Николай стоял в строю и пот стекал с него ручьями. Голова кружилась и казалось, еще немного, и он просто рухнет на землю без сознания. Остальные солдаты в шеренге выглядели не лучше. А ведь они прошли быстрым маршевым темпом всего десять километров. Андрей, его сосед по шеренге, потихоньку опирался об Николая, чтобы не упасть.

- Отделение, равняйсь, смирно, - скомандовал сержант Лопатин. - Всем вытащить фляги и пить. Вольно. - Среди всего отделения лишь сержант Лопатин выглядел довольно бодро. Что, впрочем, было понятно, ибо он служил уже три года, из них год сержантом-инструктором, и это был его третий курс. Некоторые утверждали, что он успел повоевать на Кавказе, но сам сержант никогда об этом не упоминал, так что этот слух так и остался домыслом.

Строй зашуршал ранцами, доставая фляги. На самом-то деле пить Николаю особенно не хотелось, но сержант всегда проверял, все ли выпито, поэтому пришлось ее опустошить и держать горлышком вниз, показывая, что фляга пуста. Через минуту после того, как все отделение опустошило свои фляги, Лопатин скомандовал:

- Рогожин в караул, через час тебя сменит Ковальский, всем остальным мыться и отдыхать. Построение в семь на плацу. Всем разойтись.

Николай, медленно побрел в казарму. Мыться не хотелось. Зато очень хотелось просто рухнуть на койку и лежать, глядя в потолок. Но дежурный по взводу уже загонял всех в барак, служивший и баней и просто местом помывки. Бани топили раз в две недели, а в остальное время новобранцы просто ополаскивали себя ведром воды, дабы смыть пот и копоть. За этим следили строго, и пытавшиеся увильнуть, в ту же ночь оказывались в карауле, в самые паршивые часы. Стоявший рядом с Николаем Андрей спросил:

- Ну как ты, Обухов? - Почему то ему удобнее было называть Николая по фамилии.

- Скорее бы уже помыться, - буркнул Николай. - Ноги так натерты, что я еле дошел.

- Да уж, - согласился Андрей. - Я думал, что вообще упаду по дороге. Хоть бы дали до утра отдохнуть, так нет же, в семь построение.

- Ничего, зато вона ужо очередь подошла, - ответил Николай и зашел в барак.

Эти два месяца, прошедшие с момента призыва пролетели как один день. Семья Николая жила в деревне Боголюбово, под Смоленском и до реформы числилась среди крепостных князя Щербатова. После реформы семье повезло и она получила надел неподалеку от деревни, поэтому им не пришлось переезжать, как его дяде, который получил земли в далекой Новороссии. Николай тогда еще под стол ходил, но это событие он запомнил очень хорошо.

Семья Обуховых была довольно многочисленной. Помимо Николая в семья насчитывала еще пять детей: его старший брат Егор и двое младших Васька и Никифор, а так же две сестренки, Агафья и Ольга. За десять лет отец смог поднять довольно крепкое хозяйство, хотя поначалу пришлось нелегко. После передела земли бывали и драки, и кражи инвентаря, и поджоги завистливых соседей. Но со временем жизнь устаканилась, и в семье впервые появился кое-какой достаток. Тем тяжелее оказалось отпускать сыновей в армию, ведь значительная часть хозяйства опиралась на их руки. Сначала ушел старший Егор, а потом настал черед Николая.

Самому Николаю в армию не хотелось. Несмотря на то, что Егор, вернувшись, говорил, что три года службы пролетели быстро и заодно в армии он научился читать и писать, да и места иные, окромя деревни повидал. И хотя читал он медленно, в семье Обуховых он оказался единственным, кто разумел грамоту. Но к словам Егора Николай относился с недоверием. Он почти ни разу не выезжал их деревни, разве что на ярмарку в Смоленск. Но полуразрушенный Смоленск* не произвел на паренька особенного впечатления. В деревне же все было знакомым и потомственный крестьянин, он прекрасно осознавал, что означает для хозяйства потеря рабочих рук. Да и отец ворчал по поводу того, что, мол, отбирают у крестьянина рабочие руки. Как жить то прикажите и хозяйство содержать? Хотя он так же ворчал когда призвали старшего сына.

Благо служба проходила неподалеку от Смоленска, и среди призывников оказалось несколько односельчан, что делало службу веселее. Как-никак, а знакомые лица. До призыва Николай считал себя довольно крепким парнем, привыкшим к нагрузкам. Ну а как же иначе, ежели он с малолетства помогал отцу в поле и матери по хозяйству, а с двенадцати лет работал наравне со всеми. Но уже с первой недели оказалось, что он глубоко заблуждался. После первого же пробега на два километра он еле выдержал темп, а дальше упражнения лишь стали еще тяжелее. Вдобавок, днем занимались обязательным чтением и письмом, которые давались Николаю нелегко. Впрочем, и другие призывники чувствовали себя не лучше. Егор, провожая брата, успокаивал, что со временем он привыкнет, но пока Николай все еще с трудом мог преодолеть нагрузки, которые постоянно увеличивались. Помывшись, Обухов вышел из барака и направился в казарму, на долгожданный отдых. На соседней койке уже лежал Андрей, все еще немного мокрый после купания.

- Ну как ты? - спросил он у Андрея.

- Ноги все еще болят, но может к ужину пройдет, - ответил тот.

- Ну да ничего, завтра занятия на плацу, а там бегать много не надо. Вот и передохнем, - оптимистично заметил Николай.

- А про утренний марш ты забыл? - спросил Андрей.

- Ну, так-то не шибко много. Два километра всего, и без ранцев. Я ужо попривык, - ответил Обухов.

- Ну-ну, - покачал головой Андрей. - Я, пожалуй, посплю часок и тебе советую, - сказал он и отвернулся от соседа, поудобнее устраиваясь на койке...

За последующие восемь месяцев Николай все же привык к нагрузкам и физически и морально. Через полгода после призыва он уже довольно спокойно прошел завершающий тридцатикилометровый марш-бросок. А двадцать километров марша вообще стали привычными. Заодно Николай научился писать и читать и стрелять. Читал он плохо, по слогам, но все же читал. Стрелял он заметно лучше, чем читал, иногда успевая зарядить ружье по три раза в минуту. За эти полгода он возмужал и стал более уверенным в себе. Жизнь вдали от дома и от привычной среды сделала его более самостоятельным. Хотя он часто скучал по дому и по работе на земле.

За время службы он сдружился со многими ребятами, в том числе и из дворян, знакомство с которыми казалось невозможным, ибо поначалу они держались особняком. Но так как ребята в отделении большинство времени проводили вместе, потихоньку все притерлись друг к другу. Хотя вначале чуть ли не до мордобоя доходило. Но, коли ешь кашу из одного котелка, то волей неволей, а подружишься.

Ближе к концу службы, вечером, после отбоя в казарме друзья шепотом делились своими планами.

- Обухов, - шепотом позвал Андрей.

- Чего тебе? - ответил Николай, занятый чисткой сапог при свете керосиновой лампы, тускло освещавшей помещение.

- Ты уже думал, что будешь делать, после окончания службы?

- А чего тут думать, - ответил Обухов, - вернусь домой в деревню. Вона брат пишет, что жениться скоро и будет отселяться. Так что отцу помогать надобно.

- А я решил в армии остаться. Для начала сержантом стану, а там глядишь, и в офицеры поддамся, - сказал Андрей.

- Ишь ты, - ответил Николай. - Неужто по землице то не скучаешь?

- А чего скучать то, - ответил Андрей. - Пашешь целый день и света белого не видишь. Я ведь до армии никуда из деревни не выезжал. Да и ты-то ведь тоже. А здесь я хоть человеком стал. Да и нравиться мне армейская жизнь. Отец то он конечно не обрадуется, но окромя меня еще трое младших подрастают. Так что справятся.

- Ты уже говорил с Лопатиным? - спросил Николай.

- Да, - ответил Андрей. - И он сказал, что успеваемость у меня хорошая, и что он замолвит обо мне слово командиру полка.

- Ну что ж, ежели ты этого хочешь, то оно конечно дело хорошее. Думаю у тебя получиться. Евон какие оценки у тебя по стрельбе. Даже штуцер* тебе доверили.

- Ну вот и я так думаю, - улыбнулся в темноте Андрей.

- Ты енто, офицером станешь, не зазнавайся, - сказал Николай. Как отпуск будет, приезжай ко мне.

- Ну, ежели проставишься, то приеду, - сказал Андрей.

- Так дык, скажешь тоже, - сказал Николай, и друзья рассмеялись.

А еще через два месяца, Николай вернулся в родное, но уже немного чужое Боголюбово.