Лес все более редел. Вместо деревьев-великанов пошел невысокий березняк. Ноги увязали в песчаном иле. Молодые сосны и ели сбегали на отвесное взгорье сопки.

В скором времени Володя нашел кусты брусники и подкрепился ягодами. Но голод этим не унял.

Он остановился и с тоской осмотрелся. Тайга! Тайга! И нигде, на сотни километров вокруг, нигде ни единого человеческого жилья! Где же граница? Далеко ли еще до пятидесятой параллели? Сколько же еще ему идти вперед и вперед, голодному, почки босому, в лохмотьях?..

Страшно. Молчит тайга. Глухомань.

«Главное, не отчаиваться, — подумал Володя. — Отец ждет… Он держится до последнего. И он думает обо мне, надеется».

И Володя снова пошел вперед, отгоняя отчаяние и уныние, стараясь не прислушиваться к подлому, голодному червячку, что шевелился под сердцем.

Где-то в полдень он присел отдохнуть под березой. И ему что-то такое примерещилось… не разобрать: будто лежат какие-то заступы, одежда… Лежат совсем недалеко, в нескольких шагах.

Володя протер глаза. Обман зрения, наверное. От слабости и голода. И еще протер глаза. Нет, это не обман…

Порывисто вскочив, бросился вперед. Лежат возле песчаного холма два новеньких блестящих заступа, ведро, синий пиджак из ткани, которую носят китайцы, а на нем… пачка папирос.

Взял папиросы, осторожно покрутил в руках. Полная пачка, не начатая. Испуганно осмотрелся. Мысль об опасности пронзила мозг. «Так, так. „Гордон Бат“ — японские папиросы!»

Каждую минуты можно было ждать, что появится хозяин этого имущества. Встреча с ним в тайге не обещала Володе ничего хорошего. Юноша быстро вернул назад папиросы и кинулся прочь. Сосны и молодой березняк расступились, и перед ним открылась небольшая лужайка, по которой в песчаном иле протекал ручей. Двое японцев, согнувшись, копали заступами песок, ссыпая его в ящик. Еще двое сидели на корточках над ручьем, болтая в воде руками.

Володя инстинктивно присел за елкой, потом, пятясь, подался в ту сторону, где можно было спрятаться в густых зарослях молодого березняка, елок и кустов бузины.

Японцы не заметили его. Они были очень увлечены работой. Володя сразу догадался, что японцы копали и промывали золотоносный песок. Очевидно, это была артель старателей, моющих золото тайком от правительства. Лучше быть подальше от них. Они не любят свидетелей, а тайга умеет молчать.

Володя решил обойти старателей. Он пошел в сторону, углубляясь в глушь.

Шел долго. Поел сырых кореньев и брусники. Но от этих убогих яств голод сделался еще острее. Как же обрадовался юноша, когда увидел на взгорье сопки небольшую лачугу, фанзу, спрятанную в таежной чаще. Она, наверное, служила приютом одинокому охотнику, который на долгие месяцы углубляется в тайгу, чтобы охотиться на белок и соболей.

Володя поспешил к лачуге. Но шаги его становились все более тихими, осторожными. Неизвестно, что могло встретиться в этом низеньком, перекосившемся строении с земляной крышей.

Дважды обошел Володя лачугу вокруг. Двери ее были закрыты. Можно было так кружить до утра, ничего не узнав. Тогда юноша тихо, крадучись подошел к единственному окошку, затянутому прозрачным пузырем.

Заглянул внутрь. Это была довольно просторная лачуга с нарами под деревянными стенами, рассчитанная, наверное, на целую охотничью артель. Посредине стоял стол, на нем миска, а возле нее сложенные столбиком несколько тонких круглых коржей, несомненно испеченных на сковороде.

Горло Володи перехватила голодная судорога. В лачуге никого не было. Юноша решительно открыл дверь и вошел. Он видел только коржи. Его ноздри раздулись, ему показалось, что он даже чувствует их запах — такой вкусный и волнующий.

Володя, глотая слюну, схватил верхний корж. Он был румяный, с корочкой, которая местами взялась пузырями, с подгоревшим низом.

Дрожащими пальцами преломил корж и начал есть. Он съел его весь, до последней крошки. И тут услышал тихий звук со стороны. Будто в лачуге кто-то был. И в тот же миг увидел маленькие черный глаза, пристально следившие за ним из-под пола.

Минуту царило молчание.

— Кто ты? — в конце концов спросил Володя.

Неизвестный молча вылез из-под пола, почесываясь и не сводя с Володи внимательных, пытливых глаз, полных любопытства и страха.

Володя почувствовал, как мороз побежал у него по спине: перед ним был горбатый кореец, тот самый (мгновенно всплыло горячее воспоминание!), что продавал зеленые мячи на пристани большого города перед отходом «Сибиряка».

Кореец, наверное, заметил, как растерялся юноша, и пугливо втянул голову в плечи.

— Кушяй, кушяй! — произнес он торопливо и сел в уголке. Но дальше есть Володя не мог. Сразу припомнилось все, что он знал о зеленых мячах. Будто снова увидел рядом профессора Аюгаву и услышал его голос: «Представь себе, юноша, зеленый мячик…»

Не сдержавшись, промолвил:

— Я видел вас… на пристани… Как вы попали на Карафуто?

Кореец быстро забегал глазами, замотал головой:

— Моя никогда не был Карафуто. Моя ничего не знай.

— Как «не знай»? А сейчас же… Карафуто…

Чувствуя, как тревожно, обморочно похолодело в груди, Володя еще раз спросил:

— Где мы, спрашиваю? На Карафуто? Слышишь?

Кореец снова замотал головой:

— Карафуто — там! — он махнул рукой на юг. — Здесь Советский Союз!