В то замечательное утро, когда — помните? — на лопухах блестели серебряные капли росы, когда Павлик с Евгешкой несли за огородами водоход к реке, в то прекрасное утро Олеся проснулась раньше всех. «Конечно, если не считать бабы Лизаветы, которая встала еще раньше и уже возилась у печи. (Но баба Лизавета в счет не идет. Она просыпается еще до того, как крикнет ее петух–галаган).

Олеся встала, схватила полотенце и побежала к реке. Некоторое время задержалась на берегу возле досок и горбылей. «Эх, и вышка будет!»

Вспомнила Олеся, как читали письмо товарища Постышева на районном пионерском слете. Теперь строят водные вышки и в Чапаевске, и в Петровцах, и в Бучаках. А великолучанские пионеры за настоящую водную станцию взялись!

Весело напевая, на ходу сбрасывая с себя одежду, Олеся пошла берегом к любимому своему месту, где всегда купалась. Босые ноги вязли в песке, где–то издалека, из–за поворота реки донесся гудок парохода.

Разогнавшись с берега, бросилась в воду и поплыла. Сверху медленно шел черный, похожий на черепаху, буксир. Он тянул за собой длиннющий плот. У деревянного домика на плоту слонялись люди, клубился дымок. Люди чувствовали себя, как дома. Возможно, плывут они уже не одну неделю, плывут откуда–то с верховья Десны, из Брянских лесов. И плыть им так на плоту, наверное, еще долго–долго…

Олеся плыла к буксиру. Ей захотелось покачаться на высоких волнах. Сильными плавными взмахами рук Олеся уверенно разрезала воду. Первая волна от парохода набежала неожиданно и весело, закачала девушку, словно в колыбели.

Надо признаться, что если бы поблизости в то время были папа или мама, они бы дали своей дочке такой колыбели, что она хорошо бы ее запомнила. Отец Олеси — водолаз, не раз случались с ним опасные приключения, но он всегда говорил: «Мужество — это благоразумие». Олеся считала, что это вполне правильно. Но она немедленно забывала про всякую рассудительность, когда попадала в воду. Возможно, холодный душ вызвал у нее некоторые ослабления памяти. Нечего говорить, как это безрассудно — плыть к пароходу, чтобы покачаться на волнах.

Однако на этот раз выполнить свое намерение Олесе не удалось. Из–за небольшого островка (этот песчаный островок остался от землечерпалки, которая недавно углубляла фарватер) мелькнула в воде чья–то голова. Подхваченный быстрым течением, мальчишка отчаянно боролся с волнами, пытаясь достичь песка. Это ему не удавалось. Он, видимо, очень обессилел, взмахи его рук были то медленные, то неестественно быстрые. Олеся видела, как он лег на спину, работая ногами, но течение было очень быстрое, парень явно терял силы.

В ту же минуту, когда Олеся бросилась ему на помощь, с плота тоже заметили парня, ибо двое быстро сели в лодку и отчалили. Однако Олеся доплыла раньше, потому что была гораздо ближе. Она уже узнала Павлика.

— Павлик, держись!

— Держусь, Олеся! — раздался ответ, но вдруг голова Павлика исчезла под водой. Сердце у Олеси мгновенно сжалось в ледяной шарик, в виски гулко ударила кровь. «Неужели — конец? Неужели утонул?»

Она напрягла все силы. Холодная полоса воды неожиданно резанула тело. «В омут попала», — мелькнуло в голове. На мгновение оглянулась и увидела недалеко лодку с двумя гребцами.

Голова Павлика снова вынырнула из воды в двух шагах от Олеси.

— Держись, Павлик!

Парень ничего не отвечал. Олеся слышала его хриплое дыхание. Подплыла сзади и схватила его за голову. Павлик судорожно замахал руками, пытаясь уцепиться за девушку.

Когда Павлик очнулся, он увидел над собой Олесю. Шелестел ивняк, кричали чайки. Тепло пригревало солнце. И вдруг парень вспомнил все, что случилось.

— Где водоход? — спросил он. Олеся покачала головой.

— Не знаешь? Значит… водоход погиб!

Вдали протянулся над рекой темный свиток дыма. То исчезал за поворотом черный буксир.

Вот и все.

* * *

— Капитан Капитаныч!

Молчание.

— Капитан Капитаныч!

— Гел–гел–гел!..

— То–то. Уже и отвечать мне не хочешь, гусенок. Ну что же, и не отзывайся. Так мне и надо. Так и надо Евгешке. Он же трус. И животное он, гусенок. Твой родственник. Факт. Одно мне странно — почему меня не исключают из отряда? Не знаешь, Капитан Капитаныч? А факт — не исключают. И… И даже не чураются… Разговаривают даже со мной. И Василий — пионервожатый — разговаривает. Павлик, и тот — «здравствуй, говорит, Евгений». Что же, Павлик, здравствуй. Прости меня, что так… подло сбежал тогда… Тебе, гусенок, не стыдно разговаривать с Евгешкой?

— Гел–гел–гел!

— То–то. Хоть и трус у тебя хозяин, а все же он тебя вырастил. Евгешка Зуб, не кто иной. И на районной выставке премировали тебя, и мне лично подарили. Мне! Потому что я ухаживал за тобой, я кормил. Каждое перышко твое приглаживал. Факт.

Этот разговор Евгешки с гусем я передаю только приблизительно. Понимаете, не было стенографистки, и записать все дословно не удалось. Но в конце концов это не имеет большого значения. Да и сам разговор я привожу здесь исключительно для того, чтобы мимоходом показать, какое настроение было у мальчика после того, как он оставил в беде своего товарища. Ведь когда пионер начинает так разговаривать с гусем, то это уже верный признак, что на сердце у такого пионера не все в порядке.

Кроме того, мне непременно надо напомнить вам, дорогие читатели, тот факт, что Евгешка очень любит своего гуся. Расстаться с Капитаном Капитанычем было для Евгешки большим горем. И когда он ночью будет перелазить через забор, убегая из деревни… А впрочем, об этом рано рассказывать. Сначала послушайте, как тюкают топоры и стучат молотки на реке, как бухают огромные бабы, вообще, как пионеры строят водную вышку.

Пионеры спешили. Вместе с Иосифом Максимовичем они решили устроить большой физкультурный праздник на воде. Колхоз вполне готов встретить жатву. Иосиф Максимович легко вздохнул. После лихорадочной подготовки к уборке урожая, перед тем как жатки выедут на поля, будет совсем не плохо, если колхозники проведут день на Днепре, послушают оркестр, молодежь посоревнуется в заплыве на скорость, в прыжках с вышки…

За три дня вышку поставили. Она белела свежей древесиной, пахла сосновой живицей, легкая и стройная, как белая береза. И когда вечером закончили работу, убрали стружки и расставили на берегу длинные скамьи для зрителей–гостей, вдруг оказалось, что вышка голая. Обнаженная, как свеча. Вы понимаете — белая вышка. Ребятам стало казаться, что она уже и не легкая, и не стройная, она просто неуклюжая и некрасивая. Завтра в двенадцать часов назначили начало физкультурного праздника, а вышка раздетая.

— Покрасить красным или зеленым! — решил Кузька.

— Украсить ветками и тыквенными листьями, а сверху поставить цветущий подсолнух, — предложил Гиронька.

— А сбоку повесить тыквы и подзорную трубу, — ехидно добавил Быцык.

— В таком случае лучше уж нацепить сома, — ответил Пронька, выразительно поглядывая на Быцыка.

— Надо украсить вышку красной материей, — сказала Олеся. — Так всегда делают на праздники.

Сбоку стоял и смотрел на вышку Евгешка. Наталья подошла и скромно посоветовала:

— Ты, Евгеша, подальше. Вышка на тебя может плохо повлиять. Поверь мне. Страшно, Евгеша, для твоего характера. Я же врач, все знаю… Что ответил Евгешка, неизвестно. Возможно, ответ его был не очень вежлив, потому что Наталья вдруг крутнулась и исчезла за спинами товарищей. Еще раз подойти к парнишке «врач» не решилась. Не хватило мужества. Вообще, это очень хлопотное и неблагодарное дело — давать врачебные советы трусам. Намного спокойнее лечить кукол. Они никогда не ругаются и никогда не обижаются, даже тогда, когда им приходится от лечения Натальи спешно умирать. Следовательно, когда все мальчики и девочки разбрелись по селу искать красную материю, чтобы украсить вышку, Наталья выбрала удобную минуту и пошла в сад. Учитывая то, что ее пациенты жили на строго законспирированной квартире, пионерка несколько раз оглянулась и, только убедившись, что за ней никто не следит, осторожно постучала в дверь. Дверь эта — обычная дощечка, которая закрывала вход в дупло в старой груше.

— Кто там? — спросила толстая кукла с черными бусинами вместо глаз, круглолицая и розовощекая (на ее румянец пошла чуть ли не вся красная краска).

— Это я!

— Ну, входите.

— Как здоровье? Голова не болит?

— Болит.

— Покажите язык. Ну, довольно. Я поставлю вам градусник. Сорок градусов. Я не разрешаю вам с сегодняшнего дня ни танцевать, ни играть в футбол. У вас тиф. Ложитесь в кровать. Я дам вам порошки. По три порошка три раза в день.

Наталья громко вздохнула. Что это? Спать хочется? Скучно? Да, скучно. Скука подкралась совсем незаметно. Последнее время Наталья целыми неделями не наведывалась к своим куклам, забывая об их существовании. Девочка росла. Есть все признаки, что вскоре вся кукольная семья перейдет в распоряжение Наташиной младшей сестры.

Небрежно положила врач свою пациентку в постель.

— Ну, лежи. И вообще, ты — дура. Некогда мне с вами возиться.

Но пытливые глаза давно уже следили за Натальей из–за широкого куста смородины.

— Ага, а я все видел! А я знаю! — услышала вдруг Наташа грозные слова. Кузька стоял перед ней. Он стоял, весело улыбаясь, он узнал интересную тайну.

— С куклами играешь? «Врач»! Ану, показывай своих барышень.

И тут, в этот критический момент, обескураженной Натальи пришла на помощь неожиданная мысль. Девочка решительно закрыла собой дупло и, стараясь быть как можно спокойнее, сказала:

— Эва! Какой быстрый! А билет имеешь?

Кузька удивленно вытаращил глаза.

— Какой там еще билет? Не морочь голову!

— Очень просто. Здесь у меня кукольный театр. На шару не показываю.

Теперь смутился Кузька. Кукольный театр! Вот оно что! А он думал…

— Слушай, Наталья. Я не знал. Честно, не знал… Ты вот что… Возьми меня в компанию. Возьми, Наталья.

Наталья насмешливо, торжествуя в сердце победу, покачала головой.

— Ой, хитрый ты! Как лис! Много вас таких найдется.

— Наталья, да ты же пионерка? Говори, пионерка? Почему же манежишься? Кукольный театр придумала, а молчишь? Таишься от товарищей? А мы вместе такой театр сделаем, на весь район. Пьеску достанем. И новые куклы будут. Еще лучше…

— Что с тобой делать? — задумалась Наталья. — Ну, ладно. Смотри.

Одну за другой она вынимала из дупла куклы. Кузька был в восторге.

— Неужели сама делала, Наташа? И это сама? И эту??

Особенно понравилась ему круглолицая Матрешка, та самая, которой запрещалось танцевать и играть в футбол. Здесь же Кузька дал торжественное обещание, что он сделает еще Петрушку и Робинзона.

— А то можно еще сделать царя Кощея. А твои куклы будут его женщинами. Понимаешь, как это будет чудесно? Он их будет держать в плену под тремя замками, а Петрушка появится и отрубит Кощею голову.

— Можно и так, — доброжелательно согласилась Наталья. — Можно и голову.

Ее сердце радостно пело. Как ловко она придумала! Как же ловко обманула этого «следопыта»! А разве действительно нельзя устроить такой театр?

Условились, что будут держать все это в секрете, пока не найдут подходящей пьески, и тогда торжественно пригласят весь отряд на спектакль. Вот удивятся пионеры! Вот будет неожиданность!

В тот же день вечером оказалось, что красной материи нет. Не ехать же за ней в город!

— Ничего, ребята, — утешал Василий. — Возьмем флаги в сельсовете, в колхозе, в школе. Будет три флага. Можно еще украсить зелеными ветками. И у меня есть такое предложение: поручить эту работу Евгению. Под его ответственность. Как ты, Жень, согласен? Не осрамишь нас?

Евгешка, не понимая, неловко хлопал веками.

— Как? Мне?..

— Тебе, Евгений, поручаем тебе.

Теперь Евгешка понял. Вмиг горячие слезы выступили от волнения на глазах: ему, Евгешке, поручают украсить вышку! Ему, такому… такому преступнику и трусливому!.. Евгешка не мог говорить. Удушливая волна сдавила горло. Он сделал усилие и молча кивнул головой.

— Вот и ладно. Растем, ребята! Евгешка согласен! — Стемнело рано. По небу клубились тяжелые тучи.

Ночь была черная и душная. Где–то на горизонте мелькали далекие зарницы. За окнами, на огороде, томно пах укроп, пахла мята и ночная маттиола. Все присмирело, все ждало грозы. Но гроза не приходила. Ни одно дуновение ветерка не шевелило листья сонных подсолнухов.

В эту ночь Евгешка долго не мог заснуть. А когда задремал на какой–то час, ему приснился шумный базар. Бешено крутилась карусель, и играла гармошка. Евгешка вскочил с кровати и какое–то мгновение всматривался в черное окно. Который час? Не пора ли идти выполнять свое намерение? Босые ноги еле слышно прошелестели по полу. Полоснул спичкой и посмотрел на часы. Полпятого. Пора!

В темноте быстро оделся. Из–под подушки вытащил еще с вечера приготовленный мешок. Надо неслышно выйти из хаты. Двери очень скрипят. Могут проснуться отец или мать. Лучше всего через окно.

Евгешка влез на подоконник. И неожиданно застыл. Неистово застучало сердце.

— Что ты там делаешь, Жень? — вмиг услышал из соседней комнаты голос родителей.

— Ничего…

Прислушался. Переждал несколько минут. Отец снова заснул. Евгешка легко спрыгнул на мягкую траву. Трава была холодная. Холодная земля. Пожалел, что не обул ботинки. Ладно, не возвращаться же за ними в хату.

Тихо открыл дверь в сарайчик. Но Капитан Капитаныч услышал хозяина. Он весело загелготал. Евгешка присел и испуганно замахал руками.

— Тише! Тише! Гусачок! Милый мой, хороший гусачок… Белый ты мой…

Гусь подошел ближе, вытянул шею и ткнулся клювом парню в колени.

— Прости меня, гусачок. Прости, Капитан Капитаныч! — взволнованно шептал Евгешка. Он взял мешок и посадил туда своего любимца.

Вскоре Евгешка выходил из села. Капитан Капитаныч сидел за плечами в мешке тихо, видимо, поражен этим необычным путешествием. Евгешка быстро шел и поглядывал на небо. Время уже светать, но облака на небе, как черная шерсть. Казалось, они спускаются ниже и ниже, придавливают землю волосатой грудью.

Вышел в поле. Едва мог рассмотреть в темноте покрученную тропу. Вдруг остановился и быстро оглянулся. Кто–то идет следом за ним. Кто–то идет, крадучись, как тихолапый кот. Сердце застучало быстро–быстро. Стоял и всматривался в темноту. Нет, никого. Это только показалось. И снова шел. Миновал степной колодец при дороге. Сейчас будет могила трех. Здесь похоронили трех коммунистов, замученных бандитами. Едва сереет белый мраморный камень на могиле. Неожиданно сделалось страшно. Тучи черные, душные, безграничное поле, ночь, могила, и он, Евгешка, один–одинешенек…

— Капитан Капитаныч! — вдруг громко отозвался парень.

Гусь молчал.

— Капитан Капитаныч! Тебе не страшно?.. И мне не страшно. Аж ни капельки не страшно…

И после звука человеческого голоса стало еще тише. Еще ниже спустилось душное нашествие туч. И тогда, в этой застывшей тишине, упала первая тяжелая капля. Откуда–то выскочил тревожным порывом свежий ветерок и галопом, как всадник, помчался над полем. Испуганно метнулась и зашумела рожь. Ослепительно вспыхнула молния, и грохот грома возвестил о начале ночной грозы.

Ну, никто из вас теперь не позавидует Евгешке! Вы знаете, что такое воробьиная ночь? Будил ли вас среди ночи исступленный грохот грома, огненные голубокрылые молнии, глухой шум ночного ливня? Прятали ли вы в подушку голову, натягивали ли на себя одеяло, но, наверное, слышали, как сотрясается от громовых ударов дом и яростно хлещет в окна дождь…

На поле нет кровати. И подушки нет. И одеяла. Обычного зонтика и то не найдете. Нет на поле и дерева, под которым можно было бы хоть немного спрятаться от ливня… Ничего нет, кроме ржи, пшеницы и гречихи. Но от этих растений, как известно, не дождешься защиты от дождя.

Вот в таком положении оказался Евгешка. Как только плеснул ливень, он бросился бежать. Почему? Куда? Все равно вокруг не было ни деревца, ни укромного уголка. Возвращаться в село? Туда как минимум четыре километра. К тому же Евгешка вспомнил, что молния чаще всего ударяет в подвижные вещи. Нет, от грозы в поле не убежишь!

Парень покорился своей судьбе. Он выбрал бугорок, положил себе на голову мешок с Капитаном Капитанычем, согнулся, сжался, как заяц, и застыл. Мешок приходилось придерживать то одной, то другой рукой. К счастью, Капитан Капитаныч не танцевал на голове и сидел тихо, зачарованный ливнем.

Дождь лил непрерывно. Молния слепила глаза, Евгешка стучал зубами от холода, он был мокрый, как сама вода. Но странно — впервые он не боялся. Да, страха не было. Сердце заполнила доверху тревога — успеет он, не опоздает ли? До городка оставалось четыре–пять километров. На дороге грязь, не скоро одолеешь эти километры…

Неожиданно парень вспомнил, что если взять направление на Соленые хутора, то дорога сокращается вдвое. Правда, на этом пути надо переходить через Лисичанский яр, и раньше этой дорогой ходить избегали, но недавно сделали мостик через овраг, а там, от Соленых хуторов, уже рукой подать до городка…

Гроза быстро прошла, вдали еще сердито стучал небесными дверями гром, но дождь поутих. Евгешка вскочил и двинулся. Он дрожал от холода, босые ноги месили липкое болото, но быстрая походка понемногу разогревала тело; начало проясняться, стало веселее. Вот сейчас, только спуститься с холма, будет и овраг, и мостик. Но что это такое шумит? Вода! Наверное, вода. Эге, да это же в овраге!

Черный глубокий овраг пересекал дорогу. На дне его с грозным ревом мчался поток. В предрассветном полумраке Евгешка разобрал седые гребни пены. Кажется, весь ливень скатилась с полей сюда, в этот овраг. А где же мостик? Вот полевая неукатанная дорога просто подбегает к глиняной круче. Вот здесь стоят столбы. И на той стороне столбы.

А мостик…

Евгешка с отчаянием сбросил с плеч мешок. Парень стоял, вперив взгляд в серый бурлящий поток, в седую пену. Он все понял. Мостика уже не было. Неожиданное половодье от сильного ливня подмыло столбы, и легонький временный мостик рухнул.

Отчаяние и тревога сжали сердце. Что делать? Он не успеет, он опоздает! В двенадцать часов начинается в колхозе праздник, к тому времени надо купить в городке красной материи, вернуться в село и украсить всю вышку. А он не вернется… От этой мысли кровь ударила Евгешке в лицо. Неужели он провалит порученное ему дело? Неужели он так и останется трусом и преступником?

Поток ревел. Казалось, что вода все прибывает. С поля стекали в овраг десятки ручьев и ручейков. Нет, ждать нельзя. Обойти овраг? Но это значит сделать несколько лишних километров, идти и топтать зрелую рожь.

Евгешка решился. Хватаясь за мокрые кусты, он начал спускаться в овраг. Скользкая глина сползала под ногами. Холодные брызги ударили в лицо. «Только бы поток не сбил с ног», — мелькнуло в голове. Он ступил в мутные желтые волны. Чем дальше, тем было глубже и глубже — вот до колен, вот уже до пояса достает бурная вода. Но странно — опять Евгешка не почувствовал никакого страха. Он только крепко сжал зубы, с отчаянной решимостью, шаг за шагом подвигаясь вперед.

Еще немного — и Евгешка счастливо перешел поток. Труднее всего было выбраться по скользкой глине наверх. Одной рукой он держал мешок с гусем, второй цеплялся за редкие кустики и корни на склонах оврага.

Когда этот трудный путь был наконец преодолен, Евгешка увидел, что уже рассвело. Из–за тополей на Соленых хуторах стрельнули вверх солнечные стрелы, первая утренняя ласточка пронеслась над хлебами.

Городок уже проснулся. Евгешка быстро шел по улице, спеша на базар. Он не замечал удивленных взглядов и шуток, которыми его провожали прохожие. Уже на самом базаре его остановил высокий, с длинной черной бородой мужик.

— Эй, малый, где ты глину месил? — спросил он. — Посмотри только, на себя.

Только теперь, взглянув на свою одежду, заметил Евгешка, что он с головы до ног в грязи.

— Что продаешь или покупаешь? — спрашивал чернобородый.

— Гуся продаю. Капитана Капитаныча, — и Евгешка раскрыл мешок. Обрадовавшись утру, гусь громко загелготал.

Чернобородый захохотал, его борода тряслась от смеха.

— Капитан Капитаныч! Скажи на милость… Имеет имя, еще и отчество… Сроду не слышал, чтобы гусю имя давали. Ха–ха–ха!.. Ловкач ты, малый, ей–ей фокусник. А гусь хороший.

— Он на выставке премию получил, этот гусь, — пояснил Евгешка.

— Да ну? И действительно великолепный гусак. Надо купить такого, непременно надо. Породистый он у тебя, давно я такого искал.

Быстро сторговались. Чернобородый отсчитал двадцать рублей. Евгешка последний раз прижал к груди гуся, слезы заблестели у парня на глазах.

— Прощай. Прощай, Капитан Капитаныч. Никогда… никогда не увижу тебя больше…

Отвернувшись, Евгешка протянул покупателю своего белокрылого чудесного гуся. Капитан Капитаныч загелготал, и в том птичьем крике послышался Евгешке упрек и мучительная грусть. Чтобы не слышать больше этот знакомый крик, парень быстро скрылся в толпе. Он крепко сжал в руке деньги и направился искать нужный магазин.

Вдруг он остановился. Прямо на него двигались широкие, чудесные крылья. Они были зеленые, эти крылья, и это был прекрасный самолет, и его держал высоко над головой молодой парень и кричал:

— Кому самолет? Кому? Кому? Дешево отдаю! Три недели мастерил, сам бы полетел, да деньги нужны. Кому? Кому? Кому?

Дети, вы понимаете, какой это был волшебный самолет? Он был сделан из жести и фанеры, он был зеленый, как самая зеленая в мире бабочка, он имел золотой пропеллер и колесики, он имел закрытую кабину и в той кабине маленькие мягкие кресла, и даже окошечки, настоящие окошки из настоящего стекла были на том самолете. Кто может устоять против такого соблазна?

— Кому? Кому? Кому? Дешево продаю! — Восторженно смотрит Евгешка на эту чудесную игрушку.

— Ну, парень, покупай, — сказал парень. — Эх, самолетик! Эх, быстрокрылый! Не купишь — всю жизнь будешь жалеть. За такую цацку ничего, ничего не жалко отдать.

Евгешка медленно протянул руку и погладил модель. Какой несчастный этот парень, — он останется без прекрасного самолета!

— Ну, а какова цена? — спрашивает Евгешка.

— Двадцать рублей, — отвечает продавец.

— За такую машину не жалко заплатить дважды по двадцать, — думает Евгешка, и его рука уже отдает парню деньги. Какое счастье! Он, Евгешка, владелец этого волшебного самолета! Парень не помнит, как он вернулся в деревню. Возле школы он увидел в сборе весь пионерский отряд. Ребята и девочки бегут ему навстречу, он видит Олесю и Кузьку, Павлика, Быцыка, Наталью… Он видит, как заблестели глаза у Олеси.

— Евгеша, это твоя модель? — спрашивает она с затаенным волнением.

— Моя, Олеся. Три недели работал над ней…

Олеся долго смотрит на модель, потом на Павлика и говорит:

— Видишь, Павлик, я давно думала, что Евгешка настоящий изобретатель.

Павлик потупился, он знает, что теперь уже Олеся никогда–никогда не поцелует его.

— Взгляните, друзья, здесь настоящая кабина с окошком, — кричит Кузька. На его лице Евгешка ясно видит безграничное восхищение и зависть.

— Растем, ребята? — подошел Василий. Он остановился очарованно.

— Как? Это сделал Евгешка? Наш Евгешка? — Он протягивает Евгешке руку и крепко ее сжимает.

— Ну, поздравляю тебя, Евгешка, поздравляю. Не думал я, что ты имеешь такой талант. Никогда я еще не видел такой модели. А как дело с вышкой? Через час начнется праздник. Выполнил ли ты порученное тебе дело? Поддержал честь нашего коллектива?

Кровь стучит Евгешке в голову.

— За вышку… я забыл… — шепчет он дрожащими губами. — Я забыл, товарищ Василий…

И неожиданно слышит Евгешка громовой голос:

— Быстрее думай, малый. Покупаешь самолет или нет? — Перед ним стоит парень, в руках у него чудесный зеленый моноплан, а вокруг гудят люди, как пчелы, вокруг какой–то местечковый базар.

— Нет, не покупаю, — громко сказал Евгешка. — Я забыл про вышку.

— Какую вышку? Что ты бормочешь? Не покупаешь, так и руками не трогай! — сердито сказал парень, и через мгновение Евгешка уже опять услышал его выкрики:

— Кому самолет? Кому? Кому?

Вскоре парень отыскал нужную лавку и зашел туда.

— Чего тебе? — спросила у него веселая остроносенькая продавщица. — Шапку? Картуз? Ботинки? Поясок? Рубашку? Штаны? Мыло? Галстук? Барабан? Да говори быстрее, некогда ждать.

— Вот и не угадали, — сказал Евгешка. — Мне надо красной материи. И чтобы она была… чтобы была лучшая в мире!

Продавщица засмеялась и развернула перед парнем красный кумач.

Держа под рукой мешок с рулоном материи, Евгешка весело возвращался домой. Только воспоминание о Капитане Капитаныче иногда нагоняло острое сожаление и тяжелую грусть. Но так радостно светило утреннее солнце, так беззаботно чирикали воробьи и щебетали ласточки, что от печали не оставалось и следа.

Проходя мимо аптеки, Евгешка взглянул на часы и с тревогой увидел, что уже полвосьмого. Надо спешить.

На этот раз Лисичанский яр встретил нашего путешественника более приветливо, потому что вместо грозного потока Евгешке пришлось иметь дело с небольшим ручейком, который он легко перескочил. Вода сошла. Чем ближе было до деревни, тем быстрее шел мальчик. Наконец он побежал. Как легко и хорошо бежать по полевой дороге, бежать навстречу свежему ветру! Евгешка нарочно попадал босыми ногами в лужицы, и веселые брызги ожерельем разлетались во все стороны. Неожиданно парень вскрикнул и запрыгал на одной ноге. С другой — вишневой струйкой заструилась кровь. Острый осколок из разбитой бутылки сделал глубокую рану. Какой негодяй посмел бросить стекло на дороге?

Евгешка заплакал, оторвал немного красной материи и туго перевязал ногу. Но кровь не остановилась. Теперь уже бежать он не мог. Хромая, только за час дотащился до Днепра. На берегу было пусто. Только стройная белая вышка тихо стояла в воде.

Евгешка достал из мешка кумач, гвозди и молоток и взялся за работу. Нога болела и пекла, кровь не переставала идти, но парень, улыбаясь, быстро раздирал на стежки материю, обматывал ею столбы и перила на вышке, и мелко стучал его молоток. Пусть теперь все приходят, никто не узнает вышки! Как все удивятся и обрадуются, какой будет веселый, радостный праздник!

Но почему так дрожат руки? И сердце то забьется, застучит, как молоточек, то вдруг замрет, утихнет, и тогда трудно дышать, тогда Евгешка на полную грудь хватает раскрытым ртом воздух… «Пожалуй, я потерял много крови, обессилел», — думает парень, и в последний раз стучит молоток, забивает последние гвозди.

Что это? Почему такой туман перед глазами? Кто это смеется и чьи это такие звонкие голоса? «А, это пришли ребята, — догадывается Евгешка. — Они действительно… Вот Олеся… Павлик… Наталья… А это кто? Да это же Василий, а с ним Пронька. Ну, конечно, он. И подзорная труба у него…»

— Евгешка! Ура Евгешке! — парнишка слышит восторженные возгласы. — Ой, вышка! Вот это вышка!

Евгешка слушает, склонившись на перила. Пионеры поднимаются на вышку.

— Евгешка, а где ты достал такой материи?

Он хочет ответить, но чувствует, как чудно крутится у него голова, и река, лица ребят, весь мир тихо куда–то плывет перед глазами.

— Ну, Евгеша, ты теперь настоящий пионер, — слышит парень слова пионервожатого. Василий берет его за руку, крепко сжимает ее и вдруг с испугом, тревожно зовет:

— Друзья, что же это? Евгеша! Евгеша!

Молоток выскальзывает из рук Евгеши, парнишка медленно оседает вниз и падает. Беспросветная тьма заслоняет ему свет.