«Женя, привет! Не поверишь, как вы улетели, на следующий день, я ещё даже не успела уехать к себе, пришли в твою квартиру из Уголовного розыска.
Они были злые, задавали множество глупых вопросов, переписали мои паспортные данные. Искали твоего товарища.
Я сказала, что он уехал за границу и не знаю, куда именно. Они допытывались, в Россию или нет.
Так что имейте в виду.
Копию этого письма посылаю Любе Н.
И да сопутствует вам удача.
Привет твоему другу.
С самыми тёплыми пожеланиями, Ольга».
Буквы выстраивались в слова и строчки перед Любиными глазами и снова разбегались в разные стороны по экрану, лишая Виталика возможности возвращения — хотя бы не в Россию, хотя бы на Украину.
Лишая Любу единственной соломинки, выбивая из-под ног последний островок твёрдой земли.
Из сообщений информагентств за 21 апреля 2011 года, четверг.
«Отряды повстанцев из Мисураты 20 апреля предотвратили попытку правительственных войск отрезать местный порт от основной части города, пишет газета The Daily Telegraph».
«На восточном фронте, между удерживаемой повстанцами Адждабией и Брегой, остающейся под контролем лоялистов, активных боевых действий в последние трое суток не велось. Ни о каких существенных успехах какой-либо из сторон оттуда информации не поступало».
Из сообщений информагентств за 26 апреля 2011 года, вторник.
«Режим полковника Муаммара Каддафи так и не смог справиться с важнейшей для себя задачей — захватом города Мисурата, расположенного между Сиртом и Триполи.
Правительственные войска потеряли центр города, после чего им был дан приказ отступить. Повстанцы же отпраздновали победу».
* * *
Солнечный свет проникал в комнату сквозь полупрозрачные занавески.
В углу сидел в кресле большой серый плюшевый заяц и щурил на Виталика озорной пластмассовый глаз.
Облизав трескающиеся от сухости губы, Виталик снова с благодарностью принял пластиковую бутылку из рук Фатимы и с наслаждением сделал несколько глотков живительной влаги.
Её красивые, ясные, миндально-тёмные глаза наблюдали за каждым медленным движением Виталика.
— Мне нужно на фронт, — сказал он наконец. — Я должен быть там.
— Конечно, — согласно кивнула девушка, — будешь. Ты должен полежать всего несколько дней. Ты ещё очень слаб, но это ничего страшного. Самое тяжёлое миновало, ты идёшь на поправку.
Виталик напряг мышцы и услышал, как хрустнули суставы.
Только теперь он сообразил, что не знает, где находится и как оказался в этом доме.
— Фатима, — позвал он, — ты кто? Почему я здесь?
Присев на край стула, она начала объяснять терпеливо и медленно, поправляя на нём белое одеяло.
— Ты у своих. Понимаешь меня?
Виталик кивнул.
Чёлка выбилась из-под платка на её загорелый лоб, и она мимолётным жестом убрала волосы под покрывающую голову ткань.
Он заставил себя приподняться на локтях на несколько сантиметров и только теперь почувствовал, насколько же он ослаб.
— Ты у своих, — повторила Фатима. — тебя одолела болезнь, и тебя оставили у нас. Всё будет хорошо.
Ей хотелось говорить быстро, но она одёргивала себя, повторялась, иногда вставляла в свою речь английские слова — быть может, ей казалось, что так ему будет легче её понять.
Через десять-пятнадцать минут Виталик уже знал, что она закончила среднюю школу, что отец её на фронте, воюет под Брегой, а дома остались она, мать, двое младших братьев, семи и девяти лет, и двоюродный брат Ибрагим, родители которого погибли под натовскими бомбами, и тётка, мать Фатимы, забрала племянника в свой дом.
— Мне показалось, что я слышал русскую песню, — Виталик медленно подбирал слова, которые ловила его внимательная слушательница. — Это было? Или показалось?
— Нет, — она покачала закутанной в платок головой, и необычная искорка зажглась в её орехово-тёмных глазах, — ты слышал. Была передача по телевизору. Семьдесят лет назад НАТО напало на твою страну ночью, как сейчас на нас, и бомбило ваши города с высоты, враги пришли к вам с запада, они убили много людей и хотели покорить ваш народ, но вы победили. И мы тоже победим. Правда ведь? Так было? Я теперь знаю, — её лицо озарилось лучезарной улыбкой.
— Да, — подтвердил Виталик. — Почти так. Тогда ещё не было НАТО. Оно создано в сорок девятом. Тогда были фашисты. Хотя, какая разница? Это были враги. Они пришли к нам с запада, чтобы нас убить. Чтобы убить меня и тебя и завладеть нашими богатствами. Но мы победили. И вы тоже победите. Мы победим, — поправился он. — Обязательно. Правда?
— Правда, — кивнула Фатима. — А как же иначе? Ты же приехал из России, которая их победила, чтобы нам помочь.
«Из России», — подумал Виталик, — «Знала бы ты, девочка, что такое сегодняшняя Россия».
Но он не стал ей напоминать, что именно Российская Федерация в лице её действующего Президента Дмитрия Анатольевича Медведева воздержалась при голосовании в ООН полтора месяца тому назад.
— Дай мне ещё воды, пожалуйста, — попросил он, — она у тебя очень вкусная.
Девушка с готовностью протянула ему бутылку с голубой маркировкой «GMR» — «Great Man-Made River», если на английском, что переводится как «Великая Рукотворная река».
— Это вода из нашей Великой реки, — поясняла она, пока Виталик пил, — из Великой Рукотворной реки, из подземных озёр Сахары. Мы её строили двадцать лет, чтобы привести подземную воду в наши города. Так решил Брат-Лидер. Чтобы ливийцы никогда не нуждались в воде.
Она заботливо взяла пустую ёмкость из рук Виталика.
— Послушай, — девушка наклонилась к нему, — расскажи мне про войну?
— Про какую войну? — переспросил Виталик. — Ты же видишь, я свалился, не успев доехать…
— Нет. Ты мне не понял. Расскажи, как вы победили НАТО. Семьдесят лет назад. Пожалуйста. Тогда погибло много людей?
— Да, — кивнул он. — много. — Двадцать миллионов. Может быть, даже больше…
— Двадцать миллионов, — медленно и даже чуть недоверчиво повторила Фатима, загибая тонкие смуглые пальцы. — Это же очень много? Это же в три раза больше, чем во всей Ливии живёт? Даже ещё больше… Неужели они могут убить столько людей? Ведь они же тоже люди… Виталик, расскажи мне по вашу войну. Пожалуйста. Мне это важно.
«Легко сказать, расскажи», — Виталик на минуту задумался, но Фатима, неправильно восприняв возникшую паузу как отказ, продолжила его теребить.
— Как я тебе в двух словах расскажу всю историю моего народа? Даже в школе у нас это изучают целый год, сейчас, может, меньше, ну полгода. Хорошо, слушай, если хочешь. В тридцать девятом году моя страна, Советский Союз, заключила договор о дружбе с Германией. Понимаешь? — он тоже начал вставлять английские слова взамен тех, которые не знал на арабском.
— Конечно, — заинтересованно кивнула девушка, — рассказывай.
— Но немцы нас обманули, Фатимочка, — продолжил он, потягиваясь и подкладывая под голову ладони, — Гитлер на нас напал из-за угла, наплевав на договор, двадцать второго июня сорок первого года…
— Прямо как натовцы, — прокомментировала Фатима. — Как Саркози, который ещё два года назад улыбался нашему Лидеру и руку пожимал…
— Они натовцы и есть, — ответил Виталик. — То же самое, только с другой картинкой… Они обрушили бомбы ночью на наши спящие города, которые не ждали удара… Знаешь, у нас тогда была единая страна, — поправился он, — Советский Союз — это была не только Россия, но и Белоруссия, и Украина, и даже Средняя Азия, Казахстан, Узбекистан… — «Где я родился», — чуть было не сорвалось с губ.
— Это я знаю, — серьёзно кивнула девушка, — я знаю, что такое бомбы. Они убили моего дядю и его жену. Я и сейчас боюсь, когда они падают с неба ночью… уже все привыкли, все знают, что на всё воля Аллаха, а я вот не могу… Ты рассказывай дальше.
Виталик попытался согнуть колени и наконец смог ощутить свои ноги.
«Девочка, которая не знает, что случилось двадцать второго июня. Девочка из другой цивилизации. А тем не менее — я расскажу и уйду на войну за неё. Чтобы у неё была будущая жизнь. Чтобы родились дети. Чтобы поганый Запад не оборвал хотя бы одну ниточку…»
— Хорошо, рассказываю, слушай. Они хотели убить всех нас и захватить нашу землю. Чтобы править миром. Ну, как сейчас американцы. Но им не удалось. На границе врага встретила Брестская крепость. Небольшое пограничное укрепление. Они сражались почти месяц, даже больше, понимаешь? Как тебе сказать, ты же не знаешь русского… Почти месяц против силы всей Европы, без поддержки, без всего, когда враг уже ушёл на двести, на триста километров вперёд, — Виталик очень боялся, что не сможет подобрать нужных слов на неродном языке, и девочка с длинными ресницами и упрямо выбивающимися из-под платка чёрными косами не поймёт, а ему очень хотелось, чтобы она поняла его до конца, эта девочка с длиннющими ресницами и пронизывающим и одновременно обжигающим взглядом из-под них. — И немцы шли вперёд, слышишь? Они захватили Белоруссию, почти всю Украину, Киев, Минск, Смоленск, ты знаешь такие города? Если у тебя есть компьютер, я могу показать на карте.
— Ты лежи, — сказала Фатима. — Тебе надо лежать. Я запомню. Киев, Минск, Смоленск, — повторила она с удивительным восточным акцентом, сверкая своими глазками-орешками. — Рассказывай дальше, пожалуйста. Что было дальше? Их же удалось остановить? — Глазки-орешки вглядывались в Виталика так, как будто девочка Фатимочка могла что-то изменить и кого-то спасти вдали от своей Родины в далёком и беспощадном сорок первом году. Или хотя бы в две тысячи одиннадцатом.
«А мы-то отобьёмся?» — сначала беззвучно, потом всё откровеннее спрашивали его тёмные глазки. — «скажи, мы-то — отобьёмся от тех, кто решил нас покорить под вывеской войны за ресурсы? — или нас тоже подчинят власти белых хозяев??»
— Конечно, отобьёмся, сестрёнка — отвечал с трудом шевелившийся боец подававшей ему воду девушке, — куда ж мы с подводной лодки денемся… Мы вас защитим и пройдём парадом по Зелёной площади Триполи… Однозначно. А может, и по Красной… Потому что никому не покорить народ. Отныне и навеки. А сейчас присаживайся, ещё есть время до вечера, пока не прилетели их самолёты, я тебе много чего расскажу. И про Ленинград, и про Сталинград, и про Берлин. Пусть подавится вся европейская сволочь, которая сидит в тепле и направляет бомбардировщики на женщин и детей. Пускай сдохнет.
Ат-Тархуни Фатима бин Абдулла. Семнадцать лет. Образование среднее. Жительница города Таверга.
* * *
Виталик мучительно проклинал каждый день, проведённый лёжа в постели, в доме семьи, под заботой которой его оставили товарищи.
А ещё приходилось признаваться самому себе, что ему страшно.
Что страшно просыпаться в ночи от близких разрывов бомб и ощущать, как трясутся стены, слышать, как женский голос за тонкой фанерной перегородкой начинает заученно шептать молитву и успокаивать младших детей.
В фильмах вслед за появлением бомбардировщиков должен был отзываться грозный голос зенитных орудий.
Но их не было. И те, кто бомбил ночные города, знали, что их не будет.
Те, кто стрелял в упор весной седьмого года на лестничной площадке в Люблино, продолжали безнаказанно убивать.
* * *
Справочная информация (по материалам Интернета). Данный текст был переведён на русский язык в марте 2011 года и распространён столь большим числом электронных и печатных средств массовой информации самых различных политических направлений, что автор, при всём уважении, не сможет сослаться на конкретный первоисточник.
«Социальные условия жизни в Ливийской Джамахирии к началу 2011 года.
— Пособие по безработице — 730 долларов.
— Зарплата медсестры — 1 000 долларов.
— За каждого новорожденного выплачивается 7 000 долларов.
— Новобрачным дарится 64 000 долларов на покупку квартиры.
— На открытие личного бизнеса единовременная материальная помощь — 20 000 долларов.
— Крупные налоги и поборы запрещены.
— Образование и медицина бесплатные.
— Образование и стажировка за рубежом — за счёт государства.
— Сеть магазинов для многодетных семей с символическими ценами на основные продукты питания.
— За продажу продуктов с просроченным сроком годности — большие штрафы и задержание подразделениями спецполиции.
— Часть аптек — с бесплатным отпуском лекарств.
— За подделку лекарств — смертная казнь.
— Квартирная плата — отсутствует.
— Плата за электроэнергию для населения отсутствует.
— Продажа и употребление спиртного запрещены — „сухой закон“.
— Кредиты на покупку автомобиля и квартиры — беспроцентные.
— Риэлторские услуги запрещены.
— Покупку автомобиля до 50 % оплачивает государство, бойцам народного ополчения — 65 %.
— Бензин стоит дешевле воды. 1 литр бензина — 0,14 долларов».
* * *
Когда Виталик, встав на ноги, наконец собрался догонять своих, провожать его вызвался Ибрагим.
Мать Фатимы и тётка Ибрагима, закутанная в полностью закрывающие одежды, в платье до пят, в скрывающем чёрные с проседью волосы неопределённого цвета платке, стояла на крыльце, и в глазах её отражалась та невысказанная тоска, от которой кошки скребли на душе Виталика, и впервые сделалось не по себе… Он сжал зубы и подумал, что через несколько часов встретит Женьку с его шутками-прибаутками, и всё будет хорошо…
И снова мы будем вместе, через дорогу будет враг, рядом друг, и всё снова будет предельно ясно.
Это не был страх — Виталик уже свыкся со страхом, когда падали бомбы, когда — через два дома от квартиры Фатимы на втором этаже, бомба ударила прямым попаданием в жилой дом, погубив две семьи, человек шесть взрослых и десяток детей.
Наверное, после того, как Виталик увидел, как беззвучно рыдали женщины в чёрных платках, он перестал бояться бомб, падавших с высоты.
Старший из родных братьев Фатимы, Исмаил, говорил с Виталиком медленно и заинтересованно, и он совершенно по-детски безразлично относился к качавшим стены домов бомбардировкам.
— Если будет на то воля Аллаха, то они нас убьют, — говорил он Виталику серьёзно, и на возражения, что его же дядя, брат отца, воюет в рядах действующей армии, отвечал, — конечно. А как же иначе?
— Но вы же всё равно защищаете Родину… И тогда что ты скажешь про крыс? — спрашивал его Нецветов.
— Ну да… конечно… — Крысы и есть крысы, — отвечал упрямый девятилетний Исмаил, и его старший двоюродный брат Ибрагим кивал жёсткими чернявыми кудрями.
«А что ты скажешь про своих, отечественных крыс?» — задавал Виталик себе риторический вопрос, не подразумевавший ответа.
Крысы были далеко. За линией фронта. За пару десятков километров. Крысами их назвал Брат-Лидер в своей знаменитой речи двадцать первого февраля одиннадцатого года, и с тех пор все, в том числе пережидавшие в Триполи, называли их крысами.
…Он не ждал, что строгая хозяйка дома выйдет проводить его до порога.
Путаясь в юбках, на крыльцо выбежала Фатима, слегка коснулась пальцами тыльной сторонни его ладони, загар которой выступал из-под манжета камуфляжа, и тут же, словно обжегшись, отдёрнула руку.
Тонко склонившись над перилами, забыв про выбившуюся на лоб чёлку, девушка махала платочком, и, уже спустившись по ступеням, он мог слышать, как негромко, но строго выговаривает ей за что-то мать.
— Храни тебя Аллах, — сказала она на прощание Виталику, смахивая со щеки непрошеную слезу. Ему подумалось о том, как недавно эта женщина провожала своего мужа. Он писал по электронной почте каждый день, Виталик знал это от Фатимы, и даже иногда звонил.
Он тоже старался писать Любе каждый день. Или хотя бы почти каждый. Пусть даже пару строчек смешным транслитом.
…Так было, когда маячившая на крыльце маленькая фигурка Фатимы скрылась из виду за дорожной пылью, и Ибрагим, крепко сжав огрубевшие пальцы Виталика, попросил без ненужных вступлений:
— Отведи меня к вашему командиру. Очень надо.
— Зачем тебе? — спросил Нецветов, и без того понимая бессмысленность этого вопроса, хотя, конечно, догадывался, что бесхитростный подросток не зря отправился его сопровождать.
— Отведи, — повторил мальчик. — Я должен быть там, с вами. Иначе меня тётка никогда не отпустит…
— Сколько тебе лет? — он предупреждал неизбежный вопрос Ахмада Гарьяни.
— Восемнадцать, — пытаясь казаться взрослым, соврал Ибрагим, и вдруг, поймав недоверчивый взгляд Виталика, видевшего, что это неправда, закусывая губу, пояснил, — ты не поймёшь. Мою маму убили натовцы.
Комок подступил к горлу, но он не заплакал. Мужчины не плачут.
— Мою тоже, — кратко ответил Нецветов, ставя в наметившейся дискуссии жирную точку. — Пойдём. Договариваться сам будешь…
…Ат-Тархуни Ибрагим бен Мохаммед. Пятнадцать лет. Житель города Таверга.
…Силуэты Таверги растаяли в дымке позади, за пылью дороги.
Откуда Виталику было знать, что в этот город он ещё вернётся.
А пока…
…У многих на этой войне был свой личный счёт к блоку НАТО.
Но вряд ли многие знали, что таковой же имелся у Виталика Нецветова.
Из товарищей по оружию об этом пока знал только Евгений. И вот теперь ещё подросток Ибрагим.
Остальным он не рассказывал ни о Стивенсе, ни о матери, ни о прочем.