сказала она почти ласково. – Старый полудохлый болван! Неужели ты мог подумать, что праматерь Морриган оставит меня в беде? Ты обманом лишил меня силы, но она влила новую. Нужно было только подождать. И я торговалась из-за «Наследия», чтобы выгадать драгоценные минуты…

Она перешла к Ходько.

– Ты сильный человек, полковник, – произнесла она. – Тот, другой, тоже был сильным. Я люблю таких мужчин. В другое время и в другой ситуации ты или он могли оказаться со мной в постели. Или оба сразу… – добавила она, хихикнув. – Но он шёл на зов Мерлина, их встречу нельзя было допустить, и я его убила. А потом отрезала голову, чтобы старый дурак не вздумал оживить. Иногда это у него получалось…

Шаг в сторону Айрин.

– Тебя, может быть, я оставлю жить, – промурлыкала фата. – Всё-таки ты просила за меня. Кто сказал, что великая Моргана неблагодарна? И потом, – она неожиданно сжала грудь Айрин, затем рука скользнула к бёдрам, – признаться, в последние столетия меня иногда тянет к женщинам. Ты, пожалуй, недурна… Я решу, что с тобой делать, – бросила она полумёртвой от ужаса мисс Мэддокс. – Но потом.

Подойдя к Вильямсу, фата вдруг сильно ударила его по лицу. Голова лейтенанта мотнулась в сторону.

– Ты, сволочь, убил Джанет, и за это умирать будешь долго и тяжко, – резко выкрикнула она. – Это для вас она безобразная старуха, а я помню её девочкой-сиротой. Подобрала бедняжку, воспитала, научила колдовать, привела в Эйвбери. Она мне так долго была помощницей… Ты ещё вспомнишь, как всадил в неё пулю! Вспомнишь и пожалеешь…

– А тебе, Баррет, тоже придётся несладко, – продолжала она, остановившись возле академика. – Ты ведь хотел убить меня, правда? Я могла бы сейчас лежать с кинжалом в груди… Прикончила сына, прикончу и отца. Чем ты лучше своего Джейсона? Но такой лёгкой смерти не жди. Придётся пострадать, пострадать…

Дикое рычание Баррета, прозвучавшее в ответ, вызвало у Морганы довольную усмешку.

– Ты, Буранов, можешь не бояться, – обронила она, подойдя ко мне. – Ты всегда был добр к бедной мисс Редл. Даже согласился взять её в гробницу, хотя и не хотел. За это умрёшь легко…

– Вот видите, Михал Михалыч, доброе дело всегда вознаграждается, – сказал сквозь зубы Ходько.

– Тонко подмечено, – согласился я также сквозь зубы. – А главное, так вовремя…

На Телепина фата смотрела долго. Очень долго. Потом засмеялась.

– Ты тоже умрёшь легко, так и быть, – произнесла она, и звучала в её голосе злая издёвка. – Зато при жизни успеешь помучиться.

С этой загадочной фразой на пурпурных устах Моргана подошла к Энтони и неожиданно схватила его за длинные светлые волосы.

– А начну я с тебя, гадёныш, – сказала она хрипло. – Новый хранитель чаши, как же… Тебе до поры до времени везло, это правда. То Мерлин опекал, то Баррет со своими амулетами под ногами путался. А потом я придумала, как убить двух зайцев… – Даже близкая смерть была не так страшна, как её оскал. – Прямо здесь, в храме. И тебя, и Мерлина… И не жди, что чаша поможет. Мерлин уже не хранитель. А ты ещё не хранитель. Вы никто. Я отрежу тебе голову, как Добромыслову, а потом займусь остальными.

В правой руке фаты неожиданно появился длинный нож, которым она воинственно взмахнула.

– Смотри же, Телепин, – сказала она, запрокидывая голову юноши. – Смотри хорошенько.

Вадим Телепин

– Нет! – заорал я не своим голосом. – Отпусти его! Он же ничего тебе не сделал!.. Убери нож! Осталось в тебе хоть что-нибудь человеческое?..

Ещё что-то я кричал, с ужасом сознавая, что всё бессмысленно, и светловолосая голова сына вот-вот упадёт на каменные плиты храма. Другие тоже кричали наперебой – бессвязно и умоляюще. Молчал лишь Энтони. Я не видел его глаз, но был уверен, что страха в них нет, не таков мой парень – есть, наверно, только недоумение от того, что жизнь оказалась столь короткой, и сейчас прервётся по воле исчадия ада в женском обличии.

А фата наслаждалась. Сцена ей положительно нравилась. Наши отчаянные крики её приятно возбуждали, бледные щеки покрылись румянцем, нож слегка щекотал беззащитное горло. Заходясь в тихом смехе, она длила сладость мгновения. А я, теряя остатки мужества, молил Бога, чтобы сердце разорвалось раньше, чем увижу сыновнюю кровь.

Но увидел совсем другое.

Неожиданно из пустоты возник слабо мерцающий призрак. Я судорожно сглотнул. Видение парило передо мной в воздухе и смотрело прямо в глаза. Самое странное, что оно казалось вполне реальным. В мягких очертаниях фигуры я машинально признал женщину. Переведя взгляд на лицо, я задрожал, потому что… потому что это была…

«Ты не ошибся», – сказал призрак.

Даже голос у неё остался прежний – мелодичный, звонкий. И густые светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, были те же. И прелестные черты, когда-то сводившие с ума и так долго снившиеся потом, после всего…

Нет, я не лишился рассудка. Она это была, она. Брошенная, преданная мной… Умершая на чужбине много лет назад…

Душу обожгло холодом смертельной тоски. Даже слёзы на щеках показались ледяными. У суда памяти срока давности нет. Вот и настигло прошлое, предъявляя счёт за былой грех. В самый, казалось бы, неподходящий момент…

«Прости меня», – беззвучно сказал я. И не было больше слов. Если бы мог, я сейчас упал бы перед ней на колени.

Призрак нахмурился.

«О чём ты? – резко спросила она. – Пока ты плачешь, нашего сына убивают. Кто, кроме тебя, может его спасти?»

Я в сотый раз напряг мускулы, стремясь разорвать незримые цепи, приковавшие к дереву креста, и в сотый раз проклял своё бессилие.

«Но я ничего не могу сделать! – вырвалось у меня. – Я даже не могу обменять свою жизнь на его. Проклятая ведьма всё равно заберёт обе».

«Я помогу», – раздалось в ответ.

С этими словами она приблизилась и положила невесомые руки мне на плечи. В призрачных ладонях непостижимым образом ощущалось тепло. Ими, бесплотными, она обвела контур моего тела, а потом поманила к себе. И я вдруг почувствовал, что притяжение креста слабеет…

«Теперь всё зависит от тебя. Ради Бога, не медли!» – с отчаянием и надеждой воскликнула она.

Владимир Ходько

Я увидел, что лицо Вадима закаменело. Из широко раскрытых глаз, устремлённых в одну точку, текут слёзы, а губы шевелятся, словно он разговаривает с кем-то невидимым. Я с мимолётной горечью подумал, что теперь-то он точно сошёл с ума. А впрочем, какая разница? Всё равно жить осталось считанные минуты. Энтони уйдёт первым, но мы его вскоре догоним…

Словно подтверждая мысль о безумии, в уши ворвался ужасный вопль Вадима. Однако не было в его голосе ни страха, ни предчувствия смерти. А вот какая-то первобытная мощь и вызов врагу очень даже звучали. Это был ритуальный крик воина, иначе не скажешь. Не переставая орать, Вадим вдруг легко спрыгнул на пол. В отличие от нас, крест его больше не держал! Но почему? Что произошло?..

Мерлин рывком поднял голову и прищурился, как будто увидел что-то, недоступное обычному взору.

Моргана изумлённо оглянулась, и нож в её дрогнувшей руке опустился. Растерянность, недоумение, гнев – все эти чувства промелькнули на прекрасном лице мегеры, исказив его до неузнаваемости. Опешив, она потеряла две-три секунды. Зато Вадим их нашёл…

Он вихрем подлетел к мечу Мерлина и кинжалу Баррета, валявшимся на полу. Схватив их, прыгнул к Моргане. Та отпустила волосы Энтони и выставила перед собой нож в тщетной попытке отбиться. Какую-то долю мгновения они стояли друг против друга, глаза в глаза – страшный в своей ярости человек и смертельно опасная ведьма.

Опомнившись, Моргана кинула в Вадима нож. Она даже успела выкрикнуть какое-то слово. Но заклинание осталось незаконченным.

Одним-единственным, диким по силе ударом Вадим снёс ей голову. И следом левой рукой всадил кинжал в сердце по самую рукоятку.

Вадим Телепин

Обезглавленное тело с клинком в груди ещё стояло. Ещё рвано, конвульсивно дёргались руки, словно у механической куклы. Потом ноги подломились, и труп в чёрном платье рухнул на пол. Подол юбки задрался, обнажая изящные мраморно-белые лодыжки. Тонкие пальцы с длинными ногтями по-паучьи заскребли камень плиты. Из обрубка шеи обильно потекла густая тёмная кровь, ручейком устремившаяся к моим ботинкам. Отбросив меч, я сделал шаг назад и чуть не споткнулся о голову Морганы.

В широко открытых выпученных глазах остывала жизнь. Их тускнеющий взгляд был ужасен – столько ненависти запечатлелось в нём. На резко очерченных скулах угас румянец. Полуоткрытые посеревшие губы ещё по инерции вздрагивали, пытаясь договорить защитное заклинание. Медуза-Горгона так не хотела умирать…

Попятившись, я сел на ближайшую табуретку и с трудом оперся локтем на стол. Мускулы стонали от боли, тело отказывалось повиноваться. Рывок, благодаря которому удалось покончить с фатой, забрал всё. Никогда ещё я не двигался и не дрался с такой быстротой и силой. Только ли моей была эта сила? Или кто-то укрепил её?..

Призрак опустился передо мной на колени.

«Ты сделал великое дело, – чуть слышно сказала она. – Ты спас нашего мальчика… и не только его. Грааль теперь в безопасности, и преисподняя останется на замке. А значит, мир будет жить по-прежнему».

К стыду моему, сейчас мир меня совсем не интересовал.

«Я больше не увижу его. Никогда, – устало сказал я ей. – Он останется в храме и сменит Мерлина. Он так решил».

«Знаю, – произнесла она. – Я знаю всё. По-другому Энтони поступить не может. Такова его судьба, предрешённая свыше. Мерлин объяснил тебе всё».

«Но почему? Почему именно он? – зарычал я, сжимая гудящую голову. – Тебя уже не вернуть, но он мог бы жить со мной, я любил бы его за двоих, заботился… Почему наш сын должен взять на себя всю эту ношу?»

«Потому что она ему по плечу, и он её достоин, – мягко сказала она. – Жизнь его будет долгой, очень долгой. Мне горько думать, что он проведёт её в подземелье, никогда не узнает женскую любовь, не порадуется первенцу, не сможет опереться на плечо друга… Но Господь не только всемогущ, он и милосерден. Исполнив миссию, наш сын однажды будет вознаграждён сторицею. Мы ещё порадуемся этому… там…»

Она подняла глаза к небу, которое сейчас было так далеко, что в его существование не верилось.

Смирение лёгким крылом коснулось души.

«Как жить дальше?» – почему-то спросил я.

«Как? Неси службу. Не забывай друзей. Живи своим домом. Не обижай жену – она ни в чём не виновата…»

«Даже в том, что у нас нет детей?» – перебил я.

«У вас ещё будут дети, – ласково сказала она. – Это станет наградой за твой подвиг… Будь счастлив! Ты всё искупил, и я прощаю тебя».

С этими словами она поднялась.

«Только не забывай нас… меня и Энтони… – услышал я, словно во сне. И вдруг в её голосе прорвалась тоска: – Господи, если бы ты только знал, как я любила тебя…»

«Наташа!» – закричал я, вскакивая.

Кому я это кричал? Призрак уже растаял, словно горсть снега в горячей ладони.

Тогда я перекрестился и зашептал молитву, не отрывая глаз от того места, где она только что стояла на коленях.

Всё предрешено. И я ничего не скажу Энтони. Лишь про себя попрощаюсь с сыном – чудом обретённым и навеки утраченным. Ему ничего знать не надо. Миссия и без того непомерно трудна, так зачем на душе лишняя тяжесть?..

Боковым зрением, отстранённо, я увидел, что кресты исчезли. Мои товарищи стоят на полу, разминая руки и ноги, а ко мне на всех парах мчится с распростёртыми объятьями Володя.

Владимир Ходько

– Молоток! – возбуждённо говорил я, обнимая Вадима. – Какой же ты молоток, полковник!

Старое курсантское словечко всплыло само собой. А что ещё скажешь? В мгновенном бою с Морганой Вадим был великолепен, трижды великолепен. Казнил зло, спас всех нас, отомстил за Серёгу, Джейсона и ещё Бог весть за кого… Молоток и есть. Я по-прежнему не понимал, как ему удалось освободиться от притяжения креста (мы-то обрели свободу, как только Моргана пала, а вместе с ней и её чары), но сейчас было не до расспросов.

Вадим поднял глаза, и я поразился. Взгляд его лучился нездешним спокойствием, столь несозвучным ситуации.

– Она простила меня, – медленно и безучастно сказал он, словно я мог понять смысл этих загадочных слов.

А вот подошедший Мерлин, кажется, что-то понял. Старый чародей молча кивнул и сочувственным жестом положил руку на плечо Вадима.

– Время, – с тяжким вздохом сказал он.

Повернувшись к Буранову, негромко напомнил:

– Перстень.

Эдвард Мортон

Дороти влетела ко мне без стука.

Секретарша Грейвса выглядела ужасно. Блузка на высокой груди была разорвана и полураспахнута, обнажая кружевной бюстгальтер. В больших голубых глазах ещё не высохли слёзы. На известково-белом лице плакатным шрифтом был написан страх. Тонкие руки запятнали обширные синяки.

В другое время я удивился бы и бесцеремонности визита, и странному, на грани фола, облику Дороти. Но сейчас мной владела такая апатия, что я лишь тупо уставился на секретаршу.

Трёх дней, проведённых в междумирье, оказалось достаточно, чтобы я с головой ушёл в пучину депрессии. Возможно, сотрудников «Наследия» спасала работа, но мне заняться было решительно нечем. А главное, ничего не хотелось. Я подолгу слонялся по коридорам замка, что-то ел и что-то пил, часами лежал на диване в отведённой мне каморке, разглядывая потолок, и медленно сходил с ума от мыслей о Мэри, дочерях, внуках. Не впасть в истерику помогала только зыбкая надежда, что рано или поздно обозначенные Грейвсом три месяца истекут, и мы вернёмся в привычный родной мир. Я даже написал в блокноте цифры с единицы до девяносто включительно. Первые три уже были жирно зачёркнуты.

Но в целом я подыхал от тоски и неожиданное появление растрёпанной девушки в каком-то смысле развлекло.

– Что случилось, Дороти? – вяло спросил я, приподнимаясь на диване.

– О, мистер Мортон!.. – воскликнула секретарша и, не договорив, разрыдалась.

Я встал и со вздохом похлопал её по щекам.

– Ну, будет вам, будет… Этак мы с вами не разберёмся. Вы же пришли за помощью? Вас кто-то обидел? Сядьте вот, выпейте воды, успокойтесь…

Отпив из предложенного стакана и вытерев слёзы, Дороти кое-как смогла говорить.

– Это всё он, директор Грейвс… – начала она, не переставая всхлипывать и шмыгать носом. – В первый день, как началось… ну, это автономное положение… он был в порядке, спокойный. Позвал меня, похвалил за хорошую работу, денег дал в конверте. Премия, говорит, из директорского фонда. Вернёшься богатой невестой, нарасхват будешь…

Вчера, смотрю, помрачнел. Я-то с ним давно работаю, знаю: коли он такой, значит, что-то не ладится, идёт не так. Весь день просидел в кабинете и велел никого не пускать – занят, мол. Вечером, когда выглянул на минуту, я прямо испугалась: вижу, лица на нём нет. Спросила, не надо ли чего. Он только рукой махнул и опять ушёл к себе…

А сегодня утром зазвал в кабинет. Весь белый, руки трясутся, спиртным от него сильно пахнет. Достал коньяк, стакан мне налил. Пей, говорит. Да как же можно, спрашиваю, если вы сами запретили употреблять горячительное. Теперь можно, говорит, уже всё равно. И сам к бутылке присосался…

– Что значит «всё равно»? – перебил я девушку, чувствуя внутри лёгкий холодок.

– Я тоже спросила… Засмеялся он, только плохой это был смех. Ты, говорит, всё равно ничего не поймёшь. Но если хочешь – изволь, объясню. И начал сыпать научными словами. И чем дальше говорит, тем больше ярится. Я и вправду почти ничего не поняла. И вообще от страха плохо соображаю… Поняла только, что с нашим главным учредителем произошла какая-то беда, и канал связи вот уже два дня как мёртвый. Такого, мол, никогда за все эти годы не было. А без канала связи нам отсюда не выбраться. Про какое-то междумирье толковал…

Подождите, говорю, может, канал этот ещё оживёт и всё наладится. А он кричит, мол, дура, ничего ты не понимаешь. Если канал умер, то, значит, и учредитель умер. Невероятно, конечно, и всё же… Других вариантов нет. Не в прятки же он с нами играет, мы слишком ему нужны. И на связи были каждый день, и всё торопил. Озолотить обещал, только бы скорей работу закончили…

Что ж нам теперь делать, спрашиваю. Лучше бы и не спрашивала: тут он совсем озверел. Теперь, говорит, пусть каждый доживает, как хочет. Я лично знаю, что делать… Кинулся на меня, повалил на диван, а потом изнасиловал…

Девушка опять разрыдалась.

Я оторопел.

– Постойте, Дороти, вы отдаёте отчёт в том, что говорите? Вы сейчас выдвинули против директора очень серьёзное обвинение. Изнасилование – это преступление, и весьма тяжкое. Но, может быть, вы преувеличиваете? Насколько я знаю, между вами и Грейвсом уже и так были… м-м… отношения.

– Хотела бы я преувеличить, – горестно сказала девушка. – Были между нами отношения, это верно… Хотя, какие там отношения? Когда ему нужна была женщина, он вызывал меня, уводил в комнату отдыха и укладывал на диван. Иногда прямо в кабинете, на столе. Вот и все отношения… Но всегда было… как бы сказать… интеллигентно, что ли. А сегодня – зверь зверем. Не надо так, кричу, мне же больно! А он словно и хочет сделать, как больнее, чтобы я кричала…

– Сволочь, – ошеломлённо сказал я. Утончённый Грейвс – насильник? Не верилось, хоть убей. Но, с другой стороны, я видел, что девушка не врёт. Об этом говорили и её растерзанный внешний вид, и синяки на руках, и простодушная искренность, сквозившая в тяжком рассказе. – Какая сволочь! Но как же вы могли…

– Как я могла всё время терпеть его домогательства? – неожиданно зло перебила девушка. – А как не терпеть, если платят по-королевски? В моих краях столько инженерам не снилось. Я местом дорожу. И родителям помогала, и на будущее откладывала. Перетерплю, думаю, года два-три, потом уволюсь и уеду к себе в Бирмингем. У меня там и парень есть, Джек Руббинс, ещё учились вместе. Мама говорит, что подходящий жених. (Я невольно покрутил головой.) Ну, да теперь не о том… Я что к вам прибежала? Думаете, жаловаться? Или управу на директора искать? Ничего похожего. Нет на него никакой тут управы. Просто… – Она отчаянным движением прижала руки к груди. – Просто жутко мне, сил нет, а поговорить не с кем. Тут надо мной все хихикают, не любят. Дура, мол, Дороти, и Грейвсова шлюха. Может, оно и так, но ведь я тоже человек. И я хочу понять: мы вообще-то домой вернёмся? Пожалуйста, спросите его, мистер Мортон, вы лучше разберётесь, я-то от страха совсем голову потеряла…

Бедная девочка… Жалкая она была, заплаканная, потерянная. По возрасту примерно ровесница моей младшей дочери. Чувствуя, как защемило сердце, я встал, сунул за пояс вытащенный из-под подушки пистолет и повернулся к Дороти:

– Пойдём.

– К директору?

– К кому же ещё? Задам ему несколько вопросов. Но сначала набью морду…

В приёмной, однако, нас ожидал сюрприз: дверь директорского кабинета была заперта. Ни на стук, ни на голос Грейвс не откликался.

– Он, наверно, просто захлопнул дверь, – нерешительно сказала Дороти. – У меня есть запасной ключ…

– Так чего же вы ждёте? Давайте! – сказал я нетерпеливо. Дурное предчувствие росло с каждой минутой.

Ворвавшись в кабинет, я убедился, что оно не соврало.

Голый по пояс Грейвс висел в петле. Перед смертью он снял рубашку, разрезал на куски и, связав их, сделал верёвку. Видимо, ничего другого более подходящего он у себя не нашёл. Забравшись на подоконник, один конец верёвки привязал к высокому карнизу, а потом спрыгнул вниз… Способ самоубийства довольно стандартный.

За спиной Дороти сдавленно охнула.

– Мистер Мортон, скорее! Может, ещё не поздно…

С этими словами она кинулась к висельнику с явным намерением вынуть из петли. Я удержал её.

– Поздно, Дороти, – сказал я, фиксируя взглядом вывалившийся язык и упавшую на грудь голову – признак сломанных шейных позвонков. – Ему уже не поможешь. Да и с чего бы вам его жалеть…

– Но как же…

– Отойдите и сядьте где-нибудь подальше, – резко велел я. – Надо как следует осмотреться, не мешайте.

Комкая носовой платок, Дороти послушно заняла место в углу, а я, не сходя с места, принялся внимательно оглядывать кабинет.

Внимание сразу же привлёк лист бумаги, одиноко белевший на столе. Остальные документы лежали на полу. Там же валялись опрокинутые стулья, письменный прибор, пустая коньячная бутылка, сброшенный пиджак, растоптанный экран анализатора… Последние минуты жизни Грейвс явно провёл в неистовстве. Что, машинально отметил я, вполне стыкуется с историей Дороти.

Я осторожно подошёл к столу и взял листок. Самоубийство и предсмертная записка – вещи нераздельные. Что же сообщил директор, покидая мир… или, точнее, междумирье?

Записка состояла всего из двух криво написанных фраз: «Ставлю точку. Советую остальным присоединиться». И размашистая подпись.

Сознание мгновенно связало сбивчивый рассказ Дороти с этими двумя фразами. И не требовалась сверхдедукция, чтобы, глядя на одиноко висящий труп, определить причину самоубийства.

Окончательно убедившись, что неназываемый учредитель исчез, Грейвс помешался. Он понял, что мы навсегда застряли в междумирье. А значит, всего через несколько месяцев, когда иссякнут припасы, конец неминуем. И ещё вопрос, удастся ли протянуть эти несколько месяцев. Закончив работу, люди потребуют возвращения домой, неминуемо всплывёт правда, и его, директора, растерзают… И он не стал дожидаться. Перед смертью, захлёбываясь ужасом, вёл себя, как животное…

– Что там, мистер Мортон? – подала из угла голос Дороти.

Слов не было. Я молча подозвал девушку и протянул записку.

Две короткие фразы Дороти читала, должно быть, минут пять. Не столько читала, конечно, сколько пыталась осмыслить предельно лаконичный текст. Хотя что тут осмысливать? Даже незатейливый ум секретарши в состоянии сложить два и два.

Она подняла голову и растерянно посмотрела на меня.

– И что же, выходит, никакой надежды? – спросила она шёпотом.

Не было у меня сил врать.

– Будь у него хоть тень надежды, он бы не повесился, – сказал я, отворачиваясь.

– И, значит, мы теперь обречены?

– Похоже, что так, девочка…

«Похоже»… Чего уж там – наверняка. В сущности, Грейвс был единственным мостиком между миром и междумирьем. Только он поддерживал связь с учредителем. И если даже эта сверхъестественная скотина завтра оживёт и подаст сигнал, его просто некому будет принять. Окажись мы в неисправном батискафе на дне Марианской впадины, шансов на спасение было бы в разы больше…

– Что ж нам теперь делать? – тихонько спросила Дороти. Я взглянул на неё и тут же отвёл глаза: лицо у девушки было мёртвое.

– Не знаю, Дороти. В принципе, можно протянуть несколько месяцев…

– А потом?

Я не ответил.

Если у Грейвса перед смертью хватило сил бушевать, лакать коньяк и насиловать секретаршу, то я, напротив, ощущал полный паралич. Как любой нормальный человек, умереть я боюсь. Но сейчас было кое-что пострашнее смерти: жизнь, где за окном царит грязная, серо-зелёная хмарь, где нет и тени надежды, где считанные люди, населяющие вместе с тобой крохотный мирок, вот-вот начнут сходить с ума от безысходности, и неминуемо, шаг за шагом, терять человеческий облик…

Господи, за какие грехи караешь? Или в нашем лице ты караешь Альбион, родивший чудовищный проект? А мы – лишь искупительные жертвы? Тогда перед закланием остаётся лишь проклясть «Наследие», Хэррингтона, короля, и всех, кто работал над сверхоружием – ключом к реваншу и власти над ничего не подозревающим миром…

– Мистер Мортон, – сказала Дороти.

– Что, девочка? – машинально откликнулся я.

– Вы на моего отца очень похожи. И по возрасту, и усы такие же густые, и лысина вот…

– Польщён…

– Представьте, будто я ваша дочь, – несмело попросила Дороти.

– Ну, допустим… И что дальше?

– Убейте меня.

Я лишился дара речи. Девушка терпеливо ждала, искательно глядя прямо в глаза.

– Милая, да ты с ума сошла, – с трудом выговорил я наконец.

Дороти хрипло засмеялась.

– Ничего похожего, – сказала она. – Вот если бы решила доживать в страхе и безысходности, тогда да… точно рехнулась. Вы бы своей дочери такого пожелали? Ну, пожалуйста, мистер Мортон!

– Замолчи! – рявкнул я вне себя.

Дороти упала на колени.

– Я всё равно жить не буду, – произнесла она еле слышно. – Только яда у меня нет, резаться начну – рука дрогнет, вешаться, как этот, страшно очень… А у вас пистолет. Говорят, от пули смерть лёгкая, быстрая. Может, я даже испугаться не успею… Я же вас о спасении прошу, неужто не понимаете?

Дороти была права. Всё, что она говорила, я успел сказать сам себе минутой раньше. А сказал я себе, что нет смысла тянуть с концом, пока ещё в рассудке, и, слава Богу, есть пистолет. Проклятый Грейвс напоследок дал хороший совет последовать его примеру. Ему-то в этом смысле повезло меньше. Вешаться – дело непочтенное…

– Мистер Мортон, – умоляюще вымолвила Дороти.

– Ты встань, милая, встань, – произнёс я пересохшим ртом.

И пока она поднималась с колен, я вырвал пистолет из-за пояса. Щёлкнув предохранителем, приставил дуло к сердцу Дороти. Выстрелил. Подхватил обмякшую девушку, прижал к себе и почему-то пробормотал, что, мол, уже всё позади, и вовсе не больно, и ты у меня храбрая девочка… А потом вспомнил, что много лет назад это же самое говорил дочке, когда стоматолог вырвал у неё зуб, и малышка от боли и пережитого страха разревелась.

Лёгкое тело Дороти я положил на стол. Оправил одежду, пригладил растрёпанные волосы и закрыл широко раскрытые глаза, опушённые длинными ресницами. Лицо её в смерти стало бледным и, наконец, спокойным. Запинаясь, пробормотал короткую молитву.

Ну, вот, кажется, и всё. Теперь можно заняться собой.

Усевшись рядом, я положил голову на ещё тёплые колени Дороти. Во мне стремительно прорастало безумие, и надо было его опередить. К счастью, ладонь холодило безотказное лекарство.

– Прости меня, Господи, за все прегрешения, вольные и невольные. В руки твои предаюсь, – произнёс я, сам себя не слыша.

Зажмурившись, поднёс пистолет к виску.

Нажал на спуск.

Из сообщения информационного агентства Daily Telegraph

(июнь 2010 года)

Собственная канцелярия его королевского величества Филиппа Третьего выпустила экстренный бюллетень. В нем сообщается о скоропостижной кончине премьер-министра Альбиона Уильяма Хэррингтона…

Напомним, что третьего дня в графстве Уилтшир высадился российский десант. Произошло это в соответствии с ультиматумом, предъявленным Россией при поддержке Франции. Как известно, Хэррингтон ультиматум отклонил и отдал приказ вооружённым силам Альбиона отразить агрессию.

Первыми в бой вступили войска противовоздушной обороны. Им удалось сбить две российские десантно-транспортных аэромашины. Однако ракетами авиации противника огневые точки британских ПВО были подавлены. Вражеский десант практически беспрепятственно захватил административный центр графства, а также селение Эйвбери. Именно здесь две недели назад был убит российский офицер миссии ООГ в Альбионе. Его гибель послужила формальным поводом для предъявления ультиматума и проведения военной акции. Истинной же причиной аналитики считают желание союзников покончить с независимой политикой Хэррингтона, решительно восставшего против Парижского трактата.

Америка, Япония и ряд других государств потребовали от ООГ осудить действия России. Однако их демарш в поддержку Альбиона союзники заблокировали. Император Николай Второй заявил, что располагает неопровержимой информацией о намерении британской стороны создать невиданное сверхоружие, с помощью которого бывшая Англия рассчитывала разгромить Россию и Францию, а также совершить общемировой передел сфер влияния. Таким образом, военная акция является ничем иным, как вынужденным превентивным ударом. Обещано, что подробное сообщение о преступных действиях Альбиона будет сделано в ближайшее время на совместной пресс-конференции российского и французского императоров.

Между тем премьер-министр Хэррингтон приказал окружить и ликвидировать российский десант. Однако все атаки переброшенных в район Троубриджа и Эйвбери пехотных и бронетанковых частей были отбиты. Одновременно в район боевых действий непрерывно высаживаются новые российские подразделения. В специальном манифесте союзники заявили, что вооружённым сопротивлением Альбион усугубляет свою участь. Его армия неминуемо будет разгромлена и уничтожена, а страна утратит независимость. «Мир слишком долго терпел британское коварство и агрессию. Ещё одной войны допустить нельзя, и мы её предотвратим. Надеемся, что малой кровью», – говорится в манифесте, подписанном Николаем и Наполеоном. Документ категорически предостерегает любую из стран от каких бы то ни было попыток оказать Альбиону военную или материальную поддержку.

На этом фоне сообщение о смерти Хэррингтона вызвало настоящую панику. Нет сомнения, что событие, трагическое само по себе, усугубляет общую трагедию страны. Что же произошло с премьером? По официальной версии, причиной скоропостижной кончины стал обширный инфаркт. Сердце вождя нации не выдержало накала многолетнего противостояния со странами-победительницами.

Однако в кулуарах Сент-Джеймского дворца циркулирует иная версия. Хэррингтон покончил самоубийством. Он принял цианистый калий, осознав, что шансов в борьбе против союзников нет. А значит, впереди позор поражения и статус военного преступника со всеми вытекающими последствиями. Другими словами, полный крах…

Которая из двух версий справедлива, судить пока трудно. Отметим только, что в официальном бюллетене наряду с информацией о смерти Хэррингтона есть и сообщение, что его королевское величество Филипп Третий отдал приказ британским частям прекратить любые военные действия и вернуться к местам постоянной дислокации. Также говорится о намерении короля Альбиона вступить с союзниками в переговоры…

 

Глава шестнадцатая

Владимир Ходько

Спустя две недели после возвращения из Эйвбери мы с Вадимом наконец-то выбрались к Буранову. Раньше не получилось, потому что всё это время и он, и мы были чертовски заняты.

Прошедшие недели вместили очень многое.

Показав зубы, Альбион, однако, быстро капитулировал. Во многом это было связано со смертью Хэррингтона. Оставшись без харизматичного бессменного премьера, Филипп Третий, что называется, сломался. Он принял все условия союзников. Отныне и на ближайшие двадцать лет во всех графствах Альбиона размещались франко-российские военные гарнизоны. На те же двадцать лет британская экономика бралась под жёсткий контроль оккупационной комиссии союзников. Одиозная партия социалистического реваншизма, созданная покойным Хэррингтоном, объявлялась вне закона. Предусматривались и некоторые другие меры, призванные навсегда устранить угрозу для человечества, которую века́ми представлял Альбион. В сущности, минимум на два десятилетия королевство бралось под внешнее управление.

Все эти новации были оформлены в единый документ, получивший название Петербургский меморандум и санкционированный ООГ. Подписав его, Филипп Третий отрёкся от престола в пользу наследного принца Ричарда.

Как и обещалось, прошла совместная пресс-конференция императоров Николая и Наполеона. Тексты их выступлений готовил Михаил Михайлович. Понятно, что акценты пришлось переставить, а ряд имён и обстоятельств вовсе опустить. Например, абсолютно не фигурировали Моргана, Мерлин, Энтони и Баррет, биокуклы, монстры и священная чаша. Чтобы описать связанные с ними перипетии, потребовался бы роман, а зачем он журналистам? Зато осталось исчезнувшее «Наследие», и этого было вполне достаточно.

«Создавая оккультное сверхоружие, Альбион в лице премьер-министра переступила законы божеские и человеческие, и наши действия были вынужденными, – закончил своё выступление Николай Второй. – Мир, может быть, никогда не стоял так близко у последней черты. Кто после этого посмеет упрекнуть союзников в немотивированной агрессии?» «Мы больше не позволим какой бы то ни было военной угрозе возникнуть на британской земле», – жёстко добавил Наполеон. И следом предложил государствам-членам Высшего Совета ООГ принять участие в военно-экономическом контроле над Альбионом. Этот удачный дипломатический ход предложил многомудрый Михаил Михайлович.

Кстати, бывший король Альбиона публично осудил покойного премьера и выразил сожаление, что тот втайне от него ввязался в сверхъестественную авантюру. Филиппу наша версия была куда как на руку: она позволяла сбросить всю ответственность на безответного ныне Хэррингтона…

Наше участие в британской экспедиции было вознаграждено более чем щедро. Буранов, Вадим и я закрытым указом императора были награждены орденами «Витязь России». Для Михаила Михайловича это стало уже второй такой наградой – случай беспрецедентный. Нас с Вадимом представили к очередным, то есть генеральским званиям, а мне, кроме того, обещали, что после выхода Нессельроде в отставку я займу его кресло. И, наконец, из личного императорского фонда каждый из нас троих получил огромную премию. Разглядывая сумму на чеке, я меланхолически думал, что таких наградных ещё не получал…

«Витязем России» посмертно был удостоен и Серёга. Такую же премию вручили его вдове.

Вот он, казалось бы, счастливый конец. По крайней мере, настолько счастливый, насколько вообще уместно говорить о счастье в нашей ситуации. Оставалось лишь одно: расставить точки над «i». О трагедии, разыгравшейся в Эйвбери, мы с Вадимом, её участники и очевидцы, знали очень многое. Подоплёка, скрытые мотивы, смысл отдельных событий, разгадка тех или иных тайн… Однако всей полнотой информации располагал один лишь Буранов. Перстень Мерлина был вручён именно ему. И теперь мы, оседлав моего «Стрижа», ехали на встречу, которая, как мы надеялись, позволит окончательно прояснить драму, разыгравшуюся в британской деревушке среди мегалитов.

Просторная квартира Михаила Михайловича располагалась в четырёхэтажном доме на набережной Невы. Элитное здание вполне соответствовало статусу нашего старшего товарища как тайного советника и личного императорского аналитика. Мы, разумеется, знали, что Михаил Михайлович – убеждённый холостяк, не обременённый семьёй, что и неудивительно при его роде занятий и образе жизни. Однако пятикомнатное холостяцкое жилье блистало чистотой, уютом и порядком. Сей факт подтверждал моё давнее убеждение, что лишь мужчина способен организовать свой быт наилучшим образом. А женщина в этом посильно мешает. Уборщицы не в счёт…

Даже в домашней обстановке Буранов был убийственно элегантен. Палевый чесучовый костюм, кремовая рубашка, шейный платок и лёгкие песочные туфли вогнали бы в чёрную зависть любого модника, фланирующего вечерами по Невскому проспекту об руку с дамой. Однако при внешнем великолепии и подтянутости Михаил Михайлович выглядел усталым и озабоченным. Не физической была та усталость – душевной. Наблюдая себя в зеркале и Вадима со стороны, я убеждался, что мы смотримся примерно так же. Тяжкая печать Эйвбери лежала на каждом из нас, и Бог весть, когда она сотрется…

– Господа генералы! – приветствовал у порога Буранов.

– Господин дважды «Витязь России»! – в той же манере ответил я, пожимая руку.

Радушным жестом хозяин пригласил к накрытому столу.

Ужин, доставленный, как я понимаю, из трактира, был прост и хорош: салаты, мясные и сырные закуски, шашлык из осетрины, крымское и французское вино, фруктовый десерт. Оставив по умолчанию главную тему на потом, говорили о светских пустяках, ходячей энциклопедией которых был Михаил Михайлович.

Вполуха слушая Буранова и жуя осетрину с хреном, думал я совсем о другом. Вспоминал, как в подземном храме простились с Мерлином и Энтони – навсегда. Как старый чародей, обняв напоследок каждого, заклинанием вернул нас на поверхность. Как приехали в «Красный Лев», где пришедшая в себя миссис Своллоу забросала вопросами, куда мы дели мисс Редл…

Ещё трясясь в полицейском автобусе на пути в гостиницу, Буранов связался с Долгоруковым, коротко, без подробностей, доложил о ликвидации сверхъестественной угрозы и в связи с этим осторожно предложил отменить высадку российского десанта. Однако премьер, поздравив нас всех, дал понять, что решение императоров пересмотру не подлежит, поскольку репей надо выдирать с корнем. А корень в нашем случае – это агрессивное, стакнувшееся с нечистью высшее руководство Альбиона… Поэтому, проснувшись ранним утром от звуков канонады, мы не удивились.

Российский десант, высадившийся близ Эйвбери, принял бой с британскими частями, подтянутыми к деревушке, и воевал успешно. По распоряжению Долгорукова нас в тот же день эвакуировали в Россию специальным самолётом. Прежде чем покинуть Альбион, Буранов переговорил с начальником особого отдела десантной бригады и поручил ему обеспечить в ходе окрестных боев целость и невредимость нескольких британцев, оказавших России особые услуги. Надо ли говорить, что речь шла о Баррете, Вильямсе и Айрин.

Айрин… Лететь со мной она отказалась. «Дай мне время подумать, – говорила она, обнимая в темноте гостиничного номера. – Всё, что есть между нами, произошло слишком быстро. Пусть буря уляжется, и мы успокоимся. Если захочешь, если тебе это действительно нужно, найдёшь меня в Лондоне, до́ма или в университете…» «А ты сама этого хочешь?» – перебил я. «Не скажу!» – произнесла она, засмеявшись сквозь слёзы, и почему-то поцеловала в нос. На том и расстались.

Возможно, она права, и требуется время, чтобы всё разложить по полочкам. Однако я свой выбор уже сделал. Если только буду жив, ещё до конца года поведу под венец рыжеволосую веснушчатую женщину, осенённую тревожным ароматом «Принцессы Каролины». Вот, должно быть, наш приходский священник отец Никодим удивится, что невеста не говорит по-русски… Не исключено, правда, что мне, офицеру Департамента имперской безопасности, женитьба на британке может стоить обещанного кресла Нессельроде и вообще дальнейшей службы. Ну и ладно. Проживём на премию имени Эйвбери. Да и Михаил Михайлович заступится, если что…

После ужина, оставив горничную убирать со стола, мы перешли в кабинет хозяина. Там был сервирован столик с кофейником, чайником, чашками, коньяком и рюмками.

– Садитесь, друзья, – пригласил Буранов, указывая на два тёмных мягких кресла.

– А как же вы? – спросил я, с удовольствием погружаясь в уютную кожаную глубину.

– Предпочитаю стул, знаете ли. И потом, коли помните, есть у меня пунктик – думать ногами…

– Хозяин – барин…

Первым делом Михаил Михайлович открыл домашний сейф, вмонтированный в тумбу стола, и положил на столешницу золотой перстень с дивным по красоте крупным изумрудом. Перстень Мерлина.

– Ну-с, приступим, – сказал Буранов, открывая коробку излюбленных папирос «Царское село».

Вадим Телепин

По словам Буранова, Мерлин не солгал: перстень действительно являлся кладезем информации. Надетый на палец, он транслировал заложенные в него сведения прямо в человеческое сознание. В сущности, магический аналог информационного диска для анализатора. Старый чародей к нашей встрече подготовился основательно. Допуская, что в силу разных причин разговор может остаться незавершённым, он на всякий случай заложил в изумруд ответы на вопросы, которые касались «Наследия», Морганы, Аткинсона, Добромыслова… Кое-что, по собственному признанию, логически домыслил Буранов, связывая концы с концами.

– В своём разговоре с Мерлином мы остановились на том, что в Эйвбери приехал Джейсон Баррет, – напомнил Михаил Михайлович. – Начнём отсюда, а вопросы по ходу, идёт?

– Годится, – ответил я за себя и Володю.

– Итак, Джейсон… Появление в деревне энтузиаста-учёного, намеренного серьёзнейшим образом изучить загадки Эйвбери, Моргану и Аткинсона всполошило. Его работа могла нарушить секретность проекта.

Выход был один: убрать. Моргана устроила так, что приехавшие Джейсон с коллегой Коллинзом нашли в Эйвбери место для постоя лишь у старухи Дженет. Ночью же ведьма натравила для них толпу кошмарных фантомов, созданных её больным воображением. Естественно, молодые люди вне себя от ужаса прыгнули в машину и на всех парах рванули из деревни. А потом Моргана дистанционно отвела глаза водителю, автомобиль потерял управление, и утром полиция нашла два трупа в разбившейся машине, причём далеко от деревни…

Мало ли аварий на дорогах? И при чем тут, формально говоря, Эйвбери?.. Если бы не Баррет, заподозривший неладное и успевший переговорить с умирающим Коллинзом, Аткинсон с Морганой могли бы успокоиться. Однако убитый горем отец решил разобраться в гибели сына. Баррет интуитивно чувствовал, что к ней каким-то образом причастно загадочное общество «Наследие прошлого». Темой «Наследия» академик заинтересовал известного журналиста Дженкинса, выступившего вскоре с публикацией в «Санди мейл». На этом, собственно, предыстория заканчивается. Ведь эту статью прочёл Сергей Добромыслов и, образно говоря, почувствовал запах серы… Попытка проникнуть в тайну «Наследия», как мы уже знаем, стоила ему жизни. Мы только не знали подробностей…

– Как это произошло? – спросил Володя неестественно ровным голосом.

– После неудачного разговора в офисе «Наследия» с Аткинсоном Добромыслов вернулся в гостиницу, – заговорил Буранов после паузы, бесшумно расхаживая по персидскому ковру. – И здесь, вечером, его настиг зов Мерлина. Да, именно так. Мы помним, что Мерлин, благодаря Граалю, обладал умением ментально проникать в любую точку, независимо от расстояния. От него не ускользнуло, что в Эйвбери прибыл российский офицер, намеренный разобраться в тайне «Наследия». Мерлин же в свою очередь желал разоблачить общество, чтобы сорвать планы фаты. Таким образом, Добромыслов, сам того не зная, был естественным союзником чародея. Мерлин проник в его сознание, как в случае с Энтони, и пригласил встретиться возле гробницы Вест-Кеннет. Он мысленно вёл Сергея, незнакомого с местностью, к точке встречи. Потому гостиничный портье и заметил некую отрешённость Добромыслова: тот напряжённо прислушивался к звучавшему внутри голосу Мерлина…

Однако передвижения Сергея Моргана контролировала, и допустить их встречи, разумеется, не могла. Перехватив на окраине Эйвбери, убила ударом в спину. Отсекла голову, опасаясь, что Мерлин попытается оживить офицера. А вырезанный на груди трупа кельтский крест – своеобразный привет, он же издёвка над чародеем, некогда бившимся с нечистью под этим крестом. Таким образом, Мерлин невольно привёл Добромыслова к жестокой смерти…

С этими словами Буранов коротко взглянул на меня, словно проверяя, станет ли мне легче от того, что не я один стал причиной гибели Сергея. Володя на миг прикрыл глаза и закусил губу.

Разлив коньяк, мы молча, не чокаясь, сделали поминальный глоток.

– С этим пунктом более-менее ясно, – сказал я, ставя рюмку. – Раз уж мы заговорили о Моргане, то не кажется ли вам, что её действия были, мягко говоря, противоречивы? То она пытается руками биокукол или монстров убрать комиссию, то оставляет её в покое и переключается исключительно на Энтони – лже-Вильямс, Аткинсон со старухой Дженет… Не говорю уже, что она могла нас всех в пыль стереть без всяких силовых вариантов – с её-то могуществом…

– Ну, тут не так просто, – заметил Михаил Михайлович, поглаживая бородку. – Моргана оказалась в положении «Куда ни кинь – всё клин», и действия её были не столько логическими, сколько вынужденными. Разве она не понимала, что убийство Добромыслова неминуемо вызовет грандиозный скандал и привлечёт внимание к Эйвбери? Но другого способа сорвать встречу Сергея с Мерлином не было.

Далее, приезжает комиссия. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она приступила к работе, особенно после встречи с Аткинсоном, когда мы обозначили пристальное внимание к «Наследию». И Моргана делает попытку ликвидировать нас, натравив биокукол, хотя за гибелью комиссии наверняка последует жёсткая реакция союзников, вплоть до высадки оккупационного корпуса. Однако попытка сорвалась: фата не предполагала, что полковники Ходько и Телепин при поддержке тайного советника Буранова и поэта-семинариста Сканлейна разгромят созданную ею нежить… Моргана еле успела кое-как замести следы, наспех создав новых биокукол-полицейских во главе с лже-Вильямсом.

После первой неудачи фата меняет тактику. Она вынуждает Аткинсона покончить с собой. Заметьте, это был во всех отношениях близкий ей человек… И всё-таки она хладнокровно жертвует им, стремясь скомпрометировать комиссию. Параллельно она связывается с Хэррингтоном, и тот на всех парах мчится в Эйвбери. Ещё бы! Погиб видный учёный, истинный патриот, оставивший предсмертные записки, в которых прямо обвиняет комиссию в доведении до самоубийства. И премьер делает всё возможное, чтобы на этом основании выставить нас из Альбиона. Если бы не жёсткий телефонный демарш Долгорукова, так бы и получилось…

После второй неудачи фата поняла, что пришло время ввести в действие чрезвычайный план. Если угодно, пойти ва-банк. Ещё много лет назад, создавая «Наследие», она допускала, что рано или поздно союзники узнают о секретных разработках британцев и попытаются сорвать их. На этот случай Моргана в принципе была готова как бы выдернуть офис общества из нашего пространства и на время катапультировать его в междумирье. Там, в полной безопасности, учёные могли закончить работу над проектом, после чего и Россия, и Франция были бы бессильны перед созданным сверхоружием.

Но существовала проблема. Магическими технологиями, позволявшими перебрасывать объекты из пространства в пространство, Моргана владела. Однако эта операция требовала колоссальных энергетических затрат, которые были не под силу даже ей, мощной колдунье. Выход нашёлся, и он позволял убить сразу двух зайцев.

С помощью старухи Дженет фата спровоцировала сход местных жителей, разъярённых самоубийством Аткинсона. Что это ей дало? Во-первых, превратившиеся в монстров аборигены должны были растерзать ненавистных руссофранков. Тут я, кстати, склонен согласиться с нашим другом Барретом: глубоко аномальное Эйвбери за долгие столетия сформировало в генах туземцев некую мутацию, которая стала фундаментом колдовского преображения нормальных людей в чудовищ. И чары старухи Дженет стали своего рода детонатором этого адского процесса…

А во-вторых, сходившая с ума от ненависти толпа выбросила огромное количество негативной энергии. Моргана лишь сконцентрировала её и направила на замок, сопроводив заклинанием переброса. Таким образом, «Наследие» бесследно исчезло. К величайшему сожалению, в тот момент в офисе находился наш коллега Мортон…

Буранов замолчал. Теперь-то мы знали, что Мортон, как и преступные сотрудники «Наследия» обречён навеки остаться в междумирье без малейшей надежды вернуться на Землю. Это настоящая трагедия, перед лицом которой остро ощущалось собственное бессилие. Немолодой коренастый человек с добродушной лысиной, один из лучших сыщиков Альбиона, явно тяготившийся навязанной Хэррингтоном ролью шпиона…

– Ну-с, вернёмся к нападению монстров, – негромко заговорил Михаил Михайлович, присаживаясь и разминая очередную папиросу. – Вот на этот раз шансов у нас не было. Это не биокуклы. Спасло лишь то, что Вильямс пристрелил старуху Дженет, её чары пали вместе с нею, после чего монстры совершили обратную трансформацию и превратились в обычных людей. Как Джеральду удалось внутренне остаться человеком среди общего шабаша? Только чудом. Ведь тридцать лет назад, встретив поздним вечером на равнине трёх перепуганных мальчишек, Мерлин возложил руку на голову каждому из них. И тем самым сделал, говоря современным языком, прививку добра, смелости, справедливости. Наш друг Вильямс не стал монстром, как остальные, потому, что у него был иммунитет…

Итак, провал номер три. Правда, частичный, ведь фата смогла спрятать замок со всеми сотрудниками «Наследия». Но комиссия уцелела, а главное, уцелел фактически примкнувший к ней Энтони. Вот его-то Моргана теперь боялась больше всего. Проникнув в сознание парня, она пришла в ярость. Оказывается, Энтони в Эйвбери вызвал не кто иной как Мерлин! Этот факт, а также необыкновенное сходство юноши с рыцарем Галахадом, – Моргана его, разумеется, помнила, – подсказал, зачем Энтони понадобился старому чародею. Угасая, тот выбрал на смену себе нового хранителя священной чаши! А значит, Грааль, укреплённый молодой витальной энергией, будет с новой силой беречь мир от демонов преисподней…

Допустить этого было нельзя. И Моргана переключила смертоносное внимание на Энтони – так сказать, персонально. Сначала, оживив Аткинсона и Дженет, послала их найти и уничтожить юношу. К счастью, Аткинсон начал с попытки утащить с собой прижизненную любовницу миссис Своллоу… (В памяти мелькнула жуткая картина: посиневший покойник тащит по полу за волосы голую трактирщицу. Меня аж передёрнуло.) Та принялась кричать, появились мы и общими усилиями сорвали попытку, а Энтони с Барретом и вовсе развоплотили мертвецов.

Появление лже-Вильямса – из той же серии. Если бы не реакция Вадима Викторовича, успевшего ударить биокуклу по руке, лежать бы нашему юному другу с пулей во лбу. Ну-с, а я не промахнулся, – скромно добавил Буранов.

В дверь, тихо постучав, заглянула горничная.

– Я всё убрала, Михаил Михайлович, – сообщила она, морща носик. – Ой, как вы накурили! Не след вам столько дымить, поберегли бы себя, бросили…

– А это мысль, – задумчиво сказал Буранов. – Надо подумать.

– Вы уж сколько обещаете…

– А мне обещать не жалко…

Горничная укоризненно покачала светловолосой головкой и вздохнула:

– Не надо ли чего?

– Спасибо, милая, всё есть, – ласково сказал Буранов. – До завтра, Настенька. Дверь только захлопни, и ступай.

Я вдруг подумал, что эта симпатичная ладная девушка не только ведёт хозяйство одинокого немолодого мужчины, но и скрашивает его холостяцкие будни… И на здоровье, коли так, дело житейское. Тайный советник у нас ещё ого-го – орёл, хоть куда, весь Эйвбери на уши поставил… С нашей помощью, само собой…

– А ведь и впрямь накурили, – заметил Буранов с некоторым удивлением. – Увлеклись, право… Знаете, что? Пойдёмте на балкон, а здесь пока проветрится. Коньяк только возьмём, и пойдёмте.

Внушительными размерами балкон больше напоминал террасу с шезлонгами, пластмассовым столиком и видом на близкую Неву. В свете уходящего летнего дня её вода казалась пронзительно синей. Последние отблески солнца украсили речной ультрамарин мириадами бликов, а в игре лёгких прозрачных волн ощущалась ни с чем не сравнимая свежесть. Это вам не мутная Темза…

– А теперь, Вадим Викторович, самое время ответить на ваш вопрос: почему, собственно, фата просто не ликвидировала нас без лишних ухищрений? – С этими словами Буранов уселся в шезлонг и вытянул длинные ноги. – Ответ прост: не могла.

– О как! С её-то талантами? – недоверчиво отреагировал Володя.

– Именно так. Артефакты Ордена друидов, с которыми Баррет не расставался – прежде всего талисман Мерлина, – существенно ограничивали мощь фаты. Их эманация создавала своего рода защитное поле, берегущее хозяина и его близких от нечисти. А поскольку с Барретом мы сошлись сразу и почти всё время были где-то рядом, то, сами того не подозревая, находились под невидимой охраной. Ещё вопрос, сумели бы мы выстоять против тех же биокукол или монстров, если бы не орденские артефакты…

Вряд ли их сила была непреодолима для фаты. Всё-таки земное воплощение богини Морриган… Однако они ей очень мешали. Этим и можно объяснить, что она предпочитала непрямые действия: пыталась убрать комиссию и Энтони чужими руками. В том числе руками покойников. Кстати, имейте в виду: вот сейчас мы предаёмся спокойному анализу, и многие вещи задним числом кажутся странными или нелогичными. А тогда события развивались с умопомрачительной скоростью, и думать было просто некогда. Фата разными способами атаковала, мы, как могли, отбивались. Если бы у Морганы было время для размышлений, если бы она могла учесть все возникающие факторы – от влияния артефактов до посмертного женолюбия зомби Аткинсона, – то, как знать, она бы действовала успешнее, а мы сейчас не попивали бы коньяк с видом на Неву…

– За спасительный цейтнот! – провозгласил я, поднимая рюмку.

Выпили и закусили: Михаил Михайлович и Володя ломтиками засахаренного лимона, я кусочком шоколада. Лёгкий тёплый ветер уносил папиросный дым в темнеющее небо. Хорошо сиделось. Захватывающе интересно. Посмотреть со стороны, так Буранов читал нам заключительные главы интригующего романа. Все события находили объяснение: потусторонние чудеса, смерть героев, роковые тайны… Вот только роман этот мы пережили наяву. И главная из тайн пока оставалась нераскрытой.

– Михаил Михайлович, так что же пыталось создать «Наследие»? – спросил я, откидываясь в шезлонге.

Владимир Ходько

Вот он, вопрос номер один! Кое-что о работе общества успел рассказать Мерлин, однако многое оставалось непонятным. И далеко не всё было сказано о планах Морганы.

Поднявшись, Буранов оперся на ограждение балкона и выдержал паузу.

– Как вы помните, у «Наследия» было две главные задачи, – наконец произнёс он, не отрывая взгляда от Невы. – Первая заключалась в том, чтобы собрать и сконцентрировать максимальный объем мистической информации. Фата искала в ней неизвестные крупинки тайного знания, чтобы создать новое магическое оружие против Мерлина. Ведь пока тот оставался хранителем, нечего было и думать о нейтрализации, тем более использовании Грааля.

Кое-что Моргана, видимо, нашла, но в целом преуспела мало. Принципиально усилить свою мощь, как она рассчитывала, не удалось. В противном случае она действовала бы жёстче, решительнее и быстрее. Я бы сказал, сокрушительнее. Например, избавилась бы от обоих хранителей – старого и нового – сразу же, как только проникла вместе с нами в храм под видом мисс Редл.

Вторая задача состояла в том, чтобы разработать технологию управления Граалем и, стало быть, найти способ использовать чашу в своих целях. Эту задачу «Наследие» практически решило.

Первым делом предстояло понять, что же собой представляет Грааль в научных категориях. Была выдвинута гипотеза, что благодаря своим сакральным свойствам чаша способна концентрировать космическую энергию и, в зависимости от желаний хранителя, использовать её для решения тех или иных проблем. Отсюда, например, излучения Грааля, сжигающие адскую нечисть. Сила этих излучений настолько велика, что они пробиваются на поверхность сквозь толщу земли, а порой, в моменты наиболее интенсивной работы, вызывают её свечение. Это их зафиксировал Джейсон Баррет, рассказавший отцу, что обнаружил таинственный подземный источник энергии. Разумеется, он и близко не мог представить природу этого источника…

Специалисты «Наследия» исследовали интенсивность и специфику излучения и, таким образом, составили детальную энергетическую модель Грааля. Теперь надо было создать некое переходное устройство, специальный шлем-прибор, который адаптировал бы головной мозг к чаше, связывало человека и Грааля в единое поле, в рамках которого индивидуум мог управлять артефактом.

– Из чаши хотели сделать волшебную палочку, – то ли спросил, то ли заметил Вадим.

– Совершенно верно, волшебную… Ну-с, как водится, между идеей и воплощением прошли годы напряжённого труда и, увы, потребовались десятки человеческих жертв. Искусственная адаптация мозга к энергетике чаши оказалось делом не только сложным, но и опасным. Мозговые биотоки плохо приспосабливались к излучениям артефакта. Как правило, для подопытного участие в исследованиях рано или поздно заканчивалось необратимым идиотизмом или даже инсультом. Лучи Грааля просто выжигали нейроны… Впрочем, как мы знаем, одна из спецслужб Альбиона в избытке снабжала «Наследие» человеческим материалом. В ход шли осуждённые преступники, бродяги и прочие маргиналы, которых в случае исчезновения никто не искал. В число подопытных попал и журналист Дженкинс. После первой публикации о «Наследии» его похитили и не убили только потому, что решили использовать как ещё одного лабораторного кролика. Появившись в офисе общества, очередной опыт я сорвал, однако журналиста, к величайшему сожалению, это не спасло…

– Помянём, – негромко сказал я, разливая коньяк. – Мужественный был человек, царствие небесное…

Пригубив, Буранов отставил рюмку.

– Научные подробности я опускаю, – заговорил он снова. – Я не учёный, Мерлин тем более, и о многих вещах мы можем судить лишь приблизительно… Важно, что в итоге шлем практически был создан. Если я правильно понимаю, Грейвс сумел разработать нечто вроде опознавательного импульса. Вот как в аэролокации существует система оповещения «свой-чужой». Шлем, будучи надетым, посылает чаше идентифицирующий сигнал определённой частоты, благодаря которому Грааль принимает владельца как своего хранителя и подчиняется ему. При этом энергетика чаши сама автоматически настраивается на волну человека, адаптируется под его биотоки… что-то в этом роде. Во всяком случае, все последние опыты со шлемом и моделью Грааля прошли вполне успешно.

Я почесал в затылке.

– Бог с ними, с научными подробностями, на то есть Академия наук, – сказал я, и Вадим согласно кивнул. – Меня больше интересуют планы фаты. Она что же, действительно хотела подарить шлем Хэррингтону и королю? На старости лет впала в альтруизм?

– А я вообще не уверен, что она хотела что-либо дарить, – возразил Буранов, пожимая плечами. – Ну, в самом деле… Она мечтала, убрав Мерлина, оставить Грааль без хранителя, чтобы ослабевшая чаша через какое-то время перестала сдерживать натиск преисподней. Вот и всё. Идея переходного устройства и власти над чашей, думаю, нужна была фате лишь как приманка для короля и Хэррингтона. Те клюнули и выделили огромные ресурсы на создание «Наследия».

Однако со временем Моргана сообразила, что идея-приманка вполне может пригодиться ей самой. Заманчиво, конечно, открыть шлюзы преисподней, и вновь, как полторы тысячи лет назад, возглавить чёрный поток. Но ещё заманчивее реально получить власть над Граалем. Масштаб возможностей просто несопоставимый, практически безграничный. Власть над Граалем фактически означает власть над миром…

– Неужели священная чаша работала бы на отродье Морриган? – тяжело изумился Вадим.

– Не исключаю этого, Вадим Викторович. Да, Грааль в каком-то смысле разумен и сам выбирает хранителя – точнее, благую цель хранителя, которой безоговорочно служит. Такова его природа. Но Моргана рассчитывала, что с помощью изощрённой выдумки Грейвса артефакт можно будет просто обмануть. Предположим, квазихранитель со шлемом на голове, опознанный чашей, как «свой», сообщает Граалю, что Россия и Франция – величайшая угроза для человечества и для его спасения обе страны необходимо уничтожить…

– Да, пожалуй, – тихо сказал Вадим.

Буранов встал, заглянул в комнату и предложил:

– Давайте вернёмся в кабинет. Вроде бы уже проветрилось, можно дымить дальше…

– Настя завтра объяснит, можно или нельзя, – хмыкнул Вадим.

Буранов погрозил пальцем и жестом пригласил в комнату.

– Ещё вопрос, Михаил Михайлович, – сказал я, падая в полюбившееся кресло. – Почему отравился Хэррингтон? Он, вроде, был готов биться до конца. Негодяй, само собой, но харизмы не отнять…

Буранов уже колдовал над кофейником и ответил, не отрываясь от этого увлекательного занятия:

– Он и бился до конца. Просто конец – наступил, и Хэррингтон понял это. Много лет они с фатой поддерживали ментальную связь по специальному каналу. Все эти годы общение не прерывалось. И вдруг канал умер, Моргана больше не отвечает… Сопоставив факты и взвесив обстоятельства, Хэррингтон пришёл к единственно возможному выводу: фаты больше нет. Премьер знал о её намерении отправиться вместе с нами в гробницу, и решил, что она погибла в последней схватке с Мерлином. Почти угадал… Гибель фаты означала полный крах всех надежд и планов. Мечта о сверхоружии утрачена безвозвратно, разгром Альбиона неизбежен, впереди маячит трибунал и скамья подсудимых. Стало быть, есть все шансы разделить судьбу одного из своих предшественников, премьера Скотта Маклейна. А того повесили как военного преступника. Так что выбор у Хэррингтона был невелик, и он его сделал…

Вадим Телепин

Перстень Мерлина лежал на столе и таинственно искрился изумрудными гранями. Он словно приглашал задавать новые вопросы, обещая новые ответы. Но, в сущности, мы уже выяснили всё, что хотели, и колея разговора плавно свернула в иную сторону.

Выпили за оставшихся в Альбионе друзей – Баррета, Вильямса, Айрин. Тост за Айрин предложил Буранов. «У меня отчего-то предчувствие, что скоро мы её увидим снова, – задумчиво сказал он. – И я даже догадываюсь, к кому она приедет в гости…» При этом, ласково улыбаясь, он смотрел на Володю так, что железный Ходько слегка порозовел щеками.

– Проницательный вы, Михаил Михайлович, спасу нет, – буркнул он. – Я это уж давно заметил. Вот как вы, к примеру, ещё до вылета в Альбион догадались, что следы ведут в гробницу?

– Догадался? Я?

– Ну, не я же. Вы тогда сказали, что, возможно, убийц Серёги придётся доставать из-под земли…

– Да, действительно, после прочтения письма… Теперь вспомнил. Наитие какое-то было… Интуиция – это у меня фамильное. Можно сказать, на генном уровне.

– А почему? – с интересом спросил я.

Буранов задумчиво покатал перстень по столешнице.

– Видите ли, мои предки по мужской линии двести лет работали в спецслужбах империи. Я тоже продолжил традицию. А началось всё с француза Мишеля Дюрана, телохранителя Наполеона Первого, которого тот прислал к императору Павлу, чтобы сорвать британское покушение. И Мишель прекрасно справился. В благодарность за спасение Павел пожаловал моему пращуру российское дворянство, высший орден и состояние. В общем, новоявленный барон остался в России, только фамилия изменилась. Теперь он звался Дюранов. От него и пошёл наш род…

– Чертовски интересно, – с чувством сказал Володя. – Вот не знал, что вашему предку франко-российский союз фактически обязан своим существованием.

– Об этом почти никто и не знает, детали покушения были засекречены… Ну да ладно. Давайте лучше выпьем за нового хранителя чаши.

Владимир Ходько

Лицо Вадима дрогнуло, и он опустил голову. Энтони полюбили мы все, однако я уже понял, что Вадим переживает за него особенно сильно. Я даже мысленно ругнул Буранова, поднявшего грустную тему. Но, как выяснилось, мудрый Михаил Михайлович ничего зря не делает.

– Сегодня нельзя не вспомнить Энтони, – мягко сказал он. – Можно сколь угодно сожалеть о его участи, какой бы жертвенной и благородной она ни была. Можно страшиться вечного отшельничества, которое ожидает нашего юного друга в подземном храме. Но мы должны знать, что судьба его вовсе не ужасна, как это представляется на взгляд обычного человека.

Дело в том, что Энтони уже за гранью привычных для нас категорий. Всё, что необходимо для существования – еду, питье, одежду и прочее, – обеспечит Грааль, как обеспечивал Мерлина. Не зря же в иных апокрифах священная чаша представлялась как рог изобилия. Она же укрепит дух и тело юноши, сохранив его от уныния и болезней.

Избавленный от забот о хлебе насущном, Энтони обретёт безграничную свободу размышлять и совершенствоваться. Его жизнь будет захватывающе интересной. Он прочтёт книгу, написанную за полторы тысячи лет Мерлином. Это небывалый по объёму свод магических знаний, овладев которыми, человек становится всемогущим. А благотворное влияние чаши умножит обретённую силу. Таким образом, Энтони со временем преодолеет немалую часть ступеней, отделяющих человека от Бога. И не исключаю, что наш юный друг пойдёт дальше Мерлина. Тот был только хранителем чаши. Энтони же, возможно, станет хранителем мира.

Вот тут, признаться, я Михаила Михайловича не понял.

– Но ведь он и так вместе с Граалем бережёт мир от преисподней, – заметил Вадим, поднимая голову.

– Всё верно, однако сейчас я имел в виду нечто иное, – задумчиво сказал Буранов. – Вот смотрите…

На ментальном уровне Мерлин мог следить за людьми и событиями в любой точке земного шара. Но не только. Вспомните ночной рассказ Энтони в гостинице. Откуда взялись деньги на поездку в Эйвбери? Почему ректор неожиданно освободил парня от сессии? Очевидно, что и деньги, и освобождение организовал наш чародей. В первом случае откуда-то взял пачку банкнот (в банке, например) и перенёс в ящик тумбочки. А то и просто синтезировал из воздуха… Во втором случае проник в сознание ректора и внушил мысль, что лучший студент Сканлейн вполне достоин перевода на следующий курс без экзаменов.

Заметьте: и то, и другое Мерлин совершил, не покидая подземелья. Стало быть, оттуда же, из подземелья, можно не только контролировать ход событий или поведение людей, но и влиять на них. Для этого не обязательно смотреть в глаза человеку или осязать предмет… Всё или, по крайней мере, многое можно совершать дистанционно. Магическая мощь, укреплённая силой чаши, это позволяет.

Мы с Вадимом переглянулись.

– Ну, допустим, – осторожно сказал я. – Но что из этого вытекает?

– А чёрт его знает, что, – неожиданно сказал Буранов, рассеянно улыбнувшись. – Просто представил вдруг, что высокая душа Энтони не позволит ему равнодушно смотреть, как в той или иной точке земли происходит беда или вершится злодеяние. А со временем развившаяся волшебная сила даст возможность укротить тайфун, предотвратить землетрясение, остановить армию агрессора, наконец…

Вадим пожал плечами.

– Насчёт высокой души Энтони это вы в точку, – хмуро сказал он. – Всё прочее, Михаил Михайлович, уж не взыщите – лютая фантазия. Не знаю, как там появились в его тумбочке деньги, но представили вы практически Господа Бога. Кому ещё под силу укрощать тайфуны? Я понимаю, что после Эйвбери везде мерещатся чудеса, причём безграничные. Но в обычной жизни, воля ваша, с чудесами туго. Если что, агрессора будем громить по старинке, собственными руками…

– А также ногами, пушками, танками и аэромашинами, – дополнил я. – Не надо умалять имеющийся арсенал. Не для того он создавался.

Буранов внимательно посмотрел на меня и отвёл глаза. Огладил бородку. Одним глотком допил коньяк.

– Ну, уж и помечтать нельзя, – сказал он со вздохом. – Эк вы меня раскритиковали-то. Можно сказать, все крылья фантазии оборвали…

– Неблагодарный нынче гость пошёл, – посочувствовал я, выбираясь из нагретого кресла. – Кормишь его, поишь, беседой развлекаешь, а он, зараза, норовит хозяина ущипнуть…

– Исключительно по-дружески, – уточнил Вадим, в свою очередь поднимаясь на ноги. – Позвольте откланяться, Михаил Михайлович. Спасибо за чудесный вечер. В следующем месяце у меня день рождения, так что прошу пожаловать. Познакомлю с супругой…

– О как! Меня, стало быть, не приглашаешь, – констатировал я.

– Сам придёшь, не маленький. Адрес назову…

– Не надо, я гордый. Найду по оперативным каналам…

Может, показалось, но возникла напоследок в разговоре некая неловкость (откуда только и взялась?), которую мы невольно старались замять шутливой перепалкой. Буранов охотно включился в игру и даже принялся уточнять, какие цветы любит супруга Вадима и можно ли будет явиться по-простому, без фрака. «Заодно и новые погоны сбрызнем!» – предложил он, потирая руки.

Уже на улице, садясь в машину, Вадим вдруг сказал:

– Хорошо, если Буранов прав насчёт захватывающе интересной жизни… Лишь бы так всё и было, лишь бы ни в чём не нуждался и не тосковал… Но всё равно: один, без друзей, без семьи, без солнца и неба, в склепе… И так тысячу лет… Он и не жил ещё вовсе, мальчик-то…

Оборвав бессвязную речь, Вадим спрятал лицо в ладони, и в темноте салона мне показалось, что широкие плечи содрогнулись от беззвучного рыдания.

Меня захлестнула глубокая жалость. Что сказать ему? Что я всё знаю? Что вспомнил, на кого так похож Энтони, а логика и поведение Вадима подсказали остальное? Надо же случиться такому зигзагу судьбы… Однако поразительную догадку я оставил при себе. Если захочет, скажет сам…

– Не рви сердце, дружище, – медленно сказал я. – Буранов, конечно, прав. В каком-то смысле Энтони можно позавидовать. Он лишился всего, чем жив обычный человек, кто спорит? Но взамен получит очень многое, и это смягчит утрату. Да и чаша не позволит своему хранителю захандрить… Лучше подумай о том, что Энтони проживёт двадцать жизней, застанет иные времена и увидит другой мир. Его ждёт потрясающая судьба…

Ещё я что-то говорил, пытаясь отвлечь Вадима. Понемногу успокаиваясь, тот слушал, кивал головой, но глаза по-прежнему блестели от непролитых слёз.

Из докладной записки тайного советника Михаила Буранова императору Всероссийскому Николаю Второму

(июль 2010 года)

…Ввиду вышеизложенных обстоятельств считаю целесообразным и даже необходимым установить постоянный контакт с хранителем священной чаши Грааль Энтони Сканлейном. Речь идёт о проведении в интересах союза России и Франции бессрочной стратегической операции под кодовым названием «Эйвбери».

Получив принципиальное согласие Вашего императорского величества, готов в сжатые сроки разработать канву и детали указанной операции. Проведение и общий контроль предлагаю возложить на Департамент имперской безопасности МВД (генерал-майор Ходько В. А.). Непосредственный контакт с Энтони Сканлейном может быть поручен генерал-майору Телепину В. В., исполняющему обязанности главы российской миссии ООГ в Альбионе. Уточню, что именно Телепин установил хорошие, прочные отношения со Сканлейном ещё до того, как тот стал хранителем чаши…

Конец пятой части