Нахлобучив на голову шапку-ушанку и накинув на плечи полушубок, Кабанов перебежал площадь, кивнул стоящему у входа в ратушу полицейскому и поднялся к себе в кабинет. За его столом в кресле сидел, развалившись, незнакомый мужчина в добротном штатском костюме. Он неторопливо поднялся с места навстречу:

— Ну вот и хозяин! Я из Берлина. Капитан СД Алексис Шульц! Привез вам привет от Байдалакова. А на самом деле моя фамилия Граков. Слыхали про председателя германского отдела «солидаристов»? Вот это я и есть! Однако запомните, сейчас я Шульц! Да вы не беспокойтесь, высшее немецкое командование в курсе…

Разбитной, красивый, жизнерадостный гость озадачил Кабанова.

— Рад познакомиться! Какими судьбами вас занесло к нам в захолустье, Александр Павлович, кажется? — пожимал его протянутую руку Кабанов.

— Дела, дела, Георгий Родионович! Проездом. Везу своих подопечных в Локоть. Слыхали про Каминского, Воскобойника? А сейчас…

— Наша «третья сила»! Как не слыхать?! Сегодня беседовали с бургомистром. Уж слишком, говорят, они там зверствуют! Война на истребление… А Воскобойник на днях убит…

— Убит? Ну что же… Помните, у Пушкина: «Орел бьет сокола, а сокол бьет гусей; Страшатся щуки крокодила; От тигра гибнет волк, а кошка ест мышей. Всегда имеет верх над слабостию сила». Вот так-то, хлопцы-запорожцы, как говорит мой знакомый…

— Оберштурмфюрер СС Бременкампф подозревает вашего знакомого как участника убийства Брандта… Денисенко…

— Вилли убили? Не может быть!

— Убит не Вилли, а Лео Брандт, заместитель бургомистра.

— А при чем тут Лесик Денисенко?

— Немцы просто с ума сходят! Красная армия прорвала оборону на стыке между их группами армий «Север» и «Центр». Образовались «витебские», или «суражские ворота», — сорокакилометровый коридор! Войска Калининского фронта вошли в соприкосновение с партизанскими отрядами, а те, в свою очередь, заняли ряд пунктов, образовав настоящий партизанский край. Нас тут допекают группы Райцева, Бирюлина, Швырева. Про «батько Миная» слыхали? Поэтому в городе все ходят с пропусками полевой комендатуры. На окраинах полицейские посты; к паспортам выдаются специальные вкладыши разных цветов… Вот так мы тут и живем! Не то что вы в Берлине!

— В Берлине, конечно, жить можно! А на Смоленщине тоже партизаны! А кто тигр и кто волк — увидим… Лучше скажите, за что ваш Бременкампф хочет съесть Денисенко?

Кабанов рассказал про вечеринку, где напился Лео Брандт, где с ним кокетничала Люба Леонова, и потом втроем — Брандт, Денисенко и Люба — уехали на машине. Спустя дней десять кто-то проник при помощи искусно подделанного ключа в особняк Лео и повесил его.

— Что же Бременкампф на наших накидывается?

— Оберштурмфюрер подозревает и дядю, Георгия Сергеевича, и его сестру, Ксению Сергеевну. Лютуют немцы. Лютуют и партизаны. Ходим по улицам и оглядываемся: того и гляди пулю в затылок пустят. Каждый день убивают то солдата, то офицера. Даже Чегодову не верят, а уж он-то сюда из застенков НКВД бежал. Мы с ним в одной тюрьме сидели. Сегодня уехал в Брасово к Каминскому.

— Олег был здесь? Жаль, что его не застал. Алексея Денисенко надо поддержать. Где он сейчас работает?

— У меня. В соседнем кабинете.

— Ух ты! Георгий Родионович, вы Господь Бог связи! Позвоните Околову, пусть заступится за сестру и за Алексея. Он в Смоленске большая шишка! Дозванивайтесь немедленно, а я загляну к Денисенко, и потом мы зайдем к вам. — И Граков удалился.

Узнав в вошедшем без стука в кабинет Гракова, Алексей Денисенко вскрикнул и кинулся ему в объятия.

— Без эмоций, нас могут подслушивать! — прошептал ему на ухо Граков и громко продолжал: — Ну, старина, как ты тут живешь-можешь? Привез тебе приветы от Байдалакова! Из Берлина, из Варшавы!

— Один прибыл?

— Нет, с восемью хлопцами! Я ведь работаю в лагере для военнопленных неподалеку от Берлина, Вустрау называется. Внушаю им идеи «солидаризма» и «третьей силы». А ну-ка пойдем к твоему Кабанову, пусть он тебя отпустит. Проводишь меня к сестре Жоржа Околова? Мне в абвере ваш зондерфюрер Клетке предоставил машину. Засвидетельствуем почтение фрау Околовой.

Кабанов расхаживал по кабинету из угла в угол и явно нервничал.

— Безобразие! Замучили партизаны! Только и занимаемся тем, что чиним телефонную сеть. Меня жучит начальство, а при чем тут я? Со Смоленском связь нарушена. У Заольшины партизаны спилили чуть ли не двадцать телеграфных столбов, оборвали все провода. Линия через Оршу тоже молчит. Везде одно и то же… Наверно… — он махнул рукой.

— Ну ничего, Георгий Родионович, время терпит. Отпустите со мной Алексея Гордеевича? Мы махнем к Околовой в больницу, поклоны ей из Берлина везу.

— У нее сейчас Бременкампф и Дольф. Их интересует советский полковник Тищенко, которого в больнице прячут врачи. И потом… — Кабанов глянул на Денисенко и осекся.

— Давно они туда уехали?

— Только что, господин Шульц, вы еще их застанете. Стоит ли ехать туда Алексею Гордеевичу? — засомневался Кабанов.

— А почему бы нет? Ха-ха! Там, Алексей, и расскажешь, как убивал заместителя бургомистра!

— Да вы что, господин Шульц! Не шутите!… — зло ощерясь, прорычал Кабанов. — Я пооткровенничал с человеком из Центра, а вы меня продаете!…

— Выйди-ка, Алексей, на минутку! — Граков подтолкнул в плечо Денисенко. И когда за ним закрылась дверь, надвинулся на Кабанова и, глядя ему в глаза, строгим шепотом спросил: — Вы считаете себя «солидаристом» или работает на немцев? Против России? Вы передаете нам сугубо секретные сведения: о предстоящих административных мерах, о готовящихся против партизан действиях немцев, негласных предписаниях для полиции и даже о дислокации и перегруппировках гарнизонов. Вы это считаете порядочным? А заступиться за своего товарища у вас смелости уже не хватает? Не выйдет!

— Это ложь. Ничего я не передаю, разве лишь то, что непосредственно касается НТС, — сбавил тон Кабанов, доставая из кармана платок и утирая вспотевшее лицо.

— Бросьте! Вюрглер, поручившийся за вас и рекомендовавший немцам, ценит вас. Мы в Берлине благодаря вам в курсе событий, происходящих на Витебщине. Мне поручено поблагодарить вас от лица исполбюро. Но я вынужден сделать вам серьезное замечание и напомнить: Денисенко — наш человек…

Кабанов, бледный и растерянный, стоял перед Граковым опустив голову и думал: «В случае провала моего заместителя Алексея Денисенко мне тоже придется отвечать. И немцы узнают, что при помощи условного кода наши ребята читают их совершенно секретные документы… Как же быть?»

— Успокойтесь, Георгий Родионович! — улыбнулся Граков. — Дозванивайтесь в Смоленск Околову или в Варшаву и попросите о помощи Александра Эмильевича. Вюрглер сам позвонит в витебский абвер по поводу Ксении Околовой и Алексея Денисенко. Договорились? Часов в шесть мы к вам зайдем. — И, строго нахмурившись, быстро покинул кабинет.

Денисенко нервно ходил по коридору, ожидая Гракова.

— Звонил в больницу, хотел предупредить о приезде Бременкампфа и Дольфа, а они, оказывается, уже там. Боюсь, арестуют сестер Леоновых и произведут у них на квартире обыск. А там сейчас скрывается советский разведчик Яков Иванович. Я слыхал, как он назначил свидание полковнику Тищенко у «старухи».

— Ничего не понимаю. Кто это — Яков Иванович? Тищенко? «Старуха»? Объясни толком.

— Яков Иванович Боярский, капитан НКВД, живет на нелегальном положении, связан с партизанскими отрядами и руководит подпольными группами в Витебске. А полковник Тищенко, тяжело раненный под Невелем, доставлен нетранспортабельным немцами в Волихскую больницу, а оттуда переправлен в Витебск на Марковщину. Находится под наблюдением. Он был начальником штаба двадцать девятого стрелкового корпуса, и немцы им очень интересуются. Мы решили его срочно переправить через «витебские ворота» на Большую землю.

— Уразумел. А при чем тут старуха?

— «Старуха» — квартира сестер Леоновых, старенький покосившийся домишко на Марковщине. Туда надо срочно заехать и предупредить капитана.

— Поехали! — Они быстро спустились по лестнице, сели в большой черный «мерседес», предоставленный Гракову в абвере.

Через четверть часа, «чтоб сбить с толку шофера», Граков приказал остановиться на углу переулка у полуразрушенного кирпичного дома. Выйдя из машины, Денисенко процедил:

— Водитель наверняка доложит своему начальству, где были, куда заходили, о чем разговаривали… — И повел товарища за угол.

— Заморочим ему голову! — весело пообещал Граков.

— Это место запомни, — сказал Денисенко. — За углом шестой дом слева, во дворе невзрачная избенка. От шести до семи вечера соберемся и будем тебя ждать. А сейчас едем дальше.

«Мерседес» петлял по переулкам Марковщины, часто останавливаясь; они выходили, осматривались и снова ехали. На одном из подъемов машина забуксовала. Шофер, тихонько выругавшись, принялся надевать на задние колеса цепи.

— Мы пройдемся и подождем вас вон там, у церкви, — бросил Граков шоферу.

Когда они преодолели подъем и свернули за угол, Денисенко показал на деревянный домик:

— Тут живут Леоновы! — И, подойдя к калитке, заглянул во двор. — Одну минуту. — И пошел внутрь.

Граков видел, как Денисенко вбежал на покосившееся крылечко, постучал в дверь, как появился плотный мужчина среднего роста в холщовой рубахе и в треухе. Перекинувшись несколькими словами, Денисенко побежал обратно.

— Все в порядке! Слава богу, успели. Пойдем!

Скоро «мерседес», громыхая цепями, их нагнал. Шофер с виноватым видом отворил дверцу, извинился.

— Я не знал, что поедем по этим скользким дорогам и господа захотят осматривать трущобы.

— В этих домах-развалюхах, парень, пять веков тому назад жили немцы, — брякнул беззаботно Граков.

Шофер осекся, его потряс не столько смысл сказанного, сколько чистейший берлинский выговор Гракова.

Поколесив еще с полчаса, они наконец выбрались на Лабазную и подкатили к больнице. Когда прошли по коридору к приемной, Граков увидел двух немцев, разговаривавших с высоким мужчиной в белом халате и небольшой худощавой женщиной с энергичным лицом.

— Новый главврач больницы Нестор Иванович Чертков, наш человек, — шепнул Гракову Денисенко. — Женщина — Околова, а блондин — Дольф, плотный брюнет — Бременкампф.

Граков, оставив Денисенко у двери, направился к группе обернувшихся к ним людей.

— Господа, прошу прощения, мне сказали, что к вам в больницу направлен Вилли Брандт, у меня к нему конфиденциальное поручение от полковника РСХА Вольфа. — Граков говорил по-немецки, подчеркивая свой берлинский акцент, обращаясь к Бременкампфу и Дольфу. Потом, поклонившись Околовой, продолжал уже на русском: — Вам, Ксения Сергеевна, привет от брата из Смоленска.

Немцы подтянулись, с почтением смотрели на человека из Берлина, который, конечно, уже побывал у их начальства и непосредственно связан с самим Вольфом, правой рукой рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера!

Бременкампф, одернув китель, выпятил грудь, подобострастно представился и отрекомендовал своего товарища.

Граков ответил тем же:

— Фон Шульц! Алексис Шульц!

Начальство ради пользы дела выдало ему в лагере документ на имя жителя Берлина, капитана СД Шульца, чтобы на периферии ему было легче работать.

— Вы прекрасно владеете русским языком, — с восхищением заметил Бременкампф.

— Не хуже, чем английским и французским, — голосом самодовольного аристократа бросил Граков, потом отвел оберштурмфюрера в сторонку: — У меня к вам просьба, герр Бременкампф: на днях я заеду к вам, а вы подумайте, по каким каналам направить группу людей в тыл Красной армии. Полагаю, через «витебские ворота».

— Я уже советовался с зондерфюрером Клетке. Он порекомендовал посоветоваться с Вилли и с вами, господин оберштурмфюрер.

— У Вилли Брандта обнаружены все признаки сыпного тифа, и потому он полностью изолирован. В Витебске будьте осторожны: свирепствуют тиф, дизентерия, не говоря о партизанах и предателях. Вы приехали с русским Денисенко, а мы подозреваем его в причастности к убийству заместителя бургомистра Лео Брандта.

— В Берлине на свары русских эмигрантов не обращают внимания. Какая разница, кто кого из них убил… Они ненавидят большевиков и потому временные наши союзники. Плюньте, не тратьте время!… В эмигрантских склоках сам дьявол не разберется. Сейчас я работаю с военнопленными. Переубеждаю… Они пойдут с нами, немцами, до конца. До своего, разумеется, конца…

— В больнице лежит нетранспортабельный тяжелораненый советский полковник, начальник штаба корпуса, и я тоже надеюсь его переубедить, но пока никак не поддается… Твердый орешек!

— У нас в Берлине идет обработка красных генералов. Вот это орешки! Читали Достоевского, этого знатока русской души, исполненной противоречий и загадок, на которую действуют одновременно сердце, прозорливая мысль и какое-то таинственное мистическое начало? Трагический роковой элемент проявляет себя в конгломерате резких контрастов ненависти и любви, звериной жестокости и подвигов самоотречения, а порой и ангельской чистоты. — Граков сделал долгую паузу и добавил: — Денисенко я знаю по Берлину и даже по Белграду. Служили вместе у Сименса. Он вряд ли способен убить нашего человека. Это, поверьте, недоразумение. Не спешите, господин оберштурмфюрер. Зачем возбуждать «солидаристов» против себя? Они воображают себя силой…

— «Третьей силой»! — шутливо добавил немец и захохотал.

— Совершенно точно. Верят в бригаду небезызвестного нам Каминского.

— Хулиганское отребье, сборище бандитов у этого Каминского. Заводит в округе «русские» порядки. Мнит себя русским фюрером!

— Зато успешно ведет борьбу с партизанами! Побольше бы таких «бригад», и мы перекрыли бы все леса. И в наш тыл не проникали бы советские агенты, связники, вожаки подполья и не переправлялось бы оружие. Пусть Каминский пока разбойничает. Этот маленький русский фюрер нам не повредит. Часть своих людей я переправлю через эти самые «витебские ворота», с остальными поеду к Каминскому в Локоть. Надо быть в курсе дела…

— У вас берлинский масштаб мышления, господин Шульц, — вытягиваясь, ответил Бременкампф. — Мне нужен надежный русский агент. В окрестностях Витебска орудует весьма опытный подпольщик, командир партизанского отряда, некий Минай Шмырев, по кличке «батько Минай», хотелось бы заманить волка в капкан. Может быть…

— Я зайду к вам на Успенку, — пообещал Граков. — А сейчас засвидетельствую свое почтение мадам Соколовой, есть и кое-какие дела, — многозначительно заключил он. И щелкнул каблуками. — Хайль!

Бременкампф вытянулся, вскинул руку, поклонился стоявшим в стороне Околовой, главврачу Черткову и Дольфу, повернулся и зашагал к выходу. Заметив у двери Денисенко, бросил:

— Господин Денисенко, загляните ко мне как-нибудь на днях. К вам есть интерес!

Алексей молча поклонился. «Операция» со слепком ключа Лео Брандта, значит, еще не кончилась. Он вспомнил, как заместитель бургомистра блевал в машине, как вытащил его перед домом, взял из кармана ключи, отперли калитку, как не хотела поддаваться входная дверь, как наспех делали на мягком воске слепки и, наконец, отпустив шофера, который на чем свет стоит ругал слабаков, не умеющих толком пить, пробирались задами на конспиративную квартиру, где их ждал капитан Боярский. Делалось все грубовато, торопливо, вот оставили против себя улики!

Пристальный взгляд Дольфа отвлек его от навязчивых мыслей. «И этот что-то знает!» Денисенко с тревогой проводил взглядом прошедшего обер-лейтенанта и направился вслед за главврачом Чертковым, Граковым и Околовой в кабинет. Там, быстро посовещавшись, они разошлись, чтобы не привлекать внимания персонала.