После завтрака Матвей Александрович ушёл в магазин. Надя хотела пойти с ним, но знала, что он её не возьмёт, и спросила, как пройти к реке.

— Приду, сходим.

Они прошли через огромный заросший огород, поглощаемый белым полотном тумана.

— Здесь кто-то недавно ходил, — обеспокоено заметила Надя, указывая на недавно примятую траву, и ловя подтаявшее мороженое через дырявое донышко вафельного стаканчика.

Матвей Александрович, слегка обернувшись, мягко улыбнулся.

— Я.

Надя вытаращила на него глаза, и, сообразив, слегка покраснела.

— Так, мы идём на речку?

— Ну, а куда ещё?

— Через огород?

Маринин вздохнул и не ответил.

— Надо сегодня скосить эти джунгли, — решительно заявил он, и, пробравшись почти к углу забора, после короткого металлического скрежета, исчез в тумане.

— Матвей Александрович, — опять тихо позвала Надя, всматриваясь в белую непроглядную пелену, как вдруг её схватила рука, высунувшаяся из тумана.

Надя вскрикнула.

— Страшно?

— Конечно! Матвей Александрович, ну, Вы, даёте, вообще….

— А из машины выпрыгивать, как десантник, не страшно?

В ответ виноватое молчание.

— Больше никогда так не делай. Никогда. Один раз пронесло, во второй может не повезти, — и он «вошёл» в туман, Надя — следом.

— Я так сто раз делала, и ничего пока…, — она не договорила, внезапно врезавшись в Матвея Александровича.

— Надя, ты меня пугаешь.

— Просто, понимаете, поймаешь тачку, попросишь подвезти. Едем, всё нормально, разговариваем, а потом он сворачивает куда-нибудь, и всё — надо валить! Ну, вот…, — спешила оправдаться Надя.

— А ты не думаешь, что можешь себе шею свернуть, или руку сломать, ногу, да хоть что?!

— Я всё равно долго не проживу.

— Если не завяжешь с экстримом.

— Да, нет, смотрите, а…, потом покажу! У меня в волосах прядь тёмная, тут, на макушке. Это примета такая. У кого такая прядь, тот умирает молодым.

— У кого мозгов под прядью нет, тот умирает молодым! — отрезал Маринин. Надя семенила следом, боясь его потерять. Через минут пять-семь, она почувствовала сырой и пресный запах воды.

— Пришли.

— А вы будете?

— Нет, мне хватит.

— Одной скучно….

— Я тебе песенку спою.

Надя постояла, подождала, вдруг передумает, но почуяв табачный дым, поняла, что нет, отошла, растворившись в тумане.

— Поверила какому-то умнику, который эту муру про прядь ляпнул, поверила, и живёт, как последний день! Ну, Надя! Меня не слушает, ни на грамм, будто я ей зла желаю, хотя прекрасно знает, что это не так. Ведь, предлагаю ей жить в нормальных, не лучших, но нормальных условиях, выучиться, попробовать устроить свою жизнь. Но нет! — размышлял Маринин.

— Матвей Александрович, Вы меня видите?

Маринин скосил глаза.

— Нет.

— А я голая!

Маринин резко посмотрел в её сторону, не понимая зачем, что бы убедиться или, чтобы увидеть. Из-за тумана не получилось ни того, ни другого. Хотел спросить, почему без купальника, и тут же сообразил, что его просто нет.

— Надо было сказать, Варькины где-то валяются….

— Я чужую одежду не ношу! — раздался ревниво обиженный голос Нади, и через мгновенье лёгкий всплеск воды, и её радостный, ещё детский, визг. — Холодная! Матвей Александрович! Она холодная!

Маринин слегка улыбнулся.

— Матвей Александрович!

— Вылезай, если холодная!

— О-го-го! Ой, я щас умру! — видимо Надя потихоньку входила в воду.

— Ещё бы, — тихо сыронизировал Маринин, и, затушив окурок, накрыл его сверху камушком.

На самом деле, он бы с удовольствием окунулся, но вероятная близость Нади, и если она, действительно, была, в чём мать родила, хоть и щекотала воображение, но больше всё-таки сдерживала.

— Ты там живая?

— Что?

— Живая…. Ничего! Ты плавать-то умеешь?

— Я всё умею!

— Кто бы сомневался…, — и, зевнув, лёг, как любил, на бок, и задремал.

— Глаза слиплись, что ли? — подумал он, и, присмотревшись, увидел чью-то коленку, в сантиметрах двадцати от своего лица.

— Я всё, Матвей Александрович, — словно боясь разбудить, прошептала Надя, сидя на корточках и глядя сверху вниз.

Маринин сел, быстро осмотрел её. Обрадовался, что одетая, и пошёл к воде умываться.

Туман рассеивался, и лес был уже не таким таинственным, но зато Надя хорошо видела Матвея Александровича.

— Матвей Александрович,… — сказала она и сделала паузу, чтобы он спросил: «Что?»

— Что?

— А можно я останусь здесь, у Вас…, — и опять врезалась в него.

— В каком смысле?

— Ну, здесь, у Вас дома. Всё равно тут никто не живёт, а я могу….

— Нет! — Маринин прибавил шаг, наконец-то осознав, что попался.

— Матвей Александрович, — почти бежала за ним Надя, — Матвей Александрович, никто не узнает, я никому не скажу, честно!

Маринин остановился и строго посмотрел Наде в глаза.

— Ты ещё ребёнок, а ребёнок должен жить со взрослыми, под присмотром взрослых. Понимаешь? И то, что ты оказалась здесь, это чистая случайность, и совсем не означает, что ты можешь здесь жить.

— Опять обиделся, — решила Надя, когда Матвей Александрович взял бензиновую косу и, не сказав ни слова, пошёл на огород. Монотонный жужжащий звук, работающей косы, порядком поднадоел, пока она собирала вишню — ей тоже хотелось сделать что-то полезное, и чтобы Матвей Александрович её простил.