АПОКАЛИПСИС БОРЗУХИНА

1

Водитель Валечка Борзухин не любил свое новое место работы. Чем-то оно ему сразу не понравилось. После начальника РОНО, с его вполне понятной и объяснимой страстью к групповухам в сауне, в этой корпорации все бесило.

У начальника РОНО – у него все было просто.

Поставили за счет сбора родительских денег в каждой школе у дверей на месяц охранников – угрюмых лузеров, далее пошли система видеонаблюдения и прочие проекты на ниве школьной безопасности, на что выделялись еще большие средства… Вот и весь источник внезапного финансового благополучия РОНО.

График работы – тоже проще некуда.

Доставил шефа на службу, затем вернулся, отвез его ребенка в школу, привез начальника на обед, отвез ребенка из школы домой (или на секцию), привез начальника в сауну, съездил в агентство за девочками, отвез девочек на работу, отвез начальника домой, по пути забрав (или не забрав) из секции ребенка, – вот и все операции.

Возможные отклонения от графика происходили в трех случаях: ребенок начальника болел или был на каникулах, начальник посещал одну из вверенных ему министерством школ или в хорошем расположении духа заезжал в агентство за девочками вместе с Валей и проводил кастинг по новой, утверждая, как он выражался, «новый педагогический состав».

Эти нечастые изменения привычного расписания не упрощали и не усложняли рабочий день Борзухина. Но все спокойное и размеренное в этой жизни рано или поздно заканчивается – таков закон джунглей – и неожиданно уступает нервному и бесшабашному. Так случилось и с карьерой Вали Борзухина.

Два месяца поиска работы привели его в уныние. Никаких предложений, адекватных тому, что он зарабатывал у начальника РОНО.

Через два месяца уже пришлось хвататься за то, что есть. Без особых раздумий и пафоса. Не до жиру – быть бы живу. Семья без денег ворчала, старая теща и вовсе кричала как белый медведь в жаркую погоду. Даже любимая дочь, возвращаясь из института, смотрела с легкой укоризной. Или, быть может, Борзухину это только казалось…

Борзухин вспомнил, как прощался с ним начальник РОНО. Как по-человечески накрыл стол на даче, пригласил к себе в дом. Как Борзухин, сняв у порога обувь, застеснялся запаха своих носков и подумал, что в первый раз снимает обувь в присутствии начальника (хотя самого его видел как в простыне, так и без нее, в компании несостоявшихся одиннадцатиклассниц). Вспомнил, как сидели, пили водку, в первый раз за одним столом. Да и в последний. Как вытащили на террасу караоке и стали петь песни. Причем знали, что вот ты сейчас поешь – а тебя слышит добрая половина поселка: минимум пятнадцать домов. И потому – стараться надо. И пели, обнявшись:

Хороший человек. Таких людей сейчас мало осталось. С душой и принципами…

А все ученицы виноваты – запалили. Хоть Москва и большой город, так и человек был видный. И сам по себе крупный, и чин фактуре соответствующий. Они его, быть может, и не узнали бы, так он сам их всех узнавал. Как начнет в сауне расспрашивать, из какого района, из какой школы, да про учителей трепаться, если ведомство его. Своим выпускницам платил больше, приезжих недолюбливал. С принципами человек – ничего не скажешь…

2

Свою новую контору Борзухин не любил. Здесь было слишком много молодежи. Гиперактивной, фамильярной, борзой, ушлой… Молодежи, которой было по большому счету все равно, что происходит на работе. В шесть они еще были в офисе, в восемь – уже в клубе. В пять утра они еще были в ночном клубе, в девять – уже на работе. Куда это годится? Нельзя сказать, что к нему относились предвзято. Не придирались, не наказывали… Никак не относились. Как к пустому месту. А ведь он был коренной москвич, прокрутивший баранку двадцать лет, знавший каждый кусок дороги и каждую улицу. Он-то был здесь своим, а они в Москву приезжали словно на большую дискотеку. Ни история ее, ни география их совершенно не интересовали. И машины их, пришедшие на смену «Волгам», «Жигулям» и современным уродливым «Ладам», смахивали на иноземных мерзких животных, которые, словно саранча, за какие-то пять лет так наводнили город, что нормально не проедешь. И рекламой своей названия домов и улиц завесили…

«Э-хе-хе… – приговаривал про себя Борзухин, – жизнь, она ведь к лучшему не меняется!» Но делать нечего. Приспосабливаться надо, жена вот на пенсию вышла, и это ощутимо усложнило их существование. Он же такой ошибки, как выход на пенсию, да еще по собственному желанию, совершать не хотел. Потому и терпел все. Даже стал водителем «Баргузина», машины, на самом деле куда менее престижной и легендарной, чем «Волга». Ничего не попишешь: дочь только пошла на первый курс. Вот что значит поздний ребенок.

Тогда и не думали, что в стране так поменяется жизнь и так тяжело станет учить детей. Когда родилась – радовались. Назвали Валей, в честь отца. Когда была маленькой, читал ей все время: «Валя, Валя, Валентина, где же ты теперь?» – «Здесь, папа, здесь», – тревожно отвечала ему кроха, удивленно стуча себе в грудь кулачком. Все вокруг смеялись. Этот номер неоднократно повторялся в гостях на родственных посиделках.

Тяжело растить поздних детей стало в наше время. Ты уже старый, а они только в институт. Правильно показывают в иностранных фильмах, как все – полицейские, врачи, юристы, преступники… – откладывают деньги на учебу детям с самых младых лет. У нас раньше думали, что учеба будет бесплатной. А бесплатной учеба стала для тех, кто потом за бесплатно собирался работать.

Ну, «Баргузин» так «Баргузин». По крайней мере не буржуйское название, а восточное. Почти как «бар грузин», чудно, ей-богу, так машину называть.

Когда поменяли директора и здесь, и нового назначили из своих молодых да ранних, каждую пятницу начались корпоративы. Борзухина, как человека непьющего и на гулянки никогда не претендующего, гоняли до трех-четырех утра.

Ладно хоть платили сверхурочные. Вон, молодому коллеге на «Киа Рио» и не платили. А Борзухину сказали: лови старик, но не распространяйся.

Вот же был начальник РОНО. Какие неприятности на работе ни случались, с кем бы днем ни встречался, какая бы оргия у него там в бане ни проходила, а в одиннадцать всегда оказывался дома, причем трезвый и свежий как огурец.

«Баргузин» для корпоративов оказался вещью незаменимой. У молодых даже пословица такая была: «Сколько „Баргузин“ водкой ни грузи, а Борзухину все равно два раза ездить!» Так его машину и называли – «Недогрузин».

Этим летом, спустя год алкоголических марафонов, с приходом нового руководителя по снабжению, тоже молодого сосунка тридцати годов, концепции вечеринок стали меняться. Алкоголя закупалось теперь все меньше и меньше, а веселье длилось все дольше и дольше.

«Эх, жизнь, она лучше не становится, – вздыхал Борзухин. – Не к добру это».

До того всегда плавно выскальзывавшие из нетрезвых мужских рук женщины вдруг стали сами инициировать свальный грех на природе. Особенно преобразилась в последнее время главбух Татьяна Степановна. Вот уж от кого не ожидали – солидная полная женщина в очках… Интересовалась творчеством Баскова… И тут – в каждом танце давала фору обеим молоденьким секретаршам.

Закончилось все очень странным образом. Однажды на поляне в лесу шефу приспичило устроить просмотр фильмов. Загрузили в «Недогрузин» колонки, проектор, экран, радостно показывали друг другу обложку фильма со словами «долби сюрраунт» и смеялись, что «теперь совсем без алкоголя можно обойтись». «Что, даже пиво не возьмете, что ли?» – спросил Борзухин. Все заржали еще больше. «Есть средство, усиливающее восприятие кинематографа, а пиво – оно его уменьшает…» – и ржут.

«Сдать их, что ли? – пришла мысль в голову Борзухина. – Бесовщина ведь сплошная. Должен же быть на каждую бесовскую партию какой-нибудь комитет».

Борзухин дремал в «Баргузине», когда начался просмотр. Шум стоял на весь лес. В прошлую пятницу его вообще никуда не послали – всем всего хватило. Видимо, не все продается в супермаркетах за МКАДом.

Но тут подрулил коммерческий, с большими стеклянными глазами. И, уставившись на Борзухина немигающим взглядом, попросил привезти из офиса ноутбук. Точнее, не сам ноутбук, а сумку от него.

– А что там в этой сумке такого, чтобы за ней ехать ночью… – проворчал Борзухин, стараясь с глазами коммерческого не встречаться. На этих вечеринках он в глаза никому не смотрел – брезговал. Коммерческий ответил неожиданно и, как показалось Валентину, довольно искренне: «Амулет!» И через некоторое время, довольно долгое для обыкновенной паузы в беседе, положив ему руку на плечо, добавил как-то по-мальчишески: «Съезди, Валя! Съезди, родной!»

Валентину почему-то вспомнилась обложка фильма с изображенным на ней голым человеком в бусах. Его как-то нехорошо передернуло. А вокруг уже, действительно, кто-то бегал по пояс голый, включая некоторых женщин и, само собой, главбуха Татьяну Степановну, кто-то зачем-то ломал и пилил здоровые ветки деревьев…

«Огня, что ли, мало – лес ломать… Тьфу… Ну и черт с вами, – подумал Борзухин. – На дороге безопасней, чем здесь с вами, демонами, в лесу сидеть…»

Вместо положенных полутора часов Валентин прокопался целых три. Нигде ее, сумки окаянной, не было: ни в кабинете на столе и на стульях, ни в раздевалке. Пустота… Только чьи-то невыключенные компьютеры мелькали по кабинетам причудливыми геометрическими фигурами.

– Ты что ищешь, Борзухин? Пригнали-то зачем тебя сегодня? – спросил меланхоличный охранник офиса, видимо раскладывающий пасьянс и только что оторвавшийся от процесса.

– Да сумку от этого… ноутлука… ну от компьютера переносного… книжкой который… Да вот от этого, черт, на столе который стоит…

– Так ее два часа назад кадровик новый увез! Он опоздал на общий отъезд, заехал – говорит, «хоть не с пустом приеду».

– Вот ведь демоническая сила… А меня, значит, можно так посылать. Я ведь пожилой уже человек. Что мне по дорогам темным за так гоняться… Эх!.. – сказал с досадой Борзухин и сразу вспомнил про сверхурочные.

В желудке неприятно сводило – не дождался шашлычной кульминации пирушки и остался без мяса. Порыскал по кабинетам в поисках чего-нибудь съестного – пусто. Зашел к вечно жующему печенье заму – на столе тот же результат: пустая тарелка с крошками.

«Куплю по дороге шоколадку», – подумал Валентин и опять вспомнил срамного героя на обложке фильма с названием, которое никак не мог запомнить, несмотря на всю рекламную шумиху вокруг этого кино.

«Варварское племя», – проворчал он и вдруг наткнулся в кабинете у главбуха Татьяны Степановны на суп. Сначала даже подумал – мерещится. Прямо на столе стояла огромная тарелка супа, полная на две трети.

«Вот так подарок!» – Борзухин недоверчиво протер глаза кулаками и чуть не прослезился от умиления. Пусть холодный и странный на вкус – отдаленно напоминавший грибной – зато как ведь вовремя. Словно для него приготовлено…

А ложка у него всегда была с собой. С туристических времен. Складная. Раньше в сапоге носил, а теперь в чехле для сотового телефона.

3

Уже на подъезде Борзухину привиделась довольно странная картина – голый человек в кустах с бусами на шее и разрисованным лицом показал на него пальцем и затем кинул в сторону машины какую-то длинную палку. Даже послышался гулкий удар. Надо же, какая усталость накопилась…

Борзухин, видимо от растерянности и пресловутой усталости, не там свернул, потому что, когда вышел из машины, поляна показалась ему совершенно незнакомой.

К счастью, в кустах раздался шорох, и на свет фар вышла женщина. Со странной прической, с висящими голыми грудями, в юбке из лопухов, под которыми еще, не дай бог, ничего нет. Сраму ведь потом не оберешься! Несмотря на этот наряд Борзухин без труда признал в женщине главбуха Татьяну Степановну. Лицо ее было раскрашено красками, глаза и рот распахнуты от ужаса. Неужели это ее так Олег Владимирович и юрист Петрович напугали? Чем, интересно? Ну а лицо красить было зачем?

Татьяна Степановна приблизила свое безобразно раскрашенное близорукое лицо и произнесла Борзухину прямо в ухо: «Беги!»

– Что? Мне? Бежать? Это зачем? – тихо и удивленно спросил Борзухин.

– Бросай машину и беги! – повторила главбух еще более ужасным голосом. Она как-то обреченно посторонилась и, отойдя на несколько шагов, вдруг развернулась и достала из-под юбки огромный нож.

Нож блестел при свете фар, а лицо Татьяны Степановны не предвещало ничего хорошего. Она запричитала блаженным голосом и, не спеша, стала возвращаться к Борзухину, делая какие-то угрожающие ритуальные движения ножом и бедрами, ножом и бедрами.

В это же время из кустов позади «Баргузина» выскочили две фигуры. «Уж не Олег ли с юристом?» – пронеслось в голове у Борзухина. Но сейчас на свету стоял он, а фигуры были в темноте. Точнее, было ощущение, что они как-то зловеще из темноты на него надвигаются. И это ощущение было не из приятных.

– Я пожилой человек и… – начал было Борзухин.

Вдруг одна из фигур издала ужасный вопль, и Валентин заметил, как у него перед носом пронеслось копье.

– Да ну вас к лешему! – ругнулся Борзухин и бросился бежать в лес, минуя размахивающего в диком танце ножом главбуха.

Он мчался напролом сквозь деревья, не пытаясь ничего анализировать и не желая верить в реальность всего происходящего. Дыхалка сбилась почти сразу, он вспомнил, что не бегал уже лет десять, а то и больше, наверное, с тех пор как играл в догонялки с дочерью, когда та училась в младших классах… – в общем, за рулем он чувствовал себя куда привычней, чем во время ночной погони в лесу.

Бежать было очень непросто, сердце выпрыгивало из груди, в боку кололо буквально на каждом шаге, и Борзухин, стараясь шагать пореже, чтобы не причинять себе лишней боли, стал передвигаться большими прыжками. Ему казалось, что именно так должна передвигаться по лесу быстрая лань – не отталкиваясь, а как бы паря над землей.

Вдруг он очутился на освещенной лунным светом волшебной поляне, наподобие той, что встречаются в детских сказках с добрыми феями. Пересекая ее, он остановился и еще раз посмотрел ну луну. «Может, все-таки мне все это кажется?»

Он посмотрел назад. Лес был тих, молчалив и прекрасен. Нельзя в старости столько работать, привидится же такое… Только Борзухин хотел рассмеяться и не спеша тронуться назад, как увидел, что с той стороны на поляну выбегают семь голых мужских фигур и одна уродливая женская.

– Товарищи! – крикнул им Борзухин, с трудом переводя дух и выговаривая слова. – Мы с вами не первый год работаем вместе…

В ответ тот, кто бежал первым, размахнулся не сбавляя ходу…

«Копье», – сообразил Борзухин.

– Беги! – теперь уже тихо сам себе скомандовал Валентин. – Беги, Борзухин, беги!

4

Больше всего во всем этом – как это ни странно может показаться – Борзухина удивляло выражение их лиц. В них кроме зловещих гримас проскакивала еще странная, почти детская, игривость.

Он вспомнил, как с маленькой дочкой оказался в Питере. Тогда у него сформировалось подозрение, что его двоюродная тетушка может завещать ему квартиру на улице Марата, а это совсем недалеко от Невского. Большую трехкомнатную квартиру. В какой-то момент Борзухину стало казаться, что ближе родственников, чем он, у тетушки нет. Вот и отправился специально с трехлетней Валечкой.

Гуляли они с ней в Летнем саду, кидали крошки от батона лебедям. Вдруг малышке пришло в голову кинуть в них палку. Большую. А народу вокруг – тьма, и все интеллигентные донельзя.

Борзухин топнул на дочь ногой сердито: «Нельзя. Ай-ай-ай». А она знай тащит. Громадную корягу. Он взял ее за руку и повел от озера прочь. Все интеллигенты вокруг улыбаются, но чувствуется – готовы осудить если что.

Валечка не заплакала. Идет, на лебедей оглядывается. И говорить-то тогда толком не могла. А тут: «Папа, пуси, я больсе не буду… ну пуси…»

Отнял он руку, удивленный, а она развернется да как побежит назад. С такой скоростью, что он от нее и не ожидал никогда. Шагнул за ней, а тут не шагать – бежать надо. А она у пруда уже подхватила корягу да как метнет ее в лебедей, а в глазах такая решимость и такой восторг – он аж обомлел. Никогда потом такой решимости у нее не видел. Два воспаления легких подряд – и уколы сделали ее совсем испуганной и тихой. А до этого бойкая была. Пока не стала уколов бояться.

«Как-то странно они бегут, – Борзухин на секунду остановился перевести дыхание, – могли б уже давно старика и догнать. Такое ощущение, что они хотят измотать меня до смерти».

Он вгляделся в освещенную звездами чащу. Пот застилал глаза и был липким, с привкусом крови. Веткой лоб расцарапал…

Так и есть – они бежали той же шеренгой на том же расстоянии. Бежали в ногу, раскачиваясь синхронно в такт, прыжками перенося вес тела с левой ноги на правую и обратно.

Борзухин опять попробовал вступить с ними в диалог: уже не говорил, а хрипел в их сторону, прислонившись лбом к березе:

– Когда я устроился на работу, я был поражен профессионализмом и царящим вокруг духом партнерства, дружелюбия и крепкой взаимовыручки…

Он задыхался на каждом слове, но слова, которые он произносил, казались ему политически правильными и единственно верными в сложившейся ситуации.

В ответ над ним гулко стукнулось о ствол копье, буквально в сантиметрах над головой.

«Надо было раньше стараться найти с ними общий язык… а теперь поздно: убьют!»

Борзухин бежал из последних сил. У него было ощущение, что не бежал, а умирал уже на ходу. Неудивительно, что дочка явилась как наяву. Стоит на том конце леса, рукой машет и кричит: «Сюда беги, папа Борзухин. Здесь копья не ранят».

Оглянулся он, а эта стая бежит все так же близко. И все с таким же звериным восторгом. И тут же что-то больно ударило его под лопатку.

«Копье попало, – подумал Борзухин. – Надо было вообще с этой долбаной работы еще в том году уволиться… Почему не доверился интуиции? Ничего хорошего не бывает, когда перестаешь верить своим предчувствиям!»

Борзухин, казалось, стал медленно умирать. Не из-за копья, а, похоже, из-за давления в мозг. И стал вспоминать, сколько положено семье денег в случае его смерти. Должна же быть какая-то страховка. Пробовал разделить сумму, пришедшую ему на ум, на оставшиеся месяцы до конца учебы дочери. Если разделить ее на сорок восемь или на сорок семь – получалось все одно несоизмеримо мало. Куда меньше, чем если бы ему еще несколько годков удалось покрутить баранку.

Он повернул свою голову к подбегающей алчной стае сослуживцев и обратился к ним с предсмертной речью:

– Плохо ценят нашу жизнь наши пенсионные органы, товарищи. Гибнем на работе за копейки. Советую, искренне всем оставшимся в живых советую поменять этот сраный профсоюз…

А стая уже окружила его и танцевала ритуальной танец смерти, потрясая копьями над головой.

5

Борзухин очнулся в больничной палате, за руку его держала дочь. «Сейчас будет Страшный суд, и дочка пришла замолвить за меня доброе словечко, – подумал Борзухин. – Кто-кто, а она-то ведь за всю жизнь слова от меня плохого не слышала. Руки не поднял, покрикивал и то редко…»

– Папа, ну почему ты никому не сказал, что плохо себя чувствуешь? Тебя бы сразу отвезли в больницу твои коллеги. Они приходили утром, такие милые ребята…

– Дочка… Родная моя… – Борзухин заплакал жалобно, как ребенок. Или это только казалось ему, что он плачет? – Ты о ком, милая? Ребята с работы? Так ведь это все они… Они кидали в меня копья и гнались за мной голые по всему лесу…

– Папа, у тебя случился инсульт. Еще, падая, ты ударился спиной о пень. По лесу бегал как угорелый… Папка, папка… Нельзя работать по ночам, если чувствуешь себя неважно, пойми…

– Это не пень – это копье вонзилось мне в спину…

– Олег, обаятельный такой… Он твой руководитель, да? Сказал, что на тебя произвел, судя по всему, странное впечатление просмотр фильма «Апокалипсис» Мэла Гибсона. Ты же никогда не смотрел триллеров раньше… все наше отечественное кино… про школу и любовь учителей…

– Это на них он произвел странное впечатление, дочка. Не на меня – а на них. И не столько фильм, сколько вся дрянь, которую они глотают. Они думают – я тупой и ничего не вижу. Но я разве тупой, доча? Скажи мне, я разве тупой? Думаешь, у них в сумке из-под компьютера компьютер?

Она испуганно уставилась на него своими всегда детскими невинными глазами.

Почему дочь ему не верила? Когда он ее обманывал? Неужели так легко поверить, что твой отец выжил из ума?

– Эти люди кидали в меня копья. В меня и в мою машину…

– Ладно, папа, – не волнуйся: у тебя смотри какая классная палата. Кровать хорошая, не провисает, телевизор, доктор будет заходить три раза в день. Все Олег постарался… Все будет хорошо, и ты поправишься.

«Поправлюсь, подведу ее к „Баргузину“. На нем наверняка осталась вмятина от удара копьем, на левой стороне. Если мне не верит…» – думал обиженный недоверием дочери Борзухин. Думал и погружался в приятный глубокий сон.

Такой сон, каких раньше у него и не было никогда…

После всей беготни по лесу хорошо вот так вот лежать на белой простыне и держать дочь за руку. А дочь что-то бормочет и даже вроде всхлипывает… А почему она всхлипывает? Переживает за меня, значит, доченька…

 

 

ОДИН В ОФИСЕ

1

Я не знаю, с чего началось мое перевоплощение.

Может, с того, что меня перестали замечать на собраниях. Когда я что-то говорил, все улыбались заговорщицки и делали вид, что сказанное мной не имеет к происходящему никакого отношения и серьезно воспринимать мои слова не нужно.

Я начинал нервничать, иногда что-то кричал и порой даже срывался на визг, но от этого все выглядело еще более неуместным. Их улыбки становились все более таинственными. Иногда возникала пауза. Долгая и весомая пауза, подчеркивающая, как мне казалось, полную нецелесообразность моего присутствия среди них.

Мое мнение перестали слушать на собраниях – это факт.

Потом меня перестали слышать.

Не слышат меня и сейчас.

Но вот с тем, что меня и видеть вовсе перестали, – тут все значительно сложнее и глубже…

Как бы это объяснить.

Я ведь не силен в науке.

В общем, я считаю, что причины намного серьезнее и скрываются на молекулярном уровне.

Все дело в моем долгом сидении перед монитором. И, может быть, в пище, которую я употреблял. Точнее – в совокупности этих двух факторов.

Попробую объяснить.

Когда начал просиживать за монитором больше шестнадцати часов подряд, уже не отрываясь на перерыв, чтобы поесть, – я подвергался влиянию вредного излучения.

Это все не шутки про излучение от монитора. Тем временем, пока на меня воздействовало излучение, я ел некачественные продукты в пластиковых упаковках. Или не ел вовсе.

В связи с этим то ли различные пластификаторы способствовали началу процессов мутации, то ли из-за отсутствия нормальной пищи организм потерял свои иммунные свойства, чтобы противодействовать излучению…

Не знаю…

Как бы спонтанно я все ни объяснял: чем все закончилось, вы знаете – меня как бы не существует. То есть меня не просто не замечают, как раньше, – меня теперь не видят вовсе.

2

Я стал невидим, и при этом сил покинуть офис у меня нет.

Что бы я ни пытался предпринять – я остаюсь на работе.

Вполне возможно, что я умер, – обычная смерть менеджера от переработки, и сейчас я влачу уже загробное существование.

Тогда это подтверждает тот факт, что архаичной системы ада и рая уже не существует, по крайней мере для менеджеров, чья жизнь оборвалась прямо на работе: в наше время они просто продолжают находиться в офисе уже в новой, бестелесной, субстанции.

Кстати, именно я передвигаю красный квадратик на квартальных календарях в ваших кабинетах, отслеживая таким образом тайминг своей неземной жизни. Это длится уже два месяца.

Первую неделю, по привычке, я пытался выступать на собраниях, ругал руководство в курилке и даже схватил за локти кассиршу в день зарплаты.

Нелегко было свыкнуться с мыслью, что офис – теперь навсегда моя обитель, и при этом меня здесь в упор не замечают.

Потом я стал буквально ощущать ту презрительную прохладу, которая исходила от людей, равнодушных ко мне и в прежние времена… Сейчас они просто смотрели сквозь, и мороз пробегал по моей коже.

Я рыдал на своем пустом столе. На мое место искали сотрудника. Долго, и, кажется, даже свыклись с мыслью, что я и не нужен был вовсе.

Я садился в свое кресло, а потом в сломанное чужое, которое кто-то подсунул вместо моего, и выл в голос. Временами у меня получался такой истошный вопль, что кто-нибудь отрывался от своего монитора и растерянно оглядывался по сторонам. Видимо, чуткое ухо улавливало вибрацию в воздухе.

Я перестал мучиться только недавно. К их прохладе я привык.

Я подумал, что это, наверное, нехудший вариант из того, что могло случиться со мной после смерти…

3

А до этого я рвался на свободу.

Пытался выскочить во входную дверь, проскользнув мимо ресепшена, пару раз неимоверным усилием мне даже удалось на несколько секунд приоткрыть ее миллиметров на 18–20, точнее, воспрепятствовать ее закрытию, но выйти сил уже не оставалось, да и не мог я в эту щель протиснуться…

«Какой жуткий сквозняк, даже доводчик не спасает!» – заявила секретарша Любочка и буквально вырвала мне руки, захлопнув дверь.

Произошла невероятная ошибка Господа.

Из-за того, что я просиживал на работе вечерами, а затем стал забирать и часть ночи, Он, вероятно, посчитал, что главное для меня – остаться в офисе навсегда.

И сделал это Своим подарком свыше.

С Его стороны это было благословлением на новую жизнь, о которой можно только мечтать.

Я пытался вспомнить, какое мгновение моей земной жизни было последним, но не мог.

Неужели все случилось настолько плавно. Без какого-либо яркого эмоционального всплеска, повергшего за собой, например, инфаркт.

Ничего не вспоминалось.

Меня никто не ругал и никто не хвалил. Никто не замечал, если я не приходил на важные заседания, и не замечал также, если я приходил на них.

С коллегами связь пропала, как только я перестал ездить на бизнес-ланч и бросил курить, чтобы не отрываться от работы. Смутно я вспоминал какую-то сотрудницу, с которой мы договорились встретиться после полугодового отчета. Но и она меня не искала.

Больше всего меня бесила Любочка-секретарша. Бесила, несмотря на всю длину и красоту своих ног. Обладая потрясающе короткой памятью, она то и дело подходила к моему столу и спрашивала: «А за этим столом кто-нибудь сидит?»

Когда все вокруг пожимали плечами, она поправляла лифчик под блузкой и заявляла: «Надо же… Пустует столько места… Странно… И мы платим такие деньги за аренду».

Своим родителям я не звонил по полгода, так что немудрено, что меня не хватились даже они…

Но Любочке-то я звонил! Поздравлял ее с Восьмым марта и Новым годом. Улыбался ей при встрече, и, как мне казалось, она отвечала мне полной взаимностью… В смысле улыбки и обоюдной симпатии…

За это я разместился у нее под столом и добрую половину дня наблюдал ее шелковые колготки и все, что можно было разглядеть, располагаясь под столом сидящей в мини-юбке секретарши.

К тому времени я уже понял, что несмотря на полное отсутствие возможности механически воздействовать на окружающие меня предметы – кое-чего невероятным усилием воли мне удавалось добиться.

Например, я не мог подвинуть стул или ударить кого-нибудь так, чтобы это принесло ощутимые другим результаты.

Но у меня получалось, ценой невероятных усилий, навалившись всем телом, нажать несколько клавиш на клавиатуре.

Когда кто-то оставлял письмо на экране, я иногда дописывал пару слов.

Совершенно ненужных и нелепых, а иногда просто озорных… Во многих письмах появлялись эти неведомо откуда взявшиеся слоги. Мало кто прочитывает письмо перед отправкой еще раз.

В фразу «Добрый день» я мог добавить несколько букв и переврать ее до неузнаваемости. А все думали, что они просто опечатались, и пеняли на ширину своих пальцев.

Извините, но «добрый пиздень», пришедший нашей толстой дуре по финансам, встал кое-кому боком. А в фразе «надеюсь, теперь ты понимаешь, что я прав», трудно было удержаться, чтобы не вставить частичку «не» перед словом «прав».

И все пеняют на усталость…

На самом деле уставал от этих проделок я.

Немаленькая нагрузка для бестелесного существа.

После, обессиленный, я валился на пол и откатывался под стол к Любочке, если она была в этот день в чем-то новом.

Теперь, со стороны, мне многое становится понятно.

Я пользуюсь своим правом войти в любой кабинет.

Но мое отношение к офису и всему происходящему в нем переменилось после одного совещания. Посвящено оно было итогам первого полугодия. Во время совещания я, конечно, вел себя не очень хорошо.

Не любил я эти совещания и в бытность свою реальным менеджером, а уж в теперешнем состоянии не мог себе отказать в удовольствии немного побезобразничать.

Ходил по столу и в самый неподходящий момент, когда кто-то начинал выступать с докладом, ронял ручки со стола – если ручка не прилегала плотно к ежедневнику, откатить ее мне было по силам.

Позволял себе и покуражиться.

Вставал на плечи генерального и во время его выступления делал вид, что это самый удобный в мире стульчак, а его плешь не зря отдает фаянсовым блеском дешевого унитаза.

Испуганные взгляды, которые бросались в нашу сторону, были мне симпатичны. Казалось, все видели, где я восседаю и что делаю.

Как приятно было многим менеджерам узнать, что их директору тоже срут прямо в мозг.

Когда финансовый директор смотрела на окружающих сквозь свои полные презрения и высокомерия очки, я подходил к ней вплотную, снимал штаны и прижимался к ее линзам своими колокольчиками.

После чего она, рассерженная, срывала их со своего носа, протирала нелепым фиолетовым платком и ворчала: «Включите кондиционер, наконец! У меня даже запотевают очки».

Все удивленно переглядывались.

Никому особенно не было душно.

Конечно, жестоко.

Но эти люди не читали тех отчетов, которые я делал.

Теперь, пользуясь тем, что невидим, я часами стою за спиной у руководства.

Я стою и пребываю в бешенстве.

Мою папку на общем диске вообще никто не открывает.

Зачем я сидел над отчетом со страшным названием «Сэйлз репорт уиз деталз» по шесть вечеров кряду?!

Твои линзы всегда будут покрываться испариной, потому как я работал в никуда и не встретил ни человеческого, ни профессионального участия к результатам своей работы.

Зато теперь я вижу, какие файлы открываешь ты, плешивый Карабас, в своем тысячедолларовом кожаном кресле.

Но то собрание возродило во мне надежду, что все может исправиться.

Что в моей жизни снова может появиться общение, взгляд, улыбка, подаренная от души, а не подобная спазму прямой кишки в момент опорожнения.

4

Ее посадили за мой стол.

Дали другое кресло, но компьютер оставили мой.

И сказали все эти слова, которыми обманывают новеньких.

Слова, полные лжи и фальши.

Просто им надо было поставить галочку в графе «предприняты шаги по устранению недостатков».

Отметить плюсиком в пустом и давно заброшенном ежедневнике строчку «антикризисные меры: ужесточить финансовый контроль».

Ей сказали, моей бледной в первый же рабочий день принцессе, что:

1) на нее возлагаются особые надежды;

2) ее появление – значимое событие в жизни офиса;

3) ее работа будет под особым и пристальным вниманием;

4) с мотивацией в случае успешного сотрудничества не возникнет никаких проблем;

5) под это направление планируется в перспективе создать отдел, а то и целый департамент, и только на первых порах все придется делать самой;

6) у нас особый коллектив и чудная атмосфера. Что из этого не говорилось мне? Теперь я знаю всю глубину пустоты этих фраз. Всю безысходность их смысла.

Бледная принцесса на девятый день работы странно посмотрела в мою сторону.

Я уже сутками сидел напротив, перестав даже следить за новинками Любочкиного гардероба.

Ее взгляд, уставший от света монитора, казалось, остановился на моем лице. На долю секунды она различила меня в пространстве, и я понял: нам суждено быть вместе! У меня есть шанс избавиться от одиночества!

Это внезапное озарение и надежда настолько сильно меня взволновали, что я начал вихрем носиться по офису. В итоге, оказавшись в кабинете у директорши по финансам, я так интенсивно стал елозить своими бубенчиками по ее линзам, что она в сердцах швырнула очки об стену.

Но я даже не стал радоваться такому успеху.

Я был влюблен.

Лишь бы все продолжалось как есть.

Лишь бы она работала так же много, как и в эти первые дни.

5

«Моя бледная принцесса. Милая белокурая тень», – мог сказать про нее кто-либо другой, но только не я. Ибо сам являлся тенью.

Ее появление дало мне невиданные силы.

Я чувствовал, что окреп.

В моих жилах вновь заиграла кровь.

Но все протекало не так гладко, как хотелось бы.

На третьей неделе она дважды ушла с работы вовремя, чем чуть не ввергла меня в состояние шока.

Я привык сидеть напротив нее каждый вечер и ждать, когда наши взгляды снова встретятся.

Во второй случай ее преждевременного, с точки зрения моей любви, но не общих корпоративных стандартов ухода, я набрался сил и с трудом написал на первой странице оставленной ксерокопии ее паспорта

Останься в офисе…

Только любовь может подвигнуть на такой мужественный поступок.

На следующий день она удивленно уставилась на эту надпись.

Она и так собиралась остаться, чтобы переделать форму отчетов. Не знаю, подкрепила ли моя надпись в ней эту решимость.

Два дня я без сил лежал в ее ногах, не тая надежды увидеть ее глаза.

По телефону она призналась подруге, что, несмотря на то что одна в офисе, ей кажется, что рядом кто-то есть.

В этот момент я нежно гладил ее худую лодыжку.

Однажды я поменял плавающую заставку на ее мониторе, отсчитывающую время, на надпись:

Не уходи!

Все шло к счастливым изменениям в моей жизни. И я с предвкушением ждал их.

6

Тот вечер стал последним для наших отношений. Хотя мне казалось, что все только начинается и за ним последуют другие вечера, еще более прекрасные и романтические.

Три дня, три поздних вечера, три тяжелых утра кропотливой работы – изменение форм отчетности повлекло за собой необходимость переделки всех последних «репортов», согласно вновь разработанному содержанию.

Не буду вдаваться в подробности ее профессиональных достижений и описывать новаторство новых таблиц. Она была умница. Умница, каких не видел свет. Наверняка круглая отличница в прошлом.

Так вот, в конце трехдневного марафона она как обычно стала посматривать в мою сторону и щурить глазки… В офисе был выключен общий свет – горел бледно-голубым цветом монитор, мелькали по углам красно-оранжевые огоньки сетевых фильтров, да сквозь стеклянную дверь с ресепшен лил теплый желтый световой поток.

По радио заиграла одна из бессмертных баллад группы «Скорпионс», одна из тех самых, которая у целого поколения вызывает незабываемые школьные воспоминания о первом парном танце, о романтике классных огоньков, о влюбленности и прикосновении, которое стоит значительно больше бесконечного сексуального однообразия, приходящего в нашу жизнь через восемь-десять лет.

Когда вслед волшебному ритму баллады и раздирающему душу голосу Клауса она встала и приблизилась ко мне, я поцеловал ее в губы, провел руками по спине, погладил ее бедра. И вдруг она, почувствовав меня, обхватила мои плечи, и мы стали танцевать…

Бог ты мой, ради этого мгновения стоило задерживаться на работе.

Мы ласкали друг друга в танце, и счастье было настолько ощутимым, что казалось, эта баллада длится целую вечность…

У идиота охранника была в тот вечер Лига чемпионов. По обыкновению он должен сдавать офис на сигнализацию и покидать его последним.

И ни разу до этого охранники не имели наглости подходить с подобным вопросом к менеджеру. Но это был новый молодой, наглый бычок, помешанный на футболе.

– Вы когда заканчиваете работать?

Да никогда. Я работаю постоянно. Вся моя жизнь работа, неужели не ясно. Даже когда я возвращаюсь домой, я думаю о том, что бы мне успеть сделать на работе завтра.

Скоро в Москве будут приветствовать ночевку на рабочих местах – остались считанные дни до этого. Пробки и честолюбие генеральных директоров сделают свое дело. Зачем высокооплачиваемым специалистам тратить столько времени на дорогу. Боитесь свального греха на ваших кожаных офисных диванах? По себе судите? Он и так там произойдет, если суждено, – в необходимых позах и количествах.

Создайте элементарные условия для соблюдения гигиены – устройте мини-душевую, и мы будем работать круглосуточно…

Будьте в авангарде московских трендов.

Я подсказывал ей кучи вариантов ответа, я хотел, чтобы наш ответ был гневным и яростным. Не ответ, а отповедь.

Но моя милая белокурая принцесса вместо этого страшно засмущалась. Поправила юбку, которая очень высоко задралась во время наших жарких ласк, и, нарушив прекрасную бледность кожи ярким неестественным румянцем, прошептала:

– Да… да… я уже ухожу.

Люди, опомнитесь! Директора, где вы, слепые бездельники?

Менеджера гонят с работы!

Менеджера, которому вы платите зарплату, – гонят!

Но напрасно я бегал по офису, кричал и воздевал руки к подвесному потолку. Меня опять никто не слышал и никто не замечал…

Счастье длилось один недолгий танец…

Много это или мало?

Для меня, бестелесного существа, это целая вечность.

7

В ближайшую пятницу она заболела, а уже в следующую пошла с подругами в клуб на дискотеку восьмидесятых.

Я, конечно, как мог сопротивлялся ее новому поведению.

Я даже загнал в узкую щель между плинтусом и столом ее абонемент для фитнеса… Так что она искала четыре часа и не могла найти…

Но уже ничто не помогало…

Все мои знаки, намеки она перестала замечать.

Сталкиваясь с прямыми посланиями и предложениями провести сегодня вечер со мной в офисе, она слегка бледнела – теперь не так прекрасно и изысканно, как раньше, в первый месяц работы, – и бормотала:

– Это бред… этого не может быть…

Нас больше не могло быть!

Ах, если бы не этот охранник…

Вполне вероятно, если бы в моем распоряжении были баллады три-четыре, я бы доказал ей, что со мной лучше, чем с любым другим, состоящим из примитивной плоти и крови. Что никто не понимает ее так, как я. Никто так не чувствует и не угадывает ее малейших желаний…

Ну зачем ему смотреть в Москве матчи питерского «Зенита»?! Неужели он родом из Питера? Понаехали вслед за президентом… Просочились во все щели…

И ладно бы, например, игра «Ювентус» – «Зенит» или «Зенит» – «Реал»… Это было бы хоть как-то объяснимо… Но что матч «Зенита» с борисовским «Батэ» разрушил мою личную жизнь…

Этого я ему никогда не прощу…

Если бы я только мог выходить из офиса, я превратил бы его жизнь в кошмар. Фильмы про привидения и истории про злых духов показались бы ему детским лепетом и ребячеством.

Вы бы простили человека, разбившего вашу жизнь из-за матча «Зенит» – «Батэ»?!

8

О том, что компания переезжает в другой офис, я узнал последним.

Настолько я был убит своим горем, что потерял всякую бдительность.

Конечно, первое время я метался и стенал вместе со всеми. Проклинал Москву, эти бешеные цены на аренду и тупое руководство.

Но затем вдруг подумал: может, оно и к лучшему?

В этой компании я потерял свою любовь, может, повезет в другой?

То, что я никуда не смогу уехать при всем желании, я прекрасно понимал.

Я принадлежал этим стенам, светильникам, розеткам, ламинату, подоконникам, окнам, дверям…

Новый приступ разочарования постиг меня, когда я узнал, что здесь будет располагаться рекламное агентство.

– Это же сколько денег крутится в рекламе, что наша компания не смогла снимать такой офис, а никому не известное агентство средней руки может? – восклицал я вместе с толстой директоршей по финансам.-Как хоть оно называется? Ти Джи Дабл Э Пи Си? Бред! Откуда у них такие деньги! Вот кто жирует на белом свете и делает деньги из воздуха! Бред, полный бред! Кто они такие? Что за хрень! – кричал я вместе с ней и, наверное, уже последний раз терся об ее линзы своими пампушками.

Главной причиной моего расстройства было умозаключение, что если эта отрасль настолько избалована, то кого там заставишь работать на износ – день и ночь напролет?

С кем я смогу повторить свой успех?

Но затем, сидя под столом и любуясь красненьким кружевным у Любочки, я представил себе людей, придумывающих идеи.

Нет, не тех, кто их продает. А именно тех, кто их придумывает. Не тусуется по ресторанам и клубам, а рожает в муках.

Бледных творцов, работающих за копейки.

Неужели нет таких?

Должны быть.

Я буду ждать.

Надеюсь, долго офис не будет пустым.

В Москве не должны пустовать офисные помещения.

Работа – деньги. Деньги – работа.

Я жду тебя.

Здесь, в офисе.

Иди ко мне.

Моя новая бледная любовь.

 

 

ИДЕАС – ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Главная новость

Друг! Это случилось. Сказать, что сбылась мечта моего детства, – конечно же, соврать. В детстве я мечтал служить, как Штирлиц, в разведке за границей, чуть позже – стать хоккейным вратарем. Для этого я кидал об стену большой ластик и ловил его, не пропуская в сделанные из стульев ворота. Когда кидаешь ластик так, чтобы он отскакивал к тебе от пола, – угадать отскок очень непросто. Оказалось, реакции недостаточно – нужно еще учиться кататься на коньках, а про это я как-то не подумал. Кроме навсегда отбитых коленей, ничем хорошим мечта о хоккейных воротах не закончилась. А с этой мечтой – полный порядок. Я устроился на работу… Ну ты уже сам понял куда! В «ИДЕАС»! В ту самую норвежскую «ИДЕАС», о которой мечтал пять последних лет.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: Главная новость

Санчоус! Поздравляю! «Кто весел – тот смеется, кто хочет – тот добьется, кто ищет – тот всегда найдет!» – как говаривали грибники в наших лесах! Надеюсь, по ЗП тебя удовлетворили в любимой конторе-мечте? У меня, если честно, – прежний тухляк. Плаваем здесь как рыбы в большом аквариуме. Вода попахивает болотом, но пока деньги платят, менять одно болото на другое вроде не хочется…

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: О бабках

Альбертик! Я не перестаю тебе удивляться! Работать только за бабки – это высший грех, который не простят нам наши дети. Это бездуховно как пукать в церкви. Если бы ты знал, на какую я зарплату сюда пошел, – ты бы рухнул со стула. У вас в конторе, наверное, столько получает охранник. Но еще раз тебе говорю: в «ИДЕАСЕ» работают ради «идеи». Это наш корпоративный слоган.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: О бабках

Охранник? Че, бывший руководитель клиентской службы ушел на четыреста зеленых? Сашунь, разубеди меня, что Октябрьская не произошла снова!

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[2]: О бабках

Прошла неделя, и я счастлив, что здесь. Понимаешь, счастлив! С предыдущих мест работы мне хотелось бежать на второй день. Передавай привет родному болоту! А неплохо у вас зарабатывают охранники!

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[3]: Главная новость

Ты – святой. Когда пойдешь в наш клуб? Может, и билеты тебе там дадут со скидкой? И коктейли по полцены?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Корпоративный дух

Хорошая иллюстрация к твоим словам – сегодняшний день. Приезжал руководитель из Норвегии.

Приближенный к основателю всей розничной сети «ИДЕАС». Можно сказать, «друг семьи» по-нашему. Знаешь, на чем он приехал в наш магазин? Ну, давай, давай, фантазируй! Норвежских машин ты не знаешь… Думаешь «Вольво»? «БМВ»? «Мерседес»? «Тойота Прадо»? А ты всегда мечтал о «Лексусе» – счастливо тебе на него накопить! Ваши мечты совершенно не совпадают с Оле-Гуннером (так зовут нашего норвежского босса). Он приехал к нам на бесплатном автобусе-доставке. А до этого ехал к нам на метро от самого аэропорта. Он добирался так, как добираются до наших магазинов покупатели. Быть с ними заодно. Со своими клиентами! Понимаешь, что такое настоящий маркетинг?

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: Корпоративный дух

Ты мня порядком удивил со своим боссом… Не ожидал, что бывает такое. Наше чмо бредит о «Хаммере». Серебряном. Не иначе, увидел, как разъезжает на нем в заставке «Убойной лиги» Паша Воля. На работе все замы трут одну тему – «Камри» свою он загонит или отдаст кому по служебной лестнице – она на фирме ведь числится. Полная бездуховность, согласен. А ты на чем ездишь, кста?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Серебристый «Хаммер»

На серебристом «Хаммере», конечно же… Думаю, продать «десятку» свою… Ма затеяла ремонт в квартире: надоело жить в цементе. Чего-то мы ошиблись в смете чуть ли не в два раза.

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Новый год

Сегодня был новогодний вечер. Не разрешили приносить другой еды и напитков, кроме тех, которые продаются в фирменном ресторане. И на праздник все друг другу дарили только вещи, которые продаются в нашем магазине. Трогательно, не находишь? Купил маме подушечку и лесенку для книжной полочки.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: Новый год

Без водки, что ли? Новый год?

Кстати, с праздником тебя!

Творческих и коммерческих узбеков!

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[2]: Новый год

Конечно, без водки… Хотя прецеденты случались – ее пытались разливать в красивые графины и пить как воду. Некоторые ходили, переливали в стаканы и пили не чокаясь. Но норвежцы их быстро вычислили, после каникул будут разбираться, скорее всего уволят.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[3]: Новый год

Тебе не кажется, что такая корпорация, владеющая кучей магазинов по всему свету, не только в Европе, но и по всему миру, могла бы быть щедрее к своим сотрудникам? Странно читать твои письма и тем более врубаться в восторг, который ты излучаешь.

Тебе на вечеринку, может, стоит сходить и вспомнить, какие цены в барах? Что-то ты уже замариновался в своем скупермаркете.

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Опять корпоративный дух

Мне сегодня давали читать письмо основателя компании к двоюродному брату. Точнее, копию и построчный перевод, который заставляют делать заново каждого нового директора в каждой стране, куда приходит на работу с потребителем великий гуманистический бренд «ИДЕАС». Понимаешь, как это чертовски трогательно: первое служебное задание – это самому перевести письмо, написанное от руки самим основателем фирмы – Олафом. Письмо Олафа – это наша клятва Гиппократа.

Там простым человеческим языком написана просьба минимизировать расходы, особенно в поездках – ездить в поездах и желательно в вагонах третьего класса – потому что все это позволит сэкономить на издержках и предоставить потребителю товар прекрасного качества по прекрасной цене.

Он даже просит своего двоюродного брата бросить курить эти дорогие сигары, потому как на это тоже уходит много денег, а бюджет фирмы и их семейный личный бюджет в те времена было одно и то же.

Понимаешь – писать это своему брату и думать не о его здоровье, а о потребителе? Естественно, это письмо стало легендарным и является самой ценной миссией из всех, что существуют на рынке, – потому что оно – человечно.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: Несколько вопросов

В ответ на твое письмо возникает, конечно, ряд простых человеческих вопросов.

1) Как пахли через год Олаф и его кузен после открытия фирмы? Я о том, экономили ли они на парфюмерии и средствах гигиены.

2) Подъедали ли они согласно древнерусской традиции крошки со стола после обеда? Выкидывали ли черствый хлеб?

3) Рекомендовал ли Олаф своему двоюродному брату пользоваться презервативами, этим не в меру дорогим и накладным для бюджета фирмы средством?

4) Когда у Олафа и его кузена пошли дети – покупали ли они памперсы?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Без темы

У нас планируется издать в головном офисе переписку братьев для внутреннего пользования. Как учебник бережного отношения к средствам компании. Только тогда можно понять, что речь идет не о скупости, а просто о бережливости и даже где-то самоотверженности… Место, где кузен отвечает Олафу, чтобы он для экономии поехал с пересадкой в вагоне третьего класса с местами для курящих, а сам ни разу не закурил, выполняя данное Олафу обещание, – это классика.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: Я удивлен

Самоотверженность и скупость в данном случае расцениваются мной как синонимы, дорогой друх. Ты еще не ездил в общих вагонах, надеюсь?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[1]: Я удивлен

Я еще нет, но, если быть до конца честным, я вообще редко куда выбираюсь. А вот директор по развитию регионов как-то доехал до Нижнего Новгорода на «собаках». Вспомнил свою рок-н-ролльную молодость.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[2]: Я удивлен

А время, которое он потратил, не считается ресурсом? Неужели разница в деньгах между электричкой и поездом так существенна? Вообще, а как он одет был, если ехал на переговоры?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[3]: Я удивлен

Ехал в субботу.

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[4]: Я удивлен

Ехал бесплатно – говорю же, рок-н-ролльная молодость.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[5]: Я удивлен

Вот такая, бля, вечная молодость? Да, харизматичный у вас там коллектив. Сам планируешь подобный подвиг?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: О планах

Планирую. Здесь все пишут о подобных вещах письма своему эйчару и ставят на копию головной офис. Описывают подробно, как весело все проходило. И в конце – сколько денег удалось сэкономить для компании.

В книге переписки Олафа с кузеном будет вторая часть, так там из разных стран будут опубликованы письма такого типа: дух корпорации крепнет в веках и на всех материках. Все хотят попасть в этот том, ибо книга будет продаваться в 272 странах на 65 языках. И там может быть твоя фамилия и твое письмо! Это след в истории какой-никакой. Не получилось с музыкальной группой в школе – так хоть здесь…

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: О планах

Ты тоже планируешь оставить свой след в книге рекордов «Скупого Олафа»? Да брось… Ты же угощал в школе мороженым Волкову Женьку и Машку Болдыреву. Куда все подевалось?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[2]: О планах

Не путай, плис, концепцию мегахолдинга с личными качествами человека. Ты забываешь о главном: дело не в экономии ради экономии. Это позволяет сокращать расходы, а значит, продавать товар потребителям по максимально низкой цене.

У нас во многих регионах проблемы с открытием магазинов, потому что мэры, выделяющие землю, привыкли получать за это серьезный откат. Сам понимаешь – разрешение на строительство, да еще земля, да еще для гипермаркета – золотая жила для каждого чиновника-трутня. Так вот – мы единственные в России не платим ни копейки. Только законные платежи. Поэтому у нас иногда морозят стройки, по году подключают нам водопровод, запрещают работу пожарники. Все из-за того, что мы не платим взятки. У нас безопаснее, чем в любом другом месте, где все решает конверт. Так вот: и мы все равно открываемся! Мы все равно работаем!

Потому что нас ждут люди. Нас просят. Можно смело расценивать нас как общероссийский катализатор. Где нас нет – там уровень коррупции бешеный. Где был слух, что мы будем, но нас там не стало, – там сидит наглый государственный вор.

Взятка – это тоже причина дороготни товаров в большинстве случаев. Одна из причин. А куда это все закладывается? Конечно, в расходы, не в прибыль же, верно?

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[3]: О планах

Слушай – я согласен насчет взяток целиком и полностью, но стремление попасть в книгу «Переписка скупердяев» меня весьма и весьма тревожит. Как и твое отсутствие в баре, где ты не показывался с того момента, как вышел на новую работу. Если у тебя поют романсы твои финансы – мы с парнями тебя угостим, ты, главное, появись. Мы там каждую пятницу, как обычно.

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[4]: О планах

Честно говоря, у нас не так много шансов, как ты себе вообразил. Это мировой холдинг, и экономия – главное кредо каждого филиала. Сотни, тысячи, миллионы людей ведут простой и понятный образ жизни, без излишеств и недостойных поступков, ставя во главу угла простые человеческие ценности, высшие из которых – семья и уют. Именно эту мысль доносят до наших покупателей и наши товары, но мы и наше поведение должны этому соответствовать в первую очередь.

Так что книга нашего корпоративного духа – как бы ты ее ни называл – «Книга рекордов скупого Олафа» или «Переписка скупердяев», – это не такой уж простой и доступный барьер. На самом деле она будет называться просто: «ИДЕАС. Корпоративный дух».

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: У меня тоже новость

Я был в Египте. Познакомился в клубе с парнем, танцующим, а точнее будет сказать, двигающимся по сцене на концертах группы «Пикник». Он там глотает огонь и вообще показывает всякие такие интересные штуки. Пригласил его на море. У него был перерыв в концертах. Прикольный человек – давно таких не встречал. Все-таки музыка накладывает отпечаток на мировоззрение людей. У Шклярского и тексты еще такие… необычные. Отдохнули хорошо. Увлекся дайвингом. Это что-то…

Я ему рассказывал о тебе и твоей работе. Это его сильно заинтересовало. Скажи, а в своей квартире ты уже навел дизайн по-скандинавски? Может, пригласишь нас на экскурсию?

Как твои успехи с попаданием в историческую книгу рекордов? Удается?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[1]: У меня тоже новость

У нас осталось две недели. Говорю «у нас», потому что задумали вдвоем с компаньоном одну беспроигрышную, на наш взгляд, концепцию поездки. Компаньон тоже человек творческий – раньше работал декоратором в театре, специализировался на исторических костюмах… Ладно, не буду выдавать планы заранее, боюсь сглазить. Осталось немного.

Вокруг подготовки книги внутри холдинга такой ажиотаж! Представляю, что будет, когда она выйдет в свет, в том числе у нас в стране. Это будет новое слово в воспитании бизнесменов. Наверняка дело дойдет до телевидения и новостных репортажей.

И если все будет о’кей – мы там тоже будем!!!!!!!

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Мебель

Кстати, по поводу мебели.

Тут нужно осознать свою решимость.

Готов ли ты начать жизнь с чистого листа.

Несмотря на то что она не является дорогой и рассчитана на весьма простых людей, тяжело купить сразу большое количество. Ну, чтобы заставить всю комнату одним махом. А со старыми советскими динозаврами мебельного цеха ничто человеческое смотреться по-человечески не будет. Я бы пожил в пустоте. Например, кровать и тумбочка. Какое-то время…

Но ты же знаешь мою маму! Выбросить что-то из квартиры для нее трагедия. «Эту стенку купила бабушка в кредит, этот комод достался нам от покойной тети Степаниды…» – и так далее. Не хочется с ней скандалить.

Я, конечно, навел у себя в комнате кое-какой дизайн, с помощью полочек, стеллажика и света, – но на экскурсию это не катит. Но в гости заходите. Мы с Вадиком расскажем о своей поездке, вы с приятелем – о своих подводных приключениях.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: Мебель

Ладно – договорились. Зайдем. Пиши, приглашай.

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: Мебель

Привет, как дела. Что-то прошел месяц – от тебя нет новостей. И нового твоего телефона у меня нет служебного. У вас там есть, кстати, служебные телефоны? По крайней мере старый твой тоже не отвечает, я тебе на него звонил несколько раз.

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: П…дец

Мы забываем песни, на которых выросли. А ведь в них наша сила и наша мудрость. Поколение, идущее следом, не выросло на этих песнях, поколение, шедшее перед нами, – с ними тоже не знакомо. В этих песнях наше знание. Почему мы не собираемся вместе и не поем их?

Про козлов? Сегодня мне хочется не просто спеть ее. Мне хочется написать продолжение. Вторую серию, сиквел. Потому как с годами количество козлов не уменьшается. И быков с козлиными мозгами тоже.

Примерно так:

На сцене в кровавой бане, с песней Лещенко на устах,

В парике, как у Маркиза де Сада, с огнем в голубых глазах….

Думая, что вокруг вдохновенье, что нет священней земли,

И тут с кольцом вместо носа, вокруг появились они…

Быки! Быки!

Если мы чуть-чуть не такие,

не стоит нас принимать в штыки!

Чтоб вы сдохли уже к рассвету,

Быки!

Может, в этой убогой деревне вас доили жесткой рукой?

Может, кто-то еще в колыбели вас погладил прыщавой ногой?

Может, в юной зеленой травке рос колючий чертополох,

И с тех пор ты не знаешь точно, почему,

кто другой – тот плох.

Быки! Быки!

Если мы чуть-чуть не такие,

не стоит нас принимать в штыки!

Чтоб вы сдохли уже к рассвету,

Быки!

Написать на спине «Чикаго», а на пальцах высинить «зло»,

Если есть на трусах лейбл «Буффало»,

значит, точно тебе свезло.

В баскетболе не шарят в стаде,

здесь не шарят в любой игре.

Лучше просто ударить сзади, стать Сталлоне в своей дыре.

Быки! Быки!

Если мы чуть-чуть не такие,

не стоит нас принимать в штыки!

Чтоб вы сдохли уже к рассвету,

Быки!

Прости, может, где-то слишком примитивно и не соблюден размер, зато от души, веришь?

От кого: Альберт Иванов < >

Кому: gorkiy alexander < >

Тема: re[1]: П…дец

Ты о чем, Санчоус? Конечно, помню эту песню. Точнее, прочитал твою и вспомнил. Даже купил диск mp3 с песнями Гребня. Ты мне разбередил память о школьных годках. Но у тебя все нормально? Ты в какое-то подозрительное творчество ударился. План по завоеванию мировой славы удался?

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: re[2]: П…дец

Я в шоке.

Долго не писал, потому что находился дома в жуткой депрессии.

Мы ехали в командировку в Воронеж. Решили для экономической подоплеки мотнуться туда на «собаках». Три электрички, если не будут высаживать. Ну, как в былые времена.

Как ты уже понял, подобный поступок для нашей компании не является событием из ряда вон выходящим, особенно в мировом масштабе. Поэтому Вадик придумал беспроигрышную фишку, как нам тогда казалось…

Он использовал свои давние связи и достал нам два костюма. Исторических театральных костюма, причем норвежских. То ли из спектакля по Ибсену они там остались, то ли – словом, не помню… но сшиты они были очень давно.

Они состояли из панталон до колена, льняной рубашки, плотной жилетки с несколькими рядами пуговиц и верхней куртки. У него ярко-красного, а у меня ярко-желтого цвета. Также еще полагались шерстяные носки-гольфы до колена, но они куда-то исчезли. Вполне возможно, перекочевали в другой спектакль, так как гетры вещь универсальная. Мы не хотели проиграть из-за мелочей и потом кусать себе локти. Я попросил маму, и она связала нам две пары. Мне в красно-желтую полоску, а Вадику в красно-черную. Да, совсем забыл, на голове у нас были шляпы-котелки. Можешь себе представить, как мы выглядели…

Согласись, разумный расчет в этом был – фотосессия в российских электричках в национальных норвежских костюмах имела серьезные шансы на успех и на попадание в книгу.

Одного мы не учли. Того, о чем писал я тебе в последнем письме.

Ясно, что мы привлекали внимание, кто-то крутил пальцем у виска и все такое… Мы к этому были готовы и особо не обращали внимания. Когда отъехали от Москвы и пересели во вторую электричку, мир вокруг нас изменился. Он стал совсем другим. Наполненный исчадиями ада, упырями, быками, дебилами, козлами. Через три часа мы поняли, что сделали ошибку.

К нам подсел сначала один даун в куртке с надписью «Чикаго» и десять минут таращил на нас глаза. Он смотрел на нас так, словно мы были рыбы в аквариуме и не могли ни разговаривать, ни возражать, словно мы и созданы для того, чтобы на нас пялиться.

Он смотрел и приговаривал только два слова: «Я ох…ваю!» Выговорил их, наверное, раз десять. Нам бы надо было бежать, выпрыгивать из электрички, потому как было понятно, что ничего хорошего нас не ждет. Но какая-то дурацкая гордость мешала. Мы сидели и делали вид, что ничего не происходит, и не обращали на него внимания.

Подошли еще двое, один в грязном спортивном костюме, а другой – здоровый, как баскетболист Шакил Онил, – в ватнике. Они стали к нам цепляться, ну, помнишь, наверное, все эти вопросы «вы что, пидоры?» и тому подобное… Затем нас решили выкинуть из электрички. Потащили Вадика в тамбур, там здоровый его ударил по лицу, а со мной сидел один упырь, наступив мне на ногу, и рычал: «Сиди тихо… не рыпайся…»

Мы были просто парализованы страхом и этой наглой грубой силой. Представляешь, даже не пытались драться или защищать друг друга. Нас бы тогда просто изуродовали. Никто не обращал внимания на это безобразие, все были такими же ублюдками, только в возрасте и молча переходили в другой вагон.

В итоге Вадик стал пищать про то, что мы артисты, опоздали на поезд, вполне возможно, он спас жизнь и себе и мне.

Закончилось все равно ужасно. Нас высадили на какой-то станции, чуть ли не в лесах. И пинками повели через огромное поле. Если бы нас убили и закопали, никто никогда бы нас не нашел. Шел дождь, и поле было свежевспаханным. Наши костюмы выглядели не очень хорошо: Вадик падал, я помогал ему подняться. Кажется, у него началась истерика. Не могу сказать, что сам был адекватен.

Нам сказали, что нас отпустят, если завтра мы выступим на свадьбе. Был уже вечер, нас заперли на ночь в бане, и мы были рады только тому, что, скорее всего, останемся живы.

Эти свиньи не боялись никакой уголовной ответственности. Им казалось, что это шутка, за которую нельзя наказывать. Хотя у нас в стране за это полагается тюрьма. За насильственную эксплуатацию человека, за содержание его взаперти, за временное лишение свободы.

Но не удивлюсь, если московские законы не действуют в других областях. Потому как эти люди явно были с другого конца света. И самое страшное – их уверенность в своей правоте и безнаказанности.

Вадик потерял по дороге свой котелок, и с утра нас погнали в поле искать его среди грязи и луж.

Свадьба начиналась, слава богу, в два, и мы упросили выпустить нас в начале.

Самым серьезным унижением было придумывать номер. Мы реально чуть не сошли с ума… Перебрали все песни, которые знаем. Танцевать было глупо вдвойне. Вадик совершенно не любил в свое время рок и практически не знал песен из нашего детства. Оказалось, что более-менее сносно мы оба знаем только одну песню – ее пели Кузьмин и Пугачева в период расцвета своих романтических отношений. «Две звезды»…

Ублюдки были в восторге. С нами фотографировались все по очереди, начиная с невесты и заканчивая какими-то беззубыми старухами, которые опьянели на 45-й секунде застолья.

Нас проводили улюлюканьем, дали каких-то пирожков в дорогу. На обратном пути Вадик снова плакал, а я скрежетал зубами.

Знаешь, чем я занимался прошлую неделю? Я узнавал у разных бандитов, во сколько обернется мне возвращение в эту деревню, чтобы на моих глазах их отпинали до потери сознания. Самое страшное – это желание мести отняло у меня больше сил, чем само унижение. Разговоры с какими-то людьми, ответы на вопросы «что произошло?» и так далее. В итоге и в Москве я вынужден был переживать эту историю снова и снова. И хоть рассказывал все очень завуалированно, все равно выглядел полным идиотом. Двое парней не смогли оказать никакого сопротивления троим сельским трактористам. На меня смотрели как на насекомое…

Теперь я решил поскорее забыть эту историю.

На работе мы ничего не сказали. Заведующий постановочной частью в театре оказался свиньей и заломил за испорченные костюмы такую цену…

Больше я решил не ездить в командировки. У меня прямо какой-то страх перед вокзалами. Если на моей работе это окажется невозможно, вполне вероятно, я даже уволюсь.

От кого: gorkiy alexander < >

Кому: Альберт Иванов < >

Тема: Кстати

Вы еще собираетесь в клубе по пятницам?

 

 

ЗАПИСКИ ЭЙЧАРА-ВРЕДИТЕЛЯ

1

Особенно приятно вспоминать день, когда я впервые появилась в этой компании. Когда я заключила с моим милым и возлюбленным священный союз, суливший мне серьезные барыши.

На собеседовании женщина должна производить яркое впечатление. Женщина всегда должна оставлять за собой шлейф ярко-красного излучения. Но это не значит, что надо напяливать на работу красные кожаные сапоги или красную блузку с красным же ремнем. Упаси боже! Красные сапоги, по мне, – так это чуть ли не главный признак поразившего нацию дурновкусия.

Наоборот, пусть деловой костюм в полоску нежно обнимет вашу фигуру, пусть волосы будут убраны строго и просто, не мешая никому любоваться вашим лицом, не измученным солярием, но свежим. Пусть из красного на вас будет только помада, но, если будете себя правильно держать, вы оставите впечатление необходимого красного оттенка.

Чтобы сохранять себя в форме – мало ходить в спортзал. Мужчин нужно покорять логикой. Умением мыслить четко, ясно и последовательно. И говорить свои мысли вслух. Тогда они потянутся за вами, как крысы за дудочкой сказочного персонажа.

Идя на собеседование, я была очень уверена в себе.

И у меня была очень четкая цель в тот день.

2

Главное – уметь оправдать свои амбиции простыми математическими раскладами. Это обезоруживает. Особенно из уст красивой молодой, яркой женщины.

Все очень просто. Вы объясняете примерно так.

Я работала вторым человеком в отделе кадров компании, где трудится 860 человек. Треть моего персонального вклада, а треть – это, конечно, минимум (здесь можно мысленно подмигнуть вашему главному собеседнику) – в управлении процессами приходится на почти три сотни сотрудников. Поэтому я считаю, что смогу управлять коллективом с таким количеством людей самостоятельно. У вас сколько сотрудников? Двести восемьдесят? Вот ведь какое приятное совпадение.

Еще какие пожелания? Хочется работать в преимущественно мужском коллективе. Такие коллективы способны развиваться динамичнее и, как правило, обладают более серьезным потенциалом. На предыдущем месте восемьдесят процентов составляли женщины. А у вас какая пропорция? Прямо противоположная? Отлично! С мужчинами мне работать интереснее.

Скромно опускаю глазки в пол и вешаю небольшую паузу в разговоре. Пусть думают, что мне неловко и мной легко манипулировать. Да! И еще пусть думают, что я чертовски милая… Вот бы еще покраснеть щечками.

Директор радостно то ли хихикает, то ли хрюкает. Нет, я не замужем. Пока не собираюсь.

А потом еще смешнее: они спрашивали меня о миссии. Спрашивать меня о миссии компании! Смех. Как я к ней отношусь. Знаю ли я ее вообще. Дебилы, ей-богу! Миссии всех подобных контор делятся на два подвида:

1. Как заработать побольше бабла для акционеров.

2. Как не обосраться при этом с сервисом до такой степени, что акционерам будет явно мало бабла.

Но они, конечно же, гонят про другое. Телеги про уровень сервиса, превышающий уровень ожидания своих потребителей, лепили 75 процентов фирм.

Кого они хотят этим удивить?

Я рассказала им об универсальной миссии. Которая должна касаться и вовлекать все отделы и подразделения. О технологии ее выработки. О том, как задействовать при этом все службы до единой. Чтобы каждая потом представляла, как она может и как должна влиять на миссию фирмы.

Суть миссии не в том, чтобы ее придумал один человек, а выучили все остальные. Суть как раз в совместном процессе ее формулирования.

Я так и думала. Эти мутанты из теории менеджмента знают немногое.

1. Что такое цели SMART – мало кто способен перевести аббревиатуру, но многие из них пытались и даже определяли цели согласно SMART, напирая на то, что «там должна быть конечная дата». Ну ладно – хоть на этом. Букву «R» в этом слове как «релевантность» переведут считанные вундеркинды «горе-смартисты».

2. А! Еще все знают, что такое «SWOT-анализ», хотя никто его, как правило, не делал – потому что долго очень.

Набор этих знаний плюс двухгодичные курсы за кучу бабок позволяют им считать себя сведущими в бизнесе и очень образованными людьми.

Ну, я им вывезла. Про PDD-диалог. Performance Development Dialog.

Они радостно закивали и захрюкали, услышав слово «перформанс» – опять же знакомое. Никто и здесь не подозревал, как оно переводится именно в этой связке слов, но все равно: в глубине души – наше, почти родное понятие.

Оценка персонала по целям, которые они ставят себе сами, согласовывая их с руководством. Ежеквартальная оценка этапов достижения этих целей, перечисление конкретных дел и мероприятий, способствующих решению всех необходимых промежуточных задач. И все это в понятном разжеванном виде на сайте компании, с возможностью доступа каждого руководителя. С картинками и фотографиями сотрудников. Все просто и гениально в своей простоте.

Они сделали удивленные рожи и спросили меня, «за сколько времени можно провести такой процесс в холдинге». За сколько времени я откорректирую их миссию. Бред. Полный бред.

То, что они получат спустя четыре месяца после начала моей работы, не будет являться их настоящей миссией. Их настоящая миссия в другом. Сдохнуть через два года. Но сейчас они ничего не знают об этом. Для этого я и пришла сюда, господа. Чтобы вы сдохли.

Не лично вы, нет. Я ничего не имею против вас, ваших детей, супругов, любовниц и бабушек. Нет. Многие из вас найдут себе работу получше. Через два года сдохнет ваш холдинг. Это мне надо. И я это сделаю! Это моя миссия. И она целиком совпадает с вашей.

3

Никогда не ссорьтесь с лучшими. Не ссорьтесь с лидерами. Хвалите их изо всех сил. Причем не только в глаза – это и дураку понятно. Хвалите их за глаза. Везде и всюду. Только не в кабинете директора.

Хвалите на всех встречах, где присутствуют директора других структур, акционеры, имеющие кучу параллельных бизнесов, на семинарах и конференциях, где присутствуют ваши коллеги из других отраслей. Из отраслей, где больше бюджеты и выше зарплаты.

Хвалите их изо всех сил – и их купят. Очень быстро.

Употребляйте выражения типа: «конечно, тяжело им делать одну и ту же работу из года в год», «гении должны развиваться и осваивать новые горизонты», «их терпение и умение находить все новые и новые детали в привычной рутине просто удивительны».

Их купят. А ваш авторитет станет крепче. Им на смену вы наберете людей сами. Когда из двадцати руководителей первого и среднего звена вы примете на работу двенадцать – смерти этому холдингу не избежать.

Да! И не забывайте раздувать огонь среди вечно обиженных мира сего. Те, кто проработал три года и не продвинулся по службе, – ваши стопроцентные соратники. Они готовы возненавидеть всех и вся, а уж тем более этих успешных счастливчиков-карьеристов. Они подуют им в спину лучше всякого попутного ветра. Расскажите им, что «кое-кто здесь катается как сыр в масле», «таких успехов не добиваются просто так» и «сами знаете, кому везет». Сделайте их своими соратниками и осведомителями.

Если ваш шеф и предыдущая идиотка не знают одного простого правила: людей, проработавших три года и не получивших пост (повышение и индексации заработных плат не играют здесь никакой роли), надо выгонять, – то вы не станете рассказывать им об этом.

Хи-хи!

Вызывайте их к себе на беседу. Удивляйтесь вместе с ними несправедливости всех последних назначений. Они будут в восторге от вас. Они знают всех и говорят со всеми. Они сметут с лица земли тех, кто над ними.

Как правило, это работники бухгалтерии.

Скоро здесь воцарится такая атмосфера, что лучшие сами захотят, чтобы их купили, – и тогда их купят.

4

Там, в далекой чешской деревне, я заведу себе трактор. Я буду обязательно заниматься сельским хозяйством, и у меня будет свой трактор. Это мечта из моих детских каникул в деревне. Тогда всем дали поуправлять трактором, а мне – нет. Потому что – девчонка. Теперь я в состоянии исполнить все мечты своего детства, даже самые пустячные.

Я – уже давно машина по достижению цели.

Пусть тупицы скупают квартиры в Праге и ее окрестностях. Я куплю дом в самой глухой провинции Чехии. Там, где горы и пока еще совсем смешные цены. Я много ездила по этим местам и оставила там свое сердце. Все ходят в церковь по воскресеньям с детишками и стариками родителями. Там я буду растить сына. (Блин, как же я сентиментальна в этом дневнике!) Вокруг моего дома будет много земли. Моей собственной. Дом ведь еще не самое главное – важно, чтобы вокруг было много земли…

Деньгами он меня обеспечит. После того, что я сотворю с этим псевдолидером рынка. Лопну этот мыльный пузырь. Сотру с лица земли. Он меня обеспечит. Не только потому, что я уничтожу его конкурентов, но и потому, что у меня будет его ребенок.

5

Тема с трактором уже, кстати, частично реализована. У нас по территории завода ездит трактор для уборки. Управляет им Федя. Здоровый мужик. Немного «отстающий в развитии». Федя получает полторы ставки. За водителя и за механика трактора.

К людям из офиса он обращается обычно с незатейливыми просьбами, крича им издалека: «Эй, офисный, дай часы поносить, я через месяц отдам!» или «Эй, офисный, а тот синий пиджак в полоску, он тебе уже не нужен?» Федя считает людей из офиса богатыми людьми.

Я подарила ему сумку от ноутбука, и Федор неделю после семи часов вечера обучал меня езде на тракторе. Обо мне пошли некоторые слухи, но большинство сошлось на том, что меня все-таки интересует трактор. Хотя этот факт тоже не укладывался в их головах.

Позавчера я позвонила знакомому, и он мне нарисовал права на этот вид транспорта. Категория «С». Правда, я не уверена, что данная категория ликвидна в Европе.

На следующей неделе поеду на бизнес-ланч в кафешку на тракторе. Надо дать повод для разговоров всей этой шушере.

Вот было бы здорово найти водителя с фамилией Харон. Чтобы придать метафорическую завершенность тому процессу, который я здесь кропотливо выстраиваю.

6

Еще одна важная глава в описании распада.

Корпоративы – частые и беспощадные – это то, что сметет с лица земли любую фирму.

Во время этих праздников устанавливается такое равенство и панибратство, что директорам начинает казаться, будто руководителем отдела может стать любой. Почему нет?

Директор будет удивлен такому количеству праздников. Ему будет жалко денег. Да им всегда их жалко. Я помню, на каком-то важнейшем собрании, решавшем судьбы основных клиентов, директор выпал чуть ли не на полчаса после того, как офис-менеджер положила ему на стол бумажку на подпись. Он шептал, спрятав лицо от окружающих мясистой ладонью: «Я не уверен, что это надо, Галочка!» – «Но девочки просят, Юрий Викторович… Хотя бы на втором этаже в бухгалтерии…» Речь шла всего лишь о размещении жидкого мыла в туалетах. А в холдинге, целиком занимающем большое трехэтажное здание, работали под тысячу человек. Каких бы оборотов ни достигал их бизнес, по духу все эти начальники остаются директорами чепэшных ларьков и руководителями комсомольских ячеек.

Но на праздники у них вы деньги выбьете.

Нужно подготовить бюджетные варианты. Всегда есть санатории, которые расположены дальше и стоят дешевле. Главное, чтобы люди встречались после работы. У вас всегда будут соратники в этом процессе. Если отмечали день рождения одного зама, как не отметить трех других? Как обидеть главбуха?

Это принесет на работу новые сексуальные связи и межличностные отношения, это создаст нужные временные проблемы в семьях.

Этот холдинг должен сдохнуть. Благодаря вашей кропотливой работе.

7

Берите на работу злых людей. Побольше. Если на вопрос «что вам не нравилось на предыдущем месте работы?», у человека не загораются глаза и щеки не полыхают боевым румянцем – это не ваш клиент.

С добрыми можно долго на плаву барахтаться. Отсеивать их жестко. С формулировками «мягкотелость», «слабохарактерность», «стрессо– и стреммонеустойчивость».

Под предлогом омоложения состава берите на работу побольше детей и племянников по рекомендациям и просьбам руководителей всех рангов. Идите сами к ним с вопросом «а нет ли у вас кого на примете?». Берите всех, как милых и подающих большие надежды студентов. Они быстро станут балластом, который можно разыгрывать как сильную козырную карту.

Своих детей боссы увозят по британским школам. А далекую родню они не видят. Но в целом не прочь поучаствовать в ее судьбе. Таким простым способом. По предложению эйчара совершить небольшую «отмазу» перед своей совестью.

Ко мне влетает разгневанный директор по развитию регионов. В его регионах все больше и больше таких людей. Он что-то кричит с порога и машет руками. Просто Лопахин в пьесе «Вишневый сад». А! Понятно. Это все по поводу очередного дальнего родственника сильных мира сего. Кажется, новый парень меня не подвел!

«Не смог слить креатив с флэшки! Четыре дня этот идиот не брал трубку, сотовый, который ему оплачивает компания… и тут мне приходит эта смс-ка… Я ему направил график переговоров с крупнейшими операторами рынка на Урале еще в понедельник. Послал неделю назад. И он мне пишет смс-ку: „Не смог слить креатив с флэшки!“ Мне пох… чей он сын или племянник, за план отвечаю – я. В нашей компании за план отвечаю – я! Это вы его набирали?»

Конечно, тот директор быстро остыл и через два месяца уволился. Этот – последний из могикан. Наверное, брал с каких-либо «операторов рынка» откаты за какой-нибудь бонус с размытыми условиями… за «глубину дистрибуции», например… Поэтому и торчал здесь до последнего…

Прикольным было то, что он чуть ли не единственный попытался меня в чем-то обвинить. Меня, полтора года кропотливо и ежедневно организовывавшую этот слив. Хоть кто-то заметил мою работу… Несправедливость судьбы эйчара заключается в том, что каких бы клоунов ты ни собрала вместе – никто не задается простым и логичным вопросом: «А как вышло, что все они оказались под одним куполом?» Никто!

8

Настоящей находкой стали праздники 23 февраля и 8 Марта. Именно на них и завертелась настоящая сценическая война между отделом продаж и маркетинга.

По моей идее, на День защитника все готовили номера, и дернул же черт руководителя отдела маркетинга сыграть в Пашу Волю из «Камеди» и смело пройтись в своих шутках по отделу продаж. Несколько сальных (как и положено) шуток про то, что в этот отдел берут тех, «кто перед клиентами в сауне музыкально шарами трясет», и «про образование банщика, которое необходимо», про то, что «продажи можно взорвать, если взять в отдел опытного массажиста и доверить ему самый проблемный регион», и прочая ерунда.

Директор по продажам лишился покоя, нервно играл скулами. У его отдела была заготовлена безобидная песня из «Ивана Васильевича» «Маруся над планом слезы льет» про девушку-менеджера, а тут такой наезд!

Все время до женского дня шла подготовка мести. Теперь уже Пашей Волей выступил продажник.

Все менеджеры отдела продаж тащили на стол руководителю «жесткий обоср маркетинга в художественной форме». По своей грандиозности подготовка вряд ли уступала организации съемок крушения «Титаника».

Именно художественная форма в итоге и подкачала, так как, поднабравшись, директор по продажам скатился с прозрачных намеков на прямые обвинения… И закончилось все шуткой: «У вас из кармана что-то выпало, уважаемый маркетолог… пачка какая-то… а – это же вчера фирменные стенды на склад приехали».

Ситуацию осложняло то, что на празднике были учредители из Турции, люди веселые и почти не говорящие по-русски, но даже они почувствовали нехороший нерв праздника и предложили всем выпить на мировую.

Наших же директоров-идиотов надо было видеть. Насупились, нахохлились, покраснели лицами. Холодная война отделов – не иначе. Интересно, в других компаниях так же легко посрать «продажи» и «маркетинг»?

Снисходительно улыбающийся продажник, умывший конкурента, уже было согласился на брудершафт под натиском начальства, но маркетолог был упрям и несговорчив.

Закончилось все настоящим скандалом с увольнениями – не зря же я старалась на ниве организации. Для продолжения праздника в три ночи двух особо проворных манагеров послали докупать алкоголь. Все припасенные ящики были выпиты, ибо в голову уже ударяла весенняя лихорадка женского праздника. Все вокруг спаривалось и дышало интенсивно, как при оргазме.

Два смышленых бойца из отдела продаж, не впечатлившись ассортиментом и ценами расположенного близ пансионата магазина, проделали двухкилометровый путь по тихим ночным тропам и вышли к Щелковской трассе. Вдоль нее стояли ларьки и в каждом – коньяк «Хеннесси» по 600 рублей. Это после полутора-двух тысяч в привычной городской среде! Да еще «Хеннесси» VSOP!!!

Проведя успешные переговоры, разузнав, сколько всего «Хеннесси» в трех ларьках, какие будут скидки в случае оптовой закупки, и выкупив всю партию из 11 бутылок по 520 рублей, рассчитавшись выданными турецкими соучредителями долларами, они, довольные собой, внесли эту чачу в пансионат.

Надо ли описывать все события, происходившие после массовой дегустации напитка! Каждый запомнит эту ночь навсегда.

Вернемся к нашим главным героям.

Уснувший на столе в тревожном беспамятстве доктор продажных наук – он словно потянулся через край за чьей-то юбкой да так и остался лежать – попал в зону видимости почти такому же пьяному корифею маркетинга. Хотя, может, он был и не такой уж пьяный и следил за ним специально весь вечер – кто знает этих исследователей рынка в дорогущих прямоугольных очках с толстой черной оправой.

Факт тот, что, когда продажник был найден, его задница стала мишенью. Причем на этот раз отнюдь не для шуток. Со стены был снят дартс, точнее, дротики – комплект из трех штук с синим, красным и зеленым оперением.

Сильно удаляться от новой мишени маркетолог не стал, видимо, не собирался добиваться серьезных спортивных достижений. Хотя для чистоты эксперимента любовно нарисовал на брюках у спящего два круга канцелярским клеем. С трех шагов он остервенело запускал дротики в благодушно оставленную без присмотра задницу продажника, и каждый бросок сопровождался вскрикиванием крепко спящего пьяного, но страдающего организма.

После трех серий, когда зеленый дротик наконец-то не отскочил, а по всем правилам дартса остался торчать в мишени, раздался серьезный вопль, привлекший внимание коллег, танцующих под громкую музыку на веранде неподалеку.

Словом, все завершилось логично – согласно главной драматической линии сюжета.

Маркетолог, не столько из-за угрызений совести, а скорее из опасений быть попросту зарезанным как свинья на ближайшем корпоративе, благополучно сгинул на большую зарплату в место иное.

Скатертью дорога. Чем больше у меня работы по подбору персонала, тем серьезнее будет ваша команда, елки-палки дед на палке!

Ну вот – откуда-то палка вылезла: тяжело две недели без секса. Запарил он меня своими командировками. Так ведь можно и сорваться…

9

Когда я подъехала к ресторану на тракторе в дорогом костюме – пиджак с юбкой до колена – синего цвета, не очень сочетающемся с оранжевой покраской кузова, – полуразвитые менеджеры закрутили головами и облились входящим в бизнес-ланч борщом. Все обедавшие в это время мои коллеги подскочили к окнам. Но я говорила им, что в скором времени собираюсь серьезно заняться сельским хозяйством, поэтому готовлю себя к этому большому и светлому сельскохозяйственному будущему.

Это, похоже, единственное, в чем я не вру людям из этой конторы-мертвеца. Ну что же – человек осваивает свое будущее хобби, имеет, кстати, права и доверенность на использование служебного транспорта.

Немного распоясался Федор в последнее время. Слухи про его шизофренические наклонности явно не беспочвенны. Может, еще сказывается приближение весны. На прошлой неделе вечером он, стоя с лопатой у свежего сугроба, кричал идущим к проходной: «Офисные! А я вашу начальницу каждый вечер имею!

Слышите, офисные? Вот так вот: раз! Раз! Раз-два! Раз-два! Эй, офисные! Дайте часы поносить!»

Иногда его просьбы менялись на «дайте пиджак поносить, есть у кого старый?» или на «вы какой коньяк пили вчера на юбилее? Курвасье? А людям оставили, а, офисные?» Но, судя по тому, что именно часы оставались наиболее востребованными в его громогласных обращениях, – все остальное, так или иначе, перепадало ему от добрых сослуживцев.

А вчера вечером, когда я зашла к нему в подсобку, он вообще стоял там и ждал меня в одних кирзовых сапогах – то есть голый буквально. Этот снаряд между ног надо было видеть. Если у Федора сломается какой-нибудь ломовой инструмент, ему будет чем его заменить, не дожидаясь корпоративной закупки. А может, у всех слабоумных такие приспособления?

10

Последние страницы распада.

И все-таки хочется иногда немного садизма. Сейчас, когда агония фирмы близка как никогда, грешно не воспользоваться этой полной всеобщей ситуацией безответственности. Этой вакханалией умирающих в совместной оргии сотрудников.

Айтишники уже вовсю расклеивают по своим стенам порнолозунги, с Сети снят запрет на скачивание порнухи. Менеджеры отдела продаж бегают к мониторам друг друга, тыкая пальцами в экраны и гогоча как сношающиеся орангутанги. Звонки клиентов ходят от одного внутреннего номера к другому, безнадежно и ненастойчиво. «Идите на х…й» – у нас два часа «Контрстрайка» после обеда. Главный пидор в командировке затыкает собой в бане какую-то внеплановую щель в отгрузках. Когда же люди поймут, что они – дебилы, создающие идиотизм вокруг себя своими руками!

Все нормальные уже давно ушли. Я сделала из этого лидера рынка скопище скудоумных, но энергичных даунов. Ибо тихий дурак – это еще полбеды, но когда вам одного за другим приводят бодрых и энергичных идиотов…

Итак – небольшой садистский штришок напоследок.

Конкурс детского рисунка среди детей сотрудников – победителя-малыша ждет поездка с одним из родителей в американский Диснейленд. Раздали по коробке карандашей.

Видели эти преображенные ночным творчеством физиономии? Все как один ударились в живопись со своими вторыми половинами и младшими чадами.

Чтобы не было обиженных – ведь все рисунки настолько замечательны, – главный приз решили не присуждать. Естественно, обиделись – все. Если бы кого-нибудь послали за бугор – обида была бы другого рода: больше понятной простому человеческому сердцу зависти, меньше нескрываемой ненависти…

Ну да ладно, вы рисовали – вам дали за это карандаши, в чем проблема? В чем гимор, как говорят в вашем отделе по работе с претензиями?

Решилась-таки.

Переспать с Федором – хотя в этом случае так, наверное, и не скажешь. Скорее – прыгнуть под трактор. Дать себя пробороздить. Угодить под плуг. Какие еще в деревне есть выражения?

Это было что-то дикое совершенно. Сначала мне казалось, что меня пытаются разорвать пополам. Чувство страха, унижения, досады на то, что я пошла на это, – заставило меня верещать как на плахе. А я и побывала на плахе. Его гильотина и была из серии орудий пыток.

Когда я стала кричать: «Стоп!» и «Скотина!» – он приговаривал: «Кричи-кричи, мне так нравится…»

Сложно описать тот момент, когда я поняла, что кричу уже не от страха, а от бешеного наслаждения.

Хорошо, что повернулась к нему спиной. Не видела это чудовищное, лишенное любых индивидуальных черт лицо.

Ну и ну… Хорошо прокатились. В деревне о трактористах не зря слагают легенды…

Закончив, Федя хлопнул меня по спине и сказал:

– Вот так тебе, офисная…

11

Вчера Федор наведался ко мне в кабинет. Подкараулил, когда никого на этаже не было. Стоял, дышал тяжело. В офисе он, конечно, не такой страшный… Правда, когда он внутри, офис становится плохо сконструированным сараем.

– Это что, – спрашивает, – факс?

– Нет, – отвечаю, – это ксерокс.

– Не люблю я эти понты…

– И я – понты?

– И ты – понты! Придешь сегодня, я из тебя эти понты буду выбивать!

– Ты что ж это, Федя, – спрашиваю, – уж не влюбился ли?

– Любить тебя офисные будут, а я тебя трахать буду! Зверь без клетки. Все мачо Голливуда отдыхают в сторонке. Тут бы и Мадонна в молодые годы не отважилась.

– А здесь, Федя, не продемонстрируешь свои пылкие намерения?

– Чего?

– Прямо здесь, в офисе, попробовать не хочешь?

– Нет, здесь я не могу. Мерзко здесь у вас. В офисах всегда деревьями мертвыми пахнет!

И через три часа – за которые я сорвала голос, кажется, на неделю – продолжает в своей будке:

– Устроилась бы куда на природе поработать. Да хоть на склад. Передохнула бы полгода. У вас же там в офисах облучение одно.

Вот это персонаж.

12

Кризисное собрание.

Все руководители делают доклады на тему «Главные причины кризиса организации и пути выхода из него».

Мой доклад был признан лучшим. Я советовала компании быстрее меняться, следовать за моделью рынка, создать аналитическую группу и изменить всю структуру, брать молодежь, забыть былые заслуги, представить, что все начинается с нуля, и броситься с энергией заблуждения в дело получения бабла.

Конечно, против этого никто не возражал.

Где идеи? Где люди, способные оторваться от текучки и генерировать их. Поднять голову над процессом? По моему опыту подобные вопросы можно смело задавать в любой компании, и шеф начнет потирать потные ладони и ерзать на стуле, шепча про себя: «Да. Да-да-да. А действительно: где все это? Гд е все это? – я вас спрашиваю».

Мне было важно окунуть их в бурные перемены, поиграть перед смертью в игры «вход-выход для каждого отдела», «внутренние и внешние потребители», поискать «критерии эффективности», по которым их дела вдруг станут не так уж безнадежны.

Оторвать их от реальной жизни и работы. Дать напоследок увидеть перспективу и умереть. Чтобы в зрачках мертвой компании отражался путь, который нащупан, в который все верят, но по которому не успели вовремя ломануться.

Правда, со стороны – так прямо смерть великого путешественника в начале пути к великим открытиям. Афанасий Никитин и Колумб в одном лице.

Ну-ну. Давайте. Рисуйте на ватманах свои предсмертные наскальные узоры, пишите в десять-двенадцать рук свои эпитафии.

Вам же лень торговаться и втюхивать изо всех сил. Лень очень хорошо или, на худой конец, просто хорошо делать свою работу. Вы потеряли нюх и сноровку в этой главной своей составляющей труда. Продавец должен быть назойлив, как раненный в жопу бык на корриде.

А эти ходят и нудят по офису – озвучивают проблемы клиентов и это считают своей главной обязанностью. Вызывать всеобщее удивление тем фактом, что с нашими проблемами еще кто-то с нами работает.

Действительно. С вашими-то проблемами в квалификации – как?!

13

Конец этой истории был потрясающим. До глубины моей души. До тех мест, где обида и смех превращаются в единое целое.

Компанию все-таки лишили годового бонуса. Все поувольнялись и всех поувольняли. Даже топов вышвырнули, хотя это и казалось им невероятным до последнего момента.

Пришедший новый молодой директор, повстречав меня в коридоре, пригласил зайти. Такой милый, бойкий такой, энергичный местами. Просто молоденький Уилл Тернер, возглавивший корабль с мертвецами.

– Я много хорошего слышал про вашу работу и ваш профессионализм, несмотря на то, что в целом у компании были нелегкие времена. Но это ведь не повод красить все одной черной краской, правда? Я бы хотел видеть вас в своей обновленной команде.

У меня внутри все тряслось от смеха. Почему во всех фирмах проверяют всех, кроме эйчаров? Неужели потому, что у нас нет бюджетов. Копейки на обучение и праздники не в счет. Что это по сравнению с отделом снабжения, закупок, левых бонусов продажников и рекламных откатов?

Меня берут в новую команду!

Ну уж нет! Мой договор с моим настоящим нанимателем истекает, и продлевать его я не собираюсь. На ваше счастье.

Мне стало жутко обидно из-за неоцененности моей работы. Неужели они думают, что она так мало значит?

А ничего, что это я пустила ко дну вашу преуспевающую некогда посудину? Кто-нибудь заедет ко мне в мой новый домик в Чехии и расспросит меня об этом? Вряд ли. Вряд ли кто-то доберется в мою глушь. Так я и останусь безвестным героем-подпольщиком.

Конечно, он сдержал свое слово. Этот красивый как дьявол француз, хозяин сразу семи направлений бизнеса (с разной учредительской долей), перекинувшего мостик из Франции в Россию. После моей успешной работы в течение двух лет это направление по доходности перешло с седьмого места на третье.

Я купила себе дом в деревне неподалеку от города, носящего имя хоккеиста из тихоновского ЦСКА. Команды, за которую болел мой отец, когда был жив. Все увлекались первой звездной пятеркой, а ему нравилась вторая.

Вот уже три года как я не имею возможности поздравить его с днем рождения. Поцеловать в щеку, прижаться к нему. Спросить совета по любому вопросу, даже про то, какие тряпки носят, на его взгляд, «достойные внимания женщины». Мне всегда нравились его рассуждения на эту тему.

Но не буду о грустном.

Не буду писать и название моей деревушки. Вдруг все это сохраняется где-то на общем диске и станет когда-нибудь достоянием общественности. Раскопает занудный и ушлый айтишник. И еще кто-то вознамерится меня искать.

Паранойя, конечно, но все же…

Буду играть роль Штирлица в юбке до конца.

14

Теперь можно подумать и о ребенке.

Лучше иметь в качестве отца человека на удалении, но с демонической внешностью, породистого как самец-чемпион, нежели ту плотву, которая вьется возле меня в течение последних семи лет. Не было ни одного мужика российского происхождения, которого можно было бы поставить рядом, не надев предварительно бабушкины очки на минус четыре с половиной (в них можно только смело и беспробудно спать перед кухонной плитой и телевизором).

Когда он узнал, что меня приглашают продолжить свою активную трудовую деятельность, он два дня уговаривал меня остаться. Но на этот раз я была на редкость упряма и несговорчива.

Затем он стал отговаривать меня от покупки недвижимости в Чехии. Говорил, что, если будет дом под Москвой или под Парижем, мы будем видеться чаще. Но кроме него я влюблена еще и в Чехию. И потом, когда он будет приезжать туда – он будет приезжать только ко мне и к своему ребенку, а не заскакивать между визитами к родне своей законной жены или переговорами с российскими предпринимателями из далеких глубинок.

Теперь оставалось посвятить неделю зачатию ребенка. Процесс не самый неприятный, надо сказать.

Прощание с работой получилось на редкость комичным. Федор, узнав, что я увольняюсь, часами гонял вокруг завода на своем тракторе на бешеной скорости, тарахтя, как сотня болидов на «Формуле». Я боялась, что он кого-нибудь задавит.

Вечером толпа привычно потянулась по асфальтовой дорожке к автостоянке, чтобы ехать в свои непросторные московские квартирки, к туалетикам, в которых, надевая трусы, задеваешь лбом о дверную ручку, а локтем сбиваешь со стены держатель бумаги.

Федор стоял у проходной, подобно предводителю варваров перед битвой с организованной, но трусливой армией противника, и кричал своим злобным рыком:

– Офисные! Офисные! Я вас скоро п…дить буду! Слышите, вы, офисные?

Люди шарахались от него и подходили к проходной по грязному месиву будущего газона.

«А ведь как-нибудь и отп…дит», – подумалось мне. Теперь, с моим уходом, до увольнения Федора еще не скоро доберутся, пока не случится действительно что-нибудь страшное…

– Лом возьму из кладовой и буду бить каждого по тупой офисной башке… – не унимался мой ласковый и нежный. – В понедельник у кого фамилия на «П» буду бить, во вторник – у кого на «В», никто не уйдет от расплаты!

Совсем у него по весне подтекал водопровод.

– Эй, ты! У тебя на какую букву фамилия? – обратился он к спешащему домой менеджеру по рекламе Кузьмину. И быстро зашагал в его направлении.

Менеджер Кузьмин бегом припустил к проходной, наверное сильно удивляясь беззащитности граждан даже на территории собственной работы.

Зачем тебе, Федор, лом? Тебе есть чем привести Кузьмина в смятение…

Все-таки его одного и жалко. Я была настоящей защитой его тихо разлагающегося сознания. На какую работу его еще возьмут? Он единственный, кто реально что-то потерял от развала этого царства отечественного управления производством в условиях жесткой рыночной конкуренции.

Все остальные устраивались или на большую зарплату, или на такую же – практика показывает, что в определенном возрасте (если не говорить о пенсионерах) каждая работа – это маленькое повышение.

Привезти, что ли, его в Чехию в качестве управляющего большим усадебным участком? А когда будет приезжать Гийом, куда-нибудь прятать. А то еще сделает моего ребенка сиротой.

Неплохая в целом идея – надо обдумать ее на досуге.

 

ЭЛЕКТРИК УРАПРОМИИ

1

Так все и поменялось в его жизни.

Пришли люди, схватили пальцами за нос – зло так и сильно схватили, – нос отозвался резкой болью, а они сказали, что теперь он должен им денег, хотя еще несколько минут назад он ждал от них заработной платы.

Честно заработанной.

Он не верил, что пожар в торговом центре произошел по его вине. Все мы знаем, как происходят такие пожары.

Скорее всего, это был поджог, может организованный конкурентами, а может – собственными силами. Темные делишки, слишком темные для простого электрика.

Теперь он должен. Сумму назвали ему странную, вряд ли она окупала причиненный огнем ущерб. Вряд ли он вообще мог его окупить, даже работая всю свою жизнь. Сумма странным образом соответствовала примерной рыночной стоимости его квартиры.

Он был свято уверен, что в его родном городе эти времена прошли. Времена кидков, подстав, включенных счетчиков – особенно актуально для его профессии: включить счетчик электрику, – однако сейчас испугался и засомневался в реальности позитивных перемен в масштабах страны.

Точнее, масштабы страны его теперь не волновали – может, с масштабами-то все и было нормально, и они резко и значительно сократились. Втрое, например, сократились.

Его волновал свой частный конкретный случай, откинувший его на много лет назад и грозивший выкинуть из города вообще, ибо в случае «расплаты по счету» он автоматически становился сельским жителем в избушке стоимостью пять-шесть тысяч долларов.

А ведь была у них такая мечта – переехать из душного города, чтобы детишкам было чем дышать, но не таким же способом она должна была осуществиться… Принцип, которому он следовал всю жизнь – «все, что ни делается, – все к лучшему», стал давать сбои.

2

В милиции спрашивали у него конкретные факты. Чем конкретно угрожали, в какой форме…

Говорили, что, как он догадывается, персональных охранников ему выделить не могут, но если будут любые проблемы, выраженные в конкретных действиях…

Как им было ответить?..

Конкретно, может, и ничем не угрожали…

Но дали понять…

А что именно дали понять? Что за их словами страх, пустота и бездна… Что семья одна и каждого подонка не проверишь на ней, далеко ли он пойдет в своих бычьих намеках…

Можно сказать, что и не разговаривали они вовсе…

Ни свидетелей, ни доказательств – ничего конкретного, а только оцепенение на сердце и ощущение глубокой ямы осталось, ямы, из которой не выбраться.

Вот так аукнулись электрику Петрову языки пламени торгового центра.

Это вам не по офису разводку раскидывать.

3

Петров решил никаких шагов не предпринимать и квартирой пока не заниматься. Потянуть время, а там, если встанет вопрос ребром (ой, встанет… чувствует сердце, не отступятся люди эти так просто…), сказать, что сделка в самом разгаре, и все уж быстро до конца довести…

Ну, тем временем семью чем-то кормить надо. Страхи страхами, а трахи трахами. То есть семью кормить-то надо.

На работу устраиваться времени не было, вдруг впереди переезд в деревню – и зарплаты не дождешься.

Пришлось пойти двумя верными для электрика путями – дать объявление в три бесплатные газеты и начинать звонить друзьям.

Начал с Глазкова. Это лучший друг – никогда не бросал в беде. Вот и сейчас дал телефоны Смольковой и Семенчука, а те чуть ли не завхозы… Позвонил – Семенчук посоветовал встретиться с Голубевым, тот работает на стадионе, а там часто бывают всякие переделки.

Голубеву купил Петров пива и сухариков и отправился на стадион.

Вышли на пустую арену, сели в холодный пластик трибун – открыли пиво.

«Поскорее бы все уладилось», – загадал Петров, глядя на ухоженный зеленый квадратик поля, на котором проводила свои матчи любимая в городе футбольная команда.

– Хорошо, что пришел, – сказал Голубев. – Егорушкина помнишь?

– Темного очкарика с потными руками? Блевал все время на уроках химии?

– Семен у нас вроде как блаженный стал… Преуспевающий блаженный…

– В смысле, совсем на голову плох?

– Да нет, не совсем, даже хорош, скорее…

– А в чем он преуспел-то? Если он блаженный?

– Как бы тебе сказать… В расслабленности… Ну, ты сам увидишь все. Это же теперь называется УРАПРОМИЯ, а такими делами не шутят. Он мне будет звонить завтра.

4

Такого офиса Петров еще не видел. Сказочное царство Кощея, чахнувшего над златом и воплотившего в незабываемое могущество этот свой благородный и привлекательный процесс.

Пройдя через два строгих, но вежливых контрольно-пропускных пункта, Петров зашел в стеклянный холл с причудливыми трубами вверху под потолком, тоже, кстати, стеклянным. Вообще, такого количества стекла Петров в жизни не видел и даже пожалел в глубине души, что он электрик, а не стекольщик. Тогда бы точно работа нашлась.

– Стиль хай-тек. Стекло и металл. Японский архитектор Хрен Вспомнишь Как Фамилия. – Егорушкин протянул ему липкую и потную, как и в детстве, ладонь. – У нас принято встречать гостей и провожать до самого выхода.

Поднимаясь на прозрачном лифте на сорок третий этаж, Петров обратил внимание на гуляющих по крышам людей в строгих костюмах. Гуляли они по крышам тех зданий, у которых этажность была меньше. А вообще, замысловатая комбинация башен разной высоты была видна только изнутри, со всех сторон комплекс был надежно окружен высокой стеной, из-за которой виднелась только одна башня – видимо главная.

– Вот это офис… – восторженно процедил Петров, рассматривая сквозь прозрачные стены лифта уплывающий вниз бассейн, расположенный на одной из крыш. – Мост бы еще перекидной вам сюда – на цепи и ров.

– Все будет: и мост, и ров. – Егорушкин с каким-то блаженством закатил глаза и умиляясь смотрел сквозь Петрова.

И вот они уже в кабинете у Семена.

Семен и раньше-то, в школьные годы, пускал слюни при каждом удобном случае, а теперь и вовсе дал волю своим инстинктам.

За все время приветствия он чавкал и ворочал языком слюни во рту так, будто бы слопал пару кило невидимых кислых яблок.

Не раз, как и в далекие пионерские времена, он преобразовывал первую твердую согласную слова в большой пузырь, слетавший с нижней губы.

При этом Петров должен был признать, что Семен, ни с кем не водя крепкой дружбы, для многих был хорошим товарищем и трудолюбивым тихим троечником.

– Да конечно, подыщем тебе работу. Раз уж ты добрался до этого кабинета, конечно подыщем. Мы теперь знаешь кому принадлежим? УРАПРОМИЯ!!! Ты в курсе про объединение всех добывающих предприятий? Месяц назад все, кто что-то добывает под землей, объединились. Теперь это все – УРАПРОМИЯ. Вот так вот, брат. А ты электрик – взаимопонимание всегда найдем!

Беседа шла в правильном направлении. Семен был до того спокоен и расслаблен, что и Петрову стало тепло и уютно в этом ярко-коричневом кабинете с мебелью бежевого цвета.

«А что, может, попросить Семена об услуге… чтобы проконсультировал, как быть с этими, из торгового центра…» – подумалось Петрову. Но что-то подсказывало: торопиться не стоит, слишком уж много и так собирался сделать для него Семен.

– Я уже давно прихожу к этой мысли. Если у меня есть люди, с которыми я вместе учился, крутил глобус на уроках географии в пятом классе, почему я должен набирать кого попало по объявлениям. Почему чужих людей пускать к столу. Мы в России отошли от старых обычаев, у нас испокон веков было как? Чужого к столу не пускай! А сейчас все по-современному хотят. Кадровые службы придумали. У нас в УРАПРОМИИ кадровых служб нет. Все исконно по-русски! Ни одна гнилая душа в наш офис не попадет. У нас здесь не проходной двор. Мой офис – моя крепость. Мой дом – мой офис. Крепость – соответственно, мой офисный дом.

Все эти фразы Семен не говорил, а буквально промурлыкивал, жмурясь и урча. Вид у него и правда был блаженный.

«Может, его это… просто так здесь держат…» – вдруг с ужасом подумалось Петрову.

– Ты ведь всякие там проводки можешь делать? Не только розетки-провода?

– Справимся с любыми, – ответил электрик Петров. – Ну, обычно розетки, конечно, делаем. А что еще надо-то?

– Кнопки!

– Не понял? – робко процедил Петров.

– Розетки нам на хрен не нужны, новые кнопки… монтировать сможешь?

– Справимся, – отрапортовал Петров.

Задача оказалась непростой. Не лампочку какую-нибудь поменять. Хотя Семен сказал, что до лампочек дело тоже дойдет, просто есть потребности более важные.

Язык Егорушкина отличался от обычного. Он с многозначительным видом повторял одни и те же фразы: «Потребности офиса», «Поступательность развития требует» и, когда речь заходила о чем-либо смешном, вдруг становился серьезным и повторял: «Дойдем и до этого, не сразу, но дойдем», или «Сделаем и это, не сразу, но сделаем», или «Купим и это, не сразу, но купим»… И так далее.

От этих постоянно повторяемых фраз от вчерашнего слюнявого очкарика исходила такая блаженная уверенность, казалось, он сам себя успокаивал ими, делясь своим спокойствием с окружающим миром.

– Для начала небольшой тест, задание, так сказать, на копейки. Пятьсот долларов хватит тебе за пару дней работы?

– Более чем, – обрадовался Петров, но тут же напустил на себя серьезный вид: – Хотя от работы зависит.

– У нас, видишь, у каждого стола есть пульт управления. У кого-то два таких пульта, у главного – три! А может, и больше… Все – с кнопками, про которые я тебе говорил. Я тут задумал сделать с этими кнопками одну прикольную вещь – у нас руководство ценит нестандартное мышление… Заимствует его и в этом случае частенько поощряет.

5

Тест на профпригодность состоял из монтажа на пульт дополнительной кнопки, сигнал от которой шел в специальное подсобное помещение, где дежурили актеры.

Кнопка называлась «Цыгане» и подразумевала нажатие в случае визита почетных гостей, преимущественно иностранных.

Идея была простой, но действенной. По велению руководителя табор с плясками, песнями, а также серебряным подносом с чарками водки вихрем залетал в кабинет, и обычно с этого момента важный визитер мало что помнил. В его памяти яркими вспышками всплывали какие-то моменты – как правило, коктейль из белых простыней, здоровых грудей, упругих ягодиц и звона посуды, – но именно цыгане были последним четко осознаваемым фрагментом предыдущего дня.

Работа была выполнена, и, по словам Егорушкина, наставало время для более основательных деяний.

Перед первым серьезным заданием Петров принес по настоянию Егорушкина клятву конфиденциальности. Точнее, клятву заменял весьма странный обряд, без которого дальнейшая работа в УРАПРОМИИ была невозможной.

Ритуал проходил в одном из помещений, похожем на площадку ночного клуба, где внизу находится танц-пол, а по низкорасположенным балконам за решеткой – зрители.

В момент, когда Петров вышел на середину зала, балконы были почти пусты, но по мере произнесения слов клятвы места заполнялись, и конец действа наблюдали уже больше полутора сотен офисных зевак.

Церемония состояла в следующем.

В момент появления Петрова на площадке загорелся экран, и на нем стали появляться фразы. Как в караоке. Разница была только в двух вещах.

Петь или проговаривать нужно было только слова, написанные голубым по белому, а слова, написанные красным на белом экране, были подсказками кадровой службы УРАПРОМИИ, которые нужно было учитывать при произнесении клятвы.

Так вначале появилась красная надпись: «Для вас специально в фольклорной стилистике», заиграла музыка, похожая на «Калинку», и загорелись слова, которые уже надо было выкрикивать.

– Буду работать! Буду стараться!

Петров начал было двигаться аккуратно, стараясь сохранять достоинство и боясь осрамиться на публике каким-нибудь нелепым движением…

Красная надпись подтолкнула его: «Танцуйте активнее. Срочно! Активнее!»

Тут он пустился в пляс, причем впервые жизни.

Со стороны трибун послышались одобрительное гиканье и свист.

– Буду отдавать себя без конца! – вопил Петров, выкидывая коленца.

«Искреннее. Вы же русский человек» – гласила надпись.

Тут Петров пошел вприсядку. Не пропадать же на таком пустяке…

Церемония длилась минут двадцать, но Петров стоял после ее прохождения буквально в мыле…

Пот ручьем стекал со лба, ел глаза, спина была мокрая… Сердце стучало, никак не могло успокоиться, а губы продолжали нашептывать последние слова клятвы: «Ай-лю-лю, лю-лю, лю-лю! УРАПРОМИЮ люблю!»

Егорушкин хотел было привычным жестом похлопать его по плечу, но в ужасе отдернул руку, словно угодив в лужу.

– Говорят, прошлый электрик был поколоритнее… – грустно заметил Егорушкин. – Ну да ладно, вроде принят!

В выходные подъезжали «погорельцы» из торгового центра. Про деньги ни слова, просили абонемент на футбол достать.

Петров не был злым человеком. Не отказал.

6

Первое серьезное задание было действительно связано со стадионом.

УРАПРОМИЯ спонсировала футбольный клуб и живо интересовалась всеми делами команды. Новый иностранный тренер лишил спонсоров главного удовольствия, которое ценилось выше завоеванных очков и титулов, – возможности заходить с наставлениями в раздевалку команды. Месяц мучений сказался пассивностью на трансферном рынке, ибо в покупке игроков без права кричать на них в раздевалке не было ни привычной логики, ни внутреннего драйва. Однако общественность требовала активных действий, результаты команды внушали оптимизм, и было необходимо искать «новые компромиссные пути решения вопросов».

Во время выезда команды в стены раздевалки были вмонтированы камеры наблюдения последней разработки, на базе, как и на стадионе, предполагалось сделать то же самое. Сигнал поступал в офис УРАПРОМИИ и транслировался на большие экраны в двадцать семь кабинетов. На пульте каждого кабинета появилась кнопка «Футбол», и ее владелец мог безнаказанно окунуться в скрытый от глаз обывателя спортивный мир.

Популярность футбола бешено росла. Заявок на установку кнопок «Футбол» в свои кабинеты поступало все больше и больше, и руководивший проектом Егорушкин был наверху блаженства.

Все это время семья Петрова жила в ожидании расчета и с трудом догадывалась о его размере. Перебивались в основном редкими халтурами кормильца по соседям.

Работа была проделана сложная и ответственная, но все разговоры о сумме Егорушкин сводил на нет:

– У нас нет конкретных цифр… Каждому воздастся по заслугам – поверь, брат Петров.

Петрову сразу вспомнились вопросы в милиции: «Что конкретного вам сказали? Что конкретного?» Петров вздохнул: «Что ж за жисть наступила – никакой конкретики».

Однако отказываться от любой работы и раньше не входило в его привычку, а уж сейчас и вовсе была не та пора… Тем более величественный вид офиса подсказывал ему, что не должны обидеть здесь простого честного электрика.

Наконец, когда работа была сделана, или, выражаясь языком Семена, «проект был успешно завершен», настал долгожданный час расплаты и воздаяния.

Спускались они на лифте в этот раз не на первый этаж, как было, когда Петрова провожали после работы, а, по ощущениям, уехали вниз еще этажей на семь-восемь.

Прошли по темному коридору, напоминавшему тоннель.

В воздухе витали запах гнилости и сырость.

Наконец остановились около обитой грубым железом двери.

– Бери, сколько совесть позволяет, – я над душой стоять не буду. – И Егорушкин, подтолкнув Петрова к маленькому окошечку кассы, закрыл за ним дверь.

Касса представляла собой классическое бухгалтерское помещение, состоящее из тесного «предбанничка» и маленького окошка, за которым в небольшой комнатке должен был находиться кассир.

Однако внутри кассы никого не оказалось. Заглянув в окошечко, Петров поразился убогости стоящей перед ним тарелки для денег. Тарелка была похожа на ту, что стояли раньше в овощных магазинах и подразумевали размещение на них скорее черных чугунных гирь разной степени тяжести, нежели денежных сумм в том или ином эквиваленте.

«В такую, пожалуй, пятаков насыпят, и весь сказ», – недовольно пробурчал себе под нос Петров – надо же было довериться буржуям, экономившим на всем, кроме собственных льгот.

Но не успел он рассердиться по-настоящему, как вдруг какой-то невидимый механизм пришел в движение, и тарелка медленно со скрежетом поползла вбок. На ее смену откуда-то снизу стала выезжать другая, такого же овощного вида, и на ее грязном сером металле лежала завернутая в целлофан зеленая пачка. От растерянности Петров чуть было не дал ей скрыться за перегородкой из резиновых полосок, но вовремя протянул руку и схватил пачку.

На задней стене с тревожным звуком загорелась световая табличка. На мутном желтом фоне ясно высветились буквы – «Бери по совести». Табличка гасла и загоралась, и каждый раз процесс загорания сопровождался тревожным сигналом.

Механизм продолжал работать, снизу, словно из-под земли, ползла новая тарелка. Взяв еще одну пачку, Петров про себя решил: «Пожалуй, и хватит. Если по совести. Все-таки всего лишь какая-то кнопка» – и вышел из помещения.

Поднялись наверх. В каждом кармане джинсов в пах упиралась плотно сбитая пачка долларов.

«Может, с Егорушкиным надо поделиться?» – промелькнула у Петрова мысль.

Он высунул одну пачку и прямо в коридоре протянул школьному товарищу.

– Далеко пойдешь, Петров, – одобрил его Егорушкин. – Электрик, а голова работает в правильном направлении! Только здесь не надо…

7

Петров сразу понял, что он в кабинете большого начальника. Скажем так, большего начальника, чем он видел в этом офисе больших начальников до сих пор. То, что маленьких начальников здесь не существовало, Петров понял уже давно.

Из окна был вид не только всего города, исторически важных для России кремлевских звезд, распростертых на уровне 82-го этажа второго корпуса, но и всех башенных сооружений УРАПРОМИИ.

«Видимо, это и есть самый высокий кабинет в офисе, – подумал Петров, – да что там в офисе, во всей стране».

Петров был прав. Подобной высоты зданий в Москве не было.

Глава УРАПРОМИИ – лицо до боли знакомое, но фамилии Петров вспомнить не мог, потому что искренне со всей страной считал, что у УРАПРОМИИ другие руководители, и так же искренне в этом заблуждался.

«Откуда тогда мне знакомо его лицо? – думал Петров. – Из какого-то исторического фильма?..»

Вывод казался нелепым. Но ощущение, что этого человека он видел именно в художественной картине (никаких фильмов, кроме исторических, Петров не смотрел), а не в какой-нибудь политической программе или новостях, было довольно сильным.

Обладатель самого высокого кабинета чем-то увлеченно занимался на столе. Петрову стоило немалых усилий, чтобы понять, что глава УРАПРОМИИ ковырялся в некоем миниатюрном подобии сада, в котором причудливым образом были расставлены камушки диковинных расцветок, а в данный момент хозяин-садовник возил по белому песку маленькими грабельками.

Он не замечал Петрова. Иногда откидывался на спинку кресла, чему-то улыбался и продолжал орудовать игрушечным садовым инвентарем.

Петров привык к тому, что понятия суеты и спешки отсутствовали в этом здании вовсе, логичным ему показалось и то, что, чем выше руководство, тем спокойнее должно протекать время в его кабинете.

Поэтому Петров терпеливо ждал.

Наконец Знакомое Лицо принялось с интересом разглядывать Петрова, и ему пришлось потупить взор.

– Еще я не дошел,

Усталый, до жилища

И вижу вдруг на доме…

Продолжите… Одно слово.

– Что? – в ужасе прошипел Петров.

– Нужно вставить слово:

Еще я не дошел,

Усталый, до жилища

И вижу вдруг на доме…

Ваш вариант ответа… Любой… – И затем вдруг добавил: – Быстрее.

Петров подумал, что, наверное, ему стоит быть максимально патриотичным в этой ситуации. И он отрапортовал:

– Флаг страны…

– Ну, – Знакомое Лицо разочарованно замахало руками, – это ж никуда не годится. Зачем лгать окружающим? Давайте попробуем еще разок. Еще одна попытка. Соберитесь!

Еще я не дошел,

Усталый, до жилища

И вижу вдруг на доме…

– Провода!

– Вот это честно. Все ж лучше, чем понос, например. – Он отложил маленькие грабельки и снова обратился к Петрову: – Хотел попросить вас установить ту же кнопку, что вы сделали и Егорушкину. Только и всего, сослужите мне такую службу?

– Так я вроде как на собеседование был вызван… думал, вопросы какие…

– А вы его уже успешно прошли…

Еще я не дошел,

Усталый, до жилища

И вижу вдруг на доме – провода…

Этого более чем достаточно. Поверьте мне на слово, Басё бы гордился вами… Так как насчет новой кнопки?

– Да, конечно, – радостно закивал Петров, и в ушах его приятным рокотом раздался шум контейнера, поднимающего из недр офиса зеленые пачки. – Кнопка «Цыгане» будет работать через шесть часов.

– Милейший, – заулыбалось Знакомое Лицо, – с цыганами своими пусть Егорушкин в шахматы играет, а они крадут у него с доски коней. Я говорю про трансляцию из гримерных и приват-комнат шести элитных клубов столицы.

Петров проглотил язык. Это было его строжайшей тайной. Как бы не получилось, что Егорушкин подумает, что это он проговорился.

– Поймите, уважаемый электрик Петров. Есть люди, которых пеленгуют, есть которые пеленгуют, но есть и которые пеленгуют тех, кто пеленгует других, а тех в свою очередь пеленгует кто-то еще – и так до девяти кругов, как у Данте. Понимаете?

– Да уж… Чему тут удивляться…

8

За полгода работы Петров быстро понял, что, кроме пультов с общественно-полезными кнопками, у каждого еще существовал свой персональный пульт. Очень Петрову было интересно, что же скрывалось за теми, «другими» кнопками. Какие могущественные механизмы приводились в движение, когда шел сигнал по секретным проводам…

Естественно, к таким пультам у Петрова не было прямого доступа, но штробу он нащупал почти сразу. Дело было не в пустом любопытстве – какие границы у нового места работы: вот что его занимало.

Первый раз ему удалось соединить контакты личных проводов в кабинете у одного из замов. И он искренне поразился увиденному. Умилению его не было предела. На экране возникло шествие пяти-шести десятков детишек в красных шапочках. Дата и время, появившиеся в углу экрана, обозначили вчерашний день, точнее его вторую половину.

Дети лет восьми, взявшись за руки, по двое, милой длинной очередью-колбасой путешествовали по какому-то шикарному музею, на их красных шапочках красовался логотип УРАПРОМИИ, а в глазах был непосредственный интерес ко всему происходящему.

«Где ж это они?» – Вместе с маленькими экскурсантами Петров разглядывал статуи, часть из которых была ему подозрительно знакома.

Можно было, конечно, попытаться настроить звук, но Петров боялся соединить что-нибудь такое, отчего ему будет уж совсем неудобно.

Он понимал, что вторжение в личную жизнь таких людей чревато, и весьма, да и не горел желанием сильно нарушать этикет. Понять бы просто принцип, так сказать, само направление, ощутить границы власти. Ведь это так важно, знать ее границы. Не может же она быть безграничной…

Вполне возможно, что скоро ему придется монтировать кнопки и на этом пульте – вполне логичный шаг в развитии карьеры, – так что лишь ненамного приоткрыть занавес… заглянуть в завтрашний день – что ж в этом категорически плохого?

Всего лишь на несколько мгновений опередить свое время.

Он вспомнил, как однажды, после просмотра кнопки «Лучшие стрип-бары двух столиц» совместно с начальником, выходя с работы, заметил на одном из кожаных диванов холла прелестное личико. Именно эта девушка – то ли актриса, то ли солистка какой-то группы – лихо отплясывала на экране, транслирующем шоу из бара «Широкий попугай».

Особенно запомнился ее номер, когда с еще двумя танцоршами она исполняла в одних латексных шортах и плохо запахнутом эсэсовском мундире танец с плетками… Точно поручиться Петров не мог, но, кажется, это она каким-то чудом оказалась через два с небольшим часа после выступления в холле. И еще Петрову показалось, что он увидел испуг в ее больших черных, восточного типа глазах…

Страшно, конечно, было Петрову, но и любопытно… Провода манили его… Разного цвета, олицетворяющие собой невиданные возможности, сюрпризы, тайны…

Он еще раз взглянул на монитор.

Тем временем бодрая группа детишек продолжала экскурсию, разглядывая статую, на которой странные змеи обвивали неудачливого дрессировщика и двух его молодых помощников, почему-то все трое были раздеты и чем-то ужасно напуганы.

«Где-то я этих древних работников цирка уже видел…»

Несложно было заметить, что вокруг детей были человек восемь сопровождающих, молодых спортивного телосложения типов.

На экране появилась надпись белым шрифтом на черном фоне:

Гуманитарная гимназия УРАПРОМИЯ.

3 класс.

Аудиенция у папы.

Следующий кадр начинался с общего плана красивой площади, в центре которой находилась сцена. По стоящим возле нее стульям красным горохом были разбросаны уже знакомые по шапочкам детишки, а перед ними в зарубежной тюбетейке восседал старец в мантии.

«Вот оно что – по заграницам детишек возят», – подумал Петров и не в силах сопротивляться потянулся к новым проводам.

Он решил, что к проводам в металлическом защитном канале лезть не станет, а вместо этого аккуратно вскрыл пластмассовый.

9

Соединил два провода яркого зеленого цвета. Сел ждать у монитора. Свою работу на сегодня он уже сделал, хотя никто же здесь не знает, сколько времени она должна занимать.

На экране ничего не появлялось.

Попробовал еще раз.

Странно. Не может же не работать. Тогда давно попросили бы починить.

Попробовал было фиолетовый провод активизировать, да вовремя спохватился.

А ну как они взаимоисключают друг друга?

Один, например, «Принести воды», а другой «Не надо воды». Сразу поймут, что кто-то балуется за пультом, и вызовут охрану. Тогда прощай эксперимент.

Ладно, будем считать – на сегодня хватит. Петров стал закрывать короб в стене и ставить назад плинтуса.

Он уже насвистывал мелодию, означавшую в его рабочей процедуре конец. Как в комнату кто-то тихо вошел.

Петров хотел поздороваться, но потерял дар речи.

Это был Он!

Не может быть… Какой ужас!

«Это совпадение или это – я?»

Вошедший был не расположен к беседе и тихо сел на диван.

Не может быть…

А как выглядит прекрасно. Как на плакатах. Следит за собой.

На несколько мгновений Петрова охватила гордость. У всех плакаты висят, а он в кабинете находится с ним самим: с живым и настоящим.

Даже чуть не дернул черт спросить: скажите, а вы настоящий?

Но потом подумал о последствиях. Все же раскроется.

Страх и оцепенение охватили Петрова.

Что же могло вообще произойти, не остановись он вовремя. Не возьми себя в руки.

Что же значат другие кнопки, если он сразу нарвался на эту. Кого вызывают они?

«Скажу, что случайно задел при переносе штробы… А зачем полез в нее?

Скажу, хотел перенести эту, показалось, что недостаточно в ней места для новой проводки… Ну а что сказать Гостю? Тоже объяснить, что это ошибка, нехорошо же, что такая персона тратит время понапрасну из-за одного его, электрика, дурацкого желания ощутить границы могущества империи».

Прошло около двадцати минут томительного ожидания.

Петров делал вид, что сильно занят проводкой в стене, и сидел почти спиной к вошедшей персоне, это «почти» – несмотря на неудобство – было знаком уважения и почтения к статусу вошедшего. Петров сделал все, чтобы вошедший понял это. Пусть знает, что если бы не его присутствие, Петров, конечно же, сидел бы спиной к дивану – ведь ему так было бы удобнее работать, но сейчас это категорически неприемлемо.

Все это время Петров думал.

Нервно соображал, как сказать, что никакого нажатия кнопки не было и что, скорее всего, сигнал ложный, из-за того, что он неудачно задел проводки.

Вдруг Он как-то смущенно улыбнулся. Пожал спортивными плечами. А затем обратился к Петрову. Сам! Лично:

– Что-то долго сегодня…

– Да уж… – протянул Петров, – не думал, что вам ждать приходится…

– Мне приходится делать разные вещи… И ждать в том числе.

– Какими судьбами! – В приемную вошел глава УРАПРОМИИ с удивленным и до боли знакомым лицом – и схватил драгоценную персону в охапку.

Мелкими шажками Петров пробрался мимо обнявшихся к выходу и припустил по лестнице…

Только бы на ресепшене не остановили с вопросом. Вдруг за это расстрел?

Эх, провода, провода.

10

– Зачем же ты, Петров № 1, все испортил? Что для тебя было это любопытство?

Свет на нем клином сошелся, что ли?

Ругался грозный электрик, восседающий на коне и потрясающий копьем. Вид у него был Георгия Победоносца, только на копье вместо вражеских голов – пачки денег, так и свисают гроздьями по всему древку.

– Это все провода, Петров № 2. У меня к ним с детства страсть. Как увижу, так и тянет соединить, скрутить, законтачить.

Это отвечала ему другая половина электрика Петрова, та, что жалела себя до конца. Вот и сейчас ползала на коленках, рвала на себе волосы и траву вокруг.

– А если бы ты, Петров № 1, такое там законтачил, что ни в сказке сказать, ни пером описать?

Петров № 2 говорил со своей половиной с таким видом, что казалось, вот-вот проткнет копьем. Это не был вид грозного начальника, это был вид ослепительного непобедимого воина, такой степени легендарности, что на гербах рисуют…

И в УРАПРОМИИ он этого воина частенько где-то видел.

– Законтачил бы так, что пол-Америки, на хрен, с карты сдуло. Не подумал про такие контакты?!

– Выходит, не подумал! Да, может, и хрен с ней! Может, и стоило в ту металлическую штробу полезть?

– Да ты, Петров № 1, выходит, несдержанный тип! Тебе бы быть на втором плане, так нет – все на первый норовишь. Бунтарь, которого подальше надо держать от большой политики.

– Да на хрена мне сдалась ваша политика! Мне интересны только провода, провода, провода…

Петров проснулся в ужасе.

Уже вторую ночь он разговаривал сам с собой во сне. Жене поручил все слушать и записывать.

Надо точно знать, что ты говоришь во сне и как часто.

Вдруг проболтаешь во сне государственную тайну.

Жена пересказала Петрову то, что слышала. Загрустил Петров. Полно там было лишней информации.

В офис УРАПРОМИИ он с того дня не показывался. Оттуда ему тоже не звонили. Даже Семен Егорушкин.

Видимо, настолько он разочаровал руководство своей несдержанностью, что те решили больше не звать его на работу. Не звать к себе больше в офис – посчитали, что нет наказания хуже. И где-то были они правы.

Наверное, и можно было сходить, объяснить им все как-то – но уж больно мучила совесть Петрова. Даже телевизор перестал смотреть, особенно новостей опасался. Стыдно в глаза было смотреть такому человеку. Занятому, наделенному высшей ответственностью и полномочиями, а Петров прогнал его порожняком – как говорили у него во дворе…

И все из-за тупого любопытства.

«Уеду и в самом деле в деревню.

Собирался ведь еще до всей этой истории.

Коз там заведу и корову.

И буду жить, как кот Матроскин. Срать я на все хотел. Загрызу я так сам себя до смерти. Выем изнутри. Ну что я, со зла, что ли?

Положить кучу на все эти офисы. Провода – они и в деревне есть. У нас народное хозяйство электрифицировано».

11

Жена идею одобрила. Теперь, чтобы купить дом, продавать квартиру не надо было. Квартиру сдали. Дети подрастут – можно разменять и пусть живут да учатся в институте.

Дом купили хороший, с верандой, мансардой, бассейном.

Все провода Петров демонтировал и сделал разводку по новой.

По привычке наделал кнопок.

К жене в комнату провел кнопки «Пора доить», «Пора варить», «Пора сосать». Последняя – больше шутливая, ложились в спальне на широкую кровать, обнимались и включали один из сорока семи каналов, что ловила причудливая тарелка на крыше.

Только новостей по-прежнему не мог смотреть Петров.

В деревне было хорошо.

Не зря давно сюда тянуло.

Люди вокруг жили добрые.

Даже совестно было немного перед ними Петрову.

Что вот копаются они всю жизнь в огороде, а до настоящих недр не могут добраться.

Лишь Петрову, одному из всей деревни, и довелось припасть к ним, к недрам земли нашей русской. Удалось отведать ее благодати.

Но с другой стороны – была в этом во всем и справедливость.

Это же он, Петров, занимал больше шести месяцев ответственную должность в ответственной компании. Руководил, можно так сказать, одним из любимых направлений деятельности – проводкой и кнопками.

Кнопки в офисе любили не меньше футбола. А футболистов, их в команде сколько? Больше десятка, а он один свое направление вел.

Детям в их комнаты провел кнопки «Пора вставать», «Прием пищи», «Отбой». Что еще на природе надо?

Преподаватели, приезжавшие из города заниматься с детьми, отмечали их смышленость и развитую мелкую моторику.

Одно удручало Петрова – в офис УРАПРОМИИ их теперь не возьмут после его промаха. Скажут: «Это не того ли Петрова вы дети, что у нас пятнадцать лет назад электриком работал?»

И не возьмут.

Ну, ничего.

Найдут, дай бог, себе другой офис.

 

 

МАНАГЕРСКАЯ ХАЛЯВА

1

Они переехали в Москву из Ярославля вчетвером. Четверо однокурсников. Почти друзей. Глушков, Нарядов, Кузнецов и Вострецов. Не сказать что лучших и самых близких друзей, но привыкших с учебы держаться друг за друга.

Время было смутное. Средняя зарплата менеджера по продажам в регионы с двухлетним опытом работы – сорок пять тысяч рублей. Они быстро поняли, что рынок не зря сформировал эту сумму. Как раз та цена, за которую коренного москвича в командировки по регионам не упрячешь, а откровенную бестолочь, пусть даже и с московской пропиской, не пошлешь. Поэтому охотно брали по работе с регионами людей из тех же самых регионов.

Аренда квартиры в районе, не отдаленном от метро, быстрыми темпами приближалась к размеру заработной платы. Смутное время. Время, когда волей-неволей менеджерам приходилось держаться стайками.

Сняли двушку на Октябрьском поле – за двадцать. По пять тысяч на брата. Красота! Уже жить можно. После шестнадцати тысяч в Ярославле и жить можно, и «Мохито» в баре «Тема» самому выпить, и даже девушку угостить. Правда, все стоя – места за столиками с предоплатой отпугивали отчаянную четверку.

Девчонку в квартиру, где живут четверо, не заманишь. Неудобно. Да и не очень-то те стремились. Коктейли пили с удовольствием, а принимать приглашение в гости не спешили. То ли пугались количества проживающих там холостяков на один квадратный метр, то ли просто любили только «Мохито». Непонятно. Ну и ладно.

Триста рублей, четыре часа на электричке – и ты на родине. А там ты уже заезжая звезда. И девушки в баре куда менее притязательные и куда более отзывчивые. И с квартирами свободными по выходным. Парни-то были очень обаятельные и привлекательные.

В Москве как раз стало полегче с постоянной проверкой регистрации. Поменяли странный закон, по которому нельзя было находиться в столице гражданину России из другого города более трех дней. Странный закон. Смутное время. Украинцам, белорусам, туркменам – пожалуйста: три месяца, а если ты из Питера или Иванова – только три дня.

Сделали существенную поправку: три месяца при наличии билета. А билет из родного города можно купить, даже туда не заезжая. Надгрыз за кружкой пива в баре корешок для пущей убедительности – и вот ты уже в столице на законных основаниях.

Сразу и обысков с проверками стало поменьше. Уже не на каждом шагу. Да и ходить старались в галстуках, на всякий случай. А Вострецов, так тот и вовсе в галстуке и очках. Выглядели, словом, благонадежнее, чем коллеги-гастарбайтеры из Азии.

С милицией только раз вышла серьезная проблема: если не считать двух штрафов по триста рублей в месяц в рамках борьбы с распитием спиртных напитков на улицах столицы. Смешная тоже была борьба: подходишь в пятницу после шести вечера к любому метро – там человек триста пиво пьют. Выбираешь, кто выглядит поприличнее, чтобы штраф заплатили оперативнее, и начинаешь с ними бороться. Так в итоге стали отлавливать в основном женские компании в костюмах. Тем в кутузку даже на десять минут не хотелось.

А попались по-крупному после похода в театр. Просматривали ветерана отечественной сцены Юрского, выпили там из-под полы коньячка и, уже выйдя на улицу и удалившись от театра на почтительное расстояние, ввязались в спор на тему скульптур. Ровно наполовину разделились мнения. Нарядов и Глушков говорили, что у скульптуры Сатира, сидящего рядом с театром, присутствовал член, а Вострецов и Кузнецов утверждали обратное.

Поспорили на кругленькую сумму и две недели дежурств по кухне, вернулись назад, а сад «Аквариум» уже закрыт. Ну и послали по представителю от каждой стороны перелезть через ограду – больно уж жарким спор оказался. Народу вроде в такую невзрачную погоду было немного, но милиция сразу нарисовалась.

Обули по полной программе. Все, что было в карманах на тот момент, и потом еще привозили, чтобы паспорт Нарядова забрать.

– Мы ж не хулиганить, – объяснял им Нарядов.

– Еще бы вы здесь хулиганили…

2

Встречи они всегда назначали у Макдоналдса. Как и положено всем недавно переехавшим в Москву на ПМЖ. Называешь любое нужное метро – а где там встречаемся? – у Макдоналдса. Других достопримечательностей пока еще не выучили.

Правда, прочитав в одном из популярных глянцевых журналов про диету под названием «после шести ваще не ем», быстро трансформировали ее в свой вариант:

– Я в Макдоналдсе – ваще не ем.

Выговаривали данную концепцию питания на московский ма-анер, с узнаваемой интонацией, чем приводили в восторг знакомых девчонок.

В диетах они, конечно, ни в каких не нуждались, но уже давно, в студенческие времена, еду в данном объекте фастфуда сочли идеологически неправильной. Припомнили Олимпийские игры в Америке, суперскандалы с судьями, издевательские оценки Слуцкой, вторые комплекты золотых медалей и прочую муть и поклялись там больше ничего не есть, ни при каких голодных обстоятельствах.

В Ярославле там не есть было очень легко, а вот в Москве – где Макдоналдс на каждом шагу и где нет маминого борщика в холодильнике, – поди попробуй. Но, испытывая силу воли друг друга, держались. Поджидая опаздывающего, прогуливаясь в облаках дразнящих желудок испускаемых вражеским заведением запахов. Заходили туда погреться, пользуясь демократичным пропускным режимом, но к свободной кассе – ни-ни.

Приветствовали друг друга вопросом:

– Выдержал?

– Выдержал. Они пытали меня, жарили лук, подкладывали в биг-тейсти помидорчик, но я не сдался.

И с сожалением смотрели на искалеченную пирсингом молодежь, черной стайкой сидевшую на металлических стульях и подбиравшую из-под носа официантов недоеденные ценности.

Возвращаться домой, шагая по темной Москве вчетвером из баров, – тоже было сподручнее. Смутное время. Когда один – совсем опасное. Вчетвером – нормально.

На трибунах услышали, как фанаты в Москве распевают песню «Если с другом вышел в путь – веселей дорога. Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями – много». Это ж фанатская культура совсем другого уровня. Не то что в Ярославле. «Нету смелее наших ребят, ребята в синей форме сегодня победят! „Шинник“ Ярославль!» Такие слова тем, кто старше двенадцати, и повторять-то стыдно. Как говорится, «столько не выпить!». А тут, пожалуйста, целый сектор: «Эй! Эй! Эй! Что нам снег, что нам зной, что нам дождик проливной, когда мои друзья со мной».

Через три недели они чувствовали себя в Москве уже настолько комфортно, что иногда напевали эту песню, возвращаясь домой в пятницу ночью. Хороший город. Если держаться вместе – жить можно.

В книжке Рабинера прочитали, что на тренировке романцевского «Спартака» – в уже далекие двухтысячные годы Глушкова восхищала эта команда – была очень интересная традиция. Когда мата стало совсем много – футболисты начали обращаться друг к другу по имени-отчеству с преувеличенным чувством такта.

Мата у четверки становилось все больше и больше – коммунальный быт и типичное нежелание им заниматься располагали, и Глушистому это не нравилось. Ввели правило – расписали штрафы за каждое слово. Набор слов первой категории брани – триста рублей за каждое, второй категории – двести, ругательства любого другого плана, в том числе ласковые производные с матерными корнями – по сто за каждое слово. Через неделю стала не квартира, а дом образцового содержания.

– Что же вы, Денис Викторович, опять посуду не помыли за собой, ваше дежурство на этой неделе…

– Позвольте-позвольте, Александр Георгиевич, вы же мне одно дежурство еще с прошлого месяца должны…

– Ну, это вы, Денис Викторович, заблуждаться изволите, ей-богу! Я дежурство еще в прошлую среду отработал, когда вас после дискотеки тошнить изволило, я ночью полы мыл. Вон спросите у Дмитрия Павловича, зачет это или не зачет.

Разговаривать так всем нравилось, девушек приводило в восторг, однако симпатии оставались симпатиями – эротических приключений в Москве не прибавлялось… точнее, они были, но опирались в основном на знакомых с родной земли.

Визиты в родной Ярославль два раза в месяц были обязательным условием московского существования. Именно там проверялась на крепость идея миграции, ибо каждое возвращение оттуда было словно первым отъездом. А внимание, которое получали там они и, главное, – чувство уверенности в себе, своей избранности, собственной решимости и значимости, придавали необходимую подпитку их мужской неотразимости.

Особенно это касалось тех дискотек на окраинах, куда они опасались ходить, будучи студентами. Теперь там к ним по-другому относились. А девушки, подросшие соплячки, таяли как свечки, глядя на их внешний вид и слушая их приезжие московские разговоры.

Они искренне сочувствовали тем приезжим из далеких регионов стран и мест, кто был лишен постоянного подтверждения собственного статуса в виде регулярных поездок на родину. В этом плане Ярославль, с его четырьмя часами на поезде «Савва Мамонтов», испохабленном, конечно, фанатами столичных клубов, был почти идеальным местом.

Когда появилась у них первая служебная машина и была взята в кредит вторая, стало совсем все просто и весело. Из родного города можно было возвращаться в период студенческих каникул двумя машинами по четыре человека в каждой, угощая очаровательных спутниц по дороге коктейлями из водки с соком.

Кто думает, что из поволжских городов лишь Нижний Новгород способен выделять из своих рыночных торговых рядов будущих красавиц, ошибается. И Самара, и Ярославль, как и любой город Поволжья, в этом не отставали. Надолго никто из девушек в их квартире не задерживался, потому как все-таки четыре живущих человека – это не два и не три.

И потом, постоянные командировки, ради которых их и брали на работу, все-таки имели место быть. В среду они садились за кальяном – все, кто присутствовал в этот момент в Москве, и строили планы покупок. Закупать продукты и бытовую химию приходилось тем, кто отсутствовал и не заполнял список: в наказание.

Шопинг становился для них тоже легким занятием, ибо все делилось на четверых. Как все это потом разделять, они не думали, предполагая, что ничего трудного в этой арифметике не будет.

Так в их квартире появились огромный телевизор, домашний кинотеатр, куча DVD, но самой знаковой и объединяющей стала покупка соковыжималки. Процесс нехитрого кулинарного творчества и постоянной заботы о витаминном балансе своих друзей захлестнул на месяц. В час ночи, несмотря на то что витамины уже капали из ушей, в магазин отправлялся кто-либо за свежей морковкой, в два – за апельсинчиками. Коктейли из всех возможных тропических фруктов смешивались на их тесной кухне и делились на четыре равные доли. В какое-то время они перестали пить.

После того как в их полку убыло – сбежал Тема Кузнецов, – они сняли трешку на Сухаревской, и их условия жизни стали совсем привлекательными. Двадцать минут пешком до Арбата и отдельная комната у каждого. И в соседях друзья.

А с Темой все было просто – не выдержал искушения. Предложили ему на такую же зарплату возглавить в родном Ярославле филиал. Дело не в том, что в Москве расходы больше, – уставать человек начал от ритма дорог московских, да еще командировок бесконечных. Ну и сошел с дистанции.

Не сказать, что оставшаяся троица долго уговаривала беглеца. Для порядку попрессинговали немножко. Задавали вопросы:

– Что ты будешь делать через три-четыре года? К чему будешь стремиться? Возглавить филиал конкурентов с зарплатой на три тысячи больше? Мы здесь мучаемся ради более далеких перспектив.

На что Тема отвечал:

– Спасибо, друзья, но я уже все для себя решил. У меня там девушка – мы будем рожать.

Пили ром и текилу. Но Тема, хотя и хмелел, твердил все одно и то же:

– Мы совсем скоро будем рожать.

После распития двух бутылок виски с колой, вариант ответа сократился до «Отстаньте – мне рожать».

Замену выбывшему бойцу искать не стали, хотя просились вступить в «банду штурмовиков» многие, особенно выпускники родного вуза – ярославского филиала Московского экономико-строительного. Но три тоже число хорошее. Тем более что предложений по трехкомнатным квартирам существенно больше, чем по четырехкомнатным.

У каждого своя комната. У каждого свой диван из «ИКЕИ». Жизнь налаживалась.

Такая прямо пошла череда праздников, поводов и событий. Каждый ведь, кто с родины приезжает в Москву в командировку или в отпуск проездом – из Ярославля самолеты ведь за границу не летают,-считал своим долгом остановиться у нашей троицы и провести полночи в разговорах за жизнь, пробки и сраный гламур.

3

А затем наступил и главный праздник страны – с елкой и мандаринами. Празднуя год своей московской жизни, они вспомнили свои студенческие посиделки и заговорили о том, какой халявы они пожелали бы друг другу в следующем столичном сезоне.

– В нашей фирме директор по маркетингу съездила в командировку в Бразилию на сорок два дня. С командировочными 150 евро.

– Сорок два дня? На… По какой причине так долго, Денис Викторович?

– Выбирала фактуру для съемок ролика. Кастинг актеров, кастинг места… Говорит, была сложная задача – подобрать цвет лазуревой воды, чтобы он по оттенку совпадал с цветом нашего логотипа. Сидели каждое утро с колеровочным веером у воды и записывали, как меняются оттенки в зависимости от времени дня и интенсивности ветра.

– Ни хрена себе! Что ж за работа такая? Где же справедливость-то, Господи?

– Ну, вообще-то она любовница одного из учредителей. Н у, все равно халява, согласитесь.

– Конечно. Это идет!

Накурившийся Денис Викторович высовывался в форточку, размахивал пропуском на работу и кричал: «Халява, приди к нам!»

Дальше в беседу вступал Дмитрий Павлович:

– Ну, мне даже тяжело против такой халявы выступить со своей темой. Тут рассказывали про наших конкурентов, вяло загибающихся на рынке, – к нам на работу пришел один парнишка от них. Ну и мой портрет халявной работы вкратце таков: я директор филиала, а все руководители у меня настоящие эстонцы. Хед-офис в Таллине, а я тут один. Ну, штат у меня – человек двадцать…

– А смысл в чем, Палыч? В Таллин бесплатно ездить?

– А вот смысл как раз в настоящих эстонцах, не тех настоящих, которые должны жить в Канаде и только в Канаде, как заверял кто-то из классиков, а настоящих по всем раскладам. Чтобы звонили и спрашивали: «Не могли бы вы, Дмитрий Павлович, немного подумать и порассуждать о перспективах рынка. Мы вам вышлем форму через месяц, там несколько граф в табличке – так вот, вы ее заполните через квартал и пришлите нам». И все это с настоящим эстонским акцентом. «Мы тут прочитали электронное письмо, которое вы нам прислали в конце года, интересные там содержатся мысли». Врубаешься, о чем я, а, Викторыч?

– Не совсем…

– «Давайте, – говорят, – мы их обдумаем, и вы, может быть, еще подумаете, и, наверное, вместе будем приходить к какому-то консенсусу…»

– Типа ритм работы спокойный? Да, наверное, это прикольно.

– У них был проект, после того как подорожало телевидение, расставить мониторы самим и крутить ролики на них. Ты знаешь, сколько месяцев они решали, куда ставить мониторы?

– В магазины, где продается…

– Один поставили, а затем магазины врубились и тоже стали просить за это деньги. Что они, дураки, что ли? И с них, и с конкурентов. Дорого, что ли, купить плоскую панель на стенку в наше время? А теликов закуплено уже тысяча штук. Обсуждалась даже идея расставить их по больницам. Особенно беспроигрышно в палатах, где человек не двигается, к пульту дотянуться не может – чтобы выключить, и долби его сколько хочешь рекламой. Лишь бы потом поправлялись и выписывались. Возвращались, так сказать, в покупательский сегмент.

– Серьезный проект, концептуальный.

– И так, понимаешь, год.

– Как же не разоряются такие фирмы?

– Рынок стройматериалов растет бешеными темпами. Продажи растут у всех. Проблема в другом – если ты растешь медленнее рынка, теряешь долю, но об этом ведь можно и не думать специально, если нет желания, правда? И не докладывать об этом руководству… А то наступят времена, когда придется шевелиться, жить в стрессе и принимать по одному решению в месяц.

– Круто.

– Там человека, который на работу фактически не приходил, увольняли два года. Звонили и спрашивали: «А хорошо будет, если мы вот так вот начнем раскидываться людьми?»

– Какие милые…

– Им полгода звонили и спрашивали: «У вас хоть прайс-лист-то готов?» А они со своим акцентом отвечают: «Да! Но не совсем!» И так – куда ни сунься – врубаешься?

– Годится, Палыч, дуй к форточке!

Дмитрий высовывался из окна и кричал: «Халява, приди к нам!» Пропуск у него был на брендированном шнурке, и он размахивал им как кистенем – агрессивно и воинственно.

Настал черед Александра Георгича. Он затянулся кальяном и стал рассказывать о своей версии:

– Бабушка у меня есть в Ярославле. Работала бухгалтером в педагогическом институте тридцать лет…

– Вот это халява…

– Да слушай ты… Я, кстати, уже к своей мечте приближаться начал – сделал кое-какие шаги…

– Не мешай ему, Викторыч! Ты давай, Александр Георгич, описывай свою точку зрения на заданную тему вопроса…

– Я хочу на нее всю цепочку замкнуть. Сейчас сделал фирму на нее и двух парней с курса в менеджеры взял. Вы, кстати, Гриню помните, который на бас-гитаре в металл-команде «Просветленные гинеи»? Ну, вот его и Кольку Полетаева. Они все дела рулят за нормальный процент, а бабка их, конечно, директорскими проверками не сильно допекает – она на бабках сидит. Как говорится, «на злате чахнет» в свои семьдесят два. У нас как раз в Центральном регионе с партнером отношения разладились: не могу сказать, что я кого-то с кем-то поругал, но вовремя отправленная информация, которую про своих клиентов менеджеры обычно до руководства не доносят… Н у, вы понимаете… А тут и новая фирма, фамилия у бабки не моя, а то, что ребята знакомые, – сочли за плюс: не будут сливать конкурентам. Сейчас уже в Костроме, Иванове и Вологде с розницей налаживаем тему…

– А я думаю, чего к тебе Гриша зачастил, вроде безработный, а на дорогу тратится чуть ли не каждую неделю. А цепочка в чем, Георгич?

– У нас нарисовались китайцы интересные. И нарисовал нам их, кто бы вы думали? Человек из Ярославля, живущий сейчас в Гонконге. Любимец всех знойных женщин – Деня Салтыков. Он четыре года рассекает по Азии – пара подрядчиков, пара заказчиков – по теме спортивной одежды. А тут – трахаться устал по восемь раз на дню, какую-то они со своим братом двоюродным из Питера тему удачную замутили, появилось немного денег, которые уже так просто не пропьешь, и стал он искать выходы на другие направления.

– Это интересно. Я про брата его слышал питерского – крэйзи мен. У этого-то с головою все нормалек?

– Этот на голову надежен. Может, только деньги любит больше чем следует.

– Ты давай к цепочке ближе, рассказывай, что затеял, скрытный ты наш, мистер молчун.

– Трубы парапропиленовые в Китае, конечно, дешевле. Мы везем из Скандинавии и Германии, но собираемся выходить в дешевый сегмент. Сейчас оформляем филиал в России от гонконгской фирмы, и очень хочется верить, что халява наступит и цепочка замкнется. Филиал оформляем на дедушку, но, конечно, все бухгалтерские примочки ему бабушка будет объяснять, а может, и делать за него, пока дед рыбу жарит, – не знаю, как они там договорятся.

– А у вас руководство не того… не заинтересуется прямыми выходами в Китай? Чего им кормить ярославскую «дочку»?

– Руководство у нас, то бишь учредители, сидит в Тюмени. И занимается нефтедобычей. У него своих головных косяков полная кепка лужковской породы. А директор, который здесь, – он в столице осваивается: клубы там, гламурные телки, да две сразу, да не попробовать ли три? Нет – три, конечно, дорого, но вот, блин, как хочется… У нас с ним отношения ничего такие, крепкие отношения.

– Он же приводил его даже сюда, не помнишь, что ли, Викторыч?

– Я в командировке был, наверное…

– А, да – не было его, факт!

– Вот в этом моя халява и есть. В Гонконге с налогами все хорошо, сто пятьдесят долларов в год – и никаких ограничений: танцуй как умеешь. Вот я и хочу, чтобы нам пропилен из Китая поставлял дедушка, я его в Москве получал… ну не я, а снабженцы наши. Я – другое. Я его продавать буду, в том числе по Центральной России через бабушку. Цепочка «поставщик – дистрибьютор» – дилер по системе все свое. И мне за это платят четыре штуки в месяц зарплаты, бонусы годовые и должность замначальника отдела. А бабушка с дедушкой внучку помимо квартиры трехкомнатной оставят еще коттеджик под Москвой.

– Слушай, ты, конечно, тихоня. Готовишь такой замут и ходишь посвистываешь! Когда в долю будешь брать, косолапый? Так и съедешь от нас на Рублевку.

Мы ведь к тебе приедем жить, со шмотками – как положено…

– Сначала халява должна заработать.

– Так иди к форточке, чего зенки к потолку закатил, мечтатель кремлевский. На каждую хитрую попу найдется своя пися с резьбой. – Палыч аккуратно переделал народную мудрость на детский сленг, чтобы не нарушать графских традиций благородной речи.

Александр высунулся в окошко. Там уже шел дождь нездорового январского происхождения. Ветер забивал струи в открытое пространство квартиры.

Ну что ж, шаманить – значит шаманить.

– Халява, приди к нам! – раздался звучный рык в московской тиши.

4

Халява пришла к Денису раньше и совсем неожиданным способом. Это был совсем не тот суперпроект, хотя определенные подвижки имелись и там, но открытие филиалов зарубежных фирм оказалось делом с документальной точки зрения не очень легким. Хорошо еще, что в Ярославле были везде выходы – город все-таки небольшой. В том числе и на полковника ФСБ. Там в итоге и решалось. Мало ли кто здесь сект наоткрывает. Все финансовые потоки должны четко контролироваться – веяние времени.

Но началось все не с него, а с того, что Денис Викторович поменял работу, став директором по продажам в затеявшей перестройку финской фирме. Несколько подразделений, имевших раньше самостоятельные бюджеты, теперь попали в его зону ответственности. Одно – совсем маленькое – сдалось почти без боя: ворчание по коридорам в потоке свалившихся на плечи Дениса дел было мелочью, на которую некогда обращать внимание.

А вот подразделение строительных клеев в лице его директора тридцатипятилетнего Виталика из подмосковного города Одинцово пошло в открытый конфликт. Виталик, мало того что был старше на десять лет, – он был еще тучным, дородным детиной и весил на пятьдесят килограммов больше. Жизнь текла у него совсем неплохо, бюджет был по московским меркам маленький, но уж очень верный и пилился в очень сладких пропорциях. Жил он в двухэтажном коттедже, кроме служебной непрестижной машины имел «Фольксваген Бора» для лета и внедорожник «Гранд Витара» для зимы. Одна машина была, как положено, мамина, а другая папина. Что финны могут возразить, если они были действительно оформлены на родителей? Любые косяки для окружающих и странный выбор подрядчиков и дилеров Виталик умело сваливал на финскую сторону, подчеркивая их неумение вести переговоры и раздавать обещания об обязательном сотрудничестве направо и налево. «Вечно сядут в какой-нибудь финской бане и давай: мы с вами будем работать в ближайшие три года, мы воспользуемся услугами вашей фирмы уже в следующем месяце – балаболят языком, а мне расхлебывай потом эту кашу», – играл свою роль Виталик, ворча хорошо заученный текст на каждой посиделке. Сам он считал, что исполняет свою роль шикарно, называл это не иначе как шахматными партиями на двух досках и получал удовольствие от процесса.

Так все и шло к строительству квартиры в Сочи – и тут Денис Викторович, салага из провинции. Послали же директора! Главное, тот активно общался с финнами, совал во все нос и проверял любое заявление по поводу «это они обещали, понимаешь, они».

Вранье вскрылось дважды, сделав конфликт открытым с прилюдными посылами друг друга на х… на собраниях, с разговорами в коридорах и попыткой решить все по-пацански. Виталик объяснял это окружающим желанием новой метлы подмести все под себя и нахапать денег на московскую квартиру, ибо в отличие от них – коренных москвичей – на зарплату, какой бы она ни была, решить жилищную проблему не представлялось возможным.

Но тощему длинному ярославцу было на все его шахматные ухищрения по барабану, он доводил до полного разбирательства любой вопрос – звонил финнам, поставщикам и партнерам, даже людям уволившимся, которым было уже все равно. Конфликт приобретал все более серьезные обороты, а апофеоз случился не где-нибудь, а в Египте, на ежегодной дилерской конференции, посвященной началу сезона.

Тридцать человек клиентов и двенадцать человек менеджерского состава с приставкой или привкусом «топ». Вечером – небольшая презентация с докладом Дениса, во время которого кто-то шумно общался с соседом и ржал, и пьянка, во время которой кто-то на каждом углу говорил про Дениса различные пакости. Наконец в четыре часа утра в лобби-баре состоялся очный поединок заочных соперников.

Смотревший до этого трансляцию по «Евроспорту» боя за звание чемпиона мира по боксу бармен опешил на какое-то время или воспринял увиденное как продолжение телерепортажа. Этих трех минут замешательства вполне хватило российским боксерам, чтобы провести полноценный раунд и выявить победителя.

Быстро поняв, что его преимущество в движении и резкости, а главная задача – не дать сопернику перевести схватку в другой вид спорта – вольную борьбу или сумо, Викторыч стал высокими прыжками уходить от прущего на него как бык Виталика. Поначалу стесняясь, но, пропустив скользящий удар по губе первым, Денис Викторович, работающий четвертый месяц в ранге коммерческого директора, сделал сначала двоечку, а затем, сократив дистанцию, прыжком пробил снизу вверх правой. Попал так попал. Растопырив руки, блокируя первые боковые удары, Виталик и не думал ждать такой резвой фронтальной атаки снизу. Мясистое лицо звучно шмякнуло, и уже по звуку было понятно, что ничего хорошего с ним не произошло. Результаты превзошли все ожидания – четыре шва на верхнюю губу и перелом носа.

Вот так подскочил и ударил.

Нельзя сказать, что Денис Викторович специально долго занимался в детстве, чтобы отстоять спустя много лет в Москве свои карьерные претензии, или что в Ярославле в принципе сильная, котируемая по стране школа бокса. Конечно, нет. Но его хороший приятель боксер Андрюха Погодин, подрабатывающий инструктором в фитнесе, куда ходил два года молодой топ-менеджер, и молотьба по груше с редкими, но меткими тактическими советами, в этом утреннем лобби-шоу все-таки повлияли положительно.

Надо отдать должное финнам. Они не стали делать поспешных выводов и издавать истерических криков «уволить обоих». Лишь, восприняв все с нордическим спокойствием, позаботились, чтобы вся медицинская суета и последствия боя Кличко с Валуевым для большинства клиентов остались невидимыми. Со словами «не бойся, страховка все оплатит» они поменяли билет Виталика и предложили еще три дня наслаждаться морем, солнцем и загорелыми девушками в купальниках. Еще финны долго смаковали тактику боя, пытаясь понять, за счет каких качеств одержал успех внешне не самый мощный противник, и решили, что не ошиблись в выборе коммерческого директора. Менять его они явно не хотели, учитывая и работу, и искренне виноватый и растерянный вид во время воспитательной беседы на следующее утро. Увольнять Виталика, который и без того пострадал, посчитали делом тоже негуманным, потому и решили оставить все как есть на своих служебных местах.

Надо ли говорить, что по возвращении в Москву молодого коммерческого директора зауважали – восхищение высказывалось как в открытую, так и за глаза.

– Ты что, захотел в кабинет к коммерческому на блиц-собеседование? – таким вопросом пугали молодежь. Выяснилось, что Виталика никто особо и не любил, за исключением таких же мутных уродов, как и он сам.

Сам же Виталик держался, следует признать, очень неплохо, на шутки отшучивался тем, что «получил в споре весомый аргумент», «взял паузу не в том месте беседы» и прочими метафорами. С Денисом Викторовичем стал здороваться, но не более того, перестал распускать дурацкие слухи и заниматься поливанием грязью в курилке.

Самое главное, что во время своего не самого удачного боя он находился в служебной командировке и, помимо оплачиваемого больничного, ему перепала кругленькая сумма по страховке. Настолько кругленькая и внезапная, что он не смог о ней не проболтаться, так что весть о ней очень быстро дошла и до Дениса.

А у Викторыча не проходила рука, и, зная о рассказах про возможные трещины в костях от своего друга-боксера-инструктора, он тоже наведался в поликлинику, благо находилась она через дорогу от дома, где они снимали квартиру.

Пошутив по поводу выплаты страховки проигравшему бой, он был вызван покурить на крылечко хирургом лет сорока, еврейского вида, с хитрым прищуром глаз из-под густых бровей. Тот долго курил, изучая глазами Вострецова, утверждая одно и то же: «С рукой у вас, молодой человек, полный порядок, не волнуйтесь!» А потом выдал:

– Вообще-то определенный риск есть в том, что я завожу с вами этот разговор, но ваша страховка, она позволяет вести такие беседы. Мы здесь, сами понимаете, – люди подзарплатные, а у вас прописаны очень интересные суммы. Могу я рассчитывать на приватность нашей беседы?

– Да нет проблем, – ответил Вострецов и добавил почему-то американское: – Док.

– Может, для вас эта сумма и не является большой и слишком интересной, я же не знаю ваших служебных возможностей, но мне кажется вполне привлекательным получить адекватный месячному заработку кэш, так сказать, на халяву.

Денис Викторович вспомнил последнее распитие коньяка с друзьями на кухне и рассмеялся. Вот она где настигла, халява-то!

– Да нет проблем, док, валяй. Это я о своем смеюсь, пиши перелом со смещением или что там подороже? Разделим халяву без проблем.

5

Надо ли говорить, что халява сильно заинтересовала абсолютно всех остальных участников концессии, особенно Дмитрия Павловича, получающего пока самую скромную зарплату. Несмотря на то что страховки были у остальных не такие шикарные – все-таки Вострецов был коммерческий директор, да еще в зарубежной компании, – начался поиск знакомых врачей и медсестер по городам ближайших командировок. Через сайт одноклассники.ру находились медицинские институты, далее шла серьезная переписка с флиртом и без. Матрица поездок и матрица возможных контактов почти месяц не совпадали, но вот наконец-то всплыл первый вариант возможной халявы – город Барнаул.

Дмитрий Павлович уже стоял в очереди за билетом в авиакассе, когда читавший его сообщения на страничке в Инете Александр Георгиевич, устав от бестолковых намеков на светлую совместную жизнь, позвонил ему на сотовый:

– Есть зацепка в Барнауле! Читаю дословно: «За сто долларов в нашем городе возможны любые медицинские чудеса!» Ты во сколько летишь? Домой не будешь заезжать? Я подъеду к тебе в аэропорт – перетрем.

Через час двадцать они сидели в аэропорту, заканчивая бутылочку коньяка.

– Мне здесь все равно встречать торговика сегодня из Омска, так что я просто книжки почитаю в магазине вон в том… Но с этим делом… со страховкой, я бы на твоем месте все-таки получил небольшой синяк на глаз или ссадину.

– Самому, что ли, себя? Или, может, вы желанием горите своему соседу оказать такую любезность?

– Да нет, надо на месте. Если приедешь с бланшем, то тебя же там увидят… дилер и директор филиала. Надо в публичном месте тихо кому-нибудь катнуть неудачный шар, получить в глаз, дать в ответ и чтоб разняли сразу. В общественном месте, при свидетелях – все как положено. Чистое алиби. Катни шар поаккуратнее, не задевая тонких душевных струн человеческих.

– Это как, поаккуратнее? Визбор – туфта, Окуджава – рулит!

– Ну, что-то типа этого… Чем люди гордятся у себя в городе?

– Что-то я, похоже, хорошо готов к полету, вы мне уже не наливайте, граф… Так… Чем гордятся? Архитектурой?

– Ну не настолько… чтобы рожу друг другу из-за этого бить.

– Это смотря где… – многозначительно процедил Дмитрий Павлович. – Вообще-то только в Питере незнакомые мужики с легкостью вступают друг с другом в беседу. Больше ни в одном городе такого нет. То ли у всех гомофобия… Знаешь, везде действует такой своеобразный синдром насупленного быдла… Поэтому в Питере, наверное, и дерутся чаще, что в общение вступают с легкостью… Знаешь чем гордятся? Губернатором!

– Ну, это уже политика! Зачем нам в нее лезть? Тем более так ненадолго!

– Ну не знаю… женщинами?

– Вот! Это уже ближе! Но если ты оскорбишь всех женщин Барнаула сразу – это может вызвать лишь одно мужское понимание, а если кого-то персонально – это будет свинство с твоей стороны. Мы же договорились: не затрагивая тонких душевных струн!

– О чем же тогда с ними разговаривать, чтобы в глаз получить?

– Есть хорошая идея! Футбол или хоккей. Местная команда.

– А там какая команда есть?

– Ну, как же… эта… барнаульский «Амкар». Прекрасная возможность и не разозлить до смерти, и послужить толчком для беседы с торчком. Приехал зазнавшийся москвич, стал оскорблять местный футбольный клуб, подумаешь! С кем не бывает? В глаз дали и разошлись. А дальше Марина справочку, если фотка ее, приглашай в Москву – вообще бесплатно все сделает.

– Ничего фотка?

– Супер!

6

Уже не первый раз Дмитрий Павлович обращался к окружающим с одним и тем же вопросом:

– Мужики, а вам не кажется, что «Амкар» самая отстойная команда в Премьер-лиге?

А затем звонил Глушкову.

– Ну как, получается?

– Слушай, здесь на «Амкар» всем наплевать, все говорят «ну и х… с ней» и лезут бухать…

– Так это вообще пермская команда, я вот как раз читаю «Спорт-Экспресс»!

– Так ты мне, между прочим, эту тему в голову и загнал! Про барнаульский «Амкар». Кто тогда в Барнауле играет?

– Да вот листаю газету… Не вижу вообще ни одной команды. Похоже, не развит спорт в этом крае… Так, спросите, Дмитрий Павлович… Кстати, что вы прямо на какую-то пролетарскую интонацию с наркоманским душком скатились? «Тему прогнал» – вы же все-таки столичный менеджер двадцати трех лет: не забывайтесь!

– В роль вживаюсь. У кого спросить, у местных?

– Ну да, поинтересуйся, кто есть из известных спортсменов, и скажи, что он гей. И тот, у кого спрашиваешь, – тоже вылитый гей. В провинции на эту тему очень сильно обижаются. Смотри, как бы лишнего не получить, а то никакая страховка не покроет, если тебя там самого дураком сделают или геем, чего доброго.

– Я лучше скажу, что Брюс Уиллис гей…

– А при чем здесь Брюс Уиллис? Он чего, из Барнаула, что ли?

– Должен всем нравиться в провинции, особенно бабам!

– Ты ж не от бабы хочешь получить синий глаз! От бабы можно триппер получить. Ты не знаешь, за него дают страховку или нет? Это было бы проще…

– По-моему столько нормальному человеку не выпить, чтобы драться не из-за бабы, а из-за Брюса Уиллиса.

Неожиданно Дмитрия Павловича выручил один из двух попутчиков. Подбежав к барной стойке откуда-то с улицы, он вытаращил глаза и тоскливо залепетал:

– У меня проблемы из-за этой блондинки. Реальные проблемы – зовут на улицу.

Перед этим он самозабвенно танцевал медляки со смазливой белокурой куколкой, похожей на девочку из американских комиксов. Дмитрий Павлович также дважды приглашал ее подругу Светку, не такую броскую, с мальчишеской стрижкой, но чрезвычайно пластичную. Она обвивалась вокруг него, делая безумно грациозные движения тонкими красивыми руками. Во время повторного танца она, устав от однообразия, повернулась к нему спиной, плотно прижалась попой и начала делать такие волнообразные и захватывающие дух пируэты бедрами, что у Дмитрия появилось реальное желание послать к чертям все свои воинственные и коммерческие планы. Собственно говоря, так бы и произошло – видно было, что у подружек весьма игривое настроение и крышка целомудрия подпрыгивает на бурлящем весеннем кипятке, который попахивал теплым ветром, поцелуями в подъезде и флиртом оголенных частей тела на пляже.

Но судьба благоволила к первоначальным планам командированного. Оказалось, как это часто бывает, куколку забросил на дискотеку ее возрастной хахаль, которому до танцев было как до занятий йогой, и, видимо убив время в биллиардной или в сауне, он застал свою пассию, захмелевшую от двух коктейлей, в чьих-то объятиях. Так рисковать могли не завсегдатаи, а лишь случайные гости этого клуба. Фраза «выходи на улицу, я жду тебя у джипа» привела выскочку в скучном офисном наряде в смятение.

– На улицу так на улицу – пошли: нас же двое.

– Ты что, с ума сошел, здесь тебе не столица. Как звонить с сотового в милицию кто-нибудь знает?

– Ладно тебе суетиться, договоримся с ребятами – объясним ситуацию.

Заметно обеспокоенный грядущей сценой мести ревнивого Отелло со своим собственным участием, директор местного филиала стал нагнетать и без того нервную обстановку:

– Трендец. Сколько их там, ты не знаешь?

– Откуда я знаю. Выгляни – посмотри.

Вернулся он с разведки минут через пятнадцать.

Видимо, наблюдение было очень детальным. Палыч уже хотел идти его разыскивать.

Дмитрий продолжал болтать с подружкой невесты ревнивого мавра у стойки, успокаивая себя интенсивным поглаживанием ее колена и хлопаньем резинки чулок под юбкой.

«Надо же какой я целеустремленный человек, – не в первый раз думал о себе он. – Мог бы сейчас в гостиницу, а там – в двуспальную кровать и хлопать, хлопать резинками на чулках. А я ведь, рискуя потерять все эти эротические перспективы, доведу до конца то, что задумал. Определенно мы должны добиться чего-нибудь в Москве. Обязательно должны с пацанами. Купить по двушке на „Динамо“, например».

– Там два бугая. Представляешь? Стоят и ждут. Один ключами от машины играет… Вот так, – зачем-то стал показывать, нервно раскручивая связку ключей, заметно волнующийся господин директор филиала в Барнауле.

– Так прямо и раскручивает? Обстоятельная разведка…

– Слушай, тут все по-взрослому. Я в этом городе два года, в Екатеринбурге жил раньше. У нас на Урале все по-взрослому, понимаешь? А на Алтае – как у нас на Урале!

– По-взрослому так по-взрослому. Пошли на улицу, мы же не насиловали никого, правда? Раз «все по-взрослому – так и е…ться будем без трусов», – как говорил мой дедушка.

Ситуацию объяснили – доводы показались неубедительными.

Все хорошо вышло у Нарядова и с фингалом, и с кричащей благим сибирским матом в кровати Светкой в чулках, и Маринка на следующий день не подвела.

7

Страховку Дмитрий Павлович заработал в честном и весьма недурственном бою. Маринка Благовещенская – очаровательная медсестра со средним, но очень упругим образованием, ласково наложила ему гипс, выдала приготовленные заранее снимки с двойным переломом и пообещала приехать в гости в Москву на три майских праздника. Таким гостям – всегда рады.

Глушкова же со справкой подвели. В следующей командировке. Девушки с медицинским образованием в Уфе на сайте не нашлось, но нашелся у одной из девушек брат, работающий в клинике. Запросил, правда, аж сто долларов, но все должно было окупиться.

В отличие от барнаульских мучений Нарядова, у Глушкова план по освоению Омска был готов заранее. В силу своего характера Александр Георгиевич любил все продумывать тщательно и до мелочей.

На вопрос менеджера дилерской компании, организовывающей встречу, «какого плана заведение он бы предпочел», Глушков сразу заявил:

– Чтобы было побольше народу и караоке.

В итоге, в связи с модой на громкую музыку в стиле «умц-умц-умц», спустя семь лет пришедшую в Сибирь, место, где есть караоке, выглядело более чем сомнительно и пиво там стоило меньше доллара за пол-литра. В разгар веселья, когда напряжение уже витало в воздухе, Глушков уверенно сыграл запланированный этюд.

Если русское караоке в принципе отчасти напоминает вой на луну в диком лесу, с преобладанием или уголовных мелодий о заточении физическом, или женских завываний о заточении духовном, то в городе, претендующим на звание столицы Сибири, в этот день выли не просто волки, а изголодавшиеся по свежей крови оборотни.

Поднявшись на приступочек спортивной походкой, Глушков перед началом песни громко сделал типичное заявление напившегося москвича в регионе:

– Всем добрый вечер! Я приехал в вашу дыру из Москвы и рад торжественно вам заявить, что скоро мы здесь все купим. И вас, засранцев, тоже купим. А теперь песня, посвященная лучшему городу на свете, – «Московский бит».

На словах припева «Киев и Магадан», «Пенза и Ереван» перед каждой строчкой Глушков громко кричал в микрофон: «Купим!» Получилось в целом очень креативно. Особенно подготовленный заранее в поезде вариант:

На третьем куплете, как и полагается, его уже тащили за галстук со сцены, а получивший заблаговременно тысячу рублей охранник разнимал все это безобразие.

Лицо уфимского медбрата сразу не понравилось Глушкову. Глаза были подозрительными. Звали его редким именем Спартак. Судя по его зрачкам, 100 долларов авансом пошли на поправку психологического состояния молодого врачевателя.

Спартак так обрадовался, что Глушков все-таки явился к нему и долг будет возвращен, что через каждые две минуты лез обниматься, приговаривая: «У нас москвичи могут позволить себе любой каприз, особенно что касается медицины. Любой каприз, брат, за ваши деньги…» У Глушкова побаливала после вчерашней потасовки в баре левая рука, правая нога и голова. Но голова скорее от алкоголя. Забинтовав руку – весьма, кстати, неумело, – Спартак вручил Глушкову снимок со словами: «Лучший кадр в нашей фильмотеке… Люк Бессон заплатил бы за него 200 баксов».

Александр Георгиевич, после того как в результате этого скандала лишился работы, долго рассуждал, как так вышло, что, ожидая более трех часов самолет в аэропорту, ему не пришло в голову рассмотреть эти снимки. Шедевр, который подсунул ему преуспевающий на ниве медицины башкирский наркоман, представлял собой изображение жертвы страшной автокатастрофы, где скелет, помимо всего прочего, не имел головы.

Конечно, на работе можно было бы и остаться, но после такого скандала резких карьерных скачков ожидать не приходилось. Тем более выполнения своих мечтаний о замкнутой линейке дистрибуции. А у Вострецова – вон уже есть скачок в директора по продажам. Значит, будет другое место работы.

Это сильно отличало Москву от регионов. Здесь не надо было держаться за место, как за спасительную соломинку, изо всех сил, словно это последний шанс. Вышел на улицу, и на следующий день рассматриваешь десять аналогичных предложений. Нет, друзья, конечно, подразумевали, что здесь полно мест, за которые их хозяевам стоит держаться, но это была пока еще сказка не про них. Халява еще не пришла в их менеджерский храм в своем полноценном сногсшибательном виде. Где-то вилась, сучка, рядом, но не заскакивала.

Александр был доволен появившейся паузой. Нет родителей, напоминающих всем своим видом на то, что состояние «ничегонеделания» тревожно, неправильно и требует объяснений, не было требующих финансирования проектов женского пола. И, наверное, самое главное – пустая квартира. С утра он просыпался, включал плеер. Его состояние было удачно обрисовано в песне Шнурова:

Теперь ему была нужна не просто работа, а работа, которая сделает небессмысленными его проекты по организации закрытых акционерных обществ на имя бабушки с дедушкой. По большому счету, ему нужно было становиться партнером, а не менеджером. А это подразумевало поиск коммерсантов, желающих создать еще одно направление в бизнесе. Вся ведь линейка готова – и закупки, и первый сбытовой филиал. Не хватало лишь нескольких миллионов на старт.

Партнерам нужно было много рассказывать и доказывать. Это дисциплинировало, заставляло в собственной голове разложить все по полочкам. Где-то Александр читал, что никогда человек так не близок к совершенству, как при поиске новой работы. С этим было трудно не согласиться. Только ради этого и стоило увольняться.

8

Виталик стал в последнее время заметно худеть и если раньше угрюмо морщил брови на монитор, то теперь большую часть времени пребывал в бодром расположении духа. «Интересно, как подействовал на человека удар по морде», – думал Вострецов. Хотя ловил себя на мысли, что до конца не понимал причин такого преображения.

У Вострецова же была привычка, оставаясь в офисе допоздна, обходить с небольшим поверхностным осмотром столы подчиненных. Не копаясь, конечно, в бумагах, – нет. Просто картина рабочего дня и общее состояние дел зачастую отражались там как в зеркале.

Как-то раз он обнаружил раскрытым растрепанный блокнот на столе Виталика и, не трогая его, с высоты своего роста заглянул внутрь. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, чему посвящалось это собрание мыслей.

Вчера вечером опять ел апельсины. От ужина удалось отказаться, но зато объелся апельсинами. Ощущение такое, что просто распух опять. Ел и ел – не мог остановиться. Видимо, толку от такой замены ужину – никакого. Надо постараться съедать не более трех фруктов вечером. Иначе то же растягивание желудка к старым объемам.

В зале инструктор опять мучил скакалкой. Лучше сдохнуть. Я плачу ему такие деньги, чтобы он заставлял меня прыгать на скакалке. Мистика. Пыхтеть по сорок минут под штангой и махать гантелями по двадцать минут перед зеркалом доставляет меньше страданий, чем пять минут этой долбаной скакалки.

Ну и хрен ли делать? Он говорит, что это сейчас для меня самое важное. Будем терпеть.

Закончилось лето для Дениса весьма неожиданно. К нему подошел Виталик и деликатно так, почти с реверансами вызвал на дуэль. Конечно, без шпаг и пистолетов, но зато с секундантами и разговором о чести. О тяжелых муках пацанской совести и мужских понятий, обрушенных на его непропорционально маленькую голову.

– Понимаешь, не хочется опять устраивать подростковую возню, такая байда, как в прошлый раз – в коридорах да в курилках, она ведь никому не нужна, верно? Я могу тебе двинуть в любом месте, но это надо тебе? В рубашках да в костюмах прыгать? На пляж мы с тобой вместе не ходим, до следующей дилерской конференции в Египте или где там еще… еще полгода. Я договорился со спортзалом у себя в Раменском. Там нормальный ринг боксерский, нам откроют его в одиннадцать, когда никого не будет. И еще я в перчатках предлагаю – чтобы без всяких там ненужных зубодробительных тем… Нормально сошлись на шесть раундов, человечек местный рассудит. Потом душик, сауна и все такое, если будет настроение?

– Интересные ты предложения, Виталик, выдвигаешь своему руководителю – рационализаторские, – усмехнулся Вострецов.

– Ну дак че?

– Ну дак ниче!

– В смысле ниче?

– В смысле, когда ты с залом договорился, Тайсон со свинофермы?

– Ты давай без этого… на эту субботу.

– Так вот – проблем никаких, только передоговорись через три недели, понял? А то ты со скакалочкой прыгаешь и без пяти шесть уже ботиночки меняешь, а я тут до полдвенадцатого взъя…ваю и в командировках печень сажаю, чтобы такие упыри, как ты, не остались без бонуса.

На словах про скакалочку тревога тенью филина промелькнула во взгляде Виталика, но он пропыхтел одобрительно:

– Нет проблем, директор. Бери с собой пару-тройку своих лимитчиков, без зрителей будет скучно.

– А ты там неподалеку живешь? Приводи народу побольше, чтобы они полюбовались, как я буду шкаф разбирать по створкам.

Опять тревога промелькнула в глазах Виталика, уже ощутимая постороннему взгляду. Не был он таким уверенным в себе, каким хотел казаться.

– Я тебя порву, как Тузик грелку, – прошипел он, краснея щеками до цвета спелой малины.

– Только инфаркт не изображай перед последним раундом, ладно?

Денис в оставшиеся два часа составил кэш-фло – план прихода и ухода денег по своему направлению, а также составил график тренировок на оставшиеся пятнадцать дней, созвонившись с инструктором по боксу Погодиным из Ярославля.

– Не волнуйся, это тебе не соперник. Будешь двигаться – это тебе не соперник. Снизу дашь – верх сам отвалится. Комплекс упражнений помнишь? На прыжки сделай упор. Этажей сколько в доме? Шестнадцать? Отлично – займись лестницей. Выходи на пик нагрузки на девятый-десятый день, потом сбавляй. Два дня перед боем только разминка. И побольше орехов и кураги.

Вострецов спускался по лестнице, опять покидая офис последним. Дойдя до первого этажа, он развернулся и взлетел на четвертый, перепрыгивая через три ступеньки. Сердце бешено колотилось, пульс отдавал в шее так, что, наверное, было слышно охранникам в их будке со шлагбаумом через дорогу.

«Ну ничего – пятнадцать дней более чем достаточно», – подумал он.

Вспомнил, что оба они с Виталиком застрахованы на приличную сумму. Хотя вообще-то халяву он видел в другом. Еще два года назад он был просто менеджер в Ярославле, а теперь директор в Москве. А всего и делов: надо настучать еще раз в бубен своему предшественнику. Просто как в любом дворе.

А все сидели с парнями, считали деньги на МВА… На х..? Теперь в перчатках и на ринге. И все о’кей. И ты дважды уважаемый коммерческий директор. Разве это не халява? «Халява», – улыбнулся он.

Ничего особенного в офисной жизни в Москве – те же законы, что и в любом дворе. Может, Москва им и являлась – одним большим двором. Двором, который косит под офис.

 

 

УБЕРИТЕ ЯЙЦА С ФАКСА

1

Олечка смотрела, как собирает вещи Анечка. Второй раз в жизни ей приходилось видеть, как человек, чье место работы она занимает, освобождает ящики письменного стола. В прошлый раз это была дама лет пятидесяти пяти, с ярко выраженным париком на голове и в ядовито-зеленом костюме. Собираясь, она с ненавистью разглядывала Олю, презрительно морщила губы и цедила: «Всего вам, прощайте…» Словно подписывая тем самым приговор новому молодому шефу, которому было не по силам ввиду скудости ума оценить ее опыт, профессионализм и вес в организации.

– Вы сами все быстро поймете… только отнеситесь к этому правильно, поверьте, в целом наш шеф – хороший человек… – На глазах Анечки выступили слезы.

– Вы что-то конкретное мне хотите сказать?

– Пожалуй, только то, что ко всему можно привыкнуть…

Олечке не нравились эти нравоучения и загадочные намеки. Она не терпела, когда кто-то ставил под сомнение ее врожденную способность подстроиться под любые обстоятельства.

С вызовом бросила уже уходящей предшественнице в спину:

– Еще можно посоветовать относиться ко всему философски… Если уж умничать и давать многозначительные советы.

Ей было наплевать, какое мнение составит о ней Анечка, никто и не собирался звонить ей домой или на новую работу и спрашивать: а эту бумажку в какую папку лучше положить, а кофе какой лучше покупать, а какого цвета костюмы лучше надевать.

Однако какая-то дрожь пробежала по Олиному телу, когда она первый раз зашла к шефу в кабинет.

На доске, между цифр и каких-то буквенных обозначений, детским корявым почерком было написано странное: «Уберите яйца с факса…»

Бред, да и только…

2

Она приехала в Москву полтора года назад, бросив должность педагога начальной школы. В столице она ухаживала за парализованным стариком, приходящимся ее бабушке родным братом. Тот с шести вечера оставался в койке один и боялся, что останется вечером без лекарств. Когда она входила в квартиру – страшную двухкомнатную хрущевку – он скандировал хриплым предсмертным рыком: «Парашочек! Парашочек! Парашочек!»

Чувство тревоги не покидало ее с момента собеседования. На прошлом месте работы у нее возникли проблемы из-за чересчур вольного поведения шефа, и она дала это понять новому работодателю. Новый шеф смущенно заулыбался и ответил, «что такого рода проблем здесь не будет». Ей показалось достаточно этой фразы, но не раз она ловила себя на мысли, что это было сказано таким двусмысленным тоном, словно подразумевалось, что здесь будут проблемы другого рода.

Она никоим образом – ни в одежде, ни в поведении – не давала поводов воспринимать себя в качестве сексуального объекта. Строгость ее костюма подчеркивали очки в дорогущей черной оправе за четыреста баксов. Ее предшественница тоже, кстати, носила очки. Возможно, у шефа в голове сформировался образ деловой помощницы, лишенной легкомыслия и обладающей хорошим административным потенциалом. За подобную зарплату можно было найти целую кучу пухлогубых блондинок с возможностью двойного использования. Олечка была уверена, что через это прошли все директора. Проблема заключалась в том, что такая кадровая политика резко роняла имидж директора, быстро приедалась и сильно била по деловому потенциалу фирмы. Никто не знает истинной цены секретарских ошибок в коммерческой организации – неотправленные письма, не переданные вовремя факсы, не акцентированные в памяти шефа встречи, звонки, обязательства, сброшенные без контроля по Сети звонки.

Много чего умела Олечка и точно знала, почему она получает больше машиниста электропоезда в метро или руководителя среднего звена в фирме средней руки. Но с тем, что она не должна получать больше учителей и врачей, она была полностью согласна.

Дикие и несправедливые реалии жизни в нашем государстве не оставляли выбора многим и многим зря потратившим время на учебу выпускникам педагогических и медицинских институтов. Таким как она. Проработав полтора года в школе и осмотревшись вокруг, Оля поняла, что не обладает внешностью, позволяющей ей выйти замуж настолько удачно, чтобы не волноваться о семейном бюджете. Через полгода она осознала вдобавок ко всему, что никакой сильной половины в городе, где средняя зарплата составляет двести долларов, не может быть в принципе. А значит – опять никакого выбора. Чемодан – вокзал – столица. Совсем без зацепок на хотя бы временную возможность где-то поселиться в Москву не сорвешься. У нее такая зацепка появилась в образе дедушки, которому нужна была вечерняя сиделка.

Через неделю случился первый тревожный звонок. До этого директор вел себя образцово. Лишь только, как ей казалось, часто поворачиваясь в дверях, слишком долго смотрел на нее странным немигающим взглядом. Это происходило, как правило, уже после завершения рабочего дня для всего офиса, когда он выносил ей несколько срочных заданий на завтра. Примерно час-два дополнительной работы. Для такой зарплаты это было скорее даже мало.

3

Еще через некоторое время она услышала разговор, показавшийся крайне подозрительным. Беседа шла в бухгалтерии – цитадели офисных сплетен и слухов. Олечка принесла туда поступившие на общий факс счета-фактуры.

– Просто подходит, выкладывает на факс и стоит. Ничего не говорит, ничего не заставляет делать, молча стоит и дышит.

– Просит смотреть?

– Наоборот, просит не смотреть.

Одна умолкла несколько смущенно, другая фурия, наоборот, уставилась на Ольгу с насмешливым вызовом. Словно вопрошая, посвящена она уже в эти тайны или еще нет.

Секрет открылся через восемь дней.

Начальник подошел к ней смущенный, и, как ей показалось, смущенный наигранно.

– У меня к вам, Оля, одна небольшая просьба. Работу, которую вы будете делать в ближайший час, вы не могли бы… делать, не поворачивая головы от компьютера.

– В каком смысле?

– В смысле не смотреть в мою сторону…

– А что вы будете… делать?

– Ладно, Оля. Я скажу вам несколько больше, чем говорил раньше. Надеясь на вашу порядочность и, соответственно, на конфиденциальность информации… Я испытываю некоторые сексуальные проблемы… К черту! Весьма серьезные сексуальные проблемы. С сельской школы. Я сидел за партой один и наблюдал за учительницей. Сейчас мне просто не хватает этих ощущений. Правда! Я – не больной и могу без этого. Но с этим я чувствую себя увереннее. Ну, тогда я был подростком и делал совершенно разные вещи… но главное для меня было… то, что учительница знала, но не поворачивала головы в мою сторону…

– Я не позволю вам мастурбировать у себя перед носом, Евгений Вячеславович… я не понимаю вообще, как вам могло прийти такое в голову, что я буду мириться с этим…

Оля встала и направилась к выходу. Выйти на улицу, вон из этого душного офиса…

– Вернись, Оля, я прошу вас… я прошу тебя… – Его голос, всегда такой грубый и мужественный, неожиданно дрогнул. – Дай мне хотя бы договорить.

Она остановилась в дверях и посмотрела на него. Вот так же и он, поворачиваясь, разглядывал ее три недели.

Только в ее глазах были слезы. Не задается, кажется, ее карьера в Москве. Два увольнения за три месяца, теперь она устанет объяснять потенциальным работодателям про директоров-извращенцев. Скорее, за извращенку примут ее. Да и разбираться не будут. Отсеют на уровне резюме, и все. Но назад в свое болото она не поедет. Лучше нажраться «порошочков» двоюродного деда.

– Что вы можете мне сказать, Евгений Вячеславович, после того, что я уже услышала?

– Поймите же, в конце концов. Это – проблема для меня, а не удовольствие. Сейчас я понимаю, что та училка все три года прекрасно знала, что происходит под партой, и специально подыгрывала мне… Я обещаю вам одно…

– О чем вы?

– Я не буду мастурбировать… не буду вообще ничего делать… просто не поворачивайте головы… попробуйте тридцать… пятнадцать минут… что в этом такого уж предосудительного…

– Перестаньте… я не верю вам… это только начало…

– Я устал… мне не нужно, чтобы здесь часто менялись люди, чтобы по офису поползли слухи… Я такой же наемный работник, как и вы… Я прошу понимания… я не могу ничего как мужчина дома, когда не испытываю этих ощущений.

Ольга вспомнила про свое внешнее сходство с Анной… Сколько их здесь уже было…

Сцепив зубы, она вернулась и села на свое место. Ничего не видящим от слез взором она уставилась в монитор.

– Спасибо… спасибо… я быстро… вы ничего не почувствуете… в смысле – ничего не услышите…

Затылком она ощущала присутствие человека сзади, но шея словно была связана железным ошейником. Даже если бы она захотела повернуться – этот ошейник не позволил. Минуты тянулись словно резиновые.

Со временем она привыкла к этому его дыханию сзади. Так как оно было ровным и спокойным, Оля предполагала, что шеф не обманывает и действительно только смотрит. Она даже могла в такие моменты выполнять работу на компьютере и начинала забывать, что сзади кто-то стоит.

Однажды в факсе осталось торчать несколько листков бумаги, и по раздавшемуся шелесту она поняла, что он выкладывает свое хозяйство туда. С тех пор она каждое утро протирала факс спиртовой салфеткой. Не сказать, что брезгливо, но все-таки протирала.

Самое странное – она начала с самого утра ожидать этой демонстрации. Той минуты, когда все сотрудники покидали свои рабочие места, а он выходил из кабинета, неуверенными – она была готова поклясться нарочито неуверенными – шагами подходил к ее столу, после чего раздавался легкий звон бляшки ремня и аккуратный шелест выкладываемых на факс «предметов».

Те пятнадцать-двадцать минут, в течение которых он испытывал, видимо, главное удовольствие в своей жизни, казались ей как минимум двумя-тремя часами. Но она ждала их без страха, без агрессии и ненависти. В ней проснулся животный интерес к этой процедуре. И она не знала, что с этим интересом делать…

4

Она нарушила запрет, хотя буквально сводило мышцы шеи от напряжения, такое ощущение, что боковое зрение расширило свои возможности. Ужасное… мерзкое… и бесстыдно глупое фальшивое действо.

Это на самом деле было чем-то из ряда вон выходящим. На уровне паха над факсом он держал черепаху… здоровую и живую… шевелящуюся.

Она захотела закричать, но не смогла… Какой-то нелепый детский розыгрыш… над ней издевались вдвойне все это время… издевались, оказывается, не просто над женщиной, а над дурой!

Она прижала руки к лицу и заплакала… все напряжение последних дней вырвалось сейчас наружу… она рыдала в голос как белуга.

– Пишите заявление… с завтрашнего дня… расчет получите за два ближайших месяца в том числе… – услышала она его голос. И потом он добавил: – Тупое женское любопытство…

Но на следующий день она не уволилась. И через две недели тоже. Дома ее скрутила резкая боль в животе. Аппендицит… Ей не должны были делать операцию, поскольку страховка еще не была оформлена, но в больнице закрыли на это глаза.

Развязка наступила и дома. Через два дня дед отдал концы. Благополучно и тихо отошел в мир иной.

Она не видела ни похорон, ни счастливых обладателей квартиры – родственников, которые чуть ли не обвинили Олю в его смерти. После выписки из больницы ей предстояла нелегкая задача – собрать вещи сразу в двух местах: дома и на работе. За две недели в больнице – а восстановление протекало не очень гладко – долго не сбивалась температура – к ней никто не пришел в палату. У нее не было молодого человека, который помог бы отнести вещи… Она работала и ухаживала за больным, а больше не делала ничего.

Может быть, надо было обзаводиться друзьями, подругами, любовником? Она это оставила на потом. Зря. Ей негде было даже остановиться на неделю, чтобы определиться с новым местом работы и жительства.

Спасение пришло за два дня до выписки – в больнице она познакомилась с учителем истории из простой московской школы.

5

– Лебедь грустная в очках, – обратился он к ней.

– Что? – удивилась она его фамильярности. Но когда подняла глаза, увидела взлохмаченные кудри, умные глаза, худощавую фигуру и словно сошедший из старого кинематографа образ. Образ из фильмов про Шурика и Дениса Кораблева.

– Что читаете? – спросил он, опережая ее негодование.

– Фандорина, в смысле Акунина…

– Да вы что – такие умные книги?

Он все говорил и смеялся над ней. Каждая фраза была похожа на легкое издевательство.

Но ей это нравилось…

Выглядел он так, словно еще вчера в пятидневном походе пел у костра песни Матвеева. Звезды с неба над палаткой и искры из пламени отражались в его глазах, несмотря на всю мрачноватость и скудность окружающей обстановки. Веяло от него чем-то родным и знакомым, чем-то не московским, а близким к родине.

– Кем вы работаете, что такой любопытный?

– Я зарабатываю бешеные деньги. Я – учитель истории. Вы же догадываетесь, сколько в Москве зарабатывают учителя. Рассказать вам об этом?

– Не надо, а то я расстроюсь и перестану работать.

– А вам и не надо будет работать, если выйдете замуж за учителя. Я все равно расскажу – только это все тайна: доходы, сами понимаете, тайные, нетрудовые практически…

Она и не думала об учителях, врачах, музыкантах, которых тоже в Москве было немало. Работа в офисе начисто вычеркнула из ее жизни эти категории людей. А ведь они тоже здесь жили, в этом городе. И они так не были похожи на обитающих в офисах тупиц, пафосных перед ровней, заискивающих перед руководством, пошлых в курилках, говорящих о работе и поливающих грязью начальство на свиданиях.

«Вот ведь, наверное, с кем можно посетить Центральный дом художника и какую-нибудь выставку на винзаводе, – подумала она и грустно поправила саму себя: – Можно было бы».

Какое дурацкое сочетание слов – можно было бы.

Такое характерное для Москвы.

Можно было бы купить квартиру, можно было бы повстречать мужчину, интересующегося чем-то кроме размера женских сисек и футбола, можно было бы найти достаточно адекватного и деликатного начальника – но в целом: можно было бы обо всем этом особо сильно и часто и не мечтать.

6

Она взяла его телефон и думала теперь, как глупо звонить ему с вокзала, зная, что он еще в больнице. Как глупо все, что случилось с ней в Москве.

Встретиться с преемницей ей не удалось. Но она хорошо представляла, как выглядела новая секретарша.

Ей уже не хотелось, как раньше, кого-то предупреждать, звонить, разыскивать. Мешать директору в его странных забавах. Было ли это какой-то мужской забавой или действительно он испытывал комплексы, связанные со школой и с учительницей. Насколько они были важными в его жизни или все-таки это просто глупое баловство.

Столько всего произошло с ней за последнее время. И теперь ее мысли занимал сохраненный в записной книжке номер телефона. Впервые за все время пребывания в Москве, да и за все годы ее жизни, телефон, по которому ей не терпелось позвонить. Чтобы услышать его шутки, его подколки, за которыми стоял добрый и ироничный человек, любящий свою немодную профессию и уважающий в людях что-то кроме денег.

Эта идиотская надпись про яйца на факсе… Интересно, она уже накарябана маркером на офисной доске? Теперь-то она поняла, кто ее написал. Она думала, что это бунт секретарши-предшественницы, а это была его нехитрая установка…

Смех, да и только. Га-га-га! Вот так вот по-московски.

Поезд через четыре часа. Она вдруг почувствовала, что если сейчас покинет Москву, то больше никогда не вернется. Она обманывала себя словами про «необходимость немного перевести дух на родине», «про набраться сил и сразу назад». Это был самообман. Никакого назад не будет.

Второй раз в Москву не соберешься. Ее засосет возможность посещать после работы кружки и различные курсы, заходить из одних гостей в другие, жаловаться и нудеть про недоразвитый рынок работы, читать на ночь книжки, не засыпая на третьем абзаце второй страницы, – и прочие тихие провинциальные прелести.

Это будет называться ее родной знакомой жизнью, но в глубине души всегда будет жить чувство разочарования собой. Подростковое чувство горечи за поражение в придуманной самим собой игре.

Она проговаривала про себя текст: «Привет, Виталий. Вы все еще в больнице? Это Оля. Помните? У меня к вам не очень деликатная просьба: я не могла бы у вас остановиться… на несколько дней… Пока не подберу квартиру…»

«Очень своеобразный город Москва, – злилась Ольга. – Можно прожить в нем больше года, и в случае чего не у кого попроситься на ночлег. Очень глубокий уровень человеческих отношений!»

– Алле. Это Виталий. Как дела?

– Собираюсь… на вокзал…

– Уезжаете? Сдаетесь и оставляете столицу непокоренной?

– Хотелось бы остаться…

– Ну так ты можешь попросить меня о чем-нибудь…

– Я не понимаю о чем вы, Виталий…

– Да ладно, брось. Если надо – попроси…

– А это будет удобно?

– Ну же, Ольга, перестань стесняться. Ход истории поворачивают волевые поступки. К черту деликатность!

– Не могла бы я…

– Да!

– Что?

– Да, могла!

 

 

В ОЖИДАНИИ БОНУСА

1

Андрей уговаривал инструктора в конце каждого месяца. Он говорил, что работает в международной компании, показывал визитную карточку, а в последний раз даже притащил справку с места работы. Да, в этой компании возможны проволочки, но там не кинут. И тогда он сразу рассчитается с инструктором. Обязательно рассчитается.

Лишь бы сейчас допустили ребенка до участия в чемпионате. Его двенадцатилетнюю Машу. Его малышку, которая столько отдала своих детских сил, пролила столько детского пота, проявляла такое недетское терпение и мужество на тренировках. Ей нужен этот чемпионат!

Она два года в Москве и не разу не была в зоопарке. Она два года в Москве и только один раз была в театре, в кукольном вместе с классом.

Они с женой ни разу не ходили в кино. Их ребенок рос и только из рассказов одноклассников знал, кто такие Гарри Поттер и Гермиона Рейджер, и мать с отцом убеждали дочь, что скоро все фильмы про Гарри покажут по первому или второму каналу телевизора.

В их семье никто не питался в ресторанах или кафе. Зато у их дочери было пять тренировок в неделю по большому теннису и два занятия плаванием в бассейне. Всегда самые свежие фрукты и плов со свежими овощами.

Его жена работала уборщицей в двух конторах. Он, помимо основной работы, ходил на подработки. У жены был более свободный график, и она могла подстраиваться под распорядок дня Маши, под график ее тренировок, который, в свою очередь, зависел от инструктора.

Они жили в однушке, и Машин уголок был отгорожен шкафом. Они не жаловались бы ни на что: их жизнь в Узбекистане не была значительно лучше ни с точки зрения количества метров на душу населения, ни с точки зрения криминальной безопасности. Ну и что из того, что там не было скинхедов? Спускавшиеся в города из своих аулов в грязных спортивных штанах батыры, промышлявшие всем подряд, чтобы найти деньги на порцию наркоты, ничем не милее и не волосатее.

Она – жизнь – была там лучше лишь присутствием родителей, родственников, друзей.

Но в ней имелся один существенный минус. Очень существенный. Они с женой верили в теннисный талант своего ребенка. Но Андрей был уверен, что, даже став со временем чемпионкой Узбекистана, его дочь не сможет добиться ничего серьезного на международной арене.

Он знал в лицо всех инструкторов и тренеров Ташкента. Их уровень говорил ему о том, что скорее он сам станет инструктором, чем его дочь выиграет хоть один серьезный турнир. Поэтому он и привез свою семью сюда. Свою маленькую дружную семью, сплоченную одной спортивной целью.

При той жизни, которую они вели, на зарплату инструктору им хватало. Проблемой стало то, что для заявки на чемпионат нужно было, как говаривал инструктор, «заслать в федерацию». Размер этого «заслать» был нескромным донельзя. А что делать? Когда упадет на карточку годовой бонус – он с лихвой покроет этот разовый неприятный и непредвиденный расход.

Зато если Маша выиграет этот чемпионат или войдет хотя бы в восьмерку – ее заметят и, может, впредь не станут обирать такими взносами. Может, дадут ей другого инструктора – еще лучше и бесплатно. Чтобы она приносила победы в зачет российской сборной.

Они встречались на работе с коллегами, у многих из которых тоже жизнь сильно зависела от этого бонуса. В транспорте, который привозил их от метро до работы и обратно, в курилках, в столовой понимающе и с надеждой спрашивали друг друга: «Не кинут?» И сами друг другу отвечали: «Не должны».

Многих не раз уже кидали с подобными бонусами, с последними зарплатами при увольнении на предыдущих местах – но все твердили одно и то же: «На эту контору это непохоже. Здесь интернациональный капитал. Так импортные учредители борются с российской текучкой кадров. У них – на Западе – это привычное дело: годовые бонусы».

Непонятно, почему тогда нужно было обещать людям бонусы сначала раз в квартал, затем по итогам полугодия, а теперь вот после года. Наверное, начальство неправильно доносило информацию о нуждах и потребностях своих сотрудников. Ни о чем не могут договориться с простыми буржуями новоявленные российские капиталисты.

Сейчас по итогам года посчитают показатели фирмы с точки зрения доходности и заплатят. Потому что показатели должны быть хорошими. План перевыполнен. Но, оказывается, план-то и не главное. Вон оно как у буржуев. Показатели профстабильности они теперь будут изучать.

Могут ли быть плохими показатели при перевыполненном плане?

Экономисты из отдела ухмылялись и говорили, что, конечно, могут. Все может быть… Особенно если все сливать по максимальным скидкам… Но Андрей им не верил: они вообще много выпендривались и так же со страхом в глубине души ждали.

Андрей сильно не любил этого инструктора за то, что для того деньги были на первом месте. Так нельзя к работе своей относиться… Как может инструктор по теннису, который больше нигде не работает, ездить на джипе со странным названием «Таурег» за баснословные деньги? Что за город такой Москва? В Узбекистане инструкторы не были такими наглыми и самодовольными…

Почему здесь все по принципу «деньги вперед»?..

Хотя Андрей и не любил инструктора, он не мог не замечать результатов его работы: дочь играет все лучше. Прогрессирует прямо на глазах. А значит, его план развития был абсолютно правильным. Еще немного терпения, и будут у них свои «Тауреги», коттеджи, таунхаусы… И тогда купят они красивый дом в Ташкенте с высоким забором, как мечтал его отец.

Здесь все строят красивые дома. Гораздо красивее, чем в Узбекистане. Но вот заборы строить не умеют. Они должны быть бетонными и высокими – выше двух метров. Иначе это не забор, а русское слово «изгородь»…

2

Борюсик перевез семью в Москву не сразу.

Сначала его приютила сердобольная женщина Варвара, с которой он познакомился по Интернету. Они оба немного обманули друг друга, и этот обман стал легким разочарованием при первой встрече.

У Борюсика была фотография в анкете сразу после армии, а там за два года жуткой голодухи он стал стройным как кипарис. А Варвара разместила фотку из старших классов. А тут при встрече оказалось, что они весят по сто кило каждый.

Но Борюсика этот момент долго расстраивать не мог: его жена весила 115, сестры жены: 120 – средняя, 110 – младшая. У тещи был боевой вес 102 килограмма.

Через год, после того как Варвара помогла Борюсику устроиться в столице, они все переехали к нему в Москву. Варвару за эту помощь Борюсик свозил на Байкал. И сам Байкал показал, и курорт Горячинск. Там они даже поголодали немного вдвоем по программе местного пансионата. Там же и познакомил ее со своей женой и детьми.

Детей было трое.

Хорошее, казалось бы, число – три, только не было ощущения его полноценности. Первые двое: старший Петр, средний Шурик – появлялись на свет и росли, как и было положено в Сибири: ползали, хныкали, болели, агукали и через какое-то время просили ставить им компьютерные игры.

А вот с младшим вышли нелады – Денисик задержался в развитии на этапе агуканья, криков и истерик. Такой диагноз ему поставили – задержка психического развития. Хотя Борюсик про себя все время удивлялся – почему психического? Если человек элементарно разговаривать не может.

Когда Борюсик вышел на первую московскую работу и стал перевозить семью, он объявил коллегам: «Нам нужна трехкомнатная квартира – в другой мы не поместимся». Все вертели пальцем у виска… Советовали поумерить аппетиты… Никто не понимал его так буквально, а зря. Думали, мало ли, привык человек в Сибири к большим жизненным просторам… Считали его замашки не адекватными зарплате и осуждали за пафос.

Тем не менее даже трехкомнатная квартира не была большой для всей семьи Борюсика. В обычном панельном доме, с кухней в семь метров и узким коридором – при любом, даже небольшом, наличии мебели у них в квартире образовывались серьезные пробки.

Тема пробок становилась в Москве все более и более популярной.

Про нее шутили на работе. Даже те, кто не имел автомобилей. Только автомобильные пробки мало волновали семью Борюсика, а вот людские в их семье были неизбежны. Особенно когда вся семья оказывалась в сборе. Особенно в том месте, где узкий коридор сворачивал на кухню и в него выходили двери в ванную и туалет. Там и семье из двух человек не разойтись, а тут – такое движение. «Транспорт» по квартире перемещался большегрузный. По встречке было не разъехаться.

Теснота иногда раздражала, иногда бесила, но выхода другого не было: всю свою зарплату Борис отдавал за аренду квартиры, а на пропитание, которое состояло в основном из картофеля разных способов приготовления, – зарабатывал тот, у кого была возможность подработать.

Тучные женщины как легко устраивались на работу – желающих вкалывать за маленькие зарплаты в Москве среди русскоговорящих находилось немного, – так легко с нее и вылетали. На любой работе рано или поздно приходилось что-то делать, а это для людей их комплекции было невыносимо тяжело.

Дольше трех месяцев никто из женщин на работе не задерживался. Как только кто-то из сестер устраивался, для работающей это становилось сигналом к увольнению. Сразу изобретались какие-то невыносимые трудности с «ох…вшим совсем начальством», с «кадровичкой-дурой» и даже «охранниками-мудаками» на контрольно-пропускном пункте.

Но надо отдать им должное – кто-то все время работал в паре с Борюсиком, так что картофель в доме был и иногда даже с покупными котлетами. Пенять на судьбу никто из сибиряков не собирался.

Зато в офисе Борюсик наслаждался свободой. Ходил по светлым коридорам, широким лестницам, читал газету в холле, новости компании на доске на ресепшене, грелся в теплых кабинетах у товарищей.

Одна работающая сестра получала столько же, сколько три в родном Ангарске, а если раскидать по времени трудодни, то работать приходилось всего четыре месяца в году. Правда, становились они для каждой сущим адом. Более всего страдали сестры от дороги и езды в общественном транспорте. Путь из Химок был нелегок, протискивать свои килограммы в автобус и метро становилось все более и более противным испытанием.

Теща плотно зависала с детьми, дома никто не убирался – дочки ждали подвига от неработающей мамочки, та в свою очередь – от неработающих дочек. Но и это было для всех делом привычным.

Труднее всего приходилось с Дениской. Он рос очень крупным – гораздо крупнее своих старших братьев и был гиперактивным. Кому-кому, а ему пробки доставляли удовольствие. Он со всей силы упирался в идущего навстречу, сдвинуть его, кроме папы, никто уже не мог – такой был сильный, приходилось пятиться назад, заполняя и без того тесные пространства то кухни, то одной из комнат.

Дорожная ситуация, когда кто-то пятился под натиском Денисика, сопровождалась криком «Возвращаюсь в депо!» и вызывала всегда бурный переполох.

Разговаривать Денисик особо не пытался, освоив к пяти годам два слова: «угуда» и «габада». Что это значило, никто не мог догадаться, понятно было только то, что за каждым этим словом стояло большое разнообразие смысловых оттенков. Позже вроде все раскусили, что «угуда» чаще произносилась, когда ребенок был чем-то доволен, а «габада», наоборот, когда собирался плакать и буянить или что-то требовал.

Однажды ребенка заперли на кухне, чтобы ненадолго присесть за любимый сериал, так он со всего размаху врезался двумя руками в дверное стекло. Кровь хлестала из него как из поросенка, и стало страшно, что до «скорой» не доживет. Кроме рук, пострадала от осколков и часть уха, но все закончилось хорошо. После работы сына на перевязки возил Борис: никто из женщин с Денисиком в транспорте справиться не мог – особенно если он не хотел по какой-либо причине входить в трамвай или троллейбус.

Борис сажал сына на плечи и шагал четыре остановки пешком, надеясь похудеть от такой серьезной физической нагрузки. До этого он, как и все приезжие сибиряки, бывал в центре один раз, на второй день пребывания в Москве, а тут как-то рванул с Денисиком на плечах на Красную площадь.

Кремль привел ребенка в восторг и возбуждение. Невидимый наверху отцом, он развязал свои бинты, и они развевались подобно двум свадебным лентам за быстро идущим Борисом, держась на руках присохшими кровяными концами. Все это действо сопровождалось криками «угуда» и «габада» и было со стороны похоже на небольшую кубинскую демонстрацию. Прохожие озирались и в ужасе уступали дорогу.

Апофеозом истории с порезом стала госпитализация Денисика в специальную клинику для детей с подобным заболеванием, где за ним стали присматривать квалифицированные специалисты. Это тоже подняло имидж Москвы у семьи из Ангарска на необыкновенную высоту.

Что ждало Денисика в провинции? Так бы и ползал в песке под насмешки слоняющейся по улицам шпаны и засовывал бы в рот камни и палки. А здесь врачи наверняка улучшат его состояние. Да еще на государственные средства. В Москве у всех всегда все будет хорошо. Особенно если кому-то ходить на работу.

А тут – через полтора года мытарств – наконец-то Борис получил новую работу, где и зарплата была сразу выше в два раза, да еще и годовой бонус полагался – таких размеров, что весь Ангарск – со всеми одноклассниками, однокурсниками, членами всех кружков, что посещал в детстве, – мог стоять на коленях и плакать от зависти.

3

Постепенно женщины в семье Бориса стали жить ожиданием этого бонуса. А связано это было с желанием искоренить главный корень всех бед – семейную полноту.

Ни у кого не было сомнений, что именно она мешает развиваться как карьерно, так и в плане личных отношений. Где-где, а в Москве за деньги можно купить любой каприз.

Семьей был проведен тщательный мониторинг всех возможных видов коррекции фигуры, причем сразу тотальных – без долгих мучений и диет, проанализированы прайс-листы.

На вопросы: «Стоит ли все деньги пускать на это?» – ответ женской половины был безапелляционен: «Стоит, Боря, конечно, стоит!»

Боря дал добро, мечтая, что, постройнев, сестры наладят свою личную жизнь и освободят жилплощадь, переехав к коренным, влюбленным без оглядки, москвичам.

Без находившегося на лечении в специальном интернате пять дней в неделю Денисика, да еще и без сестер его жизнь могла приобрести совершенно иной характер, что даже позволяло бы ему иногда полежать на диване у телевизора и послушать программу Гордона или Соловьева.

Они переехали в подвернувшуюся от сибирских знакомых трешку в районе метро Измайлово. Но при этом продолжали бредить главным.

Выбранные виды услуг по коррекции фигуры были одобрены на семейном совете. Долгожданного бонуса хватало даже на комплекс операций – откачка жира плюс размещение в желудке специального резинового пузыря. Пузырь занимал в животе большую часть пространства и не позволял объедаться, облегчая муки диеты.

На Борюсика также посчитали размещение пузыря, но без откачки. Сочли, что если он будет есть немного, это быстро отобьется, а значит, затраты в принципе эффективны.

В последние шесть месяцев жизнь начинала нравиться Борюсику все больше и больше. Это здесь, в Москве, он был малозарабатывающим неудачником со смутными перспективами и странными планами семьи на его годовой бонус. А для того Борюсика, уехавшего три года назад с малой родины в столицу как в последний бой, из которого шансов вернуться казалось и немного, он стал «Закрепившийся в Москве Человек». Сокращенно «ЗМЧ».

Он даже пытался ввести эту аббревиатуру в разговорный лексикон окружающих. Именно так Борюсик и называл себя в беседах с умирающими от голода (как ему теперь казалось) земляками из далекой Сибири.

«Я – как ЗМЧ (закрепившейся в Москве человек), – писал он в электронных письмах на родину симпатичным студенткам с сайтов знакомств, – советовал бы тебе поменять вуз с точки зрения перспектив дальнейшей карьеры в столице, переезд в которую все равно неизбежен».

Даже одно большое счастье случилось в жизни у Борюсика. Поскольку в его холдинге всегда были места, на которые никто из москвичей особенно не претендовал, а проявлять на этих местах нужно было рвение почище директорского, он наладил контакт с ассистенткой из отдела кадров, которой эти ничего не значащие вакансии и поручали выбирать.

От нее он, кстати, узнал, как сам попал в эту компанию.

До этого на месте Борюсика была страшная текучка – люди увольнялись каждые два-три месяца. Повысить зарплату возможности не было – для людей из малоразвитой страны бывшего соцлагеря, которым доверили управлять российским подразделением компании, московские зарплаты казались баснословными. Если с гонорарами менеджмента они, скрепя сердце, смирились, то все остальные виды труда как высокооплачиваемые не признавали.

И уставший руководитель Бориного отдела попросил зама по безопасности по своей базе найти, выражаясь дословно, «нищее многодетное отродье» и «желательно на почтительном расстоянии от Москвы, чтобы мыслей и денег сбежать не было». Боря всецело и радостно подошел под требуемые параметры, а его покорность и собачья преданность в глазах довершили дело.

К тому же, по заверениям безопасника, тучные люди в принципе не склонны к частой перемене мест, ибо любое передвижение претит их комплекции. Первым счастьем было осознание Борюсиком своей значимости и возможностей в глазах земляков, особенно выпускников вузов, мечтающих перебраться в Москву.

Зарегистрировавшись на сайтах одноклассники.ру, мой круг.ру, в контакте.ру и тому подобных, он с небрежным видом рассылал смазливым, но еще не тучным сибирячкам приветы и возможные вакансии в своем холдинге «на зацепиться для начала».

Конечно, это сработало не сразу. До счастья пришлось попотеть перед горящим в ночи монитором. Самым сложным моментом переписки было согласование условий, а проще говоря описание того унижения, которое требовал за свою услугу благотворитель.

Речь ведь шла не только о «ежедневном минете на весь испытательный срок, обязательном съеме комнаты и его вечерних визитов в оную во все дни, кроме критических». Борюсик требовал еще половину первой зарплаты, так как в любой ситуации привык думать о благосостоянии семьи.

Собственно говоря, самому Борюсику эта плата не казалась чрезмерной. В Сибири устроиться практически на любую работу можно было если не через знакомства, то «через топчан». Причем речь шла далеко не о престижных местах и конторах.

«А здесь – в Москве – все еще жестче. Ты же понимаешь, сколько желающих зацепиться в столице с востока и юга. Здесь на одно место приезжают с двумя подругами, и, пока счастливая обладательница рабочего места постигает азы профессии, подруги живут с хозяином – сосут и моют ему хату с утра до вечера. Хочешь, рассмотрим такой вариант?» – писал Борюсик в своих посланиях двадцатилетним жительницам Ангарска, Саянска, Усолья-Сибирского и других небольших прибайкальских городков.

«Хотите работать в светлом теплом офисе – жертвуйте самым примитивным стереотипом, который есть в Сибири, – стереотипом ложного стыда и сексуальной скромности…»

Рыбка клюнула через три месяца бурной переписки.

Согласившаяся на все условия ради переезда в Москву на стажировку в ИТ-отдел Ангелина Воронова увлекалась кукольным театром и подрабатывала декоратором, однако отличительной чертой этой профессии в Сибири было хроническое отсутствие денег. Будучи человеком с развитыми творческими способностями, она немного освоила графические программы и могла подрабатывать на жизнь примитивной версткой и дизайном, но при всех возможностях столицы ехать с самого начала нужно было на конкретное место. Чтобы кто-то помог найти комнату, сделать подешевле регистрацию и найти работу.

Ангелина ответила Борису коротко: «Я согласна!» – и лишила его сна напрочь. Переписка с шестью десятками потенциальных любовниц уже не на шутку будоражила его сознание, а сейчас у него и вовсе началась постоянная эрекция, особенно в метро.

После согласования с Вороновой детального плана переезда – а все вакансии были срочными, – не удержавшись, Борюсик задал вопрос «когда же она готова приступить к выполнению своих прямых и непосредственных обязанностей?». Ангелина опять ответила коротко: «Приеду. Помоюсь. И я твоя».

«Значит, нужно искать комнату с душем, хотя бы сидячим», – отметил про себя Борюсик.

Ее лаконичность, за которой читалась невиданная покорность, мудрость и покладистость, поражала его воображение.

До сих пор секса в его семейных отношениях особенно и не было, они с женой массировали друг другу уставшие от пешеходных марафонов ради экономии денег на транспорте спины путем опять же переступания ногами по ним. Борюсику во время этой процедуры разрешалось лежать без трусов, и иногда ему наступали тяжелой ногой на задницу. Это и было самым заметным эротическим наслаждением в последние годы. Вместо себя жена частенько подсылала походить по спине Борюсика своих сестер, правда, тогда ему вменялось в обязанность натянуть штаны, что массируемый делал с видимой неохотой и спускал их все равно неприлично низко.

В связи с этим у Борюсика были все основания называть свой дом гаремом, ибо отношения между ним и женой и ним и двумя сестрами жены были практически идентичными. Это вселяло в него чувство мужской гордости и неких перспектив.

«Если начнут делать минет, то, видимо, тоже – все трое», – заверял он друзей по курилке.

Но, блин, не начинали, однако…

4

И вот долгожданная встреча на вокзале.

Борис взял из дома грязный Денискин бинт и стянул как можно туже под футболкой свой живот. Все равно он не мог не заметить быстро брошенного разочарованного взгляда, которым наделила его Ангелина. К счастью и постоянному беспокойству Бориса, что «ничего не получится», она ограничилась этим беглым взглядом.

Самое удивительное, что она хоть и не была худышкой, но по меркам Бориса являла собой образец модельной фигуры: ее вес не превышал каких-то шестидесяти килограммов, а ростом она была метр шестьдесят восемь – метр семьдесят. Если кому-то она могла показаться чуть полненькой, то только не Боре. Надо было отдать также должное и ее врожденной деликатности: через минуту она слушала его заготовленную болтовню, шутки, тупые анекдоты и советы с вполне благодушным выражением лица.

В комнате, куда привез ее Борис, у них возникла долгая пауза. Перед этим она показывала ему привезенные с собой несколько театральных кукол, среди которых последним изготовлением была фигурка нелепого злого волшебника во фраке с длинным красным носом и в красной шапочке. Видно было: она ждет, что он все-таки передумает, вернется в стан просто добрых и порядочных людей и, взяв с ее первой зарплаты потраченные на аренду деньги, будет считаться земляком, другом, сибиряком…

– Ну, иди, мойся, что ли… – процедил Борюсик, глядя ей в глаза и чувствуя как спирает его дыхание.

Она ушла в ванную, долго перед этим забирая из чемодана полотенце, гель и прочие принадлежности. Но Борюсика этой паузой было не пронять. Он был терпелив до необычайности. До уровня Книги рекордов Гиннесса простирались его терпение и выносливость. Когда его выгоняли из дома, он мог на межлестничном балконе ночь простоять на ногах, и это никак не сказывалось на его работоспособности на следующий день.

«Постоим и тут», – мужался Борюсик.

Он уже все приготовил в этой комнате и, когда она, наконец, скрылась в ванной, сдернул покрывало, обнажив сияющую бледно-желтую простыню с безобразно огромными фиолетово-синими васильками. Быстро разделся и улегся на кровать, прикрыв дирижабль живота одеялом. Он был одет в семейные трусы, ибо вслед за дедом и отцом считал их чуть ли не главным доказательством мужской харизмы.

Когда Ангелина вернулась, Борюсик вытянул шею, но из-за живота ничего не увидел. «Голая она или оделась?» – думал он, стесняясь приподниматься, перекатываясь через бок. Он знал, что это всегда выглядит комично, а по-другому из этого положения ему было не выбраться.

– Ну что у нас там… давай посмотрим, – сказала она и, встав на колени перед кроватью, стянула с него трусы.

Счастье, ради которого Борюсик жил и страдал все тридцать два года своей жизни, ну, может, за исключением первых трех-шести месяцев, до того как начались колики, наконец наступило. Он словно плыл по морю на спине. По морю, которого ни разу не видел в своей жизни, предполагая, что оно как Байкал, только теплое и соленое.

– Фу, какая она у тебя соленая… – Борюсик продержался недолго. Но и этого длившегося считанные секунды счастья было достаточно на всю оставшуюся жизнь.

Он не сразу понял, что она проглотила его сперму – номер, о котором он не раз слышал из рассказов других мужиков, и относился к нему как к полету под куполом цирка, искренно считая, что на это способна лишь редкая и специально годами тренируемая женщина.

– Ну что? Перетерпелось тебе, дуралей пузатенький? – Она разговаривала с ним как с ребенком – как он всегда и мечтал. – А он у тебя не такой толстячок, как его хозяин…

Она снова взяла в рот, решив, видимо, добиться разрыва его сердца и освободить себя тем самым от сексуального порабощения. Но весь сюрреализм ситуации заключался в том, что ее захватывал процесс, он ее увлекал и даже – Борюсик боялся себе в этом признаться – нравился. Тайная надежда и мысль его о том, что каким бы он ни был уродом, член-то у него такой же, как и у всех, а может, еще и покрепче будет, и должна же найтись женщина, которая это поймет и с этим согласится, – мысль эта находила свое подтверждение.

Она лизала его вдоль и поперек, с душою, заглатывала то до середины, то совсем и начинала делать вращательные движения ртом, и он там чудесным образом перемещался, то, оставив во рту самый кончик, вдруг так резко всасывала, что Борюсику было щекотно до колик в животе от прежде неизведанного вакуумного массажа самой чувствительной мужской зоны.

«Да, все-таки надо было перед свадьбой гульнуть хоть пару раз – истина она в сравнении познается», – мелькало в голове Борюсика.

Второй сеанс длился больше часа, и Ангелина порядком устала. Он это видел, но, уходя, не отказал себе в удовольствии поставить ее на четвереньки и попыхтеть в собачьей позе. Так не было видно его живота, и женщина в принципе могла представлять себе кого ей угодно. Что ее там сзади Бред Питт окучивает или Джонни Депп. Может, так оно и было. Тем более что с воображением у Ангелины было все хорошо.

Когда вторая серия самого рейтингового сериала под названием «Большое счастье Борюсика» успешно закончилась, Ангелина продолжила распаковывать чемоданы и доставать оттуда кукол собственного изготовления. Лица у них были из проволоки и весьма страшные на вид. Одежда – черные балахоны с капюшонами. Такие своеобразные бабки-ежки, напоминающие смерть с косой. Что-то бормоча и как будто даже негромко разговаривая с ними, Ангелина так увлеклась процессом, что не заметила, как Борюсик выскользнул из квартиры.

– Куклы у тебя чудные такие, – буркнул он ей на прощание, но не был уверен, слышала она или нет.

«В куклы мне с ней некогда играть», – рассуждал Борюсик, набирая ход как большой пароход перед получасовым заплывом до метро. Он был очень доволен. Счастьем он это назовет, когда на работе все узнают, что теперь у него есть любовница. А пока это было лишь душевным удовлетворением высокой степени. Он шел и улыбался. Все так хорошо сложилось. И первое свидание, и алиби, на которое он даже подумывал наложить патент и продавать другим мужикам за деньги.

Зачем трубить жене, когда у вас происходит повышение зарплаты? Или индексация, как там это правильно называется… Не спешите делиться этой радостной новостью. Скажите, что на работе трудности, а в ближайшее время ее можно и вовсе потерять, поэтому вы нашли еще подработку: ведете в пригороде уроки по информатике в вечерней школе, например. Денег немного плюсом, но ведь, милая, – у нас каждый рублик на счету.

Купите учебник по информатике, штудируйте его по вечерам, а сами вспоминайте, как развлекались на «последнем занятии». Если, конечно, вы – настоящий мужик и вам есть с кем развлекаться.

Борюсик чувствовал себя мужиком настоящим.

5

Счастье Борюсика длилось месяц. До первой ее зарплаты.

За этот месяц он занимался сексом столько, сколько не занимался за всю предыдущую жизнь. Чего уж говорить об оральном!

Отсосать два раза за вечер не представлялось для Ангелины чем-то затруднительным. Жена тратила на это от года до полутора. А последние три и вовсе брезговала.

Дважды он склонял Ангелину к минету на работе.

Первый раз как положено, запустив под стол, открыл какие-то серьезные файлы и пытался сосредоточиться на них. Специально затрудняя ей задачу и растягивая свой мужской триумф. Он знал, что она не позволит себе вынырнуть на поверхность, не окончив своего дела, – эта женщина была прекрасно воспитана и не боялась никаких трудностей. Настоящая сибирячка.

Второй раз он обманул ее, сказав, что запер дверь, а сам лишь повертел ключом туда сюда. И публичное признание настигло его в виде вошедшего в кабинет айтишника Веселова.

Борюсик стоял спиной ко входу, сверкая своими огромными прыщавыми дынями, а проводящая третью неделю в Москве практикантка, как и подобало, стояла перед ним на корточках, держась руками за его колени.

Веселов, надо признать, и сам был маньяком еще тем. Над его столом висели таблички примерно следующего радикального содержания:

Айтишник в первую очередь – ваш сексуальный господин, а уж потом – пьяная скотина.

Или, например, такая:

За хороший минет – хорошая клавиатура.

Ну и разная прочая белиберда, смачно сдобренная порнографическими иллюстрациями, на которых пухлогубым блондинкам было едва шестнадцать.

Так что стоит ли говорить, что на следующее утро Борис принимал поздравления от всего офиса. Наконец-то и он мог бросать эти фразы в курилке. Ради них он даже купил себе пачку сигарет: «Ну да. Надо как-то помогать девочке устраиваться в жизни…» Или что-нибудь вроде этого: «Девчонке захотелось чего-нибудь сладенького, разве я мог ей отказать?»

Он выжимал максимум из своего положения.

Счастье оборвалось внезапно. Как и следовало ожидать, в тот самый момент, когда казалось, оно будет вечным. Ангелина очень быстро освоилась на работе, нашла общий язык с начальником и – как только страх потерять место перестал над ней довлеть – порвала с Борисом. Довольно деликатно и мягко.

В очередной раз («в очередной», это говорилось в курилке, а на самом деле лишь в третий) поставив девочку перед собой на колени и позволив ей «немного поиграться с любимой штучкой», он, начитавшись в Интернете статей про мужские эрогенные зоны, повернулся к ней спиной и громко скомандовал:

– Ягодички поцелуй!

Именно командный тон и должен был, по словам автора последней прочитанной статьи гламурного мужского журнала, стать залогом успеха и наслаждения.

С каким же удивлением он услышал в ответ уставший голос Ангелины:

– Пошел ты, Боря, на х..!

Быстро развернувшись, он пытался было восстановить пошатнувшееся счастье мироздания… но ничего не выходило. На все жалобные уговоры: «Ну хотя бы последний раз, Гелечка…» – она твердо заявляла: «Нет!»

И этим «нет» своим она сполна отомстила ему за все. Это «нет» было подобно кинжалу. Ох, если бы он хоть попытался как-то наладить с ней нормальные отношения: в театр бы сводил или в Третьяковку, – может, счастье и продлилось бы подольше, но все двадцать шесть дней он думал только об одном и том же и делал только одно и то же…

6

Веселов давно хотел пошутить над своими коллегами ярко и красочно – чтобы запомнилось на всю жизнь. А тут еще со стороны финансового директора пошли намеки на увольнения. Ну были закуплены два цветных принтера, хотя ровно столько же маялось без дела в филиалах. Ну и что – это повод чинить разнос на собраниях?

Значит, пора уходить. И, значит, пора пошутить. Так, чтобы они все запомнили надолго. А кое-кто и навсегда запомнил: «Дождетесь вы у меня годового бонуса… Я вас всех поздравлю с Новым годом, падлы… Всем настроение улучшу до предела…»

Систему отправки корпоративных сообщений через Интернет и ключи к ней Веселов знал. А над чем еще шутить, как не над этим? Сообщение придет каждому прямо из головного голландского офиса – попробуй не поверь такому.

У Бориса в штанах раздался жалобный писк прямо во время вечернего семейного картофелеедства. Это телефон. В кармане брюк. Писк был всеми услышан. Он был не санкционирован. Что это еще за вечерние сообщения?

«Если это Ангелина вдруг? – подумалось Борису с надеждой и тревогой. – Что сказать?»

Полученная СМС-ка гласила:

Прошу принять во внимание, что годовой бонус по вашему SBU не будет выплачен, как предполагалось ранее, ввиду неудовлетворительных финансовых показателей компании в целом.

Подпись: Генеральный менеджер по странам Восточной Европы и Балтии Херки Ларссон.

Борис настолько опешил, что зачем-то – сам того не ведая – пробубнил эту информацию вслух. Визг, который раздался вслед за тем, как он гробовым голосом прочитал полученное сообщение, трудно описать словами, ибо в нем ничего человеческого не было вовсе.

Чтобы как-то разрядить неприятную предреволюционную ситуацию, Борюсик подбежал к шведской стенке и начал остервенело делать упражнения на пресс. Но что бы он ни делал со своим животом, тот не уменьшался ни на дюйм. Только после месяца изнурительных тренировок в момент новогодних и отпускных каникул вместо круглого становился бугристым и бесформенным как старый мяч. Сейчас Борюсик просто рвал себя на части, чтобы унять дикую ярость, бушующую внутри. К нему бы лучше не подходить в этот момент… Не подходить лучше совсем…

Жена вбежала в комнату, подобно спасающемуся от пожара слону, и с криком «Что, не будет? Не будет денег?» пнула его в то самое место, которое он так старательно тренировал. Легких ударов в той весовой категории, в которой находилась вся дружная семья, – не было. Животу стало очень больно.

А Борюсику обидно. Очень досадно где-то под большим и уставшим сердцем.

А тут еще нарисовалась теща с испуганной физиономией и диском от штанги в руке:

– Что, зятек, по миру семью пустить решил?

С этими словами теща медленно перегруппировалась в позу известной скульптуры дискобола.

– Зае…ли ваши Олимпийские игры! – заорал Борюсик и, поднявшись на ноги, что есть силы толкнул жену в грудь.

Случилась авария, как если бы тяжелый КамАЗ отъехал назад и врезался в стоящий за ним автокран. У автокрана-тещи от соприкосновения с затылком дочери кровь пошла носом, и довольно обильно.

– Для симметрии! – крикнул Борюсик и два раза плюхнул жене кулаком по лицу, стараясь угодить в шнобель.

Раздался вой. Страшный вой для любого панельного дома. Когда жилы стонут у всех от первого этажа до девятого. На крик двое старших сыновей закрылись в своей комнате, а Денисик выбежал в коридор.

– Папуа! Габада! Папуа! – закричал он третье слово в своей жизни, надвигаясь на отца, зло выставив вперед свои маленькие, но сильные кулачки.

Но времени и желания радоваться лингвистическим успехам сына у Борюсика не было.

– Куда прешь? Не видишь, пробка? – И он вмазал по лицу и ему.

Угодил неудачно… Бил-то несильно, больше для острастки… Чтобы не шумел малый на папку. А попал так, что с хлопком расквасил сразу все: и губы, и нос.

Увидев разбитое лицо маленького дурачка, подумал: «Вот так взять один раз грех на душу, ударить как следует и избавиться от этого вечно орущего, неподдающегося контролю недоразумения». И выбежал на улицу от этих ослиных воплей подальше.

Чувства жуткой досады и какой-то глобальной нереализованности раздирали сердце. Было как-то обидно и за себя, и за всю страну сразу. Почему такой невыносимо тяжелой стала в ней жизнь? Ведь такого не было раньше.

Было обидно за многое. Даже за незаконченную тренировку… Он подошел к турнику, располагавшемуся возле школы – прямо напротив родного подъезда. Повиснув, подтянулся без труда семь раз, выжал восьмой и девятый, а вот десять не получилось.

В институте для него это был минимум. Не раз он стройных и спортивных на спор обламывал на турнике.

Хоть и здоровый, с брюхом, а мог выжать и четырнадцать, и поболее.

Нутро все не успокаивалось. Хотелось кислорода, несмотря на то что на улице морозило и воздух был довольно свежим.

Рядом с домом располагался Измайловский парк. Он снял ботинки с носками, разделся по пояс, повесил куртку и рубаху на перекладину – а кто их возьмет ночью? – и пустился бегом к виднеющемуся лесу.

«А вдруг от соприкосновения с морозом жир быстрее расщепляется под кожей? – пришла ему в голову интересная новаторская мысль. – Худеют же медведи во сне в берлоге, теряя жировой запас. Как это мне раньше в голову не приходила такая гениальная идея!»

Под кожей, и правда, приятно пощипывало на колючем морозном воздухе. «Наверное, последний мартовский морозец», – подумал Борюсик. Босые ноги стали словно деревянными. Он спустился с горки и побежал по какой-то плохо протоптанной аллейке, чтобы быть поближе к природе, поближе к лесу.

7

Андрей сокращал путь через парк, не собираясь отдавать на маршрутку 30 рублей. Дарить кому-то пакет молока, если можно пройти это расстояние за сорок минут!

Его сильно знобило. Вечером заметно подморозило, а он был одет легко. Дома не был – сколько получается? Три, четыре – нет, три с половиной дня. Все-таки три работы – не две.

Ничего – впереди чемпионат. Первый настоящий, большой, профессиональный турнир. Его дочь покажет себя. Через шесть лет ей будет восемнадцать и она станет много зарабатывать. Уж в восемнадцать-то точно много. А шесть лет он может потерпеть и на трех работах, и на четырех.

Он шел как можно быстрее, чтобы не замерзнуть. Почти задыхался. Нет – когда выходил из дома такого мороза, конечно, не было. Иначе бы он так не оделся. Думали, все – весна уже в Москву пришла. Ан – нет.

Одно плохо: мыться не успеваешь, когда с одной работы на другую бежишь. На главной вроде как уже и принюхиваться и носы ворочать стали. А главная работа – это первое, что надо беречь. Все-таки и компания вон какая – международная. Главный офис в Амстердаме находится. Там тоже его дочь побывает на каком-нибудь турнире.

Он шел, представляя обводящий удар своей дочки, который в последнее время явно прогрессировал и становился ее главным оружием. Мощный, по линии. Соперницы, привыкшие часто выходить к сетке, теряли нити игры и «плыли», как говорил инструктор.

Персональная смс-ка от самого Херки Ларссона о том, что «бонус не будет выплачен, ввиду неудовлетворительных финансовых показателей компании в целом», настигла Андрея здесь, в парке, буквально в самом лесу. Когда он резал с одной аллеи на другую, чтобы не обходить потом под прямым углом. Несмотря на то что, глупо уставившись в экран старенького мобильника, он остановился, почему-то продолжал задыхаться. Он с силой швырнул мобильник в глубину леса и выругался по-узбекски. И тут жутко закололо в сердце.

Наверное, с тремя подачами он загнул… то есть не с подачами, а с работами… он улыбнулся такой путанице мыслей и сел на снег, прислонившись спиной к сосне. В сердце кололо все сильнее и сильнее. Он погружался в свой любимый сон, где был его ребенок в белой юбке, красивый зеленый корт и переполненные трибуны Уимблдона.

8

Борюсик не сразу понял, что босой ногой чуть не запнулся о тело человека. «Напьются же прямо в лесу», – подумал он и побежал было дальше. Но, сделав пять-шесть прыжков, остановился. Нет, на таком морозе парню не протрезветь. Борис развернулся и пошел будить пьяного: «Если не проснется через десять минут – оставлю, на фиг!» Холодно было, если не бежишь, особенно ногам.

Он подошел и узнал в сидящем пьяном человеке своего однофирмчанина.

Борюсик не особо удивился, так как Москва – город маленький и здесь все время встречаешь знакомых. Он даже разводиться с женой из-за этого не хотел. Начнешь жить один и будешь встречать их на каждом шагу – то жену, то детей, то тещу с жениными сестрами.

Это был узбек Андрей. Хороший парень, который тоже мыкался по Москве, как и он. Только замкнутый немного, никогда ничего не рассказывал, про баб не говорил, про гаремы – как его ни пытали – распространяться не желал.

– Чего-то рано ты напился, солдат, – сказал Борюсик и вспомнил, что Андрей никогда и не пил ничего, кроме воды из-под крана.

Принюхался – действительно, алкоголем не пахло. Узбек держался рукой за сердце. Борюсик не был сильным знатоком медицины. «Если он давно сидит, мог обмерзнуть», – подумал он. Взял снег и стал растирать ему щеки, затем расстегнул куртку, почти летнюю, и стал тереть грудь. Андрей застонал и что-то зашептал. Точно обмерз – в себя приходит помаленьку…

– Бонус… Бонус… – донесся до Бориса слабый голос.

– Ах вот ты, дружок, чего свалился! – проворчал Борюсик. – Ну разве можно так. Я вот под тем же снарядом побывал, и ничего, смотри: бодренький бегаю…

– Бонус… – держась за сердце, шептал Андрей.

– Да уж с бонусом нас здорово прокатили в супермеждународной компании.

«Идти он все равно сам не сможет…» – Борюсик взвалил узбека на плечи и, прикинув, в какой части парка ближе город, двинулся быстрым шагом.

– Бонус… – то и дело шептал Андрей.

– Держись, боец, – выплывем!

Борюсику вспомнились все военные фильмы, которые он смотрел в детстве с отцом. Это было в ту пору, когда тот еще не спился окончательно и не утратил интереса к делам детей и событиям в жизни внуков. Тогда они очень любили фильмы про войну. Каждое утро, просыпаясь, маленький Борюсик спрашивал: «А сегодня будут фильмы про войну?»

И они просматривали программку на день. «В бой идут одни старики», «Аты-баты шли солдаты», «Офицеры»… Теперь Борюсик, таща на себе Андрея, представлял себя героем одного из этих фильмов.

– Мы с тобой с одного батальона, брат. А у нас своих не бросают… – шептал он. – Я тоже попал под этот обстрел… ну и тяжелый же ты что-то стал… и меня накрыло этим снарядом… я тоже слегка контужен… тоже…

9

«Куда его нести? Надо было в больницу. Не поймут меня сейчас дома, если мы с ним заявимся. Не окажут там сейчас первой помощи».

Через двадцать минут Борюсик, шатаясь, вышел на тротуар и встал у обочины. Голосовал он как бы ногами Андрея, покачивая туловищем вверх-вниз.

Первая же машина остановилась. Удача это или нет, было непонятно. Из «уазика» вышел милиционер и направил на них свет фонаря.

– У вас здесь что, б…дь, конный бой или цирковая тренировка, на х..?

«Злой, – подумал Борюсик. – Есть у Андрея хотя бы паспорт, интересно?»

– Вы что в лесу-то делали, гомики? Одежду закапывали, что ли?

Стараясь говорить как можно дружелюбней и четче, чтобы не подумали, что они пьяные, Борюсик произнес:

– Тут коллеге плохо стало… на аллейке… на работе сложности…

– А, вона как! Коллеге! Ты не приближайся ко мне, бугай, а то сейчас е…у по пузу электрошоком…

«Интересно, это расщепляет жиры или нет?» – подумал Борюсик и остановился.

– Документы у перетрудившихся имеются? А? Трудовые резервы?

– У меня, кажися, нет. А у Андрея… сейчас посмотрю. – Борюсик аккуратно положил узбека на снег и пошарил у него в грудных карманах. К счастью, нашелся паспорт весьма странного вида.

Он протянул его милиционеру.

– Я так и думал. Чурки. Кто еще так зимой одевается? Сам откуда?

– Из Сибири… Командир, плохо с сердцем человеку. Он не пьяный совсем, честно…

– Грузитесь в кузов.

– До больницы бы…

– Это такси только до участка, стахановец.

– Только это такси поедет при одном условии, – заявил второй вылезший милиционер, представившийся как Иванов, хотя Борюсик в представления с такими фамилиями не верил. – С тебя, голопузый, анекдот.

Борюсик, уже начавший приподнимать Андрея с земли для погрузки в машину, так и застыл на месте.

– У меня сейчас состояние – совсем не до шуток. Как бы не располагает вовсе, командир.

А сам подумал: надо ж так обесценить такое хорошее слово «командир». Вот только что он воображал, что тащит с поля боя контуженого бойца, словно в военном фильме, да, собственно говоря, так оно и было. А теперь он обращается к милиционеру «командир».

Не был тот похож на командира, за которого шли солдаты в бой. Ничего, кроме подхалимажа, в этом слове не было.

– Тогда условия конкурса меняются: не рассказываешь анекдот – получаешь пулю в живот.

«А вот здесь уже пресс не поможет. Качай не качай», – взгрустнулось Борюсику.

– Ну, чего: жить будем – трави анекдот.

Борюсик лихорадочно пробежался по своим мозговым полушариям. Чего-чего, а анекдотов там не обнаружилось. Он вообще был не мастер запоминать анекдоты. Рассказывать их мог неплохо – но помнил не дольше одного дня. Пытался даже записывать в ежедневник, не раз представлял, что вот будут какие-нибудь судьбоносные с точки зрения карьеры посиделки, все будут рассказывать анекдоты и нельзя будет облажаться в ответственный момент и ничего не рассказать. Так и знал, что именно с этим попадет впросак. Учил же, учил…

– Ну, толстый, напрягись. – Милиционер угрожающе щелкнул затвором. – Считаю до десяти… Раз…

«Иван Васильевич… чего там портянки… у Петьки или у обоих?.. Нет, другое… дальше… б… лиса и волк… короче царь зверей… кто из них, там еще заяц был, – копался у себя в памяти Борюсик. – Это п…дец… что за голова… Нет анекдота про голову? Наверное, нет… Какой же последний я старался запоминать?»

– Шесть… семь…

«Бабы! Где они могут быть? В бане? Дома? У Василия Ивановича? И что? Не помню ни х… В фитнесе? Что они там делали? Пресс качали… а бонуса их, сук, лишили все равно».

– Девять…

– Начальник – пидорас! – громко воскликнул Борюсик.

– Так, хорошее начало… – согласился мент. – Дальше что?

– Начальник – пидорас: это раз, – задумчиво повторил Борис. И вдруг его словно осенило, и он забубнил отрывисто, боясь потерять спасительную нить воспоминаний: – Делятся они не просто на пидорасов… – заблеял Борюсик, в голове которого из какой-то погребенной глубоко в сознании рассылки по электронной почте всплывало что-то мутное. – Начальник – пидорас обычный говорит обычно: «Я тебя сейчас, Салтыков, трахну»; начальник – антипидорас говорит: «Я с тобой, Салтыков, трахаться не собираюсь»; начальник – пидорас-виртуоз заявляет обычно: «Я тебя, Салтыков, так отымею: не успеешь ни вздохнуть, ни пернуть»; а начальник – пидорас – поклонник Гагарина заявляет: «Я тебя сейчас трахну с работы так, что полетишь в космос без ракеты…» А есть еще…

– Ладно, залезайте, развел здесь нудятину…

Когда Борюсик взвалил Андрея на плечи, тот заметно потяжелел. Только при погрузке его в «уазик», Борюсик понял, что узбек умер.

«Все равно бы не успели… – подумал Борюсик. – Не простудиться бы самому».

Он посмотрел на свои красные обмороженные ноги. Он не стал ничего говорить милиционерам, боясь, что они оставят его здесь в лесу. Куда он пойдет босой с мертвым узбеком.

– Извини, брат, – Борюсик с трудом снял с трупа куртку, та, снятая с худосочного тела, еле-еле прикрыла часть его голого большого живота.

«Сейчас бы в Ангарске у мамы… Чай бы с малиной и медом – точно бы не заболел…»

Нужно было как-то согреться, как-то спасти себя в этом большом и злом мире. Столько потрясений свалилось на него в одночасье! Как же защитить свою ауру от всего этого? Он вспомнил, как в книге о Гарри Поттере волшебники оборонялись от дементоров воспоминаниями о сильных положительных эмоциях. Наверняка в этом что-то было и стоило попробовать. Он сосредоточился что есть силы.

Что же представить? Неужели как он лежит на простыне в васильках и семейных трусах и Ангелина выходит из ванной? А почему бы и нет? Главное, чтобы получилось и образовался этот… большой защитный шар… как его…

Сосредоточиться было, однако, нелегко. Неслабо их все-таки там в школе волшебников тренируют, чтобы вот так вот – раз! И в нужный момент собраться с мыслями.

Борюсику все больше представлялись почему-то страшные куклы, которые раскладывала Ангелина. Носастые, в капюшонах, похожие на смерть. Он больно ударился головой о железную стенку «уазика», тот подпрыгнул на каком-то ухабе. Борюсик почесал ушибленную голову и улыбнулся.

«Папуа!» – вспомнилось ему третье слово сына. Гордость разлилась по его груди.

– Не мамуа, б…дь! И не бабуа! А – папуа! – вслух произнес он. И подумал про себя: «Какие бабы дуры!»

– Это ты по-каковски там бормочешь? – через маленькое зарешеченное окошко брякнул милиционер. – Тоже чурка, что ли? А говорил, из Сибири…

И тут Борюсик чуть не сделал еще одну ошибку.

– Сам ты чурка московская, – бросил он милиционеру.

– Чего-чего, я не слышу? Губы, что ли, отморозил, толстопуз? Говори громче!

Борюсик вдруг вспомнил про сыновей и сразу захотел домой. Представил всех троих на фотке, сделанной в год, когда старший пошел в школу. Таких смешных, толстощеких, в одинаковых, почему-то в матросском стиле, кительках с белыми воротничками. Сколько сил положено, чтобы они с семьей оказались в Москве, и что будет с ними, если с Борюсиком что-нибудь произойдет?

Надо пробираться ближе к семье и как-то улаживать возникшее там напряжение. Только сейчас он понял, что многого добился и что ему не хочется, чтобы это все закончилось. Надо, чтобы это развивалось дальше. Ведь в Москву он приехал в первую очередь из-за детей. Жена с сестрами, может, преследовали и свои какие цели – покрасоваться около Кремля, сходить в бутик, увидеть живьем актера Чадова на сцене, – но для него семья стояла на первом месте. Вырастут и все трое станут москвичами. Даже маленький Денисик. Вон уже слова стал произносить. Что значит лечение. Кто бы им занимался в Сибири так, как здесь?

– Что ты там бормочешь? Оглох, что ли?

На самом деле Борюсик сидел и молился. Почему-то ему казалось раньше это так сложно. Просто взять и помолиться…

«Боже… Сделай так, чтобы это все было не зря…» Большой защитный шар обволакивал его голое промерзшее тело.

– Да так – анекдот вспомнил… – сказал он милиционеру.

– Ну давай – трави… Зря, что ли, мы тебя катаем… «Думай, голова, надо пробираться к дому… Давай, думай… Один анекдот – и мы дома…»

 

 

ЖЕСТКАЯ РУКА ОФИСА МАСЛОВ

1

Эти люди еще имели наглость предложить Ивану возглавить одно из политических движений. Старые вожди, измученные неудачами и финансовой зависимостью от кого ни попадя, тяжело переживали смену инвестиционных источников и теневых руководителей. Они уже не устраивали никого наверху и начинали надоедать тем, кто внизу. Поэтому вид они имели скорее комический, нежели харизматический. Их представители каждые полгода появлялись в кабинете у Ивана, в основном просили денег или напрямую, или завуалированно в виде «оказания помощи» тем или иным проектам, о которых «сейчас не хотелось бы говорить» и «по понятным соображениям их суть является серьезным секретом».

В результате таковой беспомощности движение становилось все более и более неуправляемым, на его благодатной почве вырастали полукриминальные и криминальные группировки, занимающиеся собственным творчеством, а по сути подрывающие на корню его возможный авторитет и влияние на общество. Тогда как Иван стремился видеть во всем этом конструктивное зерно.

Апофеозом идиотизма для Ивана стало убийство пятилетней туркменской девочки в Санкт-Петербурге. Гениальная акция! Безусловно вызывающая симпатии и поддержку по всей стране. Могут же некоторые довести все до полного абсурда.

А если – не дай бог – какой-нибудь его рубль дошел какое-то время назад до одного из этих придурков?

Позор! Позорище!

Уж не на продолжение ли подобных мероприятий у него до сих пор приезжают просить денег?

Самое же главное заключалось в другом. Даже если вы выбрали насилие, что уже само собой выбор странный, по своим милицейским каналам практически в любом городе Иван мог достать адреса куда более привлекательных объектов, чем мало в чем виновные дети. Есть куча вышедших вполне благополучно из тюрьмы насильников. В том числе насильников, чьи объекты не достигли совершеннолетия, приехавшие из стран, где тринадцатилетние девочки исторически вызывают у мужчин сексуальный интерес. А наши акселератки уже в одиннадцать выглядят как сформировавшиеся невесты для представителей азиатских деревень, наводнивших городские стройки. Это раньше, по рассказам знакомых Ивану криминальных авторитетов, таким людям в тюрьме не давали жить. А сейчас и система воровских понятий была разрушена. Никакого самоочищения внутри потока заключенных не происходило. Через пять-восемь лет никому не заметные живучие крысы новостроек снова выбрасывались в повседневную жизнь мегаполисов.

Шансов на то, что подобные фрукты испытают раскаяние в тюрьме, станут на путь истинный, изменят свой нравственный облик и упорядочат свои сексуальные отношения с представительницами прекрасного пола нужного возраста, – было очень мало.

Знал Иван и другое: если в первом случае жертве насильников, как правило, удается выжить, то после отсидки сметливый ум может открыть золотое правило – мертвые молчат. Мертвые не дают показаний. Убийц-насильников ищут в первую очередь среди тех, кто сначала был только насильником.

Злость, отчаяние, унижение, накопленные за годы первой отсидки, позволяют им сделать этот шаг. Перейти совершенно на другой уровень игры с обществом. Вот такие кандидаты имелись у Ивана. И никому они были не нужны.

В любом городе найдутся милиционеры, которые расскажут о десятках таких случаев. Когда лидеры крупных и влиятельных диаспор отмазывают своих детей. Когда свидетели меняют показания. Когда потерпевшие, запуганные и материально стимулированные, «забирают заяву». Что может сделать получающий двести долларов в месяц милиционер? Только отбирать фрукты у торгующих на рынке. Это самая высокая степень его ответного могущества. Что он по-настоящему может, молодой парень, которого никуда не пристроили после армии родственники? Поступить к такой диаспоре на негласную службу, чтобы начать сводить концы с концами.

Вот на ком должна строиться подобная борьба. Если она ставит перед собой цель что-то изменить в жизни.

Но куда проще нападать с ножами на держащихся за руки детей пяти-семи лет. Гораздо проще, чем брать в разработку реальных врагов.

Он спонсировал одного местного милиционера, который подобно герою сериала «Dexter» расправлялся с теми, кто ушел от заслуженной ответственности. Причем спонсировал неплохо. Ему интересно было давать деньги на что-то конкретное. Как говорилось в рекламе сериала, «ничто не может остановить серийного убийцу, кроме другого серийного убийцы».

Милиционер, конечно, пропал без вести довольно быстро, сразу, как только столкнулся с интересами наркоторговцев из областного центра. Потом за его гробом шла длинная процессия, в которой люди нашептывали друг другу тайные подробности вскрытия: «пытали трубой железной три дня… опускали, значит, по-ихнему… чтобы другим неповадно было».

По словам тех, кто приезжал к Ивану на переговоры в последний раз, бездействие объяснялось просто:

– Они могут гораздо больше, чем вы можете представить. Одна из проблем в том, что они прекрасно знают границы ваших возможностей, а вы их – нет, – и человек показывал пальцем куда-то наверх.

– Но почему на Украине всего этого нет? – сокрушался Иван. – Никаких диаспор с востока, перед которыми нужно дрожать и чьи возможности нам с вами трудно даже представить. Мне рассказывали партнеры, что в Харькове негров больше, чем азербайджанцев или армян. И не потому, что там много негров, а потому, что не регистрируют в стране по 50 000 мигрантов за 20 долларов. Никого ни за какие деньги, кроме особых и оговоренных на то случаев. Потому как это их страна и безопасность, места рабочие, школьные, детсадовские…

– Ну, сейчас, Иван, можно много примеров приводить. Наверное, изначально у нас с Украиной были разные ситуации… Может, и продажность и безнаказанность мелких чиновников в ЖЭКах сказывается…

– Да что значит может, что значит может?..

– Мы сейчас в состоянии только идеологически выступать…

– Хоть одного во всей стране чиновника за нарушения правил выдачи миграционных карт реально засудить? Хоть одного?

– Боюсь, что сейчас и это вряд ли…

– Так вот я тоже боюсь, уважаемые московские идеологи, что вряд ли… понимаете? Все, что вы мне предлагаете: вряд ли…

И они расстались не совсем по-хорошему. Пришлось звонить и объяснять на следующий день, что мосты он сжигать не собирается. Он не привык расставаться по-плохому с партнерами любого уровня, и это правило не раз сослужило ему хорошую службу. Иван не перестал посещать собрания и платить взносы в партию, но выбрал очень спокойную и умеренную линию поведения.

2

Ну а раз так – нечего предаваться глобальным утопиям. Дела в бизнесе шли все лучше и лучше. Деньги притягивали деньги. Он послал к чертям политику, радикальные заморочки, проблемы миграции, которые в стране никто не хотел решать, хотя она, миграция, по его расчетам, должна была захлестнуть эту самую страну в ближайшем будущем так, что мама не горюй.

Тем более у него появилась возможность строить отдельно взятый мир в своем маленьком городке. Из областного центра приехали люди с предложением возглавить единственное крупное в городе предприятие – завод по производству авиационных двигателей. Четыре тысячи человек, за которых он теперь будет в ответе. Он будет их защищать и охранять от дурных веяний времени. И главное – рос сын. И нужно было думать о втором. К чему теперь искать себе приключения на далекой московской земле? К тому же все нелепее и нелепее становилось идейное движение, у истоков которого он, бывший боевой офицер, стоял.

Нужно было строить свое маленькое государство в государстве.

Тогда у него и появился Саша Маслов.

Все вокруг твердили одно и то же:

– Тебе нужна в офисе жесткая рука!

– Не делай все сам, потом никакие деньги не компенсируют потраченную молодость – найди плечи, на которые можно все взвалить.

И такие плечи нашлись.

Сначала Иван сблизился с Масловым благодаря общим политическим взглядам, затем, взяв Маслова на работу, Иван переложил на него кучу своих дел.

Александр Маслов был одним из двух самых серьезных культуристов в городе. Богатырского телосложения от природы, он словно олицетворял собой былинный дух Руси. Той самой, никому не известной, лишь по сказкам да по юморным мультфильмам сложенной, но для Александра единственно верной.

Ежедневные занятия штангой в спортзале в шесть утра, походы в Сибирь, на Урал, на Алтай, купание в проруби, рыбалка – к этому всему Маслов еще умудрялся добавлять десятичасовой рабочий день и занятия политикой.

Казалось бы, двухметровый рост и гора мышц должны требовать отдыха хотя бы в вечернее время – ан нет. Маслов ударился в политику с двух-трех разговоров с такой яростью, что Иван про себя как-то сразу понял – парню не жить. Он не смог объяснить себе, откуда взялось это предчувствие, и всячески его от себя отгонял. Да и остановить Маслова-богатыря было никому в этом городе не под силу.

– Ну кем ты будешь у меня на заводе? Ну давай будешь главным по безопасности. Создам эту должность. Или хочешь по социальным вопросам?

Походив по заводу и поводив бровями по сторонам, Маслов пришел в кабинет к Сергею через месяц:

– Я смогу принести пользу, если буду отвечать за все. Сейчас какая-то ерунда получается. Сидишь на собраниях – штаны протираешь. А что их протирать – порядок наводить надо. Не только в офисе, но и на всем заводе. На охране я за неделю порядок навел – проблем больше не будет, а что дальше делать? Что дальше делать-то?

Поразмыслив как следует и расспросив Маслова, что он подразумевает под словами «порядок на всем заводе», Иван Сергеевич назначил его первым замом. А уж с субординацией Маслов сам разобрался. Все решалось просто, по-штангистки.

– Можешь этот вопрос дернуть?

Сказал «могу» – дергай, сказал и не дернул – тренируйся на другой пока работе.

Поначалу не все признали, что это был сильный кадровый ход. Хотя Маслова в городе знали, уважали и боялись. На заводе восстановилась дисциплина. Серьезная и вдумчивая. Как лицо штангиста перед третьим подходом к весу на Олимпиаде. Торговые представители в других регионах, которых набирал уже сам Маслов, были тоже в основном из тяжелоатлетов, отличались завидной ответственностью и, действительно, вкалывали с утра до вечера – что для людей, работающих на удалении, было исключительной редкостью. Иван подозревал, что это уважение к труду строилось на пятьдесят процентов из уважения к спортивным показателям, размеру бицепсов и личности Александра.

Во время разговора с подчиненным он мог, не находя аргументов словесных, начать нервничать, достать из-под стола гирю и устроить короткую зарядку.

Так он выпускал пар, по собственному признанию.

Действовало безотказно.

В городе и так не было сильных нерусских диаспор. Поскольку единственное крупное работающее предприятие было теперь под контролем, это стал совсем уж, как говорил Маслов, «русский город».

Деятельность «правой руки» генерального директора была настолько эффективной, что позволила Ивану Сергеевичу отойти от дел, заняться воспитанием сына, в том числе спортивным, и самому четыре часа в день проводить на теннисных, хоккейных и волейбольных площадках. И в итоге переехать в областной центр, иногда так и не появляясь на заводе, не из экономии полутора часов в один конец, а скорее из уважения к труду японских автомобилистов – такую машину было жаль гробить по боевым танковым тропам.

Маслова в городе знали и уважали. Маслов же, в свою очередь, уважал Ивана Сергеевича за то, «что он в теме», «болеет душой за будущее страны» (он не смотрел программу «Наша Russia» и не видел иронии в этих словах), за то, что «не жрет виски со всеми подряд без принципа и разбора».

Уже через месяц на заводе наряду с фотографиями ударников висели портреты Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова, Нахимова, Александра Карелина, Ирины Слуцкой, Юлии Чепаловой и Екатерины Гамовой.

Трое последних побывали на заводе, встречались с рабочими, так что их фотки дополнялись автографами.

3

Сам Иван раз и навсегда распрощался с политикой за бессмысленностью всего там происходящего. Почувствовав отношение к себе как к денежному мешку, он, как и многие прочие директора крупных предприятий, быстро наигрался в эти игрушки и предпочел сосредоточиться на собственных заботах.

Маслов же, успевший вступить в партию за три заседания до конца ее фактического существования, произвел впечатление на многих потенциальных властителей умов и судеб. Вскоре ему посыпались предложения от старых знакомых персон, но из абсолютно новых политических новообразований. Стоит ли говорить, что в итоге Александр оказался в партии с громким названием «Патриоты» и быстро стал одним из трех ее региональных лидеров.

Все чаще и чаще ездил он в Москву по политическим делам. Иван, чтобы драгоценное время «правой руки» не пропадало зря, снабжал его коммерческими задачами и постепенно передал в его руки все отношения с крупными государственными органами.

Однажды Иван заехал к Маслову домой – понадобились ключи от сейфа – и засиделся до половины второго.

– Я вот, Сергеич, статью пишу. Для одного издания. Слов не хватает, конечно… и образования.

– О чем статья?

– О геноциде…

– Я и не сомневался.

Маслов буркнул «извини», упал на пол и сделал на кулаках двадцать отжиманий.

Отдышавшись, заговорил сбивчиво, но бойко:

– Геноцид русского народа принял такие масштабы… что Гитлер и Сталин показались бы безвинными баловниками, по сравнению с тем, что сейчас происходит в стране при полном попустительстве правительства. Ты в курсе, кто финансирует у нас институты планирования семьи, открытые по всей стране? Более семидесяти филиалов. Их больше уже, чем сельских библиотек. Конечно, Америка. Бюджеты подобных центров в крупных городах достигают полутора-двух миллионов долларов в год. Онкологию они нам не спонсируют, борьбу с беспризорниками тоже. Чего же вдруг такая забота о желающих сделать аборты российских женщинах? Не удивляет? Шесть миллионов абортов в год! Сто тысяч детей на поздних сроках! Какая забота американцев о России. Хочется заплакать… Зачем устраивать бомбежки, если можно элементарно понизить рождаемость до таких размеров, что нация исчезнет с лица земли.

Чтобы хоть как-то отвлечься от назойливой речи, Иван уставился на лежащую на столе газету с телепрограммой и принялся бегать глазами по строчкам.

Увиденное привело его в ужас, ибо прошло уже много лет, с тех пор как он последний раз читал программку вот так вот подряд, канал за каналом.

«Огонь любви» – 60-я серия. «60 серий! Бог мой!» – ужаснулся Иван.

Рита решает расправиться с Мариной. Александр боится, что жене станет известно об его интрижке. В гостях у Юлии Софья знакомится с Софьей Никитичной. Бахти уверяет Ксению, что любит ее, но должен соблюдать цыганские традиции, которые запрещают им быть вместе.

А Маслов не унимался:

– На сто женщин детородного возраста у нас уже приходится 113 детей. А для того, чтобы просто восполнить пробелы смертности и смены поколений, необходимо 230. Нормальная статистика? В два раза больше. Но если наши дети рождаются – с ними работа продолжается по полной программе. Беспризорниками на улицах никто не занимается, потому как детских домов у нас фактически не строят. Остается только фиксировать преступления и смерть от передозировок или токсикации.

Покивав взбудораженному великану в ответ, Иван вновь вернулся от безысходности к программке.

На другом канале сразу после «Огня любви» шла «Женщина без прошлого». И тоже, мать ее за ногу, 60-я серия. Вот такой вот день – день шестидесятников.

Любопытство Ивана возросло:

Теодор и Александра спасаются от киллеров. Яну тоже удается убежать от греческих наемников. Вместе они безрезультатно пытаются покинуть маяк. В России Лариса Вольская ждет с нетерпением известия о смерти Александры…

«Уж не смотрит ли все это моя жена!» – пришла в голову ужасная и страшная мысль. Иван ни разу не общался с ней на эту тему.

– А теперь о самом главном. Педофилия. Экскурсии для иностранцев в Петербург. Сорок тысяч визитеров за последние три года через экскурсионные фирмы специального назначения. Многие в восторге от творящейся здесь безнаказанности, остаются в Питере жить и организуют притоны для своих соотечественников. Открыто у нас хоть одно уголовное дело против иностранцев-педофилов? За штуку баксов питерские менты и урки продадут любые понятия о чести и дадут крышу любому притону. И это все – не геноцид? Усыновление детей? Гражданина России замучают собирать документы, а иностранцы покупают наших детей на запчасти как поломанные автомобили. Есть у организации лицензия – деньги на бочку и полный вперед. А таких организаций с лицензией больше ста. Пока мы работаем над получением бабок, кое-кто очень неплохо работает над нашими детьми…

– А тебе на фиг программка – если у тебя телевизора в квартире нет?

– Изучаю, чем потчуют народ. 71 сериал в день на доступных каналах. Считая повторы, конечно…

– Да… я вот тоже смотрю… а ты говоришь геноцид… А у тебя почему жены и детей нет, а?

– Детей нет, потому что нет жены, а жены нет… некогда просто…

– Ты отдыхать пробовал, Саня? Хотя бы ночью, а?

– У меня кипит голова, Иван Сергеевич, трещит по швам и лопается на две части одновременно. Нельзя видеть все это и молча сидеть…

– Ты революцию готовишь?

– Нет, но надо хотя бы в умах людей давать отпор этой… этой… информационной шизофрении.

– Слушай, я тут покупаю квартиры в доме эконом-класса, деньги вкладываю помалеху, сдаю, перепродаю – по-разному. Так вот, в Новороссийске строят комплекс недалеко от моря. Там в описании инфраструктуры сказано: во дворе игровые площадки для детей, скамейки для отдыха взрослых… Скамейки для отдыха взрослых, Александр!!! Ты когда последний раз сидел на уличной скамейке, просто отдыхал?

– А если мне не сидится? – продолжал богатырь. – Если на этих скамейках уже не будет сидеть людей русской национальности через пятьдесят лет… вообще не будет…

Сергей очень жалел потом, что не попытался поговорить с Саней по-другому, без легкой иронии. Он видел в Маслове себя пяти-шестилетней давности, и почему-то ему доставляло удовольствие наблюдать чужую горячность и ощущать собственное спокойствие. Спокойствие, которое ему дала семья. И которое он ни на что не хотел бы променять.

А богатырь за монитором продолжал кипятиться, выбрасывать в пространство кабинета полные бессильной злобы вопросы:

– Ты знаешь, когда закончится русский род на земле? Дата легко прогнозируется…

4

Иван Сергеевич ушел от своего друга и коллеги, удивляясь, насколько глубоко тот погряз в идеологическом болоте. У него возникла твердая уверенность в том, что ничем хорошим эти поездки в столицу нашей родины для Маслова не закончатся. Если бы знать тогда, что не только для Маслова…

С тех пор он провожал своего богатыря в Москву дружескими подтруниваниями типа «в столицу за вредными для сна идеями поехал?».

А Маслов за полгода организовал из дышавшей на ладан заводской поликлиники сильный и вполне современный медицинский центр, закупив оборудование и переманив из областного центра четырех врачей – две приятные супружеские пары с хорошим послужным списком и редким ореолом интеллигентности и порядочности. Они создали атмосферу семейной клиники, от которой на заводе пришли в восторг.

Поводом для их новой беседы послужил список запретных слов, который был расклеен по предприятию. На длинных свитках были выписаны более двухсот речевых оборотов, по большей части молодежных жаргонизмов.

Маслов рассказал Ивану о встрече на партийном съезде с бывшим работником телевидения, который и поведал ему о тайном заговоре всех подконтрольных государству СМИ, снабдив наглядными материалами.

– Язык тупых наркоманов внедряется в нашу голову с экрана осмысленно… Сознание начинается с языка, и его чисткой сознательно занимаются.

– Чисткой чего, сознания или языка?

– Сознания через язык… наркоманский, тупой, ориентированный на низменные инстинкты, на отсутствие памяти в человеке… на отсутствие образа… на уничтожение образа через уничтожение художественности…

Ивану стало жаль друга. Не он ли втянул его в это болото?

– Саня, ты же штангой занимался. Что тебя в филологию потянуло?

– Вот кассеты… Один и тот же ведущий в программе за январь и за сентябрь 2000-го. Прошло полгода.

Как у человека мог так поменяться язык? У образованного, прошу заметить, человека. А вот ведущий интеллектуального шоу. Слово-то какое мерзкое!.. – Он потянулся к видеомагнитофону и нервно запихал туда кассету. На экране появилось знакомое очкастое лицо ведущего. «Сейчас мы будем с вами оттягиваться, прикалываться и торчать от удовольствия. У нас сегодня в студии…»

Маслов нажал «стоп».

– А раньше он начинал свои программы с цитат…

– Ну и что…

– А то, что все программы в сентябре начинались с подобных текстов. Понимаешь? Прикалываться… и торчать? Ну? Ты понял? Те программы, что не поменяли язык, – закрылись. Это была чистка первого уровня. На уровне филологии. Дальше пойдет работа со смыслом. Все аналитические программы закроют. Люди должны быть быдлом, которое торчит… Всех посадить на иглу! Информационную, но абсолютно ощутимую. Показать тебе подряд только начало семнадцати программ… там одинаковый текст везде… программирование…

– Это паранойя… блин… я не против этих бумажек с запретными словами… Но люди, они как разговаривать у тебя будут на производстве? Жестами?

– А я им мат, кстати, не запрещал! Про мат там ни слова.

– Подразумевается, что если нельзя говорить «сесть на иглу», «подсел», «вставляет» и все такое прочее, то и на мат это распространяется как бы между прочим.

– Не между прочим… я поговорю с людьми…

– Слушай, идея с поликлиникой и врачами, она была неплохой… там людям давали, а не запрещали… давали новое. Так ты и здесь что-то дай взамен. Повесь список рекомендуемых выражений. Подпишись: «Одобрены руководством завода к употреблению следующие фразы…» Шучу-шучу. Хотя вообще-то, это… матом, говоришь, можно у нас ругаться?

– Можно.

– Это все – п…дец как не смешно. Но я вижу плановые показатели и то, что до этого все новшества приводили, так сказать, к положительным результатам. Так что прожую и эти твои сопли…

– А это ты правильно сказал…

– Про сопли?

– Нет, про то, что людям надо давать что-то взамен… Радиоспектакли! Почему у нас их перестали крутить? Почему перестали, а?

– Потому что в них рекламу трудно собирать.

– Правильно! И потому что они развивают образное мышление нашего народа. Мы их найдем, старые радиопостановки, и будем крутить по заводскому радио, по две в день. С утра и после обеда! Как, а? Не возражаешь.

– От тебя люди не разбегутся? С ума не сойдут? Сразу по две в день?

– Люди не идиоты.

Маслов успел стать жертвой и третьей навязчивой идеи. Было даже удивительно, как легко приживались различные фобии в таком огромном человеке.

Идея заключалась в преследовании и жестком контролировании всех потенциальных лидеров на территории страны специальными службами.

– Ты помнишь, Сергей, было время Кашпировских, Чумаков и прочих людей, обладающих сверхъестественными способностями. Где они все сейчас? Умерли? Нет! Уехали из страны? Нет! Все здесь… Просто их элементарно прибрали к рукам. Контролируют и эксплуатируют. Шесть лет назад начался отлов всех, кто может повести за собой толпу. Не согласных сотрудничать – убивали. Жестоко и цинично. Падали вертолеты, нападали маньяки, врезались машины… все маскируется под несчастный случай, который вовсе таковым не является. Точнее, он несчастен для их семей… но запрограммирован системой заранее…

В глазах Маслова был реальный страх:

– Мы знаем только о громких делах, которые на слуху… но эту концепцию подтверждают тысячи фактов… Скоро все, кто может своим авторитетом вывести на улицу толпу… все будут или под колпаком, или убиты… Уже чистят детских тренеров по боксу и борьбе… Мы живем в очень маленьком городе… даже не в областном центре… просто до нас еще не добрались, Сергеич.

Как можно было отпускать его в Москву после такого? Информация, которой питала его столица и все эти охотники за псевдополитическими идеями и вполне реальными бюджетами, явно не шла ему на пользу.

Умер Маслов почти сразу после изложения этой своей последней идеи. Может, люди склонны притягивать то, о чем сами пророчествовали?

5

Маслов умер на самом деле странно. Утонул в проруби. Свело мышцу.

В тот день он не надел дорогущий золотой крест, который потом нигде не нашли. Его партнер по водным зимним процедурам не приехал по причине поломки машины. Точнее сказать, приехал, но уже поздно. Приехал, чтобы увидеть одежду, следы босых ног, идущих по направлению к проруби, и отсутствие следов в обратную сторону.

Иван после этого и сам чуть было не поддался мании преследования. Все совпадения можно легко подвести под масловскую концепцию. Правда, следов возможного убийцы на снегу обнаружено не было – он лично уточнял это у компаньона Маслова.

Жены у Сани не было, детей тоже. Как вошел он в жизнь Ивана неожиданно, так и ушел из нее.

6

Предложения о продаже акций завода он отвергал каждый год по два, по три.

Но в этот раз оно пришло из места, которое вызывало серьезные опасения. Все менялось в их отрасли, шел незримый передел, и упустившее так многое государство потихоньку наверстывало упущенное.

Он даже съездил в Москву, где ему предлагалось теплое место в министерстве. Но его не интересовали оклады и отступные – он решил добраться до ближайшей детской хоккейной школы.

Дорога по перекопанной Ленинградке заняла два часа туда и полтора обратно. Ну и как люди здесь возят детей на секции? Нет, ну его на фиг.

Это раньше, когда он отдал шестилетнего сына в секцию для семилеток, ему было важно только одно. Он постоянно твердил: «Мне важно, чтобы ты старался. Понимаешь? Старался – и все!»

Сейчас, когда начались товарищеские матчи и сын стал заниматься со своим годом, став безоговорочным лидером первой пятерки и проводя на льду больше всех времени, – планы поменялись. Появились индивидуальные тренеры по боксу и борьбе, чтобы в частых потасовках на льду было за него спокойно. Теперь ему хотелось большего. Хотя бы пробных вызовов в юниорскую сборную России. Шансы были весьма велики: школа входила в число пяти ведущих, из пяти первых пятерок нужно выбрать четыре. А четыре из пяти – это уже не один из миллиона, как считают многие далекие от спорта и арифметики люди.

Он сказал, что хорошенько подумает над предложением. Заикнулся, что жизнь в Москве его не совсем прельщает… Сейчас думал: зачем? Тем ли тоном он произнес свое «подумаю».

Он возвращался домой после волейбольной тренировки. Сегодня что-то не шел обводящий удар по линии, и Степа Камкин – вшивый инженеришка – дважды закрыл его одиночным блоком в концовке партии. В итоге хоть и счет 4: 2 по партиям в пользу заводоуправления, но последнюю партию проигрывать всегда неприятно. Тем более из-за собственных ошибок.

Но делать было нечего, противное настроение не улучшилось, хотя могло бы… Всему виной непонятная позиция нового московского руководства их главного клиента – крупнейшего в стране оператора авиаперевозок. Чего надо людям – непонятно. Запрашивают одни данные за другими. Чертежи, сертификаты, лицензии – и все молчат. А тут еще слухи, что параллельно ведут переговоры с конкурентами Ивана из Красноярска. Зачем? Лучше? Вряд ли… Дешевле – тоже вряд ли…

Давно уже, года два, не было таких смутных ощущений. Собака Туполев – немецкая черная овчарка не выбежала навстречу поддержать морально хозяина.

В доме все уже спали – свет не горел. Странным холодным взглядом негорящих окон смотрел дом на Ивана. А ведь старший должен похвастать своими хоккейными успехами. Он уже знал, что его сын с командой детского «Локомотива» обыграли сверстников из московского клуба «Белые барсы» со счетом 10: 8 и на счету Ивановича-старшего две шайбы. Но телефонный рассказ – это одно, а подробности из личной беседы с сыном – совсем другое.

Все это было очень странно. Он уже потянулся было к телефону, чтобы набрать номер охранника, но почувствовал острую боль под лопаткой: что-то вонзилось туда, стремясь проникнуть в самое сердце. Но не смогло – лишь остановило дыхание и сделало невозможным само движение под названием «вздох». Движение, которое всегда исполнялось организмом непроизвольно, как бы само собой.

Иван упал лицом на снег. Он был теплым. «Что удивительного – скоро весна! – подумалось ему. Еще снег удивил его неприятным розовым цветом. – Они хоть живы – дома-то, они хоть живы?» – Внезапная тревога сжала его сердце в тиски.

Мозг ответил спокойно и рассудительно: «Дома должно быть все в порядке! Не нужны им твои дети, и твоя жена не нужна. Не волнуйся. Умирай спокойно. Вот ведь боль какая дикая – чего терпеть?»

С этой мыслью стало спокойно на душе, и Иван закрыл глаза, посильнее прижавшись щекой к теплому розовому снегу: пусть растет, голы забивает…

Последняя мысль была какая-то совсем нелепая: «Повернуться бы посмотреть, кто ударил и какой он, этот человек, интересно, национальности…»

Больше сил думать не было…

 

 

С МЕНЯ ХВАТИТ И ВЫВЕСКИ, или ОЛИГАРХ ИЗ МЕДВЕДКОВО

1

«С меня хватит и вывески… ладно…» – такими словами закончился развод Евгения Савина с друзьями-учредителями.

Слово «развод» подходило в обоих значениях.

Но Евгений устал и согласился. Потому что в последнее время полюбил Евгений спать. Спать, а не делить имущество с бывшими единомышленниками. Все станки, постпечатное оборудование – все они забрали себе. А ему досталась вывеска. Точнее сказать, конструкция для наружной рекламы на огромном доме с торговым центром внизу в спальном районе города. Эта вывеска являлась попыткой рекламного агентства, некогда именуемого «Небоскребом», диверсифицировать бизнес в наружку. Дальше дело не пошло. Так одна вывеска и осталась.

Да и фирма решила изменить и название, и состав учредителей. Видите ли, все они взъя…вали до одиннадцати вечера, а Евгений нет.

Точнее, он иногда и до часа ночи сидел на работе, но только не мог там раньше часа дня появиться. Ну разве что изредка. А постоянно – нет, не в силах был себя заставить. А в последний месяц и вовсе приходил к двум, а то и к трем. Сны стали сниться Евгению. Красивые и длинные. Не сны – былины.

Раньше никогда такого не было, чтобы он свои сны помнил. А тут проснется, а сон, как кино, – весь перед глазами. Лежит, еще час в голове прокручивает. Думал, бывало: «Встать бы, записать. Вот будет шедевр». Да поленится: не встанет, не запишет – и сон как рукой из памяти… Раньше Евгений, может, и вообще снов не видел, а здесь такое началось в тридцать-то лет. А может, это и вовсе знак Господень? Ну до работы ли здесь, по большому счету.

В те времена, когда он приезжал в офис еще часам к одиннадцати, вскоре после обеда у Евгения наступал резкий отток энергии, приблизительно с часу до четырех. Его сонливость и апатия были настолько заметны окружающим, что в эпоху популярности фильма «Гладиатор» коллеги дали Евгению кличку Испанец – именно так называли зрители кровавых зрелищ персонажа Рассела Кроу.

Все понимали, что, хоть Испанец и приезжает на работу к одиннадцати, раньше шестнадцати застать его в бодром расположении разума – задача архисложная.

«У Испанца сиеста, – шептались сослуживцы. – Тихо, Испанца разбудите!»

Сны снились Евгению разные – от отчаянных приключенческих до просто креативных, с различными аллегориями. Эротических снов было не так много, как могло быть в его возрасте, но это, видимо, являлось прямой Светкиной заслугой.

Запомнился сон, как к нему в комнату вошел Вениамин Смехов в неотразимом образе благородного Атоса и, заряжая свой пистолет, начал произносить знакомый с детства текст в легкой интерпретации: «Сон воскресил вас, сон дал вам другое имя, сон сделал вас богатым, сон почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела…»

Сам Евгений – с длинными белокурыми, как у миледи, волосами – ползал по кровати, пытаясь одеялом прикрыть откуда-то взявшиеся татуировки-лилии на плечах, запястьях, лодыжках и щеках.

2

Вывеска располагалась на крыше торгового комплекса в огромном спальном районе на северо-востоке Москвы – на улице Широкой. Большим преимуществом было и то, что на той же улице был и дом, где Евгений безоблачно жил в одной квартире с родителями.

Торговый комплекс стоял удачно – прямо напротив метро, и весь поток людей, идущий от подземки и пробиравшийся к ней от остановок транспорта, мог видеть буквы этой конструкции, поэтому вывеска считалась довольно эффективным средством наружной рекламы.

Договор на аренду места под конструкцию вывески на крыше был составлен так хитро, что в ближайшие сорок пять лет можно было не волноваться. Чтобы разорвать его, нужно было не только вернуть нехилый единовременный бонус, полученный ТСЖ, но и выплатить баснословный штраф, который и являлся главным гарантом спокойствия Евгения.

Договор составлял умнейший юрист Олег Замулин, настоящий полковник в отставке, который ни разу не дал себя «на…ать», как он сам выражался, «ни одному из крупнейших мировых холдингов».

– Ни империалистическому, ни террористическому, – заявлял он.

Конструкция была довольно архаична с точки зрения современных технологий и представляла собой расположенные на металлических рельсах специальные шарниры, в которые вгонялись отдельные буквы. Проектировал и строил ее автор знаменитых сооружений на центральных улицах столицы, анонсирующих в советское время фильмы, идущие в кинотеатрах Москвы. Такая установка предполагала возможность написания аж двух небольших фраз, расположенных друг под другом. Например: «Скоро на экранах:», и вторая снизу – название фильма.

В принципе, несуразность конструкции имела в конечном итоге свой плюс – в отличие от всех современных гигантских вывесок – световых коробов, она позволяла размещать не только название бренда, но и рекламный девиз – слоган.

Когда монтировали эту вывеску, было не до технологических изысков, нашелся дешевый подрядчик на имеющуюся свободную сумму (которая сейчас казалась ничтожно малой), и работа была сделана.

Евгений, наряду с арендой, мог прилично зарабатывать на производстве букв, поэтому был заинтересован в частой смене заказчиков.

Вместе с вывеской на весь срок была арендована небольшая каморка на чердаке – метров двенадцать, где стояли стол, одно кресло, три стула, висела купленная и привезенная из единственной тогда открытой ИКЕИ люстра на длинном шнуре – тогда было время, когда даже из Питера в ИКЕЮ ездили в Москву на «Газелях», настолько популярны были любые штучки из каталога скандинавского производителя мебели.

– Вот это теперь мой офис, – заявил сам себе Евгений. – Сколько хочу, столько и сплю.

По углам в новом офисе Испанца были расставлены ненужные буквы предыдущих вывесок.

Производство букв было коммерческой тайной Евгения. За изготовление каждой буквы он брал по 200 долларов, а многие буквы у него оставались от предыдущих рекламодателей.

За столом – сначала каждую пятницу, а потом, когда Евгений был освобожден от необходимости офисной рутины и комплексного обслуживания клиентов, добавились и суббота с воскресеньем, – происходили бои по преферансу. Ставки были условные – 50 центов за вист, но соперники были люди принципиальные, и рубка шла не на жизнь, а на смерть.

Цена на аренду наружки ползла вверх неуклонно, подтягиваясь к цене телевизионной рекламы.

На руку Евгению сыграл и вынужденный уход с экранов рекламы сигарет, водки, а затем и различные ограничения рекламы пива.

Евгений был человеком осторожным, не лишенным коммерческой жилки, как говорил его отец «ушлым парнем», он не влезал в длинные контракты и аккуратно поднимал цену вслед за рыночной.

Район разрастался как на дрожжах, новые дома появлялись с периодичностью чуть ли не раз в месяц, народу становилось все больше, людской поток у метро увеличивался, к нему присоединялись жители северных подмосковных городов, спешащие каждое утро на заработки и ежевечерне возвращавшиеся в свои пригороды.

Очереди на маршрутные такси в сторону центра тоже были на нужной стороне улицы, – и вывеска, вот она, – с высоты шестнадцатого этажа слепила глаза своей рекламной эффективностью.

«Хозяин вывески», как называли Евгения друзья, остро нуждаясь в мозговой активности по вечерам, во вторник договорился играть в шахматы с Прокопом – отставным штурманом, слегка сошедшим с ума от долгих плаваний. Как сам Прокоп выражался – «крыша поехала года на три, не больше, а шахматы – лучшее лечение крыши перед возвращением в море».

3

Корабельная жизнь, по рассказам Прокопа, могла свести с ума кого угодно. Последний его рейс был особенно напряженным. Капитанам кораблей в их торговой компании разрешили брать с собой жен. И длинноногая загорелая сучка – молодая супруга их капитана, в прозрачном халатике целый день ошивалась на палубе, дразня измотавшихся от воздержания и замученных онанизмом моряков. Каждый понимал, что любой намек этой лахудры капитану станет бесславным концом их морской карьеры.

Понимала это и она.

Закончились ее садистские сеансы тем, что она начала загорать топлес на корме перед взирающим на нее из штурманской будки Прокопом. Усугублялась ситуация тем, что она то и дело вставала на четвереньки и делала разминочное упражнение для спины под названием «кошка, пролезающая под забором».

По словам Прокопа, ничто так не расстраивает психику мужика, как ежедневный отчаянный онанизм.

Было и еще одно обстоятельство, сильно расстраивающее Прокопа и расшатывающее его тонкую душевную организацию.

Его попытки купить квартиру и отселиться от родителей и двух братьев-скинхедов.

Каждый раз, приходя из рейса, он обнаруживал, что жилье, на которое он прицелился, подорожало ровно на такую же сумму, какую он привез из рейса.

И это издевательство продолжалось три года. Более серьезное доказательство бессмысленности земного и морского существования на свете тяжело было придумать. Эти три года онанирования в морях по девять месяцев из двенадцати – и как итог те же тридцать с хвостиком тысяч, не хватающих для покупки квартиры на Палехской улице, неподалеку от Лосиноостровского лесопарка.

Это были еще времена, когда репутация банков не вызывала доверия, особенно у проводящих вдали от родины большую часть времени людей, а что такое ипотека, знали тогда лишь студенты экономических вузов.

Словом, Прокопу понадобился отдых. Желательно, не подразумевающий тусовок в ночных клубах с тратой денег на девок, которые то ли дадут, то ли нет.

Отдых для разума, а не для тела. Чтобы все оставили в покое и не задавали глупых вопросов: «когда снова в рейс?», «чем занимаешься целый месяц?» и тому подобных.

После долгих раздумий Прокоп выбрал занятный способ передышки – закосил под сумасшедшего.

Закупил книг по философии – которых до этого не читал никогда – Ницше, Кьеркегор, Шопенгауэр, Фуко, затарился грибами питерского областного производства и приступил к отдыху.

Внешний вид безумца он долго выбирал из кинематографа и наконец остановился на классике – Каннибале Лекторе из «Молчания ягнят». Просмотрев этот фильм раз двадцать, Прокоп стал умело копировать и манеру говорить, и пластику, и мимику персонажа.

И он своего добился – ему опять захотелось в море.

Ради этого купил корочки о повышении своей штурманской квалификации – если что, перерыв в работе можно объяснить желанием подучиться.

Адекватность в общении и отсутствие привычки кривляться Прокоп стал тренировать, приходя на чердак к Евгению для игры в преферанс и шахматы.

4

Каждую среду к Евгению приходил играть в шахматы двоюродный брат, айтишник на зарплате, который сопровождал свои приходы то взятием денег взаймы, то возвращением долга.

А по четвергам вечера были и вовсе особенные: Евгений пил мартини с соком и учил играть в шахматы долговязую Светку – бывшую манекенщицу, которая одно время работала у них в офисе секретаршей, а сейчас вроде как «вернулась в модели».

Светке нравилось остроумие и спокойствие Евгения, его неспешность и рассудительность, она слабо прогрессировала в шахматах, зато все охотнее опиралась локтями о стол по обе стороны шахматной доски, предоставляя Евгению для лихой кавалеристской атаки свой тыл – единственное место, которое можно было соотнести с ее профессией без всяких оговорок.

Все остальные позы и варианты с креслом и со стульями были неудобны, и через два месяца у них сложился четкий ритуал: проиграла партию – развернулась, нагнулась.

Так Евгений одерживал за вечер по пять-шесть блистательных шахматных побед, уже возбуждаясь в конце каждой партии, когда дело приближалось к мату.

Иногда, во время процесса «награждения», он абстрагировался и пытался смотреть на себя со стороны. Даже подвесил для этих целей под самый потолок зеркало. Нравилось ему отражение в этот момент.

«Вот она, настоящая офисная жизнь, – приговаривал он, – лишь бы поясницу не свело».

Светка болтала во время партий без умолку, на что Евгений, терпеливо пропуская все мимо ушей, торопил ее одним словом: «Ходи!»

Все это время он размышлял, какой бы ход сделал на ее месте Прокоп – самый сильный из его соперников, и вспоминал свои последние сны. Пил он немного, в основном весь мартини выпивала Светка и, к третьей партии хмелея, забывала, как ставится детский мат.

Каждую партию хозяин вывески заканчивал какой-нибудь эффектной фразой:

«Вам мат, гроссмейстер, – подставляйте попочку!»

«Позвольте вам предложить насладиться моим гамбитом еще раз!»

«Испытаем вашу новозеландскую защиту на прочность!»

«Не хотите заглянуть в глаза ферзю?»

Но какой бы ни была фраза – результат был всегда один. Светка покорно разворачивалась и упиралась локтями в низкий стол, в пьяном виде начинала истошно кричать и охать как порнозвезда, в экстазе раскидывая шахматы с доски. Собирать фигуры по углам было зачастую дольше, чем одерживать очередную победу.

«Ну ты даешь, Каспаров! Ты как автомат!» – не уставала хвалить его Светка.

Евгений пришел к выводу, что сон – не только лучшее лекарство, но и лучшее средство для концентрации мужской энергии, поэтому особо не обращал внимания на ее похвалы. Спал он, по собственным подсчетам, сто часов в неделю – так чему ж здесь было удивляться?

Евгений так полюбил Светкину покорность, что иногда захаживал в магазин покупать ей разные чулки и стринги и считал себя даже – особенно накануне, в среду вечером, – немного влюбленным человеком.

Евгений заряжался на неделю, Светка, похоже, тоже.

«Пока, Гамбитушка, возвращаюсь к своим гламурным импотентам!»

Судя по ее рассказам, свои визиты по четвергам она называла подругам не иначе как «поправить здоровье», а на вопросы, где именно была, честно отвечала: «Играла в шахматы!»

Но самым главным тайным развлечением Евгения и его друзей было занятие немного хлопотное и довольно рискованное.

Иногда по субботам, когда было настроение, часа в два ночи, они меняли в словах вывески буквы или переставляли их местами и выходили к метро – есть шаверму и смотреть на новый вариант.

Так, вторая часть слогана

Каждый день с тобой Всегда. Везде. В любую дорогу легко превращалась в надпись с явной грамматической ошибкой

Пез… – дорогу.

Так она и горела больше часа над головами бегущих в ночи по гламурным мероприятиям, проводимым в круглосуточных кафе московских новостроек.

Вместо

Лучше для мужчины нет появлялся совет для ночных покупателей презервативов —

Лучше минет.

Составление нехитрого ребуса и полчаса возни со сменой букв были своего рода завершением субботнего вечера. Сколько людей, бредущих ночью по улицам с далекими северными названиями – Студеная и Полярная, – лицезрели подозрительные призывы, нависавшие над ними в черно-сером столичном небе? Сколько из них пытались при этом протрезветь?

Распорядок работы офиса, который целиком устраивал непобедимого Испанца-Евгения на этом жизненном этапе, выглядел следующим образом:

В 17:00 – подъем;

В 17:30–18:00 – звонки заказчикам и подрядчикам, иногда;

В 18:00–20:00 – разглядывание с балкона шестнадцатого этажа, с крыши или из окошка чердака – это зависело от времени года – потока людей, приносящих Евгению деньги, и размышления над приснившимся;

В 20:00—2:00 – вторник, среда, четверг – шахматы, пятница, суббота, воскресенье – преферанс.

В понедельник вечером, как приговаривал Евгений, «в нормальном театре – выходной».

На автоответчике для изредка звонивших клиентов он даже оставил соответствующую запись: «Не знаю как у вас, а у нас в понедельник выходной».

Пусть звонят и завидуют.

В жизни Евгения появилась размеренность, которой так не хватало в офисной стрессовой работе, интеллектуальная нагрузка, стабильный и местами беспощадный секс, адреналин шестерных распасов и мизеров с дыркой между семеркой и десяткой – словом, появилось все, чтобы быть счастливым.

И Евгений прожил счастливо два года.

Букв в углу становилось все больше, денег он накопил много, так как почти их не тратил. На портвейн, мартини для Светки и пельмени со сметаной он стабильно выигрывал в преф. Друзья-картежники, выдавая ему наличные, недружелюбно ворчали: «Деньги к деньгам».

А еще Евгений выходил на своем чердаке идею, реализацией которой и занялся параллельно со своей основной деятельностью. Точнее сказать – организовал процесс, дав возможность заработать двум приятелям.

Началось все с разговора о преферансистах города, поиске новых игроков, которые могли бы поддержать более высокие ставки. Ибо силы подравнялись, и выигрыши стали условными. А ставки соглашались повышать только Евгений и штурман Прокоп.

Однажды Евгению рассказали о чиновнике из комитета по культуре и туризму в мэрии, большом любителе расписать пулю. Слуху этому, вполне возможно, суждено было бы раствориться во снах хозяина вывески, но в тот день по дороге в банк Евгений увидел в метро большую книгу «100 знаменитых людей России».

Полистав справочник с заплатившими за свое пребывание в нем «знаменитостями», Евгений задумал издать свой собственный проект – «100 преферансистов Москвы». Оставалось только удивляться, почему так мало тематических сборников биографий лежало на прилавках. «100 великих политиков России», «100 самых дорогих машин России», «100 самых дорогих женщин России», «100 трансвеститов», «100 собак» и так далее.

5

Первая же попытка заполучить покровителя сборника в лице одного из заместителей мэра завершилась триумфом: Евгению выдали не только вступительное слово, но и первую биографию.

В дальнейшей работе над изданием, помимо выслушивания баек, прибауток и истории любви к преферансу с описанием закоренелых партнеров молодости, Евгений с Прокопом или с кем-нибудь из двух менеджеров проекта расписывали с интервьюируемым пулю. Заодно возникла идея фиксирования в игре двух-трех интересных раскладов, с описанием игроком возможных вариантов поведения.

Денежная ситуация, на которую и так не приходилось жаловаться, стала еще более обнадеживающей. Стоимость участия в книге равнялась пятистам долларам, помимо этого в двух случаях из трех Евгений, находившийся в прекрасной интеллектуальной форме, выигрывал еще шестьсот-восемьсот баксов. Игра шла по десять долларов за вист.

Теперь он расписывал пулю не только на чердаке, но и на просторных кухнях, в шикарных кабинетах, предбанниках саун и на столах казино. Клиенты передавали ему друг друга сами, через многочисленные, но малочисленные клубы преферансистов. В середине проекта Евгений устроил бартер с одним из развлекательных журналов города. На его крыше появилась вывеска:

Журнал «Ночная кошка»

Свой взгляд на город.

А в трех номерах журнала появились развороты с описанием проекта «100 преферансистов Москвы».

Один из участников проекта – глава крупной строительной корпорации во время довольно спорного мизера попросил Евгения перевернуть прикуп хотя бы одной семеркой кверху. Человек он был азартный невероятно. Родом из Абхазии. Когда-то играл в КВН. Его байки и истории стали главной изюминкой сборника.

– И что мне за это будет? Если переверну? – спросил его Евгений.

– Квартыру в домэ на Бажова в лэсу – но пачти в центрэ Масквы, при этом по ценэ застройки – в два раза дэшэвле рыночной, достойно?

Евгений удовлетворенно кивнул и перевернул прикуп с семеркой пик.

– Ай, маладец – писатеэл! – зацокал языком Тимур. – Реэшил квартирный вопрос сеэбэ, да?

Так у Евгения появилось достойное место вложения всех накопленных денег. Двушка на Бажова (двадцать минут пешком от метро ВДНХ), все равно обошлась дорого и отнюдь не в два раза дешевле, но скидка получилась более чем существенной – Тимур сдержал слово.

Ночная халява

Ищи в городе

Но переезжать в новую квартиру на ВДНХ от родителей Евгению не пришлось.

6

Сестра Евгения, работавшая на заводе в Мытищах, подогнала папе с мамой старый раздолбанный «Москвич», чтобы они могли приезжать к ней на дачу и нянчиться с тремя внуками. В той аварии пострадали аж четыре машины, но жертвы были только в одной.

С родителями Евгений дружно жил с пеленок. Маме всегда было приятно, что сын не шляется по кабакам и клубам, а умудряется и храпеть в соседней комнате, фактически у нее под боком, и зарабатывать на хлеб. О своих истинных доходах Евгений не распространялся – просто копил, сам не зная на что.

После похорон квартира опустела. В комнату родителей он практически не входил – незачем было травить душу, на кухне тоже было неуютно.

Еще недавно у Евгения не было ни одной своей квартиры, а теперь стало сразу две. Но большую часть времени он по-прежнему проводил на чердаке.

Сны не ушли от Евгения, но приобрели беспокойный, обрывочный характер, заполнились кошмарами и тяжелыми воспоминаниями. Самым частым был сон про то, что все, что случилось с родителями, было как бы не на самом деле. Подсознание придумывало различные варианты развития этого сюжета, но результат был один: Евгений смеялся и радовался во сне, что так глупо поверил в страшную новость, обнимал отца, целовал маму, а потом они шли на кухню варить пельмени.

Однажды он проснулся на кухне, сидя за столом перед пустой тарелкой. Он ощущал послевкусие пельменей со сметаной и уксусом. И готов был поклясться, что только что разговаривал с родителями и слышал их голоса.

Нехорошо, когда покойники снятся в таком количестве. Уже ходил Евгений ставить свечки в церковь «за упокой души» и пытался приводить домой Светку, но не мог сосредоточиться на сексе, и они посмотрели четыре или пять тупейших фильмов, идущих нон-стопом всю ночь.

Евгений все объяснял просто – перед смертью родители выбросили в атмосферу такое количество адреналина, что это поле (или облако, или сгусток энергии – Евгений не был силен в метафизике) добралось до него, и он не может теперь от этого избавиться.

Он чувствовал, как теряет защитную ауру.

7

– Чего ты собрался делать на юге, Гамбитушка? – Светка запустила руки в его вихры на широкой макушке, словно специально приспособленной для долгих соприкосновений с подушками.

– Ну, я поищу проекты. Может, издательские какие.

– Опять будешь преферансистов искать по побережью.

– Да это вряд ли… Их там столько не найдешь. Только если Клуб любителей подкидного дурака, но почем будут членские взносы? Пакет семечек и бутылка пива.

– Сделай гламурный сборник… Сейчас это модно! «100 красивых людей» – плейбои будут платить сами, чтобы туда попасть, а за красоток заплатят их друзья-папики.

Евгений подумал, что мир не сильно изменился с тех пор, как он начисто перестал им интересоваться.

– 100 красивых людей, 100 красивых б…дей… – проворчал он.

Проект издания справочника о 100 московских преферансистах был оперативно свернут и завершен на магическом числе 66. От продажи экземпляров участникам проекта планировалось получить кругленькую сумму.

Не мог же Евгений сказать Светке, что едет на юг спать. И что ничем другим там заниматься не собирается в принципе. Слишком уж много часов недоспал за последние четыре месяца.

– Сто б…дей? О, да у тебя, Гамбитушка, коварные планы по захвату южного побережья. Сто не многовато? Может, лучше возьмешь одну, но проверенную? А, зая? Возьмешь меня с собой?

– Надо будет, и позову!

– Пиши адрес, кулемушка моя.

– Кто?

– Неважно. Пиши электронную почту – телефоны меняются с каждой новой работой, а работы в Москве меняются чаще, чем телефоны. Мыло – надежней, оно у меня одно уже пять лет. Пишешь?

– Угум.

– Ленин… собака… жив.

– Чего?

– Шучу я, господи! Что ты сонный такой! Ну-ка, положи мне руки на бедра… Чувствуешь, какое все родное? Сколько партий мы с тобой сыграли, Каспаров?

Светка повернулась к нему спиной, прижалась попой и стала тереться о его брюки, словно виляющая хвостом кошка.

– Повторяй: я буду тебе писать, Светочка. И позову тебя в гости летом, чтобы ты загорела как следует, ты и твоя нежная попка…

– А что? Может, и позову! – согласился Евгений, прежде чем снять с нее туго облегающие задницу джинсы и аккуратно стащить любимые стринги.

В принципе, Светка не раз пыталась раскрутить Евгения на некоторое разнообразие в их отношениях, хотя и понимала, что это вряд ли удастся. Парень был с тараканами, однако очень потешный, порядочный и, как ни странно, – всегда при деньгах.

Он, в свою очередь, живо представлял картину знакомства со Светкиными родителями. Как они пригласят его в гостиную и начнут показывать фотографии своей дочери в младенчестве, а еще хуже – ставить видео, где она отплясывает голышом под песню Юрия Антонова «Мечты сбываются». Евгений отчетливо представлял себе нравственные мучения, которые он испытает в этом случае, как тяжело ему будет смотреть в глаза людям, ожидающим увидеть в нем самозабвенно и искренне любящего дочь человека.

И что он ответит им на все вопросы, ожидания, намеки? И главное, зачем терпеть эти сватовские муки, если он и так имеет Светку по шесть раз за вечер на своем чердаке в самой что ни на есть душевной для каждого мужика позе?

Ворочаясь и засыпая, он представлял Светку с саксофоном в руках на фоне заката в белой прозрачной рубашке… Но это были мечты. Он прекрасно знал, чем это закончится. Потащит его чего доброго на дискотеку в город, а то и в Сочи на пляж. Кому нужна такая нервотрепка!..

8

В ногу со временем

ТЦ «У Европы»

Сон уходил. Безвозвратно. И вместе с ним – ощущение гармонии и стройности мироздания. Теперь стали заметны постоянный нудный дождь, некрасивость физиономий прохожих, ужас того, как одеваются на окраинах Москвы, – в серые и застиранно-черные тона. Пустота родительской квартиры, однообразие трудовой деятельности. Сон уходил. Дорогой и единственный. Тот, который всему голова. Плохо без него.

Люди, которые сокращают сон ради решения проблем, становятся заложниками этой гонки. Сон сокращать нельзя. Наоборот – сон сокращает проблемы. Люди без длинного сна обречены на вечную суету, ведущую к беспощадному поражению.

Так и хочется выйти на край крыши и сказать этой людской реке: возвращайтесь в постель! А когда вечером загораются синие огни телевизионных экранов, хочется крикнуть – не смотрите говно! Ложитесь спать!

Приснится креатив получше, если лечь раньше девяти. Уже к утру будет просветление подсознания. Великая сила – сила сна. Евгений это понял давно. Все свои проблемы он решал так – добавлял к ежедневному сну еще час-другой. И проблемы отступали под напором сна, делавшего их неактуальными или смешными.

В эти выходные спешащая на вечеринки и на дискотеки в клубы молодежь Медведково видела успокаивающие буквы, горящие в ночи:

Времени – до жопы

9

Евгений явно осознал необходимость своего отъезда из Москвы. В этом климате, в тягучем пространстве этого города гулял выброс адреналина, мешающий ему спать, а значит – жить полноценной жизнью.

Любая почва, если на ней долго топтаться, становится болотистым местом. Поэтому, перелетные птицы – менеджеры, – не забывайте, что у вас есть крылья.

Ясно было, что ехать надо на юг. Ни в какие заграницы Евгений не верил, поэтому провел полночи, изучая региональные «Из рук в руки». Пришлось встать ни свет ни заря – в десять часов и совершить кучу звонков и нудных переговоров.

Все это делал Евгений на чердаке. В обеих квартирах уже два дня суетились жильцы – молодые семьи с маленькими детьми. Семья чуть побогаче на Бажова и семья чуть победнее в родном Медведково, но обе как арендаторы очень приличные и надежные.

Евгений специально начал с этого, чтобы не откладывать дела в долгий ящик. Проанализировав цены на недвижимость на юге, он с удивлением обнаружил несуразность и дороготню цен в Сочи и Краснодаре и вполне доступные цены под Новороссийском и в самом городе.

В Новороссийске Евгений дважды бывал с мамой в школьные годы у далекого родственника, служившего на флоте коком, – здорового двухметрового, всегда радостного детины со щетиной.

Хозяин вывески понабирал, что дает Интернет на запрос «мыс Хако». Первые ссылки, которые он увидел, были «служба знакомств» и «кожно-венерологи-ческий диспансер, телефон, адрес».

Ну что ж, значит, вполне пригодный для жизни поселок.

Евгений позвонил туда и обозначил твердо свой интерес.

Это было совсем близко к морю. Из дома, небольшого, зато двухэтажного, был слышен шум прибоя – в этом уверяли хозяева, а шум прибоя – это то, что нужно для его сна.

Денег на покупку дома, конечно, не было, а желание Евгения заниматься первые три месяца только сном и ничем более не подразумевало хлопот с арендой там, поиском заказчиков здесь.

Он решил поступить радикально. Полгода назад к его вывеске проявляло интерес крупное сетевое московское агентство, имеющее в своем портфеле серьезных заказчиков.

Сделку оформили быстро. Денег хватило не только на дом, ровно половина осталась, и можно было подумать о машине. Практически любой.

Он стоял на крыше рядом с вывеской, которая уже не принадлежала ему. Значительная часть его жизни заканчивалась и начиналась другая. Шел сильный ливень, который бывает в конце февраля. «Если будет идти так всю ночь, то смоет к утру все остатки снега», – подумалось Евгению. Впрочем, там, куда он ехал, уже давно ни снега, ни даже намека на зиму. Хотя дожди, скорее всего, тоже шли. Но там было море, возможность ходить вдоль берега перед сном и, быть может, возможность спать хотя бы часов четырнадцать.

Да! Не хватало последнего штриха. Евгений почесал репу и посмотрел на светящиеся буквы вывески. Через час должен был подойти Прокоп. Над чем будем сегодня креативить?

Рекламная надпись в этот месяц гласила:

С водой «Родник»

Каждый день

Они вышли с Прокопом на крышу.

– Не хотелось бы пить ничего крепкого… И пива тоже не хочется. О! Мне приснилось недавно много «Бэйлиса», целые реки.

Сон на самом деле был тревожным, но Евгений не любил рассказывать о своих снах. Чужие сны его не интересовали, мало того – его бесило, когда ему кто-то начинал их рассказывать. Почему кому-то должны быть интересны его?

Этот сон характеризовал его состояние. Неспокойное и неорганичное.

Ему снилась бабушка из тамбовской деревни, у которой он трижды отдыхал маленьким. Она доила козу, а маленький Женя стоял неподалеку. Он видел и чувствовал осязаемо – это молоко было необычным. Бабушка хитро подмигнула ему: «Ну, иди, внучек, попробуй козьего молока! Коза – она ведь не корова!»

Женя подбежал взять в руки маленькое красное пластиковое ведерко, коза пошла вперед, словно уступая ему место, и тут случайно задела ведро копытом. Женя почувствовал запах и вкус сладкого ирландского ликера и грустно смотрел, как он впитывается в землю. Даже провел рукой по травинкам и облизал пальцы.

Раньше во сне – он бы пил из этого ведра, наслаждаясь знаменитым на весь мир ароматом. А сейчас – сны были без счастливых концовок. Это сильно печалило.

Однако, что не получалось теперь во снах – получалось в реальности.

Четыре бутылки «Бэйлиса» были доставлены на крышу для прощального ужина со свежесваренными сардельками.

Он позвал Прокопа на креативный штурм. Последний на этой крыше. Евгений обладал уже таким запасом букв, что мог написать торопящимся москвичам все что угодно.

Показал Прокопу машину. Тот долго жал ему руку и вторил: «Вот это мужик – уважаю!»

Поговорили о расходе топлива. По словам Прокопа, доехать на ней до юга будет стоить еще одной небольшой отечественной машинки.

– А почему Светку с собой не берешь?

– А почему я должен ее брать – в шахматы она играть так и не научилась и потом, какая-то вся взбалмошная, нехозяйственная какая-то.

– А тебе зачем ее хозяйственность.

– Ну, я еду на отдых, спать еду. А с ней какой отдых будет? Какой сон?

– Какая-то у тебя логика немужская, Евгений. Какого-то особого толка логика. Ты как в Макдоналдсе деньги считаешь, когда говоришь о бабе.

– А какая логика мужская? Влюбиться и сделать предложение?

– Да нет, ты анекдот про мужскую логику не знаешь, что ли?

– Напомни, может, и слышал…

– Пришел к отцу сын и сказал: «Отец, у меня есть три девушки, и я не могу выбрать из них себе жену». – «Все очень просто, сын мой: дай каждой по тысяче долларов и посмотри, кто как потратит эти деньги». Через неделю показывает отцу фотографии и рассказывает: «Вот эта, первая, накупила на все деньги себе косметики, духов, одежды и уже через три дня попросила еще. Вот эта, вторая, пятьсот долларов потратила на себя, а пятьсот долларов отправила своей маме в деревню. А третья, ты представляешь, отец, третья потратила только сто баксов, а остальные положила в банк. Я спрашиваю у нее, для чего? А она отвечает: когда мы с тобой будем жить вместе, пусть что-то будет у нас на черный день! Представляешь, отец! Спасибо тебе за этот совет!» Но тут отец говорит: «Женись на первой, сынок!» – «Но почему на первой?» – «А у нее задница лучше!»

– У Светки задница хорошая, – согласился Евгений задумчиво.

– Оставь мне ключик от чердака и Светку, раз тебе это не надо уже. Я с ней тоже в шахматишки сгоняю. Может, и найдем общий язык, а?

– Ты ж все равно уходишь в плавание…

– Надо бы подзарядить батареи напоследок, чтобы опять там не начались эти онаномарафоны.

– А что, в городе больше не с кем, только Светка одна?

– Да, понимаешь, какие-то проститутки стали разговорчивые. Поняли, что, чем больше они болтают, тем меньше их эксплуатируют в профессиональном смысле. Научились такие телеги задвигать. Про раннюю смерть отца, про то, как ее семилетнюю не пускали к гробу, а она все равно прорвалась, и про то, что ты ей чем-то папу напомнил… После этих заворотов не трахаться, а плакать хочется и давать ей много денег за просто так.

– А ты не с проститутками, познакомься с нормальной девушкой.

– Я тебя умоляю!.. Они ж все знают, что я ухожу в море на девять месяцев. Им, нормальным, от меня только деньги нужны. Заметил и подсчитал: если даже баба и дает после первого свидания, но при этом пьет не пиво, а что-нибудь другое – мартини там, вино, коньяк не дай бог: проститутки уже выходят дешевле.

– Да – выход у тебя только один: влюбиться по-настоящему.

– Да мне надо, чтобы в меня влюбились, пойми. Пусть не модель 90 х 60 х 90, ну и не крокодил, конечно. Мне надо, чтобы у ней в глазах счетчика этого не было: «а теперь попрошу-ка я еще вот это», «а не раскрутить ли его еще на поход туда». Я все это уже читаю, как Паганини ноты.

– Ну это как там свыше будет угодно. Чтобы все состоялось. Но состоится обязательно.

– Да все будет ништяк. Ключи дашь и телефончик Светкин? Больно уж она у тебя однозначная.

– Какая?

– Ну, скажет слово и молчит. На доску смотрит, журнал листает. Нет у ней привычки выливать на голову постороннему человеку все помои своих переживаний и умозаключений…

«Да уж: однозначность, и правда, сильная Светкина сторона, как, впрочем, и задница… Может, взять все-таки с собой? – подумалось Евгению. Но затем он передернул плечами и хлебнул „Бэйлиса“ раза четыре подряд. – Уж как решил – так решил!»

– Бери. – Евгений протянул ключи другу.

– Прокатишь до выезда из города на танке? Когда они сели в новенький серебряный «Хаммер» и поехали в сторону выезда на шоссе, за их спиной осталась светиться новая надпись на крышной установке. И, судя по тому, что была пятница, провисеть этим буквам было суждено как минимум выходные:

Вот такая пое…нь!

10

– Слушай, а можно задать тебе один вопрос напоследок.

– Конечно можно, Прокоп, задавай.

– Ты вот, название это… Ну на печати твоей фирмы… Я тут «Статского советника» недавно посмотрел, там про «СДД» момент, «Сожрите Друг Друга». А у тебя это… «СПУ» – оно значит что-то?

Евгений усмехнулся.

– Ну правда, не просто же так… – канючил Прокоп.

– А у тебя какие варианты расшифровки?

– Фиг знает…

– Ну предложи хотя бы один.

– Союз… правильных… ублюдков…

– Ну, почти угадал…

Евгений сел в «Хаммер», а Прокоп остался стоять у дороги, глядя на диковинную машину. Это ж надо было такую выбрать! Их в городе-то всего пока штук тридцать, наверное… Кому они нужны, не война же…

Евгений подумал – хорошо, что Прокоп перестал играть в сумасшедшего и скоро снова отправится в море, слегка передохнув.

И еще подумал – не факт, что хорошо то отсутствие эмоций, которое он испытывает в этот момент. Расставался со Светкой – тоже не было никакого сожаления внутри. Теперь вот совсем странно – с другом же расстается… Видимо, психика берегла все необходимые эмоции для сна. Во снах же ему наверняка будут являться и Светка, и Прокоп…

Прокоп получил смс-ку ночью, когда сидел перед телевизором, смотря в сотый раз одни и те же клипы на MTV. Евгений был уже двенадцать часов в дороге на своем танке, видимо, решил остановиться и где-нибудь перекусить. Наверняка не будет спать где попало, а уж доедет до своего нового дома и там заляжет как следует… На неделю-другую…

Смс-ка гласила:

Сон приносит удачу.

Это он к чему? Решил все-таки поспать, что ли? – подумалось Прокопу. – А! Это он про расшифровку своего ООО «СПУ». Оборжаться! Может, и приносит. Только вот ему принесет удачу удостоверение штурмана третьего ранга.

Штурман переключил канал.

Диктор какого-то мутного телевизионного эфира сообщал ночным зрителям, что Сочи выиграл конкурс на проведение Олимпиады и что теперь дома и квартиры у побережья резко подскочат в цене.

Еще на прошлой неделе они с Евгением сидели на чердаке и сомневались – не дорого ли стоит этот дом в районе мыса Хако.

– Ну что ж… Значит, и правда приносит! – подумал Прокоп и отправился спать.

 

 

ТАНГО С ЧЕ ГЕВАРОЙ

1

Она не могла уступить в этом поединке. В поединке с честью и профессиональной совестью. Это был вызов ее имиджу, тому славному имени, которое она создавала годами.

Не для этого она носила на работу дорогие костюмы, садилась так, что перед глазами восхищенных сослуживцев мелькал верх ее чулок.

Не для этого она покупала ярко-красную «Мазду-3», не имела подруг, а только истекающих от зависти мелких стервоз, меняющихся как стеклышки калейдоскопа.

И это не говоря о соляриях, парикмахерских, визажистах, восьми тренировках в неделю в «Word Class» на Олимпийском проспекте и трижды в год – перед Пасхой (как положено по православным традициям), в мае (перед пляжным сезоном) и в ноябре (перед днем рождения) – строжайших диетах. Не для этого, в конце концов, ее назвали Дарьей Капитановой и не для того у нее под юбкой был пламенный мотор!

Невозможно было представить, чтобы мужчина, появившийся в их офисе на ПМР (постоянное место работы), не свернул себе шею, пытаясь разглядеть ее задницу, когда она шла по коридору стремительной спортивной походкой. Или смотрел на стопку бумаг в ее руках и не застревал взглядом в глубоком, а-ля Скарлетт Йохансен, декольте с загорелыми и наполовину свободными от одежды аппетитными «девочками».

Не для этого она трижды отдавалась в лифте, стоя спиной к своим счастливым обладателям и однажды нагнувшись так, что достала руками до пола. Из восьми тренировок три занятия были по тай-бо и заканчивались они комплексом упражнений на растяжку. С инструктором по тай-бо Олегом они еще проводили по две тренировки у нее в квартире, после которых он, измотанный, в шутку полз к двери, приговаривая: «Ну все, Капитанова, – завтра тоже получишь тройную нагрузку».

Восемь столов офиса помнили в своем матовом отражении вид ее крепких ягодиц и бедер, способных так приобнять инфантильные мужские ноги, что у их обладателей перехватывало дух и наступала преждевременная эякуляция. И это все не считая корпоративов, на которых приходилось демонстрировать чудеса ловкости, выносливости и акробатического гламура.

Ни разу никому она не дала повода посмотреть на себя равнодушным взглядом. И ни разу никому сказать: «Я оттрахал ее». Здесь, в этом офисе, на этой работе, в этом холдинге, мужчины говорили про нее: «Она оттрахала меня, парни». Или не говорили вообще, а просто мычали от восторга, размахивая ручонками и ворочая красными от возбуждения глазами.

Ни у кого не случилось проблем с эрекцией – ни одной осечки, независимо от возраста и места.

Поначалу они все очень быстро кончали под ее напором. Позже по офису стали ходить баночки со специальным гелем, позволяющим джентльменам-воинам задерживать семяизвержение.

Один раз такой подмазанный марафон, растянувшийся на полтора часа, чуть не вывел ее из себя. Она чудом дотянула до привычного победного финала, наслаждаясь отчаянным и беспомощным криком очередного проигравшего в беспощадной схватке с ее талантом. Талантом, как они сами говорили, «доставать мужиков», талантом «держать за яйца», талантом «крутить мужиками как захочется», «сводить с ума», «держать в узде» и так далее и тому подобное.

Возможно, существовали женщины и с большим количеством половых контактов в неделю, быть может, даже с большим количеством партнеров. Но в этом холдинге хозяйствовала она. И создавала имидж компании она одна, смешивая секс с пиаром, как мужики мешают виагру с крепкими напитками.

Вдобавок ко всему она была отличным замом коммерческого директора, справляясь с большинством проблем уверенно и оперативно. Не жуя сопли и не разглагольствуя о многочисленных вариантах. Она принимала решение и потом говорила: «Я сделала так, потому что считаю, что это принесет большую пользу».

Возможно, это нравилось не всем. Возможно, ее продвижение по карьерной лестнице тормозилось из-за одной брошенной фразы типа: «Ну, вы понимаете, есть некоторые обстоятельства, так сказать, личного аспекта кандидата» и пяти-шести понимающих усмешек. Но и на своем месте она чувствовала себя очень неплохо.

Но теперь появился новый шеф – третий за пять лет ее работы. И этот шеф не обращал на нее никакого внимания.

2

Завтра она пойдет в решительную атаку. Как там тебя, новый шеф, прозвали? Че Гевара из Питера? А знаешь ли ты про революционные традиции наших краев? Хоть что-нибудь знаешь?

Его хмурые брови, его манера что-то бормотать себе под нос и серьезно «зависать» над самыми простыми вопросами. В конце концов, его абсолютно несовременная «смелость» выглядеть на все пятьдесят в свои тридцать с небольшим. Все это резко контрастировало с привычной обстановкой лоснящихся мужчин с напомаженными чубчиками, в розовых рубашках с серыми галстуками, с «простым и ясным взором» по пятницам.

В мгновение ока офис превратился в неформальную военную организацию. Началась война за долю рынка. Конкуренты из организаций, откуда брали на работу и куда можно было уйти, стали лютыми врагами. На стене появились графики. Отделы стали задерживаться до десяти вечера, заседая над картой захвата вражеских территорий. Сам командарм сидел на работе до полуночи, и те, кто уходили в десять, все равно чувствовали себя последними предателями.

Что касается Дарьи, ее не только не убрали и не понизили, а создали под нее специальный отдел – отдел по работе с ключевыми клиентами. А так как все ключевые клиенты находились в регионах, поэтому из королевы офиса она превратилась в фурию, болтающуюся по командировкам.

Ей не составило никакого труда стать звездой продаж. Она звонила дилеру любого региона с утра и брала его тепленького, как брала мужичков в своем офисе. С ними даже не приходилось спать. Это она решила сразу: «Никаких приключений в командировках, и так прекрасно справлюсь».

– Алле. Сегодня к вам приехал самый сексуальный менеджер столицы. Что значит где? Я говорю о себе, Сергей Анатольевич. Я буду подписывать контракт на поставку, а вы будете смотреть и убеждаться в правдивости моих слов.

Однажды в Саратове случилась забавная история. Торговые представители, работающие в регионах, собирали ей самую полную информацию о том, кто, когда и от каких конкурентов окучивал их клиентскую базу. От успешности ее командировок зависели их ежеквартальный и годовой бонусы, и поэтому Дарью встречали с распростертыми объятиями. Как ангела, облегчающего на год мучения полевых работ.

В Саратове какая-то выскочка назначила встречу генеральному директору их постоянного клиента – крупной сети магазинов «Мир стройки».

На следующий день Дарья уже была на месте. Она знала, что, скорее всего, никакие бумаги еще не подписаны, а все обещания этой наглой сопернице она заставит вернуть прямо сегодня же вечером.

Звонок.

– Вы сможете убедиться как минимум в двух вещах. То, что наша продукция не хуже, вы и так прекрасно знаете. По сути, мы все продаем одно и то же, Марат. Ведь так? В чем же вам еще придется убедиться? Если мое декольте глубже менее чем в два раза, чем декольте у нашего конкурента, – подписывайте контракт с ним.

С декольте она не промахнулась. На встрече присутствовали еще четверо замов-хамов. Все пришли проводить сравнительную характеристику.

– Ну так что же, наша компания выиграла тендер?

– Дело в том, Дашенька, что есть второй важный параметр, – нагло заявляет какая-то молодая рожа из присутствующих, – длина юбки. И здесь нельзя сказать, чтобы за вами было такое уж явное преимущество.

В подобные минуты Дарья всегда проделывала один нехитрый прием. Она представляла, что все действие происходит в кино и что ее мысли читает вслух приятный мужской голос. Это был мягкий бархатистый баритон, вселявший уверенность в ее поступки.

Сейчас этот голос спокойной интонацией констатировал в ее сознании следующее:

«Конечно, Дарье было нетрудно выйти из этой ситуации. Нужно было продемонстрировать лишь капельку фантазии и напора, чего так часто не хватало ее многочисленным конкуренткам».

– Не может быть, – она подошла к вешалке, на которой висел ее жакет, – есть еще свободные плечики? Ладно, не надо.

Cтоя спиной к директору и замам, она не спеша сняла с себя юбку и стала аккуратно пристраивать ее под жакет, тщательно стараясь не измять и давая возможность разглядеть свои длинные ноги в обалденных чулках, которые не продаются в их убогом городишке, и, конечно же, классную попку в стрингах.

Она всегда надевала чулки и стринги на любые важные переговоры. Небрежно сесть, одернуть юбку… Закинуть ногу на ногу и поправить юбку так, чтобы край чулок был аккуратно приоткрыт.

Закончив с юбкой, Дарья повернулась и, не обращая внимания на раскрытые рты, заняла место за столом переговоров. Стул успел остыть, и гладкая мебельная поверхность приятно холодила ее голые ягодицы.

– Ну что ж, обсудим условия сделки, – сказала она, вернувшись к ежедневнику, – отсрочка платежа и ассортимент…

Все вышло как обычно удачно. Стратегия была проста, но приносила результаты…

Но вот с новым шефом все было очень непросто. Ее прямолинейных атак он избегал, увиливая в самый неподходящий момент.

Тот же номер с юбкой перед длинным деловым разговором с ним, и вместо ожидаемого результата – тяжелое и участившееся, как у астматика, дыхание. Это было не дыхание возбужденного мужчины – нет. Скорее, дыхание комсомольца, с трудом удерживающего себя в руках от взрыва классового негодования.

В ответ он лишь пробубунил: «Мы должны сделать прирост на Уральско-Сибирском округе…»

В тот день она была в самом дорогом своем комплекте – кожаные трусы на чулках, спускающиеся вниз лишь спереди и по бокам, оставляя обнаженной на этом черном садо-мазо-фоне прекрасной формы задницу.

Дарья залезла на стол и на четвереньках, по-кошачьи, поползла к нему, томно проговаривая слова. Она подслушала эту интонацию не где-нибудь в «Основном инстинкте», а в мультфильме «Маугли». Так говорила Багира. И Дарья не опасалась быть обвиненной в плагиате.

– Вот нельзя сказать по-человечески: «Вы должны сделать прирост в Уральско-Сибирском регионе и отсосать у меня, когда я по телефону буду докладывать об этом нашем успехе шефу». Вот это было бы еще куда ни шло задание… а так… «мы должны сделать прирост в Уральско-Сибирском регионе…»

После того как он быстро покинул кабинет, оставив ее на столе в самой интересной и захватывающей для большинства мужчин позе, Дарья поклялась, что выжжет клеймо у себя на лбу, но своего рано или поздно добьется.

С тех пор она не позволяла себе настолько откровенный действий, лишь постоянные словесные намеки и бесстыдные предложения, способные свести с ума любого мужика.

Ведь не только у него на столе стояла фотография подрастающего потомства, почему-то ужасно бледного и в очках. Никого стоящие на столе фоторамки не останавливали перед ее напором и сексуальностью, не знающими рамок и границ.

Он, в свою очередь, больше не выбегал из кабинета и просто не обращал внимания на ее комментарии и воспринимал только ту информацию, которая относилась к делу.

В прошлый раз во время командировки в Новосибирск три здоровых мужика – бывших военных, которые не пили водку, не запивая каждые сто граммов бутылкой пива, – затащили ее в баню, раскатав, видимо, губу на групповуху.

Она завела с ними такие разговоры, спокойно дефилируя в бикини между их животами, прикрытыми простынями, что у них пооткрывались рты и началась эрекция. В это время приехала первая партия девиц, которых она заказала им за счет компании.

Приняв самое активное участие в выборе проституток и забраковав самолично три приезда, она довела мужиков до восторга, сняв верх и станцевав с одной из б…дей легкий лесбийский танец. Все поползновения новосибирцев Дарья останавливала одной-единственной фразой: «Не будем портить наши деловые отношения».

Когда «партнеры» разбрелись с полученными шлюхами по комнатам, она пообещала тому, кто продержится со своей дольше всех, дополнительный месяц отсрочки платежа.

Уставшая, Дарья рухнула на прокуренный и лишенный всяких санитарных обработок кожаный диван дорогой сауны и похвалила себя за очередной точный психологический расчет. Когда мужчин трое, да еще один из них конкурент остальным двум, ей опасаться нечего. При таком раскладе баня – вполне безобидное место для проведения важных переговоров для одинокой, беззащитной и никого не знающей в этом городе женщины. А рассказов будет на всю Сибирь! Ей – слава, компании – деньги.

Ну и ей, грех жаловаться, бонусы на новой должности. Но кто скажет, что она не отрабатывает их в полной мере!

3

Банным приемом она воспользовалась еще раз во время командировки в Екатеринбург.

Если бы представители двух уральских конкурирующих организаций заранее знали, что им придется провести вечер в компании друг друга, – не пришли бы оба.

– Ну, приступим. – Она, замотанная простыней на античный манер, подняла бокал в загорелой руке. – Да прибудет с нами счастье!

– А прибудет ли с нами счастье? – подмигивали партнеры по бизнесу.

– Это зависит от ряда факторов. В одной из современных клиник был такой случай. Мужик стал жаловаться врачу, что у него нет счастья, а именно чувства внутренней гармонии с самим с собой. Вроде топ-менеджер крупной компании, есть семья, есть любовница, есть деньги – но нет ощущения счастья.

– Это очень, очень даже знакомое нам состояние! Что же посоветовал доктор? Ежедневно менять любовницу?

– Доктор предложил радикальный способ – с помощью специального препарата срезать IQ мужика на сорок процентов. Тот помялся-помялся и согласился.

– Интересное средство. Помогло?

– Пришел через три месяца заметно повеселевший. Доктор его спрашивает: «Ну что? Легче?» Тот отвечает: «Конечно легче, теперь после работы с мужиками идем в бар, пьем пиво, ходим на футбол, в баньку – жизнь повеселее пошла. Никаких мрачных мыслей и депрессий. Хорошее у вас, доктор, лекарство!» – «А чего пришли тогда?» – «А давайте еще сорок процентов резанем!» – «Вы точно этого хотите?» – «Точно». – «Платите деньги, резанем без проблем!»

Мужики заржали, довольно глотая пиво.

– Ну-ну, дальше чё?

– Встречаются они через какое-то время на улице. Доктор его еле узнал. Лицо спокойное, веет от пациента умиротворенностью. «Ну что, – спрашивает, – помогло?» – «Какой у вас классный препарат! Я теперь по-настоящему счастлив!» – «Все так же футбол?» – «Да нет, что вы! Прихожу домой после работы – включаю сериалы и смотрю один за другим. Когда дон Себастьяно все-таки женился на несчастной Мариэтте, я плакал от счастья весь вечер. Никогда я не был так счастлив, как в тот день». На что доктор ему предлагает: «Ну так это… может, еще процентов на двадцать рубанем?» Пациент подумал-подумал, почесал затылок и отвечает: «Нет. Не надо, доктор. Боюсь, месячные начнутся».

Раздался дружный гогот.

– Так это анекдот! А мы подумали сначала, ты правдивую историю рассказываешь, Дарья.

– А это правдивая история… в Москве у нас произошла. У вас еще нет этого средства на Урале… Но могу записать – слетаете к нам за ним…

Опять гогот…

Простыня свалилась с ее плеч, и она сидела в одних трусиках, обнажив спортивное тело и красивую высокую грудь, о какой мечтает каждая женщина до начала череды пластических операций.

Один из оптовиков потянулся к ее груди и не погладил даже, а блямкнул по ней ладонью снизу вверх. Выглядело это в высшей степени негармонично.

– Если хотите не испортить нашу дружескую атмосферу, руки ко мне не тянем, о’кей? Вопрос о самом красивом менеджере по продажам, по-моему, снят с повестки дня. А сиськи сегодня будут. И письки, между прочим, едут с ними тоже!

4

Однажды она вернулась из одной командировки и пришла к нему с традиционным отчетом:

– Я плохо работала в этой командировке, шеф. Очень плохо. Ничего не могла с собой поделать. Какая-то апатия напала. Два дня провалялась в гостинице. Никогда со мной такого не было. Лежу в кровати и не могу встать.

– Это может случиться с каждым. Хорошо, что вы так открыто в этом признаетесь. У вас со здоровьем проблем нет?

– Нет. Скорее есть проблемы с переизбытком этого самого здоровья.

– Вы о чем?

– Я о том, что мне не хотелось очередной похвалы и денежной компенсации потраченных усилий. Совсем не хотелось.

– Почему?

– Уже не стимулирует. На данный момент. Не думаю, что мне надолго будут безразличны деньги. Скорее всего, это скоро, очень скоро пройдет. Но вот сейчас волнует другое.

– Что?

– А вы не видите?

– Даже если я догадываюсь, я ведь не должен говорить об этом?

– Тогда я об этом скажу. Мне нравится говорить об этом первой.

– Или все-таки не надо…

– Меня не стимулируют поощрения, потому что мне хочется наказания. – Дарья повернулась к нему спиной, расстегнула юбку и вышла из нее двумя медленными, полными достоинства шагами, оставшись в специально приготовленном для этого отчета поясе с чулками. Она подошла к столу и налегла на него своим красивым телом. Упершись локтями и положив голову на ладони, она игриво произнесла:

– Накажите меня, шеф. Ничего не объясняйте – просто накажите, и все. А то вдруг я стану работать все хуже и хуже.

Он не разделял ее настроения. Он смотрел на нее серьезным и, как ей казалось, грустным взглядом. Такие глаза бывают у собаки, когда она расстается со своим хозяином.

5

Он стал еще более похожим на командарма. Разве что в лыжной маске не расхаживал по офису.

Молодежь, которую он привел с собой, сидела на работе до двух ночи. Они назывались информационным отделом, и все быстро почувствовали результаты их ночных бдений.

Это были ребята, которых командарм приметил, еще когда в Питере подрабатывал на выборах. У одного из сотрудников информационного отдела лицо было обезображено кислотой. Каких-то двадцать пять лет от роду – и такой суровый знак отличия. Видимо, работа в Питере на выборах давалась непросто. Другие сотрудники подобных знаков отличия, к счастью, не имели, но тоже выглядели как полевые боевые единицы. Информотдел был спаянной, крепкой командой, использующей определенные технологии. И даже делающей математические расчеты эффективности этих технологий.

Началось все с «детских» мероприятий. Может, в других отраслях уже давно использовались подобные вещи, но в их товарной категории это было ноу-хау. Настоящий прорыв в конкурентной борьбе.

Специальные студенты и крикливые бабки закупали продукцию главного конкурента, делали незамысловатый мухлеж под надзором штатного технолога с неудачным применением товара и шли в магазин сдавать его. В самый час пик, со скандалом.

Эти люди прекрасно держали удар аудитории и не сдавались под напором продавцов и даже охранников. Как сотрудники информационного отдела находили в регионах таких людей, было загадкой. Они не были похожи на даунов-промоутеров по сорок рублей в час. Дважды бабки вызывали в магазин милицию, когда их хотели прогнать, прыщавые студенты звонили в прессу и на телевидение.

Лейтмотив всех выступлений был один: «Зачем вы мне продали это дерьмо? Я не уйду, пока вы мне не поменяете это!» Пока старухи и молодые люди занимались этим неблагодарным делом, у их вторых половинок было задание намного проще и приятнее.

Дедушки в самом расцвете сил и прекрасные девушки, по какому-то недоразумению делающие ремонт и все сопутствующие ему закупки самостоятельно, ездили в транспорте в час пик, держа на коленях ведро с продуктом, и перезванивались друг с другом:

– Купила-купила, милый. Отлично. Все отлично. Именно этой марки. Мне не совсем удобно говорить – я сейчас в транспорте… Хорошо, прочитаю. Вот здесь есть на этикетке потребительские свойства…. Слушай: «Превосходное…»

И так далее и тому подобное с самого утра и до вечера.

Денег на это не жалели. Решили убрать весь телевизионный бюджет и пустить высвободившиеся ресурсы в новое развивающееся направление маркетинга, не слишком наукообразное, но эффективное до жути. Что началось! От бесполезной телерекламы с блоками-помойками по двадцать роликов в каждом отказывались словно от любимого ребенка. От медийных бюджетов избавлялись с завываниями и душевными муками на самых разных инстанциях. Привычка видеть себя в телевизоре, пусть и раз в месяц в последний день кампании, уже поймав время выхода по медиа-плану, была сродни графской или великокняжеской забаве.

Но Че Гевара слушал все эти стенания с легкой иронической улыбкой на губах и со стальной уверенностью в собственной правоте во взгляде. Во время одного из жарких ковровых боев в кабинете у главного Дарья его поддержала и сделала это весьма кстати.

Партизанский маркетинг обрушился на головы конкурентов как жаркий летний ливень. Торговые представители в регионах о подрывной деятельности этой тайной команды под руководством нового директора ничего не знали и докладывали на полугодовом ежегодном собрании о росте продаж/об успехах на чистом глазу с радостной пеной на губах. Продавать становилось все проще и проще!

6

– Ваши дела идут в гору – только все вокруг и обсуждают ваши грандиозные успехи. – Она положила перед ним на стол заявление об уходе.

Уже завтра все конкуренты – десятки корпораций и холдингов начнут драться за то, чтобы первыми собеседовать ее сразу в кабинете генерального директора – безо всяких предварительных туров, тестов, отборов и конкурсов.

Рынок встанет на уши.

Начнут звонить дилеры из регионов, чтобы узнать – нет, не «почему она ушла» – «куда она ушла». Это будет реальный рывок для той компании, «куда она уйдет». И сделан этот рывок будет за счет ее сегодняшнего места. И никакие суперсовременные грязные и предвыборные технологии ведения бизнеса здесь не помогут. Об этом она прекрасно знала. Человеческий фактор еще никто не отменял.

Если рассудить здраво – это не он, а она была настоящей «легендой» на этом рынке. И он тоже прекрасно знал об этом.

Уставившись в ее заявление немигающим взглядом, он процедил:

– Это наши успехи… Не ваши, а наши!

– Вы же прекрасно знаете, что меня стимулирует!

– Скажите это еще раз…

– Секс! Секс, хотя бы оральный. Это ведь при всех даваемых клятвах не считается, правда? Неужели даже его я не заслуживаю?

– Хорошо, договорились. 24 декабря у нас годовое собрание акционеров. 22-го я жду вас на планерку по итогам года в вашем любимом деловом костюме. – Он сказал это, загадочно улыбаясь и глядя куда-то в угол, мимо нее.

– Это слово мужчины?

– Это слово мужчины.

– Это слово Че Гевары?

Он засмеялся негромко, но очень искренне – как ребенок на уроке:

– Это слово Че Гевары.

– Вот это мне уже нравится… шеф!

И понеслось: командировки, отчеты, переговоры, интриги, эпатаж, взятки, подставы, отсрочки, скидки – и никакого регионального б…дства.

Она делала все что умела – только теперь в два раза быстрее и агрессивнее. В Уральско-Сибирском регионе прирост составил не 40, а 64 %. Купили, кажется, не только те, кто разругался и был явным врагом, но даже те, кто разорился, повесился, проворовался или сел несколько лет назад.

Каждый мужик с яйцами стал дилером и купил. Каждый крепкий сибиряк не подвел такую женщину!

7

Кино про ее жизнь вступало в важнейшую кульминационную фазу. Спокойный голос диктора вещал:

«Когда Дарья в очередной раз входила в его кабинет, она понимала: сегодня все решится. Чувство собственной правоты и уверенности в своих силах сделало каждый шаг, каждый жест, каждый взгляд преисполненными такой могучей энергии, что устоять против нее был никто не в силах…»

Она подготовила графики роста продаж со всех регионов – со всех, в работе с которыми принимала участие. С момента, где принималась за дело Дарья – эта линия выделялась ярко-красным цветом, – тренд неуклонно шел вверх. Когда уже у него проснется и пойдет вверх его тренд, его чувство мужского достоинства? Ведь он же воин и победитель по натуре. Не может же в нем спать инстинкт хищника.

Она пришла к нему на планерку, вернувшись из трехнедельной командировки, как триумфатор гладиаторских боев, – с гордо поднятой головой, расправленными плечами, горящим взглядом и усталой походкой.

В его кабинете опять играла какая-то странная музыка – то ли буддийские мантры в современной обработке, то ли рок-н-ролл в исполнении группы из республики Тува на их родном языке.

Дарья уверенно занялась полем решающего сражения. Подошла к магнитоле и вставила свой диск. Через несколько секунд в кабинете разлилась мелодия аргентинского танго, словно перенося эту захламленную бумагами офисную клетку в другое время и на другой материк. Это был ее танец. Это была ее музыка. Мелодия аргентинского танца наполнила офис запахом моря, загорелого тела и тепла.

На столе она вновь заметила стоящее в рамке фото. До этого во время своих кабинетных похождений ей неоднократно приходилось сталкиваться с этой небольшой этической проблемой. Не ее проблемой, конечно, а ее жертв. Поэтому она научилась не обращать внимания на расставленные лица карапузов, вскользь отмечая их сходство или несходство с предком и больше не акцентируя на этом своего внимания. Раньше у Дарьи не было моральных проблем, на которые не нашлось бы орального решения.

В который раз образ худого мальчишки с коротким ежиком на голове и очень бледным лицом неприятно удивил ее. Но она усилием воли не позволила своему удивлению перерасти в вопросы и ненужные размышления. Она пришла сюда действовать.

Дарья достала пачку распечатанных графиков – кривую продаж по каждому отдельному городу, где красная жирная кобра факта, торжественно извиваясь, господствовала над синим ужом планируемого объема.

Она пришлепывала эти графики к стене, грубо, на новые обои, двигаясь по направлению к вешалке, стоящей у двери.

Она не шла – танцевала. Это была ее музыка, ее танец, ее победа. Слегка покачивая в такт бедрами, она расклеила по дороге отчеты по всем четырнадцати «подшефным» городам и остановилась, чтобы снять с себя одежду.

Третий раз за неполные одиннадцать месяцев она собиралась раздеться в этом кабинете.

В то время как юбка стала сползать вниз, нежные руки неожиданно сзади остановили ее движение в области коленей и жгучий возбуждающий кожу язык стал двигаться вниз-вверх по ее ягодицам, затем по бедру…

Она стояла словно оцепенев, боясь спугнуть внезапное ощущение…

Ее развернули, и сквозь приоткрытые веки она взглянула на стоящего перед ней на коленях Че Гевару. Потом сильно зажмурилась от судорог удовольствия, которые пронзали ее тело, а язык… язык… о боже!.. и не думал останавливаться. Он выжигал в ее сердце невиданные до этого слезы, делая бессмысленным весь спортивный сексуальный задор ее предыдущих опытов… Невероятное наслаждение и буйный восторг, словно она была на первом свидании с мальчиком из старших классов, захватили ее сознание и тело.

Только в те первые встречи она волновалась и была робкой.

Затем как-то быстро она всему научилась, все поняла и освоила. И превратила это в жизненное оружие, забыв о том, какие чувства это может нести…

– Я не… это… не… это… имела в виду! – попыталась она остановить грядущее счастье, но лишь на секунду предвосхитила бурю эмоций, взорвавшую ее как гроза взрывает атмосферу жаркого и спокойного дня.

Через месяц увольнялся уже он. Не сказав никому ни слова, лишь пригласив ее на чашку кофе в какое-то дешевое кафе, уставленное мебелью из ИКЕИ.

Во время этого трехчасового разговора они подружились. Она не пыталась больше его соблазнять, а он обороняться. Со стороны казалось, что старые друзья общаются друг с другом после долгого перерыва.

Они совсем ничего не знали друг о друге – и вдруг им многое стало интересно. Его жизнь сильно отличалась от всего того, к чему она привыкла. Он в свою очередь заставлял ее разговаривать на те темы, которые давно и надежно были похоронены под толстым слоем офисных заданий, – о детстве, первых книгах, велосипеде, каникулах, последнем потрясшем ее кинофильме и целях, которые она преследует в жизни в конечном итоге. Кто и когда говорил с ней последний раз хоть о чем-то из этого…

А здесь… все это обрушилось на нее сразу, словно сухой прохладный ветер на жутком душном побережье Таиланда.

8

В конце их беседы он взял ее за руку и, впервые глядя ей в глаза, а не куда-то мимо и сквозь нее, произнес тихим, но уверенным голосом:

– Тебе спасибо за то, что так помогла мне на работе. Я рассчитался за это время с клиникой до конца. Все хорошо прошло. Он будет жить.

– Слава богу…

– Из-за этого на этой работе и держался…

Внутренний голос Капитановой рассказал о ее чувствах буквально следующее:

«Когда он взял ее за руку, Дарья поняла, что это было самое важное прикосновение в ее жизни. Что за несколько последних лет смысл вот таких простых прикосновений начисто забылся и стал для нее недосягаем.

Она поняла, что попытается что-то поменять в своей жизни, чтобы ощутить этот приятный холодок в душе еще раз. И подумала, что ей важно сейчас не расплакаться у него на плече…»

– Теперь на новую работу – строить новое будущее?

– Да, теперь уже можно и строить…

– Как говорят скинхеды, покупающие арматуру, пусть оно будет светлым?

– Пусть будет… ярким.

Ей вспомнились разноцветные графики, расплывающиеся под звуки аргентинского танго в яркие, как новогодний дождик-серпантин, полосы.

9

Через три месяца она сама настояла, чтобы он взял все деньги, лежащие на ее счете, и продлил послеоперационное лечение в Берлине своего сына с таким несовременным именем Коля.

А еще через три он позвонил и позвал ее к себе на работу в новую компанию в другой отрасли рынка.

Она не думала и двух секунд.

– Да, Че Гевара, – сказала она и повесила трубку. И затем тихо сама себе повторила: «Да, мой командарм!» К тому времени, как она и рассчитывала, жизнь ее уже перестала напоминать боксерский поединок при переполненных трибунах…

 

 

УПЫРЬ В ГАЛСТУКЕ

1

Сергей Валерьевич проснулся в 5:05.

Это было его странной привычкой, выработанной с самого детства.

Он уже не помнил, как и зачем так получилось. Скорее всего, это была привычка, вызванная какими-то личными суевериями, но они забылись, а привычка осталась.

Вставать, когда на экране часов горят симметричные цифры.

6:06, 7:07 – это чаще всего, 8:08 – в выходные. Как только появились электронные будильники, так его и пробило на эту «дурь». Через двенадцать лет, даже если ему доводилось не заводить будильника, он просыпался в «парное» время. Когда приходилось пить накануне – мог проснуться и в 10:10.

В этот раз он открыл глаза в 5:05. В такую рань ему давно не приходилось вставать.

Но сон был тревожный.

Было из-за чего.

Впервые со времен военной службы его вызывали на ковер, в город приехало серьезное эфэсбэшное начальство из Москвы, и главное – для всего этого был повод.

И повод довольно значительный.

Сергей Валерьевич всегда тщательно брился по утрам.

Сегодня он облачился в самый торжественный костюм. Сел в кресло. Ровно за два часа до выхода из дома на назначенную начальством встречу.

Он не стал включать утренние новости. По старой привычке он прокручивал в голове все события последних лет и размышлял, что же все-таки привело к такому печальному результату и в чем лично он допустил промах.

Он помнил до мельчайших подробностей всю цепочку событий, словно в пьесе, которую смотрел неоднократно. Это было его профессиональной привычкой. Слова и фразы говорящих, выражения их рук, и – если не со стопроцентной точностью, то очень близко к реальности – он мог воспроизвести любой разговор.

Но самое, пожалуй, главное – он прекрасно помнил настроение всего происходящего.

Настроение, которое не вызывало опасений, и это стало его персональной ошибкой. Обычно он определял беду или возможную проблему задолго до ее появления.

А так… Он замечал, конечно, директорские чудачества. Проделки разной степени необычности. Некоторые казались уж чересчур, некоторые – вполне невинными… Никакого чувства надвигающихся серьезных проблем не было и в помине.

Конечно, все это было несколько диковинно для их мироощущения, но на то они и чудачества, чтобы выделяться из череды обыденных событий.

Наверное, во всем этом есть его вина.

Но сейчас нужно собраться с мыслями и еще раз прокрутить в голове всю хронологию. На допросе у бравых коллег может понадобится любая, самая незначительная, мелочь.

Может, зря он все-таки пошел на эту работу? Особенно тревожило Сергея Валерьевича, что, решив жилищный вопрос – и свой и сына, он, как-то так получилось, остался без дачи. Всегда были сослуживцы, к которым можно было с семьей съездить с ночевкой – народ на службе был дружный. Но теперь нужно было это дело поправлять. Несмотря на всю дороготню стройматериалов в стране, где леса видимо-невидимо – на всем наживаются на нашем брате! – пенсия военного плюс очень даже неплохая по меркам города зарплата настраивали Сергея Валерьевича на мажорный лад.

А тут эта история.

С чего все началось?

С самого первого его появления. С того, как он вошел к нему в кабинет – не вызвал, нет, – сам вошел бодрой пружинистой походкой. Очень артистическая внешность красавчика брюнета. В костюме и с выражением лица а-ля «год фазер» или «к нам приехал Аль Пачино».

И дальше все понеслось-поехало…

2

Кабинет заместителя директора по безопасности. Вбегает рассерженный заместитель по кадрам.

Ему предлагают сесть, но он начинает кричать стоя:

– Покажите мне… что у вас есть на вашей чертовой пленке… Почему об этом может знать кто-то, кроме меня?

– Да ты садись, Станишевский. В ногах правды нет…

– Но нет ее, Валерьич, и в жопе… Что за бред у нас происходит? Я имею право знать или нет, раз я отвечаю за кадры…

– Ну раз прибежал и кипятишься, значит, что-то знаешь, дорогой… Ладно, смотри садись… Самый популярный триллер последнего месяца: «Шеф и чай „Липтон“»… Сейчас поставлю…

– Скажи мне, Валерьич, это правда? Весь этот бред – это правда?

– Сам не верил поначалу… Думал – мало ли, уронил человек… чего ведь злые языки на директора не придумают… Ой… Ой, не могу…

– Чего ты ржешь? Это же свинство… Самое настоящее…

– Прибегал начальник производства с выпученными глазами… Вызвал шеф его к себе в кабинет и говорит: «Довольны ли наши рабочие зарплатой? Я, говорит, хочу повысить сразу в полтора раза, чтобы у меня народ в сезон не смотрел на сторону…» И еще в конце говорит: «Я хочу, чтобы у меня люди всем были довольны… Чтобы ничего их не беспокоило…» Я не могу…

Сергей Валерьевич давит в себе смех. Лицо его заметно краснеет.

– Извини… Меня что-то на смех пробирает в последнее время, тем более как рожу нашего по производству вспомню… когда он здесь у меня перед монитором сидел…

– Да знаю я про это повышение – по долгу службы мне положено… Первый, между прочим, узнал… Ты мне заведешь пленку или нет?

– Смотри… Это с прошлой недели…

На экране видно, как молодой энергичный человек в дорогом темном костюме с чашкой в руке движется по виадуку навстречу камере. Неуловимым движением он достает из чашки заварочный пакетик и резко и сильно пускает его в сторону перил.

– Видел, как бросил, нет? Он тогда еще походя бросал. В первый же день, кстати, угодил наладчице Праведник в голову.

– А сейчас как бросает?

– После того как мы кулер с водой в его крыло перенесли, стал выходить на балкон уже специально. Вниз смотрит, целится… Щас промотаю пленку…

На пленке видно, как тот же человек с чашкой в руке, перегнувшись через перила, смотрит вниз и затем старательно метает чайный пакетик.

– Вот видишь – акцентированный кистевой бросок.

– А вы не пробовали…

– Чего? Сменить в офисе чай в пакетиках на листовой? Конечно, пробовали. Уже через неделю я так и сделал. Здесь первую неделю знаешь какая смута была.

– Ну и…

– Так он вызвал к себе секретаршу Иришку. Не люблю, говорит, я эти заварные листочки. Они мне листья капусты напоминают. И крепкие слишком. Та – ко мне. Я ей говорю – не покупай. Он на следующий день опять ее к себе вызывает. А сам не пьет, главное, целый день ничего… Ты, говорит, Ира, смерти моей хочешь или как? Иди, дорогая, сходи прямо сейчас в магазин за нормальным чаем «Липтон» в пакетиках. Та трясется вся от страха. Прямое неподчинение руководству как-никак. Я ей говорю: «Не ходи. В тебя бы использованными мокрыми пакетиками пуляли с верхотуры…» Так он перестал ей досаждать. Съездил сам в обед и привез три упаковки. Тут же вышел и пульнул в наладчицу Хренову. И быстро скрылся в кабинете. Вот что у нас происходит, пока ты по своим курортам детей развозишь.

– Ну и чего теперь?

– Да ничего. После повышения зарплаты – ничего. Там же бабы одни в цеху. Они терпеливые. Были бы мужики, может, и настучали бы ему в бубен, несмотря на то что директор. А бабы – они терпеливые. Улыбаются, уворачиваются теперь. Ну выйдет он на балкон три-четыре, ну максимум пять раз в день. Когда в разъездах или в командировке – так вообще ведь не выходит… Вчера слышал: он на балкон – они с визгом врассыпную…

– Мистика…

– А ты как в армии. Меня предупреждали коллеги, что он очень хороший человек, но с очень большими странностями… Надо потерпеть. Его к нам не навсегда прислали. В армии – там тоже каждый прапорщик со своим зае…ом… Вот у меня был, например, он в сапог с утра…

– Ладно, Валерьич. Я – двину… Мистика. Мать Царица Небесная. Может, накатать на него жалобу?

– Кому ты на него накатаешь? Он чей протеже, ты помнишь? Что ты несешь? Не нравятся пакетики – приедут и закатают в рыло чем-нибудь другим…

Станишевский, грустный, выходит из кабинета. Сергей Валерьевич включает пленку и начинает ржать, глядя на экран. Сначала потихоньку – затем все громче и громче.

На экране снова появляется из дверей генеральный директор – красивый брюнет с правильными чертами лица, явно подмигивает камере и, вынимая из кружки пакетик с чаем, резко шагает к перилам. Снизу раздается визг, хохот и крик: «Атас, бабы!»

Сергей Валерьевич лежит животом на столе и потрясывается от хохота.

3

Дверь в туалет рядом с кабинетом начальника. В уборную заходит генеральный, следом за ним, как только дверь закрывается, к ней подбегают секретарша и сотрудница отдела кадров Галина Фроловна. Секретарша Ирина машет ей рукой и прикладывает палец к губам. Из-за двери сначала доносятся явственные звуки полоскания горла. Примерно шесть раз по десять секунд. Затем слышится бодрое пение, пауза и громкий рык: «Как хорошо-то, господи…»

Дверь резко открывается, так что женщины с трудом успевают отскочить от нее, проявив недюжинную спортивную реакцию.

Шеф появляется из туалета, словно влетевший в окно Бэтмен или господин Черный Плащ, парящий на крыльях ночи…

– Сеанс волшебства окончен, дамы! Приступаем к повседневным подвигам! Разорвем их всех к чертям!

Он слегка щипает за попу обомлевшую Галину Фроловну и, словно по клавишам рояля, пробегается пальцами по распирающим блузку грудям Ирины, напевая что-то из попсового женского репертуара: «пам-пам-пам пам-пам-параррам…»

Надо сказать, что до этого шеф не позволял себе по отношению к женской половине компании никакой фамильярности. В отличие от всех своих предшественников. И, кстати, этим почти обижал многих. Но сейчас он выглядел абсолютно непохожим на себя…

– Совершим подвиг, девушки? А?

– Отчего ж, Вадим Владимирович, не совершить, – промолвила Фроловна с довольной улыбкой. Наконец-то в шефе можно было разглядеть черты самца.

4

На следующий день смотреть на чудо волшебного перевоплощения генерального директора к туалету приходит лаборантка Лена Полякова, через день – уже сразу три женщины с той же Поляковой во главе. Все они как бы случайно оказались в коридоре неподалеку…

Директор вылетает из сортира в ритме вальса, подхватывает Полякову и кружит с ней по коридору вплоть до Ирочкиного стола, неожиданно напевая Дольского…

В конце генеральный запускает Полякову по амплитуде какого-то невообразимого хореографического па, и та самым невероятным образом оказывается на столе, выставив свою очень аппетитную попку в плотно облегающих костюмных бриджах серого цвета.

Вадим Владимирович стремительно приближается к лаборантке и, взяв уверенными руками ее за бедра, повторяет последние слова вальса, делая те недвусмысленные движения, которыми хоккеисты зачастую отмечают взятие ворот противника:

«Беззвучные коло-кола».

Все женщины, наблюдающие эту картину, приходят в восторг. А Полякова краснеет и становится героиней всего офиса на неделю.

Шеф не так безнадежен, как казалось вначале…

5

Совещание в переговорной на третьем этаже. В числе собравшихся все руководители компании высшего и среднего звена. Семнадцать человек, не считая шефа. Собрание подходит к концу, время рабочее истекло, и, естественно, все торопятся по домам.

Генеральный берет слово:

– …И в конце собрания я хотел бы сказать пару слов от себя лично… Обратиться персонально ко всем, так сказать, и к каждому. Не сочтите это за шутку, но и не относитесь как к приказу или распоряжению, хотя я настоятельно советую вам внять как следует моим словам.

Речь идет о вашем здоровье, а значит, и о здоровье всей нашей компании в целом!

Жидкость, в волшебные силы которой верили во все века самые просвещенные доктора, которая может чудесным образом изменить нашу жизнь, расходуется нами самым ненадлежащим образом. Из культа возрождения она стала частью срамного культа под названием «справление нужды». Трудно представить более заслуженное творение нашего организма… с более трагической исторической судьбой…

Присутствующие переглядываются. Удивленно и взволнованно.

– Вы, наверное, догадались, что я говорю об урине… или, как называют ее у вас в простонародье, – моче.

Собравшиеся вжимаются в стулья. Кто-то из дам издает неуместное в воцарившейся тишине «хи-хи». Генеральный продолжает как ни в чем не бывало. Торжественно и многозначительно, словно доносит до компании ее миссию:

– На целебные свойства урины влияют эмоциональное состояние человека, его целеустремленность и образ мыслей. Поверьте, перед вами сейчас не самый плохой эликсир! Не самый плохой образчик, так сказать…

С этими словами он достает из-под стола стакан, наполненный до краев мутной желтой жидкостью, и ставит его на стол.

Изумление присутствующих на грани безумия.

– Никто не хочет приобщиться? На глазах товарищей и собратьев по цеху?

Пауза. В воздухе висит напряжение, про которое принято говорить: подобно натянутой тетиве…

Женщины качают головами, мужчины поджимают губы и кулаки. У Сергея Валерьевича мигом на лбу появляется испарина и на спине выступает пот.

– Я так и думал… Ну ладно… На сегодня все свободны.

Толпа из семнадцати человек сломя голову кидается к дверям.

Станишевский шепчет Сергею Валерьевичу: «Пойдем к тебе – надо поговорить…» Обернувшись, он видит, как генеральный со спокойным видом берет стакан и крупными глотками осушает его…

Секреты чудесных и феерических вылетов шефа по утрам из уборной становятся всем понятны и не приводят в восторг ожившее было женское население.

6

Вновь совещание в переговорной на третьем этаже, которого так ждали и так боялись. В числе собравшихся по разным причинам отсутствуют шесть человек. Остальные с волнением ждут конца.

– Собрание наше подошло к концу… Но я хотел бы попросить еще минут десять вашего драгоценного времени.

Все, было уже поднявшись и вздохнув с облегчением, опускаются в свои кресла с обреченным видом мучеников.

– Да-да-да…. Речь пойдет все о том же.

На столе с громким звуком появляется стакан, наполненный до краев.

– Более двухсот биологически полезных веществ мы выкидываем на помойку, сливаем в бачок канализации, вместо того чтобы вернуть организму в качестве заслуженной и долгожданной, товарищи, награды. Из всех видов урины – лишь урина старческая не рекомендуется для употребления другими людьми, за исключением экстренных случаев. Таких, например, как необходимость срочно запустить мочеотделение… Но это только в случае острой необходимости. Мы же понимаем, что старик в позднем возрасте живет как бесполое существо, с разбалансировкой гормональных функций и слабым иммунитетом, что сильно вредит качеству его урины.

Генеральный указывает на играющий бликами искусственного освещения стакан, стоящий на столе.

– Я же предлагаю вам продукт несколько иного рода… Итак, сегодня тот же вопрос, что и неделю назад. Есть ли смельчак, готовый бросить вызов дешевым стереотипам и мракобесию современной цивилизации?..

Пауза на этот раз висит дольше обычного. Но никто из собравшихся не сдается под этим суровым психологическим напором.

– Все свободны, коллеги… Можете идти по своим рабочим местам.

Рука директора тянется к стакану.

7

Кабинет Сергея Валерьевича. Среди посетителей: Станишевский и несколько женщин. Одна из них – Галина Фроловна – плачет.

– Я не могу уже ходить на эти планерки. Давайте напишем ему коллективное письмо… Это три месяца какого-то ада. Всю неделю ждешь этого собрания.-Мужчины, вы что, не можете просто с ним поговорить по-мужски? – всхлипывала Фроловна.

– Это человек с другой планеты, Галина! О чем с ним говорить. И потом мы ведь в разных с ним условиях. Абсолютно в разных.

Станишевский вытирает пот со лба.

– Сколько дней осталось, Сергей Валерьевич? До демобилизации войск?

Сергей Валерьевич дрожащими руками много пьющего человека ковыряется в ежедневнике…

– Давайте составлять коллективное письмо, – дрожащим голосом прошепелявила начальница канцелярии. – У кого-то есть какие-то мысли по этому поводу.

– Пишите! – вдруг встала со стула Леночка Полякова. – Уважаемый Вадим Владимирович! Большая просьба не смешивать собственные прогрессивные взгляды с нашей интимной зоной личного внутреннего мира… в рабочее время и на производственных совещаниях…

Шесть голов склоняются над монитором. Свет в окне не гаснет до самого позднего вечера.

8

Долгожданная пятница. Утренняя планерка руководителей. Кроме двух отъявленных трусов, в переговорной присутствуют пятнадцать человек.

– Ну что ж, коллеги. Я понимаю, что вы ждете от меня какого-то встречного заявления и что я остался… как бы это сказать… немного непонятым вами… Хотя и имел наилучшие побуждения… Я готов несколько сменить тему наших приватных бесед. Так сказать, неформальных окончаний планерок, которые считаю полезными и против которых ничего не имею… В смысле против неформального десятиминутного общения.

Я сменю тему нашего разговора…

В Древней Индии существовал культ куда более древний. Вот строчки древнеиндийской Веды, одного из трактатов ее составляющих:

«…и спокон веков вместе с выделениями человека покидают его жизненные силы… ибо по предписанию – тело человека не должно жить вечно… Когда человек заболевает и им овладевает Лакшминатра (Злой демон), то его энергия растворяется в жизненном пространстве… Чтобы восполнить запасы жизненных сил… лучше всего вернуть силу, ушедшую со смарати, путем поглощения смарати…»

Вид у всех был успокоенный буквально до последнего предложения. В этом месте те, кто не впал в дремотное школьное состояние, услышав музыкальное декламирование древних текстов, навостряют уши.

– «…Конечно, употреблять нужно стараться всегда свежий, лучше утренний смарати. Его можно заморозить при температуре 10 градусов, а впоследствии, перед употреблением, разогреть на медленном огне либо в микроволновой печи…»

Три-четыре человека с немым вопросом упираются взглядами в Станишевского, не веря собственным догадкам…

– «На вкус смарати самый разнообразный – различается от приторно-мятного до горьковатого. На полезность запах и вкус влияния не оказывают. Консистенция – мягкая, как правило, в виде характерных цилиндров…» Да что ж я вам все рассказываю… Я ж вам принес отличный свежий смарати…

Рука директора тянется куда-то под стол.

Все вздрагивают от резкого крика. Схватившись руками за лицо и давя в себе рвотный спазм, Сергей Валерьевич выбегает в коридор…

Ужас и оцепенение поражают присутствующих.

Шеф валится на стол, сотрясаясь от смеха…

– Ой, не могу… Валерьич-то… не ожидал… самый слабый оказался… у меня сегодня прекрасное настроение, и я вас решил немного разыграть… Я позавчера влюбился как мальчишка… Встретил свою одноклассницу в клубе «Гараж»… Представляете? В вашем городе… Вспомнили то-се… Я здесь у вас в ссылке порядком одичал… Она здесь тоже филиалит уже год и бросается на стенки… Так что больше разговоров о здоровье с вами вести не буду. Пусть каждый бережет свою внутреннюю интимную зону сам, или как у вас там в письме написано?

Подчиненные улыбаются и готовы лезть целоваться с шефом, позабыв о его увлечении…

Давно не было таких спокойных и умиротворенных выходных у сотрудников компании.

9

Кабинет отдела продаж. Менеджер Щебнева щебечет по телефону. Девятый час вечера, кроме уборщицы в офисе никого.

– Алле… да слышу я, Оля… слышу… сейчас слышу – у тебя чего-то барахлит связь. Меняй оператора, при чем здесь сотовый? Так ты его видела в своем клубе на презентации книги? А какой книги-то? Может, это кто из его знакомых прошлых… Хотя нет – это бред полный: не может у него быть таких знакомых, чтобы белыми стихами никому не нужные книги писали. Хотя – ты, вообще, права: бывают одноклассники, чем только не занимаются. Ты зарегистрирована на «одноклассниках»? Я тебе по своему опыту скажу, там менеджеров с успешной карьерой не пруд пруди: чем только люди не занимаются…

Да. Да. Да-да. Да ты что? Он с ней? С автором, ну, в смысле с поэтессой? Ну ни фига себе… Ну, в смысле и слава богу, а то мы уж думали его это не интересует вообще. Может, хоть дурь у него из башки повыветрится. Да есть немного… разное… Я не говорила тебе разве? Ну ладно… думаешь, с этой не повыветрится… А как она выглядит? Да ты что? Что? У нее? Где? Японский бог… Японский городовой… Японский бог… Ну это трендец… Это, конечно, полный трендец…

Кабинет заместителя по безопасности. У него руководитель отдела продаж. Оба сидят перед компьютером.

– Это мне Щебнева сообщила, про нашего… Ее подруга видела их вместе в арт-клубе «Гараж», а потом они нашли ее в Интернете.

– Хорошая вещь – Интернет для вашей работы.

– Да вот ее анкета на «одноклассниках». «Одноклассники» для нашей работы вообще неоценимый ресурс. Сразу видно – наши люди изобрели: с воображением!

– Ваши люди?

– Ну, может, и не наши… изобрели… вопрос, кто пользуется и сколько хранится информация после того, как кто-то пожелал удалить свой аккаунт. И у кого есть доступ к удаленной информации. Понимаешь, что главное? Вот смотри: Полина Бухаревская. Видишь… Посмотри на фотки… А вот она же, но с цепями…

– Думаешь, тоже она?

– Ну а кого она еще так подвесит… А вот набираем в поисковике. Полина Бухаревская. Группа художников-пропагандистов, арт-экстремизм… Арест. Видал, даже арест! Это до чего ж нужно довыступаться, чтобы оказаться за решеткой не из-за политических, а из-за культурных убеждений? Акция в тюрьме.

– Да. Влип наш шеф. Эта фурия вышибет ему последние мозги…

– О, гляди: «Начались съемки некоммерческого альтернативного фильма по сценарию молодой поэтессы Полины Бухаревской, известной в своих кругах неординарным и экспрессивным поведением. Фильм под названием „Распятый Маяковский“ откроет совершенно иной взгляд на жизнь известного своими странностями поэта. По словам самой Полины, сцен художественного эпатажа такого уровня еще не снималось на постсоветском пространстве. Это станет откровением для самой продвинутой арт-хаусной молодежи, не говоря уже о простом зрителе, до которого, как она надеется, фильм все-таки не дойдет».

– А че за фильм, ты не слышал, Валерьич?

– Да брось ты… Начали как обычно, через три дня деньги закончились и все похерилось. Вон гляди: «Сама Бухаревская собирается сыграть подругу поэта Лилю Брик, личность тоже неординарную и весьма колоритную…»

– Да. Хороша пара. Интересно, отучит она его от уринотерапии?

– Такая сама хлестать начнет и запивать портвейном, у нас в армии баба была…

– Слушай, ладно, Валерьич, мне надо в четыре план отправлять… я зайду к тебе вечерком. Спасибо! Интересная информация, будем ждать новых чудес в нашем бизнесе. Сколько там осталось нам отбывать срока?

– Пустяки. Одиннадцать месяцев.

10

Группа людей собралась у секретаря перед приемной генерального. Выходит директор по производству и с изумлением смотрит на Сергея Валерьевича, словно это тот только что вылизал сам себе плешь длиннющим как у змеи языком или учудил что-нибудь в этом роде. Все бросаются к производственнику.

– Ну что? Что?

– Действительно, того… стихами говорит… под этого – под Маяковского…

Сергей Валерьевич толкнул в кабинет Станишевского, для поддержки похлопав его по плечу. Сам проник за первые двери и застыл перед вторыми в своеобразном предбаннике, чрезвычайно удобном для подглядывания. Станишевскому нужно было подписывать договор с подрядчиком по организации корпоративного праздника. Сам Сергей Валерьевич протиснулся за его широченной спиной как опытный разведчик.

Шеф метнул на них острый, полный творческого энтузиазма и энергии взгляд. И продекламировал, довольный то ли своей интонацией, то ли только что придуманной галиматьей:

Шеф подмигнул Станишевскому и жестом показал, чтобы он положил бумагу на стол. После того как договор оказался перед ним, он, как ни в чем не бывало просмотрев его, поставил подпись на последних страницах.

Когда шеф вручил договор Станишевскому, взгляд его в какой-то момент вспыхнул безумным огоньком, и он прокричал, буквально брызжа слюной:

Здесь на какое-то мгновение генеральный призадумался и, мучительно наморщив лоб, потер его ладонью. Затем продолжил, осененный рифмой и чрезвычайно довольный:

Он застыл в немом вопросе, словно ожидая похвалы за то, как он ловко выкрутился из довольно щекотливой ситуации поэтического тупика.

Станишевский, пятясь к двери и улыбаясь, промямлил: «Уже иду» и пулей вылетел в коридор приемной.

Там он подмигнул уже вышмыгнувшему Сергею Валерьевичу, и они удалились курить к нему в кабинет.

11

Переговорная на втором этаже в первом крыле. Еженедельная планерка. Вся команда руководителей в сборе.

Присутствующие на собрании уже без труда отличали домашние заготовки шефа, которые он предположительно творил под чутким руководством и эротическим вдохновением своей безумной подруги. Нравились же большинству попытки сбацать что-нибудь с ходу, в виде реакции на чей-нибудь выпад или предложение.

Тут с рифмой к слову «посуточно» шеф завис минуты на четыре, и все уже стали в голове подбирать свои варианты. Выпутаться толком ему так и не удалось:

Директор заметно расстроился такой неудачной рифмой.

И тут неожиданно для всех выступил сам Сергей Валерьевич. Он вспомнил, как вскочил, словно осененный гениальной мыслью, Ньютон под яблонькой, и выпалил:

Шеф с искренним удивлением посмотрел на него. В глубине его глаз играли мальчишеские искорки задора и любопытства.

– Как-как? Идущих в сражение, но промежуточно? Отлично! Великолепно! Идущих в сражение и в то же время делающих это как бы промежуточно.

Он зачем-то сделал большой крюк вокруг стола и потрепал Сергея Валерьевича по плечу. Затем вернулся на свое место, сел и неожиданно громко захохотал.

Все заулыбались. Надежда, что шеф все-таки не окончательно сошел с ума, а просто прикалывается по-своему, снова заиграла на расслабленных лицах.

Нахохотавшись вдоволь, директор махнул Станишевскому, чтобы продолжали вести собрание.

12

Из разговора менеджера по продажам с менеджером по снабжению другой организации. За сигареткой на крыльце после подписания контракта.

– Как-то он странно выглядит, ваш руководитель…

– Странно? Да ты бы знал, что у нас происходит в офисе последний год… «Странно» – это слово, которое здесь меньше всего подходит, понимаешь… Странно…

– А чего вы не… того… Не увольняетесь от него подальше…

– Ты знаешь, какие у нас здесь зарплаты… в нашей отрасли нет таких… Везде мозго…ство другое – требуют того, что сами не успели: учебу за границей, степень MBA, преданность организации… А этот родной уже, хоть и е…нутый на голову, и нас родными считает… Да и свалит он скоро… А как, кстати, он выглядит, может, скажешь… мы к его роже привыкли давно…

– Ну, эти… круги под глазами… взгляд сумасшедший такой… голодный и сквозь тебя как будто… как у вампира – вот!

– Б…дь, слушай, Тимофеич… а ведь это он нас так называет в последнее время…

– Как?

– «Родненькие вы мои упырьки… привязался я к запаху вашей кровушки – другой не надо…» Такие телеги все задвигает… Мы уже почти не слушаем, что он несет после Маяковского… себе дороже… да и не поймешь ни хрена… Бумаги подписал, и ладно…

– После Маяковского? Какого? Писателя?

– Б…дь, слушай, ладно, мне тут надо с людьми поговорить… неужели у него на этой теме крыша съехала… Нам тогда п…дец настанет в скором времени… Я побежал…

– Куда?

– К безопаснику нашему, куда…

Менеджер убегает к лифту страшно испуганный. Снабженец в изумлении докуривает свою пахучую сигарету. «Капитан Блэк» курится дольше обычного… А бросать жалко – дорогой.

Кабинет безопасника. Менеджер по продажам сидит возбужденный. Безопасник тоже нервно протирает большие очки, похожие на очки сварщика. Оба молчат…

Тут безопасник вскакивает со стула:

– Слушай! Блин, неделю назад… Я к нему на планерку ходил, а после остался подписать два дня отпуска. Хотел съездить пожрать черники к оврагу… Ну, там, у деревни моей, а то в выходные приедут дачники, все обдерут, малышня потопчет, а я люблю ее – спасу нет… Встану на четвереньки, колени сырые от росы…

– Ну че он сказал-то… Валерьич… Не томи душу и мозг не е…и – его уже нет… одна в душе тревога…

– А! Ну так вот… Чего-то он неожиданно так не стихами как обычно заговорил, а как-то просто так, по-человечески.

– Ну и?..

– Ну, я даже прислушался от неожиданности, хотя давно уже зарекся слушать, что он лепечет. Только стою и про себя цифру называю – сколько нам до дембеля осталось… ну, в смысле до окончания его контракта… А тут он и спрашивает таким вкрадчивым голосом: «У тебя, Сергей Валерьич, луну из окна видно?» – «Да, наверное, – говорю, – видно, ночью, что-то даже не припомню сейчас…»

– А он что?

– А он: «А я, – говорит, – себе купил пентхаус далеко от центра, почти в лесу. У меня целую ночь луна в окне. Смотрю на нее, пока светлеть не станет, и только потом уж спать. Ты, – говорит, – энергию луны чувствуешь?» И чего-то все такое в этом роде.

– Ну вот, видишь…

– Слушай, ты иди, зайди завтра утром. Я сейчас людей порасспрашаю по этому направлению. Может, еще факты какие где лежат на поверхности. Только никому не распространяйся, ладно?

– Ну нет уж, «иди»… Я после этого ни работать, ни спать не смогу. Давай вместе прошерстим.

– Ну пошли пока к Станишевскому сходим. Если что, он всегда все первый замечает.

13

Кабинет Станишевского. У того отличное настроение. Входят встревоженные гости.

– Ну что опять стряслось… Только подумал о том, что в выходные рыбалка с друзьями по КВНу… Что у вас по гире на каждом лице…

– Слушай, Леш… Ты в последнее время с шефом не разговаривал?

– Помнишь, Буратино у толстого мальчика просил четыре сольдо… Ответ был какой?

– Какой?

– Ищи дурака…

– Ну а он тебе точно ничего не говорил?.. Необычного или обычного… Словом, вообще ничего?..

– Ничего такого необычного. А! Во вторник мне показалась, что у него новая тема вроде как в голове зарождается. Маяковский вроде как исходит на нет, я все жду: что же следующее появится?

– Все ждем, – прошепелявил менеджер по продажам.

– Погоди ты, – Сергей Валерьевич профессионально навострил уши, – что за тема-то?

– Ну это… донорство. Донором вроде как собирается стать.

– Это ты с чего взял?

– Он мне сам про это говорил.

– Как это было? Поточнее скажи, как разговор-то у вас строился.

– А чего у вас стряслось?

– Ну говори-говори… пока ничего не стряслось… вот и хотим, чтобы ничего не стряслось за последние три месяца его работы в нашем городе.

– Просто спросил меня как-то вечером: ты как, Алексей, к донорству относишься? К тому, чтобы товарищу, который нуждается крови, немного своей дать… Я ему говорю – нормально, только каждый конкретный случай хотел бы обсуждать в отдельности… Голос, конечно, у него странный такой в последнее время. Вкрадчивый, будто мешком его пыльным из-за угла приложили по темечку. Видно, совсем его баба по ночам извела ямбом своим и хореем. А может, подцепил что покруче из творческих-то кругов…

– Донорство… понятно! Кто еще у него был на приеме в понедельник и вторник? Стоп! Начальника медпункта ко мне, быстро. Не было ли у него с ним каких бесед…

Спустя десять минут Антон Юрьевич Чернявский – длинная жердь профессорского вида – ухмыляясь, попивал припасенный Сергеем Валерьевичем на Новый год коньячок.

– Началось все издалека – с царапин. Почему, говорит, кошачьи царапины так долго заживают, в отличие от обычных. Ну я ему разъяснил с чисто научной точки зрения, что к чему. Про то, что когти кошки выделяют специальные микроорганизмы, не позволяющие…

– Дальше!

– Потом он задумался. И спрашивает: «А с укусами та же история или нет?» – «Это, – говорю, – смотря с какими!» А он мне: «Начнем с собачьих». Я сразу смекнул, что дело неладное, и спрашиваю: «А какими закончим?» Он мне, улыбаясь такой загадочной улыбкой – очень, надо сказать, обаятельной, ни одна дама бы не устояла на ногах, – и говорит: «А закончим человеческими. Тоже долго заживают?» – «Долго, – говорю, – лучше себя кусать им не позволяйте».

– Кому им? – почти завопил в один голос Станишевский.

– Вот и он тоже, только таким тихим голосом: «Кому, Антон Юрьевич, себя кусать не позволять?» – «Дамочкам в кроватке шибко увлекающимся. Пусть лучше на себе волосы дергают. Тот же эффект, даже посерьезнее…» – «Да я, нет… не позволяю: даже скорее наоборот».

Сергей Валерьевич выпроводил склонного к дармовой выпивке врача и прошептал Станишевскому: «Может, все это и бред, но очень захотелось мне узнать, жива ли его подружка – фанатка Маяковского».

14

Лифтеру Семенычу терять было нечего. Он увольнялся через неделю. Семнадцать лет он работал лифтером по штатному расписанию.

Лифт, циркулирующий между тремя этажами заводоуправления, за эти годы ломался два раза.

Оба раза Семеныч исправно выполнял свою работу: вешал таблички с красной надписью «Не работает» на белом фоне на третьем и втором этажах, на первом вставал сам и, раздвинув в сторону руки, предотвращал людской поток в сторону сломанной кабины. Это было его главной штатной задачей, его профессиональным звездным часом и триумфом. Вплоть до появления ремонтной бригады, которую вызывал тоже, кстати, он.

Но этот триумф в памяти народной жил недолго, ибо большинство людей считали, что Семеныч отвечает за наличие воды в кулерах. Они не знали, что, раз есть лифт, согласно штатному расписанию лифтер должен быть хоть ты тресни.

Секрет ошибочной версии с водой был в том, что Семеныч любил попить холодной водички, ожидая возможной поломки лифта в коридорах (места рабочего он не имел), ну и менял иногда здоровые бутыли, если встречал где на этаже обездоленные источники.

Семеныч был на предприятии кем-то вроде реликвии, или талисмана, или символа безопасности и повсеместного контроля за жизнью трудящихся.

Распределение подарков, выдача билетов в летний пансионат детям, места в служебном транспорте, новая спецовка, авторучки с корпоративной символикой – везде Семеныч стоял в списке первым.

А теперь, когда на заводе работали два его любимых племяша – своих детей не было, как не было, впрочем, и жены, – он не мог оставить их с этим супостатом. Видно было, что Сатана прислал им в город своего ставленника. Молва, мигом облетевшая завод, лишила Семеныча сна напрочь – и все из-за них. Благо дети сестры были для него пуще родных. Если с ними что-нибудь произойдет? Они ведь у него были беззащитными как цветы.

А что делать с иродом – так на то давно уже существовали методы. Людская память передавала их из уст в уста. И в деревне, откуда каждый день добирался до работы на электричке Семеныч, их еще раз освежил в памяти отец Василий, из местного церковного прихода.

Кто и во сколько пользовался лифтом, он знал в конторе лучше всех. Руками и ножичком тоже работать умел – строгал племяшам корабли и танки такие, что позавидовал бы любой магазин. С осиновым колом проблем не возникло – два часа работы. Легкий, короткий – под спецовку – и острый как бритва.

Шеф шагнул в лифт, уставившись на себя в зеркало, и нажал кнопку три. Там, на третьем, в ожидании своего последнего подвига, теперь уже не трудового, а гражданского, его поджидал лифтер Семеныч.

Двери лифта открылись и…

– Добро пожаловать в ад, нечистая сила!

15

Сергей Валерьевич подъехал к офису раньше минут на двадцать. Вот так примерно все и произошло. Вся их грустная история, которая закончилась для него так печально. Все-таки ЧП гигантского масштаба – заколотый на территории производства генеральный директор.

Вестей из больницы не было, лужа крови на месте происшествия была такой, что любому был понятен итог противостояния Семеныча с вампиром.

Странно все-таки, что проверенной информации не поступало. Точнее, были сразу перекрыты и засекречены все каналы информации. Приехали коллеги Сергея Валерьевича из столицы и начали расследование. Видимо, они же несколько утихомирили расследование местное, милицейское, по факту нападения.

Завод бурлил четвертые сутки. Кто называл Семеныча идиотом, которому место в психушке, кто считал его преступником, которому место в тюрьме, но кое-кто почитал и героем, место которому на заводской Доске почета.

Приехав на завод, Сергей Валерьевич заметил приоткрытую дверь в кабинет бывшего и нового генерального и, так как время до встречи со своим начальством было, по старой профессиональной привычке уселся рядом на стуле: «А вдруг что-то получится услышать! Открытая дверь – шанс в мир информации!»

Чутье не обмануло Сергея Валерьевича. Поначалу он не поверил собственным ушам – из кабинета доносился голос – да что там голос – смех шефа. Послушав часть разговора, Сергей Валерьевич чуть не хлопнул себя по лбу с досады и не обнаружил дислокацию.

Так и есть. Эта мысль была все время где-то рядом, но он не позволил ей оформиться в своей старой башке в реальную гипотезу. Каким же он был остолопом.

Из кабинета доносилось:

– Ну не до такой же степени, Вадим! Есть же рамки приличия! Ты уже не мальчик.

– А я предупреждал, что я со скуки сдохну в этой деревне. Предупреждал?

– Мы говорили совсем о другом тогда. Я по крайней мере считал, что в большей степени тебе будет не хватать девчонок, концертов в клубе, травки…

– Ты мне что тогда сказал? Ты сумеешь себя развлечь везде. Ну я и постарался. Ты бы видел это скучное болото в первые дни моей работы.

– Но с кровью-то и «скорой» перебор явный…

– Так последняя неделя работы. Очень хотелось поставить жирную точку в провинциальной карьере. Помнишь, как мы в институте в театральной студии выливали девять разных марок томатного сока на белые простыни, чтобы выбрать, какой из них больше походит на кровь? Помнишь?

– Ну.

– Это стадо испуганных баранов не отличило сок от крови. Настолько люди готовы верить всему тупому, что приходит в их голову. Это не люди, а андроиды. Неудачные результаты чьих-то опытов на удаленном управлении. Им нужно повесить на фасад здания: «Мы верим только тупому!»

– Не заводись, ты прожил здесь два года. Думаешь, мне легко будет после твоих спектаклей? На меня уже смотрят как будто я эфиоп, больной СПИДом.

Сергей Валерьевич все-таки хлопнул себя со всей силы по лысому лбу.

Как же можно было не поверить интуиции. Что все это розыгрыш. По его глазам было видно, еще на пленке, когда он кидался пакетиком чая в баб или придумывал рифму… Глаза – все время смеялись. И не было в них безумия. Почему, если странно – так, значит, сразу безумие? А если элементарно кто-то ржет над вами?

16

За какими-то последними бумагами он зашел в понедельник часов в десять. Когда все сонные слонялись вокруг своих рабочих мест и настраивали себя на очередной недельный трудовой марафон.

Зашел так же бодро и уверенно, как появился здесь в первый день. Стройный, подтянутый, обаятельно улыбаясь и здороваясь со всеми, кто встречал его полным безумного удивления и ужаса взглядом.

Основная верхушка предприятия, конечно, была предупреждена Сергеем Валерьевичем еще в выходные о спектакле, который разыграл с ними шеф.

Прошмыгнул в свой бывший кабинет, перекинулся парой слов с новым генеральным и поспешил вниз к машине, к дорогой марке «БМВ» c московскими номерами.

Народ, весь более или менее разумный и не впавший в пожизненную трудовую апатию, прилип к окнам, глядя, как он садится в автомобиль.

Казалось, не было ни одного пустого окна, обращенного во двор. В каждом виднелись застывшие в изумлении лица.

«Неужели сам за рулем до Москвы, полтора дня ведь дороги», – изумился Сергей Валерьевич, чувствуя, как горло перехватило острой незнакомой доселе болью.

Перед тем как сесть в машину, уже открыв было дверь, шеф резко повернулся и оглядел пристальным взглядом свой маячивший в окнах коллектив.

Кто-то в испуге спрятался вглубь помещения, опасаясь какой-нибудь новой выходки с прощальным пиротехническим душком.

– Anyone in here understands English? – зычным голосом спросил уже бывший директор. – Anyone in here understands English? – повторил он еще более громко и требовательно.

Во всех его движениях чувствовалась такая мощная энергетика, словно боевой командир поднимает в последний бой свое уставшее и ни во что не верящее войско.

Кому было плохо слышно, распахнули форточки и фрамуги. У многих они были открыты и до этого.

– We shouldn’t forget about rock and roll and sex. They want to turn us into machines in this office! But we will be drinking, smoking, fucking and playing rock! Right? Wouldn’t we? World will not turn into a prison for us, right?

Он оглядел еще раз застывшие в изумлении лица, не понимающие в большинстве своем ни слова.

И только буквально прилипшая к стеклу лицом секретарша Ирина вдруг резко крикнула ему в ответ:

– We understand you! Мы понимаем вас!

Он улыбнулся, послал Ирине воздушный поцелуй с грациозностью, которой могли позавидовать Алек Болдуин, Ричард Ги р и Дэвид Духовны, повернулся и сел в машину.

Чтобы через сорок часов быть в своей Москве.

– Ты чего с таким лицом, Валерьич! Чего он там нашей Ирке кричал, не знаешь?

– Горло что-то болит.

17

После окончания всей этой истории Сергей Валерьевич болел две недели ангиной.

За это время на заводе появился новый шеф. О старом надо было замолвить и пару добрых слов. Он давал своим бывшим подчиненным в Москве очень лестные характеристики. Вместо возможного увольнения, о котором втайне Сергей Валерьевич очень даже беспокоился, ему дали возможность взять в подчинение одного человека. Сергей Валерьевич быстро разыскал по своим каналам шустрого питерского паренька Андрея, который, женившись, почему-то решил остаться в их городе.

Паренек выходил на работу уже завтра, а самому заместителю генерального директора по безопасности посоветовали воздержаться еще дня три-четыре, а лучше вообще съездить к морю – иммунитет был, говорят, ни к черту.

До моря было далеко. Своих дел хватало.

Сергей Валерьевич позвонил на работу Станишевскому. Сегодня была первая планерка руководителей в переговорной на втором этаже. Не терпелось узнать подробности.

У Станишевского настроение было и не плохое, и не хорошее – никакого не было настроения. Он, зевая, процедил в трубку одно слово: «Ску-у-кооо-таааа». И затем повторял его на разный манер с поводом и без повода.

«Ну, у вас скукота – а я дачу дострою», – сказал про себя Сергей Валерьевич, повесив трубку.