Принимая приглашение, всё ещё чувствуя неловкость ситуации, Люба присела на самый край стула напротив журналиста, аккуратно ставя поднос на край стола, накрытого фирменной скатертью с железнодорожной символикой, и взяла из его рук визитную карточку, на которой тиснёные буквы на двух языках, английском и русском, свидетельствовали о том, что её владелец является штатным корреспондентом Би-Би-Си в Российской Федерации.

— Да, конечно, — сказала девушка. — Спасибо и ещё раз простите меня.

— Не обращайте внимания, — с улыбкой произнёс Моррисон, придвигая к своему столу свободные стулья.

Друзья присели к столу. Уильям жестом подозвал буфетчицу и попросил меню.

Они узнали, что журналист Грей возвращается в Москву, где работает на постоянной основе, из командировки в Феодосию, что он полон впечатлений и, помимо кратких репортажей, готовит большой обзор событий в Крыму.

— Я был бы очень рад, если бы вы поделились своими впечатлениями, — говорил он ребятам, — так сказать, из первых уст.

Кое в чём Моррисон не солгал — он сказал правду о маршруте своего движения. Он действительно ехал из Феодосии в Москву и действительно готовил доклад о протестных выступлениях. Это была небольшая побочная задача, решение которой, конечно, не снимало с него обязанности работать по основному проекту. Но, занимаясь своим основным направлением, он почти безвылазно сидел в Средней Азии. За эти месяцы он отследил передвижения десятков людей за полтора десятилетия, сопоставил множество поступков, событий и биографий, но ему по-прежнему не удавалось нащупать заветную нить, связывавшую в прошлом судьбы двух человек, которые столь драматически пересеклись в заснеженном дворе на юго-востоке Москвы в ноябре две тысячи пятого года.

Уильям нетерпеливо щёлкнул пальцами, подзывая буфетчицу, которая для пассажиров класса СВ, готовых потратить в вагоне-ресторане более солидные суммы, чем ребята из плацкартного вагона, могла выполнить и роль официантки, жестом показывая ей, что ждёт заказ. Второй рукой он разлил по бокалам вино из Любиной бутылки.

Он с интересом слушал рассказ попутчиков о поездке в Феодосию.

— Вы состоите в какой-нибудь организации? — спросил он, поддерживая разговор.

Люба замялась.

— Сейчас — нет, — ответил за неё Дима, — а раньше состояли в Молодёжном Альянсе революционных коммунистов.

Только благодаря опыту и выдержке Моррисона его попутчики не заметили его реакции на это словосочетание.

— Не слыхал о таком объединении, — покачал головой Уильям после секундной паузы.

— Да мы там уже и не состоим, — махнула рукой Люба.

— Я не очень хорошо разбираюсь в общественных движениях, — улыбнулся Моррисон, — командировка в Феодосию стала для меня довольно неожиданным редакционным заданием. Моя специализация — журналистские расследования. Не знаю, согласитесь ли вы, но для меня это намного увлекательнее, чем репортажи о текущих событиях.

— А что это такое? — спросила девушка. — Можете рассказать?

— Конечно, — кивнул он. — Например, несколько лет назад я занимался таким случаем. В Москве на Выхинском рынке убили казаха, торговавшего овощами. Убийцу нашли довольно быстро и осудили, вроде бы у них вышел конфликт на бытовой почве. Казалось бы, на первый взгляд, ничего интересного, типичная криминальная история. Однако при ближайшем рассмотрении всё оказалось намного серьёзнее, — Моррисон импровизировал на ходу, пытаясь поймать искорку в широко распахнутых серых Любиных глазах, но она смотрела на него ровно, хотя и заинтересованно. — Убийца и жертва были знакомы между собой, хотя не встречались около двадцати лет. В конце восьмидесятых годов они вместе работали в геологической партии, в Казахстане. Понимаете, Люба, правоохранительным органам было неинтересно копать настолько глубоко, а для нас, журналистов, это оказалась золотая жила как в прямом, так и в переносном смысле.

— То есть? — не поняла девушка.

— Они нашли золото. Нашли его где-то в диких казахских степях, но это были последние не то что годы, а даже месяцы существования советской хозяйственной системы как единого целого. Связи были разрушены, документация утеряна, и получилось так, что о золоте знали только эти двое… Так удалось понять истинные мотивы преступника. Такая вот детективная история, — резюмировал Уильям со своей неизменной улыбкой.

— И Вы сообщили об этом в правоохранительные органы? — спросила Люба.

— Зачем же? Я журналист, в моей профессии важны люди и факты. Я изменил имена, даты, города и опубликовал своё расследование в зарубежной прессе. Оно, по-моему, даже не вышло на русском языке. Карать преступников — не моё дело. Тем более, что бедняга и так сел в тюрьму лет на десять, и я никак не был заинтересован в том, чтобы ещё усугублять его участь.

— Непонятно, почему же он ждал так долго? — усомнился Андрей.

Моррисон рассмеялся.

— Дорогие мои, это же вам не овощами на Выхинском рынке торговать! Информация о золотом месторождении — товар специфический, покупателя на него можно за всю жизнь не найти… Да и биография у обоих за эти годы была сложная, оба успели в тюрьме посидеть…

— И что же теперь будет с золотом? — спросил Андрей.

— А вот этого я уже не знаю. Всё может быть, возможно, эта история ещё и далека от завершения…

— А Вы сами-то уверены, что всё было именно так, как Вы рассказываете? — спросила вдруг Люба.

— Если бы я не был уверен, — Моррисон сделал вид, что оскорблён недоверием, — я бы Вам об этом не рассказывал и тем более не писал бы. Журналист не имеет права обманывать читателей, его долг — нести правду. А что Вас заставило усомниться?

— Вы не допускаете, что этот человек был вообще невиновен? — ответила Люба вопросом на вопрос.

— У меня достаточно информации, чтобы так не считать, — пожал плечами Моррисон, — да и не доверять правоохранительным органам нет основания. Другое дело, что им не захотелось копнуть вглубь…

— А у меня есть основания им не доверять, — заявила Люба, — у меня есть знакомый, который сидит за убийство узбека, которого он не совершал.

Ни один мускул не дрогнул на лице Моррисона.

— Почему? Расскажите?

— Конечно, — кивнула она, — может быть, Вас это дело заинтересует. Его зовут Нецветов Виталий Георгиевич, дело ведёт Люблинская прокуратура. Его забрали в ночь на девятнадцатое ноября. В пять утра. На улице. Там был убит узбекский дворник. Он случайно оказался рядом.

— Простите мне такой вопрос, — начал Моррисон, — возможно, я буду не вполне тактичен, но почему Вы уверены, что именно случайно? Поймите меня правильно, я журналист и должен ко всем подходить с нейтральных позиций, независимо от своих симпатий или антипатий…

— Конечно, — согласилась Люба.

— Они не были знакомы раньше?

— Нет. Это совершенно случайный человек.

— И их не могли связывать никакие общие интересы?

— Что Вы имеете в виду?

— Видите ли, Люба, я Вам только что рассказал историю про золото. Там тоже всем казалось, что речь идёт о бытовой ссоре. Вы уверены, что Ваш знакомый с этим, как Вы выразились, узбеком не сталкивались в прошлом? Вы давно знакомы с Виталием?

— Нет-нет, — ответила она, — совершенно точно уверена. Ему всего двадцать два года. А знакомы мы практически с детства.

«Она ничего не знает?» — предположил про себя Моррисон, но на всякий случай продолжал зондировать почву.

— Кто его родители? Из какой он семьи?

— Из бедной, — махнула рукой девушка. — Отца нет, мать — школьная учительница. Воспитывала его одна.

— Люба, чтобы этим делом заинтересовались журналисты, должна быть, так сказать, изюминка. За что ухватиться. Либо в самом деле, либо в личности Вашего друга. Подумайте, что могло бы стать таким нюансом. Я мог бы Вам помочь, но тех данных, которые у Вас есть, явно недостаточно. Читателю, а соответственно, и журналисту нужна сенсация, понимаете? Могу Вам ещё одну историю рассказать, которую я распутывал до казахского золота. Тоже в России было дело, но тоже публиковалось только в иностранных изданиях. Один русский, фамилию его я, естественно, изменил, пытался продать в одну из африканских стран компоненты для производства химического оружия… В итоге ему это не удалось, в том числе и благодаря огласке в западных средствах массовой информации.

— А что именно за страна? — спросила Люба. — И что с ней было?

— Да какая разница, что за страна, — ответил Моррисон, — факт в том, что они пытались сделать своё химическое оружие, хотя подписали обязательство, что делать этого не будут. В итоге они, как я помню, свалили всё на непосредственного исполнителя и вышли сухими из воды…

— А если бы они и сделали химическое оружие, тогда что? — Любу почему-то задел этот вопрос.

— Люба, как же Вы не понимаете, это же негры в Африке! Потравили бы они друг друга газами…

Люба только открыла рот, чтобы возразить по поводу негров в Африке, но в разговор вмешался Дима Серёгин.

— Подъезжаем к таможне, — сказал он, вставая из-за стола, — так что пойдём мы на свои места. Спасибо Вам большое за угощение.

— Что ж, был рад познакомиться, — ответил Моррисон, — моя визитка у вас есть. Если смогу быть чем-то полезен — обращайтесь, милости просим…

Дима почти вытащил Любу в тамбур. За ними шёл Андрей Кузнецов.

— Очень странный тип, — почти орал он в ухо Любе, пытаясь перекричать стук колёс поезда, — не понравился он мне, ой, как не понравился.

— По-моему, обычный буржуй, — передёрнула плечами девушка.

— Не скажи. Я чую, что дело нечисто. Что ему от тебя нужно? И зачем он полез в дело Виталика? Всё это более чем подозрительно.

— Ты думаешь?

— Да. Более того, я думаю, нам стоит не ехать до Москвы, а выйти в Туле и сесть на электричку.

— Дим, это уже совсем перестраховка, — вмешался Андрей.

— Ладно, до завтра подумаем ещё. Но я настаиваю.

Поздно вечером они проехали украинскую границу, потом российскую, и проснулись уже между Курском и Орлом.

— Давайте решать, — сказал Димка.

— Ты не передумал?

Он покачал головой.

В Туле они вышли из поезда на перрон, Дима завёл друзей за хозяйственные постройки, и там они стояли, пока поезд не тронулся с места, после чего пошли к пригородным кассам.

Моррисон, конечно, не собирался перехватывать их на платформе в Москве. Но кто же знает, когда предосторожность окажется излишней…

* * *

Артюхин прекрасно понимал, что активисты оппозиции не послушаются его предупреждений и попытаются всё-таки добраться до Петербурга и принять участие в антисаммите.

Значит, их надо было перехватывать по дороге.

Со второй половины июня Артюхин остался без выходных.

Операция «Заслон» вступала в решающую фазу.

Сотни, если не тысячи, фамилий, внесённых в «чёрные списки» по всей стране, отмечались в базах данных железнодорожных, авиационных и автобусных перевозок. «Экстремистов» ждали — на вокзалах, на автостанциях, в вагонах поездов.

В такой обстановке брать билет по своему паспорту было бы безумием.

Начало шествия по Невскому проспекту было назначено на час дня субботы.

У студентов Любы и Димы были каникулы, и они могли выехать из Москвы заранее, но Андрей только устроился на очередную работу и в пятницу был занят до пяти вечера.

За неделю до положенного срока трое собрались на лавочке около подъезда, где жила Люба Измайлова.

— Да мне плевать! — кипятился Кузнецов. — Я всё равно поеду. Поездом, в открытую. Пускай снимают!

Димка только пожал плечами.

— Тогда поедем вместе? — предложила Люба.

— Это глупость, — возразил Серёгин.

— Тогда мне тоже плевать! — заявила она.

…Дима уехал в одиночку из Москвы в Петербург на перекладных электричках дней за пять до назначенного срока, и вскоре Люба получила СМС-сообщение, что он добрался благополучно.

Люба и Андрей встретились на «Комсомольской» около семи часов вечера пятницы.

Ленинградский вокзал выглядел как на осадном положении. Столько милиции в одном месте она, пожалуй, видела только в дни терактов в Москве — после взрывов в метро или, скажем, во время захвата «Норд-Оста» чеченскими боевиками.

Они купили билеты за двадцать минут до отхода поезда в надежде оставить противнику минимум времени, чтобы сориентироваться.

У выхода на перрон цепью стояли омоновцы с собаками.

— Фигня война, главное — маневры, — шёпотом сказал на ухо Любе Андрей после того, как они медленно миновали цепь и вышли на платформу, — главное — выглядеть уверенно и не обращать на них внимания.

Девушка кивнула.

За пять минут до отправления поезда они лежали на двух верхних полках плацкартного вагона и практически не разговаривали, чтобы не привлекать внимания пассажиров и проводников.

Проехали Тверь.

— Может, уйти в другой вагон? — шёпотом спросила Люба, убедившись, что соседи заснули.

— По-моему, это паранойя, — ответил Андрей, — в Туле уже выходили из поезда, помнишь? Давай ехать спокойно…

За пятнадцать минут до станции Бологое ребят разбудил собственной персоной Владимир Иванович Артюхин, стоявший в коридоре вагона в сопровождении нескольких автоматчиков.

— Собирайтесь, — сказал он то ли устало, то ли насмешливо, — предупреждаешь их, предупреждаешь, а всё равно полпоезда вас таких умных…

Ночной летний ветер гулял по платформе Бологое, где стояли задержанные, которых высадили из поезда.

Было довольно прохладно для июля, и Люба зябко куталась в тонкую ветровку.

Из другого вагона вывели под конвоем ещё двоих, и она даже в темноте издалека разглядела знакомые фигуры.

Это были Сергей Маркин и Марина Шанина.

Они не общались с того памятного собрания и не поздоровались на ночной платформе, сделав вид, что не знают друг друга, точно так же, как не поздоровались два с половиной месяца назад, случайно встретившись взглядами на Октябрьской площади, на месте сбора первомайской демонстрации, прежде чем разойтись по разным концам большой колонны.

Впрочем, против Марины Люба ничего не имела.

Марина тоскливо провожала взглядом отъезжающий поезд, манивший светящимися окнами вагонов.

— Курить есть у кого-нибудь? — спросила она.

Андрей Кузнецов поделился сигаретой.

Минут через сорок их отвели в здание линейного отдела внутренних дел и распределили по камерам.

Следующие двое суток Андрей провёл в компании Маркина, а Люба — вместе с Мариной, которая очень страдала от отсутствия сигарет. Сидя на холодном пандусе, девушки коротали время за разговорами обо всём и ни о чём.

— Ты с Виталиком общаешься? — как бы походя спросила Марина.

— Переписываемся, — кивнула Люба.

— Как у него дела? Суд скоро?

— Даже не знаю. Пока следствие.

— Привет передавай. Пускай на меня не злится, если что.

— Хорошо. Да он и не сердится, я думаю…

Как раз за день до отъезда Люба получила письмо от Виталика — ответ на её письмо, в котором она описывала их путешествие в Феодосию. Поездкой Виталик живо заинтересовался и дотошно выспрашивал у Любы самые незначительные, на её взгляд, детали…

По истечении двух суток превентивного задержания, скрашенных, если можно так выразиться, довольно вялыми душещипательными беседами, которые проводил с ребятами Артюхин, сильно сомневаясь в их пользе, но следуя формальной инструкции, их вывели из отдела и отпустили на все четыре стороны. Артюхин, впрочем, проконтролировал, чтобы его «подопечные» купили билеты до Москвы, хотя продолжать путь в Петербург им всё равно уже не было смысла.

Люба садилась в поезд, разозлённая и раздосадованная.

— А вы с Маркиным о чём в камере общались? — спросила она товарища с усмешкой.

— Да так, ни о чём, — передёрнул плечами Андрей.

…Через пару дней вернулся и Дима Серёгин, которому по счастливой случайности удалось обойти все рогатки не только в пути, но и в самой Северной столице, и принять участие в антисаммите.

Ещё через несколько дней Люба и её товарищи узнали, что натовские учения в Нижегородской области отменены в связи с отсутствием законодательной базы для их проведения. «Такой же формальный предлог в итоге использовали власти на Украине», — подумала девушка, — «Чтобы сохранить лицо».

Отменены по крайней мере на две тысячи шестой год…

* * *

Девятнадцатого ноября две тысячи шестого года исполнялся год содержания под стражей Виталика Нецветова. Дальнейшее продление сроков следствия было ещё возможно через Мосгорсуд, но следователю откровенно не хотелось возиться больше с этим делом — преступники были найдены, необходимые формальности на скорую руку соблюдены, раскрытое дело по особо тяжкой статье можно было передавать в суд и отчитываться об успешной работе.

В сентябре было составлено обвинительное заключение. Граждан Алексеева, Васильченко, Журавлёва и Нецветова следствие обвиняло по статье сто пятой Уголовного кодекса, части второй, пунктам ж, з, л. По сравнению с первоначальным обвинением Нецветова добавился пункт о группе лиц по предварительному сговору. Началось ознакомление обвиняемых с делом, завершившееся за несколько дней до истечения срока, и дело было направлено в Московский городской суд для рассмотрения по существу. Восемнадцатого ноября суд продлил содержание Виталика и его подельников под стражей ещё на полгода, и больше количество таких продлений закон не ограничивал.

Все четверо обвиняемых ходатайствовали о рассмотрении дела судом присяжных, и на первые рабочие дни после длительных новогодних праздников судом был назначен отбор коллегии присяжных по делу Алексеева, Васильченко, Журавлёва и Нецветова.

Виталик Нецветов шёл в этом списке по алфавиту последним.