Во всех двадцати комнатах двухэтажного здания жили только двое — молодой граф с матерью. Слуги ютились в коридорах, в чуланах, некоторые — во флигелях. Только Лукия и Рузя, в виде исключения, занимали крохотную комнатушку недалеко от спальни старой графини.

Лукии казалось, что комнат в доме — бессчетное множество, Поначалу девочка боялась заблудиться в многочисленных коридорах старого графского гнезда. Дом походил на древний родовой замок. Хотя девочка никогда не слышала о рыцарях, тем не менее временами ей казалось, что вот-вот колыхнется тяжелая темная портьера на дверях и в безмолвной тишине прозвучат глухие шаги, зазвенят металлические шпоры. Из-за портьеры появится человек, закованный в панцирь и латы, такой же, как тот, что смотрит с мрачного старого портрета в бронзовой раме...

Все двери открыты настежь. Лукия свободно идет длинной анфиладой комнат, выкрашенных в разные цвета — синий, красный, зеленый. Синие стены и потолок, синие ковры, портьеры, синий бархат на креслах... Таинственный альков с вогнутым сводом прятался за складками тяжелого занавеса; девчушке казалось, что вот-вот оттуда выглянет уродливое лицо неведомого Жака...

Кое-где на окнах железные решетки — вот в этой круглой комнате, наверно, сидел какой-нибудь узник графа. Не осталась ли здесь прикованная к стене ржавая цепь?

А что, если бы она, Лукия, швырнула камень в голову графа? Тогда, когда он распорядился спустить свору на сероглазого парня?

Лукии стало не по себе от одной только мысли об этом. Граф, вероятно, заточил бы ее в темный и сырой подвал, где полно лягушек и гадюк — брр!.. Страшно. Она не Симеон-столпник и не святая Серафима... Она неразумная грешная девчонка...

В мрачной комнате прижался к стене огромный буфетный шкаф с многочисленными башенками из прозрачного хрусталя. Сквозь толстое стекло, радуя глаз пестротой расцветок, просвечивает драгоценная посуда производства старинных итальянских мастеров. Сверху на буфете стоит чудесная голубая ваза с белыми рисунками — та, что приобретена прадедом графини у плененного турецкого паши.

Лукия любила рассматривать рисунки на вазе. Они такие причудливые — мальчики с белыми крылышками, крылатые зверьки с орлиными головами и разинутыми клювами, змея с тремя раскрытыми пастями. «Есть же где-то на свете такие звери, — думает девочка, — иначе их не стали бы рисовать. И где только они обитают? В каких странах, в каких глубоких пещерах, в каких дремучих лесах?»

Беда подкралась нежданно-негаданно. Качнулся стул, на котором стояла Лукия, девочка задела рукой голубую вазу. Ваза тяжело наклонилась набок и рухнула на пол. Раздался ужасный треск, полетели во все стороны осколки.

Девчурка больно закусила губу. Объятая страхом, она так и застыла над голубыми черепками. Круглолицый мальчик с белыми крылышками и перебитыми ногами, казалось, лукаво улыбался с пола.

Девочка поднялась, прислушалась. В доме стояла тишина. Треск разбитой вазы лишь на мгновение нарушил покой полутемных залов. Но вот за дверью Послышался хриплый звук, похожий на стон пытаемого человека. Это пробили в столовой стенные часы. Снова тишина. Лукия со страхом посмотрела на дверь. Не слышен ли стук трости старой графини?

И только она так подумала — ясно услышала шаги в коридоре.

Шаги быстро приближались. Вот заскрипели ступени, ведущие в столовую...

Лукия спряталась в углу, притихла. Легонько стукнула дверь. Девочка испуганно вскрикнула. Но тут же испуг сменился радостью. На пороге стояла Рузя.

— Рузя!

— Лукия!

Горничная сразу увидела разбитую вазу и ахнула. Она, казалось, испугалась еще больше, чем сама Лукия. Лицо Рузи побледнело, дрожащими пальцами она перебирала черепки...

— Как это ты?.. — слетело с ее губ. — Надо сейчас же все убрать. Графиня, может, день-другой сюда не наведаться. Но потом...

Горничная посмотрела на Лукию и не договорила. Все было без слов понятно.

— Ой, бедная ты моя!.. Мне даже страшно за тебя. — Рузя начала быстро собирать осколки в белый передник.

Когда стемнело, они вместе с Лукией незаметно вынесли остатки голубой вазы в сад и там забросили их в заросший колючим терном ров.

В этом месте густой сад был запущен, вокруг старых дуплистых яблонь росла высокая трава. Сонные тюльпаны тянулись из травы к луне, в кустах дикой смородины печально мерцали зелеными фонариками светлячки. Низко над землей между яблонями носились летучие мыши, а где-то наверху прогудел поздний жук-рогач.

Лукия опустилась на холодную траву.

— Не могу я домой идти, Рузя. Страшно мне. Может, графиня уже узнала обо всем...

Рузя успокаивала девочку. Но как тут утешать, когда у нее самой сжалось сердце от страха? Страшно накажет Лукию старая графиня. Не простит ей разбитой драгоценной вазы...

— Не пойду я, — сказала Лукия, — Не пойду, Рузя.

— Что же это ты, здесь ночевать будешь? А завтра? Хуже будет.

— Нет, Рузя. Может... может, я убегу...

— Убежишь? Глупенькая! Некуда бежать.

— А в лес... В... поле...

— Пропадешь! Никому ты, Лукия, не нужна. Как-нибудь стерпишь наказание... Может, все обойдется.

Поздно вернулась в тот вечер Лукия в графский дом.