Глава 1

«Если бы я верила в привидения, — думала Сайан Роуэн, — то знаю, о чем я хотела бы тебя спросить. Ты околдовала короля. Даже через триста лет твой совет стоило бы получить». Но она не верила в привидения, и если Нелл Гвин и бродила сейчас где-то, то уж никак не на складе деревенского магазинчика. Давным-давно в этом доме была маленькая гостиница, и в местной легенде говорилось, что Нелл спала в одной из комнат. Сайан было приятно думать об этом.

Ее привел сюда Лэнгли Холлиз.

— Это мисс Роуэн, — сказал он, представляя ее хозяевам. — Она будет работать в моем салоне, но она не здешняя, так что ей нужно найти какое-нибудь жилье. Вы, кажется, говорили, что хотите сдавать комнату?

Джордж и Фиона Макденд переглянулись, и Джордж, пожав плечами, сказал:

— Там пока ничего нет. Мы ее почистили, покрасили стены, и это почти все, что мы успели сделать. Вы можете посмотреть, если хотите.

— Да, пожалуйста, — ответила Сайан и пошла вслед за Фионой с первого этажа — вотчины Джорджа, где он продавал практически все, начиная от мятных конфет и заканчивая слесарными инструментами, — на второй, принадлежавший Фионе, — царство игрушек, клубков шерсти и модной одежды.

Комната находилась под самой крышей, и, пока они шагали по винтовой лестнице, Фиона пыталась подготовить Сайан к тому, что ей предстояло увидеть:

— На третьем этаже у нас склад. Одну комнату мы расчистили и действительно собирались взять жильца, но еще не закончили отделку.

Лестница была неровная, так же как и темные доски пола. На площадке стояли вешалки с платьями, лежали груды ботинок. Фиона открыла дверь и сказала:

— Вот видите, что я имела в виду.

Стены были выкрашены белой краской и красиво смотрелись на фоне черных стропил. Окно было высоко, но через него в комнату лился свет.

— Очень мило, — сказала Сайан.

Фиона засмеялась:

— Чисто — вот и все, что пока можно с уверенностью сказать. У нас есть диван-кровать, стулья, стол. А потом я занавешу шторой вход в комнату Нелли.

— Я согласна, — сказала Сайан. Она спросила, кто такая Нелли, и, когда ей объяснили, рассмеялась. — Не беспокойтесь насчет шторы. Во всяком случае, до зимы. Мне даже нравится, что моя комнатка будет частью апартаментов, где когда-то спала Нелл Гвин.

Все это происходило три месяца назад. И по ночам ничто не беспокоило Сайан, кроме возни полевой мыши, которая по настоянию Джорджа и Фионы была поймана, отнесена вниз и выпущена на свободу через заднюю дверь. Если бы тень Нелли Гвин на самом деле вернулась, то Сайан с удовольствием взяла бы у привидения несколько уроков по привлечению мужчин. Наверное, Лэнгли Холлиз ей бы не понравился — Нелл практичная девушка, а Лэнгли художник и мечтатель, но Сайан была в него влюблена.

Она влюбилась с самого первого дня. В газетном объявлении было написано: «Нужен помощник для работы в художественном салоне. Живописная деревня в Шропшире».

Поддавшись импульсу, Сайан тут же набрала номер. Она как раз подыскивала новую работу, и ей понравился голос человека, который с ней разговаривал. Она приехала на собеседование, и, когда взглянула на него, ее сердце перевернулось. Лэнгли Холлиз был высоким и светловолосым, с правильными чертами лица и чувственным ртом. Он казался очень добрым и искренним, что позволяло вести себя с ним так, будто вы знали его долгие годы. Он объяснил, из чего будет состоять ее работа — обслуживание покупателей, кое-какие секретарские обязанности, — но она не слушала, заранее соглашаясь на все его предложения.

— Есть ли у вас какой-нибудь опыт работы такого рода? — спросил он.

Сайан уклонилась от прямого ответа:

— Я ходила в художественную школу, но опыта у меня нет. Я работала в магазине — продавала шляпы.

— Значит, ваши художественные способности не нашли применения?

Иногда ей и самой так казалось, но художник, даже такой второсортный, которым могла стать она, должен много работать, чтобы накопить опыт, а Сайан не могла этого себе позволить.

— Моя тетушка, у которой я жила, заболела. За ней нужно было ухаживать, так что мне пришлось устроиться на неполный рабочий день. Она умерла в прошлом месяце.

Лэнгли с сочувствием покачал головой и спросил:

— Когда вы могли бы приступить к работе?

Она уходила с огромной неохотой, досадуя, что пройдет еще несколько дней, прежде чем она снова увидит Лэнгли.

На свою прежнюю работу Сайан согласилась исключительно ради тетушки Мэри — шляпный салон располагался недалеко от их дома, и девушка могла почти каждый час навещать тетушку, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Мадам Элен — миссис Хелен Григгс — дружила с тетей Мэри, была очень терпимой начальницей и помогала всем, чем только могла.

— Ты знаешь, дорогая, если тебе нужна работа на целый день, ты можешь остаться у меня на полную ставку, — сказала она после похорон.

— Я чувствую, что мне нужно сменить обстановку, — вздохнула Сайан. — Новый город, новая работа. Вы были очень добры, но вы ведь меня понимаете, да?

Миссис Григгс все понимала. Мэри воспитывала Сайан с детства, но все равно не каждая отплатила бы за это такой любовью и заботой. Хелен Григгс так ей и сказала. Она желала Сайан добра, ей было жаль с ней расставаться, но девушке пора было начинать самостоятельную жизнь и стать женой приятного молодого человека. Сайан в ответ улыбнулась и сказала, что она больше думает о карьере.

— Почему бы и нет? — пожала плечами миссис Григгс. — Но все же мне кажется, что твое истинное призвание — заботиться о ком-нибудь. И я по-прежнему считаю, что повезет тому мужчине, которому ты достанешься.

Конечно, Сайан тоже мечтала о счастье. За два года болезни тети Мэри она не вела никакой светской жизни, а Лэнгли Холлиз был так похож на героя ее мечтаний, что это казалось жутким и сверхъестественным. Уже к концу своего первого рабочего дня у него она поняла, что миссис Григгс была права. Ее призвание состояло в том, чтобы заботиться о другом человеке, и ей очень хотелось, чтобы этим человеком оказался Лэнгли.

В комнате Сайан была газовая конфорка, и девушка имела свободный доступ на кухню Фионы. Но она всегда пила утренний кофе в салоне, вместе с Лэнгли, перед началом рабочего дня.

Она помедлила в дверях своей комнаты и обернулась. Все постельные принадлежности были сложены в окрашенный алой краской ларь, который она иногда использовала как столик, косметика аккуратно выстроена под зеркалом, и даже коврики расправлены. Возвращаться в эту комнату ей все равно предстоит одной, но, даже если бы с ней кто-то был, он не стал бы выставлять ей оценки за аккуратность. Но она не любила беспорядка и придирчиво оглядела комнату, прежде чем окончательно закрыть за собой дверь.

Сайан была высокой девушкой с длинными-предлинными ногами, карими глазами и темно-каштановыми волосами, которые она носила распущенными. На ней было розовое приталенное платье, на голых ногах — сандалии. Она сбежала вниз по лестнице, крикнув: «Доброе утро!», когда проходила мимо кухни, где Фиона нарезала тосты, а Джордж вытряхивал из бойлера накипь. Их ответное «хэллоу» прозвучало так, будто оба зевнули.

Художественный салон находился на другом краю деревни, но дорога туда занимала всего несколько минут. Это был дом с плоским фасадом, главным входом, дверь которого открывалась прямо на тротуар, и огромными окнами, в которых прекрасно было видно все, что выставлялось в салоне. Торговый зал был шириной с весь магазин. На стенах висели самые разные картины — начиная с модернизма и заканчивая викторианской эпохой. Была и мебель. Хотя большая часть ее не заслуживала называться антикварной, она была симпатичная и не слишком дорогая; кроме того, в салоне продавалось много милых безделушек. Здесь приятно было и покупать, и работать, и Сайан повернула в двери ключ с воодушевлением, которое она испытывала каждое утро. Ей нравилось вступать внутрь салона, где пахло красками и лаками; мысль о том, что Лэнгли находился за дверью, в дальнем конце магазина, ускоряла ее шаг, так что ей приходилось себя сдерживать, чтобы не побежать.

Лэнгли еще не спускался — они открывались в девять, но Сайан уже пришла, а Эмили к этому времени приготовила ему завтрак и кофе, которые ждали его на столе.

Эмили была круглой, по-матерински заботливой женщиной. Когда она впервые пришла сюда на работу, она была моложе на двадцать лет, но и тогда не очень отличалась внешне от себя сегодняшней. Она улыбнулась, увидев Сайан, и подняла глаза к небу.

— Опять проспал, — сказала она. — Кофе?

— Да, пожалуйста. — Отхлебнув глоток, Сайан сказала: — Я могу открыть магазин. Не думаю, чтобы у нас случился вдруг бешеный наплыв посетителей.

Эмили усмехнулась, посмотрела на пачку писем, лежавших на столе, и подняла то, что было надписано жирными черными буквами. Она вышла в коридор и крикнула наверх: «Письмо от Барни!» — потом вернулась и стала ждать, теребя конверт в нетерпеливых пальцах, как будто могла вытащить оттуда новости.

Барни был младшим братом Лэнгли и всего около месяца назад попал в страшную аварию на шоссе. Он должен был умереть — так говорили все, кто видел его машину, но с ним ничего не случилось, в аварии вообще никто серьезно не пострадал.

Лэнгли известили тогда обо всем по телефону, и он повернулся к Сайан и Эмили с пепельно-серым лицом:

— Барни попал в аварию. Он… он умирает.

Сайан никогда не видела Барни, но знала, что он писал сценарии для телевидения и жил в Лондоне.

— О нет, — прошептала она.

— Я в это не верю, — сразу заявила Эмили.

Ее слова прозвучали как рефлекторная реакция на ужасную новость, но Эмили говорила это в буквальном смысле. Лэнгли поехал тогда в больницу, его отвез Джордж Макдейд. Пока его не было, вся деревня гудела как улей, обсуждая новость. Барни Холлиз здесь родился и вырос, так же как и Лэнгли. Люди постоянно звонили и заходили, и всем Эмили повторяла: «Он оклемается — вот увидите».

И она оказалась права. Лэнгли позвонил им из больницы и сообщил, что Барни прооперировали и его жизнь вне опасности.

— Я же говорила, — заявила тогда Эмили, — у этого парня больше жизней, чем у кошки.

С той поры это было первое письмо от Барни. Выздоровление проходило нормально. Барни Холлиз явно шел на поправку и даже вывел адрес и имя на конверте твердой рукой.

На кухню торопливо вошел Лэнгли.

— Вот, держите, — сказала Эмили. — Что он там пишет?

Лэнгли надорвал конверт и торопливо пробежал глазами письмо:

— Выписывают из больницы… нет оснований для опасений… Он приезжает сюда.

— Вот это хорошо, — кивнула Эмили. — Наверное, решил отдохнуть.

— Интересно, на сколько его хватит, — улыбнулся Лэнгли. — Ну что ж, приготовь его комнату.

— Комната его на месте, — отозвалась Эмили. — Она всегда готова.

Дом, на первом этаже которого располагался салон, был просторным. В нем было четыре спальни, и одна из них принадлежала Барни. Когда он жил здесь, там наверняка были какие-то его личные вещи, но уже шесть лет минуло, как он уехал из деревни. Сайан как-то помогала протирать пыль в этой комнате, когда у Эмили разыгралось люмбаго, и спросила, часто ли Лэнгли видится с братом.

— Нет, — с сожалением ответила Эмили. — Уж слишком разная у них жизнь. Лэнгли всегда был такой ответственный. А для Барни семья мало что значила.

Но семья понадобилась, когда он попал в беду. Теперь, когда он нуждался в помощи, он очень даже стремился обратно в свою маленькую тихую деревушку, чтобы позволить Эмили и Лэнгли ухаживать за собой.

Сайан было любопытно на него посмотреть, потому что она была довольно сильно предубеждена против него. Единственное, что ей было известно, — это то, что отец оставил им салон в совместное владение, и поэтому, хотя Барни никогда ничего не делал в магазине, он до сих пор забирал свою часть прибыли. Это было вполне законно, но казалось ей несправедливым. Девушке вспомнились слова Фионы: «Старый мистер Холлиз постоянно всем твердил, что Барни его доведет до могилы. Он говорил так: «Временами я сам не могу поверить, что этот парень — мой собственный сын. А еще меньше мне верится, что он сын моей дорогой покойной жены».

Лэнгли закончил завтрак и снова взял письмо Барни.

— Я все равно за него беспокоюсь, — сказал он Сайан.

Она подумала, что это, наверное, его пожизненная привычка. Она могла представить себе Лэнгли, чувствительного, ответственного старшего брата, который вместе с отцом переживал за Барни, когда тот становился неуправляем, который делил с отцом сердечную боль, когда Барни ушел из дома, показывая этим, как мало значили для него семейные узы.

— Почему вам нужно о нем беспокоиться? — спросила она. — Он уже поправляется и приезжает сюда. С ним все будет в порядке.

— Вот это-то меня и беспокоит, — сказал Лэнгли. — Что он приезжает к нам. У него масса друзей, и мужчин и женщин. Я уверен, что он мог бы поехать ко многим из них за утешением — средств у него на это хватило бы с излишком. Последние шесть лет он ни разу не приезжал в деревню больше чем на три дня, даже когда умер наш отец. Наверное, ему должно быть совсем плохо, раз он выбрал нашу деревушку в качестве тихой заводи.

— Видимо, так и есть, — сказала Сайан. — Но судя по тому, что о нем рассказывают, ему это, скорее всего, не причинит ни малейшего вреда.

Лэнгли проницательно посмотрел на нее, и она покраснела. Это была небольшая деревушка. За то недолгое время, что Сайан провела здесь, она наслушалась достаточно сплетен, и после аварии Барни ее потчевали множеством воспоминаний об этом человеке.

Как ей показалось, он был жесток и себялюбив. Возможно, из-за того, что у него не было матери. Миссис Холлиз умерла при родах, когда Барни появился на свет, так что в воспитании сыновей мистеру Холлизу помогали Эмили, друзья и соседи. По откликам всех жителей деревни, мистер Холлиз был хорошим, любящим отцом, и Лэнгли вырос добрым и великодушным человеком. А вот Барни брал все, что мог, и ничего не давал взамен. Она надеялась, что ошибается, но подозревала, что, если бы Лэнгли попал в такую аварию, Барни был бы, конечно, потрясен и огорчен, но не выказал бы и половины такого беспокойства и заботы.

Сайан сказала, словно защищаясь:

— Что бы вы ни говорили, ему повезло, что у него есть вы и Эмили, которые всегда готовы его принять и позаботиться о нем.

— Это наполовину его дом, — улыбнулся Лэнгли. — И потом, он мой брат.

— Я знаю. Пора открывать магазин, да?

Лэнгли задумчиво кивнул. Взгляд его снова упал на письмо.

Сайан повернула ключ, и салон открылся для посетителей. За порогом не оказалось покупателей — в такой ранний час редко кто заходил, но в течение дня время от времени могли останавливаться машины, и их владельцы заглядывали в магазин, привлеченные чем-нибудь в витрине. Некоторые клиенты приходили по рекомендации, потому что салон имел пусть скромную, но приличную репутацию.

Сайан протерла некоторые стеклянные предметы, переставила пресс-папье на письменный столик из викторианского будуара — просто чтобы занять себя чем-нибудь, потому что и так все стояло идеально. Затем она вошла в студию. Здесь писали картины, но большей частью она использовалась для ремонта и обновления мебели, с которой соскабливали слой грязи и полировки, укрепляли, чинили, заново натягивали обшивку.

Все это делал Лэнгли — заботливо и умело. Сайан обожала смотреть, как он возвращал красоту заброшенным вещам. Он показывал и ей, как это делается, и она быстро все запоминала. Лэнгли сказал, что у нее врожденный талант, и часто повторял, что представить себе не может, как он управлялся раньше без нее. Это было уже кое-что. Ее ценили, а она работала еще совсем недавно. Сайан испытывала удовлетворение, понимая, что она главная девушка в его жизни, хотя у них были чисто платонические отношения.

Он был очень хорош собой, и покупательницы сразу начинали с ним кокетничать. Сайан не раз наблюдала, как солидные матроны, туристки, выискивающие уцененные товары, становились томными южными красотками от одной только улыбки Лэнгли.

Сайан никогда раньше не приходилось так сильно влюбляться. В художественной школе она была увлечена одним студентом, который ее даже не замечал. Теперь она стала старше и знала, что не потеряется в толпе, — фигура у нее была что надо, лицо привлекательное, хотя и не запоминающееся, и не такими уж нереальными были ее мечты о том, что в один прекрасный день Лэнгли может в нее влюбиться.

Эмили тоже так считала. Она этого не говорила вслух, но рассказывала про других девушек. Не то чтобы их было много — собственно говоря, всего две. Одна вышла замуж за другого — и Лэнгли не особенно огорчился. Какое-то время он попереживал, но это было пять лет назад, и посмотрели бы вы на нее сейчас — ему повезло, что он тогда не попался на крючок. Другую звали Филлис Баркер, она была с фермы «Вудграндж» — маленькая безмозглая свистушка. Она ему совсем не подходила, и он это понимал. Она часто ему звонила и все время здесь околачивалась, но теперь нашла себе другого парня, и дай ему бог терпения. Эмили с одобрением посмотрела на Сайан, говоря это, — ей нравилось, что девушка помогает ей по дому и взялась за работу в салоне с искренним рвением и ловкостью.

Колокольчик на батарейках, соединенный с входной дверью, звенел в студии, когда кто-нибудь заходил в магазин, так что Сайан могла спокойно работать. Она накинула испачканный краской халат и закатала рукава. Ей очень нравилась эта работа. Лэнгли недавно приобрел детскую лошадку-качалку, которая провела последние пятьдесят лет на чердаке. Краска на ее боках облезла, грива была выщипана и повсюду виднелись царапины, похожие на боевые шрамы. Лэнгли восстановил игрушку до первоначальной формы, а теперь Сайан предстояло заново раскрасить ее. Эта лошадка нравилась ей все больше и больше.

Девушка как раз открывала банку с краской, когда вошел Лэнгли. Сайан посмотрела на него и улыбнулась:

— Мне будет жаль с ней расставаться. Ну разве не красавица?

— Красавица, еще какая. Если мы выставим ее на витрине, она сразу же привлечет всеобщее внимание.

— Тогда ее быстро купят. Вот будет жалко!

Лэнгли держал в руках утреннюю почту. Они всегда читали ее вместе, и Сайан печатала на машинке ответы на некоторые письма. В свое время тетя Мэри настояла на том, чтобы она пошла на секретарские курсы, пока училась в художественной школе, и теперь она могла использовать и те и другие навыки. Сайан понимала, что может многого добиться. И это было великолепное чувство.

— Я им позвоню, — сказал он. — А может быть, прямо сейчас и съезжу к ним.

Первое письмо было от супружеской четы, с которой Лэнгли уже вел дела раньше. На этот раз они предлагали стулья из столового гарнитура, и Лэнгли не сомневался, что найдет для них хорошего покупателя.

В другом письме была фотография маленькой девочки с самодовольной и хитрой усмешкой. Письмо было адресовано Лэнгли, но это касалось дела, которым обычно занималась Сайан, и она критически посмотрела на фотографию.

— А когда им это нужно? — спросила она.

— Как можно скорее. К дню рождения дедушки, это двадцать второго. Придется поспешить. Сделаешь?

— Конечно. — Она с сожалением посмотрела на открытую банку с краской. — Я займусь этим прямо сейчас.

Лэнгли отправился к владельцам столового гарнитура, а Сайан отнесла фотографию в угол студии, где она обычно рисовала.

Сейчас на мольберте стояла наполовину незаконченная картина Лэнгли — у него явно был талант. В основном он писал пейзажи с окрестных ландшафтов. Его работы хорошо продавались. Отец Лэнгли тоже был художником; некоторые из картин кисти Джонатана Холлиза висели в гостиной в доме, и легко было заметить некоторое фамильное сходство в манере письма. Наверное, Лэнгли и его отец были очень близки и во многом схожи друг с другом, думала Сайан.

Когда она впервые оказалась в студии, ей, разумеется, захотелось написать что-нибудь самой. Она сделала копию одной миниатюры из торгового зала, Лэнгли ее похвалил, и вот с этого все и началось. Сайан стала писать миниатюры с фотографий. Та, которая пришла с утренней почтой, была уже третья. Кто-то увидел две ее предыдущие работы и решил, что портрет Мелинды Энн будет приятным подарком для ее дедушки.

Она начала перерисовывать круглое, в ямочках личико Мелинды Энн. Улыбка придавала портрету живость и настроение. «Могу поклясться, что с тебя пылинки сдувают», — подумала Сайан. Пять лет непрерывного обожания вполне могли сделать ребенка самодовольным и капризным.

Ближе к обеду Сайан отложила фотографию и решила заняться лошадкой. Это внесет некоторое разнообразие в ее работу. Миниатюра давалась ей очень легко, и Сайан чувствовала, что имеет право немного побаловать себя. Она выбрала ярко-розовый цвет, от которого была в восторге. Получалось хорошо. Она рисовала, ни на что не отвлекаясь, потому что пятна должны были иметь четкие очертания, как вдруг кто-то прямо у нее над ухом произнес:

— Что вы делаете с бедной лошадью?

Сайан подпрыгнула, кисточка выпала у нее из руки, и одно пятно закончилось длинным неровным хвостом, как у падающей кометы.

Вид у человека был очень потрепанный: рука на перевязи, едва затянувшийся шрам через все лицо, несколько синяков. Но его глаза искрились весельем. Она, разумеется, знала, кто это. И сказала без энтузиазма в голосе:

— Вы, я полагаю, Барни.

— Точно, а вы, я полагаю, доблестная мисс Роуэн. Я слышал, что вы теперь ведете здесь все дела.

— Не городите чепуху, — резко ответила она.

Он усмехнулся:

— А вы всегда носите розовые усы?

Девушка подняла голову и взглянула на себя в зеркало. Видимо, она нечаянно провела грязной рукой по лицу, потому что прямо под носом у нее была ярко-розовая смазанная полоса. Она была похожа на клоуна. Сайан подумала, что ее ледяное достоинство, видимо, не слишком уместно, пока она так выглядит. Она почувствовала, как губы у нее искривились от неудержимого смеха. Человек, стоявший за ее спиной, тоже рассмеялся. Хотя она испытывала к нему неприязнь, смех у него оказался очень заразительный, тем более что она действительно выглядела очень смешно с этими веселыми розовыми усами.

— А что, если краска не отойдет? — сказала она и, схватив наскипидаренную тряпку, начала вытирать лицо, все еще смеясь.

В этот момент на сцене появился Лэнгли. Мгновение он стоял в дверях, переводя взгляд с одного на другого, потом произнес:

— Я чуть не упал, споткнувшись о твой чемодан. На чем ты приехал?

— На такси, — ответил Барни.

— Ты не сказал, что приезжаешь сегодня.

— А это имеет значение?

— Нет, нет, конечно не имеет. Ты здесь желанный гость в любое время, ты сам это знаешь. Я вижу, ты уже познакомился с мисс Роуэн.

— Мы узнали друг друга с первого взгляда, — ответил Барни.

— Хорошо, — сухо сказал Лэнгли, и с невероятной радостью Сайан подумала — он ревнует. Лэнгли ревнует из-за того, что они с Барни вместе смеялись, а это значит, что она ему не совсем безразлична.

 

Глава 2

Внезапно Лэнгли улыбнулся:

— Ну, как себя чувствуешь, негодник ты этакий?

— Вполне сносно, — ответил Барни.

— Повезло тебе. А Эмили знает, что ты уже приехал?

— Нет, я сразу пошел сюда, думал, что ты здесь. — Он улыбнулся Сайан. — Пойду доложусь Эмили. А с вами обоими увидимся попозже, хорошо?

— О, ты с нами обоими будешь встречаться очень часто, — сказал Лэнгли.

Сайан чувствовала, что братья любят друг друга, и это было теплое, уютное ощущение. Они казались такими разными — Лэнгли с его вдохновенным лицом художника и Барни, который не только не был похож на художника, но и вообще не выглядел слишком чувствительным. Возле рта у него всегда была складочка, словно он постоянно то ли усмехался, то ли выражал нетерпение или что-то еще непонятное, интригующее.

Когда Барни вышел, Сайан спросила у Лэнгли:

— Как со стульями? Есть чему радоваться?

— Я привез их с собой. Они в хорошем состоянии, я думаю, мы сможем выгодно их продать. Как тебе понравился Барни?

— Почти такой, каким я его себе представляла. Такой, каким все его описывают.

— Надеюсь, с ним все будет в порядке.

— В каком смысле? — Стоило только взглянуть на Барни, чтобы понять, что он идет на поправку, почему же у Лэнгли такой мрачный тон?

— Я все-таки думаю, что он не приехал бы к нам, если бы не был совсем на мели, — сказал Лэнгли.

— Может быть, просто ему пришло время понять, что он должен приложить и свои усилия, чтобы получать часть прибыли от салона, — предположила Сайан. Раньше она никогда об этом не упоминала. Увидев, как Лэнгли нахмурился, она сказала: — Но ведь это всем известно, разве не так? Мне об этом говорили уже не раз.

— Я предпочел бы обойтись без обсуждения этих дел.

— На самом деле я никогда не обсуждаю ни с кем ваших дел, но здесь такая маленькая деревушка, что, похоже, все всё про всех знают. И рады поболтать об этом с каждым встречным. Что я могу поделать?

Конечно, если бы кто-нибудь осмелился сказать что-нибудь оскорбительное про самого Лэнгли, она нашлась бы что ответить, но никто не говорил о нем ничего дурного. Все здесь любили Лэнгли, да и Барни, кажется, тоже. Сплетни о нем были на самом деле добродушными, хотя уже многие говорили ей, что Лэнгли больше отдает, а Барни любит только получать.

Лэнгли жалобно улыбнулся:

— Я знаю. Должен знать, я же здесь родился.

— Все равно, — сказала она, — обещаю, что ни о вас, ни о магазине теперь и слова не скажу.

— Я в этом не сомневался, — сказал он. — Мне представляется, что вы, быть может, самый преданный человек из всех, кого я знаю.

Да, она была предана — своим немногим друзьям, которых сохранила за те годы, пока ухаживала за тетей Мэри. Разумеется, она могла быть предана мужчине, которого любила, а она действительно любила Лэнгли, хотя он не знал об этом.

— Спасибо, — тихо сказала Сайан. Затем она взяла тоненькую кисточку, которой писала миниатюру, и занялась курносым носиком Мелинды Энн.

Салон закрывался на обед с часу до двух, а сейчас было уже половина второго. Но Лэнгли был целиком поглощен привезенными стульями, а Сайан — своей миниатюрой, и ни один из них не позаботился взглянуть на часы. Оба виновато вскочили, когда появилась Эмили — она не любила опаздываний к обеду.

Днем они всегда ели на кухне. Кухня была просторной и уютной: там стоял валлийский кухонный шкаф, украшенный резным изображением ивовых ветвей, на полу лежали коврики из овечьих шкур, покрывавшие отполированные вишнево-красные доски. Стол был длинный, стулья старомодные, с круглыми деревянными спинками. На обед Эмили приготовила бифштекс и пирог с почками, и Барни уже наполовину съел свою порцию. Он улыбнулся, когда они вошли.

— Стряпня Эмили по-прежнему вкуснее всего на свете, — сказал Барни.

— Надо тебе попробовать, как Сайан готовит, — произнесла Эмили. — У нее такая легкая рука, просто чудо. Попробовал бы ты ее бисквит «Виктория»!

Сайан готовила хорошо, но обыкновенно, и со стороны Эмили было очень мило, что она так ее расхвалила. Однако Сайан сомневалась, что в перечне неотразимых для Барни женских достоинств стояло умение готовить, а вот девушка, подходящая Лэнгли, обязательно должна обладать этим качеством.

Эмили заговорила о сценарии, который Барни написал для одного нудного телесериала. Эмили никогда не любила сантиментов:

— Там все не так, как в жизни. Так люди на самом деле не поступают.

— Очень даже поступают, — ответил Барни.

Сайан почувствовала, что он просто насмехается над ними. Может быть, Эмили и не возражала против этого, да и Сайан тоже, но ей казалось несправедливым, чтобы он рисовался этаким пресыщенным космополитом перед Лэнгли, у которого было нисколько не меньше таланта, а, скорее всего, гораздо больше.

— А вы видели последнюю картину Лэнгли? — спросила она у Барни. — Ту, которую он сейчас пишет, — утес в Денистоне?

Картина стояла в студии на мольберте, когда Барни зашел туда утром.

— Я ее видел? — спросил Барни у брата.

— Думаю, да. Я начал ее писать, когда ты был здесь в прошлый раз.

Сайан очень хотела напомнить Барни, что его брат — художник, а не деревенский лавочник. Да и его галерея не деревенская лавка. Сайан упомянула несколько прекрасных предметов, которые были у них сейчас в продаже, — красивые вещи, оставшиеся еще от тех времен, когда уклад жизни был неторопливым и изысканным.

— А как вам та лошадка-качалка, которая стоит в студии? — спросила она. — Вы бы видели, как она выглядела, когда к нам попала! А теперь — разве она не прелесть?

— Выглядит она чудесно, — согласился Барни, и Эмили прибавила, что у нее самой в детстве была такая же, а Лэнгли пояснил, что они даже намерены поставить ее в витрину, чтобы она привлекала внимание прохожих.

— А если человек будет ехать на машине, да еще за рулем, и вдруг увидит огромную лошадь с розовыми пятнами — вам не кажется, что у него есть реальный шанс врезаться прямо в вашу витрину? — спросил Барни. Он наверняка потешался над ними, а может быть, просто хотел рассмешить. Сайан надеялась на последнее и поэтому сказала:

— Мы расставим вдоль дороги предупреждающие знаки. Но вместо знака «Осторожно, домашний скот» или чего-нибудь подобного на наших будет написано: «Розовый в яблоках конь, вздыбленный».

— А он встанет на дыбы? — спросил Барни.

— Еще как! — сказала Сайан.

Барни захохотал, и Сайан вместе с ним, и вдруг она заметила, что Лэнгли не смеется. Так же как и сегодня утром, он смотрел на них и был весьма мрачен. Барни проследил за ее взглядом, потом отодвинул свою тарелку, теперь уже пустую, и встал.

— Пожалуй, пойду погуляю по деревне, — сказал он.

— А ты в состоянии? — спросил его Лэнгли.

— Ну, это же не поход по пересеченной местности — так, скорее неторопливая прогулка неверными, шаркающими шагами.

— Когда тебя ждать?

— Не беспокойтесь обо мне, когда-нибудь вернусь. И не пытайся приготовить для меня что-нибудь особенное, душка Эмили, — я все еще без ума от твоей печеной фасоли.

Эмили с неудовольствием покачала головой, но ничего не сказала. Когда дверь за Барни закрылась, Лэнгли возмутился:

— Он же еще не выздоровел, ему полагается полный покой!

— Хватит за него волноваться, — ответила Эмили. — Все самое страшное уже позади, а вы себя беспокойством в гроб вгоните, на этом все и закончится.

Если Барни и вернулся засветло, в студию он не заглянул. Входной колокольчик не звенел — сели батарейки, и Сайан пообещала купить их у Джорджа. А пока они оставили дверь в студию открытой, чтобы Сайан, работавшая над миниатюрой, могла видеть входную дверь в салон. Молодая пара купила у них жирного белого купидона, примостившегося на краю широкой подставки для свечи. Вид у него был такой, будто он объелся сладостей. Налетел шквал американцев — их было на самом деле всего пять, но казалось, что их набился целый магазин, так они громко переговаривались, бродя по салону и трогая все, что там было. Каждый купил по две маленькие безделушки. В целом день прошел хорошо.

Сразу после обеда раздался телефонный звонок. Трубку взял Лэнгли, девушка сказала, что ее зовут Натали, и попросила передать Барни, что она звонила. У нее был чистый, звонкий голос, и Сайан слышала почти каждое ее слово.

— Вы не думаете, что стоит его поискать? — спросила она у Лэнгли, когда тот положил трубку. — Может быть, ему хочется с ней поговорить.

Лэнгли улыбнулся:

— Она сама перезвонит. Они всегда перезванивают.

— Ах вот как? — небрежно отозвалась Сайан.

— Да. — Лэнгли посмотрел ей в глаза, словно желая, чтобы она взяла это на заметку.

Салон закрывался в половине шестого, а все магазины в деревне — в шесть, так что, когда Сайан пришла домой, Фиона и Джордж еще работали, и никто из них не заметил Сайан. Она поднялась по лестнице на верхний этаж и вошла в свою комнату. Ей нравилось возвращаться домой. Все там было так, как она оставила, — чистым, убранным и сияющим. Она сбросила сандалии и растянулась на постели. Сначала она примет душ, а потом уже займется чаем. Еще оставалось добрых полчаса, прежде чем Фионе или Джорджу может понадобиться ванная, а день выдался теплым и нелегким. Сайан развязала пояс и начала расстегивать пуговицы на платье. Она расстегнула уже третью пуговицу, когда раздался голос Барни Холлиза:

— Полагаю, мне следует предупредить вас, что вы здесь не одни.

Он стоял в проеме комнаты Нелли. Сайан схватилась за воротничок платья и крикнула:

— Опять вы! Уже второй раз за день вы чуть не довели меня до сердечного приступа!

— Да, похоже, это начинает входить у меня в привычку.

— И эту привычку вам стоит бросить в наших обоюдных интересах. — Она снова застегнула платье. — Потому что если так будет продолжаться и дальше, то я либо свалюсь замертво, либо ударю вас, и пребольно. Итак, что вы вообще здесь делаете?

— Работаю.

— Что? Вы еще не в том состоянии, чтобы передвигать тяжелые ящики.

— Я пишу.

— На складе у Джорджа?

— В спальне Нелли, — поправил он.

— Это было триста лет тому назад, а скорее всего, этого вообще не было.

— Конечно, было. — Он печально оглядел ее. — Вы живете здесь уже три месяца, спите в нескольких ярдах от этого места и еще говорите мне, будто не верите в то, что здесь была Нелл Гвин. Здесь все дышит атмосферой тех лет.

Сайан прошла под арку, увидела ящики и полки с товарами, которые скоро могли понадобиться в магазине, а также вещи, отложенные до следующего сезона: зимнюю одежду, игрушки, хлопушки и елочные украшения. В комнате не осталось и намека на те события, которые происходили здесь когда-то, если вы только сами не вызвали из своего воображения широкую кровать под балдахином, темные дубовые лари и шкафы, ковры на полу и пылающие свечи. Тогда можно было увидеть Нелл, с белыми плечами и знаменитой копной распущенных ярко-рыжих волос.

— Наверное, ничего этого не было, — вздохнула Сайан, — но я всегда надеялась, что было.

— Уже лучше. — В голосе Барни звучало одобрение. — Продолжайте в том же духе, и вы не успеете оглянуться, как поверите в эту историю.

В углу Сайан заметила печатную машинку и магнитофон.

— Так вы действительно здесь работаете, — с изумлением проговорила она. — Но почему, здесь ведь так неудобно?

— Когда я только начинал писать, отец Джорджа отдал мне эту комнату. Никто, кроме Джорджа и его родителей, не знал, что я здесь. — Он бросил на нее хищный косой взгляд. — Нелл Гвин была моей первой вдохновительницей.

— Легко могу в это поверить, — сказала Сайан. — Вам звонила девушка, ее зовут Натали. Ваша теперешняя вдохновительница?

— Временами — да, но на свой манер я все еще верен Нелл.

Все это было очень хорошо, но Сайан вовсе не хотелось, чтобы он писал сценарий в комнате, которая была продолжением ее спальни.

— Мы могли бы заложить проем ящиками, — любезно предложил Барни.

Если бы я имела право голоса, подумала Сайан, то вообще запретила бы ему здесь работать. Барни словно прочитал ее мысли:

— Мне нужны деньги, а значит, нужно работать, а это место кажется мне очень удачным, потому что здесь меня никто не отвлекает.

— Тихая, спокойная заводь! — воскликнула Сайан. — Так Лэнгли и сказал. Он очень забеспокоился, когда вы собрались сюда приехать, потому что считал, что вы, должно быть, совершенно на мели. Вы действительно на мели?

— Конечно, — возмущенно ответил Барни. — Я всегда сажусь на мель, когда перестаю шумно кутить и вообще веселиться.

Вдруг послышались легкие шаги хозяйки, бегом поднимающейся по деревянной лестнице. Фиона пролетела через открытую дверь спальни и замерла на месте, увидев Барни с Сайан в пролете арки комнаты Нелли.

— Я так и подумала, что ты проскочила мимо меня, — сказала Фиона. — Я хотела перехватить тебя, прежде чем ты сюда поднимешься.

— Да, ты знаешь, это было бы неплохо, — ответила Сайан. — Я начала уже было раздеваться, чтобы принять ванну.

Фиона хлопнула себя ладошкой по рту:

— Боже мой! И как далеко ты зашла?

— Успела расстегнуть только три пуговицы…

— Я подал голос, как истинный джентльмен, — с достоинством заявил Барни.

— Не может быть! — Фиона отступила на шаг в театральном изумлении. — Джордж никогда в это не поверит. Ты теперь предстанешь в глазах Джорджа совершенно в новом свете.

— Доктор сказал, что мне нельзя волноваться, — вздохнул Барни. — Полный покой. Напомни, пожалуйста, Джорджу, что я теперь инвалид. И передай ему: Сайан пригрозила, что, если я еще раз выскочу откуда-нибудь, как чертик из табакерки, она за себя не ручается и может нечаянно отвесить мне тумака. При моем состоянии здоровья один хороший удар может меня запросто прикончить.

— Вас никакой, даже очень хороший удар не прикончит, — сказала Сайан. — Эмили говорит, что, если вас сбросить вниз со скалы, вы все равно удачно приземлитесь.

Фиона согласно закивала.

— Очень мило! — сказал Барни. — Вот истинное сочувствие к человеку, которому прописали меньше работать и больше отдыхать в ближайшие шесть месяцев.

— Шесть месяцев? — вздрогнула Сайан.

Он пожал плечами:

— Ну… шесть… три… какая разница? Месяц туда, сюда — какой может быть счет между друзьями?

— Если такой друг намерен работать почти у меня в спальне, то, пожалуй, на этом стоит остановиться подробнее.

Он, конечно, не собирался работать прямо у нее в спальне, и на самом деле они просто дурачились. Сайан даже и не льстила себе надеждой, что ей грозит какая-нибудь опасность со стороны Барни Холлиза.

— Не выгоняйте меня из комнаты Нелли, пожалуйста, — взмолился он. — Я буду приходить сюда днем, пока вы на работе. Как только вы войдете в одну дверь, я тут же выйду в другую.

Сайан тут же представила себе, как она облокачивается на его пишущую машинку и говорит: «Все вон, я пришла домой». И вообще, это была комната Джорджа с Фионой и они могли делать с ней все, что угодно. Но Фиона все же очень деликатно и вполне серьезно обратилась к Сайан:

— Ты не против?

— Конечно нет, — вздохнула Сайан, и они оба — и Фиона, и Барни — явно почувствовали облегчение, как будто ее слово здесь было решающим.

— Спасибо, — сказал Барни.

— Я сегодня же вечером повешу здесь занавеску, — заявила Фиона.

— Дай мне ткань, — попросила Сайан. — Я сама все сделаю. Надеюсь, Нелли по-прежнему будет давать вам вдохновение, — сказала она Барни.

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Такую женщину, как она, я ищу всю жизнь.

Сайан пошла с Фионой вниз. Ванну можно принять позже, а сейчас, подумала она, лучше выпить чаю. Пока Сайан резала хлеб, они болтали о Барни Холлизе. Фиона знала, что раньше он всегда приходил в ту комнату, где сейчас был склад.

— Я не думала, что он снова захочет там работать. Но, как бы то ни было, Джордж согласился, так что, надеюсь, Барни тебе не будет мешать. Днем ведь тебя не бывает, а он всегда работает в дневные часы.

Сайан намазала хлеб толстым слоем масла и сказала:

— Ты действительно считаешь, что мне нечего бояться Барни, ну, ты меня понимаешь?

— Да ты что, конечно нет! — ответила Фиона. Она сказала это так уверенно, что Сайан с трудом скрыла улыбку. Все-таки это было бестактно: Фиона даже представить не могла, что Сайан удастся отвлечь Барни от его писательских трудов.

Она вспомнила Натали, ее чистый уверенный голос по телефону, — девушка, привыкшая к тому, чтобы ее слушали. А он даже не потрудился перезвонить ей.

— Пожалуй, Нелл Гвин была бы ему подходящей подружкой, — сказала Сайан.

Фиона хихикнула:

— А разве тогда не приравнивалось к государственной измене посягательство на Нелл Гвин?

— С его-то везением, — заметила Сайан, — ему и это сошло бы с рук.

Джордж поднялся по лестнице с нижнего этажа.

— Чай готов? — сразу спросил он.

— Поставь чайник на плиту, и скоро будет готов, — сказала Фиона. — Сайан пошла к себе наверх, а я ее не предупредила, что там был Барни, и знаешь, что случилось?

— Что? — спросил Джордж, открыв рот.

— Ничего, — вступила в разговор Сайан.

— Какое невезение, — хмыкнул Джордж. — Это вы для меня приготовили бутерброды?

— Нет, — сказала Сайан, — но можешь взять один, чтобы не умереть с голоду до чая.

Джордж взял два.

— Она меня совсем не кормит, представляешь, — пожаловался он.

— Да будешь ты прощен, — сказала Фиона, выуживая из холодильника колбасу, котлеты, ветчину и яйца.

Сайан взяла поднос и тихонько поднялась к себе. Она молча заглянула в складскую комнату. Барни сидел у окна, но не печатал и ничего не диктовал в микрофон. Он оперся подбородком на руку, и если думал сейчас о своей работе, то Сайан не хотела ему мешать. Если бы он нахмурился или посмотрел бы на нее пустыми глазами, она не сказала бы ни слова, просто ушла бы к себе и занялась своим чаем.

— Привет! — сказал Барни довольно дружелюбным тоном.

— Хочешь чашечку? — спросила Сайан.

— Спасибо. — Он встал и подошел к ней. — Можно считать, что меня пригласили войти?

— Формально — да, — сказала она, и он ступил в ее комнату, с грубых, корявых досок на другие — лакированные под светлый дуб. На ковре стоял ярко-алый ларь, который она использовала в качестве столика. Кроватью ей служил диван с черно-белыми подушками и красными круглыми валиками по бокам. Еще у нее была пара плетеных кресел с такими же подушками, как и те, что лежали на диване. Барни пододвинул одно из кресел, а Сайан села на диван. Она разлила чай, разложила бутерброды и спросила:

— Как идет работа?

— Пока не очень. Я только начал, когда случилась эта авария. Теперь мне надо снова поймать настроение. — Барни не торопясь огляделся, поднялся и пошел в угол, где она иногда лепила, просто для развлечения. Это была совсем не ее стезя, она могла только копировать чужие работы, но ей нравилось это — ощущение глины в руках было целебным и отрадным, успокаивающим. Она понимала, что у нее нет в этом деле никакого таланта. В художественной школе они не проходили лепку. Только когда Сайан обзавелась собственным домом, она купила немного глины и попыталась кое-что слепить. Потом она сминала свои работы и делала другие — это было все равно что чертить что-нибудь или разгадывать кроссворды.

— Не смотри туда, — сказала Сайан.

— Почему? А что это такое?

— Кошка. — На самом деле это могло быть что угодно. Оно было квадратным, сидящим, и у него было два острых ушка.

— Вы продаете их в салоне? — спросил Барни, и Сайан тут же зашлась смехом:

— Ты шутишь! Лэнгли не дотронулся бы до такого произведения даже длинной-предлинной палкой. Я их делаю просто так, для развлечения.

— И кого ты этим развлекаешь?

— Себя! Я же их делаю. Потом смеюсь над ними как сумасшедшая и снова сминаю в комок.

— Похоже на садизм.

— Не больше, чем делать снеговика или замок из песка. А ты разве никогда не писал что-нибудь, а потом не рвал это и не засовывал в корзинку для мусора?

— Очень даже часто.

— Ну вот, это то же самое.

— Понятно, — сказал он. — Только, пожалуйста, не расплющивай его, пока я здесь, ладно? Он немножко похож на одного моего друга.

— У тебя, наверное, очень смешные друзья.

— Это точно. — Он вернулся и допил свой чай. — Тебе нравится Лэнгли, да?

— Конечно. — Сайан слегка порозовела. Она попыталась скрыть это, тряхнув головой, так что волосы упали ей на лицо и почти закрыли его.

— А насколько?

— Это уже мое дело.

— Ты собираешься за него замуж?

Это был очень прямой разговор, но обижаться было невозможно, потому что Барни тоже испытывал к Лэнгли сильные чувства. Конечно, это было не его дело, но нельзя было винить его за то, что он проявлял интерес.

— Мы знакомы всего три месяца, — сказала Сайан. — Еще рано о чем-то говорить.

— Девяносто дней.

— И что? — спросила она. — Это может показаться большим сроком при твоем ритме жизни, но для меня этого мало.

Он улыбнулся:

— Желаю тебе удачи. Мне кажется, ты как раз та девушка, которая ему нужна.

Может, он и насмехался над ней — хотя, если так, его издевка была хорошо замаскирована. Сайан сказала, намеренно откровенно во всем признаваясь:

— Надеюсь, Лэнгли тоже так думает.

— А ты не знаешь, как он к тебе относится?

— Нет.

— Есть очень мало вещей, которых невозможно добиться, если только ты серьезно нацелишься.

Все просто — загадай желание и осуществи его. Ему все доставалось поразительно легко, поэтому, хотя пишет он о вещах реальных и суровых, сам он еще мечтатель, подумала Сайан.

— Ты можешь манипулировать персонажами в своих сценариях, — сказала она, — но не всегда можно поступать так, как тебе хочется, с людьми из плоти и крови.

— Ты знаешь, можно. — Он поставил свою чашку и подался вперед, как человек, готовый доказать свою правоту. — Возьмем вашу ситуацию. — Он говорил так, будто она предложила ему тему для очередной серии телесериала. — Ты и Лэнгли. Он тебе небезразличен, и, скажу тебе как сторонний наблюдатель, у вас с ним много общего. Я готов был бы благословить вас в любой момент.

— Спасибо, — пробормотала она, и на этот раз в ее голосе чувствовалась насмешка.

Он не обратил на это внимания и продолжал:

— Лэнгли нужно немножко встряхнуть, ради его же блага. Пока он будет раздумывать, тебе сделает предложение еще кто-нибудь или ты надумаешь переехать отсюда.

— Оба варианта маловероятны, — сказала Сайан.

— Но Лэнгли должен понимать, что обе эти возможности существуют. И я думаю, что лучший ответ на это — немного соперничества.

Она подождала. Затем отпила чаю и спросила:

— И кто будет с кем соперничать и за что?

— Я буду соперничать с Лэнгли. За тебя.

Она хрюкнула от смеха в чашку. Но Барни не стал смеяться:

— Я говорю серьезно. Если Лэнгли сам не видит, до чего ты привлекательная девушка, то кто-то должен внятно и доходчиво ему это разъяснить.

— Что ж, если ты можешь сделать это деликатно, пожалуй, я не против. Ты ему можешь, например, намекнуть, что я неплохая хозяйка.

— И готовишь превосходный бисквит «Виктория»!

— Думаю, об этом он уже знает. — Она сморщилась. — Не слишком изысканно, да?

— Зато питательно.

Она снова засмеялась, хотя где-то внутри нее смех замер. Не слишком изящно, зато питательно — вот что можно сказать про Сайан Роуэн.

— Пожалуйста, бери еще бутерброды, — сказала она.

Барни взял бутерброд и, мешая сахар в чашке, сказал:

— А можно мне побыть в комнате Нелли еще час или около того?

— Это не моя комната. Скорее уж это я буду тебя беспокоить, а не ты меня. Иногда я включаю радио. А еще всем известно, что я передвигаю мебель туда-сюда.

Он усмехнулся:

— Это меня не будет беспокоить. Видела бы ты места, где мне приходится обычно работать.

— Что, там бывает шумно?

— Самого себя порой не слышу.

Наверное, там много отвлекающих моментов — Сайан не сомневалась в этом. Как, например, та девушка по имени Натали. Она спросила:

— А ты не собираешься звонить Натали?

— Как только приду домой. — Он имел в виду — когда вернется в салон. Джордж разрешил ему пользоваться своим телефоном, но наверняка Натали потерпит, пока он закончит работу. — Ты не возражаешь, если я заберу чай с собой и допью в той комнате?

— Конечно нет. Мне все равно надо шить занавеску.

— Очень символично, — сказал Барни. — Если все пойдет по плану, скоро Лэнгли начнет настаивать на том, чтобы между нашими комнатами установили дверь, запирающуюся с двух сторон.

— А Фиона мне это уже предлагала, — весело ответила Сайан.

Она слышала медленный негромкий стук пишущей машинки из соседней комнаты, пока допивала свой чай. Потом подошла к глиняной фигурке. У нее было нечто вроде лица, и теперь она сделала ей длинный носик, рот и брови, посадила фигурку на пятки и тихо про себя посмеялась над ней. Она не станет сминать ее, пусть сначала Барни на нее посмотрит. Теперь, когда он придал ей характер, сходство с живым человеком, вряд ли у нее хватит духу уничтожить ее.

В тот вечер она сшила занавеску, а Джордж принес болты и укрепил проволочный карниз. Теперь комната Нелли была отделена от спальни Сайан. Правда, если ее прежняя владелица захочет побыть в этом доме, наверняка она проскользнет и через несколько слоев полотна. Сайан лежала в постели и смотрела на штору в лунном свете, улыбаясь про себя своей маленькой шутке: она спрашивает у Нелл Гвин, как ей сделать так, чтобы Лэнгли Холлиз влюбился в нее. Нелли ничего ей не ответила, зато Барни подал идею, которая действительно могла сработать. Сайан продолжала улыбаться. «Девушка как раз мне по сердцу», — сказал Барни про Нелл. И если уж говорить о соперничестве, Натали не повезло — сама Нелл Гвин, ни больше ни меньше…

На следующее утро Лэнгли был уже внизу, когда Сайан вошла на кухню. Барни нигде не было видно, но Эмили, естественно, уже была на ногах. Пока Эмили наливала девушке чашку кофе, Лэнгли сказал:

— Барни, оказывается, работает в лавке Джорджа.

— А вы разве не знали, что он всегда раньше там работал? Он пишет в комнате Нелли.

— В чьей комнате? — нахмурился Лэнгли. — А, ты имеешь в виду эту заднюю комнату, где у них склад. Нет, я впервые об этом слышу.

Выражение лица Эмили говорило о том, что она тоже узнала об этом впервые.

— А почему он не может работать в своей комнате здесь, в доме? — спросил Лэнгли.

— Не знаю, — ответила Сайан. — А вы у него спрашивали?

— Он сказал, что в складской комнате вид из окна лучше.

— Вообще-то да. — Окно выходило на улицу и дальше — на крыши окрестных домов. Вдали открывалась довольно длинная перспектива, так как дом, где находилась лавка, был единственным трехэтажным зданием в деревне. А из окна Барни, как она сейчас вспомнила, было мало что видно.

— Надеюсь, он отдает себе отчет в своих действиях, — сказал Лэнгли. — Однако мне это кажется лишними осложнениями, при том что у нас в доме есть достаточно места.

Сайан, как обычно, подняла почту с коврика возле двери, когда заходила в салон. Теперь она передала письма Лэнгли, он просмотрел их и пересказал Сайан. Она сделала заметки по поводу двух писем, на которые нужно было ответить. Барни вошел, когда почта была аккуратно сложена у локтя Сайан и та доедала последний тост. Он поздоровался со всеми и потянулся за кофейником.

— Мы все тут пытаемся разгадать, почему ты предпочел работать в деревне, — сказал Лэнгли.

— Я же сказал тебе, мне там нравится вид из окна. — Барни посмотрел на Сайан и усмехнулся. Она быстро отвернулась, потому что его усмешка застала ее врасплох. Лэнгли должен быть совсем слепым, чтобы не заподозрить во всем этом какого-то двойного смысла.

Ей захотелось сказать, что она не имеет к этому никакого отношения, но ее слова только привлекли бы всеобщее внимание к ухмылке Барни, так что она торопливо спросила:

— Открывать магазин? Кстати, я принесла новую батарейку для нашего звонка.

— Спасибо, — сказал Лэнгли.

— Пока, — сказал Барни.

Сайан открыла магазин, заменила батарейку, потом взяла письма и прошла в студию. Она уже заканчивала печатать ответ на первое из них, когда подошел Лэнгли.

— Сайан, я знаю, мне не обязательно это говорить, но, пожалуйста, не относись слишком серьезно к тому, что говорит Барни, хорошо? Ему здесь быстро надоест, а ты очень привлекательная девушка, так что…

— Правда? — спросила она, улыбнувшись.

— Ну конечно.

Это уже был прогресс. Сайан сказала, скрывая свою радость:

— Уверена, что там, откуда он приехал, девушки много симпатичнее меня, а если бы он стал это отрицать, я бы ему ни за что не поверила.

Было видно, как Лэнгли сразу успокоился при этих словах, и Сайан весь остаток дня летала от счастья. Она почти закончила миниатюру и перед закрытием успела нанести еще одно розовое пятно на коня-качалку.

Вернувшись к себе, она села в кресло и какое-то время слушала стук машинки — в нем прослеживался какой-то странный, неровный ритм, умиротворяющий, похожий на хаотичное стаккато. Когда стук прекратился, ей даже стало его не хватать, и она заставила себя выпрямиться на стуле и подумать о том, что надо бы приготовить чай.

— Эй, там! — крикнул Барни.

— Да? — откликнулась Сайан.

— Ты в приличном виде? Можно мне войти?

— Да.

Он заглянул через занавеску:

— Как прошел день?

— Хорошо. Я почти закончила миниатюру, а Лэнгли предупредил меня на твой счет.

— Это уже кое-что.

— Я тоже так думаю.

— Хорошо, а теперь ты не против со мной где-нибудь поужинать?

Сайан не знала, что ответить.

— А куда мы могли бы пойти? — спросила она. — Здесь ничего нет, а автобусы ходят ужасно.

— Мы вызовем такси, — терпеливо объяснил Барни, — и можем попробовать попасть в «Ройял».

Это была гостиница в соседнем городке. Сайан очень хотелось бы поужинать где-нибудь в дорогом заведении. Хотя она, конечно, ни за что в этом не призналась бы, ее никогда в жизни еще не приглашали никуда на ужин. Если она и ходила в ресторан, то только с тетушкой Мэри или с кем-нибудь из своих подружек. Она улыбнулась:

— У тебя такой вид, как будто ты побывал в хорошей драке. Тебя ни за что не пустят в «Ройял».

Он дотронулся до шрама на щеке:

— Просто у меня мужественный вид, это, я думаю, даже ускорит обслуживание. Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

— Полчаса.

— Идет.

Он отпустил занавеску. Сайан услышала, как он спускается по лестнице. Ей было интересно, скажет ли он Лэнгли об их планах. Сайан подумала, что, наверное, скажет, во всяком случае, она на это надеялась, потому что тогда, возможно, Лэнгли в свою очередь тоже пригласит ее на ужин, или в театр, или еще куда-нибудь.

Все можно получить, сказал ей Барни, если как следует захотеть.

 

Глава 3

Из окна Сайан дороги не было видно, поэтому она пошла в комнату Нелл и стояла там в маленьком алькове на помосте, смотрела на улицу и ждала. Через несколько минут подъехало такси. Машина была большая, черная и сверху немного похожа на катафалк.

Сайан сбежала по лестнице, выскочила через боковую дверь и наткнулась на Барни. Он посмотрел на нее одобрительно:

— Очень мило.

— Спасибо. Это платье из бутика Фионы. Не думай, что хорошие вещи продаются только на Карнаби-стрит.

Когда машина тронулась, Сайан спросила:

— А сколько у тебя костей сломано?

— Не так много, как ты думаешь. Однако заметь — я еще вывихнул кое-что.

Но, глядя на него, Сайан об этом как-то забывала, несмотря на то что его лицо все еще было в шрамах, он хромал и рука была перевязана. В конце концов, это во многом его собственная вина — то, что его авария стала предметом шуток.

Сайан рассмеялась:

— Даю голову на отсечение, ты впервые в жизни попал в настоящую переделку. Этот предательский удар судьбы тебя не прикончил, но потрепал изрядно, согласись?

Он сказал ей с упреком:

— Я уже начинаю подозревать, что Эмили и Лэнгли в тебе обманываются. Эмили считает, что ты очень заботливая девушка и в тебе нет ни грана эгоизма — вот что она про тебя говорит.

— Да что ты? — Сайан отвернулась и стала смотреть в окно, чтобы он не видел ее глаз. — А что говорит обо мне Лэнгли?

— Пока ничего, — ответил Барни. — Но когда я ему сказал, что мы с тобой вместе едем ужинать, он окаменел. Я буду шафером на вашей свадьбе еще до того, как уеду отсюда.

Она снова посмотрела на него, теперь уже улыбаясь:

— Да, ты хотя бы не зря здесь будешь отсиживать положенный срок!

— Это верно, — согласился он и откинулся назад на своем сиденье, внимательно глядя на нее. — Я уже вижу, как все будет: в нашей деревенской церкви, ты в длинном белом платье, с длинной белой фатой, с букетом лилий.

Она не знала, как далеко следует ей заводить эту шутку. По-своему Барни пришелся кстати, потому что, пока он не подал свою глупую идею, Лэнгли вообще не замечал ничего, кроме того, что она хороший помощник. А сегодня он уже сказал ей, что она очень привлекательна. А что будет завтра, если дальше так пойдет? Но ей все же было неуютно под пристальным взглядом Холлиза. Она холодно сказала:

— Ты прав. Именно об этом я мечтаю. А ты вообще собираешься жениться? Когда-нибудь, в отдаленном будущем?

— Даже самые отдаленные перспективы меня пугают.

Он не хотел ей ничего говорить, так что она постаралась переменить тему.

— А как там внутри, в «Ройял»? — спросила она. — Я как-то проезжала мимо, но внутри никогда не была.

И до конца поездки — минут пятнадцать — Барни описывал ей интерьер ресторана, причем так, словно это был чахлый постоялый двор на задворках провинциального городка, и Сайан была приятно поражена, когда увидела, что, хотя все убранство состояло из плюша и позолоты, в целом там было очень уютно.

Их встретил официант, который держался с неторопливым достоинством и проявил все знаки гостеприимного внимания. Он повел их к столику, расположенному возле резных колонн. Прямо за ним стояло массивное зеркало в тяжелой позолоченной раме. Сайан пробежала глазами список блюд. Видимо, ужин будет запоминающимся. Она восхищенно улыбнулась, предвкушая это, и Барни спросил:

— Ты что себе будешь заказывать?

— Лучше ты выбирай, — ответила она.

Он как будто слегка удивился. Видимо, девушки, с которыми он раньше ходил в рестораны, редко так говорили.

— Ну хоть намекни, — сказал он. — Я знаю, что мне нравится, а что тебе — даже не представляю.

Сайан читала, конечно, достаточно статей по кулинарии в женских журналах, чтобы знать названия блюд. Она могла притвориться, что и раньше бывала в таких заведениях, не реже, чем всякая другая девушка, но вдруг она услышала собственный голос:

— Я не знаю, что мне нравится. Я, собственно, раньше никогда не была в ресторане!

Он не поверил, потому что ей был уже двадцать один год, и это казалось невероятным.

— Где же ты жила до сих пор — в монастыре, что ли, или в пещере? — спросил он.

— Курсировала между домом и шляпным салоном. — Она снова увидела перед глазами и то и другое — их маленькую квартирку, тетю Мэри, которая была к ней так добра и так нуждалась в ее заботе, и мадам Элен, и каждодневный поток одних и тех же посетительниц, которые покупали одни и те же шляпки.

Конечно, она не могла винить ни тетю Мэри, ни миссис Григгс в том, что жизнь ее была так скучна до отъезда. Если бы сама она не была такой заурядной девицей, то у нее все-таки были бы какие-то романтические встречи.

Она уже пожалела, что заговорила об этом, и стала водить указательным пальцем по строчкам меню, которое лежало перед ними на столе.

— Что это? — спросила она, ткнув пальцем в одно из названий. — Может быть, начать с этого?

— Яблочный пирог. Это не тот раздел. Попробуй еще раз, — сказал он.

Сайан постаралась сориентироваться в своем меню, потом ткнула в одну из строчек, и на этот раз выбор оказался более удачным.

Они заказали замороженную дыню с имбирем, запеченного омара, яблочный пирог, который на самом деле оказался яблочным штруделем и подавался со взбитыми сливками. Во время еды они разговаривали в основном о салоне, деревне и рисунках Лэнгли Сайан спросила, как продвигается сценарий и о чем он.

— Пока что брыкается, — ответил Барни. — Как только мне удастся его усмирить, я тебе расскажу.

— Пожалуйста, не забудь, — сказала Сайан. А сама подумала: «Он мне ничего не расскажет. Разве что для упражнения, чтобы уяснить самому себе все факты. Потому что я как Эмили — ничего не понимаю в тех людях, о которых он пишет». — Должно выйти отлично — раз тебя вдохновляет сама Нелл Гвин.

— За Нелл. — Он поднял свой бокал.

— За Нелл и за всех отсутствующих друзей.

Для нее это значило — за Лэнгли, а для него — за Натали. Она спросила:

— А Натали красивая? У тебя есть с собой ее фотография?

— Нет. Знаешь, ее зовут Натали Вендер, и, если ты включишь телевизор в будущую среду, ты сможешь ее увидеть. Она играет иностранку, которая приехала учить английский язык и попадает в шпионскую сеть.

— Так она актриса? — Вопрос был глупый. Конечно, актриса, раз играет в фильме.

— Да, — сказал Барни. — И наверное, хорошая.

— Это твой сценарий? — спросила Сайан.

— Нет, в моих фильмах она еще ни разу не играла.

Но когда-нибудь она сыграет и в его фильме, и это будет замечательно. Он должен гордиться Натали, а она — им, как Сайан гордится Лэнгли.

После ужина такси доставило их к дому Джорджа и Фионы. Прихожая была такой крошечной, что Барни, провожавший Сайан, с трудом смог закрыть за собой входную дверь, и девушке пришлось отступить на первую ступеньку. Их глаза оказались на одном уровне, он положил руку ей на плечо и произнес:

— Спасибо.

Сайан знала, что если он сейчас ее поцелует, то это не будет значить практически ничего, тем не менее ей как-то не хотелось, чтобы он ее целовал. Она сказала:

— Это тебе спасибо, мы прекрасно провели время. Если не возражаешь, я загляну к Фионе.

— О, что может быть удачнее? Пошли вместе.

Она постучалась в дверь гостиной, и Фиона крикнула оттуда:

— Сайан, заходи!

Они с Джорджем ожидали увидеть одну Сайан, и оба удивленно подняли брови, когда вместе с ней вошел Барни. Они удивились еще больше, когда девушка пояснила:

— Мы только что вернулись, ужинали в «Ройял».

— А что вы там ели? — заинтересовалась Фиона.

— Запеченного омара.

— Вот это шикарно! По сравнению с этим наш ужин с сыром из мышеловки и сливочными крекерами кажется несколько бедным.

Она посмотрела на Джорджа, который тоже вздохнул, посмотрел на Барни и сказал:

— Я должен был догадаться, что, как только ты здесь снова появишься, о спокойной жизни можно будет забыть. Теперь она тоже захочет пойти в «Ройял». Мне казалось, что ты как будто должен быть чуть ли не инвалидом.

— А я и есть инвалид, — отозвался Барни. — Таксист вез нас всю дорогу на скорости двадцать миль в час.

Джордж усмехнулся. У него было тонкое лицо, в котором, казалось, было больше углов, чем в других лицах, отчего большинство его усмешек придавали ему прямо-таки мефистофелевский вид.

— Смотри, будь осторожнее, — сказал он. — Ты еще не совсем выкарабкался. Ты еще можешь успеть раньше времени.

— Джордж, замолчи, — вмешалась Фиона. — Сайан, Барни, идите выпейте кофе.

— Выпейте бренди, — прибавил Джордж.

Сайан позавидовала отношениям, которые связывали этих троих. Барни Холлиз мог не видеть Фиону и Джорджа месяцами, но их дружба не угасала. Наверное, хорошо иметь друзей, с которыми тебе так легко. Она сидела в теплой комнате, пила кофе, и на душе у нее было спокойно. Джордж и Барни пили коньяк, Фиона сматывала в клубки шерсть для вязания. Они урывками смотрели телевизор, и Барни спорил с Джорджем о том, что можно считать хорошей развлекательной программой, а что — нет.

— И часто они так? — спросила Сайан у Фионы.

— О да. — Она улыбнулась, посмотрев на них, и покачала головой. — Что за глупости всегда обсуждают мужчины!

Когда Фиона понесла на кухню поднос с остатками еды, Сайан пошла за ней и взяла в руки посудное полотенце, когда Фиона включила воду.

— Знаешь, я думала, что это будет Лэнгли, — сказала Фиона. — Я всегда говорила Джорджу, что вы с Лэнгли просто созданы друг для друга.

— Это и есть Лэнгли, — сказала Сайан. — Барни просто пригласил меня на ужин. Это же не значит… — Она пожала плечами. — Я же не во вкусе Барни, правда ведь? Да и он тоже совсем не в моем вкусе, так что… В общем, он совсем не то, что Лэнгли, понимаешь?

Фиона мочалкой смыла с чашки мыльную пену и с энтузиазмом согласилась, что Барни действительно совсем не то, что Лэнгли.

— Мы с Джорджем обожаем Барни, — сказала она. — Мне кажется, он самый близкий друг Джорджа, но нельзя отрицать, что он совершенно неуправляемый. Лэнгли из тех мужчин, которые всегда выполняют обещания. А у Барни, я думаю, все просто: с глаз долой — из сердца вон.

Сайан показалась такой трогательной забота Фионы о ней, что она сказала:

— Я знаю, это прозвучит глупо, но с тех пор, как приехал Барни, Лэнгли начал обращать на меня внимание. Он тоже хорошо знает Барни, и если хочет уберечь меня от ошибки или разочарования, то это уже что-то, как по-твоему?

— Начало положено, — рассмеялась Фиона. — Я рада, что это оказался Лэнгли. Вы так друг другу подходите.

— Мне тоже так кажется, — сказала Сайан. — Надеюсь, что так оно и есть.

Они закончили мыть посуду и вместе вернулись в гостиную, где Барни с Джорджем спорили уже о политике. Сайан пожелала всем спокойной ночи и бегом поднялась в свою комнату, потому что было уже довольно поздно. В ней до сих пор не утихло радостное возбуждение, и, улыбнувшись неуклюжей квадратной фигурке из глины, стоявшей на полке, она сказала:

— Привет, мой маленький уродец.

Вдруг ей в голову пришла идея, которая в ее приподнятом настроении показалась ей чрезвычайно забавной. Она сняла свое красивое белое платье, вынула из пластикового мешка новый кусок глины и принялась лепить другую голову.

Она работала и напевала. Ей нравилось ощущение глины на руках, ее неподатливость в начале работы и то, как потом она становилась пластичной под ее пальцами. Ее пальцы, полностью покрытые глиной, казались ей чужими, и, когда Сайан наконец решила, что пора заканчивать, она внезапно поняла, что уже очень поздно. Шутки шутками, но тратить на них полночи было глупо. Однако получилось очень похоже на Барни. Фигурка вышла угловатой и несколько напоминающей неандертальца, но как только он ее увидит, то сразу же догадается, кто это. Сайан перетащила ее в комнату Барни и поставила на стол, потом взяла листок бумаги, шариковую ручку и написала: «Маленькое «спасибо» за вкусный вечер».

Конечно, Фиона с Джорджем уже давно были в постели и спали крепким сном, и, пробираясь на цыпочках в ванную, Сайан подумала о том, что она скажет, если они вдруг застанут ее здесь, в лифчике и трусах, с руками по локоть в засохшей глине, в половине третьего ночи.

Как и следовало ожидать, на следующее утро она проспала и почти бегом примчалась в салон, опоздав на десять минут. Почту уже кто-то забрал, Лэнгли и Барни были на кухне и завтракали. Сайан остановилась в дверях, тяжело дыша, и извинилась:

— Простите, я опоздала. Есть что-нибудь интересное? — Она села и посмотрела на почту, разложенную вокруг Лэнгли.

— Аукцион, — сказал он и протянул ей каталог. — И кое-кто хочет узнать, есть ли у нас статуэтка доктора Пал мера, отравителя, из стаффордширского фарфора.

— А у вас есть? — с интересом спросил Барни.

— Нет, — ответила Сайан. — Но у нас есть Робби Бернс и Дженни Линд. Интересно, не удовольствуются ли они кем-нибудь из этих двоих?

Лэнгли уже закончил завтракать, а Сайан есть не хотелось, так что, когда он поднялся, она тоже встала. Как только они вошли в студию, Лэнгли спросил:

— Тебе понравился вчерашний вечер?

— Очень, — радостно отозвалась Сайан.

Она пошла в свой угол, где обычно работала, и посмотрела на миниатюру. Сегодня она ее закончит, потом ее можно будет вставить в рамочку и отослать, и дедушка Мелинды Энн вовремя получит свой подарок на день рождения.

Лэнгли подошел к ней и произнес с некоторым колебанием в голосе:

— Сайан, ты не согласишься поужинать со мной?

На этот раз это был не Барни. Теперь, с Лэнгли, это было настоящее свидание. Что-то совершенно особое, серьезное и по-настоящему волнующее. Он спросил так, что сразу было ясно, насколько болезненным был бы для него отказ, но она совсем не собиралась ему отказывать.

— С удовольствием, — сказала она и подумала: «Спасибо тебе, Барни. Дальше я смогу играть сама, без твоей поддержки».

— Куда ты хотела бы пойти? — спросил Лэнгли.

— Как насчет того китайского заведения? Ты любишь китайскую кухню? — Она как-то раз обедала там, когда Лэнгли отпустил ее на целый день за покупками и они вместе с Эмили поехали в город.

— Да, — сказал Лэнгли. — Я заеду за тобой в половине восьмого, договорились?

Она кивнула, и в этот момент в студию неторопливо вошел Барни. Она была рада, что он не зашел раньше, и сразу захотела, чтобы он ушел. Но вместо этого он наклонился над ее плечом и стал рассматривать миниатюру и фотографию.

— Очень аккуратно сделано, — сказал он. — Из тебя вышел бы неплохой мастер подделок.

— Надо будет запомнить, — ответила Сайан. — Может, когда-нибудь пригодится.

— Мы здесь работаем, Барни, — напомнил Лэнгли.

— Да я уж вижу. — Барни обошел вокруг коня-качалки. — А можно мне нарисовать на нем несколько пятен?

— Нет, — твердо сказала Сайан. — У меня строгое расписание — одно пятно в день. Я хочу, чтобы он оставался у нас как можно дольше.

— Вам надо успеть его доделать к Рождеству, — сказал Барни и потрепал коня по деревянной голове. — Найдите для него хороший дом, это превосходное животное.

Когда он вышел, Сайан снова взялась за миниатюру, а Лэнгли решил закончить картину.

Но утро оказалось очень беспокойным, так что ни один из них не смог как следует поработать в студии. Позвонил господин, который желал иметь фарфоровую статуэтку доктора Палмера, и Лэнгли некоторое время обзванивал всевозможные места, где такая вещь могла бы найтись.

Перед обедом снова зазвонил телефон. Лэнгли снял трубку в студии. Сайан в это время показывала секретный ящичек в шкатулке из розового дерева одной покупательнице, которая вроде бы собиралась сделать покупку, и поэтому была очень недовольна, когда вышел Лэнгли и сказал, что звонит Барни и хочет поговорить с Сайан. Очарование секретного ящичка было утрачено. Покупательница уже смотрела на другую шкатулку, подешевле, и говорила:

— Вот эта тоже симпатичная. Сколько она стоит?

Сайан пошла в студию и взяла трубку.

— Магазин закрыт? — спросил Барни.

— Нет еще, у меня там покупательница.

— Хорошо, — сказал он. — Быстро беги к своей покупательнице, потом бегом возвращайся сюда, поняла?

— А что такое?

— Я хочу с тобой поговорить. — Барни положил трубку. Он звонил по рабочему телефону Джорджа и, видимо, понимал, что телефон нельзя занимать ни на минуту дольше, чем необходимо. Или решил, что покупательница Сайан дымится от нетерпения.

Оба эти предположения были все же лучше, чем мысль о том, что Барни теперь достаточно было сказать «Я хочу с тобой поговорить», чтобы в любое время она примчалась к нему.

Сайан пошла обратно в торговый зал. Ее посетительница уже уходила, так ничего и не купив.

— Зачем звонил Барни? — спросил Лэнгли.

— Хочет, чтобы я пришла к нему.

— Зачем? — Он был одновременно заинтригован и слегка раздражен.

Сайан покачала головой:

— Понятия не имею. Он думал, что салон уже закрыт на обед.

— А ты обещала пообедать с ним в другом месте?

— Да нет, не обещала. — Она была уверена, что не обещала. Она сказала, сама уже начиная немного раздражаться: — Наверное, лучше мне пойти и выяснить, что ему надо. Я сейчас вернусь.

Быстро шагая вдоль дороги, Сайан подумала, что она откликнулась на свист Барни так же торопливо, как и все другие, но ему не следует рассчитывать, что она будет делать это часто. Она вошла через боковую дверь и, прежде чем подняться наверх, на минуту остановилась у кухни, где Фиона разогревала кастрюлю супа.

— Не могу остаться, просто хотела тебе сказать, что сегодня вечером Лэнгли ведет меня в китайский ресторан.

— Превосходно, — ответила Фиона. — Дело сдвинулось с мертвой точки.

И Сайан тоже так думала. Она взбежала по лестнице и открыла дверь в складскую комнату. Барни сидел у окна, печатая здоровой рукой.

— Что тебе нужно? — спросила Сайан. — Зачем ты звонил?

— Вот. — Барни указал на глиняную голову, которую она изваяла прошлой ночью и поставила ему на угол стола. — Ты не могла бы его передвинуть?

Фигура действительно занимала много места, и с рукой на перевязи он никак не мог сам ее убрать, но ему могли бы помочь Фиона или Джордж, так что не было никакой необходимости вызывать сюда Сайан. Она надменно сказала:

— Мог бы просто смахнуть его со стола. Он не такой уж и тяжелый — пол не проломит.

— Не говори глупостей, — сказал он. — Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось. Просто сними его со стола, хорошо?

Она поставила фигурку на пол.

— Спасибо, — сказал Барни. Он сидел и смотрел на нее. — Когда ты его сделала?

— Прошлой ночью.

— Хорошо получилось.

— Да это просто шутка.

— Да уж, надеюсь, если это должно быть как бы мое изображение, — усмехнулся он. — Но ты знаешь, тебе надо заняться этим всерьез.

Сайан уставилась на него:

— Ты имеешь в виду — лепкой? Ты что — это же любительское занятие, да просто детское.

— Ну, судя по этой работе, с таким ребеночком я ни за что не хотел бы встретиться, — сказал он. — Те копии с фотографий, которые ты рисуешь, — да, они аккуратные и хорошенькие, но никто не будет на них смотреть открыв рот. А в этой штуке есть жизнь. Тебе удается передать настроение, это не просто вещь, сделанная на продажу.

— Ну откуда тебе знать? — Она не была уверена, что хочет, чтобы он оказался прав. По-своему было даже неплохо знать пределы своих возможностей, жить спокойно и предсказуемо. Если же открыть дверь — в нее может ворваться ураган.

— Ты сама это знаешь.

— Нет, не знаю! — Она посмотрела на свои руки. — Я же делаю это просто для развлечения. Я сделала твоему другу лицо.

— Покажи. — Он встал и пошел за занавеску, в ее комнату.

— Ну что, похож? Такой твой друг? — спросила Сайан, показывая на фигурку.

Она хотела, чтобы Барни засмеялся, но он не смеялся. Он сказал:

— У тебя здесь хорошее освещение, в этой комнате можно было бы устроить студию.

— Что ж, прекрасно. Не думаю, правда, что кто-нибудь будет смотреть на мои творения открыв рот, но так и быть, я могу попробовать сделать еще чей-нибудь портрет. И спасибо тебе большое за великодушную поддержку.

Он повернулся и посмотрел на нее, и на этот раз не шутливо. Ей показалось, что она открыла какую-то темную дверь, которую уже не сможет закрыть никогда.

— Как только наберется с дюжину фигурок, — сказал Барни, — мы устроим твою выставку в салоне.

На фоне утонченных произведений, продававшихся у них в салоне, выставка уродцев, которых лепила Сайан, будет выглядеть дикой нелепостью, но он говорил так, будто это было дело решенное. С тех пор как позавчера Барни, хромая, вошел в салон, он успел организовать не только ее личную жизнь, но и профессиональную.

— Как только ты появляешься, события начинают развиваться слишком уж стремительно, — заметила она.

Он жизнерадостно заулыбался:

— А что происходило дальше, после того как я ушел утром?

— Он ведет меня сегодня вечером на ужин.

— Значит, слишком стремительно для тебя, да? Это же явно последствие нашего вчерашнего ужина в «Ройял».

— Речь же идет не о Лэнгли. Мы говорим о том, возможно ли вообще проводить у нас в салоне выставку таких поделок. Ведь у салона есть устоявшаяся репутация.

— Да, он славится «Денистонским утесом».

Сайан почувствовала себя уязвленной. Она и раньше подозревала, что Барни на самом деле был не в восторге от работ Лэнгли.

— «Денистонский утес» — прекрасная картина, — сказала она. — Все картины, которые пишет Лэнгли, прекрасны. Он на самом деле художник, а не просто ремесленник. Но тебе этого, видимо, не понять, а мне пора возвращаться на работу.

Она повернулась к двери, но Барни загородил ей дорогу, и, когда она протиснулась мимо него, сказал:

— Не пихайся, я еще нетвердо стою на ногах — могу упасть.

Сайан действительно немного его толкнула. Она воскликнула в нетерпении:

— Ты сам виноват, что я все время об этом забываю! Перестань говорить таким бодрым, здоровым голосом.

Кто-то постучался в дверь, и она крикнула:

— Войдите!

Это был Лэнгли, и Барни коротко бросил:

— Джентльмена видно по манерам, но в данном случае я не стал бы останавливаться, чтобы постучать.

Лэнгли слегка нахмурился, а Сайан рассердилась. Глупо было притворяться, что между ним и Лэнгли на самом деле возникло какое-то соперничество из-за нее.

— Я уже шла назад, — сказала она.

— Хорошо, — сказал Лэнгли. — У Эмили уже все готово. Что-нибудь серьезное?

— Пойди посмотри на это, — ответил Барни.

Они снова пошли в комнату Нелли, где на полу стояла глиняная голова Барни.

— Это Сайан сделала.

— Ты? Когда? — Первый вопрос относился к Барни, второй — к Сайан.

— Вчера вечером, по памяти, — сказала Сайан. — Это была шутка.

— Я тут как раз внушал ей, что ей нужно попробовать себя в этом, сделать еще несколько штук, — сказал Барни. — Их можно будет выставить в нашем салоне.

Она издала протестующий звук:

— О, ради бога, я не знаю…

— Я тоже не знаю, — пробормотал Лэнгли. — Это не совсем то, чего ожидают наши покупатели.

— Значит, это будет для них сюрприз, не так ли? — сказал Барни.

Сайан была в крайнем смущении от того положения, в котором внезапно оказалась. Она твердо сказала:

— Это не я предложила, и вообще, по-моему, это не очень удачная идея.

— Ну, бегите, детишки, поговорим об этом потом, — сказал Барни, и, пока Сайан стояла в нерешительности, он сел на стул, включил магнитофон и взял в руки маленький микрофончик.

— Хорошо, обсудим это позже, — проговорил Лэнгли.

Он потащил Сайан из комнаты, и она пошла за ним, с упреком оглядываясь через плечо. Она не знала, развлекается Барни или говорит серьезно. Возможно, он захочет облегчить себе вынужденную скуку пребывания здесь тем, что начнет заполнять салон вещами, которые могут неприятно поразить их обычных посетителей.

Прежде всего она жалела, что вообще слепила эту треклятую голову. И теперь она уже начинала злиться на себя за то, что так наивно открылась в своих чувствах к Лэнгли. Тут она допустила серьезную ошибку. Если Барни станет об этом рассказывать, можно представить, какой идиоткой он ее выставит, а такой сдержанный и чувствительный человек, как Лэнгли, этого просто не поймет.

Они друг за другом спускались вниз по узкой крутой лестнице.

— Я не знал, что ты занимаешься лепкой, — сказал Лэнгли.

— Это просто забава, даже хобби назвать нельзя.

— Да, пожалуй, надо подумать. — Внизу он открыл боковую дверь, подождал, пока Сайан спустится и улыбнулся ей. — Я в общем-то понимаю, почему это понравилось Барни, но, честно говоря, это не совсем в моем вкусе.

— И не в моем тоже, — заверила она его.

Они торопливо зашагали к салону, где их ждала Эмили с видом мученицы. Мало того, что обед остывал с каждой минутой, но вдобавок ко всему кто-то позвонил Лэнгли и просил срочно перезвонить. Эмили поставила одну тарелку перед Сайан, а другую на место Лэнгли. Тот сразу отправился к телефону, а Сайан кротко сказала:

— Спасибо, Эмили.

— Зачем тебя Барни звал?

Эмили было так же любопытно это узнать, как и Лэнгли перед этим, и Сайан сказала:

— Он хотел поговорить об одной поделке из глины, которую я сделала.

— Да? — Эмили ее ответ показался не слишком убедительным. Она наклонилась над остатками своей трапезы и проговорила тихо, доверительным шепотом: — Послушай моего совета, не давай Барни вскружить тебе голову разной ерундой, потому что он упорхнет отсюда, как только чуть-чуть поправится, и кто знает, увидим ли мы его еще в наших краях.

— Это пока вы снова ему не понадобитесь, — сказала Сайан, и Эмили криво усмехнулась:

— А это случается не очень часто, так что тебе лучше настроиться на Лэнгли.

— Фиона мне советует то же самое.

— Тебе то же самое может посоветовать любой в нашей деревне, — сказала Эмили.

Лэнгли вернулся на кухню.

— Извини, Эмили, — сказал он. — А выглядит, кстати, очень аппетитно.

Эмили фыркнула:

— Выглядело аппетитно — только полчаса назад.

После обеда Сайан закончила миниатюру Мелинды Энн и вставила ее в рамочку с голубыми незабудками. Она надеялась, что дедушка окажется доволен своим подарком на день рождения. Как сказал Барни, миниатюра была выполнена красиво и аккуратно. Она осторожно упаковала ее, надписала адрес и сбегала на почту.

Сайан решила, что будет продолжать лепить, и не потому, что так сказал Барни, а потому, что она сама так хочет, но, естественно, ни о какой выставке в салоне не может быть и речи.

Прямо перед ней дорогу перешла женщина, неся тяжелую корзинку, наполненную продуктами. Она шла, опустив голову, ссутулив плечи, будто на нее навалилась вся тяжесть мира. В каждой линии ее медленно двигавшейся фигуры была видна усталость, и Сайан подумала про себя: «Я так легко могла бы это передать; я могла бы уловить усталость и изнеможение этой женщины».

Когда Сайан закончила работу в салоне и попрощалась с Лэнгли, ей было так приятно услышать:

— Так не забудешь? В половине восьмого!

— Не забуду!

Она побежала домой и вошла в мастерскую Фионы, где покупательница пыталась влезть в юбку, а ее подруга стояла рядом и давала ей полезные советы. Секция для платьев была небольшой, но не такой скудной, как в обычных деревенских магазинах, потому что у Фионы была настоящая страсть к моде и она обычно покупала одежды больше, чем надо. Сайан выбрала себе парочку платьев, которые подошли бы к сегодняшнему свиданию: розовое платье с воротником «хомут», из полосатой хлопчатой пряжи, и платье из ангоры с короткими рукавами, легкое, как пух, цвета колокольчиков. Ей хотелось купить второе, но оно стоило на пять фунтов дороже, поэтому она повесила оба платья на вешалку, отступила и стала разглядывать их попеременно, стараясь убедить себя, что розовое платье лучше.

Женщины, примерявшие юбку, уже купили все, что хотели, и, так как были знакомы с Сайан, подошли посмотреть, что она собирается покупать. Их это особенно интересовало сегодня, потому что все в деревне уже прослышали о том, что вчера вечером она ходила в «Ройял» с Барни Холлизом. А после того, как разнесется весть про ее сегодняшний поход в ресторан с Лэнгли, а это случится непременно, они будут наблюдать за ней, как ястреб за добычей, боясь упустить хоть одно ее движение.

Одна из них погладила ангору и с вожделением сказала:

— Я бы взяла вот это.

Сайан кивнула. Это она и возьмет. Когда она надела платье, уже у себя в комнате, причесала волосы и сделала макияж, она поняла, что лишние пять фунтов были потрачены не напрасно.

Барни уже ушел, когда она вернулась, держа платье на руке. Она не слышала ни стука машинки, ни голоса, говорящего в диктофон. В комнате Нелли было пусто. Ничего, она может сказать ему обо всем завтра. Было уже около шести, и она собиралась провести следующие полтора часа готовясь к свиданию с Лэнгли.

Она была готова задолго до половины восьмого. Ей захотелось посидеть, подождать и помечтать, и она была очень рада, что Барни уже ушел. Сегодня она прекрасно обойдется без стука пишущей машинки, и тем более без самого Барни Холлиза. Она нашла какую-то музыку по радио, закрыла глаза и унеслась вместе с ней на облаке с блестящими краями. Она была влюблена и сегодня вечером в первый раз останется наедине с Лэнгли — не будет телефонных звонков и посетителей, они могут болтать и смеяться, делиться друг с другом мечтами и воспоминаниями.

Она увидела машину из окна комнаты Нелли. Вчера вечером все было просто забавно и ничего не значило, сегодня перед ее глазами все плыло от волнения и счастья, так что, когда она помчалась к выходу, чуть не споткнулась о проклятую глиняную голову. Сайан состроила рожу, и в ответ изваяние тоже состроило рожу и в таком гротесковом виде сделалось еще больше похожим на оригинал.

Она подбежала к боковой двери раньше Лэнгли и объяснила, что увидела его из окна. Она еще раз порадовалась, что купила именно это платье, потому что Лэнгли посмотрел на нее так, будто это была сцена превращения Золушки из замарашки в принцессу.

— Ты прекрасно выглядишь, — произнес он.

«Ветка лотоса» располагалась на главной улице, вход в нее находился между двумя выступающими вперед «фонарями» окон, поверху которых шел узкий навес. Им пришлось проехать дальше, чтобы найти местечко, где бы поставить машину. Они припарковались, и, так как заказ был сделан на восемь часов, приехали как раз вовремя. Они сели за свой столик, выбрали, что будут заказывать, и стали разговаривать о салоне и картинах Лэнгли.

— Я думаю, тебе нужно писать каждый день, что бы ни происходило, просто писать, и чем больше, тем лучше, — сказала Сайан. — Ведь это твое истинное призвание.

Она знала, что это то, что нужно ей от жизни, — помогать во всем Лэнгли, который был настоящим художником. Ей хотелось заботиться о нем, как она заботилась раньше о тете Мэри, оберегать от волнений и освобождать от повседневных забот, чтобы у него было время творить и создавать удивительные и прекрасные вещи.

— Почему бы нам не выставить в салоне твои работы? — спросила она. — Ты мог бы закончить «Денистонский утес», и…

Лицо Лэнгли вдруг застыло. Он смотрел за ее спину, она тоже повернулась и увидела Барни, входившего в зал.

Он остановился у их стола, улыбнулся с видом благосклонного епископа и сказал:

— Боже, какой приятный сюрприз.

 

Глава 4

Это был никакой не сюрприз. Во всяком случае, для Барни. Вот для Лэнгли это был сюрприз, и вид у него был недовольный, но он промолчал, когда Барни подсел к их столику.

Для Сайан это тоже был сюрприз, и она от злости и ярости даже стала заикаться.

— Что ты здесь делаешь? — произнесла она высоким, истерическим голосом.

— Пришел поесть, — сказал Барни.

— Почему сюда?

— Мне нравится китайская кухня. Как тесен мир, не правда ли?

Он взял меню и наклонился к Сайан:

— Что вы себе заказали?

Она увидела у него в руке записочку, которую он большим пальцем прижимал к меню, и прочитала: «Не будь дурочкой, любовь моя. Если ты мне приглянулась, я никакому другому мужчине не дам ужинать с тобой вдвоем при свечах». Свечей тут не было, на столике стояла только низкая толстая лампа с красным абажуром. Если бы Лэнгли увидел и прочел эту записку, она никогда не смогла бы оправдаться.

— Два вечера подряд ездить по ресторанам — это может плохо сказаться на твоем здоровье. Кстати, ты ужасно выглядишь, — в бешенстве сказала она.

Интересно, откуда он узнал? Наверняка не от Фионы. Он мог подслушать их разговор с Лэнгли сегодня утром, когда Лэнгли приглашал ее. Сайан многое дала бы сейчас за то, чтобы иметь возможность высказать вслух все, что об этом думает. Ей больше всего на свете хотелось, чтобы Барни остался ее поклонником только в шутку, как они и договаривались сначала. Ей стало так горько, что захотелось плакать, в глазах появились едкие слезы разочарования и обиды. Она посмотрела на Барни и еще раз сказала:

— Ужасно выглядишь.

— Я всегда так выглядел. Это Лэнгли в нашей семье красавчик.

— Зато тебе досталась вся наглость. Иди домой!

Барни пожал плечами, приподнялся из-за стола, покачнулся и снова сел.

— Ты в порядке? — спросил Лэнгли.

— Конечно. Я попрошу нашего друга, чтобы вызвал мне такси.

— Сайан, может, позволим ему остаться? — спросил Лэнгли.

Барни сам был виноват в том, что совершенно не соблюдал режим, предписанный врачами, но, если ему станет хуже, неприятности все равно лягут на плечи Эмили и Лэнгли. Было как-то совсем уж нелепо просить его пересесть за другой столик, потому что он все равно будет все время пялиться на нее, и вечер в любом случае испорчен.

— Я не знаю, зачем ты сюда заявился, — сказала она Барни. — Ты и в Лондоне не мог бы вести более бурной светской жизни.

— Полагаю, ты шутишь, — сухо ответил он.

Значит, ему уже здесь наскучило, и она даже представить себе не могла, что он может сделать в следующую минуту. Весь ужин она просидела как на пороховой бочке, но огня к ней так и не поднесли. Если бы не слишком экзотическая еда и отсутствие Эмили, можно было вообразить, что они сидят у себя на кухне. Закончив ужин, они встали все вместе.

На улице дождь злобно барабанил по мостовой.

— Я подгоню машину, подождите здесь, — сказал Лэнгли и поплелся под дождь.

Сайан смотрела, как Лэнгли идет по улице. Не глядя на Барни, она сердито спросила:

— Что это за игры такие? Зачем тебе нужно было здесь появляться?

— Тебе же нужен реализм, не правда ли? Если предполагается, что я влюбился в тебя с первого взгляда, мне еще рано сдаваться. Не беспокойся ни о чем.

Сайан кипела от возмущения, все еще глядя в спину Лэнгли.

— Все равно он победит, и в тот момент, когда он наденет кольцо тебе на руку, я признаю свое поражение и вы оба обретете во мне брата на всю жизнь.

— Не рассчитывай на смех за кадром, мой дорогой. Может быть, в нашей тихой заводи не так много интересных событий, но оставь свои приколы для своей подружки с телевидения и не пытайся развлекаться за счет местных.

— Ты удивляешь меня с каждым разом все больше и больше, — сказал Барни. — Все вокруг твердят мне, что ты мягкая, добрая девушка.

Она и была мягкой и доброй, но, глядя на свое отражение в темном окне «Ветки лотоса», она увидела такие злые глаза, что сначала узнала свое платье и только потом — лицо.

Барни вышел из машины у салона, и Сайан сказала Лэнгли:

— Пожалуйста, зайди к нам на чашечку кофе, я тебя очень прошу.

— Спасибо. — Он остановил машину перед магазином Фионы и Джорджа, и они вместе вышли. — Извини, все вышло совсем не так, как я рассчитывал.

— Я тоже рассчитывала совсем на другое. — Они улыбнулись друг другу в свете фонаря, потом прошли через боковую дверь и поднялись наверх по лестнице.

Лэнгли был здесь раньше только один раз, теперь он огляделся вокруг и сказал, что комната очень милая.

Сайан налила кофе, извинившись за то, что он растворимый. Наконец они одни.

— Ты говорила Барни, куда мы идем? — спросил Лэнгли.

— Ну конечно нет. Хотя, даже если бы и сказала — я все равно не поверила бы, что он туда явится.

— А я бы поверил. Он считает тебя привлекательной. — Вид у него стал беспокойным. — Ты ведь тоже не испытываешь к нему отвращения, правда?

Сегодня она испытала именно это.

— Моя привлекательность для него состоит в том, что я под рукой и что я не замужем, — улыбнулась Сайан. — Но я же не идиотка, я же не стану принимать всерьез то, что говорит Барни.

— И не надо. Не делай этого. — Лэнгли взял ее за руку. — Для Барни жизнь всегда казалась шуткой. Он всегда был таким. Знаю, что это просто привычка, но я до сих пор чувствую себя в ответе за него, и я не вынес бы, если бы он тебя обидел.

— Я не обиделась. — Она наклонилась к нему и с жаром произнесла: — Мне кажется, он забавный, вот и все. Каждый, кто думает только о себе, может быть беззаботным, и в этом есть свой шарм, но меня это не привлекает.

Так что конец вечера оказался очень милым. Они выпили кофе и еще поговорили о выставке картин Лэнгли. Он рассказал ей об отце, и она в который уже раз пожалела, что ей не довелось с ним познакомиться, потому что наверняка он был прекраснейшим человеком, таким же, как Лэнгли, и Эмили ей говорила то же самое.

Сайан рассказала ему про тетушку Мэри, и теперь они уже не могли снова стать просто коллегами по работе. Конечно, они с самого начала были друзьями, но сегодня они стали роднее и ближе друг другу, и, когда Лэнгли пора было уходить, он обнял ее и сказал:

— Сайан, ты такая необыкновенная.

Он поцеловал ее, и она подумала с абсолютной уверенностью, что он ждал ее с того момента, как она появилась на свет. Что ее жизнь была дана ей только для того, чтобы встретить его, и ничего лучше и правильнее этого не могло быть…

На следующее утро она проснулась под стук пишущей машинки и резко села в кровати, в мозгу закружились панические мысли. Она снова проспала, и теперь уже не на несколько минут. Сайан схватила домашний халат, лежавший рядом с диваном, и высунула голову за занавеску.

— Который час? — спросила она.

— Без четверти десять, — ответил Барни. — Кстати, сегодня воскресенье.

Ну конечно, сегодня же воскресенье! Сегодня днем они с Лэнгли идут в город.

— Ах! — сказала она. — Прости, что я помешала твоей работе. — Потом она вспомнила еще кое-что. — Ах нет, никаких извинений — ты же испортил мне вчера вечером свидание!

— Разве? — Голос его звучал удивленно. — А я думал, что, наоборот, помог. Разве Лэнгли не попросил тебя выйти за него замуж, когда вы пришли вчера сюда?

— Нет, конечно. Не в первое же свидание!

— Отлично. Скажи ему, что я сделал тебе предложение, посмотрим, что получится.

— Ха! И он еще говорит о реализме. Кто же в это поверит? Лэнгли же первый и не поверит, он тебя слишком хорошо знает.

— Думаешь?

— О да, он тебя знает просто как облупленного. — Сайан сказала с ноткой обвинения: — Ты ведь считаешь, что жизнь только шутка, верно? Ты ничего не принимаешь всерьез.

— А она и есть шутка, — отозвался Барни. — То состояние, в котором сейчас находится мир, может быть только шуткой.

Она сама была счастлива, и мир ей казался не таким уж плохим. Она взмолилась:

— Ну пожалуйста, не встревай больше, не мешай нам, прошу тебя.

Он постучал еще немного на машинке.

— Ладно, можешь действовать сама.

— Хорошо, — сказала она. — Очень хорошо.

Он продолжал стучать, склонив голову. У Лэнгли были каштановые волосы. Когда он целовал ее прошлой ночью, она пробежалась по ним пальцами — они были мягкие. У Барни волосы были темные, почти черные, густые и жесткие.

Сайан ушла к себе в комнату, занавеска упала за ее спиной, и она подумала, как замечательно, что сегодня воскресенье.

По воскресеньям Сайан обедала с Фионой и Джорджем, помогала по хозяйству или убиралась вместе с ними на тех этажах, где были магазин и мастерская, пока Фиона возилась на кухне. Сейчас она спустилась на кухню, где Фиона и Джордж завтракали и читали газеты. Сайан выпила с ними чаю, съела пару тостов, и Фиона, с наслаждением греясь в солнечном свете, который струился через окно кухни, сказала:

— Сегодня будет слишком жарко для горячего обеда. Может, откроем консервированную курицу и настругаем немного салата?

— То, что нужно, — сказала Сайан.

Джордж согласился по поводу жары. Он сказал, что, пожалуй, уберется в магазине и мастерской попозже, и Сайан предложила:

— Если решите, что я могу вам чем-нибудь помочь, просто крикните мне. Пойду попробую что-нибудь слепить.

Она надела старый рабочий халат, закатала рукава и взяла старый ящик из-под каких-то товаров, чтобы использовать его как подставку. Она слышала из-за занавески стук машинки, но через какое-то время перестала его замечать. Она не могла бы сказать, когда это случилось, но в какой-то момент работа захватила ее, как будто что-то внутри безжизненной глины пыталось вырваться наружу. Теперь ей уже становилось нелегко — она переживала, злилась, когда что-то не получалось. Дело не шло, она никак не могла добиться той формы, которую задумала, но не оставляла работу, и, когда вошла Фиона с чашкой кофе, она стояла на полу на коленях, безнадежно глядя на свое творение, и ничего не слышала вокруг, пока Фиона не спросила:

— Бог мой, что это такое?

— Легко тебе спрашивать, — сказала Сайан. — Видимо, можно не интересоваться, нравится тебе или нет.

— По-моему, не очень. — Фиона вздрогнула, как от холода.

Сайан поблагодарила ее за кофе. Теперь она снова слышала стук машинки.

— Я только что отнесла Барни чашку, — сообщила Фиона. — Он тоже посмотрел на меня, как будто я из другого мира.

Обедала Сайан у себя в комнате. Фиона принесла еду наверх и сказала:

— Уже половина третьего, я догадалась, что ты еще работаешь. — Она бросила еще один взгляд на работу Сайан. — Не могу сказать, что теперь мне больше нравится. От него мне становится как-то одиноко.

— Почему?

— Не знаю даже. Это человек, женщина. Но она мне почему-то напоминает скалу, которую я видела в детстве. Там вокруг больше ничего не было, только эта скала, и она была так высоко, и я думала, как тяжело ей, наверное, держать все небо.

Время летело незаметно. Сайан не могла поверить своим ушам, когда вдруг в дверь постучал Лэнгли и спросил, можно ли ему войти. Она накинула на фигуру мокрую тряпку, открыла дверь, вышла в коридор и сказала:

— Прости, у меня часы остановились. — Лучше нагло солгать, чем признаться, что она была поглощена куском глины и совсем забыла про него. — Ты мог бы пока пойти поболтать с Барни, по-моему, он еще здесь. Или с Джорджем и с Фионой. Я буду готова через десять минут.

Лэнгли заглянул в складскую комнату, и Барни посмотрел на него с отнюдь не приветливым выражением, так что он спустился по лестнице и нашел Джорджа. Сайан успела помыться и переодеться в похвально короткий срок и от спешки выглядела ничуть не хуже, даже разрумянилась. Она еще раз пространно извинилась, и Лэнгли сказал, что за десять минут она сотворила чудо.

Они попрощались с Джорджем и Фионой, выехали из деревни и поехали еще дальше в глушь, по лесным дорогам, через фермы, по горбатым мостикам. В домике с соломенной крышей они выпили чаю с горячими ячменными лепешками и домашним сливовым вареньем. В одной деревушке они остановились и осмотрели дом, где родился знаменитый поэт. Сайан слышала про него, но не смогла бы вспомнить ни строчки из его стихов, даже если бы от этого зависела ее жизнь. А Лэнгли помнил. Он знал их довольно много и по дороге домой читал ей стихи. Он хорошо чувствовал музыку слова, у него был красивый, хорошо поставленный голос, и она слушала его с наслаждением. Любимой темой этого поэта была природа, и все картины Лэнгли тоже были посвящены деревенскому ландшафту, так что Сайан не удивилась, когда он сказал ей, что этот поэт всегда служил ему своего рода вдохновителем. Она подумала: интересно, а он знает, что Барни черпает вдохновение у Нелл Гвин? Потом она решила, что, наверное, знает, и промолчала. Неуместное упоминание этого имени могло испортить все настроение этого романтического дня.

Они вернулись к себе в деревню около семи часов вечера, и Сайан отказалась заходить в салон, сказав, что ей нужно кое-что сделать дома. Она попрощалась с Лэнгли и закрыла за собой дверь своей комнаты с таким чувством, будто за ней прятался ее тайный любовник. Она заглянула за занавеску, с радостью увидела, что Барни уже ушел, и остаток вечера провела за работой. Это была пустая трата времени, но, в конце концов, это было ее собственное время.

В течение следующих двух дней Барни держал слово. Он ни во что не вмешивался. Целыми днями он работал и никого не беспокоил. Перед тем как уйти из дома, он завтракал, дожидался, пока Сайан придет в салон, потом шел в комнату Нелли и работал там приблизительно до того времени, когда закрывался салон.

В студии Сайан помогала натягивать обшивку на шесть стульев из столового гарнитура, а Лэнгли был целиком занят «Денистонским утесом». Она строила планы насчет выставки работ Лэнгли и была очень рада, что никто больше не упоминает про ее выставку. Она не говорила Лэнгли, что каждый вечер проводит больше времени, чем, может быть, следовало бы, за своим глиняным изваянием, и не думала, что Барни обмолвился об этом Лэнгли. Она вообще почти не встречалась с Барни и не разговаривала с ним до утра среды, когда, проходя мимо кухни, он напомнил:

— Не забудь посмотреть сегодня вечером телевизор.

— А, Натали, — сказала она. — Обязательно.

— А что, что Натали? — спросил Лэнгли.

Барни к этому времени уже ушел. В последнее время он всерьез принялся за работу, и Эмили даже позвонила по этому поводу старому доктору Мюррею и попросила его зайти к ним и сделать Барни внушение. Однако доктор так громко захохотал, что Эмили пришлось отвести трубку подальше от уха. «Кто, я? — говорил он. — Я не мог удержать его в постели, когда ему было семь лет. А какая на меня надежда теперь, когда прошло двадцать лет?»

— Так что там насчет Натали? — повторил Лэнгли, и Эмили перестала мыть посуду, чтобы ничего не пропустить.

— Это та девушка, которая звонила ему в первый день, актриса. Сегодня ее будут показывать по телевизору, часов в восемь вечера.

Но у Лэнгли на этот вечер была назначена встреча с одним специалистом по антикварному серебру. Он был огорчен — ему хотелось увидеть Натали.

— Впрочем, — сказал он Сайан, — так много знакомых Барни появляются на телевидении и в газетах почти каждую неделю, что кого-нибудь мы обязательно увидим.

Сайан собиралась посмотреть фильм вместе с Фионой и Джорджем. Неожиданно к ней присоединился Барни.

Фиона придала этому маленькому событию оттенок праздника — она приготовила рис со специями и открыла бутылку красного вина.

Самый первый кадр начинался с крупного плана Натали, и Фиона вздохнула:

— Почему жизнь так несправедлива?

Натали Вендер была прекрасна: красивая лепка лица, превосходная кожа, огромные, с поволокой, глаза смотрели на зрителя сквозь пелену падавших вперед, развевающихся волос. Мужчина может утонуть в таких глазах, подумала Сайан. Она где-то читала эту фразу, и не раз, но ей раньше не доводилось видеть иллюстрацию этих слов. Фильм был довольно пустым, но действие шло быстро, и сюжет оказался интересным. Натали играла свою роль с каким-то неуловимым колдовским очарованием, так что, когда фильм закончился, Джордж и Фиона единогласно одобрили его. Сайан тоже. Она добавила свои похвалы в общий хор восторженных дифирамбов, и Барни сказал, что он все это передаст Натали и той наверняка будет приятно услышать, что все считают ее потрясающей.

— Хочешь, я тебе помогу? — спросила Сайан, кивнув на пустые тарелки, и Фиона сморщила нос:

— Мне даже не хочется сейчас ими заниматься, их же мало. Потом помою.

Сайан встала:

— Тогда, если вы не возражаете, я пойду. Спасибо за ужин и за фильм, и, пожалуйста, Барни, передай Натали, как нам всем понравилось.

— Передам, — сказал он.

У себя в комнате Сайан посмотрела в зеркало и подумала, каково это — иметь такую внешность, как у Натали. Что ж, она об этом никогда не узнает, и под впечатлением от красоты актрисы, которое еще было живо в ее памяти, ее собственное лицо показалось ей таким заурядным, что она чуть было не разбила зеркало. Вместо этого она просто повернулась к нему спиной. Сначала она собиралась поработать над своей поделкой, но теперь решила написать письмо мадам Элен, чтобы сообщить, как хорошо у нее все здесь складывается. Она поискала взглядом кошелек, в котором у нее лежала целая упаковка марок. Но кошелек был в сумочке, и теперь она вспомнила, что оставила ее внизу, возле канапе Фионы. Она пошла за ней и только вышла на лестничную площадку, как услышала голос Барни.

Он сидел на ступеньке к ней спиной и разговаривал по телефону. Конечно, Сайан могла бы пройти мимо, однако в этот момент он сказал: «Скучаю без тебя? Натали, милая, ты даже представить себе не можешь, как сильно», — так что топать теперь вниз по лестнице и пропихиваться мимо него было сейчас почти так же бестактно, как если бы он держал Натали Вендер в своих объятиях. Сайан попятилась и как можно тише зашла в свою комнату. Голос у Барни был ласковый и томный: «А потом мы с тобой вместе вернемся». На этих словах она закрыла дверь.

Значит, он собирается возвращаться в Лондон. Отлично, подумала Сайан, здесь ему все равно не место, он же прирожденный подрыватель устоев. Отлично! Главное, чтобы Эмили и Лэнгли не слишком расстроились из-за этого, потому что они будут волноваться за его здоровье.

Теперь Барни нужна была Натали, он скучал без нее, и она была ему нужна, но надолго ли? Такой человек, как Лэнгли, если испытывает в ком-то нужду, так уж на всю жизнь, а Барни на самом деле ни в ком не нуждается. Во всяком случае, надолго. Раньше она никогда не сталкивалась с таким патологическим случаем полной самодостаточности. Он всегда знает, чего хочет, и всегда добивается своего. Однако Натали, возможно, ничуть не уступает ему, во всяком случае, Сайан на это надеялась.

Она дала им достаточно много времени, чтобы закончить разговор, спустилась по лестнице и зашла в гостиную.

— Я оставила у вас свою сумочку, — объяснила она.

— Я рассказала Барни про ту штуку, которую ты лепишь, — сказала Фиона.

— Хочу посмотреть, — заявил он.

Сайан пожала плечами:

— Она там. Не стесняйся, заходи.

Барни пошел за ней. Он посмотрел на изваяние, и Сайан сказала:

— Я думала, что это женщина, а Фиона говорит, что это скала, которую она видела в детстве.

— Она уже закончена?

— Да. — Больше говорить было нечего, и она спросила: — А как твой сценарий?

— Идет потихоньку.

— Натали приезжает сюда? — Это вырвалось совершенно нечаянно. Она пояснила: — Я вышла из комнаты, когда ты говорил по телефону, и случайно услышала. — Это было не преступление, она же не хотела их подслушивать. — А когда она приезжает?

— В субботу, на выходные, — ответил Барни.

— Для вас обоих это будет приятно.

— Да. — Он улыбнулся, но, скорее всего, не Сайан, а Натали. — Я могу тебе помочь — сделаю для тебя обжиг этой фигуры. У нас за салоном есть печь для обжига, ты, наверное, сама знаешь, но ее уже давно не используют.

— Мне как-то не хотелось спрашивать об этом у Лэнгли, — сказала Сайан.

Барни рассмеялся:

— Ты права, он был бы недоволен. Вон Фиона тоже уже недовольна твоим творением.

— Эмили тоже собиралась смотреть Натали по телевизору, — сказала Сайан. — Она, наверное, придет в восторг, когда узнает, что Натали приезжает на выходные.

Эмили была не просто в восторге, она была даже слегка в ужасе. Она не привыкла принимать таких роскошных гостей, и чем больше Барни убеждал ее, что Натали не нужно ничего особенного, что Эмили справится одной левой, тем беспокойнее и суетливее она становилась. Взять хотя бы еду. Эмили была убеждена, что Натали соблюдает редчайшую диету, и возилась с поваренной книгой, пока Лэнгли не вспылил:

— Эмили, да эта девчонка просто неизвестная актриса, каких пруд пруди. Да она, может, рада до смерти будет, если ее просто досыта накормят.

Но Эмили на это не поддалась. Она была абсолютно уверена в том, что Натали Вендер ест регулярно и при этом дорого, а они просто успокаивают ее, притворяясь, что это не так.

Сайан никому не сказала о том, что Барни собирается возвращаться в Лондон вместе с Натали. Сообщить эту новость семье надлежало ему самому, а не ей, но, когда в четверг в салон заглянул доктор Мюррей, она об этом вспомнила.

Он позвонил в звоночек у входной двери, когда они обедали, Сайан пошла посмотреть, что это за назойливый посетитель, и вернулась вместе с доктором. Это был высокий сутулый человек, с неожиданно глубоким низким голосом для его узкой груди. Он был к тому же другом семьи, знавшим Барни и Лэнгли с самого рождения.

Неожиданно для себя Сайан спросила:

— Вы ведь не считаете, что в таком состоянии Барни может возвращаться в Лондон?

Доктор Мюррей посмотрел на нее так, будто она сказала что-то совсем несообразное:

— Разумеется, нет, ни в коем случае. Об этом просто не может быть речи! — Не зная, конечно, в точности тот образ жизни, который вел обычно Барни в Лондоне, доктор Мюррей знал тем не менее самого Барни и понимал, что его никакими силами нельзя заставить подчиниться медицинским требованиям. Он довольно сурово посмотрел на Лэнгли: — Постарайтесь удержать его здесь как можно дольше. Полгода, как минимум.

Когда доктор ушел, Эмили доверительно сообщила Сайан, что это все было наказанием за то, что с Барни никогда ничего страшного не приключалось. Но раз уж пришлось оказаться в руках врачей, то надо их во всем слушаться. Эмили любила обоих братьев, но видела, что жизнь гораздо более тяжелым гнетом ложится на плечи Лэнгли. Она сказала:

— Вот увидишь, через полгода ты ни за что не скажешь, что Барни вообще попадал в эту аварию, а у бедного Лэнгли спина искалечена на всю жизнь.

Сайан закусила губу, чтобы не улыбнуться. Она знала, о чем говорит Эмили: мальчиком Лэнгли упал с лошади. Когда он очень уставал или перенапрягался, его спина до сих пор болела и он начинал прихрамывать — совсем чуть-чуть, почти незаметно.

Приезд Натали Вендер в субботу был праздником для всей деревни. Все уже знали, что она приезжает, и, когда красная спортивная машина остановилась около салона, эта весть вихрем пронеслась по деревне. В среду Эмили успела рассказать всем своим друзьям и знакомым, что подругу Барни будут показывать по телевизору, и все телеприемники в радиусе пяти миль были настроены на Натали. Теперь она была здесь во плоти, и всем хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на нее.

Барни стал ждать ее приезда задолго до назначенного срока, как показалось Сайан. В то утро он не пошел в лавку, где обычно работал; после завтрака вернулся в студию и бродил там без дела, глядя, как Сайан перетягивает обивку на стульях, а также критически рассматривая «Денистонский утес». Потом он нашел набор китайских шашек викторианской эпохи, расставил их и начал играть сам с собой.

Лэнгли опустил кисть и сказал, что, пожалуй, на сегодня оставит «Денистонский утес», и Сайан не винила его. Лэнгли не мог писать, когда Барни находился рядом. Хотя он молча играл в шашки, все равно в его присутствии было что-то нарушающее покой. Казалось, что он в любой момент может посмеяться или сказать что-нибудь под руку.

Каждый раз, когда звенел звонок или входил очередной посетитель, все сразу думали, что, может быть, это Натали. Каждый раз Барни вскакивал, пока Сайан не сказала ему:

— Может, тебе лучше открыть дверь и сесть так, чтобы ты видел всех входящих? Из-за тебя я все время сбиваюсь.

— Очень разумное предложение, — усмехнулся Барни.

Он взял доску с шашками и устроился так, чтобы видеть весь магазин.

Когда же красная машина на самом деле подъехала, Сайан как раз провожала покупателя и говорила обычные слова о том, что надеется еще увидеть его в их магазине.

Телекамеры не солгали. Натали Вендер была красавицей. Даже без чудес телевизионного грима и освещения было видно, что она не утратит своей красоты еще по крайней мере лет двадцать. На ней было темно-синее платье без рукавов, темно-синие туфли-лодочки, и вид у нее был такой, словно она только что сошла со страниц глянцевого журнала.

Натали побежала навстречу Барни. Он обнял ее здоровой рукой и сказал:

— Слава небесам, ты здесь. Это была самая длинная неделя в моей жизни.

— А кто виноват? — спросила она. — Из-за кого эта неделя стала самой длинной? — Она отступила на шаг и рассмотрела его. — Тебе уже лучше?

— Теперь да.

— Мне тоже, — сказала она. — Намного, намного лучше.

Наконец Барни заметил Сайан и представил девушек друг другу.

Натали улыбнулась; у нее была приятная, мечтательная улыбка.

— Он хорошо себя вел? — спросила она у Сайан. — Слушался врачей? — Не дожидаясь ответа, она снова посмотрела на Барни.

— Пойдем, я тебя познакомлю с братом, — сказал он.

Натали осталась довольна Лэнгли. Она пришла в восторг от «Денистонского утеса» и в восхищение от коня-качалки.

— Мне всегда хотелось иметь такую игрушку, — сказала она. — Всегда.

Все это было похоже на небольшую пьесу, сыгранную, впрочем, очень мило, с Натали Вендер в главной роли; Сайан была удивлена, обнаружив в своем характере такую желчную струнку, потому что у нее не было никаких оснований для ревности. Натали совершенно очаровала Лэнгли, так же как она, видимо, очаровывала каждого, кто мог называться мужчиной, однако при этом ее собственные взгляды были устремлены исключительно на Барни. Она не спускала с него глаз, когда гладила по гриве деревянного коня и когда говорила Лэнгли, что находит его картину превосходной.

Когда Барни сказал: «А теперь иди поздоровайся с Эмили», она сразу же оставила Лэнгли, почти на середине фразы, и тут же отправилась очаровывать Эмили.

«Однако, — подумала Сайан, — я сегодня утром что-то в очень вредном настроении! Вместо того чтобы злиться на нее из-за того, что она так восхитительно хороша, я должна благодарить небо за то, что она нацелена на завоевание Барни, а не Лэнгли».

Обед, который приготовила Эмили, имел огромный успех. Сегодня они обедали в столовой, а не на кухне, Эмили вытащила все столовое серебро, как будто они принимали особу королевской крови, так что даже Барни рассмеялся и сказал:

— Не подумай только, что мы так обедаем каждый день.

— Все так красиво, очень, очень красиво, — ответила Натали.

От этих слов Эмили просто растаяла. Натали хвалила каждое ее блюдо и просила дать ей рецепт. «Клянусь небом, она хорошо готовит, — думала Сайан, — скорее всего, даже очень хорошо. И мой бисквит «Виктория» не идет ни в какое сравнение с ее кулинарными талантами».

Сайан молчала почти весь обед. Говорили в основном Барни и Натали, хотя время от времени Лэнгли тоже вступал в разговор, а Эмили просто сидела и улыбалась. Сайан тоже улыбалась и смеялась, когда все смеялись, но она была рада, когда обед закончился и она смогла ретироваться в студию. Конечно, она не ревновала, но в присутствии Натали Вендер любая обыкновенная девушка чувствовала бы себя подавленной.

Сайан оставила Лэнгли в столовой допивать кофе, за разговором о фильме, в котором у Натали была небольшая роль. Съемки должны были начаться в ближайший вторник. Барни был здесь как рыба в воде. Он знал все имена, которые упоминала Натали, и сам занимал в этом мире не последнее место, его статус был намного, намного выше, чем у Натали.

Когда она вернулась вечером в лавку, Фиона хотела узнать все про Натали, и Сайан сказала:

— Она точно такая же, как на экране, потрясающая. Фиона рассмеялась:

— Да, в этом они все похожи — девушки Барни.

— А что, он многих сюда привозил?

— Ну, он не так часто сюда наезжал, но обычно с ним кто-нибудь был. — Фиона вставляла пробную помаду в отверстия на витрине. Она вынула еще один тюбик из ящика, поставила его в соответствующее по цвету место и добавила: — Но авария его немного приостановила, так что, я думаю, это на руку Натали, если она хочет его заарканить.

— У Натали и без этого много шансов, — сказала Сайан. — И я думаю, что планы у нее очень и очень серьезные.

Завтра Натали уедет в Лондон, и Барни вместе с ней, а сегодня вечером Сайан идет с Лэнгли в кино. Она тщательно оделась и накрасилась и была бы вполне довольна собой, если бы только не видела на каждом углу Натали Вендер. Не буквально, конечно. Сайан находилась у себя в комнате, а Натали была где-то с Барни. Но когда тебе по-настоящему хочется хорошо выглядеть и ты стараешься ради этого, то очень неприятно думать о том, что даже если бы Натали Вендер упала в сточную канаву, то все равно выглядела бы в десять раз шикарнее, чем ты.

Фильм тоже не улучшил ее настроения. Там все почему-то были несчастными, причем с начала до самого конца, а Лэнгли казался погруженным в какие-то свои думы.

Когда они вместе ужинали у нее в комнате, Сайан пыталась быть хотя бы наполовину такой веселой и забавной, как Натали, но понимала, что ей до нее далеко. Еще до похода в кино Сайан оставила куриную запеканку у Фионы в духовке, и теперь они ее ели, и было вкусно, но вечер был какой-то скучноватый. Натали и Барни никуда не пошли, решили остаться дома вдвоем, рассказал ей Лэнгли, и в этот момент Сайан пришло в голову, что Лэнгли, наверное, сейчас сидит и думает, что вот опять Барни повезло: Барни был с Натали, а он, Лэнгли, — с Сайан.

Когда Лэнгли угрюмо уставился в свою чашку с кофе, она все же спросила:

— Что-нибудь не так?

— Конечно нет, — сказал он и добавил: — Ты ведь не думаешь, что Барни действительно собирается вернуться в Лондон, а?

Пока она пыталась придумать, как бы получше ответить на этот вопрос, Лэнгли продолжил:

— Ты сказала об этом доктору Мюррею, и Натали, похоже, тоже так считает. Она так говорит о будущей неделе, будто они с Барни будут вместе.

— А что говорит сам Барни? Почему ты его не спросишь?

— Я знаю, это может показаться странным, но, если я начну с ним спорить, это будет самый верный путь к тому, чтобы он немедленно собрал вещи и уехал. Мне кажется, он до сих пор видит во мне старшего брата, который когда-то диктовал ему свои законы.

— Никогда в жизни не слышала подобной глупости, — сказала Сайан.

— Да, наверное, — вздохнул Лэнгли. — Впрочем, я думаю, все, что мы можем сделать, — это надеяться на лучшее, потому что все-таки ему пока рано уезжать, он еще не настолько оправился. Хотя тебе, наверное, это покажется глупым.

— Что правда, то правда, — выразительно согласилась она, но потом смягчилась и улыбнулась. — Не беспокойся, Натали Вендер так замечательна, что наверняка из нее выйдет еще и отличная сиделка. Если она будет все время рядом с ним, будет варить ему питательные бульоны и все такое, он поставит рекорд по скорости выздоровления.

Но Лэнгли даже не улыбнулся. Он еще раз вздохнул, еще горше. На этот раз Сайан тоже вздохнула вместе с ним и устало сказала:

— Ну, тогда я могу предложить только одно — подлить ему в кофе снотворного, а потом запереть на чердаке, пока она не уедет.

Но Лэнгли не оценил остроумие и этого решения. Вскоре он поднялся, поцеловал ее на прощанье, и на этом их свидание закончилось. Она закрыла за ним боковую дверь в лавку, медленно поднялась обратно к себе, замечая, что у нее разболелась голова и что день оказался на редкость бездарным…

В это воскресное утро Сайан вместе с Фионой готовила обед, потом они обе помогли Джорджу натереть пол внизу, в лавке. Она поела вместе с Джорджем и Фионой, а потом отправилась в салон. Вчера вечером она пообещала прийти: она отклонила приглашение на ужин, но обещала непременно заглянуть, чтобы попрощаться с Натали, а заодно, возможно, и с Барни.

Она вошла в салон и прошла через торговый зал к двери, которая вела в жилые помещения. Она открывалась в квадратный вестибюль, где были лестница и несколько других дверей. Дверь на кухню была открыта, и оттуда вышла Эмили, как будто она поджидала там Сайан.

— Он тоже уезжает, — сказала Эмили. Ее лицо порозовело, она разволновалась. — Ты же знаешь, что сказал доктор. Он еще нездоров. Лэнгли хочет попросить доктора Мюррея прийти поговорить с ним.

— Я думала, что доктор Мюррей уже сказал свое слово, — произнесла Сайан. — И много его Барни слушал? Где они?

Эмили указала на дверь в гостиную:

— Она там, а он собирает вещи наверху.

— Хорошо, — сказала Сайан. — Не думаю, чтобы он меня послушался, но я все же пойду и поговорю с ним.

Она взбежала по лестнице и постучала в дверь спальни, которая, как она знала, принадлежала Барни. Он крикнул:

— Войдите!

Перед ним на кровати стоял наполовину собранный чемодан, а он сидел рядом и смотрел в него, как будто проверял его содержимое.

— Привет, — сказал он, увидев Сайан.

— Ты же знаешь, что ты не можешь ехать, — проговорила она. — Ты еще нездоров.

— Что? — Он только теперь услышал ее. Прежде чем она успела повторить, он еще раз переспросил: — Что?

— Слушай, — сказала Сайан, — не будь таким олухом. Ты знаешь, что тебе сказал доктор. Я понимаю, тебе здесь скучно, мы народ не очень веселый, а там, откуда приехала Натали, весело и чудно, там живут веселые и красивые люди, но наверняка ты можешь смириться с этим еще на какое-то время. И если твоя работа для тебя важна, то тебе просто придется потерпеть еще немного, потому что ведь именно так тебе и было сказано: что ты не можешь пока по состоянию здоровья полноценно работать, да и еще и развлекаться на полную катушку, как раньше. Понял?

— Не суй свой нос в чужие дела, дорогая, ты пока еще не член семьи.

Сайан сказала с горечью:

— Тебе ведь совершенно наплевать, что Эмили вне себя от беспокойства из-за твоего отъезда, а Лэнгли из-за этого ночей не спит!

— Это одно из моих самых ранних воспоминаний — что Лэнгли не спит из-за меня, — сказал Барни.

Она нервно зашагала по комнате туда-сюда, потому что была слишком раздражена, чтобы устоять на месте.

— Я вообще никого из них не понимаю. Почему они хотят, чтобы ты остался, почему Эмили хочет, чтобы ты был здесь, или вообще почему кто-нибудь должен этого хотеть? Как ты не можешь понять такой простой вещи, что после аварии ты уже не тот прежний здоровяк? Тебя вытащили из машины полумертвого, и, как правильно сказал доктор Мюррей, ты еще никогда в жизни не бывал в таком плохом состоянии, как сейчас.

— Я знаю, — кивнул Барни. Он все еще сидел на постели, и глаза его на иссеченном шрамами лице были мрачными. Сайан раньше никогда не видела его таким, и выражение его лица заставило ее прикусить язык и прервать поток своих горячих увещеваний. Он сказал с отстраненной иронией: — Ты могла бы не стараться произносить этот страстный монолог. Я и сам понял, что не в состоянии ехать, еще полчаса назад.

— О! — только и могла выдохнуть она.

Больше она не произнесла ни слова, и Барни тоже. Затем он встал, вытащил из чемодана галстук, и она спросила, надеясь на примирение:

— Хочешь, помогу тебе распаковаться?

— На это у меня сил пока хватит. — Он открыл ящик и засунул в него галстук. Голос у него стал хриплым и раздраженным, словно он ненавидел себя за ту слабость, которая приковала его к этому месту.

Сайан была уверена, что он на волоске от того, чтобы в сердцах треснуть здоровым кулаком по стене, и она попыталась предложить ему слабое утешение:

— Ну, ведь это ненадолго — всего на месяц или два.

— Ради бога, перестань меня успокаивать! — вспылил Барни.

— Тогда перестань…

Он резко прервал ее:

— Ты же видела Натали. Даже ты, наверное, должна понимать, что, если я долго пробуду вдали от нее, то такая девушка, как она… В общем, я могу ее потерять.

 

Глава 5

Она была непростительно бестактна. Она же знала, что Барни хочет поехать в Лондон вместе с Натали, но не догадывалась, что это из-за того, что он боится ее потерять. Из того, что она видела своими глазами, ей показалось, что все обстоит как раз наоборот, но, видимо, она ошибалась. Ведь многое, как говорится, оказывается не таким, каким кажется, так бывает сплошь и рядом, и Сайан впервые почувствовала к Барни Холлизу приступ настоящей жалости. Но все равно она спросила:

— Но если ты не можешь доверять ей, когда тебя нет рядом, какая же это тогда любовь? — Вопрос прозвучал настолько наивно, что Барни невольно улыбнулся:

— Скажем так — в большом городе много разных соблазнов.

— И что?

— А то. Не будь такой ханжой. Откуда ты знаешь, что не поддалась бы на эти соблазны? Ты сама можешь сказать положа руку на сердце, что устояла бы?

Теперь уже в глазах его не было мрачности, а в голосе — ни капли злости, там была привычная ей насмешка, как будто он жалел, что раскис и признался в своих опасениях насчет Натали, а теперь пытался сгладить это, дразня Сайан.

Он был очень привлекательным мужчиной и знал это. Он мог преодолеть любое сопротивление, и Сайан оцепенела, вдруг с ужасом осознав, что, если он сейчас прижмет ее к себе и поцелует, она может лопнуть, как стручок гороха в середине лета.

Она вывернулась из его объятий и сказала таким же насмешливым голосом:

— Нечего испытывать на мне свои чары, и не надо мне рассказывать, что ты станешь терзаться муками из-за Натали или кого-нибудь еще. Как долго обычно длятся твои великие страсти?

Она надеялась, что его великая страсть тоже долго не продлится, потому что чертовски трудно искренне любить кого-то и в то же время не доверять этому человеку. Но ведь он тоже мог ошибаться. Натали Вендер, конечно, актриса, но она ясно давала понять, насколько глубоко она прониклась к Барни Холлизу.

— Сайан Роуэн, — сказал он, — ты циничная девчонка.

— Циничная, и к тому же ханжа, — торжественно, в тон ему, ответила она. — На этом и договоримся. А теперь я пойду сообщу семье, что им придется здесь терпеть тебя еще неизвестно сколько.

Лэнгли еще не вернулся. Эмили по-прежнему возилась на кухне, разрезая сандвичи на маленькие треугольники и строя из них пирамиду.

— Все в порядке, он никуда не едет, — сказала Сайан.

Эмили пришлось сесть, чтобы оправиться от потрясения.

— Какое облегчение, — произнесла она, — какое облегчение. Как тебе это удалось?

Сайан не стала приписывать себе чужие лавры:

— Я тут ни при чем, он решил не ехать еще до того, как я открыла рот.

Эмили все еще не могла прийти в себя, и Сайан приняла эстафету и продолжила вырезание треугольников. Хотел он этого или нет, но Барни Холлиз составлял большую часть жизни Эмили. Лэнгли был для нее благословением и утешением, а Барни был отщепенцем, паршивой овцой в семье, и за него у нее всегда болело сердце.

Пока Сайан укладывала кусочки на верх пирамиды, Эмили вспоминала всю свою жизнь с братьями Холлиз и, когда Сайан повернулась к ней от стола, закончила:

— Ты знаешь, может, это даже к лучшему, что случилась эта авария, а то Барни вообще забыл бы, что у него есть брат.

— Ну, остается надеяться, что теперь он не будет об этом забывать, — сказала Сайан, и Эмили усердно закивала в знак согласия.

— Куда отнести сандвичи? — спросила Сайан.

— В гостиную, — сказала Эмили. — Просто подумала, что они захотят перекусить и выпить чашку чаю перед дорогой.

Дверь в гостиную была открыта, и Сайан, направляясь туда из гостиной, услышала голос Натали: видимо, Барни уже сообщил ей новость, и Натали сказала довольно оптимистичным тоном:

— Во всяком случае, я не буду там волноваться из-за тебя. Слава богу, здесь нет ни одной девушки, на которую ты мог бы положить глаз.

Ее ясный, чистый актерский голос звучал очень отчетливо, так что, когда Сайан подошла к двери, Натали поняла, что Сайан ее слышала. Натали раскрыла рот, скорчила смешную гримаску, и Сайан засмеялась. Она не хотела дать им понять, как неловко себя чувствовала. Она поставила гору сандвичей на маленький круглый столик и сказала:

— Но ты еще не видела Нелли. Нелл — тайная страсть Барни.

Она сказала это в шутку, но лицо Натали сразу изменилось, и она повернулась к Барни, прищурив глаза:

— Кто это — Нелл?

— Местная легенда, — сказал он. — Здесь когда-то ночевала Нелл Гвин.

— Здесь?

— В деревне. Через дорогу.

Натали расхохоталась:

— Ты с ума сошел, — сказала она и протянула руку, чтобы взъерошить ему волосы.

— Пойду принесу чай, — сказала Сайан.

Лэнгли вернулся, как раз когда они наливали воду в чайник. Он не застал доктора Мюррея — тот был на вызове. Когда Эмили сказала, что Барни передумал, Лэнгли испытал — и это было видно — такое же облегчение, как она сама, когда ей сказала об этом Сайан.

Они все помахали Натали на прощанье, стоя на мостовой перед салоном. Прощание было коротким, но очень милым. Натали поблагодарила Эмили, сказала Лэнгли и Сайан, как она была рада с ними познакомиться, и посмотрела на Барни сияющими глазами, которые сказали о ее чувствах больше, чем слова.

Красная машина набрала скорость, Барни вернулся в салон и прошел оттуда в дом. Эмили пошла за ним. Сайан и Лэнгли задержались на мгновение, и Лэнгли сказал:

— Спасибо тебе, что убедила его остаться.

— Но это не я. Я же тебе сказала: он сам понял, что ему нельзя ехать.

Тем не менее Лэнгли смотрел на нее с благодарностью:

— У Барни многого не хватает в жизни — у него нет настоящего дома, нет корней.

— Зато у него есть Натали. По-моему, она вполне хороша в качестве утешительного приза.

Лэнгли улыбнулся и покачал головой:

— Есть так много других вещей, гораздо более важных, чем просто физическая красота. — Он, наверное, и сам понял, когда уже произнес эти слова, что это не самый приятный комплимент, потому что сразу же поправился: — А ты тоже очень красивая.

— Да, конечно, — весело согласилась она. — Из-за меня на главной улице постоянно случаются заторы. — Ею почему-то овладело невероятно легкомысленное настроение, и, когда Лэнгли удивился ее ответу, она с раскаянием сказала: — Прости, я не хотела над тобой смеяться. Я знаю, что не так красива, как эта Натали Вендер и прочие. Ну конечно, я это знаю, и, конечно, это не имеет никакого значения.

Ну, не так уж и никакого! Было бы неплохо выглядеть как Натали, но, с другой стороны, хорошо было бы иметь крылья. Но все как-то обходятся без них.

— Пойдем сходим куда-нибудь, — сказала она, подумав, что Барни сейчас захочется какое-то время побыть одному.

— Конечно, куда ты хочешь сходить?

— На Денистонский утес. — Она его еще не видела, но знала, что он находится неподалеку.

Утес стоял на излучине реки, нависая над зеленым дерном, и, видимо, там недавно побывали отдыхающие, которые оставили после себя мусор. Но все равно там было красиво. Они поставили машину и пошли вниз к реке. Солнце садилось в туман, окрашенный в нежные розовые и голубые тона, вокруг было очень тихо.

Потом они зашли в местный паб и выпили по коктейлю, поговорили о завтрашнем аукционе и о тех вещах, за которые Лэнгли стоит там бороться. Потом они поехали назад. Сайан не предложила ему зайти, было уже поздно, и она устала.

На своем этаже она увидела еле заметную полоску света под плохо пригнанной дверью складской комнаты.

Обычно Джордж и Фиона не заходили сюда так поздно в воскресенье вечером, так что это наверняка был Барни. Она открыла дверь. Барни сидел под окном, а на столе горела лампа.

— Ты работаешь? — спросила она.

— А ты что думаешь, я тут спиритический сеанс провожу?

Он сидел в луче света, вокруг лежали глубокие тени. Сайан закрыла за собой дверь и двинулась к арке в свою комнату:

— Если Нелл появится, крикни мне. Мне нужно с ней поболтать.

— Если Нелл придет, — ответил он, — я никого не стану звать.

Она засмеялась, отодвигая в сторону занавеску и ступая в свою комнату, и в этот момент он спросил:

— Ты не возражаешь, если я здесь еще недолго побуду?

— Да нет, почему же? — спросила она. — Ты ведь сейчас весь в себе, да?

Сайан была рада, что он работает. Это означало, что он не сидит и не печалится о Натали и если он наработается до изнеможения, то вернется домой и будет крепко спать. Сейчас для Барни работа была лучшим лекарством.

Сайан скинула туфли и села на диван, поджав под себя ноги. Потом она положила голову на подушку и стала слушать стук машинки. Она сонно думала о завтрашнем дне, о том, что ей нужно будет завтра сделать. Вдруг она вспомнила Денистонский утес, мягкие пушистые облака на закате и невольно провалилась в сон.

Она проснулась и поняла, что проспала около часа. Потянувшись, она снова услышала стук машинки» посмотрела на часы и увидела, что было уже за полночь. Если он намеревался работать всю ночь, это было, конечно, его дело, но надо предложить ему хотя бы что-нибудь выпить.

Она отодвинула занавеску и вошла в складскую комнату. Она шла босиком, бесшумно, и он был так поглощен своей работой, что не заметил ее, пока она не встала перед ним в свете лампы. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Привет, Нелл, — произнес он.

— Остаешься на ночь?

— Это приглашение?

— Нет, и не мечтай. Но если ты будешь дальше работать, то могу принести тебе кофе или еще чего-нибудь. Как?

Он посмотрел на часы и присвистнул:

— Спасибо, что сказала, сейчас ухожу.

— Если из-за меня, то не стоит, мне машинка спать не мешает, но вот доктор Мюррей велел тебе рано ложиться спать.

— Ты права, — сказал Барни. — Спокойной ночи.

Он встал и нажал кнопочку на лампе, и теперь свет шел только из комнаты Сайан. Этого было достаточно, чтобы пробраться между ящиками и упаковками, и Барни благополучно дошел до двери, ни разу не споткнувшись. На пороге он повернулся к ней:

— Спокойной ночи, Нелл.

— Спокойной ночи, — отозвалась из темноты Сайан низким, хрипловатым, чувственным голосом…

— Доброе утро, — сказал Лэнгли с некоторым холодком в голосе на следующее утро, когда она вошла на кухню салона с письмами в руке. Барни не было, а Эмили была. Все казалось таким, как всегда, и Сайан пристально посмотрела на Лэнгли, не понимая, показалось ей это или нет.

Она пришла в свое обычное время, но он уже закончил завтрак, и, пока она смотрела на него, допил кофе, взял почту и сказал:

— Я буду в студии, мне нужно позвонить.

— Хорошо. — Она села на свое обычное место, подождала, пока за ним закроется дверь, и потом спросила Эмили: — Что с ним такое? Что-нибудь случилось?

— Ничего я не знаю, — затравленно ответила Эмили.

Сайан налила себе чашку кофе и намазала маслом кусочек тоста, потом взяла все это и пошла в студию. Лэнгли вскрывал письма, сидя перед машинкой, Сайан поставила свою тарелку и сказала:

— Я просто ума не приложу, что такое могло случиться, почему вы с Эмили оба не в настроении. Что происходит?

Он как раз разрывал очередной конверт. Он вытащил оттуда письмо и, нахмурившись, стал читать, потом взглянул на Сайан и резко выпалил:

— Ты выйдешь за меня замуж?

Она ожидала услышать все, что угодно, но только не это. Она чуть не уронила чашку с кофе, которую все еще держала в руке, и спросила:

— А почему ты делаешь мне предложение именно сейчас?

Лэнгли встал. Вид у него был самый что ни на есть разнесчастный.

— Все не так, да? — сказал он. — И время, и вообще все. Почему я не спросил тебя об этом вчера, когда мы были на Денистонском утесе?

Да, там обстановка была куда романтичней.

— Не знаю, — ответила Сайан. — А почему ты вчера не спросил? И зачем было так торопиться с этим сегодня? Что такого произошло от вчерашнего вечера до сегодняшнего утра?

— Какой же я дурак, не следовало этого так делать. Я не хотел. Я хотел сделать тебе предложение, но не так скомканно, как вышло.

— Так что же произошло со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра?

— Барни…

— Да? — Она говорила очень тихо. Ей казалось, что у Барни Холлиза достаточно своих неприятностей на этом фронте, чтобы лезть еще и в чужие дела. Если у них с Лэнгли состоялся мужской разговор и Барни начистоту решил ему выложить, что Сайан умирает от любви к Лэнгли, то она, прости господи, просто пойдет и убьет его! — Что Барни тебе сказал?

— Он вернулся домой только за полночь. Я думал, что он был дома. А когда он пришел, я спросил его, где он был все это время. И он сказал мне, что работал в складской комнате, в лавке.

— Так оно и было.

— Значит, он был там, когда ты пошла в свою комнату?

— Да.

— Ждал тебя?

Она начала смеяться, но потом передумала:

— Нет.

— Но ты с ним говорила?

— Мы с ним обменялись, наверное, полудюжиной слов.

— Но он был там, и довольно долго.

— Не у меня в комнате.

— В соседней. Между ними даже нет двери.

Она подумала, что это должно ей даже льстить. Это ясно доказывало предположение Барни о том, что немного ревности поможет Лэнгли проснуться. Она должна быть благодарна Барни, что тот не остался работать на всю ночь. Если Лэнгли был так серьезно озабочен тем, что Барни вернулся после полуночи, то кто знает, что случилось бы, если бы Барни явился домой на рассвете.

Все это было безумием. Она чувствовала, что ее распирает от смеха, но знала, что если улыбнется, то не удержится от того, чтобы хихикнуть, а у нее было такое предчувствие, что Лэнгли, пожалуй, не найдет во всем этом ничего забавного.

— Помнишь Натали? — спросила она. — Барни к ней очень расположен, я думаю, он в нее серьезно влюблен.

— Барни ни в кого не влюблен. Он никогда ни в кого не влюблялся и никогда никого не полюбит. Он вообще не знает, что такое любовь.

Она никогда не слышала, чтобы Лэнгли говорил с такой горечью. Он выглядел уставшим, почти старым, и она нежно проговорила:

— Может быть, он этого просто не показывает, но я точно знаю, что он любит тебя и Эмили.

— По-своему — возможно. Барни всегда удавалось заставить людей любить себя, он даже особо не прикладывал к этому усилий, и потому ему было на это наплевать. Он мой брат, я могу сделать для него все, что угодно, но я знаю, каким он может быть черствым и бессердечным.

У нее не было никаких сомнений, что Лэнгли знал, о чем говорил. Он подошел к окну и стоял там, слегка сгорбившись, глядя на широкий двор.

— Вчера вечером я попросил его держаться от тебя подальше, и он рассмеялся.

Сайан и сама сейчас чуть не рассмеялась. Но она понимала, что Лэнгли наверняка провел бессонную ночь в самых мрачных размышлениях и ему так нужно было утешение, он так хотел развеять страхи, что Барни вообще-то мог и не смеяться, а все толком объяснить. Она сказала:

— Потому что это просто глупости, он наверняка подумал, что ты шутишь.

— Когда ты будешь носить мое кольцо, он поймет, что это была не шутка.

— Так вот почему ты так поспешно сделал мне предложение — чтобы спасти меня от Барни?

— Нет! — Он резко повернулся к ней от окна.

Естественно, он сделал ей предложение, потому что он ее любит, но причина, по которой он сделал его так торопливо, состояла в том, что он хочет уберечь ее от посягательств Барни, и это было чересчур благородно. Она посмотрела на него и почувствовала, как всю ее наполняет нежность к нему, ей захотелось обнять его и успокоить. Ему нужно было утешение, он был такой чувствительный, такой ранимый.

В салоне зазвенел звонок.

— Черт возьми, — в бешенстве прошипел Лэнгли. — Сайан, так выйдешь ты за меня или нет?

— Может быть, когда ты попросишь меня в следующий раз.

— А сколько тебе нужно времени, чтобы подумать?

Ей нужно было не столько время, сколько другая обстановка. Она чувствовала, что поступает правильно, желая, чтобы момент, когда Лэнгли попросит ее руки, был результатом их взаимного порыва, а не вчерашней ссоры с Барни.

Она улыбнулась и положила руку на плечо Лэнгли:

— Мы еще раз съездим на Денистонский утес. — Это было обещание. — Пойду посмотрю, кто там так рвется. Обычно у нас не бывает таких нетерпеливых покупателей.

И она поспешила к входной двери, думая тем временем, почему она не согласилась сразу, ведь совершенно не важно, что подтолкнуло его сделать предложение. Барни сказал бы, что она поступила как дурочка, и Фиона с ним согласилась бы, да так сказал бы любой, так что лучше пока об этом помолчать. Это был очень приятный секрет. Лэнгли только что попросил ее выйти за него замуж и скоро еще раз попросит, и она скажет «да», и тогда они расскажут об этом всему миру.

Она открыла дверь, и девушка, стоявшая на пороге, сказала:

— Яйца, утиные яйца, Эмили просила принести.

В руках она держала маленькую корзинку, и рядом с ней у обочины стояла разбитая колымага. Девушка была полненькая, симпатичная, с забавным желанием угодить, как у щенка.

— Привет, — сказала Сайан. — Извините, что дверь еще закрыта, прошу вас, входите.

Филлис Баркер вошла в магазин. Почти всю свою одежду она покупала у Фионы, и Сайан уже несколько раз встречалась с ней в мастерской. Между девушками каждый раз возникала некоторая напряженность, потому что когда-то, еще в школе, Филлис была безумно влюблена в Лэнгли и теперь, три года спустя, после четырех дружков, она все еще завидовала всякому, кто имел счастье работать вместе с Лэнгли.

Когда Лэнгли дал объявление о том, что открылась вакансия ассистента в магазине, Филлис даже слегка размечталась, но там было ясно оговорено условие — знание машинописи и стенографии, а вся наука, которой ее обучали, — это помогать матери на ферме. И она знала, что, если она подаст заявку на это место, над ней начнет потешаться половина деревни, ее друг и родители будут в ярости, а работу она все равно не получит. Она считала, что Сайан очень повезло и что жизнь в целом несправедлива.

Филлис без умолку болтала, пока они шли через помещение салона, — о погоде, размере утиных яиц, и, когда в дверях студии показался Лэнгли, ее и без того тонкий голос стал еще более высоким.

— А, привет, — удивленно сказала она, словно он был последним человеком, которого можно было увидеть в его собственном магазине. Она вытянула вперед корзиночку с утиными яйцами и объяснила: — Эмили попросила мою мать принести ей яиц.

Лэнгли улыбнулся ей и поблагодарил, и щеки девушки порозовели.

— Эмили на кухне. Найдете?

— О да, конечно, — сказала Филлис. — Я знаю, как пройти.

Лэнгли открыл ей дверь в вестибюль, и она робко улыбнулась ему. Сайан тоже улыбнулась, как только дверь за ней захлопнулась, и сказала:

— А представь, если бы я была ревнивой…

— Что? — произнес Лэнгли. — Ревновать к этому ребенку?

— Она совсем не ребенок, — возразила Сайан. — Еще несколько лет — и кто знает…

Лэнгли засмеялся. Он пошел обратно в студию собирать свой портфель и сказал:

— Там в почте сама все разберешь, ничего сложного нет. Я вернусь, как только смогу.

Аукцион должен был продлиться целый день, но те вещи, которые он намеревался приобрести, скорее всего, выставят еще до обеда.

— Удачи, — сказала Сайан.

Она села за машинку и написала ответы на те письма, которые требовали незамедлительного отклика, сделала пометки там, где это требовалось, и положила в картотеку один список и пару каталогов. В студию заглянула Филлис. Ее разочарование из-за того, что она не увидела там Лэнгли, было таким неприкрытым, что Сайан сказала:

— К сожалению, он уехал на аукцион.

— Лэнгли? — спросила Филлис, покраснев, потом зашла и огляделась. Она увидела «Денистонский утес» и встала перед картиной. — Как же замечательно, правда? — проговорила она, посмотрев на Сайан.

— Да, просто великолепно.

— Тебе нравится здесь работать?

— Очень нравится.

Филлис глубоко вздохнула. Вчера она поссорилась со своим приятелем, и сегодня, когда мать сказала за завтраком: «Надо не забыть послать Эмили Паркинсон несколько утиных яиц», Филлис вызвалась: «Я отнесу их. Я все равно иду в деревню».

Сейчас Сайан посмотрела на нее и с ужасом увидела, как глаза Филлис наполняются слезами. Одна слезинка скатилась вниз по щеке, круглой и крепкой, и Сайан вскочила на ноги:

— Ну, ну, успокойся, что бы ни случилось, наверняка ничего страшного.

— Я знаю, — сказала Филлис.

Она ненавидела свои слезы. Она ненавидела то, как она краснела, то, что она совершенно не умела скрывать свои чувства. Она взглянула на эту девушку, Сайан, — спокойную и собранную. Говорили, что Лэнгли ей более чем симпатизирует, и даже Барни приглашал ее в ресторан, и такой стыд, что эта девушка видит, как Филлис плачет. Слезы градом покатились у нее из глаз. Она крепко зажмурилась, чтобы скрыть слезы за ресницами, но не смогла и вслепую, не найдя своего носового платка, вытерла глаза тыльной стороной руки и заявила, что жизнь ужасна.

— Иногда бывает, — согласилась Сайан.

— Я вчера поссорилась с Гордоном, — сказала Филлис. Гордон Вайкэс, как говорили Эмили и Фиона, собирался жениться на ней весной.

— О, Филлис, мне очень жаль.

— Все равно бы ничего не получилось, но ощущение ужасное, знаешь?

Сайан знала. В шкафчике стояла бутылка бренди. Она щедро плеснула в стакан и подала его Филлис, которая выпучила на него глаза:

— Я же за рулем.

— А ты выпей и иди пешком.

Филлис хихикнула и сама себе удивилась.

— Давай, — подстегивала ее Сайан, и Филлис с отчаянной решимостью подняла стакан и сделала большой глоток. Затем она подождала секунд пять и объявила, что чувствует себя лучше.

— Хорошо, — ответила Сайан. Она села на один из заново обтянутых стульев и сказала: — Мне лучше сейчас не пить, покупатели могут заметить запах. А ты допивай, а потом я принесу тебе кофе.

— Спасибо. Я не должна была заходить к вам, но у меня было такое ужасное настроение, а Лэнгли такой добрый. Мне так захотелось сразу же с ним поговорить. Я ведь когда-то была ужасно в него влюблена — о, несколько лет назад. Конечно, я вела себя по-идиотски, и он, естественно, на меня внимания не обращал, просто относился ко мне по-дружески, но мне всегда казалось, что он такой внимательный, так меня понимает, с ним всегда можно поговорить.

— Он сегодня еще вернется после обеда.

Филлис отпила еще бренди и сказала:

— Конечно, не надо было так делать, а то он подумает, что я навязываюсь.

Сайан на самом деле не знала, что должен был делать Лэнгли в такой ситуации. Так как Филлис все равно решила, что замуж за Гордона выходить не стоило, она не станет слушать советов, как с ним примириться. И если она пришла сюда в надежде, что Лэнгли, всегда такой чуткий и понимающий, по ее словам, на этот раз сможет предложить ей нечто большее, чем дружбу, то лучше было бы ей сообщить напрямик: «Полчаса назад он просил меня выйти за него замуж». Только это сообщение может привести Филлис в такое состояние, что понадобится вся бутылка бренди, и еще «скорая помощь» в придачу.

Зазвенел звонок, Сайан сказала:

— Я на минуту, — и вышла в магазин обслуживать покупателя.

Но это был не покупатель, это был Барни, и она посмотрела на него с нескрываемой неприязнью.

— Я хочу с тобой поговорить, — заявил он.

— Что случилось? — Она оглянулась через плечо и посмотрела на дверь студии. — Нет, подожди, у меня там сидит Филлис Баркер. Она поссорилась со своим женихом и хотела рассказать об этом Лэнгли. — Барни радостно усмехнулся, и Сайан резко добавила: — И ничего смешного. Я не знаю, что с ней делать.

— Если это ее машина стоит у входа, мы можем отослать ее домой.

— Нет, прямо сейчас не можем. Я только что дала ей бренди.

— Да, ты любишь все усложнять, — покачал головой Барни.

— Она была в расстроенных чувствах, — сердито ответила Сайан. — Ей нужно было выпить, а уж если говорить об осложнениях, прошу тебя, перестань притворяться перед Лэнгли, что имеешь на меня виды. Вчера ночью он был серьезно встревожен.

— Ах вот как? — со счастливым видом спросил Барни. — Думаю, это мое послеполуночное возвращение его добило. Знаешь, в полуночи есть что-то мистическое. Каким-то образом мысль о том, что мы с тобой вместе оказались на верхнем этаже дома Макдейда после двенадцати ночи, имела для Лэнгли какое-то необъяснимое значение. Но все равно, — он усмехнулся, — главное, что это сработало. Он с каждой минутой делается все большим собственником.

…Да, собственником, причем таким, что он смог сказать: «Я хочу, чтобы ты была моей женой, я хочу, чтобы ты всегда была со мной». Но пока это не стоит говорить Барни… Сайан решительно проговорила:

— Ты слышишь, что я сказала, — прекрати. Больше не хочу быть марионеткой в твоей пьесе. — И прибавила, чтобы ему мало не показалось: — Если ты на самом деле считаешь, что можешь улаживать любые дела в реальной жизни, а не только в своих сценариях, то позаботься сначала о себе и Натали.

Это был вполне обоснованный выпад с ее стороны, но он какое-то время просто стоял и мигал, как будто его охватила непереносимая боль. Затем он рассмеялся:

— Да, но ведь труднее дергать за ниточки на расстоянии.

— Если тебе интересно мое мнение — никуда она от тебя не денется. По-моему, стоит тебе только свистнуть — и Натали прибежит как миленькая.

Из студии вышла Филлис, и Барни поднял в приветствии здоровую руку:

— Привет, Филлис. Ты с каждым разом, как я тебя вижу, становишься все прелестнее.

— Правда? — Она тоскливо улыбнулась. — Ах, если бы так! Знаете, я думаю, мне лучше пойти домой, за машиной потом кого-нибудь пришлю.

— Хорошо, — сказала Сайан.

Филлис шла осторожно, по пути прицениваясь взглядом к разным безделушкам в магазине. Выйдя на улицу, она помахала им рукой через витрину, и Барни спросил:

— А сколько бренди ты ей дала?

— Мне кажется, двойную порцию, а это было лучшее бренди Лэнгли. То, которым он отмечает самые удачные сделки. Знаешь, она все-таки принесла Эмили утиные яйца.

— Надеюсь, Лэнгли сочтет утиные яйца достойной ценой за свое первоклассное пойло, — заметил Барни. — Кстати, я пришел тебе сказать, что есть заказчики на твою тетку, похожую на скалу.

— Что? Кто-то хочет купить эту штуку?

— Так мне только что сказал Джосс Эннерман. Он сегодня приедет сюда, хочет с тобой поговорить. У него галерея, он выставляет там самых известных из ныне живущих художников.

Когда Барни назвал сумму, Сайан воскликнула:

— Нет! Этого не может быть!

— Ему и голова тоже понравилась, но она моя. Ты мне официально преподнесла ее в дар.

— Боже, какое везение! Я еще ничего своего не продавала, ну, кроме миниатюр, конечно.

Разумеется, это был просто подарок судьбы, но зато какой грандиозный!

— А что скажет на это Лэнгли? — спросила Сайан, уже с наслаждением предвкушая его удивление и удовольствие.

— Не думаю, что он расщедрится на обильные поздравления, — ответил Барни.

— Что ты имеешь в виду?

— Это искусство не в его вкусе. Я думаю, у него сложится впечатление, что тебе переплачивают.

— Ну, так оно наверняка и есть. Но вряд ли это повторится, так что дай мне хотя бы порадоваться этому.

Пожилые мужчина и женщина заглядывали в окошко, и похоже было, что они могли стать первыми сегодняшними покупателями. Сайан стала с надеждой следить за ними и улыбнулась, как только они вошли в дверь. И они сделали покупку. Сайан завернула в бумагу красиво вставленную в рамочку вышивку со словами «Дом там, где сердце» и подтвердила, что это прекрасный подарок на новоселье. Когда пара садилась в свою машину, Барни спросил:

— Они что, собираются повесить этот маленький шедевр кому-нибудь на стенку?

— А почему нет? Может быть, это банально, даже сентиментально, но, по-моему, все равно очень даже мило.

— Это очень по-викториански. Очень трогательно.

— Я для тебя тоже найду такую же вышивку — «Мой дом там, где я вешаю шляпу».

— Я не ношу шляп, — сказал Барни.

Ей очень хотелось, чтобы позвонил Лэнгли. Она хотела рассказать ему про продажу своей поделки, потому что была уверена, что ему это будет приятно. А сегодня вечером, после встречи с этим Джоссом Эннерманом, может быть, они с Лэнгли пойдут отпразднуют это где-нибудь. Тогда он сможет еще раз сделать ей предложение, и она скажет ему «да».

Между тем, находясь в праздничном настроении, она подумала, что неплохо было бы пририсовать еще несколько пятен коню-качалке. Она начала открывать банку с розовой краской, и Барни сказал:

— Да, пока не забыл — не продавай его.

Он говорил про коня, и Сайан поняла, что Барни хочет купить его для Натали.

— Прости, но он уже продан.

— А кто его купил? — Он уже, видимо, собирался позвонить новым владельцам и сказать, что все произошло по недоразумению и продавщица в салоне не знала, что конь уже продан другому человеку.

— Я, — ответила Сайан. Ей тоже хотелось иметь этого коня с самого начала, как только она его увидела, и теперь, когда фантастическая удача позволила ей прибавить денег к своим микроскопическим накоплениям, она могла себе это позволить. Она взмолилась: — Пожалуйста, ну пожалуйста, купи Натали что-нибудь другое.

Она обошла коня, дотронулась до широко расставленных глаз и раздутых ноздрей. Мастер, вырезавший морду коня, сделал ее красивой и гордой, и Сайан погладила его нежными, жадными пальцами.

— Я все время откладывала, не рисовала ему остальные пятна, потому что знала, что, как только Лэнгли выставит его на витрину, его сразу же купят, а теперь у меня будут деньги, и я могу его купить. Для Натали ведь он всего лишь прихоть, разве не так? А для меня он уже как старый друг.

Она вцепилась пальцами в длинную шелковистую черную гриву коня, как будто ожидала, что Барни тут же на месте отнимет его у нее и отправит в Лондон без дальнейших пререканий.

— Успокойся, — сказал Барни. — Он твой. Перестань ворчать, как собака на кость. Я нисколько не сомневаюсь, что мы подберем для Натали что-нибудь еще.

— Да, конечно, подберем, Лэнгли найдет тебе другую детскую качалку. — Как это ни абсурдно, но она почувствовала невероятное облегчение, и, стремясь как можно скорей унести свою добычу в укромное место, пока он не передумал, сказала: — А как только Лэнгли вернется, мы его отнесем ко мне, я дорисую ему пятна дома. У меня теперь будет с кем поговорить после полуночи.

Барни погладил его гладкую раскрашенную шею, которую искусный мастер украсил красивыми выпуклыми мышцами, и произнес:

— После полуночи у него, наверное, вырастают крылья. Так что ты сможешь летать над крышами домов.

— Принести тебе с неба звезду?

— Да, и это будет самое малое, что вы с ним можете сделать. — Он похлопал коня по холке. — Пойду скажу Джорджу, что скоро у него в доме появится лошадь.

Он оставил Сайан в радостном настроении, и она благосклонно принимала покупателей и телефонные звонки вплоть до обеда. Заходили еще двое посетителей, трое звонили по телефону, и она со всеми разговаривала очень мягко. Она была счастлива. Лэнгли признался, что любит ее, и просил ее руки. И хотя это была совершеннейшая мелочь по сравнению со всем остальным, покупка коня была самым большим подарком за всю ее жизнь. У нее никогда не было денег на легкомысленные траты, и она не была из тех девушек, как, например, Натали Вендер, которым покупают и дарят коней-качалок, орхидеи или кольца с изумрудами.

Она ждала, пока вернется Лэнгли, и, когда он вошел, кинулась ему навстречу. Уже почти подошло время обеденного перерыва, так что она закрыла дверь в магазин на защелку и спросила:

— Как все прошло?

Голос у него был не такой ликующий, как ее чувства.

— Да так, не слишком хорошо. Все было очень дорого.

— Ты что-нибудь купил?

— Кое-что из фарфора, но не то, на чем можно сделать состояние. Так, в общем пустая трата времени.

Она просунула руку ему под локоть:

— Кстати, о состояниях. Возможно, я смогу тебе кое-чем помочь. — Она засмеялась. — Со мной случилась ужасно странная вещь. Помнишь ту голову, которую я слепила?

Ему пришлось какое-то время подумать, прежде чем он вспомнил. Потом он сказал:

— Да, помню.

— Ну, потом я еще кое-что слепила, фигурку женщины, а Барни сказал, что он обожжет ее в печи для меня, а один его друг взял и купил ее. Джосс Эннерман.

Уголки рта у Лэнгли поползли вниз. Она назвала ему цену, и он сказал:

— Вот это да, очень хорошо, просто замечательно. Ты мне не говорила, что сделала еще одну фигуру.

— Да я и сама не придавала этому никакого значения. Я просто…

— Но Барни ты ее показала.

— Ну, просто потому, что он оказался поблизости. Он… — Но настроение уже было испорчено. Она просто хотела, чтобы Лэнгли вместе с ней посмеялся над этим, а вместо этого он опять принялся за все эти беспочвенные сцены ревности.

Он нетерпеливо перебил ее:

— Хорошо, итак, Барни продал твою поделку. Отлично, но только не думай, что сможешь рассчитывать на него и в дальнейшем, если ты намереваешься заняться ваянием в коммерческих целях.

Такого она от него не ожидала. Она резко сказала:

— Не буду, но с его стороны это было очень мило. Все-таки ему пришлось немного напрячься, и я ему за это благодарна.

— Ну естественно, — кивнул Лэнгли. — Почему же нет? Если Барни смог сплавить твою работу самому Джоссу Эннерману, то, считай, ты уже на полпути к успеху. — Он постоял мгновение, потом, видимо, передумал и вместо того, чтобы открыть дверь, направился в студию.

Сайан сначала не хотела идти за ним. Он не обрадовался ее новости, но что он от нее ожидал, ради всего святого? Что она откажется от денег, что ли? Пообещает впредь больше ничего не лепить без его разрешения и одобрения? Из-за того, что она так ждала его, чтобы поделиться своей новостью, теперь его реакция показалась ей тем более убийственной. Вся ее радость тут же испарилась. Когда Лэнгли позвал ее из студии, она все еще колебалась, стоя в салоне. Ей совершенно не хотелось, чтобы ее отчитывали, словно они с Барни участвовали в каком-то позорном тайном сговоре, намеренно не принимая в него Лэнгли.

Когда она все же вошла, Лэнгли сказал:

— Прости. Конечно, я очень рад за тебя, это очень хорошая новость. Но у меня был такой неприятный день, и, когда ты мне рассказала, — он улыбнулся с горькой иронией, — мне показалось, что опять началась старая история про белого бычка. Все, чего касается Барни, получается легко и быстро. Ты слепила фигурку из глины, Барни без труда продал ее, причем за такие деньги, которые я не выручил бы, даже если бы устроил здесь целую выставку.

Сайан быстро подошла к нему, готовая его утешить:

— Ну какая разница, кто ее продал?

— Вот что я тебе скажу. — Лэнгли положил руки ей на плечи и прижал к себе. — Это то, о чем я все время пытаюсь забыть, но тебе я хочу рассказать.

Она стояла не двигаясь. Она даже не поднимала голову, чтобы он не видел ее лица. Он хрипло сказал:

— Мой отец перед смертью тяжело болел, и, когда пришел его конец, мы знали об этом заранее. Сделать уже ничего было нельзя. Его срочно повезли в больницу, но он знал, что это конец. Я позвонил Барни и сказал, что отец умирает. Был вечер субботы. Отец дожил до утра воскресенья, и каждый раз, когда он приходил в сознание, он звал Барни. Он так и не перестал его звать. Барни приехал, но опоздал на пару часов. Он мог бы приехать на девять часов раньше, но отложил поездку до утра; он думал, что даже смерть будет его дожидаться.

В ту ночь Лэнгли, видимо, почти ненавидел своего брата. Теперь ненависти к нему не было, но обида осталась, он не простил ему этого.

Сайан осмелилась вымолвить:

— Может быть, он просто не осознавал, насколько отец был болен…

— Он все знал, — коротко сказал Лэнгли. — Я ему сказал. — Он прикрыл глаза ладонью. — Я рассказал тебе это сейчас только для того, чтобы ты поняла, что на Барни нельзя положиться ни в чем. Да, он щедрый, но до поры до времени, пока не произойдет ничего серьезного. А как только ты перейдешь черту, ответ будет один: нет.

— Я запомню, — сказала она и подумала, что нельзя представить себе смерти более ужасной, чем когда на смертном одре ты зовешь кого-то, кто был тебе дороже всего на свете, а он так и не приходит.

 

Глава 6

Эмили метнула на Лэнгли быстрый взгляд, когда они с Сайан вместе вошли на кухню, и с облегчением увидела, что их маленькая размолвка уже улажена. Хотя она вчера ночью не слышала, о чем шла речь, Эмили в десять минут первого ночи сидела в постели и слушала перебранку Лэнгли и Барни и так и не смогла после этого уснуть.

Она была уверена, что поругались они из-за Сайан. Сегодня утром Барни встал рано и ушел из дома еще до того, как Лэнгли спустился к завтраку, и Эмили у него спросила:

— О чем вы там вчера ночью спорили?

— Я заработался допоздна, а Лэнгли не доверяет мне после наступления темноты оставаться наедине с любой приличной девушкой.

Конечно, он имел в виду Сайан. Эмили в сердцах ответила ему:

— Да уж, не знаю, смогла бы я сама тебе доверять. Веди себя с ней прилично, она милая девушка, и твой брат очень хорошо к ней относится.

Она утешала себя тем, что у Сайан есть голова на плечах. Сайан знает, кто из братьев больше расположен жениться. Но за завтраком Лэнгли был в страшно подавленном настроении. Еще с детства у Барни была такая струнка в характере — ему очень нравилось издеваться над братом.

Ну что ж, если размолвка и намечалась, Сайан с Лэнгли ее благополучно преодолели; теперь они оба были явно в прежних теплых отношениях. Лэнгли помог Сайан отодвинуть стул, когда она садилась, она улыбнулась и поблагодарила его, и Эмили жизнерадостно воскликнула:

— Вас ждет кусочек вкусного бифштекса, ешьте как следует, вы ведь не завтракали. — Она подала Лэнгли его порцию, а себе и Сайан положила куриного рагу. — Какие хорошие утиные яйца прислала нам миссис Баркер, я подумала: не захочешь ли ты сделать с ними пирог?

Эмили очень нравилось, когда Сайан возилась на кухне, пекла пирог или делала торт. Ее это очень радовало, как мать, проверяющую хозяйственный потенциал будущей жены своего сына.

Сайан улыбнулась Лэнгли:

— Можно мне сегодня взять небольшой тайм-аут в магазине и испечь пирог?

— Конечно, — согласился он.

— Как мило, что миссис Баркер прислала нам яйца, — сказала Эмили. — Она все говорила мне на заседании нашего клуба, что Филлис и Гордон строят себе бунгало на территории фермы.

Ферма «Вудграндж» принадлежала отцу Филлис, а так как свадьба была расстроена, Сайан надеялась, что бунгало было пока еще на стадии планирования. Она сказала:

— Филлис и Гордон не женятся. Филлис сказала мне об этом сегодня утром. Собственно, она приходила к тебе, Лэнгли, потому что у нее было очень грустное настроение, а ты всегда был к ней таким чутким. — Она слегка дразнила его, хотя так оно и было — с Лэнгли всегда можно было быть уверенным, что он выслушает и посочувствует.

— Бедняжка, — проговорил он. — Она очень расстроена?

— Она переживет, — сказала Сайан и, когда Лэнгли посмотрел на нее с упреком, добавила: — Не то чтобы я была черствой, просто она все равно считала, что у них ничего не получится.

— Так вот почему она сама принесла эти утиные яйца! — воскликнула Эмили. — Надеюсь, она не будет начинать все по новой.

Эмили ясно выразила свою антипатию, и Лэнгли сказал с улыбкой, хотя и несколько натянутой:

— У вас обеих просто нет сердца.

— А у тебя зато оно слишком мягкое, — заявила Эмили. — Тебя любой может вокруг пальца обвести.

Что ж, это был очень симпатичный недостаток. Это лучше, чем быть жестоким и черствым. За такие недостатки Лэнгли вполне можно полюбить. Сайан сказала:

— Я рада, что ты так к этому относишься, потому что я предложила ей твое лучшее бренди. Когда она уходила, она чувствовала себя уже значительно лучше и, по-моему, была немного пьяна.

— Хорошо, — улыбнулся Лэнгли. — Кстати, тебе не кажется, что сегодня вечером нам следует отпраздновать продажу твоей глиняной скульптуры? Пойти куда-нибудь поужинать?

— Я бы очень этого хотела, но я обещала сначала повидаться с этим Эннерманом.

— К тебе приезжает сам Джосс Эннерман?

— Барни сказал, что он приедет поговорить со мной.

— Понятно! — Холодок снова появился в его голосе. — Ты не будешь возражать, если я поприсутствую при вашем разговоре? В конце концов, пока ты работаешь у меня в салоне, я хотел бы знать, что собираются предложить тебе Барни и Джосс Эннерман.

— Да, пожалуйста, — с жаром ответила Сайан. — Я же не просила его приезжать, пойми. Я вообще раньше о нем никогда не слышала.

— У него очень солидная репутация, — признал Лэнгли.

Возникло нервное наэлектризованное молчание, Эмили переводила взгляд с одного на другого, пока Сайан отчаянно пыталась придумать нейтральную тему для разговора.

— Могу я купить нашего коня-качалку? — спросила она. Лэнгли моргнул от неожиданности, ход его мыслей немедленно смешался, а она продолжала: — За те деньги, что я получу за свою фигурку, я ведь смогу его купить, правда?

— Да, конечно. Но почему? Он что, тебе нужен?

— Очень, — ответила она. Конечно, нужен, иначе она не стала бы его покупать.

— Я тебе его и так отдам, — пообещал Лэнгли. — Надо было раньше сказать.

Это было очень мило с его стороны, но она сказала:

— Не надо. Он стоит больших денег, и отдавать его мне даром совершенно ни к чему, и мне действительно хочется купить его у тебя; мне будет это приятно.

Лэнгли не мог позволить себе дарить ей такие дорогие вещи. Он пожал плечами:

— Как хочешь.

— Как ты думаешь, может, мы перенесем его ко мне в комнату, как только поедим?

— А почему такая спешка?

Она уже открыла было рот, чтобы рассказать ему, что Барни очень хотел купить его для Натали, но в голове у нее зазвенел тревожный звоночек. Он предупреждал: Лэнгли сегодня уже слышал про жесты доброй воли, которые Барни сделал в отношении Сайан. Она сказала:

— Ну знаешь, всякая женщина, которая купит что-нибудь в магазине, всегда хочет немедленно принести это домой. Я хочу посмотреть, как он будет смотреться на фоне темных дубовых балок.

— Какая ты забавная! — улыбнулся Лэнгли.

Они быстро поели и отнесли качалку — по всем меркам очень солидную вещь — в маленький грузовичок, чтобы потом перевезти ее к дверям лавки Джорджа и Фионы. Когда они подъехали к лавке, Сайан спрыгнула на землю и оглянулась на машину, которую они только что обогнали:

— Это Вайтингтоны, и они остановились у салона.

Чета Вайтингтонов была их постоянными клиентами. Они часто заходили в магазин, когда проезжали мимо деревни, и почти каждый раз что-нибудь покупали. Они были теми немногими избранными, которые могли звонить в звонок, когда на двери висела вывеска «ЗАКРЫТО», и им неизменно открывали. Сайан предложила:

— Давай вытащим коня из машины, Джордж или Фиона помогут мне дотащить его до моей комнаты, а ты можешь вернуться в магазин.

Они подняли и вытащили качалку из багажника, к неописуемой радости прохожих. Лэнгли осторожно развернулся около двери дома Макдейдов, потом доехал до салона и поставил машину рядом с машиной Вайтингтонов.

Лавка была еще закрыта на обеденный перерыв, поэтому Сайан нажала пальцем на звонок и не отпускала его, пока окна прямо над ее головой — это были окна кухни — не открылись и Фиона не высунула оттуда голову. Сайан крикнула ей:

— Ты не впустишь мою лошадь? Она не пролезает в боковую дверь!

Двери лавки открылись, и вышли Джордж с Фионой. Конь качался и представлял собой очень живописное зрелище. Солнце так и блестело на его заново покрашенных белых боках и ярко-розовых пятнах. Ветер слегка ворошил его гриву. Конь заполнил собой всю мостовую, очень узкую, и поэтому его надлежало убрать оттуда в самые короткие сроки. Они растворили дверь в магазин, насколько было возможно, и втроем внесли качалку внутрь.

— Только не говори мне, что вы притащили его из салона, — усмехнулась Фиона.

— Лэнгли довез его сюда в грузовичке, но мы увидели, что приехали Вайтингтоны, я велела ему бросить меня здесь и возвращаться в магазин. Вы понимаете, они в прошлый раз купили секретер.

— Ах да, боже мой, — сказала Фиона, которая понимала, что такое хороший покупатель и как важно вежливо его обслуживать.

Джордж закрыл за ними дверь и набросил щеколду. До открытия магазина оставалось еще десять минут, и они все уставились на коня с благоговейным трепетом. В том числе и Сайан, потому что здесь он казался гораздо больше, чем в их светлой просторной студии.

— По-моему, он размером с настоящую лошадь, или мне это только кажется? — спросил Джордж.

— Да, почти, — согласилась Фиона задыхаясь. Она была так же заворожена сейчас этим конем, как в свое время Сайан. — Но он красавец, правда?

— А разве Барни не сказал вам, что я его принесу? — спросила Сайан.

— Да, сказал, — ответил Джордж. — Но я ему не поверил. Я думал, он бредит.

— Так, — быстро заговорила Фиона, — нам нужно немедленно оттащить его наверх.

В комнату Сайан вели две лестницы: обе были узкие и витые, а лошадь, казалось, становилась все больше с каждой минутой.

— А вы понимаете, что у нас есть все шансы превратить коня в груду обломков? — спросил Джордж. — Мне кажется, он должен разбираться на части. — Он присел на корточки, стал рассматривать качалку со всех сторон, потом присвистнул. — Но черт меня побери, если я понимаю, где у него соединения!

— Не будем его разбирать, — сказала Фиона с таким суеверным ужасом, будто Джордж предложил разобрать на части живое существо, и он сказал:

— Хочешь верь, хочешь нет, но им не больно, если у них отвинчивают ножки.

— Ну, — проворчала Фиона. — Это только в случае крайней необходимости. Только как последнее средство, если он где-нибудь застрянет.

— Пойти позвать Барни? — предложила Сайан.

— У него только одна рука, — сказал Джордж. — Давай его сюда.

Барни работал, стуча по клавишам своей машинки, и, когда она сказала ему «Привет», он хмуро уставился на нее.

— Прости, что отвлекаю, — проговорила Сайан, — но у нас там конь-качалка, он уже в лавке, а нам надо поднять его наверх, пока не появились покупатели.

Барни продолжал хмуро смотреть на нее, но встал и пошел вслед за ней вниз по лестнице. К этому моменту Джордж с Фионой уже различными маневрами переместили коня на первую ступеньку. Джордж сказал с видом победителя:

— Я померил его в плечах, ты знаешь, он должен пройти. Я думаю, мы его протащим. Самое главное — чтобы он не застрял на повороте. — Джордж потирал руки, он уже начал входить в азарт.

— А может, снимем полозья качалки? — предложил Барни.

— Если ты это сделаешь, Фиона заявит на тебя в Общество защиты животных, — ответил Джордж.

— Не говори глупостей, — поджала губы Фиона. — Просто я подумала, что будет безумно жаль разбирать его по частям без крайней необходимости.

— Сколько хлопот я доставила, просто кошмар, — сказала Сайан. — Я не представляла, что он такой огромный и такой тяжелый. — Она робко посмотрела наверх, потому что коню предстоял еще длинный путь, и добавила: — Может, мне лучше отвезти его обратно в студию? Пусть лучше там стоит.

— Все у нас получится, — заявил Джордж с неподражаемой самоуверенностью. — Если мы не сможем протащить его по лестнице, то просто выставим оконную раму и поднимем его краном.

— Причем сделать это лучше после полуночи, — вставил Барни. — Тогда он просто влетит в окно.

Он усмехнулся Сайан, и она сказала:

— Нет, правда, он совершенно волшебный.

Фиона захихикала, а Джордж объявил:

— Операция «Подъем коня» начинается!

И она началась. Они обмотали коня веревками, и Барни, как мог, тянул его вверх, в то время как Джордж старался его приподнять, а обе девушки стояли рядом, подталкивали его, уговаривали коня и мужчин, выкрикивали предостережения и подбадривали. Они немного передохнули на площадке второго этажа, потом снова все вместе потащили лошадь наверх и наконец дотащили до последнего этажа.

Конь оказался очень послушным. Он нигде не застревал. На толщину волоса вписывался во все повороты и узкие места, и никто даже не стал его ругать, когда передняя часть качалки врезалась с размаху в стопку алюминиевых сковородок, и они разлетелись и со звоном рассыпались по всему полу. Последний рывок — и вот уже конь слегка покачивается на верхней площадке возле комнаты Сайан. Все встали вокруг него, немного взъерошенные, но гордые своим успехом.

— Знаете, — сказал Джордж, — мне даже понравилось. Давно уже я не поднимал лошадей по винтовой лестнице на третий этаж, давно. — Он хлопнул коня по задней ноге, и тот закачался быстрее. — Ах, хорошо. Славный коняга.

— Спасибо, — сказала Сайан. — Спасибо вам всем огромное.

Джордж с Фионой заторопились вниз по лестнице. Они уже на пять минут запаздывали с открытием лавки.

— Придется тебе остаться здесь жить навсегда, — говорила Фиона, спускаясь по лестнице. — Мы не сможем повторить этот подвиг и спустить лошадку вниз.

— Ну, давай, — сказал Барни. — Надо его перенести за порог.

Сайан открыла дверь и стала тянуть коня внутрь.

— Пришлось его срочно перенести сюда, я боялась, что ты передумаешь, если я не заберу его из салона, — сказала она. — Но теперь ты уже точно не сможешь его забрать. Теперь он дома.

— Дома, в тепле и безопасности, — сказал Барни. — И он смотрится неправдоподобно красиво на фоне этих жестяных подносов.

— Ну разве он не прелесть? Он просто чудо как хорош! Прости, что пришлось насильно оторвать тебя от работы, но дело было неотложное, больше такого не повторится.

— Хочется на это надеяться, — сказал Барни. Он повернулся и пошел в комнату Нелли.

— Кстати, а где будет встреча с мистером Эннерманом? — спросила Сайан.

— Здесь, часов в восемь.

И штора с шорохом закрылась за Барни. Она снова крикнула ему вслед: «Спасибо!» — и погладила коня еще раз, прежде чем бежать назад в салон.

Лэнгли уже успел продать Вайтингтонам французскую скамеечку для ног, кубок и два рубиновых стекла. К тому времени, когда Сайан вернулась, они уже ушли, и Лэнгли выглядывал ее в окошко.

— Ну как там? — спросил он. — Справилась? Все в порядке?

— Превосходно. Мне все помогали — Джордж, и Фиона, и Барни.

— Как? Барни? — Его первой автоматической реакцией была тревога. — Но Барни нельзя поднимать тяжести. Врач же сказал…

— Нас там было четверо, — сказала Сайан. — С ним все в порядке. Да, мистер Эннерман будет в лавке часам к восьми, если ты хочешь присутствовать при нашей встрече.

— Хочу. — В этом Лэнгли был Непреклонен.

Они сидели у Сайан с половины восьмого, неторопливо пили чай, ждали Эннермана, разговаривали об аукционе и обсуждали дела в салоне. Барни был по-прежнему в комнате Нелл. Порой они слышали стук его машинки, иногда — низкий тихий звук его голоса.

— Не могу понять, почему ему нужно работать непременно здесь, — сказал Лэнгли.

— Но он же здесь сидит не все время. Фиона говорит, что он довольно часто выходит.

— Домой он не приходит, — тихо сказал Лэнгли.

Он прислушался к голосу брата, стараясь расслышать слова, но разобрать ничего было невозможно; Сайан могла бы ему сразу это сказать. Занавеска была очень плотная, и говорящий был слишком далеко в глубине другой комнаты.

Глядя на Лэнгли, Сайан опять пожалела, уже в который раз, что вся эта история с соседними комнатами вообще началась. Она подумала о том, стоит ли ей идти встречать мистера Эннермана к двери. Она чувствовала, что Лэнгли будет неприятно любое проявление чрезмерного энтузиазма с ее стороны. Поэтому она оставалась на месте, сидя на диване, пока Барни сам наконец не открыл дверь и не вошел к ним в комнату. За ним следовал человек, который практически закрыл собой весь дверной проем, и только тогда Сайан поднялась и сказала:

— Добрый вечер.

Джосс Эннерман был ростом под два метра, непристойно толстый, с лицом разочарованного во всем херувима. Когда он улыбнулся, его утомленность жизнью отступила на задний план и херувим повеселел. Сайан сказала:

— Прошу садиться, — и он опустился в одно из плетеных кресел, которое тревожно скрипнуло под ним.

Лэнгли сидел в другом кресле, а Барни устроился в углу дивана. Сайан собиралась предложить чаю, с запозданием догадавшись, что надо было заготовить заранее что-нибудь покрепче, но Джосс Эннерман не стал терять времени на светские условности:

— Барни говорит, вы только недавно начали лепить. Чем вы занимались до этого?

В тоне его слышалось обвинение, словно она растратила впустую годы своей юности, и она даже рассмеялась бы в ответ, если бы он был чуть менее огромным и важным. Так что она только могла слабо вымолвить:

— Просто зарабатывала себе на жизнь.

Он отмахнулся от этого, как от совершенно несерьезной отговорки, затем провозгласил:

— Мне понравились ваши работы. — Он одобрительно кивнул. — В них есть какая-то мощь. Да-да, мне понравилось. — Он говорил так, словно награждал ее своей похвалой, как орденом за заслуги, и Сайан расчувствовалась и прониклась к нему огромной симпатией. — Больше вы пока ничего не сделали?

— Пока нет. Мне не хотелось никого беспокоить — их ведь надо еще обжигать в печи. Я ведь их лепила просто так, ради развлечения.

— Очень глупо. Вы теряете драгоценное время. — Видимо, он уже оставил всякую надежду как на нее, так и на весь род человеческий, и она сидела, пристыженная, в ожидании, что будет дальше. — Надеюсь, — печально произнес он, — в дальнейшем вы не станете совершать подобных глупостей.

— Больше не буду.

— Вы сообщите мне, как только закончите следующее произведение?

— Непременно.

— У нас за салоном есть печь для обжига глины, — сказал Лэнгли. — Сайан может ей пользоваться.

— Превосходно! — Эннерман развернулся всем телом к Лэнгли, как будто только сейчас его заметил, и сделал ему предложение, которое явно считал высшей степенью великодушия: — А не хотите ли вы сами продавать ее работы?

Сайан быстро вставила:

— Они не совсем подходят для нашего салона. Они будут там смотреться неуместно.

Лэнгли не нравились те фигурки, которые она лепила, и она не хотела обременять его ими. Инстинкт подсказывал ей, что их лучше вообще не показывать ему.

Он, похоже, был с этим согласен.

— Я уверен, — сказал он, — мистер Эннерман имеет более широкий доступ к потребителю, нежели мы. Так что не стесняйтесь, все в ваших руках.

— Только я вряд ли смогу производить достаточное количество, чтобы об этом вообще стоило так серьезно говорить, вам не кажется? — Сайан виновато улыбнулась Эннерману. — У меня ведь много и других дел, это скорее времяпрепровождение для досуга.

— Других дел? — спросил он. — Чем же вы так заняты?

— Я работаю в салоне.

— То есть вы работаете продавщицей.

— Да, — с вызовом сказала Сайан, — и мне очень нравится моя работа, я намерена работать там и дальше.

Она с ужасом подумала, что лучше бы Эннерман сидел спокойно, потому что каждый раз, произнося фразу, для большей убедительности он беспокойно ерзал в кресле, а ей меньше всего хотелось, чтобы кресло прямо сейчас под ним развалилось. Теперь он наклонился вперед и сказал с выражением:

— Мисс Роуэн, прежде всего вы должны расставить по местам свои приоритеты. Не могу сказать, что у вас задатки гения, но из того немногого, что я видел, я делаю вывод, что у вас есть достаточный талант, чтобы отдавать ваянию гораздо больше времени.

Он был специалистом. Его оценки звучали очень авторитетно, и сначала она ощутила искреннюю радость. Но тут она сразу подумала о Лэнгли, который был ее приоритетом номер один, а если она любит Лэнгли, значит, она будет работать в его магазине, поощрять его занятия живописью, печь ему пироги и печатать письма на машинке.

— Благодарю вас, мистер Эннерман, я дам вам знать, если у меня получится еще что-нибудь, что может вас заинтересовать. И еще раз спасибо, что продали мое изделие.

Барни поднялся:

— Хорошо, вот вроде бы и все. Пошли, Джосс, выпивка за мой счет.

Эннерман слегка поколебался, потом тоже встал, с видимым усилием вытащив свою тушу из кресла — так глубоко прогнулось под ним сиденье. Он посмотрел на коня-качалку.

— Впечатляет, — сказал он. — Как вы его сюда умудрились поднять?

— Это было нелегко, — вздохнул Барни, и Сайан засмеялась:

— Легче, чем я думала. — Она вместе с ними пошла к двери, продолжая смеяться. — До свидания, — сказала она.

— Спокойной ночи. — Джосс Эннерман сжал ее руку в неожиданно легком пожатии; ей казалось, что он сожмет ее так, что косточки хрустнут. — Спокойной ночи, — сказал он, обращаясь к Лэнгли, и снова взглянул на Сайан: — Запомните — расставьте приоритеты в порядке очередности.

Она весело сказала:

— Мне кажется, они у меня уже все расставлены.

— Хм-м, — сказал Эннерман и вслед за Барни начал спускаться по узкой винтовой лестнице, держась за перила и ступая с осторожностью.

Сайан перевесилась через верхние перила и с облегчением увидела, как он ступил на площадку нижнего этажа безо всяких повреждений. Потом она вернулась к Лэнгли:

— Он немного подавляет, ты не находишь?

Улыбка Лэнгли была усталой.

— О да. Ему, как видишь, кажется, что ты просто теряешь время, работая у нас в салоне.

— Как это можно считать пустой тратой времени, если я делаю то, что мне очень и очень нравится? Что бы там ни говорил Джосс Эннерман, все остальное всегда будет для меня вторично.

— Я рад. — Его глаза выразили благодарность. — Я не хочу, чтобы для тебя что-то было важнее того, что я могу дать тебе.

Она мягко сказала:

— Для меня нет ничего важнее.

Барни явно обращался с Джоссом Эннерманом запросто, Лэнгли же, будучи менее уверенным в себе, посчитал нахрапистую, подавляющую манеру поведения толстяка довольно утомительной, как шквал ветра силой восемь баллов. Он задумчиво произнес:

— Мне иногда кажется, что этот толстяк Эннерман просто большой шумный жулик. У него есть деньги и полдюжины художественных галерей. Он считается специалистом по современному искусству, но что из того, что он говорит, искренно, а что — просто актерство, я лично не берусь сказать.

— Ты думаешь, со мной он тоже просто устроил представление, не больше? — Она не понимала, зачем ему нужно было это делать, и надеялась, что это не так.

— Нет, конечно, у тебя есть талант.

— Знаешь, а правда, из него вышел бы хороший цирковой конферансье. В цилиндре, в красном плаще, белых бриджах, с длинным, но безобидным кнутом.

Они так и не пошли никуда праздновать успех Сайан. Было уже слишком поздно идти куда-то, так что они просто посидели у нее в комнате и послушали пьесу по радио. Часов в десять Лэнгли отправился домой. Сайан помыла голову и стала расчесывать волосы, сидя перед зажженной газовой плитой, чтобы они скорее высохли.

На лестнице раздались шаги. Сайан услышала стук в дверь и крикнула:

— Кто там?

— Барни.

— Что тебе?

— На пару слов. Две минуты.

— Ладно. — Он вошел, и она сказала: — Я знаю, что еще нет двенадцати часов, но все равно — сделай над собой усилие и не говори Лэнгли, что приходил сюда. Он от этого расстраивается. Ну, о чем ты хотел поговорить?

— Джосс просил меня настойчиво убеждать тебя продолжать лепить. Знаешь, его нелегко чем-то удивить, но твои работы ему действительно понравились.

— Расскажи мне про него. Он сам тоже художник?

— Он хотел им стать. Он только начинал, в Париже, и случайно засунул руку в щель крутящейся стеклянной двери и перерезал себе сухожилия. Его правая рука в совершенно безнадежном состоянии, а Джосс не такой человек, чтобы делать второсортные работы, так что теперь он помогает молодым художникам. Он не филантроп, он очень прилично на этом зарабатывает, но все, что он продает в своих галереях, — стоящие вещи, и большинство работ по-настоящему талантливые.

— Ты не назвал бы его жуликом?

Барни усмехнулся:

— Ну, если только по виду. Нет, он не жулик. Он вполне реальный, настоящий, ну может, немного экстравагантный, но если его ранить, то из него польется настоящая, красная кровь.

— А из тебя польется?

Может быть, случайно, но в этот момент он взглянул на коня-качалку. Качалка… Натали…

— Меньше, чем из других, — сказал он. — Где ты будешь работать?

— Здесь. — Это она уже решила. — И пожалуйста, не делай из этого слишком большой шумихи. Я не хочу, чтобы Лэнгли чувствовал…

— Боже упаси, — сказал Барни. — Будем отправлять их в пломбированном вагоне, после наступления ночи.

Она откинула назад свои еще влажные волосы. Барни не привык заботиться о чувствах других людей, но, когда любишь кого-нибудь, приходится с ними считаться, а Лэнгли не понравился Джосс Эннерман, и ему не доставит удовольствия, если ему будут постоянно напоминать, что Сайан теперь работает не только на него самого, но и на Джосса.

— Спокойной ночи, — скованно сказала она.

— Спокойной ночи, — кивнул Барни и вышел, посмеиваясь.

Сайан позволила себе детскую выходку — показать закрытой двери язык.

Лэнгли ничего не спросил, и она ничего не сказала. Не было сказано ни слова и об использовании старой печи для обжига, но на следующий день она начала работать над головой Джосса Эннермана. Отчасти потому, что эта идея казалась ей забавной, но большей частью потому, что в его ангельском лице был целый клад своеобразия. Никто ее об этом не спрашивал, и она никому не говорила и лепила его вечерами после работы, почти всю неделю. Голова Барни была у нее готова за несколько часов, но теперь она очень старалась, не только пользуясь инстинктивным умением рук, но и работая головой.

Барни тоже работал — над пьесой. На этой неделе Сайан видела его только пару раз, однажды мельком за завтраком, а однажды, когда шла домой после работы, встретила его на лестнице — он уже уходил.

— Как жизнь? — спросила она.

— Все под контролем, — ответил он.

Неделя прошла без событий. Барни никого не беспокоил, кроме Эмили и Лэнгли, которые считали, что он слишком много работает. Несколько раз Сайан слышала стук машинки и однажды заглянула к нему за занавеску, чтобы спросить, не принести ли ему кофе. Он сказал: «Нет» — и через какое-то время добавил: «Спасибо», так что она поняла, каким вопиющим было ее вторжение, и поклялась себе больше не входить к нему. Пусть сам варит себе кофе!

Торговля в салоне шла несколько оживленнее. Лэнгли немного продвинулся с «Денистонским утесом», а Филлис Баркер дважды побывала в салоне.

В первый раз она пришла, по ее словам, чтобы повидать Сайан и извиниться за то, что выпила бренди. Она считала, что выставила себя в смешном виде, потому что даже после того, как она пешком прогулялась до дому, голова у нее еще немного плыла. Сайан сказала:

— Ну что ты, все в порядке, не думай, — но Филлис осталась при своих сомнениях, хотя и была благодарна ей за утешения.

— Все равно это было так мило с твоей стороны, — сказала Филлис. — Меня это так взбодрило, а до этого я чувствовала себя просто ужасно.

— Надеюсь, сейчас ты чувствуешь себя лучше? — спросила Сайан.

Помолвка так и не была восстановлена. Эмили уже слышала об этом из нескольких источников, и Филлис сказала безнадежно:

— Думаю, да.

Лэнгли зашел к ним в студию, и Сайан увидела, как предательски порозовела светлая кожа Филлис. Хотя он намеренно не вступал в разговор и сразу же принялся звонить по телефону, тот факт, что он был с ними в одной комнате, сразу же заставил глаза Филлис блестеть, как звезды.

Она просидела довольно долго, болтая о живописи и о погоде, пока Сайан не сказала:

— Очень было приятно повидать тебя снова, но ты выбрала не совсем удачное время — мы очень заняты сейчас.

Филлис покраснела еще гуще и стала, заикаясь, бормотать извинения. Когда она засеменила вон из салона, Сайан почувствовала себя так, будто только что выбросила маленького трогательного щенка на снег.

Лэнгли слегка упрекнул ее:

— Ты была с ней немного резковата, ты не находишь?

— Она по-прежнему без ума от тебя, — защищаясь, сказала Сайан. — По-моему, она тебя просто боготворит.

— О, я так не думаю. — Прошло три года с тех пор, как он встречал Филлис Баркер на каждом углу, на ее круглом лице были написаны честность и обожание. Тогда ей было семнадцать лет, и она знала, что вся деревня над ней потешается и что, хотя Лэнгли добрый и с ним можно поговорить, она просто надоедает ему. Филлис было тогда не до смеха. Однажды ночью она спустилась к реке и рыдала там в одиночестве, потому что у нее не хватило мужества умереть и она не знала, как ей жить дальше. После этого у нее хватало гордости, по крайней мере, на то, чтобы держаться от него подальше.

Она была очень хорошенькая, и у нее были дружки. Гордона Вайкэса ей выбрали родители, потому что он был фермером, как и ее отец, и мог бы стать им вместо сына, которого они очень хотели, но которого у них не было. Ее отец начал строить для них бунгало, и Гордон приходил работать в «Вудграндж», на их ферму.

Но в последние несколько недель Филлис начала овладевать паника. Эмили отозвалась о ней как о дурочке, и она действительно создавала такое впечатление. Филлис казалось, что всю свою жизнь она старалась угодить людям, заставить их любить себя, она из кожи вон для этого лезла, буквально виляла хвостом всем и каждому. Она знала это, но ничего не могла с собой поделать.

В тот день, в субботу, Гордон сказал ей: «Бога ради, Фил, ты хуже любой старухи!» Она пыталась заставить его надеть шарф. Было не холодно, она повязала ему шарф просто потому, что они собирались идти на улицу и к вечеру могло похолодать. Он в очередной раз сорвал его с себя, и вместо того, чтобы сесть в спортивную машину, они так и стояли там, и наконец терпению Гордона пришел конец. И ему было уже наплевать на ферму и на все остальное, потому что Филлис бесила его до безумия.

Она давно уже знала, что это рано или поздно случится. Она видела знаки того, что это приближается, и для нее это было почти облегчением. Она повернулась и побежала к остановке автобуса, а Гордон пустился за ней и был рад, увидев, что она успела сесть в автобус. Он был немало удивлен, потому что автобусы никогда не приезжали по расписанию.

С тех пор он несколько раз звонил в «Вудграндж» по настоянию своих родителей, но каждый раз вздыхал с облегчением, узнав, что Филлис не хочет с ним разговаривать. Она была по-своему очень милой, но прожить с ней всю жизнь было не в его силах.

Конечно, за эти три года она иногда видела Лэнгли — деревня была маленькая, — и каждый раз сердце ее пускалось вскачь. Это случалось, даже если она просто проходила мимо салона. И вот теперь она снова выставляет себя на посмешище. Снова о ней все будут говорить и все станут над ней смеяться. Лэнгли Холлиз скоро женится на Сайан Роуэн, все об этом говорили.

Филлис не везло. Она и не ожидала этого и потому не удивилась, когда, зайдя в следующий раз в салон, узнала, что Лэнгли уехал на весь день на встречу с другим дилером, который продавал часы. У нее была заготовлена причина для посещения магазина — это был «Денистонский утес». Она хотела спросить Лэнгли, сколько он за него хочет получить, и сказала об этом Сайан.

— Боюсь, не знаю, — сказала Сайан, — а он вернется еще не скоро. Может, мы тебе потом позвоним?

— Да, пожалуйста, — сказала Филлис. Она посмотрела на картину так, будто это был пейзаж Тернера, а потом перевела взгляд на миниатюру, над которой сейчас работала Сайан. — Ты тоже очень талантливая, да? — спросила она.

— Спасибо, — сказала Сайан; а что еще можно было сказать?

Зазвеневший как раз в этот момент дверной звонок был более чем кстати, потому что Филлис пошла за ней из студии к двери и сказала:

— Ну ладно, пока.

Когда покупатель ушел, было половина шестого, даже чуть позже. Сайан защелкнула замок, повернула вывеску на двери и пошла обратно в студию. Миниатюра была почти закончена, так что она могла немного задержаться и доделать ее сегодня. И заодно дождаться Лэнгли и узнать, удалась ли ему сделка.

Зазвенел колокольчик, но дверь открыли своим ключом, и Сайан крикнула:

— Лэнгли? Я здесь!

Вошел Барни.

— Работаешь сверхурочно? — спросил он.

— Просто хочу закончить. — Миниатюра стояла перед ней, и она перерисовывала на нее с поблекшей сепиевой фотографии бородатого мужчину, учитывая инструкции, написанные тут же: «Глаза голубые, волосы русые».

— Приближается гроза, — сказал Барни.

— Да? — Ей это было не страшно, дом находился в двух минутах ходьбы отсюда. Весь день небо было затянуто тяжелыми тучами, так что в студии горел свет.

— Щеголь какой.

— Был, наверное. Посмотри на дату — 1901. — Она взяла фотографию и протянула ему. — Глаз почти не видно. Приходится самой додумывать, а что делать? Напрягаю все свое воображение, я же не знаю, какой это был человек.

— Я бы не стал из-за этого волноваться. Думаю, те, кто заказал миниатюру, этого тоже не знают.

— Да, наверное. — Она поставила фотографию назад на стол и снова повернулась к Барни. Вид у него был усталый. — Говорят, ты много работаешь.

— Чем быстрее закончу, тем быстрее отсюда уеду.

— Я бы тебе посоветовала не торопиться, а то загремишь еще в больницу на пару месяцев, — вспылила она.

— Ты что-то сегодня в придирчивом настроении.

— Да, — призналась она. — Ну, спроси меня хотя бы, не начала ли я работать над новой фигурой.

— А ты начала?

— Да, и у меня ничего не получается.

К этому выводу она пришла вчера вечером. Это был кусок глины, вылепленный наподобие лица, но внутри ничего не было. Как и на фотографиях, которые она перерисовывала, — в нем не было никакой загадки. Фиона, которая видела его уже не один раз, сказала, что получается просто замечательно, но Фиона была друг, а не критик.

Раз уж Барни погрузился в свою собственную работу, Сайан знала, что ему не будет дела до ее проблем. Но все равно она подумала, что он мог бы уделить ей хотя бы пять минут своего времени. Она не могла говорить об этом с Лэнгли. Если она спросит его мнение, он скажет: «Зачем тратить на это время, если тебе самой не нравится и у тебя нет ощущения, что ты делаешь что-то полезное?»

— Знаешь, такое чувство у всех бывает, — сказал Барни. — Вот сейчас, например, мне хочется порвать мой сценарий на клочки и начать писать все заново.

— Правда?

— Получается какая-то ерунда, старье.

Может, он просто принялся за работу слишком рано после аварии. Она заметила:

— Все пытались тебя предупредить, что тебе не нужно слишком торопиться, хотя бы некоторое время.

Он ответил ей сварливым и немного усталым тоном:

— Я практически неподвижен, побойся Бога. Медленнее уже просто некуда, особенно в этой вашей деревеньке.

— Ты специально делаешь вид, что не понимаешь. Все равно ты слишком устаешь, и мозг работает напряженно.

— Послушай! — Он резко повернулся к ней. — Я же физически пострадал в аварии, а не умом тронулся!

— Я знаю. — Она говорила с таким же вызовом, как и он. Здравый смысл был на ее стороне. Она говорила дельные вещи. — Но что, если работа у тебя не ладится, потому что ты еще не выздоровел окончательно?

— Нет, дело не в этом. Просто все мои персонажи становятся слишком кровожадными.

Она вспомнила про голову, которую пыталась слепить, и заулыбалась:

— Ты знаешь, и мой кусок глины тоже. Вчера вечером я из-за него плакала и билась головой о ковер. Конь, наверное, решил, что я рехнулась.

Они одновременно рассмеялись.

— Бьюсь об заклад, — сказал Барни, — что это никогда не доводило тебя до слез. — Он дотронулся до миниатюры. — Профессиональная работа.

— Правда. И что с этим делать?

— Ну, я, например, иду гулять.

— Скоро будет дождь.

— Тем лучше, — сказал он.

Сайан пошла к столу, на котором стояла машинка, и взяла пару белых перчаток, которые она заметила как раз перед тем, как вошел Барни.

— Если ты все равно никуда конкретно не идешь, ты мог бы занести эти перчатки Филлис Баркер. Она приходила узнать, сколько стоит картина Лэнгли, и забыла их здесь.

— Мы ей отнесем их вдвоем, — сказал Барни. — Ты тоже идешь.

— Хорошо. — Пальто у нее не было, но на улице из-за дождя было слишком тепло. Прогулка под дождем может оказаться приятной, а ферма «Вудграндж» была недалеко. Сайан положила нейлоновые перчатки Филлис в свою сумочку, вымыла кисточки и поставила на стол свою миниатюру. — Ну что ж, пошли, — сказала она.

Барни лениво подошел к мольберту с «Денистонским утесом». Именно там Лэнгли еще раз попросит Сайан выйти за него замуж, и именно там она скажет ему «да». Если бы Филлис это знала, она не стала бы покупать эту картину.

— Бедная Филлис! — вздохнула Сайан.

— Почему? — Барни проводил ее из студии. — Картина не так уж плоха, и Лэнгли наверняка уступит ее недорого.

Он специально притворялся тупицей, но она не проглотила его наживку. Она сказала очень милым голоском:

— Конечно, наверняка. А так как ты получаешь с салона свой процент прибыли, ты должен благодарить меня, что я стараюсь несколько умерить щедрость Лэнгли.

— Я благодарен. — Он сказал это так, будто именно его доходы от салона не давали ему умереть с голоду. — Для меня служит большим утешением мысль, что, когда Лэнгли ставит ценники, ты прокрадываешься за ним в салон и прибавляешь к каждой цене десять процентов.

— Кстати, хорошая мысль.

Она закрыла на замок дверь в магазин.

— Тебя беспокоит, что Лэнгли придерживается этих старых предрассудков, что с покупателя надо брать ровно столько, сколько стоит товар?

— Беспокоит. Но что делать, у нас у всех есть свои недостатки, не так ли? Вот почему Лэнгли нужна жена с коммерческим складом ума.

Они шли вдоль по главной улице, и дождь был мелкий, как морской бриз с брызгами. Сайан даже вообразила, что чувствует вкус соли на губах.

— А у меня не коммерческий склад ума, — сказала она.

— Только не говори мне, что я ошибся и добыл для него не ту девушку.

На улице было меньше людей, чем обычно в это время, и те, которых они встречали, шли торопливо, чтобы поскорее укрыться от дождя.

— Ты никому никого не добывал, — сказала Сайан после недолгого молчания. — Ну может, ты придал событиям некоторую живость, и то в самом начале, но мы с Лэнгли сами прекрасно управляемся, спасибо. Так что оставь свои таланты для вымышленных персонажей. Похоже, что ты даже над ними не имеешь власти.

— Все, что мне нужно, — сказал Барни, — это немного пространства, и я им покажу, кто здесь главный. Пойдем по тропинке или по дороге?

На ферму можно было пройти двумя путями. По дороге, конечно, идти было более разумно, потому что с деревьев капала вода и землю развезло от влаги. Но по лесу было идти приятнее, и Сайан сказала:

— Сюда, пожалуйста.

Барни перелез через ограждение и подал ей руку. Она оперлась на нее, пока перелезала, и спросила:

— Так о чем сценарий?

Он отпустил ее, как только она встала на землю, и пошел вперед, по узкой тропинке между серебристыми березами.

— Про одного полицейского, который ушел со службы после того, как его обвинили в убийстве. После обвинения он и сам уже начал сомневаться. Его дочь хочет, чтобы отца оправдали, и просит его бывших коллег, полицейских, помочь.

— А он действительно невиновен?

— Нет.

— О! Тогда в чем тут смысл?

Он пожал плечами:

— В данный момент он от меня тоже ускользает. А теперь давай поговорим о твоих успехах. Что ты сейчас лепишь?

— Голову Джосса Эннермана. — Она чувствовала себя восточной женщиной, шагая позади Барни, пока он не сошел с тропинки и не пошел по траве, чтобы идти рядом с ней.

— Очень мило, — сказал он. — Хотя, если только Джосс не захочет купить ее для себя, я не думаю, что миниатюрные Джоссы Эннерманы будут иметь большой спрос.

Большая дождевая капля сорвалась с листка над ее головой и пощекотала ей щеку.

— Вот видишь, еще одно доказательство, что у меня не коммерческий ум, — улыбнулась Сайан. Она вдохнула свежий влажный воздух. — Да, хорошо пройтись, это так освежает мысли. А ты часто ходишь на прогулки, когда ничего не идет в голову?

— Довольно-таки часто.

Она поставила ногу на раскисшую от дождя полосу земли, которая была скользкой, как лед, и поскользнулась, так что растянулась бы во весь рост, если бы он не успел подхватить ее.

— Очень неплохо для захвата одной рукой, — похвалил он себя.

Она задержала дыхание на мгновение, но потом рассмеялась:

— Знаешь что, с рефлексами у тебя все в порядке!

Так они продолжали идти, он поддерживал ее одной рукой, слегка, небрежно, просто на всякий случай. В тишине они прошли несколько минут, потом Сайан снова заговорила:

— Для вдохновения деревня даже лучше, чем все эти ваши шумные пыльные городские улицы.

— Ну, не знаю. Если увидел одну корову — считай, что видел их всех.

Небо над их головами сияло тусклым серебром сквозь узор листьев и веток.

— Как красиво в лесу, — сказала Сайан.

— Зато не так интересно, как с людьми.

— Думаешь, не так?

— Попробуй иногда заглянуть кому-нибудь в душу, вот где настоящие джунгли.

— В лесу безопасно. Зачем менять его на джунгли?

Кожа Сайан вся покрылась мурашками, потому что она насквозь промокла и ее начинало знобить. И никакой это был не сигнал опасности. Она весело сказала:

— Нужно быть настоящим телепатом, чтобы проникнуть человеку в душу.

— Попробуй, может, у тебя получится. — Он повернул ее к себе, и она посмотрела ему в лицо. Лэнгли был красавчик, а Барни — хотя на три года моложе его — казался старше. У него было лицо человека опытного, прошедшего бог знает что и видевшего черт знает что. Тут нужно было быть настоящим телепатом, чтобы узнать о нем что-нибудь такое, что он хочет скрыть.

Она сказала дрогнувшим голосом:

— Я лучше предскажу тебе будущее. У тебя будет пневмония.

— Нет, только не это, — сказал он. — У меня нет на это времени.

— Ну значит, у меня будет. — Она вся дрожала. — Надеюсь, у Филлис Баркер разожжен камин. — Ей захотелось уйти отсюда, и немедленно. Она смотрела снизу вверх на Барни, и ей самым естественным образом пришло в голову, каково это было бы, если бы он ее поцеловал. Дурацкая мысль, убеждала она себя. Совершенно немыслимо идти на такой безумный риск.

Но он как раз собирался ее поцеловать, и, если бы она сейчас отскочила в сторону, как ошпаренная кошка, он догадался бы, что она его боится. Она закрыла глаза и почувствовала на своей щеке прикосновение его губ, прохладных и легких, как дождь.

— У тебя тоже не будет воспаления легких, — сказал Барни. — До «Вудграндж» осталось всего две минуты, там ты сможешь залезть на печку и высушиться.

— Прекрасно, — сказала Сайан. Она засмеялась, и они вместе кинулись бежать, и у нее осталась внутри странная, крошечная боль, которую вполне можно было назвать разочарованием.

 

Глава 7

«Вудграндж» была обширной, преуспевающей фермой, хотя сейчас, сложенная из серого камня, под серым небом, она выглядела холодной и неприступной. Дождь налетел с новой силой, они подбежали к подъезду, и Барни стал стучать в дверь тяжелым молоточком в виде лошадиной подковы, а Сайан тем временем облокотилась о стену, стараясь перевести дыхание.

Вид у нее был что надо — платье промокло и липло к телу, волосы висели мокрыми прядями, с них стекала вода, так что Филлис, открывшая им дверь, имела полное право крайне изумиться.

— О! — воскликнула она. — Вы откуда?

— Мы хотели вернуть тебе перчатки, — сказала Сайан.

Филлис пришла в ужас:

— О, зачем же было так беспокоиться! Это не так важно. Можно было в другой раз. И вы специально пошли в дождь только для того, чтобы принести мне перчатки?

— Не совсем, — сказал Барни.

Они так и стояли под дождем, пока наконец Филлис не собралась с мыслями и не раскрыла дверь пошире:

— Проходите, вы совсем промокли.

Прихожая была выложена дубовыми плитами и покрыта парой персидских ковров. Дубовые плиты блестели, как отполированные, и Сайан догадалась, что задней дверью пользовались чаще, чем главным входом. Никто не будет здесь ходить в фермерских сапогах. Она почувствовала себя неловко из-за мокрых следов, которые они с Барни оставляли за собой. Она обошла по краю, чтобы не наступать на персидские ковры, но все равно даже после того, как она изо всех сил вытерла ноги о придверный коврик, туфли ее оставались грязными и мокрыми.

Филлис помедлила немного на пороге гостиной, а потом сказала:

— На кухне теплее, и там есть огонь.

— О, можно нам пойти на кухню? Пожалуйста!

На кухне весело горел очаг, в воздухе разливался вкусный запах специй, миссис Баркер возле плиты перемешивала на сковороде какие-то овощи. Судя по ее виду, она была так же шокирована, как и Филлис. Она чуть не утопила в стряпне свою деревянную ложку, так она засуетилась, чтобы поскорее посадить Сайан к огню.

— О, святые угодники, как ты вся промокла! Вот какой день оказался ненастный, да? Иди, иди поближе к огню.

— Они принесли мои перчатки, — сказала Филлис, решительно принимая на себя всю вину. — Я забыла их в салоне.

Миссис Баркер глубоко вздохнула, но ничего не сказала, однако посмотрела на Филлис с довольно красноречивым выражением:

— Боже мой, ну что вы, не стоило нести в такой ливень.

— Когда мы выходили, дождя еще не было, — уверила ее Сайан. — Только слегка моросило, но это ведь летний дождь, ничего страшного.

Она стояла перед огнем, и от нее шел пар. Барни промок ничуть не меньше, но на его черных брюках и свитере это было не так заметно.

— Надо тебе снять это платье и переодеться, — сказала миссис Баркер.

Сайан согласилась.

— Я тебе что-нибудь принесу, — предложила Филлис.

— Тебе не трудно?

— Пойдем со мной.

Сайан пошла с Филлис, сняла с себя мокрое платье в ванной и обернулась полотенцем, а Филлис разложила на кровати в спальне небольшой выбор того, что она могла предложить. Сайан была выше ее и тоньше, и первое платье, которое она примерила, заставило их обеих улыбнуться. Наконец она остановилась на свитере и юбке, и, когда она надевала свитер через голову, Филлис спросила с надеждой в голосе:

— А ты часто ходишь гулять с Барни?

Сайан просунула голову в свитер и тряхнула волосами.

— Нет, — сказала она. Ход мыслей Филлис был очевиден, и было бы жестоко направить ее по ложному следу. Она продолжила: — Просто мне захотелось прогуляться, и ему тоже. Вот и все. У Барни есть девушка, ты же знаешь.

Конечно, Филлис Баркер знала. Как и большая часть женского населения деревни, она видела Натали по телевизору и слышала все сплетни про то, как она провела здесь выходные. Но как было бы удачно, если бы Сайан увлеклась вдруг Барни, а не Лэнгли.

— Барни Холлиз большая знаменитость, да? — произнесла Филлис. — Он единственный, кто из нашей деревни прославился. Конечно, деревня у нас маленькая, и люди здесь не хватают звезд с неба, да? — Голос ее звучал весело, но маленькая тревожная складочка на лбу так легко выдавала все, что она хотела бы скрыть. — По-моему, он очаровательный, — сказала она. — Ты не находишь? И эта автомобильная авария, из-за которой он здесь оказался, может, заставит его полюбить тихую семейную жизнь.

Барни позабавился бы, если бы услышал, как Филлис Баркер пытается сплавить его Сайан. Но Сайан стало от этого грустно, потому что Филлис была видна насквозь и сама напрашивалась на сердечные неприятности.

— Барни дождаться не может, когда уедет отсюда, — ответила она, — и, как только это случится, я думаю, мы не увидим его еще несколько месяцев, если не лет. Он не любит тихую семейную жизнь и никогда ее не полюбит. — Она улыбнулась при этих словах, чтобы показать, насколько ей это безразлично, но голос ее при этом звучал огорченно, потому что все это было тяжело для Лэнгли.

— А вы с Гордоном как, не… — спросила она.

Филлис покачала головой.

— Мне очень жаль, — сказала Сайан.

— Это не важно, — ответила Филлис. — Я его нисколько не виню. Просто он такой… он же не может себя изменить.

— А какой — такой?

— О, он просто меня не понимает, — сказала Филлис. — С ним нельзя поговорить ни о чем серьезном, только про ферму, про футбол и про эту его машину.

Очень здоровый и очень скучный парень. Все равно скоро они с Лэнгли объявят о своей помолвке, тогда Филлис придется осознать, что Лэнгли, какой бы он ни был чуткий, для нее потерян навсегда.

Сайан осторожно дернула свитер вниз, пытаясь хоть немного удлинить его, и сказала:

— Спасибо тебе. Нам нужно уже возвращаться, Лэнгли будет беспокоиться.

Филлис улыбнулась. Улыбка у нее была мечтательная, она была предназначена не Сайан, а, скорее всего, возникла при упоминании имени Лэнгли, и Сайан даже подумала, а не сказать ли ей прямо сейчас: «Мы с Лэнгли собираемся пожениться». Но ей не хватило для этого мужества. Она знала, что у Филлис сразу задрожат губы, глаза застелют слезы, и она сейчас была просто не в состоянии оказаться в такой ситуации.

Вместо этого она взяла свое влажное платье, и они вместе спустились на кухню.

Барни пил виски и рассказывал мистеру и миссис Баркер какую-то смешную историю — они оба смеялись. Их смех был слышен уже на лестнице, и мистер Баркер вытирал глаза, когда девушки вошли, и похрюкивал от удовольствия. Все еще смеясь, он поднялся, чтобы предложить Сайан стаканчик виски.

— Нет, спасибо, — ответила Сайан. — Я думаю, нам уже пора возвращаться домой.

Миссис Баркер разливала томатную приправу, которую она только что приготовила, в горшочки и предложила, чтобы кто-нибудь подвез их до дома на машине.

— Ничего, мы так дойдем, — сказал Барни.

Однако Сайан не отказалась бы от этого, потому что дождь по-прежнему лил как из ведра. Она обрадовалась, когда Филлис проговорила:

— Я вас отвезу, вы же принесли мне перчатки. На машине здесь не больше двух минут, но если пойдете пешком, то снова промокнете насквозь.

Миссис Баркер подарила Сайан банку томатной приправы, она была очень горячая, и держать ее надо было осторожно; мокрое платье Сайан было упаковано в пакет. Они заставили ее выпить чашку чаю. Теперь она уже начала волноваться, ей хотелось скорее добраться домой. Лэнгли наверняка уже давно вернулся. Короткая прогулка с Барни — это одно, а провести с ним целый вечер — совсем другое. У мистера и миссис Баркер был такой вид, словно они готовы были оставить их и на ночь у себя. Когда Сайан встала, Барни поднялся вслед за ней, но очень неохотно.

Они погрузились в автомобиль Филлис, и та отвезла их обратно в салон. Притормозив, она сказала, как будто эта мысль пришла ей только что:

— Может, мне зайти? Если Лэнгли уже вернулся, то я могла бы узнать, сколько он хочет за свою картину.

— Ну конечно, заходи, — сказал Барни.

Сайан чувствовала, что лучше ей было бы подождать. Картина Лэнгли Холлиза, после того как он связал свою судьбу с другой женщиной, должна была не очень поднять боевой дух Филлис; однако картина еще не была закончена, так что Филлис всегда может передумать.

Они все вышли из машины, и Барни открыл дверь салона. Они прошли через весь торговый зал, и Сайан заглянула в студию — Лэнгли там не было, не было и его чемоданчика, так что он, видимо, еще не возвращался. Барни пошел в дом, а Филлис стояла на пороге, не зная, как ей поступить, в ожидании, что ее пригласят в дом.

Они услышали крик Барни и побежали на его голос, к кухне. Там лежала Эмили, распростертая на полу в страшной неестественной позе, сломанный стул и разбитая лампочка подсказали им, что случилось. Барни опустился на колени, Филлис завизжала, Сайан тоже опустилась на пол, рядом с Барни, дотронулась до бледного как мел лица Эмили и поблагодарила Бога, что оно было теплым. Глаза у женщины были закрыты. На какое-то страшное, болезненное мгновение Сайан показалась, что она мертва. Барни поднялся:

— Не трогайте ее, я приведу доктора.

— А она?.. — прокаркала Филлис, жадно хватая ртом воздух между своими истерическими криками, и Барни сказал:

— Она просто без сознания. Заткнись.

Он сказал это довольно зло, чтобы немедленно прекратить визг Филлис. Она захныкала и подползла к Сайан, ее глаза, расширенные от ужаса, были устремлены на Эмили.

Сайан положила под голову Эмили подушку и начала растирать ее холодные руки. Сколько она здесь пролежала? Может быть, несколько часов. Она могла упасть сразу после обеда. И лежала здесь, может быть, звала их на помощь. А все двери были закрыты, и никто ее не услышал. Обычно Сайан всегда к ней заглядывала, а сегодня днем у нее было плохое настроение, и ей как-то не хотелось ни с кем болтать.

Вернулся Барни, и Сайан спросила:

— Застал его?

— Собирает инструменты. Сейчас придет. — Он принес пальто и накрыл им Эмили. Филлис судорожно всхлипывала, и Барни раздраженно рявкнул: — Замолчи или выйди отсюда вон.

— Филлис, пожалуйста, пойди открой дверь доктору, — сказала Сайан. — Лэнгли сейчас тоже должен приехать. Пойди открой ему дверь.

Филлис исчезла. Они слышали, как она на что-то наткнулась по дороге, наверное, на маленький столик в коридоре. Он с грохотом опрокинулся, и Филлис, все еще рыдая, остановилась либо для того, чтобы поднять столик и поставить на место, либо собрать его обломки.

Когда доктор Мюррей вошел на кухню, Эмили как раз открыла глаза.

— Все в порядке, Эмми, — тихонько приговаривал Барни, — дорогая моя, все будет в порядке.

Она посмотрела на Барни, ее голос был тихим, едва слышным:

— Я тебя звала. Я тебя звала.

— Я здесь, Эмми. И доктор здесь.

— Когда это случилось? — спросил доктор Мюррей.

— Не знаю, — сказал Барни.

Доктор Мюррей кинул на Эмили один быстрый взгляд и сказал:

— Нам понадобятся носилки. Это надолго.

Эмили снова закрыла глаза, но ее пальцы вцепились в руку Барни.

Ближайшая больница была в Айви-Хаус, в пяти милях от деревни, и «скорая помощь» подъехала к салону, когда доктор Мюррей все еще проводил осмотр. И ему не понравилось то, что он обнаружил. Без рентгена и соответствующего оборудования он не мог точно определить размер повреждений, который нанес Эмили упавший под ней стул. Но он понял, что у нее была раздроблена берцовая кость, а в ее возрасте это могло сделать ее калекой.

Когда приехала «скорая», Барни отправился в больницу вместе с доктором и Эмили. На пороге Сайан сказала ему:

— Я подожду Лэнгли. Ты мне позвонишь оттуда, да?

— Позвоню, — кивнул Барни. Вид у него был мрачный.

«Я звала тебя, — сказала ему Эмили. — Я звала тебя…» Сайан не знала, припомнился ли ему его умирающий отец, который тоже звал его и умер, не дождавшись ответа на свой зов, и ее вдруг охватила безмерная, почти невыносимая жалость к нему.

— Барни, — сказала она, стараясь подобрать нужные слова. Она начала заикаться и не могла выговорить ни слова. Она положила руку ему на плечо и закусила губу. — Я… я…

Он стряхнул ее руку.

— Ради бога, — сказал он. — Не устраивай еще ты здесь истерик.

Жалость к нему сразу исчезла, и она снова стала холодна и способна к членораздельной речи.

— Я никому не собираюсь устраивать истерик, — сказала она. — Пожалуйста, позвони, как только будут какие-нибудь новости.

Она смотрела, как он залезает в машину «скорой помощи». Машина отъехала. К этому времени, конечно, на улицу высыпали все соседи.

— Все плохо? — спросила Фиона, подбежав к Сайан.

— Да, доктор так считает. Она упала со стула. Залезла, чтобы поменять лампочку. Я твержу себе, что надо было зайти на кухню, хотя бы перед тем, как уйти вечером из магазина.

— А ты всегда к ней заходишь?

— Нет, но часто. Ну почему, почему именно сегодня я этого не сделала?

— Пойдем домой, — сказала Фиона.

— Не могу, надо дождаться Лэнгли. И Барни будет сюда звонить из больницы.

— Хорошо, — сказала Фиона. — Тогда я пойду посижу с тобой.

Утешения ей хватало. Весь магазин был заполнен людьми, которые ждали новостей из больницы. Джордж пошел искать Лэнгли. Найти его оказалось легко — он все еще был с тем дилером, к которому уехал утром. Сайан оставалась в салоне и взяла трубку, когда около десяти часов позвонил Барни. Сложный перелом бедра, нужна срочная операция, сейчас Эмили дали снотворное, они с Лэнгли едут домой.

Сайан положила трубку и передала это всем остальным, и все стали расходиться по домам — большинство качали головами и говорили, что, учитывая возраст Эмили, даже при благоприятном исходе нельзя надеяться на быстрое выздоровление.

Фиона ждала вместе с Сайан, и Филлис Баркер тоже не пошла домой. Она уже взяла себя в руки и накрывала ужин на столе на кухне, когда прозвенел звонок.

Сразу было видно, кто из братьев больше беспокоится об Эмили. Барни все еще выглядел мрачным, но Лэнгли был в настоящем горе. Сайан и Филлис вместе вышли в прихожую, услышав звонок, и Лэнгли прошел мимо них, как будто даже не видел.

Филлис побежала за ним на кухню. Сайан на мгновение задержалась и посмотрела на Барни:

— Она не…

— Нет, — сказал он. — Я же сказал тебе, ей дали снотворное. У нее сильный шок, естественно, и очень сложный перелом.

— Но она поправится?

— Никто не знает.

Лэнгли сидел за столом, обхватив руками голову. Рядом с ним стояла Филлис и уже начинала по новой всхлипывать, слезы набирались у нее в глазах; Сайан нежно дотронулась до его плеча и пообещала:

— С ней все будет в порядке.

Он посмотрел на нее, лицо его было искажено, глаза потемнели.

— После всего, что она для нас сделала! Она здесь лежала столько времени, и никому даже дела не было, никто даже не знал. Мне нельзя было уезжать на весь день, надо было оставаться дома.

— Но откуда ты мог знать? Кто мог знать, что так случится?

— Почему ты не заглянула к ней перед тем, как идти домой?

— Ну ты же знаешь, я не всегда к ней захожу.

Лэнгли посмотрел на Барни. Они вместе вернулись из больницы, но Сайан чувствовала, что по дороге они не разговаривали. Естественно, машину вел не Лэнгли. Вид у него был ошеломленный, как будто он еще не пришел в себя после удара.

— А ты где был? — спросил он Барни.

— Мы с Сайан пошли прогуляться в «Вудграндж».

— Зачем?

— Просто так, — тихо сказал Барни.

— Они принесли мои перчатки, я их забыла… — начала Филлис дрожащим голосом. Но ее слова тут же потонули в потоке горячих самообвинений Лэнгли.

— Если Эмили умрет потому, что меня не оказалось в это время дома, я никогда этого не прощу себе, никогда в жизни!

Сайан подумала, что, видимо, то же самое относится и к ней с Барни.

— Пожалуйста, покушайте что-нибудь, — взмолилась Филлис, но никто даже не удосужился ей ответить.

— Лучше всем сейчас пойти отдохнуть, — сказал Барни.

— Как ты надеешься отдохнуть?

— Не знаю, — ответил Барни. — Но я, во всяком случае, попробую.

Конечно, Лэнгли не будет спать всю ночь. Барни тоже беспокоился за Эмили, тоже был огорчен, но уже через некоторое время он вздохнет и заснет. А Лэнгли встретит рассвет без сна.

— Да, думаю, нам всем надо попробовать заснуть, — согласилась Фиона, и Сайан наклонилась, чтобы поцеловать Лэнгли.

— Спокойной ночи, дорогой, — сказала она. — Утром у нас будут хорошие новости, вот увидишь.

— Ты правда так думаешь? — Он понимал, что она тоже ничего не знает, но был благодарен ей за ее милое притворство.

Сайан кивнула. Она вспомнила, как Эмили, когда случилась авария с Барни, все время повторяла: «С ним все будет в порядке», и так оно и оказалось. Может, теперь это тоже сработает. Она сказала:

— Я в этом уверена.

Они с Фионой шли по темной улице к лавке, и Фиона сказала:

— Для Лэнгли это все просто ужасно. Эмили столько для него сделала, а теперь ему кажется, что он предал ее.

— Но он же не виноват.

— Ну конечно нет. — Фиона открыла боковую дверь, и они стали подниматься по узким скрипящим ступеням. — Но если все-таки с Эмили что-нибудь случится, он наверняка примет это очень близко к сердцу. Если бы только…

— Если бы только я зашла на кухню, — сказала Сайан, — вместо того, чтобы уйти вместе с Барни.

— Да, — произнесла Фиона. — Наверное. Заходи, выпьем чего-нибудь.

— Я лучше пойду к себе, — вздохнула Сайан, и Фиона пошла в гостиную, уже жалея о своих словах. Это было бестактно.

— Барни и Лэнгли вернулись, — сказала она Джорджу.

— Я знаю, — ответил он. — Я же их привез. Лэнгли был не в состоянии вести машину, а Барни не мог.

— Что говорят врачи? — спросила Фиона.

Джордж курил трубку; он делал это нечасто, только когда жизнь казалась ему тяжелее, чем обычно.

— Она упала где-то около половины шестого, как раз в то время, когда Сайан, наверное, закрывала магазин. Она сказала, что молила о том, чтобы кто-нибудь вошел. Эмили лежала на голом полу, мерзла, потеряла много крови, и теперь ей грозит еще и воспаление легких.

— Лэнгли винит себя в том, что его там не было.

— Да? — спросил Джордж. — Но если случится самое худшее, он станет винить во всем Сайан и Барни.

Комната Сайан была наполнена лунным светом. Абрис коня-качалки отсвечивал жемчужно-белым. Сайан подошла к нему и погладила по гриве. Она подумала: «Да, жалко, что у тебя нет крыльев, сегодня мне как раз хотелось бы улететь отсюда».

В горле у нее стоял ком, и она знала, что не сможет заснуть. На ней все еще была одежда Филлис. Она сразу вспомнила про томатную приправу миссис Баркер, но совершенно забыла, где ее оставила. Она сняла в темноте юбку и джемпер, помолилась за Эмили и Лэнгли и чувствовала, что сейчас готова была отдать десять лет жизни за то, чтобы время повернулось вспять и она бы заглянула сегодня на кухню перед тем, как идти гулять с Барни.

Она спала, но урывками. Каждый раз, просыпаясь, она все вспоминала, и темнота начинала казаться еще темнее. Она рано спустилась вниз; ей хотелось поскорее пойти в салон. Она приготовила бы завтрак — все равно надо было что-то есть, и она хотела быть рядом с Лэнгли, когда они получат первые известия за день. Было около половины восьмого, когда она вышла на площадку своего этажа. Внизу она увидела Джорджа. Он только что повесил телефонную трубку. Он был все еще в ночной рубахе.

— Это из больницы? — спросила Сайан.

— Я им сам звонил. — Наверное, Фиона попросила его позвонить, как только он проснется. — Сказали, что Эмили вне опасности.

— Они всегда так говорят, ты что, не знаешь?

— И она спокойно провела ночь.

— Ее накачали лекарствами.

— Да.

Когда Сайан сбегала вниз по лестнице, Фиона вышла из спальни, и Сайан услышала, как Джордж рассказывает ей: «Она вне опасности и спокойно провела ночь…» Маленькие медицинские хитрости, которые ничего не значили.

По пути в магазин она прошла мимо двоих соседей, которые спросили:

— Есть какие-нибудь новости?

— Она провела ночь спокойно.

— Это хорошо.

Сайан открыла дверь своим ключом и вошла в салон. Она надеялась, что Лэнгли еще не вставал. Если он был в постели, то хотя бы отдыхал, даже если не спал.

Все двери в прихожую были закрыты, в доме не было слышно ни звука. Она открыла дверь кухни и увидела там Филлис. Сайан уставилась на нее. Она не спросила: «Что ты тут делаешь?», потому что видела, что Филлис накрывает на стол. Вместо этого она сказала:

— Ты что, была здесь всю ночь?

Вчера вечером Фиона и Сайан оставили здесь Филлис. Им казалось, она собиралась сесть в свою машину и отправиться домой. Но уже в половине восьмого утра она снова была здесь, так что, возможно, она изменила свои планы.

— Я пришла полчаса назад.

— Зачем?

Заглянуть и предложить свою помощь — это было по-соседски. Поселиться здесь и чувствовать себя совершенно как дома — это было уже подозрительно, особенно со стороны девушки, которая, как все знали, была безнадежно влюблена в Лэнгли.

— Меня Барни попросил, — сказала Филлис. — Вчера вечером. — Она была не уверена, что ей здесь рады. — Естественно, на то время, пока Эмили не будет. Кто-то же должен готовить, и смотреть за домом, и все такое.

Нанять прислугу было нелегко. Даже в этой деревне, где можно было работать только в магазинах на главной улице и на окрестных фермах. Но все равно они могли бы найти кого-нибудь, кто согласился бы приходить и помогать по дому, скажем, два раза в неделю, а остальное Сайан могла бы делать и сама, и с готовкой она тоже бы справилась. Ей совершенно не нужна была здесь Филлис Баркер.

Лэнгли может сколько угодно улыбаться и называть Филлис ребенком, но Филлис была ровно на полгода моложе самой Сайан. Она была женщиной, и от нее могло быть много неприятностей, и сама она наверняка получит незаслуженные обиды.

Барни, наверное, сделал это не подумав, может быть, ему показалось, что удобнее иметь постоянную хозяйку в доме, чем приходящую домработницу. Сайан спросила, поджав губы:

— А Лэнгли в курсе?

— Наверное, да. Барни попросил меня об этом, когда я уже садилась в машину и хотела ехать домой, я думаю, он сказал об этом Лэнгли, когда вернулся в дом.

— Ты кого-нибудь из них видела сегодня утром?

— Нет, Лэнгли не видела. Барни открыл мне дверь. — Она выглядела такой удрученной горем, что Сайан почувствовала, что третирует ее. Не имеет смысла во всем винить одну Филлис. Барни должен был понимать, что, приглашая Филлис в дом, делая ее почти членом семьи, он создает более чем взрывоопасную ситуацию. — А потом он ушел, — жалобно простонала Филлис.

— Когда он вернется, — решительно сказала Сайан, — я с ним поговорю.

Филлис снова занялась завтраком, а Сайан — так как на кухне ей делать было нечего, Филлис и без нее прекрасно справлялась — пошла в студию и немного поработала над миниатюрой. Она увидела горшочек с приправой на столе возле двери. Она, видимо, поставила его там, когда Барни пошел в дом, прежде чем она побежала на его крик и увидела Эмили. Она работала не отвлекаясь, стараясь сосредоточить все мысли на рисовании, и подпрыгнула, когда звякнул звонок у входной двери. Она увидела Барни, который вошел в торговый зал салона.

— Ты уже звонил в больницу? — спросила она.

— Да, ночь прошла спокойно.

— Джордж им тоже звонил, они ему сказали то же самое.

Она встала у Барни поперек пути, чтобы не дать ему пройти дальше.

— А теперь по поводу Филлис Баркер. Это несправедливо — позволять ей работать здесь.

— Несправедливо? С какой стати?

— Ты же знаешь, как она относится к Лэнгли.

— А что, ты думаешь, она может сделать — соблазнит его?

Голос у него был усталый — может быть, он тоже плохо спал, — и Сайан сказала ядовито:

— Перестань напускать на себя такой безразличный вид! Я ничего такого не думаю. Но судя по тому, что я слышала, и по тому, что я видела, она станет невыносимо приставать ко всем со всякими глупостями, а у Лэнгли сейчас и без нее хватает забот. Она тоже — хотя я не думаю, что это каким-то образом тебя заботит, — может обидеться. Зачем же ее обижать? Зачем просить ее переехать сюда? Я сама могу позаботиться о еде, и ты, надеюсь, сможешь сам заправить свою постель.

— У тебя нет времени на то, чтобы самой готовить. У тебя и так сейчас две работы.

— Джосс Эннерман может забыть про мои скульптуры.

— Нет, он не забудет, я его знаю. Раз он решил, что у тебя есть талант и ты его совсем не бережешь, он опять сюда приедет, если не получит от тебя ничего. Он такой нахрапистый парень, он даже может сказать Лэнгли, чтобы тот не стоял у тебя на пути.

Лэнгли это не понравится, и Сайан тоже.

— Я бы справилась. Соседи помогли бы.

— Вот соседка тебе и помогает, — заметил он. — Филлис. И она здесь единственная, у кого полно свободного времени. Но конечно, если ты не доверяешь Лэнгли в этом отношении…

Она нахмурилась:

— Доверяю, конечно.

— Тогда все в порядке. А что до ее обид, то вполне может случиться, что она безболезненно вылечится от своей страсти к Лэнгли после того, как несколько недель поготовит для него и поубирает за ним. — Он прошел мимо Сайан и спросил: — Как спалось?

— Не так уж плохо. — Видимо, на этом разговор был закончен, и Филлис оставалась в доме, но Сайан это по-прежнему не нравилось. Ей хотелось поговорить с Лэнгли. Лэнгли не такой эгоист, как Барни, и не потерпит, чтобы у молодой девушки были сердечные неприятности.

Лэнгли был на кухне. Он только что спустился туда, и Филлис суетилась, как наседка над цыпленком, хлопоча, чтобы он хоть немного поел за завтраком. Он совсем не спал, под глазами у него легли глубокие тени, и Сайан подошла к нему и спросила:

— Ты уже звонил в больницу?

— Конечно, я звонил еще в семь часов. Там сказали, что она в стабильном состоянии, но ведь они всегда так говорят, не правда ли?

Сайан заспорила:

— Это может значить, что у нее состояние не ухудшилось. Если они опасались пневмонии, то это означает, что пока нет никаких ее признаков, верно?

Филлис поставила перед Лэнгли яичницу с беконом, но он отодвинул тарелку.

— Поешь что-нибудь, — сказала Сайан.

— Извини, — ответил Лэнгли. — Просто я не голоден.

— А кто тут голоден? — раздался голос Барни. — Но если мы станем морить себя голодом, Эмили это никак не поможет. — Он налил себе кофе и взял тост.

— Ну может, разве что кофе, — сказал Лэнгли. — Простите, но есть я сейчас не в состоянии.

Все выпили кофе. Было так странно видеть Филлис, сидящую на месте Эмили. Никто почти ничего не говорил, потому что говорить было особенно не о чем. Пару раз звонил телефон. Каждый раз к трубке подходил Барни, разговаривал, пока остальные сидели за столом молча, с каменными лицами, но это были только соседи, справлявшиеся о новостях из больницы.

Первым из-за стола встал Барни, и Лэнгли спросил:

— Куда ты направляешься?

— Иду в лавку.

— Работать? — Это было за пределами понимания Лэнгли и за пределами понимания Сайан тоже. — Ты можешь сидеть и писать выдумки, когда Эмили, быть может, умирает?

— А что еще мне делать?

— Ты мог бы поехать со мной в больницу. — Лэнгли прямо посмотрел в глаза Барни. — Если будет необходимость, надеюсь, я могу тебе звонить к Джорджу?

— Да.

— Постарайся хотя бы на этот раз не опоздать, хорошо? — Лэнгли был очень зол. Голос его звучал презрительно, и около рта легла горькая морщинка.

Барни слегка нахмурился, и Сайан увидела, как на щеке его задергался мускул. Затем он сказал: «Постараюсь» — и ушел, и они услышали, как за ним захлопнулась дверь.

Филлис уставилась на Лэнгли широко раскрытыми глазами. Сайан не знала, что ей говорить или делать.

— Извините, — сказал Лэнгли им обеим. — Завидую я моему брату. Он всегда умел отвлечься и расслабиться. Удобная способность, не так ли? Это весьма облегчает ему жизнь. — Он уныло вздохнул и посмотрел на Сайан, с трудом заставляя себя думать о делах. — Ты сможешь сегодня одна справиться в салоне?

— Да, конечно.

— Хорошо. Мне надо быть в больнице, ты понимаешь?

Она понимала.

— Может, ты хотя бы просмотришь почту, на случай если…

— Да, — сказал Лэнгли.

Они пошли в студию, и Сайан забрала почту. Там не было ничего такого, на что она не могла бы ответить сама, и она сказала:

— Передай Эмили от меня привет. Скажи ей, как мы здесь без нее все скучаем.

— Она может так никогда к нам и не вернуться. Ты понимаешь это?

— Она вернется, — упрямо сказала Сайан. — Да, пока ты не ушел, еще кое-что — насчет Филлис.

— А что насчет Филлис?

— По-моему, Барни не следовало просить ее приходить сюда и помогать тебе по хозяйству. Она все еще влюблена в тебя по уши, так что может возникнуть множество неприятных осложнений.

— Ты преувеличиваешь. Она хорошая девушка, и никаких осложнений с ней не будет. — Сайан улыбнулась его наивности, но его следующий довод был вполне здравым. — Нам все равно нужно, чтобы кто-нибудь был на хозяйстве, а ты сейчас не сможешь со всем справиться одна. Нам повезло, что Филлис нам помогает.

— Я все же считаю…

Она его явно уже утомила, хотя голос его по-прежнему был ласковым:

— Если сможешь найти кого-нибудь другого — пожалуйста, только не приставай сейчас ко мне с этими делами, если не возражаешь.

Да, сейчас не стоит его пилить, момент неподходящий. Может быть, ей удастся подыскать кого-нибудь другого, а может быть, она городит проблему на ровном месте. Как сказал Барни — разве она может не доверять Лэнгли? А Филлис сама должна знать, на какой риск она идет. Если у нее будут сердечные неприятности, жаль, конечно, но Сайан ничем не может тут помочь.

— Хорошо, — сказала она. — Ты мне позвонишь? Скажешь, как там Эмили?

— Да, непременно. — Он взял ее руку в свою. — Тебе не все равно, не правда ли? И ты будешь ждать моего звонка. А если я позвоню Барни, как ты думаешь, сколько времени ему понадобится на то, чтобы понять, о чем мы говорим, и вспомнить про Эмили — вернуться из мира его фантазий на грешную землю?

Она не знала, что ответить. Вместо этого она его поцеловала, и он, прежде чем уйти, прижал ее к себе, словно ее тепло могло защитить его от отстраненности Барни.

День выдался тяжелым. Это было неизбежно, раз она осталась в магазине одна, и потом, многие заходили в магазин просто так, чтобы спросить о здоровье Эмили. Точно так же, как они заходили спрашивать о Барни, когда с ним случилась та авария.

— Два несчастных случая подряд, — с удовольствием проговорил какой-то божий одуванчик. — Не миновать и третьего.

— Глупости! — вспылила Сайан, которая и так была вся на нервах, чтобы еще выслушивать такие утешения для Иова.

В тот первый день все были мрачными. Случай с Эмили был очень грустным обстоятельством, но еще ужаснее была мысль о том, что она пролежала там несколько часов, звала на помощь, и каждый считал своим долгом упомянуть это — не то чтобы кто-то был в этом виноват, но только представить себе… Сайан уже не знала, плакать ей или кричать во все горло, но она понимала, что либо то, либо другое будет с ней непременно.

Она пережила этот день, и Эмили тоже. Эмили оказалась крепкой. Никакой пневмонии у нее не случилось, хотя перелом был очень серьезным. Через три дня уже стало понятно, что жить она будет. Но больше она уже не сможет бегать по ступенькам или взбираться на стулья. Будет ли она вообще ходить — зависело от того, как срастется кость.

Сайан переживала вместе с Лэнгли. Его щепетильная совесть все еще мучила его, так что он никак не мог принять медицинских заверений, что опасность миновала. Он опасался рецидивов, и каждый раз, когда навещал Эмили, он выходил от нее полный мрачных предчувствий.

Сайан была сильно потрясена, когда ей в первый раз разрешили навестить больную. Эмили казалась сморщенной, как будто внезапно постарела, и выглядела гораздо старше своего возраста. Раньше она всегда казалась моложе, хотя ей было шестьдесят восемь. Теперь ей можно было дать все девяносто.

Белое покрывало на ее кровати было приподнято, она полусидела, облокотившись на подушки, ее некогда румяные щеки были белее простыни. Это было очень недолгое посещение, сводившееся к нескольким словам, произнесенным шепотом, и короткому пожатию рук. Сайан рыдала, сидя в машине, по пути домой. А Лэнгли, осунувшийся и несчастный, снова и снова повторял: «Ну почему меня не оказалось тогда рядом? Почему ты не зашла к ней проститься? Почему? Почему? Почему?»

Но следующее посещение оказалось лучше. Уже через неделю после случившегося Эмили больше не лежала в постели, а сидела в инвалидной коляске. Ходить она не могла, но лицо ее округлилось, съежившаяся кожа немного разгладилась, и Сайан сказала:

— Эй, да ты чудесно выглядишь!

Выглядела она, конечно, не чудесно, но намного лучше.

— Да, мне все это говорят, — согласилась Эмили. — Да бог с ней, с красотой, главное — когда я отсюда выберусь?

— Вам придется учиться ходить заново, — сказала медсестра. — Делайте то, что вам говорят, и скоро не успеете оглянуться, как будете скакать как ни в чем не бывало.

Эмили посмотрела на нее с упреком, но никто не сказал ей, что, судя по показаниям врачей, ей придется остаться в больнице по меньшей мере на три месяца, и это еще по самым оптимистическим оценкам.

Большинство из постоянного потока посетителей, приходивших к Эмили, сообщали ей, что за Барни и Лэнгли присматривает теперь Филлис Баркер. Сайан и Лэнгли сказали, что Филлис справляется отлично. Вполне прилично готовит и вовремя вытирает пыль. Конечно, не так, как Эмили, но, во всяком случае, до ее возвращения должна продержаться. Но Эмили больше всего интересовала реакция на это Сайан, и, когда Сайан тоже доложила ей, что все в порядке, Эмили проговорила:

— Что ж, надеюсь, теперь у нее больше мозгов, чем было когда-то. — Лэнгли только улыбнулся на это, а Эмили продолжила довольно сердито: — Да ладно, бог с ней…

Филлис все еще не могла поверить, что ей так повезло. Она понимала, что ей по-настоящему повезло, в первый раз в жизни, что она здесь и может каждый день видеть Лэнгли.

К концу недели Сайан начала к ней привыкать. Ей некогда было искать Филлис замену потому, что Лэнгли почти всю неделю днем не было дома, и еще потому, что к ним шел нескончаемый поток посетителей. Сайан была очень занята. Она немного успевала заниматься лепкой, обычно уже поздно вечером, и ей было не важно, хорошо у нее получается или нет, но она считала это хорошей отдушиной от усталости и напряжения последних дней.

Как и Лэнгли, она завидовала способности Барни абстрагироваться. Он мог забыть обо всем, окунувшись в работу, и каждое утро уходил в лавку. Он навещал Эмили, он разговаривал о ней, ему, конечно, было не все равно, что с ней происходит. И для его образа мышления этого, вероятно, было достаточно. Но Сайан не могла разделять жизнь на отдельные водонепроницаемые отсеки. Она была как Лэнгли. Она ни на минуту не прекращала волноваться за Эмили.

И как раз тогда в деревню приехала Натали Вендер…

 

Глава 8

Сегодня Сайан пошла навещать Эмили. Со времени происшествия прошло уже две недели, и Эмили делала ежедневные упражнения; но стоять она пока еще не могла, не говоря уже о том, чтобы ходить. Ее мучила собственная инвалидность, и она очень переживала за то, как там Лэнгли и Барни управляются без нее.

Филлис побывала в больнице в начале недели и ушла оттуда с указаниями о том, что из еды любит Лэнгли и в каком порядке следует убирать комнаты. Филлис изо всех сил стремилась угодить, и Эмили вынуждена была согласиться, что девочка не так уж глупа, как можно было подумать. Во всяком случае, она с готовностью прислушивалась к советам и обещала звонить Эмили раз в неделю, чтобы обсуждать с ней меню.

Сайан рассказывала Эмили все новости, передавала приветы и разные другие сообщения от соседей, рассказывала о том, что им удалось продать в салоне сегодня и накануне, и о том, что Фиона и Джордж планируют сделать ремонт в гостиной и никак не могут сойтись, каким цветом красить потолок.

Днем должен был приехать Барни, сказала ей Эмили, но он что-то запаздывал. Все время, слушая рассказы Сайан, она не сводила глаз с двери, и только вполуха прислушивалась к легкой болтовне девушки.

Из окна был виден парк: деревья, лужайки, пересеченные узкими тропинками, протоптанными пациентами больницы. Правда, сегодня, в хмурый мокрый полдень, на улице никого не было. Сайан подумала: «Если Барни не придет, то я нарушу его уединение, как только приду домой. Может, работа пошла, и он увлекся, и Эмили сразу отошла на задний план, но только ему придется выслушать все, что я хочу ему сказать».

За дверью послышалась какая-то суматоха, и в палату ворвалась Натали Вендер, издавая какие-то воркующие звуки. В руках ее было столько красных роз, что было непонятно, как она видела, куда идет. Барни шел за ней следом. Эмили вся просияла и протянула руки к Натали, к Барни и к розам.

— Сюрприз, сюрприз! — пропела Натали.

Она свалила розы на стол, и некоторые покатились и упали на пол, и то ли от роз, то ли от Натали, но воздух сразу наполнился ароматом. Небо за окном было все еще унылым и серым, но в комнате все окрасилось золотым светом.

Сидя на стуле с жесткой спинкой возле окна, Сайан подумала: «Да, ты настоящий сюрприз, что правда, то правда. Мне казалось, что я помню, как ты ошеломительно красива, но, оказывается, нет. Один взгляд на тебя — и Барни тут же решил сегодня предпочесть реальную жизнь своему выдуманному миру. Тебе не понадобился бы мегафон, чтобы докричаться до него. Все, что тебе нужно было сделать, — просто появиться перед ним».

— Для меня это был не меньший сюрприз, — сказал Барни. Он поцеловал Эмили в щеку. — Прости, что опоздали, Эмили.

Натали была в шелковом кремовом брючном костюме и золотых сандалиях без каблуков. Она вся сияла и переливалась. Казалось, что весь свет, который был в комнате, окружил ее, осел на гладкой коже скул, придал блеск ее волосам.

— Мне сказали, что до вторника я не понадоблюсь, — сообщила она. — Так что я схватила зубную щетку и кинулась сюда. Я позвонила Барни, когда была отсюда уже в десяти милях. — Она улыбнулась ему. — А он ждал меня, и мы сразу же пошли к вам.

Она тоже нагнулась и поцеловала Эмили в щеку.

— Бедная Эмили, как вы? — Ее сочувствие было мягким и нежным, как дыхание роз. — Тяжело вам пришлось, да?

— Да, нелегко, — созналась Эмили.

— Ничего, все обойдется. — Натали похлопала Эмили по руке. — Зато вы можете как следует отдохнуть. Так что не слишком торопитесь возвращаться домой. Они еще больше станут вас ценить после того, как какое-то время пробудут без вас.

Она снова улыбнулась Барни. Быстрый взмах ее невероятных ресниц — и он усмехнулся ей в ответ, и Сайан могла бы сказать ему в этот момент: «Я же тебе говорила. Я же сказала, что ты ее не потеряешь».

Медсестра просунула голову в дверь и открыла рот при виде охапки ароматных ярко-алых роз:

— Боже мой, здесь как в саду! Я даже не знаю, хватит ли у нас ваз.

Эмили засмеялась и сказала, что ей доставит удовольствие разослать розы в другие палаты, остальным пациентам, оставив себе только один букет.

Сайан уже не приходилось ломать голову, чем бы еще развлечь Эмили, потому что теперь с ними была Натали, которая просто бурлила разными анекдотами и смешными историями. В основном о фильме, в котором она сейчас снималась. Она рассказывала о разных хитростях, уловках, о смешных моментах, пока Эмили совсем не ослабела от смеха. Натали не прекращала болтать ни на минуту. Когда истории про фильм закончились, она перешла к рассказам о разных людях, описывая их Сайан и Эмили так, что им ни на минуту не становилось скучно.

Когда прозвенел маленький звоночек, извещая, что посетителям пора уходить, Эмили воскликнула:

— Не может быть! Мне показалось, что вы здесь и пяти минут не пробыли.

Сайан не могла этого сказать про себя. Ей, наоборот, показалось, что она уже очень давно слушает Натали.

Красная спортивная машина актрисы была рядом с больницей, на небольшой стоянке. Сайан села рядом с Натали, а Барни с трудом разместился со своими длинными ногами в глубине машины на очень маленьком, видимо запасном, заднем сиденье. Он с трудом выбрался оттуда, когда они приехали, и распрямился.

— Это исключительно для пигмеев, — сказал он.

Натали пожала плечами и рассмеялась. Это не она пригласила Сайан ехать с ними, это сделал Барни.

— Все равно спасибо, — сказала Сайан.

— Пожалуйста, — отозвался Барни. — Я чувствовал себя как замороженный цыпленок.

Они с Натали снова сели в машину, а Сайан прошла в салон. Он все еще был открыт, и жалюзи в студии были опущены. Когда она инстинктивно потянулась рукой к выключателю, Лэнгли резко сказал:

— Не надо!

— Что случилось?

— У меня начинается приступ мигрени.

Она подошла к тому месту, где он сидел. Он был бледен, а на лбу выступил пот.

— Ты уже что-нибудь выпил?

— Я уже лопаюсь от таблеток.

— Надо было закрыть магазин и пойти полежать.

Это было единственным лечением. Лекарства могли на время заглушить боль, но в течение нескольких ближайших часов Лэнгли был бы ни на что не годен.

— Давай иди, дорогой, — настаивала Сайан. — Все равно уже почти пять часов.

— Ты думаешь? — Он встал, покачнулся, она направила его в сторону двери, поддерживая одной рукой.

— Ступай, — еще раз сказала она.

— А как там Эмили?

— Отлично, особенно когда приехали Барни с Натали Вендер. Ты знал, что Натали приехала?

— Да. — Он слабо улыбнулся. — Пока еще нет надежды, что Эмили будет ходить?

— Я поговорила со старшей медсестрой по дороге в палату, она сказала, что состояние Эмили удовлетворительное, но нельзя ожидать быстрого прогресса.

Лэнгли кивнул и вздрогнул от боли, и Сайан проводила его до лестницы. Она не хотела, чтобы он продолжал так сильно переживать из-за Эмили. От этого у него начались головные боли и к тому же усиливались боли в спине. Когда он был переутомлен или слишком взволнован, старая травма всегда его беспокоила.

Из кухни вышла Филлис, чтобы успеть в последний раз взглянуть на Лэнгли, прежде чем он уйдет наверх, и Сайан сказала:

— Он сейчас ляжет в постель. У него мигрень.

— Он уже что-нибудь выпил? — спросила Филлис.

— Да, выпил.

Филлис напряглась, вперившись взглядом в его медленно удаляющуюся фигуру. В голосе ее послышалась серьезная тревога.

— У моей мамы тоже бывает мигрень. Она говорит, что это так ужасно, почти как агония. — Она говорила так, словно это чума или оспа, и Сайан сказала с нарочитой веселостью:

— Ну, твоя мама от этого не умерла, и Лэнгли не умрет. — Она не была черствой, ей было очень жаль Лэнгли, но, если они с Филлис начнут заламывать руки, ему это не поможет. Так что она вернулась в салон и решила подождать еще полчаса — вдруг придет какой-нибудь посетитель. Но никто не пришел, и в половине шестого она закрыла магазин. Сегодня вечером они собирались пойти куда-нибудь с Лэнгли, ничего особенного, наверное, в кино, она уже настроилась, но теперь, конечно, об этом не было и разговора.

Она поднялась в комнату к Лэнгли и тихонько открыла дверь. Он лежал на кровати, лицом к стене, и не шевелился. Она надеялась, что он уснул, прокралась назад и закрыла дверь так, что та щелкнула с еле слышным звуком.

Филлис была уже в гостиной, с тряпкой для пыли в руках.

— Как он? — поинтересовалась она.

— Заснул, — сказала Сайан.

— Это хорошо. — Филлис так глубоко вздохнула, будто до этого старалась вовсе не дышать. — Ему будет лучше, когда он проснется. Я приготовила комнату для мисс Вендер. — Она еще раз вздохнула, на этот раз от любопытства. — Она потрясающая, правда? Она, наверное, самая красивая девушка, какую я видела за всю жизнь.

— Да, — сказала Сайан.

Она ушла, и настроение у нее было совершенно подавленное. У Лэнгли мигрень, впереди ее ждал одинокий вечер, а тут еще эта захватывающая красота Натали, от которой невозможно отвести глаз…

Она приготовила себе чай на кухне Фионы: заварной чайник, кусок пирога и два двойных тоста. Фиона заглянула на кухню, когда она намазывала маслом тост. До закрытия лавки оставалось еще десять минут, но к этому времени в субботу вечером мог показаться разве что случайный покупатель. Фиона просто убивала время в ожидании шести часов.

— А, привет, — сказала Фиона. — Я слышала, что подружка Барни снова здесь.

— Да. Она сегодня привезла в больницу для Эмили пятьсот роз.

— Какой шикарный жест. А ты что ей принесла?

— Гроздь винограда и коробку песочного печенья. Они исчезли под розами.

— Ничего, песочное печенье хранится дольше, чем розы. Ты сегодня идешь куда-нибудь?

— Нет, у Лэнгли мигрень.

Фиона сочувственно поморгала, потому что сама страдала от головных болей.

— Ничего удивительного, в последнее время ему несладко пришлось — столько всего на него свалилось. Приходи к нам, посмотрим вместе телевизор, поболтаем.

— Спасибо, — сказала Сайан. — Наверное, так и сделаю.

Она налила Фионе чашку чаю и отнесла поднос в свою комнату; и как только Фиона поднесла чашку к губам, сразу трое покупателей показались в дверях.

Сайан медленно выпила чай. Она могла поработать над своей моделью из глины, но ей не хотелось. В результате она неизбежно пойдет вниз, потому что ей нравилось общество Фионы и Джорджа, но сначала им надо было дать время поужинать и немного передохнуть после работы.

Сегодня вечером бедный Лэнгли ослеплен мигренью, а Барни повел Натали в «Ройял». Ему будут завидовать все мужчины в зале, и каждой женщине придется приложить чуть больше усилий, чем обычно, чтобы привлечь их внимание. Когда они ходили туда с Барни, остальные посетители, возможно, обратили внимание на Барни — рука на перевязи, шрам через всю щеку, — но ни один из них не задержал взгляда на Сайан.

Прежде чем пойти к Макдейдам смотреть телевизор, она заглянет в салон, проверить, как там Лэнгли, не стало ли ему лучше. Она оставила ему возле кровати записку, чтобы, если вдруг случится чудесное выздоровление, он ей позвонил, но она знала, что он не позвонит. Она надеялась, что Натали и Барни к тому времени уйдут, потому что, находясь с мисс Вендер в одной комнате, Сайан чувствовала себя не только дурнушкой в сравнении с ней, но и безнадежной дурой, ей казалось, что она не может сказать ничего такого, что было бы хоть кому-нибудь интересно, хоть на минуту.

Она вошла в салон и услышала, как на кухне негромко играет радио. Филлис полагалось уходить домой в шесть часов вечера, но она была еще здесь — заканчивала гладить. Позади нее лежала стопка накрахмаленных, выглаженных рубашек.

— А я думала, что их не гладят, — сказала Сайан. Филлис посмотрела на плоды своего труда:

— Да, но если их погладить, они лучше выглядят.

— А мне кажется, что это пустая трата времени, — улыбнулась ей Сайан.

— Вот как? — Филлис разгладила манжету рубашки. — Возможно, — сказала она чуть слышно. — Просто мне нравится гладить.

— Разве что так, другой причины гладить эти рубашки нет, — сказала Сайан. — Все уже ушли?

— Барни и мисс Вендер? Да. Лэнгли все еще спит. Я заглядывала к нему несколько минут назад.

Так что Сайан могла возвращаться к себе и смотреть телевизор с Джорджем и Фионой. Делать здесь ей было нечего; Филлис заканчивала гладить последнюю рубашку, Лэнгли спал. Несколько чашек, блюдец и тарелок стояли в сушилке, уже сухие, и Сайан убрала их в посудный шкаф.

Филлис все еще не могла опомниться от впечатления, которое произвела на нее Натали.

— Я видела мисс Вендер по телевизору, — сказала она. — Но все никак не могу прийти в себя. Она такая потрясающая. И такая дружелюбная, правда? Она пришла сюда и поболтала со мной, все выспросила про меня. Она ведь сейчас снимается в фильме, правда?

Сайан кивнула, осторожно вешая чашку на крючок.

— Нам нужно будет потом пойти его посмотреть, — сказала Филлис. Она сняла рубашку с гладильной доски и слегка встряхнула, прежде чем складывать. — Я не сомневаюсь, что у Барни стоит в комнате ее фотография.

— Наверное, она ему просто не нужна, — сказала Сайан. — Я думаю, ни один мужчина не способен забыть такую внешность, как у нее.

Филлис, понимая, насколько легко забыть ее собственную внешность, слегка ссутулилась.

— Как ты думаешь, — спросила она, — может, мне заглянуть еще разок к Лэнгли до того, как уйти? Посмотреть, не нужно ли ему чего.

— Я сама к нему зайду, — сказала Сайан.

На этот раз Лэнгли раскрыл глаза, когда она встала у его кровати, и она осторожно спросила:

— Ну как настроение?

— Довольно мрачное.

— Тебе ничего не нужно?

— Нет. Только покой.

Она вышла из комнаты, подождала, пока Филлис наденет пальто и шляпку, и они вместе вышли из салона. Если оставить ее там, она будет заглядывать в комнату к больному каждые пять минут, убивая своей заботливостью.

Сайан провела вечер с Фионой и Джорджем. Вечер был приятным, очень спокойным; Джордж большей частью проспал его, сидя в кресле, а Фиона и Сайан тем временем смотрели телевизор, сплетничали, так, ни о чем, и готовили на ужин колбаски.

Сайан вернулась к себе незадолго до полуночи и бесцельно ходила по комнате. Она уже готова была лечь спать, но особенно не торопилась, потому что завтра было воскресенье и она могла поспать подольше. Она немного почитала детектив, который кто-то ей посоветовал, и примерила себе несколько новых модных причесок, которые увидела в одном журнале. Затем она залезла в постель, расслабилась и стала ждать, пока придет сон.

Она надеялась, что Лэнгли чувствовал себя лучше. Она хотела знать, вернулись ли уже Барни и Натали. После полуночи заняться здесь было нечем. Даже в городе рестораны к этому времени уже закрывались, и единственная дискотека во всем городе вряд ли отвечала запросам Барни и Натали Вендер.

Она недовольно ворочалась, стараясь больше не думать про них, потом села и взбила свою подушку, потом снова легла и стала прислушиваться к свисту ветра, который стучал в старую оконную раму. Это был очень тоскливый и одинокий звук. В ее теплую комнату он привносил холод, который закрался к ней в сердце…

На следующее утро Лэнгли встал с постели, но вниз не спускался. Сайан позвонила ему сразу после завтрака, он сказал, что чувствует себя лучше, но проведет весь день дома, будет отдыхать.

— Конечно, — сказала она. — Тем более, что сегодня воскресенье. Я зайду к тебе попозже. Я подумала — может быть, переставить кое-что в торговом зале?

Как обычно по воскресеньям, она пообедала с Джорджем и Фионой и в середине дня пошла в салон. Барни и Натали уехали на весь день, а Филлис ушла как раз перед приходом Сайан. Филлис готовила по воскресеньям обед и уходила — вторая половина дня у нее была свободна. Она предложила оставаться на весь день и в воскресенье, но Лэнгли ответил ей, что в этом нет необходимости. Он сказал, что ему лучше, но выглядел он измученным, и, когда Сайан предложила, чтобы он посидел в гостиной и отдохнул, пока она будет делать перестановки в салоне, он не стал особенно возражать.

Она выставила новые вещи, которые они недавно купили для магазина, и переставила остальные. Ей приятно было чувствовать, что салон не имел застывшей экспозиции, что это было такое место, куда покупатели заглядывали по возможности часто, потому что они всегда могли найти там что-нибудь новенькое. Она вытерла пыль, сделала маленькую выставку почти антикварных принадлежностей для письма: чернильницы, украшенные орнаментом, ножи для разрезания бумаги из слоновой кости с серебряными ручками, пресс-папье. Затем она приготовила чай для себя и Лэнгли, они послушали пластинки и поговорили о том о сем. Головная боль все еще не отпускала Лэнгли.

— Я считаю, — сказала Сайан, — что сегодня тебе нужно пораньше лечь спать. И если завтра утром ты не будешь чувствовать себя лучше, я справлюсь тут одна.

— Я знаю, что ты справишься, — сказал Лэнгли. — Мне так повезло, что ты со мной. — Он выглядел совершенно измученным, слабым и бледным, и в глазах его была грусть. — А я-то думал, что сегодня мы с тобой поедем на Денистонский утес.

Сайан промолчала, и Лэнгли произнес:

— Наверное, это будет не очень уместно, если я попрошу тебя сейчас… Сайан, выходи за меня замуж.

Она стояла на коленях перед проигрывателем, вынимая пластинки из конвертов, и встала, потому что видела, как под загаром Лэнгли проступила бледность.

— Ты сейчас немедленно отправишься в постель, — сказала она, — и, если утром тебе не станет лучше, я вызову тебе врача.

— Мне не нужен врач. Эта мигрень обычно продолжается два-три дня.

— Сегодня тебе не следовало вставать с постели.

— Ты, наверное, права, — проговорил он устало.

На следующее утро она настояла на том, чтобы он не спускался в салон, а остался в постели. Мигрень разыгралась с новой силой. Она совершенно лишила его сил, и он весь день пролежал в постели, потому что через день должна была быть крупная распродажа, на которой ему необходимо было присутствовать, там наверняка будет отчаянный торг, так что ему нужно было иметь к тому времени ясную голову.

Натали должна была уезжать в понедельник вечером — утром на следующий день у нее были съемки, — и Сайан была поражена, когда, открыв дверь на негромкий стук, увидела ее на пороге своей комнаты.

Натали просияла улыбкой:

— Я просто зашла попрощаться.

Видимо, ее впустил Джордж. Сайан была настолько захвачена врасплох этим визитом, что стояла молча, как громом пораженная.

— Как это мило с твоей стороны. Пожалуйста, зайди хоть на минутку. А Барни здесь?

— Нет, он внизу, говорит по телефону, так что я воспользовалась случаем. — Натали увидела коня-качалку и тут же пошла к нему, издавая те же воркующие звуки, как и в палате у Эмили. — Лошадка! Какая хорошенькая! Да-да, я ее помню. Значит, она оказалась у тебя.

Сайан порадовалась, что Натали, к счастью, не знала, как она была близка к тому, чтобы самой стать обладательницей коня.

— А если я попрошу ее продать, ты, наверное, не согласишься? — спросила Натали.

— Прости.

— Я тебя и не виню. Я сама с ней ни за что бы не рассталась. Я спрашивала про нее у Барни, а он сказал, что ее уже купили.

В тишине, которая возникла, пока Натали любовалась конем, Сайан спросила:

— Вы приятно провели выходные?

— Прекрасно! Мне так не хочется уезжать.

Не хочется покидать Барни, хотела она сказать, но если выходные прошли так прекрасно, то тем больше будет приятных воспоминаний, которых хватит на время разлуки, до следующей их встречи.

— Кстати, я хотела дать тебе совет, — сказала Натали. — Надеюсь, ты на меня не обидишься. — Она стояла не шевелясь, устремив свои огромные глаза на Сайан.

— Какой совет?

— Филлис Баркер! На твоем месте, дорогая, я бы немедленно от нее избавилась.

— Почему?

— Ты вроде бы неравнодушна к Лэнгли? Так вот, она тоже. Я наблюдала за ней все время, она туповата, но зато у нее есть дар делать себя незаменимой в повседневных вещах. Лэнгли мне нравится. И если честно, ты тоже. Мне кажется, вы просто созданы друг для друга, но ты можешь столкнуться с большими неприятностями, если оставишь в доме эту маленькую мисс Баркер.

Это было как раз то, чего боялась сама Сайан, хотя старалась об этом не думать.

— Филлис когда-то с ума сходила по Лэнгли, много лет, — сказала она. — Ее я бы в последнюю очередь выбрала в домработницы.

— Тогда почему же ты ее пригласила? — Натали была совершенно поражена.

— Ее пригласил Барни. Сейчас трудно найти помощницу по хозяйству, а Филлис оказалась здесь в тот вечер, когда с Эмили приключилось несчастье.

— Ах, Барни? — Натали медленно повторила это имя, как будто в нем заключался ключ к разгадке, и теперь ей все стало ясно. Она начала смеяться. — Так, значит, Барни? И он, естественно, знал, что крошка Филлис питает слабость к братцу Лэнгли?

— Да, но, я полагаю, он сделал это не подумав…

— Барни никогда ничего не делает не подумав, — сказала Натали. — Можно обманываться и считать, что он действует импульсивно, а потом вдруг понимаешь, что так кажется только потому, что его мозг работает в полтора раза быстрее, чем наш. Барни любит, когда вокруг него происходит что-нибудь интересное. Спокойная жизнь его убивает. Если ничего не происходит — он сам это организует. Значит, он приглашает работать Филлис Баркер экономкой, — продолжала размышлять Натали Вендер. — И могу поклясться, что у него все записано — как будет развиваться действие, он просто ждет, когда же разразится гроза и последует какая-нибудь душераздирающая сцена. Он же пишет как маньяк, для него писательство — как наркотик, и все это ему только на руку.

— Не могу в это поверить.

— А я могу. — Натали говорила уверенно: — А его никто не знает лучше меня. В любом случае, послушай моего совета, дорогая, вели ей убираться подобру-поздорову.

Сайан была обезоружена заботливостью Натали.

— Спасибо, — сказала она. — А ты не хотела бы сама побыть здесь и присмотреть за нашим Барни?

Натали склонила голову набок и скорчила веселую гримаску:

— Для этого мне нужно будет специальное уведомление. Ему недостаточно просто поманить меня пальчиком, чтобы я осталась здесь. Ему придется умолять меня по-настоящему. — По ее лицу пробежала тень, и голос погрустнел. — А Барни ничего и никогда не захочет настолько, чтобы умолять об этом. — Она снова улыбнулась. — Тем не менее… — сказала она, затем рассмеялась каким-то своим мыслям, попрощалась с Сайан и заторопилась вниз по лестнице на улицу, где стояла ее маленькая красная машина, готовая отправиться в путь.

Сайан сидела на диване, обхватив руками колени.

— Кто бы мог такого ожидать? — спросила она у своего коня-качалки. — Такая заботливость со стороны Натали Вендер! Хотя я представить себе не могу, как мне выдворить оттуда Филлис. — Какое-то время она посидела молча. — Может быть, — сказала она, — Барни поможет мне написать сценарий.

Это была пугающая мыслишка — что Барни ожидает эмоционального взрыва, когда все кричат, хлюпают носами и выскакивают в ночь. Натали сказала: «Могу поклясться, что все у него уже заранее расписано». Это означает, что он, наверное, ведет записи обо всех людях, с которыми встречается, с самого начала, записывает все разговоры, особенности жестов и интонаций. «В смысле вдохновения нет ничего лучше рода человеческого — так он ей как-то сказал. — Попробуй заглянуть кому-нибудь в душу — вот где настоящие джунгли…»

Она подошла к занавеске, разделяющей их комнаты, и отодвинула ее в сторону. Свое рабочее место он держал в идеальном порядке: на магнитофон и машинку были надеты чехлы, неиспользованная бумага аккуратно сложена.

Сайан понятия не имела, как работает магнитофон, она раньше им никогда не пользовалась, но сейчас встала на один из упаковочных ящиков и включила вилку в розетку, но не стала нажимать на кнопки, боясь случайно стереть запись. Она села на стул и открыла ящики стола: там была чистая бумага, копирка, пара лент для пишущей машинки. Второй ящик был набит большими коричневыми конвертами, довольно толстыми, и она попыталась вскрыть тот, что лежал сверху, когда услышала голос Барни:

— Если скажешь мне, что ты ищешь, я мог бы тебе сказать, насколько вероятно, что ты там это найдешь.

Она не слышала, как он поднимался по лестнице. Он стоял в дверном проеме, затем начал пробираться мимо ящиков, загромождавших комнату, по узким проходам к окну.

Сайан оставалась там, где он ее застал, сидя на стуле, пальцы ее все еще лежали на краю открытого ящика. Она вскинула вверх подбородок, чтобы показать, что она не боится его, что ей не стыдно оттого, что ее застали за просматриванием чужих бумаг, и, когда он оказался по другую сторону стола от нее, она первая бросилась в атаку:

— Я только что разговаривала с Натали.

— Да?

— Это было очень интересно. Натали утверждает, что ты намеренно привлек Филлис Баркер к хозяйству в отсутствие Эмили, потому что тебе нравится, когда вокруг происходит что-нибудь интересное. Потому что ты помешан на писательстве и все это тебе на руку.

— Правильно. — Он говорил так, будто они играли в какую-то игру. — Совершенно справедливо.

Она застыла от возмущения:

— Это твое дело и твоя работа. Но мне хотелось бы знать точно, что ты задумал, ведь это касается нас всех.

— Ах вот как? — Он обошел стол, закрыл оба ящика, и она еле успела отдернуть пальцы.

— Ты правда попросил Филлис Баркер поработать у Лэнгли в первую очередь потому, что знаешь, какие она испытывает к нему чувства?!

— Да.

— Но это же просто чудовищно. На что ты рассчитываешь? На самоубийство? Или убийство?

— Прости, должен тебя разочаровать. — Голос у него был на самом деле извиняющийся. — Ни то ни другое. Это был просто братский жест, нацеленный исключительно на благополучие Лэнгли. Филлис страстно стремится всю жизнь посвятить Лэнгли и будет его любить до конца своих дней. Так что она станет для него великолепной женой.

Сайан вскочила так, что опрокинула стул. У нее зародилось странное и ужасное подозрение, что он не шутит.

— Надеюсь, ты меня разыгрываешь?

Он покачал головой.

— Тогда ты, должно быть, не в своем уме, если считаешь, что Лэнгли бросит меня ради Филлис!

Да как он смеет так вмешиваться в ее жизнь? У Филлис, возможно, и есть задатки хорошей жены, во всяком случае, хорошей хозяйки, но Лэнгли любит ее, Сайан, и это не имеет никакого отношения к Барни, да и вообще, как он посмел? Она сказала, выпуская каждое слово, словно сквозь колючий лед:

— У меня для тебя есть новости. Лэнгли сделал мне предложение сегодня днем.

— И что ты ему ответила?

— А что, по-твоему, я ему ответила?

Он скептически приподнял одну бровь:

— Я думаю, ты отложила решение на потом. Я думаю, что ты обманываешь сама себя. Ты не хочешь выходить замуж за Лэнгли.

Ничего она не откладывала на потом. Просто Лэнгли болел, плохо выглядел. И в прошлый раз тоже — у нее были причины не сказать ему тогда «да». И не потому, что она не хотела выйти замуж за Лэнгли, просто она не могла сказать ему «да» по вполне определенным причинам, так сложились обстоятельства.

— Натали была права, — сказал Барни. Он взял стул и поставил на него одну ногу, облокотился рукой в повязке на колено в позе импровизированного лектора. — Да, я действительно наблюдаю за людьми, я на самом деле стараюсь понять, как они устроены. Когда я впервые встретил тебя, я подумал, что ты та же Филлис Баркер, только в качестве бесплатного приложения у тебя имеется еще чувство юмора и довольно хорошая деловая хватка. Но с тех пор я понял, что ошибался. Ты слишком талантлива, и у тебя слишком сильный характер для Лэнгли. Через год у тебя уже будет имя, как у многообещающего молодого скульптора, и это будет только начало. Ты совсем не подходишь Лэнгли, и ты не сможешь стать ему хорошей женой.

Сайан посмотрела на него почти с ненавистью:

— Ты сам все это начал, еще примешал сюда Джосса Эннермана, но я могу все это прекратить в любой момент.

Она не хотела и не собиралась быть скульптором, она хотела просто быть с Лэнгли, вести спокойную жизнь, отдавая ему свою любовь и заботу. Она подошла к голове, которую ваяла, сняла с нее влажную тряпку, и за ее спиной Барни сказал:

— Давай, давай, разбей ее, только ты все равно потом слепишь другую, такую же.

Разбивать сейчас голову было детской выходкой. Она снова накрыла ее тряпкой и сказала:

— Если я обнаружу себя в одном из твоих сценариев, как бы ты меня ни изуродовал, я буду преследовать тебя по закону, я подам на тебя в суд.

— Я это запомню.

— И найди ключ от этих ящиков и запирай их, если хочешь, чтобы никто не узнал об их содержимом.

— Ключ у меня есть. — Он стоял и смотрел на нее прищуренными, внимательными глазами, и ей вдруг пришло в голову, что для него вся эта сцена прокручивается как возможный вариант очередного сценария. От этого у нее по спине поползли мурашки.

— Уходи отсюда, слышишь? — крикнула она.

— Ты знаешь, кто для тебя Лэнгли?

— Да. И мне не требуется твоего мнения.

— Он просто наследник и преемник тети Мэри. Твоя жизнь была так наполнена заботами о ней, что, когда она умерла, ты осталась с пустотой внутри, и в то время ты еще не знала, как и чем тебе ее заполнить.

Она сжала зубы с такой силой, что челюсти заныли.

— Ты никогда не была влюблена в Лэнгли, — сказал Барни. — Ты просто скучала по тете Мэри.

— Я люблю Лэнгли. — Если можно кричать про себя, то Сайан сейчас это делала. — Только не так, как ты можешь любить.

— А что ты знаешь о том, как я могу любить?

— А то, что мне рассказывал Лэнгли. И Натали.

— Давай начнем с Натали.

— Она сказала, что ты никогда ни в ком не нуждаешься настолько, чтобы умолять.

— Она опять права.

— Она-то наверняка. А вот ты нет. Ты все делаешь неправильно. — Он пожал плечами. Она сказала в настоящей ярости: — А за Лэнгли можешь не беспокоиться. И за меня тоже.

— Я за тебя нисколько не беспокоюсь. Для тебя завоевать мир — все равно что вскрыть устрицу.

Она должна все это прекратить. Препираться с Барни о Лэнгли было более чем недостойно, это было просто безумно.

— Мое терпение уже почти истощилось, — сказала она. — Почему бы тебе не уйти прямо сейчас?

Он вдруг усмехнулся:

— Теперь я могу уехать в любой день. Не забудь пригласить меня на свадьбу.

— А какие у меня гарантии, что ты не попытаешься ее расстроить?

— А какой мне в этом резон? Женится-то он все равно на Филлис.

После этого замечания Сайан уже не знала, плакать ей или смеяться. Как сказала Натали Вендер, Барни — прирожденный возмутитель спокойствия. Все, что угодно, лишь бы не монотонное течение жизни. Теперь-то уж Филлис точно придется уйти. Сайан знала, что на самом деле эта девочка не представляет собой настоящую соперницу, но чем дольше она останется в доме, тем тяжелее ей самой будет уходить. И если они не найдут ей замену — пусть пыль накапливается. Сайан сумеет приготовить еду, по вечерам будет убираться, а там — они дадут объявление и будут ждать.

Не то чтобы она предвкушала увольнение Филлис. Она сердилась на Барни за то, что он вообще взял ее на это место, и частично ее раздражение распространялось на Лэнгли, который мог бы пресечь это в самом начале. И это надо было сделать в то самое утро, когда Филлис впервые появилась в доме в новом качестве.

Сайан наблюдала за Филлис во время завтрака, стараясь беспристрастно оценивать ситуацию, и замечала, что девица все время крутится вокруг Лэнгли. Сегодня утром мигрень отпустила его, во всяком случае, он так сказал, но за завтраком Филлис не умолкая делилась своими познаниями насчет этой болезни. Видимо, приступы миссис Баркер серьезно подготовили ее по этой теме.

Лэнгли ни в коем случае не должен пропускать завтрака — убеждала его Филлис. Регулярное питание абсолютно Необходимо, особенно после сильного приступа мигрени, и, если не удается поесть вовремя, надо съесть кусочек сахара.

Филлис вытащила откуда-то кулек ячменного сахара и заранее упакованный обед, который Лэнгли должен был взять с собой. Сайан ничуть не удивилась бы, если бы у Филлис был заготовлен термос, набитый ледяными кубиками, чтобы прикладывать их к вискам при первых признаках боли.

Барни пил кофе и с веселой усмешкой следил за происходящим, что только раздувало возмущение Сайан. Она отлично знала, что Барни, окажись он на месте Лэнгли, не взял бы ничего из этого. Но Лэнгли нравилось, что о нем так пекутся. Видимо, это напоминало ему Эмили. Он с улыбкой взял все, что приготовила ему Филлис, и к тому времени, как они оказались наедине в студии, у Сайан уже совершенно созрело твердое, окончательное решение.

— Прежде чем мы разберем почту, — сказала она, — я хочу поговорить с тобой об одном деле. Я хочу, чтобы Филлис больше здесь не было.

— Вот как? — удивился он. — А я думал, что она очень хорошо справляется.

— Что-то уж слишком хорошо. Так хорошо, что ко мне даже заходила Натали, чтобы предупредить, что Филлис, как видно, из кожи вон лезет, желая оказаться здесь незаменимой. — Она взяла Лэнгли за руку. — Я не хочу, чтобы она стала незаменимой. Особенно для тебя.

Ему это было приятно. Раньше Сайан никогда не выказывала ни малейшей ревности, и он был очень польщен.

— Но тебе нечего бояться, — произнес он.

— Я не хочу оставлять ей ни малейшего шанса. — Сайан говорила тихим голосом. — Ты спросил меня вчера, не выйду ли я за тебя замуж. Могу я ответить тебе прямо сейчас?

Он знал, что она ответит. Он обнял ее и прижал к себе:

— О, Сайан, о, любовь моя, мне на самом деле никто не нужен, кроме тебя, совсем-совсем никто. — Он поцеловал ее в губы, и она приникла к нему.

— Мне бы тоже этого хотелось. Давай выгоним всех.

Она жалела, что они не могли так сделать на самом деле, но время шло, Лэнгли пора было ехать. В студию вошел Барни. Он начал было что-то говорить, но Лэнгли перебил его:

— Поздравь нас, мы только что обручились.

— Как, прямо сейчас? — Он мог бы изобразить и побольше удивления после того, что говорил вчера вечером. Вместо этого он говорил так, словно только того и ожидал. — Желаю вам обоим удачи.

Сайан улыбнулась:

— Думаешь, она нам понадобится?

— Очень может быть. — Барни протянул Лэнгли пакет. — Филлис передала. Ты забыл свой ячменный сахар.

— Тебе лучше отправляться, дорогой, — сказала Сайан. — Возвращайся поскорее. — Она поцеловала Лэнгли. — Я сама просмотрю почту, пока тебя не будет.

— Кстати, — сказал Лэнгли, — мне нужно купить тебе кольцо.

Сайан притворилась шокированной:

— Купить кольцо? У нас же здесь есть столько красивых вещичек! Я выберу себе самое толстое кольцо во всем магазине.

Конечно, они все были подержанные и в основном недорогие, но среди тех колечек и других украшений, что продавались у них в салоне, было несколько очень милых образцов викторианской эпохи.

После того как Лэнгли и Барни ушли, она какое-то время стояла и собиралась с духом, готовясь пойти на кухню и сказать обо всем Филлис. Перспектива оскорбить чувства девушки накладывала легкое облачко на ее счастье.

Филлис уже закончила мыть посуду и сидела за кухонным столом, составляя список покупок.

— Он забыл ячменный сахар, — сказала она, увидев Сайан.

— Он не успел уйти. Барни ему отдал.

— Хорошо! — Филлис просияла.

— Хочу тебе кое-что сообщить. Мы с Лэнгли только что обручились.

Карандаш Филлис вывел затейливую кривую на листке. Она уставилась на получившуюся линию, как будто ее рукой водило привидение.

— О, это замечательно! — сказала она.

— Спасибо.

Филлис заранее репетировала это. Она знала, что должна будет это сказать. «Надеюсь, что вы оба будете счастливы, о, я в этом вполне, вполне уверена». Она знала, что это случится, и была к этому готова. Она улыбнулась, но в глазах была мука. Ей казалось, что она прекрасно скрывает свои истинные чувства.

Сайан чувствовала себя очень несчастной. Какими бы словами она сейчас ни пыталась все изложить, для Филлис это был удар из ударов.

— Филлис, ты работаешь здесь не из-за денег, верно ведь? Ты делаешь это ради Лэнгли, так что не лучше ли будет, если ты перестанешь сюда ходить?

— О нет, пожалуйста, нет! — Губы Филлис задрожали, и голос сделался плаксивым. — Я не буду вам мешать, я никогда даже и не мечтала, что Лэнгли на меня обратит внимание, но я ведь вам помогаю, разве нет? Я же стараюсь делать все по дому. Я всегда знала, что вы с Лэнгли… — Она закусила губу. — Я… мне хотелось бы остаться здесь.

— У тебя нет здесь никакого будущего.

— Я знаю. Я ничего не жду. Я ничего не прошу.

— Перестань, ради бога, так унижаться. Не следует быть такой уж бескорыстной.

Филлис отвернула лицо:

— А что толку? Я ничего не получу, даже если попрошу.

— В таком случае, — твердо сказала Сайан, — тебе следует просить о том, что тебе могут дать, не правда ли?

— Гордона, например? Гордон говорит, что я хуже старухи. Он говорит, что своими заботами я довожу его до бешенства. — Она покрутила в пальцах карандаш, провертев дырочку в своем списке покупок, и глубоко вздохнула, и Сайан просто захотелось подойти и дать ей встряску. Филлис была прирожденной Терпеливой Гризельдой, а Сайан никогда не нравились такие Гризельды. Но к Филлис она относилась тепло, и потому ее раздражение повернулось против ее самой.

— О, оставайся, если хочешь, — сказала она, — но помни, что это всего лишь временная работа, не особенно привыкай к ней.

Сайан вернулась в салон и занялась почтой. В промежутке между обслуживанием покупателей и ответами на телефонные звонки она подошла к секции, где у них продавались кольца, и выбрала три колечка, которые ей нравились больше других. Она положила их на письменный стол, и тут прозвенел звонок. Это был Барни, и она метнулась в студию — инстинкт подсказал ей стряхнуть кольца в выдвижной ящик стола, чтобы он не увидел.

Но она этого не сделала. А с какой стати? Пошел он к черту! Потом, может, он направляется не к ней, а в дом. Но он зашел в студию.

— Чем могу быть полезна?

— Думаю, мало чем. — Он бросил взгляд на кольца. — Опалы приносят несчастье.

— Только не мне, я Весы.

— Это ты себе выбираешь?

— Сужаю поле поиска. — Одно из колец было сделано в виде трех маргариток, с дроблеными рубинами в окружении дробленых бриллиантов, и ей показалось, что оно нравится ей больше других. Потом еще было кольцо с опалами — три камушка в золоте, и еще кольцо с сердечком из мелкого речного жемчуга.

— А жемчуг к слезам, — сказал Барни. — Ты уже уволила Филлис?

— Нет, и не буду. Она знает ситуацию, я ей все сказала.

— Никаких сцен не было?

— Ничего для твоих записных книжек. Ты был бы разочарован — она приняла все очень спокойно.

— Ну естественно, как же еще, — сказал Барни. — Она знает свое место, эта маленькая Филлис. Она — атавизм викторианских времен. В ее глазах хозяин — господин — всегда прав, что бы ни делал. — Он взял колечко с жемчугом, надел ей на средний палец, держа ее руку так, словно она была манекеном в витрине, и критически осмотрел. — Мило, — произнес он.

— А мне не нравится, — ответила Сайан. Она резко стряхнула с пальца кольцо и взяла в руку два других. — А что, ты сегодня утром не работаешь? Я-то думала, что ты будешь теперь строчить как сумасшедший, чтобы нагнать то время, что ты пропустил, развлекая Натали.

Барни радостно усмехнулся:

— Пропустил? Да ты, вероятно, шутишь. Нет, сегодня я не работаю, я собирал вещи.

— Уезжаешь?

— Да. Я пошел сегодня в комнату Нелл и вдруг, ни с того ни с сего, прямо в середине дня, понял, что чувствую себя прекрасно, что у меня все прошло и я вполне здоров и могу возвращаться в свою естественную среду.

— А это не влияние Натали? Я хочу сказать — когда она была здесь в прошлый раз, ты так рвался вернуться.

— В прошлый раз, — сказал он, — я не мог. А теперь могу.

— Что ж, хорошо. Полагаю, ты знаешь, что делать. Ты ведь подождешь Лэнгли, чтобы попрощаться с ним, да?

— Я со всеми попрощаюсь, — заверил ее Барни.

— Правильно, — сказала она. — Иди попрощайся, а Филлис, я думаю, поможет тебе уложить вещи.

Томми Пул из фирмы «Пул и сыновья» подъехал к салону к двум часам, чтобы отвезти Барни в Лондон. Томми был очень рад. Он должен был остаться на ночь у Барни, а вернуться только утром. Плата выходила очень хорошая, а вечером он мог сходить куда-нибудь в Лондоне, так что он улыбался от уха до уха, как Чеширский кот.

Сайан сама позвонила Лэнгли, и тот пообещал вернуться как можно скорее.

— Что? Сегодня? — спросил он, когда Сайан сообщила ему, что Барни решил уехать.

— Я сама не знаю, почему такая спешка, — вероятнее всего, дело в Натали. Не знаю, почему он не мог отложить отъезд на завтра, но он так мне сказал.

— Да, в этом весь Барни, — сказал Лэнгли, смирившийся, хотя несколько огорченный. — Постарайся задержать его, пока я приеду. Я хотел бы с ним попрощаться. Кто знает, когда мы свидимся снова.

— Я продержу его, сколько смогу, даже если для этого мне понадобится выпустить воздух из шин автомобиля Томми Пула.

Если бы не Сайан, Барни давно бы уже уехал, написав Лэнгли записку.

— Нет, ты не уедешь, — сказала ему Сайан. — Мало того, что ты беззастенчиво используешь Лэнгли, — ты еще норовишь уехать, не попрощавшись с ним. Это тебе не гостиница. Ты не можешь просто выселиться из комнаты и оставить ключ на стойке портье. Ты дождешься, пока он приедет.

Барни ждал, но это было справедливо. Когда приехал Лэнгли, все вещи уже лежали в машине, а Томми с Барни были в салоне и смотрели на дорогу через большие стекла витрины. Когда Лэнгли подъехал к магазину, они вышли ему навстречу.

Они с Барни встретились на тротуаре.

— Внезапное решение, не правда ли? — произнес Лэнгли. Затем он поправился: — А впрочем, внезапным оно стало для меня, а для тебя, видимо, нет. Ты уверен, что вполне здоров? Что тебе это не повредит?

— Совершенно уверен, — сказал Барни. Он положил руку на плечо Лэнгли. — Береги себя.

— Ты тоже, — ответил Лэнгли. — Когда мы тебя снова увидим?

Барни слегка пожал плечами:

— Ты же знаешь сам.

Лэнгли знал.

— Ты приедешь на свадьбу? — спросил он.

Сайан стояла с ним рядом.

— Возможно, — сказал Барни. — А когда она состоится?

Лэнгли повернулся к Сайан. Барни стоял в ожидании, глядя на нее.

— Я… не знаю, — произнесла она. — Мы еще не назначали дату.

— Так назначьте сейчас, — сказал Барни. — Через месяц? Через два?

Лэнгли снова посмотрел на Сайан. Она сказала резким, визгливым голосом:

— Мы не можем вот так просто взять и назначить день свадьбы.

— А почему нет? — спросил Барни. — Вы можете назначить ее уже на следующую неделю — все приглашения успеют дойти. К чему ждать?

Лэнгли улыбнулся:

— Перестань ее дразнить. Но ты прав, к чему нам ждать? Мы могли бы назначить день прямо сейчас.

— Вот когда мы назначим, тогда тебе и сообщим, — проговорила Сайан, глядя на Барни с неприязнью. — Ты, может быть, сочтешь это старомодным, но хотелось бы некоторой деликатности, хотя бы в том, что касается свадебных планов. Это тебе не купил-продал.

— Тут таится какая-то хитрость, — сказал Барни. Он еще раз попрощался, залез в машину на сиденье рядом с Томми Пулом и по дороге помахал рукой деревне.

Лэнгли и Сайан смотрели, как машина исчезает из виду на главной улице.

— Не знаю, стоило ли ему вообще сюда приезжать, — сказал Лэнгли.

Сайан подумала — нет, не надо было ему здесь появляться. Он слишком многое понимает, слишком многое повидал… «Ты не хочешь выходить замуж за Лэнгли…» «Я выйду за тебя», — сказала она сегодня Лэнгли, но это были всего лишь слова. А назначить дату, после чего ее обещание станет уже необратимым, было намного, намного выше ее сил.

 

Глава 9

Дорога была очень длинной. Она шла через деревню и дальше, за город, где дома и мостовые уступали место траве и деревьям. Они смотрели до тех пор, пока машина не повернула вдали за поворот, и Лэнгли стоял еще несколько минут уже после того, как Сайан ушла назад в салон.

Когда он вслед за ней зашел внутрь, она спросила:

— Как прошел аукцион? Многое упустил из-за того, что пришлось все бросить и ехать сюда?

— Кое-что купил. — Он взял ее за руку. — Ты успела подобрать себе колечко?

— Я была очень занята все утро. — Она отдернула руку. — Я продала поднос, вешалку и загородку для камина. Потом еще заходили люди, которые собирают фигурки курильщиков. Они обещали вернуться в пятницу и сказать, какие у них уже есть, а какие они хотят попросить тебя подыскать для них. А еще было много звонков.

Сайан записала все звонки, как она всегда делала, когда Лэнгли не было, и, пока в студии он читал ее записи, она положила кольца на место. Она чувствовала, что голова ее слегка кружится от паники. Ей захотелось остаться одной, заползти в какое-нибудь безопасное место, чтобы как следует все обдумать. Мысли и эмоции смешались у нее внутри и кружились так, что она почувствовала почти физическую дурноту. Она была совершенно разбита, и слава богу, что уже близилось время закрывать магазин.

Это был день, когда была очередь Филлис навещать Эмили.

Когда она вернулась, Лэнгли и Сайан вместе были в торговом зале. Девушка подошла прямо к Лэнгли и сказала ему отрепетированную фразу:

— Надеюсь, что вы оба будете очень счастливы, я в этом совершенно уверена.

— Спасибо тебе, — сказал Лэнгли.

Он нежно улыбнулся, глядя на Филлис, и Сайан спросила:

— Как там Эмили?

Филлис рассказала им все, что узнала. Эмили уже вставала. Она, конечно, пока не может ходить, но уже стоит. Филлис показалось, что Сайан бледна. Она сказала:

— Эмили дала мне свой особый рецепт вареных почек, я подумала, может быть, приготовить их сегодня к ужину. Ты ведь останешься к ужину, не правда ли?

— Нет, — сказала Сайан. — Нет, спасибо.

Лэнгли ей только что говорил, что нужно отпраздновать их помолвку в «Ройял». Сайан стала судорожно импровизировать:

— Я уже пообещала Фионе, что проведу с ней весь вечер. Джордж сегодня уходит, а она не любит оставаться одна — почему-то очень нервничает.

— Что ты говоришь? — Лэнгли очень удивился, услышав это. Фиона тоже очень удивится. И Джордж, который не планировал идти дальше собственной гостиной. Но Сайан нужно было провести вечер одной. Ей необходимо было время на размышления.

Она ушла в половине шестого, когда аромат вареных почек начал просачиваться в салон. Она прошла через лавку на первом этаже, где Джордж продавал в это время зубную пасту, и он крикнул ей вслед:

— Барни уехал, все нормально?

— На скорости несколько узлов, — сказала она ему. Она даже не оглянулась и быстро прошла к себе в комнату.

Как она все запутала. По собственной вине она оказалась в невозможной неразберихе. Как она теперь скажет Лэнгли, что не может выйти за него замуж, когда она только сегодня утром приняла его предложение? «Да, у меня бывает, что я меняю решения. Сначала я сказала: «Подожди», потом я сказала: «Да», а теперь говорю: «Нет, спасибо». Ты ведь не захочешь жениться на такой идиотке?»

«Почему?» — спросил бы он. Вполне естественный вопрос! Если бы только она могла предоставить ему хоть сколько-нибудь разумный, внятный ответ.

Она походила по комнате. Это ей никак не помогло обратить свои чувства в слова, но она так нервничала, что не могла сидеть на месте. Когда Фиона открыла дверь, Сайан крутилась по комнате как вихрь, и Фиона встревоженно спросила:

— У тебя все в порядке? Мне показалось, у тебя какой-то озабоченный вид.

— Озабоченный? — простонала Сайан. — Я теряю рассудок!

Фиона вошла в комнату:

— Из-за чего?

— Из-за Лэнгли. Мы сегодня с ним обручились. Фиона ждала продолжения.

— Сегодня утром. Но я не могу за него выйти. Не могу, и все. Ты могла бы спросить, как же так, если в девять часов я этого хотела и все казалось мне кристально ясным, а в шесть часов вечера уже все по-другому.

Фиона присела на диван и серьезно посмотрела на Сайан:

— А что случилось?

— Он попросил меня назначить дату свадьбы, и я наконец поняла, что мне предстоит — всю жизнь заботиться о Лэнгли.

— А это так плохо?

— Вчера вечером Барни сказал мне, что я так привыкла о ком-нибудь заботиться, что я просто не знаю, чем еще можно себя занять. Я страшно рассердилась на него, я была уверена, что он несет полнейшую чушь. Но это была не чушь. — Она посмотрела на задернутую шторой арку, ведущую в комнату Нелл, как будто там сейчас стоял Барни и она не могла простить ему его триумфа.

— Так ты не любишь Лэнгли? — негромко спросила Фиона.

— Нет. — Слово было плоским и скучным и сказано было безо всяких сомнений. — Когда я впервые его увидела и он так во мне нуждался, я подумала, что это и есть любовь. Это казалось таким правильным, мне казалось, что это как раз то, чего мне всегда хотелось в жизни, — быть все время с Лэнгли и облегчить ему, насколько я смогу, жизнь.

— А теперь? — спросила Фиона.

— А теперь, — сказала Сайан, — мне хочется бежать.

Они помолчали.

— А что ты скажешь Лэнгли? — спросила Фиона. — Он наверняка примет это близко к сердцу. Он очень чувствительный, это может серьезно его обидеть.

Фиона была романтиком, в ней было всегда столько сочувствия, что это мешало жить спокойно. До сих пор она была очень довольна тем, как складываются отношения у Сайан с Лэнгли. Она надеялась, что они смогут быть хорошими друзьями и добрыми соседями в предстоящие годы.

Но она в то же время была достаточно проницательна, чтобы заметить большие перемены, которые произошли с Сайан в эти последние несколько недель. Первым сюрпризом стало ее ваяние из глины, обнаружившее в ней силу, о которой до этого Фиона не подозревала. Сайан переменилась с тех пор, как приехал Барни Холлиз, она превратилась в живую, мощную, честолюбивую личность, и было очевидно, что ей следует требовать от жизни гораздо большего.

Но теперь Барни уехал, и Фиона искренне надеялась, что Сайан не ждет его назад, потому что он не приедет. Лэнгли был здесь и всегда будет здесь.

— Бедный Лэнгли, — произнесла она. — Он так тебя любит.

— Надеюсь, Филлис приготовила вареные почки точно так, как сказала ей Эмили и как любит Лэнгли. Все дело в том, чтобы правильно взбить горчичный соус, — сказала Сайан истерическим тоном. Фиона мигнула, а Сайан продолжала: — А ты знаешь, что еще сказал Барни? Что Филлис будет для Лэнгли идеальной женой. — Она подошла к своей модели. — А я ни для кого не стану хорошей женой, кроме разве что этого монстрика, и вообще я могу вскрыть весь мир, как устрицу.

— Барни, похоже, много тут успел наговорить, прежде чем собрал вещички и смотался, — резко сказала Фиона.

— Хм-м, одно предсказание тянет за собой другое. Совсем неплохо. У него, может, есть дар предвидения, кто его знает.

— А может, у него просто дар создавать разные неприятности.

— Да, я бы сказала, что это более вероятно.

— Пойду принесу чаю, — сказала Фиона.

Когда она вошла на кухню, Джордж жарил рыбные палочки, чайник закипал на плите.

— Сайан решила, что никак не может выйти замуж за Лэнгли, — сообщила ему Фиона.

Джордж ловко перевернул рыбные палочки на сковороде.

— Бедный Лэнгли очень огорчится из-за этого.

— А он разве еще не знает?

— Нет, — сказала Фиона. — Она пытается решить, как объявить ему это.

Джордж усмехнулся. Его порыв сострадания был намного слабее, чем у Фионы, и больше разбавлен цинизмом.

— Лучше ей сообщить об этом помягче, — сказал Джордж. — А то придется нянчиться с ним из-за нервного срыва.

Фиона отнесла наверх чашку чаю и застала Сайан с закатанными рукавами, с перепачканными глиной руками. Фиона встала рядом с ней, глядя на Джосса Эннермана.

— Очень хорошо, — сказала Фиона.

— Спасибо. Я подумала, что позвоню ему и скажу, что она уже закончена. К завтрашнему дню я ее закончу.

Фиона поставила чашку и сказала:

— Ты можешь сделать себе имя.

Сайан наморщила нос.

— Смотри, — сказала она. — А то следующей будет вылеплена твоя голова, а они все у меня выходят на редкость уродливыми.

Голова Барни была еще уродливее, чем эта, но то была просто карикатура, состряпанная всего за несколько часов. В этой же голове она попыталась ухватить и воссоздать нечто от духа этого человека, и ей казалось, что в какой-то степени ей это удалось. Она подумала — интересно, а Барни забрал с собой ту страшную голову, свой портрет, или нет? Теперь он уже, наверное, дома, все его чемоданы разобраны, машинка и магнитофон заняли свои места.

Ей хотелось знать, позвонил ли он сразу же Натали, чтобы сказать, что он уже приехал, или хотел явиться к ней собственной персоной. Натали, уж наверное, будет довольна сверх меры.

Сайан продолжала работать. Ей не хватало звука пишущей машинки из соседней комнаты и еле слышного бормотания вслух. Даже когда Барни здесь не было или когда они едва здоровались, у нее было чувство дружеского присутствия. Теперь там было совсем тихо.

Она работала не переставая, пока не раздался стук в дверь. Она крикнула:

— Войдите!

Это был Лэнгли, озадаченный и возмущенный.

— Мне показалось, ты говорила, что Джордж собирался куда-то уходить.

— Да, говорила, — спокойно ответила Сайан. — А он не собирался. Я хотела побыть одна. Мне было легче соврать, чем объяснить.

— Тебе легче было солгать мне? — переспросил Лэнгли, и она вспыхнула:

— Прости, но это так.

— А почему тебе хотелось побыть одной?

Откладывать дальше было невозможно, ей нужно было сказать ему все сейчас:

— Сегодня утром я совершила ошибку. Мы с тобой не сможем составить хорошую семейную пару. Мы с тобой вообще не можем составить пары, никакой.

Он дернулся, как будто она его ударила, и сжал губы:

— Сможем. Мы поженимся.

— Пожалуйста, выслушай меня. Прости, я дурачила саму себя. И тебя, наверное, тоже. Но я не та женщина, которая тебе нужна, Лэнгли. Я слишком эгоистична. Мне нужно очень многое.

— Что именно?

— Я… ну, я даже не знаю, как это сказать. Я просто совершенно уверена, что у нас с тобой ничего не получится.

— Дело в Барни?

— Нет.

— Потому что если это так, то можешь о нем забыть. В следующий раз, когда ты увидишь Барни, он, скорее всего, не вспомнит, как тебя зовут.

Он вспомнит. Он же все записывает, разве не так? У него целые папки, в них все имена и прочее. Она крепко закусила губу:

— Это не имеет к Барни никакого отношения. — Она вытерла глину с рук.

— Приходится брать от жизни то, что она тебе предлагает, — сказал Лэнгли. — Приходится постоянно идти на компромисс, стараться максимально использовать то, чем владеешь.

— Может быть, для тебя это так. — Она посмотрела на свои руки. — А может быть, лучшее, что у меня есть, — это талант скульптора.

Он подошел к изваянию.

Она знала, что он сделает. Она смотрела, как он поднимает глиняную голову и бросает об пол, и подумала, что он имеет право на эту маленькую месть. Сайан закрыла глаза, и ей показалось, что разбилась ее собственная плоть.

Лэнгли не обернулся. Он стоял и смотрел вниз на то, что он сделал. Затем он хрипло сказал:

— Я люблю тебя, Сайан. Я боготворю землю, по которой ты ступаешь, я мог бы умереть за тебя.

— Пожалуйста, не надо!

— Прости. — Он указал рукой на обломки на полу. — Не надо было этого делать. Но я люблю тебя и не могу без тебя жить, и ты станешь моей женой. — Он попытался встать перед ней на колени, она уже не могла этого выдержать.

— Нет, нет… — взмолилась она.

— Сайан, я тебя обожаю.

Она заткнула уши, и, когда Джордж открыл дверь, на минуту она ослепла, оглохла и онемела, пока Лэнгли не выпустил ее.

— Играете в шарады? — бодро спросил Джордж.

Лэнгли выбежал из комнаты. Джорджу пришлось отступить на шаг, пропуская его.

— Осторожнее по ступенькам! — крикнул Джордж ему вслед.

Сайан судорожно вздохнула, чтобы перевести дыхание, и положила руки на голову, пытаясь унять дрожь во всем теле.

— Вот именно, — сказала она. — Шарады! Догадайся, что за слово.

Джордж усмехнулся своей демонической ухмылкой:

— Я вижу, Лэнгли не может принять «нет» в качестве ответа.

— Правильно, угадал.

Брови Джорджа поползли вверх, когда он увидел разбитую скульптуру:

— Да, Фиона говорила, что твои работы не вызывают в нем особенного энтузиазма. На твоем месте я пошел бы и измазал смолой ту картину, которую он пишет уже год.

Она неуверенно улыбнулась:

— Я так рада, что ты зашел. Ситуация просто начала выходить из-под контроля. Ты думал, он все здесь перевернет вверх дном? Ты поступил очень мужественно, что пришел сюда.

— Да нет, — сказал Джордж. — Я не вышибала. Я прихожу со словами увещевания, всегда готовый дать добрый совет.

— Давай-ка послушаем.

Он начал складывать обломки скульптуры в неровную кучу.

— Не позволяй Лэнгли шантажом заставить тебя выйти за него. Он попытается это сделать. Эмоциональный шантаж — его вторая натура.

— А мне казалось, что Лэнгли тебе нравится.

— Нравится. Очень нравится. Просто я знаю его лучше, чем большинство людей. Он хороший парень, но какой-то беспомощный и ничего не может с этим поделать. Некоторые женщины находят это очень привлекательным, как, например, наша маленькая Филлис Баркер. А ты, видимо, нет, разве ты сама это не понимаешь? И Лэнгли будет висеть тяжелым грузом на твоих плечах всю жизнь.

Он закончил собирать в кучку обломки скульптуры, потом встал и посмотрел на Сайан, но уже без улыбки:

— Я-то уж знаю этих братьев Холлиз, мы вместе росли. Большинство народу в округе считает, что из них двоих именно Лэнгли изнурительно работает, но на самом деле это не так. Лэнгли продолжал возиться с салоном, потому что у него просто не хватало пороху оставить его и заняться чем-нибудь другим. Если бы Барни не был совладельцем, салон давно бы уже вылетел в трубу. Барни вложил туда такую кучу денег, что это даже сравнить нельзя с теми жалкими грошами, которые он получает в качестве прибыли. Лэнгли неспроста устроил тут такую сцену, чтобы ты вышла за него. Он мог тебя убедить и поверить сам, что ты нужна ему и что нужна ему только ты. Но это не так. Да, ему нужна поддержка, потому что у него нет своей силы. Но было бы обидно, если бы этой поддержкой оказалась ты, если с этим так же прекрасно может справиться Филлис Баркер.

Сайан понимала, что должна была бы сейчас все это горячо отрицать, но Джордж никогда ничего не перевирал и не преувеличивал, разве что когда шутил, но сейчас он был серьезен. Она сказала в отчаянной попытке защитить Лэнгли:

— Он так глубоко все переживает. Когда Эмили…

— Когда Эмили упала со стула, — сказал Джордж, — Лэнгли чуть не слег от горя. Но проверь, кто оплатил отдельную палату, кто платит медицинскому персоналу Эмили, за операцию, за все остальное, что ей было нужно. У Лэнгли всегда слова громче, чем дела. И когда старый мистер Холлиз умирал, он звал именно Барни.

— А Барни так и не приехал, пока он не умер.

— Да. — Он был немного удивлен, что она об этом знала. — Потому что в ту ночь был такой туман, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Он добирался сюда из Лондона двенадцать часов!

— Лэнгли, наверное, об этом забыл. Он мне просто сказал, что Барни не приехал вовремя.

— Забыл? — недоверчиво переспросил Джордж. Он немного подумал. — Не знаю, конечно, Лэнгли тогда было тяжело — он всю ночь просидел у постели умирающего отца. Он, конечно, мог забыть, что на улице стоит туман. С другой стороны, знает он это или нет, он во всем завидует Барни. Если бы я был психиатром, то я, пожалуй, склонился бы к выводу, что подсознательно Лэнгли предпочел думать, что Барни опоздал специально.

Она сказала, совершенно ошеломленная:

— Ты так говоришь про Лэнгли, будто ему действительно нужен психиатр.

— Да нет, не думаю, — сказал Джордж. — Во всяком случае, не больше, чем многим другим. Он станет хорошим мужем для той женщины, которая ему подходит. Он будет ей по-своему предан и всегда будет в ней нуждаться. Поэтому забота о Лэнгли поглотит все ее время. — Он снова усмехнулся. — Я просто не могу представить, чтобы ты занималась этим всю жизнь. Я могу ошибаться. Я просто передаю тебе факты, как они есть, чтобы ты знала, во что ты можешь ввязаться.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — произнес Джордж. Уходя, он сказал: — Фиона со мной не согласна. Она считает, что Лэнгли — человек, на которого можно опереться.

— А ты думаешь, она не права?

— Я это знаю, — сказал Джордж. — Если бы она сама вышла замуж за Лэнгли, то разбила бы ему голову кочергой в первый же месяц их совместной жизни.

После ухода Джорджа Сайан взяла корзинку для мусора и стала бросать в нее осколки глиняной головы Джосса Эннермана. Особенно грустно ей стало, когда в корзинку полетел кусок его рта. Ей жалко было с ним расставаться. Она подумала: «Завтра же начну все сначала. Я сделаю все заново».

Она позвонит Эннерману, объяснит, что произошел несчастный случай, но она уже работает и скоро у нее будет для него кое-что новое.

Она много думала о том, что рассказал ей Джордж. И чем больше она обо всем этом рассуждала, тем более вероятным ей это казалось.

Милый Лэнгли, со своим обаянием, своим сочувствием и своими нуждами. Ему нужна была забота, ласка, и для большинства женщин этого было бы достаточно. Но Сайан знала свой независимый дух и понимала, что однажды придет день, когда Лэнгли будет требовать от нее невозможной помощи, день, когда он уже будет полностью опираться на нее во всем, как нежный вампир, потихоньку сосущий из нее жизнь.

Поэтому, что бы ни случилось завтра, она должна проявить твердость. Ей было жаль, что все так получилось. Ей хотелось жить здесь и дальше, работать в салоне, а по вечерам лепить в своей комнате, рядом с комнатой Нелл. Но теперь это зависело от Лэнгли. Если он сделает это невозможным, она немедленно уедет.

В любом случае, она считала, что сейчас ей нужно немного отдохнуть. Она позвонила миссис Григгс, и та немедленно пригласила ее в гости. Она вытащила свой чемодан, положила туда кое-что из вещей и оставила его открытым, прислонив к стене, чтобы потом положить остальные вещи, когда планы ее станут более определенными.

После звонка она заглянула к Фионе и Джорджу, чтобы сказать им, что уезжает. Джордж дымил своей трубкой, а у Фионы был мученический вид. Муж сказал ей некоторое время назад: «Оставь Сайан в покое», и Фиона старалась занять чем-нибудь свое время — она выжидала, пока Джордж спустится вниз, чтобы взять в лавке еще табаку, который ему непременно понадобится, если он намерен курить трубку и дальше, и тогда Фиона сможет кинуться наверх в комнату Сайан, посмотреть, как она.

Когда Сайан заглянула к ним, Фиона с облегчением увидела, что она улыбается. Хотя глаза ее при этом были грустные, все равно Фиона посчитала это хорошим знаком.

— Иди сюда и выпей чего-нибудь крепкого, — предложила она, ласково глядя на Сайан.

— Нет, думаю, мне лучше иметь ясную голову, — сказала Сайан. — Завтра она мне понадобится. Я только что позвонила от вас. — Она рассказала им, кому и почему она звонила, и они оба согласились, что ей сейчас лучше всего на время уехать. Она грустно сказала: — Придется уходить из салона, потому что теперь будет одно смущение и неловкость, если я продолжу там работать.

Джордж хмыкнул, и Фиона строго посмотрела на него.

— Да ты найдешь себе другую работу легче легкого, не сомневайся, — сказал Джордж. — И где-нибудь поблизости, так что сможешь и дальше жить здесь. Я тебе скажу одно: я твоего коня спускать вниз не собираюсь, даже не думай.

Им удалось поднять ей настроение, и Джордж заставил ее позвонить Джоссу Эннерману.

Эннерман сказал, что ждал ее звонка, и спросил, что она имеет в виду под несчастным случаем.

— Статуя упала и разбилась, — сказала Сайан.

Он зарычал и стал изрыгать страшные проклятия, и она продолжила:

— Зато, мне кажется, теперь все мои приоритеты в порядке. Я обещаю, что начну работать по-настоящему.

— Посмотрим, — сказал он. — Барни там?

— Нет, он уехал обратно в Лондон.

Стоя внизу у телефона, она посмотрела вверх, на комнату Нелл. Невозможно было поверить, что Барни там больше нет. Она почти видела его среди теней на верху лестницы.

Когда он отсюда звонил Натали, она случайно услышала, как он ей говорил: «Ты даже не представляешь, как я без тебя скучаю…» Она попрощалась с Джоссом Эннерманом, положила трубку и постояла не двигаясь, а потом снова поднялась к Джорджу и Фионе.

Ей было тоскливо и одиноко без Барни, и в ней ожила странная маленькая боль. Он был такой человек, который может оставить после себя пустоту в сердце. Скоро это пройдет. Наверняка. Должно пройти, потому что все знают, что Барни не вернется сюда еще по крайней мере несколько месяцев. После своего вынужденного житья здесь — может быть, и несколько лет. Ему, наверное, и так с лихвой хватило их тихой заводи, где ничего не происходит, — сколько раз он об этом говорил.

На следующее утро она проснулась в шесть часов, день ей предстоял мрачный. Ей хотелось одного — снова закрыть глаза и забыть обо всем, но придется все равно увидеться с Лэнгли и прожить этот день. Она села в постели и вздохнула.

Она многое дала бы за то, чтобы сегодня Барни был здесь, поблизости, чтобы он хоть немного развеял ее мрачное настроение. Ей очень хотелось сейчас поговорить с Барни.

Она спустилась в пустую лавку, набрала его номер и удивилась, осознав, что помнит его наизусть. Она никогда ему не звонила, но номер, естественно, был в телефонной книге в салоне, и должна была быть причина, по которой именно это сочетание цифр так врезалось в ее память. Может быть, они были связаны с какой-то датой. Должно было быть какое-то объяснение.

Десять минут седьмого утра было немного рановато для дружеской болтовни. Она услышала длинные гудки, пожала плечами и продолжала ждать. Поздно уже было думать о вежливости. Трубку взяла Натали, зевая, назвала номер, словно она только что проснулась, и Сайан положила трубку.

Она вернулась в свою комнату. Вещи уже собраны. Она уедет самое позднее завтра, а сегодня еще должна повидаться с Лэнгли. Потом ей непременно надо будет заехать к Эмили. Она вернется не раньше чем через две-три недели, и за это время она сможет заняться ваянием; а потом надо будет подыскать какую-нибудь другую работу, чтобы хватало на хлеб с маслом и чтобы она могла при этом продолжать заниматься лепкой.

Джордж был прав — ей будет нетрудно найти работу в ближайшем городе, а жить можно остаться у них. Ей нравилось здесь. Ей трудно будет заменить кем-нибудь Фиону и Джорджа, очень трудно.

Она приготовила завтрак, чтобы Фиона и Джордж, спустившись вниз, нашли его уже готовым, и выкинула из печки вчерашнюю золу.

— Да, ты потрудилась на славу, — сказала Фиона, войдя на кухню. — Во сколько же ты встала?

— Час назад или около того. Можно мне с вами сегодня позавтракать?

Она раньше всегда завтракала в салоне, но сегодня утром это было невозможно.

— Присоединяйся, — сказала Фиона. — Для нас это огромное удовольствие. Мы можем завтракать не торопясь, как представители высших кругов.

Сайан поняла, что не может есть. От первой же ложки она чуть не подавилась, так что закашлялась, рассыпала все по столу, и Джорджу пришлось стучать ее по спине. Она извинилась:

— Простите, это, наверное, из-за того, что мне предстоит сегодня. Я очень боюсь.

— Ты прорвешься, — сказал Джордж.

— Да, конечно. — Она чувствовала себя очень старой и очень усталой, словно ее кровь замедлила свое течение, загустела и больше никогда не будет петь в ней.

— Это еще не конец света, — радостно сообщил Джордж.

— Да, надеюсь, — ответила Сайан. Конец всему — вот что она сейчас ощущала.

— Хочу уехать сегодня же, — сказала она. — Мне просто необходимо уехать на время. Или, как вы думаете, может, мне надо подождать, пока Лэнгли найдет другого помощника?

— Только скажи ему об этом, — сказал Джордж. — И застрянешь здесь навсегда. Пусть Филлис помогает ему в магазине.

— Филлис не умеет печатать.

— Лэнгли умеет. Пусть Лэнгли сам печатает свои письма! — с жаром воскликнул Джордж. — Я-то свои печатаю.

Она даже не представляла, какой прием ждет ее сегодня в салоне. Она вошла туда, как обычно, открыв дверь своим ключом. Сегодня она слегка запоздала, оставалось всего несколько минут до открытия, но почта все еще лежала на коврике перед дверью, она подняла ее и взяла с собой.

На кухне Филлис и Лэнгли сидели за столом. Лэнгли заканчивал завтрак, Филлис наливала ему вторую чашку кофе, и они оба улыбнулись Сайан.

Лэнгли остался невозмутимым.

— Доброе утро, дорогая, — сказал он и поднялся, чтобы поцеловать ее.

Сайан не могла этого вынести.

— Я уезжаю сегодня, — проговорила она, садясь на стул. — Меня не будет несколько недель, так что, пожалуйста, найди кого-нибудь, кто будет помогать тебе в салоне.

Филлис выронила из рук кофейник.

— Если тебе нужен отпуск, — сказал Лэнгли, — конечно, бери, непременно, но никто не будет заниматься твоей работой. Мы будем ждать тебя.

— Я не вернусь к этой работе. Все, что я сказала тебе вчера вечером, остается в силе.

Конечно, было бы более цивилизованно говорить все это Лэнгли наедине, но Филлис была кровно заинтересованной в этом стороной, и Сайан сейчас не волновали вопросы этики.

— Я заберу почту в студию, приходи туда, — сказал Лэнгли.

— Нет! — Она уже закончила все миниатюры, и в студии ей делать было нечего. Она не намерена была затягивать этот разговор ни на минуту дольше, чем это было необходимо. — Лэнгли, я хочу уйти сейчас же.

Он не мог бы смотреть на нее с большим упреком, даже если бы увидел, что она насыпает ему в кофе яду.

«Эмоциональный шантаж — вторая натура Лэнгли» — так сказал Джордж…

— Иди, если тебе так нужно, — сказал Лэнгли. — Но если ты не вернешься ко мне, я покончу жизнь самоубийством.

Филлис взвизгнула.

— Не будь таким дураком, — устало произнесла Сайан.

— Я говорю серьезно. Я не могу жить без тебя. — Он вышел, закрыв за собой дверь.

— Да как ты могла? — заныла Филлис. — О, как ты могла сделать такое с Лэнгли?

— Не знаю, — ответила Сайан. — Я сама удивлена.

— Ты злая! О, ты злая женщина! Разве ты не видишь, что разбиваешь ему сердце?

Сайан встала со стула.

— Он весь твой, — сказала она.

— О! — воскликнула Филлис.

Она потрусила за Сайан к выходу и смотрела, как та выкладывает на стол ключ и выходит на улицу. Филлис покачала головой. Это было ужасно. Они, наверное, повздорили вчера, и Сайан не могла его простить. Но как она могла так поступить с Лэнгли?

Сайан оставалось еще двадцать минут до автобуса, который отвезет ее в больницу попрощаться с Эмили, так что она заглянула в лавку к Джорджу и Фионе сказать им, куда она едет, и купить шоколадку.

— Лэнгли говорит, что покончит с собой. Он ведь не станет заходить так далеко, как ты считаешь? Я знаю, что он этого не сделает, я просто хочу сказать, что он станет притворяться, ты понимаешь?

Джордж положил шоколадку на прилавок.

— Не исключено, — сказал он. — То есть я хочу сказать, он может притвориться. Я присмотрю за ним. — Он усмехнулся. — Скажу, что ему еще повезло, что он так легко от тебя отделался.

— Это правда, — сказала Сайан. — Как и Фиона, я тоже кончила бы тем, что разбила ему голову кочергой или еще чем-нибудь.

Эмили сказала, что ей очень жаль, но она была не очень-то удивлена и совсем не огорчена. Филлис Баркер все равно стояла вторым номером для Лэнгли в списке Эмили, и в последнее время ее мнение о Филлис значительно улучшилось. Если решение Сайан было твердым и окончательным, то Эмили была рада, что остается Филлис.

В ее палате еще оставалось множество роз, привезенных ей Натали. Вся больница пропахла ими, и они очень хорошо сохранились.

— Ты ведь вернешься сюда, к нам, правда? — спросила Эмили. — После отпуска.

Сайан наклонилась поцеловать ее:

— Конечно, я еще приеду.

— Да, правда, ты так выглядишь, что отпуск тебе сейчас не помешает, — нежно сказала Эмили. — Похоже, ты начала сдавать.

Автобус привез Сайан в деревню еще до обеда, и она решила, что не станет здесь больше прохлаждаться. Она быстро перекусит, вызовет по телефону такси и уедет. Ей на самом деле нужно отдохнуть. Она совсем выбилась из сил.

Когда она проходила через лавку Джорджа, он улыбнулся ей с веселым добродушием, и она с усилием улыбнулась в ответ. Фиона не улыбалась. Она обслуживала покупателей и так внимательно следила, как Сайан поднимается по лестнице, словно там везде была разбросана кожура от бананов.

Она поймала себя на том, что прислушивается. Она больше не услышит стук пишущей машинки. И она его не услышала. Глаза у нее резало. Напряжение прошлой ночи и этого утра начинало сказываться — она зарыдала бы, если бы позволила себе расслабиться. Она мигнула, и у нее все поплыло перед глазами, когда она открыла дверь. И снова она испытала такой шок, что покачнулась, и, когда в глазах ее наконец все прояснилось, на диване перед ней сидел Барни. И прежде чем он что-нибудь сказал или шелохнулся, она вдруг поняла в моментальной вспышке ослепительной ясности, что любит его.

Она сказала — или кто-то другой сказал ее голосом:

— Что ты здесь делаешь?

— Я здесь кое-что оставил.

Он встал, и Сайан подошла к нему довольно твердой походкой, и тот, кто сейчас говорил ее голосом, сказал:

— Надо было просто позвонить. Мы бы прислали это тебе.

— О, это было бы неудобно упаковывать. Это ты.

Он не улыбался, хотя это была шутка. Она села на первый стул, который ей попался, а Барни встал рядом и смотрел на нее.

— Ты знала, что я вернусь? — спросил он.

— Откуда я могла знать?

Тогда он улыбнулся, и его глаза потемнели.

— Хороший вопрос. Что же, я тебе объясню, почему я вернулся, — не могу без тебя жить. Нигде. Мне нужно, чтобы ты всегда была со мной, в крайнем случае в соседней комнате или через дорогу. Но не дальше. — Он все еще улыбался. — Когда тебя нет рядом, я чувствую себя потерянным. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким одиноким, как вчера вечером.

— У тебя есть Натали. Она была с тобой. — С тех пор как она услышала голос Натали, она не могла ни о чем думать — Натали, называющая сонным голосом номер Барни. Сайан ходила, говорила, а в венах у нее застыл лед, замораживая боль, которая иначе была бы невыносимой. Теперь она снова обращалась в плоть и кровь, и в ней сразу проснулась разрывающая ее ревность. — Я звонила тебе. Там была Натали.

— Когда ты мне звонила?

— В шесть часов утра сегодня. Она была там. Она ответила по телефону.

— Мне никто не передавал, что ты звонила.

— Я повесила трубку, когда услышала ее голос.

— Это была не Натали. Она ушла домой задолго до этого времени. Это был кто-то другой, кто угодно. Вчера у меня была вечеринка по поводу моего возвращения, и те, кто были на машинах, остались ночевать у меня. Я отвез Натали домой, а потом всю ночь бродил один по улицам.

Женский голос. Действительно, это могла быть и не Натали. Просто она считала само собой разумеющимся, что это должна была быть Натали.

— Зачем ты мне позвонила? — спросил Барни.

— Хотела с тобой поговорить. Я соскучилась.

— Сильно?

Наконец она призналась себе и ему:

— Жизнь моя прекратилась. Вот как сильно.

— Лимб! — воскликнул он. — Нет цвета, нет света, нет чувств. Надо полагать, что человек может без этого существовать, но жить не может. И когда тебя здесь нет, то этого всего тоже нет.

Она бросилась в его объятия, и он поцеловал ее, и у нее выросли крылья, так что она могла прыгать со звезды на звезду.

Они улыбнулись друг другу. Они вдвоем шагали по звездам, делясь этим чудом друг с другом.

Она провела пальцем по его шраму:

— Думаю, это никогда у тебя не пройдет.

— Собственно говоря, — сказал он, — я всегда выглядел приблизительно так же. Теперь я, естественно, все буду валить на аварию, но тебе я скажу правду, потому что люблю тебя.

— А я знала это, — сказала она. — Я видела твои детские фотографии. Ты был уродливым маленьким мальчиком.

— Зато ты красивая, — сказал он. — О боже, какая ты красивая!

— Не такая, как Натали. — Теперь она уже никогда не будет ревновать его к Натали и вообще ни к одной живой женщине, хотя Натали Вендер была редким чудом, которое встречается в человеческой породе раз на миллион.

Барни кивнул.

— Она красивая, — сказал он. — И играет хорошо. Она может в конце концов оказаться на вершине славы. Но вчера вечером я старался как можно скорее впихнуть Натали в дверь ее квартиры.

— Но ты вроде бы был в нее влюблен? Когда ты просил ее приехать, когда хотел уехать вместе с ней.

— Я хотел убежать от тебя, — произнес он с кислой миной. — Я тогда как раз начал подозревать, что столкнулся с чем-то из ряда вон выходящим. И мне как-то было неспокойно из-за этого. Но я тогда не понимал того, что даже если бы уехал, то все равно приполз бы назад. Уже через неделю после встречи с тобой я не мог без тебя обходиться.

Лэнгли говорил ей: «Не могу без тебя жить», — но не так. А слова Барни вызывали ответное эхо в самой глубине ее существа.

— Я… я тебе верю, — хрипло сказала она.

— Да уж, мадам, придется вам поверить мне на слово. — Он погладил ее по волосам, и пальцы его дрожали. — Тебе придется жить с этим всю оставшуюся жизнь. Ты выйдешь за меня замуж?

Задавать вопросы было не нужно. Она кивнула.

— Когда?

— В любой день.

Она уже собрала вещи. Он посмотрел на чемодан.

— А куда ты собралась? — спросил он.

— Не знаю. Просто хотела уехать. Наверное, я хотела поехать к тебе.

Не на этой неделе, так на следующей. Она не смогла бы долго жить без него.

— А Джордж и Фиона знали, что ты ждешь меня наверху? — спросила она.

— Да.

Она начала улыбаться:

— Джордж тебя одобрял, а Фиона немного побаивалась за меня. Ты ей очень нравишься, но она не до конца тебе доверяет, особенно в отношении такой впечатлительной молодой девицы, как я. — В ней бурлил смех. — Думаю, скоро она не выдержит и зайдет к нам, чтобы предложить пообедать с ними.

Барни заулыбался.

— Точно, — сказал он. — Пойдем спустимся вниз и расскажем ей, что я сделал тебе предложение, что свадьба в пятницу и если у нее в магазине есть что-нибудь подходящее, то невеста желает иметь приданое из бутика.