ПРОЛОГ

– Шеннон, это Колин. Только что узнал, что с тобой произошел несчастный случай… Не подходи к телефону, малыш, если не можешь, позвони мне позже… Я люблю тебя, Шеннон… Знаю, сейчас не время говорить об этом, но… позвони мне, окей?

– Это Дасти, милая. Ответь мне, если ты дома… Проклятье… Послушай, Шенни, я не упрекаю тебя ни в чем, но ты должна выслушать меня. Твоя сестра приказала не подпускать меня к твоей квартире на пушечный выстрел. Знаю, что не должен звонить тебе, но… Если не смогу увидеть тебя, поговорить с тобой, мы просто не сможем ничего решить. Ты ведь знаешь, я никогда бы не ударил тебя. Это был несчастный случай… Я люблю тебя, Шенни… И… мы ведь собираемся пожениться… Прошу тебя, возьми трубку… Черт возьми, у меня голова идет кругом…

– Шеннон, это опять Колин. Я только что разговаривал с твоей мамой… Думал, может ты у нее, но ты, вроде бы, поехала домой – так она мне сказала. Срочно позвони мне, малыш, нам надо поговорить. Ходят странные слухи, будто Дасти ударил тебя или что-то в этом роде, и что ты больше не собираешься быть фотомоделью. Надеюсь, это неправда. Не подводи меня, малыш. Ты ведь знаешь, я рассчитываю на тебя… на то, что ты будешь участвовать в нашем движении. Мы ведь обещали, помнишь?

– Привет, это Гвен. Я распорядилась, чтобы тебя не беспокоили… Похоже, ты спятила, поехав домой. Там ты совсем одна, а мама просто жаждет поухаживать за тобой. Ну да ладно, отдыхай, но если Дасти Камберленд попытается связаться с тобой, сообщи мне немедленно, и я засажу этого ублюдка на пару дней за решетку. Кстати, его адвокаты согласились с нашим предложением не сообщать прессе подробности этого вашего э-э– происшествия. Они разорвали контракт, и теперь ты свободна, как птица, пусть и без работы. Но если захочешь, только скажи, и я найду тебе классного агента. Тебе ведь не сорок, а всего двадцать два. Зарабатывай, пока можешь…

– Это опять Гвен. Надеюсь, ты не спала. Забыла сказать, что днем случайно столкнулась с твоим бывшим поклонником, Колином. Он слышал о несчастном случае с тобой. Возможно, он позвонит… Хочешь бесплатный совет? Скажи ему, что твой денежный фонтан иссяк, и ему придется выкарабкиваться самому. Кстати, о бесплатном совете. Мой секретарь послал Дасти счет за услуги. Теперь ты от него избавилась навсегда. Поправляйся…

– Шеннон, дорогая, это мама. Не подходи к телефону, если отдыхаешь. Я зайду завтра – проверю, как ты. Только что разговаривала с Гвен. Когда почувствуешь себя лучше, позвони ей и поблагодари за хлопоты. Она забросила все дела, чтобы получить ордер на запрет посещений и звонков от Дасти. Я люблю тебя, дорогая. Береги себя…

– Привет, Сие, это Фил. Надеюсь, ты отдыхаешь? Тебе никто не надоедает?.. Сегодня я еще на Гаваях, а завтра лечу в Австралию. Хотелось бы отложить поездку до твоего выздоровления, но и билеты, и гостиница заказаны заранее… Да ты и сама все это знаешь. В любом случае, отдыхай – тебе даже полезно ненадолго остановиться. Слишком долго ты была поглощена делами, не заботясь о себе. Держись от Дасти и как его там – Марсалиса подальше. Попытайся найти что-нибудь для себя в университетском справочнике. Сис, ты меня слушаешь? Поучаю тебя, а позвонил, чтобы сказать, что люблю тебя. Знаю, что дела важны для тебя, но Земля и меньшие братья наши могут подождать пару недель, пока ты не отдохнешь. Пришлю тебе открытку из Сиднея. Надеюсь, я не напугал тебя до смерти перед отъездом… Если бы хоть кто-нибудь из моих коллег услышал меня тогда, меня бы с позором изгнали из ОООС! Скоро я приеду, и мы возьмем палатки и снова отправимся в Олтон, на водохранилище. Люблю тебя!

 

ГЛАВА 1

Изумрудные глаза Шеннон Клиэри засияли от счастья. Доктор разрешил ехать, правда, несколько удивившись.

– Почему вас тянет в дорогу, мисс Клиэри, если можно несколько дней понежиться в постели, принимая знаки любви и внимания от друзей и родственников, нанять сиделку и полностью оправиться от сотрясения мозга?

Вдыхая чистый, влажный воздух, насыщенный запахом омытого апрельским дождем леса, Шеннон прошептала:

– Вот и ответ на ваш вопрос, доктор. Нет нужды лежать дома в постели, если можно спать под звездами.

Мысль о поездке постоянно преследовала ее. И сейчас она мчалась по направлению к Олтонскому водохранилищу, удаляясь от города и от своей скромной однокомнатной квартирки. Ей было восемь, когда они с Филиппом, старшим братом, впервые разбили здесь свой лагерь. Криво усмехнувшись, Шеннон напомнила себе, что именно в этих местах ей встретился «Бродячий дух» – дух очень высокого, почти десяти футов, мужчины с угрюмым и злобным лицом. Тогда она страшно испугалась и упала, сильно ударившись головой о камень, а на все вопросы встревоженного брата лишь повторяла:

– Бродячий дух… бродячий дух!

Сохранившийся в памяти день был полон событиями и, как нельзя лучше, отвечал цели их поездки: развеять на лесной поляне пепел отца Шеннон. С тех пор они не возвращались в эти места. Рабочий график ее страдающего работоманией брата, постоянные съемки рекламных роликов и плакатов у самой Шеннон – все это не оставляло времени на отдых. Сейчас Филипп в отпуске, и ей тоже необходимо отдохнуть после столь долгой напряженной работы. А тут еще это потрясение…

Темно-зеленый с желтоватым отливом джип – рождественский подарок экс-работодателя и экс-жениха Дасти Камберленда – свернул на узкую грунтовую дорогу. Из сторожки вышел светловолосый смотритель. Шеннон улыбнулась ему.

– Доброе утро. Прекрасный денек для пикника в лесу, мисс. Вчерашние тучи разогнали всех отдыхающих, и у вас большой выбор удобных мест для отдыха, – приветствовал ее смотритель.

Лицо Шеннон осветилось улыбкой.

– Я приехала не на пикник и не на один день… на неопределенный срок, – она кивнула на список цен, прикрепленный к столу сторожки. – Дней на восемь, не меньше.

Смотритель удивленно пожал плечами.

– Вы собираетесь жить в палатке совсем одна? Что ж, если вам надоест одиночество, я весь день здесь в сторожке, читаю.

– Устроюсь, и, может быть, поброжу по окрестностям. Я не была здесь с детства… Хотелось бы найти то место, где мы останавливались тогда. У вас есть карта?

– Конечно. В этом путеводителе есть небольшая карта, а более подробная – на турбазе.

Взяв книжечку, Шеннон внимательно рассматривала карту.

– Кажется, где-то здесь, за водохранилищем… Мы с братом останавливались там раза два, когда я была ребенком, – и добавила, борясь с искушением рассказать ему о пепле своего отца, – в конце концов, неизвестно, можно ли разбрасывать пепел в заповеднике: – Место, которое я разыскиваю, очень много значит для нас.

– Саскуэханноки согласились бы с вами, – рассмеялся смотритель, – хотя их священное место захоронений несколько восточнее, вот здесь… – Он обвел кружочком место на карте. – Правда, соглашаться с вами некому, – никто из них не дожил до наших дней.

– Саскуэханноки? – удивилась Шеннон.

– Индейцы-саскуэханноки. Один исследователь утверждает, что они жили в этих местах в семнадцатом веке. Я много читал о них: собираю материал для статьи в журнал.

– Их так называют, потому что они жили на берегах Саскуэханны?

– Скорее наоборот, реку назвали их именем. Сначала индейцы жили здесь, по берегам реки, но затем их, как и других коренных жителей, оттеснили к западу, – объяснил смотритель.

– И никого не осталось?

– Никого. Знаете же – эпидемии, ирокезы – они враждовали с саскуэханноками, британцы…

– Как печально.

– Не печально, а преступно, – с неожиданным вызовом бросил смотритель, но тут же смутился. – Извините. Меня взволновала только что прочитанная книга. – Он внимательно посмотрел на Шеннон. – Хотите прочесть? Если, конечно, вам это интересно…

– С удовольствием. Я вам ее обязательно верну, – несколько часов назад даже мысль о чтении вызывала у нее головную боль, но сейчас…

«Нашла себе новых несчастненьких?» – будто наяву услышала она недовольное ворчание Филиппа и поклялась, что никаких «несчастненьких» больше не будет. В конце концов, эта печальная история – свершившийся факт. Она прочтет книгу в целях самообразования, зная, что ничего уже нельзя сделать ни для Саскуэханны, ни для саскуэханноков…

Смотритель вынес книгу из сторожки, и Шеннон выпрыгнула из джипа.

– К вечеру верну ее вам. Я признательна, что вы нашли время поговорить со мной и рассказать об индейцах. Теперь моя поездка сюда стала еще более волнующей.

– С удовольствием поговорил с вами, – его глаза изучающе скользнули по стройной фигурке Шеннон, одетой в легкую хлопчатобумажную футболку и рекламируемые повсюду Дасти джинсы. – Если вам что-нибудь понадобится…

– Ничего не надо. Спасибо.

– Потрясающая футболка, – признал он и добавил неуверенно, глядя на надпись на груди. – Я что-то слышал о Центре кардиопульмонарного оживления.

– Я два года занималась там психологическим тренингом. Если бы вы только знали… – мягкая улыбка озарила ее лицо. – Что ж, мне следует поторопиться, не то я не успею прочесть книгу сегодня. Я верну ее вам через пару часов.

– К чему такая спешка? Я всегда на своем посту.

Забивая последний колышек палатки, Шеннон успокоилась, уверенная, что смотритель не узнал ее и не заинтересовался ею. И, слава Богу! Ей ничего не нужно, кроме отдыха, и меньше всего новый мужчина. Колин Марсалис и Дасти Камберленд оставили след в ее жизни и горькие, печальные воспоминания. Возможно, обаятельный и услужливый смотритель великодушнее и сердечнее бывших любовников. Филипп прав, пора задуматься о своей жизни, стремлениях и нуждах, подумать о будущем.

Опять заболела голова, и мысль о прогулке показалась невыносимой. Шеннон расстелила спальный мешок рядом с палаткой, спать в которой собиралась только в непогоду, вытянулась на нем и открыла книгу смотрителя. Книга называлась «Девственный лес». Ее автор, индеец-сенека, выросший на границе между США и Канадой и окончивший Гарвардский университет, сурово обличал европейских колонизаторов, полностью уничтоживших одни племена североамериканских индейцев и загнавших в резервации оставшихся в живых представителей других племен.

Индейцев-саскуэханноков истребили полностью. Автор документально обосновал свои выводы и отметил, что не одни европейцы несут за это ответственность. К гибели саскуэханноков привела не только эпидемия оспы, сведшая в могилу большую часть племени, но и их вражда с Союзом ирокезов, в которую входили племена сенека, кайюга, онондага, онейда и мохауков, причиной чего послужила ссора из-за прекрасной, но своевольной саскуэханнонской девушки.

Судьба девушки и ее народа опечалила Шеннон до глубины души. Историки утверждают, что французы спаивали, льстили и подкупали саскуэханноков в надежде склонить их на свою сторону в борьбе с англичанами, союзниками ирокезов. Юная девушка, презрев опасность, полюбила молодого храброго английского офицера. Когда опьяневший вождь саскуэханноков согласился заключить тайный союз с французами, девушка убежала, чтобы предупредить возлюбленного. Пьяные, разъяренные соплеменники бросились в погоню, ворвались в лагерь англичан и устроили кровавую бойню, в которой погибли гостившие в лагере вожди индейцев и все англичане. Лишь одному из них удалось спастись, добраться до ирокезов и сообщить им печальную весть.

Возмездие было скорым и страшным. В той кровопролитной битве погибло такое количество саскуэханноков, что горькая участь этого гордого народа была предрешена. Еще какое-то время группы воинов-саскуэханноков нанимались для охраны штатов Виргиния и Мэриленд, но костяк племенных отношений был разрушен до основания, а тоненькая связующая нить родственных связей, культура и традиции становились все тоньше и незаметнее. Оставшиеся в живых саскуэханноки переселились в Конестогу, где смешались с другими племенами. В XVIII веке последние двадцать уцелевших саскуэханноков были зверски убиты в Конестоге разъяренной толпой белых бедняков.

Заключительное слово книги резко и бескомпромиссно осуждало европейцев, посмевших назвать себя «американцами», что пагубно отразилось на коренном населении страны.

Шеннон захотела иметь собственный экземпляр этой книги, записала в блокнот название и автора, и очень кратко, на тот случай, если книгу достать не удастся, историю племени саскуэханноков. Она ощутила потребность запомнить мельчайшие подробности о жизни людей, любивших землю, где покоится прах ее отца, и, не обращая внимания на головную боль, решила тотчас же отправиться в те места, где они жили. Она пройдет мимо сторожки, занесет книгу, а затем, не возвращаясь в лагерь, навестит отца.

– Тук, тук!

– Ой! – смутившись, Шеннон вскочила на ноги. – Ваша книга так сильно захватила меня, что я не слышала, как вы подошли.

– У меня ленч, – объявил обаятельный смотритель и помахал бумажным пакетом. – Приглашаю вас разделить его со мной. Все очень скромно – сэндвичи с ветчиной.

– Садитесь, – Шеннон похлопала ладошкой по спальному мешку и достала из сумки свои припасы. – Видите ли, я вегетарианка. У меня хлеб, сыр и джем… Угощайтесь.

– Полезная для здоровья пища. Так вот почему у вас такой чудесный цвет лица! – Он заметил завернутый в вощеную бумагу громадный кусок шоколадного торта и усмехнулся. – Я вижу, вы не фанатичка.

– В прежней, жизни я была ярой фанатичкой; в новой – научилась со многим мириться, – озорно заметила Шеннон, отдавая дань прежним дням.

– Означает ли это, что вы откажетесь и от моего сэндвича?

– Скорее всего, да. Я всегда была против убийства невинных животных. Не вынуждайте меня менять свои взгляды. Я испортила вам завтрак? Давайте лучше поговорим об этой увлекательной книге.

– Рад, что она вам понравилась. Автор, видимо, здорово разозлен…

– Мне так не кажется, – возразила Шеннон. – Он сделал все возможное, чтобы объективно представить обе стороны. Факты говорят сами за себя.

Смотритель замялся, но все-таки отважился сказать.

– Я заканчиваю работу в пять. Мы могли бы поехать в город, и за обедом я мог бы рассказать вам о моих изысках. Там есть великолепная бифштексная… – заметив свою оплошность, он чуть не подавился сэндвичем. – Извините. Мы могли бы пойти в пиццерию…

– Это искушение, но я сбежала из города, чтобы отдохнуть от его шума и сутолоки. Одиночество настолько же необходимо мне, насколько мне приятно беседовать с вами. Благодарю за заманчивое предложение.

– Уж не собрались ли вы отправиться после обеда на святое для вас место? Вы уверены, что после утомительной дороги у вас хватит на это сил? Вы выглядите слегка… уставшей. Вы ведь собираетесь провести здесь восемь дней… Почему бы не отложить прогулку до завтра?

Шеннон заверила его, что будет идти совсем медленно и что ей крайне необходимо попасть туда прямо сейчас. Тронутая его искренним беспокойством, она пояснила:

– Четырнадцать лет назад, когда мне было восемь, мой старший брат и я развеяли на том месте пепел моего отца.

– Вот это да! Не удивительно, что оно притягивает вас. Значит, ваш отец умер, когда вам было восемь лет?

– Нет, отец умер еще до моего рождения, и завещал развеять свой прах в каком-нибудь красивом лесном уголке. Но мама все откладывала… а Фил ждал, когда станет совершеннолетним и сможет выполнить его просьбу. Фил – пасынок моего отца, но он его очень любил и много рассказывал мне о нем. – Шеннон смутилась и покраснела. – Извините, я, кажется, увлеклась воспоминаниями.

– Продолжайте, продолжайте, пожалуйста. Ведь это еще не все, правда? Мне хотелось бы дослушать, мисс…

– О! Мы еще не познакомились… Шеннон Клиэри.

– Даг Джефферсон. – Они торжественно пожали руки. – Меня преследует мысль, что я вас где-то видел.

– Я работала фотомоделью для фирмы Дасти. – Она похлопала по выцветшим джинсам и усмехнулась. – Как говорится, зарабатывала на кусок хлеба с маслом.

Молодой человек кивнул, соглашаясь.

– Точно! Я должен бы узнать вас сразу! Наверное… я никогда не обращал внимания на ваше лицо на рекламе. А лицо у вас… изумительное.

Посмеиваясь над собой, Шеннон сказала:

– Как раз лицо и не должно привлекать внимания. Модельер нанял меня, даже не видя моего лица, для демонстрации других частей тела. В тот момент на мне были Дасти-джинсы, и они смотрелись великолепно, как ему и хотелось.

– Встаньте, пожалуйста, – попросил Даг.

– Не стоит. Тем более, я у них больше не работаю. Да, и с этой мешковатой футболкой они не так эффектны.

– Уволились? Что же вы собираетесь делать?

– Вернусь к учебе. Мне всегда хотелось стать ветеринаром, но передумала, и решила стать адвокатом. – И добавила, скорее для себя, чем для него: – Я должна многое решить.

– Что ж, вы выбрали неплохое место для раздумий. В апреле здесь всегда спокойно, немноголюдно.

– Завидую вам, Даг. О такой работе можно только мечтать. Конечно, работы у вас много, но…

– Вы завидуете мне? Да вы за неделю зарабатываете больше, чем я за год.

– Мне никогда не нравилась моя работа. Я делала ее ради денег, чтобы иметь возможность помогать мероприятиям по защите окружающей среды… это длинная история.

Его потрясла искренность Шеннон.

– Еще не все потеряно, вы молоды. Смените профессию. Лесной службе необходима реклама, а вы могли бы здорово в этом помочь.

Шеннон с шутливым ужасом посмотрела на молодого человека.

– Снова под яркий свет юпитеров? Нет уж, благодарю покорно. Хочу, чтобы меня всегда освещали звёзды. Хочу увидеть сегодня ночью тьму-тьмущую звезд. Можете устроить?

– Посмотрим, что можно сделать для вас, мисс… Мой перерыв закончился. Если вы передумаете насчет обеда…

– Не искушайте меня, Даг. Мне действительно надо побыть одной и подумать.

– У вас впереди еще восемь дней… Знаю, вам нужно навестить место, где покоится ваш отец, но… – Даг нахмурился. – Не стоит подолгу бродить в одиночестве по окрестностям и одной заходить на священную землю саскуэханноков. Может быть, через пару дней и провожу вас туда, окей?

– Возможно. Не волнуйтесь, Даг, все будет в порядке. Еще раз спасибо за книгу.

Шеннон проводила взглядом исчезающего за поворотом Дага и, сопротивляясь желанию броситься на спальный мешок и вздремнуть, схватила спортивную сумку и отправилась в путь. Дорога к заветной поляне пролегала по пересеченной, густо поросшей кустарником местности, и вскоре белые парусиновые теннисные туфли Шеннон покрылись влажной красноватой грязью. Ей вспомнилось, как четырнадцать лет назад мама ругала Филиппа за то, что он привез ее домой всю в синяках, в бреду, перепачканную с головы до пят красной глиной.

Бедный Фил, ее защитник, самый внимательный и надежный брат в мире. Конечно, он не заслуживал наказания за этот случай, но все время страдал от чувства вины, постоянно просил прощения и отчаянно пытался убедить ее, что никакого «духа» не было.

Из всех воспоминаний детства это – самое яркое и волнующее, хотя интуиция подсказывала Шеннон, что последовательность событий, рассказанная Филиппом, весьма сомнительна. Считалось, что она упала, ударилась головой и тогда появился «дух». Знакомая местность, по которой Шеннон с трудом продвигалась к своей цели, воскресила в памяти тот день.

Филу тогда было около двадцати лет. Выбрав место для лагеря, он ловко поставил палатку, взял Шеннон за руку и привел на полянку, окруженную тенистыми, темноствольными деревьями.

– Это место очень бы понравилось твоему отцу, Шеннон. В нем чувствуется сила и покой, как в нем самом. Жаль, что ты не знала его.

– Расскажи мне об отце, Фил. Мне нравится, когда ты говоришь о нем, – попросила тогда Шеннон.

– Он был замечательным парнем и самым лучшим тренером младшей лиги. Он всегда разрешал мне подавать мяч…, – от мучительных воспоминаний у Филиппа перехватило горло. – Когда мы встретились, у него не было детей, но он бы стал для тебя прекрасным отцом. Он очень любил детей и заботился обо мне, как о родном сыне. Отец догадывался, когда дома было не все гладко, всегда замечал мои синяки и рубцы от ремня… Он не верил ни одному моему слову, когда я повторял ему объяснение, которому меня научили мама и мой отец. Он видел, что со мной обращаются жестоко.

– И с мамой тоже обращались жестоко?

– Да, и с мамой… Твой отец понял это и сказал маме, что сообщит о моем папе в полицию, потому что…, – голос Филиппа задрожал от волнения. – Потому что я хороший мальчик и не заслуживаю жестокого обращения. И твой отец помог маме обрести мужество и уйти от моего отца… А потом они поженились.

– Потом мой папа умер, а я так никогда его и не увидела.

– Он был счастлив, когда мама сообщила ему, что ждет ребенка, – печально сказал Филипп. – Он любил тебя, Шеннон, хотя и не дождался.

– Я тоже люблю его. – Она помолчала и, наконец, спросила о том, о чем ей запрещено было спрашивать. – Почему мой папа умер, Фил?

– Все люди смертны, Шеннон.

– Он болел?

– Нет, он не болел.

– Попал в аварию?

Филипп нерешительно помолчал, подумал и честно ответил:

– Его застрелили, Шенни.

– Почему? За что застрелил папу плохой человек?

– Он не был плохим человеком, – прошептал Филипп. – Он был совсем больным.

– Он ненавидел моего папу, как Гвен?

– Гвен уважала твоего отца, Шеннон.

– Неправда! Она говорила мне, что ненавидит его, и поэтому не захотела поехать с нами.

– Послушай. – Давай не будем говорить об этом.

– Фил, когда мы развеем пепел? Сейчас?

– Да. Мне кажется, пришла пора сделать то, что завещал отец.

Садилось солнце и, казалось, сама Природа определила место и подготовилась к торжественному моменту. Потом Филипп снова рассказывал ей об отце. Каждое слово говорило, что для своего пасынка отец Шеннон был героем. И, наконец, утомленный воспоминаниями молодой человек уложил спать свою сестричку.

Однако маленькая Шеннон совсем не собиралась спать. Бодрая и оживленная, она была одержима мыслью вернуться на поляну, где они с Филиппом развеяли пепел отца. Когда брат уснул, Шеннон, захватив фонарь и пакет с едой, отправилась знакомой тропинкой. Переполняемая глубокими впечатлениями, она решила провести ночь у костра. Собрав веточки и листья, она зажгла спичку и в ту же секунду перед собой увидела нечто неясное и туманное. По холодку, пробежавшему по спине, ей стало ясно, что это «нечто» здесь, совсем рядом. Оно, сначала размытое, разрастающееся с неимоверной, вселяющей ужас быстротой, вдруг обрело некие нечеткие контуры. Громадное, выше пяти мужчин и злее ста драконов, оно смотрело на Шеннон, будто намеревалось проглотить. В страхе Шеннон завизжала, вскочила, споткнулась и упала навзничь… Последнее, что она помнила, были руки Филиппа и его слезы на ее лице. Слезы любви, вины, смятения и тревоги…

Многое переменилось с того дня, многое осталось прежним. Продираясь сквозь заросли к месту последнего приюта своего отца, Шеннон скрестила пальцы, надеясь, что оно не изменилось, что приютит и успокоит ее.

 

ГЛАВА 2

Полянка, не более десяти ярдов шириной, была залита ярким солнечным светом, как и в тот памятный день, когда они с Филиппом стояли рядом, отдавая дань любви своему отцу и горюя о нем. Навсегда это место останется последним пристанищем отца. Вдруг Шеннон пронзила мысль, что она каким-то непонятным образом связывает своего отца с будущим, как и он ее – с прошлым. «На этот раз я не отступлю. Хватит бездумно плыть по жизни, – подумала она с горечью. Ужасно, я чуть не вышла замуж за Дасти! Сколько же раз в жизни я ошибалась! Ради тебя, отец, ради Филиппа я должна постараться изменить свою жизнь. Я знаю, Фил не преуспеет в жизни, пока я не налажу свою. – Представив себе, как Филипп поморщился бы от ее слов, Шеннон добавила: – Конечно, я делаю это не для Фила или тебя… Я делаю выбор ради себя, ради Шеннон Клиэри». Торжественно объявив о своем решении, она растянулась под тенистым деревом гикори. Вспомнился энергичный напористый Колин, ее первая, неожиданная, совсем не нужная любовь. Он сыграл немаловажную роль в ее выборе жизненного пути.

Для Шеннон имя Колина означало «вечно быть перед кем-то в долгу». С той минуты, когда красавец-первокурсник с юридического факультета впервые выступил в школе перед классом шестнадцатилетней Шеннон, он беспрестанно произносил напыщенные речи об ответственности каждого человека на земле перед окружающей природой. После собрания Шеннон застенчиво подошла к нему, чтобы рассказать о своей любви к Земле и домашним животным. Он предложил подбросить ее домой. Но вместо дома завез в небольшой лесочек, где отговорил от выбранной профессии ветеринарного врача и заявил, что она эгоистка, потакающая своим желаниям.

– Собираешься лечить пуделей разжившихся богачей, когда тысячи и тысячи бездомных животных становятся жертвами отвратительных экспериментов, проводимых алчными изготовителями косметических средств? – вопрошал он, а его гладкая теплая рука уверенно скользила под ее розовым свитером. – Если бы ты действительно любила животных, то стала бы их защитником, а не врачом.

И Шеннон последовала совету своего вдохновенного и обаятельного наставника, решив стать адвокатом и партнером Колина по работе в Обществе защиты окружающей среды. Потом на горизонте замаячил Дасти Камберленд со своими миллионами. Он предложил Шеннон выгодный контракт на рекламу джинсов, и снова Колин воспользовался ею и ее болезненным чувством ответственности. Будто наяву, она услышала ровный безапелляционный голос.

– Ну и что из того, что ты не хочешь быть моделью? Нужно служить своему долгу, а не собственному «я».

– Но ты же говорил, что нужны преданные делу адвокаты…

– Адвокатов сейчас хоть пруд пруди. А нам нужны деньги! У тебя появилась возможность принести значительную пользу нашему делу. На заработанные тобой бабки я смогу изменить этот жестокий мир!

Шеннон глубоко вздохнула, потянулась, и застенчивая улыбка заиграла у нее на губах при воспоминании о настоящем. Да, погоня за большими деньгами стала у них навязчивой идеей. Они забыли, что на Земле существуют красота, чистота и благоухающий аромат молодости. Они похоронили себя: Колин в адвокатской конторе в небоскребе из стекла и бетона… Шеннон под обжигающим светом юпитеров на ложе из искусственного розоватого песка…

Интересно, когда Колин Марсалис в последний раз выезжал на природу? И с какой стати разгорелся весь этот сыр-бор, перешедший в небольшую потасовку с Дасти, когда она поняла, что они ошибаются и им надо расстаться? Теплый приятный весенний ветерок, прилетевший с гор, шелестел листвой и нежно гладил щеки и волосы Шеннон, убаюкивая ее.

Солнце уходило за горизонт, когда Шеннон проснулась. Она ничуть не встревожилась. Сон был безмятежным, сновидения – добрыми и приятными. Тишина и покой окружали ее. Эта земля – ее заветная земля; а завтра она отправится к «священной земле» саскуэханноков, как ее назвал Даг. Холодок пробежал у Шеннон по коже. Но виной тому был не прохладный ветер, подувший от реки. Она точно знала, это – из-за мучительных воспоминаний о «Бродячем духе», вынуждающем ее вернуться в палатку. Неужели она верит, что стоит ей завтра ступить на «священную землю» индейцев, как она снова увидит разъяренный дух?

В «Девственном лесу» ничего не говорилось ни о росте саскуэханноков, ни об их глазах, обвиняющих и преследующих незваного гостя. Воображение Шеннон с готовностью, охотнее и быстрее откликалось на эти мысли, чем могла их отвергнуть логика. Что такого сделала Шеннон, что вызвало гнев духа? Почему он предстал перед ней, а не Филиппом? Почему детские воспоминания так ярко и живо встали перед ней именно здесь, в памятном для нее месте?

Логично или нет, но завтра она попросит смотрителя проводить ее на землю племени саскуэханноков. Шеннон не отважилась отправиться в путь безоружной: в ее сумке между шоколадным тортом и туалетными принадлежностями валялся баллончик с газом «мейс». Однако она не сомневалась, что привычное для людей XX века оружие остановит или отпугнет ее Немезиду.

– Прекрати, Шеннон! – приказала она себе вслух.

Эта новая, уверенная в себе Шеннон Клиэри боится духов? Уговаривая себя не откладывать в долгий ящик и тотчас отправиться в путешествие без очаровательного защитника к наводящему ужас месту, заночевать там, победить свой страх, она знала, что не сможет найти дорогу в кромешной темноте, опустившейся на лес.

– Значит, завтра ты пойдешь одна и встретишься лицом к лицу со своим «духом». Эту ночь ты проведешь здесь, рядом с отцом… Разожжешь костер, съешь кусочек торта и подумаешь о будущем.

Головная боль прошла, и, собирая ветки и листья для костра, она чувствовала себя родившейся заново, почти такой же, как четырнадцать лет назад. Сложив сухие ветки шалашиком, как учил юный бойскаут Филипп, Шеннон поискала в сумке спички. Спичка вспыхнула сразу, Шеннон оцепенела от охватившего ее странного ощущения, от которого волосы на голове поднялись дыбом. Воздух вокруг нее словно уплотнялся от нарастающей ярости. Казалось, сама земля кричала от боли и гнева, хотя стояла мертвая тишина… Шеннон оглохла… и ослепла… Потом почувствовала, как на нее навалились, давя и дробя, невидимки, вглядывающиеся в нее пытливыми, пронзительными глазами. Воздух стал густым и влажным… Стало трудно, почти невозможно дышать, двигаться, думать. Жизнь вытекала из нее по капле, и сама она становилась такой же бестелесной, невидимой, как эта безымянная безликая масса.

Удивляясь и ужасаясь, она словно раскачивалась в воздухе… И вдруг свет померк у нее в глазах, и ее поглотила тьма.

* * *

Шеннон очнулась и почувствовала тупую пульсирующую боль в виске, прижатом к влажной, пахнущей плесенью земле. Воздух и земля были холодными, но по телу разливалось приятное тепло. Она осторожно потянулась, все еще не уверенная – жива ли она в общепринятом смысле слова.

Те, безликие, исчезли, рассеялись, как туман, но даже с закрытыми глазами Шеннон чувствовала, что она не одна, что кто-то молча стоит рядом, внимательно разглядывая ее. Собрав все свое мужество, она заставила себя открыть глаза и вернуться к жизни.

Было светло, и Шеннон увидела перед собой три пары ног. В висках застучало еще сильнее, стоило лишь подумать, что надо поднять глаза и посмотреть на людей. С трудом ее взгляд скользнул по обутым в мокасины и обтянутым штанами из оленьей кожи ногам вверх, к лицам стоящих над нею в молчании незнакомцев.

Неприятное ощущение! У нее, наверное, галлюцинации… Если не смотреть на привидения, их и не будет. Но Шеннон, как завороженная, уставилась на них. «Не смотри», – сказала она себе. Если смотреть пристально, всегда появляются видения и миражи. Но какая-то невидимая сила заставляла ее, не отводя взгляда, смотреть на незнакомцев, панически боясь прочитать в их глазах свой смертный приговор.

Однако ни глаза, ни губы, ни поведение темноглазых мужчин ничего не говорили ей. Напротив, Шеннон чувствовала, что ее глаза выдают замешательство, ее распростертое на земле тело беззащитно; и ее голос, когда она заговорит, будет дрожать и выдаст ее.

Незнакомцы бесстрастно смотрели на Шеннон. Несомненно, они смотрели на нее и раньше, когда она была без сознания. Если бы они хотели помочь пострадавшей женщине, разве не попытались бы привести ее в чувство? Если бы они хотели воспользоваться беззащитной беспомощной женщиной, разве бы медлили? Наверное, в ней или, скорее, в ее внешности, есть что-то необычное, настораживающее, что заставляет их держаться на расстоянии.

Шеннон приказала себе молчать. Эти парни вряд ли говорят по-английски. Посмотри на них внимательно. Ты знаешь, кто они… но не хочешь признаться в этом.

Саскуэханноки! Ей отчаянно захотелось, чтобы на их месте оказались образованные индейцы-сенека из XX века, вроде автора «Девственного леса», кто с нескрываемой горечью написал правду об индейцах. «Но люди, одетые в кожаные штаны и куртки с бахромой – саскуэханноки», – с уверенностью подумала Шеннон.

Разум отказывался соглашаться с ней и искал объяснения. Может быть, это актеры или участники представления о далеких предках, или молодые лоботрясы, решившие вдали от дома, на природе, поиграть в индейцев… Но в душе Шеннон сознавала, что они не из XX века, не ее современники в маскарадных костюмах. Все гораздо серьезнее. Она оказалась в XVII веке, и преимущество темноглазых незнакомцев в том, что они в своем времени.

У нее тоже есть преимущество, безнадежно подумала Шеннон. Она – женщина XX века… Как могла она оказаться в XVII веке?! Одна эта мысль может довести до инфаркта. Но при таком обороте дела ей понадобится помощь кардиолога…

«У меня начинается истерика, – подумала Шеннон. – Я брежу… У меня истерика… Если я сейчас же не успокоюсь, то получу инфаркт. А эти парни, естественно, не знают, что такое Центр кардиопульмонарного оживления…»

Явно обеспокоенный, самый высокий из троих индейцев покачал головой и произнес несколько отрывистых, резких слов. Шеннон надеялась, что он обращается к своим соплеменникам, но черные глаза пристально смотрели на нее.

– Я сплю… Мне все это снится… Пожалуйста, не делайте мне ничего плохого, я ведь скоро проснусь, – пробормотала она.

Высокий индеец слегка прищурился и протянул руку, будто хотел прикоснуться к ее лицу. Не желая обидеть его, Шеннон сдержалась, не вздрогнула, не шелохнулась. Его пальцы легко коснулись серьги.

– О! – Шеннон облегченно улыбнулась. – Сережка? Она тебе нравится? Хочешь ее? – быстро сняв серьгу, она смущенно протянула ему ладонь с крохотным золотым дельфинчиком. – Вот, возьми. – Он недовольно заворчал, а его соплеменники громко и весело захохотали.

Глаза индейца грозно засверкали, но юноши продолжали посмеиваться над ним, и Шеннон поняла, что ненароком привела его в смятение. Надевая серьгу, растерянно посмотрела на него и сказала извиняющимся тоном:

– Попробуем по-другому… Скоро я должна проснуться… К тому же, очень хочется есть.

Шоколадный торт! Шеннон была уверена, что пища – универсальный язык общения даже при галлюцинациях. Она опустилась на колени и стала рыться в сумке, единственном напоминании, что она из XX века. Пальцы нащупали и осторожно сжали газовый баллончик. Обучение применению газового оружия было неизбежной уступкой мрачным сторонам жизни, зато психологическая подготовка, которую она проходила в кардиологическом центре, доставляла ей огромное удовольствие. Ей хорошо известно, как нужно поступать в случае опасности, и сон это или не сон, но ей угрожают, и она воспользуется баллончиком, когда потребуется защититься.

Смех прекратился. Индейцы с бесстрастными лицами наблюдали за ней. Уверенно глядя в глаза высокого индейца, Шеннон достала газовый баллончик твердо стала на ноги. – Я не хочу причинять вам боль, – заявила она. – Но и вам не позволю обидеть себя. Отойдите! Немедленно! – Они не сдвинулись с места. Тщательно подбирая слова, Шеннон объяснила: – Это – оружие… как ружье или нож. Бах-бах… Понятно? Не вынуждайте меня применить его.

Индейцы, энергично жестикулируя, заговорили между собой. Шеннон вздохнула с облегчением. Так или иначе, она справилась с ними. Так или иначе, эта психодрама символична в ее жизни: она повзрослела, отказалась играть роль жертвы, готова отвечать за себя…

Высокий индеец (Шеннон уже поняла, что он – вождь племени) снова обратился к ней. Тон его голоса изменился: он уже не рычал. Казалось, он перенял ее манеру общения и защиты. Его глубокий, мелодичный голос пленил и очаровал Шеннон. В нем звучали и доброта, и мягкость, и спокойствие, и беспристрастность.

На его тираду Шеннон ответила самым сердечным и искренним тоном:

– Меня зовут Шеннон. – Сунув в сумку ненавистный баллончик, она облегченно вздохнула. – Нет необходимости в насилии. Мир, окей? – И довольная собой, подняла руку в приветствии, которое считала всеобщим символом мира.

Усмехнувшись, вождь саскуэханноков подошел к Шеннон и погладил ее лицо, волосы… И ей вдруг стало ясно, что он неправильно истолковал ее жест. А, может быть, этот человек прочел ее мысли и понял, что ее потянуло к нему? Он околдовал ее чарующим голосом, бездонными очами, красиво очерченными высокими скулами…

«Ты сошла с ума?» – спросила себя Шеннон и отпрянула от него, гневно сверкнув глазами.

– Не трогай меня! – Снова раздался взрыв смеха. На лице вождя отразились досада и негодование. Шеннон поняла, что он теряет терпение. – Извини. Это моя вина, – тихо промолвила она.

Прозвучал резкий, отрывистый приказ, на этот раз соплеменникам. Вождь решил игнорировать Шеннон. Стройный улыбающийся индеец схватил ее за руку, показывая, что она должна следовать за ними. Тем временем вождь саскуэханноков скрылся в зарослях. И вдруг, испугавшись невесть чего, Шеннон схватила сумку и бросилась за ним, сопровождаемая фыркающими от смеха молодыми индейцами.

Быстрым ровным шагом они шли сквозь чащу. Красота окружающей природы поразила Шеннон, заставив забыть, в какой переплет она попала. Это был знакомый ей с детства Олтонский лес. Но деревья и кустарники были зеленее, пышнее, выше. В кронах деревьев звонкоголосые птицы распевали свои весенние песни. И воздух в этом лесу был, казалось, чище, более пьянящим, и тропинки гораздо шире и идти по ним было легче.

Вокруг стояли могучие деревья с такими густыми кронами, что местами их ветви переплетались, не пропуская солнечного света, и передвигаться приходилось почти в полной темноте. Тропинка, петлявшая по лесу, часто выходила на освещенный солнцем берег реки, где было легче идти. Шли молча. Молодые индейцы – рядом с Шеннон, вождь – на несколько шагов впереди. Шеннон хотелось быть рядом с ним, но она опасалась, что опять ненароком приведет его в замешательство. К тому же, ей было необходимо обдумать свое положение и прийти к какому-то решению.

Главное, ей следовало определить, спит она или проснулась. Если это сон, то длинный, с мельчайшими подробностями, и совсем не похожий на ее обычные сны. Значит, она не спит. Шеннон вспомнила, что не ложилась спать, а разжигала костер, как вдруг потеряла сознание. Интересно, можно ли видеть сны в бессознательном состоянии? Но она ведь не просто потеряла сознание, его у нее отняли непонятные зловещие силы. Значит, это не сон, а игра воображения или бред. Возможно, это последствия сотрясения мозга? Запоздалая реакция? Разве с ней происходило нечто подобное при последнем сотрясении мозга?

– Нет, ничего подобного не было! – воскликнула потрясенная Шеннон, чем удивила себя и своих спутников, и резко остановилась. «Разве ты не видишь, – отчаянно пронеслось у нее в голове, – все иначе, чем в прошлый раз, когда я увидела дух и ударилась головой. Теперь я уверена в этом. И, если дух был, то и эти призраки реальны. Ты существуешь? Ты настоящий? Шеннон подошла к вождю, с любопытством смотревшему на нее, и коснулась его красивого лица.

– Хочу, чтобы ты был реальным. Не знаю почему, но очень хочу. Уверена, что ты не причинишь мне зла, и… – повернувшись, она обвела рукой бледно-голубое небо, темноствольные деревья, реку. – Как здесь красиво, тихо! Хочу, чтобы существовала эта красота, этот рай.

Вождь медленно наклонил голову, что-то сказал искренно и сердечно и жестом показал, что нужно идти. Мягким движением руки Шеннон остановила его.

– Я хочу угостить тебя. Тебе понравится. – Она достала из сумки кусочек торта и поднесла к его губам. – Ам-ам… – показала она.

За спиной раздался веселый смех, и вождь зло посмотрел на нее. Опять она поставила его в неловкое положение! Теряя терпение, Шеннон повернулась к воинам:

– Ну что вы смеетесь? Попробуйте, это пища. Она вкусная, – разделив торт, она мимикой показала, какой он вкусный.

Стоящий рядом стройный индеец мужественно поднес к губам свой кусочек и осторожно надкусил его. По его лицу разлилась блаженная улыбка, и второй индеец съел свою долю. Вождь покачал головой и решительно вернул торт Шеннон.

Отрывистая команда, и они двинулись в путь, все убыстряя шаг.

Их нежелание слушать ее, разговаривать с нею обнадеживало молодую женщину, оказавшуюся в затруднительном положении. Было ясно, что индейцы не собирались приставать к ней или ограничивать ее свободу. Шеннон была убеждена в их искренности и твердо верила, что они не причинят ей вреда, покормят горячей пищей, позволят вымыться в близлежащем ручье и заночевать под звездами.

Будь то сон, галлюцинация или паранормальное явление, оно не продлится долго. Наступит час и определенным образом в определенном месте Шеннон вернется «домой», в мир ревущих вездеходов и автоответчиков, Дасти-джинсов и адвокатов, загрязненной окружающей среды и алчности… В мир, где, несмотря на ее боевой дух и искреннее желание помочь, боль и разочарование отравляют ей жизнь.

В детстве и юности Шеннон ласкали и баловали, но обостренное чувство вины никогда не оставляло ее. Никто, кроме ее брата Филиппа не любил ее так искренне, нежно, самозабвенно. Она дарила такую же бескорыстную любовь всему живому, от безобидных чаек, погибающих из-за разлитой в океане нефти, до высокомерного эгоистичного Колина Марсалиса, который расчетливо и жестоко использовал ее для достижения своих корыстных целей.

Шеннон попыталась выбросить из головы воспоминания о мире, из которого ее так грубо вырвали, и почувствовала себя необычайно спокойно среди величественной природы рядом с новыми молчаливыми друзьями.

Они шли молча более часа. Одаренная богатым воображением Шеннон рисовала картины будущего. Скоро они доберутся до саскуэханнокской деревни. Красивый вождь познакомит ее с обычаями своего народа, будет терпеливо обучать своему языку и изучать ее язык. Они полюбят друг друга, будут дружно жить в скромном вигваме, почитая природу; растить детей на чистом, свежем, ничем не загрязненном воздухе.

Дети родятся необычайно красивыми и унаследуют темные глаза, густые черные волосы, смуглую кожу и изумительную улыбку отца и длинные темные пушистые ресницы матери. Шеннон считала, что ресницы – ее единственное богатство. Дети вырастут поразительно здоровыми. Стоит только посмотреть, как легко шагает по тропинке вождь и грива черных волос блестит на полуденном солнце, чтобы понять, как крепок он физически.

Каким чудом, какие сверхъестественные силы послали ее ему? Не понимая и не осознавая, как и почему это случилось, Шеннон была убеждена, что все виденное существует в действительности. И она благодарная им за это. Она не упустит случая. Если бы голова не болела так сильно, она подумала бы, что попала в рай.

Спутники Шеннон не разговаривали с ней. Лишь однажды, во время короткого отдыха на берегу ручейка, стройный индеец с изумлением принялся рассматривать ее теннисные туфли. В свою очередь, Шеннон хотела полюбоваться сложным узором из бус на кожаной куртке, но, наученная горьким опытом, решила воздержаться от необдуманных попыток завязать дружбу с кем бы то ни было, кроме красавца-вождя.

Вождь подошел к Шеннон только на берегу плавно несущей свои воды реки у привязанного к дереву каноэ и помог ей войти в него. Шеннон сидела позади вождя, с восхищением любуясь играющими на его спине мышцами и сильными мускулистыми руками. Каноэ легко скользило по водной глади. Шеннон затрепетала от счастья, когда вождь оглянулся и посмотрел на нее.

Она подумала, что если бы была возможность остановить мгновение, она выбрала бы это: плавно мчащееся по реке каноэ, и спокойные люди, сидящие рядом с ней. Вождь, натура сильная, живет в гармонии с окружающей природой. Мысли Шеннон не были сексуальными, но она подозревала, что вспыхнула бы, как спичка, захоти этого сидящий рядом мужчина. Каноэ уткнулась носом в берег, и мгновение прошло. Над деревьями курился дымок. Шеннон, сгорая от любопытства, быстро пошла, почти побежала в ту сторону. Ее спутники отстали. Было слышно, как вождь что-то строго говорит молодым индейцам. Наверное, напоминает им, что первым увидел ее, подумала Шеннон с гордостью. Она выбежала на опушку леса. Вдали виднелась одинокая маленькая хижина. Шеннон нервно огляделась. Возможно, саскуэханноки не живут в вигвамах. Где же остальное жилье? Рядом с хижиной сарай и уборная. Другого жилья не было видно. Над крышей поднимались колечки дыма, и Шеннон огорчилась: наверное, это жена вождя. Насмешливо взглянув на него, спросила:

– Это твое жилище? Мне нравится…

Мягкая, доброжелательная улыбка осветила лицо вождя. Шеннон вздохнула с облегчением и легко подчинилась, когда он велел ей идти к хижине, а сам пошел позади. Она верила этому человеку. Филипп был бы потрясен ее доверчивостью. Он всегда говорил, что она не разбирается в мужчинах.

Они подходили к хижине, когда с грохотом распахнулась дверь. Громадный, косматый неопрятный человек с рыжей всклокоченной бородой и деревянной ногой ковылял им навстречу. И вдруг он словно прирос к месту, как громом пораженный. И Шеннон застыла от ужаса: у нее подкосились ноги и появилось дурное предчувствие. Еще не видя его лица, она тряслась от страха, ощущая исходящую от него опасность. Индеец больно сжал ее руку и подтолкнул к этому ужасному животному в образе человека.

 

ГЛАВА 3

– Нет! – выдохнула Шеннон.

Бородач приблизился. Он был противен до омерзения.

– Пожалуйста… не надо! – в ужасе она повернулась к своему красивому вождю.

Его черные глаза без выражения смотрели на нее. Он решил отдать ее этому страшному зверю!

Бородач заговорил. Его грубый, скрипучий, с легким английским акцентом голос не отличался мелодичностью.

– Где вы откопали этакий лакомый кусочек? – Он пожирал глазами Шеннон. Потом заговорил на односложном скупом языке саскуэханноков.

Ответ стройного индейца не обрадовал дюжего бородача. Он подошел к Шеннон и бесцеремонно схватил ее за руку. Безуспешно пытаясь вырваться, Шеннон едва не укусила его. Тогда он обхватил ее лицо громадной ладонью и прорычал:

– Послушай, женщина! Тебе не справиться со мной. – Глядя прямо в глаза Шеннон, он крепко прижал ее к грубой куртке из дубленой кожи.

Нога… борода… голос… сбили ее с толку. Действительность ужаснула ее. У этого животного стальное тело, железная хватка, каменная грудь! В его глазах горела решимость добиться превосходства над всем и вся.

Со смелостью, граничащей с отчаянием, Шеннон воскликнула:

– Будьте моим переводчиком, сэр. Эти джентльмены… не понимают меня.

– Переводчиком? – спросил бородач и утвердительно кивнул головой. – Что я должен сказать им?

– Скажите, что они мне нравятся…, что я хочу пойти с ними.

Бородач что-то проревел стоящему неподалеку вождю. Тот весело ответил. Пока они переговаривались, Шеннон пыталась вырваться из железных объятий бородача. Разговор доставлял вождю огромное удовольствие. Бородач, напротив, все больше злился. Под ногами у людей крутились две собаки, коротконогая гончая и овчарка.

Глаза Шеннон с отчаянной мольбой глядели на черноглазого вождя, но тот уже шел к лесу. Рядом с нею стоял разъяренный бородач. Сопровождавший Шеннон индеец двинулся было вслед за вождем. Шеннон с надеждой бросилась к нему.

– Подожди. Не уходи. Неужели ты думаешь, я останусь с этим… этим типом? – Она провела рукой по своей гладкой щеке, по щеке индейца. Затем дрожащие пальцы коснулись косматой рыжей бороды «этого типа». – Видишь? Я похожа на вас… – Она погладила свои длинные прямые волосы. Потянулась к волосам индейца, но тот отпрянул, нахмурясь.

– Оставь его в покое, женщина! Ты перепугала его до смерти, – загоготал бородач.

– Почему они бросили меня здесь? – Его рука обвилась вокруг ее талии. – Что вы делаете? Сию же минуту уберите свои грязные руки!

– Уймись, мисс, – грубо посоветовал он. – Мне это нравится не больше, чем тебе. Похоже, у Кахнаваки на наш счет свои планы.

– Мы оба говорим по-английски, наверное, поэтому он оставил меня здесь. Он подумал, нам легко будет общаться. Но я не хочу здесь оставаться.

– Я ему говорил. Не вырывайся, не то ушибешься.

– Отпусти меня, ты, животное! – Шеннон глубоко вздохнула, попыталась взять себя в руки и криво усмехнулась. – Отпустите меня, пожалуйста. Я хочу уйти с индейцами.

– Ты им не нужна. – Он обрушил на Кахнаваки поток неразборчивой брани. – Я не хочу сделать тебе больно. Успокойся, и я отпущу тебя.

Шеннон проводила взглядом исчезающих в лесу индейцев. Ей следует поспешить, не то они потеряются из виду. Она должна заставить Кахнаваки понять ее и поверить ей.

– Отпустите меня. Я буду хорошо себя вести.

– Прекрасно. Сядь на ступеньку. Хочешь пить?

– Спасибо, не хочу. – Шеннон села и снова попыталась улыбнуться. – Куда направляются индейцы?

– Наверное, в деревню.

– Понятно. – Теперь она, по крайней мере, знает, в какой стороне деревня. Если бы только проскочить мимо этой глыбы. – Пожалуй, я выпью воды, – сладко улыбаясь, сказала Шеннон. – Если вас не затруднит…

– Мне это доставит удовольствие. – Бородач заковылял к небольшому каменному колодцу. Оказывается, у него не деревянная нога, а тяжелый нескладный лубок до середины бедра. «Великолепно! – мелькнула мысль. – Надо опередить его на несколько футов, и он не сможет меня догнать. Когда же, наконец, он подойдет к колодцу!» – нетерпеливо подумала Шеннон. Саскуэханноки уходят от нее все дальше и дальше. Она теряла терпение. Когда же?… и бросилась к лесу.

– Черт возьми! – прорычал бородач. – Принц… Овчарка рванулась за Шеннон, прыгнула, повалила на землю. Ошеломленная и испуганная, Шеннон пыталась достать баллончик. Но она не сможет причинить вред этому прекрасному животному!..

Зато в его хозяине нет ничего прекрасного, напомнила она себе. Он уже близко! Прыскай на собаку! Нет, не могу! Шеннон вскочила на ноги и крикнула бородачу:

– Ни с места! Не то я искалечу вашего пса.

Скорее пораженный, чем испуганный, бородач остановился.

– Что, ты сказала, сделаешь?

– Это оружие, – Шеннон показала баллончик. – Оно ослепит собаку… Временно… мне кажется… а, может быть, навсегда. Стойте там и слушайте, что я скажу.

– Говори.

– Что сказали индейцы? Почему они не взяли меня с собой?

Бородач фыркнул.

– Они сказали, что ты их нервируешь. Теперь я их понимаю.

– Нервирую?!

– Еще они сказали, что ты – сумасшедшая. И это мне ясно сейчас. Убери свое маленькое оружие, мисси. Не вынуждай меня отнять его силой.

– Я ослеплю вашего пса, – прошипела Шеннон.

– Я привяжу тебя к своей кровати! – резко бросил он.

Шеннон отшатнулась, будто ее ударили. Этот «тип» на все способен.

– Почему индейцы приняли меня за сумасшедшую? Из-за странной одежды?

Бородач подошел ближе и спросил:

– Ты разжигала костер на их священной земле?

– Костер? – медленно повторила Шеннон. – Из-за этого?

– Разжигала?

– Да. Я не знала, что это их священная земля. Я хочу сказать, не знала, что она священна для индейцев.

– Для саскуэханноков. Ты нездешняя?

– Нет. Не подходите! – отпрыгнула назад Шеннон, заметив его приближение.

– Отдай мне свою игрушку, – сказал он, посмеиваясь. – Пойди выпей воды и расскажи мне, откуда ты. Постараюсь отправить тебя домой.

– Домой? – Шеннон глубоко вздохнула. – Ты не собираешься держать меня здесь против моей воли?

– С какой стати?

– Не знаю. Как… рабыню?

– Думаю, Кахнаваки был бы недоволен, – засмеялся бородач. – Он положил на тебя глаз, мисси.

– Шеннон. Меня зовут Шеннон Клиэри.

– Джон Катлер. Добро пожаловать, мисс Шеннон. Убери свое оружие и расскажи откуда ты.

Его голос уже не пугал Шеннон, но она не хотела, чтобы ее снова одурачили.

– Если я ваша пленница, отойдите и дайте мне уйти.

– Я не могу заставить тебя остаться, мисс. Кахнаваки оставил тебя под моим присмотром. Ему не захочется, чтобы ты одна бегала по лесу, разжигая костры и все такое прочее… Держу пари, он скоро вернется за тобой.

– Он сказал, что вернется за мной?

– Он мало говорит. – Глубокое разочарование слышалось в голосе Джона. – У саскуэханноков своеобразный юмор, мисс Шеннон. Остроумно шутит Кахнаваки, что и говорить. Я гость в этой стране, и вынужден поддерживать с ними добрые отношения. И ты тоже.

– У меня газовый баллончик. Не вынуждайте меня применить его.

– Мой пес – опытный убийца, – проинформировал Джон. – Тебе нельзя уйти отсюда. Если ты не будешь вести себя разумно, то поплатишься за это. Мне бы этого не хотелось. Кахнаваки велел беречь тебя.

Шеннон перевела взгляд с добродушной морды собаки на злое волосатое лицо хозяина и пожала плечами.

– Я не желаю оставаться здесь в качестве пленницы. Только как гостья, если вы обещаете передать мое сообщение Кахнаваки.

– Сделаю, – с явным удовольствием Джон смотрел на нее.

Шеннон бросила в сумку баллончик и последовала за ним в хижину.

– Сейчас накормлю тебя, – бросил он через плечо. – Тушеный кролик.

– Я не ем мяса животных, – фыркнула Шеннон.

Джон Катлер расхохотался.

– Ты сумасшедшая, – заявил он весело. – Но это тебе идет, мисс Шеннон. Сядь на ступеньку и будь паинькой. Принц, присмотри за ней. Понял?

В ответ собака залаяла. Шеннон недовольно улыбнулась.

– Он великолепен. Он действительно понимает, что вы говорите?

– Каждое слово. Герцогиня, ко мне. Охраняй эту сумасшедшую.

Гончая села напротив Шеннон и уставилась на нее внимательными темными глазами. Шеннон пришла в изумление, неуверенно потянулась к собаке. Герцогиня положила голову на ее раскрытую ладонь.

– Герцогиня, хорошая девочка, – заворковала Шеннон. – Мы с тобой подружимся, правда?

За ее спиной Джон Катлер проковылял в хижину. Нога в лубке громко стучала по деревянному полу. Интересно, как и когда он сломал ногу? Наверное, рана почти зажила? Если нет, она завоюет доверие собак и убежит.

Куда убежит? К Кахнаваки? Да, он просто вернет ее к бородачу. Тот привяжет ее к своей кровати. Она осознавала, что он сможет сделать это, если захочет. В конце концов, он обычный мужчина, лишенный женского общества. Его внешний вид отпугивал женщин. Вряд ли слабый пол предоставлял ему возможность выбора.

Кахнаваки был полной противоположностью Джону Катлеру. Женщина из любого общества не обошла бы вниманием красивого, черноволосого, стройного и сладкоголосого воина. Джон Катлер заверил, что Кахнаваки вернется за ней. Он не допустит, чтобы Шеннон причинили вред. Он влюбился в нее?

Шеннон задумчиво наматывала на палец прядь длинных золотистых волос. Какой неопрятной она выглядит! Макияж давно стерся. Ее всегда считали привлекательной. Кахнаваки тоже отметил это. Он понял, что с самого начала ошибался в ней.

Однако он считает тебя сумасшедшей, заметила себе Шеннон. Вот ключик разгадке. Во всем виной спичка, которую ты зажгла на священной земле индейцев…

Из хижины вышел Джон Катлер.

– Расскажите о саскуэханноках, пожалуйста, – попросила Шеннон.

– Можно многое рассказать. Что бы ты хотела узнать?

– Почему считают безумством разжечь костер на священной земле?

– Только их шаману разрешено разжигать костер на священной земле. Что касается остальных, то это считается неуважение к духу их умерших. Обязанность Кахнаваки – наказывать за несоблюдение закона.

– И это мое наказание?

– Не зарывайся, – рассмеялся Джон. – В гостях сумасшедшие должны вести себя прилично.

– Я не сумасшедшая.

– Тогда почему ты разожгла костер?

– Я замерзла.

– Позволь тебя спросить, что ты вообще делаешь на священной земле саскуэханноков?

Шеннон ничего не ответила, а продолжала расспрашивать.

– Когда Кахнаваки накажет меня? Каким будет наказание? Будет больно?

– Ты привела его в замешательство. Он обязан наказывать обидчиков. Наказывать сумасшедших запрещено. Ты сумасшедшая. Тебя изолируют, но не накажут.

– И это сделаете вы?

– Вот именно. К тому же, я отвечаю за твое здоровье. Ты должна поесть и отдохнуть.

– Я не голодна. Мне нужно послать весточку Кахнаваки.

– Пошлешь завтра.

– Нет, сегодня, – уперлась Шеннон.

– Через два часа стемнеет, – терпеливо объяснил Джон. – Станет темно и холодно. Иди в дом, мисс Шеннон.

– Нет уж, спасибо. Мне и здесь хорошо. Предпочитаю спать под звездами.

Джон снова рассмеялся.

– Этим ты подтвердишь, что ты точно ненормальная. Уверен, Кахнаваки оставил своего человека следить за тобой. Лучше спи в доме, как все нормальные женщины.

Шеннон напряженно всматривалась в опушку леса. Если Кахнаваки оставил наблюдателя, у нее есть шанс добраться до деревни. Она с удивлением поняла, что совсем не хочет возвращаться домой. Было совершенно ясно, что громадный дух принес ее сюда в наказание за попытку разжечь костер на священной земле. Возможно, ей разрешат жить среди саскуэханноков в гармонии с девственной природой, еще не уничтоженной промышленностью и недальновидными политиками. Как трогательно…

– Иди ужинать.

– Я же сказала, что не ем мясо животных. Никогда. – Похолодало. Шеннон почувствовала озноб. – Но я войду, если вы ответите на мои вопросы.

– Мне тоже хотелось бы спросить кое о чем, – Джон ввел ее в маленький однокомнатный домик. – Откуда ты, мисс Шеннон?

– О! – Она восхищенно улыбнулась. – Как мило!

Простая мебель, стол, две скамьи, кресло-качалка, буфет и кровать были сработаны на славу и устланы белоснежными льняными салфетками с узором василькового цвета.

– Как уютно, мистер Катлер!

– Зови меня Джоном. Откуда ты, мисс Шеннон?

– Вы-то сами откуда? У вас английский акцент. Вы родились в Англии?

– У меня акцент? – Джон весело рассмеялся. – Я бы сказал, что это у тебя необычный акцент. Никогда не слышал подобной речи. Где ты родилась?

– Неподалеку. Тридцать пять миль отсюда. А вы?

– Я родился в Англии, но вырос в Нью-Амстердаме. Так значит, ты родилась в тридцати пяти милях отсюда? – скептически заметил он. – Но в пределах тридцати пяти миль нет ни одной деревни, кроме саскуэханнокской.

– Уверяю вас, это правда, – Шеннон поднесла руку ко лбу и осторожно помассировала ушиб.

Джон Катлер резко отвел ее руку. Шеннон вскрикнула от неожиданности.

– Так я и знал! – воскликнул он, осматривая ее голову. – Был уверен, что ты ушиблась. Как это случилось, мисс Шеннон? Ты упала?

– Не прикасайтесь ко мне! – зло прошипела она. – Оставьте меня в покое!

– Нет, ты родилась не в тридцати пяти милях отсюда, – упрямо заметил он. – Скажи правду, мисс. Где ты родилась? Ты уверена, что тебя зовут Шеннон Клиэри?

– Не делайте из себя посмешище! Я вам сказала, меня зовут Шеннон Клиэри!

– Странное имя. Кажется, все-таки ты сумасшедшая, – почти нежно промолвил он. – В этом есть свое очарование. Но это мучительно. Попытайся вспомнить, как это случилось?

– Отстаньте от меня. Я устала! Если хотите помочь мне, передайте мои слова Кахнаваки. Скажите ему, что я не сумасшедшая и мне нужно поговорить с ним. Прошу вас.

– Ты сумасшедшая. Ложись спать… Но сначала ты должна поесть… – Джон поднял руку, отметая ее протест. – Я не даю тебе «мяса животных». Только хлеб и фрукты. А «мясо рыбы» ты ешь?

– Нет. Но не беспокойтесь обо мне. Со мной все в порядке. Пошлите за Кахнаваки.

– Зачем? – Джона охватило чувство разочарования. – Казалось бы, тебе нужно бояться его. Ты ненормальная женщина… сбитая с толку, и все-таки Кахнаваки каким-то образом… – Джон замолк, изумленно глядя на Шеннон. По его лицу расплывалась ехидная улыбочка. – Ты положила на него глаз, а?

– Отвяжитесь!

– А ему это известно? – Джон присвистнул и усмехнулся. – Конечно, известно. Мужчина сразу это понимает. Теперь понятно, почему он привел тебя ко мне?

– Почему?

– Наказать сумасшедшую нельзя. Нельзя также… скажем, пофлиртовать с ней. Какое невезение! И вот он приводит тебя сюда… чтобы быть подальше от соблазна, – Джон понимающе кивнул головой и добавил загадочно. – Подальше от себя, но не от меня.

– Что это значит? – в ужасе воскликнула Шеннон. – Вы же говорили, что я здесь не для этого!

– Успокойся, все в порядке, – в его голосе появилась уверенность. – Вот отдохни и все вспомни.

Шеннон слишком устала, чтобы спорить. Она опустилась в кресло-качалку.

– Можно, я буду в нем спать?

– Лучше бы в постели, но ты не доверяешь мне. Спи, где хочешь. Но ночью ты будешь спать в кровати, а я на полу.

– Нет, спасибо.

– Больше ничего не могу предложить, Шеннон. У тебя нет выбора. Сегодня ты спишь в кровати… привязанная или нет. Это – твой единственный выбор.

Их взгляды скрестились, и Шеннон прикусила язычок. Она совсем не собирается ночевать в хижине Джона Катлера. Она отдохнет, съест яблоко, что лежит в ее сумке, и подумает, как ей добраться до Кахнаваки.

 

ГЛАВА 4

Уйти до наступления ночи Шеннон не удалось. Глубокий пятичасовой сон расстроил все ее планы. Она проснулась на толстой теплой перине Джона Катлера. Хозяина в хижине не было.

Сладко потянувшись под бело-голубым одеялом, Шеннон позвала:

– Мистер Катлер, где вы?

Подойдя к единственному в комнате застекленному окошечку, она всмотрелась в окутанные темнотой окрестности. Не видно ни Джона Катлера, ни его собак. Только мул пасется неподалеку.

До рассвета можно спрятаться в лесу, подумала Шеннон. Добраться до деревни саскуэханноков в темноте – пустая затея. Кахнаваки считает ее сумасшедшей. Без переводчика вряд ли удастся убедить его в обратном. Значит необходимо вернуться назад, найти священную землю индейцев и попросить прощения у неведомых космических сил, сыгравших с нею злую шутку.

Однако просьба о прощении не поможет тебе вернуться домой, подумала Шеннон, роясь в сумке в поисках газового баллончика. Катлер сказал, что Кахнаваки обязан наказать тебя. В этом есть что-то зловещее, не правда ли? В конце концов, ты проявила неуважение в XX веке. Тогда уже не было ни саскуэханноков, ни Кахнаваки, их вождя, и некому было отомстить за оскорбление – два оскорбления! Поэтому неведомые силы перенесли тебя в XVII век к Кахнаваки.

Кроме того, он считает тебя сумасшедшей и потому не накажет тебя. Он даже не желает «пофлиртовать» с тобой. Ей не хотелось флиртовать с рослым, сильным, красивым молодым вождем. Она стремилась к большему, чем флирт. Он тоже. Он отвел ее в хижину Джона Катлера, боясь, что не сможет устоять, если она будет рядом.

Надпись на холодном зловещем газовом баллончике не успокоила Шеннон. Какой черной неблагодарностью собирается она отплатить Джону Катлеру за гостеприимство! Он не воспользовался случаем и не приставал к ней. Шеннон, смутясь, спрятала баллончик в сумку.

Она быстро поняла, что в этом веке никого не испугаешь газовым баллончиком. Они не представляют себе, какое это грозное оружие. Нужно показать им, как оно действует. Нет, нельзя. «Это бесчеловечно. Тебе следует быть похитрее», – посоветовала себе Шеннон. Подойдя к сосновому буфету, она принялась осматривать ящик за ящиком… Нашла нож. «Может быть, теперь, Джон Катлер, ты будешь вести себя повежливее», – подумала довольно.

Раздалось низкое грозное рычание. Шеннон испуганно вскрикнула. В сумерках она не заметила Герцогиню, свернувшуюся клубочком под кроватью. Неужели такое милое умное животное может так угрожающе рычать? Нарочито медленно Шеннон поднесла нож к ящику и бросила его. Шумно задвинула ящик и вздохнула.

– Довольна, девочка?

Герцогиня успокоилась. Подбежала, громко стуча лапами по полу, к Шеннон и дружелюбно лизнула руку гостьи-пленницы. Шеннон рассмеялась, опустилась на колени и прошептала:

– Мне хотелось бы взять тебя с собой, Герцогиня. Ты замечательная собака. На… – Она дала собаке кусок торта, и Герцогиня жадно проглотила его.

Дверь резко распахнулась и в комнату, слегка прихрамывая, вошел Джон Катлер.

– Уже подружились? – улыбнулся он мягко. – Голова болит?

– Нет. Я не слышала, как вы подошли к дому… О! Вы сняли лубок?

– Вдруг мне придется догонять тебя, – весело промолвил Джон. – Так или иначе, его все равно пора снимать.

– Не надо было снимать раньше времени. Я буду чувствовать себя виноватой, если кость срастется неправильно. Кахнаваки не должен был втягивать вас в эту историю.

– Он ловкий парень. С другой стороны, он так умело наложил лубок, когда я сломал ногу… Перелом оказался гораздо сложнее, чем показалось на первый взгляд. С Кахнаваки тоже все гораздо сложнее, чем, кажется на первый взгляд. Помни это, Шеннон.

Сняв длинную кожаную куртку, Джон аккуратно повесил ее на столбик кровати, и принялся расшнуровывать высокие мокасины.

Шеннон смотрела на него широко раскрытыми глазами, изумленная происходящими с ним переменами. Широкая грудь, стройный торс, длинные мускулистые ноги. Раньше он казался огромным. Теперь – высоким и широкоплечим. Стоило ему снять грубую куртку из дубленых оленьих кож, как все ее впечатление о нем полностью изменилось. Одетый только в тонкую хлопчатобумажную рубашку и штаны, он казался менее свирепым и грубым.

Джон смущенно улыбнулся, прочитав эти мысли у Шеннон на лице.

– Какое-то время ты будешь гостьей в моем доме. Тебе нужно привыкнуть к тому, что здесь у джентльменов нет модной атласной одежды для досуга.

– Замечательно! – Шеннон вспыхнула. – Сейчас вы выглядите не так… устрашающе!

– Ты должна быть польщена, – поддел ее Джон. – Ради тебя я искупался в ледяной реке.

– Благодарю. Я тоже люблю купаться.

– По мне, ты и так очень хорошо пахнешь, чем-то свежим…а волосы пахнут сосной.

– Когда это вы?.. О! Когда переносили меня на кровать! – Глаза Шеннон гневно сверкнули. – Никогда больше не делайте этого.

– Чего не делать? Переносить на кровать или нюхать?

– Никогда не прикасайтесь ко мне, или…, – нерешительно помолчав, она выпалила: – Я пожалуюсь Кахнаваки. Если вы правы, и он заинтересовался мной, ему не понравится ваше развязное поведение.

– Ты пожалуешься ему? Потрясающе! Ты что, вдруг научилась разговаривать на их языке? – Он подошел к Шеннон вплотную и гневно предупредил: – Не угрожай мне, мисс Шеннон, в моем собственном доме. Я не потерплю этого!

Шеннон стояла на своем, уверенная, что уловила в его глазах огонек беспокойства. Ее угроза попала в цель. Она точно рассчитала, хотя Джон и не подал вида.

– Даже в этом случае держитесь от меня подальше. Спасибо за гостеприимство… но не давайте воли рукам. Тогда мы спокойно доживем до завтра.

– Вот как? Ты решила переночевать у меня? – ехидно спросил Джон. – Я польщен. Придется тебя накормить…

– Пока вас не было, я съела яблоко.

– Несомненно, – подтвердил он. – В наших краях полно яблок в апреле.

– Я принесла его с собой.

– Все равно, реальное яблоко или воображаемое, для обеда его недостаточно. Согласна?

– Вы говорили, что у вас есть хлеб.

– Да, кукурузный. В этот раз получился очень вкусный. Завтра попрошу молока у саскуэханноков…. Все-таки ты под их покровительством… Мы сварим фасоль. Ну как?

– Мне нравится, мистер Катлер.

– Вот и прекрасно. Иди к столу. – Джон выставил две медные тарелки, миску с тушеным кроликом и каравай кукурузного хлеба. – Ешь. И расскажи мне, что ты вспомнила о своем прошлом.

– Вы не поверите в то, что я расскажу, – Шеннон с удовольствием понюхала ароматный хлеб. – Вы сами испекли его, Джон?

– Конечно. Где ты родилась?

– Я уже говорила вам: в тридцати пяти милях отсюда. Вопрос в том, – язвительно заметила Шеннон, – когда я родилась.

– На вид, пожалуй, восемнадцать-девятнадцать лет назад.

– Мне двадцать два года, – она расстроилась, что ее принимают за слишком юную особу. Потом вспомнила, что в XVII веке восемнадцатилетние девушки уже считались взрослыми женщинами. Многие уже были замужем и имели детей. – Какой сейчас год, Джон?

– 1656-й.

– 1656? – Шеннон вспомнила рассказ смотрителя заповедника о саскуэханноках и тяжело вздохнула. Если память ей не изменяет, до полного искоренения этого гордого красивого народа оставалось девять лет. Возможно, Кахнаваки был тем вождем, о котором упоминалось в «Девственном лесу». Ясно понимая, что ждет саскуэханноков, Шеннон все же завидовала им. Им посчастливилось провести последние дни жизни в райском уголке. Она не будет думать об их близкой гибели. И за девять лет можно прожить целую жизнь…

– Нечего волноваться, – уговаривал ее Джон Катлер. – Я слыхивал о таком раньше. Ты потеряла память, но это же не смертельно. Или ты сама вспомнишь, или мы найдем твоих родственников, и они помогут восстановить в памяти твое прошлое. – Джон смотрел ей прямо в глаза. – Помнишь, я говорил, что сумасшествие придает тебе очарование?

– Нет у меня амнезии! – Шеннон нравились его глаза. Они украшали заросшее бородой лицо Джона. Густая, жесткая, как проволока, борода была невероятного красно-коричневого цвета. Густые длинные волосы сияющего каштанового цвета блестели. Шеннон вспомнила своего нью-йоркского парикмахера-волшебника, чьи золотые руки могли бы чудесным образом преобразить эту беспорядочную копну волос.

Шеннон было приятно, что он заметил, как пахнут ее волосы. Джон внимателен, хотя ему и не следовало бы прикасаться к ней, брать на руки. Хорошо, хоть он не раздел ее. Это было бы непростительно…

– У тебя в сумке лежат странные вещи, – заметил он. – И одежда у тебя необычная. По ней трудно определить, откуда ты. Ты хорошо отдохнула? Сможешь ответить на мои вопросы?

– Вас не устроят мои ответы, но ладно, спрашивайте. Кстати, хлеб очень вкусный.

– Рад, что он тебе нравится. Что означает надпись спереди на рубашке? КПО. Инициалы твоего отца? Он лекарь… или торговец лекарствами?

– КПО – это кардиопульмонарное оживление. Методика спасения жизни. Вот почему подпись гласит: «Будь волшебником, изучай методику КПО». Ведь это чудо – спасти жизнь человеку.

– И ты это знаешь, как это?

– Конечно.

– Да. Все намного серьезнее, чем я предполагал, – пробормотал Джон вполголоса. – Пройдет немного времени, прежде чем к тебе вернется память. Пожалуй, стоит расспросить Кахнаваки. Он первым увидел тебя после несчастного случая?

– Никакого несчастного случая не было. Несколько дней назад один человек столкнул меня с лестницы… я пролетела два марша…

– Ты это точно помнишь?

– Да.

– Ты помнишь его имя?

– Конечно. Дасти Камберленд. Я работала на него. И… мы были помолвлены… неофициально. Он хотел назначить день свадьбы. Я воспротивилась… Он потерял терпение, схватил меня за плечи и стал трясти. Я стала вырываться, потеряла равновесие и упала. Вряд ли это можно назвать несчастным случаем.

– Негодяй. Как ты думаешь, станет он тебя искать?

– Не знаю. Возможно, но здесь он меня никогда не найдет.

– Могут найти другие… Отец или братья. Их-то ты помнишь?

– Джон, – Шеннон устало вздохнула. – Нет у меня амнезии. Посмотрите внимательно на мою одежду… мои вещи в сумке вы видели. В вашем мире таких вещей нет. Они не похожи на то, что вы видите вокруг себя, не так ли?

– Это доказывает, – голос Джона спокоен и рассудителен, – что ты нездешняя.

– Тогда откуда? Разве сейчас в Европе носят теннисные туфли? В Бостоне синие джинсы? А материя? Вы видели когда-нибудь такую материю?

– Материя, действительно странная, – Джон был совершенно спокоен. – У тебя вообще все странное, Шеннон. Хотел бы я знать… Я сразу распознаю бред, когда слышу его. Однажды у моей сестры был жар, и то, что она говорила… – При воспоминании о сестре лицо его озарила нежная улыбка. – Вот почему твой бред показался мне очаровательным. А так ты совсем не похожа на Мередит.

– Мередит? Где она?

– В Нью-Амстердаме. Они с мамой живут в доме моего отчима.

– Нью-Амстердам? Наверное, это Нью-Йорк, – задумчиво сказала Шеннон. – Как жаль, что я плохо знаю историю. Говорят, мой отец хорошо знал историю. Он умер.

– Ты помнишь еще каких-нибудь родственников?

– Моего брата Филиппа… О!

– Что стряслось?

– Его предчувствие… – Глаза Шеннон затуманились слезами. – Я смеялась над ним! Он… хотел… попрощаться со мной… Сказал, у него предчувствие, что если он улетит, то никогда меня не увидит…

Отчаяние Шеннон взволновало Джона Катлера до глубины души. Он прижал ее к груди.

– Тебе плохо? – В его хрипловатом голосе слышались нежность и успокоение. – Могу я тебе чем-нибудь помочь?

Не ожидая ответа, Джон взял ее на руки и отнес на кровать.

– Совсем как Мередит, – прошептал он ласково. – Несколько недель ей тогда надо было отдыхать. Тебя нужно лечить, Шеннон Клиэри. Расслабься. Ты побелела, словно мел.

Шеннон посмотрела в его добрые карие глаза и застенчиво кивнула. Она забыла, что запретила Джону прикасаться к себе, так хорошо и уютно ей было в его сильных надежных руках. Его хрипловатый голос звучал нежно, убаюкивающе. Несмотря на угрожающую внешность, он вел себя, как настоящий джентльмен. Он находил общее между нею и своей сестрой, а не пользовался ее слабостью.

– Все хорошо, Джон, – прошептала Шеннон. – Мне стало плохо не от ушиба, а от воспоминаний… их так много.

– Нет, от ушиба, – в голосе Джона звучала твердая уверенность. – Ложись-ка спать. И, пожалуйста, не возражай. Ты расстроилась из-за нашего разговора. Раздевайся и ложись спать. Утром я пошлю за Кахнаваки. Клянусь. – Он поднял подол футболки и начал расстегивать ее джинсы.

– Прекратите! – Шеннон села, натянутая, как струна, разочарованно глядя на Джона. – Я же просила вас не давать волю рукам!

– Ну, нельзя же спать в такой неудобной одежде! Пояс слишком стягивает талию…

– Прекратите!

В карих глазах Джона заплясали зловещие зеленые огоньки. Рука решительно скользнула под футболку, бесцеремонно дернула крохотный розовый кружевной лифчик.

– Как можно спать в этой штуковине?

– Довольно! – Шеннон вспылила, вскочила с постели и бросилась к столу, схватив хлебный нож. В исступлении, размахивая ножом, она закричала. – За кого, черт возьми, вы принимаете меня, мистер Катлер? Там, откуда я пришла, женщины не позволяют незнакомцам раздевать их.

– Положи нож, – невозмутимо посоветовал Джон. – Собаки нервничают. Ты что, точно также набрасывалась на Кахнаваки? Не удивительно, что он принял тебя за сумасшедшую.

– Он не пытался раздеть меня, и едва прикоснулся ко мне. Он – джентльмен.

Джон захохотал во все горло.

– Неужели?

– Откуда вы знаете о моем… нижнем белье? – прошипела Шеннон. – Стоило только поверить вам… Вы рассматривали мой лифчик, когда я спала? Признайтесь?

– Я рассмотрел обе штучки, – Джон ухмыльнулся. – Они потрясающи, мисс Шеннон. Совсем крошечные…

– Вы смеетесь надо мной? – живот свело в болезненной судороге. – Вы рассматривали мою грудь, рылись в моих вещах и сейчас… – Впервые после освежающего сна Шеннон почувствовала леденящий ужас. – Вы собираетесь изнасиловать меня, Джон Катлер?

– Неужели у меня не было возможности сделать это раньше? У тебя истерика, Шеннон. Положи нож, пока не порезалась!

Шеннон посмотрела на собак, потом на их хозяина, которому она так глупо поверила, и поняла, что он прав. Если бы он хотел, он бы уже давно изнасиловал ее. Если он намерен приставать к ней, успех ему обеспечен. Во-первых, он в два раза больше ее и сильнее. Во-вторых, у него два натасканных пса.

– Я положу нож, если вы обещаете не приставать ко мне.

– Клянусь! Если положишь нож, снимешь неудобную одежду, ляжешь в мою постель и будешь себя прилично вести.

– Когда я устану… то разденусь, если вы, как подобает джентльмену, отвернетесь, пока я не лягу. Я действительно не устала. – Шеннон признала свое поражение и положила нож на стол. – Во мне столько адреналина, что я не могу ни сидеть, ни спать. Выйду пройдусь немного? Можете послать со мной убийцу Принца. Он проследит, чтобы я не убежала.

– Я сам пойду. Ногу нужно тренировать. Надень, – Джон снял с гвоздя тяжелую меховую накидку и любезно предложил Шеннон. – Ночью на улице холодно.

– Я не ношу мехов невинных животных.

– Понятно. – И снова в его глазах вспыхнули зловещие зеленые искорки. – Ты не ешь мясо животных, не носишь их шкур.

– Совершенно верно.

– Тогда у нас проблема, – Джон подошел вплотную, угрожающе глядя на нее. – Существует только три способа не замерзнуть холодной апрельской ночью, мисси. Или ты ешь мое жаркое, или носишь мои меха, или… – Разъяренным взглядом он указал на кровать. – Я согрею тебя сам.

– Я не ем животных, я не ношу животных и… – В изумрудных глазах Шеннон вспыхнула ярость. – Я не сплю с животными! Ужаснувшись собственной дерзости, Шеннон выскочила в темноту ночи.

Белые теннисные туфли всегда выручали ее. Даже когда весь мир носил кожаные кроссовки, Шеннон осуждала потребительское отношение к обожаемому ею животному миру из-за все возрастающего спроса на их кожи и меха и покупала только парусиновые теннисные туфли. Она стремительно бежала к лесу, напомнив себе, что Джон Катлер не обут, его большая нога плохо действует и не совсем здорова, и его шанс догнать ее сводится к нулю. Разве она не сообщила только что об увеличении адреналина в крови?

Единственное, чего опасалась Шеннон, – собаки. Но не было слышно ни их лая, ни голоса Джона Катлера, науськивающего их. Возможно, он надеется, что ее поймает индеец, оставленный в лесу Кахнаваки. Возможно, он так разозлился, что доволен ее побегом.

Шеннон успокоилась, уверенная в успехе своего бегства. Как вдруг сильные руки Джона схватили ее и бросили на землю, лицом в сырую бурую глину. Тяжелое, крепкое тело Джона грубо придавило ее к земле. Он тяжело дышал.

– Не двигайся! – хрипло скомандовал он. Шеннон подчинилась. Каждая косточка ныла от удара. Ей хотелось, чтобы нога Джона болела так же сильно, как ее тело.

– Умница, – зловеще похвалил он. – А теперь слушай внимательно: тебе не уйти от меня. И без фокусов! У тебя нет выбора, мисси. Ясно? – Шеннон молчала.

Тогда Джон перевернул ее на спину и навис над ней, как волк над раненым ягненком. – Ты поняла, что я сказал? – резко спросил он.

«Плачь! – в отчаянии сказала себе Шеннон. – Что ты за женщина! Единственный выход: отдаться на милость этого шовинистического чудовища и заплакать!»

– И не вздумай реветь! – быстро промолвил Джон, будто прочел ее мысли. – Из всего женского арсенала ты не воспользовалась только этим средством. И я это оценил.

– Что касается тебя, то никаких женских хитростей я не использовала, – Шеннон судорожно глотала воздух.

– Разве? – Его ладонь накрыла полную округлую грудь, губы раздвинулись в злой усмешке. – Перед своими родственниками вы так же одеваетесь, мисс Шеннон?

– Ненавижу! – выдохнула Шеннон. – Или прекрати тискать меня, или делай свое черное дело! Но возненавижу я тебя еще больше и убью когда-нибудь! Лучше все, что угодно, только не это! Если ты хочешь трахнуть меня, бугай, возьми меня и дело с концом!

Они пристально смотрели друг на друга. Каждый оценивал силы противника в этой нелепой стычке. Затем на губах Джона появилась ленивая усмешка.

– Трахнуть?

– Заткнись, – процедила сквозь зубы Шеннон. – Я ненавижу даже звук твоего голоса.

– Очень давно я никого не… «трахал», – доверительно сообщил Джон, поглаживая ее грудь. – Много недель, много одиноких ночей.

– Ненавижу тебя. Я убью тебя когда-нибудь, – голос Шеннон слабел. – Или, может быть, Кахнаваки убьет тебя за это.

– Кахнаваки? – Голова Джона резко откинулась назад, будто Шеннон ударила его. Он быстро вскочил на ноги и всмотрелся в опушку леса. – Вставай, Шеннон. Пойдем в дом. Довольно глупостей.

– Ты его боишься? – Шеннон смотрела ему в лицо, чувствуя облегчение от своего открытия. – Ты не все рассказал мне, Джон Катлер, не так ли?

– Не все.

– Попробую угадать. – Она издевалась над ним. – Кахнаваки не разрешил тебе трогать меня, правда? Он вернется за мной. – Я вызываю у него интерес. Как романтично! И он убьет тебя, если у него возникнет подозрение, что ты распустил руки. Я права?

– Такова твоя точка зрения? – задумчиво сказал Джон. – Ты так сильно хочешь его, мисси?

– Не твое дело. Не распускай руки ради самого себя. Ты мне не нравишься, но я не хочу, чтобы Кахнаваки убил тебя.

– Убьет меня из-за сумасшедшей! – Джон поднял голову, задумчиво глядя на Шеннон. – Не буду спорить с тобой, Шеннон, ты не в своем уме, веришь ты или нет. Ты безумна, и твое увлечение Кахнаваки часть этого бреда. Войдем в комнату, и я расскажу тебе о человеке, с которым, как тебе кажется, ты хочешь заняться любовью.

В смятении Шеннон смотрела в спину уходящему Джону.

– Я не говорила этого, – растерянно прошептала она. – Я сказала, что это не твое дело.

Джон прихрамывал, и Шеннон почувствовала угрызения совести. Она напомнила себе, что он виноват во всем случившемся. Он пытался раздеть ее. Шеннон ввела в заблуждение его доброта и бесспорно искренняя забота о ее благополучии.

Собак нигде не было, а Джон был на полпути к хижине. Самое время убежать. Ночь можно провести в лесу. Или можно вернуться в хижину, послушать, что расскажет Джон про Кахнаваки. Можно было даже исподволь узнать хоть немного о самом Джоне Катлере.

 

ГЛАВА 5

Когда Шеннон вошла в комнату, Джон сидел в кресле-качалке. Жестом он велел ей встать перед ним. Ничто не выдавало его истинных чувств. Может быть, его удивило ее возвращение. Может, обрадовало. По усталому виду Джона можно было догадаться, насколько сильно у него болит нога.

Шеннон повиновалась, стараясь придать своему лицу такое же безразличное выражение.

– Ты обещал рассказать о Кахнаваки.

– Сначала я хочу сказать о другом. Я должен извиниться перед тобой за свое поведение.

– Я не скажу Кахнаваки.

– Не будь смешной, Шеннон. Неужели ты на самом деле думаешь, что он поверит тебе больше, чем мне?

– Его наблюдатель видел, как ты приставал ко мне…

– Его наблюдатель видел, как ты убегала. Мне велено держать тебя здесь против твоей воли. Незначительное принуждение разрешается и прощается. Прошу извинить меня за то, что ты называешь «распускать руки». В свою защиту скажу, что я слишком долго жил один и потому повел себя грубо. И… – его глаза стали глубокими и почти совершенно зелеными. – Ты очень красивая женщина.

– Ну, хорошо…

– Хватит. Я действительно обратил внимание на твою неудобную одежду и совсем не рассматривал твою грудь. Давай не будем больше возвращаться к этому вопросу. Ложись в постель, и я расскажу тебе о Кахнаваки. Ты заметила, – сказал он с легкой улыбкой, – я сижу спиной к кровати, как настоящий джентльмен. Раздевайся, ложись, и я начну свой рассказ.

– Нога болит?

– Не обращай внимания. Делай, как я говорю.

Шеннон стала у него за спиной, сняла туфли. Джинсы испачканы мокрой бурой глиной. Хотелось побыстрее снять их, но…

– Мне нужно в туалет, – хмуро сказала она.

– В туалет?

– Удобства? Уборная? – Шеннон сморщилась, когда он рассмеялся. – Я правильно сказала?

– Конечно. Тебя проводить? – не ожидая ответа, он позвал: – Герцогиня! – Помахивая хвостом, собака вылезла из-под кровати. – Присмотри за Шеннон, Герцогиня.

Шеннон схватила туфли и вышла на улицу, задумчиво посмотрела на лес, отделяющий ее от саскуэханноков. Ей очень хотелось к ним. Они ошибались, думая, что у нее больше общего с человеком по имени Джон Катлер. Возможно, из-за происхождения или языка. Но правда вспыхнула в ней, как костер, который она пыталась разжечь на их священной земле.

– Ваша земля священна и для меня, – прошептала Шеннон, глядя на деревья. – Не только потому, что там нашли вечный покой мой отец и ваши предки, но и за ее чистоту и красоту. Я напрасно боролась против загрязнения окружающей среды, бессмысленной охоты и хищнической эксплуатации полезных ископаемых. Душой и телом я с вами, а не с «моим» народом. Если бы вы только знали об этом…

Шеннон устремилась к сараю. Интересно было узнать, с какими еще животными мог сосуществовать Джон Катлер. Слегка приоткрыв дверь, чтобы, не дай бог, какая-нибудь живность не сбежала, она заглянула в темный сарай. Но оказалось, что это не сарай и не стойло, а миниатюрная кузница. Широко распахнув дверь, Шеннон смогла рассмотреть в лунном свете наковальню, мехи и аккуратно разложенные кузнечные клещи и кочерги. Она рассмеялась, представив себе заросшего, громадного Джона Катлера в черном кожаном фартуке. Весь в поту, чертыхаясь, он кует инструменты… для кого? Для каких целей?

«Капканы», – с отвращением подумала Шеннон. Стоило только обратить внимание на мужчину или поверить ему, как оказалось, что он жесток. «Пусть это послужит тебе хорошим уроком, Шеннон, – сказала она себе. – Держись подальше от этого зверя».

Бросив взгляд на хижину, Шеннон сняла грязные джинсы, яростно вытрясла их и вошла в кое-как сколоченную уборную.

– Останься за дверью, Герцогиня, – приказала она собаке.

От реки дул холодный пронизывающий ветер. Шеннон быстро оделась и вернулась в хижину.

– Я принес тебе воды… Там, в тазу. И щетка для волос…

– Спасибо, у меня своя. – Шеннон привела себя в порядок, признательная Джону за его притворную незаинтересованность, и разделась у него за спиной. Интересно, хватит ли у него наглости проверить, сняла ли она лифчик. Аккуратно сложив одежду, она положила ее на постели, нырнула под одеяло и сообщила: – Я уже легла.

Джон одобрительно посмотрел на нее.

– А теперь закрой глаза, мисс Шеннон, и я расскажу тебе о твоем герое.

– Он вовсе не мой герой, – по многолетней привычке Шеннон принялась заплетать в косу длинные золотистые волосы. – Начинай свой рассказ, Джон.

Несколько минут Джон, как зачарованный, следил за плавными движениями ее руки, а затем начал свой рассказ.

– Мой отец был человеком своенравным. Когда-нибудь я расскажу о нем подробнее. Сейчас достаточно сказать, что он был своенравным. Мама знала об этом, когда выходила за него замуж. Но она не могла предположить… насколько это усложнит их жизнь.

– Они англичане?

– Да. Но мать моего отца была француженкой. – Джон натянуто улыбнулся и прибавил: – Для Кахнаваки это имеет значение. Он питает склонность к французам, а не к англичанам.

Шеннон вспомнила историю гибели саскуэханноков… Возможно, ее ускорила тайная встреча с французами…

Она вздрогнула.

– Он не должен доверять им, – вырвалось у нее непроизвольно.

– Согласен.

– Продолжай, Джон.

– Мой отец отправился в Америку по торговым делам моего деда. Дед надеялся, что путешествие и трудности, встречающиеся в пути, обуздают его нрав. Но он ошибся. Отец влюбился в девственную природу. Фактически, он так и не вернулся к матери.

– Он не послал за своей семьей?

– Нет. Он прислал деньги, чтобы обеспечить нас… по долгу совести. Но мама потратила их на собственные поездки. Она переехала в Нью-Плимут.

– Твоя мать, должно быть, удивительная женщина.

– Да. Даже отец был потрясен. Его не интересовал Нью-Плимут, и он перевез нас в Нью-Амстердам. Здесь постоянно находился компаньон отца, торговец Питер Ван Хорн. Он присматривал за нами, когда отец бывал в отъезде. А уезжал он часто и надолго. Однако, мне посчастливилось хорошо узнать его. Мой отец по-своему был добрым человеком.

– Когда он умер?

– Около семи лет назад. Уже на смертном одре он признался, что у него есть еще одна жена, – лицо Джона исказилось от боли.

– О! – не удержалась от восклицания Шеннон.

Джон холодно кивнул.

– Можешь представить, что там было. Если бы он не умирал, я, наверное, задушил бы его собственными руками.

– Какое потрясение для твоей матери!

– Это еще не все. Он не просто пренебрегал ею, – слегка прихрамывая, Джон начал ходить по комнате. – Он не был верен ей. Я не раз слышал, что французы женятся на индианках, нo…

– Она была индианкой? – поразилась Шеннон. – А как ее звали?

– Оджибва. После смерти отца мама отправила меня на ее поиски. Я должен был сообщить ей, что она овдовела. Мама сочувствовала ей, она была удивительной женщиной. – Джои остановился, расправил плечи. – Это предыстория моей встречи с Кахнаваки. Я путешествовал в глубине страны, где был вовлечен в драку с бандой индейцев-шони. Они бы прикончили меня, если бы не Кахнаваки. Мы с ним бились бок о бок. Кахнаваки прекрасно владеет ножом, я – кулаками. Мы здорово дрались, но были в меньшинстве.

Шеннон видела, что воспоминания о том бое захватили его.

– А сколько было шони? – застенчиво спросила она.

– Восемь, – Джон усмехнулся. – Правда, с ними был пленный, которого нужно было охранять. Поэтому с нами дрались только семеро, но…

– Семеро против двоих!

– Да, драка была что надо. Временами мне казалось, что меня вот-вот убьют. Потом мы стали их теснить. Это нас опьянило. Кахнаваки был похож на сумасшедшего. Наверное, это роднит вас. Глядя на него, и я дрался, словно одержимый. В конце концов, мы их разогнали.

– Здорово!

– Я думал, мы отправимся залечивать раны, но у Кахнаваки были другие планы. Он совсем плохо говорил по-английски, я не знал ни слова по-ирокезски; тем не менее, он умеет быть убедительным. Он сказал, что мы должны освободить пленника шони. Им был сын одного высокопоставленного мохаука. Кажется, – по лицу Джона пробежала тень неудовольствия, – Кахнаваки спас мою жизнь из корыстных побуждений. Он нуждался в помощнике для освобождения пленника.

– Саскуэханноки – союзники мохауков?

– Мохауки входят в союз ирокезов. С этой точки зрения они и саскуэханноки – враги. Но у Кахноваки было «видение», как он это называет. Первый шаг – снискать доверие мохауков – был блестящим. Когда мы вернули юношу родителям, с нами обращались, словно с членами семьи вождя.

– С тех пор ты и Кахнаваки – друзья!

– Он привел меня в большой вигвам своей матери. Я понравился его отцу, почтенному вождю, и он многому научил меня. Мне хотелось остаться. Но я был нужен матери и Мередит. Мне было предначертано быть хорошим сыном и братом, даже тогда…

– Даже тогда, когда понял, что очень похож на своего отца?

От ее замечания лицо Джона застыло, будто от оскорбления. Потом смягчилось.

– Величие диких лесов, незамутненных рек… покорили меня. Я вернулся в Нью-Амстердам, надеясь убедить мать уехать в Англию. Я бы скучал без них. Но я уже взрослый человек. И тогда я подумал о спокойной, без приключений жизни торговца… Я знал, что Питер Ван Хорн, как всегда, заботится о них. Когда я вернулся после годичного отсутствия, Питер сообщил, что сделал предложение моей матери.

– О-о…

Джон весело рассмеялся.

– Определенно, я не знал, что сказать. Жизнь быстро менялась. Мать согласилась выйти замуж, но настаивала на двухгодичном трауре… Не то, чтобы отец не заслужил этого… Но я остался с ними, хотя сердце мое уже принадлежало лесам. Тогда-то я и решил, что никогда не женюсь на белой женщине. Я не хотел вести двойную жизнь, как мой отец. Во время путешествия я видел, что многие французы женятся на индианках, что не так уж плохо. Так я избегал соблазна и занимался делами.

– Целый год? И тебе не наскучила такая жизнь?

– Я все время был занят. Ликвидировал наш бизнес и, – Джон смущенно улыбнулся, – учился. Чтобы быть незаменимым для саскуэханноков.

– Учился? О! Сейчас угадаю. Кузнечному делу.

Катлер расхохотался.

– Ты уже все тут высмотрела, мисс Шеннон?

– Я лишь взглянула, – призналась она, – что у тебя там. Что ты куешь?

– Ничего. Я ремонтирую то, что купил или выменял. Отец Кахнаваки попросил меня (эта просьба скорее напоминала приказ) изучить кузнечное дело до возвращения к ним, – в глазах Шеннон застыл немой вопрос, и Джон объяснил: – Индейцы меняют шнуры на железные инструменты и оружие, но им негде их починить, у них нет кузнеца. Мое умение вести дела едва ли заинтересовали бы индейцев. Но я стал кузнецом и, кроме того, научился ходить по следу. Этим я покорил их.

– Идти по следу? Мне казалось, что саскуэханноки лучше читают след, чем ты.

– Почему ты так решила? – Джон раздраженно посмотрел на нее. – Где вы набрались таких мыслей, мисси! Допускаю, что они лучшие охотники, чем типичный колонист, но это тренировка, а не инстинкт.

– Извини, – Шеннон слегка поморщилась, слушая его тираду. Своим неуместным замечанием она увела его в сторону от рассказа. – Хорошо, Джон. Расскажи мне, у кого ты учился кузнечному делу?

– Здесь нечего рассказывать. Питер нашел мне прекрасного учителя. Меня отдали в ученики четырнадцатилетнему мальчику. – Шеннон вздохнула с облегчением, видя, что при воспоминании об этом Джон повеселел. – Должен сказать тебе, Шеннон, что у саскуэханноков можно научиться смирению. Таким был я, взрослый человек, отданный на выучку мальчишке.

– Но ты достиг своей цели? Они приняли тебя, когда ты вернулся?

– Спустя два с половиной года после смерти отца я покинул цивилизованное общество и ушел к саскуэханнокам, чтобы начать новую жизнь. Что касается невесты… Кахнаваки и его отец были рады видеть меня. Я жил среди них, чинил их оружие и инструменты, выслеживал дичь, учился искусству выживания. Я научился готовить. Кахнаваки и я были как братья. Я хотел жить, как они… Но я глубоко ошибался. В большом вигваме… я чувствовал себя неловко. Мне хотелось иметь собственное жилище.

– Совсем как отец, – поддразнила Шеннон ласково.

Джон хотел ответить колкостью, но передумал, и только улыбнулся в ответ.

– Да, как и он, я брал из каждого мира, что хотел. Мне здесь хорошо жилось, и я никому не испортил жизнь. Разве мой отец мог похвастать этим! Моя жизнь станет еще полней, когда я женюсь на сестре Кахнаваки.

Большие синие глаза Шеннон округлились в притворном изумлении.

– Ты обручен с сестрой Кахнаваки?

– Сейчас я тебе что-то покажу, – из ящика буфета Джон вытащил широкий белый пояс с искусной вышивкой бусами. – Это моя самая ценная вещь.

Шеннон нерешительно взяла пояс, и залюбовалась сложным узором из бус.

– Это пояс?

– Это вампум.

– Вампум? Что-то вроде денег?

– Нет, это более ценная вещь. Договор между мною и отцом Кахнаваки. Документ на эту землю, но не в том смысле, в каком это понимаем мы, европейцы. Он дает право жить на этой земле. Этот пояс, кроме того, его обещание дать мне невесту. Посмотри, вот это, – Джон указал на высокую фигуру, вышитую алыми бусами на одном конце пояса, – отец Кахнаваки. Лента между нами означает договор. А фигурка на другом конце пояса – Джон Катлер.

– Как интересно, Джон, – Шеннон поразила рассказанная им история. – Когда свадьба?

– Когда отец умер, Кахнаваки начал водить меня за нос. Его отец велел испытать меня, чтобы узнать, достоин ли я такой красивой девушки. Кахнаваки испытывал меня день и ночь. «Переплыви бурную реку без каноэ», «выследи и убей раненого медведя». Я выполнил все задания.

– Ты хочешь сказать, Джон, что у Кахнаваки свои цели? Относительно меня он тоже что-то задумал? Я ценю твою заботу Джон, но я сама могу справиться с Кахнаваки. Я в него не влюблена…

– Послушай внимательно, Шеннон Клиэри, – резко прервал ее Джон. – Это не имеет ничего общего ни с тобой, ни с твоим воображаемым родством с саскуэханноками. Пойми же, наконец, как тесно связан я с ними. Особенно с Кахнаваки. Мы роднее братьев. Он никогда не убьет меня из-за женщины, даже такой красивой, как ты. Если он наблюдал за тем, как я повалил тебя на землю, – а это вполне возможно, – он просто посмеялся. Возможно, он позавидовал мне, но, скорее всего, это его позабавило. Он был доволен, что я развлекаюсь с тобой.

– Понятно, – Шеннон гордо вскинула голову и высокомерно сказала: – Благодарю за разъяснение. Ты также красноречив, как твой «брат» Кахнаваки.

– Мне кажется, ты не все поняла, – Джон не обратил внимания на ее надутый вид. – Ты – очередное испытание и ничего больше. Если я устою перед тобой – очаровательной золотоволосой чужеземкой с телом богини, он назначит свадьбу. Если я займусь тобой, я могу потерять свою невесту, но не жизнь.

– Ты высказал свое мнение. Я никто! Я игрушка! Пешка! Шутка! И, наконец, испытание. Я ничего не упустила?

– Сумасшедшая с иллюзиями… – весело подсказал Джон.

В изумрудных глазах Шеннон вспыхнуло пламя.

– По крайней мере, я не своенравна.

– Что ты сказала?

– Ты! Ты похож на своего отца! Ты всегда найдешь выход. Ты – шовинист. И… – Шеннон уже не владела собой. – Ты самоуверенный всезнайка!

– Разве?

– Да!

– Закрой глаза и спи.

– А где ты будешь спать?

– В своей кровати, – прорычал Джон. – Спи спокойно.

– Но…

– Замолчи!

Шеннон оцепенела. Голос Джона, грубый, хриплый, как при первой встрече, ужаснул ее. Кто он? Добрый рассказчик или разъяренное животное? Он будет спать рядом с ней…

Это было первое потрясение. Из-под полуопущенных ресниц Шеннон наблюдала за Джоном. Он начал раздеваться и не остановился, пока не снял всю одежду. Шеннон свернулась клубочком и зарылась лицом в подушку, дрожа от страха и изумления. Джон сказал, что у нее тело богини. Нет, это у него тело бога! Он сотворен фантастически совершенным. От шеи и до кончиков пальцев ног его тело безупречно и прекрасно. Его зеленовато-карие глаза тоже прекрасны. Шеннон никогда в жизни не видела более выразительных и неотразимых глаз.

– Ненавижу! – простонала она в подушку.

– Знаю. Так даже лучше. Спи. И пусть тебе приснится Кахнаваки, если он тебе еще нравится.

 

ГЛАВА 6

Солнечный свет, струящийся в окошечко хижины, разбудил Шеннон. Она осторожно потянулась. Воспоминания о вчерашнем вечере и Джоне Катлере нахлынули на нее. Если бы Шеннон сказали, что она проспит девять часов рядом с обнаженным малознакомым мужчиной, она бы ни за что не поверила. Сегодня она вынуждена была признать это. Интересно, оставался ли он с ней в одной постели до утра? Шеннон Клиэри нашла взглядом Джона Катлера. Он был одет и готовил завтрак.

Широкая улыбка озарила его лицо.

– Доброе утро, мисс Шеннон. Как твоя головка?

– Намного лучше. Как твоя нога?

– Как новенькая.

Прикрыв ноги одеялом, Шеннон села по-турецки и принялась расплетать косу.

– Надо полагать, ты больше не злишься? – спросила она.

– Я и не злился.

– Ты был в ярости, – возразила Шеннон.

– Обычное раздражение. Оно не позволяет блуждать моим мыслям, – в зеленых глазах Джона горели озорные огоньки. – И не только мыслям.

Шеннон вспыхнула и продолжила расплетать волосы. В его словах был особый смысл. Если они и заболтались вчера до поздней ночи, уютно устроившись под стеганым одеялом…

– Я напек тебе лепешек. Никакого «мяса животных», хотя, признаюсь, смазал сковороду салом.

Шеннон сморщила нос.

– Ценю вашу заботу, мистер Катлер. Вы послали за Кахнаваки?

– Около двух часов назад он был здесь. Я просил его прислать для тебя фасоль и молоко.

– Я же хотела поговорить с ним! – Шеннон вскочила с постели, с горящими от возмущения глазами. – Правда, Джон! Ты не знал, что мне нужно поговорить с ним!

– Он считает тебя сумасшедшей, – Джон скользил взглядом по ее голым ногам, едва прикрытым мятой футболкой. – Вы прекрасно выглядите сегодня, мисс Клиэри.

– Смотри, если хочешь, – фыркнула Шеннон. – Мне удобно в такой одежде. На мне больше одежды, чем было на тебе ночью.

– Ты подсматривала? – Казалось, Джон был потрясен. – Ты странная женщина, Шеннон Клиэри.

– Я же сумасшедшая, – напомнила она холодно.

– Тебе это придает очарование, – ответил он. – Иди к столу.

– Мне нужно в уборную, – не ожидая его ответа, Шеннон позвала: – Герцогиня, – наклонившись, она погладила собаку, торопливо выбирающуюся из-под кровати. – Пойдем приведем себя в порядок, девочка.

– Шеннон, подожди, – Джон схватил джинсы и швырнул ей в руки. – Одно дело флиртовать со мной, мисси, и совсем другое – с людьми Кахнаваки. Тебя может удивить их реакция.

– Я не флиртую…, – возмутилась Шеннон. – Ты уверен, что саскуэханноки следят за хижиной?

– Они следят за тобой.

– Что тебе сказал Кахнаваки сегодня утром?

– Что если я хочу когда-нибудь жениться, с тобой не должно случиться ничего плохого.

– О! – Шеннон с трудом скрыла разочарование. – Ты оказался прав. Поздравляю, Я и впрямь очередное испытание.

– Если это тебя хоть немного утешит, – взгляд Джона снова заскользил по ее ногам. – Ты – самое трудное из всех моих испытаний.

– Хорошо, что ты сказал мне об этом. Извини, Джон. Герцогиня, идем, – натянув джинсы на длинные стройные ноги, притягивающие взгляд Джона, Шеннон вышла из хижины. «Тяжелый удар по твоему самолюбию», – сказала она себе.

Нет, она не ждала, что Кахнаваки по уши влюбится в нее. Но разве в его глазах не светилась симпатия? Разве они не пережили минуты умиротворения и доверия, когда плыли в каноэ?

«Ты хотела, чтобы время остановилось, – горько упрекнула себя Шеннон. – А для Кахнаваки это мгновение ничего не значило. Факты говорят сами за себя, Шеннон. Трое мужчин трижды разбили тебе сердце. Прими мои соболезнования. И все же, в этот раз все было иначе», – подумала Шеннон. Она поверила мгновенно и всецело. В основе этого влечения лежала не сексуальность, а духовное родство и взаимоуважение.

Шеннон горько плакала, сердито смахивая слезы ладонью. Почему у нее всегда так получается? Почему она путает причину и следствие, природу и необходимость? Она не влюбилась в Кахнаваки. Она влюбилась в его землю, его мир и хочет быть частью этого мира. Ее мир, ее общество придут через три века. Но пока она не хотела возвращаться туда. Она насладится жизнью в мире, где для нее есть место. Что ее ждет в ее мире, ее веке? Семья? Отношения с матерью и сестрой натянутые. Карьера? Мысль об учебе абсурдна. Мужчина ее мечты? Она еще не встретила его.

– Шеннон?

– Убирайся, – в глазах Шеннон сверкала ярость. Еще смеет жалеть ее! – Со мной все в порядке, только немного болит голова. О, нет, Джон… не надо…

Джон подхватил ее на руки и понес в хижину, тихо приговаривая:

– Если тебе нужен Кахнаваки, Шеннон, ты получишь его. В конце концов, он такой же мужчина, как все. Когда он увидит тебя, услышит тебя, он не сможет устоять, – Джон опустил ее на кровать и склонился над ней. Его жесткая борода колола мокрые щеки Шеннон. – Мы с ним друзья. Я замолвлю за тебя словечко. Не плачь.

– Слезы – женское оружие, – Шеннон засмеялась сквозь слезы. – Помнишь, вчера ты просил меня не плакать?

– Я помню все, что было вчера. Каждую мелочь, – усмехнулся Джон, опершись на локоть и глядя ей в глаза. – Скажи мне, Шеннон, чего ты хочешь?

– Я хочу домой.

– Ты не хочешь к Кахнаваки?

– Я хочу… – Шеннон вспыхнула и прошептала: – Не знаю, как объяснить тебе. Думаю, мне нужен не он, а то, что он олицетворяет для меня.

– Что же это?

– Красота. Покой. Гармония.

Джон ласково убрал волосы со лба Шеннон и осторожно поцеловал синяк.

– Скоро ты вспомнишь свое прошлое и будешь жить в согласии с миром и собой. Сейчас ты очень напугана. И я не смог тебе помочь. – Он целовал ее лицо, шею. – Прости меня за это.

Только на мгновение Шеннон не устояла перед ласковым теплом его губ. Колючая жесткая борода приятно щекотала кожу. Джон долго жил в лесной глуши, и в его поцелуях было желание. Но он принадлежал другой женщине.

– Джон.

– М-м-м?

– Джон, прекрати, пожалуйста, – Шеннон старалась говорить строгим голосом. – Разве ты не понимаешь, что происходит? Ты заваливаешь испытание.

– Заваливаю испытание? – Это слово настолько потрясло Джона, что он резко выпрямился. – Для воспитанной женщины у тебя слишком грубая речь.

– Что? Грубая речь? – Шеннон не сдержалась и захохотала. – Грубая речь? О, Джон…

– Ну, хватит, – проворчал Джон, возвышаясь над ней, как башня. – Ты будешь отдыхать весь день. Ты ненормальная.

– А ты очень милый, – она встала на колени и шутливо погладила его бороду. – Ты мне нравишься, Джон Катлер. Не могу поверить, что я боялась тебя.

– Ты мне тоже нравишься, – Джон ласково провел рукой по длинным золотистым волосам. – Мне нравится, как ты пахнешь. Мне нравятся чувства, которые ты вызываешь во мне. Мне нравится твой голос, и даже те глупости, что ты говоришь.

– Мне это подходит? – весело спросила она. – Знаешь, о чем я думаю?

– О чем?

– Кахнаваки немедленно должен разрешить тебе жениться на своей сестре. Ты прекрасный человек. Он больше не должен испытывать тебя. Я бы с радостью женила тебя на своей сестре. Ты именно тот человек, который нужен ей.

– Если она хотя бы наполовину так же красива, как ты, – Джон поставил Шеннон на пол и повел к столу, – я был бы склонен принять предложение, мисс Шеннон. Завтракайте и рассказывайте о своей сестре.

– Она очень красива. Темные волосы. Невысокая, стройная фигурка. Она адвокат.

– Адвокат? Твое воображение не знает границ… Ешь лепешки.

– Но она действительно адвокат. Я тоже собиралась быть адвокатом, – Шеннон откусила кусочек теплой кукурузной лепешки и мягко улыбнулась. – Не думай о Гвен. Ты обручен с сестрой Кахнаваки, а Гвен от тебя далеко, до нее годы и годы.

– Годы?

– Сегодня мне хотелось бы искупаться в реке.

– Я отведу тебя к пруду. Далековато, но зато красивое местечко. Да, и вода в пруду теплее.

– Замечательно. И завтрак великолепен. Как ты считаешь, – как бы вскользь заметила Шеннон, – больная нога не помешает тебе отвести меня сегодня в священную землю саскуэханноков?

Джон уставился на нее с нескрываемым изумлением.

– А теперь что тебя беспокоит?

– Ничего. Просто я хочу извиниться. Наверное, это глупо?

– Перед кем извиниться? – изумился Джон.

– Перед Великим Духом, которого я оскорбила. Пожалуйста, Джон, отведи меня.

– Не будешь разжигать там костер?

На лице Шеннон засияла улыбка. Ей не хотелось, чтобы Джон почувствовал грусть в ее словах. Она попросит прощения у Великого Духа и потом (в ее сердце теплилась надежда) вернется домой. Не позволяя этой надежде перейти в уверенность, Шеннон веселым тоном уверила Джона:

– Никаких костров, Джон. Клянусь. Только извинюсь и все.

– Посмотрим. Сначала ты искупаешься, отдохнешь… и если еще будет светло, я отведу тебя туда. Сегодня или завтра.

– Нет, сегодня. Потому что завтра, – твердо сказала Шеннон, – ты пойдешь к Кахнаваки и потребуешь свою невесту.

– О? Ты хочешь сказать, что я должен потребовать свою невесту?

– Точно. Ты выполнил все задания Кахнаваки, и его поведение совершенно необоснованно.

– Как я понимаю, ты пойдешь со мной, – проворчал Джон. – Я думал, ты отказалась от Кахнаваки.

– Как от любовника? Об этом можешь не беспокоиться. Он мне не нужен. Но он твой лучший друг, и тебе пора жениться на его сестре. Я желаю тебе счастья… Ты так много сделал для меня. Мне хочется, чтобы твоя жизнь была счастливой и безоблачной.

– Похоже, ты не собираешься идти со мной к Кахнаваки?

– Мне все равно. Я могу остаться здесь и отдохнуть, – Шеннон поразилась: неужели она действительно перенеслась на триста лет назад, чтобы попасть на долгожданную свадьбу Джона Катлера. Она не стремилась присутствовать на этой свадьбе, но и оставаться в этом времени больше не хотела. Шеннон вдруг почувствовала себя обособленной как от XX века, так и от простого, незамысловатого настоящего. Она осознавала, что ей необходимо предстать перед своим духом, прежде чем встретиться лицом к лицу со своим будущим.

* * *

– В чем ты будешь купаться? – В глазах Джона светилась надежда. – Обещаю быть джентльменом…

– Не волнуйся. В моей сумке лежит леотард. Я им пользуюсь вместо купальника, – Шеннон весело рассмеялась, когда Джон пробормотал что-то насчет «бредовых идей». – Дело в том, мистер Катлер, что вы увидите меня в самой популярной одежде. Не имело значения, какую одежду мы рекламировали, мой босс всегда требовал, чтобы я была в той одежде, в которой он увидел меня впервые. В Дасти-джинсах, белом леотарде, босой с распущенными волосами. Мой облик стал отличительным знаком фирмы… – Шеннон хихикнула, заметив, что Джон не слушает ее. – Джон? Ты меня слышишь?

– Что я должен слушать? Бред сумасшедшей? Побереги силы для купания, мисс, если ты действительно умеешь плавать.

– О! Это пруд? – В отдалении был виден маленький уединенный изумрудный оазис. – Как здесь красиво, Джон. – И крикнула, выхватив из сумки леотард: – Догоняй, упрямец!

Она помчалась к пруду, подгоняемая воплем притворной ярости. Шеннон влетела в кусты и сорвала с себя одежду. Если бы только она могла купаться нагишом, как, вне всякого сомнения, будет купаться Джон! Нет, нельзя провоцировать его накануне свадьбы. Втиснувшись в леотард без рукавов, с глубоким декольте, Шеннон весело побежала к воде.

Джон стоял в холодной воде по пояс, глядя на нее глазами, сверкающими от желания. Сердце Шеннон радостно забилось от того, что глаза Джона сверкали так же ярко, как вода в пруду. И он был нагой! Широкая загорелая грудь покрыта густыми каштановыми завитками. Ей нравилась его дерзость. Шеннон нетерпеливо вошла в воду.

– Не трогать! – напомнила она Джону, наверное, сотый раз за день. – Давай поплывем наперегонки.

– Подожди. – Джон схватил ее за талию и игриво усмехнулся. – Вы просто обольстительны, мисс Шеннон. Я не настолько глуп, чтобы не понять, что Кахнаваки поразило золотое сияние твоих волос… – Его глаза скользили по груди Шеннон. Белый леотард намок и стал почти прозрачным. – Твои большие красивые груди…

– Как грубо, – строго сказала Шеннон. – Знаешь, что я думаю, Джон Катлер?

– Что?

– Женись-ка побыстрее! – Она выскользнула из его рук, взвизгнула с притворным ужасом, нырнула и быстро поплыла, будто за нею гнались. В эти мгновения она была довольна своей жизнью, пусть та и давала ей столь суровые уроки.

«У тебя еще много будет таких прекрасных мгновений, – пообещала себе Шеннон, скользя сквозь прохладную зеленоватую воду. – Ни Кахнаваки, ни Джон, ни XVII век так пленили тебя, а жизнь, которую ты выбрала для себя, два дня назад, как и обещала своему отцу. Ты думаешь о себе, о своей жизни, а не об особых случаях, как ты обещала Филиппу».

Филипп. Путеводная звезда на ее пути в будущее, домой. Он не поверит ни одному слову из ее рассказа, но будет внимательно слушать и обязательно сделает точный поучительный вывод. Шеннон в раю. Наверное, так назовет он ее историю, и, конечно, будет прав.

Шеннон вынырнула прямо в объятия Джону. Она вскрикнула от неожиданности. Джон поднял ее над водой и усмехнулся:

– Теперь ты моя, Шеннон Клиэри.

– Разве? – сияющая улыбка исчезла с лица Шеннон, когда глаза Джона потемнели от желания. – Джон? Давай еще поплаваем.

– Ты моя, – повторил он, как в трансе. Он медленно опускал ее, прижимая к своему телу. Когда груди Шеннон оказались у его рта, он нежно, но жадно, провел языком по одному соску, потом по другому. Его губы ласкали, посасывали сосок сквозь прозрачную ткань леотарда.

Тело Шеннон затрепетало от наслаждения. Непроизвольно она запрокинула голову, как бы стремясь, чтобы сосок поглубже проник в его рот. Ей хотелось обхватить ногами сильное тело Джона. Но, когда он опустил ее ниже, в воду, и в игру вступило его мужское естество, Шеннон пришла в себя и попыталась оттолкнуть его.

– О чем ты думаешь? – простонала она. – Вспомни о сестре Кахнаваки…

– У Кахнаваки блестящий ум, – Джон еще крепче прижал Шеннон к своему телу. Он громко застонал от острого наслаждения, когда ее бедро прижалось к его напрягшейся плоти. – Он знал, что я не смогу устоять…

– Я запрещаю тебе, Джон. Не заставляй меня сопротивляться.

– Ты не сможешь сопротивляться, – его рука скользнула под эластик леотарда у основания бедер.

– Кахнаваки знает нас лучше нас самих. Нас тянет друг к другу, Шеннон. Огонь, что горит в нас, заставит обо всем забыть…

– Сегодня я ухожу домой, – Шеннон вздохнула, зная, что Джона нужно остановить. Его пальцы скользнули по коже живота вниз. – Джон? Сегодня я ухожу домой, а ты женишься завтра. Ты ждал этого шесть лет. Неужели ты пожертвуешь всем этим ради краткого мгновения наслаждения?

– Уходишь домой? – Казалось, Джон не понимал ее слов. Его рука гладила ее ягодицы, как будто знакомясь с их изгибом. – Ты что-то сказала?

Шеннон глубоко вздохнула, потрясенная глубиной своего разочарования из-за несостоявшейся близости. Ни один мужчина не возбуждал ее так сильно, и даже сейчас ей хотелось бесстыдно прильнуть к нему всем телом.

Горящие зеленые глаза Джона говорили, что он понял ее состояние. Он знал, что она хочет его. Но он также знал о неизбежном расставании.

– Куда ты пойдешь? Ты даже не знаешь, где твой дом.

– Я знаю дорогу домой. И я должна уйти одна. Не знаю, как объяснить тебе это.

– Я не отпущу тебя, – Джон отошел от Шеннон. Теперь их разделяла водная гладь. – Я понял. Ты хочешь убежать к Кахнаваки?

– Нет, – Шеннон вспыхнула от удовольствия, услышав ревнивые нотки в его голосе. – Он все равно приведет меня назад, к тебе.

– Какая горькая участь! – с издевкой сказал Джон. – Какой бессердечный негодяй!

– Перестань! – Шеннон пылала от гнева. – Ты же обручен, Джон Катлер! Хочешь ты или нет взять в жены сестру Кахнаваки?

Джон молча смотрел на нее, потом подошел, ласково убрал прядку мокрых волос с ее щеки. Шеннон стало ясно, что Джон Катлер сделал свой выбор. Он предпочел любовь к сестре Кахнаваки страсти к Шеннон Клиэри. Какая невозместимая утрата! Никогда больше ей не встретить такую неистовую страсть и такого необыкновенного мужчину.

– Нам пора идти, – голос Джона был спокоен. – Твое состояние ухудшается. Не стоило приводить тебя сюда. Нельзя было разрешать тебе так много плавать. – Он медленно пошел к берегу. – Остаток дня ты проведешь в постели. И никаких возражений!

– Ты обещал отвести меня к священной земле саскуэханноков! – напомнила Шеннон.

– Я привяжу тебя к кровати, – спокойно предупредил Джон.

Все начинается сначала? Шеннон улыбнулась, успокоенная его непринужденной шуткой. Они стали друзьями, даже больше, чем друзьями. Вдруг ей показалось важным, что они устояли перед искушением. Им были необходимы общество и советы друг друга. И все же, глядя вслед выходящему из воды Джону, нагому, с блестящей от воды кожей, Шеннон почувствовала, как ее снова охватывает страсть. В неловком молчании она опустила глаза.

* * *

– Мне действительно лежать в постели весь день?

– Да.

– Ты мне расскажешь еще о чем-нибудь?

– Нет. У меня домашние дела.

Улыбка осветила лицо Шеннон. Она вспомнила, как Джон заставил ее надеть свою хлопчатобумажную рубашку, чтобы постирать ее грязные джинсы и мятую футболку. Джон строго потребовал «эту штуковину», и Шеннон, смеясь, отдала ему лифчик. Несмотря на заросшее лицо и угрожающий вид, он нравился Шеннон. Белье постирано и развешено во дворе, а Джон подает ей травяной чай.

– Какой же ты домовитый, Джон, – поддразнила его Шеннон.

– Спи, Шеннон.

– Расскажи что-нибудь, Джон. Пожалуйста.

– Хорошо, – он сел на краешек кровати и пристально посмотрел на нее. – Что ваше величество хочет услышать?

Шеннон сдержалась и не спросила о сестре Кахнаваки. Когда Джон впервые увидел ее? Когда они полюбили друг друга? Как она выглядит? Наверное, более нежная и женственная копия гордого воина? И решила задать нейтральный вопрос.

– Лучше я спрошу тебя о кое-чем серьезном. Хорошо?

– Спрашивай.

– Ты боишься разжигать костер на священной земле?

– Боюсь? – Джон пожал плечами, недоумевая, как можно спрашивать об этом. – Только глупец может решиться на такое. Саскуэханноки жестоко пытают за надругательство над умершими.

– А если саскуэханноки далеко отсюда на каком-нибудь сборище племен? Если ты будешь знать, что никто и никогда не узнает об этом? Ты разожжешь костер?

– Никогда.

– Даже если ты сильно замерз?

– Я никогда не стану разжигать костер на священной земле.

– Я была уверена, что ты так ответишь. Скажи, почему? Ты же не веришь в Великий Дух? Ну, ты не считаешь, что он… ну, Бог. Так ведь? – Шеннон в волнении приподнялась.

– Лежи спокойно. Я скажу тебе, что я думаю. Я уважаю обычаи людей, поклоняющихся кому-то или чему-то, к чему они относятся с уважением и любовью, – Джон задумался, как бы подбирая более точные слова. – Мне кажется, это преклонение перед Всемогуществом Природы, Культ Всемогущества. Мне нравится этот обычай, и я уважаю его.

Шеннон растрогала бесхитростная философия Джона.

– Когда я разжигала костер, я не знала, что это священная земля саскуэхонноков. – Глаза Шеннон расширились. Она придвинулась поближе к Джону. – А вдруг я действительно сумасшедшая?

– От этого ты становишься еще очаровательнее. Я уже говорил тебе.

Шеннон вспыхнула от удовольствия.

– Спасибо, Джон. Думаю, ты прав. Сегодня мне следует отдохнуть, – она поцеловала Джона. – Я очень рада, что встретила тебя. Я тебя никогда не забуду.

– Звучит, как прощание. Ты же не собираешься уходить домой сегодня. Шеннон? Ты просто ложишься спать. Когда ты проспишься, я буду рядом.

 

ГЛАВА 7

Проснувшись, Шеннон уловила аромат свежеиспеченного кукурузного хлеба. В ногах кровати лежала аккуратно сложенная чистая одежда. Джон Катлер тихо ходил по комнате, накрывая на стол к ужину. Он был в хлопчатобумажной рубашке и обтягивающих кожаных штанах. Шеннон из-под полуопущенных век долго любовалась его длинными сильными ногами, широкой грудью и узкими бедрами. Да, сестра Кахнаваки – самая счастливая женщина на свете.

Шеннон поморщилась от охватившей ее ревности и велела себе думать только о собственном будущем. Хотя и не лишенный недостатков, XX век был ее домом. Ей необходимо вернуться туда и начать новую жизнь. Может быть, со временем ей посчастливится встретить рослого, стройного, бородатого героя, который громко смеется и любит пофилософствовать.

– Джон.

– Наконец-то, ты проснулась, – улыбаясь, Джон стремительно подошел к кровати. – Я уж подумал, ты проспишь до утра.

– Пропустить такой изумительный ужин? Ни за что!

Она решила, что ей надеть: джинсы и футболку или остаться в рубашке Джона. Рубашка – мягкая, теплая, удобная – была велика Шеннон. Она напоминала самое модное мини-платье XX века. Шеннон вскочила с постели, неловко одернула рубашку и поспешила к столу. Глаза Джона весело смеялись, наблюдая, как поспешно она садится на скамью у стола.

– Проголодалась?

– Ужасно, – Шеннон торопливо схватила кусок хлеба и миску аппетитного супа из дикого лука, глубоко вздохнула и сказала: – Джон сделай мне одолжение.

– С удовольствием.

– О? – ее сердце согрела блеснувшее в его глазах чувство симпатии. – Мне нужна твоя помощь… Будь моим переводчиком в разговоре… с Кахнаваки.

– Понятно. Уж не собираешься ли ты попросить его руки?

– Вряд ли. Перестань дразнить меня. Я говорю серьезно.

– Хорошо, я буду твоим переводчиком. А теперь ешь.

– Обещаешь?

– Конечно, обещаю.

– Обещай, что ты точно переведешь Кахнаваки все, что я скажу. Слово в слово. Неважно, насколько безумной тебе покажется моя речь!

– Ешь.

– Джон, прошу тебя!

– Я дал тебе слово, не так ли? – проворчал он. – Ты – единственная женщина в мире, кто после шестичасового сна просыпается еще более безумной, чем перед сном.

– Очень смешно. Кажется, ты скучал без меня, ворчун.

Джон неохотно улыбнулся.

– О чем речь, Шеннон? Какую чепуху я должен перевести Кахнаваки?

– Я подожду, пока мы не доберемся до деревни. Там и скажу.

– Лучше я узнаю это сейчас, чтобы ко всему быть готовым. Я хозяин этого дома, поэтому скажи сейчас, и перестань морочить мне голову.

– Ты не можешь передумать. Ты обещал перевести, что скажу. Не так ли?

– Шеннон…

– Хорошо, хорошо. Слушай внимательно и не перебивай. Окей?

– Слушаю тебя.

– Помнишь, днем ты сказал мне, что уверен в том, что мне известно о запрещении разжигать костер на священной земле саскуэханноков?

– Да, я знал это. Увы, если будешь спорить с женщиной, заплатишь за это, – Джон нежно погладил руку Шеннон. – Извини. Мне не следовало этого говорить… А теперь. Давай поужинаем спокойно!

– Прекрати! Я говорю серьезно. Ты не обидел меня своими словами. Напротив, они заставили меня задуматься. В известном смысле, ты прав. Объясню, почему. – Шеннон нетерпеливо наклонилась вперед. – Когда мне было восемь лет, мой брат Филипп и я пришли на священную землю. Угадай, для чего?

– Не знаю.

– О’кей. Я расскажу тебе. Мы пришли, чтобы развеять пепел моего отца. Понимаешь, когда он умер, его кремировали. Вместо того чтобы похоронить его, мы развеяли его пепел. И эта земля стала священной для нас. Мы не знали, что она священна для саскуэханноков. – Она тихо добавила скорее для себя, чем для него: – Они даже не существовали тогда.

– Ты много болтаешь.

– Дело в том, что я знала, что земля священна. Но я ничего не знала о кострах… до той ночи. Потому что той ночью, – голос Шеннон дрожал от волнения, – когда я была маленькой девочкой, которая никогда не слышала о саскуэханноках, я разожгла костер на этой земле и увидела Великий Дух.

– И ты думаешь, я буду переводить Кахнаваки этот бред?

– Ты обещал! – Шеннон вскочила и с силой ударила по столу кулаком. – Я настаиваю на этом, Джон Катлер! Ты обещал! И что глупого в моих словах? Ты говорил, у Кахнаваки бывают видения. У меня тоже, не «бред», а «видения»!

– Сядь и успокойся, – Джон устало потер глаза. – Рассказывай дальше. Великий Дух говорил с тобой?

– Нет. Он просто смотрел на меня. Его злой взгляд испугал меня. Невозможно описать, в какой он был ярости. Тогда я не связала его появление с костром, по крайней мере, сознательно… Я не была на этом месте много лет, но… Однажды я приехала туда, и разожгла еще один костер. Понимаешь? Все было, как ты и говорил! То ли я испытывала себя, то ли искушала судьбу… Я виновна, хотя и не из-за неуважения к священной земле.

– Ты виновна?

– Да, виновна.

– Но ты сожалеешь о своем поступке?

– Да, конечно!

– Тогда, – голос у Джона стал торжественный, – я прощаю тебя.

Шеннон пристально смотрела на Джона. Она поняла, что он подшучивает над ней. И Джон, не выдержав, громко расхохотался.

– Ты настоящий мучитель, Джон Катлер. Ты знаешь об этом? – Джон почувствовал угрызения совести.

Обиженная, Шеннон вышла из-за стола.

– Идем, Герцогиня, погуляем.

– Если ты встретишься с духами, передай им мой привет.

«Ничтожество!» – сердито подумала Шеннон.

Во время сна она как будто пришла к решению своей задачи. Она оскорбила умерших саскуэханноков. Ее перенесли в XVII век, чтобы она понесла наказание. Не было смысла возвращаться на священную землю для пустых извинений. Ей необходимо искупить свою вину. Шеннон хотела, чтобы Кахнаваки наказал ее, и была к этому готова.

– Но не ты, Джон Катлер. Лучше бы тебе не смеяться до моего исчезновения. – Она торопливо добежала до туалета, сопровождаемая борзой, и снова поспешила в хижину.

– Ты злишься? – Джон широко улыбался. – Я больше не буду смеяться.

– Ты сдержишь слово?

– Конечно. Кахнаваки считает тебя сумасшедшей. Твой рассказ подтвердит, что он прав. Никакого вреда от этого не будет. Обещаю переводить каждое слово твоего бреда.

– Ты должен передать Кахнаваки нечто очень важное.

– К твоим услугам.

– Ты должен сказать ему, что я заслуживаю наказания так же, как он наказал бы любого другого, оскорбившего священную землю его предков. Вот и все. А теперь – спокойной ночи, Джон.

Даже с закрытыми глазами Шеннон чувствовала, как Джон навис над ней. Неохотно она приоткрыла один глаз и нервно улыбнулась. Косматая борода Джона угрожающе встопорщилась.

– В чем дело, Джон?

– Я хочу, чтобы ты освободила меня от данного слова.

– Нет! – Шеннон перевернулась на живот, задыхаясь от смятения.

Джон грубо перевернул ее на спину.

– Джон…

– Ты испытываешь мое терпение! Я не стану передавать твои слова Кахнаваки. Временами он бывает крайне фанатичен, Шеннон. Ты же его совсем не знаешь. Вдруг он решит наказать тебя, если поверит, что ты дважды разжигала костер.

– Я не попаду домой, пока он не накажет меня. Великий Дух заставляет меня говорить… вздор, пока я не искуплю свою вину.

– Замолчи!

– Что?

– Ты слышала, что я сказал. Не желаю больше слушать твой бред. Я хочу, чтобы ты освободила меня от моего обещания. Немедленно!

Шеннон упорно молчала. Тогда Джон начал ее нерешительно упрашивать.

– Не стоит ссориться, Шеннон. Тебе скоро станет лучше… ты скоро выздоровеешь, вернешься к родным… и я… Всегда с удовольствием буду вспоминать это время. Ты самая прекрасная женщина.

– У меня плохое настроение, Джон, – она демонстративно зевнула. – Как ты любишь повторять, я нуждаюсь во сне. И если мы собираемся идти завтра в деревню саскуэханноков, тебе тоже следовало бы отдохнуть, – Шеннон снова перевернулась на живот и приготовилась к очередной атаке.

Но Джон молчал. Слышался только шорох сбрасываемой одежды. Несомненно, он, как всегда, раздевается догола. Шеннон едва не застонала вслух, сознавая исходящую от него опасность.

Джон лег рядом, стал играть длинными золотистыми волосами.

– Разве ты не будешь заплетать косу на ночь? – прошептал он. – Я бы помог тебе.

– Сегодня не буду. Не будь упрямцем, Джон.

Он понимающе фыркнул.

– На оскорбление обижаешься только один раз. Сейчас я нахожу его милым, даже кокетливым. – Теплое дыхание Джона щекотало ее шею, действуя на Шеннон возбуждающе. – Мне нужно поговорить с тобой, Шеннон.

Она понимала, что Джон заигрывает с ней, чтобы добиться своего. Тело Шеннон, против ее воли, отзывалось на ласку. «Было бы оскорбительно, – подумала Шеннон, – позволить ему овладеть ею без любви, только чтобы утолить желание». Кровь быстрее побежала по жилам, тело Шеннон затрепетало… У нее не было выбора, и она прошептала:

– Спи сегодня на полу. Я освобожу тебя от этого проклятого обещания. Джон снова фыркнул, шлепнул Шеннон по ягодицам и легко спрыгнул с кровати. Шеннон проклинала Джона за то, что послушал ее, проклинала себя за принятые меры и, наконец, уснула беспокойным сном. Завтра она увидит Кахнаваки и найдет способ поговорить с ним, пусть даже только для того, чтобы досадить бородатому хозяину.

* * *

Воздух этим апрельским утром был свежим и бодрящим. Просыпался лес; громко щебетали птицы. Хижина Джона Катлера купалась в солнечном свете. Этот уголок природы можно было бы назвать райским, если бы не неприятные воспоминания о вчерашнем вечере.

– Нельзя все время злиться, мисси.

– Отстань!

Джон терпеливо улыбнулся, затягивая шнуровку кожаных штанов.

– Обычно я держу свое слово и горжусь этим. Но вчера ты потребовала слишком многого. Просить Кахнаваки наказать тебя? – Он наклонился к Шеннон и прошептал: – Я здесь, чтобы заботиться о тебе. Как я могу безучастно взирать на то, как тебя будут наказывать?

– Будь добр, убери свою ужасную бороду от моего лица, – Шеннон фыркнула и отошла в сторону. – Она царапается.

– Тебе не нравится моя борода?

– Я горжусь своей честностью, и потому признаюсь: нет, не нравится.

Посмеиваясь, Джон наблюдал, как Шеннон расчесывает золотистые волосы.

– Мне помнится, в день нашей встречи, когда ты упрашивала брата Кахнаваки не оставлять тебя со мной, тебя передернуло от прикосновения к моей бороде.

– Это правда?

– Но вчера на пруду она тебе не была противна, – самодовольно заметил он.

Шеннон втиснулась в чистые джинсы.

– Ты не целовал меня вчера, – достав из сумки пудреницу, она неодобрительно посмотрела на выражение своего лица. Было заметно, что воспоминания о том, как он прикасался к ней вчера, взволновали ее. – Не обижайся, Джон, но ты – не мой мужчина. Именно это я и хотела сказать бравому воину в тот день. Он действительно брат Кахнаваки? Красивый юноша.

– Ты прикоснулась к его лицу, – Джон задумчиво кивнул. – Потом к своему…

– Чтобы показать ему, что похожи он и я, а не ты и я, но, – Шеннон вздрогнула от неожиданной досады, – кажется, они так не считают.

– Похожа? – Глаза Джона сузились. – И это все? Черт возьми! Как это я не понял раньше?

Шеннон не успела ничего сказать, как он вылетел за дверь, оставив ее в полном недоумении. Его чувства не были задеты, она достаточно хорошо его знала, чтобы понять это. Он был невозмутим, хотя она изводила его все утро. А она сознательно делала это в наказание за вчерашние заигрывания и за то, что он не сдержал обещания.

Шеннон не хватало Джона, хотя они были знакомы меньше сорока восьми часов. Ей казалось, она любит его. Но она знала, что часто ошибается, принимая за любовь глубокие душевные переживания. Джон отказался передать Кахнаваки ее просьбу, несмотря на ее гнев и раздражение. Значит, она небезразлична Джону. Он был готов пренебречь шестилетней дружбой с Кахнаваки, хотя дорожил ею.

Чтобы угодить Кахнаваки, ему нужно доказать, что он не влюблен в золотоволосую пришелицу из другого мира. Но Джон не воспользовался случаем, чтобы завоевать доверие саскуэханноков.

Шеннон снова взглянула в зеркальце. Ее лицо, ничем не защищенное от солнца, приобрело красивый смуглый цвет. На нем играл легкий румянец. Раньше Шеннон достигала такого эффекта с помощью румян и бронзового геля. От природы у нее длинные густые ресницы. Наверное, надо подкрасить их на всякий случай, чтобы глаза стали выразительнее.

Синяк на лбу – сначала багровый, потом сине-зеленого цвета – почти совсем исчез. Многочасовой сон в мягкой удобной постели Джона Катлера чудесным образом изменил ее глаза. Белки глаз – ослепительно белые, радужная оболочка – сияющая. Лицо ее светилось счастьем. Неужели она влюбилась?

Дверь резко распахнулась. У Шеннон перехватило дыхание. Перед нею стоял Джон Катлер с чисто выбритым твердым и волевым подбородком.

– Ну? – нетерпеливо спросил он. – Теперь лучше?

– Потрясающе! – Шеннон вздохнула с восхищением, бросила в сумку пудреницу и благоговейно погладила гладкую кожу на высоких скулах. – Беру назад все свои слова!

– Все? – пробормотал Джон, обнял Шеннон своими ручищами и осторожно прижал спиной к двери.

Глядя ей прямо в глаза, он заявил серьезным голосом, что хочет ее.

Его губы приблизились к ее рту. И она не противилась. Его язык нежно коснулся ее губ, языка. Он изучал ее рот со всей мужской страстью, постанывая от желания и наслаждения. «Нельзя было разрешать Джону целовать себя, – подумала Шеннон. Только не сегодня. Сегодня он идет к своей саскуэханнокской невесте».

Гордость помешала Шеннон полностью отдаться охватившему ее желанию. Она осознавала, что стоит Джону удовлетворить свое вожделение, как его поведение изменится. Он станет «своенравным», и не сможет сохранить преданность одной женщине. Пока язык Шеннон изучал и пробовал рот Джона Катлера, она крепко держала его руки ради блага их хозяина.

Казалось, поцелуй длился вечно. Оба задыхались и ловили ртом воздух. Губы Джона оторвались от ее рта. Он опирался лбом о дверь, прижимаясь к щеке Шеннон гладко выбритой теплой щекой.

– Мне хотелось поцеловать тебя с тех пор, как только я увидел тебя. Я хотел чувствовать тебя, пробовать тебя, обнимать тебя…

– Вот ты и поцеловал меня. Мы оба никогда не забудем этого поцелуя. Ты необычный мужчина, Джон. Ты знаешь, как доставить женщине удовольствие и, – ее умиротворяющий голос упал до шепота, – знаешь, когда остановиться.

– Разве?

– Если мы займемся любовью, ты потеряешь сестру Кахнаваки. Даже если Кахнаваки никогда не узнает об этом…

– Я всегда буду знать, что слаб. Я всегда буду жалеть об этом, – закончил за нее Джон. – Ты права. Очень мудро. Очень, – он постучал лбом по гладкой двери, – разумно, Шеннон.

– Я рада, что ты поцеловал меня, – Шеннон нежно погладила его по щеке. – Ты для меня побрился?

– Конечно, – Джон вздохнул, отошел от нее и сел на край стола. – Не то, чтобы я побрился для тебя. Ты заставила меня подумать… Передо мной всегда стояла задача убедить Кахнаваки, что я – подходящий муж для его сестры. Когда я понял, как ты относишься к моей бороде, что тебе больше нравится выбритое лицо, меня осенило впервые за все шесть лет, что, возможно, не Кахнаваки противится браку.

– Понимаю, – Шеннон кивнула, стараясь не поддаться чувству ревности. – Возможно, ты прав, Джон. – И не удержалась, уколола его. – Значит, ты побрился для нее?

Джон был удручен.

– Я не такой, как саскуэханноки. И с этим ничего не поделаешь. Но я могу остричь или отрастить волосы, или одеться по-другому. Посоветуй мне еще что-нибудь, Шеннон. Мнение женщины – очень ценно.

Шеннон внимательно осмотрела его, покраснела и, наконец, сказала:

– Все прекрасно, Джон.

– Я польщен, – Джон добродушно усмехнулся.

– Когда ты улыбаешься, ты неотразим. Улыбайся, когда придешь в деревню. Перед такой улыбкой не устоит не только твоя невеста, но и никакая женщина в мире.

– Не устоит? – Джон схватил Шеннон за руку и усадил на колени. – Ни одна женщина не устоит?

– Джон… – выдержать еще один поцелуй, простонала она мысленно, невозможно. Она попыталась остановить Джона. К ее разочарованию и облегчению Джон, казалось, согласен с ней. Поцелуй был нежным и приятным с оттенком желания, таящегося в их сердцах.

Шеннон снова погладила его лицо.

– У меня есть лосьон. Он защитит твою кожу от ожога.

– Что бы ты ни говорила, Шеннон, – пробормотал Джон, уткнувшись лицом ей в волосы, – я рад, что ты заставила меня побриться. Из-за этой чертовой бороды я не мог почувствовать, какие у тебя мягкие, нежные волосы.

– Нам пора идти, Джон. Ты говорил, что до деревни идти четыре часа.

– Пора, – он позволил ей слезть с его колен. – Ты готова?

– Сначала я хочу заплести косы.

В глазах Джона промелькнула печаль.

– Хочешь быть похожей на жителей деревни?

– Мне все равно, понравлюсь я им или нет. Я хочу, чтобы они поняли, я – не сумасшедшая, – Шеннон грустно вздохнула. – Не ревнуй. Мне не нужен Кахнаваки. Если мы будем ссориться всю дорогу, для нас это будет невосполнимой потерей. Возможно, эти часы будут последними, что мы проведем вместе.

– Мы ни за что не будем ссориться. Пойду, оседлаю мула.

– Постой, – почти сразу рассеялось сияние любви. – Кто из нас поедет на муле?

– Я иду пешком, но хочу, чтобы ты приехала в деревню отдохнувшей.

– Нет, я иду, ты едешь. У тебя ведь болит нога.

– Ты поедешь.

– Стать похожей на Пилигрима или, как его там? Благодарю покорно. Лучше не бери мула совсем.

– Надо спросить у Герцогини, что она думает по этому поводу, – рассмеялся Джон. – Ей не нравятся такие длинные прогулки, не то, что Принцу.

– Собаки пойдут с нами? Как хорошо!

– Только Герцогиня. Поиграет и поохотится с деревенскими мальчишками. Принц останется стеречь хижину. У него есть чувство ответственности. А мул нам нужен, чтобы привезти из деревни шкуры. Послушай, давай-ка сюда вот это, – Джон взял ее сумку, схватил свой кожаный мешок и распахнул двери. – Только после вас, мисси.

Шеннон вышла из хижины и огляделась вокруг, отмечая все подробности, в особенности – лесную усадьбу Джона Катлера. Ей хотелось запомнить ее навсегда такой, какой она видела ее в эту минуту. Ей хотелось навсегда запомнить Джона Катлера – с бородой и чисто выбритым – и она знала, что не забудет его никогда.

– Шеннон?

– Иду.

* * *

– Это, наверное, самое прекрасное место на земле, – заметила Шеннон, когда они проходили через лесок, пронизанный лучами солнца. Ее безбородый спутник, соглашаясь, кивнул головой.

– Видно, тебе подходит этот лес. Я думал, к этому времени ты устанешь до смерти…

– Ты это серьезно? Я хотела бы прожить в таком месте всю свою жизнь. Могла бы бесконечно идти рядом с тобой, слушать пение птиц и шелест листьев. Как смешно Герцогиня выглядит на спине у мула! Никогда бы не подумала, что она так быстро устанет. Мы идем не больше двух часов.

– Почти три. Герцогиню растили не для такой жизни. Моя сестра подарила мне ее, иначе она бы здесь не оказалась.

– Герцогиня – самая потрясающая собака на свете.

– Она – прекрасный охотник. Я не жалуюсь.

– Но Принц больше подходит для жизни в лесу, правда? Ты называешь его ответственным. Так всегда называл меня мой брат. Но по отношению ко мне – гиперответственность.

– Что это значит?

– Я поступаю всегда так, будто судьба мира у меня в руках. Я считаю себя ответственной за все и незаменимой там, где что-то идет не так. Несомненно, это плохая черта характера. Или… по крайней мере, Фил старается излечить меня от этого.

– У тебя, оказывается, всегда были иллюзии, – нахмурился Джон. – А я надеялся, что это от ушиба головы.

Шеннон весело рассмеялась.

– Не было у меня никаких иллюзий. Только видение, о котором я тебе говорила вчера. В остальном мои воспоминания ясные и четкие. Тогда я тоже ушибла голову.

– Ты выздоровела?

– Совершенно. Не волнуйся, – она игриво сморщила носик. – У тебя самого тоже гиперответственность, но не столь огромная, как у меня. Если б ты слышал, как смеялся надо мной Филипп, узнав, что я не спала всю ночь перед своим первым днем выборов. Мне казалось тогда, что мой голос мог повлиять на судьбу всей страны.

– Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Ты принимала участие в выборах? Это же смешно!

– Почему?

– Когда я был мальчишкой, я мечтал стать королем или рыцарем. Я думал, все девочки хотят быть принцессами. Но ты…

Шеннон сдержала улыбку.

– Что я?

– Ты мечтала стать мужчиной! Выборы!

– Очень смешно. Там, откуда я пришла, Джон Катлер, совсем не обязательно быть мужчиной, чтобы иметь власть или быть полезным.

– Ты полезна в моем мире. Ты развлекаешь меня.

– Ах, успокойся. Ты настоящий шовинист. И это твой недостаток. Там, откуда я пришла, мужчина может разговаривать с женщиной на любые темы, и их отношения становятся более полными.

– Они говорят о политике?!

– Конечно. И об экономике. Они прямо и откровенно говорят о сексе.

– Секс? Что это?

– Половые сношения. Ну, я не знаю, как вы их называете. Спариваться?

Джон фыркнул.

– Ты говоришь непристойности, женщина. Я расскажу об этом Кахнаваки.

– Что?

– Не беспокойся. Я скажу, что тебе это подходит.

– Какой же ты несносный!

Джон бросил повод и схватил Шеннон, заставляя ее замолчать.

– Давай обсудим «спаривание» честно и откровенно. Ты девственница?

– Не твое дело!

– Ну вот! – Джон отпустил ее. – Нет на земле места, где бы мужчины и женщины могли обсуждать подобные вопросы. Это противоестественно.

– Ты же не пытаешься просто обсудить этот вопрос. Ты стараешься смутить меня, – высокомерно заметила Шеннон. – Прекрати. Пошли дальше.

– Подожди.

– Что еще? – Она хмуро посмотрела на Джона. Джон отошел от нее, поднес ко рту сложенные чашечкой ладони. Герцогиня тут же спрыгнула с мула и села у ног хозяина. И вдруг зазвучала мелодичная песня красногрудой малиновки. Вдалеке запела еще одна малиновка.

– Как красиво! Джон? Это Кахнаваки отвечает тебе?

Джон самодовольно кивнул.

– Он научил меня.

– Вы подаете друг другу сигналы! Как мне нравится!

– Кахнаваки может подражать дюжине птиц. Я научился только двум. Правда, крик совы у меня еще не очень хорошо получается.

– Покажи, пожалуйста, – попросила Шеннон. – Только один раз. Это так волнующе.

– Хорошо, – Джон еще раз сложил чашечкой ладони и раздалось почти идеальное уханье совы. Ответ Кахнаваки был более низким, и Джон слегка поморщился. – Он талантлив. И должно быть, смущен. Мы пользуемся криком совы ночью.

– Научи меня.

– Зачем? Сигналы нужны на охоте, а ты не ешь «мяса невинных животных», – Джон развязал свой мешок и вынул из него красиво украшенную бахромой кожаную куртку.

– Что это, Джон? Какая красивая! Разве не прелесть эти украшения! Стежки, вышивка бусами…

– Шкура невинного животного, – уколол ее Джон.

– Перестань дразнить меня, – пальцы Шеннон пробежали по бесчисленным рядам красных и белых стеклянных бусин. – Кто вышивал ее, Джон?

– Эту куртку сшила вторая жена моего отца. Она заканчивала шитье, когда я принес ей печальную весть. Она настояла, чтобы я взял ее и носил… вместо отца.

– Как грустно. Ты берег ее для особого случая?

– Я не надевал ее прежде. Но теперь…

Шеннон рассердилась и быстро отвернулась от него, сожалея, что любовалась курткой. Он наденет ее для своей невесты! А почему бы и нет? Разве он не побрился для нее? Когда же, наконец, он кончит заискивать? Джон сообщил Кахнаваки о своем прибытии. Прекрасная невеста, наверное, тоже прихорашивается – причесывается, пользуется душистыми травами, чтобы волосы блестели и от них исходил возбуждающий аромат. Надевает свое лучшее платье, сбереженное для долгожданной встречи.

Сестра Кахнаваки. Она, должно быть, красавица. В этой семье из поколения в поколение передаются драгоценные гены: изящная фигура, огромные бездонные черные глаза, гладкая бронзовая кожа.

– Ну? – весело спросил Джон. – Как я выгляжу? Я надел ее первый раз.

Шеннон неохотно повернулась к нему.

– Превосходно! Уверена, невеста будет потрясена.

– Шеннон, что-нибудь не так?

– Пойдем быстрее. Нельзя заставлять невесту ждать.

– Ты злишься? – Джон пытался вспомнить, чем обидел ее. – Потому что я спросил, девственница ли ты? Я пошутил.

– Знаю. – Шеннон стало стыдно за свое ребяческое поведение. Отбросив ревность, она прикоснулась к мягкой бахроме на куртке и сказала: – Я никогда не видела более красивой одежды и более красивого мужчину. Боюсь, я немного волнуюсь перед встречей с саскуэханноками. Извини меня.

– Они полюбят тебя. Я сказал Кахнаваки, какое у тебя доброе сердце. Но я не сказал ему, чтобы не ввести его в заблуждение, как дорога для меня ты. Ты многому меня научила, Шеннон Клиэри.

– Я? Чему это я тебя научила? – Шеннон вспыхнула от похвалы.

Джон прижал ее к себе. Щека Шеннон прильнула к мягкой коже куртки.

– Ты помогла мне понять своего отца. Ты освободила меня от горечи из-за его… измены. Я понимаю сейчас, как трудно было ему объяснить свой уход от законной жены.

Шеннон вонзила когти в ладонь. Как сильно задевают – нет, – разрушают ее чувства слова Джона. Уход? Разве история не повторяется? Он снова думает о сестре Кахнаваки! Он захвачен мыслями о первом дне новой жизни, а не о последнем дне жизни с Шеннон.

«Его «жизни» с тобой? – поддела она себя. – Два дня, Шеннон. Всего два дня. Посчитай их. Он был влюблен в сестру Кахнаваки шесть лет. А ты надеешься, что два дня, проведенные с тобой изменят его решение. Дай ему шанс! Этот парень пытается поступить правильно и быть верным своей невесте, и ты должна помочь ему».

– Джон?

– Да?

– Хочу ответить на твой вопрос, – Шеннон глубоко вздохнула и выпалила. – Я не девственница, – Джон уставился на нее, а она холодно пояснила: – Краткий любовный роман. Я сожалею, но не прошу прощения ни за это, ни за что другое. Хочу, чтобы ты понял: я не стесняюсь обсуждать эти вопросы открыто. – Джон не ответил, и она спросила: – Что, никаких комментариев?

– Когда же произошел твой «краткий любовный роман»?

– В начале этого года.

– Понятно. И…?

– И что?

– Он был в этом или в том мире? – Шеннон удивленно уставилась на Джона. – Так я и думал. Опять бред…

Весь оставшийся путь до деревни Джон посмеивался. Огорченная Шеннон посматривала на него в недоумении, не зная, как ей реагировать.

 

ГЛАВА 8

Спустя час, Шеннон и Джон остановились в небольшом лесочке, явно используемом для заготовки дров. Их взглядам открылась расположенная в низине саскуэханнокская деревня, окруженная высоким частоколом, где в этот час царила обычная суета.

– Зачем им такие укрепления, Джон? С этим частоколом деревня похожа на каторжную тюрьму.

– Похожа… Когда Кахнаваки стал вождем, саскуэханноки стали воевать реже, чем раньше. Но у них есть враги. Поэтому они построили деревню в этом месте. Посмотри, к ней невозможно приблизиться ни с одной стороны, кроме северной. А здесь очень крутой склон, что замедлит продвижение противника.

– Когда ты говорил о больших вигвамах, ты имел в виду эти дома? Пожалуй, они более шестидесяти футов в длину.

– Восемьдесят. В каждом вигваме живут приблизительно семьдесят пять человек. Внутри очаги. Каждый очаг – на две семьи. У каждой семьи свое помещение с двумя помостами: на нижнем спят взрослые, на верхнем – дети.

– Очень удобно. Вероятно, они проводят в вигвамах мало времени. У них много работы, должно быть. Смотри, что они делают?

– Расчищают землю под пашни. В индейских деревнях у женщин много тяжелой работы, Шеннон.

Она нахмурилась и показала на пни от вырубленных деревьев.

– Саскуэханноки вырубили эти прекрасные деревья?

– Конечно. На дрова, для строительства вигвамов, для частокола.

– Я думала, индейцы живут в гармонии с природой, не уничтожая леса, – разочарованно протянула Шеннон.

– Им нужны дрова. Они берут только то, что им необходимо, чтобы жить. Этим индейцы отличаются от англичан, – Джон криво усмехнулся. – Разве ты никогда не видела, как англичане вырубают лес, чтобы их поместье выглядело величественнее? – И Джон расхохотался, будто сказал что-то остроумное.

– Я вижу у них много собак… Они едят их?

– Только в голодные времена.

Шеннон смотрела на него, пытаясь понять, не очередная ли это неудачная шутка. Но лицо Джона было непроницаемо, и она вздохнула.

– Как они могут есть своих любимцев?

– В добрые времена саскуэханноки кормят своих собак. В трудные, – лукавая улыбка заиграла на его губах, – все наоборот.

– Ух! Надеюсь, ты шутишь, – Шеннон старалась идти рядом с Джоном, когда они подходили к воротам. – И все-таки мне не нравится, что мы привели сюда Герцогиню.

– Ерунда. Они ее любят. Она умнее их собак. Правду сказать, они едят собак только во время церемоний. Собака должна быть белой, без единого пятнышка. Ее режут… Конечно, для собаки это – большая честь.

– У тебя несколько извращенное чувство юмора, Джон Катлер. О, посмотри на ребятишек! Какие прелестные!

Дети подзывали Герцогиню. Собака посмотрела на Джона, будто спрашивая разрешения, и бросилась к детям, радостно повизгивая. Из-за детских головок гостям улыбалась юная красавица с высокими скулами и блестящими, гладко зачесанными волосами.

Шеннон сразу догадалась, что это – сестра Кахнаваки.

– Она прекрасна, Джон, – призналась невесело Шеннон. – Она, наверное, была совсем юной, когда вы встретились.

– Да. Она была самым красивым ребенком из всех виденных мною детей.

«Негодяй, – подумала Шеннон. – Как смеет он смотреть на бесцветную сумасшедшую, если его невеста похожа на королеву? Джон – достойный сын своего легкомысленного отца!»

Не обращая внимания на беспокойство Шеннон, Джон взял ее за руку и подвел к ожидавшему их Кахнаваки.

– Не боишься, что ему не понравится, как ты прикасаешься ко мне? – прошипела она.

– Почему он должен быть недоволен? Он сам назначил меня твоим покровителем и защитником.

Блестящие глаза Кахнаваки насмешливо наблюдали, как Шеннон пыталась вырвать руку из сильной ладони Джона. Он улыбнулся Джону, ласково прикоснулся к бахроме куртки и с шутливым ужасом уставился на его безбородое лицо. Потом они заговорили. Судя по тону, беседа велась спокойно, добродушно. Шеннон ненавидела их за то, что они не замечают ее присутствия и, несомненно, отпускают шуточки о ее сумасшествии.

– Кахнаваки спрашивает, хочешь ли ты есть, – Джон, наконец, решил хоть что-то перевести. – Женщины приготовили еду специально для тебя.

В его голосе явственно звучала насмешка. Несомненно, вся деревня потешалась над ее вегетарианством. Шеннон хотелось уязвить его, но она вспомнила о своей великой миссии и мило улыбнулась.

– Скажи, что я благодарю его, но я не голодна. Пойду к Герцогине и детям, а вы поболтайте.

– У женщин совсем другие планы на твой счет, – добродушно засмеялся Джон. – Они умирают от любопытства.

Увидеть женщину со странностями? Шеннон с трудом сдержалась.

– Очень мило с их стороны. Кто-нибудь из них говорит по-английски?

– Одна или две, но совсем немного… Не для серьезного разговора… Позже я смогу переводить для тебя.

Кахнаваки внимательно смотрел на Шеннон, и она равнодушно улыбнулась ему. В конце концов, он – вождь, и ей нужна его помощь, чтобы выбраться из этого унизительного положения. Если бы хоть одна из женщин поняла ее и передала ее слова Кахнаваки…

– Рада видеть тебя, Кахнаваки, – тихо сказала Шеннон.

На его лице заиграла лукавая улыбка.

– Добро пожаловать, Шеннон Клиэри, – мягко ответил вождь.

– О! Ты хорошо говоришь по-английски.

– Он знает всего несколько приветствий, – весело прервал ее Джон. – Не поддавайся впечатлениям, Шеннон.

К ним подошла высокая, похожая на Кахнаваки, женщина. Наверное, его сестра-близнец, но, вероятнее всего, жена, подумала она. Кахнаваки представил женщину, и Джон перевел: «Сестра Кахнаваки».

– Она? – Шеннон недовольно сморщилась. – Кажется, ты говорил… – Она показала на юную красавицу. – Какая же из них твоя невеста?

Джон пожал плечами.

– Любая хороша. Кахнаваки обещал решить сегодня, кто из них моя невеста.

– Любая? – встревожилась Шеннон. – Ты хочешь сказать, что тебе все равно?

– Я их почти не знаю…

– О! – значит, Джон не любит ни одну из них. Бурная радость охватила Шеннон и бросила ему в объятья. Она поцелует его так, как его еще никогда не целовали. Да, это же самая потрясающая новость в ее жизни…

– Шеннон! – Джон оттолкнул ее и с беспокойством взглянул на Кахнаваки. Они заговорили, потом Кахнаваки рассмеялся, а Джон вздохнул с облегчением.

Если его кажущаяся преданность невесте оскорбляла ее, то с его явной отчужденностью она смирилась.

– Прости меня, Джон. Не представляю, что на меня нашло.

– Ничего страшного. Я сказал ему, что ты… несдержанна. Кажется, он понял.

– Слава Богу, – выдохнула Шеннон и подумала про себя: «Мы же не хотим, чтобы он понял, что нас тянет друг к другу, не так ли, Джон Катлер?»

Шеннон почувствовала пристальный взгляд Кахнаваки, заставила себя улыбнуться и шутливо спросить:

– Кажется, здесь кто-то говорил о еде? Я так проголодалась, что готова съесть быка, – заметив женщин в тени одного из вигвамов, Шеннон, не глядя на мужчин, поспешно направилась к ним.

С женщинами Шеннон почувствовала себя несчастной. Она думала, что ее радушно примут, как родную, любящую природу душу. Но к ней отнеслись, как к человеку странному. Она с болью сознавала, что они, вероятно, были правы. Она была одинокой, сбитой с толку женщиной из другого времени, из другого мира. Они почувствовали это и замкнулись в себе.

Нет, они были гостеприимны: накормили ее кукурузным супом; заставили накинуть на плечи мягкое коричневое одеяло, стоило подняться холодному ветру, предвестнику непогоды. Они олицетворяли вечность – безмятежность, смешанную с практичностью. Шеннон восхищалась ими, но без радости. Она едва не забыла, осознав, что даже таким, казалось бы, вечным, культурам и обычаям приходит конец. Для саскуэханноков все закончится очень скоро, меньше, чем через десять лет!

«Весна для них – тяжелое время», – подумала Шеннон, но женщины были приветливы и гостеприимны. По их спокойным лицам нельзя было понять, понравилась ли им золотоволосая гостья. Они не проявляли к ней интереса, не было даже проблеска любопытства. Когда Шеннон обращалась к ним, глаза их были опущены. Они не знали английского языка, Шеннон не знала ирокезского. Правда, две женщины сносно говорили по-английски, но такие слова, как «наказание», «путешествие во времени», «унижение», «надутый осел» им были незнакомы.

Шеннон все время думала о Джоне, о том, что сейчас он просит у Кахнаваки темноглазую невесту. Для такого негодяя любая из сестер вождя желаннее, чем сумасшедшая, вроде Шеннон! «Твоя ревность абсурдна, – сказала она себе, – ты скоро покинешь их». Долгих шесть лет Джон мечтал жениться на сестре Кахнаваки и породниться с саскуэханноками. Тогда бы он жил счастливо. Шеннон от души желала ему счастья, но…

Она чувствовала себя разбитой и несчастной из-за планов Джона и довольствовалась тем, что вышучивала его.

Женщины не понимали ее шуток, но для нее это не имело значения. Когда мать Кахнаваки показала ей хорошо сделанный плуг и благоговейно, с уважением назвала имя кузнеца – Джона Катлера, – Шеннон с серьезным видом ответила:

– Довольно прочен, чтобы пройтись по твердому лбу Джона.

Когда молодая женщина похвасталась ниткой бус из зубов гризли, убитого храбрым следопытом Джоном Катлером, она улыбнулась нежно и проворковала:

– Зубы Джона Катлера? Они хороши, чтобы кусать мертвого тигра.

Шеннон больше не удивляло, что Джон не захотел жить в длинном вигваме. Здесь все было хорошо продумано и целесообразно устроено. Отношения между обитателями – самые дружеские и сердечные. Но европеец даже не мог представить себе, как можно спать на узком деревянном помосте в нескольких дюймах от членов своей семьи и в футе от чужих. Все обитатели длинного вигвама состояли в родственных отношениях по крови или через брак. И если вокруг восьми небольших очагов дружно собирались члены нескольких семей, то общинная организация жизни исключала всякую возможность уединения.

Внутри вигвама постоянно вился голубоватый дымок от очагов. Не было окон, лишь отверстия в крышах над очагами. В отличие от современных Шеннон людей XX века, индейцы ели, лишь, когда были голодны. Обитатели вигвама тогда рассаживались прямо на земле под стелющейся над их головами сизой дымкой.

Только в лесу можно было почувствовать себя в одиночестве. Шеннон хотелось выйти из вигвама, отойти от селения подальше и зализать свои раны. Особенно последнюю, когда Джон резко оттолкнул ее, но потом извинился. Почему, думала Шеннон, Великий Дух не вернет ее назад домой? Пусть ее мучают в XX веке. «Наверное, сердечные страдания не считаются», – вздохнула она. Дух жаждет крови. Хорошо, накажи меня здесь, но очень прошу, отпусти до свадьбы Джона.

Шеннон снова и снова пыталась втолковать хозяйкам, что ей нужно. Ей показалось, что стеснительная молодая женщина, восхищавшаяся Джоном-охотником, начала понимать ее.

– Огонь, – соглашалась она. – Одэка. Не хорошо для Шеннон Киер Ри. Одагва! – энергично жестикулируя, она повторила: – Одэка плохо для Шеннон Киер Ри.

– Совершенно верно, – Шеннон обняла свою спасительницу. Медленно, тщательно выговаривая каждое слово, объяснила:

– Я хочу домой, в свой дом… такой же, как этот вигвам. Мне нужна помощь Кахнаваки. Я должна… заплатить… кровью… – воображаемым ножом Шеннон провела по запястью, – моя кровь… в наказание за огонь. За Одэка. Тебе понятно, что я имею в виду?

– Хватит! – прорычал за спиной знакомый голос. – Черт возьми, женщина! Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не говорила об этом!

Шеннон оглянулась, с опаской глядя на Джона, напуганная его грубым тоном. В его глазах светился непривычный злой огонек.

– Что случилось, Джон?

– Мы уходим. Где твоя чертова сумка? – схватив стоящую у двери сумку, он вылетел во двор.

Изумленная Шеннон помчалась за ним.

– Джон? – дернула его за рукав. – Кахнаваки отказал тебе? И он посмел? После того, как ты выполнил все задания?

– Не желаю говорить об этом. Герцогиня!

Гончая мгновенно оказалась рядом с хозяином, и Шеннон поняла, что они уходят из деревни, возможно, навсегда. Джон был в ярости.

– Джон, скажи мне, пожалуйста, что случилось? Позволь мне помочь тебе.

– Ты и так сделала более, чем достаточно. Пусть все идет своим чередом.

– Я? О, нет, Джон. Прости! Наверное, не следовало целовать тебя на глазах у Кахнаваки? Он из-за этого передумал?

– Шеннон! – Джон схватил ее за плечи и свирепо уставился на нее. – Будь добра, замолчи.

– Но вампум… У тебя же с его отцом договор?

– Вспомнила о вампуме! Такой же мусор, как и слово Кахнаваки… как его дружба.

– О, Джон, не говори так! – Ей хотелось обнять его, приласкать, но она боялась, что Кахнаваки увидит их.

Шеннон заметила стоящего в стороне вождя и стремительно подошла к нему.

– Вы делаете большую ошибку! – прошипела она, зло, глядя ему в глаза. – Ни одной женщине не найти лучшего мужа, чем этот человек!

Джон схватил ее и потащил прочь от Кахнаваки. Он был в бешенстве.

– Это мое дело, Шеннон. Успокойся и пойдем домой. Сию же минуту!

– Он сказал, что ты не выдержал испытания? Я ему расскажу, что ты устоял… перед соблазном. Я заставлю его понять меня.

– Ты никогда не была испытанием, – ледяным тоном произнес Джон. – Я ошибся. Одна из множества моих ошибок. Ты была заменой.

– Кем я была?

– Заменой невесте.

– Я?!

– Да, ты.

– Он полагал, что ты женишься на мне?

Взгляд Джона стал добрым и нежным.

– Пойми правильно, Шеннон. Это не имеет никакого отношения к твоей… привлекательности. Я хочу тебя больше всех женщин на свете, – казалось, его захватили воспоминания. Глаза потемнели, но он быстро взял себя в руки. – Дело принципа.

Возмущению Шеннон не было предела.

– Согласна. После всего того, что он наобещал, он не имеет права так поступать. Дело в том, что я не могу выйти за тебя замуж. Сегодня я собираюсь возвращаться домой.

– Перестань нести вздоре Мне достаточно Кахнаваки.

– Нести что?

– Могу жениться на тебе, могу не жениться, – зарычал Джон. – Твое замечание неуместно.

– Не смей разговаривать со мной таким тоном, Джон Катлер! – Шеннон топнула ногой, недовольная, что ее пытаются поставить на место. – Я этого не потерплю.

– Неужели?

– Да! Кто ты такой? Я устала от твоих грубостей!

– А сейчас… – он издевался над ней, не обращая внимания на окружавших их жителей деревни. – Ты снова назовешь меня «негодяем?»

– Да! Ты негодяй! Негодяй! Негодяй!

– Великолепно! А теперь успокойся.

– Ты такой же негодяй, как твой отец.

– Шеннон! – предостерег Джон.

Его зеленые глаза гневно засверкали.

– Ты – негодяй, но, – Шеннон перевела дух и застенчиво добавила, – тебе это идет.

Джон изумленно уставился на нее, потом громко неудержимо расхохотался. Глядя на него, Шеннон рассмеялась, взволнованная и удивленная разнообразием форм и силой их страсти. Она бросила взгляд на Кахнаваки и почувствовала, как ее охватила волна негодования. Выражение лица у вождя было столь самодовольным, что он напоминал кукловода, или даже свадебного генерала. «Сейчас посмотрим!» – сказала она себе мрачно.

Шеннон схватила Джона за руку и зашипела:

– Перестань смеяться! Мы не можем этого так оставить! Иди и поговори с ним. Защищай свои права! Угрожай ему! Или, – обведя взглядом толпы сторонников Кахнаваки, она заметила слабым голосом, – ну, не угрожай ему… Просто сыграй на его самолюбии или честности.

– Я узнал все, что он хотел сказать. Он считает, что Великий Дух прислал тебя, чтобы выполнить обещание, данное его отцом и наградить меня за доброе отношение к его народу.

– Но ты же просил невесту из его народа.

– Да, я хотел женщину, которая не будет тосковать по городской жизни; которой нравится жить здесь, среди саскуэханноков. Закаленную и здоровую женщину для жизни в лесу.

– Саскуэханнокскую женщину. Кахнаваки знал, что ты имеешь в виду.

– Я уже говорил тебе, у Кахнаваки блестящий ум. Он думает, что перехитрил меня, – Джон печально вздохнул. – Может быть, и перехитрил.

– Ради бога! Мы должны ему все объяснить. Он ошибается, дух прислал меня не для тебя.

– Не для меня?

– Нет, чтобы наказать меня за костер на священной земле. Я оскорбила их умерших, и должна искупить вину. Меня должны наказать. Но в моем времени нет саскуэханноков, и меня перенесли сюда.

– В твоем времени?

– Давай, Джон. Знаю, ты сомневался. Я хотела было рассказать тебе об этом, но была в полной уверенности, что ты меня все равно не поймешь и не поверишь. Сейчас у меня нет выбора. Пойдем к Кахнаваки, и ты переведешь ему мои слова.

– Перевести твои слова? Ты хочешь попросить, чтобы он наказал тебя?

– Конечно. Тогда я вернусь в свое время, а ты женишься на его сестре.

– Не смеши меня, Шеннон.

Тогда Шеннон пошла на хитрость.

– Ты спросил его, разговаривал ли он со своими сестрами о браке с тобой?

Будто ему стало больно, Джон потер глаза.

– Дай подумать, Шеннон.

– Почему ты не спросишь? Или тебе не хочется знать? Может быть, ты что-нибудь делаешь не так? – Она приблизилась к нему и лукаво спросила: – Неужели ты не хочешь узнать, намерен ли он сдержать слово и отдать за тебя одну из своих сестер, если я не соглашусь?

– Наверное, я нелюбопытен, и об этом не спрашивал.

– Пойдем, спросим, – Шеннон глубоко вздохнула и спросила себя, не является ли мазохизм причиной всех ее бед. Неужели она намерена просить молодого фанатичного вождя наказать ее?

С притворной уверенностью она приказала Джону:

– Переводи.

 

ГЛАВА 9

Они приблизились к Кахнаваки. Его смеющиеся глаза смущали Шеннон. Несомненно, вождь находил ее забавной…

– Спрашивай! – ее голос исказился от злости. – Спросим, намерен ли он обсудить твою женитьбу на его сестре.

Джон заговорил, тщательно подбирая слова. Он с трудом сдерживал гнев. Ответ Кахнаваки, казалось, поразил его, и на вождя посыпался град вопросов. Мужчины не спорили, но было ясно: тема их беседы не относилась к числу приятных.

Шеннон с беспокойством прислушивалась к их разговору. Наконец, не выдержав, она вцепилась в рукав куртки Джона.

– Скажи мне, – потребовала она, – скажи, что он говорит.

– Не вмешивайся не в свое дело, Шеннон, – от возмущения в его глазах полыхало зеленое пламя. – Иди погуляй. Здесь тебе ничего не угрожает.

– Погулять? Я никуда не уйду, пока ты не расскажешь мне, что он сказал! Он оскорбил тебя? Если его сестры не находят тебя привлекательным, они слепы! Честно, Джон…

– Его сестры послушны и охотно выйдут замуж. По словам Кахнаваки, они никогда не были против брака со мной, – и ядовито заметил, – даже, когда я был с бородой.

– Обе?

– Все! Ты удивлена?

– Вовсе не удивлена. Будь благоразумен, Джон. Я не виновата, что Кахнаваки хочет женить тебя на мне. Пойми, я стараюсь помочь тебе. Ты все обо мне рассказал Кахнаваки?

– О том, что ты уходишь? Это ничего не значит. Он считает, что выполнил свой долг. Он привел тебя ко мне и теперь умывает руки. Даже, если ты уйдешь, он не выдаст за меня ни одну из своих сестер. Очевидно, он полагает, что я не смогу быть хорошим мужем.

– И это твой «брат», – Шеннон поморщилась. – Он считает, что ни один мужчина не достоин его сестры. Не принимай это на свой счет, Джон. Ты доказал, что достоин этой чести… И когда я исчезну, он смягчится.

– Нет, никогда, – категорически заявил Джон.

– Когда он поймет, зачем я здесь, он даст тебе невесту. Спроси, изменит ли он свое решение, если я исчезну, – Джон молчал. Шеннон толкнула его локтем в бок. – Спроси. Припри его к стенке.

– Незачем спрашивать. Он бился над этим обещанием долгие месяцы. Он дал бы мне невесту, но неохотно. Великий Дух услышал его и прислал тебя…, чтобы вознаградить меня за все, что я сделал для них. Так он решил проблему.

– Но ведь все не так.

Раздался голос Кахнаваки мягкий, успокаивающий.

Джон покачал головой.

– Он просит, чтобы я не сердился.

Шеннон нежно погладила его по щеке.

– И я тоже. Скажи, почему Кахнаваки не хочет взять тебя в зятья. Видно, что он восхищается тобой…

– Он сказал, что я показал себя с хорошей стороны, но я все еще белый человек.

– Какая-то… расистская… теория.

– У тебя странный взгляд на вещи. Это не «расистская» теория, а логическое… возражение. Он полагает, что когда-нибудь я захочу вернуться к прежней жизни, и тогда заберу с собой его сестру. И она будет несчастна.

Шеннон с сочувствием улыбнулась Кахнаваки.

– Он – типичный брат. Прекрасно, правда? У тебя тоже есть сестра, Джон, и ты можешь понять его.

– Отстань. Это наше с Кахнаваки дело.

– А что, если бы Кахнаваки захотел жениться на твоей сестре? – холодно спросила Шеннон. – Ты бы согласился?

– Ты что, спятила?

– Отвечай? Разве не честь для Мередит выйти замуж за вождя? Чего еще она может пожелать? – Недовольная улыбка скривила его губы. – Разве ты не хотел бы, чтобы твой друг стал твоим зятем?

– Не хочу, – Джон весело рассмеялся. – Я понял, – и быстро заговорил с Кахнаваки, по лицу, которого разливалась довольная счастливая улыбка.

Шеннон прислушалась к шутливым голосам мужчин. Потом отошла и села на деревянную скамью. Ей надо подумать и решить собственную проблему. С таким переводчиком, как Джон, у нее мало шансов уговорить Кахнаваки помочь ей. Нужно найти саскуэханнока, знающего английский, чтобы он передал Кахнаваки, или шаману, или старейшине ее слова. Только ей в голову могла прийти нелепая идея сватать другую за чертовски привлекательного – в жизни ей не приходилось встречать такого – мужчину. Она хотела Джона Катлера, но не могла получить его. Он принадлежал не ей, а своей саскуэханнокской невесте. И именно она обязана устранить разногласия и устроить этот брак. Боже, за что ей ниспосланы такие муки!

– Шеннон, – к ней подходили Джон и Кахнаваки, как и прежде, верные друзья.

«Забудь все, что собираешься сказать», – подумала она.

– Кахнаваки просит у тебя прощения.

– Вот как?

– Будь уверена. Я сказал ему, что ты хочешь выйти замуж за него, а не за меня…

– Как смешно! Пора относиться серьезно к этому вопросу.

– А я не хочу быть серьезным. Идем, поешь с нами. Мать Кахнаваки приготовила праздничный обед…

– Чтобы отметить наше обручение?

– Точно. Они убеждены, что нам свыше предопределено пожениться, и я устал убеждать их в обратном.

– Я не голодна. Ты велел мне идти гулять. Вот я и пойду… Увидимся позже. Приятного аппетита!

– Стой! – Джон схватил Шеннон за руку и на его губах заиграла улыбка змея-искусителя. – Я переведу ему все, что ты скажешь.

– Правда? Обещаешь?

– Ну, конечно.

– Я хочу домой. Скажи, что мне нужно уйти сейчас, пока я не вмешалась в ход истории.

– Вот что?.. С каждой минутой твое состояние ухудшается… Более сумасшедная… еще более прекрасная. Кахнаваки согласен со мной: ты самая красивая золотоволосая женщина на свете.

Взгляд Шеннон стал сердитым.

– А его сестра с большими черными глазами – самая красивая черноволосая женщина?

– Самая красивая черноволосая женщина – жена Кахнаваки.

– Жена? Джон Катлер, почему ты не сказал мне, что он женат? Где его жена?

– Она ждет ребенка, поэтому не хочет встречаться с тобой.

– Ребенка? Почему ты рассказал мне об этом? Я бы сразу убедилась, что он не собирается соблазнять меня.

– Именно в этом я и сомневался. Боялся, что из-за состояния жены он будет нервным, неудовлетворенным… У нее такой громадный живот, а ты… такая тоненькая, стройная.

Шеннон не могла отвести взгляд от мерцающих в глубине его глаз искорок желания… Ее волновал его хрипловатый, низкий голос, твердый квадратный подбородок и нежная, обаятельная улыбка… ей нравился человек по имени Джон Катлер. Она даже подозревала, что любит его, и сердце трепетало от догадки, что любовь взаимна…

– Ты должен был сказать, что он женат. – В ее грудном бархатистом голосе слышалась легкая хрипотца. – И что ты не влюблен в свою невесту. Это бы многое объяснило.

– Я не сказал, потому что не хотел разбить твое сердце. Улыбнись, Шеннон. Это просто шутка. У Кахнаваки может быть больше одной жены. Так что для тебя еще не все потеряно.

– Перестань смеяться надо мной, Джон Катлер. Я хочу поговорить с лекарем.

– С кем? С кем?

– С лекарем, знахарем? Или с шаманом? С кем-нибудь, кто знает о Великом Духе, который, по словам Кахнаваки, послал меня сюда. Прошу тебя, Джон. Ты же обещал быть моим переводчиком.

– Если я скажу все это Кахнаваки, он будет убежден, что ты ненормальная. И никогда не накажет тебя за костер на священной земле. Расслабься и пойдем поедим. – Она и не подумала ответить. – Кахнаваки назвал мне еще одну причину, по которой отказал мне. Считаю, что она важная.

– Что за причина?

– Он бы давно согласился на мой брак, если бы я пожелал жить с ними, в вигваме. Он понял, что я могу отказаться от городской жизни, но поменять одну общину на другую, даже саскуэханнокскую, я не хочу.

– Ты хочешь сказать, что он прав? Подумай, как следует об этом, Джон. Если это единственное препятствие для твоей женитьбы, может, тебе следует уступить.

– Я хочу иметь собственное жилище. Свою собственную землю. Свою собственную хижину, – поставил Джон точку.

– Ты упрям, Джон Катлер. Ты хочешь, чтобы все было по-твоему.

– А Кахнаваки хочет, чтобы было по его. Мы восхищаемся – даже симпатизируем друг другу, но каждый считает, что ошибается другой.

– Ты убедил его, что никогда не вернешься в город?

– Да, но он знает, что у меня семья в Нью-Амстердаме. Его даже беспокоит, что могут обостриться отношения между саскуэханноками и жителями голландских поселений.

– Тогда тебе придется выбирать? Он считает, что такое может случиться?

– У него уже были стычки с солдатами, главным образом, с английскими. Если начнется война, Кахнаваки станет во главе саскуэханноков. Он не хочет, чтобы у него был повод для беспокойства… Шеннон, что с тобой?

Шеннон не хотела, чтобы Джон узнал причину ее душевного страдания. В ее памяти всплыли страницы из книги «Девственный лес», воскрешая последнюю кровавую битву саскуэханноков с английскими солдатами. Индейская девушка, сестра вождя, убегает с английским офицером. Ее брат безжалостно преследует и устраивает бойню в лагере англичан… Шеннон становилось все яснее и яснее, что тем вождем и ревнивым братом был Кахнаваки. А одна из девчушек, весело играющих с Герцогиней, и есть та, которая влюбится в англичанина.

– Шеннон, что случилось? – Джон наклонился и заглянул в печальные глаза. – Расскажи мне, сумасшедшая женщина, о чем ты думаешь?

«Я думаю, что могла бы предупредить Кахнаваки, – сказала она себе в смятении. – Я могла бы рассказать ему, что его предубеждение против англичан меньше, чем через десять лет приведет к искоренению его народа. Но тогда изменится ход истории и мне придется нести ответственность за гибель других людей, за другие преступления…»

– Шеннон, – ее звал голос Кахнаваки. Глаза Шеннон встретились с его обеспокоенным взглядом. Нет ничего проще – взять, да и предупредить его… В замешательстве она опустила глаза. По телу пошла легкая дрожь. Она услышала ласковый голос вождя, который говорил ей что-то успокаивающее.

– Он говорит, что тебе совсем не обязательно выходить за меня замуж, – переводил Джон его слова. Он прав, Шеннон. Если это пугает тебя…

– Я боюсь за всех нас, – призналась Шеннон, и Джон обнял ее. – Ты ничего не понимаешь, Джон, а у меня нет слов, чтобы убедить тебя…

– Слушаю тебя. Говори.

– Ты никогда не верил мне. Теперь помоги мне заставить Кахнаваки понять меня. Переведешь то, что я скажу?

– Он боится тебя. Говорит, что ты непредсказуема…

– Он так сказал?

– Что ты соблазняла его, а когда он ответил на твои заигрывания, ты повела себя так, будто тебе это не приходило в голову.

– О, господи! Ты объяснил ему?

– Конечно. Сказал, что так себя ведут все золотоволосые женщины.

– Ты ему так сказал? О, ты шутишь? Очень смешно. Прошу тебя, переведи ему мои слова.

– Что ему перевести?

– Скажи ему, что я – из будущего. Мне известно, что произойдет в последующие три столетия. Он думает, что я сумасшедшая, но он ошибается. У меня есть власть, и я стараюсь поступать правильно. Единственное разумное решение – отослать меня назад, в мое время, прежде чем я начну поступать, словно Бог, и влиять на ход истории.

Джон покачал головой, будто не верил своим ушам.

– Твои слова лишены смысла. История – это прошлое. И ты не сможешь повлиять на нее, даже если очень захочешь.

– Я могу повлиять на следующие три столетия, – упрямо повторила Шеннон.

– В некотором смысле мы все можем повлиять.

– Ты ничего не понимаешь. Переводи, может быть, Кахнаваки поймет.

Джон перевел ее слова.

– Ты, действительно веришь в это, Шеннон? Как ты не понимаешь, что это противоречит здравому смыслу.

– Я могла бы доказать это, но тогда… – Лицо ее вспыхнуло. Она взяла руку Джона и прижала к своей щеке, как бы прося прощения. – Если я представлю тебе доказательства, ход истории тоже может измениться. Неужели ты не понимаешь? Единственное разумное решение – убедить Великий Дух Кахнаваки отослать меня домой.

– Ты хочешь вернуться домой? Так?

Шеннон закрыла глаза и прильнула к широкой груди Джона.

– Нет, Джон. Но это единственный выход. Я солгу, если скажу, что очень хочу домой. Я никогда не была так счастлива. Так счастлива, как здесь, с тобой…

– Со мной? – Джон недоверчиво смотрел на нее. – Со мной? Ты счастлива вместе со мной, Шеннон?

– Не в этом дело. Ты не слушаешь…

– Я устал слушать тебя, сумасшедшая женщина. С этой минуты я буду обращать меньше внимания на твои слова и больше на твое тело, – он нежно погладил ее по щеке. – Я должен был понять это, когда целовал тебя. Ты прижимаешься ко мне так, будто ждала большего… – Он осторожно убрал с ее мокрой щеки прядку золотистых волос и жадно заглянул ей в глаза. – Кахнаваки все понял с первого взгляда…

– Джон, не…

– А теперь помолчи. Я не собираюсь спорить с тобой. Все решено. Поешь немного, а потом отдохнешь. И затем…

– Ммм? – ее убаюкивали хриплые нотки в его голосе. – И что потом?

– Мы устроим нашу свадьбу.

Его слова ошеломили Шеннон. Она вырвалась из рук Джона и уставилась на него.

– Свадьбу? Ты спятил?

– Возможно. Теперь мы похожи друг на друга, не правда ли?

Она всплеснула руками с притворным ужасом.

– Пожалуй, я пойду к женщинам. Я добилась больших результатов, беседуя об этом с ними, а не с тобой.

– И чтобы никаких разговоров о наказании! Иди и веди себя хорошо. Я скоро приду.

От счастья закружилась голова, когда Шеннон поняла, что, в конце концов, она получит Джона Катлера. Джона Катлера, и любовь, и брак, и… рай! Все становилось на своим места…

Джон Катлер не влюблен в сестру Кахнаваки. Ему нужна Шеннон Клиэри. Вождь сразу понял это и помог им понять друг друга. Из-за сумасшествия ее никогда не накажут… никогда не вернут в XX век… она никогда не будет одинока…

Для своего времени Шеннон была анахронизмом, воинствующим анахронизмом. Здесь она могла бы любоваться красотой девственных лесов, слушать пение птиц, купаться в чистых, прозрачных ручьях и озерах… Ее идеальный рай еще не был уничтожен цивилизацией… и у нее есть счастливая возможность провести в нем остаток дней.

Почему? За что ей такая награда? «Не спрашивай, – приказала себе Шеннон. – Не спрашивай, а наслаждайся жизнью, красотой природы, Джоном Катлером». Она нашла его глазами. Он стоял в толпе воинов, возвышаясь над ними… Самый красивый… самый желанный… Шеннон охватил трепет, когда она представила себе их брачную ночь… медовый месяц в водах изумрудного пруда… их безумные ночи на громадной дубовой кровати… Герцогине, наверное, придется сменить место ночлега в страхе, что они обрушатся на нее.

«Но в их жизни важна не только физическая близость», – упрекнула себя Шеннон. Они будут гулять в тишине прекрасного собственного «девственного леса»… Будет трудиться… Рубить деревья на дрова и для новой хижины… Выращивать кукурузу… Воспитывать в любви и уважении зеленоглазых детей… Изучать обычаи и традиции саскуэханноков…

«Только девять лет», – напомнила себе Шеннон. Какая трагедия для всей земли в целом и для Джона Катлера, в частности. По прошествии времени она разделит с мужем груз знаний о будущем. Сейчас он не понимает ее, считает ее слова бредом, но она будет терпеливо ждать… Она надеется, что за девять лет они научаться понимать друг друга, осознают, что переплетение судеб и истории может потрясти впечатлительную душу.

И она сможет примирить Джона с потерей приютившего его племени.

Шеннон посмеивалась над своим невежеством. Если бы ей за несколько часов до второго рождения не посчастливилось прочесть «Девственный лес», она бы ничего не знала о саскуэханноках, и само их существование было бы для нее открытием. И она бы никогда не узнала, что такое «Конфедерация пяти племен» или «Союз», который французы называли «Союзом ирокезов».

– Конфедерация пяти племен, – произнесла Шеннон вслух. Мохауки. Их мальчика Джон и Кахнаваки вырвали из рук шони. Сенека. Они смешались в Конестоге с последними саскуэханноками. Онондага, онейда и… Шеннон нахмурилась и снова начала считать. Мохауки, Сенека, онондага, онейда и… вспоминай, Шеннон! Есть еще одно племя…

В эту минуту ее саскуэханнокская переводчица подала ей кукурузные лепешки и подарила нежную неуверенную улыбку.

– Самое время. Я ужасно проголодалась. И я не могу вспоминать. Посмотри, – она подняла руку и посчитала, загибая пальцы. – Один, два, три, четыре, пять… Мохауки, сенека, онодага, онейда и… – Шеннон терпеливо, но напрасно ждала ответа. – Окей. Раз уж я собираюсь поселиться по-настоящему в XVII веке, я воспользуюсь собственными источникам информации. В данном случае, источниками из XX века. – Шеннон нашла в сумке свои записи и просмотрела их. – Кайюга!

Взгляд остановился на торопливо набросанных заметках, и ее радость угасла. Не может быть! В записях ошибка! Неправильно записана дата! Страшный день столкновения разъяренного саскуэханнокского вождя и брата и возлюбленного его сестры, англичанина… Не 15 июня 1665 года! Не будет девяти лет счастливой жизни в райском уголке, как беспечно она думала!

16 июня 1656 года. До трагических событий осталось меньше двух месяцев… кровавая бойня… женщины… дети.

Шеннон посмотрела в теплые темные глаза своей переводчицы и оцепенела. Она поняла, что бездонные глаза будут преследовать ее всю жизнь. Эта женщина… этот народ… Меньше, чем через два месяца их судьба будет решена из-за безрассудного шага, трагической ошибки, которой можно было избежать…

По щекам Шеннон потекли горькие слезы. Женщина обняла ее и стала успокаивать. Шеннон оттолкнула ее, резко вскочила и бросилась из вигвама. Она шла, не видя дороги. У нее не было сил оставаться среди этих обреченных людей, зная, что может спасти их…

«Но если ты спасешь их, кто умрет вместо них? Если посмеешь, измени будущее. Посмотри, кто из-за твоего вмешательства умрет, а кто никогда не родится. Ганди… или Эдгар Аллан По… или Кастро… или Гитлер…» – Шеннон зло упрекала себя, убитая горем, ожесточенная, задыхающаяся от рыданий. Сквозь слезы видела она преданную Герцогиню, чувствовала ласковые сильные руки, но это не были руки Джона…

– Шеннон.

Она оглянулась. Рядом стоял Кахнаваки. Наверное, он считает ее предательницей, которой она стала не по своей воле. Он попытался обнять ее, но Шеннон глухо сказала.

– Отпусти меня. Я не пленница. Я хочу домой!

Вождь заговорил суровым голосом, схватил ее за руку и потащил к вигвамам. Его строгость успокоила ее быстрее, чем ласковые и добрые слова.

– Где Джон?

Кахнаваки молчал, и Шеннон была благодарна ему за это. Она не могла вернуться к Джону, несмотря на любовь к нему. Она должна справиться со всем сама, иначе она превратится в сумасшедшую, какой они ее и считают.

Все до смешного просто. Демонические силы перенесли ее в этот век с тяжким бременем знаний о будущем саскуэханноков. Они ведали, что ее примут за сумасшедшую и не станут наказывать. Значит, она не сможет вернуться в свое время. Она оказалась заложницей, посланной в прошлое, чтобы переписать историю, чтобы спасти саскуэханноков. Даже книга, которую она прочла, была предопределена судьбой. Ей предоставлена возможность обмануть смерть. У нее нет выхода. Ее используют бессовестно и бездушно. И Шеннон возмутилась…

И возмущение, и гнев были во спасение. Голова стала ясной. Голос окреп. Шеннон готова бороться против несправедливости своего положения. Она била Кахнаваки кулаками в грудь и зло говорила:

– Меня не смеют использовать таким образом. Что за жизнь? Всегда оказываться в нужное время в нужном месте! Что будет со мной? С моим счастьем? Скажи своему Великому духу, чтобы освободил меня. Я хочу, чтобы меня наказали!

Вождь сжал ей руки и прорычал низким, угрожающим голосом:

– Идем. Кахнаваки накажет тебя.

 

ГЛАВА 10

Шеннон была ошеломлена и не верила своим ушам.

– Что ты сказал? – Она искала глазами Джона Катлера, но того уже нигде не было видно. Даже Герцогиня куда-то исчезла.

Значит, Джон передал ее слова Кахнаваки? Или это всего лишь очередная лазейка? Сможет ли она ускользнуть в XX. век прежде, чем наступит момент истины? Внезапно ей захотелось быть подальше от этого места, этого времени, когда начнется кровавая бойня. Если она не может предотвратить резню – она не осмеливалась даже думать об этом! – ей необходимо быть подальше отсюда. К XX веку последний из саскуэханноков был мертв уже два столетия. Все будет… кончено. Свершившийся факт! И она бессильна помешать этому. Бессильна…

– Да, Кахнаваки, – прошептала Шеннон. – Лиши меня этой безрассудной власти, этих знаний… Накажи меня, хотя я ни в чем не виновата. – Синие глаза умоляюще смотрели в бездонные черные очи вождя. – Твой Великий Дух коварен, как и ты. Он нарушил мой покой, а не я его. Он заставил меня разжигать костры. Он знал, что ты пощадишь меня, потому что я безумна. Он надеялся, я спасу тебя, твой народ, потому что у меня гипертрофированное чувство ответственности. Такой была прежняя Шеннон. Новой Шеннон нужна нормальная жизнь, муж и дети… – Она шла, спотыкаясь, ничего не видя сквозь слезы. Единственный мужчина, который был ей нужен, потерян навсегда.

– Не плачь, – голос Кахнаваки был холоден, как лед. – Идем.

Вождь подвел ее к широкой колоде, толкнул на колени. Шеннон охотно повиновалась. Что бы он не сделал, все к лучшему. Она не могла выйти замуж за Джона Катлера, родить ему красивых детей. В XVII веке у нее не могло быть душевного покоя. Оставалась лишь слабая надежда, что она найдет его в XX столетии. Сейчас она не хотела ничего, только бы освободиться от своей донкихотской миссии…

Кахнаваки привязывал ее руку к колоде тонкими кожаными ремнями. Ремни крепились в глубоких надрезах, сделанных в коре. Наконец, рука надежно привязана к колоде. Такая предосторожность объясняется вовсе не опасением, что Шеннон захочет убежать. Мозг лихорадочно работал, оценивая ситуацию. Страха пока не было. В конце концов, ее наказывают с разрешения Джона Катлера. Значит, – Шеннон надеялась, – опасности для жизни нет.

Джон не осознавал, что после наказания Шеннон навсегда исчезнет из его жизни. Он стремился освободить ее от душевных мук – ее «бреда» – и совсем не понимал, в каком безнадежном положении оказалась Шеннон.

Где же Джон? Ей нужно, чтобы он был рядом. Но не было видно ни его, ни Герцогини, верного друга Джона. Женщины и дети исчезли. Только несколько зрителей с неподвижными лицами наблюдали за происходящим, застыв в непринужденных позах. Кахнаваки вынул короткий нож с черной рукояткой и мягко спросил:

– Ты хочешь, чтобы тебя наказали, Шеннон Клиэри?

Она глубоко вздохнула и кивнула головой. В голове неожиданно пронеслось: интересно, опасность для жизни страшнее, чем боль в руке? Хорошо бы, появился Джон и спас ее от наказания. Как романтично! Но, в таком случае, кара за то, что Шеннон безучастно взирает на гибель целого народа может быть еще страшнее, еще более жестокой.

– Начинай, – ее голос был тих и мягок. – Попрощайся, пожалуйста, за меня с Джоном. Скажи, что я любила его. Выдай за него одну из своих сестер, чтобы он смог забыть меня.

Казалось, Кахнаваки сбит с толку. Он смотрел поверх головы Шеннон, и она поняла, что подошел Джон Катлер. Шеннон не взглянула не него, опасаясь не выдержать и отменить свое решение.

– Накажи меня, Кахнаваки. Я дважды разжигала костер на священной земле. Выполни свой долг, – и, чтобы успокоить Джона, добавила: – Я не боюсь. Я заслуживаю кары и хочу ее.

«Прощай, любовь моя, – подумала Шеннон, и тихо заплакала. – Я бы все отдала за единственный поцелуй, за объятие, если бы только моя жизнь… принадлежала мне…»

– Отвяжи ее, – послышался хриплый голос Джона Катлера. Он упал на колени, взял лицо Шеннон в большие огрубевшие ладони. – Быстрее! – нетерпеливо выхватив из-за пояса нож, он одним резким движением перерезал ремни.

– О, Джон… – Шеннон прижалась к нему, зарылась в мягкую бахрому его куртки. – Мне так не хватало тебя, Джон…

Он поднял ее на ноги, обнял и крепко прижал к себе.

– Я позволил ему уговорить себя…

– Но он прав. Мы должны пройти через это. Какая несправедливость! Я хочу быть с тобой. Все могло бы быть так чудесно…

– Шеннон…

– Когда я исчезну, ты женишься на сестре Кахнаваки. Вы будете красивой парой, но…

– Ты никуда не исчезнешь…

– Я исчезну, как только он накажет меня. Ты не веришь мне, но я знаю точно. Я счастлива, что могу попрощаться с тобой. – Блестящие изумрудные глаза умоляюще смотрели на Джона. – Попрощайся со мной. Я не вынесу, если ты не согласишься. Пожалуйста, Джон, скажи мне «до свидания».

– Я не хочу расставаться с тобой и запрещаю это бессмысленное наказание.

– Нет, разреши, иначе я действительно сойду с ума. Неужели ты не понимаешь?

– То же самое сказал Кахнаваки, но я не могу спокойно наблюдать, как тебе причиняют боль.

– Даже если наказание избавит меня от душевных мук? Я не вынесу иной боли! Потерять тебя…

Джон был растерян и встревожен.

– Дай мне слово, Шеннон, что ты никогда не будешь говорить вздор об истории или наказании, если я соглашусь.

– Честное слово.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Джон… Больше всего на свете я хочу выйти за тебя замуж. Если я не исчезну, то выйду за тебя. Если я уйду, ты должен постараться понять… и принять это спокойно. Прошу тебя, Джон, – она умоляюще смотрела в его глаза.

В них царило смятение. Он должен выбрать между наказанием, – но ему трудно вынести причиняемую ей боль, – и расставанием – ему хотелось быть рядом с нею часы, дни, годы. Налаженная спокойная жизнь Джона нарушена, и Шеннон поняла, что ему, даже больше, чем ей, необходимо освобождение от нелепой ситуации. Она осознавала, что в любом случае он найдет успокоение.

– Я люблю тебя, Джон Катлер. – Пальцы Шеннон нежно гладили густые волнистые волосы Джона. Всю свою любовь, страсть она вложила в поцелуй, который связал их через века. Его поцелуй, нежный и горький сказал Шеннон, что какая-то часть его души поняла ее.

– Простись со мной, – тихо попросила она.

– Не могу, – он с трудом улыбнулся и прижался щекой к ее щеке. – Это начало, Шеннон, а не конец. Клянусь тебе.

– А если я исчезну после наказания?

Ему надоело выслушивать вздор.

– Ты никуда не исчезнешь! – раздраженно сказал Джон.

– Окей, окей, – Шеннон отошла от него и попыталась овладеть собой. – До свидания, Джон. Береги себя. Кахнаваки, исполни свой долг. И никаких шуток. Наказание должно быть строгим. Окей?

Кахнаваки слегка пожал плечами, показывая, что он устал слушать их. Выражение лица вождя было неподвижным, непроницаемым. Жестом он приказал ей стать на колени, и начал привязывать к колоде.

– В этом нет необходимости. Я не убегу, – он не обратил внимания на слова Шеннон. Ее охватил страх, что противоречило смелым словам. Возможно, Джон Катлер не хочет, чтобы ей причинили зло, но Кахнаваки…

На память пришли слова Джона: «Ты не знаешь его, Шеннон, он может оказаться фанатиком…»

«Сейчас тебе нужен фанатик, – неуверенно сказала себе Шеннон. – Будь стойкой. Джону будет очень трудно, когда ты уйдешь. К тому же, это твоя рука, а не Джона, привязана к колоде в ожидании неизвестного». Шеннон не осмеливалась смотреть на него, опасаясь, что он один или они оба не выдержат. Взглянула на Кахнаваки и кивнула головой.

Кахнаваки окинул Джона изучающим взглядом, схватил Шеннон за руку и провел острым, как бритва, ножом в дюйме от трепещущего предплечья. Потом положил свою левую руку рядом с рукой Шеннон и острым лезвием надрезал кожу. Рана Шеннон была небольшой и неглубокой. Рана на смуглой руке Кахнаваки – глубже и больше. Шеннон почувствовала не боль, а скорее удивление. Затем вождь прижал свою рану к ране на ее руке и усмехнулся, глядя на Джона поверх ее плеча.

– Какого черта! – прорычал Джон. Он отбросил руку Кахнаваки и вытер кровь Шеннон куском влажной белой ткани.

– Джон! – Шеннон крепко обняла его здоровой рукой. – Я боялась, что больше не увижу тебя.

– Ты думала, я ушел? Я никогда не оставлю тебя, Шеннон. И больше никогда никому не позволю причинить тебе боль. – Кахнаваки фыркнул и с показным равнодушием направился к вигвамам. – Черт побери! – Джон рассматривал небольшой неглубокий порез на руке. – Он обещал, что будет маленькая царапинка…

– Так и есть…

Джон разрезал ремни, и обнял Шеннон.

– У этого негодяя отвратительное чувство юмора. Смешать свою кровь с твоей. Это не входило в наши планы.

– Что это значит?

– Он говорит, что теперь вы одной крови, и что он выполнил договор, скрепленный вампумом, и дает мне в жены женщину, в жилах которой течет кровь саскуэханноков. Хитрая бестия!

– Я все еще здесь, – изумилась Шеннон, приходя в себя от потрясения и волнения. – Держи меня, Джон.

– Все хорошо, – он прижал ее к своей груди, ласково поглаживая по спине. – Тебя наказали, Шеннон. Я противился этому, но Кахнаваки обещал не быть жестоким – наказание должно было быть символическим – казалось, оно необходимо тебе. Думаю, мы все ненормальные. К счастью, все уже позади.

– Позади? – у Шеннон больше не было слез. Этот мужчина с сильными и нежными руками, глубоким, полным любви голосом был всем для нее. Даже, если она попалась в сети судьбы.

– Тебе больно? – огорченно спросил Джон, заглядывая ей в глаза. – Нет ничего страшнее, чем видеть, как лезвие ножа приближается к тебе. – Джон закрылся лицом в ее волосы и прошептал: – Ты так прекрасна! Никогда по доброй воле я не обижу тебя…

– Я даже не почувствовала боли. Он порезал себя сильнее, чем меня…

– Ты больше беспокоилась о нем, чем о себе? Он – умный парень, я говорил тебе. Знает, как отвлечь внимание…

– Да у меня просто царапина.

– Это все равно наказание, – быстро заметил Джон, – и не говори, что оно должно быть более суровым. Я не позволю…

– Не надо мне больше никаких наказаний. Я ошибалась, Великому Духу этого не надо.

Джон смотрел на нее сияющими от радости глазами.

– Ты поняла? Ты меня успокоила, Шеннон. Я боялся, что твой бред никогда не кончится.

Ей хотелось сказать, что еще рано успокаиваться, но она передумала. Она утомлена и смущена… Ей так нужна его улыбка, доверие, любовь…

Шеннон снова прижалась к его широкой груди, будто искала защиты и убежища.

– Ты такой надежный, Джон. Я поняла, как ты мне дорог, когда нож Кахнаваки коснулся моей руки. Я подумала, что остаюсь одна, совсем одна, навсегда. Помоги мне, пожалуйста, справиться с этим.

– Все прошло… Ты дрожишь? Что пугает тебя?

– Это от облегчения. От того, что я здесь, с тобой. Давай помолчим… Давай не будем думать ни о чем…

– Помолчим. Конечно, не думай ни о чем. Тебе нужно отдохнуть. Все плохое уже позади. Нас ждет только хорошее. Завтра ты станешь моей женой. Чего еще желать? – Джон снял повязку и осмотрел ее ранку. – Сегодня, Шеннон Клиэри, ты стала полноправной саскуэханнокой.

* * *

Шеннон уснула в объятиях Джона. Когда она проснулась на широком помосте в задымленном вигваме, его уже не было. Слабый отблеск лунного света падал на стену вигвама. Шеннон была накрыта мягким коричневым одеялом, которое женщины дали ей днем. Было приятно, что ее не закутали в бобровый, медвежий или кроличий мех. И к лучшему, что Джон ушел. Ей нужно многое обдумать, а когда он рядом, мысли путаются.

Засыпая, Шеннон слышала, как Джон пообещал заботиться о ней и никогда никому не позволять обижать ее. В ответ она пробормотала, что любит его, но не вынесет обсуждения их женитьбы или их будущего. Он понял ее, и убедил, что она очень устала и слаба, что ее голова еще не совсем в порядке, и он будет терпелив… но не слишком…

Шеннон улыбалась, вспоминая, как сверкали от страсти его зеленые глаза. Ей очень хотелось уступить его желанию. Но из скромности и чтобы не уронить доброе имя, она предложила спать отдельно этой ночью в деревне. Джон согласился, так как, весьма вероятно, матери Кахнаваки будет необходимо поговорить с ним.

У него вошло в привычку расстегивать на ночь ее джинсы и лифчик. Улыбаясь, Шеннон сняла их и свернулась клубочком, готовая ко сну. Мысли вертелись вокруг ее проблемы. Она случайно столкнулась еще с одним «особым случаем», как говорил Филипп. Он оказался крепким орешком по сравнению с теми, что были раньше. Шеннон вспомнила, как горько плакала она над погибшими от разлившейся на Аляске нефти чайками. Рыдая, обещала найти время и деньги, чтобы защитить птиц от жестоких людей. Как больно было смотреть проспекты, поступающие из финансируемого ее фирмой отдела охраны животных. Мука, горе, ярость, и, наконец, решимость защитить невинные существа…

Всегда оставалась надежда – другие птицы, щенок или дерево ценной породы. Даже перед лицом реальной гибели живых существ можно было извлечь пользу из жестоких уроков прошлого и не допустить повторения подобных трагедий. Но надежда всегда освещала будущее.

У саскуэханноков нет надежды, нет будущего. Их время прошло. Шеннон не хотела, но вынуждена была признать их близкий конец. Тысячелетняя культура… культура процветающая могла погибнуть из-за нарастающего потока болезней и цивилизации, пересекавших Атлантику.

«Ты не можешь взять на себя ответственность за их судьбу, – твердо сказала она себе. – Ход истории был предопределен сотни лет назад. Он не только привел к гибели саскуэханноков, но и к добрым делам. Лекарства от страшных болезней, рождение миротворцев, таких, как Мартин Лютер Кинг… твое будущее – существование твоей семьи и современной культуры. Ты не можешь вмешиваться в ход истории… у тебя нет морального права. Хватит ли у тебя сил распорядиться судьбами Филиппа и Гвен, матери и своей собственной?»

У Джона хватило бы сил. И у ее отца, Мэтью Клиэри. Он был из той же породы людей. Он не боялся конфликтов и боролся с несправедливостью, даже рискуя собственной жизнью. Что бы он посоветовал своей дочери в эту трудную минуту? Она никогда не видела отца, но была уверена, он бы посоветовал предупредить Кахнаваки, а потом будь что будет.

Интересно, как чувствует себя такой сильный, смелый и решительный человек? Было ли известно тем, кто посылал дочь Мэтью Клиэри в прошлое исправить то, что считали ошибкой, что она не способна и не осмелится пойти на такой риск?

Как узнать, зачем ее перенесли сквозь века в прошлое? Чтобы исправить ошибку… Слова стучали в мозгу, и Шеннон вдруг осознала с чувством облегчения, что именно в этом суть всей проблемы. В книге рассказывалось о том, как на простодушное племя, выращивавшее кукурузу и воспитывавшее детей, напала кровожадная англо-ирокезская орда. Шеннон подозревала, что не сможет удержаться и предупредит Кахнаваки. Она, как всегда, торопилась с выводами.

«Все было не так, – прошептала она в темноту. – За неделю до 16 июня Кахнаваки и его сородичи заключили тайный союз с французами против англичан. Все, включая Кахнаваки, выпили слишком много. Любовь его сестры к английскому офицеру и его собственная ненависть к англичанам ослепили его, и он нанес первый решающий удар. Вот почему мне не следует вмешиваться».

Шеннон вздохнула с облегчением. Может быть, все-таки она дочь своего отца? Она уверена, отец не захотел бы, чтобы она взяла на себя ответственность за пьянство, разжигание войны или предвзятое мнение саскуэханноков. Свой выбор она сделала сама. Мирных людей она бы защитила, даже ценой собственной жизни. Те, кто нарушает мир, пусть идут предначертанным им путем. У нее есть моральное право остаться в стороне, несмотря на желание помочь.

Их судьба – результат их культуры и отношений с соседями. Этот мир полон опасностей. В нем нация воюет против нации – англичане против французов, шони против мохауков, французы против ирокезов, ирокезы против алгонквианов. Этот мир был миром саскуэханноков. Они сами, а не Шеннон, выбрали свой путь и сами отвечают за последствия. Она прислушалась к нежному голосу женщины, успокаивающей испуганного ребенка в вигваме где-то по соседству. Судьба этих людей решена. Единственное, что оставалось Шеннон, так это горевать о невосполнимой утрате.

Она соскользнула с помоста, нашла туфли и, завернувшись в одеяло – вдруг кто-нибудь бродит во дворе, – вышла из задымленного вигвама. Пока Шеннон спала, прошел дождь. Воздух был свежим, бодрящим. Минуя угрожающий частокол, Шеннон остановилась и осмотрелась. Охраны нигде не было видно. Откуда-то появилась Герцогиня, и Шеннон счастливо улыбнулась собаке.

– Ты спала под моей кроватью, дружочек? – Она погладила собаку по маленькой изящной головке. – Давай поищем ручей, мимо которого шли вчера.

Вода в ручье казалась агатовой в лунном свете. Шеннон напилась из ладошки, напоила собаку, села на бревно и задумалась. Тихо журчала вода… На плечо Шеннон опустилась чья-то рука.

– Я знала, что ты придешь, Джон.

– Это не Джон, – раздался за спиной тихий шепот. – Шеннон Клир Ри?

Шеннон быстро оглянулась и задохнулась от неожиданности. Перед ней стояла женщина с огромным животом, с лицом изысканной красоты. Жена Кахнаваки! Ее темные глаза не были похожи на глаза мужа. Экзотические, любопытные, вызывающие. У Кахнаваки глаза непроницаемые, взгляд мягкий и уверенный. Несомненно, женщина решила составить собственное мнение о гостье. Она нервно прикоснулась рукой к золотистой косе Шеннон и попыталась приветливо улыбнуться. Заметив, что та смотрит на ее большой живот, мрачно усмехнулась, похлопала себя по животу и сообщила:

– Кахнаваки.

– Ты жена Кахнаваки? Ты знаешь мое имя. Скажи, как тебя зовут?

Черноглазая красавица поправила накидку из серебристой лисы.

– Дийс-га-га, – имя было таким знакомым…

Джон так назвал птицу, песня которой служила им с Кахнаваки сигналом.

– Малиновка. Очень красиво, – вспомнила Шеннон.

– Красиво. Малиновка красивая, – гордо согласилась та. – Шеннон красивая.

Кажется, она шла на уступки. Шеннон кивнула, соглашаясь.

– Окей. Я поняла. Ты очень хорошо говоришь по-английски. Мне бы хотелось немного знать ваш язык.

Малиновка снова похлопала себя по животу и назвала имя мужа. Потом показала на Шеннон и спросила:

– Джон Катлер?

– Да. – Взгляд женщины остановился на золотых сережках. Шеннон захотелось подарить их ей, но, вспомнив, как смутила вождя, пытаясь подарить ему сережку, она решила посоветоваться с Джоном.

И он тут же появился ниоткуда. Его друг Кахнаваки был рядом с ним. Оба нерешительно посмотрели на женщин.

– Что-нибудь не так? – осторожно спросил Джон.

– Нет, все нормально. Ты был прав, Джон. Она – прекрасна.

– И такая огромная.

Малиновка встала на цыпочки и что-то смущенно прошептала мужу на ухо. Кахнаваки кивнул головой, ласково похлопал ее по щеке и нежно провел по губам пальцем. Жест утешения и обожания. Шеннон смотрела, впитывая их красоту, стараясь подавить иссушающее душу чувство вины. Ей хотелось, чтобы их счастье длилось столько, сколько им отпущено жизни. В предстоящие мучительные месяцы она должна быть уверена, что саскуэханноки жили, любили, были счастливы.

Очарование минуты прервал хрипловатый голос Джона Катлера.

– Ты не должна бродить одна, без меня, Шеннон.

– Со мной была Герцогиня. Малиновка тоже бродит по ночам.

– На тебя дурно влияют. Кахнаваки говорит, что в последнее время его жена не может спокойно спать. У нее есть причина для бессонницы. А тебе, почему не спится? – Джон обеспокоенно нахмурился. – Мне сказали, что ты не спала в вигваме. Ты переполошила всю деревню.

– Я хочу домой. Я соскучилась по дому.

Взглядом Джон проводил исчезающих в ночи Кахнаваки и его жену.

– Соскучился по дому? А где этот дом?

– Я говорю о твоем доме. Твоей хижине. Я хочу вернуться туда. Мне здесь неуютно, Джон.

– Моя хижина для тебя дом, Шеннон? – Он улыбнулся с облегчением. – Мы сможем уйти через несколько дней, если ты хорошо отдохнешь, будешь есть и вести себя прилично, пока мы не поженимся. – Он притянул ее к себе и лукаво добавил: – Со мною рядом ты спишь крепче. Кажется, ты привыкла, что я у тебя под боком?

– Это правда, – Шеннон вздохнула и прижалась щекой к его широкой груди. – Не знаю, чтобы я без тебя делала. Мне ненавистна даже мысль остаться одной в следующие два месяца.

– Два месяца? – Джон рассмеялся, сдернул одеяло с плеч Шеннон и еще крепче прижал ее к себе. – Для начала мне хватит и этого. Я буду нужен целых два месяца…

– Я чувствую это, – усмехнулась Шеннон и прижалась бедрами к его твердому мужскому естеству. – Последний раз ты был таким на пруду.

– Я должен был взять тебя тогда, – простонал Джон, просунув руку под футболку. Лифчика на ней не было, и рука скользнула по спине вниз под резинку ее кружевных трусиков. Он снова застонал. Его низкий глухой голос произнес:

– Я возьму тебя дважды в награду за свое терпение…

– Джон, – Шеннон затрепетала от ожидания, а он сорвал с ее бедер изящное белье и прижал ее к своему животу. Она инстинктивно обхватила ногами его бедра и вся ему раскрылась. Рука Джона торопливо пыталась развязать шнуровку кожаных штанов и высвободить плоть. Шеннон чувствовала, как его возбужденный член скользит между ее ног, касаясь самых чувствительных клеточек. Он был готов войти в нее, и она почувствовала ритмичное яростное биение своего тела, напряженного в ожидании взрыва. В первый раз! Наконец-то! Она взяла лицо Джона в ладони и прильнула к его рту нежным благодарным поцелуем.

Доли секунды отделяли их от первого безумного слияния, когда в ночи раздалось низкое, настойчивое уханье совы. Шеннон оцепенела, потом прошептала:

– Джон, это настоящая сова или…

– Просто сова, – но в голосе слышалось сомнение. – Я хочу тебя, Шеннон… Сова прокричала во второй раз. Джон замолчал, поставил Шеннон на ноги. – Если это очередная шутка Кахнаваки, я сдеру с него кожу живьем. Герцогиня, иди сюда, девочка.

Шеннон вспыхнула и быстро оделась, удивляясь, как это она забыла о присутствии собаки. Сердце сильно билось. Она нетвердо стояла на ногах и все еще горела от желания. Физически. Но голова была ясной.

– Может быть, начались роды? – спросила Шеннон хрипло.

– Еще рано. Скорее всего, нежеланные гости. Пойдем быстрее, Шеннон, – Джон наклонился, чтобы поднять одеяло.

– Что, если мы встретим кого-нибудь на пути к деревне?

– Собака предупредит нас. Полагаю, кто-то спускается по реке. Может быть, охотники заблудились… – Они быстро пошли по узкой тропинке. – Не бойся, Шеннон.

– Я не боюсь.

– У тебя сердце стучит, как барабан.

– Может быть, это твое сердце громко стучит? – Она прижала ладони к его груди. Его сердце билось спокойно, неторопливо. – Ты в лучшей форме, чем я.

«Или вовсе не так уж хотел меня, как казалось», – печально подумала она.

Джон понимающе фыркнул.

– Вы тоже в нормальной форме, мисс Шеннон. Я собираюсь сегодня ночью заняться с вами любовью, несмотря на вмешательство Кахнаваки.

– Если это нападение… – слова замерли у Шеннон на губах, когда темноту наполнил протяжный требовательный крик совы. Джон сжал зубы.

– Проклятье! – Он подтолкнул Шеннон к просвету в частоколе. – Входи быстрее, Шеннон.

 

ГЛАВА 11

Слышался плач женщин, скорбный и мелодичный. По их удрученному, унылому виду Шеннон поняла, что немедленная опасность деревне не угрожает. Деревня не казалась настороженной, скорее – вымершей, безлюдной. Кахнаваки торопливо шел навстречу своему «брату». Шеннон физически почувствовала его боль – более глубокую, более мучительную, чем от небольшой раны, которую он нанес себе вечером. Инстинктивно ее потянуло к нему, но Джон остановил.

– Иди в вигвам и жди. Как только смогу, приду и расскажу новости. Иди!

Шеннон быстро миновала плакальщиц. Нет, она не пойдет в задымленный вигвам. Что она будет делать там одна? Присела к костру, пытаясь понять, кто же умер. Было ясно, что умерший занимал высокое положение в племени, – возможно, это мать вождя? Шеннон нахмурилась и упрекнула себя в забывчивости. Скоро погибнут все саскуэханноки. Будут стерты с лица земли! Уничтожены! Не пора ли ей смириться с этим?

Она переключилась на свое чувство к Джону, которое так много обещало – намного больше, чем ей подсказывал ее горький опыт. Ее нежная душа всегда мечтала и искала романтику, страсть, но никогда еще она не встречалась с ними. Теперь в ее жизнь вошел Джон Катлер. У Шеннон были мужчины, но связь с ними не принесла ей счастья и была печальной ошибкой.

Первый роман – обычное, вполне невинное трепыханье шестнадцатилетней Шеннон с двадцатидвухлетним студентом юридического факультета. Колином Марсалисом. Он настолько потряс ее, что полтора года после этой встречи она никому не назначала свиданий. Она мечтала о дне, когда встретит Колина в университете, и он будет считать ее равной себе – женщиной! А не несовершеннолетней с податливым телом.

Когда мечты ее сбылись и они встретились, Колин был обручен с дочерью богатого адвоката. И страсть Шеннон мгновенно переросла в платоническую дружбу и ревностное служение общей цели спасения окружающей среды и находящейся в опасности живой природы.

Страсть к судьбе земли. На время этого было достаточно. Но Шеннон жаждала интимных отношений. Жизнь осложнялась еще и тем, что помолвка Колина висела на волоске. Это ее страшно огорчало. Нет ли в этом ее вины? Смеет ли она принять его любовь? Только из-за этого она твердо сопротивлялась его настойчивым попыткам заняться любовью. Внешне Шеннон проявляла стойкость, внутренне же таяла от желания…

Потом в их жизни появился Дасти Камберленд. Колин настоятельно советовал помнить о деле, об «особых случаях». Свое время, свободу, будущее она отдала «Дастиз компани». За это фирма перечислила четверть миллиона долларов коллегии адвокатов по защите окружающей среды, то есть Колину Марсалису. Потом Дасти захотел большего, осмелился просить ее руки и всего, что за этим следует. Колин толкнул ее в объятия миллионера, объявив о своей помолвке с блестящей рыжеволосой студенткой, отец которой был сенатором.

В объятиях Дасти Камберленда Шеннон потеряла не только свою невинность, но и свои иллюзии. Возраст Дасти лишал их секс эмоциональной окраски. Не то, чтобы Шеннон обвиняла себя за равнодушие к его ласкам, отсутствием у него техники. Она точно знала причину: она не любила. Шеннон прямо сказал об этом Дасти уже через неделю после того, как они впервые оказались в постели. Он рассмеялся и ответил, что влюбляться «глупо». Настанет день, и они станут самой преуспевающей парой на земле, как в финансовом, так и в сексуальном плане.

Колин использовал ее. Дасти попирал ее чувства.

Но теперь Джон Катлер с хриплым голосом и сильными мускулами пробудил в ней чувства и желания, которые могли существовать между мужчиной – настоящим мужчиной – и женщиной. Его заигрывания на пруду, его ласки через леотард… Его вызывающе жадное желание овладеть ею у ручья… даже изучающий поцелуй в хижине, когда он побрился… Все вело к рождению новой Шеннон Клиэри – озорной, страстной, оживающей только в руках Джона Катлера. Шеннон, которую может удовлетворить только его, равная по силе страсть.

– Шеннон.

– О, Джон, кто-то умер? Сочувствую, – она крепко обняла его. – Кто-нибудь из близких тебе людей?

– Убили кузена Кахнаваки.

– Которого? Не…

– Того, что привел тебя ко мне. Его очень любили. Он был единственной надеждой своей овдовевшей матери…

– Как тяжело! – Шеннон вздохнула. – Он был таким славным, и глаза у него были необыкновенно добрые. – Она нервно прикусила губу. – Ты сказал, – убили?

– Похоже, что так. Его товарищ говорит, что сенеки напали на них без всякого повода. Для Кахнаваки это двойное горе. Он три года терпеливо строил хрупкий, но многообещающий мир между саскуэханноками и сенеками.

– Вот как…

– Кахнаваки – вождь племени. Его тетя, мать юноши, требует кровавой мести, а не выкупа.

– А выкуп возможен?

Они отошли от женщин оплакивающих юношу, и Джон прошептал:

– Кахнаваки может напасть на обидчика. Это – его право. Он может обратиться к семье убийцы и потребовать выкуп для своего племени. Если ему нужна кровь, действовать надо быстро. Существует правило: кровавая месть совершается в течение двух дней. В противном случае, Кахнаваки лишается этого права.

– И хотя сенеки признают за ним это право, он боится, что хрупкий мир будет разрушен?

– Такая опасность существует. Я предложил, чтобы вместо Кахнаваки я совершил месть. Надеюсь, сенеки меньше будут обижаться на саскуэханноков, если удар нанесет белый человек…

– Джон! Ты предложил убить человека?

– Это мой долг, также как и Кахнаваки. Когда меня приняли в клан Волка, я обещал следовать их законам, – в волнении он запустил руку в пышную каштановую шевелюру. – Сенеки знают, что у мне есть право. Кроме того, я надеялся спасти этим авторитет Кахнаваки, как миротворца. Но это не имеет значения. Кахнаваки отказался наотрез. Он собирается все сделать сам, если его тетя не смягчится. Сейчас он разговаривает с ней у своего вигвама.

Шеннон взглянула на встревоженного вождя, напрасно старающегося уговорить убитую горем женщину, и покачала головой. Месть не вернет милого юношу. Она могла понять трагедию несчастной женщины и требование справедливого возмездия.

– Таков их закон, – сказал Джон.

Закон, который через два месяца послужит причиной еще более страшной мести…

– Может быть, мне поговорить с ней? Ты поможешь мне, Джон?

– Нет. Мы не должны вмешиваться. Видишь тех людей? Они идут, чтобы выразить свое соболезнование. Они из кланов. Черепахи и Медведя. Они пришли оказать поддержку кланам Волка и Бобра, понесшим тяжелую утрату. Такой ритуал. Для них это большое утешение. Наблюдай и учись, Шеннон, но не вмешивайся. – Джон погладил ее по щеке. – Не хотелось бы оставлять тебя здесь одну. Человеку постороннему ритуалы могут показаться странными и утомительными.

– Я здесь не одна, – холодно поправила его Шеннон.

– Я единственный брат Кахнаваки и должен идти с ним. Наконец, я сам хочу пойти с ним.

– Я иду с вами.

– Нет, – отрезал Джон.

– Я дойду с вами до хижины и останусь там с Принцем.

– Нет.

Шеннон уже знала, что он настроен решительно и непреклонно, поэтому сделала вид, что подчиняется.

– Вы уходите на рассвете?

– Мы уходим через несколько минут. Я вернусь через неделю, может, позже. Не знаю, точно.

– Герцогиня останется со мной?

– Конечно. – Выражение глаз смягчилось. – Ты все поняла, Шеннон?

– Да, Джон.

– Не хочу, чтобы ты сердилась на меня.

– Как я могу сердиться на тебя? – Она вздохнула и поцеловала его. – Будет ли у нас когда-нибудь возможность заняться любовью?

– До некоторой степени я рад, что нам помешали, – пробормотал он в раздумье. Послышалась отрывистая команда Кахнаваки, и Джон расправил плечи. – Вернусь, как только смогу. Герцогиня, присматривай за ней. – Джон повернулся и направился к своему брату, даже не поцеловав Шеннон.

Она смотрела ему вслед с чувством разочарования, граничащим со злостью. Что бы это значило? Он доволен, что их прервали? И это тот человек, который собирался на ней жениться? Мужчина, который не мог сдержать своих чувств, когда она рядом? Не говорят ли все эти чертовы кланы Волка, Медведя и прочих, что он раздумал на ней жениться и снова хочет саскуэханнокскую жену?

Шеннон украдкой наблюдала за беременной женой вождя Малиновкой. Пожалуй, поведение Джона легко объяснить. Он не хотел, чтобы его сумасшедшая возлюбленная осталась с ребенком, потому что…

«Потому что его могут убить», – печально сказала она себе. Ей хотелось побежать за ним, сказать, что любит его, что он ей нужен… Для него это было бы пыткой, если он ее любит. Если нет, он мог попасть в затруднительное положение. Спустя два месяца боль стала бы еще невыносимее, когда в один миг он потерял бы близкий ему народ и свою сумасшедшую женщину.

Если он переживает эту ночь… На сердце Шеннон, полное печали, легла невыносимая боль. Она тяжело вздохнула, глядя, как исчезают в лесу двое мужчин, двое братьев. Нужно взять свою сумку, тщательно спрятанную под одеялом в вигваме. Никто ее не заметит. Все поглощены ритуалом погребения. И хотя все были к ней добры, ей хотелось уйти из деревни как можно быстрее. Казалось, выполнить ее намерение совсем нетрудно. Герцогиня все время была рядом. Как бы бесцельно, они бродили по деревне, чтобы успокоить боль и беспокойство. Потом золотоволосая девушка и ее четвероногий друг исчезли.

* * *

Спустя несколько часов Шеннон проснулась, прислушалась к успокаивающему журчанию весеннего ручейка, потянулась, и на ее губax заиграла ленивая улыбка. Ей снился Джон Катлер. Сон был скандальным и недвусмысленным. Даже сейчас она трепетала от возбуждения и желания, отгоняя тревожные мысли. Почему Джон не с ней? Что его ждет? Кровавая месть…

– Не беспокойся, Герцогиня, – Шеннон вздохнула и погладила собаку. – Я уверена, с Джоном все в порядке. Он с Кахнаваки. А Кахнаваки будет жив по крайней мере до 16 июня. Правда? Поэтому давай верить, что они живы и здоровы. Как и решили ночью, мы с тобой вернемся в хижину. Ты можешь отвести меня туда? Можешь ты найти Принца?

Собака усиленно замахала хвостом, выражая свое согласие, и побежала к тропинке, по которой они шли ночью. На кустах вдоль тропинки росли темные ягоды. На вкус они были горькими, недозрелыми. Чтобы не утомить Герцогиню, Шеннон шла не спеша. День только начинался, и они успеют добраться к хижине до наступления ночи. Там они будут ждать возвращения Джона.

Несомненно, он будет недоволен, что они ушли тайком. Но он будет рад, что у них все в порядке, и его раздражение быстро пройдет. И она подарит ему любовь. Шеннон подробно обсудила этот вопрос с Герцогиней, и они решили, что она обязана сделать ближайшие недели самыми счастливыми в жизни Джона.

– Мне ясно, Герцогиня, – говорила она, спускаясь по пологому склону к прогалине, – Джон считает себя саскуэханноком. Ночью я не поняла, почему. Когда он сказал, что вызвался отомстить, потому что он в клане Волка, я осознала, что он всегда будет драться на стороне Кахнаваки. Значит, если бы меня не перенесли сюда, он бы погиб вместе со всеми 16 июня. Но я здесь. И могу все изменить. Правда, Герцогиня? Я спасу ему жизнь вопреки его желанию… даже, если это изменит ход истории… Да, я не позволю, чтобы с Джоном Катлером случилось что-нибудь плохое. Вот и все! – Шеннон усмехнулась, когда собака лаем подтвердила, что согласна с ней во всех отношениях. – Если передо мной стоит ясная цель, я всегда делаю все возможное, чтобы добиться ее. Поэтому, Герцогиня, старушка, если я и поклялась отказаться от этой дурной привычки, еще не значит, что я не спасу Джона Катлера. Я спасу его жизнь и сделаю все, чтобы он насладился каждой минутой этой жизни.

Казалось, выглянувшее из-за темной тучи солнце наполнило Шеннон своей энергией. И к величайшему удовольствию Герцогини, она прошлась «колесом» по залитой ярким светом прогалине.

– Пожалуй, я немного раздражена, – она помассировала запястье и сморщилась, заметив на предплечье порез. – Как только я начинаю чувствовать себя счастливой, обязательно что-нибудь напомнит мне, в какую переделку я попала. – Шеннон опустилась на траву и пожаловалась: – Что бы я не делала, я все время чувствую себя виноватой. Знаю, что не имею права так резко изменять направление развития истории. По-моему, единственный человек, кто может изменить историю, это – Джон Катлер. – Хихикнув, Шеннон вспомнила свой сон. – Он удивительный мужчина. Верно, Герцогиня? – Она осмотрелась. – Герцогиня, где ты?

Ее показная храбрость исчезла, как и ее собеседница. Шеннон вскочила на ноги. Она уже сомневалась в принятом решении. Допустим, она спасла Джона Катлера… Захочет ли он принять жизнь, за которую заплатили своими жизнями его друзья? Простит ли себе, что в трудную минуту не был рядом с ними, а занимался любовью с сумасшедшей? Не будет ли его постоянно преследовать мысль, что он, возможно, смог бы их спасти?

И наконец, не возненавидит ли он ее, Шеннон, за то, что она помешала ему драться рядом с Кахнаваки? Нетрудно представить себе его ярость, если, или когда, он узнает, что Шеннон могла предотвратить трагедию.

– Мне все равно! – Эхо от ее слов прокатилось по поросшим лесом холмам. – Я спасаю его. Решено! Герцогиня! – И не задерживаясь, Шеннон двинулась по направлению к хижине Джона. Она надеялась что собака, которой надоели ее бесконечные рассуждения, побежала на поиски Принца. К тому же, ей нужно подготовиться к встрече с Джоном.

Прежде всего, надо привести себя в порядок. Она искупается, постирает одежду и вымоет волосы шампунем, пахнущим сосной. Помнится, Джону понравился аромат ее волос. На всякий случай подкрасит ресницы.

Продолжая звать Герцогиню, Шеннон быстро шла по тропе, которая вскоре привела ее к ручью. Она переоделась в леотард, постирала грязную одежду и повесила сушиться на ветвях деревьев. Потом вошла в прохладную прозрачную воду.

Под ногами пружинил мягкий ил. Из него получится маска не хуже, чем в салоне красоты. Шеннон наложила ил на лицо, расплела волосы и тщательно вымыла шампунем. Раньше у нее никогда не было ощущения легкости и покоя – даже на водах, куда ее часто посылал Дасти. Ей хотелось, чтобы Джон увидел ее такой, какой она была в ту минуту – красивой, естественной, переполненной любовью. Ей даже захотелось, чтобы он появился здесь сейчас, пусть это и нарушило бы ее планы. «Не говоря уже о том, что ему никогда не понять, что такое косметическая маска», – поддела она себя, смывая с лица глину и с удовольствием проводя пальцами по мягкой, шелковистой коже.

Одежда еще не высохла, и Шеннон решила позагорать. Она нанесла крем для загара и вытянулась на траве на берегу ручья. Легкий загар ей не помешает. Когда Джон вернется домой, она должна быть неотразимой…

Судьба сыграла с бывшей моделью очаровательную шутку. До сих пор, по первому же требованию в ее распоряжение предоставлялись лучшие косметологи и парикмахеры. Ей никогда не доводилось приводить себя в порядок самой. Втайне она презирала многие из этих мелочей, возмущаясь тем, что такие несерьезные и незначительные вещи ценила намного выше, чем нравственность, любовь и доброту.

«Просто в те дни у тебя не было мужчины, которого хотелось свести с ума», – посмеивалась она над собой, вспоминая, как фотограф умолял ее: «Подай себя, Шеннон, детка! Оближи губы! Встряхни кокетливо головой, чтобы волосы рассыпались по плечам. Своди с ума этих парней!» И она равнодушно встряхивала гривой золотистых волос и улыбалась в объектив сексуальной улыбкой.

Сейчас ей было кого околдовывать. Шеннон расчесывала свои длинные золотистые волосы, кокетливо встряхивая головой и улыбаясь той улыбкой, которая сводила с ума миллионы парней и приносила фирме Дасти миллионные прибыли. «Думай о сексе, Шеннон», – часто говаривал ей фотограф.

– С удовольствием, – прошептала она.

Из кустов выскочила Герцогиня, и сексуальные мысли Шеннон мигом улетучились. Кажется, собака решила, что ее новой хозяйке пора обедать. Она положила к ногам Шеннон мягкий пушистый серый комочек. Та только ахнула от ужаса. Кролик! Явно мертвый! Собака смотрела на нее, довольно помахивая хвостом.

– Это мне? – прошептала Шеннон. – О, Герцогиня, дорогая… – Шеннон разрывалась между любовью к невинным животным и любовью и благодарностью к своей верной спутнице. Потом погладила собаку. – Спасибо, девочка. Очень мило с твоей стороны…

Собака выжидательно смотрела на Шеннон.

– Ты хочешь, чтобы я его приготовила? Думаю, что не смогу сделать этого, Герцогиня. А если мы закопаем его? – Тут Шеннон пришло в голову, что собака, возможно, тоже проголодалась. Надо заставить ее съесть кролика, и где-нибудь подальше, чтобы ей не было видно. – Давай отнесем его домой. И там… я приготовлю его для вас с Принцем. Потом подумаем, что можно сделать, чтобы такое не повторялось. Я сейчас оденусь, и мы пойдем… – Шеннон надела сухое белье и футболку, повесила джинсы на сумку, сунула ноги в серые теннисные туфли, оглянулась и задохнулась от неожиданности.

Перед нею стоял Джон. Герцогиня не залаяла, когда он подходил. Вот он здесь, высокий, стройный, покрытый пылью. Зеленые глаза скользили по стройным длинным ногам.

– Добрый день, мисс Шеннон, – лениво сказал он.

– Джон! – она бросилась ему на шею и стала осыпать его поцелуями. – Ты здесь!

– Ты тоже здесь, – заметил он. – Разве я не сказал, чтобы ты ждала меня в деревне? – его рука скользнула под футболку. – И разве я не просил тебя сжечь «эту штуковину»? – жалобно спросил он.

Шеннон легко рассмеялась.

– Ты опередил свое время на сотни лет, – в ее грудном голосе послышались хрипловатые нотки. – Я очень рада видеть тебя. Я так за тебя беспокоилась. Все обошлось? А где Кахнаваки?

– Он с Малиновкой. Он хотел пойти со мной, чтобы найти тебя, но я знал, что Герцогиня не даст тебя в обиду.

– Она даже пыталась накормить меня, – Шеннон внимательно вглядывалась в лицо Джона. В нем было что-то новое: то ли изменилось выражение глаз, то ли тверже стала линия рта. Она не могла понять, и это вызывало беспокойство. Его лицо, чувственное, страстное, таинственное, волновало ее. – Что случилось? Что-то изменилось?

– Это так заметно? – поразился Джон. – Сядь рядом со мной, Шеннон. – Да, кое-что произошло…

«Родился ребенок?» – Она подумала, что только чудо появления на свет нового существа могло привести в восторг такого сурового человека, как Джон.

– Я хочу разделить с тобой свою радость, Шеннон. Я хочу… делить с тобой… все… – Он провел пальцем по ее стройной ноге.

– Вы с Кахнаваки отправились на поиски убийцы, – Шеннон вспыхнула, когда его палец погладил внутреннюю часть бедра. – Вы нашли его?

– Я думал, нам придется долго преследовать его.

– Но ведь вы знали, кто он?

– Знали. Он всегда причинял беспокойство… Они взяли его в плен во время «траурной войны». Ты слышала о такой?

– Нет.

– Долгие годы сенеки воевали с северными племенами. В одной жестокой схватке погибло несколько детей. «Траурные войны» велись не ради мести, а как средство захвата детей, чтобы заменить погибших.

– Вы воруете детей?

– Обычная практика. Мне тоже это кажется странным, но здесь так принято. Этот ребенок был испорченным и обидчивым. Он и до этого причинял неприятности своему племени. К несчастью, его приемные родители – люди могущественные. Они всегда защищали его.

– И что было дальше?

– Мы остановились на отдых часа через два после того, как покинули деревню. Кахнаваки готовился к худшему: к панике, которую могло вызвать у его народа крушение надежд на мирную жизнь, когда, как из-под земли, перед нами появилась группа индейцев-сенеки. Оказывается, наша охрана заснула. Одно это могло привести в уныние. Как сказал Кахнаваки, неподходящее время, чтобы умирать. Он ждет своего первенца, мне… – Джои нежно погладил Шеннон по щеке, – только что посчастливилось встретить женщину, с которой я мечтаю прожить всю свою жизнь. Совсем неподходящее время, чтобы умирать.

– Я счастлива, что ты жив.

– Я тоже. Но в то мгновение показалось, что все против нас. И то, что мы захвачены врасплох, и то, что один из воинов, такой здоровый малый, был тем, с кем совсем недавно мне пришлось столкнуться. Из-за него я сломал ногу.

– Как я его ненавижу!

– Он чуть не разорвал меня на части. Его женщина – свидетель… нашей… ссоры. Она во многом виновата. Никогда не забуду, как она вопила на него, подстрекала, даже, когда он лежал без сознания…

– Подожди, подожди! – Шеннон метнула на него подозрительный взгляд. – Разве ты не говорил, что победил в той схватке? Что он пострадал больше тебя?

– Сначала я не почувствовал, что у меня сломана нога. Мы свалились с насыпи. Наверное, тогда она и сломалась. В любом случае, тогда победил я. И, когда я увидел его вчера вечером, сразу подумал, что новая схватка неизбежна. На этот раз с ним был его старший брат.

– Он был здоровым парнем, и с ним был его старший брат? – повторила Шеннон, широко улыбаясь. – Раз ты сидишь здесь, можно заключить, что или вы не дрались, или Кахнаваки помог тебе?

– На долю Кахнаваки приходилось еще пять воинов, – рассмеялся Джон. – Но, к счастью, стычка не состоялась. Вперед выступил их вождь и говорил с Кахнаваки. Он говорил о мирном разрешении конфликта. Он предлагал мир.

– Какое облегчение!

– Больше, чем облегчение. Намного больше. Впервые в жизни один из старших по возрасту вождей принял точку зрения Кахнаваки. Мы все здесь переживали, что сенеки откажутся от дальнейших переговоров с нами. Но оказалось, что сенеки беспокоились больше нас. Они боялись, что семья Кахнаваки будет оскорблена, и он откажется вести с ними мирные переговоры. Видишь, как все обернулось?

– Они оценили Кахнаваки?

– И высоко. Они назвали его «Провидцем» и сказали ему, что не хотят вражды между союзом ирокезов и саскуэханноками. До сих пор они звали его «Младшим братом», и, казалось, посмеивалась над его планами и видениями.

Шеннон была поражена и надеялась, что эта неожиданная встреча пробудит ее возлюбленного. Но опять помешали ее знания о будущем, и она спросила слабым голосом: «А как же месть? Кровавая месть?»

– Поразительно, но они передали убийцу в наши руки. Они просили Кахнаваки поступить, как он сочтет нужным, но сохранить мир. Они дали понять, что подтверждают его права безоговорочно.

– Но убить одного из них…

– Несомненно. Кахнаваки обязан сделать это. Это его долг. По его лицу было видно, что он полон решимости. Но я знал, что душа его страдала. А потом… – Джон на минуту задумался и вдруг зарылся лицом в волосы Шеннон. – Ты мыла голову хвоей?

 

ГЛАВА 12

– Хвоей? – Шеннон прищурилась. – Перестань дразнить меня, Джон Катлер! Рассказывай, что произошло!

Он лукаво усмехнулся.

– Ты сегодня прекрасна, как никогда!

– Джон! Что было дальше? Кахнаваки собирался убить сенеку, когда…

– Когда едва живой от усталости, прибежал брат Малиновки. Казалось, у него сердце разорвется, так он был измучен. Он сказал, что тетя согласна на выкуп.

– О!

– Малиновка убедила ее. Если бы ты видела лицо Кахнаваки в ту минуту! Он был счастлив, горд и благодарен ей.

– Она сделала это ради него? – задумчиво глядя на лес, спросила Шеннон. – Он жаждал мира, и она дала ему мир.

– Их любовь необыкновенна, Шеннон. Я видел, как она зарождалась и расцветала… – Он с нежностью взял ее лицо в свои большие ладони, – Хотелось, чтобы и мы любили друг друга так преданно и горячо. Мы принадлежим друг другу. Я думал о тебе, когда брат Малиновки рассказывал, как она уговаривала тетю, рыдала и уверяла, что у нее из-за всех этих волнений и страданий «может родиться мертвый ребенок».

– Ты вспоминал обо мне?

– Постоянно. Мы с тобой единое целое, нераздельное, нечто больше, чем жизнь.

– Пожалуйста, Джон, не надо. Не говори так.

– Почему?

– Не говори мне такое. Я не хочу быть чем-то большим, чем жизнь. Я не могу слышать этого.

– Ты злишься? Но почему?

– Я совсем не злюсь. У меня сердце обливается кровью. Не хочу, чтобы ты был братом Кахнаваки, не хочу, чтобы ты входил в клан Волка, не хочу, чтобы ты соблюдал их традиции и законы и строил «мост мира», не хочу, чтобы ты ожидал от меня, что я буду похожа на жену Кахнаваки. Я – не Малиновка. Я не могу дать тебе того, что тебе необходимо больше всего.

– Можешь! – озорная улыбка озарила его лицо.

Она не обратила внимания на легкомысленный тон Джона.

– Может быть, и могу, но не дам. Судьба саскуэханноков в их руках, а не в моих.

– Судьба саскуэханноков? Конечно, она в их руках. Однако, – насмешливая улыбка искривила его губы. Он взял Шеннон за руку и показал царапину на предплечье. – Ты забыла.

Она резко вскочила на ноги и свирепо уставилась на него.

– Я ничего не забыла. Порез не превратил меня в саскуэханноку.

– Это правда, – Джон встал и обнял ее за талию. – Успокойся, Шеннон. Единственное, чего я хочу от тебя – любви.

– О, Джон, – глаза Шеннон стали огромными и глубокими. – Извини. Я не подумала, что могу обидеть тебя.

– Вот как? – Он облегченно вздохнул. – Тогда ты должна быть горячей сторонницей Кахнаваки. Он хочет мира, а не войны. И, возможно, его усилия увенчаются успехом.

– И ты непосредственный участник этой борьбы? – ей стало стыдно, что она так небрежно отнеслась к его рассказу. – Прекрасно, Джон. Теперь я поняла. Ты и Кахнаваки хотите мира. Надеюсь… Надеюсь, что так и будет.

– На этот счет я не питаю иллюзий. Сохранить мир вряд ли удастся. Сначала я было думал, что он вообще невозможен. Сейчас появилась надежда. Для меня большая честь участвовать в переговорах о мире. – В его глазах светилась радость. – Кахнаваки считает меня своим лучшим советчиком.

– Давай ему хорошие советы, Джон, но не обвиняй себя, если он не примет твой совет, или дела пойдут не так хорошо, как хочется. Можешь обещать мне это?

– Конечно. Я только человек и, в отличие от тебя, не считаю, что могу повлиять на историю.

Шеннон была рада видеть его счастливым. В этом есть, пусть небольшая, но и ее заслуга. Поэтому она оставила его рассказ без комментариев. Она приблизилась к Джону и положила руку ему на грудь, ощущая твердые сильные мускулы.

– Ты, кажется, что-то сказал о моих волосах?

– Поцелуй меня, – попросил Джон. Его большая ладонь легко скользнула по гладкой коже под футболкой, ловко расстегнула застежку лифчика. – Поцелуй меня, как целовала на берегу ручья вчера вечером.

– Ласкай меня так, как ласкал вчера вечером, – промурлыкала от удовольствия Шеннон. – И я сделаю все, что захочешь.

– Даже выйдешь за меня замуж? – его рука ласкала ее ягодицы, он прижимал ее живот к своему, пока Шеннон не обхватила ногами его чресла. Пальцы Джона поглаживали ее бедра изнутри. Потом проникли под эластик трусиков и начали ласкать мягкие влажные складки ее пульсирующего лона. Внутри нее нарастали и нарастали жаркие волны.

Она вцепилась Джону в волосы и непроизвольно сильно дернула. Его голова откинулась назад, и, казалось, от этого его желание вспыхнуло с новой силой. Не выпуская ее из своих объятий, он опустился на колени. Его длинные пальцы пробрались в нее. Груди Шеннон набухли. Свободной рукой он поднял ее футболку. Наклонив голову, Джон умело и нежно ласкал ее груди, повторяя губами и языком их очертания, стараясь не лишить наслаждения ни одну из них. Шеннон стонала от наслаждения.

Ей хотелось сказать, как она его любит, но из горла вырвались лишь какие-то дикие крики. Горячий вал подхватил и понес ее. Она сбросила с бедер кружевное белье.

Глаза Джона пылали от страсти. Он высвободил из складок одежды свою плоть. Его большие руки осторожно раздвинули ее бедра. Долю секунды спустя он входил в нее долгими равномерными толчками, проникал вглубь, заставляя ее стонать в экстазе. Неужели, испытав наслаждение, можно говорить, есть, пить? Неужели надо останавливаться, когда достигаешь экстаза? Неужели человек может воздерживаться, вкусив однажды блаженство? Джон не отпускал ее, оставаясь в ее лоне. Ее мышцы сжимались вокруг его плоти и разжимались снова и снова.

Он вскрикнул, а Шеннон вздохнула, кажется, в первый раз с той минуты, когда его длинные пальцы легко и нежно погрузились в нее.

– Я люблю тебя, Джон Катлер, – прошептала она.

Он засмеялся, но ее это не обидело. Ведь это ее крики и стоны звучали в то время, когда они занимались любовью.

– Я люблю тебя, – упрямо повторила она.

– Ты доказала это самым чудесным способом, – голос Джона был хриплым, дыхание – неровным. Опираясь на локоть, он внимательно смотрел на нее. – Ты чуть не убила меня, сумасшедшая женщина.

– Жалуешься?

– Нет. – В его глазах светились благодарность и нежность. – Никогда не встречал такой женщины, как ты. Я даже не представлял себе, что на свете есть такие женщины.

– Считаю, что мне сделали комплимент.

– Никогда не забуду ту минуту, когда впервые увидел тебя. Я подумал, что грежу.

– Правда?

– Как ты прекрасна! – он взял в руку ее золотистые волосы и пробормотал в раздумье: – Откуда ты, Шеннон Клиэри? – Потом спохватился и строго добавил: – Только не говори, что из будущего.

– Из XX века.

– Вздор. Если бы ты не была так потрясающе красива, я бы прогнал тебя, – вместо этого его рука снова скользнула под футболку. Он принялся пощипывать ее сосок. – Я собираюсь на тебе жениться.

Воспользовавшись тем, что хозяин угомонился, Герцогиня схватила мертвого крольчонка и положила рядом с Джоном.

– Герцогиня, хорошая девочка, – фыркнул он. – Ты читаешь мои мысли. Я не ел с раннего утра, – Джон уныло потер глаза. – И не помню, когда я спал в последний раз.

– Ты был голым, – протяжно сказала Шеннон, – Мы ночевали в твоей хижине. И ты… нарушал одно за другим свои обещания. Кончилось тем, что тебе пришлось спать на полу.

– Я не нарушал обещания и передал Кахнаваки твою просьбу. Ты понесла заслуженное наказание, но осталась такой же дерзкой, какой и была. – Он перевернулся на спину и потянул ее на себя. – Моя сумасшедшая невеста хочет есть?

– Только не кролика, – Шеннон сморщила носик. – Пока мы шли, я ела ягоды. К тому же в деревне меня накормили кукурузными лепешками.

– По словам женщин, ты ничего не ела. Это меня беспокоит. Ты медленно умираешь от голода, – его рука переместилась на талию Шеннон и погладила ее сначала нежно и ласково, но когда Шеннон слегка изогнулась, изучающе. – Мне не нужна худышка, – вторая рука стала медленно ласкать ее груди, – хотя этот полный бюст сводит меня с ума…

– Только не в присутствии собаки… – дразняще протянула Шеннон. – Посмотри на нее, Джон. Герцогиня ждет твоей похвалы. – Он оставил без внимания слова Шеннон и опрокинул ее на спину. Она вздохнула в предвкушении наслаждения. – Отошли ее в лес… или я не смогу.

– Возможно, за нами наблюдает весь саскуэханнокский народ. – Рука его неторопливо скользила по плоскому гладкому животу к темному треугольнику внизу живота, покрытому завитками шелковистых волос. – Это их земля. Скоро они выйдут на охоту.

– Перестань… – Шеннон чувствовала, что Джон снова возбужден. Ей хотелось увидеть его, прикоснуться к нему. Казалось, Джон жаждал прикосновения к ее груди, спине, между ног. Он поднял футболку и коснулся губами груди. И тут Шеннон пришла в себя, оттолкнула его руки. – Нам лучше остановиться, – повторила она твердо. – Тебе нужно поесть, выспаться, голым, в твоей постели.

– Есть голым в постели? – притворно ужаснулся Джон. – Откуда у тебя такие вульгарные манеры, женщина?

Шеннон рассмеялась и легко вскочила на ноги.

– Мы все будем делать голыми в постели целых два месяца, – пообещала она. – Идем. И захвати бедного, крольчонка, чтобы не обидеть Герцогиню.

Джон наблюдал за ней, пока она одевалась. Затем подхватил ее сумку и разочарованно спросил:

– И куда это ты направляешься?

– В хижину. Мы с Герцогиней весь день идем по этой тропе, на юго-запад. Правильно?

– Эта тропа ведет в деревню, – Джон раздраженно махнул рукой в том направлении, куда она шла. – Отсюда ближе до деревни, чем до хижины. А я очень устал и, – горящими глазами он смотрел на Шеннон, ожидая возражений, – неплохо бы попасть на собственную свадьбу. Если ты, конечно, помнишь, что мы собирались пожениться. Кахнаваки уже все подготовил.

Шеннон поджала губы. У нее были совсем другие планы, но спорить с Джоном не хотелось. Похоже, он всегда получает то, что хочет. Кроме того, она надеялась заняться любовью, и как можно скорее. Ее мучила эта мысль еще и потому, что ей очень хотелось доставить ему удовольствие. К тому же вид обреченной деревни доведет ее до безумия. Шеннон призвала на помощь искусство убеждения, которому научилась за годы работы в фирме Дасти, и тщательно облизнула губы.

«Ну, Шеннон, давай! Покажи себя!» – велела она себе. Сияя сексуальной улыбкой с рекламного плаката, она тряхнула гривой золотистых волос, рассыпавшихся по плечам в очаровательном беспорядке, и обратила на Джона манящий многообещающий взор.

От изумления Джон лишился дара речи. Не спуская глаз с Шеннон, он вскочил на ноги, одним движением пересек разделявшее их пространство и обнял ее.

Она таяла от любви, пылала от желания. Их чувственный, волнующий поцелуй длился, казалось, целую вечность. Джон обнимал ее не только руками, но и всем сердцем и душой. И Шеннон обхватила руками его шею. Ее никогда еще так не целовали. Поцелуй был нежным и страстным, будто в любое мгновение они могли проснуться и обнаружить, что это только сон. Шеннон вспомнила, что ей снилось на берегу ручья. Не в этом ли сущность любви – жить в мире грез, даже когда просыпаешься, и быть с любимым даже в снах.

– Я хочу на тебе жениться, – прошептал он, целуя ее в шею. – Идем в деревню. Будь моей невестой.

– Твоя хижина ближе. Я хочу в твою большую, прекрасную постель.

– Шеннон, – он глубоко вздохнул. – Если сейчас мы отправимся в хижину, то проведем в постели… несколько дней… – Его глаза сверкали. – А потом мы поженимся подобающим образом? Ты это хочешь сказать?

– Я люблю твое тело. Красивое, сильное, мускулистое…

– Мы идем в хижину, – простонал Джон, жадно лаская ее ягодицы. – В деревне не найдешь укромного уголка, чтобы получить от тебя все, что я хочу.

Впервые в жизни Шеннон гордилась своей улыбкой, создавшей рекламу синим джинсам. Она поцеловала мочку возлюбленного.

– Я говорила, что я сделаю с тобой, Джон Катлер, но ты оскорбил мои лучшие чувства. Ты назвал меня вульгарной.

– Разве? – Он одобрительно посмеивался. – День идет совсем не по плану. Ты околдовала меня, Шеннон.

– Надеюсь, – в ее глазах светилась любовь… – Я хочу сделать тебя счастливым, Джон. Это – цель моей жизни – «По крайней мере, на следующих два месяца», – мысленно добавила Шеннон.

Она взяла его за руку, и они пошли туда, куда ей так хотелось.

* * *

Через несколько часов Джон снова был в приподнятом настроении и вспоминал неожиданную встречу с сенеками. Шеннон покорно слушала его, но ее охватило чувство грусти и скорби по саскуэханнокам. По словам Джона, Кахнаваки много лет говорил о своих «видениях». Впервые они появились у него во время затмения и возвращались при каждом следующем.

– Он утверждает, что французы, датчане, англичане и испанцы пришли в Северную Америку без божественного позволения, и что они получат моральное право жить на этой земле, только если духи, населяющие ее, отрекутся от нее в их пользу. Он уверен, что всякий раз, когда нараганзет стреляет из фитильного ружья, или саскуэханнок вышивает вампум стеклянными бусами из Италии, или сенека меняет меха на коньяк, духи понемногу отрекаются от своей земли. Речь не идет о пожаловании земель, хотя этот вопрос очень тревожит Кахнаваки, так как он считает, что земля не должна быть собственностью одного человека. Главное – отношение к душе земли. Вот что волнует его. Его пугают соблазны, возможно, даже поглощение культуры европейскими ценностями и обычаями.

– Он не захотел попробовать торт, – пробормотала Шеннон. – Я его угощала, я сама его испекла, но он отказался наотрез.

– Меня это не удивляет. Он не желает, чтобы культура его народа была ослаблена или даже зависела от предлагаемых европейцами удобств. Он считает, что это ослабит их связь с их землей.

– Моральные устои. Я понимаю его. Думаю, он хочет, чтобы европейцы вернулись домой.

– Да, ты права.

– И даже его брат и советчик? Ты ведь англичанин?

– Я? – Джон пожал плечами. – Родился в Англии. Но моя бабушка – француженка. Вырос среди датчан. Мой отец – бродяга, мачеха – Оджибва, приемный народ – саскуэханноки. Но самое главное, – голос Джона стал серьезным, – я – член клана Волка. Думаю, что ты не поймешь меня, Шеннон, но Кахнаваки уверяет, что я имею право жить здесь, потому что я уважаю и люблю эту землю и ее детей. Вот почему он относится к французам лучше, чем к англичанам. Французы находят убежище на этой земле и смешиваются с ее народом. Англичане стремятся воссоздать здесь Европу, построить вторую Англию, физически и духовно.

– А что Кахнаваки говорит о датчанах и испанцах?

– Он не торгует с испанцами, но я рассказывал ему о них. Он считает их слишком жестокими. Англичане скорее бездушны, чем жестоки. Что касается датчан, – Джон поморщился, – они, вооружали племена ирокезов, что ставит под угрозу саскуэханноков.

– Таковы его видения? Он хочет объединить все племена, я хочу сказать, народы против европейцев, чтобы изгнать их с континента?

– Он понимает, что изгнать их полностью невозможно, но надеется не допустить укрепления их моральных устоев и военного превосходства.

Однако есть племена, попавшие в зависимость от европейцев и желающие стать их наемниками, что вызывает беспокойство в Новой Англии и Виргинии.

– Разве ирокезы не воюют на стороне англичан? А гуроны – на стороне французов? – Шеннон вспомнила утверждение автора «Девственного леса», что ирокезы изгнали французов из Северной Америки ради англичан, после чего лишились власти.

– Французы допускают много ошибок. Они позволяют вовлекать себя в длящиеся десятилетиями распри и конфликты. Англичане более расчетливы в выборе союзников. У них все от ума, а не от сердца.

– Конфликты, начавшиеся еще до появления европейцев, должно быть, кровопролитные войны? Нельзя обвинять европейцев во всем, что происходит. – Шеннон вызывающе вздернула подбородок, вынужденная, в который раз, защищать от себя свое решение не вмешиваться в судьбу саскуэханноков, – Индейцы такие же люди со своими слабостями. Они могут быть жестокими, подозрительными, властолюбивыми…

– Здесь всегда процветало соперничество, порой жестокое, даже кровожадное, но в меньшей степени, чем в Европе. Здесь никогда не было огнестрельного оружия. Кахнаваки считает, что эта земля дана индейцам, как Европа европейцам.

– Так чего же он хочет? Например, от ирокезов?

– Он восхищается ими. Больше ста лет пять племен живут в мире и находят пути, чтобы не нарушать договор. Кахнаваки полагает, что той силой, что заставила их создать союз, был инстинкт самосохранения. Он пытается использовать этот инстинкт, чтобы объединить все народы против европейцев. У него нет иллюзий насчет военного превосходства обеих сторон, если, конечно, существуют только две стороны. Он хочет создать один объединенный союз индейцев против трех или четырех враждующих друг с другом объединений европейцев.

– В этом есть смысл, – признала Шеннон.

– Для тебя, но не для сенека или мохаука, соперничающих с саскуэханноками и ведущих изнурительную родовую вражду с гуронами. Дело в том, что название «индейцы» неприемлемо. Гуроны так же отличаются от шони, как французы от англичан.

– И все же Кахнаваки пытается объединить их.

– Да, в этом суть его видения, – Джон грустно улыбнулся. – Оно согревает сердце, особенно, когда он слышит о стычках французов с англичанами, или англичан с датчанами.

– Кажется, эта мысль согревает и твое сердце, – Шеннон взяла Джона под руку. – Ты действительно его брат.

– Я люблю эту землю и уважаю живущие на ней народы. В этом смысле я не англичанин, – он похлопал ее по ягодицам, – и ты не англичанка. Я видел, как ты упиваешься красотой земли и стараешься не принести ей вреда. Это прекрасно, Шеннон.

– Да, в этом мы похожи, – согласилась она. – Мы пришли сюда из разных мест. Я рада, что нам посчастливилось встретиться в одном месте в одно и то же время, пусть даже ненадолго.

– Может быть, навсегда, – сказал Джон с тоской. – Какой бы ни была твоя прошлая жизнь, она позади. Я – твое будущее. – Когда Шеннон попыталась возразить, он подхватил ее на руки и зашагал через лес. – Я хочу показать тебе кое-что. Смотри. – Он опустил ее на землю. Она немедленно узнала это место. Отсюда она впервые увидела его хижину. К ним бежал Принц… И колодец, и кузница, и простая жизнь в этом прелестном уголке природы – все соответствовало этому человеку.

– Мне здесь очень нравится, Джон.

– Все это твое. Все, что есть у меня, принадлежит тебе, Шеннон Клиэри, отныне и навсегда. – Он повернул Шеннон к себе и спросил: – Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, Джон, – она обхватила руками его шею и нежно поцеловала. Потом сказала осторожно: – Я выйду за тебя замуж, но у меня есть несколько условий.

– Какие еще условия?

– У тебя ужасно сонный вид, – проворковала она, кокетливо взмахнув ресницами. – Пойдем в постель.

– Превосходно, – его глаза потемнели и стали совсем изумрудными. – У меня тоже есть несколько «условий». Но, да, конечно, я лягу с тобой в постель. – Джон снова взял ее на руки и большими шагами устремился к хижине. Принц и Герцогиня следовали за своим хозяином по пятам.

– Условия? – Шеннон нахмурилась. – У тебя тоже есть условия?

– Да, есть.

– Прежде чем мы займемся сексом?

– Прежде чем мы начнем «трахаться», – ехидно усмехнувшись, сказал Джон.

– Ты помнишь это слово?

– Я помню каждое слово из того вздора, что ты несешь с момента нашей встречи. Это, в общем-то, одно из моих условий.

– О? Ты хочешь сказать, что мне больше нельзя болтать вздор?

– Как раз наоборот. – Они уже были у колодца, и Джон опустил ее на землю. – Пока я буду готовить кролика для нас обоих, – и прошу не спорить! – я хочу услышать каждое слово.

– Чего? Ты хочешь сказать, вздора?

– Да!

– И я должна есть кролика? Это твое второе условие?

– Да.

– Понятно, – Шеннон закрыла глаза, чтобы не видеть, как Джон свежует зверька. – Я уже подумывала, что могла бы на время перестать быть вегетарианкой, здесь ведь нет других запасов протеина.

– Что это значит? – спросил Джон, ничего не поняв.

– Я съем немного кролика, раз для тебя это имеет значение… И, кроме того, я обожаю Герцогиню. Джон торжествующе улыбнулся.

– И еще потому, что тебе нравится трахаться?

– Фи, не будь вульгарным! Есть еще условия?

– Все. Ешь здоровую пищу и расскажи мне все подробно о своей жизни. Все, что сможешь вспомнить. И я буду доволен.

– Тебе будет скучно. – Ее сердце забилось быстрее. Он будет поражен ее рассказом, Только бы убедить его хоть немного, чтобы, когда она, наконец, исчезнет, он понял, куда она ушла. – Я расскажу тебе самое важное из того, что помню.

– Прекрасно. Входи и начинай историю, – Джон распахнул дверь хижины.

– Дом, милый дом, – нежно пробормотала она. – Как хорошо, Джон. Я рада, что мы здесь, а не в деревне.

Он сочувственно улыбнулся, заметив брошенный ею на кровать нетерпеливый взгляд.

– Начинай. Я разожгу очаг.

– О’кей, – Шеннон поставила на буфет свою сумку, и вышла на середину комнаты, – «История моей жизни, рассказанная Шеннон Клиэри (мною самой)».

 

ГЛАВА 13

Его улыбка словно согревала Шеннон, но та все же спохватилась и начала рассказывать.

– Моя история началась еще до моего рождения, в день встречи моих родителей.

– Блестящее введение, – сказал Джон, растягивая слова.

– Ш-ш-ш. В моем случае этот факт имеет большое значение. Видишь ли, когда моя мать встретила моего отца, она уже была замужем. Ее первый муж, Томас Тремейн, был сущим негодяем. Возможно, у него были положительные качества. По крайней мере, мама утверждает, что дома с ней он вел себя отвратительно, постоянно бил и оскорблял ее. Потом у них родился первый ребенок – мой брат Филипп. Прошло совсем немного времени, и Том принялся бить и его. Затем родилась моя сестра Гвен. Я хочу сказать, моя единоутробная сестра. Ее Том никогда, не бил, до самого развода.

– Твоя мать развелась с ним?

– Мой отец, Мэтью Клиэри, был тренером Филиппа в младшей лиге…

– Извини, не понял.

– Инструктор. Спортивный «дрессировщик». Ну, это неважно. Отец заметил, что Фил всегда в синяках и у него разбиты губы. Он не смог вынести того, что с ребенком обращаются жестоко, и репшл поговорить с матерью Фила. Отец сразу понял, что она – жертва и сказал, что если она ничего не предпримет, он сам отправится в полицию. Надо сказать, что мама была невероятно красива. И мой отец влюбился в нее.

– Ты похожа на нее?

– У мамы темные волосы. В остальном я ее точная копия. Мама развелась с Томом и вышла замуж за моего отца. Однажды ночью, за два месяца до моего рождения, Том напился, пришел в наш дом и застрелил моего отца.

– Что-о-о?

В глазах Шеннон застыли боль и слезы.

– Я никогда не видела своего отца, Джон, но я много знаю о нем. После него остались дневник, тонны книг по истории и фотографии разных уголков мира, где он успел побывать. Филипп говорил, что он очень хотел ребенка – меня – и я думаю… он был бы замечательным отцом.

– И когда он умер, вы похоронили его в священной земле саскуэханноков, – вспомнил Джон. – И тогда ты разожгла костер и увидела дух?

– Кто рассказывает – ты или я? – Шеннон вздохнула, слизывая с губ слезы. – Ты пропустил большую часть этой печальной истории. Например, что моя сестра всегда обвиняла моего отца и меня в том, что ее родители развелись. И тогда моя мать стала отрицать, что Том был жесток с ней и Филом. Просто «раздражен», как она теперь утверждает. И она ходит к нему в тюрьму. Можешь ты поверить в это? – Ее охватила знакомая волна негодования и боли. – Вообще-то, мать моего отца – моя бабушка – пыталась время от времени поддерживать со мною связь, но чувствовала себя неловко, потому что все семейство Клиэри во всем обвиняло мою мать. Поэтому я никогда не знала своих дедушку и бабушку по-настоящему. Филипп был мне и родителями, и братом, и защитником, и опорой в жизни. Он стал психологом.

Джон покачал головой, молча выражая свое отношение к ее странным словам.

– Этот Филипп, этот «психолог»… где он сейчас?

– Он в Австралии.

– Где? В Австралии?

– Ну да. Сейчас она еще не открыта? – Шеннон подумала немного и сказала: – Австралия – огромный остров, Джон, континент, где живут удивительные животные. Их называют «сумчатыми». Они носят своих детенышей в сумке, пока те полностью не разовьются…

– Опоссумы?

– Как?

– Они серые с белым, с длинными крысиными хвостами. Они носят своих малышей во внешнем животе, – Джон внимательно смотрел на нее. – Я видел их к востоку отсюда. Наверное, ты вспоминаешь те места.

– Я не знала, что опоссумы – сумчатые. Я рассказываю об Австралии. Если плыть вокруг земли, она – как раз на полпути отсюда. Сама я никогда там не была. Я видела ее на картинках. Несомненно, ты никогда никому не расскажешь об этом.

– Мы не хотим изменить историю? – ласково поддразнил ее Джон. – И ты хочешь, чтобы я поверил, будто твой брат действительно находится в какой-то там еще неоткрытой Австралии?

– А почему бы тебе и не поверить?

– Да я никогда этому не поверю. Слышал я уже подобные рассказы. Улицы, мощенные золотыми камнями, женщины ростом в шесть футов…

– Кажется, ты перепутал Австралию с Атлантидой.

– Атлантида? – И Джон захохотал во все горло. – Так ты оттуда? Это кое-что объясняет.

– Перестань! – пробормотала Шеннон. – Мы говорим о моем брате Филиппе. Ты веришь, что он существует?

– Я верю, что кто-то любил тебя, иначе ты не была бы такой нежной. И, должно быть, кто-то угрожал тебе когда-то, поэтому ты так… поразительно ранима?

– Прекрасно, Джон, – Шеннон села ему на колени. – Давай, не будем больше ни о чем говорить.

– Закончи свой рассказ.

– Хорошо, – она соскочила с его колен с выражением притворной обиды на лице. – Да пошел ты со своими проклятыми условиями… На чем мы остановились?

– На Филиппе.

– Верно, – ее голос стал мягким и нежным. – Он на двенадцать лет старше меня. Он мог бы уже давно жениться и завести кучу детей, если бы ему не надо было спасать от развала нашу семью. Ему пришлось стать хозяином дома… понимаешь… раз отец умер. Итак, отец оставил наказ, чтобы его кремировали и развеяли пепел в каком-нибудь спокойном красивом уголке. Мы с Филом выполнили его желание. Мне тогда было восемь лет. Потом, когда Фил уснул, я разожгла костер, и Великий Дух пришел в ярость.

– Ты была ребенком…

– Да. Поэтому наказания не последовало. С другой стороны, – Шеннон внимательно смотрела на Джона, – тогда уже не было саскуэханнеков и некому было наказать меня. Я выросла, взглянула на окружающий меня мир и увидела, как много в нем несправедливости. Вырубались леса, над беспомощными животными проводились ужасные эксперименты во имя науки, воздух загрязнялся выбросами машин… – Их глаза встретились. – В моем мире сохранилось еще много красивых мест, ну все так ненадежно. Почти необратимо.

– В твоем мире… В будущем?

Шеннон увидела на лице Джона не насмешку, а неподдельное смущение.

– Многое случится в ближайшие триста лет, Джон. Изобретения, например, машины, приводимые в движение моторами. Они могут увезти тебя на большое расстояние. Есть машины, которые летают в небе. Есть лекарства, вылечивающие от разных болезней. И за каждый так называемый успех платят дорогой ценой. По моему мнению, цена слишком велика. Теперь, когда я попала сюда, я убедилась в этом еще больше. – Шеннон с сожалением покачала головой. – Очень печальная история, не так ли? Я никогда раньше не говорила так прямо и честно.

– Это еще не все, – мягко напомнил Джон. – Ты не рассказала о мужчине по имени Дасти Камберленд.

– У тебя прекрасная память, – Шеннон покраснела. – Я работала на него. Он производит синие джинсы, такие, как мои. Я рекламировала их. Это значит, меня фотографировали в джинсах, чтобы убедить остальных, что джинсы красивы и их следует покупать. Сначала я была заинтересована в нем, в работе с ним. Потом… мы встречались. Я спала с ним. Хотелось, чтобы это было не так, но… Неприятное ощущение. Теперь я понимаю, почему. Мы не любили друг друга.

– Понятно. И это все, что ты помнишь?

– Конечно, нет. Я помню массу подробностей, но они не имеют значения. Важно то, что я понимаю: я здесь временно. Это паранормальное явление, оно не постоянно. Наступит день, и я вернусь в будущее.

– Туда, где машины летают по воздуху?

– Да, Джон. Не спрашивай у меня доказательств. Будет лучше, если я не открою тебе слишком много.

– Боишься, что изменится история?

Шеннон поморщилась, как от боли. На этот раз его слова были полны сарказма.

– Ты хотел узнать о будущем, и я рассказала тебе.

– Если ты можешь доказать, сделай это. Объясни, как летают по воздуху машины?

– Ну, я не знаю, как работает машина. Просто летит, и все. – Ей хотелось развеселить его. – У меня нет технических знаний, Джон. У меня элементарные знания. Но для тебя и они были бы удивительны. Например, я знаю, почему луна вызывает приливы и отливы, или почему апельсины спасают моряков от цинги. Это было открыто еще в XVIII веке.

– Замечательно. Скажи, как луна управляет приливами и отливами.

– Я не могу сказать тебе этого.

Джон раздраженно махнул рукой.

– Если бы только ты могла услышать себя! Какой вздор ты говоришь!

– Ты сам попросил рассказать тебе о моей жизни.

– Я подумал, что отыщу в твоей болтовне ключ к разгадке. Может быть, он там и есть, только я его не обнаружил.

– Ключ?

– Ты ударилась головой, – продолжил Джон. – Это – единственное, что мы знаем о тебе точно, кроме того, что ты говоришь по-английски и разжигала костер на священной земле четыре дня назад. Кахнаваки говорит, что он не нашел следов борьбы, но это ничего не значит. Стычка могла произойти где-нибудь поблизости. Потом ты могла очнуться и прийти на священную землю. Возможно, ты замерзла и потерялась в лесу… Хотелось бы мне побывать там в первый день и все осмотреть. Может быть, я нашел бы хоть какой-нибудь намек…

– Намек на что? – Шеннон сердито смотрела на него. – Ты все еще считаешь, что я вышла из города в джинсах и футболке и заблудилась в лесу. Ты говоришь чепуху! И не хочешь ничего понять, потому что боишься признать правду.

– Я выслушал тебя. Теперь ты послушай меня.

– Нет. Я заранее знаю, что скажешь: что у меня бред и что все будет в порядке, когда я отдохну. Поэтому, – она многозначительно посмотрела на кровать, – давай отдохнем.

– Ты еще не обедала, – Джон вынул из очага кусок обугленного мяса, положил на тарелку и сунул ей под нос. – Ешь, Шеннон.

В последний раз она ела мясо шесть лет назад. И сейчас только от одной мысли, что ей придется это проглотить, Шеннон затошнило. Запах мяса был невыносим. Шеннон взглянула на Джона. Было ясно, что он заставит ее съесть кролика. Джон прав, ей необходим протеин, но она не могла принудить себя прикоснуться к мясу. Шеннон схватила джинсы с кровати и молча натянула их.

– Что ты собираешься делать? – Джон приблизился к ней почти вплотную.

– Ухожу.

– Куда?

– Ловить рыбу.

– Х-м?

– Я иду ловить рыбу. Извини, но я не могу есть кролика. – Заметив на его губах легкую улыбку, терпеливо объяснила: – Когда я перешла на вегетарианскую пищу, то, чтобы Фил не очень волновался, два раза в неделю я ела рыбу. В конце концов, я отказалась и от рыбы. Думаю, мне будет легче съесть рыбу, чем кролика.

– Я поймаю тебе рыбу, только позже, – его рука потянулась к застежке джинсов. – Намного позже.

– Ты еще не ел, – Шеннон шутливо оттолкнула его руку. – Поверь мне, если мы уляжемся в постель, то нескоро встанем. Поешь, а я приведу себя в порядок.

– Сними эти свои джинсы, – попросил Джон. – Во время еды я хочу любоваться твоими красивыми длинными ногами.

Шеннон безропотно подчинилась.

– Ты любишь грецкие орехи? – спросил он.

– Очень. Разве их здесь можно найти?

– Я совсем забыл о них, – Джон взял глиняный кувшин с крышкой. – Мне не нравится их вкус, но они сытные.

Шеннон жадно схватила горсть орехов.

– А где щипцы? Они у тебя есть?

– Вот они, – он взял несколько орехов и раздавил их в руке. Потом положил Шеннон в рот кусочек ядрышка.

– Ммм… – Ее руки обвили его шею. – Накорми меня, Джон Катлер. – Его глаза сказали ей, что она странная женщина, но это придает ей очарование. – Здесь настоящий рай.

– У меня есть предложение.

– В любое время, когда захочешь, – Шеннон взяла его руку и прижала к своей груди.

Джон осторожно убрал руку.

– Я говорю серьезно, Шеннон. Пожалуйста, выслушай меня.

Ласковые нотки в его голосе обезоружили Шеннон. Она отступила, сжав руки.

– Слушаю тебя, Джон.

– Ты рассказала мне свою версию собственной жизни. Подтвердить ее ты ничем не можешь, да и смысла во всем этом маловато. Но ты веришь каждому своему слову. Из-за этого ты живешь в вечном страхе, что придет день, когда ты покинешь это место – или, так будет точнее, – это время. И меня.

В голосе Джона слышалась боль. И Шеннон снова бросилась к нему в объятия и прижалась губами к его рту. Это – печальная горькая правда, только он не желает понять ее. Она прильнула головой к его груди и тяжело вздохнула.

– Что ты хочешь предложить, Джон?

– Один из нас прав, второй – ошибается, – он говорил спокойно и настойчиво. – Мы никак не можем согласиться друг с другом. Но я считаю, что от удара у тебя в голове все перемешалось. Я не могу этого доказать, как и ты не можешь доказать, что ты из другого времени и мира. Но могу с уверенностью сказать, что сейчас ты здесь, со мной, в этом времени и месте. Думаю, что прав и в остальном.

– А я уверена, что права я, – глаза Шеннон наполнились слезами. – Я действительно из будущего. Но как бы мне хотелось, чтобы это была неправда.

– Один из нас ошибается, – упрямо повторил Джон. – Если ошибаешься ты, мы сможем прожить нашу жизнь вместе, в полном согласии. Ты согласна со мной?

– Да, Джон, но…

– Послушай. Если я прав, а я уверен, что прав, тогда мы – одно целое, в одном времени и в одном месте. Если права ты, то мы не принадлежим друг другу. Разве это объяснение тебя не устраивает?

– Все не так просто.

– Попробуй объяснить.

– Ты считаешь, что я ударилась головой и потеряла память, или у меня мания, или бредовое состояние, в котором я вообразила, мир будущего на три столетия вперед с его историей, войнами, изобретениями. Такое невозможно.

– Почему? Это более вероятно, чем мысль о возможности перемещения из одного времени в другое, из будущего в далекое прошлое. Разве ты не понимаешь этого, Шеннон?

– Да, но…

– Что бы ты выбрала, Шеннон?

– Что ты имеешь в виду?

– Если бы ты смогла поверить в одно из объяснений, какое бы ты выбрала, свое или мое? Эту жизнь, он постучал пальцем по ее лбу, – или ту?

– Жизнь здесь прекрасна. Я бы хотела остаться здесь. Но я не могу так просто вычеркнуть из памяти свою семью, их жизни. – Она вырвалась из объятий Джона и стала взволнованно ходить по комнате. – Постарайся взглянуть на вещи с моей точки зрения. Я хочу поступить правильно, Джон. Поверь, совсем нетрудно на короткое время сделать вид, что согласна с тобой. Да, я ударилась головой, и у меня бредовые идеи. Но я никогда не прощу себе, что позволила тебе безоглядно влюбиться, не подготовив тебя к близкому концу…

– Через два месяца?

– Теперь уже меньше.

Джон приблизился к ней, высокий, сильный.

– Пришло время для моего предложения.

Шеннон вспыхнула. Его близость и исходящая от него сила почти мгновенно вызвали у нее приступ желания.

– О’кей. Говори, я слушаю.

Во взгляде Джона светились чувственность и желание.

– Сейчас ты согласишься с моим объяснением. Мы поженимся… будем заниматься любовью… будем вместе спать в моей большой кровати и бродить в моих лесах. И если ты найдешь способ доказать мне, что ты из другого времени…

– Что тогда? – Все ее тело ныло от желания. «Этот бесконечный спор, наверное, никогда не закончится», – подумала Шеннон.

– Клянусь, я попрошу у тебя прощения.

Она ощетинилась словно еж.

– Вот как? Значительная уступка!

Джон фыркнул и обнял ее.

– Извинение будет тщательно продуманным, – его губы целовали шею Шеннон, – полным раскаяния и искренним. Вряд ли хоть один мужчина приносил женщине такие глубокие извинения. – Его рука скользнула под футболку и принялась пощипывать сосок. – Я найду тысячи способов, чтобы извиниться…

– Мне не нужны твои извинения, – рассмеялась Шеннон. Ее глаза пылали от возбуждения, – Я хочу тебя.

– А я тебя. – Джон чувственно поглаживал ее ягодицы. – Ты принимаешь мое предложение?

– Я соглашусь со всем, что бы ты ни сказал сейчас, – простонала Шеннон, схватила его за волосы, пригнула голову и прильнула к его рту. – Моя улыбка заработала на синих джинсах миллионы долларов, но твоя… – Шеннон облизнула губы в предвкушении удовольствия. – Тебе бы следовало продавать джинсы нудистам, Джон Катлер. Ты самый сексуальный мужчина во Вселенной.

Она попыталась взобраться на него и повторить все, что было днем у ручья. Джон быстро схватил ее и отнес на постель.

– У меня для тебя сюрприз, Шеннон. Ложись на спину и наслаждайся, – опустившись возле нее на колени, он взял ее ногу и стал целовать по очереди розовые пальчики. Потом его губы медленно исследовали лодыжку.

Глаза Шеннон подернулись поволокою, икры покалывало от удовольствия. Она представила себе, как губы Джона коснутся мягкой кожи на внутренней части бедер, и ее охватили волны чувственного наслаждения. Ей хотелось, чтобы Джон не медлил так долго. Но он методично целовал каждый дюйм ее ноги. Шеннон не шевелилась, заставляя себя быть терпеливой. Его губы коснулись нежной кожи под коленом, и она застонала, слегка передвинулась, торопя его.

– Джон. – Он не поднял глаз. – Посмотри на меня, милый. – Она села и резко сдернула футболку, обнажив полные округлые груди с розовыми сосками. – Иди ко мне.

Глаза Джона расширились. Он готов был сдаться, но сдержался, осторожно дернул Шеннон за ногу, и она упала на спину. Джон продолжал целовать колено, но его любопытные пальцы поглаживали ее бедра изнутри. Шеннон выгнулась от наслаждения. Взгляд Джона скользнул по красивой груди, поднявшимся соскам, длинным ногам, и остановился на кусочке кружев, скрывавшем ее самое потаенное место.

У нее перехватило дыхание, когда, осторожно раздвинув бедра, Джон припал влажным ртом к набухшей плоти, целуя и облизывая ее сквозь розовое кружево, пока она не вскрикнула от удовольствия. Он почувствовал под губами внезапное биение, а она вновь выгнулась, опустив руки ему на голову.

Джон довел ее почти до экстаза и откинулся. Затем взял вторую ногу, будто снова собирался начать медленную пытку.

– Ты сошел с ума! – простонала Шеннон, вырвав ногу из его рук, и вскочила. – Я больше не могу.

– Еще нет. – Он шлепнул ее по ягодицам и самодовольно усмехнулся. – Ты прекрасна!

– Я хочу видеть твое тело, – она попыталась развязать пояс кожаной куртки.

Джон соскочил с постели и быстро разделся. Он был великолепен: стройный, мускулистый, загорелый. Очарованная, Шеннон с интересом смотрела на его возбужденную плоть. Инстинктивно облизнув губы, она хрипло произнесла:

– У меня идея.

– Безумная? – игриво предположил Джон. – Твои бредовые идеи могут свести с ума… – Он опустился на постель. Его руки гладили, ласкали ее груди и живот. – Ты принимаешь мое предложение?

Шеннон взяла обеими руками его плоть и провела пальчиками по всей длине.

– Я точно лишусь рассудка, если ты не перестанешь дразнить меня.

– Расслабься. – Раздвинув ей ноги, он направил свою плоть между ее бедер и начал медленные ритмичные движения, массажируя ее лоно сквозь влажные трусики. Потом поцеловал ее. Поцелуй был теплым и мягким. Его язык скользнул ей в рот, повторяя ритмичные движения плоти. Шеннон с жадностью приняла его язык, пробуя на вкус, посасывая, пока ее тело не напряглось в ожидании взрыва. Если бы только она смогла сбросить кружевное белье, влажное от любовной росы, она бы доставила Джону наслаждение…

– Я хочу тебя, Джон, – простонала Шеннон.

– Мы хотим друг друга, – поправил он, захватывая губами ее сосок и с ленивой медлительностью проводя по нему языком. – Хочу, чтобы это длилось вечно.

– Пожалуйста, Джон, возьми меня скорее.

– Еще не время… – Его пальцы проникли в нее, и он гордо рассмеялся, почувствовав как нарастает в ней желание. Тело Шеннон пульсировало.

Джон сорвал с ее бедер кружевное белье. Она судорожно вздохнула, изумляясь силе своих ощущений. На мгновение ей самой захотелось продлить ожидание и насладиться ощущением, которое оно несет. Но он уже входил в нее, медленно и ритмично, глубже, чем в первый раз. Он ждал ее. Инстинктивно Шеннон начала двигаться, сначала медленно, а затем – когда он стал постанывать от восторга – все быстрее, пока слегка не задрожала кровать. Их тела пульсировали в такт. «Есть ли предел чувственному отклику на его ласки?» – подумала Шеннон. Джон будто понял ее состояние. Его указательный палец скользнул у нее между ног и погрузился в горячее влажное лоно. Шеннон вскрикнула от восторга. Закружилась голова, еще мгновение и она потеряет сознание… Раздался протяжный стон Джона.

Они лежали молча. Потом Шеннон прошептала:

– Потрясающе, Джон, – и уткнулась лицом во влажные мягкие волосы у него на груди. – Я и не представляла, что может быть… так хорошо.

Джон снова застонал. Он еще не был способен говорить. Он был ошеломлен, пресыщен страстью и любовью. К тому же, он не спал тридцать шесть часов. Шеннон убаюкивала его в своих объятиях. Сама она не будет – не сможет! – уснуть. Она чувствовала себя бодрой, энергичной, очарованной новым миром ощущений и разделенной страстью.

Джон дышал ровно. Он уснул, так и не сказав ни слова. Так даже лучше. Никаких предложений, никаких планов, никаких предсказаний. Только любовь и доверие.

* * *

Пока Джон спал, Шеннон успела немного подремать и теперь, отдохнувшая, со свежими силами, составляла план действий на ближайшее будущее. Он состоял из четырех пунктов.

Во-первых, она будет абсолютно честной с Джоном, и лаконичной в отношении сведений, которые могли бы повлиять на ход истории.

Она подготовит его к приближающейся неизбежной гибели его названного брата, клана, народа.

Она подготовит его к потере любви, так как нет сомнений в том, что ей суждено находиться в XVII веке до 16 июня 1656 года, то есть в период заключения тайного договора с французами и битвы с англо-ирокезскими силами. В это время Джон потеряет свою возлюбленную.

Но самое главное, надо увести его подальше от места кровавой схватки. Джон легко высказал свою позицию: он – член клана Волка, брат Кахнаваки, и их враги – его враги.

– Выхода нет, – шептала Шеннон. – Я могу сомневаться, стоит ли мне вмешиваться в ход истории. Но если стоит вопрос о жизни и безопасности Джона, пусть вся эта история катится в преисподнюю.

От звуков ее голоса Джон проснулся. Шеннон кокетливо улыбнулась ему.

– Мне бы хотелось познакомиться с твоими мамой и сестрой, Джон. Когда мы можем отправиться в Нью-Амстердам?

 

ГЛАВА 14

План Шеннон был прост. До 16 июня следует укрыться в Нью-Амстердаме в объятиях Джона. 16 июня – как полагала Шеннон – она лишится чувств и очнется в Олтонском лесу в XX веке. Либо все будет так, либо ее настигнет ужасная кара со стороны всех духов саскуэханноков, чьими жизнями она пожертвовала на своем пути сквозь века. Шеннон была уверена, что ее судьба не будет легкой. Ее ожидает несчастливая, одинокая жизнь. И лишь воспоминания о Джоне Катлере будут согревать ее душу.

Пока они не отправились в Нью-Амстердам, Шеннон наслаждалась обществом Джона и его лесами, отгоняя мучительные угрызения совести.

Подготовку к дороге, которая уведет Джона далеко от саскуэханноков и их трагического конца, сменяли занятия любовью. Сомнения о принятом решении больше не тревожили Шеннон. Она отдалась любви полностью, и ее любили безоглядно. Хотя Джон и замучил ее вопросами об «условиях», от которых зависел их брак, в его сияющих зеленых глазах светились любовь и глубокая привязанность. Было ясно, что он согласится на любые «условия». И Шеннон позволила мечтам завладеть ее мыслями и чувствами. Как хорошо быть невестой Джона! Возможно, гармония в их отношениях принесет ей счастье: она станет матерью его ребенка.

Ребенок родится в двадцатом веке, и не будет знать своего отца. Шеннон было больно даже подумать об этом. По своему горькому опыту она знала, как трудно без отца, как не хватает его в жизни. Но она помнила, что своего отца любила всегда и чувствовала его любовь независимо от времени и пространства.

Конечно, возникнут сложности. Ее семья, и особенно Фил, захотят знать, кто отец ребенка, но не признают правду. Что ж, ей все равно. У нее будет ребенок, и они как-нибудь справятся со всем вдвоем. Шеннон хотелось, чтобы и Джон был с нею. В то же время она благодарит судьбу за то, что испытала радость встречи с таким человеком, как Джон Катлер.

Она расскажет ребенку о саскуэханноках и ирокезах, и об Оджибве. Отсутствующему отцу было бы приятно узнать об этом. Поэтому она позволяла Джону рассказывать ей об индейцах, исправлять и дополнять известные ей факты.

Джон поведал ей, что ирокезы тоже делятся на кланы Волка, Черепахи, Медведя. Их языки напоминают язык саскуэханноков, хотя различия могут быть значительными. Он говорил, что, кроме Великого Духа, которого считают общим духом уже умерших или тех, кто уйдет в будущем, есть маленькие божества: Три Сестры, например, – кукуруза, бобы и тыква, основные продукты питания индейцев, гром, управляющий дождем. Еще Джон рассказал об ирокезском духе Хадуи, или Двуликом. Кахнаваки предлагал отвести к ним Шеннон.

– Служители Хадуи совершают чудеса. Я сам видел, – уверял ее Джон, обходя свое «поместье» и запирая надворные постройки. – Они носят деревянные маски и лечат болезни головы.

– Оставь в покое мою больную голову, – улыбнулась Шеннон. – Ты действительно веришь этому, Джон?

– Я не верю в духов, как вы с Кахнаваки, но верю в духовное начало. В конечном счете, я думаю, это одно и то же.

– Я? Я не верю в духов.

– Но ты же говорила, что видела Великий Дух, когда была ребенком.

– Ах, этого, – Шеннон нахмурилась. – Он совсем не такой. В известном смысле ты тоже веришь в него.

– Нет, я не верю.

Шеннон нежно улыбнулась, глядя на его решительный твердый подбородок.

– Ты что-то писал недавно, Джон?

– Я делаю заметки, на память. Записи о встрече с сенеками в начале недели. Думаю, это – поворотный пункт в развитии отношений.

– Можно прочесть?

– У меня плохой почерк. Прочесть свои записи могу только я сам. – Джон весело рассмеялся, возвращаясь к своей работе. – Но если тебе интересно, могу рассказать.

– Интересно.

– Кахнаваки убедительно отстаивал свои взгляды. Он сказал: «Мы воюем друг с другом, ослабляя наши ряды. За что? За честь или землю? Нет, за привилегию в торговле с белыми. За привилегию быть ослабленными и униженными их ромом. Он стал нам необходим больше, чем наши матери и братья.

Французы, англичане и, как уже было сказано, испанцы не могут найти друг с другом общего языка. Это нам на руку. Но нет, мы не хотим воспользоваться их враждой… Если мы поддержим англичан, самых сильных среди них, нас ждет нелегкая судьба. Со слабыми не считаются, слабых уничтожают.

От европейцев мы переняли пьянство, мошенничество, непорядочность. Давайте теперь научимся их военному мастерству. Мы видим повсеместно, как европейцы подстрекают слабые индейские племена выступать против сильных. Мы должны извлечь пользу из этого урока, или нас прогонят с нашей земли!

Шеннон понимающе кивнула.

– Он хочет помочь французам, потому что они слабее англичан?

– Вот именно. Он надеется, что вражда и недоверие между французами и англичанами будут длиться вечно и не позволят им занять главенствующее положение на континенте. Конечно, добиться этого без помощи союза ирокезов невозможно. Ему необходимы гарантии, что ирокезы не будут помогать англичанам.

– Сможет ли Кахнаваки добиться от ирокезов такого обещания? Мне кажется, что союз ирокезов с англичанами достаточно прочен.

Джон пожал плечами.

– Пока еще трудно назвать их отношения союзом. Кахнаваки опасается, что вскоре он упрочится. Он пытается помешать этому… К счастью, сенеки согласились изложить его взгляды совету, – посторонним разрешается обращаться к совету только через сахемов – они считают его предложение мудрым.

– Я читала, что голосование на таких совещаниях принимается единогласно. Такой порядок кажется мне слишком строгим. Можно ли надеяться, что Кахнаваки убедит каждого члена совета?

– Да, совет принимает решения единогласно. Как объясняют сенеки, один голос представляет одну «военную группировку». Тем не менее, решения носят не обязательный, а рекомендательный характер. В совете нет согласия. Часто он не принимает никаких решений, но выслушивает все мнения, даже противоположные. Однако если решение действительно принято, оно обязательно для всех.

– В этом есть смысл. Ты бывал на таких советах?

– Много лет назад. Мы с Кахнаваки были приглашены в качестве гостей. В те дни я совсем не знал их языка. И все же совет произвел на меня огромное впечатление. – В глазах Джона вспыхнула искорка надежды. – Даже если Кахнаваки убедил меньшинства, все слышали его слова – через сахема сенеков, а это – неплохое начало.

«Но этого никогда не случится», – печально подумала Шеннон. Пройдет немного времени, посеянные Кахнаваки семена мира еще не успеют взойти, когда его предубеждение против англичан приведет к убийству двух ирокезских сановников… Кахнаваки говорит о «видениях», но он такой же человек, как все. Он – хрупкое звено в цепи своего собственного плана борьбы. Его слабость принесет несчастье и приведет к гибели его народа.

«Но Джон будет в безопасности», – решительно напомнила себе Шеннон. Спасибо твоей улыбке, которая стоит миллион долларов, и его невероятной жизненной силе. Усмехнувшись, она вспомнила, как без всяких усилий уговорила его отправиться в Нью-Амстердам и забыть все разговоры о свадьбе в саскуэханнокской деревне. Джон был в ее власти. Шеннон смотрела, как он закрывает на засов двери кузницы. Его широкие обнаженные плечи блестели на полуденном солнце. Она решила не проявлять к нему милосердия.

– Джон.

Он фыркнул, но не повернулся к ней.

– Опять?

Шеннон рассмеялась.

– Просто я хотела спросить, пойдут ли с нами собаки.

– Пойдут.

– Обе?

– Да.

– Хорошо, – Шеннон обняла его за талию и игриво прижалась к нему. – Что мы будем делать сейчас? Пойдем ловить рыбу?

– Как скажешь.

– Мне бы хотелось понежиться в постели.

– Как в прошлую ночь?

– Это твоя вина, – засмеялась Шеннон. – Нечего было говорить по-французски. – При воспоминании о нежном шепоте Джона она почувствовала слабость. – Очень романтично.

Джон подхватил ее на руки.

– Должен я отнести тебя в постель, cherie?

– Обязательно. Мне необходимо пробудить мои дремлющие способности.

Джон охотно передал невесте всю работу по дому. Но, в конце концов, ему снова пришлось заняться приготовлением пищи, так как все попытки Шеннон сготовить обед на очаге окончились полным провалом.

– Я неплохо готовлю, Джон, – смущенно оправдывалась она. – Дай мне миксер, свежие фрукты и йогурт, и я приготовлю тебе пищу богов.

Джон пропустил ее «вздор» мимо ушей.

– Попробуй накормить этим Герцогиню или Принца, а я наловлю еще рыбы и сам пожарю ее на обед.

Шеннон брезгливо сморщилась и понесла тарелку пригоревшей форели к двери. С порога она внимательно осмотрела окрестности.

– Они спрятались, – сообщила она удивленно.

– Твои кулинарные изыски привели их в ужас, – фыркнул Джон. – Поставь это месиво и иди ко мне.

В мгновение ока Шеннон очутилась у него на коленях.

– Уж не собираетесь ли вы расторгнуть помолвку из-за одного испорченного обеда, мистер Катлер?

– По моим подсчетам, мы лишились четырех обедов, но, – он медленно гладил, ласкал, целовал ее, неторопливо снимая тонкое кружевное белье с ее длинных стройных ног. – Я прощаю вас, мисс Шеннон. У вас другой, более ценный дар.

– М-мм… – Она живо повернулась к нему лицом, обхватив ногами его бедра. – Время десерта.

Его умелые пальцы скользнули в нее, и она выгнулась от наслаждения. Джон притянул ее к себе, нежно провел языком по ее губам. Потом впился губами, проводя горячим языком по небу. Поцелуи, ласки становились все более неистовыми и менее ритмичными. Шеннон вонзила ногти в его плечи. Ее захлестнуло возбуждение.

– Перейдем в постель? – его хриплый голос был полон желания.

– Еще… еще, – простонала она. – Пожалуйста, еще, Джон… О! – Шеннон снова выгнулась: глаза закрыты, губы полураскрыты, длинные волосы разметались. – Джон… О, Джон…

– Я здесь, – ее набухшее лоно вздрагивало в ответ на прикосновение. В последнем содрогании Шеннон упала на него.

– Вы довольны, мисс?

– Дивно, – Шеннон взглянула на него и смущенно хихикнула. – Тебе было хорошо? – Она просунула руку под грубую ткань рубашки и погладила его плоский живот, мускулистые бедра, приблизилась к возбужденному естеству. Ей хотелось коснуться его, и он жаждал ее прикосновения.

По телу Джона прошла дрожь. Он поднял Шеннон так, чтобы войти одним мощным толчком, но помедлил.

– Продолжать?

– Разве ты не упоминал о постели?.. О! – Она задохнулась от наслаждения, когда он вонзился в нее. – Забудь о постели. Потрясающе.

– Ты получила свою долю наслаждения, – его голос звучал глухо и хрипло в предвкушении удовольствия. – Верни меня к жизни, женщина.

Шеннон снова хихикнула. Ее бедра начали медленно двигаться. Самый ужасный миг для нее наступал, когда их тела расставались друг с другом. Она всегда просила Джона не спешить, не уходить из нее. Сейчас он не спешил освободиться, и она наслаждалась его близостью.

– Замечательно… – хрипло бормотал Джон. – Очень…

– М-мм. Знаю. Я начинаю опять.

– Ты ни на что не годишься. Держись за меня, – он встал, но ее ноги все еще были у него на талии. Джон пересек комнату и бросил ее на постель.

Шеннон подперла руками подбородок, с жадностью разглядывая его возбужденный орган.

– Если бы ты мог прочесть мои мысли, Джон Катлер, ты бы ужаснулся.

Джон стоял с вызывающим видом, наслаждаясь силой своего члена и ее интересом к нему. Шеннон сбросила футболку и опустилась перед ним на колени. Потерлась о него возбужденным соском, склонилась и прижала его к груди. Стала нежно целовать, потом уткнулась лицом в темные волосы. Джон почувствовал, как растет его волнение. Он повалил ее на спину и долгими равномерными движениями, то постанывая, то вскрикивая, проник вглубь.

Наконец, он заговорил низким голосом.

– Однажды, наверное, очень скоро я снова попрошу тебя об этом.

– Хорошо, – лениво прошептала Шеннон.

И еще, и еще они занимались любовью этой ночью. Лежали в объятиях друг друга, шепча нежные слова, сплетаясь телами, пока оба ненадолго уснули.

* * *

– Неужели мы все это возьмем с собой? – неодобрительно сказала Шеннон, глядя на тяжелые тюки с пожитками и провизией, подготовленные Джоном в дорогу. – В пути можно ловить рыбу и носить одну и ту же одежду. Все, что мне нужно, это моя сумка.

– Я донесу вещи до деревни, а там мы возьмем мула. Не беспокойся. Нести тюки легче, чем забавляться с тобой в постели несколько дней.

– Мула? – Шеннон была уверена, что отвлекла его от мыслей о деревне. Ей стало обидно. Джон вовсе не собирался миновать деревню по дороге в Нью-Амстердам. – Джон, мне не хочется заходить в деревню. Нам даже не по пути. Давай отправимся налегке и прямо на север.

Джон сердито нахмурился.

– Ты не хочешь заходить в деревню из-за нашей женитьбы? Шеннон, мое терпение на исходе.

– Мы можем пожениться и в Нью-Амстердаме. Я мечтала обвенчаться в церкви. – Она отчаянно лгала. – Ты не откажешь мне в этом?

– Венчаться? Ты никогда не говорила этого.

«Потому что я только что придумала все это», – ответила она про себя. Вслух же сказала:

– Я хочу обвенчаться. И чтобы твоя мать присутствовала в церкви.

– Неправда. Я знаю тебя, Шеннон. Ты всегда болтаешь чепуху, если желаешь добиться своего. Почему ты не хочешь видеть саскуэханноков?

– Мне неуютно в деревне, Джон. Женщины там какие-то странные. Пока я была с ними, они не поднимали глаз.

– У них это считается проявлением вежливости и уважения, – в голосе Джона звучало раздражение. – Что еще?

– Ну, я не хочу провести брачную ночь в одном из вигвамов. Представь себе, семьдесят пять человек слышат, как мы занимаемся любовью.

Джон рассмеялся.

– Согласен. Обещаю, мы проведем брачную ночь в более удобном месте, – он нежно взял ее за руку. – Через несколько недель у Кахнаваки должен родиться первенец. Он мой единственный брат, и я хочу быть рядом с ним в эту счастливую минуту.

– Несколько недель?

– Может быть раньше. В любом случае, нам нужно поговорить. О будущем. Теперь, когда ирокезы учли его «видения», нужно торопиться.

– Ты обманывал меня, когда обещал, что мы пойдем к твоей матери? – Голос Шеннон дрожал от волнения.

– Конечно, нет. По правде говоря, я уже давно собирался побывать дома. Мы отправимся сразу же, как родится ребенок, и мы поженимся. Уверяю тебя, мама не поймет наши… скажем так, легкомысленные отношения.

– В таком случае отправляйся в деревню один. Я останусь с Принцем здесь. Возвращайся, как только ребенок появится на свет, или возвращайся через две недели. Можешь ты сделать это для меня, Джон Катлер?

– Шеннон, – он обнял ее с раскаянием. – Я помню свои ощущения в первые дни, проведенные в деревне. Мне тоже было неуютно. Я задыхался от дыма, от того, что вокруг все время люди… – Джон ласково погладил ее волосы. – Но потом я научился их языку, совсем немного… мне это очень помогло. Я понял, что они живут в тесной связи друг с другом. В этом находишь утешение. Быть частью сплоченного общества… Это трудно объяснить.

– Мне всегда будет там неуютно. Иди один. Оставь со мной собаку.

– Может быть, Малиновка обидела тебя? У нее слишком сильно развит инстинкт собственности.

– Нет. Все были ко мне добры. В этом-то как раз причина. – Ей хотелось все объяснить Джону, Но она не могла сделать этого. Не могла она находиться среди них, зная, что дни их сочтены, и что она может спасти их.

С минуту Джон внимательно смотрел на Шеннон. Затем прорычал:

– Ты – моя женщина и пойдешь со мной!

– Джон Катлер, мне не нравится твой тон. Решено, я не иду. Кроме того, я не собираюсь с тобой спорить.

– Прекрасно. Больше не спорим. – Он поднялся на крылечко, обернулся и твердо сказал: – Ты идешь со мной. – И скрылся в хижине, прежде чем Шеннон смогла ответить.

Она пристально смотрела на лес. Впервые за эти дни ей захотелось убежать, остаться одной, найти дорогу домой.

Если не считать того, что ее дом теперь здесь. Ничем непримечательная полянка, на которой стоит скромная маленькая хижина. Непритязательная пища и одежда. Бдительный волкодав, охраняющий жилье с одержимостью воина, но который повизгивает, как щенок, когда рука «женщины» хозяина нежно коснется его шерсти. Герцогиня с мягкими карими глазами и изящной мордочкой.

И хозяин, Джон Катлер. Широкоплечий, сильный, любящий. И упрямый, и своевольный. Привыкший заниматься любовью. Он заставит ее вернуться в деревню. И опять она будет болеть душой за саскуэханноков. Ушла радость ожидания путешествия вдвоем с возлюбленным.

Шеннон вошла в хижину. Джон сидел, уставившись на тлеющие угли в очаге. Он повернулся к ней, в глазах не было ни сожаления, ни согласия» Только властность и решительность. Уставшая от сопротивления и согласная на все, Шеннон прильнула к его груди. Ей нужна была его сила и решительность. Ее положение требовало максимального напряжения сил. Джон взял ее на руки и понес в постель. И она погрузилась в его любовь.

* * *

– Посмотри, кто-то идет, – Джон был занят последними приготовлениями к путешествию. Был рассвет дня, когда они отправились в Нью-Амстердам. Широкая улыбка озарила его лицо. – Похоже, мой брат решил навестить нас.

Шеннон обернулась и грустно улыбнулась, поражаясь безжалостности своей судьбы. Встреча с саскуэханноками была предрешена. Молодой вождь привел мула Джона. Он смотрел на них огромными понимающими глазами. Гость был желанным, несмотря на то, что нарушал их планы. Он был лучшим другом, братом Джона. Пусть неожиданная встреча порадует его. В последний раз Джон видит человека, сыгравшего важную роль в его жизни. Шеннон подумала, что они отправятся в деревню вместе. Беспокоиться было не о чем. Вещи уложены. Пора в путь.

Джон двинулся гостю навстречу. Шеннон пригладила волосы и подумала смущенно, будут ли они говорить о ней. Несомненно, они поговорят о ее странностях. Но скажет ли Джон своему другу о ее сексуальности?

К счастью, на Шеннон были джинсы. Постоянно и недвусмысленно Джон объяснял ей, что на улицу нужно выходить одетой. Теперь она поняла, почему. Друзья смеялись и шутили. Шеннон подошла к ним и вспыхнула, когда Кахнаваки бросил на нее внимательный взгляд.

– Привет, Кахнаваки, – смущенно пробормотала Шеннон.

– Рад видеть тебя. Малиновка передает тебе привет.

– Как она чувствует себя?

– Нервничает.

Он говорил по-английски лучше, чем обычно, и Шеннон подумала, что ранее Кахнаваки просто демонстрировал свою неприязнь к европейцам. Если так, то его беседа с ней была в высшей степени любезной и продолжительной. Шеннон признательно улыбнулась ему.

– Ты голоден? Приготовить тебе поесть?

Кахнаваки уставился на Джона. Шеннон с беспокойством смотрела на них. Казалось, – хотя она ничего не заметила, – он прочел в глазах Джона предостережение.

– Нет, я не голоден, – его голос звучал ровно. – Я принес тебе подарок.

Только этого ей и не хватало! Подарок от саскуэханноков!

– Спасибо. – Она взяла кувшин, надеясь, что в нем не запечатаны духи. – Что это? Бренди? Виски?

Джон залился смехом.

– Виски от Кахнаваки? Понюхай. Это кленовый сироп Оджибвы. Малиновка обожает его, и Кахнаваки каждый год покупает его.

– О! Мне нравится кленовый сироп! Можно приготовить оладьи, даже кукурузные, и смазать их кленовым сиропом. – Глаза Шеннон заблестели от удовольствия. – Как бы мне хотелось подарить тебе что-нибудь! – Она хотела передать Малиновке свои серьги, но вспомнила, что такой подарок был бы оскорбителен для Кахнаваки: изделие из Европы…

– Ты подаришь мне племянника. Он будет расти и учиться вместе с моим сыном. Это будет чудесный подарок.

Шеннон быстро отвернулась, опасаясь, что Кахнаваки – человек впечатлительный – заметит беспокойство в ее глазах. Оно оставляло ее только в объятиях Джона, но вернулось с появлением вождя приговоренного племени.

– Почему бы вам не поговорить, пока я буду заниматься своими делами?

– Шеннон, подожди, – Джон схватил ее за руку и гордо улыбнулся своему брату. – Она очень капризная, но чертовски хороша, – шутливо сказал он. – Побудь с нами. Кахнаваки говорит, что Малиновка все время в плохом настроении из-за будущего ребенка. Ему хочется поболтать с милой женщиной.

Кахнаваки рассмеялся.

– Мул и сироп – всего лишь предлог.

– Понятно. Мы рады видеть тебя.

– Шеннон нравится слушать о твоих видениях. Кажется, она стала твоей сторонницей.

– Это честь для меня, – Кахнаваки с любопытством глядел на нее. – Шеннон, где твой дом?

– Не начинай все сначала, не дразни меня. Твой брат может обо всем рассказать тебе. Правда, он не поверил ни единому моему слову.

– Я не говорил, что ты лжешь, – энергично защищался Джон. – У тебя богатое воображение. Большая разница.

– Разница в том, – Шеннон повернулась к Кахнаваки, – что у тебя видения, а у меня – бред и вздор.

– А ты называешь свой… видениями? Расскажи мне о своих видениях. Если я смогу, то поверю в них.

Паника охватила Шеннон. Сдавило горло. Заколотилось сердце. Глаза Кахнаваки заглядывали в глубину ее души. Она поняла, что если расскажет о кровопролитии, он поверит ей. Она даже подозревала, что он читает ее мысли и может узнать о ее вероломстве. Шеннон была права, ей надо избегать саскуэханноков. Всех и, особенно, провидца Кахнаваки.

– Шеннон? – Голос Джона пробился сквозь смятенные мысли. Джон обнял ее. – О чем ты задумалась?

– Извините. – Она прижалась щекой к его груди. – Я плохая хозяйка…

– Ты? Нет, это Кахнаваки – капризный гость. Задает разные вопросы и не хочет есть твою стряпню.

– Это твоя вина, – напомнила она. Когда Джон обнимал ее, все страхи рассеивались. Шеннон уже удивлялась, почему невинный вопрос Кахнаваки нагнал на нее мистический ужас. – Мне хочется приготовить для вас оладьи с кленовым сиропом. Вам понравится. Пойдите искупайтесь. – Она улыбнулась Кахнаваки. – Я вела себя странно, извини. Наверное, правда, что у меня обман чувств, как говорит Джон.

– Еще я говорю, что это придает тебе очарование. Кахнаваки, ты согласен со мной?

Кахнаваки важно кивнул головой.

– Согласен. И я действительно голоден. Буду благодарен, если ты накормишь меня. Мне хотелось бы узнать о тебе побольше.

«Ничего не выйдет, – подумала Шеннон по дороге в хижину. – Я накормлю тебя, но разговаривать, когда твои глазищи смотрят прямо в душу, мы определенно не будем!

Шеннон приготовила тесто из кукурузной муки тонкого помола, соли, жира и воды. Оладьи получались аккуратными, круглыми, румяными. «Жаль, что нет масла», – сказала она себе. Ничего, будет вкусно и с кленовым сиропом. Она чувствовала себя уверенно, внимательно следила за огнем в очаге. Ей не хотелось, чтобы Джон подкалывал ее. Всякий раз, когда она принималась готовить, еда у нее подгорала или совсем сгорала.

К ее великой радости, результат превзошел ожидания. Шеннон потеряла счет оладьям. Джон и Кахнаваки требовали еще и еще, и состязались, кто больше съест, и щедро засыпали ее комплиментами. Сироп – густой, зернистый и пикантный – был таким вкусным, что Шеннон присоединилась к мужчинам, опасаясь, что ей ничего не достанется. Кахнаваки развеселился, увидев, каким успехом пользуется его подарок.

Джон, казалось, был поглощен только едой. Но Шеннон догадывалась, что он рад видеть друга, представить ему свою женщину в лучшем свете. Она верила, что этот завтрак сохранится в ее памяти на долгие годы.

Кахнаваки погладил себя по тугому животу, растянулся на широкой кровати Джона и что-то весело сказал на своем языке.

Джон расхохотался.

– Он угрожает остаться с нами навсегда.

– О, нет. Он не может остаться! – Шеннон вспыхнула, но быстро нашлась. – А как же Малиновка? Он должен быть с ней.

– Я же говорил тебе, что у него необычный юмор? Он знает, что мы дорожим уединением, – Джон взял ее за руку и отвел в сторону. – Шеннон, он же пошутил. Что с тобой? Ты грубишь?

– Знаю, – вздохнула она. Ей было стыдно, что она не сдержалась, представив себе взгляд Кахнаваки, преследующий ее день и ночь. – Извини. Не понимаю, что со мной.

– Это же Кахнаваки, а не саскуэханноки, что смущают тебя, – мягко попенял он. Вдруг его голос стал низким и хриплым. – Может быть, к тебе вернулись чувства к нему, что были в первые дни?

– О чем ты говоришь, Джон?! – ей казалось, что фантазии о Кахнаваки были давно, в прошлой жизни. – Я давно забыла об этом. Когда я думаю о любви, я вспоминаю Джона Катлера.

Самодовольная улыбка озарила его лицо. Он склонился к ней, чтобы поцеловать. Потом вспомнил о присутствии своего друга и погладил Шеннон по щеке.

– Знаешь, почему он дразнит нас? Он знает, что нам хочется остаться одним.

Кахнаваки понимающе фыркнул и устремился к двери. На ходу он схватил со стола последний оладышек и поманил Герцогиню. Хлопнула дверь, и Джон снова наклонился для поцелуя.

– Подожди, – Шеннон хотелось извиниться за свою грубость. – Ты сказал ему, что мы собирались зайти в деревню?

– Конечно. Я даже объяснил ему, что тебе не терпится пойти к моей матери, и он поддержал тебя.

– Не может быть!

– Мы говорили об этом, пока ты готовила. Он считает, что там ты будешь спокойнее и выздоровеешь быстрее. Он полагает, что нам нужно немедленно отправляться.

– Вот как! – Шеннон зарделась от благодарности и вины. – Но ты хотел увидеть ребенка.

– Он пришлет за мной. Мы обо всем договорились. Поцелуй меня.

Она прильнула к его груди. Джон прижался к ее рту губами со всей мужской страстью. Он настойчиво подталкивал ее к кровати. Шеннон рассмеялась.

– Остановись. За дверью твой брат.

– Наверное, он уже ушел, – Джон принялся расстегивать джинсы. – Он не любит долгих прощаний.

– Ушел?

– Я просил его взять с собой Герцогиню. Она не годится для длинной дороги и… – Джон заметил, что Шеннон расстроилась. – Ну, что еще?

– Ты должен попрощаться с ним! Я не прощу себе, если он уйдет, не простившись.

– Шеннон?..

Не обращая на него внимания, она бросилась к двери, позвала Кахнаваки, который уже почти достиг опушки леса. Услышав в ее голосе тревогу и отчаяние, он поспешил назад.

Шеннон встретила его на полдороге, схватила за руки.

– Не уходи, Кахнаваки. Побудь с нами еще немного.

Вождь сочувственно улыбнулся своему брату. Мужчины весело рассмеялись, и Джон сказал:

– Он чувствует, когда мешает. Я же говорил тебе, что у него блестящий ум, – и добавил, обращаясь к Кахнаваки: – Шеннон хочет попрощаться с Герцогиней.

– Конечно, хочу. А вы пожмите друг другу руки и… пожелайте что-нибудь хорошее.

Джон ухмыльнулся.

– Мы оставим сантименты тебе. Поцелуй Герцогиню. При мне можешь поцеловать Кахнаваки. Его давно не целовала женщина нормальных размеров.

– Джон, я говорю серьезно, – в ее голосе слышалось отчаяние. – Скажи ему, что он – замечательный брат. Пожми ему руку.

– Опять вздор, – сказал со вздохом Джон своему брату.

Но Кахнаваки, кажется, понял ее. То ли по дрожащему голосу, то ли по ее уклончивому взгляду, то ли по скорбному выражению лица. Кахнаваки пристально смотрел ей в глаза, и, казалось, читал ее мысли. И Шеннон увидела в глубине его бездонных черных очей проблески истины, намек на вину. Она сжалась, как от удара.

– Пожалуйста, скажи ему, Кахнаваки…

Вождь нахмурился и повернулся к Джону.

– Мой брат и друг, любовь Кахнаваки к тебе сильнее речных порогов, что дали ему имя.

Улыбка Джона угасла. Он быстро заговорил по-саскуэханнокски. Кахнаваки ответил просто:

– Я назову своего сына в твою честь, Джон Катлер.

– Не слушай вздор, который несет Шеннон. Ничего с нами не случится. Скоро мы встретимся снова. Помнишь, в чем мы поклялись друг другу? Ты и я, мой брат, умрем вместе, сражаясь бок-о-бок в бою…

– Нет!

Мужчины повернулись к ней. В глазах Кахнаваки появилось сострадание. Во взоре Джона – ярость. Шеннон съежилась от стыда. Она опять грубо оскорбила друга и брата своего возлюбленного. Ее трясло – предсказание смерти подобно проклятию. Ни единого звука не сорвалось с ее губ. Она была просто не в силах выдержать напряжение от дурного предчувствия, охватившего ее при мысли, что Джон может умереть раньше, чем минуют два месяца.

Кахнаваки ласково погладил ее по щеке. Лицо его было спокойно, неподвижно. Они молча смотрели, как он уходит. Наконец, Кахнаваки и Герцогиня скрылись в лесу.

В зеленых глазах Джона горела ярость.

– Марш в хижину, – резко сказал он.

– Джон…

– Не хочу говорить с тобой.

– Я не хотела…

– Замолчи! – Он с трудом сдержался и процедил сквозь зубы: – Иди в хижину, возьми свою сумку. Мы отправимся, как только я навьючу мула. – Джон пристально смотрел на деревья, за которыми скрылся его дорогой, оскорбленный друг. – Посмотрим, сможет ли моя мать понять, что ты за птица.

 

ГЛАВА 15

– Долго ли идти до Нью-Амстердама? – однажды, занимаясь любовью, спросила Шеннон.

Джон усмехнулся.

– Зависит от тебя. Насколько часто придется утолять твой «голод».

– Рыбой? – невинно осведомилась она.

– Любовью, – последовал краткий ответ, подкрепленный наглядным примером «утоления голода».

Сейчас, глядя на сильные прямые плечи Джона, Шеннон испытывала острое разочарование. Она устало тащилась за ним через дикий лес, удрученная его холодностью.

Первые пять часов пути шли в полном молчании. Шеннон понимала: поведение Джона было естественной реакцией на обиду, нанесенную его другу. Она простила себя за несдержанность, зная, что мучилась бы от чувства вины, если бы друзья не простились. Нетрудно было убедить себя, что она обязана вырвать Джона Катлера из железной хватки судьбы – судьбы, предопределившей его гибель вместе с Кахнаваки через семь недель. Шеннон была готова спасти его любой ценой, даже ценой его любви к ней.

Ей казалось, что она уже потеряла его любовь. Гнев сменила холодность, что было еще хуже, чем ярость, кипевшая в нем в первые часы пути. И только в середине дня, когда они остановились поесть и отдохнуть, Шеннон ощутила перемену. Она вспыхнула, вспомнив, как упорно Джон смотрел в ее тарелку с жареным кроликом, равнодушный к ее уязвимости и обидчивости. Он будто ждал, осмелится ли Шеннон не съесть мясо. Она заставила себя откусить кусочек. Было противно до тошноты. Чтобы не разозлить Джона еще больше, она с трудом подавила это ощущение. Когда он отвернулся, Шеннон бросила остатки кролика Принцу. Собака сразу же стала ее другом и надежным спутником.

Принц был единственным светлым лучиком на этом мрачном пути. Волкодав всегда был внимателен к ней, но теперь особенно. Казалось, он понимает состояние Шеннон и пытался защитить ее от новых бед. Он неторопливо бежал рядом, изредка лизал ей руку или тыкался носом в икры, если она останавливалась перевести дух или выпить воды, которой всегда щедро делилась с ним.

Внимание Шеннон привлекали бесчисленные стада оленей, стремительно уносившихся прочь, почуяв человека; многочисленные кроличьи семейства, и белки, беззаботно прыгающие в ветвях деревьев; и даже медведь, которого она не видела, но слышала, как он ревел неподалеку. В другое время Шеннон восторженно относившаяся к животным, с удовольствием раскрывала бы тайны лесного царства. Сейчас поведение Джона омрачало ее радость, и даже красота девственной природы не принесла утешения.

Шеннон осознала, насколько сильно поглотили ее в последние дни любовь, подготовка Джона к близкому расставанию, к потере брата и всех саскуэханноков. Она не могла представить, как тяжело ей самой потерять Джона. Одиночество, печальное одиночество… ждет их обоих. Шеннон так отчаянно нуждалась в нем, что казалось, ей не пережить потери.

Джон был одет, как индеец-саскуэханнок. Его стальные мускулы четко вырисовывались под кожаной без рукавов рубашкой, грубые кожаные штаны украшены бахромой и вышивкой из бус. Прочные высокие мокасины. На поясе нож и кисет с табаком, хотя Шеннон никогда не видела, чтобы Джон курил. «Пригодится», – печально подумала она, чтобы пускать дым ей в лицо во время обеда – приготовленного, несомненно, из самых беззащитных существ в лесу. Но она вынесет все – и дым, и мясо, – только бы угодить ему.

Неохотно она призналась себе, что у гнева Джона есть положительные стороны. Можно больше не беспокоиться, что он будет тосковать по ней, когда она исчезнет. Пропала его зависимость от нее, и не нужно больше беспокоиться об этом. Джон, возможно, полюбил ее за эти бурные, полные романтики дни. Но случай с Кахнаваки отрезвил его, ожесточил его сердце к ее безмолвной мольбе.

– Если ты любишь – оставь его, пусть злится, – выговаривала она себе. – Тогда ему не будет больно, когда он узнает, что ты предала и покинула его.

Снова и снова Шеннон напоминала себе, что Джон, по крайней мере, в безопасности. С каждым шагом он удаляется от занесенного судьбой меча. Он будет жить, и из-за презрения к ней он сможет снова полюбить.

Но сможет ли он поверить женщинам? Возможно, никогда. Он может возненавидеть их. Шеннон посмеялась над своими фантазиями. Джон Катлер обожал секс и не мог долго оставаться без женщины. Пожалуй, он женится на индейской женщине – к сожалению, не на саскуэханнокской. Должно быть, на ком-нибудь из рода своей мачехи – и будет жить так, как ему нравится.

Нет, Джон Катлер не станет презирать всех женщин. Он будет презирать только одну.

* * *

Джон не курил за обедом. Он приготовил рыбу и дикий лук, будто прося прощения за невинного беззащитного кролика. Шеннон поняла, и сделала вид, что ест с удовольствием. И снова, как только Джон отвернулся, половина ее порции оказалась у Принца. Она наелась, но ее слегка подташнивало, скорее всего, из-за ссоры. Джон съел немногим больше, чем она. Кажется, его тоже беспокоила их размолвка. Собравшись с духом, Шеннон решила, что пора объяснить ему причину своего бестактного поведения.

– Джон.

– Не сейчас, Шеннон.

Шеннон зарылась рукой в мягкую шерсть Принца, ища у него поддержки.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Завтра.

Ее даже обрадовала отсрочка.

– Идем, Принц, умоемся. – Она надеялась, Джон посоветует ей быть осторожнее на берегу, но он молчал, упорно глядя на далекие звезды.

– Все просто, – сказала она себе. – Он знает, что с Принцем ты в безопасности. – Правда, Принц? – пробормотала Шеннон, спускаясь на берег. – Мы с тобой – неплохая команда. Я рада, что у меня есть ты. Обязательно заведу собаку, когда вернусь домой. Я всегда была в разъездах и не могла держать животных. Теперь все будет иначе. Может быть, я открою приют для бездомных животных. Я же получила от Дасти неплохие деньги.

Впервые Шеннон задумалась о своем исчезновении из прошлой жизни. Несомненно, смотритель поднял тревогу, и поиски начались. Возможно, сообщили Филиппу, напугали его до смерти и испортили ему отпуск. Она знала: Дасти Камберленд не остался в стороне. Он обязательно займется поисками. А Колин Марсалис тщательно проверит, упомянула ли она в своем завещании адвокатов из Общества защиты окружающей среды.

Вспомнив о них, Шеннон улыбнулась. Филипп – единственный человек, кому ее будет недоставать. Но ему пора избавиться от чувства ответственности за нее. Первое, что она сделает, когда вернется в свое время, так это уедет из родного города – в Орегон или Аризону, – так что Филиппу не надо будет беспокоиться всякий раз, когда она выходит на прогулку. Может быть, он, наконец, женится.

– Но у меня никогда не будет семьи, – прошептала она сквозь слезы. – Как печально! У меня никогда не будет малыша, которого я могла бы прижать к своей груди и любить, и заботиться о нем… – Позади хрустнула ветка. Шеннон прикусила губу и оглянулась.

Голос Джона был холоден, но в нем слышались добрые нотки.

– Не плачь. Тебе пора отдохнуть. Я приготовил удобную постель.

– Спасибо, – Шеннон поднялась к нему. – Спокойной ночи.

– Извини за кролика.

Шеннон глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.

– Это меня не волнует. По… заслугам…

– Ложись спать. Утром тебе будет лучше, – резко прервал ее Джон. – И больше не плачь. – Не оглядываясь, он пошел к реке.

– Это только начало, – прошептала Шеннон, поглаживая Принца. – Возможно, он простил меня… Чуть-чуть. Стал немного добрее. Следующие недели могут оказаться вполне терпимыми.

Она обманывала себя. Если Джон будет сердечен и добр без страстной влюбленности, пережить эти недели будет невыносимо трудно. Джон Катлер – упрям и своеволен. Он может злится сутками. Шеннон скользнула под шерстяное одеяло, свернулась калачиком и уснула.

* * *

Наступило завтра. Не давая ей возможности оправдаться, Джон быстро свернул лагерь и накормил Шеннон сушеными фруктами и грецкими орехами. По глазам было видно, что лучше его не трогать. Либо он не спал ночь, либо сон только усилил его гнев.

Шеннон, напротив, никогда не чувствовала себя такой отдохнувшей, как сегодня. То ли свежий горный воздух, то ли легкий ветерок, дувший от реки, то ли спокойное посапывание Джона слева и Принца справа от нее, убаюкали Шеннон. Она проснулась бодрой, энергичной, полной надежд. Если вчера она с трудом переставляла ноги, то сегодня летела, словно на крыльях. Если вчера она покорно следовала за Джоном, то сегодня нетерпеливо обогнала его. Шеннон любовалась постоянно менявшимся пейзажем. Принц весело бегал вокруг своей новой хозяйки, исчезая в зарослях, потом с лаем выскакивая на тропу.

Волкодав дважды предупреждал ее об опасности: не дал упасть в ловушку, замаскированную ветками, и громко залаял, когда Шеннон сорвала крупную красную ягоду.

– Ядовитая? – Принц заскулил, и она зарылась лицом в его густой мех, снова и снова шепча ласковые слова.

Шеннон впервые видела плотину, построенную бобрами, но обитатели не пожелали показаться ей, как она их не упрашивала. Вниз по течению реки она обнаружила старое каноэ. Прыгнула в него и сразу определила, почему его бросили. Если Джона и позабавило, как она выскочила из каноэ, вымокшая в ледяной воде, он не подал вида. Казалось, он больше не сердился, и Шеннон охватили радость и волнение.

Завтракали вяленым мясом и кукурузным хлебом. Шеннон сильно проголодалась и ела с удовольствием, но не забыла поделиться с Принцем своим завтраком. В знак благодарности волкодав принес несчастную беззащитную утку, которой хотел угостить свою хозяйку. Глядя на нее, Джон не смог сдержаться, фыркнул и потрепал собаку по загривку. Он вел себя так, будто Шеннон здесь вовсе не было. Она обиделась и сделала еще раз попытку объясниться с ним.

– Джон. Уже утро.

– Вижу. – Впервые в этот день он взглянул ей в глаза. – Ничего не надо объяснять. Я знаю, ты не отвечаешь за свои слова. И я не сержусь на тебя.

– Ты раздражен?

– Нет.

– Расстроен?

Джон нахмурился.

– Пожалуй, – он подошел к мулу поправить сползавший тюк. – Чем быстрее мы доберемся до дома матери, тем лучше все закончится. Идем.

– Сначала нам надо поговорить. Я не прошу простить меня или любить меня. Мне нужно все объяснить. Для меня это важно.

– Хорошо. Я слушаю.

– Когда я видела своего брата Филиппа в последний раз…

– У него было предчувствие, – прервал ее Джон. – Ты уже говорила об этом.

– Разве? – Шеннон нервно облизала губы. – Он сказал, что боится больше не увидеть меня. Я не приняла его слова всерьез и не попрощалась с ним. Не сказала о том, что он должен знать. Эта мысль не дает мне покоя.

– Понимаю, – Джон нетерпеливо потряс головой. – Ты все никак не поймешь: когда речь заходит о таких вещах, Кахнаваки становится таким же ненормальным, как ты. Он верит в предчувствия и видения. Я могу распознать твой бред и считаю его безвредным, но Кахнаваки… – От волнения голос его дрожал. И впервые за последние дни Шеннон захотелось, чтобы к нему вернулась его косматая рыжая борода. Тогда бы она не увидела на его лице недовольства. – Твои слова задели его, Шеннон. Они отравляют ему лучшие часы жизни, отцовство. И… возможный успех в переговорах с сенеками.

– Придет день, и ты все поймешь. Ты будешь благодарен за то, что попрощался с ним.

– Шеннон!

Голос Джона был резок. Шеннон вздрогнула и замолчала. В глубине души она знала, что Джон никогда не будет ей благодарен. Наступит день, когда он будет в ярости и возненавидит ее, осознав, что дав ему возможность проститься, она лишила его возможности сражаться за спасение своего народа… своего брата… своего друга.

Лай Принца предупреждал, что Джон Катлер ушел вперед. Шеннон пробудилась от самообмана. Вернуть веселое настроение этого утра уже не удастся. И она потащилась за Джоном, ожидая в ближайшем будущем жаркое из кролика. Ей больше нечего сказать или сделать, чтобы вернуть его любовь.

Принц радостно прыгал вокруг нее, приглашал продолжить утреннюю прогулку. Шеннон была благодарна ему: он спасает ее от отчаяния. Собака становилась ей все ближе из-за отчуждения Джона. Жаркое майское солнце высушило волосы Шеннон и отогрело душу. Она присела на ствол упавшего дерева и задумалась, отыскивая слова, которые смягчили бы сердце возлюбленного.

Пришла мысль о сексе. Шеннон посчитала ее бесстыдной и отказалась от нее. Но она упорно возвращалась и, в конце концов, Шеннон признала ее довольно разумной и привлекательной. Если рассуждать здраво, это – самое простое, безобидное и бескорыстное средство… К тому же, Джон выглядит таким несчастным…

Отдаляться от него не имеет смысла. Она рискует своим планом спасения его жизни. Ведь если Джон совсем освободится от ее чар, он может оставить ее у своей матери – или, а это еще ужаснее, в психиатрической больнице – и вернуться к своему брату как раз в разгар кровавой битвы.

Джон был соблазнителен даже в гневе. Проведенные вместе дни и ночи позволили им узнать друг друга. Даже мимолетная улыбка или взгляд пробуждали чувственность, вызывали желание. Джон говорил – и словами, и своими поступками – что ему хорошо в ее объятиях, что никогда в жизни он не встречал никого желаннее и прекраснее. И сейчас Шеннон воспользуется своей властью над ним.

– Шеннон, что ты здесь делаешь? – Его глаза с тоской смотрели на нее. – Почему ты сидишь здесь?

– Я думаю, – ответила она и улыбнулась выжидательно. – Мне не хватает твоей любви, Джон. Ты совсем не хочешь меня.

Его хрипловатый голос действовал на нее возбуждающе.

– Очень хочу.

Шеннон облизала губы.

– Как ты хочешь меня?

– Подойди ближе, и я покажу тебе, как.

Шеннон быстро отступила на шаг. Губы сжались, Все оказалось намного легче.

– Как быстро меняются твои чувства.

– Они не изменились, – Джон ласково прикоснулся к ее щеке. – Я полюбил тебя с первого взгляда. Мои чувства к тебе не изменились. Мое сердце принадлежит тебе навсегда.

От этих слов у Шеннон закружилась голова.

Джон прижал ее спиной к дереву.

– Никто и ничто никогда не станет между нами и не разрушит нашу любовь. Клянусь тебе, Шеннон. Ты не исчезнешь. Никогда. И меня никогда не убьют. Мы не знаем, откуда ты пришла, но сейчас ты здесь, со мной. Навсегда.

Шеннон застонала и вспыхнула от его слов, его губ, скользящих по ее шее. Джон сдернул с нее футболку и бросил на землю. Шеннон сорвала лифчик и выгнулась, подставляя груди его губам. Ей безумно хотелось начать головокружительный путь к экстазу. Ее рука ощутила огонь. Шеннон ласкала и гладила его напрягшую, отвердевшую плоть. Джон застонал от удовольствия. От его крика в ней нарастало желание. Она молила взять ее скорее.

Джон опустил ее на землю, сорвал с нее джинсы и кружевное белье, опустился на колени и раздвинул ее бедра. Шеннон вскрикнула под натиском его языка. Ее руки ласкали его бедра, его плоть. Казалось, она сойдет с ума от желания. Но в эту минуту губы Джона прижались к ее рту, и он овладел ее телом.

Шеннон обняла его изо всех сил. Он был нежным, но безжалостным, умелым, чтобы задержать собственный оргазм. Она гладила ладонями его прекрасные плотные ягодицы. Завитки волос на его груди касались ее жадных, набухших сосков, вызывая острое наслаждение. Они катались по усыпанной листвой земле. Их тела пульсировали в такт. Экстаз. В этот же момент раздался яростный крик Джона.

Шеннон хотела сказать, как она его любит, но не было сил говорить. Джон нежно поцеловал ее, и неожиданно для себя она зарыдала.

– Успокойся, Шеннон, – шептал он между поцелуями. – Не плачь. Пусть твой бред покинет тебя. Выходи за меня и навсегда избавься от страха и тревоги.

– Извини, – прошептала она сквозь слезы. – Когда Кахнаваки сказал, что вы погибнете, сражаясь бок о бок, я представила себе…

– Знаю. Я видел твое лицо. Ты была в ужасе. – Его губы коснулись её волос. – Когда я сказал, что расстроен, я имел в виду, что огорчен. Я не в силах утешить тебя, защитить от беспокойства. Ты не чувствуешь себя в безопасности – даже здесь, со мной.

– Мне не грозит опасность. Я тревожусь о тебе, а не о себе. Мне бы хотелось, чтобы опасность грозила мне, а не тебе, Джон…

– Никогда не смей так думать. Я не верю в видения и предсказания, но верю в судьбу. – На его лице мелькнула усмешка. – Шеннон Клиэри, ты – потрясающая женщина. Знаешь ли ты, что вела себя непристойно?

– Это только прелюдия, – Шеннон вспыхнула, увидев в его глазах обожание. – Однажды я подарю тебе, Джон Катлер, любовь, которую ты никогда не забудешь.

– Мы никогда не забудем. Давай сожжем эту штуковину.

– Она мне необходима, чтобы совращать тебя, – Шеннон взяла его большую теплую руку и положила себе на грудь. – М-мм…

– Ты не удовлетворена? – Джон был потрясен, – Любая другая умерла бы от усталости.

Шеннон залилась смехом.

– Я чувствую себя бодрой и свежей, но если тебе нужен отдых…

– Нам нужно поговорить, – напомнил Джон. Его лицо стало серьезным. – Хочу спросить тебя кое о чем, Шеннон. Знаю, ты никогда не лгала мне сознательно… Ты говорила, что ты не хочешь Кахнаваки…

– Джон Катлер, как ты смеешь!

– Не злись. Я верю тебе… Ответь мне. Ты ревнуешь меня к нему? К моей дружбе с ним? Ты считаешь, тебе нужно бороться с ним за мое внимание?

– Джон… – Шеннон опрокинула его на спину и уселась на него. – Все не так просто. Я не обижаюсь на тебя за вашу дружбу, но мне не хочется видеть, как ты страдаешь. Мне кажется, случись с ним что-нибудь, и ты будешь обвинять себя.

– Ты считаешь, я буду обвинять себя, если с ним что-нибудь произойдет, пока мы будем в Нью-Амстердаме? – Джон вздохнул с облегчением. – Это правда? Ты подумала, что я буду упрекать тебя за это?

– Да, Джон.

Он любовно погладил ее золотистые волосы.

– Это похоже на твой бред. Как я могу обвинять тебя в своих поступках? И я не буду обвинять себя за дела, совершаемые Кахнаваки. Клянусь тебе.

– Мне это нравится. Но даже если ты обвинишь меня когда-нибудь, я все равно буду любить тебя за твои честность, смелость, преданность.

– Шеннон! – в отчаянии простонал Джон. – Ты самая беспокойная женщина на свете. Я же сказал, что не буду обвинять тебя.

– Не будем больше об этом, – Шеннон потянулась за футболкой. – У нас еще несколько светлых часов. Далеко ли еще до дома твоей матери?

– Если идти так, как сейчас, то через три дня мы доберемся до фермы моего друга Чарльза Бингхэма. У него мы оставим мула и возьмем лошадей. Оттуда, думаю, мы доберемся за неделю. Подходит?

– Только если нам будет хватать времени на секс и сумасбродства, – она увернулась, когда Джон попытался схватить ее, и спросила шаловливо: – Что вы поймаете на обед, мистер Катлер?

– В этих краях водятся индейки, – осторожно сказал он. – Этим я не оскорблю твои чувства? Индейка лучше, чем утка, – Джон фыркнул, а Шеннон вспыхнула до корней волос.

– Понимаю, это похоже на ханжество.

– Да нет. Просто, я вспомнил выражение твоего лица, когда Принц преподнес тебе утку.

– Обожаю эту собаку. Кстати, где он?

– Охотится.

– Это ты отправил его?

– Я подумал, его присутствие может… заставить тебя сдерживаться.

– Так ты все предусмотрел? – Шеннон была потрясена. Пока она тщательно обдумывала свой хитроумный план, он придумал свой, еще более замысловатый. – Джон Катлер, ты полон неожиданностей.

– Как и ты, – глухо сказал он. Ее охватило острое желание снова доставить ему удовольствие. Джон, казалось, прочел ее мысли. Он встал и начал одеваться. – Еще несколько часов будет светло. Нужно идти. Продолжим дискуссию ночью.

Тихонько напевая песенку о любви, Шеннон оделась. Ее переполняло счастье: Джон любит и страстно желает ее. И снова лес для нее превратился в райский уголок, а в лице Джона она нашла любовника, друга и героя. Если бы можно было остановить время на год или два, или хотя бы на короткую жизнь…

Но реальность диктует свои условия. Шеннон вздохнула удовлетворенно, но мечтательно, когда Джон предложил ей идти рядом с ним. Он выступал в роли гида, и лес засверкал новыми красками. Он показывал ей куполообразные домики из ветвей и ила, построенные на берегах прудов семьями бобров. Рассказывал, что они помечают их мускусом, чтобы отпугивать незваных гостей. Ей удалось увидеть взрослого бобра, который в ярости бил по воде хвостом. При этом раздавались звуки, напоминавшие гром выстрелов. Шеннон взвизгнула, потом засмеялась.

Посмотри на Принца. Он злится.

– Бобры всегда его нервируют. Один из них сильно помял его однажды.

– В воде?

– Побоище началось на суше. Потом тот ужасный бобер утащил Принца в воду. Не так ли, дружище?

Принц подкрепил рассказ низким сердитым рычанием, перешедшим в повизгивание, когда Шеннон бросилась жалеть и ласкать его.

Потом Джон рассказывал ей об американском лавре. Шеннон узнала, что из его листьев можно приготовить чай или лекарство. Пела ли птица, рычало ли животное, он без труда называл их. Он показывал ей гнезда и норы. Рассказывал, как индейцы охотятся на енотов: сначала находят дерево, в котором они живут, потом рубят его и стучат по стволу, пока оглушенный енот не выскакивает им прямо в руки.

Шеннон часто останавливалась в изумлении. Его истории поражали и удивляли ее. Всю жизнь она слышала миф о том, что коренное население Америки лелеяло и хранило природу. Когда же Джон поведал ей о выжигании кустов. Шеннон взорвалась от возмущения.

– Ты хочешь сказать, что индейцы специально поджигают лес?

– Не лес, – усмехнулся Джон. Он ждал ее взрыва. – Они выжигают подлесок.

– Какое преступление! А если загорится весь лес!

– Десятки раз я видел, как это делается. Но ни разу не видел, чтобы загорелось хоть одно здоровое дерево. Живое дерево пропитано влагой. Сгорают только мертвые деревья и подлесок. Это своего рода искусство.

– Зачем это делают?

– Чтобы облегчить охоту. Когда нет подлеска, охотнику легче идти. Животных становится больше. Такие леса очень любят олени.

– Я разочарована. Думаю, индейцы так же хищнически уничтожают природу, как и европейцы.

– Ты не права, – протянул Джон. – Когда саскуэханнок убирает сухой подлесок, всем от этого польза. Когда колонист вырубает лес, животные остаются без дома.

– Пожалуй, ты прав, – признала Шеннон.

– И если саскуэханнок охотится на бобра, он нужен его семье. И он старается, чтобы бобр не испытывал сильной боли. Знаешь, почему?

– Нет.

– Потому что у бобра такое же право на жизнь, как у саскуэханнока. Индейцы искренне верят этому. Бобра поселили здесь с несколькими целями. Одна из них – давать человеку то, что необходимо ему для жизни – мясо, мех, зубы. Зубы у бобра прочные и острые. Из них делают инструменты. Все это необходимо человеку для жизни, а не для удовольствия.

– Понятно.

– Когда саскуэханнок убивает животное, он использует его полностью. Выбросить часть туши – значит проявить неуважение к жизни, которую отнял у живого существа. Значит, не было нужды убивать. А для саскуэханнока необязательное убийство – преступление.

– Наверное, бобер особо ценен для них?

– Любое животное ценно. Закон распространяется на всех и каждого. Убивать напрасно – запрещено. Причинять напрасную боль – запрещено. Расточительство – тоже запрещено.

– Никого нельзя убивать, кроме человека?

– Что?

Шеннон пожала плечами.

– Ты сам мне рассказывал о пытках, применяемых ирокезами к их пленникам. Как в данном случае рассматривать «запрещение ненужной боли»? – Когда Джон усмехнулся, она вспыхнула. – Если ты собираешься сказать, что пытка – необходимая боль, забудь об этом.

– Как ты относишься к тому, что некоторые племена считают оскорблением, если их соплеменника, взятого в плен, не пытают?

– Я скажу, что ты несешь чепуху.

Джон весело фыркнул.

– Помнишь, я как-то рассказывал тебе, что сенека практикуют «траурные войны», чтобы заменить погибших соплеменников?

– Рассказывал. Воруют детей у других племен и воспитывают их, как своих.

– Они не воруют младенцев. Берут детей постарше, даже подростков. Подростков пытают, чтобы определить самых стойких и смелых. Слабые им не нужны.

– Догадываюсь, что ты хочешь сказать, – она пристально смотрела на него. – Пройти через пытки и быть усыновленными – большая честь.

– Ты угадала, – обрадовался Джон.

– Даже, если тебя не украли. Держу пари, храбрецы, которые считают это большой честью, быстро меняют свое мнение, когда их начинают пытать.

– Если они начинают думать по-другому…

Шеннон старалась не улыбаться.

– Тогда их не стоит усыновлять? Какой ты несносный!

– Я объясняю тебе их философию. Мне показалось, ты заинтересовалась этим вопросом.

– Сначала мне было интересно. Сейчас противно.

– Шутки в сторону, – искренне сказал Джон. – Мне рассказывали о воинах – истинных героях, которые пели во время пыток, даже, когда теряли конечности или подвергались пытке огнем.

Шеннон обеспокоенно смотрела на Джона. Он наделяет «настоящих» героев, по меньшей мере, странными качествами. Он что, сам стремится к такой смерти? Мысль о том, что Джон добровольно выбрал себе народ и образ жизни, которые могут привести его к страшному концу, ужаснула ее. Но наученная горьким опытом с Кахнаваки, Шеннон прикусила язычок.

– Кажется, мы начинаем понимать друг друга, – проговорил Джон. Он взял ее лицо в свои большие грубые ладони и поцеловал. – Ничего со мной не случится, Шеннон. Перед нами долгая счастливая жизнь.

– А вдруг нас возьмут в плен прямо сейчас? Враги саскуэханноков. И начнут пытать тебя. Я этого не вынесу! Я не перенесу, если ты начнешь петь.

– У меня не такой уж плохой голос, чтобы мое пение казалось отталкивающим, – пошутил Джон. – Не нужно волноваться. Принц предупредит нас о незваных гостях. К тому же, я хожу по этой дороге уже много лет. Знаю их язык. Здесь мы в безопасности, если сами никого или ничего не обидим.

– Иногда мне нравится здесь, а иногда…

– Ты боишься? Хочешь, я скажу тебе, какие советы дал мне отец перед смертью?

– Да, Джон.

– Он сказал: «Страх – хорошая вещь, сын. Он помогает сохранить жизнь, но не позволяй ему отравить тебе существование».

– Замечательно. О чем второй совет?

– Он сказал, что я буду иметь у женщин большой успех, если стану объясняться с ними по-французски.

– Vraiment, monsieur? – проворковала Шеннон.

Джон усмехнулся.

– Совет действует на нас обоих, cherie, – он опустился на землю, увлекая за собой Шеннон, и воспользовался вторым советом своего отца.

 

ГЛАВА 16

Спустя несколько дней они прибыли на ферму Чарльза Бингхэма. Хозяин, худощавый человек, сколотил небольшое состояние на торговле с индейцами, французами, датчанами и англичанами. По общему мнению, он умудрился не нажить себе врагов. Шеннон легко поверила в это, глядя на лицо друга детства Джона, сияющее добродушной, искренней улыбкой.

– Я знал, что Джон всегда хотел найти себе невесту в лесу, – мягко поддразнил он, – но не ожидал, что он найдет принцессу.

Шеннон вспыхнула, довольная, что привела себя в порядок на краю обширных владений Чарльза. Ее чистые волосы свободно спадали на плечи, лицо здорово загорело, глаза сияли, тело было гибким, стройным. Лишь одежда имела ужасный вид, от порванных на коленях джинсов до грязных теннисных туфель. Одно несомненно: даже в приличном состоянии, она неуместна в XVII веке, особенно в этом, тщательно ухоженном доме.

– Отдохнете перед обедом, мисс Шеннон?

– Да, я немного устала, – она не осмеливалась посмотреть на своего влюбленного спутника. Они, весьма неохотно, решили спать этой ночью каждый в своей комнате. Но мысль укрыться в комнате с мягкой постелью и прочной дверью, защищающей от любопытных глаз – человека и собаки – была соблазнительной.

– Раз в году меня навещает сестра, – сообщил Чарльз, – и оставляет здесь часть своей одежды. Ей будет приятно, если вы выберете себе то, что вам необходимо.

– Подбери себе платье, Шеннон, – согласился с ним Джон, – и мы его купим. Если, конечно, оно продается. – Он понимающе взглянул на своего друга.

– В этом доме продается все. Ты же знаешь, мой друг. Став торговцем, остаешься им навсегда. Идем, пропустим по стаканчику, пока твоя принцесса отдыхает.

Все, что ей оставалось, подняться по лестнице в комнату его сестры. Она горела желанием поскорее увидеть вещи. Ей осточертели джинсы и футболка. Шеннон влетела в комнату, взглянула на богатое постельное белье, одеяла, портьеры и торжествующе улыбнулась.

– Надеюсь, ваша чековая книжка при вас, мистер Катлер, – и стремительно распахнула дверцы шкафа.

Через десять минут не осталось и следа от волнений и радости. Недовольная, Шеннон упала на постель. Одежда была не только отвратительной, но и сидела ужасно. Должно быть, сестра Чарльза была невысокой полной женщиной, увлекающейся отделкой кружевом, рюшами, тесьмой. Она, возможно, была женщиной интересной и привлекательной, но у нее не было вкуса.

– Ну, Шеннон, – говорила она себе, – ты всегда заявляла, что внешность не имеет значения. Что ж ты теперь надулась, как избалованная модель? В чем дело? Ты подтверждаешь свои слова или нет?

Самым подходящим показалось зеленое бархатное платье. Правда, оно было коротко, очень широко в талии и слишком облегало в груди. К тому же, оно было недостаточно скромным, с глубоким разрезом по переду юбки. Нашлась нижняя юбка, сшитая специально для этого платья, из яркого желтого шелка. Она придавала всему костюму вид одновременно кричащий и напыщенный. Повязав на талию золотистый шнур от портьеры, Шеннон поправила высокий кружевной воротник и пышные рукава. Теперь она готова к едким насмешкам Джона Катлера.

Услышав стук в дверь, Шеннон вздрогнула и метнулась к зеркалу. Она еще не заплела косу. Но когда Джон весело посоветовал «поторопиться», она заскрежетала зубами и двинулась к двери, утешая себя тем, что симпатичный хозяин не станет свидетелем унизительной сцены.

– Не смей смеяться, – велела Шеннон, прежде чем Джон увидел ее наряд. – Веди себя, как взрослый. – Он остолбенел от удивления, а не от того, что она выглядела забавно. – Джон, что совсем плохо?

Его взгляд медленно скользил по ней, вбирая каждую деталь. Потом он посмотрел ей в глаза.

– Я видел, что ты красива, – хрипло прошептал Джон, – но Чарльз прав, ты – принцесса.

В его глазах не было насмешки. Он был ошарашен. Его реакция ошеломила Шеннон. Она с трудом сдерживала смех. Вид женщины в платье с нижней юбкой и кружевными рукавами возбуждал Джона Катлера. Такая одежда, по его мнению, придавала женственность и красоту.

И сексуальность! Джон пожирал ее глазами. И Шеннон вдруг понравился ее наряд, облегающий в груди, с глупой юбкой и пышными рукавами.

– Войди на минутку, Джон, – пропела она волнующим голосом.

Он неуклюже вошел в комнату. Казалось, он был потрясен, – у столь изящной дамы такие дурные манеры. Когда Шеннон закрыла двери, она протянула ему руку.

– Поцелуйте мне руку, мистер Катлер.

И чары сразу же рассеялись. Джон обольстительно улыбнулся. Шеннон отступила с притворным ужасом.

– Надеюсь, вы правильно поняли меня, месье?

– Марш в постель, – последовал ответ. – Вижу, мне опять предстоит работа.

– Тебе не справиться с платьем. Слишком много пуговиц. – Она хихикнула, ловко увернулась от его объятий. – Понадобится не один час…

– У меня богатый опыт. – Джон уложил Шеннон лицом вниз на постель.

– Какой еще опыт? И кто, то есть, с кем? – сквозь взрывы смеха спрашивала она. – Отпусти меня, хам!

– Опять ругаешься, – его пальцы умело расстегивали пуговицы. – А ее еще назвали принцессой!

Шеннон не могла удержаться от смеха, хотя понимала, что Чарльз слышит поднявшуюся возню и непристойный язык «принцессы». Джон шарил под нижней юбкой, не поднимая ее. И Шеннон стала опасаться, что от ее смеха лопнет узкий корсаж платья.

– Ты сумасшедшая, – шепнул он ей на ухо. – Угомонись.

– Я сумасшедшая, но мне это идет, – весело поправила его.

– Не распускай руки. О, Джон, не надо…

Его голова исчезла под юбками, и смех Шеннон угас. Эротические возможности нелепой одежды были ей по душе. Прежде всего, она не видела Джона. Вместо него мог быть, кто угодно – разбойник с большой дороги, напавший на нее…

«Но ей не нужен никто другой», – нервно подумала Шеннон.

Джон раздвинул ее бедра, и его язык проник в нее. Шеннон не могла видеть его, прикоснуться к нему. Она вся сосредоточилась на ощущениях.

И тут мягкие, ритмичные движения его языка остановились, и она вскрикнула от неутоленного желания.

– Еще, еще, – стонала она, повторяя его имя.

Его сводящий с ума негромкий смешок подействовал на нее успокаивающе. Он снова прикоснулся к ней влажным ртом. Шеннон то постанывала, то вскрикивала от восторга, потом выгнулась в экстазе. Ей хотелось видеть лицо возлюбленного, но она боялась, что он остановится. Низким грудным голосом она молила его продолжать.

Из-под юбок показалось лицо Джона. Он был доволен и чертовски хорош собой.

– Можно и мне получить капельку удовольствия, принцесса?

Шеннон вздохнула.

– Иди сюда и скажи, что любишь меня.

– Позже, – Джон высоко поднял юбки, закрыв ей лицо. Ее приятно возбуждало, но не очень нравилось заниматься сексом с кем-то невидимым. Ее попытки выбраться из-под тяжелого шелка за поцелуем, наконец, увенчались успехом. Джон смягчился, открыл ее лицо и нежно поцеловал. – Довольна?

Шеннон озорно улыбнулась.

– Будь моим гостем, – она раздвинула ноги. У нее перехватило дыхание, будто впервые она ощущала его пульсирующее тепло. Они все время целовались, пока в последнем содрогании не наступил взрыв. Утомленные, они замерли рядом.

– О, Джон ты изумителен, – тонкие пальцы бездумно играли влажными каштановыми завитками на его груди. – Совершенно изумительно.

Он повернул к себе ее лицо. Самодовольно всматривался в него.

– Кажется, тебе понравилось. И что именно тебя так сильно потрясло?

– Меня? Ничего. Ведь это ты так обезумел из-за этого платья?

– Этого!? – Джон драматично закатил глаза, – Это самое уродливое платье из всех, что мне доводилось видеть.

– Уродливое? – Шеннон свирепо уставилась на него. – Ты говоришь ужасные вещи! По твоему поведению не было заметно, что оно тебе не понравилось.

– Я подумал, если ты так великолепно выглядишь в таком безобразном наряде, нетрудно представить себе, какая ты будешь в нормальном платье, – он успокаивающе поцеловал Шеннон.

– Никак не могу понять, когда ты меня дурачишь. Мне показалось, оно понравилось тебе.

– Оно безобразное, но вызывающее. Мне нравится все дерзкое.

– Итак? – Шеннон сразу же успокоилась. – Добраться до меня было не так-то просто. Все эти пуговицы…

– Настоящая пытка. Я едва не начал петь, – услышав стук в дверь, он замолчал и встал полный сожаления.

– Подожди. Не собираешься же ты ответить ему?

– Чарльз знает, что я здесь. Уверен, об этом знает весь дом.

– Мисс Шеннон, обед через пятнадцать минут, – послышался из-за двери голос хозяина.

– Спасибо, – откликнулась Шеннон и повернулась к Джону. – Мне очень неловко. Может быть, мне не идти к столу?

– Я сказал ему о наших отношениях. Он знает, что ты – моя женщина. Моя невеста, – он мягко коснулся ее щеки. – Мой мир.

От его слов сердце Шеннон готово было выскочить из груди. Если бы только она могла наслаждаться его любовью без горечи от близкого расставания!

– Что-нибудь не так? – с тревогой спросил Джон. – Я вижу по твоим глазам, что-то стоит между нами. Что?

– Никак не могу решить, – задумчиво сказала Шеннон. – Стоит ли нам готовиться к расставанию, или просто наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе?

– Может быть только один ответ: самая лучшая подготовка к расставанию – взять от жизни все, что можно.

– Чудесно, Джон. Не удивительно, что ты лучший советчик Кахнаваки. Начиная с этой минуты, – она нежно его поцеловала, – я буду готовиться к расставанию, упиваясь каждой минутой, проведенной с тобой. Я буду любить тебя так, что ты подумаешь, что умер и попал на небеса.

– Если ты будешь любить меня сильнее, чем сейчас, я действительно умру и окажусь на небесах, – возразил Джон с хитрой усмешкой. – Мисс Шеннон, вы опасная женщина. Пойдем обедать. Сегодня я сплю здесь, с тобой, чтобы доказать, что не боюсь смерти.

Ее звонкий смех сказал, что она не позволит будущему загубить настоящее. Шеннон привела в порядок свое платье, заплела косу. В зеркале она видела отражение Джона Катлера. В его глазах светилась любовь. Наконец-то она в мире со своей судьбой.

* * *

Обед с разговорчивым хозяином длился четыре часа. Потом был одаренный богатым воображением Джон Катлер и его любовь. Наконец, Шеннон уснула в его объятиях. Ей снился странный сон. Она увидела себя в задымленном вигваме в саскуэханнокской деревне в роли уверенной в себе акушерки, одетой в зеленый халат, с маской на лице. Из-за схваток тело Малиновки плавало над постелью. Но она спокойно и беззаботно болтала со своей свекровью. Шеннон внимательно следила за ее состоянием.

Появилась головка ребенка. И Шеннон набросилась на зрителей, а их там были десятки, требуя, чтобы они замолчали. Потом схватила ребенка за шейку и стала выдергивать его из чрева матери. Вдруг появился Кахнаваки с ножом в руке, резко взмахнул рукой и отрубил пуповину и свое запястье. Не обращая внимания на хлещущую из раны вождя кровь, Шеннон прижала младенца к груди и заворковала.

– Как мы назовем тебя, маленький воин?

– Джон Катлер, – мягким нежным голосом сказал малыш.

– Ой! Ты такой же зеленоглазый, как он! – Шеннон ласково поцеловала ребенка в лобик. Наклонилась, положила в деревянную колыбель в форме крошечного гробика на качалке. Стала укачивать ребенка, петь ему колыбельную песню. Когда он уснул, Шеннон накрыла колыбель крышкой, стараясь не разбудить дитя.

Потом взглянула на молодых родителей. Рана Кахнаваки все еще кровоточила, но он был спокоен и счастлив. Жестом велел вождь подойти к ним.

– Мне нужно найти Джона, – сказала она. – Он огорчится, что его здесь не было.

– Он здесь, – хитро улыбаясь, уверил ее Кахнаваки. – Все здесь. Неужели ты его не видишь?

Шеннон огляделась. Глаза расширились от удивления. Действительно, здесь были все.

– Филипп! Мама! – Ей хотелось подойти к ним, обнять, но они показались ей неестественными, недосягаемыми. С огромными глазами, полупрозрачными телами.

Все присутствующие вдруг показались ей духами, а не людьми. Молнией промелькнуло воспоминание: она зажгла спичку на священной земле и почувствовала присутствие сотен невидимых душ. Они все были здесь, глядели на нее любопытными глазами. Все они присутствовали. Все, кроме Джона Катлера.

– Я не вижу его Кахнаваки. Где он? – тревожно спрашивала Шеннон.

– Он в колыбели, – тихо ответил вождь.

– Я ищу не младенца Джона Катлера. Я ищу своего Джона.

– Он в колыбели.

Шеннон взглянула на колыбель. Гроб рос на глазах. Он стал большим – достаточно большим, чтобы вместить взрослого мужчину. У нее закружилась голова. Она испугалась.

– Это не мой Джон. Он в безопасности.

– Он спокойно спит в колыбели, – объяснял Кахнаваки. – Разве не этого ты хотела?

– Нет, нет! Я никогда не хотела этого! – Слезы текли по щекам Шеннон. – Это сон. Я повторяю это снова и снова. Я хочу проснуться. – Она упала на колени у гроба. – Если я не открою его, значит, все неправда. Если открою, то, правда.

– Он спит, – уговаривал ее Кахнаваки. – Открой колыбель. Взгляни на него.

– Нет, нет! – Она вцепилась в руку вождя, когда тот хотел открыть гроб. Но пальцы только скользили по кровоточащей ране…

Шеннон проснулась, дрожа от страха, покрытая испариной. Джон был рядом, обнимал ее, успокаивая.

– Шеннон, все хорошо. Это только сон.

– Я ему так и сказала, – пробормотала она, все еще дрожа от ужаса.

– Кому?

– Кахнаваки. Он хотел открыть гроб, но я не давала ему… – Она глубоко вздохнула. – Это был самый страшный сон в моей жизни.

– Понимаю. Попей воды, – Джон протянул ей бокал. – Успокойся. Расскажи мне свой сон.

– Не хочу. Он очень странный. Я не вижу в нем смысла.

– Тебе снился Кахнаваки, – упрямо допытывался он. – Он пытался открыть гроб, но ты не хотела. Почему?

Она заглянула в его бездонные зеленые глаза.

– Все, кого я когда-либо знала, были там. Все они были мертвы. Кахнаваки тоже. И ты.

– А ты была мертва?

– Думаю, да. Мы все двигались, говорили, но… Не глупо ли это? Мне кажется, мы все были мертвы.

– Посмотри же, ты жива. И я жив. И Кахнаваки. Это был только сон. Но смысл в нем есть.

– Что ты сказал?

– Ну, да. Когда-нибудь мы все умрем. Вспомни совет моего отца. Нельзя бояться смерти, нельзя жить в вечном страхе.

– Я не боюсь смерти. Я боюсь…

– Шеннон, – Джон настойчиво посмотрел ей в глаза. – Сейчас же расскажи мне, чего ты боишься.

– Я не боюсь умереть. Я боюсь стать причиной смерти. Мне легче умереть, чем нести ответственность за чью-то смерть, – Шеннон откинулась на подушку и закрыла глаза. Она была измучена. – Я больше не в силах разговаривать. Обними меня, Джон. Все хорошо. Я просто устала.

– Ты устала, – Джон обнял ее, погладил по волосам. – Рад, что ты рассказала мне об этом. Кажется, я тебя понял.

– Понял?

– Да. Ты устала объяснять мне, а я все не понимал, что ты считаешь себя ответственной за все, что происходит.

– М-мм…

– Такого больше не будет. Поняла?

– Стараюсь, – вздохнула Шеннон. – Думаю, Малиновка родила сегодня. Мне приснился малыш, и они назвали его в твою честь, как и обещал Кахнаваки.

– Возможно. Если так, то он, должно быть, очень счастлив. Он хотел сына.

– М-мм.

– Спи, cherie. He бойся своего сна. Если он вернется, не поддавайся ему. Смерть не властна над живыми, пока их час не пробьет. Наше время еще не пришло.

Шеннон прижалась к широкой груди Джона. Она больше не боялась уснуть. Джон все объяснил, успокоил. Она надеялась, что и при свете дня все будет также ясно и понятно.

* * *

– Джон, мне нравится мое новое платье, – Шеннон расправила изящный воротник красивого, скромного серого шелкового платья, одернула ярко-синюю нижнюю юбку. – Спасибо, что попросил Чарльза найти что-нибудь поприличнее.

– Когда он увидел тебя в том безобразном зеленом тряпье, он не мог успокоиться, пока не нашел подходящей одежды. Шеннон, ты прекрасна. Перестань суетиться.

– Надеюсь понравиться твоей матери. Не могу поверить, что мы уже приехали. Мне нужно еще немного времени, чтобы успокоиться. – Она нервно теребила атласные ленты накидки. Потом взглянула под колеса прочного черного экипажа Чарльза Бингхэма. – Ты был прав, Джон. Здесь такие грязные дороги.

– Поэтому я и попросил Чарльза найти для тебя башмаки на деревянной подошве. Женщины вынуждены ходить в них по улице.

– Мне еще не доводилось носить такие башмаки. Твоя мама подумает, что я самая неуклюжая женщина на свете.

– Моя мама сразу поймет, что ты изящна и прекрасна.

Шеннон принялась теребить золотистую косу.

– Ты уверен, что у меня все в порядке? Я хорошо выгляжу? В этой одежде так трудно разобраться.

– Не хватает одной детали, – сказал Джон. – Перчаток.

– Перчаток? Джон, я даже и не подумала о них.

– Я должен был вспомнить. – Он вынул из кармана отлично сшитого темно-синего камзола гладкое золотое кольцо и надел ей на палец. – Чтобы все знали, что ты – моя.

– О, Джон! – глаза Шеннон засияли от счастья. – Где ты взял его?

– Став торговцем, остаешься им навсегда, – напомнил он ей слова Чарльза. – Бингхэм продаст и родную мать, если она кому-нибудь понадобится. – Джон натянул вожжи. – Ну, мы прибыли в логово льва. Вернее, львицы. – Помогая Шеннон выйти из экипажа, он добавил: – Твой наряд великолепен, и ты тоже. Тебе не о чем беспокоиться.

– Ты очень красив, Джон. – Шеннон улыбнулась, оглядывая его. Коричневые бриджи, высокие черные сапоги. Волевой подбородок. Глубокие зеленые глаза. – Когда твоя мать увидит нас рядом, она поймет, что мы созданы друг для друга. О! Это Мередит?

Двери широко распахнулись. Невысокая девушка с рыжевато-каштановыми волосами бросилась Джону на шею.

– Джонни! Мама! Иди быстрее! Джонни приехал!

– Вы кто, юная леди? – грубовато спросил Джон. – Куда вы подевали мою плоскогрудую сестрицу?

– Перестань! – взвизгнула она от удовольствия. – Какой ты несносный! Я совсем не изменилась. Ну, может быть, чуть-чуть.

– Успокойся, – приказал Джон. – У меня важное сообщение. Посмотри-ка на ту непривлекательную женщину.

– Женщину? – взглянув на Шеннон, Мередит зарделась. – Извините, мисс. Я так взволнована…

– Послушай, – напыщенно продолжал ее озорной брат. – Это наша новая служанка. Покажи ей, куда поставить вещи, и пусть приступает к своим обязанностям.

– Служанка? – Мередит нахмурилась. Потом в ее зеленых глазах заплясали веселые огоньки. – Мама! Джонни женился! – Она бросилась к Шеннон, схватила ее за руки. – Как тебя зовут? Джонни никогда не говорил о тебе. Вы любите друг друга? Только честно!

– Меня зовут Шеннон. И мы любим друг друга. – Она улыбалась, очарованная юной сестрой Джона и ее шутливым отношением к старшему брату. – Я люблю твоего брата. Но мы не женаты.

– Еще! – загудел Джон. – Еще не женаты. Шеннон хочет венчаться. Если ты пообещаешь хорошо вести себя, тебя, может быть, впустят в дом.

– Перестань дразнить ее. А то Шеннон передумает и не выйдет за тебя. Шеннон, идем, я познакомлю тебя с мамой и Питером. Как только они увидят тебя, они умрут на месте.

– Приятная перспектива, – развеселился Джон. – Шеннон, ты готова?

– А где Принц? Нельзя же его бросить здесь…

– Чарльз Бингхэм впустил его в дом, но у моей мамы на этот счет свое мнение. Принц! Иди за дом. Мы оставили Герцогиню с Кахнаваки, – сообщил он сестре, вызвав у нее вздох разочарования.

Шеннон проследила взглядом за волкодавом, скрывавшимся за углом скромного кирпичного дома, и еще раз пригладила волосы.

– О’кей, я готова!

 

ГЛАВА 17

Сидя у окна, Элейн Ван Хорн уже оценила обстановку и теперь, невозмутимая и уверенная, ожидала, когда они войдут в дом. Это была миниатюрная женщина с копной пышных золотисто-каштановых волос, словно прошитых серебряными нитями. В синих глазах светилось ожидание. Она неясно обняла своего единственного сына.

– Ну, Джонни, я правильно поняла, – ты женился?

Джон с любовью поцеловал мать в щеку.

– В этом месяце, мама. Это Шеннон Клиэри. Я нашел ее в лесу…

– Перестань дурачиться, – строго сказала она. – Я вижу, ты ничуть не изменился. Шеннон, – Элейн взяла гостью за руки, – ты поразительно красива. Сегодня самый счастливый день в моей жизни.

Шеннон вздохнула с облегчением.

– Я очень хотела познакомиться с вами, миссис Ван Хорн. Джон много рассказывал о вас.

– А теперь ты узнаешь – правду ли, – она хмыкнула, но в глазах светилась любовь к сыну. – Хорошо одет и сапоги начищены. Шеннон, да ты волшебница!

– У нее есть рубашка, на которой так и написано, – рассмеялся Джон. – Пусть она покажет ее тебе, мама.

– Довольно. Шеннон, идем в гостиную, и ты расскажешь о себе. Мой муж, Питер, подойдет немного позже.

– Питер дома в такой час? – удивился Джон. – Он болен?

– Конечно, нет. Раз ты хочешь знать, я скажу. Он принес мне подарок. – Элейн показала на зеркало, прислоненное к чайному столику. – Разве оно не изумительно?

– Еще одно зеркало? Шеннон, я когда-нибудь говорил тебе, что у моей мамы зеркал больше, чем у любой женщины на континенте?

– Ты выставляешь меня в дурном свете, – быстро сказала Элейн. – Мне просто нравится хорошо выглядеть.

Шеннон вздрогнула, представив себе, что могла бы подумать будущая свекровь, увидев ее в джинсах и футболке, а Джона – с рыжей косматой бородой. Она насмешливо взглянула на возлюбленного. Джон незаметно подмигнул ей.

– Когда ты встретила моего сына, Шеннон, он был одет прилично, или в своих невозможных оленьих шкурах? – строго спросила Элейн.

– У вас с Шеннон одинаковое мнение о кожаной одежде, мама. Но дело не в моде. Шеннон против убийства беззащитных животных и их использования для таких предметов роскоши, как пища и одежда.

– Опять Джон смеется надо мной, – Шеннон коварно улыбнулась ему. – Я никогда не видела такой красивой комнаты, миссис Ван Хорн. Вазы на камине изумительны.

– Тебе нравится хрусталь? Я покажу свою коллекцию. Она не так богата как коллекция зеркал…

– Мама, что у нас на обед? Шеннон неравнодушна к кролику.

Шеннон пристально смотрела на Джона. Едва переступив порог родного дома, этот суровый человек превратился в озорного мальчишку. Она решала, что лучше: сдерживать свои чувства или потерять самообладание навсегда.

– Как правило, миссис Ван Хорн, я не ем мяса. Но мне пришлось довольствоваться им в последние недели. Уверена, вкусно будет все, что вы подадите на стол.

– Пустяки! Наша кухарка в твоем распоряжении. Ты ешь рыбу? Птицу?

– Я тоже не хочу есть никаких животных, – вдруг заявила Мередит. – Мне всегда это казалось варварством. Но я не знала, – она с восхищением смотрела на Шеннон, – что без мяса можно жить.

– Ты будешь есть мясо и точка, – поспешно сказал Джон. – Не будь ребенком, Мерри.

Его сестра надулась, но тут же весело улыбнулась.

– Если хочешь, можешь называть меня ребенком. Я скучала без тебя, Джонни, – Мередит подбежала к брату и уселась ему на колени. – Ты долго пробудешь дома?

– Шеннон хочет венчаться в церкви. Есть еще какие-то условия, о которых я пока не знаю. Интересно было бы узнать. Лучше сама спроси ее об этом.

– Восхищаюсь тобой, Шеннон, – Элейн лучезарно улыбнулась. – Не позволяй Джону всегда принимать решения, иначе мои внуки родятся в крохотной хижине, переполненной индейцами и волками. Почему бы вам не жить с нами в Нью-Амстердаме?

– Мне нравится хижина Джона, – Шеннон вспыхнула. – Но спасибо за предложение. Мы пробудем здесь до середины июня, и потом… – Она слегка передернула плечами, замолчала и далее встревожилась, заметив на лицах Джона и его матери одинаковое хмурое выражение. Когда придет время, она навсегда покинет эту семью. И ей стало жаль, что они не остались в лесу в своей хижине, даря друг другу радость и любовь.

– До середины июня! – с надеждой воскликнула Мередит. – Больше месяца. Мама, Джонни никогда не гостил у нас так долго. Ведь правда?

– Да, если рассуждать, как ты… О, Питер!

– Не вставай, дорогой, – Питер Ван Хорн подошел к пасынку. – Какой приятный сюрприз, Джон.

Шеннон смотрела на мужчин. Высокий, широкоплечий, с густыми каштановыми волосами Джон был очень красив. Питер тоже красив. Высокий, стройный, холеный блондин. Держится прямо, с чувством собственного достоинства. Черты лица правильные, аккуратные усы и борода. Они были полной противоположностью, как по цвету волос, так и по манере поведения. Их крепкое рукопожатие и искренние улыбки говорили о теплых дружеских отношениях между отчимом и пасынком.

– Питер, ты прекрасно выглядишь. Мама и Мередит вели себя прилично?

– Довольно, Джонни, – засмеялась Элейн. – Питер, это милое создание – невеста Джонни. Ее зовут Шеннон Клиэри.

Питер тепло поздоровался с Шеннон и непосредственно спросил:

– Где вы могли встретиться? Не в лесу же?

– Она бродила по лесу, неподалеку от моей хижины, – весело ответил Джон. – На лбу у нее была шишка с куриное яйцо. Ее нашли саскуэханноки, но не знали, что с ней делать. Они заставили меня взять ее.

– Джонни, ради Бога! – в синих глазах Элейн светилось неудовольствие. – Шеннон, расскажи нам, пожалуйста, как ты встретилась с моим несносным сыном.

Заразительный смех Джона вызвал у Шеннон смущенную улыбку.

– Боюсь, что все было именно так. Джон всегда был любезен. Несносен, но любезен.

– Но откуда ты? Где твой дом?

– От сильного ушиба она потеряла память, – Джон вздохнул и прибавил серьезно: – Я думал, через день-два она все вспомнит… Но теперь мне кажется, что память не вернется к ней никогда.

– О, Боже! – Элейн тяжело вздохнула. – Бедняжка! Может быть, тебе прилечь и отдохнуть? А мы пошлем за врачом…

– Я здорова, миссис Ван Хорн. У меня амнезия, как считает Джон, но у меня ничего не болит.

– И все равно надо послать за нашим врачом – французом, доктором Маршаном, – твердо сказал Питер. – Говорят, он творит чудеса.

– Маршан?

– Правда, – подтвердила Мередит. – У моей подруги Энн есть учитель Гастон Гарнье. Этот Гастон – я хочу сказать, месье Гарнье – говорит, что доктор Маршан очень талантлив. Гастон с ним учился. Питер прав, Джонни. Доктор Маршан вылечит Шеннон.

– Поговорим об этом после обеда. Мама права. Шеннон следует отдохнуть. Я провожу ее в комнату для гостей.

– Мередит проводит Шеннон в комнату для гостей, – Элейн была недовольна Джоном. – Ты останешься здесь и обсудишь с Питером планы на будущее. Пойду и скажу кухарке, чтобы приготовила на обед рыбу. – Она ласково взглянула на Шеннон. – Мы хотим, чтобы тебе было у нас хорошо, дорогая. Это твой дом, пока ты не вспомнишь свою семью.

Шеннон поморщилась. Было бы лучше сказать правду, даже если ей и не поверят. Но Джон выбрал такой путь. Следует с ним посоветоваться и узнать, сказать ли Элейн и Питеру истину.

У Мередит, однако, были другие планы. Не успели двери комнаты закрыться за ними, как она безжалостно набросилась с вопросами на свою будущую невестку.

– Ты никогда не ешь мяса? А как ты вспомнила об этом? Значит, ты должна помнить и другое. Хоть чуть-чуть, намеками. Мой друг, Гастон – умнейший человек на всем свете. Мы сообщим ему все, что ты помнишь о себе, и он сразу же определит, откуда ты. Где он только не был! Даже в Африке!

– Наверное, он очень умен, – согласилась Шеннон. – Давай не будем говорить обо мне. Расскажи мне о себе, Мередит. Тебе шестнадцать? Джон сказал мне, что ты хорошенькая, но он забыл сказать, что у тебя необычайно красивые волосы. Как и у твоей мамы.

– У меня волосы мамы, а глаза папы. А Джонни похож на отца.

– Но борода у него такая же рыжая, как твои волосы.

– Борода? – Мередит покатилась со смеху. – Ты видела его с бородой? Он похож на Питера?

– Нет, – рассмеялась Шеннон. – У него была густая косматая борода. Когда я увидела его впервые, то испугалась.

– Испугалась Джонни? Не могу поверить в это!

– Теперь и я с трудом верю в это. Но тогда…

– Как ты ударилась головой?

– Думаю, упала с лестницы, – Шеннон уклонилась от прямого ответа. – Мы собирались поговорить о тебе, Мередит.

– А! Что можно обо мне сказать? У меня скучная жизнь. Мама и Питер не разрешают мне иметь друзей, бывать в обществе. – Она горестно вздохнула. Шеннон улыбнулась: у шестнадцатилетних девушек одинаковые проблемы, что в семнадцатом, что в двадцатом веке.

– Но у тебя же есть один друг, – напомнила она Мередит. – Гастон?

Девушка вспыхнула и кивнула головой.

– Когда ты с ним познакомишься, поймешь, я не преувеличиваю. Если только тебе удастся встретиться с ним. Питер и мама не разрешают пригласить его на обед. Они считают, что это неприлично.

– Где ты с ним видишься?

– Он учит французскому мою лучшую подругу. Ее зовут Энн. Иногда, когда я бываю у нее, приходит Гастон, и мы болтаем часами.

«Эге, – весело подумала Шеннон. – Кажется, девочка потеряла голову из-за этого Гастона, как шесть лет назад она сама – из-за Колина Марсалиса. Если так, то у Мередит в головке несбыточные мечты переплелись с далекими от реальности хрупкими надеждами. Пожалуй, этот человек играет «чувствами Мередит, как Колин Марсалис играл ее чувствами».

– Он помогает мне заниматься французским, – продолжала Мередит. Ее зеленые глаза сияли от любви. – Ты знаешь, что моя бабушка была француженкой?

– Джон как-то говорил об этом. Может быть, он сможет убедить твою маму пригласить Гастона на обед, пока мы здесь.

– О-оо, было бы замечательно! – Она сжала Шеннон в объятиях. – Я так рада, что ты выходишь замуж за Джона. Мне нужен кто-то, кто будет разговаривать со мной, как со взрослой. Питер такой строгий. Мама еще хуже. Ой, я совсем забыла. Пойду переоденусь к обеду, а то она будет ругаться.

– Переодеваться к обеду? – пробормотала Шеннон. – Как ты думаешь, ничего, если я приду в этом платье?

– Ничего. Но почему ты не хочешь его сменить? В этом ты ехала… – Глаза Мередит остановились на сумке Шеннон, стоявшей на постели. – Это все твои вещи?

– Боюсь, что так.

– Ты действительно бродила по лесу? Как романтично! В чем ты спала в хижине Джона? – В глазах девушки вспыхнули любопытные огоньки. – А Джонни в чем спал? Мне кажется, у него только одна комната…

– Мередит!

– Что?

– Тебе нужно пойти переодеться к обеду. Когда-нибудь я тебе все расскажу, – «идеализированную версию», – подумала Шеннон с улыбкой глядя на уходящую девушку.

Все так усложнилось. Семья Джона радушно приняла ее в своем доме. Ей кажется, нет места лучше на земле, чтобы провести последние дни с Джоном. Здесь они окружены теплом и заботой. Конечно, если Джон выполнит свое обещание найти укромный уголок, где бы они были вдвоем и, когда захотят, занимались любовью… Шеннон считала, что ее план оказался на редкость удачным.

Негромкий стук в дверь был обещанием свидания. Шеннон быстро открыла дверь, втащила Джона в комнату и горячо поцеловала.

– Мне нравится твоя семья.

– Хорошо. Сними платье.

Шеннон нервно рассмеялась.

– Только, если ты будешь вести себя тихо. Внизу твоя мать. Рядом твоя сестра. Она легко поддается дурному влиянию.

– Что? – удивился Джон.

– Она потеряла голову из-за француза. Больше ничего не могу сказать.

– Достаточно и этого, – проворчал Джон. – Потеряла голову? Ты хочешь сказать, она думает, что влюбилась?

– Да, месье.

– Я убью его, если он хоть пальцем притронулся к ней.

– Он не трогает ее, – быстро сказала Шеннон, хотя в душе думала по-другому. – Ты не должен говорить ей об этом. Не будь занудой. Это мило и безвредно. Будь добрее, и она все расскажет тебе сама. Будь хорошим ласковым братом. – Джон двинулся к двери, и Шеннон нахмурилась. – Ты куда идешь? Разве ты не собирался соблазнить меня?

– Пропало желание, – пробормотал он. – Француз! Я должен кое-что сделать.

– Джон Катлер! Если ты скажешь хоть одно слово Мередит или кому-нибудь другому, я никогда тебя не прощу. Она сказала мне об этом по секрету, а я проболталась тебе. Думала, тебе это покажется прелестным.

– Прелестным? Она же ребенок, Шеннон. А он француз.

– Джон, ты становишься глупцом, – она обняла его. – Обещай, что ты ничего не скажешь, и я узнаю у нее подробности. Я скажу тебе, если там что-нибудь не так.

– Обещаешь?

– Конечно. Поцелуй меня, Джон.

– Потом. Пойду посмотрю, как они устроили Принца.

Разочарованно Шеннон смотрела, как он идет к двери, через холл к лестнице. Интересно, как бы он повел себя, если бы у него были собственные дочери? Потом вздохнула: если бы можно было увидеть это!

Борясь с охватывающим ее чувством подавленности, Шеннон поправила прическу и поспешила за Джоном в надежде уговорить его прогуляться по грязным улицам Нью-Амстердама. Джон вошел в кухню, и оттуда тотчас же послышались громкие голоса.

Говорили по-голландски. Шеннон смогла разобрать несколько слов. Часто повторялись слова «docter» и «zieke». Потом Джон перешел на английский.

– Она никогда не была замужем. Сколько раз я должен повторять это?

– Ты не можешь этого знать, – предостерегла Элейн. – Она очень мила, Джонни, но мы ничего не знаем о ее прошлом. Может быть, у нее есть дети…

– Смешно. Ты думаешь, она бы забыла о своих детях? Я хорошо знаю ее, мама. Она не замужем, и у нее никогда не было детей. И закончим этот разговор.

– А если ты ошибаешься? – раздался сочувствующий голос Питера Ван Хорна. – Ты ее любишь, это ясно. И она любит тебя. Я знаю, ты все равно женишься и будешь счастлив всю жизнь, так ведь? Но нельзя же быть таким безрассудным, сын. Ты должен знать ее прошлое, чтобы планировать будущее.

– Она моя. Каким бы ни было ее прошлое, оно в прошлом.

– А если она все вспомнит однажды? – Элейн тяжело вздохнула. – Ударится еще раз головой и снова потеряет память? И забудет тебя, а вспомнит другого мужа?

– Нет никакого другого мужа! Но даже если бы и был, сейчас она выбрала меня.

В голосе Джона звучали боль и замешательство. Ей захотелось подойти к нему, подбодрить и утешить его… но в чем? Нежно напомнить ему, что она незамужняя путешественница во времени? Что она пришла из будущего? Что исчезнет через пять недель? Джон снова не поверит ей, только расстроится еще больше.

– Позволь Питеру послать за доктором Маршаном, – упрашивала Джона Элейн. – Ты будешь знать, что сделал все возможное. Потом ты женишься на ней. И мы будем рядом с тобой, даже если появится целая армия мужей. Пожалуйста, Джонни, сделай это ради меня.

– Я подумаю, – сказал он удрученно. – Я сам собирался найти ей врача, только…

– Джон, скажи, что тебя беспокоит? – спросил Питер.

– Я не думаю, что у нее был муж. Она была очень несчастна. Подавленность и жестокое обращение не позволяют ее уму вспомнить. Если я прав, то такие воспоминания не нужны. Ее воспоминания не перестают мучить ее. Не знаю, как это объяснить, мама, но Шеннон лучше, спокойнее со мной, без ее прошлого. Я чувствую это сердцем.

Шеннон вернулась в комнату, потрясенная глубокой болью и преданностью возлюбленного. Джон стремился помочь ей, но не знал, как. Если бы он только знал! Если бы он знал, как успокаивал и утешал ее! Что она действительно сошла бы с ума, будь она все это время одна среди саскуэханноков.

«Прости меня, Джон, – шептала она. – Если бы я могла избавить тебя от грядущей боли! Но вместо избавления я принесу тебе еще большие страдания». – Она бросилась на постель. Ее тело содрогалось от гнева и любви. Ей хотелось сделать счастливым Джона Катлера. Хотя бы на короткое время. Пусть лишь на эти несколько недель…

 

ГЛАВА 18

– О’кей, Мередит. Расскажи мне о Гастоне. Я хочу знать о нем все.

– А ты не расскажешь Джонни?

– Знаешь, я совсем немного рассказала ему, – смущенно призналась Шеннон. – Извини, Мередит. Я думала, ему будет приятно.

– Но ему не понравилось? – Девушка дерзко вскинула голову. – Можно подумать, я все еще ребенок?

– Он боится Гастона, не доверяет ему. Гастон знает жизнь. И потом, он – француз… И… немного… староват для тебя.

– Староват?

– Но это романтично, – тут же поправилась Шеннон.

– Ой! – Мередит нервно хихикнула. – Шеннон, мы ни разу не оставались наедине. С нами всегда моя подруга Энн. А ее дедушка сидит в соседней комнате. Это удобно.

Шеннон вздохнула с облегчением.

– Именно это я и хотела услышать от тебя. Итак? Он джентльмен?

– Mais qui! – В изумрудных глазах сияла гордость. – У него хорошее воспитание. Он самый образованный и интеллигентный человек в мире. Представляешь, Шеннон, он все время учится. Он говорит, что его единственная жажда – это жажда знаний, а голод – это голод правды. Мне кажется, так оно и есть. Он такой худенький. Он вызывает уважение, правда?

– Вполне, – сейчас уже у Шеннон заблестели глаза. – И?.. Он красив?

– Гастон? – Мередит прикусила губку. Она едва сдерживала свои чувства. – У него темные загадочные глаза. Очень красивые руки. А когда он смотрит на меня, я чувствую, что я таю.

– Здорово! Я должна познакомиться с ним. Постараюсь убедить Джона пригласить его на обед.

– Замечательно! – Мередит внимательно смотрела на Шеннон. – Ты, в самом деле, хочешь познакомиться с ним? Хочешь сегодня?

– Как сегодня?

– Пойдем со мной к Энн. Ну, пожалуйста! – Она схватила Шеннон за руку. – Он придет к ним сегодня. Ты будешь им очарована. Вот тогда ты точно сможешь убедить Джонни поговорить с мамой. Я умру от одиночества, если она не позволит Гастону прийти к нам.

Шеннон рассмеялась.

– О’кей. Успокойся. Я пойду с тобой.

– Тогда нам нужно поторопиться, пока не вернулся Джонни и не запретил нам.

– Джон не может запретить мне ходить в гости, – твердо сказала Шеннон. – Но я согласна с тобой. Идем прямо сейчас, чтобы я была дома, когда они с Питером придут на обед.

Мередит вынула из шкафа башмаки Шеннон.

– Только не говори маме, что у Энн будет Гастон. Если она узнает…

– Не скажу, если она не спросит. Но имей в виду: я не намерена лгать ни ей, ни Джону.

– Положись на меня. Я сама ей объясню, – Мередит схватила Шеннон за руку и потащила вниз по лестнице в гостиную. – Мама, мы с Шеннон идем в гости к Энн.

Лицо Элейн осветилось улыбкой.

– Неплохая мысль. Мне пойти с вами?

– Ты вчера весь вечер болтала с Шеннон, – Мередит обиделась. – Сегодня моя очередь.

– Хорошо, хорошо, – Элейн улыбнулась Шеннон. – У Энн очень милый дом. И погода сегодня великолепная. На небе ни единого облачка.

– Мы ненадолго, Элейн. Если Джон вернется раньше…

– Ему не понравится, что ты ушла. Какой он эгоист! Кроме того, мы хотим, чтобы ты познакомилась со всеми нашими друзьями.

«Кроме того? Раз уж вы решили, что я бездетна, не замужем и в здравом уме?» – подумала Шеннон. Но Элейн – беспокойная мать. И она простила мать Джона за ее – пусть условное – одобрение их брака. Весело простившись с будущей свекровью, Шеннон поспешила вслед за Мередит.

* * *

– Ну, разве Энн не душка? – Лицо Мередит пылало от волнения. – Она тебе нравится? Прическа у меня в порядке? Противное платье, правда?

Шеннон сочувственно улыбнулась.

– Мередит, успокойся. Может быть, это пришел вовсе не Гастон.

– Это он. Гастон ужасно пунктуален. Сначала он поздоровается с дедушкой Энн и потом… О! Я слышу его голос.

Из холла доносились неясные звуки беседы. Шеннон и Мередит сидели в гостиной, ожидая появления имеющего дурную репутацию учителя французского языка. Наконец, двойные двери гостиной распахнулись и Энн, темноволосая, пухленькая, румяная девушка лет пятнадцати, ввела в комнату Гастона.

– Мередит, посмотри, кто пришел! – простодушно сказала она.

Лицо Мередит вспыхнуло румянцем.

– Месье Гарнье! Какая приятная неожиданность…

– Мадемуазель Катлер, – Гастон взял протянутую руку девушки и запечатлел на ней долгий поцелуй. – Какое приятное стечение обстоятельств. – Он повернулся к Шеннон, поклонился: – Мадемуазель Декстер сказала, что вы – невеста Джона Катлера?

– Меня зовут Шеннон Клиэри, – бессознательно, Шеннон протянула ему руку для поцелуя. – Приятно познакомиться с вами, месье.

– Для меня это честь, – его губы дважды коснулись ее руки. Гастон сразу же стал ей неприятен. Шеннон быстро отошла и высокомерно взглянула на него.

Благодаря Колину Марсалису она знала, что маленькие мужчины, гибкие и крепкие, как проволока, стремились подчинить своей воле и использовать в своих целях впечатлительных юных девушек. Гастон Гарнье пугающе точно отвечал этим качествам. Самоуверенный, надменный, с самодовольной улыбкой, он был убежден, что каждая женщина в этой комнате – и даже во Вселенной! – считала его неотразимым, недосягаемым идеалом.

Гастон не сводил с Шеннон глаз, откровенно любуясь ею.

– Шеннон. Очаровательное имя.

– Благодарю, Гастон. Я хочу сказать: мерси.

– О, вы немного говорите по-французски? Мило, очень мило.

Час, проведенный в обществе Гастона Гарнье, показался Шеннон вечностью. С нескрываемой жалостью наблюдала она за будущей золовкой. Елейный голос и вкрадчивые манеры учителя заворожили Мередит. По словам Гастона, у него обширные знания и говорить он может почти на любую тему.

На девушек обрушился поток глупой болтовни, пересыпанной цветистыми выражениями. Изредка мелькали крупицы мудрых мыслей. Шеннон полагала, что чужих. Все это время влюбленная Мередит вздыхала, ахала, краснела, что-то невнятно бормотала, когда Гастон обращался к ней. Шеннон теряла терпение. Ей хотелось схватить Мередит, вытащить из комнаты, увести из этого дома, от этого самовлюбленного негодяя.

Снова и снова она убеждала себя, что в семнадцатом веке ухаживали за женщинами, не позволяя себе ничего, кроме поцелуя руки. И нет причин для беспокойства. Наступит день и Мередит вспомнит о Гастоне Гарнье с мудрой печалью. Ей вспомнится и Шеннон. Она будет благодарна ей, что удержалась от едких суждений и наводящих тоску советов. Не стоит рассказывать Мередит о Колине Марсалисе. Пусть себе теряет голову от любви. Это скоро пройдет, посоветовала себе Шеннон, уверенная, что Джон Катлер не позволит увлечению своей сестры зайти слишком далеко.

* * *

В последующие два дня жизнь текла спокойно – тихие уютные семейные вечера, тайные встречи с Мередит, с Джоном. С Мередит непрестанно говорили о Гастоне Гарнье, его знаниях, исследованиях… Встречи с Джоном – неистовые, торопливые. Правда, в самые неподходящие моменты Джон вдруг вспоминал о французе, осыпал его проклятьями. Его преследовала мысль о том, что Гастон может сделать с его маленькой сестричкой.

Питер Ван Хорн – очаровательный хозяин. Шеннон нравилось наблюдать за ним и Элейн, которую тот боготворил. В доме царила атмосфера любви, нежности, уважения. Часами Шеннон не вспоминала о саскуэханноках и их печальной участи. Только за одно это она в вечном долгу перед семейством Катлер – Ван Хорн.

За ужином вечером третьего дня Элейн вдруг сказала:

– Хочу устроить небольшой прием, чтобы познакомить Шеннон с несколькими нашими друзьями, – Питер и Джон удивленно переглянулись. Было ясно – Элейн хотела узнать о прошлом Шеннон прежде, чем думать о будущем Джона.

– Мама, мне нравится твое предложение, – Джон внимательно смотрел на мать. – Назначь его на завтра, или его придется отложить до моего возвращения.

– Ты уезжаешь?

– Я хочу встретиться с доктором Маршаном, на котором вы все помешались. Я еду послезавтра.

– Зачем тебе ехать самому? – недоуменно спросил Питер. – Мы можем послать за ним.

– Не стоит. Сначала я хочу встретиться с ним, поговорить. И только после этого я решу, показать ли ему Шеннон. И никаких возражений!

– Ручаюсь, что это так, – улыбнулась Шеннон. – Если Джон решил, спорить с ним бесполезно. Он упрям, как осел. Значит, мы едем в Ренселервик. Я буду скучать по вам.

– Что это вы такое говорите, миссис? Вы никуда не едете, – Джон фыркнул. – Ты останешься с мамой. Они с кухаркой будут откармливать тебя.

Шеннон взглянула на него. Волевой подбородок, упрямо стиснутые зубы. Надо придумать, как заставить его изменить решение. Даже один день они не могут обойтись друг без друга. Осталось меньше пяти недель.

– Джон, мы поговорим об этом позже.

– Ты будешь скучать, – догадался он. – Я тоже. Поверь, я не хочу подпускать к тебе этого проклятого врача, пока не удостоверюсь, что ему можно доверять. Это моя обязанность. Я ведь твой жених, все же.

– Ты права, он упрям, как осел, – Элейн с нежностью смотрела на сына. – Шеннон, попроси его не задерживаться. Это – единственное, на что ты можешь рассчитывать. Одному верхом можно обернуться за один день. Маршан может приехать позже.

Джон взглянул на мать с благодарностью.

– Шеннон, обещаю тебе, что вернусь через несколько дней.

Она, молча, кивнула. У нее было дурное предчувствие. Им нельзя расставаться. Но Джон обещал вернуться через несколько дней, а он – человек слова.

– Значит, гостей пригласим на завтра, – Элейн снова засияла улыбкой. – Мы пригласим Бена Шиллера. Он всегда спрашивает о тебе, Джонни.

– Я обучался кузнечному делу вместе с юным Беном… – Джон стремительно повернулся к Шеннон. – Он тебе понравится.

– Сейчас его вряд ли назовешь юным. Он уже девятнадцатилетний мужчина, – Элейн бросила на дочь многозначительный взгляд. – И он влюблен в твою сестру.

– Бен? – улыбка озарила лицо Джона. – Интересно.

– Он не обращает на меня внимания, – возразила Мередит. – За много лет он едва ли сказал мне два слова. – Она сделала красноречивую паузу. – Я настаиваю, чтобы на обед пригласили месье Гастона Гарнье.

– Ты настаиваешь? – поразилась Элейн.

В разговор быстро вмешался Питер.

– Мередит, мы пригласим его в другой раз. Неудобно, если за одним столом окажутся двое твоих поклонников.

– Бен Шиллер не мой поклонник! Меня он не интересует. Гастон Гарнье интересует меня.

Джон рассвирепел.

– Черт возьми! Кто он такой, этот Гастон? Где она с ним познакомилась? Кто ему позволил приблизиться к ней? Когда я уезжал, она была маленькой девочкой. И вдруг она сядет за обедом рядом с каким-то французом!

– Нет, Джонни, – тихо сказала Мередит. – Гастон не «какой-то француз». Увидишь, он тебе понравится. Он и философ, и математик, и алхимик…

– Алхимик? – Джон был сражен.

– Гастон постоянно учится, изучает секреты происхождения золота и жизни…

– Я знаю, что такое алхимик, – Джон был вне себя от гнева. – Не могу поверить, что Питер разрешил такому типу приблизиться к тебе.

– Ни Питер, ни я не давали разрешения ни Гастону, ни кому бы то ни было другому «приближаться» к твоей сестре. И я требую, чтобы мои дети или разговаривали вежливо, или замолчали. – Элейн помолчала. – Дело в том, Джонни, этот Гастон – совершенно безобидный молодой человек. Он учит сыновей из нескольких известных семей. Кажется, математике и французскому.

– Я не хочу, чтобы он учил Мередит французскому.

– Довольно, Джонни. Мы с Питером сами решаем, как растить Мередит.

– Я уже выросла! – Мередит вспыхнула до корней волос. – Мама, я уже взрослая. Разве вы не видите? Шеннон, скажи им.

Все посмотрели на Шеннон.

– Что я могу сказать им, Мередит, если я совсем мало знаю об этом человеке? – взглядом она попросила девушку поддержать ее.

Мередит слегка наклонила голову.

– Да, это так. У тебя не было возможности познакомиться с ним. – Она лукаво улыбнулась, поняв намерения Шеннон. – Если его пригласят на обед, ты сможешь поговорить с ним и составить собственное мнение. И если ты найдешь, что он… непорядочный человек, я соглашусь с тобой и забуду о нем навсегда.

– Тогда пригласите и Бена, – Джон легко разобрался в «женских хитростях». – И Шеннон решит, кто из них лучше и больше подходит тебе. Идет, Мерри?

– Согласна.

– Решено, – Питер вздохнул с облегчением. – Джон, давай закончим партию в шахматы. Мередит не испортила тебе настроение? – Все рассмеялись. Мужчины ушли в кабинет, оставив девушек с Элейн.

– Мередит Катлер, завтра вечером все должно быть в порядке. Ты будешь вежлива с Беном. И держись подальше от этого типа, Гастона.

– Он не тип!

– Иди в свою комнату. Твое возвращение будет означать, что ты решила разговаривать со своей матерью в уважительном тоне.

Мередит удалилась, оскорбленная до глубины души. Шеннон почувствовала себя виноватой за поддержку девушки.

– Я неправильно обращаюсь с Мередит, Элейн? – осторожно спросила она.

– С ней трудно поладить. Я рада, Шеннон, что она выбрала тебя своей наперсницей. Она знает, я осуждаю Гастона, и никогда не говорит со мной о нем. Но сейчас она в замешательстве. Боюсь, в этом случае я поступала неправильно.

Шеннон перевела дух.

– Элейн, вы знакомы с Гастоном?

– Да, – в глазах матери зажегся зловещий огонек. – Он заигрывал со мной. С женщиной, которая старше него в два раза.

Шеннон нахмурилась.

– Мередит при этом присутствовала?

– Присутствовала, но не замечала. Дело в том, что молодой человек флиртует с каждой женщиной, которую он видит. Это безобидный недостаток. Но говорят, что у него роман более чем с одной женщиной.

«Ничего себе, – подумала Шеннон. – Что можно ответить на это?» А вслух спросила:

– Слухи?

Элейн прикусила губку, явно смущенная.

– Обычно я не слушаю сплетен, но…

– Но эта касается счастья Мередит, поэтому?..

– Поэтому я ее выслушала. Похоже, Гастон Гарнье увлечен, по крайней мере, одной из матерей своих учеников. Более того, говорят, что все состояние семьи в руках этой женщины. Она привела Гастона в дом против желания своего мужа. Прости, Шеннон, что я повторяю сплетни.

– Если все это правда, то он – подонок! – Шеннон помнила, как ей было больно, когда она узнавала об увлечениях Колина.

– Подонок? – Элейн помолчала, потом разразилась звонким смехом. – Подонок! Это… это ему так подходит!

– Тише, – попросила Шеннон. – Если Джон услышит, что я говорю грубости, ему станет плохо.

– Он предупреждал, что у тебя дерзкий язык. Подонок… О!..

– Элейн, держите себя в руках. Мы говорим о Гастоне. Я рада, что он будет на обеде. Мы сможем понаблюдать за ним.

– Он будет флиртовать с тобой.

– Джон поколотит его, и все наши проблемы будут решены, – Шеннон развеселилась. – Ему нужно найти оправдание. Если он когда-нибудь узнает, что с вами заигрывают, он будет в ярости. Я уверена, что Питер тоже.

– Возможно. Не могу предсказать, что сделает Питер. Но Джонни – вылитый отец. Должно быть, в этом суть проблемы с Мередит. Ей также хочется острых ощущений, как ее отцу и брату.

– А ее мать? – улыбнулась Шеннон. – Не многие женщины отважатся пересечь океан с маленьким сыном на руках и дать жизнь новому человечку на новой чужой земле.

– Джонни рассказывал тебе о своем отце?

– Своенравном человеке, как и его сын? – Шеннон лукаво улыбнулась.

– Джонни никогда не любил, чтобы его сравнивали с Джеком, но сейчас… Шеннон, ты научила его любить. Он стал менее категоричным.

– То были тяжелые дни для вас.

– Я была оскорблена… была в ярости. Я любила Джека. Он… страшно ненадежный человек. В этом отношении Джонни полная противоположность отцу.

– Вам предлагали вернуться в Англию?

– И не один раз. Иногда мне казалось, что я остаюсь назло Джеку, но это не так. Джонни был нужен отец, – она внимательно смотрела на Шеннон. – Я была совсем одинока… часто мечтала о любви… неистовой, безумной… чтобы потом рассказать о ней Джеку. Но ничего такого не случилось. Я думала, раз он бродяга, он верен брачному обету. Представляешь мое удивление, когда я узнала, что у него есть вторая жена. А я все это время оставалась наивной преданной дурочкой.

– У вас есть Питер. Он боготворит вас и предан вам.

Элейн наклонилась к Шеннон и прошептала:

– Я всегда думала, что не смогу быть Питеру верной женой. Представляешь? Он… ну, едва ли подходит для романа.

– Хотя он очень привлекательный мужчина. Теперь понятно, почему вы долго не решались выйти за него замуж.

– Джонни ничего неизвестно об этом.

– Не беспокойтесь, от меня он ничего не узнает. Однажды я ему доверилась… В известном смысле жизнь сделала вам подарок. Вы замужем за Питером, и сейчас у вас есть ваша неистовая, безумная любовь. Как романтично!

– Разве?

– Питер обожает вас.

– Он очень почтителен. Грех желать лучшего мужа, но слово «неистовый» вряд ли… Ну, не обращай внимания.

Шеннон изумленно смотрела на Элейн. Неужели она правильно поняла тон и выражение лица этой женщины? Она сетовала на недостаток секса, на завуалированном языке семнадцатого века. «Почтителен» – значит, секса нет.

– Ас Питером вы говорили об этом?

– О чем?

– О занятии любовью.

– Шеннон, ради всего святого…

– Если бы вы видели, как он смотрит на вас!

– Я не сомневаюсь в его любви. Каким же образом мы поменяли тему? Мы говорили о Гастоне.

– Поговорим о «почтительности», – Шеннон не обратила внимания на слова Элейн. – Он боится оскорбить вас своей решительностью. А вы настолько застенчивы, что не решаетесь позволить ему это. Может быть, вы осмелитесь сказать ему намеками.

– Больше не будем говорить об этом, – строго сказала Элейн. – Лучше забыть этот разговор.

– О’кей. Если не хотите…

– Не хочу… Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Намеками?

Шеннон игриво улыбнулась.

– Наденьте что-либо легкомысленное. Распустите свои прекрасные волосы.

– Он подумает, что я падшая женщина.

– Не будьте такой неразумной. В чем вы спите? В одной из тех рубашек, что вы дали мне? – Шеннон залилась веселым смехом, вспомнив, как возмутился Джон, увидев столь сложную амуницию. – Питеру понадобится не менее десяти минут, чтобы отыскать вас под этой кипой материи. А эти ужасные пуговицы! Он же дойдет до изнеможения, пока справиться с ними и разденет вас.

– Он никогда не раздевает меня, – смущенно, но честно призналась Элейн. – Джек всегда раздевал, а Питер…

«Вот беда! Положение гораздо хуже, чем я себе представляла». – Шеннон мысленно застонала, но вслух произнесла:

– Кажется, все намного проще, чем я думала. Удивите его однажды. Не надевайте свою кошмарную рубашку. Поверьте, он сразу поймет намек.

– Надеть легкую рубашку?

– Не надевайте ничего, – раздраженно сказала Шеннон. – Вы же его жена, Элейн.

– Шеннон!

– Честное слово, вам даже не нужно будет ничего говорить.

– Он умрет на месте.

– Господи, вы же не глупышка! Питер в прекрасной форме. Он нестар. Наслаждайтесь жизнью.

Элейн была потрясена. Глаза широко распахнуты от изумления.

– А вдруг он попросит меня объяснить свое поведение? Я сгорю со стыда…

– У Питера не будет желания разговаривать, – лукаво ответила Шеннон.

– У кого не будет желания разговаривать? – Джон неожиданно вырос у них за спиной. – О чем это вы здесь шепчетесь?

– О Мередит и Гастоне, – быстро нашлась Шеннон. – Я говорила, что, если Гастон будет вести себя неприлично, у тебя пропадет желание разговаривать. Ты просто стукнешь его.

– Ты права, – Джон ласково погладил мать по щеке. – Кажется, ты встревожена, мама. Не волнуйся. Я не стану его бить, пока он сам не даст повода.

– Что ты сказал?.. Хорошо, дорогой, – пробормотала Элейн. – Извините. – И она устремилась в кухню.

– Мама заболела? – Джон недоумевал. – У нее раскраснелись щеки.

– Она здорова, – Шеннон мягко улыбнулась ему. – Ты выиграл у Питера?

– Нет, он непобедим.

– Может да, а может нет. Придет день и он встретит достойного противника. – «Или придет ночь», – подумала она, вспомнив искреннее замешательство Элейн.

– Чему ты улыбаешься?

– Просто так. Пойду надену ночную рубашку.

– Можешь не трудиться понапрасну. Я приду через несколько минут, только взгляну на маму. Я никогда не видел ее такой румяной.

– Джон?

– Что?

– Сейчас или никогда. Я очень устала. Ты идешь? – Ей не нужно было оглядываться, чтобы удовлетвориться, идет ли Джон. Шеннон едва успела раздеться и нырнуть под одеяло, как он вошел. Глаза его горели от нетерпения.

– Ты мне угрожала. Сейчас я проучу тебя.

– Смелее, мне нравятся твои уроки.

– На этот раз будет собеседование. Садись и слушай. Послезавтра я еду в Ренселервик. Сегодня я хочу назначить день нашей свадьбы.

– А что, если доктор Маршан скажет, что я была замужем много-много раз?

– Успокойся, – проворчал Джон. – Не смешно. Сейчас ты моя, и я убью любого, кто попытается отнять тебя. Если из-за своих дурных манер ты снова ударишься головой и забудешь меня, я заставлю тебя снова влюбиться в меня.

– Каким образом?

– Мы пойдем на пруд купаться… – прошептал он ей на ухо.

– М-мм…

– Ради тебя я сбрею бороду…

– Волшебно…

– И я дотронусь до тебя… вот так, – рука Джона скользнула по гладкой коже и легла на треугольник внизу живота, покрытый шелковистым золотистым пушком.

– Кажется, мне стоит еще раз удариться головой, – Шеннон вздохнула, закрыла глаза, погрузившись в сладостное ожидание. – Продолжай обольщать меня.

– Я думал, мы разговариваем. Обсуждаем серьезный вопрос. Пришла пора узнать твои условия?

– Прямо сейчас? Сначала поцелуй меня.

– Шеннон…

– О’кей. Условие номер один. Обещай, что не будешь искать меня, если я исчезну.

– Ты единственная на земле женщина, которая может придумать подобный вздор, – Джон нежно погладил ее по щеке. – Если ты вдруг исчезнешь, всю жизнь я буду бродить по свету и искать тебя.

– Твое дело. Свадьба отменяется.

Он поморщился.

– Следующее условие.

– Зачем? – Джон упрямо нахмурил брови. – О’кей. Условие номер два. Обещай, что женишься еще раз. Но ты обязательно должен любить женщину, на которой захочешь жениться. Никаких браков по договору.

– Перестань, Шеннон. Ты ставишь условия, которые я не смогу выполнить. Давай договоримся. Если ты исчезнешь, я буду искать тебя, пока не найду. Но если ты посмотришь мне в глаза и скажешь, что я должен уйти, я уйду.

– Если бы у тебя был хоть один шанс найти меня, – прошептала Шеннон, осыпая поцелуями его лицо.

– Клянусь, я буду вечно, днем и ночью искать тебя, – он был над ней. Она ощутила между ног его напряженную плоть, стон сорвался с ее губ.

– Мне казалось, я любила раньше. Но нет, то была не любовь. Теперь я знаю, что такое любовь, и как она прекрасна.

– Выходи за меня замуж. Давай поженимся в середине июня без всяких условий. Будут лишь любовь и доверие.

– Пятнадцатого июня, – тихо произнесла она. – Да, хорошо. Согласна. Я хочу выйти за тебя замуж больше всего на свете.

– Никаких условий?

– Только любовь и доверие, – повторила Шеннон.

 

ГЛАВА 19

– Где мама?

– Не знаю, – ответила Мередит, глядя на брата, поверх накрытого к завтраку стола. Она намазала вареньем ломтик хлеба и протянула Джону. – Питер тоже еще не встал. Не заболели ли они?

– Вечером мама была очень возбужденной, – забеспокоился Джон. – Ты заметила, Шеннон?

– Нет. Какой изумительный завтрак! Изюм, тыква, все, что я люблю! Я должна поблагодарить Питера за сыр. Он ведь специально посылал за ним. Напомни мне об этом, Джон.

– Обязательно напомню, если он когда-нибудь выйдет из своей комнаты, – пробормотал Джон. – Не помню, чтобы мама болела. А ты, Мерри?

– Джонни, ты пугаешь меня. Что если они оба умерли или лежат без сознания… А мы сидим здесь и спокойно едим. Пойду посмотрю, – и девушка выбежала из комнаты.

Шеннон продолжала завтрак, едва сдерживаясь от смеха.

– Джон, хочешь сыра?

– Ты разве не слышишь, о чем мы говорим? – Джон, казалось, был вне себя от беспокойства. – Все это странно, Шеннон. Я знаю Питера Ван Хорна с детства. В этот час его всегда не было дома. Он первым из торговцев открывал свою лавку.

– Вечером он был немного бледен, – заметила Шеннон. – Думаю, ему необходим отдых. Джон, не смущай его.

– Как это?

– Он гордится своим трудолюбием и точностью. Ты начнешь расспрашивать, а он, пожалуй, больше никогда в жизни не позволит себе отдохнуть.

– Понятно. Но как объяснить поведение мамы?

– Очень просто. Она знает, что Питер джентльмен. Если она спустится вниз, то и он придет. Она, наверное, тоже заметила, что он бледен и поэтому… – Шеннон ласково улыбнулась вошедшей Мередит. – Они заболели?

– Нет.

– А что они сказали? – Джон нетерпеливо ждал ответа.

– Мне показалось, они спорят, – прошептала девушка. – Я не прощу себя, если они ссорятся из-за меня и Гастона. Шеннон, они никогда не ссорились. Никогда!

– Почему ты решила, что они ругаются? – невинно спросила она.

– Мама подошла к двери, и лицо у нее… ну, совсем красное, как Джонни и говорил. И она не впустила меня в комнату. Они всегда позволяли мне войти! Мне показалось, что мама заперла дверь.

На лице Джона было ясно написано беспокойство.

– Ты спросила, почему она не пришла завтракать?

– Спросила, – голос Мередит упал до трагического шепота. – Она сказала, что завтрак принесли им в комнату.

Дети с сомнением посмотрели друг на друга. Слова матери не вызвали у них доверия. Шеннон разглядывала их, онемев от удивления. Она не собиралась рассказывать Джону – ни к чему повторять ошибки – что еще у одной женщины в семье есть сексуальная жизнь. Он с трудом перенес весть о Мередит и Гастоне. И все же ни Мерри, ни Джону не приходило в голову, что Питер и Элейн хотят побыть наедине в своей спальне.

– Может быть, если ты пойдешь к ним, ты сможешь уговорить их. – Мередит с тревогой смотрела на Шеннон. – Они не станут ссориться в присутствии гостей.

Шеннон в недоумении пожала плечами.

– Если им принесли в комнату завтрак, и они заперли дверь, значит, не хотят, чтобы их беспокоили. Нужно с уважением относиться к чужим желаниям. Джон, ты собирался найти Бена Шиллера и пригласить его на обед.

– Собирался…

– И смотри, не введи его в заблуждение, – предупредила Мередит.

Джон хотел съязвить, но передумал и просто поцеловал девушек.

– Ведите себя прилично, – выходя из комнаты, он бросил пытливый взгляд в направлении спальни родителей.

Сестра Джона лукаво смотрела на Шеннон.

– Мы с тобой можем пригласить Гастона. Он сегодня у Энн.

– Его пригласят мама и Питер. Это не наше дело. И ты знаешь это.

– Если они когда-нибудь выйдут из своей комнаты, – пробормотала девушка. – Что они там делают? – Она вздохнула огорченно. – Надеюсь, за обедом они будут вести себя прилично. Будет ужасно, если они будут ссориться в присутствии гостей… и Гастона.

* * *

Если бы у Тора, скандинавского бога-громовержца, был младший брат, им был бы Бен Шиллер. Джон представил Шеннон своего бывшего наставника. Шеннон уставилась на него, открыв рот от изумления. Голубые, как у младенца, глаза. Масса коротких золотистых кудрей. Шеннон едва сдержалась – ни одна женщина не устоит, чтобы не взъерошить эти чудные волосы, – и крепко пожала Бену руку.

– Я много слышала о вас, Бен.

– Рад с вами познакомиться, – его глаза с надеждой пробежали по комнате, и Шеннон тихонько вздохнула. И правда, этот Адонис влюблен в хорошенькую глупышку, которая в эту минуту в своей комнате вертится перед зеркалом, краснеет и ждет прихода Гастона Гарнье.

Джон тоже заметил взгляд снедаемого любовью Бена.

– Мередит все еще прихорашивается. Идем, Бен, посиди с нами. Я хочу, чтобы вы с Шеннон познакомились поближе.

Бен взглянул на нее огромными глазами.

– Джон сказал, что вы ударились головой, и это повлияло на вашу память. У моего дяди было такое же заболевание. Сейчас он совершенно здоров.

– Приятно слышать, – Шеннон ласково улыбнулась Бену. – Ваша семья живет в Нью-Амстердаме?

– Здесь у меня нет родственников. Только хорошие друзья, но я надеюсь жениться вскоре.

В эту минуту в комнату впорхнула Мередит. На ней было великолепное бледно-желтое платье, отделанное кружевом цвета слоновой кости. Когда она увидела, что Гастон Гарнье еще не пришел, улыбка на ее лице погасла.

Бен пробормотал сдавленным голосом:

– Добрый вечер, мисс Мередит.

– Добрый вечер, Бен Шиллер, – девушка вздохнула и с надменным видом протянула ему руку. Бен уставился на нее в замешательстве. Мередит гневно отдернула руку и стремительно пронеслась мимо него в гостиную.

Шеннон осторожно тронула Бена за плечо.

– Бен, Джон сообщил вам, что ждут еще одного гостя?

– Гарнье, не иначе, – проворчал тот и взглянул на Джона. – Знаю. Я решил прийти, чтобы понять, что это за человек.

– Французский ученый и учитель. Кроме того, изучает медицину и алхимию.

– И об этом я слышал.

По угрюмому виду Бена можно было догадаться, что до него дошли слухи о любовных похождениях Гастона. Восхищаясь решительностью Бена, Шеннон взяла его за руку.

– Успокойтесь, Бен. Поговорите с ней. Не обращайте внимания на Гастона.

– Он быстро надоест ей, – уверенно сказал Джон. – У Мередит умная головка, и скоро она раскусит его уловки.

Шеннон заметила, как Питер прокрался из кухни в гостиную и запечатлел поцелуй на щеке жены. Элейн вспыхнула от удовольствия и захихикала, как девочка, когда муж прошептал ей что-то на ухо. Смех матери, поведение которой казалось ему необычным, обеспокоил Джона.

– Она весь день сегодня ведет себя странно.

– Ты имеешь в виду свою мать? – Шеннон невинно посмотрела на него. – Ты все еще думаешь, что она больна?

Он свирепо уставился на нее.

– Она все время смеется и пристает к Питеру… Это на нее не похоже. В нормальном состоянии она ведет себя сдержанно. Ну, кажется, идет наш так называемый алхимик. – Джон смотрел на дорогу, потом сердито взглянул в сторону гостиной и громко сообщил: – Идет твой гость. Я окажу ему честь, встречу его.

– Нет! – Мередит испуганно подбежала к брату. – Я тебя знаю, ты обязательно обидишь его.

– Ты что, сама откроешь ему дверь? – сурово спросил Джон. – Это неприлично, мисси. Веди себя хорошо.

– Шеннон! – Мередит была в панике. – Сделай что-нибудь!

– Мы встретим Гастона вместе, – Шеннон взяла Джона под руку и ободряюще улыбнулась девушке. – Твой брат будет любезен.

– Любезен с этим надутым мошенником? – прорычал Джон.

– Веди себя прилично, – прошипела ему на ухо Шеннон. – И сегодня я стану твоей рабой любви.

Джон усмехнулся и одними губами повторил, как заклинание: «рабой любви», а вслух произнес:

– Шеннон и я встретим француза. Мередит, иди в зал и успокойся.

В этот момент раздался стук в дверь.

Питер что-то шепнул жене на ухо, и она залилась счастливым смехом. И Джон, и Мередит недовольно посмотрели на нее. Гастон постучал громче. Шеннон потянула Джона к двери.

– Будь вежливым.

С самого начала ситуация оказалась безнадежной. Джон с каменным выражением лица; важничающий самоуверенный Гастон. Ради Мередит Шеннон притворилась, что все прекрасно.

– Приятно видеть вас, месье Гарнье. Входите, пожалуйста.

– Bonsoir, mademoiselle, – захлебнулся от восторга Гастон, целуя ей руку. Потом весело взглянул на Джона. – Вернулся бродяга, nest-ce pas? Я – Гастон Гарнье. А вы, должно быть, братец Джонни?

– Джон Катлер, – раздраженный «гость из глуши» крепко сжал руку Гастона. – Надеюсь, вы не поняли превратно наше приглашение, сэр. Моя сестра слишком молода…

– Джон, перестань! – шепотом упрекнула Шеннон. – Вы знакомы с хозяином дома, мистером Ван Хорном, месье Гарнье!

– Несколько недель назад он нанес мне визит, – Гастон ухмыляясь, обошел Джона и поздоровался с Питером. – У нас состоялся… как это сказать?.. Une entente cordiale

– Другими словами, вам дали понять, что вы нежеланный гость в этом доме?

Шеннон ожидала, что Мередит взорвется. Но девушка так же лишилась дара речи в присутствии Гастона, как Бен в ее присутствии. Бен Шиллер издали присматривался к Гастону, будто им предстояло участвовать во всемирном шахматном турнире, главный приз которого – красавица с золотисто-каштановыми волосами.

Однако Гастон был не из тех, кто позволит не замечать себя. С минуту он разглагольствовал перед Мередит. Потом повернулся к Бену.

– Вы… как это у вас говорят?.. Forgeron?

– Я кузнец, если вы это имеете в виду. А вы учитель? – Бен произнес слово «учитель» с едва заметной насмешкой.

Джон весело улыбнулся. Мередит мгновенно вспыхнула.

– Он больше, чем учитель, Бен Шиллер. Гастон… я хочу сказать, месье Гарнье… человек, обладающий многими талантами и способностями.

– Merci, – Гастон поклонился девушке. – Вы неправильно меня поняли. Я уважаю человека, который трудится и… как это сказать?.. A letat brut?

Джон ощетинился, словно еж.

– Меня вы также относите к этой категории?

– Absolutment, – уверил его Гастон. – Я восхищаюсь вами, Джонни.

– Он считает тебя и Бена простаками, Джонни, – нервно пояснила Мередит. – И это правда. Думаю, ты даже гордишься этим.

– Все зависит от того, Мерри, как ты понимаешь это слово, – резко ответил Джон. – Если ты имеешь в виду «напыщенный», «высокомерный», «позер»…

– Дорогой, – Элейн встала между сыном и Гастоном. – Мы лучше узнаем друг друга за обедом. Прошу к столу.

– Avec plaisir, – самодовольно улыбаясь, Гастон предложил руку хозяйке дома.

Виновато взглянув на Питера и Мередит, Элейн пошла с ним к столу.

– Мне все ясно, – проворчал Джон. – Мне кажется, ты назвала его «безвредным»? Его поведение оскорбительно. Он флиртует с мамой. Ты видишь, Шеннон?

– Да, я заметила. Я хотела бы, чтобы и Мередит заметила это. Веди себя прилично за столом и, будем надеяться, бедная девочка поймет, что он из себя представляет.

Намеренно обойдя Бена, Мередит велела Питеру вести ее к столу. Остальные последовали за ними, не соблюдая формальностей. За столом Питер говорил комплименты своей жене. Он хвалил ее наряд, сервировку стола и даже аромат жареной утки, витавшей в воздухе.

– О, Питер, ты говоришь милые комплименты, – счастливо смеялась Элейн.

– Самой милой из женщин.

С едва заметным неодобрением Мередит и Джон наблюдали, как мать откровенно кокетничает с их отчимом.

– Черт возьми, что с ней случилось? – тихо спросил Джон.

– Наверное, заболела, – лукаво ответила Шеннон. – Посмотри, какая она румяная.

Джон сердито взглянул на свою невесту и демонстративно отвернулся к Бену.

– Ты должен погостить у меня. Когда ты увидишь девственные места, ты не захочешь возвращаться в этот город.

Шеннон с сочувствием смотрела на Бена, удивляясь, как можно не замечать его красоты и преданности. Должно быть, Мередит слепа. Отвечая Джону, смущенный кузнец спотыкался на каждом слове, стараясь быть одновременно и вежливым, и интересным.

Гастон был невыносим. Он не замечал явно враждебного отношения со стороны окружающих, перебивал всех и выплескивал на слушателей бесконечный поток «знаний» – розы следует срезать над узлом… свечи немного коптят, если их неправильно охладили… по показаниям его «инструментов» в течение нескольких дней будет стоять сырая погода…

Когда Питер предложил ему вина, Гастон нюхал и рассматривал его так долго, что Шеннон зарылась лицом в камзол Джона, пытаясь скрыть от Мередит насмешливую улыбку. Она надеялась, что девушка прозреет, глядя на француза глазами своей семьи, хотя в глубине души не верила этому ни на грош.

Мередит ловила каждое слово Гастона с восторженным вниманием. Исчезла говорливая веселая девушка с живыми, сверкающими глазами. Появилась спокойная, преданная науке женщина. Только один раз она отвела взгляд от Гастона, посмотрев с раздражением на смеющуюся мать.

Под конец месье Гарнье прочел Джону лекцию о людях, упивающихся красотами дикой природы.

– Я изучаю дикарей, – бодро сообщил он. – Мерри говорит, вы много времени проводите среди них. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

– Я не знаком с дикарями, – Джон свирепо смотрел на француза.

– Ах, – Гастон рассмеялся. – Вы их защитник? Очень благородно. Многие из моих соотечественников разделяют… ваше восхищение. Но признайтесь, туземцы – как это говорят? Vicieux?

– Злобны. – Перевела Мередит с сомнением в голосе. – Правильно, Джонни?

– Что ты имеешь в виду? Правильно ли ты перевела, что они злобны? – прорычал Джон.

– Твой французский улучшается, cherie, – похвалил Гастон девушку. – Боюсь, я оскорбил твоего братца.

– Джонни, как всегда, невыносим, – фыркнула Мередит.

– Мерри, ты ведь встречалась с Кахнаваки. Как ты считаешь, он злобный?

– Конечно, нет, – она отвернулась от брата. – Шеннон, заставь его вести себя прилично.

Шеннон обменялась с Элейн понимающим взглядом.

– Месье Гарнье. Мередит сказала, что вы знаете доктора Маршана. Он действительно выдающийся врач, как о нем говорят?

– Он хороший врач, но… выдающимся его не назовешь. Я бы поостерегся применять столь сильный эпитет к этому человеку.

– Но вы – выдающийся ученый? – Голос Джона полон яда.

– Mais qui.

– Да, он выдающийся, – твердо сказала Мередит. – Гастон, расскажи им о своих экспериментах.

– Сомневаюсь, чтобы это было интересно, cherie, – он мягко улыбнулся. – Мне бы хотелось побольше узнать о вашей очаровательной гостье Шеннон, ваш акцент… как бы это сказать…

– Опять? – прорычал Джон. – Ее акцент: magnifique? Incroyable? Degoutant?

– Джон Катлер, мне знакомы эти слова. Это – «великолепный», «потрясающий», но будем надеяться, не «отвратительный».

– Браво! – Гастон весело рассмеялся. – Она действительно великолепна, не так ли, Джонни?

– Зовите меня Джоном, – произнес тот сквозь сжатые зубы. – И будьте любезны обращаться к моей невесте «мисс Клиэри». Что касается моей сестры, она для вас слишком хороша; и если та хихикающая женщина, которая была моей матерью, пока не сошла с ума… держите свои елейные комплименты при себе и…

– Джонни! – Мередит была в панике. – Шеннон, заставь его замолчать.

Безуспешно Шеннон толкала Джона кулаком в бок. Потом покачала головой и сказала:

– Гастон, Джон просит вас больше не флиртовать. Дайте передышку, чтобы все могли спокойно поесть. Окей?

– Я… дам вам передышку, – явно потешаясь над ними, сказал француз. Потом повернулся к Мередит. – Не огорчайся, cherie. Я не обиделся.

– Почему? – четко спросил Джон. – Я-то как раз старался оскорбить его.

– Ш-ш-ш. Ты ведешь себя безобразно. Ты толкнешь Мередит прямо ему в объятия, если будешь оскорблять его.

– О! – Слова Шеннон заставили Джона замолчать. Обед проходил спокойно, хотя атмосфера была накалена. Изредка молчание прерывалось смехом миссис Ван Хорн. После обеда, когда мужчины, извинившись, направились в залу, Гастон схватил Шеннон за руку и оттащил в сторону.

– Ваш Джон ревнив и не без причины. Вы загадочная женщина.

– Это комплимент?

– Разумеется. У меня к вам много вопросов.

– Мередит, наверное, ищет вас, Гастон. Флиртуйте лучше с ней. На меня ваши чары не действуют.

– Если бы вы узнали меня поближе, – он вздохнул, – они бы на вас подействовали. Я учусь, день и ночь и все еще жажду знаний.

– И правды? – не сдержалась Шеннон и уколола этого самовлюбленного бабника. – Мередит говорит, вы хотите превратить железо в золото?

– Она ничего в этом не смыслит, – пожаловался Гарнье. – Не золото я ищу, а тайну.

– Какую тайну?

– Тайну Вселенной. Небес, ветра и смены времен года. Жизни и смерти, и возрождения после смерти.

– О! – Шеннон вдруг осознала, что он искренен. Он действительно стремился к знаниям, как об этом торжественно заявил за обедом. На какое-то мгновение она даже поверила, что он вовсе не бабник, а просто альтруист, любитель научных занятий. – Вы ученый?

– Я философ, cherie, – нежно поправил он ее.

– Но если Джон услышит, что вы называете меня «cherie», вы намного больше узнаете о жизни и смерти, чем вам хотелось бы. Давайте присоединимся к Мередит и миссис Ван Хорн…

– Хорошо. На мои вопросы вы ответите в другой раз.

– Что заставляет вас думать, что у меня есть ответы?

– Мередит рассказала мне, что вы ударились головой, cherie. Она говорит, что собираются посылать за Маршаном, потому что вы вспоминаете другие места, очень далекие, которые не существуют. Думаю, вы много путешествовали и могли бы рассказать много интересного. – Его загадочный тон вдруг словно налился сахаром, стоило Мередит приблизиться к ним. – Cherie! Мы с Шеннон только что говорили о тебе.

– Вот как? – пробормотала девушка. В зеленых глазах светилась ревность. – И что же вы обо мне говорили?

– Надеюсь, Шеннон защитит меня от твоего братца, и он смягчится и разрешит мне ухаживать за тобой. Шеннон, вы скажете Джонни, что он может доверять мне?

Шеннон колебалась, что лучше: сейчас причинить боль Мередит, или заставить страдать в будущем.

– Мы говорили о моей памяти и докторе Маршане. Гастон сказал мне, Мередит, что ты рассказала ему о моем состоянии.

По лицу девушки было видно, что у нее отлегло от сердца, потому что они говорили на медицинские темы.

– Шеннон, Гастон и сам неплохой врач. Он учился с Маршаном. Может быть, он поможет тебе, и Джонни не придется ехать в такую даль.

Гастон самоуверенно улыбнулся.

– Ты льстишь мне, cherie, но думаю, будет лучше, если приедет Маршан. Когда твой братец уедет, я буду часто заходить к вам, как врач, чтобы осмотреть Шеннон…

– В этом нет необходимости, – потенциальная пациентка нахмурилась. – Мерри, нам лучше пойти к твоей матери и другим женщинам, а Гастону… – Ее глаза холодно смотрели на него. – Вам лучше присоединиться к Джону, Питеру и Бену.

– Джон вышел, – доложила девушка. – У него посетитель.

– Посетитель? В такой поздний час? Кто он, Мерри?

Мередит бросила на Гастона осторожный взгляд.

– Саскуэханнок. Питер сказал, что он выглядит так, будто бежал много дней без отдыха.

– Mervei lleux! Un sauvage! Я должен немедленно пойти к ним.

– Нет! – Шеннон схватила за руку и гневно уставилась на него. – Оставьте их в покое! Если он бежал несколько дней, значит, что-то случилось. О, нет… – тайное совещание с французами! – подсказала ей память. Кахнаваки нужен его советчик, чтобы умереть, сражаясь бок о бок! Началось…

 

ГЛАВА 20

– О, Джон, я так испугалась!

Джон Катлер нежно обнял свою прекрасную женщину, коснулся губами ее волос. Шеннон дрожала всем телом. Как всегда, он почувствовал себя потерянным. Он знал, что нужен ей. Ему было больно от собственного бессилия. Он не знал, чем помочь ей, как прогнать раз и навсегда ее бред, галлюцинации.

Казалось, она в смятении.

– А где Кахнаваки? – наконец, спросила Шеннон, поглаживая Принца.

Джон внимательно смотрел на нее.

– Кахнаваки там, где ему надлежит быть – дома со своим новорожденным сыном. Эти вести принес мне… нам его посланец.

– Вести? – В глазах Шеннон засветились понимание и облегчение. – Малыш! Да, понимаю, конечно! О Джон, как замечательно! Какая радость! А я уж испугалась…

Джон безнадежно покачал головой. Когда же, в конце концов, в душе этой безгрешной, терзаемой тревогами женщины наступит покой? Он ломал себе голову в поисках выхода. Ему хотелось быть ее защитником… если она позволит, отбросит свои необоснованные страхи.

Даст ли доктор Маршан ответ на эти вопросы? Если нет, что тогда делать? Как поступить? Другие врачи? Обманчивые надежды, мучения для Шеннон?

– Кто принес вести? Где он? Должно быть, он умирает от голода.

– Он не захотел остаться. Кахнаваки предупредил его о странных привычках моей матери, – Джон с трудом улыбнулся, надеясь отвлечь ее от пугающих мыслей и перенести в мир любви, тепла, безопасности. – Пойдем в дом, Шеннон, попрощаемся с мамой, и я уложу тебя спать. Тебе нужно отдохнуть.

– Уложишь меня? – спросила она. – Наша последняя ночь перед разлукой. Помнишь, я обещала быть твоей рабой любви? – Шеннон с надеждой обняла его за шею. – Ты не передумал ехать?

– Нет. Я уезжаю на рассвете.

– Можно, я поеду с тобой? – Она безнадежно вздохнула. – Окей, я знаю, что ты скажешь. Но я слишком взволнована, чтобы спать одной… по крайней мере, сейчас. – В синих глазах мерцал намек. – Расскажи мне о малыше. Он родился в ту ночь, когда я видела сон?

Джону не хотелось подтверждать этого, но он никогда не лгал этой женщине и не стоило начинать.

– Да, в ту самую ночь. Совпадение. Но для вас с Кахнаваки это, несомненно, предвидение?

– Его назвали Джон Катлер?

– Церемонию именин отложили до нашего возвращения. Но мне сказали, что Малиновка выбрала имя Coutean Noir.

– Что? Ведь собирались назвать «Джоном»?

Джон не смог сдержаться, рассмеялся. Он предполагал, что Шеннон возмутится.

– В некотором смысле ребенка назвали в мою честь. Ты помнишь нож, каким Кахнаваки порезал тебе руку? Это – мой подарок. Нож с черной рукояткой.

– «Coutean Noir», – повторила Шеннон. – Черный нож? Но почему так, вместо Джон?

– Малиновка учла желание мужа назвать ребенка в мою честь. Но ей хотелось выразить свою любовь к французскому языку. Прекрасное имя, по-моему. Ты согласна?

– Да. Но поверишь ли, я видела во сне этот нож. Кахнаваки разрезал им пуповину.

– Потрясающе. Пора в постель.

– Мне нужно попрощаться с гостями. Не хочу разбить Гастону сердце пренебрежительным обращением.

– Он мне противен, – с жаром сказал Джон. – Поговори, пожалуйста, с Мередит о нем.

– Он очарователен, – пошутила Шеннон.

Джон почувствовал облегчение.

– Надеюсь, ты не воспринимаешь всерьез его комплименты.

– Не серьезнее, чем твои шуточки. Ты назвал мой акцент «отвратительным».

Джон прижал ее к себе.

– Твое знание французского становится опасным, – его губы коснулись шеи, уха. Он знал, что перед этим она не устоит.

– М-мм… возьми меня с собой. Завтра утром мы займемся любовью в лесу. Это так прекрасно.

– Лес будет с нами всегда. Наберись терпения, cherie.

– Нет, он не будет с нами всегда.

Джон напрягся, уловив признаки приближающегося приступа отчаяния. Когда же это кончится?

– Шеннон, скажи, что случилось?

– Там не всегда будет лес, – повторила она печально. – Все эти деревья срубят… Однажды придет человек и уничтожит лес.

Джон не мог видеть ее отчаяние. Он схватил ее за плечи и встряхнул.

– Человек срубит деревья, но на их месте вырастут новые. Так устроен мир. Это не значит – смерть. И не только человек уничтожает деревья, но и бобер…

– Когда ему необходимо, как ты говорил. Только человек способен очистить от леса землю, построить поместье и оставить свой след на земле. И грядущие поколения будут помнить о нем, наследовать, владеть. Как больно!

– Вздор!

– Разве? А что ты скажешь о Пенсильвании?

– О чем?

– Да ладно, – Шеннон на минуту задумалась. – Лет через двадцать человек по имени Уильям Пени назовет в свою честь тысячи акров земли. Через триста лет каждый школьник в Америке будет знать о лесах Пенна, но эти леса нужно будет лишь представлять себе в своем воображении. Их нет, но в веках осталось имя, его имя. – Шеннон прижалась к Джону. – Не станет не только деревьев. Сюда придут тысячи людей. Они будут охотиться на животных, чтобы есть… и для развлечения. Из-за их жадности и неумеренности будут полностью уничтожены некоторые виды животных.

Он взял ее лицо своими большими руками и серьезно сказал:

– Шеннон, я не допущу этого. Клянусь жизнью сына Кахнаваки.

Сначала глаза Шеннон засияли, потом погасли.

– Один человек не сможет помешать, Джон. Даже такой удивительный, как ты.

– А одна женщина сможет?

– Нет.

– Тогда почему ты обвиняешь себя? Ты только женщина, к тому же ненормальная.

– О, Джон…

Он поднял ее на руки и прошептал:

– Мы поднимемся по черной лестнице. Тебе пора отдохнуть, любимая. Мне нужно выехать пораньше.

– Я буду тосковать по тебе.

– Постараюсь побыстрее вернуться.

– В июне мы должны быть вместе. Это важно. Знаю, это глупо…

Шеннон была в изнеможении. Теперь она заснет, как в трансе, на несколько часов. Неужели эти чары никогда не рассеются? Периоды ясного ума и здравого смысла становились все продолжительнее, и Джону показалось, что она поправляется. «Но сегодня, – подумал он печально, – надежды рухнули». Шеннон уверена, что они пробудут вместе несколько недель, потом она «исчезнет». Ее странный рассказ о двадцатом веке, где женщины становятся адвокатами, а леса лишаются деревьев; утверждение, что ее сестра от нее на расстоянии в триста лет… Все так пугающе мрачно, будто в ее короткой жизни с ней обходились жестоко, а ее сокровенные желания после травмы превратились в бред. Шеннон удалилась от своего «дома» на такое расстояние, – не физическое, а временное – какое придумал ее ум.

Если она, наконец, выздоровеет, она сможет подробно рассказать ему о прошлой жизни. Он разуверит ее раз и навсегда, убедит, что у нее было временное помрачение сознания.

«Все в прошлом», – скажет он, а в настоящем и навсегда с нею Джон Катлер, Кахнаваки, клан Волка и весь саскуэханнокский народ. И они никому не позволят обращаться с ней жестоко.

«Но что делать, если доктор Маршан скажет, что надежды на выздоровление нет?» – спросил себя Джон. Он накрыл Шеннон одеялом, ласково поцеловал в щеку. Вдруг он скажет, что это не бред, а настоящее помешательство?

«Тогда мы с Кахнаваки отведем ее к людям с «лживыми лицами» и попросим вылечить ее с помощью их магии», – пообещал Джон себе. Он никогда не откажется от этой женщины.

Джон смотрел на спящую Шеннон и вспоминал их первую встречу. Даже издали ее взгляд казался теплым, ласковым, а изумрудные глаза – чарующими. Волосы до пояса цвета зрелой пшеницы. Ноги, обтянутые отвратительными «джинсами», такие длинные, стройные, что две ночи его мысли возвращались к ним, мешая заснуть. Он мечтал оказаться в их плену. А голос…

Шеннон, женственная и грациозная даже без таких женских атрибутов, как зонтик или трепетные ресницы. Сначала она боялась его, а ему нравилось ее пугать. Потом они почувствовали друг к другу симпатию, стали подшучивать друг над другом… И их охватил и понес горячий вал любви…

Он всегда был здоровым, крепким мужчиной, влюбленным в жизнь, но только дважды ему пришлось по-настоящему почувствовать, что он полон жизнью – когда сражался рядом со своим братом в неравном бою и когда занимался любовью с Шеннон Клиэри, ощущая ее крепкое, гибкое, податливое тело, слышал ее низкий грудной голос, полный желания, разделяя с ней радости любви…

Шеннон поразительно здорова. Вот только ее бред…

Никогда в жизни он не встречал женщины – ни из Европы, ни индианки – с такой легкой, грациозной походкой. Она могла идти без устали весь день. Казалось, с каждым шагом у нее прибавляется сил, энергии. Ее щеки покрылись румянцем, сапфировые глаза сияли счастьем. Раздавалось ли пение птицы, или крохотная зверушка шуршала в траве, Шеннон останавливалась и прислушивалась, затаив дыхание.

Джону никогда не приходило в голову, что ему придется встретить спутницу, так поразительно подходящую для жизни в его лесном раю. И он не допустит, чтобы другой мужчина или обстоятельства вырвали ее из его сердца и объятий. Без нее жизнь потеряет смысл. В ней его сила.

Шеннон дышала ровно, спокойно. Надо пойти извиниться перед гостями матери. Но Джон не мог оставить ее одну. Его взгляд остановился на «спортивной сумке» – странной принадлежностью для молодой красивой женщины – и он подумал, что ее следует взять с собой и показать врачу. Может быть, она послужит ключом к разгадке тайны Шеннон.

Печально улыбаясь, Джон открыл сумку и стал рассматривать вещи. Мазь, которую Шеннон намазывала на чисто вымытое лицо… Мыло с запахом сосны, напоминавшее ему любимый лес… И записи, нацарапанные в потрепанной записной книжке…

Ее почерк был понятен. Слова притягивали его взгляд. Если бы он прочел их раньше! Это была разгадка всех ее страхов. Так просто было разубедить ее! У него много фактов, которые могли рассеять эти нелепые гипотезы!

Кахнаваки никогда не позволит своим людям пить спирт, да еще в присутствии врача, такого, как французы!

Какая нелепость! Смешно представить такое! Мысль о том, что одна из сестер Кахнаваки может влюбиться в английского офицера вообще была возмутительной…

И все же Шеннон верила всему – начиная с тайной встречи и попойки, и кончая дикой ревностью Кахнаваки и битвой, унесшей с земли гордый миролюбивый народ. Она действительно верила, что близился их час. Если бы Шеннон сказала ему об этом! Он смог бы разогнать ее страхи…

Лишь одно вызывало у него тревогу, но ему казалось, что это такое же совпадение, как и сон Шеннон в ночь рождения сына вождя. В заметках говорилось о тайной встрече саскуэханноков с французами. В этом была крупица правды. Посланец Кахнаваки, помимо вести о рождении ребенка, сообщил, что французы прислали Кахнаваки вампум, обещавший военную поддержку. Молодой вождь велел сообщить Джону, что намерен вернуть его французам осторожно и вежливо, так как время для заключения союза еще не пришло, а ирокезы не полностью отказались от сотрудничества с англичанами.

Десятки раз Джон и Кахнаваки обсуждали такую возможность. Сейчас он далеко от брата, но тот правильно поступил.

Посланец Кахнаваки передал его слова: «Оставайся со своей женщиной, пока она не поправится».

16 июня 1656 года. Бедная милая Шеннон. Теперь он понял: она боялась, что в этот день они будут вдали друг от друга.

– Клянусь тебе, моя любовь, ничто не разлучит нас. Этот день пройдет спокойно, без кровавой бойни, и тогда ты освободишься от своих страхов и будешь верить мне. Надеюсь, Маршан знает, как облегчить твои страдания. Скоро я снова буду рядом с тобой. – Джон поцеловал Шеннон и вышел из комнаты. Он хотел извиниться перед гостями и вернуться к своей прекрасной невесте, чтобы провести с ней несколько часов до рассвета.

* * *

– Когда я уеду, Шеннон впадет в меланхолию, – предположил Джон, когда ушел последний гость, и Мередит отправилась спать. – Мама, я рассчитываю на тебя. Присматривай за ней. Не позволяй ей бродить одной. Проследи, чтобы Принц спал у нее под кроватью.

– Ей будет с нами хорошо, – Элейн нежно улыбнулась сыну. – Собаке совсем не обязательно спать в доме. Питер и я будем бдительны, Джонни, а ты уезжаешь всего на одну неделю. Не волнуйся. Мы любим ее, несмотря на странности. Она самая очаровательная женщина на свете.

– Ее нетрудно полюбить. Странности, как ты их называешь, украшают ее. И все же, с головой у нее не все в порядке.

– Будем надеяться, доктор Маршан сможет помочь.

– Попробуем. Я видел ее счастливой. В первые дни после встречи, пока я не привел ее в саскуэханнокскую деревню. От ушиба у нее болела голова, но она светилась от счастья. Даже ветерок радовал ее. Хотелось бы снова увидеть ее такой. Это нужно мне. Она мне нужна, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить ей радость.

– Я уверена, она выздоровеет. Наберись терпения, сынок.

– Больше не могу.

– Ты похож… – Элейн прикусила язычок. Выражение ее лица стало виноватым.

– На своего отца? Ты хочешь сказать, я – своенравный?

– Своеволие твоего отца увело его от меня. Твое – привязывает тебя к Шеннон.

– Напомни ей об этом, – Элейн необходимо было понять, что Шеннон будет в панике, даже может последовать за ним. За ней нужно следить каждую минуту. Кажется, она в здравом уме, но вдруг…

– Мы не будем оставлять ее одну, и Принц пусть ночует в ее комнате, – Элейн ласково погладила прядь волос, упавшую на лоб сына. – Пойди к ней, Джонни, обними ее. Это успокоит вас обоих.

Джон удивленно улыбнулся. Мать посылает его в комнату Шеннон ночью! Разрешение было беспрецедентным. Он погладил мать по щеке и быстро вышел.

– Прошло всего два дня, как уехал Джон, а ты уже так ужасно тоскуешь, – Шеннон молча кивнула. – Я понимаю твои чувства. Я не виделась с Гастоном два дня.

– Вы встречались вчера, – она с трудом улыбнулась. – Служанка Энн принесла перчатки, которые ты забыла у них.

– О, господи! – простонала девушка. – Мама ничего не подозревает?

– Нет, но мне все это не нравится. Он интересный мужчина, Мерри, но вы мало знаете друг друга, чтобы встречаться тайно.

– Кто бы говорил о тайных встречах! – Мередит хихикнула. – Я знаю, что Джонни провел с тобой ночь перед отъездом. Это нехорошо. Шеннон, скажи, что случилось? Было жутко романтично, да?

– Твой брат и я помолвлены, – холодно сказала Шеннон. – Джон-романтик. Нежный, любящий, внимательный… И мы помолвлены, в этом все дело.

– Гастон и я тоже помолвлены, – девушке было приятно удивление Шеннон. – Только не говори маме.

Шеннон перевела дыхание. Новость потрясла ее, она просто лишилась дара речи. Впервые за два дня она забыла о Джоне Катлере. Шеннон почувствовала приближение опасности.

Что бы это значило? Выходит, она неправильно поняла Гастона? Казалось, он относился к Мередит снисходительно, почти презрительно… Но если он сказал, что любит ее и намерен жениться…

Может, его предложение – лишь хитрый ход, чтобы заманить Мередит в постель?

Тревога охватила Шеннон.

– Надеюсь, он не прикасался к тебе?

– Гастон целовал меня, – быстро ответила Мередит. – Три раза… и еще один раз. – Она простодушно смотрела на невесту брата. – Было так приятно… Я думала, что умру.

– Когда я сказала, что для Джона и меня нормально заниматься любовью, раз мы обручены, я не имела в виду… – она замолчала, встревоженная.

Девушка ловила ртом воздух.

– В чем дело, Мередит?

– Ты и Джонни занимались любовью? – ошеломленная девушка упала на постель и выкрикнула, спрятав лицо в подушку. – Не могу поверить этому! О Шеннон, расскажи мне! Было приятно? А это больно? Ты испугалась? Вы были голыми?

Шеннон улыбнулась с облегчением.

– Обещаю как-нибудь ответить на все твои вопросы. Но сейчас мы говорим о тебе и Гастоне.

– Что? – Мередит не верила своим ушам. – Ты думаешь, что Гастон и я… О, Шеннон, ты совсем не знаешь его! Он настоящий джентльмен. Не то, что Джонни, конечно, но… нет!

– Гастон не принуждал тебя? Совсем?

– Он сказал, что наша брачная ночь будет незабываема, а сейчас мы должны сохранять целомудрие.

Если он целомудрен, то я – сумасшедшая, – подумала Шеннон. – Какой скользкий тип! Но какую цель он преследует?»

Она взглянула на Мередит – густые золотисто-каштановые волосы, гладкая кожа, стройная фигурка и сияющие глаза. Почему она не допускает мысли, что Гастон может полюбить эту милую девушку? Разве найдется мужчина, который устоит перед этой жизнерадостной, сердечной красавицей? Разве можно в это поверить?

– Рада за тебя, Мерри. Я ошеломлена, но рада. Расскажи мне все подробно.

Девушка взволнованно вздыхала. Шеннон мысленно бранила себя. Ты считаешь, что это невозможно потому, что Колин Марсалис не сделал тебе предложения? Ты высокомерна, Шеннон Клиэри. Колин никогда не любил тебя. Честно говоря, ты была просто девушкой на уик-энд. А Гастон проводит с Мередит много времени. И я уверена, в семнадцатом веке ни один молодой человек не станет делать предложение богатой изнеженной непорочной девушке, если не собирается жениться на ней.

В противном случае, его просто пристрелят. Он знает, Мередит может во всем признаться матери, и все же сделал предложение. Он не соблазнял ее… Гастон такой же тщеславный фанатик, как Колин. Но на этом их сходство кончается.

Шеннон часто думала, как бы сложилась ее жизнь, если бы Колин полюбил ее. Был бы их брак счастливым? Сохранял бы он ей верность? Ответ всегда был одинаковым: если бы он любил ее, он бы женился на ней и не изменял никогда. Брак был бы прочным. Возможно, отношения не были бы такими прекрасными, как с Джоном Катлером. Такое случается только раз в каждом веке. Допустим, Гастон любит Мередит… Если, конечно, такие люди, как Гастон и Колин умеют любить…

– Рада за тебя, – повторила Шеннон тихо. – Предвижу, тебя ждут большие неприятности с Джоном и твоей матерью. Если смогу, помогу тебе.

– О, Шеннон! – девушка бросилась ей на шею. – Я так боялась, что Гастон не понравится тебе. Но ты его полюбила.

– Мужчина, который любит тебя, не может быть плохим человеком. Думаю, мы найдем в нем хорошие качества. – «Конечно, все, кроме Джона. Его ждет удар!» – подумала она.

* * *

Когда два дня спустя Питер и Элейн попросили Шеннон спуститься в гостиную, она не усомнилась, что им известно о помолвке и приготовилась к худшему. Конечно, она страдала от разлуки с Джоном, но мысли о Мередит и Гастоне тоже не давали ей покоя. Сейчас Шеннон была убеждена, что если бы Гастон пришел в дом и заявил о своей любви и честных намерениях, ему бы позволили ухаживать за влюбленной девушкой. Ей было больно думать о грядущем столкновении.

– Присядь, дорогая, – в голосе матери Джона звучала искренняя любовь. – Питер и я хотим тебе сообщить кое-что. Обещай сохранять спокойствие и рассудительность.

Шеннон вздохнула с облегчением. По крайней мере, им неизвестно, что она давно обо всем знает.

– У тебя слишком серьезный вид, – Элейн заботливо протянула ей чашку чая.

– Обещаю не волноваться. Что стряслось?

– Джонни задерживается. Неожиданно…

– Что? – Шеннон вскочила, опрокинув чашку с чаем на бургундский ковер. – Задерживается? Вы хотите сказать, что получили известие? Я считала, он приедет сегодня вечером, или, в крайнем случае, завтра!

Питер обнял ее за плечи и заставил сесть.

– Он задерживается не больше, чем на день-два. Успокойся, дитя, нет причин для тревоги, иначе я бы сам отправился за ним.

– Джон прислал записку? Могу я взглянуть на нее?

– Конечно, – Элейн протянула ей листок бумаги и наклонилась над ее плечом, чтобы помочь прочесть неразборчиво написанные слова.

«Дорогая Шеннон. Маршана нет в Ренселервике. Он едет на север. Мне кажется, было бы логично последовать за ним. Посылаю записку, чтобы ты не беспокоилась, я не задержусь надолго. Обязательно вернусь до первого июня. Я люблю тебя. Оставайся с мамой. Верь мне. Любящий тебя Джон».

– Уже девятнадцатое мая, – в ужасе простонала Шеннон. – Дни летят все быстрее и быстрее! Он не осознает опасности.

– Несомненно, осознает, – уверенно сказала Элейн. – Слышала бы ты его перед отъездом. Его мучают все эти сложности, Шеннон, и откровенно говоря… – она умолкла и взглянула на Питера. Тот укоризненно покачал головой.

– Что «откровенно говоря?» – Шеннон испытующе смотрела на них. – Вы думаете, я неверна Джону? Я не давала повода так думать, Элейн. – В ее изумрудных глазах застыли слезы разочарования и безысходности. – Я знаю, я – самое худшее, что могло встретиться Джону в жизни. Но я также знаю… – У нее перехватило горло. – Верно то, что мне ничего неизвестно. Просто я стараюсь поступать так, как нужно. И хочу проводить с Джоном как можно больше времени. Если я кажусь вам эгоисткой… – Она наклонилась и стала стирать носовым платком чай с ковра. – У вас нет повода.

– Никто не называет тебя эгоисткой, – твердо сказал Питер. – Элейн, как и я, полагает, что пока твое состояние не улучшится, тебе следует позволить нам решать за тебя. Это в твоих интересах, дорогая.

– Знаю, – Шеннон еще раз прочла записку Джона.

День или два… значит, он вернется не раньше двадцать первого мая, но, скорее всего, двадцать пятого, в день, который она назвала «Днем паники». Она была бы довольна, вернись он к тому времени, но первого июня? Могла ли она предоставить судьбе столько времени на возможные ошибки?

– Со мной все в порядке, – печально улыбнулась Шеннон, – извините, я так расстроилась. Пожалуй, пойду прогуляюсь. Вернусь к ужину.

– Мне кажется, не стоит делать этого, – поспешно сказал Питер.

– Как? Почему? О! Я возьму с собой Принца.

– Если ты подождешь пару минут, я закончу проверять счета и прогуляюсь с тобой.

– Вряд ли в этом есть необходимость, – взгляд Шеннон стал необычайно холоден. – Вы хотите сказать, что мне нельзя пойти на прогулку без сопровождения?

– Предпочел бы, чтобы ты не ходила одна.

– Шеннон не пленница, Питер, – Мередит встала напротив отчима. – Ты обращаешься со мной подобным образом, потому что ты – мой опекун. Шеннон взрослая женщина, и если ей хочется на прогулку, она пойдет.

– Мередит Катлер, – голос Элейн стал строг и сух. – Иди в свою комнату.

– Не пойду! – в глазах девушки горела решительность. – Вы запрещаете мне встречаться с друзьями, Гастоном, которого я люблю! Мы здесь, словно заключенные…

– Замолчите, юная леди!

– Шеннон, защищай свои права! Они тебе не опекуны!

Шеннон смотрела Питеру прямо в глаза.

– Я хочу знать, вольна ли я поступать, как хочу. Обещаю, что не убегу. Мне хочется прогуляться одной и подумать. Вспомнить Джона.

– Ты можешь вспоминать о нем и в своей комнате, – Питер поморщился. – Я обещал Джону, что не позволю тебе отправиться за ним вслед.

– А я даю слово… – Шеннон криво усмехнулась. – Впрочем, мое слово ничего не значит для вас. Вы это хотели сказать?

– Если бы ты была в здравом уме, дорогая, – проворковала Элейн, – все было бы по-другому.

– Понятно. Прошу извинить меня. Я иду в свою комнату.

– Тебе не обязательно сидеть там целый день… И Питер сходит с тобой на прогулку.

– Спасибо, не надо. Мне неплохо и в моей комнате.

– Тогда встретимся за обедом.

– Нет, – Шеннон резко повернулась и бросилась в свою комнату. Она понимала их положение.

Джон просил присматривать за ней. Он помнил о побеге из саскуэханнокской деревни. Возможно, они правы, что не доверяют ей. Однако чувство клаустрофобии, дурное предчувствие и беспомощность были нестерпимы. Вернется Джон и это недоразумение забудется, или…

Или он не приедет вовремя.

– Нечестно! – сетовала Мередит спустя несколько часов, услыхав план Шеннон. – Почему ты не хочешь, чтобы я попросила Гастона? Он такой умный! Он поможет тебе бежать.

– Он ненадежен. Извини, Мерри, но это правда. Я желаю вам счастья, но довериться Гастону не могу. Мне нужен Бен Шиллер. Он предан Джону. У него умная голова. Пригласи его на обед.

– Не могу.

– Нет, можешь, – настаивала Шеннон.

– Если Гастон узнает…

– Ты все расскажешь Гастону, после того, как Бен поможет мне. Можешь даже представить его героем. Пусть он первым обнаружит, что я пропала.

Мередит предложение понравилось.

– Думаю, это лучше, чем ничего. Боюсь, только, маме покажется подозрительным, если я попрошу пригласить на обед Бена Шиллера.

– Она будет в восторге и ничего не заметит. Мама поймет, что ты ничего против него не имеешь и даешь шанс Бену, пусть даже любишь Гастона.

– Мне нравится твой план. Но мне надоело все время слышать, что Бен Шиллер будет хорошим мужем, станет заботиться обо мне всю мою жизнь, – девушка крепко обняла Шеннон. – Ты не забыла о своем обещании? Я помогу тебе, ты поможешь нам с Гастоном, когда мы объявим об обручении. Договорились?

– Помогу, если буду здесь, – Шеннон лгала.

Она была уверена, что уйдет далеко от них. На расстояние в триста лет.

* * *

В первую встречу, Бен Шиллер очаровал Шеннон. Этим вечером он поразил ее. Элейн и Питер явно сожалели о разладе с Шеннон, но радовались перемене отношения дочери к избранному ими претенденту на ее руку. Бен, не подозревавший о коварстве девушек, был околдован любезностью Мередит.

Снова вспомнился роман с Колином. Тогда Шеннон совсем забыла об остальных представителях мужской половины населения Земли, и, особенно, о мальчиках из своего класса. Возможно, хоть один из них напоминал Бена. Был косноязычен, неловким, робко бродил незамеченным вокруг нее. А она мечтала о придуманном идеальном герое.

Мередит повезло. У нее был выбор. Речистый фанатик, льстящий и возбуждающий ее… или честный молодой джентльмен, который утешит ее, если роман окажется неудачным, как у нее с Колином.

После обеда Шеннон, играя роль компаньонки юной девушки, отправилась с молодыми людьми в гостиную. Мередит следила за родителями, чтобы предупредить невесту брата, когда Элейн и Питер захотят присоединиться к ним.

– Бен, извините меня за смелость, – осторожно начала разговор Шеннон. – Могу я попросить вас оказать мне любезность?

Юноша застенчиво улыбнулся.

– Просите что угодно, Шеннон. Я к вашим услугам, пока Джон в отъезде.

– Мне необходимо срочно поехать к Джону.

– Простите, не понял?

– Он отправился на север вслед за этим знаменитым врачом. Мне необходимо увидеть его. Я в отчаянии, – Шеннон пустила в ход самую обольстительную из своих улыбок. – И я в здравом уме.

– Всегда рад услужить вам, Шеннон, но… – Бен вспыхнул.

– Дело неотложное. Клянусь, Джон будет благодарен вам. Он сказал, что вы его друг.

– Это правда, – глаза Бена сузились. – Почему вы обращаетесь ко мне, а не к Питеру?

– Потому что Питер плохой! – прошипела Мередит. – Бен Шиллер, ради всего святого, сделай, что тебя просят. Или ты не слушаешь, что тебе говорят? Дело безотлагательное!

Слова юной леди обеспокоили Бена. Он смутился, закашлялся. Шеннон с сочувствием смотрела на него. Молодой человек мог отказать белокурой модели, но не девушке с золотисто-каштановыми волосами.

– Хорошо, я поеду к Джону, но поеду один, – сказал Бен.

Мередит гневно уставилась на него.

– Не годится, Бен Шиллер. Ты разобьешь сердце Шеннон.

Юноша огорчился. Несомненно, ему хотелось сказать, что она разбивает его сердце. И Шеннон торопливо произнесла:

– Дело в том, Бен, что мне необходимо быть рядом с Джоном. Опасен каждый день разлуки. Для него, для нашего будущего.

– Я уговорю его вернуться. Отказаться от погони за врачом. Это все, что я могу сделать для вас.

Несмотря на разочарование, Шеннон восхищалась Беном. Ему только девятнадцать, но он такой сильный, надежный, решительный. Поистине, Мередит или слепа, или глупа.

– Окей. Мне нравится ваше предложение, Бен. Скажите Джону, что я боюсь. Он мне нужен. Скажите, я отказываюсь от врача, лечения. Не стоит искать его. Скажите, что это вопрос жизни и смерти.

– Я ему все передам. Мы вернемся к концу недели. Прошу вас, не волнуйтесь. Я заставлю его все понять.

– Спасибо, Бен, – она бросила взгляд на Мередит. – Мы обе благодарны вам.

Мередит фыркнула и двинулась к двери.

– Пойду скажу маме, что мистер Шиллер уходит.

– Она слепа, – тихо произнесла Шеннон. – Наберитесь терпения.

Бен скорбно улыбнулся.

– Не тратьте попусту слова, Шеннон. Когда миссис Ван Хорн пригласила меня и сказала, что таково желание Мередит, у меня появилась надежда. Теперь я вижу, она пошла на это ради вас, – он поднял руку, чтобы не дать ей извиниться. – Все в порядке. Мне было тяжело видеть ее с французом. Я должен выдержать и это. Она не интересуется мною, даже если вокруг нет ни одного другого парня.

Бедный Бен. Шеннон встала на цыпочки и поцеловала его.

– Бен Шиллер, вы – мой герой. Приведите побыстрее Джона и, кто знает, может быть, это произведет впечатление на Мередит.

– Достаточно, что я на вас произвел впечатление, – Бен прикоснулся пальцем к своей щеке. – Мы не задержимся, Шеннон.

С ласковой улыбкой она смотрела вслед юноше. И тут на нее налетела Мередит и выпалила раздраженным тоном:

– Мне все ясно. Теперь он влюблен в тебя! Вот и прекрасно, вот и прекрасно… – обиженно бормотала девушка, взбегая по лестнице.

А Шеннон думала, что через несколько дней Джон будет здесь, и этот дом снова наполнится романтикой и любовью.

 

ГЛАВА 21

Наступило двадцать пятое мая. Шеннон старалась не поддаваться панике. Снова и снова она напоминала себе, что Бен и Джон скоро приедут. Они с Джоном встретятся через несколько часов. Но часы растянулись в дни… и ночи…

Шеннон – пленница в доме Ван Хорнов. Ей нельзя выйти без сопровождения даже во внутренний дворик. Она жалела Мередит, с которой так жестоко обращались. Теперь ее отношение к ежедневным визитам девушки к «Энн» изменилось. К тому же, Мередит убедила ее, что Гастон довольствуется только поцелуями и беседой. Ей не стоит судить слишком строго. «Если Элейн и Питер ведут себя как тираны, им следует подготовиться к неожиданностям», – мрачно подумала золотоволосая модель. Она бы давно убежала, если бы была возможность выйти из города незамеченной.

По ночам Шеннон мучила мысль, что время потеряно из-за Джона. Днем она считала и пересчитывала, сколько осталось дней, и можно ли успеть предупредить Кахнаваки. Бойня произошла шестнадцатого июня. Спасшийся солдат добрался до ирокезов через пять дней после нападения саскуэханноков. Значит, встреча с французами состоялась или десятого вечером или, в крайнем случае, одиннадцатого июня.

Допустим, она передумала и решила предупредить Кахнаваки. Чтобы добраться до деревни, понадобится две недели. Следовательно, нужно уходить не позднее двадцать восьмого мая. Кроме того, тайная встреча могла состояться не в деревне, а в форте неподалеку от канадской границы…

Нет, Шеннон не собиралась менять свое решение. Однако в последние дни стало невыносимо находиться в доме Ван Хорнов. Опять она бесправная жертва, пешка в чужих руках! Великий Дух, или как его там, вырвал ее из привычной жизни – из-за какой-то там зажженной спички! Взвалил на ее плечи непосильную ношу, от которой она не в силах избавиться из-за крошечного существа по имени Coutea u Noik.

Шеннон горела желанием увидеть малыша, подержать его на руках, шепнуть молитву, попросить прощения. Должно быть, он прелестный и шустрый! Хитрый, с мгновенно вспыхивающей улыбкой отца и подозрительностью матери. Шеннон наблюдала, как саскуэханнокские женщины пеленали младенцев, привязывали их к доскам. Джон говорил, у них вместо пеленок мох… Их младенцы редко плачут… Но они плакали и кричали шестнадцатого июня. Воздух дрожал от их жалобного плача…

«Мазохистка, – сказала Шеннон себе вечером двадцать седьмого мая. – Перестань! Если кто и виноват, так это Кахнаваки. Вспомни: он напился и убил возлюбленного сестры и его товарищей. Узнай Джон о помолвке Мередит и Гастона, он устроил бы собственную резню».

Как брат, как брат, звенело в мозгу. Шеннон взяла сумку и стала искать свои записи. Надо прочесть обо всех грехах и ошибках Кахнаваки. Это ослабит ее чувства вины. Но придется читать и о погибших детях… Может, не стоит… Она нахмурилась: кто-то писал в ее записной книжке. Какой ужасный, неразборчивый почерк… Почерк Джона…

Понадобилась целая ночь, чтобы разобрать его каракули. Шеннон села поудобнее и стала читать.

«Шеннон, любимая».

Мне хочется, чтобы за время моего отсутствия ты хорошо отдохнула. Постарайся не мучить себя думами о прежней жизни и окружении. Сейчас ты моя. Мой мир теперь и твой. Мама и Мередит любят тебя. И саскуэханноки терпеливо ждут твоего возвращения.

Они хотят обнять тебя, когда ты будешь готова к встрече с ними. Я чувствую сердцем, что ты, как и я, заодно с ними. Кахнаваки говорит, что в тот день не надо было резать тебе руку и смешивать твою кровь с саскуэханнокской. Он считает, что, когда ты смешала пепел своего отца с прахом его отцов, ты связала свою судьбу с его судьбой. Он хотел бы стать тебе братом, если ты позволишь ему. Ты скучаешь по своему брату Филиппу. Клянусь, если он жив, мы найдем его. Но сейчас я предлагаю тебе своего брата, и сестру, и мать… и свое сердце.

Преданный и любящий тебя Джон».

С трудом разбирая почерк, Шеннон прочла письмо первый раз. Потом читала снова и снова. Когда она, наконец, закрыла глаза, перед ее мысленным взором всплыли слова: «Когда ты смещала пепел своего отца… ты связала свою судьбу…»

Шеннон полагала, что ей навязали это тяжкое бремя. Все не так. Она сама связала свое прошлое с прошлым саскуэханноков, добровольно изменила свою судьбу 16 июня 1656 года – бесславный день в истории. Но ее собственная судьба была решена в другой день, в другом веке, когда восьмилетняя девочка развеяла пепел своего отца и пожелала ему «покоиться с миром». Именно тогда Шеннон Клиэри связала желание покоя и мира для себя с неотомщенными мающимися душами, ожидавшими ее на священной земле.

Несколько недель назад Джон рассказал ей, что разжигать огонь запрещено.

– Думаю, тебе хотелось познать… себя… или могущество духов…

Шеннон получила ответ: невероятный подарок судьбы.

Мощной волной нахлынуло чувство безграничной власти над жизнью и смертью. К рассвету у нее кружилась голова от облегчения и отчаяния, волнения и безотчетного страха. Нужно уходить сию же минуту; еще была надежда своевременно предупредить Кахнаваки. Шеннон переполняла уверенность, что ее ждет удача.

Она тосковала по Джону Катлеру. Он обезумеет от горя, не застав ее в Нью-Амстердаме. Помчится за ней вслед, вовремя нагонит или не успеет ее догнать…

«Прощания прелестны», – говорила Шеннон зеркалу, надевая джинсы и футболку. Но настали другие времена и дорога каждая минута. Мы с Джоном никогда не теряли ни секунды, когда были вместе. Ты не могла любить его сильнее, физически и эмоционально. И он не мог быть более совершенным любовником и рыцарем. Все время он старался дать тебе это понять. Только сейчас ты осознала все.

Теперь Шеннон уверена в себе, как никогда. Ей нужны припасы и лошадь, и можно отправляться в путь.

Мередит поможет. Слава Богу, они встретились, когда девушка взбунтовалась против родителей… На рассвете Шеннон вошла в комнату Мерри. Зажав ей рот рукой, вдруг испугается и закричит, прошептала:

– Хватит смотреть сны о Гастоне. Просыпайся.

– Шеннон, что случилось? Джонни приехал? – сонно спросила та.

– Мне нужна твоя помощь. Успокойся и слушай.

– Моя помощь? Который час? На улице темно!

– Ш-ш! Уже утро. Я ухожу, и мне нужна твоя помощь.

– О, Шеннон! – услышав новость, Мередит проснулась окончательно. – Ты отправляешься на поиски Джонни и Бена? Как интересно!

– Мне нужно увидеть Кахнаваки. Сейчас не могу сказать, зачем. Я напишу тебе подробно… о путешествии и… о занятиях любовью. Обещаю тебе. Я всегда выполняю свои обещания.

Глаза девушки сузились.

– По твоим словам выходит, что мы никогда не встретимся.

– Возможно. Мы встретились случайно. Главное, что мы встретились и подружились. Правда?

– Конечно, – Мередит задумчиво смотрела на Шеннон. – Тебе нельзя отправляться в путь одной. Хочешь, я поеду с тобой?

Шеннон взволновало предложение сестры Джона.

– Мне нравится твоя идея, но трудно и для меня одной добыть пропитание по дороге. Конечно, Принц поможет… но лучше мне пойти одной.

– Как ты думаешь, Гастон не мог бы помочь тебе? – Мерри выпрыгнула из постели. – У него есть карта, оружие и две прекрасные лошади. Он, как и Джонни, путешественник. Он будет охотиться для нас…

– Почему «нас»?

– Гастон и я убегаем, – девушка рассмеялась. – Это решено. Разве не романтично? Мы поможем скрыться тебе и найти Кахнаваки. – Она беспокойно нахмурилась. – Объясни мне подробно. Гастон захочет все узнать. Он любит точность.

Шеннон колебалась. Лгать не хотелось, но правда настолько невероятна, что Мередит могла испугаться и броситься к матери.

Девушка почувствовала, что невеста брата в сомнении.

– Я тебе верю. Мы ведь друзья? Ты странная, у тебя необычные туфли… я их померила. Они ужасно удобные! Ты не ешь мясо… С этим я тоже согласна. Варварство – убивать животных. Доверь мне свою тайну.

– Окей, – Шеннон глубоко вздохнула и выпалила: – Джон говорит, что у меня бывает бред. Дело в том, что он иногда сбывается. Я видела во сне, что у Кахнаваки родился сын. И действительно, он родился в ту же ночь.

– Как волнительно! А теперь тебе нужно идти к нему, потому что ты видела еще один сон? Малыш в опасности?

– Да, – Шеннон почувствовала облегчение, что сказала полуправду, а не ложь. – Младенцу грозит страшная опасность. Необходимо предупредить Кахнаваки.

– Мы непременно предупредим его, – Мередит стала поспешно одеваться. – Надо спешить. Я незаметно выскользну из дома и побегу к Гастону.

– Ну, не знаю…

– Тихо. Дай подумать, – девушка сжала виски ладонями. – Спустись вниз и отвлекай маму и Питера, до моего возвращения. Я велю Гастону передать Энн, чтобы она пригласила меня на урок шитья. Потом уговорю маму отпустить тебя со мной. Скажу, что это развлечет тебя. Питер проводит нас к Энн и вернется домой. И к тому времени, как он придет за нами, мы будем уже далеко.

Способность девушки сосредоточиться и быстро найти выход из сложного положения, поразила Шеннон. Проанализировав план, она нашла только два недостатка.

– Не опасно ли тебе идти к Гастону в такой ранний час?

– Конечно, нет. Я и раньше ходила к нему, – Шеннон задохнулась от неожиданности. – Я напишу тебе подробно в своем письме.

– Мередит Катлер, ты очень дорога мне. И ты еще так молода. Как только подумаю, что тебе могут причинить боль…

– Мне нужно идти. Скоро проснется Питер.

– Постой. Я должна захватить свои вещи. Питер может догадаться.

– Оставь их здесь. Гастон достанет все, что необходимо. И поверх этого надень платье. А вместо деревянных башмаков надень свои туфли. Дождя не было несколько дней.

– Нам понадобится Принц, Он знает дорогу. И по том, он хороший защитник.

– Невозможно. Шеннон, не беспокойся. У Гастона есть карты… но думаю, он немного боится собак, – Мередит умильно улыбнулась, очарованная эксцентричностью своего жениха. – Джонни выдрессировал Принца так хорошо, что он может потащить тебя к Питеру, когда поймет, что ты делаешь.

– Может, и так. Ты хорошо придумала. В моем мире ты была бы величайшей разведчицей, – девушка довольно улыбнулась. – Не хотелось бы обидеть тебя, но тебе лучше остаться. Гастон и один может проводить меня и показать дорогу. Потом он вернется. А ты прикроешь нас.

– Ну, уж нет. Мы убегаем. Я не отпущу вас одних. Совсем не хочу, чтобы ты путешествовала с моим женихом наедине. Понимаешь? Ты поцеловала Бена Шиллеpa, хотя он пришел из-за меня. Я отнеслась к этому снисходительно. Гастон – любовь всей моей жизни. И я не допущу этого.

– Прелестно, – Шеннон весело рассмеялась. – Окей, но у меня еще одно условие. Не для передачи Гастону. Я буду следить за вами день и ночь, пока вы не поженитесь официально. Никаких интимных отношений.

– Поцелуй – тоже «интимные отношения?»

– В данном случае, да. Конечно, вы можете позволить себе целомудренный поцелуй. Когда вы поженитесь, целуйтесь, сколько захотите. Ты согласна?

Девушки торжественно пожали руки, но улыбки были озорными. Потом Мередит надела простое платье из шотландки и исчезла за окном.

* * *

С того злополучного обеда Шеннон не видела Гастона, и неблагоприятное впечатление о нем постепенно сглаживалось. Однако, увидев его елейную улыбку и похотливый взгляд, она забеспокоилась. Захотелось отвести Мередит в сторонку и отказаться под каким-нибудь предлогом от его помощи. Но начинать все заново было поздно. Уже двадцать восьмое мая, полдень.

Гастон сделал все, что обещал. Но провизия оказалась в каком-то коттедже в десяти милях к северу от города. К Шеннон снова вернулись дурные предчувствия. Трое беглецов ехали в фургоне француза, который тащила пара серых в яблоках лошадей.

– Как интересно! – в сотый раз, с тех пор как они покинули дом Энн, восклицала Мередит.

– Было бы интереснее, если бы мы ехали к Кахнаваки, – пробормотала Шеннон. – Пока что мы от него удаляемся.

– Терпение, – Гастон небрежно погладил ее по колену. – Мы вовремя предупредим вождя и спасем его сына. Он будет благодарен мне и разрешит изучать его.

«Ну и дела», – с тревогой подумала Шеннон, но вслух сказала:

– Не обижайтесь, Гастон. Я ценю вашу помощь, но очень беспокоюсь. Когда мы будем на пути в деревню, мое общество станет, возможно, более приятным.

– Вы и сейчас изумительная спутница. Почти такая же милая, как моя невеста. Вот там, за деревьями, моя лаборатория. Ваше терпение вознаграждено, cnerie?

– О! Мне все время хотелось побывать в лаборатории. Здесь Гастон проводит эксперименты, – Мередит задыхалась от волнения.

– Ты говорила мне об этом. Осмотришь лабораторию в другой раз. Не забывай, Мерри, мы спешим.

– Моя невеста отдохнет и осмотрит лабораторию, пока я буду грузить фургон. Шеннон, вы вполне сможете составить ей компанию.

– Спасибо, я лучше погуляю, разомну ноги и помогу вам грузить вещи.

Шеннон спрыгнула на землю. Она устала сидеть на тесной скамье, терпеть «случайные» и «невинные» прикосновения Гастона. И все же, ей казалось, он обожал Мередит. Шеннон осталась на улице, а француз прошел в дом вслед за девушкой. «Пять минут ему хватит, – подумала она, – чтобы похвастаться лабораторией и поцеловать невесту». Потом она пойдет и поторопит их.

Мысли Шеннон путались. Перед глазами, как живые, стояли Джон и его маленький тезка. Малышу уже несколько недель. Глаза у него не зеленые, как ей снилось. Она представляла черные волосики, маленькие ручки, сжатые в кулачки. Он похож на куклу. Скоро Шеннон возьмет его на руки, расскажет ему о времени – слишком ценном, чтобы его терять, но и не совсем необратимом, как привыкли считать. Благодаря таким людям, как Джон и Кахнаваки, Мэтью Клиэри и малыш Черный Нож, всегда остается надежда…

– Влюбленные, ваше время истекло. Перед нами восемь часов пути, Мерри! – «Должно быть, это один из «тех» поцелуев», – подумала Шеннон, и решительно отворила тяжелую дубовую дверь. – Мередит Катлер, пора ехать.

– Мы в следующей комнате, cnerie.

Как всегда, Шеннон поморщилась, уловив в его голосе ласку. Гастон рискует вызвать ревность Мередит. В глубине души она хотела, чтобы за это время долгой поездки обручение расстроилось. Нельзя допустить, чтобы такое случилось в самом начале путешествия.

– Гастон, где вы?

– Входите, cherie.

Шеннон прошла через огромную кухню с громоздкой мебелью и вошла в комнату. Она обвела глазами комнату, ожидая увидеть лабораторию семнадцатого века. Конечно, без микроскопов и электронных ламп, но со сложным оборудованием, например, перегонным кубом, или совсем простым, как маятник. И наконец, увидела эксперимент Гастона: привязанную к стулу красавицу с золотисто-каштановыми волосами и кляпом во рту. По пылающим щекам Мередит струились слезы.

– Ублюдок! – гневно выдохнула Шеннон. – Что ты наделал? О, Мерри… – Она бросилась на колени, горестно обняла девушку. – О, Мерри, что случилось? Я убью его! Клянусь. – Глаза Шеннон яростно пылали. Она вскочила на ноги, метнулась к Гастону. Пальцы вытянутых рук метили прямо в маленькие злобные глазки. – Подонок! Сейчас же отвяжи ее!

Схватив Шеннон за руки, Гастон с силой отбросил ее к каменной стене. Не успела она подняться, как в воздухе сверкнул нож. Спокойно и хладнокровно француз приставил его к горлу Мередит. Его губы кривились в безжалостной улыбке.

– А вот теперь мы с тобой поговорим.

В угрожающем тоне слышались нотки отчаяния. И Шеннон вдруг поняла, что все предыдущие действия Гастона всего лишь прелюдия к жестокому насилию. Этот человек одержим сильными страстями. Да этот алхимик – философ – исследователь жизни и смерти… просто сумасшедший!

– Ответы? – пробормотала Шеннон, с трудом приходя в себя после удара о стену. – Ты об этом говорил во время обеда? Тебе нужны ответы…

– Ты еще спросила, почему я считаю, что они у тебя есть, – воспоминания об обеде доставляли ему удовольствие. – Я сказал тебе, cherie, что жажду знаний и правды.

– Тебя интересует мой бред? Окей. – Мысли прояснились. Шеннон поднялась на ноги. – Отпусти Мередит, и я в твоем распоряжении.

– Хотелось бы верить тебе, cherie, но я не поверю. Моя милая Мерри останется привязанной. – Он погладил по щеке бывшую невесту и весело рассмеялся, когда ее передернуло от отвращения. – Ты больше не любишь меня, дорогая? Как жаль!

– Нет необходимости держать ее здесь, – Шеннон подошла к ним поближе. – Отпусти ее, и я расскажу тебе много интересного. О будущем. – Его зрачки расширились. – Изобретения. Открытия. Чудеса в медицине. Прочти надпись на рубашке. Понимаешь, о чем речь? Я могу научить тебя всему, что знаю сама. Ты станешь волшебником. Сможешь совершать чудеса.

Мередит столь испуганно смотрела на нее, будто убедилась, что Шеннон сошла с ума. И ей стало жаль девушку. Бедняжка полагала, что ее спасение в руках сумасшедшей. Гастон, напротив, поверил каждому слову. Он указал на грубый стол.

– Садись и пиши, если хочешь, чтобы твоя хорошенькая подружка осталась в живых. Напиши все свои секреты.

– Мои секреты настолько необыкновенны, что их нельзя записать, как готовый рецепт. Мне нужно рассказывать тебе часами. Гастон, я хочу заключить с тобой сделку.

– Какую сделку?

– Мне нужно добраться до Кахнаваки. Я сказала, что ребенок в опасности. Это не вся правда. Произойдет страшная резня… но мы с тобой можем предотвратить ее. Ты можешь прославить свое имя в веках, как человек, спасший индейцев и изучавший их культуру и традиции. Согласен?

– Может быть…

– Тогда нам нужно поторопиться. Понимаешь? Решающий момент. Мерри мы оставим здесь. Конечно, отвяжем и дадим ей одну лошадь. Без нее мы сможем двигаться быстрее. По дороге я покажу тебе растения для омоложения организма, усиливающие… потенцию. – Гастон слушал ее с восторженным вниманием, и Шеннон продолжала отчаянно лгать. – Честно говоря, я пыталась уговорить Мерри остаться дома, чтобы она не мешала нам лучше узнать друг друга. – Она глубоко вздохнула и многообещающе улыбнулась.

– Если мы оставим ее здесь, она расскажет, куда мы направились, cherie, – злобно сказал Гастон. – Лучше убить ее.

– Нет!

– Тогда слушайся, – прорычал он. – Иди к столу. Думаешь, у Гастона Гарнье недостаточно мужской силы? – Его смех был зловещим. – Позже я докажу тебе, но сейчас… – Он провел лезвием по щеке Мередит. На коже осталась красная полоска. В ужасе Шеннон бросилась к столу.

– Скажи, Гастон, что будет с нами, когда я все напишу?

– Ты и я всегда будем вместе, cherie. Ты единственная женщина, которая мне нужна. Если ты согласишься, я отпущу Мередит целой и невредимой. Договорились?

– Что будет с саскуэханноками? Неужели ты допустишь, чтобы погибла их культура, когда ты можешь спасти ее?

– Конечно, – он криво усмехнулся. – Они ведь дикари.

Слезы Мередит иссякли. Она была измучена и смирилась со своей судьбой.

– Не хочешь ли поспать? – прошептал ей на ухо Гастон и залился довольным смехом, когда девушка сжалась от ужаса.

– Оставь ее в покое! – рассердилась Шеннон.

– Видишь веревку, cherie? Там, на столе. Привяжи ноги к стулу, чтобы я мог передохнуть и дать возможность поспать нашей маленькой рыжеволосой девочке, – Гастон следил, как Шеннон привязывала себя к стулу. Потом приказал положить руки на стол, подошел, проверил узел, перевязал его. – Прекрасно. Начинай.

– Хорошо. С чего?

– С золота.

– Это не вопрос, – твердо сказала Шеннон.

Француз хотел, чтобы она превратила железо в золото, но она собиралась убедить его, что не лжет.

– Тебе известен секрет? – пробормотал он, будто с трудом веря в успех. Шеннон пожала плечами. Теряя терпение, Гастон схватил ее за руку, сорвал обручальное кольцо. – Золото, – угрожающе прошипел он и швырнул кольцо на пол. – Не зли меня, cherie.

– Как я могу рассказать тебе то, чего не знаю сама? Я не химик и не алхимик!

– Кто же ты?

– Ты не поверишь мне, если я скажу.

– Если ты скажешь правду, Гастон Гарнье поймет это, – хвастливо заявил он.

– Ты обратил внимание на мою странную одежду и надпись на рубашке?

– Конечно, – его темные глаза злобно горели, пока он ждал ответа. – Скажи, откуда ты?

Шеннон бросила на Мередит сочувственный взгляд и выпалила:

– Я путешествую во времени и прибыла сюда из будущего.

 

ГЛАВА 22

Бесконечная дорога утомила Джона Катлера и, почувствовав запах бивуачного костра, он осторожно двинулся к нему сквозь темный лес. На поляне расположился лагерем небольшой отряд. Глядя на шумевших людей, Джон усомнился, что ради горячей пищи ему захочется провести среди них ночь. Он ничего не имел против громких голосов и грубого смеха, но в последние дни его мысли постоянно возвращались к Шеннон. Он тосковал по ней, и ему не хотелось разговаривать ни с пьяными хвастунами, ни с неотесанными женоненавистниками.

Солдаты были одеты в форму английской армии, хотя формой их одежду назвать можно было с трудом. Лишь алые камзолы, брошенные в кучу на землю, напоминали о принадлежности этих людей к английской армии. Обуты они были во всевозможную обувь – от мокасин до сапог. Одеты в самые разнообразные по форме и цвету штаны. Но пьяны все они были одинаково.

Джон презирал таких людей – бандиты без чести и совести, не замечающие красоты окружающей природы. Всем сердцем он желал, чтобы они ушли с земли дорогого ему клана Волка.

Шеннон часто говорила, что европейцы принесли на континент бессмысленные жестокость и разрушения. Но его рациональный ум не хотел верить предсказателям и предвестникам будущего. Сейчас природное чутье подсказывало, что эти пьянчуги скорее уничтожат мир, чем сохранят его. В заметках Шеннон он прочел о шайке пьяных, злобных саскуэханноков. Но реальность оказалась иной… Эти, так называемые соотечественники, оказались просто безответственным сбродом.

«И все же они безвредны, – подумал Джон. – Пройди мимо них, пусть они развлекаются, как умеют. До деревни менее часа ходьбы. Даже в кромешной тьме твое сердце найдет туда дорогу».

Джон был доволен поворотом событий, пославших доктора Маршана с отрядом французских солдат в местность в двадцати милях от Кахнаваки. Он повидает маленького Черного Ножа и его невыносимо гордого отца. Потом бы Джон нашел лагерь французов и уговорил доктора Маршана поехать к Шеннон. Возможно, с этим отрядом собирался встретиться Кахнаваки. Джон мог бы дать своему брату добрый совет. Может быть, он решился бы напомнить вождю о его отношении к пьянству. Несомненно, невежливое замечание оскорбило бы и разгневало Кахнаваки.

На мгновение взгляд Джона остановился на двух воинах – мохауках, присоединившихся к попойке. Они много пили, глупо хихикали, качаясь, бродили по лагерю. Их присутствие обеспокоило Джона больше, чем буйное веселье англичан. Он был поражен. Ведь в записях Шеннон упоминалось о двух ирокезских воинах, погибших во время нападения Кахнаваки. Еще одно совпадение! Приближалось первое июня, и резня произошла в июне… Послышался приглушенный крик, взрыв смеха. Джон напрягся.

Он даже не помнил имени дрожавшей хорошенькой большеглазой саскуэханнокской девушки. Двое солдат, поймавших девушку, протащили ее сквозь толпу плотоядных, сквернословивших мужчин. Ее поставили перед капитаном, предложив ему полакомиться первым. Джон стиснул зубы от гнева и омерзения. Он должен сдержаться, не бросаться необдуманно на помощь девушке. Нельзя рисковать единственным шансом на спасение сестры Кахнаваки – да, сестры! Он знал это!

К его великой радости, пошатываясь, подошли мохауки и потребовали отпустить пленницу. В огромных глазах прекрасной саскуэханноки вспыхнула надежда. Но было слишком поздно: солдат охватило вожделение. И индейцев-защитников пристрелили не задумываясь.

Капитан рванул рубаху девушки, обнажив маленькие крепкие груди. Нетерпеливые зрители ответили диким ревом. И вдруг распутный командир прирос к месту. Над темным лесом прозвенела трель малиновки… Заухала сова… Эхо повторило песни птиц. И люди окаменели. Для малиновки слишком поздно… Сова не закричит после грохота выстрелов.

Птичий крик Джона остановил грязные посягательства толпы. Солдаты испуганно озирались, оставив девушку на время в покое. Но опасность еще не миновала. Положив руки на нож, Джон ждал. У него в запасе несколько минут, и только один небольшой шанс, чтобы изменить ситуацию.

Услышав крик совы, Кахнаваки удивится, инстинктивно почуяв, что это само сердце Джона исторгает непривычно совершенные звуки. Он поймет: опасность слишком велика и серьезна. Безупречный зов птицы скажет вождю, что он должен поспешить.

Когда девушка услышала голоса своих «братьев», ее глаза снова вспыхнули ярким светом. Джон надеялся, что его обман не введет ее в заблуждение. Пусть на мгновение, но инстинкт самосохранения возобладал над похотью мужчин.

– Здесь кто-то есть, – тревожно произнес сквозь зубы бородатый капитан. – Какое вы дурачье! Они шли по вашим следам.

– Нет. Она была одна, – уверенно ответил подчиненный. – Наверное, один индеец… он где-то далеко.

– Он чертовски близко, – недовольно проворчал командир и взглянул на девушку. – Она виновата. – У него заплетался язык. – Черноволосая шлюха.

Зловеще улыбаясь, Джон вышел на полянку. Все шпаги и мушкеты мгновенно были направлены на него.

– Добрый вечер, джентльмены. Чую непорочную девицу… а-а… Так она еще и прехорошенькая. Значит, можно надеяться на британское гостеприимство.

– Откуда ты? Ты один? – капитан подозрительно смотрел на Джона.

– Я от женской слабости моей матери и благих намерений моего отца, – Джон слегка поклонился, когда несколько пьяных солдат рассмеялись. – Услышал крик совы и подумал, что в этот час ночи лучше не оставаться одному. – Он хитро посмотрел на девушку. К счастью, она поняла. На ее лице были написаны ужас и паника. – Сейчас я вдвойне рад своему решению.

– Перестань отбиваться, не то я быстро тебя успокою, – капитан схватил девушку за горло, слегка сдавил. Потом повернулся к Джону. – Как ты думаешь, сова далеко отсюда?

– Это не сова, – Джон усмехнулся. – Около пятидесяти ярдов. Скоро ждите еще гостей. Им не нравится, когда трогают их женщин… – Он уверенно оттеснил капитана от девушки, повернул лицом к себе и приставил нож к ее груди. – Вот как надо с нею обращаться, – объяснил он капитану. – Тебе нравится, милочка?

Солдаты снова рассмеялись. Капитан, для которого поведение Джона оказалось неожиданностью, решил не ссориться. Он был уверен, что смерть настигнет того, в чьих руках девушка.

– Как ты считаешь, сколько индейцев нападет на нас?

Джон озадаченно пожал плечами.

– Кто его знает, но лучше подготовиться к бою. Однако надеюсь, мы сможем избежать стычки. Посмотри на бусы у нее в волосах. Они означают, что эта девушка – принцесса. Пока я держу нож у ее груди, они не пойдут против вас. Она нужна им живой.

– Ох, – капитан вздохнул с облегчением. – Прекрасно. Значит, ждем?

– Да, и если понадобится, всю ночь. Спать будем по очереди.

– Кто сможет сейчас заснуть? – простонал юный солдатик.

Остальные дружно согласились с ним.

Джон громко расхохотался.

– Ты солдат или нет? Вы что, еще ни разу не были в бою?

– Мы слышали об этих дикарях, – мрачно сказал капитан. – Исчадия ада. Не боятся ни Бога, ни черта.

Джон кивнул, соглашаясь, но в душе у него кипела ярость. Они еще смеют упоминать о небесах и аде. Они, для кого было развлечением издеваться над бедной невинной девушкой.

– Когда подойдут индейцы, не стреляйте, – инструктировал он солдат. – Не двигайтесь, не то они подумают, что им угрожают. Им нужна невредимая девушка. Они заберут ее и уйдут. Но если вы убьете хотя бы одного, индейцы зажарят вас живьем.

– Они не уйдут, даже если она жива и невредима, – сказал капитан. – Они захотят наказать нас.

– За что? – Джон усмехнулся. – Индейцы во всем будут обвинять девушку. Ее изобьют так, что она на всю жизнь запомнит, что нельзя заигрывать с вами и попадать вам в руки. Так принято у дикарей.

– Накажут ее?

– Уж будьте уверены. Принцесса должна проводить время с другими женщинами… так они считают. Старуха проверит, девственница ли она. Если так, индейцы решат, что вы отнеслись к принцессе с уважением. Тем все и закончится.

Словно тяжесть свалилась с душ у солдат. Они продолжили попойку, хоть уже и без прежнего веселья и шуток. Капитан нервно мерил шагами поляну. Джон время от времени делал вид, что прижимается к девушке. Одновременно он советовал, как готовиться к нападению индейцев.

– Когда появится первый воин, стань рядом со мной, – серьезно говорил он капитану. – Индейцы не решатся стрелять в нас, опасаясь задеть принцессу. И ты спокойно вступишь с переговоры.

– Я хочу, чтобы переговоры провел ты, – возразил тот Джону.

– С удовольствием, – скромная улыбка озарила лицо Джона. – Когда все закончится, я бы выпил виски и поел горячего.

– Получишь все, что захочешь, – искренне пообещал бородатый командир. И вдруг воцарилось молчание.

Джон оглянулся. На поляне стоял Кахнаваки.

Его иссиня-черные волосы были туго стянуты на затылке, подчеркивая благородные черты лица, раскрашенного красной, черной и белой краской. Трудно сказать, действительно ли вождь был в ярости, или такое впечатление создавала боевая раскраска. Капитан торопливо подошел и встал рядом с Джоном. Глаза братьев встретились. Они понимали друг друга без слов.

– Отпусти ее, – холодно сказал Кахнаваки. – У меня много воинов. Многие из вас умрут, если ты не подчинишься.

– Я отпущу ее, только если ты уберешь своих людей, – ответил Джон.

– Нет! Я не торгуюсь с дьяволами.

– В таком случае… – Джон выпустил девушку из рук и схватил капитана, приставив к его горлу острый, как бритва, нож. – Только пошевелитесь, и я разрежу его на куски, – прорычал он солдатам.

Солдаты застыли от ужаса. Юная саскуэханнока растаяла в ночи. На поляну вышли индейцы в боевой раскраске. Их было намного больше, чем солдат.

– Прикажите своим людям сложить оружие, – велел Джон.

Трясясь от страха, капитан закричал:

– Делайте, как он говорит. Приказываю!

Солдаты мрачно смотрели на командира. Неужели он не понимает, что они будут защищать свою жизнь, даже если шансы на спасение невелики? Кахнаваки повторил приказ по-саскуэханнокски. Оружие с лязгом упало на землю, будто язык индейцев был родным языком английских солдат.

Джон обезоружил капитана, передал его в руки вождя. Кахнаваки сам должен решить, как поступить с англичанами. Джону хотелось воздать по заслугам этому сброду. Вождь бросил на него быстрый, благодарный взгляд, вышел на середину лагеря и стал отдавать своим воинам резкие команды.

* * *

Смертельно уставшая Шеннон бездумно расчесывала пальцами густые спутанные волосы и безуспешно пыталась представить маленького Черного Ножа. Крошечные кулачки; черные, как вороново крыло, волосы; темные, с золотистыми искорками, глаза… Какой чудный ребенок! Наверное, он уже мертв. Ей неизвестно, какое сегодня число, но она знала точно, что у саскузханноков уже потеряна последняя надежда на спасение. Если они еще не погибли, погибнут через день… неделю. Что сейчас, ночь или день? Гастон запер двери лаборатории. Маленькое, с красным стеклом, окно, занавешенное мешковиной, почти не пропускало света.

Бежали часы. Гастон с безумной жаждой знаний требовал все новых и новых сведений, чтобы прославить в веках свое имя. Он не верил Шеннон, впадал в дикую ярость, угрожал убить девушек и их семьи, если не узнает всей правды. И всякий раз ей удавалось успокоить его – названием новой планеты, подробностями о французской революции, рассказом о еще ненаписанной картине, золотой лихорадкой в Калифорнии… Не было сил думать, вспоминать. Шеннон боялась уснуть, тревожась за жизнь Мередит.

Когда Гастон приказывал ей спать, она дремала, прислушиваясь к каждому шороху и скрипу половицы. Сейчас они снова «работали». Дуло мушкета прижато было к груди Мередит. Так француз гарантировал сотрудничество и безусловное подчинение путешественницы во времени. Он даже отвязал ее от стула, чтобы плохое кровообращение и перегрузки не подточили ей силы.

Не в первый раз Шеннон повторяла:

– Не понимаю, что ты хочешь. Не могу сосредоточиться, когда ты угрожаешь Мередит. Отпусти ее. Клянусь, все расскажу тебе.

– Сначала закончи карту. Она нам нужна, cherie. Не могу понять твою, как ее там, болтовню, потому что названия городов изменилось. Ты кончила рисовать Северную Америку?

– Да, но я не художник.

– Мне нужна информация, а не произведение искусства. Твои прекрасные ножки – единственное творение природы, которым желает любоваться твой покорный и скромный слуга. Продолжай рисовать карту. Постарайся, чтобы она была подробной.

– Европа почти не изменилась. Я говорю об очертаниях. Менялись только названия некоторых стран. Знаю не все страны в Африке и Южной Америке… Не помню расположение некоторых стран… Нарисовать Австралию несложно, если тебе достаточно столицы. – Она подумала о Филиппе и вздохнула печально. Сейчас он даже не существует, его нет, но он в ее сердце, и память о нем дает ей силы.

– Австралия? – для Гастона это было большой неожиданностью. – Ты хочешь сказать, что знаешь о Terra Austral is Incognita?

Сердце Шеннон замерло от волнения. Она попыталась принять невозмутимый вид.

– Мой брат сейчас там. Его соблазнили сказки о мощеных золотом улицах и стройных, высоких женщинах с золотистыми глазами… – Сдержав зевоту, Шеннон спросила: – Нарисовать Австралию, Гастон?

Стало жутко от его мрачности, хриплого голоса.

– Остальные сомневались, Гастон – никогда. Я был уверен, что ее откроют! Она должна находиться именно в том месте… иначе Земля потеряла бы равновесие и сместилась с орбиты, nest-ce pas?

– Наверное, так.

– Она такая большая, как предполагали?

– Намного больше. Если ты отпустишь Мередит живой и невредимой, я попрошу брата нарисовать тебе подробную карту. Ты сможешь отправиться туда.

Гастон стремительно пересек комнату.

– Рассказывай, что тебе известно об этой стране. Смотри, не упусти ничего.

Шеннон радовалась, что новая дезинформация отвлекла его от Мередит. Гастон напряженно смотрел на нее. Неторопливо, подбирая слова, она начала говорить.

– Австралия – удивительная страна.

– Южный континент?

– Да. Другого такого места нет на земле, – Шеннон помедлила, огорченная, что Джон не рассказал ей всех мифов о таинственном фантастическом континенте. – Остров удален от Азии, Европы, Африки… Поэтому развивался самостоятельно, без всякого воздействия со стороны. Животный мир отличается от здешнего. Тебе не приходилось видеть подобных зверей. Они необычны и удивительны. Сейчас нарисую, – она изобразила животное, отдаленно напоминавшее кенгуру. – Вот это сумка. Она похожа на карман. Как у опоссума. Видел? Это животное кенгуру, носит малыша в сумке.

– Животные… Понимаю, почему Джон Катлер был разочарован. Он нашел прекрасную женщину, а она рассказывает только о животных.

– О них я могу рассказывать часами, Гастон. Все, о чем ты спрашивал, не входит в круг моих интересов. Я не ученый и не путешественник. Я люблю животных и могу много рассказывать о них. Ты можешь войти в историю, как известный зоолог или первый американский ветеринар…

– Помолчи, cherie. Надо подумать.

«Сейчас он пойдет к Мередит», – подумала Шеннон, схватила француза за руку и, как можно тверже, сказала:

– Ничего не стану рассказывать, пока не отпустишь Мередит.

– Вот как? – Он криво усмехнулся. – Ты великолепна, cherie.

Гастон замолчал, прислушиваясь к звукам, донесшимся с улицы.

Шеннон тоже прислушалась. Кто-то скребся, может быть, спаситель? Она воспрянула духом.

– Знаешь, зачем мой брат отправился в Австралию? Хочешь расскажу? – попыталась она отвлечь Гастона.

– Шшш. Замолчи. – Он отошел к Мередит и приставил дуло мушкета к груди смирившейся со своей участью девушки. – Не шевелитесь.

В соседней комнате раздался звон разбитого стекла, скрип. Потом залаяла собака.

– Принц, – прошептала Мередит, встретившись глазами с Шеннон.

Гастон поморщился и жестом велел встать пришелице из будущего.

– Поди сюда, cherie. Мне нужна твоя помощь.

– Как я пойду? Я связана.

– Делай, как я сказал. Не то…

Неуклюже прыгая на связанных ногах, Шеннон приблизилась к Гастону.

– Чем я могу помочь? Если пришли нас спасать, почему бы не сдаться? Ты не сделал нам ничего плохого. Я заступлюсь за тебя. Обещаю.

– Открой мой саквояж и достань оружие. Видела, как я заряжаю? Делай, как я.

– Но…

– Что я сказал! – В глазах Гастона вспыхнули зловещие огоньки.

Девушка опустилась на колени, достала мушкет и порох. Трясущимися руками насыпала порох, послушно выполняя указания француза. Теперь она вооружена. У Гастона, несомненно, гнусные намерения, но она помешает ему осуществить свои замыслы. Нужен удобный случай и тогда…

Шеннон застрелит этого подонка. Мысль об убийстве ужаснула девушку, но выбора не было. Бездушное обращение француза с Мередит, которую он превратил в заложницу в погоне за иллюзорным величием, толкало ее на решительные действия. Она старалась унять дрожь в руках, чтобы не промахнуться. С минуту стояла мертвая тишина. Наверное, Принц ушел. Наверное… И вдруг волкодав сквозь окно влетел в комнату. Красные осколки усеяли пол.

Гастон побелел от ужаса.

– Если эта тварь приблизится ко мне, я пристрелю Мередит, – взвизгнул он.

– Принц! – Шеннон поднялась на ноги, встала между собакой и французом. – Сидеть!

Волкодав припал к полу перед прыжком, потом сел. Казалось, он понял грозившую Мередит опасность, или просто подчинился хозяйке.

– Хороший мальчик, – ее сердце переполнила любовь к этому необыкновенному существу. – Иди домой. Иди. – «Иди и найди Джона», – хотелось сказать, но она не осмелилась, опасаясь разозлить Гастона.

– Нет, не смей, – твердо сказал француз. – Не прогоняй его, cherie.

– Почему? – Шеннон не решалась взглянуть на Гастона. Он пришел один, и говорить он не умеет…

– Пристрели его. Немедленно!

Мерри застонала. В комнате повисла мертвая тишина. Принц насторожился, потом заскулил, как щенок, доверчиво глядя на хозяйку.

– Считаю до трех. Потом стреляю. Выстрел будет громким, cherie, и очень метким. Предоставляю тебе выбор. Девушка или собака?

– Не надо, – Шеннон застонала. Глаза Принца преданно смотрели на нее. Он знал, хозяйка должна принять решение, и верил, что оно будет мудрым.

– Раз.

– Пожалуйста, Гастон, не делай этого, – тихо попросила Мерри.

– Два.

Шеннон могла быстро повернуться, выстрелить в Гастона и он умрет. Но не разрядится ли его мушкет в Мередит? Могла ли она воспользоваться случаем?

– Три.

Раздался оглушительный выстрел; пронзительный визг несчастного животного… Повсюду куски шерсти, крови… Пронесся леденящий душу вопль Мередит. Шеннон оцепенела, не двигаясь и, казалось, не дышала, будто от ужаса и страха навеки превратилась в каменное изваяние.

– Хорошая работа, cherie.

Злая насмешка не вывела Шеннон из оцепенения. Она убила прекрасное, доверчивое животное! Ей нет прощения! Хотелось умереть вместе с Принцем… Если бы сестре Джона не грозила опасность, она набросилась бы на Гастона, вцепилась ему в горло и задушила. Машинально Шеннон повернулась к французу.

– Отпусти Мередит.

– Ничего не изменилось, cherie.

– Подонок, – сердце Шеннон разрывалось от горя и ненависти. – Все изменилось. Отпусти ее… или я убью себя. – Она упала на колени и стала заряжать мушкет Мередит зарыдала.

– Шеннон, не говори так. Лучше бы ты застрелила его. Ради меня. Если кто и виноват, то…

– Молчать, – заревел Гастон. – Никаких разговоров о вине. Мы должны выбраться из этой комнаты… все… живыми…

– Живыми? – В глазах Шеннон кипели горячие, злые слезы. – Ты что сумасшедший? Собака… чудесная.

– Ты красива, но твоя болтовня и любовь к животным противны. Иди и рисуй карту.

Гастон подошел к девушке и с презрением вырвал из ее рук пороховницу.

– Выстрел слышен далеко, – сквозь слезы сказала Шеннон. – Следующий спаситель не будет таким невинным и доверчивым, как Принц. Придет мужчина, который одолеет тебя. Или женщина, кто перехитрит тебя.

– Никто не услышит. Вокруг нет ни души на многие мили. Черти карту Австралии. Укажи основные пути.

Отдавая себе отчет в грозящей Мередит опасности, Шеннон подошла к столу и взяла гусиное перо. Ее рука – рука отнявшая чужую жизнь – дрожала. Дрожь все усиливалась. Еще немного и затрясется стол. Девушка страдала от сознания вины, отвращения к убийству и невозместимой потери.

Как в тумане, Шеннон видела Гастона. Он больше не угрожал плачущей Мередит, а что-то бормоча, ходил по комнате. Энергично жестикулировал. Ей казалось, они находились в разных плоскостях. Она радовалась, что они недосягаемы друг для друга. Их миры снова слились воедино, когда француз споткнулся об окровавленное туловище собаки.

– Омерзительно, – воскликнул он.

Омерзительно? Ярость подняла Шеннон на ноги и бросила на заносчивого ученого. Визжа и царапаясь она старалась дотянуться до его глаз, горла. Мушкет вылетел из рук француза и разрядился в воздух, никого не задев. Небольшой, но сильный, кулак Гастона угодил ей в лицо… В глазах потемнело… Сознание покинуло ее.

 

ГЛАВА 23

На собственном горьком опыте Шеннон научилась распознавать симптомы сотрясения мозга: чередование сна и бодрствования, рвота. Она зло упрекала себя за то, что осталась жива после этого кошмара. Ведь больше нет всех тех, кто от нее зависел. Во сне она горько плакала по Черному Ножу. Малыш не успел увидеть леса. Его крохотные ножки ни разу не пробежали по земле. Девушка оплакивала великолепную, умную, преданную собаку… Сердце разрывалось от боли по Джону Катлеру, – ведь во всем он обвинит себя.

Шеннон очнулась. Руки связаны за спиной. Она тряслась в фургоне среди узлов и тюков, горшков и кувшинов. Глаза медленно блуждали с предмета на предмет, пока, наконец, не остановились на вознице. Он сидел на облучке один. Сестры Джона в повозке не было.

– Мередит… о, нет… только не это, – девушка жалобно заплакала. – Бедняжка Мерри… Я не вынесу этого.

– Cherie?

Даже в бреду Шеннон безумно, неистово ненавидела его. От боли свело лицо. Было трудно говорить, но она собралась с силами и позвала:

– Гастон.

– О, ты вернулась ко мне, – он захихикал, – я уж испугался, что после моего удара ты никогда не оправишься. Ты прощаешь меня, правда?

– Я хочу пить.

– Не удивительно. Ты не ела и не пила целые сутки. Мне кажется, что даже вегетарианцам из будущего необходима пища.

Гастон спрыгнул на землю и протянул к ней руки. Его прикосновения вызывали отвращение, но она сдержалась. «Думай о Мередит, – сказала она себе, превозмогая боль и гнев. – Может быть, она еще жива. Больше нельзя подвергать ее опасности. Принц мертв, но ты и Мерри живы. Скоро Джон найдет тебя».

– О чем ты думаешь, cherie? – проворковал он, развязывая ей руки и помогая выбраться из фургона. – О своем рыцаре? Он далеко от тебя. Ищет врача, чтобы излечить твою амнезию.

Шеннон подняла голову, посмотрела на лошадь Гастона, все еще надеясь увидеть Мередит. Девушки нигде не было.

– Где Мерри?

– Мы бросили ее. Она нам больше не нужна.

– Не нужна? – Кровь стучала в висках. – Пожалуйста, Гастон, скажи, ты не убил ее?

– Cherie, – он нежно погладил синяк, – я никогда в жизни не убивал. Ты опять потеряла память? Ты убила собаку, не я. Мередит невредима и ждет своего избавителя. Конечно, она ослабеет от голода, но когда ее найдут, она еще будет жива.

– Она для тебя бесполезна…

– Но у меня нет причин убивать ее. К тому же, я не хотел расстраивать тебя. Поверь, – француз погладил ее волосы. – Ты потрясающая женщина. Мое сердце у твоих ног. Я хочу жениться на тебе.

В ужасе она вырвалась из его рук.

– Как ты можешь говорить такое, после всего, что сделал? Ты заставил меня стать убийцей!

– Жертва не напрасна. Мы прославимся.

– Как?

Гастон достал из кармана карту Северной Америки.

– Золото, cherie. Мы найдем калифорнийское золото. В этом наше будущее. Потом я куплю корабль и мы отправимся в Terra Australis Incognita.

– Глупец. Ты убил бедного невинного ребенка ради своей безумной цели?

– Клянусь, я не убил ее.

Шеннон не осмеливалась посмотреть ему в глаза.

Его слезный голос и пустые обещания говорили, что Принц мертв и Мередит тоже мертва. Жизнь Джона Катлера разбита. Жизнь Шеннон Клиэри – сплошной кошмар, сопротивляться которому нет сил. Она боялась увидеть Джона. Боль в его глазах, в его сердце… Могла ли она надеяться, что утешит его? Захочет ли он видеть ее после всего, что она натворила?

Гастон принес воды. Молча Шеннон взяла кружку. Предложил бренди. Она молча отказалась. Он поцеловал ее в лоб, прямо в синяк. Она терпела молча, зная, что сопротивляться бесполезно.

– Нам нужно ехать, cherie.

– Мы не сможем проехать весь путь до Калифорнии – три тысячи миль. Придется преодолеть кучу препятствий. Индейцы хорошо охраняют свои земли. Нам не удастся добраться туда.

– Мы откупимся от них, – он хитро улыбался. – У меня есть дешевые украшения, серебро. Я покажу им свои фокусы. Покорю их своими знаниями. Наконец, у меня есть ты – богиня. Дикари увидят в тебе Афродиту.

– Расистский дурак, – Шеннон очнулась, пораженная его невежеством. – Для них я всего лишь бледное странное подобие женщины. Ты дьявол, а не волшебник. Но, думаю, ты этого не поймешь.

– Ты недооцениваешь меня, cherie, – он молниеносно притянул девушку к себе, злясь и желая ее. – И свою красоту. Пылкость… – Гастон поднял футболку, открывая своим жадным губам ее груди. – Они будут желать тебя, как я. И раз ты дразнишь меня своими словами и телом, я позволю им ласкать тебя, любить тебя. И они пойдут на все ради меня.

– Никто не сможет ласкать меня. Я уже мертва. Пустая оболочка. Но мое сердце, моя душа…

– Ты не будешь сопротивляться? – Он удивился. – Его голос стал хриплым от охватившего его желания. Он быстро повалил ее на траву. – Лежи спокойно, cherie. И тогда я буду нежен…

Шеннон закрыла глаза, стараясь не плакать. Гастон дернул молнию на джинсах. Она знала, надо сделать последнюю, пусть тщетную, попытку спастись. Ее слова были честны и правдивы. Ее дух отдалился от мира, времени и человека. Он лег на нее, пытаясь раздвинуть ей ноги. Засунул язык ей в рот. Изо всех сил Шеннон сжала зубы. Потом пронзительно закричала, обращаясь с мольбой к самим небесам. Дух и тела соединились от страха и ярости, надежды и отчаяния…

И тут она увидела стоящего над ними Джона, обросшего за две недели рыжей бородой. Пропыленный, в пропотевшей рубашке… В сверкающих зеленых глазах царила лютая ненависть…

Он оторвал Гастона от Шеннон и в ярости прижал его к дереву. Резко и хрипло выкрикнул:

– Ублюдок! Будь ты проклят! – Один огромный кулак ударил француза в живот, второй – в изящную аристократическую челюсть. Несколько сокрушительных ударов, и Гастон сполз на землю – без сознания или мертвый, не имело значения. Шеннон бросилась в объятия возлюбленного.

– Прости меня, – прошептала она, поглаживая косматую бороду. – Мередит…

– С ней все в порядке, мисси. Голодная и смущенная, но в порядке. Она сказала, что ты спасла ей жизнь. Спасибо. – Джон зарылся лицом в спутанные волосы своей сумасшедшей женщины. – Прости, что оставил тебя одну…

– Она жива?

Он посмотрел на Шеннон и кивнул.

– Этот подонок сказал ей, что она его «свидетель».

– В каком смысле?

– Если он убьет ее, не будет «свидетеля» твоего «признания». Тогда ты сможешь отказаться от него.

– Мое признание? А, что я – из будущего?

– Этот сумасшедший поверил тебе, и это спасло Мерри жизнь. Спасибо тебе, Шеннон.

– Из-за меня она попала в беду.

– Из-за меня. Я оставил тебя одну. Беззащитную. Как ты прекрасна! – Джон поцеловал ее в шею. – Ни один мужчина не устоит перед тобой.

– О, Джон, – она была благодарна ему за любовь. И вдруг сжалась от ужаса. – Я убила Принца.

Он взял ее лицо своими большими ладонями и посмотрел в тревожные синие глаза.

– Ты застрелила собаку, чтобы спасти человека. Моя прекрасная, милая, доверчивая девочка. Не думай об этом.

– Но ты любил его.

– Я люблю тебя, – проворчал Джон. Потом повторил с нежностью в голосе: – Шеннон, я люблю тебя. Выходи за меня замуж. Я не могу жить без тебя.

– Есть кое-что еще, – Шеннон глубоко вздохнула. – Тебя ждет большая потеря. Я могла предотвратить её. Выслушай меня.

– Говори.

– Саскуэханноки… они…

– Они празднуют спасение сестры Кахнаваки из рук английских солдат. Они ждут с нетерпением нашей свадьбы, как я – брачной ночи.

– Его сестра? Из рук английских солдат? Не понимаю…

– Сейчас расскажу, – он опустился на землю, прижал любимую к своей груди. – Большое счастье, Шеннон, что я прочел твои записи. Они не слишком точны, но они помогли мне, когда я наткнулся на лагерь пьяных английских солдат, похитивших сестру Кахнаваки. Помнишь, ту маленькую… с огромными глазами. Опять забыл, как ее зовут. Они уж совсем было собрались позабавиться с нею.

– Где? Что-то я не понимаю. Ты был далеко… в северной части. Разве не так?

– Маршан отправился с французами на юг. Я последовал за ним, и оказался неподалеку от деревни.

– Если бы я только знала, что ты так близко от меня…

– Т-ссс. Не прерывай меня. Как я уже говорил, девушка была у англичан. Я подал Кахнаваки сигнал. Он пришел и спас ее.

– Спас? И?

– Что «и»?

– Война началась?

– Нет. Резни не было. Погибли два воина мохаука, которые попытались спасти девушку. Рухнули мечты англичан о союзе с ирокезами.

Глаза Шеннон вспыхнули от радости.

– Все кончено? Все живы? О, Джон, какое счастье? О, мой рыцарь! – Она осыпала поцелуями его лицо. Рука многозначительно скользнула ему под рубашку. – Поцелуй меня.

– Послушай. Я должен сказать тебе…

– Потом, – отмахнулась Шеннон. – Сначала любовь.

– Сдержись. Я в долгу перед тобой, – Джон встал на одно колено, взял ее руку и нежно поцеловал пальчики. – Почтительно прошу простить меня за то, что я сомневался в правдивости твоего бреда.

– Изумительная просьба о прощении, – Шеннон подбоченилась. – Какое потрясающее извинение! Ты все еще называешь мои рассказы бредом.

– Видения, – исправился он. – Кахнаваки и я согласились, что у тебя было правдивое видение об опасности, грозящей саскуэханнокам. Оно мучило тебя… но сейчас ты заплатила свой долг…

– Нет, – она тоже встала на колени. В ее глазах светилась любовь! – Ты рассчитался за меня с саскуэханнокским духом. Разве ты не понимаешь? Это лазейка. Если бы вмешалась я, то меня бы уже отправили в будущее. Я же и пальцем не пошевельнула, но все живы. Значит, я остаюсь с тобой, навсегда. Мой муж, моя любовь…

– Единственный бред, в котором я не сомневаюсь, – Джон рассмеялся, нежно лаская ее груди под мятой футболкой. – Займемся историей, Шеннон Клиэри?

Она прижалась к нему и призналась:

– У меня снова сотрясение. Боюсь я не в состоянии…

Он обнял ее и стал убаюкивать…

* * *

– Мередит сейчас спустится, Бен. Устраивайся поудобнее, – ободряюще улыбнувшись, Элейн Ван Хорн вышла из комнаты.

«Не стоило приходить», – подумал Бен Шиллер. Но ему необходимо увидеть девушку, удостовериться, что она здорова и с ней ничего не случилось. Сейчас в гостиной Ван Хорнов он почувствовал себя неуверенно.

Ожидая Мередит, он вспомнил, как они с Джоном нашли ее, плачущую над мертвым Принцем, горюющую о судьбе Шеннон.

Джон ласково, но нетерпеливо, – ведь любимая еще в опасности – расспрашивал сестру. Узнав от нее жуткие подробности о жестокости Гастона, он внимательно осмотрел девушку. Нашел, что ее жизнь вне опасности, а синяки быстро пройдут. Джон доверил сестру Бену.

– С ним ты в безопасности, Мерри. А мне надо спешить.

– Быстрее найди ее, Джонни, – прошептала Мередит. Ее голос дрожал. – Попроси ее простить меня…

Сердце Бена разрывалось от боли. Он обожал девушку, мечтал всегда быть рядом с ней. Ему хотелось догнать и убить мучителя. Тягостные мысли, что самодовольный, самоуверенный негодяй посмел прикоснуться к его любимой… связать ее… запугивать… мучить у нее на глазах тех, кого она обожала…

Бен рвался в погоню. Но стремление Джона спасти Шеннон и отомстить за сестру было сильнее. Если бы только Бен мог спасти Мередит! Если бы только он появился, когда француз задумал злое дело! В глазах Мередит он стал бы героем…

К этому времени девушка перестала дрожать, но все еще прижималась к его груди, как ребенок в поисках защиты.

– Как ты думаешь, Бен, он вовремя найдет Шеннон? – робко прошептала она.

– Конечно. К вечеру она будет в безопасности.

– Казалось, все так безнадежно. Гастон был как сумасшедший… – заплаканными глазами девушка взглянула на Бена. – Думаешь, Шеннон простит меня?

– Уверен, сейчас она думает о тебе, надеется, что тебя спасут. Ты в безопасности, Мерри. Я не позволю, чтобы тебе причиняли боль.

Девушка печально встряхнула спутанными кудрями.

– Наверное, я уже никогда не почувствую себя в безопасности. Было так жутко…

– Постарайся забыть. Все уже позади. Обещаю, ты всегда будешь в безопасности.

Мередит прижалась к его груди и вздохнула.

– Бен, помнишь, ты ухаживал за мной?

Он удивился и смутился.

– Помню. Конечно, помню.

– Кажется, с тех пор прошло много лет, – она подняла голову и взглянула в глаза юноше. – Все кончено, правда? Все прошло? – Тяжело вздохнула. – Какое облегчение для нас?

Ее слова отозвались болью в сердце. Но он утешил ее, подтвердив, что она права. Ему показалось, что она начинает забывать о кошмаре. Бен осторожно посадил ее в седло и повез домой, к матери. Он старался скрыть свои страдания, все перетерпеть, пока его прекрасная возлюбленная не будет в полной безопасности и не успокоиться.

– Беи.

Очнувшись от воспоминаний, он неловко подал ей стул.

– Ты хорошо выглядишь. Не стоило беспокоить тебя, но мне хотелось узнать…

– Я рада, что ты пришел. Садись, пожалуйста. Давай поговорим. Я хотела поблагодарить тебя.

– В этом нет необходимости, – Бен придвинул стул с высокой спинкой и сел рядом с девушкой. – Твоя мама сказала, что Джон и Шеннон уехали утром. Вчера они были у меня…

– Шеннон чувствует себя намного лучше.

В смятении он смотрел на девушку. Покорный голос, сдержанные манеры. Что это? Временные последствия тяжелого испытания? Или необратимые изменения в ее независимом характере? Невероятно! И все же, в ней чувствовалась подавленность. Снова Бен обругал себя за то, что навязывается. Она ведь ясно сказала о своих чувствах.

– Пожалуй, я пойду, Мередит. Мне не следовало приходить.

– Что ты такое говоришь? – Девушка мягко улыбнулась. – Я очень рада, что ты пришел.

– Разве?

– Конечно. Я уж подумала… – она смущенно теребила золотисто-каштановый локон. – Наверное, твои чувства ко мне изменились.

– Мои чувства к тебе?

– Ты все еще любишь меня, Бен?

Ему хотелось сказать «Очень люблю», но голос не слушался его. Наконец, он промолвил:

– Конечно, Мередит. Навсегда.

– Хорошо, – девушка взяла его большую грубую руку и улыбнулась. – Свадьба Джона и Шеннон состоится в деревне у Кахнаваки. Можешь себе представить?

Бен с недоумением смотрел на нее и вдруг выпалил:

– Ты же сказала, что все кончено.

– Что? – Мередит нахмурилась.

– Когда мы нашли тебя, ты сказала, что наши ухаживания кончились.

– Ну да. Они закончились в ту минуту, когда ты обнял меня. Я почувствовала себя в полной безопасности. Будто я принадлежу тебе, – она смутилась. – В то мгновение Бен Шиллер, ты завоевал мое сердце, хотя… я бы удивилась, если бы все еще была нужна тебе. Ты хочешь на мне жениться, Бен? – Покорным голосом она добавила: – Я обещаю не вести себя так вздорно и опрометчиво… и упрямо.

Бен не верил своим ушам. Не мог ни сказать, ни пошевелиться. Неужели это правда? Неужели эта необыкновенная красавица предлагает ему себя? Он мечтал о ней дни и ночи целый год. С той минуты, как она проплыла мимо кузницы с надменной, но веселой улыбкой, повзрослевшая, превратившаяся в удивительную красавицу. Он не поверил своим глазам… Мередит Катлер? Худенькая, неловкая девочка-подросток? Разве такая перемена возможна? Тогда она сердито сказала:

– Бен Шиллер, разве тебе никогда не говорили, что неприлично так пристально и дерзко рассматривать людей?

Он растерялся, не нашелся, что ответить. Девушка вызывающе тряхнула золотисто-каштановыми кудрями, сверкнула горячими зелеными глазами.

– Прекрасно. Не смей никогда разговаривать со мной. Даже не вздумай когда-либо снова заговорить со мной.

– Бен? – тихо спросила Мередит. – О чем ты думаешь?

– Я вспоминаю… тебя…

– Мои спутанные волосы и синяки? – Она недовольно поморщилась. – Боюсь, что я всегда буду вспоминать себя в таком виде. Думаю, теперь ты не женишься на мне.

– Мередит…

– Что, Бен?

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, Бен. Я твержу тебе об этом целый час.

– А… – Он подумал, что спрашивает напрасно, но ему хотелось знать. – Ты любишь меня?

Она смущенно кивнула.

– Ты единственный мужчина, с которым мне хотелось бы прожить жизнь. Рядом с тобой я чувствую себя защищенной. А это – самое главное чувство в жизни.

– Защищенной? – Бен опустился на колени и взял ее руки в свои большие ладони. – А как же любовь?..

– Понимаю, что ты хочешь сказать, Бен. О чувствах, что я испытывала к Гастону? – Мередит содрогнулась при воспоминании о нем. – Не знаю, о чем я думала тогда. Наверное, я была еще ребенком… Сейчас я знаю, есть более важные вещи, чем страсть и романтика.

– Понятно, – Бен обнял ее и поцеловал со всей страстью, безрассудством и желанием, какими он горел с того дня, когда увидел ее у кузницы.

Мередит потрясенно смотрела на него, когда он оторвался от ее рта. Глаза широко распахнуты, губы полураскрыты. Бен ласково усмехнулся.

– Ничего нет важнее романтики и страсти, Мередит. Надеюсь, не разочаровал тебя?

– Бен, я никогда не думала… – Она облизнула губы и неуверенно улыбнулась. – Поцелуй меня, и я постараюсь не обмануть твоих надежд.

* * *

Как только Шеннон почувствовала себя в силах отправиться в путь, Джон повез ее в деревню. Всю дорогу она беспрестанно жаловалась на неудобства езды на муле, хотя в глубине души наслаждалась поездкой. В нескольких милях от деревни из леса вдруг выскочила Герцогиня и с радостным лаем бросилась им навстречу. Шеннон расплакалась от счастья, что видит ее, что выходит замуж, и от горя, что потеряла Принца.

Джон все это время отказывался заниматься любовью из-за последней травмы Шеннон и перенесенных ею тяжелых страданий. Но она нарочно упрашивала его и дразнила, втайне довольная его заботой и с удовольствием ловила его жаркие, полные желания взгляды. «Впереди брачная ночь», – думала она, и ей придется утолить его безграничную страсть.

Через ворота в частоколе они вошли в деревню. Шеннон показалось, что она возвратилась домой. Навстречу выбежала стройная нарядная Малиновка. С любовью и нежностью она обняла Шеннон. Невеста Джона смеялась сквозь слезы, глядя на красивое улыбающееся лицо Кахнаваки.

Вождь подошел и сердечно обнял ее.

– Благодарю тебя, Шеннон, за то, что ты спасла мой народ.

– Это не я. Это вы с Джоном. Правда, он утверждает, что вся его помощь заключалась в том, что он в совершенстве заухал совой.

– Если бы он не поехал за врачом для тебя, его бы не оказалось поблизости в момент опасности.

– Правда, правда, Шеннон, – Джон широко улыбался. – Я давно собирался съездить в Нью-Амстердам. После рождения ребенка я бы шел к дому Питера и был бы далеко от этих мест той ночью.

– Я изо всех сил старалась увести тебя подальше отсюда. Слава Богу, мне это не удалось. Теперь я понимаю, что произошло. Не окажись ты здесь, и оставшийся в живых английский солдат наплел бы бог весть что о пьяных саскуэханноках и нелепой «любовной истории». И еще много всякой всячины, что заставило бы ирокезов напасть на деревню.

– Вздор, – объяснил, улыбаясь, Джон. – Как только она начала поправляться, что-то стряслось, и она снова говорит чепуху.

– Ты должен хорошо заботиться о ней, – серьезно сказал вождь. – У нее очень податливая голова.

– Она вся податливая.

– Ну, довольно, – Шеннон весело смотрела на них. – Вы двое всегда собираетесь быть такими несносными? Я когда-нибудь увижу малыша?

– Сегодня на закате состоится церемония дня именин и свадьбы. Тогда ты увидишь моего сына. Хотя ты видела его во сне в ту ночь, когда он родился.

– Сон был плохой, но со счастливым концом… Я не могу ждать.

– Лучше пожени нас сейчас, – рассмеялся Джон. – Боюсь, когда она увидит малыша, совсем забудет о моем существовании.

– Не забуду, – мягко сказала Шеннон, – потому что мне нужен собственный ребенок, а без тебя, где я его возьму?

– Вот как? – Джон лукаво улыбнулся. – Сейчас же пожени нас, Кахнаваки. Ты имеешь право.

– Может быть, Шеннон хочет, чтобы кто-либо постарше…

– Нет, хочу, чтобы ты поженил нас. Прошу тебя, Кахнаваки. Джон передал твои слова о наших отцах, и я чувствую, что вы – моя семья.

– Для меня большая честь поженить вас. На церемонии соберется вся деревня. Для нас Джон Катлер – герой, ты – легенда. Мой народ будет рад, что вы вместе.

Малиновка взяла Шеннон за руку и повела в вигвам, где женщины одели ее в рубашку из выбеленных солнцем оленьих шкур. Она не протестовала. «Сегодня можно не думать о «бедных невинных животных», – сказала она себе, причесывая прекрасные золотистые волосы.

Горделиво улыбаясь, Шеннон вышла из вигвама и увидела нарядного Джона. Как он красив! Волнистые каштановые волосы. Сияющие зеленые глаза. Стройное, гибкое тело. Длинные мускулистые ноги. С любовью смотрел он на свою саскуэханнокскую невесту. Шеннон шагнула к нему, но Малиновка схватила ее за руку и отвела к тому месту, где несколько недель назад она получила наказание.

Величественной походкой подошел Кахнаваки. На нем красовалась маска – волчья голова. И Шеннон сразу же вспомнила о Принце. Сердце наполнилось печалью «Перестань, – приказала она себе, – сегодня твоя свадьба. Думай о Джоне». Церемония была проста. Жених повернулся к ней и торжественно произнес:

– Шеннон Клиэри, я беру тебя в жены. Обещаю всегда заботиться о тебе и оберегать тебя.

– Я беру тебя в мужья, – смущенно прошептала она, теребя бахрому на его рубашке. – Никогда не оставляй меня, Джон.

Раздались радостные возгласы Кахнаваки, последовали поздравления и объятия. Джон подхватил свою золотоволосую жену и помчался к воротам.

– Джон! – закричал Кахнаваки. – Через несколько минут начнется церемония, моего сына назовут в твою честь.

– Прекрасно, – проворчал Джон. – Давайте быстрее.

Шеннон хихикнула.

– Мистер Катлер, ведите себя прилично. Вы всегда говорили, что церемония дня именин важнее свадьбы.

– Только не в том случае, когда ты сам жених и спишь один, – жалобно сказал он. – Будет много дней и лет, чтобы носиться с этим ребенком. Засвидетельствуем ему свое почтение и бежим. Я очень хочу тебя.

Шеннон снова хихикнула и двинулась за толпой через лес. Ей не приходило в голову, что церемония состоится на берегу знакомого ручья. Взрослые готовились к торжеству, а дети весело плескались в воде, взвизгивая от радости. Шеннон взяла малыша на руки. Маленькие кулачки, серьезные глазки, крошечные ножки…

– Ты и не знаешь, малютка, как ты помог мне. Когда уходила надежда и болел каждый мускул…

– Черный Нож, – Джон улыбался. – Имя подходит ему, Кахнаваки. Никогда не видел таких черных волос.

– Он великолепен! – Кахнаваки с гордостью улыбнулся. – Никогда на земле не рождался такой чудный ребенок.

– Ты не умрешь от скромности, – весело засмеялся Джон. – Ну, мы посмотрели на малыша, и…?

Шеннон слегка кивнула, сгорая от желания так же, как и ее законный муж. Еще будет время прийти поворковать с малюткой.

– В кустах? – шепотом спросила она. – Они еще не густые, а хижина так далеко.

– Какая хижина? – возмутился Джон. – У меня есть на примете одно местечко.

– Там, где мы занимались любовью в первый раз? О, как романтично, Джон!

– Я только собирался сказать, что это недалеко, в двадцати ярдах отсюда. Но раз тебе нужна романтика, я понесу тебя на руках.

Ритм его шагов успокаивал. Только Шеннон собралась сказать, что «местечко в двадцати ярдах» тоже вполне романтично, как с берега донесся душераздирающий вопль. Джон замер.

– Джон, что это? Что они говорят?

– Пропал один из ребятишек… быстрее! – Он схватил Шеннон за руку и потащил по тропинке к ручью. На берегу царила паника. Они в ужасе смотрели на Кахнаваки. Он держал на руках безжизненное мокрое тело девочки.

– Сестренка Малиновки, – с трудом вымолвил Джон. – И надо же было такому случиться именно сегодня…

– Не понимаю. Она утонула? Почему никто не пытается оживить ее? – тихо бормотала Шеннон. Джон промолчал. Тогда она схватила его за руку. – Они делали ей искусственное дыхание?

– Помолчи. Сейчас не время болтать чепуху.

– Джон Катлер, я могу… – она бросилась бежать, но он схватил ее, прижал к себе. – Да пойми же ты, наконец, – возмущенно проговорила Шеннон. – «Будь волшебником!» – написано на моей футболке. Вспомнил? Я могу помочь девочке. Однажды я уже была права…

Джон изумленно уставился на нее, кивнул и отпустил. Девушка стремительно бросилась к ребенку. Но на ее пути встал Кахнаваки.

– Не мешай! – рявкнул Джон, и вождь отошел в сторону. Шеннон склонилась над девочкой. Она работала спокойно, умело. Какое счастье, что она прошла тренировку в ЦКО! Она слышала крики разгневанных родственников, рвавшихся к ней и ребенку!.. Но братья не подпускали их.

Когда Шеннон откинула голову ребенка, в дыхательном горле воды не было. Пульса тоже не было, но цвет лица был живым, розовым… Четыре коротких выдоха, четыре длинных… прислушалась… не дышит… но появился пульс! Слабенький, но равномерный! Пульс, но не дыханье…

Шеннон не осмеливалась оторвать взгляд от ребенка, даже на долю секунды, чтобы успокоить братьев. Она потом поблагодарила их за слепую веру в нее. Пока она делала искусственное дыхание… Пять секунд – выдох, пять секунд – выдох… как часы… и вдруг…

Жизнь стремительно возвращалась, будто сам Великий Дух вселял ее в тело ребенка. Сердце Шеннон прыгало от радости! Она подняла сияющие счастьем изумрудные глаза и взглянула на любимого. Лицо Джона было искажено от ужаса. И Шеннон поняла, что исчезла.

* * *

– Шеннон, милая.

– Мама? О! – голову пронзила острая, как нож, боль. Сердце тоже болело. – Мама…

– Не разговаривай, дорогая. С тобой произошел несчастный случай.

– Несчастный случай? – Шеннон попыталась сесть, но была так слаба, что упала на подушки. В смятении она смотрела на мать.

– Должно быть, ты упала. И что могло заставить тебя отправиться в поездку сразу после сотрясения мозга? – Лоис Клиэри нежно улыбалась дочери. – Не волнуйся. Главное, ты здесь и в порядке.

«Мне нужен Джон», – в отчаянии подумала она, а вслух прошептала:

– Мне нужен Фил.

– Он в Австралии, – терпеливо напомнила Лоис. – Разве ты не помнишь?

– Он уехал три месяца назад…

– Да нет, прошло всего четыре дня. Ты была без сознания, дорогая, и бредила. Слава Богу, саскуэханноки нашли тебя.

– Саскуэханноки? Ты знаешь их? – глаза затуманились. «Это от лекарств», – подумала Шеннон с отвращением, взглянув на стоящую сбоку капельницу. – Я провела с кем-то несколько недель…

– Его звали Джон? – Лоис улыбнулась. – Все дни ты разговаривала с ним без остановки. Ты была в бреду. Постарайся уснуть.

– Нет, не хочу… – появилась медсестра. – Нет… о, нет… не надо…

– Успокойся, Шеннон, – нежно сказала мать. – Через несколько дней ты поправишься, и все будет казаться дурным сном…

 

ГЛАВА 24

Когда Шеннон проснулась, у ее постели, сидя на стуле, дремала мать. На хрупкие плечи наброшено больничное одеяло. Вид у Лоис был утомленный. Девушке захотелось разгладить морщинки усталости и стереть выражение озабоченности с лица матери. Но она так слаба, что не смогла сдвинуться с места.

– Мама, – тихонько позвала она.

– Шеннон, ты проснулась? Ты уже лучше выглядишь, – Лоис ласково улыбнулась дочери.

– Мама, мне нужно поговорить с тобой. Об одном человеке… Я уже упоминала о нем.

– О Джоне? Несколько минут назад ты опять разговаривала с ним. – Она нежно погладила руку своей дочери-красавицы и тяжело вздохнула. – Все прошло, Шеннон. Ты в безопасности.

– С ним я была в безопасности. Я понимаю, это звучит странно… Его звали Джон Катлер. Я провела с ним несколько месяцев…

– Джон Катлер? – Мать снова улыбнулась. – Тот самый Джон Катлер?

– Ты слышала о нем? Он здесь? Он пришел со мной? – Шеннон попыталась встать с постели, но Лоис решительно уложила ее на подушки.

– Конечно, его здесь нет. Он умер несколько столетий назад.

– Умер?

– В семнадцатом веке он основал наш город… Ты всегда любила историю. Наверное, он приснился тебе.

– Да, нет же, не приснился, – Шеннон схватила мать за руку. – Я встретилась с ним, с тем самым Джоном Катлером, и вышла за него замуж…

От двери донесся смеющийся голос.

– Mon Dieu, Шеннон, когда ты теряешь память, ты становишься обворожительной, – Гвен Тремейн встряхнула темными волосами, подошла к сестре и поцеловала ее. – Рада, что все в порядке. Должно быть, ты здорово ударилась. – Шеннон с недоумением уставилась на сестру. Гвен нахмурилась: – Не узнаешь свою собственную сестру?

– Почему ты вставляешь французские выражения?

Гвен пожала плечами.

– Предпочитаешь испанские?

– Ты говоришь и по-французски и по-испански?

– Я не говорила по-испански со времени нашей поездки в Санкт-Петербург**. Помнишь?? – Она внимательно смотрела на Шеннон. – Перестань дурачиться. Ты пугаешь маму. – Она быстро взглянула на Лоис. – Может быть, вызовешь Филиппа?

– Вздор. Шеннон не захочет испортить ему отпуск. Правда, дорогая?

– Почему нет? – прервала ее Гвен. – Она погубила ему жизнь. – Гвен Тремейн прищурилась. – Не делай удивленное лицо. Ты опять в центре всеобщего внимания, сестричка.

Шеннон вздрогнула и поморщилась. Ей отчаянно хотелось разобраться во всем, найти Джона. Обстановка казалось такой реальной, знакомой и такой угнетающей, что не могла не быть правдой. Если это действительность, то, что такое Джон? Где он был?

– Мама, ты говорила, что меня нашли саскуэханноки? – решительно спросила Шеннон.

– Наверное, ты бродила вдоль границы. Когда они нашли тебя, ты была без сознания.

– Границы между чем?

– Конечно, штата и протектората саскуэханноков. Разве ты забыла об этом?

Шеннон смущенно улыбнулась.

– Меня нашел Кахнаваки.

– О, ты встретилась даже с Кахнаваки? Он действительно так хорош собой, как говорят? – Гвен ехидно рассмеялась.

Девушка холодно посмотрела на сестру.

– Он очень красив. Если ты думаешь, что я все это вообразила себе, то ошибаешься. Впрочем, мне все равно, что ты думаешь.

– Прекрасно. Мама, если я тебе понадоблюсь, я в офисе. И не сиди здесь круглые сутки. С Шеннон все будет в порядке.

– Как только я выберусь отсюда, все станет на свои места. Всего доброго, Гвен.

– Ты не слишком тактична, Шеннон, – мягко сказала Лоис, когда Гвен ушла. – Она старается помочь тебе.

– Конечно, мама. Мне нужна твоя поддержка. Попроси врачей не давать мне больше лекарств. Пусть они освободят меня от этого. Мне нужно подумать, а это невозможно сделать, когда тебе вводят транквилизаторы.

– Врачи считают, что тебе следует провести несколько дней в больнице. Не капризничай, Шеннон. Прислушивайся к их советам. Тебе станет лучше, и ты подумаешь о своей жизни. – Она понизила голос до шепота. – Угадай, кто был здесь днем и ночью с той самой минуты, когда тебя привезли? Дасти Камберленд. Он очень хотел видеть тебя. Гвен сказала, что сначала я должна спросить у тебя разрешения.

– Разрешение? Почему я должна возражать против краткого визита? Потому, что он столкнул меня с лестницы?

– Шеннон Клиэри! Он раскаивается. Он говорит, что у него не было намерения причинять тебе зло. Я ему верю.

Мысли прояснились, и девушка с удивлением смотрела на мать, будто видела ее впервые.

– Как трогательно. Ты хочешь, чтобы я вернулась к Дасти?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – тихо сказала Лоис. – Он любит тебя… И он состоятельный человек. Что еще нужно? Думаю, это достаточно романтично.

– Значит, нужно отменить запрет на посещения?

– Полагаю, что да. Но…

В глазах Шеннон вспыхнули злые огоньки.

– Скажи ему, пусть уходит. Иначе мы вызовем полицию.

Лоис Клиэри печально вздохнула.

– Как скажешь, дорогая.

– Гвен права, мама. Тебе лучше пойти домой, и отдохнуть. Сейчас я чувствую себя хорошо. Разве я могу почувствовать себя лучше, когда беспокоюсь о тебе? Пойди домой, прими душ и выспись. А завтра приедешь навестить меня, – Шеннон мягко улыбнулась матери.

– Если ты уверена?..

– Я люблю тебя, мама. Иди домой. – Шеннон затаила дыхание. Ей нужно остаться одной, чтобы спокойно уйти отсюда. Она вспомнила злополучный побег, организованный Мередит. В этот раз бегство будет удачным. К заходу солнца она снова будет в объятиях Джона Катлера, проведет с ним брачную ночь. А утром расскажет Кахнаваки потрясающую новость.

Осторожно катя перед собой капельницу, Шеннон направилась к шкафу, проверить, там ли ее одежда. Она будет ждать до последней минуты, и только тогда вынет иглу. Нельзя, чтобы ее застали врасплох, когда она будет одеваться. Одежда и сумка были на месте, но у вещей был странный вид. И джинсы, и футболка были слишком чистыми. Конечно, их могла постирать Лоис… Но как объяснить, что надпись на футболке едва поблекла, а джинсы сохранили тот же самый цвет, что и до поездки? Бессчетные стирки в ручье должны были… их совсем обесцветить… Разве не так?

«Ты всегда любила историю… Тебе, наверное, приснилось…»

– Мисс Клиэри?

– Ой! – Девушка резко повернулась на голос и едва не упала. Посетитель в белом пиджаке подхватил ее и осторожно повел к постели.

– Вам еще рано ходить, мисс Клиэри, – у него была ослепительная улыбка. – Я – доктор Марш. Роберт Марш. Друг вашего брата.

– Марш?

– Возможно, вы слышали обо мне от Фила. Я знаю, вы очень близки.

– Марш… Маршан… – Голова опять закружилась. – Не надо больше никаких лекарств, – жалобно прошептала Шеннон.

– Я поговорю с вашим врачом. Я психолог. Ваша мать попросила меня побеседовать с вами. Но я могу прийти позже, если вам хочется спать.

– Нет. Мне надо выбраться отсюда, – она встретилась с ним взглядом и выпалила. – Я совершенно здорова, доктор Марш. Правда-правда.

– Мне сказали, что вам приснился какой-то удивительный сон.

– Да, необычайный.

– О Джоне Катлере?

– Да. – Она поморщилась. – Глупо, правда?

– Значительная личность в истории, особенно в наших краях. Ваша мама сказала, что вы всегда увлекались историей. Не думаю, что для вас «глупо» увидеть его во сне. Можно сесть?

У Шеннон появилось дурное предчувствие, но она позволила доктору сесть.

– Если допустить, что на вас напал хулиган, то вполне естественно вам мог пригрезиться благородный человек. Так?

«Он очень милый, – печально подумала Шеннон. – Такой здравомыслящий…»

– Это не сон. Я путешествовала во времени. Встретила Джона Катлера, полюбила его. Вы можете не верить этому, но, прошу вас, объясните это Филиппу, если я исчезну до его приезда.

– Совсем забыл, – доктор Марш достал открытку из кармана пиджака. – Ваша мать решила, что я должен передать ее вам.

Улыбаясь, Шеннон пробежала глазами открытку.

Филипп прекрасно проводил время. Он даже называл Австралию «раем».

– Филиппу нравится Австралия, – сказала она Роберту.

– Ваш тезка – прекрасный город. Я бывал там.

– Мой тезка?

– Он в Шенноне. – Доктор пожал плечами. – Не удивлюсь, если он проведет там большую часть отпуска. Все-таки столица. Не предполагал, что он любит путешествовать.

– Столица? Сидней? – Она покачала головой в замешательстве. – Вы говорите, что столица Австралии Шеннон?

Марш сочувственно смотрел на нее.

– Вы совсем не помните? Джон Катлер, когда высадился в Австралии, назвал город Шеннон.

– Джон?

– Расскажите лучше, что вы помните о Джоне Катлере. Это нас куда-нибудь да приведет.

– Вы думаете, я сумасшедшая?

Он выразительно покачал головой.

– Совсем нет. Полагаю, история Джона Катлера вплелась в ваш сон… только вы представили себя как… его любимую. Шеннон, скажите правду. Воспоминание начинает сглаживаться, блекнуть? Вы не чувствуете, совсем немного, что это похоже на игру воображения? Нормальную, – быстро добавил он.

Потом Марш рассказывал сагу об известном путешественнике Джоне Катлере, добром друге и советчике индейского миротворца Кахнаваки. Катлер отправился в неизведанные края, нашел золото в Калифорнии, неподалеку от реки Шеннон.

– Лоис Клиэри настояла, чтобы вам дали имя этой реки. Джон никогда не был женат. Он не имел детей. Разбогатев, финансировал многочисленные экспедиции в те края, которых еще не было на европейских картах. Его слава и известность росли с каждым днем.

Глаза Шеннон сияли от счастья.

– Вы должны понять. Однажды я сказала Джону, что имя бессмертно, если оно есть на карте. Он знал, что через несколько веков я взгляну на карту и увижу свое имя… я буду знать, что он любил меня всегда. – По ее щекам побежали слезы. – Я рассказала ему о Пенсильвании.

– У вас форма истерической амнезии, – быстро сказал Марш. Придется смириться с этим, Шеннон.

– Истерической?

– Да. Но не верю, что причиной этому послужило сотрясение. За исключением, пожалуй, созданного вами собственного мира, где никто не эксплуатировал вашу красоту. По словам вашей сестры, на ее автоответчике записано ваше сообщение об отъезде. Вы сказали, что хотите побыть одна, пересмотреть свою жизнь и вернуться совершенно новым человеком. Вы перегрузили свою психику, Шеннон.

– Если бы вы знали, сколько раз Джон говорил, что у меня обман чувств, бред, вы бы умерли от смеха.

– Разве вы не осознаете, что вы сами обвиняли себя во сне? Часть вашего сознания понимала, что это фантазии. Оно видит это и сейчас.

– Очень хочется спать. Я стараюсь понять, но не могу…

Марш бросил взгляд на табличку на спинке кровати.

– Они прописали вам успокоительное.

– Лучше не надо…

– Согласен. Беседа вам полезнее, чем сон. – Он взял ее за руку и мягко сказал: – Мужчина, которого вы любили и которому доверяли, столкнул вас с лестницы. Не удивительно, что мозг выбрал сон о добром возлюбленном. Здоровая реакция организма, Шеннон.

– Но вы говорите, что я все выдумала, – тихо прошептала она. – Что это не может быть правдой. Однако я помню каждое прикосновение, каждое слово. – Мои джинсы не выцвели, – горестно сказала она себе… – Должно быть, я сошла с ума».

* * *

Ее сны – путаница из прошлого и настоящего, факта и вымысла, Джона и Дасти. Когда Шеннон проснулась, на нее смотрели добрые карие глаза Роберта Марша.

– С добрым утром, Шеннон.

– Здравствуйте.

– Вы проспали двенадцать часов, – улыбаясь, он уселся на стул. – Я попросил их отменить успокаивающие. Хотите чай или кофе?

– Я голодна, – она улыбнулась Маршу. – Кажется, сегодня прекрасный день. Угадайте, что произошло? Я выздоровела. Думаю, я никогда не встречалась с Джоном Катлером.

– Смешно, – фыркнул он. – Вы разговаривали с ним во сне. Вы даже сказали ему, что я славный парень. Знаете, мне было приятно.

Шеннон покраснела, расстроенная, что ее план провалился. Еще больше ее встревожило, что она разговаривала во сне с воображаемым Джоном Катлером. Это вдруг сделало незначительным существование реального человека.

– Вы действительно славный. Можете помочь мне выбраться отсюда? Прошу вас!

– Рад, что вы обратились ко мне. Я предлагаю другое средство: лес к северу от города. Думаю, вам понравится. Расположитесь лагерем… Будете бродить, думать… и никаких лекарств.

– Средство? Вы полагаете… дело зашло так далеко?

– Вовсе нет. Думаю, вам просто нужно беседовать и отдыхать. Такая обстановка никому не принесет пользы. Конечно, у вашей матери свое мнение на этот счет. И оно не совпадает с вашим. Я против вашего выхода из больницы, если вы собираетесь долечиваться в ее доме.

– Она сказала об этом?

– Да.

– Не беспокойтесь. Я поеду к себе домой.

– Я принес вам кое-что почитать. – Он поднял с пола стопку книг. – Биография Джона Катлера. Сведения о Кахнаваки и Лиге протекторатов… Думаю вам понравится…

Шеннон сжалась. Ее охватил ужас. Она не хочет ничего знать о Джоне Катлере.

– Я не собираюсь читать о нем.

– Вас это пугает? Подумайте, Шеннон. Если вы боитесь правды, разве это не признак… самообмана. – Он усмехнулся. – Я упорно трудился все это время, леди. И не только изучил каждый факт из жизни Катлера, но и просмотрел все гипотезы и слухи. И вот, что я узнал…

Шеннон кивком попросила его продолжать, хотя ее снова охватило дурное предчувствие. Вдруг этот человек нашел доказательства ее сумасшествия…

– Мы все считаем, что Джон Катлер путешествовал из любви к приключениям. Один эксперт не согласен с этим. Он полагает, что Катлер высоко ценил только свою роль советника Кахнаваки. Путешествия – что-то вроде самобичевания. Знаменитый Джон Катлер, Шеннон, был глубоко несчастным человеком.

– Джон? – Она энергично помотала головой. – Он был уверенным в себе, веселым. В нем бурлила энергия. Этот так называемый эксперт ошибается.

– Вас это беспокоит? В воображении вы создали свой образ Катлера – большое сердце, способное спасти вас от отчаяния, но, возможно, он никого не мог спасти. Он сам был в отчаянии.

– После того, как потерял меня. Разве не понятно? – Шеннон взяла себя в руки. – Ну, вот и все. Теперь вы думаете, что у меня мания величия? – Ее дерзкий тон угас. Почти с отчаянием она сказала: – Он называл города и реки моим именем, чтобы я знала, как он тоскует без меня. А, может быть, искал меня… Джон никогда не верил, что я из будущего… – Даже подумать тяжело, как он бродил по земле… Но Катлер сказал: «Если ты исчезнешь, я буду искать тебя всю жизнь»

– Шеннон, вы слышите меня?

Она быстро пришла в себя и даже попыталась улыбнуться.

– Конечно. Какая я глупая!

– Он никого не искал. Я знаю это, потому что я сегодня утром говорил с «так называемым экспертом». – Марш глубоко вздохнул. – Он самый известный специалист в Северной Америке по Кахнаваки и, следовательно, по Катлеру. Он написал несколько книг. В следующем месяце выходит еще одна книга, которая в корне изменит наш взгляд о Джоне Катлере.

– Продолжайте, – Шеннон вызывающе вздернула подбородок. – Откуда вы знаете, что он не искал меня?

– Много лет этот исследователь изучал дневники Катлера.

– На это потребуется вся жизнь. У Джона ужасный почерк. Не так ли?

Марш заволновался, но быстро овладел собой.

– Он сказал, что Джон Катлер женился на саскуэханнокской женщине, но она утонула, прежде чем церемония была закончена. Он считал себя виноватым и после этого начал свою Apologia, что значит…

– Раскаяние! – Шеннон горько заплакала. – Бедный Джон! Нельзя сравнить с теми страданиями, что выпали на его долю, ее кошмары здесь, в стерильно чистой комнате. Она должна вернуться к нему.

– Шеннон, – Роберт вскочил. – Так мы с вами ничего не решим. Я надеялся, что новые сведения помогут…

– Они помогли, – печально заверила она. – Больно узнать все это, но и полезно. Благодарю вас, Роберт, за внимание. Я хочу, чтобы меня выписали из больницы.

– Мы просим вас остаться на сорок восемь часов.

Шеннон прищурилась. Этот человек напоминает Питера Ван Хорна с плохой стороны.

– Я знаю о почерке Джона и его «раскаянии». Или существует два пути, или положение безвыходное. Я вас слышу, вы же не слышите меня.

– Вы могли прочесть об этом. Несомненно, автор Майкл Одека давал интервью перед выходом в свет своей книги. Возможно, вы прочли его после несчастного случая или во время отдыха в лесу…

– Должно же быть что-то, что могу знать только я, потому что была там? Если я вспомню, меня выпишут?

Марш нервно откашлялся.

– Я рассказал о вас Одеке. Он согласен поговорить с вами, если это поможет вам. – Он с трудом улыбнулся. – Он поражен, что кто-то, кроме него, интересуется этой темой. – Роберт извлек из кармана клочок бумаги. Вот его номер.

– Одека, – Шеннон усмехнулась, – значит, огонь. Можете проверить, если сомневаетесь.

– У каждого ученика местной школы есть элементарные знания ирокезского языка. Шеннон, это ничего не доказывает. Не исключает фантазии. Напротив, подтверждает мою точку зрения. – Он наклонился к Шеннон. – Ваши откровения… иллюзорны. Факты, хранившиеся в вашей памяти, сплелись в причудливую, романтическую историю.

– Могу я позвонить эксперту прямо сейчас?

– В коридоре ваша мама.

– Попросите ее подождать. Прошу вас. Хочу поговорить с еще одним одержимым. – Девушка подарила доктору Маршу ослепительную улыбку и подняла трубку. К ее большому огорчению, раздались короткие гудки. В эту минуту постучали в дверь. Шеннон пришла в негодование, но быстро взяла себя в руки. В конце концов, она не виделась со своей семьей месяцы и должна быть благодарна за то, что они навещают ее. И она весело сказала: «Мамочка, входи».

Дверь медленно отворилась. На пороге стоял высокий черноволосый мужчина с гордой осанкой. Сердце Шеннон перестало биться. Кахнаваки? Не может этого быть!

– Не помешаю? – Голос мягкий, заботливый, до боли знакомый. – Может, мне лучше… прийти…

Глаза, манера поведения те же. Но этот мужчина с черными, как вороново крыло, волосами, стройным сильным телом вовсе не ее Кахнаваки. Он точная копия вождя, но выше ростом, одет в черные джинсы, поверх белоснежной рубашки черный кожаный жилет. Густые волосы слегка вились на концах. Кожа бронзовая. Чисто выбритое лицо дышало здоровьем и энергией.

– Меня зовут Александр Блэкнайф. Я представитель саскуэханнокского народа. Мы хотели узнать, хорошо ли за вами ухаживают. – На его губах заиграла веселая улыбка Кахнаваки. – Можно войти?

Голос Шеннон дрожал, когда она спросила:

– Знаете ли вы, как похожи на Кахнаваки?

Он удивился, но был доволен сравнением.

– Мне не раз говорили об этом, Вам знакома история того времени? Если верить некоторым рисункам, то сходство потрясающее. Для меня большая честь быть похожим на Провидца.

– Взгляните на себя! – выпалила девушка. – Вы, конечно, выше ростом, но в остальном… ваши глаза… фантастика!

– Выше? – Алекс неловко усмехнулся. – Трудно сказать, какого он был роста. Думаю, я должен быть выше. Члены семьи моего отца всегда были высокими, выше среднего саскуэханнока. Да, а почему мы говорим обо мне? Я пришел узнать, как вы себя чувствуете, мисс Клиэри? Теперь я вижу, что нормально.

– Подойдите, пожалуйста, поближе. Хочу посмотреть на вас. – Ее лицо сияло улыбкой. Алекс подошел и сел на стул, пододвинутый к постели Робертом Маршем. – Приятно, что вы пришли проведать меня, мистер Блэкнайф. – Мысленно она назвала его Couteau Noir.

– Несчастный случай произошел с вами на нашей земле. Я здесь как официальное лицо. Адвокат.

В глазах Шеннон светилось восхищение.

– Кахнаваки был бы доволен, узнав, что современный саскуэханнок-воин ведет судебные дела. – И шутливо добавила:

– Значит вы адвокат? А я подумала, что вождь.

Он застенчиво улыбнулся.

– Мой официальный титул – советник, но я также добросовестный адвокат… для дипломатических целей. Два года назад я окончил юридический факультет Гарвардского университета.

– Гарвард?

Кахнаваки был бы страшно горд.

– Думаю, да, – пробормотал Алекс, краснея. – Мне кажется, вы хорошо знакомы с нашей историей.

– Поверьте мне, вы были бы поражены…

– Когда поправитесь, приходите на экскурсию в наш музей. У нас есть экспонаты, которые мы не показываем посторонним. Но вы сможете оценить их по достоинству.

Его такая знакомая улыбка отозвалась болью в сердце: она потеряла мир своего мужа.

– Спасибо, мистер Блэкнайф.

– Зовите меня Алекс.

– Лучше я буду звать вас Черный Нож, – пробормотала Шеннон. Черная бровь Алекса вопросительно поползла вверх. – Ваша фамилия происходит от имени первенца Кахнаваки? Полагаю, вы – прямой потомок по линии матери? – он кивнул. – Когда-нибудь вы станете вождем, Александр Блэкнайф?

Глубоко вздохнув, он привычно ответил:

– Сейчас этот пост занимает мой двоюродный дедушка. Есть все основания полагать, что когда он уйдет, я буду его преемником. – Он покраснел и смирился. – Вы так пристально смотрите на меня…

– Мне бы самой хотелось знать, почему.

Алекс встал.

– Вам пора отдохнуть. Не забудьте, что я пригласил вас в музей. Я распоряжусь, чтобы вам выписали пропуск. Я сам проведу вас по музею. Позвоните, когда вас выпишут из больницы.

– Подождите! – Стало больно от мысли, что сейчас разорвется тонкая нить, связывавшая ее с миром Джона Катлера.

Алекс почувствовал себя неуютно от ее настойчивого внимания. Шеннон печально улыбнулась и сказала на прощанье:

– Берегите свой народ и гордитесь им, Черный Нож.

Он вспыхнул, поклонился, на мгновение замешкался у двери. Потом решительно вышел из палаты и из ее жизни. Шеннон почувствовала печаль и одиночество. Она набрала номер телефона Майкла Одеки.

Он сразу же ответил на звонок.

– Это Шеннон Клиэри, женщина, которая утверждает, что встречалась с Джоном Катлером.

На другом конце провода раздался довольный смешок.

– Я боялся, что вы не позвоните, мисс Клиэри. Доктор Марш рассказал мне удивительную историю. Как вы себя чувствуете?

– Хорошо. Мне нужна ваша помощь. Мне нужны кое-какие сведения о Джоне.

– Какие сведения? Что вы не могли встретиться с ним?

– Нет, не могла.

Невыносимо долгое молчание. Потом Майкл Одека заявил:

– Буду с вами откровенен. Я не верю, что такое доказательство вообще существует.

– Мы поженились в деревне саскуэханноков. И тут сообщили, что утонула племянница Кахнаваки. Я сделала ей искусственное дыхание… и исчезла, когда девочка ожила.

– Почему?

– Что?

– Вас вернули назад за спасение чужой жизни? В этом нет смысла, мисс Клиэри, если только вы сами не хотели вернуться.

– Я хотела остаться.

– Тогда, почему вас наказали за спасение жизни?

– Откуда я знаю! – Шеннон в недоумении смотрела на трубку. Почему ее вернули? Великий Дух должен был быть доволен ею.

– Мисс Клиэри! – голос был тверд. – Я не ученый и даже не религиозный человек. Я не могу утверждать, что человек не может путешествовать во времени. Я поверю, что такое возможно, если все будет изложено логично.

– Я вернулась… – Вдруг она испугалась, что, если узнают все подробности случившегося, ее оставят в больнице навечно. – Правда, у Джона отвратительный почерк? – ласково спросила Шеннон, быстро меняя тактику. – Его «Т» похожа на «X», а «О» он никогда не дописывал до конца.

Снова долгое молчание.

– У вас есть образец его почерка? Или хотя бы какое-нибудь доказательство?

– Однажды Джон прислал мне записку, но я забыла ее под подушкой в доме его матери в Нью-Амстердаме. Когда мы вернулись, записки под подушкой не было. Должно быть, служанка выбросила.

– Понятно. Что-нибудь еще? Кольцо, например?

– Нет, ничего не осталось. Кольцо украли. Джон собирался купить другое, но не успел.

– Ага. Удобное объяснение.

Шеннон поморщилась от намека.

– Мне все равно, верите вы мне или нет. В любом случае, есть нечто, о чем не знает никто, кроме вас. – Голос девушки стал мелодичным. – Что-нибудь незначительное, странное, о чем вы не упоминали в своих книгах. Ни в одной, даже в новой.

– Вы спрашиваете об изучении дневника Шиллера?

– Шиллера?

– У его родственников сохранился дневник, но сестра Шиллера оставила распоряжение никому его не показывать. Это условие нарушили только пять лет назад. Мне удалось убедить семью доверить тайну, которую я обещал хранить.

– Мередит вышла замуж за Бена? – Шеннон удивилась, потом хихикнула. Одека онемел от изумления. – Я знаю много интересного…

– Этот факт я упоминал в своей последней книге «Девственный лес». Вы читали ее?

– Читала. Одну из ее версий. Почему вы должны хранить тайну?

– Видите ли, в дневнике много сугубо личных высказываний Катлера, не поддающихся расшифровке и не имеющих отношения к его романтической жизни. Они говорят о его одиночестве.

– Одиночество! – У Шеннон разрывалось сердце от любви и жалости к своему мужу, и она прошептала: – Значит, он так и не женился снова? Я этого не вынесу. Мне бы хотелось увидеть дневник и встретиться с Шиллерами…

– Возможно, вы увидитесь с ними, – осторожно согласился Одека. – Удивительный дневник. Я потратил пять лет, выясняя, достоверен ли он, и расшифровывая записи.

– Если он всегда передавался в этой семье из поколения в поколение, почему вы усомнились в его подлинности?

– В нем были ошибки… – эксперт замолчал и смущенно покашлял. – Некоторые несоответствия.

– Не ошибки, – поправила его девушка, – а доказательства.

– Нелепое замечание. Ряд записей можно рассматривать, как анахроничные, но я считаю, что они возникли из-за плохого почерка. Как вы говорили, «Т», «X» и «О» неразборчивы.

– Слушайте внимательно, – оживленно сказала Шеннон. – КПО – кардиопульмонарное оживление. Правильно? Гм… Герцогиня. Спортивная сумка? Это вас не наводит на мысль?

– Мисс Клиэри, это бессмысленно. Нам следует сконцентрировать внимание на тех фактах, которые опровергают ваш бред, чтобы помочь вам выздороветь.

– Подождите минутку. Я вспомнила. Серьги в форме дельфинчиков… газовый баллончик… мой бюстгальтер – он всегда называл его «штуковина». А еще моя футболка… теннисные туфли…

– И синие джинсы, – пробормотал Одека.

Сердце Шеннон замерло.

– Синие джинсы? – повторила она. – Это одна из ошибок? – Она долго ждала ответа. Потом прошептала: – Скажите, пожалуйста, Майкл Одека!

Он отвечал, как в трансе.

– В одном месте дневника Катлер восхвалял ораторское искусство Кахнаваки. Он сказал, что вождь так убедителен, что смог бы продавать синие джинсы… ну… этим…

– Нудистам. Верно?

– Такое странное замечание, – размышлял вслух Одека. – Еще более странно, за этим замечанием следовал ряд бранных выражений… из дневника ясно, что Катлеру они… не нравились.

Сердце готово было разорваться от боли. Шеннон прошептала слова благодарности и повесила трубку. И только тогда заметила обеспокоенную мать.

– Надеюсь, этот человек не расстроил тебя?

– Привет, мама. Рада, что ты пришла. Ты выглядишь отдохнувшей.

– Я чувствую себя лучше. А ты?

– Никогда не беспокойся обо мне, мама. Займись собой. Обратись к Роберту Маршу, как к врачу. Он очень помог мне. Кажется, тебе тоже нужна помощь.

Лоис пожала плечами.

– Я никогда не чувствовала себя более счастливой, – в ее голосе послышалось отчаяние. – Тома выпускают из тюрьмы.

– Тома? – Улыбка Шеннон угасла. Убийца ее отца. – Ты собираешься встретиться с ним?

– Он отец Гвен и Филиппа, хотя положение всегда было неловким из-за… Да ладно, пустяки… не обращай внимания.

«Из-за вмешательства моего отца в твою счастливую семейную жизнь?» – мрачно подумала Шеннон.

– Обратись к Роберту Маршу, мама, – повторила она.

– Поговорим об этом в другой раз. Лучше поешь. – Она поставила перед дочерью поднос с едой. – Здесь нет мяса… Я предупредила их.

– Спасибо. – Шеннон с удовольствием ела оладьи. – Мама, поможешь мне принять душ и одеться?

– Не думаю, что тебя выпишут…

– Знаю, – она невинно улыбнулась. – По субботам внизу проводят тренировки по оказанию первой помощи. Как инструктор я в отпуске, но, может быть, повеселею, глядя на них.

– Они будут рады видеть тебя. Когда я ходила к ним в четверг, чтобы взять тебе новую футболку…

– Зачем мне новая футболка?

– Старая совсем выцвела. – Лоис рассмеялась. – Я подумала, ты не расстроишься, если я ее выброшу.

– А мои джинсы?

– Они у меня. Я их замочила. Но я принесла тебе другие… взяла у тебя в шкафу.

– Замечательно. – Ее глаза наполнились слезами сожаления и облегчения. – Мама, очень мило с твоей стороны принести мне новую футболку. И вегетарианский завтрак был чудным. Помоги мне, пожалуйста, одеться.

* * *

Шеннон вышла из такси на «границе» и весело улыбнулась: домик смотрителя стоял почти на том же месте. Только встретил ее бронзовый черноволосый дежурный. Когда ей удалось выскользнуть из больницы, она была вне себя от радости. Этот мир чудесен – чистый, зеленый, духовный. Но у нее не было желания оставаться в нем. Ей предоставлялась еще одна возможность выбора между веком нынешним и веком прошлым, куда она попала однажды против своей воли. Сейчас Шеннон выбрала мир своего мужа и его народа по доброй воле.

– Добрый день, мисс, – ей улыбнулся высокий темноволосый саскуэханнок.

– Здравствуйте. – На лице девушки засияла приветливая улыбка.

– Вы приехали по делу?

– Нет… просто… посещение. – Она пробежала глазами правила, наткнулась на слово «разрешение». – У меня нет разрешения, но Александр Блэкнайф обещал оставить мне пропуск, чтобы я посмотрела ваш музей. – На лице дежурного появилось скептическое выражение. – Несколько дней назад я здесь упала, ударилась головой и потеряла сознание… Наверное, мистер Блэкнайф хотел смягчить неприятные воспоминания об этом месте.

– Слышал о несчастном случае, – заметил молодой человек. – Из-за вас я попал в затруднительное положение. В тот день я и дежурил. Ума не приложу, как вы прошли мимо меня. – Он коснулся плеча Шеннон, как бы говоря, что его это не очень огорчает. – Рад, что вам лучше. Если вы подождете, я отведу вас в музей, он в миле отсюда, в свой обеденный перерыв. Алекс еще не вернулся, но я с удовольствием покажу вам наш музей.

– Могу я пройти прямо сейчас? День такой чудесный. Обещаю больше не терять сознания.

– Сейчас позвоню в музей, предупрежу о вашем приходе. – Он набросал несколько строк на картоне. – Вот пропуск на один день. Вас зовут Шеннон Клиэри? Возвращайтесь к шести часам вечера. – Дежурный застенчиво улыбнулся. – Охотиться запрещено… Нельзя сорить… разжигать костры в огороженных местах.

– Костры? – глаза Шеннон озорно сверкнули. – Я и не собираюсь.

 

ЭПИЛОГ

Шеннон сложила из хвороста небольшой костерок в честь надежного брата Филиппа. По дороге к границе протектората она отправила ему прощальное письмо. Потом помолилась в память своего отца и всех тех, кто мирно покоится рядом с ним. И, наконец, достала из кармана спички. С ясной, спокойной улыбкой чиркнула спичкой. Вспыхнуло пламя… в честь жизни и любви. И сразу же вокруг ее жаждущего тела возникло тепло. Со всей страстью сердца она пожелала себе очнуться на брачной постели в объятиях мужа. Джон будет счастлив видеть свою жену…

Ее поглотили время и вечность. Становилось все теплее. Шеннон чувствовала, что она уже не одна. Все были здесь, рядом, но сейчас ее ничто не пугало. На этот раз она добровольно подчинилась неведомым силам, думая только о Джоне и их неувядающей любви. Даже когда забытье прошло, и лицо согрели лучи весеннего солнца, девушка помедлила, не открыла глаз. Больше никогда в жизни она не ощутит власти непонятного темного всемогущества.

Шеннон вдыхала аромат свежей травы, прижатой к земле щекой, ощущала ее прохладу… И думала, попала ли она в самое романтическое на земле место в двадцати ярдах от деревни. Потом открыла глаза и замерла, увидев три пары ног в мокасинах. Вскочила и бросилась обнимать растерявшегося, сбитого с толку Кахнаваки.

– Я думала, первым увижу Джона! Как мило! Совсем, как в первый раз!

Вождь отступил, настороженный и потрясенный несдержанностью женщины. Шеннон изумилась.

– Ты не узнаешь меня? О! Все начинается сначала! – Она тронула Кахнаваки за руку. – Я – Шеннон Клиэри. Я здесь ради Джона Катлера.

– Джон Катлер?

Ее покорила – почти загипнотизировала – открывавшаяся перед ней возможность. Шанс еще раз прожить столько прекрасных минут. Перед ней долгие часы любви и откровений… Лесная тропинка, ведущая в Нью-Амстердам… Ночи в большой мягкой кровати Джона… и пруд!

– Пруд, – прошептала она, и в ее глазах вспыхнуло желание.

– Идем быстрее, Кахнаваки. – Вождь не пошевельнулся. – Не хитри со мной, Кахнаваки. Я знаю, ты прекрасно говоришь по-английски, и понимаю, о чем ты думаешь. Ты считаешь меня сумасшедшей. Но ты также вспоминаешь Джона Катлера. Я права? – В его черных глазах сверкнули веселые огоньки. – Изумительно! Знаешь, он страшный грубиян… – Не ожидая ответа, Шеннон резво помчалась по тропе. Индейцы послушно последовали за ней.

Ее ноги едва касались земли. Она ни разу не остановилась, пока не достигла берега реки. В каноэ девушка взглянула в глаза вождя.

– Как только я увидела тебя, Кахнаваки, сразу же поверила тебе. Ты великий человек… но гребешь ты очень медленно. Поторопись! – Едва они пристали к берегу, Шеннон бросилась бежать, не оглядываясь и не останавливаясь. Наконец, она увидела хижину, над которой курился дымок.

Ее охватил благоговейный страх, настолько сильным было предвкушение радости и счастья. Из хижины вышел Джон Катлер. Его нога в грубом лубке неуклюже ступала по земле. Лицо заросло косматой рыжей бородой. У нее перехватило дыхание: вот мужчина, о котором мечтает каждая женщина. У его ног крутились две собаки. Заколотилось сердце. Она совсем забыла… у нее появилась надежда… Это чудо…

– Принц! – Слезы застлали глаза. Спотыкаясь, она бежала и звала собаку. Крайне смущенный Джон Катлер жестом разрешил Принцу идти. Собака подбежала и обнюхала ее. Шеннон обняла волкодава за шею, рыдая, зарылась лицом в его шерсть.

– Какое счастье… Я даже не могла мечтать об этом… Милый Принц… – Собака повизгивала. – На этот раз все будет иначе, клянусь тебе. Мы ко всему будем готовы. – Шеннон подняла взгляд на Джона. Он смотрел на нее, как на сумасшедшую. Шеннон ладонью вытерла глаза.

– Привет. – Она убрала со лба челку. – Посмотри, я ударилась головой?

Искоса бросив взгляд, он ответил:

– Не вижу шишки. Тебе больно?

– Я в агонии, – усмехнулась она.

Джон уставился на Кахнаваки, который быстро говорил по-саскуэханнокски. Выражение лица разочарованное. Шеннон решила помочь ему.

– Полагаю, что я – тест, проверка, достоин ли ты сестры Кахнаваки.

– Ты говоришь на их языке?

– Подожди минутку. Odeka, odaywa, и так далее, и так далее.

Джон был озадачен.

– Какой такой тест?

– Чтобы проверить, устоишь ли ты передо мной. Какое нахальство! – К ее великой радости, индейцы уходили к лесу. – Не волнуйся, – проворковала Шеннон. – Все будет в порядке. Ты выдержишь последний тест, и вождь даст тебе невесту, которой нравится жить в лесу. Она не захочет жить в городе.

Он медленно кивнул головой.

– Вполне разумно. Ты откуда?

– Я ударилась головой и ничего не помню. – Она обняла его за шею и спросила невинно. – Есть ли поблизости пруд, где бы я могла искупаться? Очень жарко.

– Пруд? – Джон был очарован. – Недалеко отсюда… Мне нужно снять лубок.

– Снимай. Тебе Кахнаваки наложил лубок? Он считает, что нога уже здорова. Идем на пруд?

– Кахнаваки рассказал тебе о своих сестрах?

– Он очень красноречив и преодолевает языковые барьеры.

– Ты сумасшедшая, – проворчал Джон.

– Из-за ушиба, – легко согласилась Шеннон, играя золотистым локоном и улыбаясь самой обворожительной улыбкой. – Разве это не придает мне очарования?

Катлер долго смотрел на нее, потом кивнул. Его лицо озарила широкая улыбка.

– Да, ты удивительно красива.