Бесконечная дорога утомила Джона Катлера и, почувствовав запах бивуачного костра, он осторожно двинулся к нему сквозь темный лес. На поляне расположился лагерем небольшой отряд. Глядя на шумевших людей, Джон усомнился, что ради горячей пищи ему захочется провести среди них ночь. Он ничего не имел против громких голосов и грубого смеха, но в последние дни его мысли постоянно возвращались к Шеннон. Он тосковал по ней, и ему не хотелось разговаривать ни с пьяными хвастунами, ни с неотесанными женоненавистниками.

Солдаты были одеты в форму английской армии, хотя формой их одежду назвать можно было с трудом. Лишь алые камзолы, брошенные в кучу на землю, напоминали о принадлежности этих людей к английской армии. Обуты они были во всевозможную обувь – от мокасин до сапог. Одеты в самые разнообразные по форме и цвету штаны. Но пьяны все они были одинаково.

Джон презирал таких людей – бандиты без чести и совести, не замечающие красоты окружающей природы. Всем сердцем он желал, чтобы они ушли с земли дорогого ему клана Волка.

Шеннон часто говорила, что европейцы принесли на континент бессмысленные жестокость и разрушения. Но его рациональный ум не хотел верить предсказателям и предвестникам будущего. Сейчас природное чутье подсказывало, что эти пьянчуги скорее уничтожат мир, чем сохранят его. В заметках Шеннон он прочел о шайке пьяных, злобных саскуэханноков. Но реальность оказалась иной… Эти, так называемые соотечественники, оказались просто безответственным сбродом.

«И все же они безвредны, – подумал Джон. – Пройди мимо них, пусть они развлекаются, как умеют. До деревни менее часа ходьбы. Даже в кромешной тьме твое сердце найдет туда дорогу».

Джон был доволен поворотом событий, пославших доктора Маршана с отрядом французских солдат в местность в двадцати милях от Кахнаваки. Он повидает маленького Черного Ножа и его невыносимо гордого отца. Потом бы Джон нашел лагерь французов и уговорил доктора Маршана поехать к Шеннон. Возможно, с этим отрядом собирался встретиться Кахнаваки. Джон мог бы дать своему брату добрый совет. Может быть, он решился бы напомнить вождю о его отношении к пьянству. Несомненно, невежливое замечание оскорбило бы и разгневало Кахнаваки.

На мгновение взгляд Джона остановился на двух воинах – мохауках, присоединившихся к попойке. Они много пили, глупо хихикали, качаясь, бродили по лагерю. Их присутствие обеспокоило Джона больше, чем буйное веселье англичан. Он был поражен. Ведь в записях Шеннон упоминалось о двух ирокезских воинах, погибших во время нападения Кахнаваки. Еще одно совпадение! Приближалось первое июня, и резня произошла в июне… Послышался приглушенный крик, взрыв смеха. Джон напрягся.

Он даже не помнил имени дрожавшей хорошенькой большеглазой саскуэханнокской девушки. Двое солдат, поймавших девушку, протащили ее сквозь толпу плотоядных, сквернословивших мужчин. Ее поставили перед капитаном, предложив ему полакомиться первым. Джон стиснул зубы от гнева и омерзения. Он должен сдержаться, не бросаться необдуманно на помощь девушке. Нельзя рисковать единственным шансом на спасение сестры Кахнаваки – да, сестры! Он знал это!

К его великой радости, пошатываясь, подошли мохауки и потребовали отпустить пленницу. В огромных глазах прекрасной саскуэханноки вспыхнула надежда. Но было слишком поздно: солдат охватило вожделение. И индейцев-защитников пристрелили не задумываясь.

Капитан рванул рубаху девушки, обнажив маленькие крепкие груди. Нетерпеливые зрители ответили диким ревом. И вдруг распутный командир прирос к месту. Над темным лесом прозвенела трель малиновки… Заухала сова… Эхо повторило песни птиц. И люди окаменели. Для малиновки слишком поздно… Сова не закричит после грохота выстрелов.

Птичий крик Джона остановил грязные посягательства толпы. Солдаты испуганно озирались, оставив девушку на время в покое. Но опасность еще не миновала. Положив руки на нож, Джон ждал. У него в запасе несколько минут, и только один небольшой шанс, чтобы изменить ситуацию.

Услышав крик совы, Кахнаваки удивится, инстинктивно почуяв, что это само сердце Джона исторгает непривычно совершенные звуки. Он поймет: опасность слишком велика и серьезна. Безупречный зов птицы скажет вождю, что он должен поспешить.

Когда девушка услышала голоса своих «братьев», ее глаза снова вспыхнули ярким светом. Джон надеялся, что его обман не введет ее в заблуждение. Пусть на мгновение, но инстинкт самосохранения возобладал над похотью мужчин.

– Здесь кто-то есть, – тревожно произнес сквозь зубы бородатый капитан. – Какое вы дурачье! Они шли по вашим следам.

– Нет. Она была одна, – уверенно ответил подчиненный. – Наверное, один индеец… он где-то далеко.

– Он чертовски близко, – недовольно проворчал командир и взглянул на девушку. – Она виновата. – У него заплетался язык. – Черноволосая шлюха.

Зловеще улыбаясь, Джон вышел на полянку. Все шпаги и мушкеты мгновенно были направлены на него.

– Добрый вечер, джентльмены. Чую непорочную девицу… а-а… Так она еще и прехорошенькая. Значит, можно надеяться на британское гостеприимство.

– Откуда ты? Ты один? – капитан подозрительно смотрел на Джона.

– Я от женской слабости моей матери и благих намерений моего отца, – Джон слегка поклонился, когда несколько пьяных солдат рассмеялись. – Услышал крик совы и подумал, что в этот час ночи лучше не оставаться одному. – Он хитро посмотрел на девушку. К счастью, она поняла. На ее лице были написаны ужас и паника. – Сейчас я вдвойне рад своему решению.

– Перестань отбиваться, не то я быстро тебя успокою, – капитан схватил девушку за горло, слегка сдавил. Потом повернулся к Джону. – Как ты думаешь, сова далеко отсюда?

– Это не сова, – Джон усмехнулся. – Около пятидесяти ярдов. Скоро ждите еще гостей. Им не нравится, когда трогают их женщин… – Он уверенно оттеснил капитана от девушки, повернул лицом к себе и приставил нож к ее груди. – Вот как надо с нею обращаться, – объяснил он капитану. – Тебе нравится, милочка?

Солдаты снова рассмеялись. Капитан, для которого поведение Джона оказалось неожиданностью, решил не ссориться. Он был уверен, что смерть настигнет того, в чьих руках девушка.

– Как ты считаешь, сколько индейцев нападет на нас?

Джон озадаченно пожал плечами.

– Кто его знает, но лучше подготовиться к бою. Однако надеюсь, мы сможем избежать стычки. Посмотри на бусы у нее в волосах. Они означают, что эта девушка – принцесса. Пока я держу нож у ее груди, они не пойдут против вас. Она нужна им живой.

– Ох, – капитан вздохнул с облегчением. – Прекрасно. Значит, ждем?

– Да, и если понадобится, всю ночь. Спать будем по очереди.

– Кто сможет сейчас заснуть? – простонал юный солдатик.

Остальные дружно согласились с ним.

Джон громко расхохотался.

– Ты солдат или нет? Вы что, еще ни разу не были в бою?

– Мы слышали об этих дикарях, – мрачно сказал капитан. – Исчадия ада. Не боятся ни Бога, ни черта.

Джон кивнул, соглашаясь, но в душе у него кипела ярость. Они еще смеют упоминать о небесах и аде. Они, для кого было развлечением издеваться над бедной невинной девушкой.

– Когда подойдут индейцы, не стреляйте, – инструктировал он солдат. – Не двигайтесь, не то они подумают, что им угрожают. Им нужна невредимая девушка. Они заберут ее и уйдут. Но если вы убьете хотя бы одного, индейцы зажарят вас живьем.

– Они не уйдут, даже если она жива и невредима, – сказал капитан. – Они захотят наказать нас.

– За что? – Джон усмехнулся. – Индейцы во всем будут обвинять девушку. Ее изобьют так, что она на всю жизнь запомнит, что нельзя заигрывать с вами и попадать вам в руки. Так принято у дикарей.

– Накажут ее?

– Уж будьте уверены. Принцесса должна проводить время с другими женщинами… так они считают. Старуха проверит, девственница ли она. Если так, индейцы решат, что вы отнеслись к принцессе с уважением. Тем все и закончится.

Словно тяжесть свалилась с душ у солдат. Они продолжили попойку, хоть уже и без прежнего веселья и шуток. Капитан нервно мерил шагами поляну. Джон время от времени делал вид, что прижимается к девушке. Одновременно он советовал, как готовиться к нападению индейцев.

– Когда появится первый воин, стань рядом со мной, – серьезно говорил он капитану. – Индейцы не решатся стрелять в нас, опасаясь задеть принцессу. И ты спокойно вступишь с переговоры.

– Я хочу, чтобы переговоры провел ты, – возразил тот Джону.

– С удовольствием, – скромная улыбка озарила лицо Джона. – Когда все закончится, я бы выпил виски и поел горячего.

– Получишь все, что захочешь, – искренне пообещал бородатый командир. И вдруг воцарилось молчание.

Джон оглянулся. На поляне стоял Кахнаваки.

Его иссиня-черные волосы были туго стянуты на затылке, подчеркивая благородные черты лица, раскрашенного красной, черной и белой краской. Трудно сказать, действительно ли вождь был в ярости, или такое впечатление создавала боевая раскраска. Капитан торопливо подошел и встал рядом с Джоном. Глаза братьев встретились. Они понимали друг друга без слов.

– Отпусти ее, – холодно сказал Кахнаваки. – У меня много воинов. Многие из вас умрут, если ты не подчинишься.

– Я отпущу ее, только если ты уберешь своих людей, – ответил Джон.

– Нет! Я не торгуюсь с дьяволами.

– В таком случае… – Джон выпустил девушку из рук и схватил капитана, приставив к его горлу острый, как бритва, нож. – Только пошевелитесь, и я разрежу его на куски, – прорычал он солдатам.

Солдаты застыли от ужаса. Юная саскуэханнока растаяла в ночи. На поляну вышли индейцы в боевой раскраске. Их было намного больше, чем солдат.

– Прикажите своим людям сложить оружие, – велел Джон.

Трясясь от страха, капитан закричал:

– Делайте, как он говорит. Приказываю!

Солдаты мрачно смотрели на командира. Неужели он не понимает, что они будут защищать свою жизнь, даже если шансы на спасение невелики? Кахнаваки повторил приказ по-саскуэханнокски. Оружие с лязгом упало на землю, будто язык индейцев был родным языком английских солдат.

Джон обезоружил капитана, передал его в руки вождя. Кахнаваки сам должен решить, как поступить с англичанами. Джону хотелось воздать по заслугам этому сброду. Вождь бросил на него быстрый, благодарный взгляд, вышел на середину лагеря и стал отдавать своим воинам резкие команды.

* * *

Смертельно уставшая Шеннон бездумно расчесывала пальцами густые спутанные волосы и безуспешно пыталась представить маленького Черного Ножа. Крошечные кулачки; черные, как вороново крыло, волосы; темные, с золотистыми искорками, глаза… Какой чудный ребенок! Наверное, он уже мертв. Ей неизвестно, какое сегодня число, но она знала точно, что у саскузханноков уже потеряна последняя надежда на спасение. Если они еще не погибли, погибнут через день… неделю. Что сейчас, ночь или день? Гастон запер двери лаборатории. Маленькое, с красным стеклом, окно, занавешенное мешковиной, почти не пропускало света.

Бежали часы. Гастон с безумной жаждой знаний требовал все новых и новых сведений, чтобы прославить в веках свое имя. Он не верил Шеннон, впадал в дикую ярость, угрожал убить девушек и их семьи, если не узнает всей правды. И всякий раз ей удавалось успокоить его – названием новой планеты, подробностями о французской революции, рассказом о еще ненаписанной картине, золотой лихорадкой в Калифорнии… Не было сил думать, вспоминать. Шеннон боялась уснуть, тревожась за жизнь Мередит.

Когда Гастон приказывал ей спать, она дремала, прислушиваясь к каждому шороху и скрипу половицы. Сейчас они снова «работали». Дуло мушкета прижато было к груди Мередит. Так француз гарантировал сотрудничество и безусловное подчинение путешественницы во времени. Он даже отвязал ее от стула, чтобы плохое кровообращение и перегрузки не подточили ей силы.

Не в первый раз Шеннон повторяла:

– Не понимаю, что ты хочешь. Не могу сосредоточиться, когда ты угрожаешь Мередит. Отпусти ее. Клянусь, все расскажу тебе.

– Сначала закончи карту. Она нам нужна, cherie. Не могу понять твою, как ее там, болтовню, потому что названия городов изменилось. Ты кончила рисовать Северную Америку?

– Да, но я не художник.

– Мне нужна информация, а не произведение искусства. Твои прекрасные ножки – единственное творение природы, которым желает любоваться твой покорный и скромный слуга. Продолжай рисовать карту. Постарайся, чтобы она была подробной.

– Европа почти не изменилась. Я говорю об очертаниях. Менялись только названия некоторых стран. Знаю не все страны в Африке и Южной Америке… Не помню расположение некоторых стран… Нарисовать Австралию несложно, если тебе достаточно столицы. – Она подумала о Филиппе и вздохнула печально. Сейчас он даже не существует, его нет, но он в ее сердце, и память о нем дает ей силы.

– Австралия? – для Гастона это было большой неожиданностью. – Ты хочешь сказать, что знаешь о Terra Austral is Incognita?

Сердце Шеннон замерло от волнения. Она попыталась принять невозмутимый вид.

– Мой брат сейчас там. Его соблазнили сказки о мощеных золотом улицах и стройных, высоких женщинах с золотистыми глазами… – Сдержав зевоту, Шеннон спросила: – Нарисовать Австралию, Гастон?

Стало жутко от его мрачности, хриплого голоса.

– Остальные сомневались, Гастон – никогда. Я был уверен, что ее откроют! Она должна находиться именно в том месте… иначе Земля потеряла бы равновесие и сместилась с орбиты, nest-ce pas?

– Наверное, так.

– Она такая большая, как предполагали?

– Намного больше. Если ты отпустишь Мередит живой и невредимой, я попрошу брата нарисовать тебе подробную карту. Ты сможешь отправиться туда.

Гастон стремительно пересек комнату.

– Рассказывай, что тебе известно об этой стране. Смотри, не упусти ничего.

Шеннон радовалась, что новая дезинформация отвлекла его от Мередит. Гастон напряженно смотрел на нее. Неторопливо, подбирая слова, она начала говорить.

– Австралия – удивительная страна.

– Южный континент?

– Да. Другого такого места нет на земле, – Шеннон помедлила, огорченная, что Джон не рассказал ей всех мифов о таинственном фантастическом континенте. – Остров удален от Азии, Европы, Африки… Поэтому развивался самостоятельно, без всякого воздействия со стороны. Животный мир отличается от здешнего. Тебе не приходилось видеть подобных зверей. Они необычны и удивительны. Сейчас нарисую, – она изобразила животное, отдаленно напоминавшее кенгуру. – Вот это сумка. Она похожа на карман. Как у опоссума. Видел? Это животное кенгуру, носит малыша в сумке.

– Животные… Понимаю, почему Джон Катлер был разочарован. Он нашел прекрасную женщину, а она рассказывает только о животных.

– О них я могу рассказывать часами, Гастон. Все, о чем ты спрашивал, не входит в круг моих интересов. Я не ученый и не путешественник. Я люблю животных и могу много рассказывать о них. Ты можешь войти в историю, как известный зоолог или первый американский ветеринар…

– Помолчи, cherie. Надо подумать.

«Сейчас он пойдет к Мередит», – подумала Шеннон, схватила француза за руку и, как можно тверже, сказала:

– Ничего не стану рассказывать, пока не отпустишь Мередит.

– Вот как? – Он криво усмехнулся. – Ты великолепна, cherie.

Гастон замолчал, прислушиваясь к звукам, донесшимся с улицы.

Шеннон тоже прислушалась. Кто-то скребся, может быть, спаситель? Она воспрянула духом.

– Знаешь, зачем мой брат отправился в Австралию? Хочешь расскажу? – попыталась она отвлечь Гастона.

– Шшш. Замолчи. – Он отошел к Мередит и приставил дуло мушкета к груди смирившейся со своей участью девушки. – Не шевелитесь.

В соседней комнате раздался звон разбитого стекла, скрип. Потом залаяла собака.

– Принц, – прошептала Мередит, встретившись глазами с Шеннон.

Гастон поморщился и жестом велел встать пришелице из будущего.

– Поди сюда, cherie. Мне нужна твоя помощь.

– Как я пойду? Я связана.

– Делай, как я сказал. Не то…

Неуклюже прыгая на связанных ногах, Шеннон приблизилась к Гастону.

– Чем я могу помочь? Если пришли нас спасать, почему бы не сдаться? Ты не сделал нам ничего плохого. Я заступлюсь за тебя. Обещаю.

– Открой мой саквояж и достань оружие. Видела, как я заряжаю? Делай, как я.

– Но…

– Что я сказал! – В глазах Гастона вспыхнули зловещие огоньки.

Девушка опустилась на колени, достала мушкет и порох. Трясущимися руками насыпала порох, послушно выполняя указания француза. Теперь она вооружена. У Гастона, несомненно, гнусные намерения, но она помешает ему осуществить свои замыслы. Нужен удобный случай и тогда…

Шеннон застрелит этого подонка. Мысль об убийстве ужаснула девушку, но выбора не было. Бездушное обращение француза с Мередит, которую он превратил в заложницу в погоне за иллюзорным величием, толкало ее на решительные действия. Она старалась унять дрожь в руках, чтобы не промахнуться. С минуту стояла мертвая тишина. Наверное, Принц ушел. Наверное… И вдруг волкодав сквозь окно влетел в комнату. Красные осколки усеяли пол.

Гастон побелел от ужаса.

– Если эта тварь приблизится ко мне, я пристрелю Мередит, – взвизгнул он.

– Принц! – Шеннон поднялась на ноги, встала между собакой и французом. – Сидеть!

Волкодав припал к полу перед прыжком, потом сел. Казалось, он понял грозившую Мередит опасность, или просто подчинился хозяйке.

– Хороший мальчик, – ее сердце переполнила любовь к этому необыкновенному существу. – Иди домой. Иди. – «Иди и найди Джона», – хотелось сказать, но она не осмелилась, опасаясь разозлить Гастона.

– Нет, не смей, – твердо сказал француз. – Не прогоняй его, cherie.

– Почему? – Шеннон не решалась взглянуть на Гастона. Он пришел один, и говорить он не умеет…

– Пристрели его. Немедленно!

Мерри застонала. В комнате повисла мертвая тишина. Принц насторожился, потом заскулил, как щенок, доверчиво глядя на хозяйку.

– Считаю до трех. Потом стреляю. Выстрел будет громким, cherie, и очень метким. Предоставляю тебе выбор. Девушка или собака?

– Не надо, – Шеннон застонала. Глаза Принца преданно смотрели на нее. Он знал, хозяйка должна принять решение, и верил, что оно будет мудрым.

– Раз.

– Пожалуйста, Гастон, не делай этого, – тихо попросила Мерри.

– Два.

Шеннон могла быстро повернуться, выстрелить в Гастона и он умрет. Но не разрядится ли его мушкет в Мередит? Могла ли она воспользоваться случаем?

– Три.

Раздался оглушительный выстрел; пронзительный визг несчастного животного… Повсюду куски шерсти, крови… Пронесся леденящий душу вопль Мередит. Шеннон оцепенела, не двигаясь и, казалось, не дышала, будто от ужаса и страха навеки превратилась в каменное изваяние.

– Хорошая работа, cherie.

Злая насмешка не вывела Шеннон из оцепенения. Она убила прекрасное, доверчивое животное! Ей нет прощения! Хотелось умереть вместе с Принцем… Если бы сестре Джона не грозила опасность, она набросилась бы на Гастона, вцепилась ему в горло и задушила. Машинально Шеннон повернулась к французу.

– Отпусти Мередит.

– Ничего не изменилось, cherie.

– Подонок, – сердце Шеннон разрывалось от горя и ненависти. – Все изменилось. Отпусти ее… или я убью себя. – Она упала на колени и стала заряжать мушкет Мередит зарыдала.

– Шеннон, не говори так. Лучше бы ты застрелила его. Ради меня. Если кто и виноват, то…

– Молчать, – заревел Гастон. – Никаких разговоров о вине. Мы должны выбраться из этой комнаты… все… живыми…

– Живыми? – В глазах Шеннон кипели горячие, злые слезы. – Ты что сумасшедший? Собака… чудесная.

– Ты красива, но твоя болтовня и любовь к животным противны. Иди и рисуй карту.

Гастон подошел к девушке и с презрением вырвал из ее рук пороховницу.

– Выстрел слышен далеко, – сквозь слезы сказала Шеннон. – Следующий спаситель не будет таким невинным и доверчивым, как Принц. Придет мужчина, который одолеет тебя. Или женщина, кто перехитрит тебя.

– Никто не услышит. Вокруг нет ни души на многие мили. Черти карту Австралии. Укажи основные пути.

Отдавая себе отчет в грозящей Мередит опасности, Шеннон подошла к столу и взяла гусиное перо. Ее рука – рука отнявшая чужую жизнь – дрожала. Дрожь все усиливалась. Еще немного и затрясется стол. Девушка страдала от сознания вины, отвращения к убийству и невозместимой потери.

Как в тумане, Шеннон видела Гастона. Он больше не угрожал плачущей Мередит, а что-то бормоча, ходил по комнате. Энергично жестикулировал. Ей казалось, они находились в разных плоскостях. Она радовалась, что они недосягаемы друг для друга. Их миры снова слились воедино, когда француз споткнулся об окровавленное туловище собаки.

– Омерзительно, – воскликнул он.

Омерзительно? Ярость подняла Шеннон на ноги и бросила на заносчивого ученого. Визжа и царапаясь она старалась дотянуться до его глаз, горла. Мушкет вылетел из рук француза и разрядился в воздух, никого не задев. Небольшой, но сильный, кулак Гастона угодил ей в лицо… В глазах потемнело… Сознание покинуло ее.