Следующий день (среда), так же как понедельник и пятница, был у нас трудовым.

— Работа, включая сборы и дорогу в офис, не дают мне раскиснуть. Хотя многие из моих сотрудников улыбаются неискренно (не беда, я тоже так делал, да и не вижу всё равно) и искренне недоумевают, зачем я прихожу, считая, что от скуки, а я бы сказал, от тоски. Мне нравится ощущать себя частью команды, кроме того, я всё ещё главный.

Конечно, в офисе ко мне не возвращается зрение, но там всегда что-то происходит. Заказы, конфликты, форс-мажоры, телефонные звонки, шелест бумаг, скрип кресел, степлер, кулер, кондиционер…. Я уже не говорю о кофе, духах, запахе табака — всё внезапно и интересно.

Как всегда, перед самым нашим уходом, пришла Нинель Юрьевна — наша уборщица и кормилица. Люблю её. Она оставляет нам чистый, свежий дом и холодильник забитый кастрюльками и контейнерами с полуфабрикатами собственного приготовления.

Нинель Юрьевна старше Глеба на пятнадцать лет. Такая, очень старшая сестра. Несколько лет назад она попала в автокатастрофу и после стала немного приволакивать ногу и слегка оглохла, поэтому использовала слуховой аппарат. Маленькая, коренастая, но с громким от природы голосом. Особенно громкими получались у неё разговоры по телефону. И она любила повторять одно и тоже на разные лады. Поэтому, мы и работали с ней в одни и те же дни.

Глеб как-то пошутил (не при Нинель Юрьевне, конечно), что, мол, встретились однажды слепой (Глеб), глухой (Нинель Юрьевна) и немой (я), и затеяли спор. Ну, как в анекдоте.

Нинель Юрьевна всегда восхищалась моим умом. Смеялась, говоря, что ей бы мою память, потому что бывало, выйдет из кухни, дойдёт до середины прихожей, встанет и вспоминает, зачем и куда шла.

Она тяжело переживала, случившееся со мной, и стала ещё заботливее относительно Глеба. Вроде бы и делала тоже самое, а всё-таки как-то не так. Женьку она жалела, но была уверенна, что виноват он, потому что я, как было сказано ранее, был чрезвычайно умён и с поражающей её памятью, а значит, такого допустить не мог.

Глеб особенно спешил. Со вчерашнего дня он пребывал в состоянии ожидания счастья, и скрыть это он не мог. Нинель Юрьевна заметила эту перемену, и, как мне показалось, немного расстроилась — может, обиделась, что Глеб слишком рано без меня стал радостным.

Теперь мы ходили по-другому и нам было легче. Глеб видел меня, и шёл следом, и если я останавливался, он тоже останавливался, зондируя препятствие белой тростью. Люди, как правило, сами расступались перед Глебом, но для нас было непривычно ходить без поводка или шлейки — несколько раз Глеб вдруг, испугавшись, начинал шарить рукой, словно пытался поймать поводок, и быстро успокаивался, увидев меня.

Илва, жена Глеба, предлагала машину (транспорта в компании хватало) и водителя, Сергея, но Глеб отказался. Илва решила, что ему необходимо время, привыкнуть, и не настаивала.

Наш маршрут был выверенным и коротким — Глеб специально купил квартиру недалеко от офиса. Времени как раз хватало, чтобы прогуляться, но не устать. Светофор со звуковым сигналом, широкие тротуары и дорожных сюрпризов практически нет, разве что, человек вывернет вдруг из-за поворота и наткнётся на Глеба. И учитывая его новое состояние, мне надо было быть ещё внимательнее, чтобы не потерять этого рассеянного мечтателя.

— Зачем, скажи мне, ради Господа, надо было хоронить его у нас? — Илва говорила с ненужными остановками в середине слов, как говорят все латыши и латышки.

Глеб не ответил, но сделал губами «пппрррттт» и спросил.

— Что в работе? Крупные заказы есть?

— Да.

У Илвы были светлые, коротко стриженые, почти как у Глеба, волосы. И эта стрижка как бы говорила: «Я ничего не скрываю»: не удивительно белую кожу и несколько небольших родинок на тонкой длинной шее, не очень светлых, я бы сказал прозрачных голубых глаз. Если через синее стёкло посмотреть на солнце, то могло получиться что-то подобное. А сама Илва скорее была похожа на сосульку — длинная, тонкая, завораживающая. Она была очень сдержанна, и все её, так сказать, срывы, не более чем напоминание: «Я бизнес-леди, а не бизнесмен».

Они бы в кабинете вдвоём, не считая меня. Изначально это был кабинет Глеба, но потом сюда переселилась и Илва. Глеб объяснял это всё тем же комфортом.

Так как офис транспортной компании «ТИП-ТОП» располагался в мансардном этаже старого, но хорошо отреставрированного, трёхэтажного здания, у Глеба было, по-моему, лучшее место. Особенно шикарным было огромное полукруглое окно с длинным широким подоконником, на котором я спал. Илве это всегда не нравилось, и, пользуясь моим отсутствием, она поспешила поставить туда какие-то уродливые статуэтки. Но я намекнул Глебу, и он как бы невзначай, оказался возле окна и, обнаружив там этот странный декор, потребовал, чтобы Илва его убрала. И я снова лёг на своё законное место.

Илва же села в кресло, отвернувшись от Глеба, но даже со спины было заметно, что ей есть что сказать. Она была требовательна, упряма, одним словом, классическая зануда. По крайней мере, так считал Глеб. И когда ему хотелось её позлить, он начинал говорить как она, с растяжкой. И я ждал, когда же это произойдёт, потому что мне это всегда нравилось. И вот….

— Глеб, — повернулась Илва, — может, всё-таки есть возможность перенести могилу в другое место?

— Илва, — включился Глеб, — может, перенесём этот разговор на следующее десятилетие?

— Ты не выносим! Ты просто упрямый идиот! Тебе эта собака дороже, чем родная дочь! — она говорила, как бы тыкая Глебу в лицо указательным пальцем, прекрасно зная, что он всё равно этого не видит, а её лицо при этом было мегеристно-отвратительным.

Вообще, Илва не плохая. Она много работает, беспокоится о Глебе, он ей доверяет, а это много значит. Я вижу, что она его немного ревнует. И это несмотря на Игоря, которого она называет «Игар».

Бесновалась Илва не из-за меня и моей могилы, а из-за дочери. Уже в первом классе у неё стало ухудшаться зрение. Илва забила тревогу, стала водить Женю от одного офтальмолога к другому. Глебу эта новость далась ещё труднее — его «кармические хвосты».

Мнения специалистов разделились: одни категорически не рекомендовали напрягать зрение, то есть, свести чтение и просмотр телевизора к минимуму, а побольше слушать — музыку, аудиокниги. Другие наоборот — ни в коем случае не уменьшать нагрузку, считая это некой тренировкой для глаз, которая поможет оттянуть или вовсе предотвратить незрячесть. И тут разделились мнения родителей: Илва полностью согласилась с товарищами из первой группы, Глебу был ближе второй вариант.

Надо сказать, что до поры до времени, Илва вообще ничего не знала о его болезни — Глеб тактично об этом умолчал. Подумаешь, человек носит очки. Он и первой жене ничего не говорил, но у старшей дочери таких проблем и не обнаружилось. И Глеб надеялся, что и Жени это не коснётся.

Видимо, Илва решила, что малейшее волнение, может отрицательно повлиять на зрение, наверное, ещё и потому, что Женя много плакала из-за меня, а слёзы как, известно, выделяются из глаз. Немного косноязычно, но мне простительно.

Равнодушный и сонный как бассет-хаунд, Глеб, помня, как выглядит Илва в моменты ссор, по-моему, даже радовался тому, что уже не видел её. И как только за ней закрылась, почти захлопнулась, дверь, Глеб улыбнулся и, откинувшись в кресле, придал голове «кривое» положение, как-то по диагонали, и лицо его снова сделалось глупым и мечтательным.