Из сообщений информагентств за 17 мая 2011 года, вторник.

«Ливийские повстанцы отрезали Сирт от Триполи.

В ливийской гражданской войне в минувшие выходные наступил решающий момент. Повстанцы при поддержке авиации НАТО полностью очистили от правительственной армии город Мисурату и его окрестности, разделив таким образом войска Муаммара Каддафи на две части.

Мисурата — третий по числу жителей город Ливии, расположенный на средиземноморском побережье, важен и с военной, и с психологической точки зрения.

Мисурата находится всего в двух часах езды от Триполи, поэтому в перспективе может стать отличной базой для подготовки штурма столицы. Кроме того, город является важнейшим транспортным узлом: контроль над ним открывает дорогу в центр и на восток страны.

Бои за Мисурату длились два месяца и стали наиболее ожесточенными во всей ливийской войне. К концу апреля последняя отчаянная атака лоялистов на порт была отбита, жители Мисураты перешли в контрнаступление, окончательно выбив противника из центра города. Успеху повстанцев в значительной степени способствовали удары с воздуха — самолеты НАТО методично выбивали бронетехнику, склады боеприпасов, грузовики с подкреплениями и бензовозы с топливом для войск Муаммара Каддафи. Под конец битвы за город авиация начала наносить удары по отдельным зданиям, в которых укрывались солдаты правительственных войск. Это стало возможным благодаря наладившемуся взаимодействию с повстанцами, которые с земли передавали координаты целей.

Все это в комплексе позволило повстанцам к 15 мая выбить противника за городскую черту и захватить главную базу лоялистов — аэропорт Мисураты, расположенный к югу от города.

Через Мисурату проходит прибрежная автотрасса, соединяющая Триполи с родным городом Каддафи и цитаделью его сторонников — Сиртом. По этому шоссе в случае необходимости правительственные силы быстро перебрасывали войска, боевую технику и топливо с одного фронта на другой. Кроме того, автотрасса служила важнейшим каналом коммуникации между столицей и Сиртом — телефонная и радиосвязь усилиями НАТО была прервана.

Теперь группировка правительственных войск в центре страны оказалась практически отрезанной от Триполитании. Любые грузы и подкрепления в Сирт теперь можно отправить лишь по второстепенным дорогам, протянутым по пустыне в обход Мисураты. Но дело это крайне хлопотное и небезопасное: крюк получается в несколько сот километров, а правительственные силы и без того испытывают жесточайший дефицит топлива. Не говоря уже о том, что ползущей по трассе колонне машин совершенно некуда спрятаться от удара с воздуха.

Фактически это означает, что в блокаде окажется уже не Мисурата, а родной город Каддафи, причем блокада будет не только физической, но и информационной. Каналы государственного ливийского телевидения отключили от общеарабских спутников, а на радиочастотах, используемых правительственной армией, НАТО без перерыва крутит обращение к военным с призывом держаться подальше от боевой техники и вообще прекратить воевать против собственного народа.

Командование НАТО вообще решило полностью лишить силы лоялистов всякой координации. Удары с воздуха все чаще наносятся по командным и коммуникационным центрам, а также узлам связи. Но этого альянсу мало: британцы собираются включить в список целей „инфраструктурные объекты“, что может означать мосты, дорожные развязки и хранилища топлива.

А к этому моменту очень активно готовятся на востоке Ливии — в Бенгази и Адждабии. Никаких боевых действий сейчас в этом районе не ведется, но без дела люди не сидят. Французские, британские и катарские инструкторы в ускоренном режиме лепят из разношерстных отрядов местных повстанцев небольшую, но боеспособную армию.

Возможный штурм Сирта силами повстанцев, конечно, не очень вяжется с концепцией „защиты мирного населения“, прописанной в резолюции ООН. Но документ — это бумага, а международное право в современном мире уже давно трактуется весьма вольно, по принципу „кто сильнее — тот и прав“. Поэтому, можно не сомневаться, повстанцы и натовцы какое-нибудь оправдание для своих действий придумают.

Поводом для начала наступления в направлении Брега — Рас-Лануф — Бин-Джавад — Сирт может стать, например, „нападение головорезов Каддафи на Адждабию“. Тогда происходящее будет выглядеть как контратака, направленная на защиту гражданского населения повстанческого города. Кто же против защиты мирных жителей? Все за.

Если же Сирт падет, положение Каддафи станет действительно сложным. Объединенным силам Бенгази и Мисураты будет уже вполне по зубам взять Триполи. Особенно если с юга к столице подтянутся повстанцы, окопавшиеся в регионе Западные Горы. Для этого надо будет лишь подбросить им еще противотанковых комплексов и тяжелое вооружение. Это тоже противоречило бы решениям ООН, но повстанцы же могут и „захватить“ оружие в бою. Кто будет проверять?

Не исключено, что Муаммар Каддафи придумает, как отбить Мисурату, восстановить связь с Сиртом и подавить восстание на востоке страны. Однако вероятность подобного сценария сегодня исчезающе мала. Разрезав правительственные войска напополам, жители Мисураты, сами того не подозревая, не только спасли свой город, но и совершили перелом в войне. Теперь только осталось ее выиграть».

Бородатый мисуратский снайпер смотрел на позиции каддафистов из укрытия, которое считал надёжным.

Враг сопротивлялся с упорством обречённых.

Бородач не учитывал только одного.

В далёкой северной стране двадцать лет тому назад социализм рухнул без единого выстрела.

И сторонники социализма не были способны на большее, чем выйти на митинг в центре города.

Без единого выстрела они отдали власть демократам.

Так было.

Но новые демократы не учли, что в их стране было кому сражаться.

И у них был Вождь, готовый сражаться против демократов до конца. Муаммар аль-Каддафи. Брат-Лидер.

В отличие от большой страны, которая предала надеявшихся на неё друзей и где уже пятьдесят восемь лет не было достойного вождя, а крайние двадцать лет — правили откровенные предатели.

Блок НАТО. Итого — девятьсот миллионов. Почти миллиард.

Двадцать восемь стран. Из них три — с ядерным оружием.

Ливийцев было шесть с небольшим миллионов. Всего. С гражданским населением, инвалидами, стариками, с детьми, и даже с предателями. По состоянию на семнадцатое февраля.

Но после 17 февраля 2011 года это не имело значения.

Девятьсот миллионов против шести. Сто пятьдесят на одного.

А впрочем, когда ты защищаешь Родину, когда ты защищаешь свою маленькую семью, разве это имеет какое-то значение?

…В марте они уничтожили ПВО и авиацию Ливии. С воздуха. Полностью. В первые дни. И за всю войну не был сбит ни один самолёт НАТО, и в небо не сумел взлететь ни один ливийский самолёт.

Они всё рассчитали, хитрые европейские политические лидеры, зарившиеся на дешёвую нефть, и расчётливые военачальники Североатлантического Альянса. И в апреле, максимум, в мае, маленькая африканская страна должна была пасть под напором безжалостной демократии.

По расчётам — один, два, в самом крайнем случае три месяца.

Они не учли одного — людей, способных драться за свою Родину.

Которые почему-то — по непонятной для Николя Саркози, Сильвио Берлускони и Хиллари Клинтон причине — продолжали сражаться.

Может быть, это мог понять рядовой солдат, ополченец бессмысленного сопротивления, рассказывавший черноглазой девочке про Брест, Смоленск и Сталинград, а возможно, даже про Курск и Десять Сталинских ударов — ведь у них было несколько дней, чтобы поговорить.

Это могла понять черноглазая девочка из ещё не ставшего нарицательным маленького города Таверга.

Это мог понять двадцатипятилетний лейтенант погранслужбы, которому судьбой было предписано возглавить отряд добровольцев, никогда прежде не державших в руках оружия, и он, всю свою сознательную жизнь всего лишь ставивший печать в страницы паспортов, впервые оторвался от пограничной будки и встал в строй.

Это могли понять бойцы ополчения, вчерашние школьники или завсегдатаи кофеен, никогда не задумывавшиеся о необходимости защищать свою маленькую благополучную страну от агрессии извне.

Этого не могли понять западные обыватели. Потому что они оставались обывателями — и не смогли стать Людьми, сумевшими осознать и вдохнуть большую Человеческую Радость.

Радость обречённых.

А что ещё сказать — шесть миллионов против девятисот. В полторы сотни раз.

* * *

Мисуратский снайпер умел достаточно хорошо стрелять. Он не зря тренировался, и западные демократии, присылавшие инструкторов и тратившие на его обучение деньги, тратили их не зря. Он был уверен в себе и знал, что на той стороне прислали новеньких, необстрелянных.

Он умел хорошо стрелять, но не обладал такой выдержкой, как его противники.

Он ошибся.

Когда его соратники выбрались, чтобы «забить косяк», они вылезли из укрытия.

Но он не имел на это права.

Когда он высунулся из своего укрытия, а заодно взглянул в сторону каддафистов и показал в их сторону неприличный жест, оттуда прилетела пуля и вонзилась в него, допустившего ошибку.

И мисуратский мятежник, неуклюже вскинув руками, упал вниз на спину в оптическом прицеле.

Законы физики неизменны на этой планете — пуля летела по параболе, почти как в тире у метро «Текстильщики», только с поправкой на тридцать вторую параллель, и приклад винтовки ударил отдачей в плечо Виталика, только что убившего первого врага, если, конечно, не считать Сергея Маркина.

Учил когда-то неизвестный поэт. Давно, в коридорах какого-то из конкурсов «Песен Сопротивления», он услышал эти стихи. Разумеется, не со сцены — принятый летом 2002 года и позже не раз ужесточавшийся закон об экстремизме уже грозил карами за слова и мысли, и это не было пустым звуком.

Так было.

… Первый для Виталика день на передовой прошёл относительно спокойно.

За светлое время суток на их участке один раз высунулись крысы — их отогнали автоматным огнём, и они вновь попрятались в глубине своих позиций.

А ночью прилетели бомбардировщики и обрушили огонь с небес. И не было от них спасения, и не было оружия, из которого можно было бы их достать.

Только проклятия возносились к небу. Но небеса молчали.

Под утро авиабомба угодила прямиком в заправку на окраине Таверги. От взрыва бензоколонки вздрогнул городок.

Чёрный дым, густой и жирно-масляный, стелился над песками и уходил в ярко-синее небо.

Равнодушное африканское солнце молча взирало на людей с высоты.

* * *

В мае 2011 года Следственное управление по Южному административному округу Москвы Следственного комитета России заочно предъявило Нецветову Виталию Георгиевичу, 1984 года рождения, гражданину РФ, женатому, ранее судимому, обвинение по статье 105 Уголовного кодекса Российской Федерации, части 2, пункту б) — убийство лица или его близких в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга.

Сергей Маркин был мёртв, и больше не было смысла скрывать, что за общественный долг выполнял он в феврале одиннадцатого года. Тем не менее, по требованию ФСБ Следственный комитет засекретил материалы данного уголовного дела.

На следующий день Нагатинский районный суд Москвы принял заочное решение об избрании обвиняемому Нецветову меры пресечения в виде содержания под стражей.

Формальности были соблюдены. Дело оставалось за малым — чтобы гражданин Нецветов оказался в зоне доступа правоохранительных органов Российской Федерации.

* * *

— Где ты учился стрелять? — с неподдельным интересом спрашивал Ибрагим. — В России? В Москве?

— Да, — кивнул Виталик. — Около метро «Текстильщики».

— Мит-ру-Тикс-тил-ши-ки, — попытался повторить мальчик и вдруг словно загорелся, — послушай, когда мы победим, я поеду с тобой в Москву? Правда?

— Поедешь, — подтвердил Виталик.

— И ты со мной поедешь в Россию? Да?

— Да, конечно, — ответил он, на мгновение запнувшись. — Поедем.

Кто знает, когда он теперь окажется дома, в России или хотя бы на Украине?

Ведь даже там он уже объявлен в розыск… Об этом Женьке написали друзья по электронной почте.

Значит, и на Украину, частицу его большой Родины, путь заказан.

Когда он теперь увидит Любу и своего будущего ребёнка…

Жена аккуратно писала каждый день и даже присылала вложенным файлом медицинские документы, чтобы он мог видеть, как растёт и развивается его сын — Виталик был уверен, что это будет мальчик, и даже в мыслях называл его Димкой, в честь настоящего, лучшего в жизни друга, отдавшего свою жизнь, чтобы он, Виталик, мог жить дальше и вдыхать горячий воздух песков.

«Здравствуй, Виталик. Вчера опять приходили менты и интересовались, где ты находишься. Ползали по квартире, как тараканы. Мне уже всё равно. При их появлении просто выключаю любые эмоции. Впрочем, не хочу, чтобы ты о нас беспокоился — у нас всё в порядке. Только переживаю за тебя. Знаю, что нельзя нервничать, а переживаю. Смотрю репортажи по телевизору, они все сплошь за крыс, смотрю и плююсь, знаю, что врут, а всё равно беспокоюсь. Береги себя, хороший мой, и знай, что в тылу тебя ждут и всё равно дождутся. Люблю, целую, обнимаю. Всегда твоя, Люба».

Двоеточие, тире, закрывающая скобка — смайлик, передающий улыбку в глазах через моря и континенты.

«Zdravstviy, dorogaya moya Luba! Ochen starayus pisat kazhdiy den — no ne vsegda poluchaetsa. Kak skladyvaetsa boevaya obstanovka. V celom vse normalno, my nemnogo otoshli s boyami ot Misuraty k Zlitenu, no kontratakuem i dumayu, skoro k Misurate vernemsya. Ogryzaemsya tak, chto krysy ochen dazhe pischat. Vostochniy front zastyl pod Bregoy, i dalshe Bregi bolshe krys ne propustyat. Grazhdanskoe naselenie nastroeno ochen dobrozhelatelno, kormyat, poyat, dayut viyti v Internet, 100 % za nas, ne ver TV, ne ver sluham. Ya tak dumau, chto sobirayutsa sily dlya reshayuschego udara. Esli vse poluchitsa, my budem pervoy stranoy, otbivsheysia ot agressii NATO v XXI veke. Eto bylo by zdorovo! Beregi sebya i malenkogo, ne obraschay vnimania na mentov. Zdes-to oni menia ne dostanut. Tseluyu, Vitalik».

Тоска по Родине… Короткие слова, а как много значат. И только лёжа у чердачного окна, нажимая спуск, будь то снайперской винтовки или родного автомата Калашникова, он мог заставить себя не думать о Москве и обо всех, кто остался там.

…Как ни странно — стоило Виталику покинуть Россию, убийца его матери перестал являться ему во снах.

За эти несколько месяцев он ни разу не вспомнил и об Артюхине с его коронной фразой об эпохе плоских мониторов с собственным продолжением Виталика об эпохе плоских людей.

Снилась теперь всё чаще Родина. Люба и Москва. Но не Стивенс. Он словно исчез из снов и подсознания, может быть, от обилия новых впечатлений.

Виталик сильно удивился бы, узнав, что в эти дни расстояние между ним и его врагом было ненамного больше, чем в памятный день седьмого ноября две тысячи пятого на московской мостовой.

Но как и тогда — то была случайность, принять которую во внимание не мог даже аналитический ум Моррисона.

* * *

«Другая проблема — с кем там разговаривать», — сказал Медведев, подчеркнув, что «для многих западных стран руководитель Ливии является нерукопожатным лицом».

Д.А.Медведев, 21 марта 2011 года.

«Если бы вы посмотрели декларацию (по итогам саммита G8), то там написано, что режим Каддафи потерял легитимность, он должен уйти. Это принято единогласно», — цитирует Медведева РИА Новости.

Д.А.Медведев, 27 мая 2011 года.

— «Я согласился на посредничество, режим Каддафи должен уйти, — сказал Медведев.

Президент России мотивировал свое решение стремлением к скорейшему решению ливийского вопроса.

— Мы всегда выступали за мирное урегулирование этой проблемы, — пояснил Дмитрий Медведев. — Есть контакты и с оппозицией, и с со сторонниками Каддафи. Приезжали и представители новых сил из Бенгази, и силы из Триполи. Мы пытаемся соединять подходы. Чем быстрее завершится военная операция, тем будет лучше для всех. Мы заинтересованы в свободной и стабильной Ливии, в государстве, где обеспечены интересы всех граждан этой страны».

— «Четыре месяца, — четыре месяца! — вы бомбите нашу страну, и все боятся даже сказать слова осуждения. Будь ещё в мире Россия, настоящая Россия, единая и великая Россия, защищавшая слабых, вы не посмели бы. Но её нет, её нет, и вы торжествуете».

Муаммар аль-Каддафи, 23 июня 2011 года.

— «Тоталитарные режимы угнетают свободных людей».

Известный своей рукопожатностью демократический блоггер Лев Натанович Щаранский, в любой день и по любому поводу.