В ночь на 4 августа 1789 года собрание представителей трех сословий упразднило привилегии и декретировало равноправие всего французского народа. Это был самый известный праздник всеобщего равенства за всю мировую историю, на котором было провозглашено, что все люди рождаются равными и свободными. Герцоги и епископы, крестьяне и ученые отныне становились просто гражданами — то есть, дословно, «жителями города». Однако загвоздка состояла в том, что этого города не существовало, у него не было ни структуры, ни законов, ничего реального. И вот, в ожидании, пока он будет построен, Франция, которая была уже не королевством и еще не республикой, а неким примитивным сообществом дикарей, купалась в счастье всеобщего равенства.

Третье сословие, которому было всего шесть месяцев от роду, не обладало ни сплоченностью, ни историческим опытом. Его легитимность держалась лишь на беспорядочной груде нелепых формулировок, притязаний и жалоб, собранных со всех концов страны, утопических проектов, составленных людьми, одержимыми восторгом от того, что они вообще умеют писать, поскольку совсем недавно выбрались к свету из тьмы неграмотности. Видя все это, дворяне и церковнослужители разнежились, размягчились — они были очарованы, они тоже хотели ощутить эйфорию свободы, хотели стать частью целого, хотели второй молодости. Графы и аббаты обнимались с простым людом и заражались его одержимостью.

В эту безумную ночь, когда всем было не до сна, появилась Декларация прав человека и гражданина. Имелся в виду Человек с заглавной буквы, Человек, стоящий превыше всего, не боящийся ни Бога, ни кесаря. Утверждались новые принципы, стирающие Десять заповедей, ибо если на первый взгляд эти принципы соответствовали заповедям, то на деле глубоко противоречили им. Десять заповедей включали в себя, по сути, девять запретов, утверждая мораль с помощью препятствий, барьеров, воздвигнутых, чтобы ограничить власть инстинктов; это были преграды, защищающие человека от него самого. Права человека, напротив, многое позволяли, давали преимущества, утверждали то примитивное буйство, которое на современном языке называется революцией. Но ничто не является менее современным, чем хаос.

Декларация прав человека и гражданина стала официальным объявлением войны религии, потому что в ней провозглашалось общество, прежде невозможное: общество равенства, преисподняя, в которой люди рождаются равными в правах, — но не было и речи об обязанностях, а тем более о запретах. Вот почему все конституции, составляемые революционерами последующих эпох, стремились уничтожить разрушительный эффект этой Декларации. Законы Учредительного собрания, Конвента и Директории неустанно стремились ввести хоть немного неравенства — иными словами, хоть немного жизни — в этот бездушный железный свод прав человека. Аббат Сийес, ныне покоящийся в Пантеоне, отец этой ужасной Декларации, писал спустя две недели после той ночи на 4 августа: «Благосостояние есть цель человека». Сийес-отступник, Сийес-антихрист — иезуиты его иначе и не называли, — который своей проповедью благосостояния стремился сделать людей злыми, завистливыми, агрессивными и разрушающими? Нет. Просто Сийес исключил Бога из своего проекта Конституции — этим его декларация отличается от американской, — и это забвение Бога стало причиной множества несчастий. Вычеркнутый из основ человеческого управления, Бог уже не был универсальной ценностью — а следовательно, Он стал ничем, и все Его наместники тоже стали ничем, они должны были исчезнуть, и даже лучше было бы, не дожидаясь этого, их уничтожить — священников, королей, вплоть до самого слабого, самого невинного из всех — короля-ребенка.