Представь: мир – мертв. Его мы расчленять Начнем, чтоб анатомию понять. Как лицемер-наследник, юный мот, Отцовский гроб слезами обольет, — Так нам пристало в траур облачиться, И пусть наш плач окупится сторицей. Но как же весть о смерти примет слух, Коль наша Муза здравствует, чей дух Велит, чтоб снова к жизни мир восстал, — Пусть столь же хрупкий, смертный, как и встарь? И в мире сем Ты, лучшая из дев, Явила бездну мудрости, сумев Свою судьбу печальную связать С тем духом, что мечтает рассказать Все о Тебе – грядущим поколеньям, Дабы они взирали с изумленьем На схватку – от начала до конца — Искусства кисти с красотой лица. Ведь столь прекрасна Ты и столь добра, Что неподвластна мастерству пера: Кто воспоет тебя – тому хвала. При жизни Ты окружена была Толпой льстецов. От их пчелиных жал Тебя румянец робкий не спасал. Лишь смерть стирает клевету и лесть — И виден человек, каков он есть. Как сын Египта встарь был озабочен Тем, чтоб не дом, а гроб его стал прочен: Ведь гроб – гранит, а дом – всего лишь глина, — Так после смерти нами Ты хвалима. Лишь Ты повинна в торжестве своем, Тебе – твое по праву воздаем. Здесь красота была Тебе наградой, А там – добром свершенным дух свой радуй, И та хвала, что мы Тебе поем, Пусть повествует о Творце твоем: Как песнь Ему, на небе со святыми Твоя душа да славит Божье имя. Тебя ж – лишь Ангел воспоет: твой вид Его на гимн прекрасный вдохновит. Как в детстве видно, кем дитя растет, Так Ты – любовью первой – тех высот Достигла сразу, где теперь звучат Напевы – вне времен и вне утрат — Души твоей, оплаканной родными… Напрасный плач! Твое пребудет имя И в наших песнях: в них навеки твой Остался лад и музыкальный строй.

Когда Ее высокая душа, Стяжав венец, на небеса взошла (Ведь кто душою наделен? – Лишь тот, Кто благородно мыслит и живет * , А если низкому душа дана, — То не ему принадлежит она!), — Когда земной извилистой тропой Взошла Царица в вышний свой покой, Воздав хвалу Святым за попеченье, И стала нотой в их согласном пенье, — В тот миг наш мир сотрясся и зачах: Он окровавлен, плач – в его очах * , Его готов покинуть жизни дух… И миру предстоит одно из двух: Утратить жизнь – иль снова обрести. (Но к Ней теперь иного нет пути, Чем доброта: чтоб вновь Ее узреть, Нам всем, живущим, надо подобреть.) Мир лихорадит * : по нему – волной — То скорбь, то радость, то мороз, то зной. Ты болен, мир. Как прочие больные, Едва минует приступ малярии, Ты полагаешь, будто исцелен, — Но в летаргический впадаешь сон. Ты так печален, разлучившись с Ней, Как будто нет ни солнца, ни людей, Ты так с Ее уходом исстрадался, Что пал без чувств и с памятью расстался. Хоть страшен был твой громкий плач по Ней, Но то, что ты умолк, – еще страшней. Да, словно сути собственной лишен, Ты Ею стал – и вместе с Ней ушел. И, как младенец у купели ждет, Доколе крестный-принц в собор войдет, — Так ждешь и ты среди холодных плит, Покинут, брошен, Ею позабыт. Всё – имя, смысл и контуры свои * — Обретший в Ней, ты ныне – в забытьи. Хоть месяцы прошли со дня потери (Часы застыли, времени не меря), — Никто достойным образом не смог Сказать о Ней за этот долгий срок. Как будто, не оставив завещанья, Уже лежит правитель без сознанья, И знать скрывает, жив иль умер он, Пока наследник не провозглашен, — Так мы теперь. Впридачу к прочим бедам Закон неясен, прецедент неведом: Цемент, что воедино все скреплял, Распался в прах и силу потерял. Кощунство – повторять: «Она мертва!», Печать бессилья – жалкие слова. Молчанье воцаряется в ответ: Ушла душа, и сил для плача нет. О мир, ты болен, близок твой конец, Помочь нельзя, и ты уже – мертвец: Не удержав Ее, не исцелив, Расставшись с Нею, – ты и сам не жив. Ты не воскреснешь. Лучше поскорей Займемся анатомией твоей. Сама Ее кончина – знак того, Что в теле мира лучшее – мертво Иль смертно… Только пусть не говорят, Что он с собой покончил: в том навряд Сумеет кто-то обличить его, — В живых ведь не осталось никого… Нет, все же что-то в мире сохранилось: Хотя Она (чья смерть распространилась На целый мир) сокрылась, – но в ночи Ее душа чуть видные лучи Добра и милосердья свыше льет На тех, кто должное Ей воздает На этом свете; хоть Ее и нет, — Но памяти мерцает полусвет… Покинув старый мир, Она вольна Мир новый созидать * ; его Она, Собрав живущих добрые дела, Из доброты почти уж создала… А впрочем, верно это или нет? Ведь в новизне таится новый вред (Выходит так, словно Ее труды Вновь насаждают райские сады, Что от греха и зла чисты вполне, Покуда Змей в них не вползет извне). Как бури сокрушат утеса твердость, Так мощь богатыря – подточит гордость: Чтоб новый не был горем омрачен, — Изъяны мира прежнего учтем; Кто знает цену вещи – только тот С умом отвергнет или изберет… «Здоровья в мире нет, – врачи твердят. — Ты не смертельно болен? Будь же рад!» Но есть ли тяжелей недуг, чем знать, Что исцеленья нечего и ждать? Мы все больны с рожденья; матерей Мы слышим плач – мол, дети все быстрей Рождаются, и буйный их приход — Зловещий признак будущих невзгод… * О, что за хитрый умысел такой, Чтобы созданье Божье – род людской — Сгубить! Ведь в помощь женщина была Дана Адаму, – но лишь отняла Все силы… Хоть жена на благо вроде Нам создана, недуг – в ее природе! * Тот, первый, брак – он всех нас свел в могилу, Одним движеньем – Ева всех убила, И женщины, с тех пор и посейчас, Поодиночке убивают нас; Мы ж, в слепоте, туда, где смерть нас ждет, Идем, желая свой продолжить род… Да люди ль мы? Себя ль причислим к ним?! Нет, человек был некогда иным: Он, сын Земли, и Солнце средь высот — Не знали, кто кого переживет! И для людей жизнь ворона, вола * И даже кедра – краткою была. В ту пору, если некая звезда Являлась редко, – мог мудрец всегда Лет двести-триста с легкостью прождать, Чтобы ее вторично наблюдать… При долгом веке – был и рост не мал * , И много пищи исполин съедал, И правила душа гигантским телом, Как принц своим наследственным уделом: И мощь души, и рост телесный сам Подняться помогали к небесам… О, где ж тот род? И кто б из нас прожил Хоть втрое меньше, чем Мафусаил? Наш краток век, и знать нам не дано, Идет ли Время иль стоит оно? Лишь наши деды помнят про «вчера», До «завтра» – доживет лишь детвора. Столь краток срок, что за троих пахать * Выходит пахарь: где ж тут отдыхать?.. Не только век наш столь недолгим стал, Но человек теперь и ростом мал: Ведь если бы в лесу утратил путь Наш предок или в море стал тонуть, — Держу пари: не стали б слон иль кит Сражаться с ним. Его гигантский вид Смутил бы их. А нынче эльф и гном — И те уже не чуют силы в нем. В сравненье с предком мы малы и вялы, И даже тень у нас короче стала * . Одна лишь смерть немножко нас растит: Чуть вытянет – и в глину превратит… Что ж – длинный текст вписался в малый свиток? Смогли ль мы обменять на злата слиток — Воз серебра? Иль предков добрый нрав В столь малый кубок влили – расплескав? Мы ростом – ниже. Но гораздо хуже, Что даже ум у нас – намного уже: Упадок не одних коснулся тел, И вместе с ростом – разум оскудел. Из ничего мы созданы Всевышним, — И, словно бытие сочтя излишним, Одну лишь цель мы в жизни обрели: Уйти в ничто, откуда и пришли. Всё новые нас хвори постигают * , Врачи же нам всё меньше помогают. Наш предок только Бога был пониже: Красой и Мощью правил он; они же Над прочей тварью сохраняли власть — И ничему не позволяли пасть, Мир пестуя, следя за каждым шагом И человека наделяя благом. Да, сын Адама, к коему сам Бог Сходил, чтоб тот достать до неба мог, — Владел всем миром!.. Ну, а нынче – как Унижен он! Он днесь – ничто, пустяк. Он был велик – и вот ни с чем остался, Но все ж доселе чем-то он казался, Когда ж Она, – о плач, о тяжкий стон! — От нас ушла, – лишился сердца он… Античность, грезя об Ее приходе, Невинность представляла в женском роде; И, совершенств невиданных полна, Во избежанье зависти Она На свет явилась женщиной. Но яд, Что Еву встарь испортил * , – был изъят Из сердца Той, чье пребывает имя Примером Веры – лучшей из алхимий… И вот – Она мертва! Помыслив так, Пойми, что человек – ничто, пустяк, И нашу «Анатомию» тверди… Чем живо тело, коль в его груди Остыло сердце?.. Обрети же Веру, Небесной пищей насыщайся в меру И Горним Человеком стань скорей, Иначе ты – презренный муравей… Не мы одни познали увяданье, — Нет, им охвачено все мирозданье: Бог, завершив творенье, отдыхал, — А мир уже тогда в расстройство впал! Ведь первыми пасть Ангелы успели: При этом выпал мир из колыбели И повредился в разуме, и свой Обезобразил, обессмыслил строй. Подпав проклятью, Первый Человек Зверей и травы в ту же скорбь поверг * . Итак, с рожденья мир окутан скверной: День Первый начался со тьмы вечерней, А лето и весна на нашем свете — Слабы, как перезрелой дамы дети… Все новые философы * – в сомненье: Эфир отвергли – нет воспламененья * , Исчезло Солнце, и Земля пропала * , А как найти их – знания не стало. Все признают, что мир наш – на исходе, Коль ищут меж планет, в небесном своде — Познаний новых… * Но едва свершится Открытье, – всё на атомы крошится * . Всё – из частиц, а целого – не стало, Лукавство меж людьми возобладало, Распались связи * , преданы забвенью Отец и Сын, Власть и Повиновенье. И каждый думает: «Я – Феникс-птица», — От всех других желая отвратиться: Вот признаки теперешних времен!.. Она ж, кем был весь мир объединен, Она – всего живущего магнит, Вселенной придававший стройный вид; Она, кого Природа призвала (Поняв, что плохи у людей дела, Что в море мира каждый с курса сбился, — И новый компас миру в Ней явился), — Всех слепков Красоты оригинал, — Она, чей взор Судьбою управлял, Она, чей взгляд в одно мгновенье мог Вест-Индию прельстить и весь Восток; Она, в чьем восхитительном дыханье — Всех дальних островов благоуханье, Та, для кого богатства всех колоний — Лишь самоцвет в блистательной короне; Та, пред которой должен мир склониться, Как пригород пред славною Столицей, — Она, Она мертва… Узнав о том, Пойми, что этот мир – увечен, хром! Знай, нашу «Анатомию» читая: Он болен весь – от края и до края. В нем гибнет всё – не что-нибудь одно: Ты видишь – сердце в нем поражено, А это значит, что вселенной тело Болезнью завоевано всецело. Так берегись, чтоб самому под власть Всеобщего недуга не подпасть. Чистейшие из душ во все века Твердили: рана мира глубока, И соразмерность в нем уже не та: Пропала, исказилась красота. Казалось бы – уж небо так блаженно, В движеньях гармонично, совершенно; Но нам светил разнообразный ход * Из века в век загадки задает. Небесных сфер неодинаков вид, Так много в них скрещений и орбит, Что в высях диспропорция видна: Там – сорок восемь сфер, а не одна, Там звезды умирают * и плодятся, Те скроются, а эти народятся, — Словно воюет кто-то в небесах: Построит крепость – и низвергнет в прах… Свободно ль Солнце? – Нет, но Зодиак Есть страж его, и каждый звездный знак За ним следит: то Рак и Козерог Ему грозят и гонят на Восток, То путь его не прям на Полюсах. — Так, круга ровного не описав, Оно свой бег от нормы отклоняет И место восхождения меняет. А то с дороги и совсем свернет, Чуть мимо точки Змея проскользнет * , — И вот, в неверном утомясь круженье, Готово наземь пасть в изнеможенье. Напрасно в небе хвалится звезда * , Что, мол, по кругу движется всегда: Вверх-вниз она петляет, как ни странно. А Параллели и Меридианы — Лишь сеть, что человек на небосклон Набросил, крикнув: «Мой отныне он!» Лентяи – ввысь мы сами не восходим, А небеса к себе на Землю сводим * , Их человек пришпорил и взнуздал: Но каждая ль покорна нам звезда? Да и Земля – воистину ль кругла? Не выдается ль Тенериф-скала Настолько, что могла б в ночи Луну Разбить на части и пустить ко дну? А море – не такой ли глубины, Что два кита, столкнувшись в нем, должны Мучительно тонуть в теченье дня — И умереть на полпути до дна? Ведь мы порой так долго тащим лот, Как будто им зацеплен Антипод. И если там, внизу, простерся Ад (Коль нам и вправду муки не грозят Совсем другие, чем толпой вопящей Быть загнанными в этот сруб горящий), — То, значит, в бездне – то овраг, то холм… Что ж говорить о совершенстве форм? Так согласимся с правдой несомненной: Искажены пропорции вселенной, Ее Опоры – Кара и Награда — Искривлены… Каких свидетельств надо Еще, зачем нам лишние слова? Мать красоты – Гармония – мертва С тех пор, как правит Горе: ведь оно Само границ и меры лишено!.. Источник соразмерности – Она, В которой Красота воплощена, А Красота, как учит нас мудрец, Есть наших душ Причина и Творец; А значит, сей мудрец провидеть мог, Что в Ней, прекрасной, – наших душ исток, Она им и велит в тела вселяться: Так формы всех вещей – к очам стремятся * . И коль схоласты правы, что Ковчег Был по пропорциям, как человек * , — То в Ней одной находим до сих пор мы Прообраз их величественной формы. Она и душу с плотью совместила, И между ними распри прекратила, — Она! – О, все обличья, рядом с ней, Одно другого хуже и страшней… Она, она – мертва! Узнав о том, Пойми, что мир – чудовищный фантом! Вот нашей «Анатомии» значенье: Сей мир не пробуждает в нас влеченья. К тому же – сами в помраченье мы: Воистину, сердца, как и умы, Отравлены у нас, и горький яд И в чувства наши, и в дела струят. Вот почему нам чужд любой предмет — Для нас в нем ни добра, ни смысла нет (Ну, а людей природа – какова? Не лучше, чем о ней гласит молва!), В деяньях человека – ни следа Добра не сыщешь: сущая беда!.. И Цвет – Гармонии вторая часть — За Формой вслед готовится пропасть: Ведь Форма, пусть приятная для глаза, Без Цвета – словно перстень без алмаза. Алхимик-турок, чей болезнен вид И грязен плащ, нам жалобно твердит, Что в золото, как яд, проникла ртуть * : Вот такова и мирозданья суть. Когда-то Бог, творенье начиная И, как младенца, Землю пеленая, Чтоб радостной игрой ее занять, Велел ей краски всякий день менять, — И, словно образец такой затеи, Повесил в небе радугу * над нею. Прекраснее, чем Зренье, чувства нет, Но пищею для Зренья служит Цвет, А Цвет испорчен: он не тот, что прежде, Весны и Лета выцвели одежды. Исчез румянец яркий с наших щек — И души, вместо них, стыдом облек… Но нет – надежда бы еще цвела, Когда б Она – Она не умерла! — Та, что цвела, когда была живой, Багрянцем, белизной и синевой, И в ком все вещи мира, как в раю, Черпали свежесть и красу свою, — Она, вместившая все краски мира, Она, чей лик прозрачнее эфира (И пламя тяжело в сравненье с ней, И темен блеск сверкающих камней), — Она, она мертва!.. Вглядись, пойми — И этот мир, как призрак, восприми И нашу «Анатомию» тверди, Чтоб ужас свил гнездо в твоей груди… Исчезла Цвета красота: отныне Усилья надо прилагать Гордыне, Чтоб красками Пороки позлащать, Заемными румянами прельщать. И до того дошел стихий разброд, Что от Земли замкнулся Небосвод, И вещество лишилось восприятья: Отец и Мать бесплодны * – нет зачатья Дождя меж туч, и в должный срок с высот Живящий Ливень больше не идет. И воздух перестал в конце концов Высиживать сезоны, как птенцов: Весна теперь не колыбель – могила. Всю землю лжеученье полонило, И Метеоры небосклон плодит: Значенье их темно, и странен вид. Волхвы Египта вызвать не могли Червей, что днесь родятся из земли * . Художник нынче хвалится, что он Творит созвездий новых небосклон, Как будто бы и впрямь влиянье звезд Приходит через краски или холст, Иль мастер судьбоносен, как звезда… Искусства суть сокрылась навсегда, Скупится Небо, и Земля тощает, А разум наш их целей не вмещает. Когда бы связи Неба и Земли До полного разлада не дошли, — Она, о ком звучит наш скорбный глас, Могла б сильней воздействовать на нас. Ведь если даже слабые растенья Нам, высохнув, приносят исцеленье, — Тем более, почив, живет Она, Всесильной добродетели полна. О мир, ты должен песней лебединой Ее отпеть – и сгинуть в миг единый… Теряет свойства даже сильный яд, Когда от гада мертвого он взят, — Но власть добра, что пребывает в Ней, Со смертью сделалась еще сильней… Она, в ком добродетели росток, Зазеленев, расцвел в свой лучший срок, Она, чьей волей светлые стремленья Рождались в душах, всем на удивленье, — Она все страны тем обогатила, Что единеньем их озолотила: При этом даже сами короли Смирение впервые обрели, Вельможи подобрели, а народ Сам отказался от излишних льгот; Болтать несносно жены перестали, Монахини воздержаннее стали… Она б свершила больше славных дел, Когда б Железный Век не заржавел, — Но вот, она мертва!.. Об этом зная, Пойми, что весь наш мир – зола сухая * : Вот нашей «Анатомии» урок. Ни кровью, ни слезами ты б не смог Мир увлажнить, – нет, это невозможно: Страданья – жалки, смерть сама – ничтожна. Но то блаженство, что с теченьем дней В Ней возрастало, – и теперь при Ней. Нам не понять при первом рассеченье * Всех органов устройство и значенье: Чтоб связи между ними отыскать, Труп следует и дальше рассекать; Но тела всей Вселенной нам едва ли Хватило б, чтоб исследовать детали. Кто мнит себя здоровым, вряд ли рад, Коль об его болезнях говорят. Прерву же речь. О Лучшая из дев! Мы, рассказать немногое успев, Ждем – о Тебе еще заговорят; Ты ж, строкам сим придав напевный лад, Прими оброк за этот – Первый – Год: На убыль воск его свечей идет, Чтоб каждый год здесь, на Земле, в печали Мы вновь твое Рожденье отмечали Второе: ибо Душ в тела вхожденье — Вершится здесь, другое ж их рожденье — Есть Смерть. Она одна весьма умело Выводит Душу, как дитя из тела. А вы, чьих добродетелей творец — Она, кто в Ней находит образец, — Коль скоро вы считаете, что вправе Лишь проза о Ее поведать славе, Иль хроника, быть может; но никак Не должно воспевать Ее в стихах, — Вы вспомните: Сам Бог, в конце Закона * Песнь поместив, велел, чтоб неуклонно Той Песни Моисей учил народ. Он знал: когда из памяти уйдет Закон, когда забудутся Писанья, — Одна лишь Песнь удержится в сознанье. Вот почему и я, насколько мог, Пред Ней исполнил стихотворный долг: Сей непостижной Смерти вопреки Я заключил Ее в свои стихи, — Ее, кого вмещает мрачный гроб, Я поселил в своей поэме, чтоб, Как Души – Небо, как тела – могила, Так доблести – Поэзия хранила!

Нет, не могу поверить, что Она В сей ящик мраморный заключена, И что в плену порфира * и гранита — Ее глаза, светлее хризолита, Ее лица и жемчуг, и рубин!.. Две Индии – вместились в гроб один: Сей дивной плоти каждый дюйм вмещал Сокровище – ценой в эскуриал! О, чьих бы рук, чьего ума усилья Ее бы вновь из мертвых воскресили? Смогу ль стихами оживить то имя, Что эти строки сделало живыми? Нет, эти строки слабы и мертвы, В них не живет Ее душа, увы! И все же лишь в стихах Она цветущей Пребудет – и теперь, и в день грядущий: Ведь если бы она не умерла, — То как бы в этих строфах ожила? Но пусть живет поэма год за годом, Пока весь мир, пронзен Ее уходом, Не умер… Вот краса его и лоск: Его рука – король, советник – мозг, Священник – сердце, рот – законовед, Живот – богач, бедняк – спинной хребет, Солдаты – пальцы, а ступни – купцы, Что сводят мира дальние концы. Но тонких духов сонм, что постоянно Приводит в лад все клавиши органа, Рожден на свет Ее любовью был: Она ушла – и мир лишился сил, И смерти не над кем торжествовать: Кого еще осталось убивать? Ну, разве что – убить уже весь мир, Чтоб больше страх Природу не томил: Мол, снова часть урвать удастся Смерти… Нет, миру не грозит ничто, поверьте!.. Мертва ль Она и вправду? В нашей власти Представить: как разъятые на части Лежат часы, но мастер, в свой черед, Их снова воедино соберет * ; Иль словно в Африке речной поток, Что Нигером зовется, некий срок Проводит под землей * , как под мостом, Чтоб вновь наружу вырваться потом, — Так и Она из гроба навсегда Восстанет, в добродетели тверда… Но, если Небо этому и радо, — Нам здесь, теперь, Ее увидеть надо, Пусть даже дух ее на Небе чтим, Как Ангел иль Престол, иль Херувим * . И, как старик воспоминаньям рад О том, чем тешил в юности свой взгляд, — Так голод мира утолишь сейчас Лишь мыслью, что Она жила меж нас. Природа! Радуйся, что избежала Ты смерти от Последнего Пожара: От этого ревущего костра В одной лишь Ней – ты всю себя спасла! Да, в Ней, чье тело столь благоуханно, Что не нужны ни масти, ни румяна, — Ведь создала Душа ее сама Ту плоть – сосуд прозрачный для ума. Конечно, все хвалу Ей воссылали, Но все ж Ее лишь лучшие – желали. И, как Святые в Небе знать хотят, Кому из них храм новый посвятят; Иль, если вспыхнет новая комета, Художники сойдутся для совета: Как рисовать ее туманный свет? Но смотрят, – а кометы снова нет, — Так спорил мир, пока ее не стало, Верней, Душа быть плотью перестала. Мгновенно в лампе прогорит бальзам * , На миг усладу даровав глазам. — Так и Она, невинна и бела, Готовясь к свадьбе, чистой умерла. Чтоб не вкусить страданий, в мир иной Она ушла, еще не став женой * , И, суеты мирской презрев дела, Как опиум, кончину приняла * . Нет – смерти плоть Ее не поддалась, А только впала в длительный экстаз. А кто Ее не знал при жизни, тот Пусть книгу о Ее судьбе прочтет, — Как всех была умней, скромней, ясней, Идя к своей пятнадцатой весне… И вдруг увидит, следующий лист Перевернув, что тот и пуст, и чист! Так что же – приговор Судьбы неверен, Иль, может быть, из книги лист утерян? Нет – в этот возраст зрелого ума Рок ввел Ее, чтобы Она сама Себе дальнейший жребий избрала: Она ж свершила выбор – умерла. Так, кротостью от бедствий спасена, От будущей судьбы ушла Она. А кто за Нею в мир приходит следом, Коль он и впрямь добру всецело предан, Тот – Ею вдохновляемый посол, Он цель Ее осуществить пришел. Пусть с благодарностью о Ней он вспомнит — И в Книге Судеб чистый лист заполнит, Поскольку все добро грядущих дней Источник свой имеет только в Ней. И пусть ликует весь небесный хор, Что в нас – Она живет и до сих пор!

О две души * , что к небу вознеслись! И я душой стремлюсь за вами ввысь. А Ты, от смерти перейдя в нетленье, Прими, о дева, эту дань хваленья! Ты ввысь летишь, чтоб мира зреть конец — И Вечной Славы восприять венец. Как звезды, что остались под тобой, Свершают вечно путь свой круговой * , Так та душа, что терпит плоти гнет, Тебе вослед и шага не шагнет. Ты вдаль уносишься быстрее света, Но плотский ум узреть не в силах это — Как ввысь тебя уводит колея Длиною от Земли до Неба… Чья Душа, кроме твоей, сегодня вправе Поведать нам о столь блаженной Славе? Хоть к этой Славе зависть я питаю, Но мыслью до нее не долетаю. И ты, о дух великий, вслед за ней Идешь путем * , что всех путей длинней, — Никто в такую даль еще не шел (И, если б не был плоти груз тяжел, Ты б тело взял с собой). – О дерзновенье Полета! В муках ты утратил зренье Земное – и обрел небесный взор, Чтоб видеть путь, лишенный всех опор. Ты о Ее пути вещаешь нам, Но в то же время странствуешь и сам, Летя от тела мертвого вселенной — В Мир Горний, к жизни чистой и нетленной. Нет, никого досель хвалений сила В такую высь еще не возносила. Ты ж все усердней славишь: каждый год Ты вслед за Ней свершаешь свой полет. Так пой же вновь, чтоб пение могло Творцу украсить лаврами чело! Главой вознесшись в облачную высь, Пусть Муза никогда не смотрит вниз. И если душам в небесах известны Дела людей, земные наши песни, То мы им радость чистую несем, Хваля Того, Кто сотворил их сонм!

Да, вечен мир! И в том всего сильней Меня уверил год разлуки с Ней — С тем Солнцем, что и Землю озарило, И Солнце в Небе светом одарило. Кощунство думать, что оно затмилось Навек: о нет – на время закатилось. Но, как корабль, чей парус бурей порван, Плывет бессильно, ветру став покорным; Иль как поверженный на плахе, чья Уж кровь на землю хлещет в два ручья, — Один из головы, другой из тела, — И чья душа уж в вечность отлетела, — Внезапно признак жизни подает: Моргают веки, дергается рот, Трепещут руки, шевелятся ноги, Как будто душу он зовет в тревоге; Но всех движений сих ужасный вид — Как лед, что перед таяньем хрустит; Иль как под ветром арфа днем ненастным Звучит напевом тихим и несчастным, — Так мир, Ее утратив, пал, зачах И омертвел во всех своих частях. До сотворенья Солнца – были дни * , Хоть Солнца и не видели они, — Так и теперь, хоть Солнце закатилось, Чередованье лет не прекратилось. Потоп Всемирный вновь настал: все смыто, Мир в Лету впал, все лучшее забыто, Зане забыт исток всего – Она. Лишь я, – хотя и злобствует волна, — Желаю жизни, жду ее продленья И жажду славы – ради прославленья Тебя, бессмертная. Ты, в смене дней, Не стала матерью, – зато, с моей Сливаясь музой, Ты – отец. Ты – тот, Кому она рождает каждый год По гимну. Мудрый может подражать Сим песням – то есть внуков вам рождать. Итак, мир – мумия. Он не воскрес, Распада неостановим процесс. Но, если у покойного есть дети, Он сам еще отчасти жив на свете. Так в этих гимнах будет жив твой род — Пока Бог новый гимн не воспоет!.. * Душа! Исполнись жаждой величайшей — И жди Его Пришествия, из чаши Господней эту жажду утоляя * И свой недуг отчасти исцеляя. И, как бы долго время ни текло, Считай, что все уже давно прошло. Не спрашивай – что, почему, когда: Избавься от напрасного труда! Ведь поиск правды весь твой век займет, — Не стоит этот мир таких хлопот. Мир – только труп, не более того, А ты, как червь, вгрызаешься в него. О червь * , кто утвердил тебя в надежде, Что лучше станет этот мир, чем прежде, — Не черви ль те, что веруют всецело — Мол, мертвое еще воскреснет тело? О мире сем и вспоминать некстати, Как об истертом прошлогоднем платье. Кто мир забыл и вспомнить не желает — Тот Памятью отличной обладает. Воззри же ввысь: там Та вовек нетленна, Чья Память не печальна, но блаженна, Та, для кого сей мир был только сценой; И созерцали жители вселенной, Ее дела: ведь в них всегда был некий Сокрытый признак Золотого Века; Та, что пристрастий к миру не являла, Но, как душа, все в мире оживляла; Та, что ни в ком не видела изъяна, Но всем добро дарила постоянно, Благие мысли мерила делами, Из добрых дел рождала веры пламя; Та, вкруг кого всегда был райский сад, Как двор вкруг принца; та, чей звездный взгляд И Севером, и Югом управлял, Над Полюсами власть свою являл, — Она, она ушла! Об этом зная, Пойми, что мир – мозаика цветная, Усилий мысли недостоин он: Пусть будет вовсе мыслью обойден. Представь себе, душа, что Смерть – швейцар, Чьей свечки огонек едва мерцал Сперва вдали, твое привлекши зренье, Но свет растет, все ближе озаренье, — Так Небо близится перед кончиной. Представь: тебе дыханье отягчили, Но ты минут не ведала блаженней, Чем в этом забытьи, в изнеможеньи. Представь, что на одре тебе лежать Все легче: нужно узел развязать, Чтоб, как бесценный слиток, вынуть душу… Представь: хоть лютый жар палит и сушит, Но в этом – плотских похотей вина, Ведь злоба их была в тебе сильна. Представь: звонят в преддверье похорон * . — Ты в храм входила под церковный звон, Но в этот день – взойдешь на небеса… Представь: ты слышишь бесов голоса, Ростовщики – они недаром здесь: Тем – похоть возврати, а этим – спесь. Пороки были в долг тебе даны, Верь – кровь Христа очистит от вины… Сошлись друзья и плачут все навзрыд: От них твой путь таинственный сокрыт. Представь: тебе уже глаза закрыли, Что часто заблуждались и грешили, Но тот, кто взгляда мертвых глаз боится, — Ужель от Бога думает укрыться? Вот саваном тебя уже одели — И ты чиста, твои одежды белы! * Сколь низко пала плоть – она гниет… Представь же, сколь высок души полет! Представь, что ты – король, чье государство Червь понуждает гнить и распадаться, Но над тобой псалом произнесен, Чтоб в ночь Люции сладок был твой сон… * Пусть эта мысль, душа, бодрит тебя; А если ты сонлива и слаба, То вспомни Ту, чьей бодрости и силы И на троих с избытком бы хватило, Чью суть никто не смог ни разгадать, Ни на портрете верно передать. Однако же, как в благовонной масти Равны все составляющие части, И если предпочтенье дать одной, То аромат получится иной; Как плоскости – из линий состоят, А линии – из точек, но навряд Сумеет кто-то их разъединить И разницу меж ними прояснить; Так Элементы сочетались в Ней: Не разгадать, какой из них – главней… В Ней – чей состав, чью немощную плоть Недуг сумел столь быстро побороть, Но не Ее саму!.. Чей дух несмело Мечтал – как будет обитать вне тела; Кого узрев, мы сознавали вдруг, Сколь неустойчив куб * , ущербен круг * — В сравненье с Ней; кто, словно цепь златая * , Надежды всех живущих сочетая, Была безукоризненно ровна, Являя прочность каждого звена; — Она болезни злой на растерзанье Кровь отдала и тело, и дыханье, Чтоб знали мы: пусть праведник трудом И верой заслужил Небесный Дом; Пусть Небо для него отверсто было, Поскольку Небеса берутся силой * ; Пусть он вполне упрочил с Небом связь, Во имя Неба на Земле трудясь; — При всех его трудах, страданьях, вере — Лишь Смерть ему откроет в Небо двери!.. Теперь, душа, помысли, сделай милость, В каком ты жалком теле поселилась: Ведь без тебя и жить бы не сумели Другие две души в бессильном теле, — Растительная с Чувственной. Не станешь Ты отрицать, что за собой их тянешь! Представь, сколь ты беспомощной была, Коль плоть – ничтожной глины ком – смогла Тебе подсыпать яду! Как легко Плоть – скисшее, дрянное молоко * , Отродье жалкое, щенок негодный — С тобою делит Грех свой Первородный! Как мучится глупец-анахорет, Отшельник, что в теченье долгих лет Сидит, заросший грязью, в темной келье, — Так с первых дней душа страдает в теле — Своей тюрьме, где ей сперва не лень Пить молоко да плакать целый день. Представь, что тело, выросши, похоже На шаткий дом, чей кров – два ярда кожи: То хворью изнутри захвачен он, То старостью снаружи осажден. Но ты представь, что смерть, едва вошла, — И волю, и простор тебе дала, Что скорлупа ореха вдруг распалась, И лишь ядро свободное осталось, Разбилась раковина – и тотчас Ты заново как будто родилась. Да, та душа, что медленно, несмело В день проходила, с позволенья тела, Миль двадцать или тридцать здесь, внизу, — Теперь до Неба вышнего стезю Минует вмиг * ; она не одарит Вниманьем ни один метеорит; В полете не почувствует она, Насколько толща воздуха мощна; И даже Сферу Огненную встретив, Она ее минует, не заметив; Ей все равно, безжизненна Луна Иль некими людьми населена; Восходит ли Венера в облаченье То Утренней Звезды, а то – Вечерней; Меркурий Аргусу глаза отвел, Но над душой он власти не обрел: Она всезряща, и сквозь Солнца тело, — Смотри, – уже мгновенно пролетела. — Без стражи входит к Марсу во дворец, И ни Юпитер, ни его отец Ей не помеха. Чувствует она: Дорога ввысь уже одолена! Как звезды, кои в небе встретит взгляд, Единой нитью, словно бусин ряд, Пронизаны, и для души та нить Все сферы может вмиг соединить; Как позвоночник, проходя сквозь спину, Связует наши кости воедино, — Так Свод и Дол связует восхожденьем Душа, что Третьим взыскана рожденьем (Творенье – первое, а Благодать — Второе даровали ей * ). И глядь — Она на небе! Так при свечке мы Вдруг видим краски после долгой тьмы… Душа! И ты готовиться должна К такому странствию… Представь – Она, Чье тело вовсе не было темницей, — В таком душа мечтает поселиться, — Она, чьи дивные черты едва ли Другие лица даже отражали, И то – поскольку подражать ей смели, — Она сама, в чьем несравненном теле (Когда б сей мир сравниться с Нею мог) — Весь в злате – Запад, в пряностях – Восток, Все лучшее, что есть в любых краях — В Европе, в Африке, на всех морях; Нет, в ней самой сокровищ много боле, Весь мир владеет лишь двадцатой долей Ее богатств, которых, может статься, Хватило бы еще миров на двадцать… Коль Ангелы-хранители даны Всем: их имеют города, чины, И праздники, и разные занятья, И все на свете люди без изъятья, — То в этом теле у любого члена Был свой особый Ангел, несомненно; Ее душа – как золото была, А тело – как электр * ; она могла Без слов, через румянец или взгляд, Являть и чувств, и мыслей целый ряд; Так было ясно все, о чем хотела Она сказать, что мнилось – мыслит тело, — Она, она ушла, ее уж нет!.. Мы ж, как улитки, оставляем след На почве – на полу своей тюрьмы, Где сами в тюрьмах-раковинах мы. Но разве ж мы сменить жилище в силах, Когда, заключены в живых могилах, Так ничего понять и не успели: Что знаешь ты, душа, в сем жалком теле? Ты и поныне не разобралась — Как ты умрешь и как ты родилась, Забыла, как свершила свой приход, Не помнишь, как испила яд грехов, Ты лишена о Смерти знаний точных, Не знаешь, в чем Бессмертия источник, В своих границах тесных – ты несчастна: Себя не зная, трудишься напрасно Над тайной тел. В течение веков Все думали, что тел состав таков: Эфир с огнем, земля с водой – стихии… Теперь в них части видятся иные * , Притом одним – так кажется, другим — Иначе, а вопрос неразрешим… Ты знаешь ли, как, образуя грот, Ложатся камни, чтоб не рухнул свод? Ты знаешь ли, как сердце очищает * Кровь, как ее в желудочки вмещает? А знаешь ты, что легким делать надо, Чтоб выдыхать ты мог продукт распада? Превыше разуменья твоего — Как ткани всасывают вещество… А споры о ногтях, о волосах! * Вникая в них, ты попадешь впросак. Скажи – ну, как могу познать себя я, Вещей столь близких и простых не зная? Есть сотни мнений (уж не говоря О сложном) – о строеньи муравья! И если кто-то холод, жар терпел И над азами жалкими корпел Вещей столь маловажных, – как же ты Познаешь вещи, кои непросты: Мощь Цезаря иль мудрость Цицерона? Кто сделал красной – кровь, траву – зеленой? Постичь все это люди не сумели. Что можешь ты, душа, в тщедушном теле? Когда ж гордыню ты с себя стряхнешь, И вымысла мечту, и страсти ложь? Ты смотришь сквозь очки и мнишь, что важно — Ничтожное… Но поднимись на башню — И вмиг поймешь: ты ложью увлеклась, На мир глядела сквозь решетки глаз, Сквозь лабиринты слушала ушные, Дороги избирала окружные… Но в небесах познания канал Иной: помыслил – и тотчас познал… Лишь в горней школе ты сумеешь стать И впрямь ученой, мудрой – Ей под стать, Ей, чей необычайный ум постиг Без обученья сущность многих книг; Ей, совершившей столько добрых дел, Что ныне всякий, кто б ни захотел Творить добро, поймет в одно мгновенье, Что он замыслил только повторенье Того, что было Ею уж давно Задумано или совершено; Ей, что такого совершенства здесь Смогла достичь в познании небес, Что ранее, чем жителем их стала, Она уже, как книгу, их читала; Но и на этом не остановилась (Хотя такое знанье бы явилось Несносным грузом для иных): ушла — И совершенство в небе обрела, В нем нашей лучшей Книгой став. И вот Вслед за собой и нас теперь зовет… Не прерывай же своего экстаза, Моя душа! Не обернись ни разу Назад, чтоб снова думать о земном! Помысли – с кем же в мире ты ином Общаться станешь? Что там делать надо, Чтоб не вкусить самой чужого яда, Другим же – своего испить не дать? Ты молча ль восприимешь благодать Учителей великих – или все же Им возразишь, призвавши Слово Божье В свидетели?.. Обдумать все пора! И нет ли там подобия Двора, Где, как бы ни был жалок клеветник, Но много зла несет его язык? Хоть яд повсюду силу проявляет, Но иногда особенно влияет На волосы и ногти * , например; А грех – опасен лишь для низших сфер. Ввысь, о душа! Там обновленным слухом * Должна ты внять поющим стройно духам. Ввысь! Там звучит немолчная хвала Той, что, оставшись Девой, – родила * , Единственной из женщин, что невинна И до, и после порожденья Сына; Ввысь – к Праотцам, что Сына дольше ждали, Чем с Ним на небе души услаждали; К святым Пророкам, зрящим вновь и снова, Как на Земле сбывается их слово; К Апостолам, что Сыну-Солнцу вслед Пошли путем блистательных побед; К Угодникам, чья кровь лилась святая, Апостольскую ниву орошая; Ввысь – к Девам, что боялись изменить Святому Духу и соединить Со смертным мужем – свой телесный Храм; Ввысь, ввысь! Ведь там, средь этих Воинств, там — Она, что новый, небывалый Сан В своем лице явила небесам, Ибо Она, и будучи одна, В себе самой – как целая страна: Она над чувством разум воцарила, Врага на поле брани покорила, — И мир настал. И после битвы той Невинность лобызалась с Красотой. И суд ее возвышен был и прав, Мятеж гордыни – смертью покарав. Всем сострадая, каждого любя, Она прощала всех, кроме себя, И воплощеньем скромности слыла, Нас вдохновив на добрые дела. Над этим сердцем слуги сатаны Малейшей власти были лишены. Все совершенства, слившись в ней одной, Ее особой сделали Страной, А Вера – Церковью * ; а вместе эти Две силы – сутью всех вещей на свете. Она, Она, хранившая во взгляде От зла всемирного противоядье, — Она теперь из мира прочь ушла И чрез кончину небо обрела; А кто ее примером не влеком, Лишь с мимолетной радостью знаком; Но ты, душа, стремись к непреходящей: От радости случайной – к настоящей! Здесь искус мы должны перенести, Чтоб в небесах блаженство обрести. Скажи: как радости не быть мгновенной Здесь, на Земле? Как от причины тленной Ждать вечных следствий?.. Скажем, ты влюблен В красавицу. Но красоты закон — Изменчивость… О бедные созданья — Ты и она! О призрак обладанья! Ведь с каждым днем меняетесь вы с ней, Изъяны Время делает видней, И хоть река все то же носит имя, Но завтра воды станут в ней иными. Ее лицо и твой влюбленный взгляд — Уже не те; не столь сегодня свят Обет любви, намедни с жаром данный: Ты сам меняешься, непостоянный, Ты можешь славу предпочесть любви… Один лишь Бог создания Свои — Нас – по любви безмерной сотворил И лучезарной славой одарил, Лишь для того явив нам эту милость, Чтоб к совершенству сами мы стремились. Кто ниже нас по рангу, те нас чтят (А принцы, если нас почтить хотят, Другим предоставляют это право); Итак, от посторонних наша слава Зависит: то растет, то убывает… Увы, здесь радость прочной не бывает. А если б человек своим умом Мог радость в этом обретать иль в том, Мы б всех других за глупость поносили, И лишь себя за ум превозносили. Как тех, кто башню Вавилона строил, Один вопрос все время беспокоил: Мол, на Земле всего ужасно мало, Не хватит места и материала, Да и к тому ж не выдержит фундамент, — Так и теперь подобным делом занят И те же мысли развивает тот, Кто прочной радости от мира ждет… Как встарь из кар Господних и даров Язычник разных создавал богов * (Ведь были боги хлеба и вина, И хворь была богиней, и война); И, разменяв на горстку меди свой Бесценный, полновесный золотой, Он забывал Единственного Бога, Которому обязан был премного, — Так и у нас все радости – не те: Нет счастья в постоянной суете. Воспрянь, душа, взор к небу поднимая: Пройдя сквозь центр окружности, прямая Два раза круговой ее черты Коснется. – Так же в будущем и ты Свои мечты осуществишь вдвойне На небесах. Предайся же вполне Познанью Господа: Он для ума — И Мыслимый Объект, и Мысль сама. В Нем радость обретается всегда, Не зная ни убытка, ни вреда. Познанье Бога стольких благ полно, Что изумляет Ангелов оно — Тех, с кем теперь и слита, и едина Она, чью мы справляем Годовщину, Она, чья радость истинной была И кончиться со смертью не могла; Она, что Бога всюду узнавала, Ему внимала и к Нему взывала, И Образ Бога восставал пред Ней Из крон деревьев, из холмов камней; И в Ней самой, преуспевавшей в вере, Был Образ тот воссоздан в полной мере, И были из души удалены Последствия Адамовой вины. Она всечасно Бога призывала, Ее десница Божья покрывала, И с Богом обручил Ее наш мир * , А в небесах готов Ей брачный пир. Она, чей вечер – полдня был светлей, Чей сон – молитв церковных был святей, Она, что всем вокруг дарила милость, Но к милосердью вышнему стремилась, — Она его на небе обрела За то, что в мир гармонию внесла, Согласье – меж Землей и Небесами. Теперь мы радость истинную сами (Насколько можем) обретаем в Ней, Хоть радости небесные – сильней, Даже кратчайшие; но сколь ничтожны Те, краткие, что на Земле возможны!.. Клеврет от принца с тем приемлет власть, Чтоб от него в зависимость попасть; Коль врач об исцелении твоем Молчит, – смотри: внезапных сил подъем Разбередит в груди твоей нарыв, И тот задушит, к горлу подступив, Тебя, обретшего, казалось, силу… Случайное – всегда случайным было, И есть ли тот, кому оно в угоду Свою изменит зыбкую природу? Любой случайной радости приход Гласит одно: вот-вот она уйдет. Но в небе наслажденье не растает: Там временное – вечность обретает, Лишь там душа блаженства не теряет, Поскольку никогда не умирает, А только ждет Великого Предела — Конца Веков и воскресенья тела. В тот день величьем люди превзойдут Всех духов – и вовеки не падут, Как пали Ангелы; и к совершенству Направят путь, как к высшему блаженству. Но ныне так ликует лишь Она, В чьем сердце добродетель столь сильна, Что похвала любая – Ей в обиду (Ведь в Высшем Мире все – иного вида); Она, что из прекраснейшего тела Ушла на небо, словно захотела Еще светлей украсить облик свой… Ведь плоть была ее второй душой, — Так в древнем свитке с двух сторон на коже Начертаны для нас реченья Божьи. Ее ж рукой был на Земле очерчен Круг совершенства, что велик и вечен, И с нею вместе Круг блаженный тот На небе пребывет – и растет. Но здесь, где лицемерье ложной веры Плодит святых угодников без меры, — Ни свод небесный с ними не знаком, Ни Церковь древняя. – Где лишь закон Поэзии не вызывает гнева * У Веры, – я к Тебе взываю, дева! Когда б других святых я почитал, Французом бы в глазах твоих я стал, И Ты, как дань мою за Год Второй, Не приняла бы этот Золотой, Когда бы не было на нем Портрета Того, Кто повелел, чтоб Ты воспета Была, и чтоб могли потомки брать С Тебя пример – как жить и умирать, И был весь мир о том оповещен… Так пусть же знают все, что Автор – Он, Посланье – Ты, а я – лишь Трубный Глас * , Сзывающий народ в урочный час!