Ведьму зарыли за хутором на развилке дорог, могилу сравняли с землей, в изголовье забили осиновый кол. Но слух о ведьме докатился до Лукии. Самое страшное в этом слухе было то, что ведьма держала путь на Водное и расспрашивала людей про нее, про Лукию. Это совпало с периодом, когда к девушке вновь вернулась болезнь. Рука, правда, не дергалась, но страшные припадки не переставали мучить Лукию. Судороги сводили и ломали ее тело, ужаснее всего было то, что чаще всего это случается по ночам, когда осенняя темнота окутывает землю, когда во всем мире, казалось, нет ни одного светлого огонька.

Страшная бедность поселилась в доме. Старуха Федора заболела, а тут еще — Лукия. Хлеба не было. Зима не за горами, а теплой одежды нет — кожух старушки Федоры «пошел на богомолье». Дом разваливался, одну сторону стрехи ободрала буря, во время дождя потолок протекал в нескольких местах. Из печи вместо запаха теплого борща тянуло холодной пустотой.

Лукию охватило отчаяние. Она отважилась и пошла к Носюре. Думала поступить на работу. Носюра мог дать муки. Он встретил девушку во дворе, обросший, с рыбьими белыми глазами. Лукия сказала, что пришла наниматься. Носюра улыбнулся лошадиными зубами.

— Не берем, — коротко бросил он, — Нам припадочные не нужны.

Слух о том, что к Лукии пробиралась ведьма, все больше распространялся. Бабы шептали, что сама Лукия не иначе как из колдовского кодла. Отец Сидор рассказывал притчи о том, как черт вселялся в грешников, и они становились бесноватыми.

На улице люди поспешно уступали Лукии дорогу, избегая встречи с нею. Увидев девушку, детвора бросалась врассыпную.

Отец Сидор хотел во что бы то ни стало избавиться от Лукии. Для него ясно было, что Лукия теперь хорошо знает, кто выдал ее жениха. Она первый свидетель.

Поп использовал случай с ведьмой. После обедни он обратился к людям с призывом:

— Поможем, православные, заблудшей душе рабы божьей Лукии. Пойдемте с крестным ходом, окропим святой водой подворье. Так же как воск плавится от соприкосновения с огнем, так пускай сгинут бесы от наших молитв!

В один из хмурых октябрьских дней на колокольне ударили колокола. Из церкви вышла небольшая толпа людей. Впереди размахивал кадилом отец Сидор. Несли иконы, перевязанные расшитыми полотенцами, трепетали на ветру кисти хоругвей. Неумолчно гудели колокола. Кондрат Носюра суетливо носился взад и вперед, наводя порядок.

Лукия выскочила на порог и уже во дворе, перед домом, увидела людскую толпу, иконы, кресты. Увидела отца Сидора в ризах, с кадилом. Девушка покачнулась, горячий истерический клубок подкатился к горлу. Она упала и, что-то дико выкрикивая, забилась в судорогах...

Священник поднял горе очи:

— Православные! Только монастырь спасет ее!

*  *  *

Девушку в дрожь бросало — как это страшно: надеть на себя черные одежды, вместо ожерелья — четки, вместо пения — молитвы. Вместо жизни — смерть. Но продолжать жить в селе уже было нельзя. Куда идти? Куда деваться? Старушка Федора нашла дорогу.

— Пойду помирать к своей младшей сестре, — сказала ома. — А ты, Лукия, иди в монастырь. Иного спасения нет. Иди, и мои грехи отмолишь...

Федора всхлипнула:

— Грешна и я... Бывало, что скоромное в пост едала. В святое воскресенье потихонечку, скрываясь от людей, стирала. Бывало завидовала богатым на их жизнь...

Случайно в ту пору в Водное забрели две монашки, которые собирали пожертвования на женский монастырь. Старуха Федора пригласила их в дом. Они долго беседовали с Лукией, заманчиво рисовали монастырскую жизнь, уговаривали пойти с ними.

— Начинается смута на святой Руси, — говорили монашки. — Но за монастырской стеной она не страшна...

Лукия проплакала всю ночь, а поутру сказала старушке Федоре, словно на смерть шла:

— Мама, обряжайте меня в далекую дорогу.

Собирали Лукию недолго. Старуха бросила в мешочек чистую сорочку, наскребла кое-какие гроши. После того как казаки забрали деньги, которые старуха копила на корову, Федора начала собирать деньги на гроб, эти-то деньги она и отдала теперь Лукии.

Не теряя времени, девушка пошла с монашками. Провожали Лукию старушка Федора и пес Исидор. За селом старушка Федора попрощалась, умываясь слезами, и, покачиваясь, возвратилась домой. А пес провожал девушку дальше, затем отстал и он. Издалека Лукия оглянулась. Исидор сидел на задних лапах и, задрав морду, печально выл на низкое осеннее небо.

*  *  *

Спустя несколько дней после ухода Лукии в монастырь в Водном произошло событие, всколыхнувшее все село.

Это было так. Давид Чобиток с женой резали камыш, когда вдруг услышали печальный заунывный вой. Неподалеку в глухих камышах завывал не то волк, не то пес. Женщина испугалась, даже хотела убежать, но Чобиток пошел с дубинкой в чащу. Вскоре он, взволнованный, позвал жену. Полузалитый водой перед ним лежал человек, в котором они легко узнали Луку Тихоновича. Над мертвым сидел пес Исидор и печально выл. Вокруг таинственно шуршало и зловеще покачивалось желтое море сухих камышовых метелок.

Когда Лукия ушла из села, Исидор остался в полном одиночестве. Блуждая голодный по огородам и улицам, пес, видимо, вспомнил хозяина и побежал в камыши, туда, где не так давно оставил Луку Тихоновича. Но хозяин не отзывался, и пес завыл...

В Водное приехал следователь, который вряд ли раскопал бы это дело до конца. Но неожиданно к следователю явился один из батраков Носюры и молча положил перед ним прекрасную английскую двустволку в чехле.

Оказалось, что это ружье батрак нашел на чердаке Носюры, где оно было зарыто в полове. Батрак сразу же вспомнил, кому оно раньше принадлежало, так как неоднократно видел двустволку в чехле за плечами Луки Тихоновича. Убив врача, Сергей Носюра не устоял перед искушением. Захватив новенькое заграничное ружье убитого, он отнес его к брату, где и запрятал на чердаке.

Арестованный Кондрат Носюра долго отпирался, но, припертый к стене неопровержимыми уликами, вынужден был сознаться, что преступление совершил его брат Сергей. Выяснились и причины убийства Луки Тихоновича. Сергея Носюру и отца Сидора также арестовали и отправили в город. Но потом стало известно, что по дороге Кондрат Носюра сбежал.

В тот же день возле сельской съезжей избы состоялся сход, постановивший изъять землю Носюры и попа и поделить между безземельными бедняками.