После перепланировки, а попросту сноса стен (уцелела только ванная и санузел), наша квартира представляла собой одну большую комнату. Хозяин объяснял это безусловным комфортом. Действительно, зачем ему лишние углы?

В зоне прихожей находились сохранившиеся комнаты, дальше, по уже несуществующему коридору, на месте кухни, располагалась спальня — собственно кровать, комод и огромный шкаф, казалось вросший в стену. Остальное пространство было зонировано на кухню и гостиную. Всё просто, стильно, современно.

Я лежал на своём месте — в углу возле спальни, и смотрел на Глеба, сидящего на стуле посреди гостиной. Люся, вооружившись, гребнем, перчатками, миской с краской и кисточкой стояла сбоку от Глеба, который, казалось, замер в жутком нетерпении.

— О-о-о, друг мой, да ты седой совсем, — Люся сделала несколько лёгких движений, раздвигая короткие волосы на пробор.

— Люся! — Глеб недовольно закинул ногу на ногу, пошелестев пеньюаром.

— Не боись, седовласик, сейчас всё исправим, — она поцеловала его в щёку. — Стричься точно не будем?

— Не надо, — уверенно ответил Глеб, «глядя» вперёд своими, можно сказать, недвижимыми глазами.

— Хозяин-барин, — равнодушно согласилась Люся и нанесла первый мазок на отросшие корни аккуратной стрижки.

Я чихнул — не выношу этот едкий запах.

— Будь здоров! — сострила Люся, за что и получила мой недовольный взгляд.

— И вообще, ты в этом виновата, — якобы завёлся обиженный Глеб, на самом деле, таким образом, он просто поддерживал беседу.

— А что нельзя человеку поболеть?!

— Человеку можно, а богине — нет.

Люся довольно улыбнулась. Он знал это и тут же точным движением схватил её за ягодицу.

— Угомонись, а то сейчас всю морду раскрашу. У меня вообще-то муж есть.

— Но у меня-то нет!

Люся слегка рассмеялась, прифыркнув губами.

— Выходи за меня замуж, а?

— Ага! На хренась мне такое седое чудовище?

— Люся, у стен есть уши, — тихо процедил Глеб.

— Ты — педант, Глеб. Жуткий педант. Вот я — женщина, парикмахер, и то бывает, с отросшими корнями хожу.

— Ну, какая ты после этого женщина и парикмахер, ты…, — не договорив, он резко отвёл голову в сторону, догадываясь, что Люся слабенько треснет его кистью по макушке.

— Сиди ровно!

— Сижу, и на тебя не гляжу.

— Юморист, да?

Через два часа они расстались как влюблённые любовники. Пока богиня-парикмахер втискивалась в гибрид туфель с кедами, Глеб, целуя, попытался незаметно положить в её сумку деньги, но опытная в этих делах, Люся поймала его за руку.

— Это за покраску.

— Ладно, — быстро согласилась рыжая, и ещё раз поцеловала. — Красавчик! — и проведя рукой по его свеже покрашенным волосам, открыла дверь и по подъезду разнеслись удаляющиеся прыжки и перескоки, по которым было понятно, что она, если не счастлива, то очень близка к этому. Глеб улыбнулся и, закрыв дверь на два оборота, повернулся ко мне.

— Ну что, теперь можно и девчонок клеить? — он усмехнулся, и быстро поводив рукой ото лба до макушки, слегка взлохматил волосы. — Какой из меня педант? Люся меня плохо знает.

Тут усмехнулся я — никто не знал Глеба лучше меня.

Мы перешли на кухню. Глеб открыл шкаф и достал глиняный китайский чайничек и пакетик из золотистой фольги. Он всё делал чётко и аккуратно — ни одной просыпанной чаинки, ни одной пролитой на стол капли кипятка.

— Давай, решим, что будет мять? — обратился Глеб ко мне и открыл холодильник. Я, всё это время терпеливо просидевший возле него, как-то воспрял духом и вильнув хвостом, с удовольствием посмотрел на освещённые полки незаменимого агрегата.

— Так, что тут у нас осталось от Нинель Юрьевны?

Глеб открывал кастрюли одну за другой и нюхал содержимое.

— Котлеты, рис, рулька, — Глеб повернул голову ко мне — я начинал нервничать. — Так, ну, рис однозначно…, надо доесть. Котлеты — их много. Уж, извини, — Глеб поставил на стол две серебристые кастрюли, и закрыл холодильник. — Давай, договоримся — полы помоешь, получишь рульку.

Я максимально выразительно, но негромко протестующе взвизгнул.

— Правильно, салат же ещё! — Глеб щёлкнул пальцами и, погремев овощными ящиками, достал миску с парой огурцов и помидоров, и плавно вытянув из подставки нож, приготовился резать.

Раздался звонок в дверь.

Глеб посмотрел на меня, как бы интересуясь моей версией, и направился в прихожую. Я, естественно, следом.

Точным движением крутанув защёлку, Глеб открыл дверь и по ворвавшимся в квартиру запахам немытого тела, палёного алкоголя и ещё Бог знает чего, точно определил гостя.

Витёк жил в квартире, некогда принадлежавшей человеку криминальной судьбы. Куда, в конечном счёте, судьба его забросила, неизвестно, но пустовавшая несколько лет жилплощадь мистическим образом обрела нового хозяина — Витька. Квартиру эту, то бишь, предыдущего и нового владельца, обожал весь дом. Мол, живи, сосед, сто лет, но где-нибудь подальше, например, на кладбище. Этакий чёрный кот. Витёк не унывал, и как бы промежду прочим предупреждал, что в наследство ему досталась пуленепробиваемая дверь.

— Привет, Глебка! — как всегда первым поздоровался Витёк. Он забавно называл Глеба не Глеб Алексеевич или хотя бы Глеб, а так, по-братски, Глебка.

— Виктор, добрый день!

Лицо гостя было похоже на резиновый мяч, который проглотил несколько маленьких мячиков, и они прыгали внутри, растягивая лицо в самых непредсказуемых местах. По цвету этот мяч, был, пожалуй, ближе к старой свёкле или зрелой сливе.

Глеб всегда давал ему в долг — незначительные суммы на незначительные сроки. Однако насколько неправдоподобным бы это не казалось, но если в сроки сосед частенько не укладывался, то возвращал всегда всё до рубля, мелочью, но точно.

— Отдам через неделю, — Витёк просиял улыбкой человека, вновь обретшего смысл жизни. — Бус! — он как-то странно мне всегда подмигивал, одновременно вскидывая голову к верху, мол, не дрейфь, и тебе повезёт!

Только Глеб закрыл дверь, и сделал буквально пару шагов в направлении гостиной, как снова раздался звонок, и мы оба вздрогнули. Глеб как-то недовольно удивлённо посмотрел на меня, при этом громко вздохнув. И снова щёлкнула защёлка, и неожиданно для самого себя, Глеб впал в секундное замешательство.

— Добрый день, Виктория! — поприветствовал он молодую женщину в домашнем плюшевом костюме, растеряно уставившуюся на него — она впервые увидела Глеба без солнцезащитных очков.

— Как Вы догадались, что это я?

— Вас выдал Kenzo, — Глеб слегка улыбнулся.

— Разве, я одна пользуюсь Kenzo?

— Из моих соседей, только Вы. Проходите.

Она тихо поблагодарила и проскользнула мимо него в прихожую, и тут же остановилась, увидев впереди не очень-то радушного меня.

— Я, собственно, на минутку, — она прислонилась спиной к стене ванной комнаты.

— Тогда, присаживайтесь, — Глеб указал на круглый кожаный пуфик, стоящий почти у порога, и направился на кухню, — и говорите громче, потому, что я собираюсь делать салат.

Вика поспешила за ним.

— Может, я…? — несмело предложила она.

— Конечно! — и Глеб с готовностью поставил на стойку миску с овощами и протянул нож. — Только руки помойте.

Вика отдёрнула руку назад и слегка растерявшись, направилась к мойке.

— Крупно, мелко?

— Средне, — Глеб сел на высокий барный стул, лицом к Вике.

— Постараюсь, — улыбнулась Вика, в отличие от сына, не стесняющаяся своих слегка «заячьих» зубов.

— Отлично, я люблю, когда женщина старается, — бьюсь об заклад, именно так подумал Глеб, а вслух сказал, — рассказывайте.

— Женя сказал, что Ваша дочь пригласила его на День рождения…? — как бы вопросительно закончила она.

— Да. У них, знаете ли, всё серьёзно, — улыбнулся Глеб.

— Правда? — смеясь, удивилась Вика, и смущённо опустила глаза.

— Женя собирается, как ни странно, жениться на Жене.

Оба слегка посмеялись.

— Ох, мне этот жених! — весело вздохнула Вика. — Он всё время на ком-то женится. Первый раз собирался в четыре года.

— Самый возраст! — поддержал Глеб.

— О, да!

Ещё она спросила о том, как мы будем добираться за город, я ведь тоже еду. Глеб ответил, что за нами приедет машина, и после окончания празднования, она же нас и отвезёт обратно.

Глеб знал, что Вика красива, и разговаривал с ней как с красивой. Описывая внешность своей мамы (по просьбе Глеба, разумеется), Женька сказал, что у неё какие-то там волосы (немного светлее Глеба), глаза (какого-то неоднородного цвета, тоже напоминают Глебовы), прямой тонкий нос (это не в нашу породу) и красивая улыбка. Да, наверное, так и есть, но я в человеческой красоте мало понимаю — для меня важно то, что у людей обычно считается недостатком. Например, если человек добрый, то говорят, что он бесхребетный, если доверчивый, то простодырый, если хочет помочь, советуют не лезть. И глядя на Вику, я понимал, что она бесхребетно-простодырая. Это меня радовало, но огорчало то, что она менялась в лице, когда видела Глеба.

— Как это ужасно, знать, что рядом красивая девушка и не видеть её! Фантазировать можно до бесконечности, и каждый раз получать новую красотку, но хочется понять, как в действительности она выглядит! А как узнать, насколько ты приблизился к оригиналу? Никак, — часто делился со мной Глеб, а наш юный друг делился с Глебом всем, словно он немой, а не незрячий.

Так, например, от него мы узнали, что Вика предпочитает Kenzo и в прошлом фотомодель, и это дало Глебу право надеяться, что стандартные параметры не утеряны. И надеялся он не зря.

Ещё Женька рассказал, что у родителей «контры» — Вика застукала папу с какой-то Клеопатрой. После чего собрала вещи, забрала сына и сняла эту квартиру.

— Боже, как летит время! Кажется, только вчера они переехали сюда, а сегодня, возможно, это мой будущий зять! — прикалывался Глеб. На самом деле с момента их заселения прошло почти два месяца.

Отец Жени, бизнесмен и депутат, алиментов не платил (официального развода не было) и помогал ровно «ноль», пытаясь таким образом вынудить жену вернуться. Но Вика не сдавалась. Хотя, работать она никогда особо не работала, разве что, фотомоделью (но куда теперь?), всё-таки устроилась в какой-то детский центр преподавателем английского языка, хотя иняз так и не окончила.

— Хочу, чтобы мама вернулась к папе, — признался как-то Женька.

Глеб успокоил его, что обязательно вернётся, но мне сказал, что вряд ли.

— Гордая.

И салат стругает средне.