7 января, понедельник

– Wahrend man den, Tisch deckt, lassen wir die RussischeGebackstuckchen, die Piroschki, anschmecken, die Ihnen letztesmal so gefallen haben.

– Oh, die Russische Piroschki sind vortrefflich! – с готовностью обрадовался приглашению Путина Шредер. Немец посмотрел на пирожки ласково, будто на выводок котят. Не меняя выражения лица, посмотрел также и на Путина. Потом перевел взгляд на фрау Шредер и госпожу Путину. Фрау Шредер восторг разделила. Госпожа Путина взгляд отвела. Она казалась застенчивой.

А смущаться-то было нечего, пирожки пекла не она, а Эльвира Николаевна. Кто такая эта Эльвира Николаевна, нам и дела нет. Тетка какая-то. Ну, наловчилась печь сдобные пирожки с капустой и крошеными яйцами. Делает много каждый раз. Владимир Владимирович почти не ест, а остывшие отдают в помещение охраны.

Вот бы, забыв про лицемерие, госпожа Путина сказала бы Шредеру этому: «Напрасно вы, друг мой, посматриваете на меня, нахваливая пирожки, это не моя работа, а раз уж они привели вас в такой сверхъестественный восторг, давайте приведем с кухни Эльвиру Николаевну. Вы лично поблагодарите мастерицу».

А Шредер бы, сняв на время маску лицемерного восторга, сказал бы прямо: «Люд, не будь дурой, далась мне эта ваша баба с кухни, вместе с ее пирожками. Я и есть-то не хочу».

Не отказавшийся от лицемерия однажды, вынужден лицемерить и дальше. Шредер присел к длинному темному журнальному столу и придвинул тарелочку. Он надломил блестящий пухленький треугольник пирожка и отправил кусочек в рот.

– Не бойтесь, они не отравлены, – пошутил Путин. Путину нравилось так шутить. Гости знали, что ему нравится. Он знал, что гости знают. И знал, каким будет ответ.

– Я уверен, что они не отравлены, – с серьезным видом сказал немец.

– Это шутка, – пояснил Путин.

Он так шутил не впервые при этих людях. Но всем снова понравилось. И вам бы понравилось. Вам ведь и не такое нравится.

Людмила и Дорис прошли в соседний зал, а мужчины остались с треклятыми пирожками. Дело у них было вот какое: они справляли русское Рождество. Которое 7 января. И которое в следующем столетии придется уже на 8 января. И так и покатится непрерывно, пока не окажется посреди лета где-нибудь веков через двести. Вот смеху будет.

Праздновать начали так: говорили о международной политике и перемывали косточки Бушу. С мягкой иронией. Как два штабных полковника на пикнике в выходные то и дело заговаривают о своем шефе, генерал-лейтенанте. Выяснил бы случайный слушатель этого диалога, что оба подчиненных не лебезят перед начальством, а смело и принципиально указывают тому на недостатки. Что начальник слушает дурных, недальновидных советчиков, а не их. Поэтому то и дело попадает впросак, а им приходится расхлебывать, и выруливать, и выручать. И так далее.

Шредер на правах друга семьи наезжал в Москву теперь даже чаще прежнего. Он был послом западного мира при дворе Путина. Особым послом, по особым поручениям послом, на самом высоком уровне послом. В Москве он говорил от имени германского и американского руководства, а потом ехал в Берлин и Вашингтон и там дела устраивал – политические размены в путинских интересах. И там и тут выведывал, был полезным. Путин его не стеснялся, говорил свободно, дружески, но не все говорил. Тоже ведь хотел вызнать побольше. Между слов и помимо слов оба очень интересовались, понесет ли Буш свет демократии прежде в Иран, а уж потом в Саудовскую Аравию, или прежде все-таки в Саудовскую Аравию, а уж только потом в Иран. И Шредер и Путин категорически возражали против насильственного экспорта демократии, но, перед лицом неизбежного, интриговали через контакты в Вашингтоне друг против друга. Шредер – за демократию в Иране, Путин – за народовластие в Саудовской Аравии.

Был еще интерес: Шредер хотел выслушать, а Путин хотел сделать доклад о внутреннем положении в России. Нефть стоила уже 96 долларов за баррель, и немец хотел удостовериться в надежности поставок из России. А русский хотел убедить немца в этой надежности. Тут совпало. Тут было легче. Тут думалось в унисон.

– Положение в стране стабильное, – доложил амфитрион. – Представленные в парламенте политические силы – «Единство», ЛДПР и вновь созданные социал-демократы – вполне конструктивны. Недовольны только маргиналы, но они под контролем.

– Как себя чувствует Чубайс? – поинтересовался Шрёдер. – Мы получаем тревожную информацию о том, что у него серьезные кардиологические проблемы.

– Внутренний распорядок российских тюрем таков, что заключенный может в любой день обратиться с ходатайством о направлении на прием к врачу, – парировал Путин. Он сморщил лоб, когда говорил это. Он всегда так морщил лоб, когда начинал говорить параграфами.

Параграф второй:

– Как сообщает генеральный прокурор Бирюков, Анатолий Борисович о направлении к врачу не ходатайствовал.

– Наша общественность напрямую связывает арест Анатолия с кампанией по выборам в думу и с президентской кампанией. Его после выборов выпустят?

– Да его завтра выпустят, если данные о нарушениях финансовой дисциплины в его корпорации окажутся ошибкой, никакие предвыборные дела тут не при чем.

Лоб снова наморщивается, взгляд уходит к незримому параграфу номер три. Параграф материализуется, вербализуется и артикулируется:

– Попытки связать факт задержания Анатолия Борисовича Чубайса с внутриполитическими событиями в контексте предвыборной кампании по выборам в думу и на пост Президента России делают наши политические враги и враги России. Мы вправе рассчитывать, что наши друзья не дадут себя увлечь этим пропагандистам.

Шредер давил, но не пережимал. Вопросы еще оставались.

Путин сам, мирно уже, глядя в глаза собеседника, рассказал о президентских выборах. Преемником на посту президента станет нынешний мэр Москвы Дмитрий Козак – толковый парень, неоспоримый приверженец демократии, надежный в смысле выполнения договоренностей. Да, раньше планировали Грызлова, Миронова. Ну и что? Нет, ничего не произошло. Просто решили двигать Козака.

– Правда ли, – поинтересовался Шредер, – что через четыре года Козак снова уступит президентский пост Путину? Есть ли такая договоренность?

– Нет, – твердо отклонил тему Путин и собрал лоб в складки, – мы не пойдем на нарушение конституции.

– Но тут нет формального нарушения, – удивился гость.

Разговор, тем не менее, скомкался. Путин выглядел обиженным. Обижался он обычно двумя способами: сжимая губы плотно или вытягивая их вперед по-утиному. С годами – все чаще сжимал плотно и все реже – уточкой. А вот сегодня снова надулся по-детски и вытянул губы. Шредер чувствовал, что его собеседник хочет высказать, выложить накипевшее. Помогать, спрашивать не хотел. Ждал терпеливо во время затянувшейся паузы.

– Герхард, и скажи нашим американским друзьям, что они суки последние, опять пошла атака на меня по всему фронту, за декабрь все до единой значимой газеты отписались по мне. Сенаторы – Рождество ведь у них там было, я правильно припоминаю? Им насрать, они и в Рождество отметились – каждая сука дала интервью или хоть пару слов сказали обо мне – аккуратненько так отбомбились по русскому союзнику, это как понимать?

– А что пишут газеты?

– Что я говно, что же еще.

– Но они сошлются всегда, что пресса у них независима.

– Но мы-то с тобой знаем, что это херня полная. А я докажу, как дважды два, что это хорошо проплаченный заказ. Это Невзлин и Березовский платят. У них там заряжены лучшие лоббисты, денег немеренно. Если у них пресса свободна, то ведь она ежедневно свободна? А почему мы наблюдаем кампанию травли в этой самой свободной прессе? Почему в ноябре их хренова свобода сподвигла их на семь обсирательских статей, а в декабре уже на восемнадцать? Откуда рост такой? Может, они в два с половиной раза свободней себя почувствовали?

– Владимир, но в ноябре значимых событий в России было меньше, а в декабре больше. Они не пишут, когда тем мало – с их точки зрения, ты исключаешь такой вариант?

– Герхард, у тебя всегда все просто объясняется. Ты пытаешься меня успокоить. Успокой меня по-другому. Ты не спорь, а просто передай нашим в Вашингтоне, что я на сто процентов уверен в кампании травли, что знаю, кто за этим стоит. Что считаю это паскудством. Я не заслужил, Герхард. Я хоть в чем-нибудь не выполнил обязательств? Я хоть в чем-то слово нарушил? Я хоть раз налево ходил? Они меня травят, чтобы продать мне эту позицию. Чтобы прекратить потом эту мерзость в ответ на очередные уступки с моей стороны. Я это считаю несправедливым и требую, передай, пожалуйста, чтобы они захлопнули пасть своим щелкоперам в рамках наших старых договоренностей. Новых уступок не будет. И про свободу прессы, я очень прошу, мне – не надо. Пожалейте, мне же не пятнадцать лет…

Шредер спорить не стал. И успокаивать больше не стал. Просто пообещал передать в разговоре с глазу на глаз весь диалог. Чтобы сменить тему, он еще успел справиться, ведется ли разведка новых месторождений нефти? Путин ответил: «Ведется». Обиженным таким лицом ответил. Лицо тут же поменял на озабоченное, и немедленно вслед за этим – на приветливое. Приветливое лицо обратил к Патеку Филиппу на правой руке. Приветливости хватило также и на Шредера. Тут же сделано было движение озорное, типа «айда, брат Герхард». В последнем жесте участвовали не только мышцы лица, но и часть скелета, а именно: лукаво мотнувшийся череп и шейные позвонки, приведенные в действие соответствующей мускулатурой. Все вышеизложенное – секунды за две, максимум. Это у него мимические способности такие были. Мы так не умеем.

И пошли к женщинам, и стали делать оба теперь уже искренне заинтересованные лица. Говорили об удочеренной Шредерами русской девочке Марии, как ей там, в Германии, хорошо ли.

И то дело, Путины ведь курировали девочкину судьбу на чужбине. А ну как не понравилось бы сиротке быть дочкою Шредеров? Пришлось бы забрать ее да и бросить снова в застенки приюта. Она бы там, обогретая заботой Родной Страны, выросла бы и стала этой, как ее? Да хоть бы космонавткой стала. Или выучилась бы танцевать и исполняла бы танец живота в ресторанах Хургады. Ну, много еще чего могла бы делать.

Но девочке на чужбине все подходило. Не делайте вид, что понимаете почему. Вы не понимаете, потому что не росли в приюте. Вот Рома Абрамович понимает. Он приютский. Кстати, почему Путины не пристроили Шредерам заодно и Абрамовича? Рома решил бы вопрос с легализацией на Западе, Шредеры решили бы вопрос с финансами, да и девочке Марии никак не помешал бы старший брат – братан – брательник Рома Шредер. А она выросла бы и сказала брату своему, Роме Шредеру: «Не в деньгах, брат, сила, а в правде…» И пристрелила бы его к чертовой матери. Потому что в ней проснулась бы наследственная ненависть к буржуйчикам. Она ведь праправнучка героев Великой Революции. Хорошо я придумал? Но этого не будет. Тут вам не бразильский сериал.

Мы с вами Рому Абрамовича знаем, а археологи будущего не знают. Один из экземпляров этой книги будет выполнен на толстой, закатанной в пластик бумаге. Специально для археологов будущего. Ведь им понадобятся самые исчерпывающие данные о происшедшем в 2008 году. Они будут изучать нашу погибшую цивилизацию. И для них я поясню: Роман Абрамович – эталонный, модельный собирательный образ российской власти начала XXI века. Он мыслит в категориях «цель-метод-ресурс». Намечается цель – деньги, как правило. Разрабатывается способ их получения, с применением официальной власти, как правило. Определяется ресурс – деньги, необходимые для добычи денег. Диалектика, как видите, в том, что деньги предстают тут и целью и ресурсом одновременно. Так Советский Союз недавно строил больше всех в мире шагающих экскаваторов, чтобы добыть руду на постройку новых шагающих экскаваторов. А новые шагающие экскаваторы что делали? Они шагали за рудой для новых экскаваторов. И так далее. Такая схема однажды показалась передовым людям того времени бессмысленной. И схему привели в соответствие с требованиями прогресса. А именно: Рома и ему подобные представители гласной и негласной российской власти изыскивают деньги на добычу денег, чтобы добывать деньги. Все остальное – руда, экскаваторы, растения, животные и человеки с их механизмами и приспособлениями – предстают в этой схеме остаточным признаком несовершенства системы. Дойдя же до совершенства, система должна бы была избавиться от балласта. В том числе и от Абрамовича. Потому что в фармакологически чистой системе Абрамович тоже представляется лишним. Как вам перспективка? По мне, так шагающие экскаваторы с их уверенной походочкой были милее. Они были простодушнее. Честные железные идиоты-динозавры уступили ареал млекопитающим. И млекопитающие до поры до времени правят. Среди них и млекопитающий Рома. Дарвин предупреждал, а мы не верили.

Немцы похожи на русских. Два глаза, два уха и много еще других совпадений. Но душевно посидеть не могут. Поничегонеделать. Запасенные темы исчерпали и заторопились. Людмила еще сидела бы и сидела, вечеряла бы, ждала бы пришедшей в голову мысли, чтобы начать новую тему. Но она одна тут была русская. В меньшинстве. Шредеры заторопились, им еще с послом надо встречаться.

Они на крыльце гостей проводили. Стояли одни посреди охраны. Он бы уже вернулся в дом, а она глядела на уезжающую по аллее машину гостей с тихой улыбкой. Женщина сказала, что он не надел пальто. Мужчина не услышал. У него было лицо, как у киборга без батареек. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. А когда она сказала, что не простудиться бы ему, батарейки в нем снова ожили. Глаза стали злыми, и она заторопилась внутрь.

Вот если бы он сказал: «Зачем же мы стоим тут на морозе, если ты беспокоишься, что я замерзну?»

А она бы ласково ответила: «И правда, не сердись, может, оденешься и погуляем?»

Но он ничего не сказал. Он не дал ей шанса прицепиться, прилепиться, пристать к нему. Опытный человек, что и говорить.

Путин пропустил жену в дом, а сам задержался, спросил адьютанта Виктора, все ли готово. Тот ответил, что уже час как все на месте.

Только теперь Путин вошел, Людмила уже ушла в комнаты куда-то. «Ликерами наливаться», – подумал Путин не без злорадства. Рад был, что довел, и рад был, что больше доводить не надо, – у него времени не было ее добивать, надо было идти на урок китайского языка.

А она не стала ни плакать, ни напиваться в этот раз. Зря он надеялся. Она проявила твердость духа. Молодчина. Автор ей сочувствует, если вы успели обратить внимание.

* * *

Увлечение китайским языком было относительно недавним. Учителей завезли два года назад и построили им что-то вроде пагоды поближе к реке. В Ново-Огареве, на холме, почти над Москвой-рекой, но так, что с реки не видать. Китайских учителей было четверо. Из пагоды своей они выходили редко, там сами себе готовили, травки лечебные по лесу собирали, сажали даже огородик какой-то. Попытки китайцев наведываться в свое посольство в первые же месяцы путинская охрана пресекла. Телефоны им мобильные выдали, разговоры слушали, возили двоих из учителей иногда на Черкизовский рынок, где среди заплеванных рядов, продираясь через толпы грязных покупателей, находили китайцы свои магазинчики без вывесок с особым чаем, травами, ягодами дерезы сушеными, древесными грибами, специальной водкой и настоянными в уксусе скорпионами.

Обнаружилось за истекшие четыре семестра, что Путин китайского не выучил, а китайцы русский понимать научились. И что-то такое там говорили даже. Но дело было теперь не в языке, строго говоря. Дело было в раскрытии глубин древней китайской космологии. Путин давно чувствовал себя даосом. Еще в двухтысячном году один знакомый рассказал ему о даосизме. И о том, что он, Путин, стихийный даос. А именно, что он позволял сущностям реализоваться, следуя за событиями, а не формируя их. Что он практиковал недеяние, извлекая пользу из естественного хода вещей, как бы вынужденно. «Так море стоит ниже всех и не предпринимает никаких действий, однако все реки и ручьи отдают ему свою воду», – сказал знакомый. И еще что-то там наговорил комплементарное, трудно припомнить. И зацепило. Понравилось Путину, что гэбушное его искусство встраиваться, мимикрировать и выкручиваться было истолковано так возвышенно этим самым дураком знакомым. Захотелось Путину узнать поподробнее, каков он таков есть даос на самом деле. Так что изучение языка было поводом, а потом и поводом быть перестало. Но на языке охраны визиты президента в пагоду назывались «уроками китайского». Собственно, если уж копаться в прошлом по-настоящему, то следует вспомнить, из соображений справедливости, что желание сопричаститься китайской культуре появилось у Путина еще в юности, когда объяснили тренеры, что и дзюдо и вся связанная с ним философия «мягкого пульса» – отголоски, японские ветки огромного китайского дерева.

Он вошел, охрана осталась за дверью. Раздевался быстро – Ван Линь очень хлопотал. Одежду из рук торопливо выхватывал со счастливой улыбочкой. Суетливая вежливость Ван Линя заставляла пошевеливаться. В черном халате и с красной повязкой на голове Путин вошел в зал. Китайцы заулыбались, забормотали. Слышалось: «Господи, господи…» С ударением на последнем слоге. Посреди зала стояла жаровня, на ней – медная бадейка с маслом. Масло кипело. Провели Путина три раза над кипящим маслом. Ему пришлось подбирать полы халата. Из аккуратности – чтобы не поджечь и не испачкать. Он ведь брезгливым парнем был, наш Путин.

Не очень-то приятно пахло этим маслом. Стали зажигать ароматные палочки. Тут уж совсем ударило в голову. Почему их называют ароматными? Вонь от них была такая, что хоть святых выноси.

Ли Мин – главный в ритуале, даос-наставник.

Он становится перед алтарем на колени и выкликает четырех святых горы Удан-шань. Он подносит им вино.

Потом пускается в замысловатый танец, сопровождаемый молитвой остальных. Тихонько подпевает и Путин. Не слова, а так – бубнит мотивчик.

Закончив движения «шаг единорога», наставник девять раз проходит по кругу «шагом восьми триграмм».

Чжоу И, которого обслуга зовет попросту Женей, мешает непрерывно своими пояснениями. Вроде как переводит слова гимнов. Путин вежливо кивает и отвечает: «Я понимаю». На пятый раз лицо его становится ненавидящим, он благодарит Чжоу И таким стальным тоном, что тот отходит в сторонку и оттуда еще некоторое время мешает слушать, но уже как бы отрабатывая положенное – смотрит в сторону, боясь встретиться с Путиным глазами и все переводит, переводит, переводит, переводит на какой-то собачий русский. Это с ним недавно такое. И всего только раз, с месяц назад, Путин попросил Женю помочь в общении с Ли Мином. И вот: Женя считает себя высочайше пожалованным титулом придворного толмача и никак не желает мириться с опалой.

Остальные поют, и Путин смысл довольно точно чувствует. Вызывают богов. Камлают, чтобы узнать его будущее, задобрить высших существ, дать ему покровителей среди сонма духов. Сегодня – его день. Сегодня – День Зачатия Путина. 7 января, я уже говорил. Рождество, мол, православное. Но православное рождество в следующем столетии будет 8 января, а День Зачатия нашего излюбленного героя всегда будет 7 января. В отличие от Иисуса, Путина зачали по новому стилю, незыблемейшему из стилей, и в этом – свидетельство всепобеждающей мощи научного знания.

Позже, весной 2008 года, я публично призывал Комитет спасения России назвать 7 января Днем Зачатия ВВП, если кто помнит. Чтобы этот день праздновался всенародно. Но это предложение было проигнорировано. А жаль, нашему брату-даосу было бы приятно.

У привычного и принюхавшегося уже президента снова кругом пошла голова – даосы жгли специальные игрушечные деньги – символ поклонения богам, потом желтые листы бумаги – пропуски в мир духов. Потом еще и еще бумаги – доклад богам о положении дел, о титулах главного священника, о существе вопроса, с которым Путин обращался к высшим силам. Заявление в высшие инстанции, иными словами.

Ли Мин воскурил теперь кадило отдельно для Путина и дал ему в руки. Кадило было необычное – не на цепях, а с ручками-проушинами по бокам. Все, кроме наставника, пали на колени и ниц, и Путин тоже пал. Все легко справлялись с этой позой, а Путину было трудно – у него в руках дымило кадило, неуютно как-то получилось. Пришлось постепенно привставать, подниматься, передвигая локти. Дым теперь шел прямо в лицо. Грел. Запаха не было. Или был? Кожу головы покалывали приятно невидимые иголочки. Пояс будто был на голове такой электрический. Покалывание нарастало. Кожа головы, как казалось, стала стягиваться к макушке. Нешуточно так. Казалось, отверстия в коже лица сместятся и на уровне глаз окажутся ноздри, а то и рот. Чем же дышать тогда, – подумалось. И вот: можно не дышать. Не хотелось, – с удивлением обнаружил новые возможности своего организма Путин. И перестал. Дышать перестал. Изредка только всасывал чуть-чуть воздуха, сипевшего и клокотавшего в груди, будто это была жидкость. Сердце очень сильно билось. Обратив взор к сердцу, Путин принялся его разглядывать с интересом. Удивление, что видеть сердце не мешают ни кожа, ни ребра, пришло чуть позже. Но удивление было неотчетливым. Такой полуобрывок полуудивления. Рассматривать сердце в действии казалось забавным. Уж лучше, во всяком случае, чем держать в голове дурацкую мысль о невозможности подобного опыта. Опустил глаза ниже и увидел желудок и довольно организованную массу ливера и требухи. Все работало и выглядело дисциплинированным, целесообразным и товарищеским. Крупные сосуды видны были. Присмотреться – и стенки сосудов таяли, и кровь очень явственно видна была. Кровь тоже работала. Трудолюбиво и как-то назидательно-настойчиво. С укором настойчиво. Деловито так проталкивалась туда-сюда. С гордостью занятого важным делом человека, занятого, когда другие гуляют, кровь проталкивалась. Она была похожа на лифтера, дежурящего в выходной. Она как бы говорила: «Есть такое слово „НАДО“, товарищ». И Путину стало приятно смотреть на такие непраздные свои органы, на такие президентские свои органы. «Такие не подведут», – подумал Путин. «Дела идут, все более-менее, но больше более у нас и меньше менее», – пропел Высоцкий не в голове, а где-то рядом с головой. Чуть позади головы. Но оглядываться не хотелось.

Вдруг нахлынуло ощущение стыда. Стыдно стало, что любой может увидеть его сердце, печень и так далее. Прозрачность, незащищенность и уязвимость подавляли. «Нет ли чужих, соглядатаев?» – он затаился, совсем перестал дышать и прислушался. Услышал проезжавшую вереницу машин на Рублевке, километрах в трех. И разговор в одной из машин. Мужской голос говорил: «Надо было соглашаться с Колей и ехать на Мальдивы. Не поехали, теперь сидим тут в слякоти, когда ребята купаются», – а женский голос что-то отвечал, но совсем уж тихо и неразборчиво. Звуки притом слышались необычно – только высокие частоты. Шелест странный – как помехи. И сквозь шелест речей – шуршание шин шелковистым шорохом щекотало уши. Оно было отчетливым, а вот гул мотора совсем не долетал. Все было таким – прошедшим странную цифровую обработку. Как громкий шепот. Почти свист иногда. Ни его самого, Путина, ни его открытое всему миру сердце никто не замечал. Ну ему и полегчало. Хорошо он спрятался.

Глаза устали слезиться. Просто горели и оставались сухими. Моргать не хотелось и не получилось бы, даже если бы и попробовать.

Один из китайцев – Сюй Шэнь – зашел за ширму и явился немедленно в костюме тигра. Голова тигра была утрированно злой. Сюй атаковал молящихся и алтарь. Ли Мин оборонял вверенных ему адептов и святыню с ритуальным мечом в руках. Дело должно было кончиться побиванием и изгнанием злого демона. Это, собственно, часть ритуала. Так всегда было, и в этот бы раз так случилось. Уже два года в подобных ритуалах Сюя прогоняли, и он, вереща, отправлялся за ширму, откуда являлся уже не тигром, а прохвостом с озорной улыбкой. Но в этот раз Ли Мин неосторожно выронил меч, а Сюй Шень мгновенно наступил на него. Так получилось будто случайно, но в тот же миг стало понятно, что меч злой демон-тигр не отдаст.

Зарычал он на наставника с таким рокотом, что сомнений не возникало – меч ему и самому нужен.

Курения в кадиле Путина стали дымить сильнее. Дым стал черным. Из облака черного дыма слышен был голос. Вроде бы по-русски укорял голос, но слова разобрать было трудно. Владимир Владимирович сосредоточился. Понадобилось усилие воли. Воля явила из облака величественного невеселого господина. Из черного облака на Путина смотрел Яньло-ван – Начальник Пятой канцелярии. Неподкупный судья ада.

Но Путин-то не знал, кто перед ним. Вернее, он перед кем. Ничего, мы-то знаем, а он попозже узнает.

Путина сначала явление Начальника Пятой канцелярии не очень потрясло. Он вообще был каким-то вяловатым, погруженным в себя. В свои удивительные ощущения вырванности из контекста. В его биологической – не в политической или идеологической – жизни все стало по-новому. И тело, произвольно прозрачное в любом месте, странные обрывки чужих диалогов. Подслушанных или нашептанных? Ну и еще бог какой-то даосский появился как сопутствующая визуализация… Материализация… Эманация… А может, это лазерное шоу?…

То есть Путин сразу понял, что бог этот – часть ритуала, что так задумано, что бог не из внешнего мира, мысли, что охрана пропустила постороннего приблудного бога, не возникло даже. Надо было бы получить разъяснения Ли Мина. Не пришлось: Ли Мин, наставник, брякнулся на пол безо всяких объяснений и не подумывал о том, чтобы отобрать ритуальное оружие у Сюй Шеня и тыкать этим своим фальшивым мечом в сторону Начальника Пятой канцелярии. Ли Мин бил поклоны и бормотал униженно, угодливо, суетливо. Из этого следовало, что Яньло-ван существует как реальность, явленная не одному только Путину, что он не выдумка никакая, а если и выдумка, то коллективная. В подтверждение реальности видения все китайцы, даже и сделавшийся тигром Сюй Шень, трепетали, а Путин старался спокойно рассуждать: «А мы что сделали? Мы ничего такого не сделали. А если мы ничего такого не сделали, то нам за это ничего не будет. Не имеют права. Так что, чего нам бояться, правильно?»

Любой бы также рассуждал, скорее всего. Если человек уже в аду, куда уж дальше? Главное – внутреннее сознание, что не виноват ни в чем – и точка. Мало ли что на тебя будет вешать всякая загробная судейско-прокурорская сволочь. Ты стой на своем, если знаешь, что прав.

– Я услышал вопрос о судьбе, о небесной сети судьбы твоей, человек.

Путин ответил что-то утвердительное. Неразборчиво, но Начальник Яньло-ван понял.

– Сеть судьбы твоей сплетена, и ты не изменишь ее. Следуй пути человека и пути неба. Пути искренности. Стань свободным. Высшее приближение к Дао – в проявлении обыденного: когда хочешь пить – пей, когда хочешь есть – ешь, справляй большую и малую нужду и ложись отдыхать, когда утомишься. Забудь о беспокойстве, смятении, кичливости, суете, чванстве. На это уже нет времени. Отдай оставшуюся в тебе энергию душам Хунь, не позволяй душам По доесть тебя. Ибо известно, что предпринимать усилия, направленные вовне, может только законченный болван. Мы скоро увидимся снова.

– Ты говоришь загадками, а я хочу постичь Путь. Мне трудно понять…

– Постичь и понять – разные вещи. Не надо понимать, не надо искать Дао. Просто будь готов встретить его. Это произойдет случайно и внезапно. Ты постигнешь, ты станешь ЗНАТЬ. Но не сможешь назвать его или научиться ему. Говорящий не знает, знающий не говорит. Развивающий Дао получает не Дао.

– Узнав, увижу ли тебя снова?

– Ты проходишь по моему ведомству, мы увидимся в самом конце.

– Конце чего?

– В конце, который станет началом.

Путин почувствовал, что в любое мгновение наговоривший загадок бог исчезнет. Что и витал он в воздухе только поскольку вопросы грызли мозг Путина. Силой вопросов, путинской корой путинского головного мозга удерживался в воздухе этот Начальник. Знал Путин: чтобы бог не ушел, надо усилие страшное по концентрации сознания не ослаблять любыми силами, и что сил таких больше нет, потому что в голове все плыло и погружалось в неразличимое.

«Позволь задать еще вопросы, позже, потом, много еще вопросов», – пронеслось в голове Путина прошение в форме мысли. Ходатайство такое умозрительное. Не зарегистрированное подобающим образом. Впрочем, сам-то Путин наших сожалений о нарушении формы не разделил и не услышал. Сам он додумывал последнюю мысль, пристраиваясь бочком полежать пока между китайцами. Он совсем чуть-чуть хотел полежать, прислониться просто на минутку. Глаза закрылись. Губы он пару раз облизнул пересохшие, почмокал, выдохнул постанывая и превратился в ком земли. И был потом комом земли два часа еще.

Охранники все это время переминались под фонарями на дорожке у пагоды. Вот о ком надо было бы подумать. Вот кого пожалеть. Простецкие наши русские ребята. Надежные. Сработанные на совесть – без единого гвоздика. На них термобелье – термокальсоны и терморубашка обтягивающая. Триумф науки и космических технологий индийской текстильной промышленности. А обувь самая простая. На меху и на носок шерстяной. Первые полчаса ничего, тепло. А потом много раз по полчаса – холодно, топчись не топчись. Да и термобелье это дрянь дрянью, если разобраться. Однако же стой, шмыгай носом, пока там президент китайский язык изучает. Служба такая.

Хорошо, что они ребята такие терпеливые и вышколенные, не дай бог, коснулась бы и их всероссийская деградация, ввалился бы кто из них узнать, чего там Владимир Владимирович время тянет. Майор Шабдурасулов, например, вошел бы и сказал: «Мы пока это, ну… в теплушку погреться? Лады?» И обнаружил бы, что в задымленном помещении в отрубе – Путин. На полу, калачиком, лежит себе младенчески беззащитное охраняемое лицо с охраняемым же телом. И тела иностранных граждан вокруг на диво аккуратненько лежат. Потом бы Шабдурасулов сказал: «Ну, ни хрена себе…» И думал бы, что дальше делать. Вспоминал бы Устав внутренней и гарнизонной службы или что там им положено вспоминать в таких случаях.

Вы бы на его месте что бы сделали? Пристрелили бы Путина и вложили пистолет в руку китайца? А потом бы сказали, что это обдолбанные китайцы завалили президента? Ну вы даете! Полагаю, это вы пошутили. Вот поэтому таких, как вы, и не берут на ответственную работу. А Шабдурасулову такое и в голову бы не пришло. И потом, как бы он объяснил следствию, почему обдолбанные китайцы отобрали у него ствол? Ведь у него с собой незарегистрированного оружия не было. Понятно теперь? Не улыбайтесь. Посерьезней надо быть. Вы были в миллиметре от провала, вы бы попались на таком простом деле, не предупреди я вас.

Шабдурасулов рассудительным парнем был, бывшим стрелком-биатлонистом. Он бы вспомнил, что следует вызвать начальника, тот бы вызвал врачей. И так далее. И никто бы никому не рассказал, само собой, об увиденном, только через неделю об этом все бы уже болтали. Авторитет власти пострадал бы. А с ним и авторитет страны. Каждого из граждан Великой Страны. И вот: этому не бывать. Потому что посреди всероссийского бардака, деградации, коррупции и падения устоев, посреди этого разврата высится кристаллическая фигура майора Шабдурасулова. Фигура, вокруг которой будут собираться иные бесчисленные кристаллы здорового общества. Люди долга. Люди чести. Люди, которым дано спасти Россию. Так что пусть кристаллический майор Шабдурасулов пока на морозе топчется в термокальсонах и глотает сопли за свои восемьсот двадцать долларов в месяц. Зря мы его сначала пожалели.

У Путина сперва очнулся гипоталамус, затем пришел в себя гипофиз, потом они вдвоем стали разбираться, откуда из внешнего мира пришел побудительный пробуждающий сигнал. Сначала опять гипоталамус, а потом и гипофиз сообразили, что раздражение в черепную коробку Путина пришло по линии обоняния. Дрянь какую-то совали в нос Владимиру Владимировичу живучие китайцы. Они раньше оклемались. И еще виски ему терли. Это уже по линии осязания пришел сигнал в гипоталамус. Потом слух подключился и направил по нервным каналам китайский шепот. Информации накопилось достаточно, чтобы сознание начало потихоньку подключаться. Первой мыслью, оформленной вновь обретенным сознанием, было долгое «а-а-а-а-а-а-а-а…» в фа-миноре. Второй мыслью, гораздо отчетливее первой, было «и-и-и-и-и-и…» в ми-бемоль-миноре. Потом он долго еще, как казалось, соображал, прогуливаясь по октавам. Глаза открывать не хотелось.

Он так никогда больше и не станет прежним, не придет в сознание. Придет, но не в то, не в прежнее сознание. Многие люди, видевшие тогда Путина, отмечали в нем перемены. Он стал жить отдельно от глаз. В глазах теперь всегда стояло чувство вины и страх.

Страх – основа духовной жизни человека. Страх – это то, к чему вы всегда готовы. Страх – это главное ежеминутное, ежемгновенное чувство всех ваших предков в последних сотнях тысяч поколений. Страх эволюционировал в ваших предках до благородных всяких разновидностей. Страх за близких, страх за Родину. Страх проиграть португальцам в футбол. Это для среднеобразованных. Экземпляры высшего типа полны страха за экологию, страха за судьбу культурного наследия. Или там страхом за судьбы интеллигенции живет один знакомый автора. И имя этого человека не Васисуалий Лоханкин.

Все эти страхи, даже сколь угодно рафинированные – просто страх смерти, возогнанный и перегнанный хозяевами чужих страхов – журналистами, политиками, попами (с ударением на втором слоге). И прочей садистской сволочью. И попы из них самые изворотливые – они торгуют страхом смерти, попрекая нас примером нескольких человек, которые сумели преодолеть и страх и смерть безграничной, безотчетной и безусловной любовью ко всей твари. Я имею в виду Иисуса и Гаутаму, к примеру. Иисус и сам, по правде говоря, редко упускал возможность попрекнуть направо и налево. Но он, в отличие от попов, попрекал их коллег-фарисеев, а не простых людей. Он робин-гудствовал на духовной ниве. А попы мародерствуют. Но бог с ними. В любом случае, пример Иисуса и Гаутамы настолько неправдоподобно редкий, что может быть выведен за скобки – он исключение. Это такая теория у меня. А что, давайте спорить.

Вы скажете, это не так, это ерунда, инстинкт размножения, например, выше страха. Хорошо, я возражать не стану. Выше так выше. Давайте поместим вас в эксперимент. Посмотрите, вот идет молодая женщина, полная животного оптимизма, ощущения своей силы, полная репродуктивного восторга. Самка. Что вы испытали?

Страх, что она порвет в клочья вашу благоустроенную жизнь, если вы соблазнитесь?

Страх ответственности, она же не резиновая баба, она же потом предъявит права на вас?

Страх, что это – подстава?

Страх, что такой, как вы, не может понравиться такой, как она, если только не из-за ваших денег?

Страх подойти и заговорить, потому что она пошлет вас? Страх, что у вас пахнет изо рта?

Валяйте, рассказывайте, чего еще вы боитесь. У нас тут как у врача.

Предположим, ничего вы не боитесь. Вы у нас, допустим, разновидность племенного жеребца. Что-то вроде Бориса Немцова. Вы бы подошли, блистая спермотоксикозным обаянием, и под любым предлогом вставили бы ей, не спрашивая, как зовут.

Поздравляю – это квинтэссенция страха. Потому что это не интеллигентские импотентские комплексы, это не тоскливое предчувствие поражения. Это дикий порыв к экспансии, попытка наводнить землю собой через потомков, завалить всю нашу равнодушную планету биомассой собственного производства – это же сверхконцентрированный страх смерти. Уж лучше бы, дядя, у вас воняло изо рта.

Не спорьте больше. Наслаждайтесь лучше своим страхом. Страх лежит в основе всех основных страстей.

Человек не может жить без эмоционального насыщения. Человек ищет эмоций. Присмотритесь к нему – обычно при возможности выбора между главной эмоцией и производными, суррогатными чувствами он выбирает главное – он выбирает страх.

Вновь обретенный страх Путина был прозрачным, леденящим, пронзительным, бесконечным, невозможным. Всю свою прежнюю жизнь он ограничивал себя в чувствах, берег душу для окончательного торжества этой страсти. И теперь утонул в ней.

Позже, потом, китайцы очень извинялись за неприятности. Понятно, что виновных было не сыскать. Потому что виноватым кругом выходил сам Путин. Это он сам показал, как ставить пагоду, чтобы с реки было незаметно. И чтобы гостям на основных аллеях было бы не видно. Чтобы избежать расспросов и объяснений. Закамуфлировал так, что главный вход оказался на северо-восток. А на северо-востоке – врата ада и врата демонов. А храм должен был стоять входом на юг и на воду одновременно. Ведь сказано древними, что у идеального строения «впереди, на юге – вода, позади, на севере – гора». Из путинского Ново-Огарева такой канонической ориентации здания не достичь вообще. Надо было строить пагоду на бывшей даче Березовского. Там впереди на юге – воды сколько хочешь. А за гору холм бы сошел. Но дачу Березовского, говорил Патрушев, не стоило открывать китайцам. Рассекречивать. Вот человек, которому все равно где вода, где юг, где перед, где зад. Зачем Патрушева послушали? А вышло теперь, что молились не в ту строну. Должны были бить в барабаны во время службы – а не велено, Путин боялся привлечь внимание непосвященных. Как же было отпугивать злых духов? И непременно надо было ударить девять раз в колокол против нечисти, но и это было запрещено из страха огласки. Ну и гимны пели вполголоса. А могли президент – повелитель, равный императору, главный жрец солнца и олицетворение янского начала – проводить молебен в день собственного зачатия ночью? Это вообще в голове не укладывается.

Много выявилось нарушений теперь, когда китайцы валили вину с себя на него, Путина. Расшифровкой слов Яньло-вана не очень затруднялись. Не нужна была расшифровка. Начальник Пятой канцелярии предвещает смерть. Даже если бы и просто явился и ни слова не сказал, и то бы ясно было, что принес смерть.

Ввиду нешуточной новой этой потусторонней угрозы Ли Мин настоял на ежедневном составлении гороскопов для Путина. Шутить больше нельзя – дал понять даос. Гороскопы он лично готовил, переводить отдавал некоему знакомому своему профессору-китаисту. С лица сущим китайцем был профессор, а фамилия вполне нашенская – Мелянюк. На День Зачатия героя задним уже числом нагадали-нагородили китаец с китаистом вот что:

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Бин У

Два знака Огня, ослабленных зимой, несут Владыке Судьбы небольшую кратковременную поддержку. Расклад дня помогает и порождает функциональный дух Детей и Разрушителей Чиновников: будет усиливаться желание тайно действовать вне устоявшейся традиции, правил, законов. В цикле установлений это день Удержания – энергии очень мало, важно уклоняться от ее растраты. Лунный цикл заканчивается, высока вероятность почувствовать эмоциональный спад и опустошенность.

 

8 января, вторник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Дин Вэй

Огонь ДИН Разрушителей Богатства слаб, но, как и в предыдущий день, помогает своим дыханием Владыке Судьбы Совершенномудрого. Мало огня, сильно желание решать вопросы хитростью, трудно принимать решения. С новой силой проявляет себя стремление к Богатству, что для мужчины означает и деньги, и другие виды имущества, а также женщин. Сегодняшний аспект Разрушения Богатства для Совершенномудрого благоприятен, потому что сильному духу Богатства в его теле не соответствуют физические и эмоциональные возможности. Разрушение Богатства отчасти позволяет ему лучше себя чувствовать, собрать силы. Месяц ЧОУ сильнее дня ВЭЙ, месяц ЧОУ разрушает планы дня. Возможны конфликты сил и взаимодействий стихий, движения и перестановки в среде Разрушителей Чиновников, отрицающих общепринятые законы и опровергающих авторитеты. Возможны неполадки в силах, питающих функциональный дух Почвы. Однако сил Почвы у Совершенномудрого очень много, а значит, он будет склонен к тайным действиям. Это день новолуния, поэтому эмоциональный фон понижен. День будет неплохим для специальных, строго регламентированных обрядов. Не будут удаваться действия, требующие активных поступков, спонтанного поведения.

Игорь Иванович Сечин чаек попивал. С насупленным лицом. Боярское что-то в лице было, сановное. Как у умирающего от старости и тягот житейских хомяка.

Четвертую чашечку. Четвертый раз с лимоном. По две дольки на чашечку. Он думал, что лимон от давления. И еще от уратов – это камни в почках такие. Ешь лимон – растворяешь. Не ешь – ураты в тебе каменеют. Какая гадость! Даже думать об этом неприятно.

Игорь Иванович так не в санатории где-нибудь лечился, а в президентском крыле одного из зданий Кремля. В комнатке небольшой справа от зала президентской приемной. И попутно он смотрел телевизор. Новости Первого канала. Медведица какая-то в пекинском зоопарке разродилась двойней. Ведущий сильно радовался. Выяснилось из репортажа, что медведица была гималайская, и двойня у нее была гималайская. Неспроста это. Зачем бы это Костя Эрнст про медведицу завернул? Мелькнуло: позвонить? И забылось тотчас. Не позвонил.

Медведица мысли об уратах в почках не поколебала. Непоколебимые мысли заставили еще скушать лимончику. На дольку Игорь Иванович посыпал сахарку сверху и скушал. Это была последняя долька.

Игорь Иванович достиг уже такого уровня материального могущества, что мог бы скупить весь урожай лимонов этого года в какой-нибудь Коста-Рике. Но доедал последнюю дольку с блюдечка совсем маленького – меньше даже Коста-Рики. В этом парадокс существования: наши возможности, будучи абсолютными в перспективе, будучи сколь угодно великими потенциально, ограничены ежемоментно такими вот блюдечками. Официантка может принести еще лимону. Ей не жалко. Но через минут пять. Пять минут можно разделить на бесконечное число мгновений. И формально последнюю дольку от второго пришествия официантки отделяет плюс бесконечность. И всю эту необозримую прорву мгновений наш Игорь Иванович будет с тоской вспоминать о последней дольке и о недорастворенных уратах. А потом адьютант в приемной скажет: «Начали движение».

Это значит, что Владимир Владимирович выехал из Ново-Огарева и приближается к Кремлю. За пятнадцать минут долетит. Приличествует теперь Игорю Сечину перестать быть Игорем Ивановичем с сердитым лицом. Следует теперь подобреть, испытать прилив светлого какого-то чувства нейрофизиологического восторга, сладостного предвкушения и, в то же время, мобилизации внутренней, сделаться расторопным, деловитым, снова бумажечки подготовленные перелистать – проверить, поправить скрепочку. Надо бы и переместиться в приемную, черт с ним с чаем, лимоном, уратами, медведицами.

Как все-таки служба дисциплинирует и подтягивает человека. Только что был человек пятидесятилетним стовосемнадцатикилограммовым дядькой, а стал вдруг совершеннейшим живчиком. Подтянулся, полегчал килограммов на сорок, устремился, напружинился весь и воспарил. Лицо и фигура его станут еще и еще меняться, двигаясь к абсолютному совершенству. По мере приближения шефа к Кремлю. И при входе начальника в здание воссияет наш чиновник окончательно. Хорош, хорош стал Игорек, как бывалоча в Ленинградском госуниверситете имени Жданова, где и завербовал его при Брежневе еще Владимир Путин, начальник Первого отдела.

Только не надо ревности по этому поводу: каждый мог завербоваться. Вы вот, вместо того чтобы злиться на судьбу и на Сечина за упущенную астрономическую выгоду, которую вы смогли бы извлечь при сечиновском везении, пошли бы еще тогда и завербовались. Сейчас каждый понимает, а вот когда Вова Путин сущим сморчком сидел в Первом отделе, не снимая и за столом демисезонного пальтишка, тогда вербовались только самые преданные. Верные.

– Нарекаю тебя Петром, – сказал, наверное, худосочный глазастый лемур Вова изнутри демисезонного пальтишка.

А до этого Сечина, выходит дело, звали Симоном и был он рыбаком с братом своим, Андреем. И сказал им Путин Владимир Владимирович, собрав бровки домиком: «Идите за мною, и я сделаю вас ловцами человеков». Они послушались. Так бывает.

В приемной сидели президент Чечни, имя тогдашнего я не упомню что-то, и Петя Авен. Оба встали и потянулись к Сечину. Поприветствовать, засвидетельствовать, спросить, как он себя чувствует. Ну и вообще: дать выход нахлынувшей и на них волне приветливости. Окунуть в эту самую волну Игоря нашего Ивановича. Ну он-то ладно, он президента ждал. И от этого испытал подобающие чувства. А эти-то чего обрадовались? Может быть, они искренне любили Игоря Ивановича? – Да нет, не то чтобы, вроде… Может, он их из-под пуль раненых вытащил на фронте, или дал списать контрольную по алгебре в пятом классе, или еще чего другого очень обязывающего сделал? – Нет, нет. Не было такого. А секрет прост и многократно описан в литературе.

Вот какой:

Игорь Иванович Сечин был альфа-самцом по отношению к гостям в приемной. А они по отношению к нему были бета-самцами, как представляется нам с научной точки зрения. В то же время Владимир Владимирович Путин был альфа-самцом по отношению к Сечину. Вы успеваете следить за ходом мысли? А гости из приемной в отношении Путина выступали уже гамма-самцами. Но эти гаммы в иных других местах были и бетами и даже альфами по отношению к нижестоящим сплошь и рядом. Каково? Но в этом – диалектика. Так бета-самцу шимпанзе разрешается с суетливой заботливостью искать блох в шерсти альфа-самца. Это – не унижение, это его привилегия. Еще: пока альфа-самец отвлекается, бета-самец может даже и его самку какую-нибудь уволочить в кусты при согласии сторон. И рога наставить начальству. А вот гамма-самец уже не может быть допущен к исканию блох в шерсти шефа. И самка его не примет для забавы. Ему следует вид принимать смиренный и униженный при появлении главного шимпанзе. Зато можно возместить ущемление в правах тем, что облобызать с ног до головы подвернувшегося бета-самца. Потому что во всяком деле нужен порядок. Если бы всякий встречный искал бы блох у того же Путина, например, какой бы кавардак вышел? Задавили бы кормильца, расчесали бы до кровавого месива. Да на всех бы и блох не хватило.

А вот такой вопрос: а может альфа-шимпанзе сказать однажды всей восторженной бета– и гамма-массе, чтобы они его не доставали больше с поиском блох? Может он сказать им: «Ребята, идите в жопу, я только что из душа, нет на мне блох, задолбали вы меня…»? Может он так сказать?

Ответ: да, может. И иногда так говорит. И тогда все шепчутся, что альфа-самец не в духе сегодня, что сердит. Вспоминают, догадываются – отчего бы это с ним. Вольтерьянски же настроенные особи злословят в адрес босса – что чурается он народа, брезгует, тираном стал, сатрапом. И вот – необъяснимо и спонтанно – он уже снова дает поискать на себе блох. Снова свой, простой, нашенский, родной, демократичный. Ведь истинная демократия – она в простых символах близости к народу, к традициям, к исторически выстраданной поколениями морали и нравственности.

В рамках выстраданной этики с обоими гостями Игорь Иванович поздоровался, рассеянно кивнув, рассеянно же и руку подал и тут же стремительно двинулся к стойке секретаря.

– Вы Суркову пока не звоните, мне подольше надо переговорить, – сказал Игорь Иванович. – Минут через пятнадцать его вызовите, я уже зайду когда.

– Владислав Юрьевич просил немедленно сообщить, но мы все правильно сделаем. – Секретарь ответил лакейски-расторопно, но совсем без интонации, безжизненным голосом гэбэшника, чувствовалось – свой человек, конторский.

А Игорь Иванович уже говорил по телефону. И распоряжался строгонько.

Они прошли в кабинет. Потом по левой стене, в конце – в дверь. Там тамбурок. Потом Путин открыл и второй тамбурок, побольше первого, там стоял журнальный столик, двухместный диванчик и кресло. И его миновали. И перешли в комнату отдыха. Все это время Сечин улыбался чему-то своему, внутреннему, глубинному, искреннему. Приятность какую-то чувствовал, приветливость и готовность. Путин устремился дальше, а Сечин тут уже остановился, улыбаться перестал и сел в кресло. По-свойски. В кресле почувствовал жесткое что-то, пошарил рукой под ягодицей, нашел колпачок от ручки своей. Вчера думал, что потерял. Игорь улыбнулся – на кресле после него никто не сидел. Шеф в комнату отдыха не каждого приглашает. Вот оно, подтверждение особой близости – кусочек латуни под задницей. Это же как медаль в своем роде. Символично, правда?

А в приемную в это время вошел лучезарный Сурков. Потягивая по-воспитанному жидкие выделения слизистой носа обратно в нос же. Ну, шмыгал он так бодренько. Меленько так пошмыгивал. «Опять кокса нанюхался с утра», – подумал секретарь с отвращением и поднял доброе лицо на приятно взвинченного Славу.

– Игорь Иванович у шефа. Игорь Иванович в комнате отдыха, а шеф в туалете, – голос секретаря звучал живее, чем в разговоре с Сечиным.

А ведь секретарь кокаина не нюхал. Не с чего ему было оживляться. Он просто из любезности принимал обличье того, с кем говорил. И вот: проникся кокаиновым драйвом. Игривостью даже некоторой. И сказал, в каком помещении шеф, чтобы присутствующие в приемной гости заинтересовались бы его осведомленностью и экранчиками и фотодатчиками, спрятанными за стойкой, а он бы им не сказал и не показал. Потому что секрет. Дело государственное. Суркову же Владиславу Юрьевичу будет забавно, что Сечин не вопросы решает, а ждет у двери клозета. Вот каков он у нас – секретарь Петр Николаевич, – день еще только разгоняется, а он уже столько очков заработал.

– Тут вот есть такая наработочка, – начал Сечин, когда дверь туалета уже открылась, но Путин из нее не появился. – Наработочка. По нефтедобыче. Как вы и распорядились, мы подготовили, – сказал уже спине Путина.

Увидев лицо, говорить перестал. Путин жестом пригласил Сечина встать и пошел к двери. Опять холл без окон с журнальным столиком, потом тамбурок крошечный перед кабинетом. Там президент наклонился к Игорю и сказал еле слышным полуголосом:

– Игорь, как звали доктора, который поставил на ноги Ельцина?

– Вы про стволовые клетки?

– Нет, еще китаец был один, Ельцина к нему возили лет семь назад. Это узнай, потом подключи посольство, нет, найдите имя, я сам позвоню Хуцзин Тао. У Вали Юмашева спроси. Это раз. Вообще подними все, что касается долголетия. Предлог вот какой – скажи, дело касается твоей тещи. Всю Россию серьезненько так на уши поставь. Понял? Тебе тещу свою жалко. Работай.

– Что-то случилось, Владимир Владимирович?

– Да нет, просто хочу обрести бессмертие. Короче, случилась одна лажа – нагадали мне одни тут. Я, само собой, не верю, но очень кстати будет заняться здоровьем и долголетием фундаментально, раз уж нагадали. Хуже от долголетия не станет, верно? Мы же еще хотим поработать на благо России? Ну, давай.

– Я хотел сообщить по наработочке по Роснефти…

– Игорь, ты не понял. На хер Роснефть, что там, нефть закончилась? Не закончилась? Не о чем и говорить, занимайся, вечером доложишь. Я твоя Роснефть, Игорь, мной занимайся. И каждый день докладывай. И вот еще: Шрёдер дал мне знать, что американцы нащупали нашу старую схему по нефти и газу через запад и юго-запад. Вот справка его. Тут и фамилии наших, Игорь. В Будапеште назвал Уралтрансгаз наш, Кноппа знает, Гордона Зиева знает, Игоря Фишермана. Считает, что через одну только польскую фирму J&S мы обналичиваем до ста миллионов в год. Дал мне со словами, что не верит, что это возможно. Шантажирует. Подчисть там эти дела. Позвони, предупреди основных в Варшаве и Будапеште, в Киеве тоже ребят предупреди. Узнайте, кто немцам слил. Канал слива – перекрыть.

Путин и Сечин пользовались этим тамбурочком крошечным, чтобы обмениваться деликатной информацией. Там, они знали, звукозаписывающей аппаратуры нет. Хотя абсолютной уверенности не было. Во времена службы Путина в ФСБ не было оборудования в этом тамбурочке, а теперь – скорее всего не было. И говорить приходилось очень тихо, на всякий случай.

В приемной секретарь Петр Николаевич принимал себе звонки и поглядывал на ожидавших входа в кабинет президента как-то с высокомерием. Когда они с ним взглядом не встречались. Настал момент, когда он подошел к Суркову и сказал не без гордости даже какой-то: «Владимир Владимирович убыл». И немедленно, чтобы не пришлось объясняться, прошел несколько шагов и сказал то же самое картине на стене между тогдашним президентом Чечни и Петей Авеном. Потом со значительным жестом выдохнул в пустоту же: «Срочные дела».

Путин ехал на дачу в Ново-Огарево. Там увел за собой начальника охраны пошептаться, и уже через пять минут технические ворота Ново-Огарева пропустили в поселок Калчугу черный Mercedes ML-500. За ним шел черный же Gelandewagen. Оба автомобиля с сильно тонированными стеклами. Оба с номерами Федеральной службы охраны. Вторая машина была с мигалкой, впрочем, выключенной. Первую вел Путин. Лично. Охранник рядом сидел, а водитель – на заднем сиденье. На Путине была бейсболка. Маскировка такая.

А где же был морской офицер, таскающий непрерывно за Путиным ядерный чемоданчик? А он пил чай из стакана с подстаканником в Ново-Огареве. И чемоданчик стоял в углу комнаты. У окна. Представляете, что бы написала истеричная пресса, если бы узнала, что вот около этой вот батареи отопления обычно и стоит ядерный чемоданчик со своей красной кнопкой. У набивного шелка занавески. И пока президент китайский учит своим необычным способом, и во многих других случаях. Нет худа без добра – если бы началась ядерная война, по крайней мере, никто бы не затруднился отыскать чемоданчик. Пока он стоял у батареи, его практически невозможно было потерять. А морскому офицеру можно и по мобильному позвонить. Пока вражеская ракета еще только летит и мобильная связь не отключилась. Да и главкому ракетных войск можно по мобильному позвонить. Любой имитатор голосов даже мог бы позвонить. И отразить нападение путинским голосом. Но имитатор не знает номер нужного телефона, а среди ста человек, которые знают мобильный главкома, нет имитаторов. И в этом – залог безопасности нашей хрупкой планеты. И помещавшейся на ней России.

Пока мы тут нелепо заботимся о безопасности страны через двенадцать лет после ее исчезновения, Путин, там, в 2008 году, уже доехал. Обе машины повернули в ворота слева от Ильинского шоссе сразу после Александровки. Gelandewagen остановился на площадке перед гаражом, а ML-500 не остановливался до самого дома.

Здесь служили самые проверенные. Молчуны. Горничные получали по пять тысяч долларов в месяц в конверте помимо собственно зарплаты. Остальных тем более не обижали. Это была дача Березовского. Бывшая, разумеется. И бывшая Горбачева. Ныне – любовное гнездышко Путина. Ему сюда подвозили моделек. Как в старое время Березовскому. Но об этом – ни слова. Сами знаете, автор – ревнитель авторитета высших лиц государства и болтать, чего не след, никому не позволит.

А сейчас Путин ждал срочно, чтобы на эту окаянную дачу привезли высокоинтеллектуальную собеседницу, Марию Собчак. Дочь Собчака покойного от первого брака. Она была ученым, вдобавок медиком, да еще и геронтологом, работавшим на стыке медико-биологических проблем.

И почти привезли. Отыскали. В Петербурге. Согласилась срочно вылететь. Но не сегодня. У нее на сегодня встреча была намечена со студенческими еще друзьями. Сказала, что может, но завтра. Вот сила воли, верно? Мы бы с вами немедленно приехали, верно? Да хоть на Путина поглазеть, и то здорово. И от друзей отговориться: «Ребят, сегодня не получится – меня срочно вызывают к президенту. Да, да, Путин очень просит приехать… Приеду – позвоню…» Мы бы с вами обзвонили пол-Питера, мы бы и в автосервис позвонили и сказали бы мастеру цеха кузовного ремонта: «Толя, я тут планировал заехать к тебе, так – ничего особенного, но знаешь – не смогу, Путин срочно вызывает в Москву… Приеду, позвоню, да нет, в Москву насовсем пока не переезжаю, хотя, кто знает…» А Маша Собчак не такая, как мы. Она цельная натура, преисполненная самоуважения. И потом, ей-то торопиться некуда. Не ей Начальник Пятой канцелярии является. А уж завтра придется ей поставить науку на службу обществу.

А Путин обиделся сначала, что Маша немедленно не явилась. Сердце кольнуло. Подумалось немедленно о нежелательном повышении артериального давления на фоне эмоционального стресса. И подумалось о таблетке престариума. И забылось и о первом, и о втором. Он думал – она в Москву перебралась и сидит себе дожидается, когда от него позвонят. Вроде секретарши. Ну, нет так нет.

И Путин у нас сегодня на работу уже не поехал. И домой не поехал. В бассейн пошел, потом телевизор смотрел целый вечер. Один. И не скучал. Он вообще в компании классно себя всегда чувствовал, а без компании – еще лучше. Можно не играть компанейского парня, можно не играть президента, не играть мужа, не играть Путина. Просто пялиться в телеящик. Быть собой.

 

9 января, среда

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День:У Шэнь

Сильная Почва У способствует своим дыханием созданию своей собственной системы ценностей, своей, негласной и тайной, системы взаимодействия с людьми. Элемент Металла в этот день, будучи носителем Богатства, открывает путь опасной для Совершенномудрого Воде Чиновников, но ГУЙ и У соединяются, и Вода остается только в ветви ХАЙ (аспект Гуй Жэнь).

В целом день не несет трудностей. Однако в цикле установлений это день Опасности – важно не расслабляться.

Луна по-прежнему скрывает свой свет, герою не надо торопиться с задуманным. Нет необходимости что-либо предпринимать без крайней необходимости. Предначертанное свершится позже в этом месяце.

Они прошли в столовую с бесконечно длинным столом. Там опять возникли пирожки эти кремлевские, черт бы их задрал. И опять Путин чуть не сказал: «Ешьте: они не отравлены». С трудом удержался.

– Мария Анатольевна, Маша, но это же вообще не вариант, понимаете? – сказал Путин. Разговор шел уже час почти. Начал он, может быть, даже игриво – рассуждая о желании продлить жизнь. Одну из сторон жизни. Полноценную творчески и так далее, полноценную во всех отношениях, ну, вы же, Маша, понимаете… Ну, не мог же он рассказывать ей всю свою антинаучную ахинею про Начальника Пятой канцелярии Яньло-вана. Пришлось тонкими намеками дать понять, что с творческим здоровьем начались неполадки и хотелось бы, если это возможно, в рамках научно-технических достижений подлечиться совершенно негласно.

Мария Анатольевна попросила уточнить задачу. Идет ли речь об импотенции, следует ли исходить из необходимости вернуть творческую силу в этом контексте. Или все-таки вопрос о долголетии помимо сексуального контекста стоит на первом месте.

– Определитесь с приоритетом, – потребовала женщина-ученый.

Тут уж Путин проявил въедливость. Неужели одна задача противоречит другой?

– Я, конечно, в этом деле не могу похвастаться профессиональными знаниями, Маша, но, принято думать, что потенция и долголетие чуть ли не синонимы.

– Не хочу вас разочаровывать, Владимир Владимирович, но это не так, или не всегда так. Вы, должно быть, знаете о том, что горбуша приходит на место своего рождения для продления своего рода и смерти со строго размеренными временными интервалами. Мы на примере горбуши изучаем феномен запрограммированной смерти – программы самоуничтожения организма, если угодно. Горбуша – и самцы и самки – накапливает холестерин. В колоссальных количествах – как, впрочем, и беременная женщина. Холестерин идет на строительство клеток икры, семенных клеток самца или клеток плода у млекопитающих, как в случае с интересующими вас людьми. После икрометания и оплодотворения икры горбуша живет не более двух недель. Она закономерно погибает от множественных инсультов всех значимых органов. Вне всякой зависимости от обстоятельств внешней среды, причины гибели – внутренние, наступают с абсолютной предопределенностью: если и когда особь дошла до места нереста и совершила акт размножения, она погибла. Как видите, размножение и долголетие не совсем синонимы.

Путину как-то нелегко было ассоциировать себя с горбушей. Он спросил, какое это имеет прикладное значение применительно к человеку. Он добавил, что умереть в подобных обстоятельствах непосредственно или через две недели после сами знаете какого акта, мог бы многократно. Он нравился себе, когда полунамеками хвастался по поводу своего сексуального превосходства над самцом горбуши.

– Не в этом дело, Владимир Владимирович. Если не иронизировать, то научные данные говорят о том, что кастрированные, если можно так выразиться применительно к рыбе, стерилизованные самцы горбуши живут в три раза дольше обычных. Такие результаты получены нашими норвежскими коллегами. В Норвегии есть близко родственный нашему вид лососевых, постоянно живущий в местных озерах. С ним проводили эксперимент. Три жизненных цикла подряд – и только потом приходят болезни старости и закономерная смерть от внутренних причин.

– Кастрироваться можно в любом возрасте? – спросил Путин. Абсолютно жестко, точно и серьезно. Деловито и спокойно. Будто про себя. Но получилось вслух. И тут же, почувствовав, как это могло бы выглядеть со стороны, добавил шутливо: – Я, разумеется, имею в виду горбушу.

– Насколько мне известно, в опытах норвежцев самцов стерилизовали до наступления половой зрелости.

Оставшись один, он все катал в голове услышанное. Ну, если кастрироваться в ранней молодости, то можно, например, прожить три жизни. А если в пятьдесят пять? Предположим, биологически обусловленный срок жизни этого экземпляра – 80 лет. Пятьдесят пять составят 68,75 процента от предназначенного. Оставшиеся 31,25 процента можно умножить на три… Да нет, к чему переводить в проценты? Осталось, положим, 25 лет, если кастрироваться немедленно и остаток утроится, то останется 75 лет. Общий срок жизни увеличится до 130 лет. А если бы кастрироваться год назад? А если бы пять лет назад? И он исписал маленькими цифрами целый лист с двух сторон, а потом смотрел в окно и рвал лист методично на совсем маленькие клочки. Сначала на полоски, потом каждую – на квадратики. Чтобы никто не прочитал. Конспирация. Он у нас аккуратным был в таких вопросах.

За окном – лиственницы голые, сквозь них – лес сосновый. И вот, кстати, говоря о лиственницах, а почему сатрапы эти восточные боялись своих евнухов-скопцов? Ведь у них была эрекция, у евнухов, правильно? Ведь пока им член не отсечешь, они портили там девок султанских? Правильно? Тогда можно было спокойненько кастрироваться в 32, ну пусть в 33 года. Детей породил – и хватит мошонкой трясти. Это какой бы у нас вышел срок жизни индивидуума? А как узнать у норвежцев, есть ли зависимость с горбушами этими, если кастрировать самцов этих самых не совсем молодыми, а попозже, то жизнь во сколько раз увеличится? Зависимость описывается прямой или гиперболой, и как выглядят и прямая, и гипербола? Машу Собчак как-то не по-светски спрашивать. А наши дураки не скоро еще такие опыты проведут. А норвежцы-то, лоботрясы – хороши, нечего сказать. Исследуют горбушу, будто им до этой красной дряни дело есть. Давно пора бы переходить к опытам на млекопитающих. Так нет же…

Он вернулся домой в Ново-Огарево и пошел в свою спальню рядом с кабинетом. В «малую спальню», ну, не в ту, где кровать побольше, а в ту, где поменьше. Включил там DVD-проигрыватель и посмотрел подряд четыре серии «Бригады». Отвлечься хотелось. Как-то надо было вытеснить из головы самца горбуши этого. Способ был проверенным – он очень быстро начинал представлять себя Сашей Белым. И Катя Гусева – ничего так, классная – настоящая жена разведчика.

И в эту ночь спалось хорошо, ладилось ведь все у Саши Белого с Катей Гусевой, дружно все шло в просмотренных сериях. И у Путина возникло и укрепилось чувство, что нормально все, преодолимо, что все перемелется еще… И всякое такое.

 

10 января, четверг

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Цзи Ю

Продолжают действовать силы вчерашнего дня. Однако, возрастает влияние Воды. Вода – разрушительная стихия для Совершенномудрого, человека Почвы. Для решения любого вопроса затраты энергии будут больше обычных. Сочетание ЦЗИ Ю являет герою аспект Вэнь Чан, Культуры, утонченных занятий, творческого сознания. Хороший день для соответствующего рода деятельности. В день, когда Богатство помогает Чиновникам, делает их сильными, Совершенномудрый сталкивается с трудностями в преодолении общепринятых законов и правил, ему трудно обмануть бдительность Чиновников, однако Разрушители Чиновников кое-как с этим справляются. В цикле установлений: день Завершения – благоприятен для любых видов деятельности.

Третий лунный день как нельзя лучше подходит для активного включения в происходящее, появляющийся в ранние сумерки тонкий лунный серп дает светлое иньское порождающее начало.

Горбуша пришла следующей ночью: крупный самец говорил, что теперь вот, перед смертью, пренебрег бы размножением, если бы какой-нибудь норвежец встретился ему в ранней молодости. Самец плавал вокруг Путина в пропитанном солнцем воздушном пространстве, будто палтус у Кустурицы, и говорил голосом Януковича – с диковатым акцентом: «С тестикулами, конечно, гораздо мужественнее выгладишь перед зеркалом, когда выходишь из душа. О!… Так что они того стоят… Ума не приложу, как вышел бы из душа, подошел бы к зеркалу, полез бы почесать… там что? Шрам, что ли? Это не смотрится никак. То ж так. С другой стороны, Владимир Владимирович, так то оно так, та трошечки ж не так. О!… Если бы в Тихом океане совокупляться бы без остановки, то и нехай бы себе болтались, а то ведь выдавливаешь спринцовку свою в воду один раз всего и подыхаешь! Шоб я так жил!» – сокрушался самец горбуши.

«Ты, Виктор Федорович, никак не станешь политиком настоящим, зрелым. Хрен ли тебе тестикулы перед зеркалом чесать. Тут главное – чтобы другие не заметили, что у тебя там пустота. Чтобы умы подданных не смущать. Слухи чтобы не пошли. Что Берлускони скажет, ты подумай, если заметит на Сардинии у себя, когда ты в плавках, что нет там упругости никакой, а одна только пустота полощется обмякшей тканью на ветру – в этом же дело, а не в мошонке как таковой".

Самец лосося задумался. У него PR-сознание не так было развито, как у опытного Путина. Его железы интересовали сами по себе, вне зависимости от впечатления о них Берлускони. Теперь он знал от покровителя, что ошибался, но пытался понять, в чем именно. Самец нарезал пару кругов в воздухе, не залетая, впрочем, за спину своего собеседника из чувства такта. По-своему тактичным был лососем Виктор Федорович. Возразил очень по-товарищески: «Владимир Владимирович, для Берлускони можно в трусы такую штуку положить, ну, знаешь, мужики в балете засовывают себе в трусы, так хоть бы и с галерки смотреть, ничего уже на сцене, кроме их выпуклости, не видать. А ты две такие прокладки засунь, тебе ж никто не указ. Берлускони упадет при встрече».

Вот тут Путин проявил остроту ума. Способность парировать мгновенно. Ну, вы знаете, мы же всегда гордились им, как он парировал, как умел умыть растяпу собеседника: «Ты, Вить, ептыть, не пори того, про что не знаешь и знать не можешь. В какой ты на хрен балет там ходил, в своем Тихом океане. Ты соображаешь, что говоришь?»

«В Донецкий оперный», – погрустнев, ответил лосось. Не настаивая так солгал. Но тут же, избегая расспросов и расследований, тему перевел на мечты об идеальной жизни.

И выходило, что идеалом рыбий самец полагал распутство веселого фавна. И даже стремился к таковому каждой чешуйкой, а все равно закон естества определял ему существование вполне кастратское, и уходила эта негожая нежеланная жизнь теперь вся за предсмертную эякуляцию. Окончательную. Опустошительную.

А Путин отвечал, что он хоть и не в Тихом океане и мог бы щедрее распорядиться семенем, а тоже вместо этого все больше другим занят и неизвестно, по большому счету, за что страдает и жизнь свою преждевременно кладет. И что если бы жизнь в три раза удлинить, то и черт бы с ними, с бабами. «Тем более, Виктор Федорович, бабы же дуры редчайшие, давай, может, выпьем немного?»

И Путин вторил самцу горбуши во сне, и рассказывал о своих подсчетах на изорванном прежде листе, и сам лист показывал, оказавшийся чудом целым, а проснувшись темной ночью, сильно пожалел, что раскрылся чересчур перед хохлом этим бесцеремонным и любопытным. Разоткровенничался слишком.

«Нехорошо так – скоро, чего доброго, и перед первым встречным стану семенные железы на стол выкладывать. Это непрофессионально, – корил себя Путин. – Надо взять себя в руки».

И брал. Брал себя в руки. И дальше засыпал. И видел новый сон: «Штирлиц проснется через двадцать минут», – сказал в его новом сне профессор Плейшнер и вывалился из окна вместе с горшком герани. Это был знак. «Провал, – подумал Путин, – меня застукали…» И так далее.

Вы знаете сны разведчиков, насмотревшихся «Семнадцать мгновений весны»? Все до единого боятся, что в роддоме станут кричать «мама» по-русски и тем самым выдадут себя местной контрразведке. С Плейшнером, Путиным и Штирлицем дело обстояло именно так, насколько мне известно. И еще: все трое снились друг другу в кошмарах.

 

11 января, пятница

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Гэн Сюй

Взаимодействие и проявление основных сил подобно проявленному в предыдущие два дня. Богатство, рожденное сильной стихией Почвы порождает Чиновников, ограничивающих его возможности и внутренние порывы. Владыке судьбы нелегко, но он справляется.

ГЭН для месяца ЧОУ несет Небесную добродетель – Дэ и Лунное качество – Дэ. Возникает аспект Знатного Человека – небесного покровителя. День выглядит сам по себе вполне благоприятным.

В цикле установлений: день Собирания, подходящий для далеко идущих начинаний.

Утром – бассейн. Энергичная разминка такая. Радость физиологическая создает эмоциональный фон, на котором о сне лососевом забыть легко совсем. Кровеносные сосуды промываются свежей, соленой, теплой – не лососевой – кровью. Мембраны клеток, радостные и улыбчивые, выметают за порог отходы и забирают принесенные кроветоком питательные вещества. А там, в глубине клеток, жадно раскрывают клювы бесчисленные президентские митохондрии. Все напоено счастьем и радостью, предупредительной готовностью быть, торжествовать, побеждать. Это так должно быть. Так теоретически выходит.

А по-настоящему – несложный ассоциативный ряд заставляет пловца представлять себя лососем. Он подплывает к мощной струе, бьющей из стены бассейна. Это для тренировки сделано, чтобы плыть на месте и бороться с течением. И плывет, и борется. И подплывает к стенке, и регулятором делает струю еще мощнее. Она с пеной, струя эта, насыщена воздухом. Как на перекатах и в стремнинах на камчатских реках. И он снова преодолевает. Дышит все тяжелее, но не уступает. Он знает – нельзя поддаваться, только вперед – вверх по течению. Несмотря на трудности. Несмотря на течение. Не до того сейчас, чтобы беречь себя. Плевать на изнеможение. Он должен, обязан. В этом его предназначение. Пусть руки и ноги уже не могут двигаться, есть еще воля – воля приведет его в верховья реки, туда, в родную заводь. Где тень старой ветлы ложится на воду. И там предначертанное – предсмертная, смертоносная эякуляция.

В какой-то момент вдруг – страх, мысль о том, что он так устал, что не способен ни к какой эякуляции и что надо бы отдохнуть сперва, чтобы не опозориться на глазах у других лососей. Ведь глупо будет дойти и облажаться. Они там станут метать в воду семя мутными облаками и умирать геройски. Самураи хреновы. Онанисты проклятые. А он что, будет делать вид, что у него тесемка на плавках з-з-запуталась? Что развязать не может никак? Лучше и не доходить тогда. Улизнуть. Поменять направление. Пойти вниз по течению в компании протухающих трупов своих сверстников. И обмануть судьбу. Так лучше.

Он дезертир, он заключил сепаратный мир, – Хэмингуэй про лососей тогда намекал? Он, Путин, не такой дурак, чтобы следовать за условностями. Ведь никто не узнает. Свидетелей не останется – сверстники все умрут, а молоди он найдет, что сказать. Потом само придумается. Он решил. Он соскочит. Надо спрятаться. Никому верить нельзя. А Дима Козак, преемничек, не сдаст разве? Из подлости никогда не сдаст. Он не такой. А по требованию времени, ради интересов страны каких-нибудь надуманных – сдаст запросто и отправит в Гаагский трибунал. Или в Лефортово. Может? Да, может. И Путин перестал грести. «Надо избежать этой финальной эякуляции, этой финальной передачи власти над жизнью и смертью ценой своей жизни. Этой финальной передачи магической власти русских царей. Мы унесем с собой семя русской власти вниз по течению. Мы спрячемся. И власть спрячем. Не время сейчас эякулировать».

Городится же такая хрень в президентской голове… Так и не удалось отвлечься. За завтраком опять – подают за столом красную рыбу. Улыбнулся чуть жалостливо, отодвинул подальше. Потом съел все-таки кусочек. Когда официантка на него смотрела. Пришлось. Чтобы она не заметила его чувств. Нельзя, чтобы заподозрили.

 

12 января, суббота

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Синь Хай

Сложный день.

Силы навязываемого Совершенномудрому извне порядка – Чиновники – укрепляются и ограничивают любые инициативы Правителя, активно вмешиваются в дела. Спасает только аспект небесного покровителя – Знатного человека. Разрушители чиновников сильны, благодаря сезону, но им едва удается справиться с чуждой и враждебной стихией Воды. Открытие из цикла установлений благоволит корреспонденции и коротким поездкам, хорошо также навести порядок в делах. Слишком благоприятных результатов ждать не следует.

Оказавшись отверженным сиротой в новом мире саванны, первочеловек являл собой жалкое зрелище. Есть ему было нечего – исчезнувшие острова леса не оставили и воспоминаний о фруктах, о птичьих яйцах. Скудная шерсть, убогие ногти, зубы самые нелепые – что мог он противопоставить такому охотнику как, к примеру, лев? А гиппопотаму что он мог продемонстрировать? А буйволу? Его уделом была падаль и новорожденные, еще не вставшие на ноги животные. Они сбивались в дрожащие кучи около расщелин камней, жалкие визгливые йеху, и ждали утра. И встречали утро, все, кто до утра дожил. И снова отправлялись за падалью – дожирать то, что леопард украл у львов, да побрезговал доедать. Мать-природа отвергла и прокляла человека – она была уверена, что он умрет, как умерли отступившие леса. Но он совершил подвиг – выжил вопреки воле матери. И дрался с черствой своей матерью, пока не вырос. Став взрослым, создал искусственную мать, робот матери – культуру и религию. И живет теперь ласками робота, суррогатной матери. Он лучше стал – современный человек. Он все еще мелкотравчатый прощелыга, он все еще смотрит, что бы такое свистнуть и в рот засунуть. Но это уже по подлой привычке, а не от голода. Некоторые из современных людей работают президентами. Эти – венец творения. Но даже они довольствуются падалью, когда глядят на солнце.

На солнце горит гелий. Чертовски много гелия. Поэтому так светло. Но мы этого не видим и никогда не увидим. Мы видим давно сгоревший гелий. Нас освещает гелий из царства мертвых. Свет от солнца идет восемь минут. И мы навсегда обречены видеть прошлое. То, что мы видим, сощурившись глядя на солнце, – горящий гелий, которого нет уже на свете четыреста восемьдесят тысяч миллисекунд подряд. Есть другое солнце, и горит другой гелий. Но не для нас. Нам всегда будет светить бывшее солнце, прошлое солнце, однажды существовавшее солнце. Вы согласны жить в этом мире с его загробным солнцем?

Тогда возьмите зеркальце, и поймайте лучик бывшего солнца, и пошлите его солнечным зайчиком солнцу грядущему. Ваш дурацкий солнечный зайчик будет скакать до солнца тоже восемь минут. Долетит он не полностью. Фотоны вашего зайчика, а это фотоны бывшего солнца, по пути к солнцу грядущему станут сталкиваться с фотонами другого прошлого – испущенными другими кубическими километрами бывшего гелия. Столкнувшись – аннигилируются, наверное. Два прошлых. Два ненастоящих? А некоторым пусть бы места хватило – они не столкнулись бы и долетели до солнца. А оно их отразит тогда или поглотит? А если отразит, станут они вот так вот носиться между вашим зеркальцем и солнцем? А если станут носиться, вы представляете себе такую вот глупость: вы стоите себе в солнечный день на полянке какой-нибудь и гоняете фотоны туда-сюда. Новые миллиарды кубических километров гелия горят на звезде, которая светит нам из прошлого, а мы гоняем себе это самое прошлое через весь немыслимый космос, по собственному желанию загоняя прошлое в будущее. И так – до первой тучки. Попробуйте.

А если солнце погаснет, мы об этом восемь минут не узнаем. Вас не беспокоит, что солнца, может быть, уже и нет, а мы все щуримся от воспоминания о нем, от воспоминания, от наваждения. Вам лично это не кажется обескураживающим?

А вот у моих знакомых одних умер старенький отец. И тело лежало пять суток в его квартире, и никто не знал. Через пять дней только нашли и пожалели, что он не открыл перед смертью побольше форточек. То есть пять дней шел от него свет еще, и все думали, что он живет и светит себе потихонечку. Значит, он был от близких своих даже дальше солнца, которое, как мы уже говорили, мы находим мертвым каждый раз через восемь минут после его смерти. Я с грустью об этом говорю, но и с пониманием. Что нам, физикам-теоретикам, чужие слезы и чужой мертвый. Есть звезды, от которых свет идет миллион лет. Да к тому же у нас и своих мертвых хватает, забытых по запертым квартирам тут и там.

А вот Путина когда не станет, об этом никому не скажут ровно восемь минут. Классно совпало, правда? Путин оказался на расстоянии солнца. Но не для всех. Для самых приближенных только. Для генералитета высшего и для ответственных кремлевских товарищей. Так что через восемь минут скажут, но не всем. А многие люди, просто люди, люди с улицы, вроде нас с вами, об этом не узнают целых восемнадцать часов. Это одна тысяча восемьдесят минут получается. Это получается, кстати, что между нами, простыми людьми, и приближенными путинскими окаянная прорва километров, если информация так долго до нас движется? Но до парсеков дело еще не дошло. И наш Путин для нас ближе оказался, чем та же Полярная звезда или Кассиопея какая-нибудь. Потому что не стало его в 16:00 в понедельник, а пресс-конференцию Комитета спасения России показали по телевизору только во вторник в полдень.

Но это потом все было, не на этой неделе. Хотя и на этой неделе расстояние между кремлевскими людьми и общероссийскими измерялось уже в миллиардах километров и продолжало нарастать. И только трагические обстоятельства месяца ГУЙ ЧОУ в самом конце года ДИН ХАЙ – года Красной Огненной Свиньи – впоследствии не позволили нам с Путиным окончательно разлететься по разным галактикам.

 

13 января, воскресенье

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Жэнь Цзы

Крайне неудачный день.

Ветви ЧОУи ЦЗЫ соединяются, у Разрушителей Чиновников связаны руки. Совершенномудрый не может эффективно создавать свой параллельный тайный мир, основанный на им созданных законах. Вся неукротимая сила Воды обрушивается на слабый Огонь, Собратья и партнеры, на которых опирается Владыка Судьбы, подавлены, опустошены, нейтрализованы.

В цикле установлений это Закрытие. Наилучшее занятие в такой день – хоронить, устанавливать памятники, возносить молитвы, поститься. Можно обрабатывать ранее полученную информацию. Иные действия – совсем неблагоприятны.

Не выезжал, не приглашал никого. Сидел в Ново-Огареве, играл в старую игру. Взял карту мира небольшую – немного больше раскрытого школьного атласа. Положил перед собой на стол. Потом достал три разной толщины черных фломастера. Задумался.

Когда-то давно, и не упомнишь сейчас когда, пришла к нему эта игра. Бжезинского, что ли, он прочитал тогда. И взял тогда, послал помощника за ученическим атласом. И стал играть. В Великую шахматную доску. Рисовал вектора взаимодействий цивилизаций. Тихоокеанский пояс производил продукцию, и стрелки направляли ее, столь необходимую, в Америку и Европу. А Америка и Европа производила инновационные технологии и смыслы, придумывала всяких своих Микки-Маусов и способы отжать из них деньги и заставить весь мир этим жить и за это платить. И стрелки роились и множились. И тогда вот родилась игра, потому что это еще была ненастоящая игра. И вот как случилось: в один из вечеров завел он новую карту и принялся за вектора, как вдруг подумал, что Африка наипохабнейшим образом не вписывается в его представления о прекрасном. Мешала Африка. Не при деле была все время. В международном разделении труда была она какой-то непристроенной. Неочевидной. А на карте много места занимала. И СПИД там, инфекции, амебные дизентерии, цеце… И он стал машинально закрашивать Африку черным фломастером. Он думал: не сразу заметят, сколько минут, часов пройдет, пока заметят, что людей в каждом заштрихованном месте не осталось. Они погибают внезапно, но трупов не остается, – придумывались правила игры. Автобус лишается пассажиров и водителя и въезжает в остановку. Автобус раздавил бы ожидающих, но их нет. Из окна никто не увидит, не позвонит в полицию, полиция не приедет, наверх не доложат, президент не выступит по телевидению. Нет никого, некому выступать. И некому умирать. И некому бояться смерти. Ведь фломастер захватывает полосу шириной километров пятьдесят. Корабль бьется о причал, но никому от этого нет вреда, – люди исчезли. Самолеты в зоне поражения путинским фломастером спокойно падают на землю. И это только физика, гравитация, самолет притягивается к земле безо всякого страдания и боли. А людей там нет, ни одного человечка. Ни шахидов, ни пассажиров, ни экипажа. И на земле в месте падения – никого. А животные выживают? Если нет, то какие-то формы жизни все-таки остаются? Например, кошки и собаки, куры и коровы – лучше бы им умереть. А то кто же их накормит, подоит и так далее. А дикие животные вполне могли бы без людей справиться. И справедливо выйдет – природе снова на короткое время, до прихода людей из других стран, достанется исконная земля. А можно так, чтобы люди и домашние животные исчезли, львы и носороги остались бы, а вирусы и микробы были бы тоже тотально уничтожены?

Путин вздохнул. Не получалось. Не получалось сохранить диких животных и логику одновременно. Пришлось пожертвовать львами с носорогами. Ну все же просто: если уничтожаются все микроорганизмы, то как антилопа станет переваривать пишу? У нее куча желудков, про это Путин знал из журнальной статьи о дисбактериозе, и еда переваривается с помощью бактерий. Задать такие правила, чтобы только вредные вирусы и микробы исчезали, Путин не мог, это уже выйдет с натяжкой, слишком много исключений – это уже бардак, а не игра. Решено: погибают все формы животной жизни, плюс вирусы, даже если их наука относит к жизни скорее растительной.

И вот, смотрите: он проводит фломастером по Ботсване. Линия за линией. Сегодня у него свежая карта, новенькая, непочатая. Ботсвана будет первой в этой новой игре. Столица – Габароне – пропадает под первой же линией. Потом надо тоненьким черным фломастером пройти по границе. Не залезть к соседям – это нечестно будет. Не их же очередь. Он прильнул совсем к карте и старался не зацепить. И зацепил немного Намибию. Путин подумал, что там ведь пустыня, наверное. Может, и не было никого. Готтентоты какие-нибудь, может, спали под кусточком, да и черт с ними. Легко сказать: «Черт с ними», – попытки быть безответственным и расхлябанным Путину не удавались. Путин был справедливым малым, он смог успокоить свой нравственный дискомфорт только когда сформулировал новое правило – несправедливо обиженная Намибия становится в хвост очереди на уничтожение на своем континенте. Какие бы объективные причины и соображения удобства и целесообразности ни возникли в отношении Намибии, эта страна не будет уничтожена прежде иных, поступающих на уничтожение на общих основаниях.

А утром автобусы с туристами поедут из ЮАР – в Га6aроне алмазы подешевле, – да кто-то захочет в дельту реки Окаванго заехать, – а на пограничном переходе со стороны Ботсваны никого и нет. Здание приземистое, комнаты все открыты, вещи, выпавшие из рук, кое-где на полу. А в остальном – чистота и благостность. Нет людей, вечно производящих грязь и беспорядок назло ему, Путину. Каково?

Нет. Не так: самолеты взлетят из Йоханнесбурга курсом на Габароне, а при входе в зону ответственности ботсванского авиадиспетчера начнут вызывать, и им никто не ответит. Потом все станут звонить в пустую страну, где до первого ветра нет даже вирусов. Потом как? Экспедиция южноафриканских военных, сообщения на лентах. Экстренные выступления мировых лидеров. Заявления. Устремления: ЮАР первая зайдет в ничью страну, потом будет стараться получить мандат от ООН, а американцы разрешат? Разрешат, конечно. Они ведь не знают, что завтра утром от южноафриканцев в живых останутся только участники экспедиционного корпуса, напившиеся в лучших отелях Габароне бесплатными коньяками. Эти нетрезвые улыбчивые военные уже завтра смогут преспокойненько отправиться на освоение своей собственной обезлюдевшей страны.

Смотрите-ка: завтра наступит прямо сейчас. Путин ЮАР закрашивал затейливо. Решил кругами идти, расширяя круг поражения к периферии. Нашел приблизительный центр страны и поставил точку. Может, там и нет ничего, может, одни кузнечики, жалко на кузнечиков время и фломастер тратить, но – строгость к себе и борьба за чистоту эксперимента оттачивали внутреннюю дисциплину. И в силу этого усилия были не напрасны.

Подумал, а вдруг там фермерский дом? Пара белых лет пятидесяти, старшие дети их – в университете в Кейптауне, далеко отсюда. Полным-полно африканских малышей – работники на ферме плодовиты, нет бы книжки по вечерам читать, а они электричество экономят. Коровы. Это молочная была ферма. Красивые, европейские, пегие – черные и белые большие пятна. Пара лошадей. Так себе кони. Скверные даже кони – породы местной улучшенной. Можно ли их сравнить с президентскими чистокровками? Таких и не жалко.

А собаки красивые. Пара ротвейлеров в вольере. И Лабрадор на свободе. Красивый, широко хвостом машет – приветствует хозяйку. Она седая, что на ферме краситься? Лицо приветливое и ласковое. И морщинки ласковые вокруг глаз. Она из кухни смотрит в распахнутое окно и говорит что-то псу. Что она на кухне делает? Бог мой, какой запах, клубничное варенье! Путин тихонечко подошел сзади. Он искал глазами блюдечко с пенками. Хозяйка варит варенье, значит, снимает пенки и, значит, их можно украсть. Медный таз для варенья. Блюдечко стоит сбоку на плите. На нем ложка. Суповая ложка, вся в запекшихся пенках. Женщина напевает для себя. Тихонько, с чувством напевает. Она не услышит, как он крадется. Когда женщина у плиты повернется к шкафчику, надо схватить блюдечко и в нем ложку. И потом слопать сладкое желе. Теперь даже не надо убегать никуда. Ура! Он хохотал и слушал упреки женщины, что опять он сладкого наестся и обедать не будет, что это плохо для здоровья, что она и так дала бы ему пенки, но после обеда. И Путин сказал ей, когда причитания затихли: «Мама, да не волнуйся, до обеда я опять проголодаюсь». В ответ мама опять хлопочет, а он – веселый проказник – отправляется на двор, поделиться радостью с обормотами – детьми работников.

Только ничего этого не было, точку-то он на эту ферму успел поставить фломастером. Нет черных обормотов, нет коров, ротвейлеров, нет Лабрадора. Мамы нет с ее вареньем клубничным. Испарились все в никуда. Все, хватит мечтать, делом надо заниматься. Путин вокруг точки сделал кружочек, потом еще и еще. Бойко дело пошло. Когда круг с одной стороны уперся в море, пришлось приостановиться, и снова поставить точку, и снова обводить ее кругами. И так далее до самого Мозамбика. Справился он у нас.

Теперь надо было подумать о равновесии геополитическом. Кто возьмет под контроль территорию ЮАР и Ботсваны? Не ровен час китайцы подсуетятся. Надо их отвлечь как-то. И заодно снять напряжение демографическое на дальневосточной границе России. И Путин самым толстым фломастером прошелся по северу Китая. Хорошо так прогулялся. Начал с Манчжурии, потом уж и Внутреннюю Монголию избавил от жизни, от грязи и непотребства. Прибрался там аккуратненько. Уйгуров тоже определил фломастером в мир теней. Пора бы и оставить Китай в покое, но как-то казалось, все еще много остается. И затер в результате все, что выше линии Лхаса – Ухань – Шанхай. Теперь уж китайцы, голубчики, на десятилетия найдут чем заниматься. Теперь им не до нас и не до ЮАР будет. В качестве компенсации за геополитический налет Путин решил сделать подарок оставшимся китайцам – взял да и уничтожил все живое на Тайване. Ну пусть вернут себе под контроль эту территорию, они же давно хотели. А мы за это возьмем Порт-Артур и восстановим сообщение по Китайско-Восточной железной дороге. «Чистота – чисто Тайд», – ласково приговаривал Путин, отстраняясь временами от карты и любуясь наведенным порядком.

Потом подумал, что еще можно сделать для России, для Родины? Забыл даже про Африку недоочищенную. Вот Финляндия. Чудо что за страна. Уютная и тихая, уважительная и вкусная. Исконная наша земля. Княжество Финляндское. Император же был у нас императором чего в старое время? Всея Великая, Малая, Белая, Царства Польского и Княжества Финляндского. С другой стороны, Чухляжка без чухни сильно потеряет. Кем же ее заселять? Нашими? Так это же Карелия тогда получится. Неплохо, но без чухонского шарма особенного. Можно вот как – города и крупные населенные пункты закрасить, а на селе пусть себе остаются вдохновенные хранители, так сказать, культуры быта. Пусть сауны свои топят и ждут нас смиренно. А Польшу вернуть просто и без разговоров. Чего они такого могут, эти поляки, чего мы не можем? Бабы у пшеков красивые, но наши, безусловно, лучше. Водка неплоха, но куда ей до нашей. Колбаски свиные, вареники – превосходны, но наши хохлы ни в чем и тут не уступят. Так что с Польшей разговор короткий. С Украиной, кстати, даже и совсем просто. По Днепру ровнехонько. Запад идет в царство теней, за речку, к Анубису. Не выучили русского языка, теперь и не придется, на хер их, оранжевых прихлебаев американских. Остальные – добро пожаловать. Потом настал черед Грузии, Азербайджана, города Минска – чтобы Лукашенко не мешал объединению братских народов. Юг Казахстана и Астану тоже оприходовать пришлось.

Там и сям еще подправить. Прибалтика еще была на сладкое. И балтийские русские разделили судьбу аборигенов. И вот: к обеду Великая шахматная доска была чудо как хороша. Америку же не тронул. Мог бы и ее убрать, пока там ночь. Но решил: а кто же подивится его мастерству? Не будет американцев, некому будет и восхититься. Вот проснется утром своим запоздало американским старик Бжезинский, то-то соплей будет. Полюбуется. «Ничего, Америкой после займемся, обедать пора. Оставим потом на земле только нас и немцев. И японцев оставим. Пусть японский мальчик, что касался меня, русского президента, во время исполнения приемов дзюдо в сентябре двухтысячного года, пусть этот японский мальчик растет и будет счастливым. Хваткие же у него были ручонки. Остальные на что? Ну испанцы пусть еще – коррида там, сомбреро, хота, фламенко. Бразильцы пусть – футбол все-таки». Он сложил карту, фломастеры положил в специальный пенал, пошел все в сейф спрятал. Потом, когда доиграет, эту карту в измельчитель бумаги сунет, а себе возьмет новую. Так уж повелось.

В этот день заканчивался год по старому стилю. И в ночь на понедельник был старый Новый год. Люда хотела отпраздновать хоть как-то, она любила всякие такие традиции – поводы собраться вместе. А ему как-то не хотелось сегодня затруднять себя общением. Он сказал адьютанту, чтобы предупредил домашних, что он работает со срочными документами. У себя в кабинете. Не может. И на пять минут не сможет. Совсем не может.

 

14 января, понедельник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Гуй Чоу

Неблагоприятный день.

Знаки месяца и дня совпадают, Вода погибели Совершенно-мудрого героя постепенно преодолевается благоприятной и присущей ему Почвой. Но Владыка Судьбы – Огонь БИН – истощен предыдущими испытаниями и сегодняшним энергетическим контурам.

Это день Установления: следует планировать, постепенно переходить к деловой активности. Но прежде всего – осторожность. Не следует тратить запасы и отправляться в путешествия.

– Игорь, на прошлой неделе не доложил, сегодня не докладываешь, что, ничего не нашел?

– По Роснефти, Владимир Владимирович, или по Киеву?

– Игорь, ептыть, ты можешь оставить в покое свою Роснефть, ты кулачок, ептыть, Игорь, ты не способен ни на чем сосредоточиться, если речь не о твоем кармане. Ты помнишь, о чем я сказал разузнать?

– Так точно, все помню, Владимир Владимирович.

– Так вот, в двенадцать у меня Кожин, потом Сурков. Будет представлять кандидатов в губернаторы. Троих, что ли. Ты будь на месте и присматривай там. Как дело к концу подойдет, будь поближе, сразу зайдешь.

– Вас понял, Владимир Владимирович.

– Захвати все, что достал по теме.

– Понял вас, Владимир Владимирович. Разрешите добавить, Владимир Владимирович, Кожин предлагает администрации поменять «BMW» на «Мерседесы». Считает, что дешевле будет содержать. Единая поставка запчастей, знаете…

– Знаю. Вы что там с Кожиным, сервис-центр мерсовский построили, нет?

– Владимир Владимирович, Кожин с цифрами в руках, доказательно обрисует ситуацию.

Путину нравилось, что его окружают мотивированные люди. Он с иронией думал о приближенных, с иронией же и поругивал. Они знали, что он не злится по-настоящему. И демонстрировали мотивированность во всяком деле. Расшифровывались, если угодно, перед шефом. Человек, мотивация которого не видна как на ладони, подозрителен, знаете ли. Фанатик какой-нибудь – «За Родину, за Сталина» – ломанулся бы в Кремль и обломался бы немедленно. Фанатик – неуправляем. По правилам конторским, гэбушным, либо компромат должен быть, либо просчитываемая и наглядная личная заинтересованность. Лучше – и то и другое вместе. Тогда человеку есть что терять. То, что можно потерять, прямо и непосредственно должно быть связано с местом работы. И он не захочет остаться без такого места. А если его перекупят, скота продажного? А наоборот если – он с ума сойдет и станет после кражи определенной суммы нестяжателем, подобно монаху-францисканцу? Тогда другое дело, тогда пойдет в ход компромат. И товарищ сам знает, что у него в плюсе и что в минусе в каждый данный момент. Каждый про себя что-нибудь да знает. Но если знает про себя и таится, скрывает – ненадежный человек. Честный должен поделиться инструментом педагогического на себя воздействия с начальством. Вот они и делились. Но по себе редко докладывали. Больше всего любили делиться сведениями о товарищах, не было в них настоящей открытости, да что же делать, слаб человек! Зато интересно было ловить их, засранцев, за руку. Иногда полунамеком, иногда в лоб огорошить. А то, другой раз, изящненько так дать понять, что око государево не дремлет, а компроматик собирает. Разволнуются, будут выяснять кругом, нет ли опалы. Сильнее любить будут руку дающую и позволяющую. Шеф любил, чтобы они как на ладони. Кадровая политика такая у них там. Простенько, но эффективно.

Игорь Иванович страшно был озадачен. О чем таком должен он был доложить? Что-то срочное. Он нажал кнопку, секретарша ответила. Он сказал: «Зайдите».

– Наталья, когда я на прошлой неделе возвращался от шефа, кого вызывал, звонил кому? Какие давал поручения? По каждому дню отдельно посмотри и немедленно дай мне данные.

Она нашла ему список заданий. Ничего сверхъестественного, в компьютере все сохранилось. Звонки кому, звонки от кого и встречи с кем. Штабная культура, знаете ли. Советского еще разлива. Список был немаленьким, но интересной оказалась только часть его. Вот какая: «Вторник: до обеда просили соединить с Патрушевым, Ивановым Виктором Иванычем, с Лукьяновым Андреем Петровичем, с Фридманом…»

– Хватит, немедленно найдите Лукьянова. И скажите, чтобы набрал меня с мобильного, в дороге уже пусть звонит. И пулей сюда выезжает. Срочно нужен.

– Андрюша, ты почему не докладываешь? Я тебе не говорил ежедневно докладывать? Ты, может, считаешь, что я клоун? Я похож на клоуна? Может, я пошутил? Ты не делай умное лицо, я тебя очень прошу, мне больно на тебя смотреть. Что сделано?

– Я несколько раз звонил на неделе. У ваших секретарей должно быть отмечено.

– Андрей, я сколько работаю с тобой, столько тебя учу: никого твои оправдания не чешут, ты бабам своим звонишь, а мне ты докладываешь. Знаешь такое слово? Ты мне сколько раз доложил? Ни разу, Андрюша. Давай о деле, хватит болтать.

Андрей Лукьянов состоял в генеральском звании. И был старше Сечина. Немного старше. Но робел очень. Приятно так томился робостью в присутствии начальства. Андрей Лукьянов состоял на должности помощника директора ФСБ. И был чем-то вроде придворного кремлевского Мерлина. Отвечал за специальную группу астрологов и за контакты с представителями нетрадиционной медицины. С экстрасенсами разными общался. Мерлины за последние полторы тысячи лет измельчали, как видите – они все еще вхожи на самый верх, но их уже не пускают туда в кожаных обтягивающих одеждах с металлическими бляхами и с плеткой в руке. Волшебники и оккультных дел специалисты стали вспомогательным инструментом решения вопросов. Это материализм Фейербаха-Маркса-Чубайса так подействовал на правителей нашего времени.

– Разрешите присесть, Игорь Иванович, у меня много тут. – Генерал показал на папочку.

Сечин сам сел напротив с бумагой и карандашиком тонко отточенным.

Андрей прежде всего рассказал, что по календарю майя мир погибнет в 2008 году. И проблема долголетия человечества вообще и человека в частности получит такое вот отрицательное решение. Сечин нарисовал цифрами «2008», потом обвел в траурный квадрат. Потом перечеркнул одной диагональю из верхнего правого в нижний левый угол. Получилось очень аккуратно. Он любил тонко отточенные карандаши и аккуратность. У шефа научился.

– А вывод какой? – Сечин спросил строго. Кто его не знал, подумал бы, что угрожающе. А это он так – торопил просто.

Генерал Лукьянов продолжил, совершенно не реагируя на вопрос. Пояснил, что еще есть исследования, абсолютно доказательные, по которым конец мира у тех же майя планировался на 2012 год. И, вдобавок, мир не исчезнет совсем, как многие надеются, но исчезнут ныне живущие, и мир будет сотворен снова.

– Хотел бы обратить ваше внимание, если майя нам не подойдут, что по календарю мексиков век продолжается 52 года, и последний век начался в 1975 году. До окончания века в 2027 году вселенской катастрофы не может произойти. А в 2027 придет «новый огонь», под которым следует понимать солнце. Новое солнце.

Сечин с недовольным видом слушал. Подумывал, для чего вся эта информация может пригодиться. Он не слишком понимал, как всех этих мексиканских оборванцев вплести в то, чего требует от него шеф. Не очень понимал, что тут городит похвальбушный всезнайка Андрюша. И заранее недоволен был на случай, если придется отругать подчиненного.

– Нынешний мир был сотворен, как считали майя, 13 августа 3114 года до Новой эры. И разрушен он будет опять 13 августа. Так что, даже если шарахнет в этом году, то времени до 13 августа еще навалом. Это у нас известно из раскопок городов Тикал, Дзибилчалтун и Уаксактун. Но по другим данным, которые абсолютно фундаментально обоснованы, земля в нынешнем виде и все ее обитатели погибнут 22 декабря 2012 года. В этот день попросту календарь майя заканчивается, и никакой жизни за пределами этой даты не предвидится. Вы, Игорь Иванович, уточните, пожалуйста. Нам как требуется обосновать – 2008 год или 2012 в качестве конца мира и лекарства от долголетия?

– Это все у тебя? – спросил Сечин. – Ты этим все это время занимался? Раскопки производил? Тикал этот раскапывал? Во славу науки? Нам не надо конца мира. Это мы можем хоть научно, хоть антинаучно сами устроить кому хочешь. Нам нужны исследования по долголетию.

– Игорь Иванович, вы распорядились подыскать всю имеющуюся информацию. Сказали, что теще вашей понадобилась вечная жизнь. Я так понял, что это у нее старческое, и наш с вами подход должен заключаться в разъяснении ей бренности, тленности и конечности сущего. Но чтобы ей не скучно было готовиться к неизбежному в одиночку, мы бы, я бы, могли бы обосновать, так сказать… Если надо на 2008 год, на 13 августа, нет вопросов. Сезон дождей как раз, сезон активного роста маиса, который не суждено убрать. И все дела. А если на 22 декабря 2012 года потом перенести – еще проще. Что, мол, ошибка с восьмым годом связана с позднейшим влиянием тольтеков. Что истинный календарь майя непреложно указывает на более позднюю дату. А, скажем, пережила она и этот срок, мы уже, развенчав майя, обосновываем календарь мексиков и уговариваем пожилую даму перенести мысленный взор на двадцать седьмой год. Нормально, я считаю.

– Да, очень хорошо. – Сечин опустил голову к столу. Перед ним лежали два расчерченных листа. Поработал он на славу. Цифры 2008 перечеркнутые в рамке и без рамки. Стрелки векторов. Слово МЕКСИКИ, потом МАЙЯ. И даже – ТОЛЬТЕКИ. А под тольтеками стояли слова САПОТЕКИ, ОЛЬМЕКИ и АЦТЕКИ. Вектора от всех этих волшебных названий шли к прямоугольнику, внутри которого было начертано TequilaSiqueiros. Самопроизвольное начертание на бумаге слов, не произнесенных генералом Лукьяновым, доказывало глубинную врожденную интеллектуальность и благоприобретенную образованность Игоря Сечина. А ведь многие тогда про него напрасно думали, что он наоборот.

– Андрей Петрович, ладно тебе, давай по-серьезному. – Игорь Иванович педагогично решил использовать строгий, но товарищеский тон в общении с подчиненным. – Нормальные же люди. Я тебя просил и прошу еще раз: мне надо подготовить справку по методам достижения долголетия. Это не только для тещи и вообще не для тещи. Это для меня лично. Ищи все методы современной науки. И если ты меня заставишь клонироваться – зачать самого себя in vitro, я тебя отдельно и серьезно предупреждаю – в соседнюю пробирку мы посадим тебя. Ты должен быть лично заинтересован. Считай, для себя делаешь. Бумаги эти тольтекские отдай мне все-таки. Что еще знаешь?

* * *

Так его в этот день Путин и не принял. Радовался Игорь Иванович, вопреки обычному, что не зовут его никак. Людей обзванивал. Справки собирал. Генерал Лукьянов уезжал, потом снова вернулся – сидел со своим компьютером в сечинской комнате отдыха. Не в той, где диваны и телевизор, а в другой – где горы дурацких подарков-подношений. Сувениры от феодалов ниже рангом от гамма до омега-самцов всевозможных сваливала туда секретарь Игоря Ивановича. Кубки, тарелки, книги и прочую дрянь. Там же и чайник стоял. Стаканы были, вода была, а заварки не было. Генерал подвигал ящики столов и столиков – не нашел заварочки. Но это не страшно. Генерал Лукьянов ведь у нас военнослужащий. А военнослужащий должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы. Он потерпит, нормально, не такое повидал на своем веку.

Окно выходило на стену кремлевскую. Ровно позади могил Ленина, Сталина и товарища Дзержинского. В непосредственной близости от праха вождей крепло чувство офицерской доблести какой-то.

Генерал Андрей компьютер поставил на колени и подумал, что таким образом, вероятно, компьютер с колен прямым попаданием облучает жизненно важные его органы. С болью и самоотверженностью подумал о риске для жизни. Потом вздохнул и вспомнил о ребятах наших в Чечне. Вот кто за всех за нас там, в окопах, – подумал генерал Лукьянов. И мы также не будем роптать. Мы выстоим. И он посидел так немного – мученически, с облучающим компьютером на коленях, – в знак солидарности с русским воинством. Как символ высокой жертвенности.

Не очень писалось. Мысль об облучении мешала. Пришлось прогуляться – три шага от чайника до шкафа с подарками. В шкафу взял книгу, фотоальбом по имени «Саратов». Снова сел на стул и на колени положил фотоальбом, а уже на него поставил компьютер. И так вот – с «Саратовым» между источником облучения и сохраняемыми органами – стал работать.

Написал тезисно: «Голод – активизация гена SIR2. Стволовые клетки – омоложение, регенерация органов, клонирование».

Написав слово «клонирование», посмотрел в затылок бюсту Иосифа Виссарионовича. Сквозь кремлевскую стену увидел. И помечтал чуть-чуть о создании идеального президента.

Взять, положим, сперматозоиды Путина и оплодотворить несколько яйцеклеток какой-нибудь русской баскетболистки. Для стати гвардейской у потомков. Потом определить наиболее удачный экземпляр среди эмбрионов женского пола, чтобы без наследственных заболеваний, чтобы интеллект был потенциально выдающимся. Эмбрион этот выращивать. А потом у пятимесячного зародыша извлечь опять несколько яйцеклеток и оплодотворить их по новой сперматозоидами Владимира Владимировича. Закрепить, так сказать, положительные качества в потомстве путем имбридинга. Тогда Путин стал бы и отцом и дедом нового эмриона одновременно. Но пусть бы эмбрион все равно звал бы президента папой. Хотя нет, он говорить не выучится. Потому что потом бы добыть ядро хоть какой-нибудь клетки Иосифа Виссарионовича из останков. И пересадить несколько участков ДНК, отвечающих за волевой потенциал личности от Сталина в произвольно взятую стволовую клетку эмбриона. Эмбриона исходного, который так и не назвал Путина ни папой, ни дедушкой, опять выкинуть, а стволовую клетку превратить в половую и по новой оплодотворить баскетболистку. И уж теперь выращивать. Но не в чреве баскетболистки – до этого права она не доросла морально-политически. А провести конкурс среди служащих ФСБ, и лучшей из лучших – сотруднице в самом расцвете, репродуктивной – доверить выносить сверхпрезидента.

И выращивать потом супергероя всенародно. В наставники ему многомудрого Евгения Максимовича Примакова. А в тренеры ему лучшего из светлых бойцов из «Ночного дозора» – ну того, мордатого, как его звали-то? А в преподаватели физики и математики – пивовара Ивана Таранова, который и Эйнштейна наущал, мы все помним. В учителя же русского языка… да хоть Пушкина клонировать. И весь народ состязался бы в праве поставлять для ультрамладенца пищу, одежду и инвентарь всякий. И возник бы знак качества новый – «Сделано для ультрамладенца». И слоган «Ультракачество для ультравысочества». Полагаю, не надо объяснять, что такой младенец стал бы основой новой правящей династии, и в Россию вернулась бы благословенная монархия. А фамилия бы какая была у сверхдитяти и, следовательно, у правящей династии? По Иосифу Виссарионовичу считать или по Владимиру Владимировичу? Или равномерно: Путины-Сталины? Или Ферросплавовы?

И немедленно после рождения героя невесту ему создавать всей страной. Взять гены покладистой Алины Кабаевой для характера, шалопаистой Ренаты Литвиновой для цвета волос, Любови Слиски – для политической мудрости, потом еще добавить несколько генов из шубы Насти Волочковой – для шубы, и, наконец, купить коллекцию генов девушек Пентхауса – для образования у грядущей царицы нашей длинных густых ресниц. И все эти гены воткнуть в одну яйцеклетку и покрыть ее сперматозоидом принца Майкла Кентского, внучатого племянника бывшего императора Николая Второго. Невеста получится что надо. Так Сталин породнится одновременно и с династией Виндзоров-Романовых, и с Пентхаусом. Каково?

А Путину – в регенты прямая дорога. Пока не взрастет и возмужает сталинизированный клон его собственного правнука, который одновременно – путинизированный внук великого Сталина. А генерал Лукьянов станет графом. А Сечин будет пожалован князем. «Ах, светлейший князь», – станет говорить ему Лукьянов, а тот ответит: «Граф, милейший друг мой, садитесь, граф, как я рад, граф, вы, граф, не можете себе представить…» И граф Лукьянов станет шефом лаборатории по выращиванию Императора. И все станет иначе.

Наступит полная и окончательная сакральность во всем. И тогда уже к черту даже и этого младенца. Зачем ему взрослеть? Можно же взять от него ДНК и от сверхсуперцарицы взять яйцеклетку, которая у нее будет наготове еще на пятом месяце внутриутробного развития, и снова и снова производить новые и новые поколения суперцарей. И Путин всегда, вечно будет их регентом, а цари могут по большому счету никогда и не рождаться в прямом смысле. А народу понравится, что нами правят мистические сверхчеловеки – нерожденные сверхимператоры.

– Да что Сталин, что Пентхаус! Да в цепочки ДНК таких младенцев можно хоть гены тигра вставить. Да хоть динозавра. Это вам не путинских лабрадоров разводить от приблудных кобелей, – вслух сказал генерал Лукьянов. Как видите, не без вольнодумства и в генеральской голове. Но: это было сказано шепотом.

 

15 января, вторник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Цзя Инь

В действии стихий предыдущих дней новое направление, включается дыхание Печати Дерева: для личности это энергетическая подпитка, однако то, на что она привыкла опираться, стихия Почвы, сама испытывает острую необходимость в поддержке. Функциональный дух Разрушителей чиновников и Литания, означающего Звезду Карьеры и Долголетие, терпит ущерб от Печати, включающей в себя Культуру и Образование.

Среди установлений это Искоренение, благоприятное для очищения и заботы о собственном теле и плохое для любой организованной деятельности. Не слишком благоприятно для Совершенномудрого.

– Китайца звать Ван Лепин. Восемнадцатый патриарх школы Драконовых врат. Починил Бориса Николаевича. Но, поскольку они там все трехнутые немного, никуда из своего города не выезжает. Даже хуже: сидит в горах недалеко от городишки своего, а когда Борис Николаевич ездил, колдуна только силами коллег из спецслужб спустили crop.

– Он нам нужен в Москве.

– Вас понял. Но если силой…

– Он должен сам захотеть. Какая сила? Знание – сила. Нефть – сила. Доллар – сила. С послом китайским немедленно встречайся, договаривайся. И не передави. В конце концов, ну, поедем к нему в этот, как там называется место?

– Фушунь.

– Вот туда и поедем. Хорошо, все. Давай работай. Может, сегодня успеешь еще к послу, – Путин сделал лицо усталым и отчасти рассеянным. Сделал и легкую улыбку. Почти изможденную. Сечин бы обрадовался, что ничего больше не надо докладывать, еще в полдень сегодня обрадовался бы. Но теперь он пожалел проделанной за последние часы работы:

– Владимир Владимирович, у меня еще тут есть. Сейчас доложить?

Путин изменил лицо на заинтересованно-приветливое:

– Давай, конечно. Перейдем только.

И перешли в тамбурочек за кабинетом, а из него во второй тамбурочек – где журнальный столик.

– Знаете, что конец мира вообще-то? То ли в этом году, то ли в двенадцатом. По календарю майя. И всем кирдык, вне зависимости от расы, пола и вероисповедания. – С шутки хотелось начать Сечину, чтобы неловкость от необычной темы сгладить. Получилось. Президенту тоже хотелось разрядить напряжение. Как у врача бывает, шутки да прибаутки помогают и врачу и больному легко переходить от темы жизни к теме смерти, и наоборот.

– Всем нам, Игорь, кирдык, а Березовский один выживет, подкупит, падаль, богов майя и выкрутится. Или у них там строго с этим?

– Золото они любили, боги эти. Еще вот что… Вот, написано: голод. Если снизить потребление калорий заметно ниже физиологической нормы, то продолжительность жизни лабораторных крыс увеличивается иногда на 40%. Активизируется ген SIR2. И никакого мошенничества. Замедляется обмен веществ, замирает репродуктивная функция, организм как будто консервирует себя сам. Ждет, как спора гриба ждет благоприятной среды, чтобы поднять свою какую-нибудь поганочную плодоножку.

– Если конкретно, то сколько калорий мне надо?

– Меньше тысячи, написано. Притом, Владимир Владимирович, набрать надо белками, желательно. Так-то, к примеру, хлопнуть сто пятьдесят граммов коньячку – и вот уже чуть больше тысячи килокалорий внутри. На весь день хватит. Но это не по правилам. И к белкам – витамины надо пить. Тогда SIR2 будет обманут. Ему будет казаться, что у вас нелегкие времена, а у вас наоборот – все отлично. SIR2 вас сохраняет, консервирует, а вы себе наслаждаетесь активной жизнью.

– Но репродуктивная функция, ты говоришь, усохнет? Так ведь? Совсем? Организм белки на это расходовать перестанет, когда и мозгу едва хватает? Что важнее-то?

– Не думаю, не знаю, тут не написано. Я помечу, чтобы изучить этот вопрос. Если бы мозг был важнее, если бы он был главным приоритетом, то половая зрелость не наступала бы, пока человек не взрастет интеллектуально до уровня Спинозы какого-нибудь. Но все не так: недоумки-подростки совершенно готовы к зрелому размножению, и даже и приступают к нему сплошь и рядом, не дожидаясь развития мозга. Так что, мне кажется, при критическом недостатке питательных веществ мозгами природа раньше пожертвует. Вот представьте себе…

– Ладно, на себе попробуй, заодно и сам похудеешь. Это шутка, не дуйся. Что еще?

Игорь Иванович рассказал и о лечении стволовыми клетками. Небольшой научно-популярный рассказик получился. Что, мол, в Швейцарии до сих пор лечат стволовыми клетками из зародышей овцы, а наши и тут впереди всех – «можем ведь, когда захотим!» – лечат напропалую: хочешь – собственными твоими клетками, хочешь – чужим абортным материалом.

– Ну, это мы так решать не будем. Собирай консилиум. Светил наших. Согласуй с кадровиками профессуру эту, чтобы люди надежные… По диете скажи так на всех объектах, где я питаюсь, скажи, что я принимаю очень высококалорийное лекарство, нет, пищевую добавку. Что надо сократить калории радикально. Или не так, один черт придется все делать самому. Пусть на всех объектах кого-то одного из смышленых ребят научат считать калории. И велеть со среды, скажем, перед каждым блюдом класть мне разблюдовочку – калории, жиры, белки, углеводы. А зачем это – ничего не объяснять никому. Так положено, и точка. И вот что: столько умных людей на объектах не найдешь. Они же сменами работают. Это нам человек двадцать умных понадобится. Нереально. Давай этих четверых, которые с ядерным чемоданчиком ходят, научим калории считать, и стану я их все-таки за собой таскать везде. И американцы увидят, что мы внимание повысили к ядерной безопасности, донесут ведь… и прок хоть какой-то с молодцов этих будет. Проинструктируй их – тысяча калорий. Это максимум. И пусть все считают. Воздух пусть мне считают, если мимо столовой иду, понял? Ты сам-то не хочешь присоединиться?

 

16 января, среда

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: И Мао

Разрушение Детей Почвы продолжается, сильное Дерево ставит под сомнение привычные методы, а Вода ГУЙ Чиновников активно ему в этом помогает. Неблагоприятно.

По двенадцати установлениям это Наполнение, благоприятствующее Совершенномудрому в торжественных приемах и важных ритуалах.

Проснулся и к лошадям пошел. Рано было. Запахом хорошим рядом с лошадьми дышат и ждал, когда чистокровного верхового Идриса ему почистят и поседлают. В какой-то момент, когда берейтор ушел менять несвежий вальтрап, заглянул коню под брюхо.

«И бежать удобнее, и на морозе ничего не мерзнет», – подумал. В практическом, конструктивном разрезе хотелось посмотреть на ситуацию. Почти удалось. Почти. Позитивизмом сочувствие вытеснилось не до конца. Сочувственно погладил по ищущей сахара улыбающейся морде, потом стряхнул пылинку у конского глаза и сочувствовать перестал. Потому что берейтор пришел и надлежало сделаться деловито-спокойным. Нельзя, чтоб заметили.

Коня подвели к специальной скамеечке – он был ростом 173 сантиметра в холке – Путин был в холке ниже, если кто помнит. Со скамеечки легче было садиться. Президент в седле уже поерзал, задал вопрос: «Подпруга не слабовата, что-то он надулся, что ли?»

Берейтор обрадовался, что президент в разговорчивом настроении, и его понесло: подпруги бы прикупить немецкие, – это раз, конюх Мишка дверь за собой не закрывает, сквозняк вечно в конюшне, – это два; потом еще витаминизированная подкормка заканчивается, потом коней бы постричь, еще бы и проколоть витамины, – это три, четыре и пять. А так все хорошо, только бы еще дорожку натоптанную в леваде песочком присыпать, так не распорядится ли Владимир Владимирович, а то коменданту сказали, а он не отвечает, только улыбается, а дорожка уж больно грязная.

– Опасно, Владимир Владимирович, – на рыси уже в спину хрипел берейтор, – не поскользнуться бы коням на поворотах на грязи-то.

Президент тоже не отвечал. Как и не выделяющий песку комендант. И тоже улыбался. И думал заезжавший сбоку берейтор, что президент похож на коменданта. И ошибался. Дело обстояло наоборот. Комендант был похож на президента.

Хорошо покатались. Лошадям особенно понравилось. Идрис дурачился и играл на снегу. А Путин на него не сердился совсем и потакал. И был нестрог.

– Опять сутулитесь немного, – подметил берейтор. Замечание сделал.

– Я, Петрович, с откляченной задницей ехать не могу на рыси, – ответил Путин. – Я не могу мошонкой об седло плюхаться, понимаешь? Поэтому зад подбираю вперед немного, понимаешь? И спина от этого прогибается.

Берейтор промолчал, как человек придворный, он не смел поддерживать разговор на подобные темы. С другой стороны, как человек с ветеринарным образованием, он мог бы подметить, что миллионы всадников до сих пор справлялись как-то с этой проблемой. В результате, он поступил как одновременно умный и придворный ветеринар. Он сказал:

– Может, бриджи вам, Владимир Владимирович, тесноваты? Может, побольше заказать?

Путин не ответил. Он думал. Заказывать бриджи или не заказывать. Были соображения «за» и «против». И те и другие выглядели очень убедительными. В обтягивающих бриджах, да еще с лайкрой немножко, молодцеватее выглядишь. А жмет в паху, с другой стороны. Ну, а большие наденешь, будешь как беспризорник из старосоветского фильма. Или как мальчонка из старинного же фильма в отцовых портах, с помочами который бегал. Да. Вот. Угу… Думал…

И забыл думать метров через пятьдесят. Сороку увидел на заборе и заинтересовался. А Петрович подумал, что государственные мысли нехорошо перебивать, и не стал переспрашивать.

Ближе к обеду Сечин позвонил. Отрапортовал, что все четверо военно-морских офицеров, хранителей чемоданчика ядерного, Чемодана Всевластья, отправятся со вторника на семинар в Институт питания. Только на один день. Так что же делать с чемоданчиком? Растягивать семинар не хочется, потому что велено директору прочитать им курс расчета калорий, а директор послезавтра улетает на неделю за границу. И сам Сечин считает, что правильнее было бы им съездить на семинар вместе с чемоданчиком. Никакого вреда от этого не будет. Хранители Чемодана Всевластья вчетвером его еще лучше уберегут.

Путин хотел спросить: «А нельзя, что ли, этого директора привезти сюда к нам?»

И спросил бы. Но он знал, что Сечин ответит, что у директора там в Институте слайд-проектор, и слайды, и плакаты, и пара лабораторий, которые надо посетить. И не стал спрашивать. Потом Путин подумал, что надо бы спросить, а почему бы пока не передать чемоданчик на один день начальнику его, путинской, охраны. И знал, что Сечин ответит, дескать жрецов чемоданчика нельзя с ним разлучать, потому что они воспитаны в мысли о невозможности разрыва физического контакта постоянного со священным символом власти. А один раз покажи им, что плевать на символ и что он не священный, так они сойдут с ума или перепродадут лишенный сакральности предмет.

Еще Путин мог бы пошутить, что, мол, можно было бы передать чемодан на хранение на один день послу Соединенных Штатов. «Собственно, ради американского же спокойствия мы с этой хреновиной так цацкаемся», – сказал бы Путин. А Сечин бы рассмеялся и сказал бы голосом проворного слуги, убежденного в своем превосходстве над туповатыми выродками-хозяевами: «Янки тупые, Владимир Владимирович, юмора не поймут».

Вот так бы они поговорили, если бы была охота говорить. Но Путин чувствовал себя с некоторых пор усталым лососем-дезертиром. Он сокращал пустые предсказуемые диалоги. Он хотел отделаться от назойливого млекопитающего на том конце трубки.

– Ну ладно, пусть едут прямо с чемоданом.

 

17 января, четверг

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Бин Чэнь

По энергетической структуре день близок Владыке Судьбы, сильная Почва в расцвете порождается Огнем и легко преодолевает нежелательную в контексте расклада Воду. Ветвь ЧЭНЬ соответствует в знаках судьбы Юпитеру, Тай Сую, который помогает и поддерживает. В целом довольно благоприятно.

Среди установлений это Выравнивание, благоприятное для продолжения вчерашних торжеств и важных встреч, а также для того, чтобы обернуться на прошлое и сделать запасы.

Прямое включение не получилось. Первый телеканал должен был в двенадцать показать прямое включение со встречи Путина с учителями и преподавателями вузов.

Я телевизор тогда смотрел, дома сидел. А мне что, мне на работу не идти, правильно? Имею право. И вот что показали: Андреевский зал, в нем стулья красивые стоят, часть из них занята задницами, а часть – нет. Потом видно, что та часть, что не укрыта задницами, не полюбилась режиссерам первоканальским. Пустая часть зала. Они избегать ее стали. А гостям просто сказали прийти к десяти утра, обшмонали пару раз на разных входах. И в Андреевском зале они были сильно заранее. А в двенадцать им сказали, что президент задержится на полчаса. Ну, некоторые и встали. Пустые стулья их дожидаются, а они во Владимирский зал потянулись. Посмотреть. Чтобы и дома потом рассказать, и коллегам. Коллегам сдержанно рассказать, мол, подумаешь, невидаль какая… А дома восторженно, с горящим взором. Ведь не каждого в Кремль позовут на встречу с президентом. Ведь не отмеченные никаким знаком свыше обычные человеки в это самое время у доски стоят с вонючей тряпкой и мелом или сессию принимают у недоопохмеленных студентов. А они – они не ровня обычным человекам: вместо того чтобы педагогическим процессом заниматься, они тут казенную мебель обминали. Они – соль от соли земли. И вот: помогали президенту в обеспечении преемственности власти. На встрече должен был присутствовать и мэр Москвы Дмитрий Козак. А ему ведь дорога в президенты – он наследник, преемник и гарант продолжения курса на преобразования. Что ж, педагоги – люди понятливые: предвыборные дела – президент повышает не свой лично рейтинг, а авторитет власти в целом. Вот где педагогика!

А по телевизору нам стали в основном первых два ряда полировать. Там и лица обнаружились. Надетые прямо на задницы.

Ректор Садовничий спокойно и со значением сидел. Он же партийный активист, а не провинциальный учителишка какой. Чего ему рыскать по Андреевскому и Владимировскому залам и на стены пялиться. Глаза у него мягкие, излучают свет. Не свой свет, отраженный – это путинская гало-харизма долетает до него от Ново-Огарева и отражается в глазах его теплом, благодарностью за заботу и так далее. Он был интеллигентным бета-самцом. Это каждый подтвердит.

А «Новости» на Первом канале вел ситуативный бета-самец Выхухолев. Пока мы пялились на Садовничего, Выхухолев за кадром быстренько зачитал нам сообщение вчерашнее Интерфакса, что готовится программное выступление президента по воспитанию и образованию подрастающего поколения. И еще сообщил ведущий, что приглашенные рассаживаются, и что вот-вот – грядет. И я поверил. А хотелось верить, вот в чем дело. Я же был в этот момент гамма-самцом по отношению к Выхухолеву. Потому что он знал, что рассаживаются гости, а я только догадывался, глядя в телевизор. Но ему-то лучше знать, правильно? Он же зря не скажет, верно?

От сведений мы с Выхухолевым перешли к чувствам. Чувствовали мы оба, что дела у нас с молодежью классно идут, но с сегодняшнего дня мы выйдем на совершенно новый уровень образования и воспитания.

И я тоже испытал чувство надежности какой-то, целеустремленности. Я подумал, что не все так плохо, как каркают еврейские злопыхатели с «Эха Москвы», комммунисты там и прочие маргиналы. Патриото-космополиты хреновы. Славянофилы и западники, ядри их мать. Общечеловеки и пацифисты в союзе с красно-коричневыми и империалистами… Я их внутренне отверг как-то сразу. Интуитивно почувствовал тревожность какую-то, угрожающую мне, Выхухолеву и Путину. Эти внесистемные еврейско-патриотические самцы посягали на нашу альфа-бета-гамма-гармонию. И я отверг их поэтому.

И лучше себя почувствовал. Физически. Вот, к примеру, нельзя мне кофе из-за подагры, но я решил, что новая жизнь отменяет подагру вместе с этими эхомосковскими провокаторами вне всякого сомнения. И пошел, и сварил кофейку. Маленький запасец колумбийского для какого-то предподагренного доболезненного гостя оставался. Какой же чудный от него запах шел – за столько лет не забытый совсем запах. Оказалось, все эти годы я каждой молекулой своей мечтал об этой чашке кофе. Ну а не было бы президента, что бы я делал? Вернее, президента и так не было. Но был выхухолевский рассказ о президенте, понимаете? Вот не было бы Выхухолева с его рассказом, что, мол, налаживается и грядет… вот что бы я делал? Известно что – давился бы чаем из ромашки, как йог какой-нибудь малокровный.

А президент одевался в этот момент у себя в Ново-Огареве. Ему кастелянша подготовила на сегодня новый костюм и что там еще – рубашку, галстук, ремень. Все новое. И Путин огорчился, что карманы зашиты на пиджаке. Сколько лет проносил множество других костюмов с зашитыми карманами, ничего в эти карманы класть не собирался, а обиделся. Показал охране. Выругался, как ругаются питерские – синтаксически изысканно, морфологически изобретательно, интонационно тускло, обреченно и авитаминозно. Бойцы сделали в ответ решительные и мужественные лица, будто собирались штурмовать школу в Беслане, и пошли за дурой кастеляншей. И не нашли – вернулись. Один сказал, что у него есть нож американский с плоскогубцами. Путин по поводу плоскогубцев почувствовал себя должным пошутить. И пошутил. Что, мол, для ниточки как раз плоскогубцы и подойдут и что нет ли у кого огнемета. А охранник почувствовал немедленно потребность издать скупой смешок в ответ. И исполнил: скупой смешок. Во время и внутри шутки Путин обронил, что костюмчик 20 тысяч стоит. И даже не долларов. Хотя он, по правде говоря, не знал, сколько костюмчик стоит. Но хотелось обратить на себя внимание. Ведь чурбаки эта – дуболомы-охранники – хрен когда комплимент сделают. А с кем еще поделиться? Носишь же, а никто и не знает, что специального итальянца портного выписал ему Роман Аркадьевич Абрамович. Итальянец – лучший на планете, а уезжать не смеет – кто ж ему в его Италии столько закажет и столько заплатит. Ниточку резали прямо на Владимире Владимировиче, он крутился неловко, он хотел видеть, как режут ниточку, не порежут ли и пиджак. И охранники крутились вместе с ножом, и ниточкой, и пиджаком, и президентом. И порезали-таки пиджак. Но незаметно. И второй карман решили не разрезать. Не из-за того, что пиджак пожалели во второй раз порезать. А просто: Путин избыл свою обиду. Ему хотелось покапризничать, чтобы с ним повозились, чтобы позаботился о нем кто-то. Понимаете? И вот – позаботились же? Ну и хватит пока. А на карманы-то и в самом начале было наплевать.

Потом он все-таки поехал и выступил. Сказал о борьбе с бездуховностью. Это главное было, я так понял. И о вызовах XXI века, о передовой науке, а потом снова про угрозу бездуховности, исходящей от чуждых нашей традиции образцов массовой культуры. И я понял, что это против американцев. И внутренне одобрил. Это уже в «Новостях» в три часа показали, а я не пропустил. И Дима Козак сказал слова. Хорошее что-то, но не запомнилось.

Я вот как раз подумал, а что они потом делают, после выступления, когда вдруг Выхухолев говорит: «Переходим к международным новостям. В городе Хэй-Хэ, в китайской провинции Хэйлуцзян, арестованы девять исламских террористов, планировавших…» Я имею в виду, я думал перед хэйлуцзянскими террористами, а что Путин с Козаком делают? Или бог с ним, с Козаком, Путин-то что делает? Он же не может тоже оторваться от канвы новостей. От потока новостного. Он куда девается из нашей жизни, когда сюжет про него заканчивается? Он, я так думаю, вместе с нами смотрит, каково там им в Хэйлуцзяне. А потом отправляет туда Сережу Шойгу, пусть он им там жизнь наладит снова. А когда погоду нам показывают, он что делает, президент наш? Думаю, радуется вместе с нами, если у метео-девушки из телевизора мини-юбка сегодня и солнечно станет. И, наоборот, если метель, то горюет, как и мы. А потом думает: «Да хрен с ней, с метелью, до весны недалеко осталось, прорвемся». Родной наш и близкий, президент наш. Он ведь наш в доску парень, он – один из нас. И не получается у него ничего именно потому, что он один из нас. Мы же простецкие честные парни, русаки настоящие. Не жадные, не проныры, понимаете? Другие – наглые, хваткие – без мыла в жопу, ты их в дверь – они в окно, галдят вечно, горло дерут за своих. Ну а мы за дружеский разговор хороший всегда, за дух товарищества. И не ладится у нас, и у него не ладится. Мешают же, это понятно. Американцы мешают, Березовский. Сладить с ними легко – одних бы ракетами, а другого топором по башке его неуемной. Но тогда бы мы уподобились им, гадам беспринципным. А мы не такие. Мы – нормальные простецкие ребята с нашим Путиным, вот и дурят нас подонки всякие.

Я так подумал и решил маленечко выпить. И нашел початую бутылку превосходного мягкого ирландского виски, и налил полстакана. Лед положил потом, потом выпил, не дожидаясь, пока лед растает. Потом долго еще сидел у телевизора. Лед таял потихонечку, и талая вода смешивалась с остатками виски, а я капли эти хмельные выливал себе в рот. И забыл уже о Путине моем родном.

И мы не знаем, что президент потом делал еще в этот день. Мы бросили наблюдательный свой пост. Потому что льда в стакане полно оставалось и выбрасывать его было жалко, не по-хозяйски. И пришлось доливать опять виски. Ирландское как-то дисциплинировало нас и настроило на серьезную внутреннюю работу. Самосовершенствование путем самосозерцания и трансцендентального самосозидания.

 

18 января, пятница

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Дин Сы

Два Огня ДИН и скрытый в ветви дня БИЯ – это сила собратьев и единомышленников, помогающая функциональному духу. Слабое звено здесь Богатство, не следует утруждаться в его развитии.

Дыхание Огня способствует ритуальности, эффектным речам, возвышенным устремлениям и призывам к справедливости.

В знаках дня – аспект Ямской Лошади, это счастливый дух для поездок и перемещений.

В цикле установлений это Определение, когда Небесный Император все размещает по своим местам. Сегодня не следует выносить обвинений, но благоприятна любая конструктивная деятельность, вся работа будет сделана быстро. В целом очень хороший день.

Путин был деятельным сегодня. Он принимал директора ФСБ Патрушева около пяти вечера. И вот почему: Листерман звонил Кипяткову, Кипятков доложил Патрушеву, Патрушев докладывал президенту. Тема была не то чтобы серьезная, но не терпящая отлагательств.

– Владимир Владимирович, известный международный сутенер Петр Листерман явился к нам инициативно. Предложил сотрудничество. По договоренности с Березовским, он поставляет ему девушек – моделек всяких. Собирает по всему миру девиц с первых обложек модных журналов. Страны – Латвия, Литва, Эстония, Бразилия, Украина. Россия, конечно. Березовский заказывает обычно сам. Кого найдет в журнале – заказывает. Листерману платит от пятидесяти тысяч долларов за гражданок СНГ и республик Прибалтики и до семидесяти тысяч долларов за иностранок. Сам Листерман нам предлагает за пятьдесят тысяч доставлять каждую девицу в Москву перед отправкой в Лондон. Авиабилеты и другие командировочные расходы – питание, размещение – он берет на себя.

– Николай, ты о шлюхах говоришь, как об офицерах – командировочные расходы какие-то. Памперсы или там тампаксы тоже будешь учитывать? Короче, баб перед отправкой к Берёзе нам будет завозить по пятьдесят тысяч за штуку, правильно? А ты им будешь встраивать капкан волчий в одно место? И Берёза в твой капкан попадется, так, что ли?

– Владимир Владимирович, мы можем и не платить. Если бы Листермана взяли с грузом кокаина либо другого запрещенного вещества, он бы стал сговорчивее. Суть не в этом. Возможности открываются нешуточные. Мы же сможем вербовать представителей указанного контингента. Можем временно задерживать под любым предлогом, можем входить в контакт, имитировать вербовку и передавать ложные сведения, использовать их в качестве носителей спецвеществ, с учетом того, что они подходят к объекту вплотную.

– Full contact, я бы даже сказал. И ты им встроишь в одно место ампулы с кислотой, и Берёза засунет прямо в ампулу и растворит себе член? Правильно?

Путин испытывал какое-то оживление нездоровое и не нравился себе в этот момент. Непрофессионально было вот так оживляться. И он признал:

– Извини, Николай, просто очень смешно. Я представил, понимаешь. Всё, давай серьезно, продолжай.

Приглашенный к серьезному продолжению разговора Патрушев проявил выдержку и не сказал, например, что он и так не шутил до сих пор.

– Реально можно переправлять на девушках спецвещества, срабатывающие через две-три недели. При контакте они перейдут на кожу Березовского. И тяжелое заболевание и конечный результат не будут напрямую связаны с конкретной встречей. Это раз. Извините, но до нас, мне тут умники наши сказали из соответствующего подразделения, до нас спецвещества в подобной ситуации применял знаменитый Бальтазар Косса, папа римский Иоанн Двадцать Третий. Которого потом разжаловали из пап римских. К нему как-то обратилась девушка, сказала, боится, что от нее уйдет любовник. Бальтазар этот выдал ей мазь для внутриполостного применения. Привораживающую мазь, как он объяснил. Оба любовника погибли. У нас же эрудиты работают. Хороший вариант? Можно повторить. Я уж не говорю о банальном СПИДе. Можно также попытаться вывести нашего человека через Листермана на Березовского, пусть скажет, что нашел редких качеств красавицу не из журнала. Неизданную, так сказать, красавицу. Для установления прочных долгосрочных отношений. Можем отправить сотрудницу Службы, можем задействовать человека из Службы внешней разведки, вплоть до того, что взять у СВР человека из числа нелегалов.

– Нелегалку восемнадцатилетнего возраста не найдешь, и не ищи. А старше Берёзе не нужны.

– Это не совсем так, у давно внедренных агентов СВР подрастают дочери, Владимир Владимирович. Я думаю, с помошью родителей можно было бы подыскать. В СВР возражать не будут, если вы лично распорядитесь.

– Это, Николай, имей в виду, но пока не приступай непосредственно. Я команду дам. По реальным потаскушкам, журнальным, как ты говоришь, – завозить сюда. Листерману материально компенсировать, как он просит, девушкам дополнительно давать по тридцать тысяч лично. Отвозить ко мне на дачу в Александровку. Понял? Ну давай, с богом. Что еще?

– Я под свою ответственность о первой уже с Листерманом договорился. Сегодня паспорт с английской визой для нее забирают из посольства. Летит в Лондон завтра – Аэрофлотом в одиннадцать пятнадцать. Досье на нее полностью готово. Можем арестовать ее за нарушения правил регистрации в Москве – она из Казани. Можем арестовать ее с грузом кокаина, если сочтете необходимым.

– Нет, не надо. Не так. У нас же со средствами все в порядке. Зачем же ты на такой ерунде экономишь? Найти Листермана. Обозначить задачу – сегодня же ее в Александровку. Привези в закрытой машине. Адрес знать не должна. Ну, как обычно, но тщательнее. Деньги ей выдать заранее, чтобы не боялась, что подведем. Сказать ей, что встреча с высокопоставленным нефтепромышленником. Или что-то в этом роде. Узнаешь, во сколько сможешь доставить, – немедленно звони. Мне же ориентироваться надо. У меня же тут, ептыть, работа.

– Вы, Владимир Владимирович, убеждены, что светить надо объект в Александровке?

– Ты не понял, я вижу. Я ее сам вербовать стану. Тряхну стариной. А что?

– Владимир Владимирович, а что если это многоходовка Берёзы, если он использует Листермана, возможно втемную, если он, просчитав нашу реакцию и возможные встречи ваши с контингентом, попробует таким вот способом до вас добраться – отравить, например? Березовский во всех отношениях брат родной этому Бальтазару Косее, Иоанну Двадцать Третьему.

– А ты – брат двоюродный. Если бы Бальтазар этот у нас в ФСБ служил, как думаешь, до генерала бы дослужился? А до президента? Ладно, шучу, я знаю, ты торопишься, давай…

* * *

Люди тянутся к противоположности. Почему так? Мы не знаем. Но вот: мужчинам нравятся женщины. Это же сразу противоположность. И далее: большим, толстым, высоким мужчинам часто нравятся миниатюрные женщины. И наоборот, микро-мужчины сплошь и рядом стараются впрыгнуть на долговязых девушек. Так мудро распорядилась природа, надо полагать. Потому что если бы микро-мужчины тянулись к миниатюрным женщинам, а гиганты – к долговязым, то расплодились бы породы людей-болонок и людей-мастифов. Оно бы и неплохо: всегда бы было кого поколотить, потом еще вместо Белки и Стрелки, Уголька и Ветерка можно было бы отправить в космос микрочеловеков. Героев космоса из них сделать. Но это нечестно. Некрасиво. Неполиткорректно. Поэтому мы спокойно относимся к виду микроскопических человечков, кадрящих статных девушек с сорок пятым размером обуви. С пониманием относимся. С деликатностью. Хотя мы их ненавидим, конечно, в этот момент. Но не настолько, чтобы сразу бросаться с кулаками. Мы вообще не любим маленьких мужчин – у них сердце близко к жопе. Но ничего, терпим. А высоченным женщинам микрочеловечки нравятся. Они любовно говорят о своих полукавалерах: «Мал клоп, да вонюч!»

Но иногда эти бонапартики пытаются запрыгнуть на целую нацию, то есть и на нас в том числе – великодушных громоздких дядек. И тогда, вот чудо, мы говорим то же самое, что и женщины, но с другой интонацией. Вот как мы говорим: «Мал клоп, да вонюч!»

А вот если нас тянет к противоположности, то большому дядьке в Москве следовало бы искать, сбившись с ног, крошечную худенькую негритянку, правильно? Миниатюрную, гибкую и грациозную черную кошечку, так ведь? Ведь она противоположнее пусть бы и крошечной худенькой белой? Тогда Путину бы надо было втайне мечтать о здоровенной жопастой негритянке? Она гладила бы его по голове и прижимала бы щекой к необъятному своему лону и рокотала бы сиплым десятым сопрано: «Volodia, Volo-dia…» А Володья доверился бы ее необъятной женственности, океану стихии Инь – черному, женскому, нижнему, влажному, мутному. И притих бы послушно. И растворился в ней, как сахар в чае…

И отпрянул бы потом от роскошного лона недорастворенный. Потому что она – неполная его противоположность. Она – недопротивоположность. Смотрите-ка: последовательно стремясь к противоположности, маленький белый худой ЖИВОЙ мужчина должен стремиться к МЕРТВОЙ жопастой высоченной и толстой негритянке. Ведь он бы, в поиске полной противоположности, дошел бы до очевидного вывода, что живое противоположно мертвому, правильно? И далее: он воспылал бы страстью к своему черному автомобилю Mercedes ML-500, например, который мертвее, и чернее, и жопастее любой наличествующей на планете мертвой негритянки. И, продолжая: он сгорал бы от похоти при мысли о своей яхте, которая, хоть и не черная, но мертвее и толстожопее всех живых и мертвых баб всех цветов. Правильно? И он не мог бы даже и вспомнить, с чего это началась его любовь к мертвому.

А нам проследить нетрудно, – с часиков, с Патека да с Филиппа, подаренного герою благодарным бизнесменом в бытность нашего Владимира Владимировича ответработником питерским при Собчаке. Говоря не впервые о Собчаке, я имею в виду папу знаменитой Ксении Собчак, если кто забыл. У нее отец был, тоже Собчак у него была фамилия, а при нем Путин состоял. А еще, последовательно двигаясь к любви к мертвому, он еще до Собчака научился любить деньги.

Обладающий распространяет себя на предмет, которым обладает. И поглощает предмет собой, и сам становится предметом. Самости обладающего и обладаемого смешиваются и, взаимопроникая, обмениваются идентичностью. Покоритель становится покоренным, рабовладелец – рабом, Инь несет в себе Янь, а яблоко несет в себе червячка, и так далее. И все? Нет, не все – вы не можете чересчур долго вариться в этой самой общего замеса самости с предметом обладания. Как то: обладая мертвой толстожопой негритянкой, Путин непременно сначала должен был бы стать немного ею. Но вот долго ли бы он оставался мертвой толстожопой негритянкой? Отнюдь нет. Он бы исчез, и она бы исчезла, и они бы породили новую сущность, не родственную ни одной из исходных.

Наука тут непреклонна. Вещество и антивещество притягиваются и аннигилируются к ядреной маме, выделяя море фотонов – света, стало быть. Даже кусок дерьма, воссоединившись со своей полной противоположностью – с куском антидерьма, немедленно исчез бы, породив вспышку света.

Рассмотрим чуть подробнее.

Когда Путин полюбил деньги, еще до Собчака, было ли это безобидным? Деньги – мертвые модули живого мира. Зазеркалье и потусторонье живого мира. Это мертвый способ описания живого мира, вот что такое деньги. Способ их получения известен. Деньги – побочный продукт конвертации жизни в смерть. Деньги выделяются как нежелательное тепло у двигателя внутреннего сгорания. Вы конвертируете непрерывно свои усилия, личное свое время, пренатальную энергию Цзин – в смерть. Собственно в этом – цель жизни, тут досадовать не стоит. И при этом выделяются деньги. У всех по-разному. Одним удается перейти от жизни к смерти без большого выделения копоти – денег. Другие коптят вовсю, сами видели небось. Там и сям видны столбы черного дыма, оглянитесь.

А почему обратно не получается? Применить деньги для соразмерного удлинения жизни. Понятно, почему. Потому что побочное тепло нельзя обратно в двигатель запихать. Тут вам прямые зависимости не помогут. Это вам не Е=МС2. Яньло-ван об этом хорошо знает, Начальник Пятой канцелярии, судья Ада.

И полюбивший деньги Путин попал в неприятную историю. Ему приходилось все больше усилий пережигать не в инициативу, не в стратегический прорыв, не в динамическую стабильность, а в копоть. И случилось: он обменялся сущностями с этой копотью, он стал ею и аннигилировался затем к чертовой матери со вспышкой света. Породил новую сущность – БайкалФинансПутина.

От старой же сущности кое-что осталось. А именно: новая сущность не хуже старой продолжала обкусывать губы. Собеседники новой сущности с нескрываемым удивлением видели изъеденные внутренние части выпяченных путинских губ. Все сплошь в покусах – рана на ране.

А любовь, слияние и взаимоуничтожение Путина и Березовского какую новую сущность породят нам на диво?

Противоположности. Один хочет стать президентом. Хочет обладать Россией. Хочет намотать на руку длинную русую косу России, и воткнуть ей, и смотреть на нее, как она приникает и рвется прочь, как ей хорошо, суке. И, надо же, никогда не станет. Президентом не станет. России он не нужен. Он думает, что нужен, и что она, дура, его не понимает, а поймет – пожалеет, да будет поздно. А она уверена, что как бы поздно ни стало, такой суетливо похотливый любовник-папочка ей не нужен. Другой – Путин – сидит в кресле президента и тоже никогда не станет президентом. Потому что не умеет, не хочет и боится. И презирает суку эту с русой косой. И он будет имитировать, что он России не муж, а брат, заботливый брат. А она поверит. И годы будет верить. Тихо станет жить при брате, сублимировать страсть. И похоть свою первобытную отдаст потом революции, перевороту, недозволенному и срамному мятежу.

Березовский хотел, чтобы Путин совокупился с Россией вместо него, за него, а он, Березовский, стоял бы рядом и помогал. Подсказывал. И не вышло. Ну, Путин же брат ей, как же она станет с братом, да еще при этом похотливом бесе? Но Березовскому стыдно не было, он день за днем, неделями даже уговаривал Володю стать ЕЁ президентом. А Путин в разговоре с Березовским – то ли сводником, толи сутенером – все отказывался от России. И юлил, и петлял, и наводил тень на плетень. Не хотел. И однажды на прямой и жесткий вопрос: «Ну, не хочешь быть президентом, так кем же ты, Володя, хочешь стать?» – Путин ответил Березовскому резко и однозначно: «Тобой». И вот: каждый из этих двоих хочет занять место другого. Материя и антиматерия. И в стремлении к соитию друг с другом и к взаимной аннигиляции забыли уже оба о России. Так соперничество перерастает в гомосексуальную страсть. Но была ли их страсть сексуальной? Тут натяжка, старина Фрейд нас путает. Теперь, когда мы Фрейда развенчали и доказательно установили, что не либидо никакое, а страх движет людьми, мы должны рассмотреть взаимное влечение Путина и Березовского в этом контексте. Почему каждый из них в одиночестве без другого? Почему Путин все время разыскивает Березовского, ряженного в маску Путина? Почему им страшно быть в разлуке? Почему они устремляются друг к другу мысленно? Визуализируя мыслеустремление, вычерчивают они электрическую дугу от Лондона до Москвы. Дугу, которую видим и мы, скромные обыватели, проживающие между 57 и 52 широтой в этой части света. И еще: какой силы будет вспышка света, когда они достигнут друг друга и аннигилируются к такой-то матери?

* * *

В пятницу, 18 января 2008 года, Владимир Владимирович и Борис Абрамович все еще были далеко друг от друга физически и сгореть в объятьях друг друга не могли. Просто ментальный контакт поддерживали. Но искрило сильно. Материальным же воплощением их связи, послом доброй воли, в известном смысле, была Лариса.

Лариса не была негритянкой. Однако же высокой кобылицей была. И в этом смысле, вдобавок к оппозиции по полу, являла собой оппозицию Путину по росту. Ему такая оппозиция нравилась. Глаза красивые, настойчивые. Лицо красивое. Лоб чуть выпуклый – детский. И от этого – трогательное что-то, отцовское чувствуешь, глядя на нее. По фотографии так выходило, так предвкушалось. Путин листал портфолио – хороша девка, что и говорить. Щемило в груди немного от взгляда с фотографии. Позже, потом, когда она будет с закрытым черной тканью лицом, со спрятанными красивыми глазами, Путин попытается восстановить в памяти этот ее настойчивый взгляд в упор с обложки журнала. И захочется посмотреть в эти глаза. И разрешить ей смотреть вот так пристально на него. Но он сдержится – конспирация.

Он возместит отсутствие ее глаз, отсутствие диалога взоров возможностью монолога – подвергнет визуальному осмотру доступные, незакрытые части тела. И вполне окажется удовлетворенным. Бедер не то чтобы было много. Маловато даже. Но девка здоровая, длинноногая, нельзя же, чтобы все совпало. Это в порномультфильмах только совсем уж идеальные девки бывают. А тут жизнь – критический реализм на марше.

Да и кой черт разница. Не в бедрах счастье. Что главное в молодой женщине? Это каждый знает – кожа. Кожа: упругость, упругость, упругость, молочно-восковая спелость. Потом, ближе к тридцати, она станет самоувереннее раз в сто, смелее, остроумнее. Главное – несопоставимо сексуальнее в повадках. Интереснее во всех отношениях. Но не во всех: кожи уже не будет упругой. Молочно-восковая спелость пройдет. Вместо молочно-восковой спелости обнаружатся на коже омерзительные склизкие кремы-гидратанты с омерзительным же пластмассовым запахом, способным вызвать эрекцию разве что у целлулоидного Микки-Мауса. А пока у Ларисы с кожей все в порядке. Она у нас еще маленькая. И завтра едет к Березовскому в Лондон на заклание. Билет есть, виза есть. Самолет завтра в 11:15, я уже говорил.

Ларису предупредили, что нефтепромышленник страшно богатый, что видеть его она не должна, потому что он не хочет быть узнанным. Ей следовало войти в помещение, переодеться полегче как-то, чтобы соответствовать духу спальни. Выбор пеньюаров разных размеров будет достаточным. Понравившийся и надетый можно будет потом забрать с собой. Больше ничего не брать и не трогать. Ни один из предметов одежды, который она наденет, не должен сниматься через голову. Когда она будет готова и ляжет под одеяло, войдет человек, который тщательно укрепит ей повязку на глазах. Повязку поправлять не надо, трогать не надо. Говорить о повязке с нефтепромышленником не надо. Не удивляться, что ее щедрый покровитель не станет с ней разговаривать. Он немой, он ни слова не произнесет. Надо быть послушной, повиноваться его рукам, пытаться угадать и предупредить его желания. Ей молчать не обязательно. Она щебетать и подбадривать его может всячески – соответственно моменту, но на ответ расчитывать не должна.

Лариса со всем согласилась – она Листерману доверяла. Он сказал – все нормально будет. Села она в ненатурально длинный 745-й BMW у «Якитории» на Новом Арбате. Окна были сильно тонированными, а сверху шторки плотные. Водителя и парня приветливого отделяла от нее перегородка матовая. Угадывалось, что прямо на запад сначала поехали. А потом она не угадывала, не очень об этом думала. Приехали, и увидела – здание бетонное, старосоветское, в лесу. Перед входом, через автомобильную площадку – группа лиственниц облезлых. Входишь – холл с большим аквариумом. Повели на второй этаж. Там через холл – спальня. Сбоку комната, где можно переодеться, посмотреть телевизор, привести себя в порядок.

И она ждала. В семь вечера – ждала девяти. В девять поднялся к ней сотрудник, сказал: ждать одиннадцати. В одиннадцать посоветовал ей сотрудник доброжелательным, товарищеским тоном занять позицию в кровати уже. Что скоро, мол, уже. Потом она заснула, а разбудили ее в час ночи словами: «Начали движение». В руках у сотрудника была повязка, только это была не повязка по-настоящему. Это был с лайкрой черный мотоциклетный подшлемник. Он закрывал и голову и шею почти полностью. Открытыми были кончик носа и рот. Там, где у мотоциклетного подшлемника место для глаз, – аккуратно вшитая двойного материала заплата. Ткани так много оказалось, что глаза под подшлемником открыть не удавалось. Упаковали Ларису. Еще она подождала минут пятнадцать. Услышала того же опекуна-сотрудника – суетливый полушепот его услышала в этот раз. Сказал, чтобы приготовилась. И потом: «Гость прибыл», – сказал он заметно громче прежнего и дежурно-торжественным голосом. Так кремлевский шеф протокола объявляет дежурно-торжественно в других помещениях: «Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин». А сотруднику очень хотелось, чтобы похоже было.

Что бы сделала на Ларисином месте Зоя Космодемьянская, например? Или Жанна Д'Арк? Или Любовь Слиска? Или мать Тереза? Или какая другая выдающаяся женщина? Проковыряла бы заранее шариковой ручечкой махонькую дырочку в подшлемнике и узнала бы, к кому ее привезли. И позвонила бы потом на радио. Или взяла бы и написала письмо Курту Вальдхайму с какой-нибудь стати, если он еще жив с какой-нибудь стати. Или же никуда бы не позвонила. А вызнала бы про этого клиента. Потом бы поехала к Березовскому. А уже потом написала бы книгу воспоминаний об обоих тактильных знакомцах. Бесстыже откровенную. Настолько откровенную, чтобы ее сожгло на костре кремлевское молодежное движение «Наши Васяши».

Или стыдливо откровенную, со слезой, о сексуальном рабстве у растлителей, чтобы тогда уже книгу сожгли те же «Наши Васяши», но уже вместе с Листерманом. Не «Наши Васяши» жгли бы с Листерманом. А книгу жгли бы с Листерманом. Жгли бы и книгу, и гада Листермана, понимаете наконец?

 

19 января, суббота

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: У У

Это третий и последний день, в энергетическом контуре которого наблюдается цепочка, благоприятная для функционального духа расклада судьбы.

Почва У связывает Воду ГУЙ, чем доставляет большую радость Владыке Судьбы. Сегодня акцент на Почве, тайно совершающей благородные поступки, движимой скрытыми от окружающих высокими устремлениями. Возможны скачки от расточительности к скупости. Общий фон дня – ясный. Немногословность.

В цикле установлений это Удержание: если есть цель активно воздействовать на происходящее, в этот день важно удержаться от растраты энергии, и тогда завтра возможно претворить свои замыслы в жизнь.

Пятница закончилась, строго говоря, хотя ночь еще была. «Гость прибыл», – со значением сказал путинский охранник. А Путин вошел, посмотрел на обстановку комнаты внимательно, мимо Ларисы посмотрел. Вроде искал что-то глазами. И вышел. Не удостоил сначала. Почувствовал какую-то эстетическую незавершенность сцены. Негармоничность. Неточность. И спустился на первый этаж. Лариса не очень поняла – вошли, ушли. Не объяснили ничего. Задремала опять.

Путин сидел в столовой конспиративного дома в Александровке – бывшей даче Березовского и бывшей же – Горбачева. Столовая – на первом этаже. А Лариса, стало быть, была наверху. В маске своей черной. Но у нее самолет в Лондон утром только, в 11:15. Деньги она взяла. Подождет. Все нормально. Надо отдышаться. Ноги протянуть. Разуться. Дома сегодня ждали его. Крещение, что ли, справлять. Или что там сегодня? Ну, он обнадежил утром, что может быть, мол. Да теперь уж чего? Все равно поздно. Даже если бы он не поехал сегодня вербовать Ларису, то все равно приехал бы, когда уже поздно праздновать. Так что семье обижаться не на что.

А Люда очень уговаривала посидеть вместе, поговорить. Ну, перебьется пока. Не впервой.

Она вообще несчастная – обижал он ее, давал понять, что женился ради хорошего распределения за границу – без жены за границу не пускали. Потом жить ей все время с ним было нелегко – он ее близко к себе не подпускал, долгими вечерами в чужой Германии ни слова не говорил, молчал вечер за вечером. Изводил так, что она называла его вампиром. И она привыкла быть жертвой. И отходила рядом с друзьями и с детьми, пока те тоже не стали веревки из нее вить. Пришлось научиться давать отпор. А за это стали истеричкой звать. Потом, уже у порога кажущейся удачи, в 99-м году, Таня Дьяченко ее невзлюбила. Сказала: «Володя нам подходит, но его срочно надо женить на вменяемой, нормальной бабе, а эту дуру надо упрятать в сумасшедший дом либо в монастырь». Травма головы ведь была у нее давно когда-то. Вот под этим предлогом и предлагала Таня упрятать ее в сумасшедший дом. Таня же тогда главной была – все могла. А ведь Люде-то все передавали. И передавал ей это не Володя. А Володя-то помалкивал по обыкновению, и она не знала, упрячут ее в дурку или как иначе вопрос с ней решат.

Легко так жить? А вы бы смогли? Ради дочек? Не каждый бы смог и ради дочек. А теперь вот, когда дочки выросли, зачем было терпеть? Нет, тут дело в борьбе миров. Она - правнучка Чингисхана – замужем за правнуком финно-угорской нудной старухи Бабы Яги. Нечего и говорить, что я, по-родственному, по-нашему, по-чингисхански, за нее. Да, она смешно всякий раз одевается, да, она потешно прыгала на какой-то тусовке со Шнуром под звуки «Оп-ля, Ленинград, хей-хоп, точка ру!» Да, ее видят изрядно выпившей в ресторанах Москвы. Лексика у нее, выпившей, бывает отчаянно небесспорной. Но ведь и мы не ангелы, не так ли? Зато она – спонтанная, искренняя, порывистая, шальная, даже и антипутинская по сути. А на все это нужно изрядно отчаянности, когда живешь с таким парнем, каким был наш Путин.

* * *

Володя гладил пух на ее пояснице. Еле касался. Забавно – такая трогательная шерсть: мягкая, пальцы практически не ощущают. Он устал уже, не хотелось торопиться. И не надо было. Не гнал же никто.

Ли Мин учил – не надо торопиться. Нефритовый стебель наполняется прежденебесной эссенцией. Он касается Цветочных лотосов. Продвигается к Нефритовому жемчугу. И задерживается там. Начиная движения, надо помнить о ритме: 3, 7 и 9 – вот числа ритма Белого Тигра. Нефритовый жемчуг заслуживает трех раз по девять. Надо считать, не отвлекаться. Она отвечает – чуть извивается телом. Глубокая долина в ней начинает отдавать чистейшую Инь.

Ее извивы – хаотичные и беспорядочные – приводят к тому, что Нефритовый стебель поднимается к Нефритовой трубке. И опять – не торопиться. Остаться тут. Постичь природу ее Инь, смешать ее энергию со своей и запустить по малой космической орбите. По позвоночнику вверх устремляется добытая энергия и в голове преобразуется в высшую силу Шэнь. Задерживается на верхней губе у носа и широким потоком через шею и грудь ниспадает в нижний Дань-Тянь, в тигель. Новая, очищенная Ци, новая сила, сила жизни.

Знала бы дура Лариса, что от нее так много пользы. Что из нее столько жизненной силы можно извлечь, возгордилась бы. Или испугалась бы. Или попросила бы надбавить. А так – нет, она не знала. Но интуитивно чувствовала, что парень ей попался экстраординарный. Не общечеловеческий какой-то нефтепромышленник. Истомил всю, сволочь.

Она прильнула, и нефритовый стебель оказался в Глубокой долине, коснулся Цветочного тигля. Бездна энергии. Ошеломляюще, возвышенно, совершенно!

Потом самое трудное – когда накопленной энергии уже очень много, часть ее начинает сползать в самый низ живота. Сила готова низвергнуться в ее лоно. Уйти назад. Но тогда ведь вся предыдущая работа по всасыванию Инь станет бесполезной. Надо удержаться и не извергать.

Нерожавшая женщина. Обязательно должна быть нерожавшая. Потому что мать при родах отдает свою силу Цзин, чтобы создать пренатальную силу ребенка. И из рожавшей женщины не получится впитать столько прекрасной энергии Инь, воздвигающей в нем силу жизни.

Чередовать темп – чуть медленнее, чуть быстрее. Впитывать, всасывать, вдыхать ее силу. Видеть эту черную патоку. Мутную, могучую, как черная бездна. Видеть ее жидкость втекающей в твое тело. Мысленно сжимать эту полученную от нее силу – сжимать в комок чуть ниже пупка, в глубине своего тела. Сжимать комок ее – бывшей ее – энергии в маленькое ядро, превоплощяющееся в свою противоположность: черная бесконечность сока, впитанного из женщины, становится твердым пульсирующим огненным шариком мужской силы. И одновременно – ни на миг не останавливаться, впитывать, всасывать ее сок.

И тут вот пришлось ему практиковать все серии ритмов – три по три, три по семь, три по девять. А девять по девять подошли бы? Просто интересно. Ответ: да, подошли бы и серии девять по девять, и он выдержал бы – считал бы себе и считал потихонечку. Но дура Лариса не выдержала. И тут опять горячая пора – надо впитывать и гнать энергию вверх по позвоночнику. Она извергает силу Инь – много силы. Брать. И не отдавать. Тут дисциплина сознания нужна. Тут визуализация энергетических потоков воздвигает реальность на месте представления. Так духовное бессмертие выковывается шаг за шагом. Достигается же оно только при способности сознательно направлять каждое движение энергии в организме.

Полное торжество духа над телом, как видите. И в этом смысле – идеализм самый махровый. С другой же стороны, человеческое сознание не только проникает в суть вещей, оно не только управляет перевоплощениями сути вещей, оно СОЗДАЕТ СУТЬ этих самых вещей, оно генерирует вещи. Каково? Да ведь это же субъективный идеализм, не правда ли? Притом, обратите внимание, что адепты субъективно-идеалистических систем тем успешнее в генерировании вещей, в созидании сутей и сущностей, чем меньше у них творческого воображения. Потому что если бы у них, у адептов, было бы развитое творческое воображение, ум бы их рисовал им химеры, мысль бы их перепрыгивала с одного образа на другой, словно теннисный мяч, брошенный в горную реку. Они бы не способны были сосредоточиться на визуализации одного образа. И один этот единственный образ не реализовался бы. А размазался бы в цветную кляксу.

Путин бы наш, к примеру, если бы был наделен творческим воображением, то сравнивал бы Ларису с другими. Вспоминал бы, мечтал, думал бы, а вот был ли такой же пушок на пояснице у того аккуратного и сосредоточенного японского мальчика. У того дисциплинированного японского мальчика, который касался его, Путина, показывая приемы дзюдо осенью двухтысячного года, во время визита в Японию.

Он старался бы вспомнить этого мальчика – такого цельного, целеустремленного, такого собранного. Он не таким неряхой, небось, был бы, как эта дура Лариса. Подушки разбросала, колготы, дура, сняла и бросила на кушетку в комнате. А ведь есть же специальное помещение для переодевания. Ведь тысячу же раз говорено, не разбрасывать трусы и прочее тряпье по спальне. А вот мальчик-то японский, насупленный такой, аккуратный весь, он бы аккуратненько, стопочкой все сложил бы. Правильно?

Но у Путина малоподвижное было воображение творческое. И он недолго вспоминал о японском мальчике. Так-то вот.

А еще, будь у него воображение творческое, креативность, умение переводить себя в пограничные состояния сознания, умение терять так называемую адекватность для самореализации необычными способами, что бы он сделал?

А вы бы что сделали? Про вас я знаю, вы постарались бы прожить сразу несколько жизней за те десять – пятнадцать минут, что ваш Нефритовый стебель прогуливается по Глубокой долине. Вы бы сначала насладились животной красотой молодой самки. Внешностью и повадкой, ее способом быть в этой, столь дочеловеческой ситуации. И сами бы представили себя самцом. Жеребцом. Кобелем. Хряком, если вы – деревенский житель. Или там волком, львом или тараканом, если вы смотрели английские фильмы про животных. Вы бы порыкивать начали легонько. В рамках непринужденного пограничного анимализма.

Потом, само собой, вы прониклись бы нежностью к ней. Вы же не можете не разнообразить свой чувственный мир. Вы бы пожалели хрупкого ребенка перед вами. Кожица тоненькая, локоточки худенькие. Лопатки под кожей – рельефно. Грудь – недоразвитая, маленькая, нежная, неотразимо несчастная. И такая нуждающаяся в вашей заботливой ласке. И вся она – доверчивая и беззащитная. Птенец, сиротка. И вот: удочерить ее немедленно, посвятить ее в дочери нефритовым своим стеблем в этом запретном и сладком кровосмесительном ритуале. То есть, я не собираюсь вас щадить, читатель, вы бы прошли и через инцест.

И, раз уж дело так пошло затейливо, вы бы обозлились на нее в конце. А что она тут делает, сука? Ведь не пошла же работницей на ткацкую фабрику, шалава? Цветочными лотосами да нефритовым жемчугом, нефритовой же трубкой да цветочным тиглем тут зарабатывает, шлюха? Ведь это она попала в хорошие руки, в ваши руки, я имею в виду, а если бы она досталась подонку какому? Вы же понимаете? А если она завтра едет к Березовскому? Реально едет, понимаете, у нее билет на 11:15 на самолет Аэрофлота, а в 15:00 по Гринвичу он ее коснется своими руками – испаскудит. Вот вы-то не такой, вы честный человек, целомудренный, вы ей зла не сделаете. А кто за Березовского поручиться может? И вы сказали бы ей: «Не надо тебе завтра никуда ездить, оставайся, билет сдашь, а потери материальные я тебе компенсирую, а Берёзе позвонишь, скажешь, чтобы шел куда подальше, учиться пойдешь, в МГУ поступишь, человека из тебя сделаю…», – скажете вы, не отпуская ее от себя, а продолжая движения так, будто гвозди вбиваете в ее пушистый сверху зад. Вы бы не считали три по три, три по семь и три по девять, я думаю. Какая уж тут Инь на хер?!!! Решилась Рассея! – кричали бы вы как купец Ферапонтов, поджигающий амбары. – Решилась Рассея! Не до Инь нам с Яном. Ведь человек гибнет – гражданка Великой России… И вы бы заглядывали ей еще в лицо сбоку. Надеясь увидеть ответ. И еще: надеясь увидеть, как нефритовый стебель ваш прошил ее насквозь и вылезает из ее цветочных или каких там, хрен их знает, губ. Потому что она молчит же, сука предательская. И тут бы вы пришли бы в ярость и стали кричать страшно: «В университете зачеты недосдала, китайский язык не учишь, позоришь меня, сука, убью! Ночами шляешься, в „Метлу“ тебя охрана не пускала, так ты, сука, ФСО на них натравила! Авторитет подрываешь! А ты знаешь, что место это паскудное? Ты знаешь, что там наркота кругом? Что там чурки вонючие и зверьки шлюх сифилитичных снимают? Ты думаешь, куда прешься? Подставляешь меня? А если бы люди вокруг узнали, чья ты дочь? В голове вообще ни хрена?» А потом толчки бы ваши замедлились и вы сникли бы вдруг, конвульсии тоже бы затихли потом. А Лариса бы все удивлялась, про какой такой университет горланил чудной нефтепромышленник до боли знакомым голосом. И это бы с вашей стороны был бы уже инцест с садизмом и, одновременно, истерика с оргазмом, полное рассекречивание, обнаружение себя и утрата к чертовой матери всего вашего Ян, Цзин, Шень и остальной имевшейся в наличии Ци.

Короче, вы, читатель, с этими вашими паскудными извращениями, держитесь подальше от Ларисы. Вообще к девкам ни ногой. Или учитесь самообладанию у Путина. Его научили китайцы энергию получать, энергию не отдавать, полученную – возгонять, очищать, концентрировать. И считать. И не изливать эликсир. Он и делал четко, как научили. Он строчил, меняя темпы по счету, как малогабаритный дизелек какой-нибудь.

И вот вам подтверждение торжества хорошо тренированного субъективного идеализма над здравым смыслом. Не только над материалистами всякими, но и над объективными идеалистами вроде всех пап римских вместе взятых и всех патриархов московских вместе взятых. Ну не смогли бы папы римские и патриархи московские с их объективным идеализмом аккуратненько двигать Нефритовым стеблем и считать три по три, потом три по семь, потом три по девять и так далее. Одновременно вытягивать энергию Инь из Ларисы, да еще возгонять эту энергию вверх по позвоночнику, очищая ее с помощью Шень. Никто бы не смог, а Путин запросто мог.

Потом, когда в Ларисе энергии Инь не осталось ни единой капли, он прекратил, сделал шаг назад, руками дал ей понять, чтобы оставалась в позе. Сбоку похлопал по бедрам и вверх подтянул, будто бы, чтобы не ложилась. Визуально тоже можно потреблять энергию женщины. Она пока постоит в позе, а ему надо немного заняться движением энергии по малой космической орбите. Немного голову ломило, давление, что ли, повысилось? Это если много Ци поднялось в голову, а на опускание энергии через грудь внимания должного не обращал, то надо прекратить гнать силу жизни вверх и сосредоточиться на нисходящем потоке, идущем назад – под пупок. Еще лучше – подышать через пятки. Концентрироваться на выдохе и на опускании очищенной Ци. Он подышал немного в позе Ма-бу, в позе Всадника. Ладонями же помогал нисходящему потоку энергии, на каждом выдохе проводил ими вниз вдоль тела. Потом присел еще ниже в позе Всадника. Увидел между ягодицами у Ларисы несколько папилом. Заинтересовался. Три побольше, две поменьше.

Подумал: «А вот спросить Патрушева, зачем не отсмотрел девку, почему с браком? Про папиломы никто ведь не предупреждал, а ведь их, строго говоря, можно считать изъяном, не правда ли?» И подумал, что не надо спрашивать. А то Патрушев отнекиваться начнет, ваньку ломать, а потом наедет на Листермана, потребует, чтобы Листерман вернул ему деньги за девку, да еще по десять тысяч долларов за каждую папилому штрафу заплатил. А результатом станет то, что Листерман заляжет на дно и девок Березовского завозить в Александровку больше не станет. Нельзя про папиломы никому говорить, да и поздно, смеяться станут над ним, надо было раньше товар отвергать, а не после использования.

И еще: хорошая, светлая, озорная мысль – завтра, сегодня уже, она с этими самыми, торчащими из жопы папиломами достанется Берёзе. Вот тебе, мразь, лапай подарочек. Классно себя почувствовал. Хлопнул Ларису по заднице одобрительно, развернулся и вышел.

* * *

Длинный-длинный стол. Красивый зал. Картины очень кстати, и радикально дорогие. Из окон – вид на лужайку размером с хорошее колхозное поле. Пруд виднеется. Мы в доме Березовского на запад от Лондона, в городочке Игэм. За столом – философ Александр Дугин. Ест грузинский сыр, что самолетом вчера из Тбилиси – от друзей Березовского. Сам хозяин говорит по мобильному телефону. Рядом – мажордом Питер, он держит еще одну телефонную трубку наготове. Еще кто-то звонит, надо полагать. Очередь звонков и очередь приемов, гостей, переговоров. Дугин смотрит на Березовского с улыбкой. Что в этой улыбке? Любознательность скорее всего. Это не первая их встреча, но Дугину по-прежнему интересно. Березовскому тоже интересно. Но он не может удерживать в поле зрения один и тот же объект дольше двадцати секунд. Он, может, и смог бы, но только ни разу не пробовал – на восемнадцатой секунде любого начинания ему кто-то звонит или он сам звонит. Как знать, если бы он хоть раз сумел подумать о чем-то двадцать одну секунду подряд, может, произошло бы что-нибудь глобально необычное. Планета, скажем, стала бы вращаться в другую сторону. Но, спокойно, не волнуйтесь, у него в голове микрочип встроен, он никогда двадцати одной секунды ничему подряд не уделит.

Но Дугин-то чему радуется? Он смотрит на Березовского, будто на восьмилетнего мальчика, которого поставили на стул, чтобы он продекламировал Тютчева. Умиление уже во взоре какое-то. Потом вдруг опасливое восхищение почти, а ведь Березовский никакой не шпагоглотатель, чему же восхищаться? Я знаю чему. Березовский вдруг напоминает собеседнику Луи де Фюнеса в роли комиссара Жюва. Скорость мимики? Ну, есть что-то неуловимое. Если бы Березовский вдруг, отложив все телефоны, вскричал: «Берегись, Фантомас!» – Дугин бы не удивился. Или там: «Берегись, Путин!» – тоже бы органично вышло.

Березовский страшно вежлив, ему неловко, что телефонные звонки не смолкают, восьми из десяти позвонивших он, из уважения к гостю, говорит: «У тебя что-то срочное? Сейчас не могу. Абсолютно занят, перезвони мне, пожалуйста, через час. Нет. Лучше я сам перезвоню. По какому телефону?» Потом он берет другую трубку и говорит тот же текст. И так далее. Выглядит ужасно деликатно.

– Ну так, о чем мы? Извините. Судьба России. Вы знаете, существует ось от абсолютно ответственного либерализма англичан к абсолютной тоталитарности русских, подменяющих свободу как компромисс так называемой волей, вольностью – свободой без ответственности. Немцы – промежуточный вариант. Русским имманентно присуща покорность перед диктатором, рабство, давайте называть вещи своими именами. И именно потому, что без диктатора они отдаются хаосу и анархии и совершенно неспособны ни к какой самоорганизации, понимаете?

– Я безусловно разделяю вашу оценку, только все, что у вас со знаком минус, у меня со знаком плюс. Да, мы такие, но я предлагаю рассматривать эти особенности русских не как недостаток, а как особость, некую самоценную сущность, евразийство. Не надо сравнивать евразийство русских с иными цивилизациями. Сравнивая, не сможем договориться о критериях оценки. Следует принять русское евразийство таким, какое оно есть.

Потом они гуляли по дорожкам из гравия. Березовский говорил слово «либерализм», Дугин – «евразийство». На обочинах за мужчинами с любопытством наблюдали лани. Времени было девять утра по местному. А по московскому, значит, двенадцать часов дня. Лариса уже летела по направлению к собеседникам, ровнехонько над осью «либерализм-рабство». Рабство, вопреки Березовскому, по мере приближения к Лондону слегка усиливалось, Рига была внизу, и от Минска поддувало с юга чем-то не вполне либеральным. Но это не мешало пассажирам неплохо перекусить. Лариса летела в бизнес-классе. А в эконом-классе от рабства к либерализму летел майор ФСБ Понькин. Андрюха Понькин. Он собирался предложить Березовскому совершить покушение на Путина. Идея так себе, но начальство велело лететь с этой идеей, а он человек военный. Он потом перекусит – в эконом-классе еще не подавали. Вот, значит, вам диспозиция: двенадцать часов в Москве – Путин потренировался в бассейне, позавтракал и едет на работу, несмотря что суббота. Березовский с Дугиным позавтракали, но обошлись без бассейна. Лариса – посол от Путина – наворачивает семгу за обе щеки, а другой посол – носитель идеи убийства Путина Понькин – голодный сидит между двумя чужими дядями в 38-м ряду. Скоро персонажи станут встречаться друг с другом. Дугин, например, встретит Ларису случайно в холле Хилтона, что у угла Гайд-парка. Он в ней соотечественницу не узнает. И о папиломах ее не узнает. А она про него подумает, что это англичанин странный – на русского попа похож. Что художник, подумает. Понькин в это время будет слоняться тоже около Хилтона, оттуда метров пятьдесят до офиса Березовского. В Хилтоне, в кафе «Вике», с ним должен будет предварительно переговорить один из помощников Березовского – бывший полковник ФСБ Александр Литвиненко. Литвиненко бежал в Англию из-под следствия и считался в ФСБ за предателя. Когда они встретятся, Дугин будет рядом с ними есть суп по-креольски – со злым перцем и моллюсками. Он выберет эту некошерную в смысле евразийства еду, чтобы отдохнуть от своей возведенной в куб русскости. Тоже достает, знаете ли, – быть правильным 86400 секунд в сутки. Дугин сядет в кабинетике крошечном за бамбуковой стеночкой, прикрытой плотной циновочкой. И он будет удивлен, когда услышит сбоку, совсем рядом, то тихий бубнеж, то громкий шепот Понькина и Литвиненко. Вход в бамбуковый кабинетах так организован, что Понькин с Литвиненко не видят ни Дугина, ни входа.

Мыслитель прислушается, поймет о чем речь, замрет и станет слушать этот в высшей степени евразийский план убийства верховного правителя. Лариса же есть не захочет, она закажет блюдо фруктов в свой номер «1704», и в момент обсуждения плана убийства своего вчерашнего полового партнера она будет брить ноги в ванной, чтобы не оплошать и перед партнером грядущим. Сам же Березовский в этом самом своем офисе рядом с Понькиным, Дугиным и Ларисой будет извиняться по телефону перед десятками срочно необходимых ему людей, что не сможет переговорить прямо сейчас, что потом перезвонит, хотя вопросы горящие есть. Только Путин не сможет оказаться в их компании. Потому что материя и антиматерия не должны встретиться. Сами знаете.

Понькин сначала не очень хотел план выкладывать. Он понимал, если Литвиненко все разузнает, то сам же и доложит Березовскому. А Березовский почему-нибудь не станет с ним, с Понькиным, говорить, забудет как обычно. Потом решит, что ерунда все это. И план пропадет. Итак: задача номер один была проникнуть к Березовскому, лично встретиться, лично переговорить. Задача номер два: убедить. Убедить, что убийство Путина вполне осуществимо. Заставить Березовского поговорить об этом под запись, на спрятанный диктофон. Задача номер три: убедить Березовского настолько, чтобы тот отдал команду начать финансирование убийства, чтобы, кроме диктофонных слов, были бы конкретные дела, поездки доверенных лиц в Россию, переводы денег. Операцию задумал один из заместителей директора ФСБ Патрушева, генерал Кормилицин. Патрушев был в курсе, но с Кормилициным по этому делу говорил один раз только. Старался поменьше обсуждать. «Что зря языком чесать, – говорил. И еще говорил Кормилицину: „Ты действуй, а будет получаться, на продвинутом уже этапе каком-нибудь доложишь. Пореже с этим приходи, пореже со своими говори, не надо об этом болтать. Сам знаешь, ни хера не сделаем, а звон пойдет. Лучше – наоборот“. Идея простая совсем – вовлечь Березовского в операцию по физическому устранению Путина с целью компрометации. С целью же компрометации провести операцию почти до самого убийства, чтобы Березовский и его люди прошли весь путь заговора. А потом, Кормилицин не говорил этого Патрушеву, но и так ясно, что потом можно уже решить, что с этим сделать. Например: можно собранные материалы передать в Интерпол. Доказательно представить Берёзу террористом. Еще: можно продать Берёзе собранные доказательства. Или, например: дать Берёзе убить-таки Путина. В последнем случае, если у Березовского и вовлеченных в операцию сотрудников ФСБ убить не получится, можно на ходу обосновать, что таков и был замысел. А если получится – тогда другая власть придет, тогда и видно будет – при этой новой власти благоденствовать или от нее героем демократии поправшим сатрапа скрываться в том же Лондоне. Игра была задумана острая, интересная, обещавшая неподотчетные олигархические деньги по ходу дела. Планировалось взять с Березовского от 10 до 20 миллионов долларов на такую непростую операцию.

Понькин же патриотично считал себя провокатором, он считал, что заманивает зверя в ловушку, зверем же полагал Березовского. Он не знал, что жертву этой игры решено выбрать в последний момент.

– Саша, мне нужна встреча с Борисом Абрамовичем. Ты просто скажи ему, что я серьезно, что серьезных людей представляю.

– Андрюш, а ты помнишь наш разговор старый? Когда ты угрожал мне? Звонил в Лондон, не помнишь? Говорил, что под поезд меня бросите в Англии.

– Саша, не прав… Ты не прав, и все. Ты зло на меня держишь до сих пор, а сколько лет прошло. Я сказал тебе, что наши все равно тебя шлепнут, что в Англии не скроешься. Тут же тоже наши ребята работают. Саш, я о тебе заботился, а ты говоришь – угрожал. Если бы у меня на душе против тебя что-то было, я бы не стал предупреждать, а ведь предупреждал.

– Андрей, я напомню. Я должен был политическое убежище получить, а ты открытым текстом в ультимативной форме, прямо по телефону от имени Главной военной прокуратуры РФ предложил мне немедленно вернуться в Москву, при этом, опять же от имени прокуратуры, гарантировал решение всех моих вопросов, а именно то, что в случае моего добровольного возвращения в Россию меня не убьют и не посадят. Что условно дадут, и все, не помнишь?

– Так что тут плохого? Я за тебя впрягся, договаривался, выходил на следователя Барсукова, от него гарантии получил.

– Андрюша, ты когда над легендой работал, находился под обаянием фильмов с Брюсом Уиллисом. Или ты Стивен Сигал у нас сейчас? Ты говоришь: «Я, я, я». Теперь послушай, это не Америка и не кино. Как только бы якобы отставной майор вроде тебя полез наводить мосты в ген прокуратуру и в ФСБ, ему бы, тебе бы, немедленно дали по шапке. Впрягся за меня? Хрена! Тебе поручили позвонить, ты позвонил. Велели сказать, что дают гарантии, что не посадят и не убьют, – ты сказал. Ты же не от себя говорил, ты фамилии называл, кто гарантирует. Тебе сказали, что не захочу по-хорошему, сказать тогда, что из Англии выкрадем или прямо тут грохнем. Ты сказал. Ты мартышка у них, Андрюша. Я не знаю, на чем тебя держат, но тебя крепко держат.

– Саша, ты так понимаешь, потому что у тебя мозги уже загнанного зверя. Ты так говоришь, потому что и сам знаешь, что ты каждый день в опасности. Если бы не боялся, ты бы друзей не подозревал. А я друг тебе. Если они не убили тебя, то убьют еще, подожди. Либо автокатастрофу устроят, либо еще чего. Мне тебе рассказывать, что ли? Контора не прощает. Я с тобой резко говорил? Ну, хорошо, было. Причина есть, я тебе тогда говорил, сейчас повторю – некрасиво, что ты пишешь статьи свои для «Чечен-пресс». Ты же русский офицер. При любых обстоятельствах не должен так делать. Россию позоришь. Думаешь, что на Путина наезжаешь, а получается, что врагам России помогаешь. Но это ладно. Не об этом сейчас. Ты трезво рассуждай. Мне нужна встреча с Борисом Абрамовичем. Пойми ты. Не просто встреча. Важная встреча. Ну ладно, есть план убрать Путина. Это, кстати, единственное на сегодня, что и тебе и Борису дает полную гарантию безопасности.

– Андрей, словами не бросайся. Кого ты убрать можешь? Ты, брат, даже если остался законспирированным сотрудником, убрать, как я понимаю, можешь редиску, там, на огороде. Или озимые какие-нибудь.

– Ты передай, пожалуйста, а я объясню при встрече. Дело очень серьезное.

– Андрей, я дорожу доверием шефа, я с херней всякой к нему подходить не стану. А то он и по реальным делам со мной говорить не станет.

– Ладно, слушай, передай Березовскому, что в ФСБ тоже не все под питерскими. Есть группа старых московских кадров, выкованных еще до начала коммерческой деятельности генералов. Суровые мужики, дзержинцы такие, настоящие. Им то, что сейчас происходит, – не нравится. Они Путина ненавидят. За всё. За то, что бабки гребет лопатой, за то, что Родиной торгует. А патриоты-то остались. Сидели затаившись, надеялись пересидеть. Теперь понятно – не пересидят. Во-первых, страна рушится – кругом воровство одно, путиноиды всё через бабло считают, ветер дунет – поклонятся любому, хоть американцам, хоть китайцам. У них в голове одно – как еще украсть и как украденное сохранить, понимаешь? Легализовать бабки свои на Западе – и нету других забот. А тех, кто не замазан, сажают. Под любым предлогом. Что они, мол, подпольные террористы, что подпольная хунта, что переворот готовят и так далее. Размажут всех по стенке. Поэтому ждать больше нельзя. Надо быстро что-то делать. Поговорите с чеченами, пусть дадут снайпера, а мы его выведем на позицию. Я серьезно, Саша…

– Знаю, как ты его выведешь. Расскажешь по секрету, что Путин ежедневно в двенадцать часов пять минут проезжает через Жуковку, по Рублевке. И посоветуешь чеченскому снайперу сесть на крышу магазина «Дача». Или еще лучше – подкатить зенитное орудие на рынок в Жуковку в кузове «Камаза», а потом врубить по кортежу прямо из кузова.

– Все смеешься, Саша, а мне не до смеха. Я тебе уже столько наговорил, что мне бы не хотелось глупые насмешки выслушивать.

– Ладно, ты маленький еще, неотесанный. Из кузова грузовика из гаубицы диктатора Самосу завалили в Никарагуа. Нет, не сегодня, ты не волнуйся. Я, как видишь, тему изучал. Это не глупости. Не дуйся, рассказывай, террорист. Что там надумали? Да, кстати, как там семья твоя, дочка как?

– Нормально, спасибо. Скоро в школу пойдет. Ты про Юру Калугина знаешь? Он теперь молодец – растет, он теперь генерал. При Путине неразлучно. У него работает кореш твой, Вадик Медведев. Вадик в выездном отделе. Они оба с нами. На сто процентов. Да они меня и послали. Я от Юры привез тебе записочку, если почерк помнишь – посмотри. Тут прямо сказано: Понькин – классный парень, мы ему доверяем. Больше они не могли написать. Начнем работать над операцией, удостоверишься, что ребята с нами. Первый же визит за рубеж или в любой город в России, чтобы вы с Борисом Абрамовичем проверили, Юра с Вадиком дадут вам за две недели поминутный график передвижения Путина. Чего тебе еще? Только надо до выборов, на разгон времени нет. Вы недолго проверяйте. Вы проверяйте, но уже начните действовать. Пусть Закаев подготовит группу своих чеченов. Мы дадим вам детальнейшее описание охраны, организацию, людей на объектах поименно, кто где, кто за что отвечает, возможные пути отхода, если вам понадобится спасать своих шахидов. Это серьезно. Совсем серьезно.

– Андрей, мы с Борисом Абрамовичем не террористы, мы заинтересованы в открытом и честном суде над Путиным. Суде, на котором Путин ответит за все свои преступления. Подожди тут, я в туалет.

Литвиненко встал, ему и правда надо было в туалет, тут без подвоха. Он в туалете хотел выключить диктофон. Он боялся, что, когда пленка домотается, диктофон щелкнет. Он мог бы писать и на цифровой диктофон, который не щелкает, сами понимаете. Но обычный, аналоговый, пленочный у спецслужб котируется выше – монтаж легче заметить. Отсутствие монтажа, то есть истинность записи, тоже легче установить. Ну, он пошел, выключил диктофон. Пока он ходил, Понькин выключил свой диктофон – цифровой. Понькину аналоговый не нужен, он же для своих пишет.

Курсируя по залу, полковник-расстрига Литвиненко не увидел ни мыслителя евразийского Дугина, ни вход в его кабинетик бамбуковый. А Дугин записал на чью-то старую визитку имена: Саша, Андрей, Вадим Медведев, Юрий Калугин. И стал думать, что с этим делать. Вот в каких параметрах стал думать: доложить Патрушеву или уж сразу Сечину. Трудно на эту тему думалось. Мыслительному процессу отчасти препятствовало неудобство – очень хотелось смыться из ресторана поскорей, очень не хотелось, чтобы в кабинетик вошел официант и спросил бы, не подать ли чего? Или догадался бы официант, что перед ним русский и спросил бы громким голосом: «We have Russian desserts today, would you like to choose some?» И слово это предательское «Russian» рассекретило бы философа. И все бы в зале зашептались: «Русский, русский…» Все бы стали оглядываться по сторонам в поисках русского. И небеса бы разверзлись, и сам Бог-отец указал бы на Дугина перстом и рек бы громоподобно: «Узрите! Вот он – сука евразийская». Но нет, обошлось. Пересидел мыслитель. Тут чуть-чуть ему уже осталось. Не больше минуты. Вот смотрите:

Когда Александр Литвиненко вернулся, он сухо сказал Понькину: «Давай рассчитаемся, мне надо идти. Шефу – доложу, это единственное, что я тебе обещаю».

Договорились созвониться. И разошлись.

А времени было уже четыре часа дня в Лондоне. И у Путина в Москве было семь вечера. Мы на целый день оставили его без присмотра. И вот: он ни черта не делал. Работал с документами. Подписывал пачки всякой всячины. Бумаги, которые управляют жизнью на семнадцати миллионах квадратных километров. Циркуляры, декреты, законоуложения, уставы, правила, инструкции, распоряжения, кодексы. Ну что там еще бывает? Да, и резолюции тоже. Эти он накладывал. К семи вечера много уже наложил. Мы не станем заглядывать ему через плечо, да и кто станет в здравом уме читать все эти тексты, что он подписывал. Он и сам-то не читал. Пробегал глазами сопроводительную записочку на полстранички, да и только. А Березовский в этот момент тоже читал краткие аннотации. Это были набранные курсивом составы блюд в ресторане «Nobu». Скажем, написано: «снежный краб», а внизу расшифровочка, что да – краб. С Аляски. И еще какие-то подробности. Ах, если бы Путину сейчас меню, да посиживать в лондонском «Nobu», пока Лариса ноги бреет. Ах, если бы Березовскому сейчас в Кремль, да подписывать декреты и прочую хрень! Но нет: каждый из них будет имитировать удовольствие от своего рода деятельности, завидовать антагонисту, втайне зная, что жизнь не удалась.

Литвиненко подъехал прямо в ресторан. Березовский интересно отреагировал на новости. Он сказал: «Реально хотят, чтобы мы Володю грохнули. Абсолютно реально. Это не шутка, Саша. Им сейчас объективно надо убрать Путина. Так что вот что: иди с пленочкой своей в МИ-5 или в МИ-6, в контрразведку английскую, одним словом. Звони прямо тем, кто тебя допрашивал раньше, звони и ступай – сдавай этого Понькина и всю его компанию. Будем спасать Володю. Если его генералы грохнут, то они засядут в Кремле лет на десять, понимаешь? Нам это ни к чему. У нас, Саша, нет этих десяти лет. Нам ведь нужна Россия, а не Путин как таковой».

– Ферзя подставляют, Борис Абрамович. Качается Путин, – подсказал Литвиненко.

– Расскажи, как англичане отреагируют.

– С Понькиным как себя вести? Встречаться? Может, у них на случай отказа вашего от встречи продумано развитие? Новый сюжет какой-нибудь? Интересно…

– Неинтересно. Все понятно. Не надо больше Понькина.

Автор по справедливости должен был бы описать любовную сцену Березовского с Ларисой. Иначе читатель был бы вправе упрекнуть автора в предвзятости. На каком таком основании автор не позволил Березовскому трахнуть Ларису? И так далее. Найдутся ведь правозащитники среди читателей. Но: если вам не нравится – сделайте это сами. А мы с Ларисой поступим так: к Березовскому подойдет прямо в ресторане его охранник Ришар. Здоровенный бугай – то ли араб, похожий на негра, то ли негр, похожий на араба. Из марсельской оргпреступной группировки. Ну, он раньше был в марсельской оргпреступной группировке, а теперь у него на оргпреступность времени нет – все время при охране шефа. А шеф специально таких отпетых громил нанимает во Франции – французская разведка их использовать для слежки не станет, английская контрразведка не завербует. Ну, есть такая надежда. Что если и завербуют громил марсельских спецслужбы, то не сразу. Так вот, подходит громила Ришар и говорит, что «молодая леди» звонила из гостиницы в офис. Что, мол, с ней делать? А Березовский говорит: «Отправьте ее в „Harrods“, пусть порезвится там пока, чтобы не скучала». Порезвиться – это накупить модных нарядов. У сопровождающего будет с собой кредитка. Тысяч на пять фунтов можно потратиться. Обратите внимание, автор ловко избавился от Ларисы за чужой счет. А то пришлось бы автору сейчас по новой вставлять Ларисе – невыразительной покорной дуре с папиломами. Ну ее совсем. Лучше Березовский у нас вызвонит какую-нибудь бразильскую модельку. Пойдет с ней в модный ресторан, встретит там русских друзей, проболтает с ними о политике по-русски. И напьется под конец. А бразилка будет весь вечер сидеть с видом любезного манекена с волнующе большим ртом. Она этим ртом и искристыми глазами станет улыбаться всем за столом. И в какой-то момент поднагрузившиеся вином присутствующие, поняв, что она – Албертинья – единственная, кто внимательно всех слушает и никого не перебивает, станут ей излагать про ФСБ, про Украину, про стоимость земли в Испании. Она еще сильней станет улыбаться, а собеседники все настойчивей будут повествовать, убеждать, агитировать. Разговор этот безупречен как вид коммуникации. Сигналы никак не искажаются приемным устройством, в нашем случае – бразильской корой головного мозга. Вот русской бабе вы бы втолковывали, так она бы воспринимала и текст и контекст. Она бы думала, почему такой вот текст в таком вот контексте. Она бы думала, на что это вы намекаете? А бразильская кора головного мозга лучше и адекватнее. Она воспринимает посылающих сигналы коммуникаторов, в нашем случае – пьяных русских, – как выразительно артикулируемый шум. Как гиперконтекст вообще без текста.

И вот почему: красивая бразилка с волнующе большим ртом ни хрена ни слова по-русски не понимала и представляла собой черную дыру в чистом виде: шумы в виде слов поглощались ею без остатка. Видимой же была только улыбка большого рта – как воронка вещества, образованная им перед всасыванием. Это их, пьяных русских, слова, интересы, гнев, апломб и самовлюбленность – это метавещество, ввинчиваясь воронкой в черную дыру, образовывали ее улыбку. Улыбка-воронка, таким образом, была не вполне ее приветствием и не вполне их прощанием. Вполне и точно была – границей чувственного мира и бесконечности непознанного.

Так было до четырех утра, а потом Березовский увез ее куда-то от компании. Лапал небось по дороге, подонок. И это было уже воскресенье, 20 января, про которое нам добавить нечего. Только что силы и стихии для покинутого нами Путина на этот воскресный день мы предъявим читателю, строго следуя за методой: коли для каждого дня есть расчет сил, то и для этого, отчего же ему не быть. Вот он:

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Цзи Вэй

Почва главенствует в раскладе дня, некоторая ее избыточность склоняет Совершенномудрого к консерватизму и нетворческой простоте, туповатости даже, упрямой решительности, без оглядки на чужое мнение. Месяц ЧОУ оказывается сильнее дня ВЭЙ, возможны конфликты, движения и перестановки в действии сил.

 

21 января, понедельник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Гэн Шэнь

Изменение в структуре времени – появляются два янских Металла. Это – аспект Богатства для Владыки Судьбы. Расклад дня для всех людей, независимо от их знаков судьбы – Печать. Печать располагает к четкости и собранности, а также к занятиям, связанным с культурой, законотворчеством и образованием. Это очень важный рубеж в шестидесятиричном календарном цикле. На этом рубеже все получают по заслугам. ГЭН для месяца ЧОУ несет Небесную добродетель – Дэ и Лунную добродетель – Дэ, а также аспект Знатного Человека – небесного покровителя. День весьма благоприятный для всех существ. В цикле установлений это день Опасности: важно не расслабляться. Приближается полнолуние, эмоциональный фон повышается.

Сложный день для Владыки Судьбы Совершенномудрого – важный, но не терпящий ошибок день.

Президент решил зайти, он примет участие в совещании. Все сильно дисциплинировались. Лица присутствовавших стали в разной степени государственническими. Присутствовали высочайшие светила традиционного и нетрадиционного крыльев медицины. Иначе говоря – врачи и колдуны. Из врачей были: выдающийся российский нейрохирург Николай Агафонов, авторитетнейший терапевт Владимир Сапелко. На полосе отчуждения между врачами и колдунами помещался доктор Тепляшин – его опыты по применению стволовых клеток были не бесспорны, но бесспорно смелы. Впрочем, смелость – не только его качество, но и доблесть его пациентов. Пациенты представляли свои тела для опытов добровольно. Потом еще был лозоходец, экстрасенс и штатный Мерлин ФСБ генерал Лукьянов. И Ли Мин сидел среди совещавшихся – даос, маг, чародей и учитель китайского языка. А вот Маши Собчак не было – не позвали ее, впечатлила она Пациента еще в прошлый раз своими кастрированными лососями. Решено было больше не звать. Временное содружество научного и антинаучного знания образовано было для обсуждения проблемы бессмертия. Путин решил прийти, послушать. Он позвонил Сечину, когда совещание уже началось. Спросил, как там дела, кто присутствует. Потом спросил, Сапелко этот – не еврей? Услышал, что нет, что нормальный парень этот Сапелко. Из Кремлевской больницы, а фамилия белорусская. Потом же все не только проверены на благонадежность, но и строжайше предупреждены. Понимают, осознают.

С кратким вступительным словом выступил генерал Лукьянов. Он охарактеризовал Ли Мина как последователя Гэ Хуна, известного китайского авторитета в области бессмертия. Он сказал, что Гэ Хун жил и творил в четвертом веке нашей эры. Это сообщение заставило Путина со значительным видом оглядеть присутствовавших. Путину нравилось, что теория выдержанная и проверенная веками. Агафонов же и Сапелко сделали лица потупее, чтобы не выдать раздражения. Генерал представил и профессора Тепляшина, стоявшего в авангарде науки – впрыскивавшего богатым москвичам за 20 тысяч евро собственные их стволовые клетки, извлеченные и размноженные непростым способом. О светилах официальной медицины Лукьянов сообщил, что их пригласили для всесторонней оценки и критики услышанного.

Тут сразу два официальных врача оживились. Они что? Они уже бы и рады начинать критиковать.

Но сперва пришлось слушать Тепляшина. Профессор рассказал, что его уникальные лаборатории – единственные в стране. «Мы не будем считать серьезными те лаборатории, где абортный материал пропускают через мясорубку и вкалывают потом доверчивым больным, таких – много, таких, как моя, – нет», – увлеченно вводил в заблуждение Тепляшин. Клетки извлекаются из костного мозга пациента, выращиваются в уникальном растворе, привезенном из США. Удается отделить всего пять, может быть, аутогенных клеток, а через месяц их уже миллионы. Их можно вкалывать адресно в пораженные болезнями органы. И – чудо – клетки начинают достраивать поврежденный орган. Сами! Человек молодеет на десять лет. «Посмотрите на меня, – предложил профессор, – а вы знаете, сколько мне на самом деле лет?»

Путину очень хотелось, чтобы кто-нибудь спросил Тепляшина, а сколько же ему на самом деле лет? Интересно было, а не хотелось самому проявлять заинтересованность и вмешиваться в совещание. Но никто не спросил, потому что вмешались скептики, выскочили из засады на неизвестно сколько-летнего коллегу.

– Скажите, коллега, – сказал терапевт Сапелко, – ведь клетки вы берете из организма пациента, верно? Почему же сам организм ввиду нарушений, безусловно известных и самому организму, не направляет собственные стволовые клетки на «ремонт», если можно так выразиться? Исходные условия таковы: во-первых, у организма есть некоторый запас стволовых клеток. Он, организм, оставляет их на запас с некоей целью. Во-вторых, имеются повреждения органов. Из этого прямо следует, что если и когда стволовые клетки предназначены для восстановления органов, они должны быть немедленно задействованы. В обратном же случае, если сам организм их не задействует, мы вынуждены поставить вопрос о том, что клетки эти и не предназначены для упомянутых вами целей. – Сказал, положил ногу на ногу, посмотрел горделиво на коллегу-нейрохирурга и остался собой доволен.

– А что если они начнут делиться бесконтрольно, профессор? – это уже нейрохирург Агафонов проявил въедливость. – Вы вводите пациенту культуру клеток, способных целиком создать новый организм. Ведь именно в этом их основное природное предназначение. Почему, достроив, скажем, поврежденную печень, клетки не продолжат свой труд и не выстроят печеночной ткани гораздо больше обычного? Ссылки на то, что организм сам отрегулирует, мне не кажутся убедительными. Мы знаем: организм уже отрегулировал. Организм, согласно его собственной регулировке, предпочитал не задействовать собственный запас стволовых клеток. Мы уже нарушили регулировку, верно? Почему бы выведенным из обычного цикла стволовым клеткам не переродиться и не начать наращивать опухоль?

Выслушивая критику, Тепляшин все время улыбался. Улыбка увеличивалась и достигла неправдоподобно громоздких размеров. Видно было, что стволовик-клеточник гордится своим умственным превосходством над коллегами и прощает им их отсталость, нелепость и ограниченность. Когда Тепляшин начал отвечать, улыбка легко сдулась, а сравнительно гладкий до этого лоб, наоборот, наморщился.

– Да организм вовсе не так разумен, как это вытекает из ваших слов. Ровно наоборот, возможно, цель организма – гибель индивидуума. И это подтверждают многие исследования, по завершении репродуктивного периода природа старается избавиться от особи. Особь занимает свое место в ареале, потребляет ресурсы, но не служит уже целям эволюции – выживания, приспособления, биологической экспансии вида. Организм запускает болезни старости, которые ведут к освобождению места в ареале для новых особей и к ускорению эволюции. Но мы-то почему должны следовать этой логике? Ведь роль медицины не в расчистке ареала. Иначе мы все занимались бы только и исключительно репродуктивностью, лечением травм и инфекционных заболеваний. Нам пришлось бы оставить лечение рака, болезней обмена, гипертонии. Ведь вы предлагаете не вмешиваться в замысел природы.

– Не совсем так, коллега. Дело именно в том, и особенно в том, что мы с вами согласны. И именно нашим согласием объясняется наша тревога и осторожность. Смотрите: человек отодвигает болезни одну за одной, продолжительность жизни растет, как следствие, мы сталкиваемся со все более изощренными естественными способами прекратить жизнь индивидуума по внутренним причинам. Из-за все новых и новых болезней. Давайте предположим, что человечество научилось излечивать или уменьшать летальность смерти от сосудистых заболеваний и рака. Что произойдет? Я думаю, что мы столкнемся с новыми, неизвестными заболеваниями или с новыми формами уже известных. Применительно к вашим опытам со стволовыми клетками механизм запрограммированной смерти может оказаться настолько могущественным, что не допустит полного восстановления нездоровых органов. Стволовые клетки могут отмереть, а могут и переродиться в раковые. И в таком перерождении, кстати, будет заключаться большая ирония. Ирония эволюции. Мы добивались продления жизни или бессмертия – и вот результат. Ведь раковая клетка отличается от соматической в первую очередь именно бессмертием, она делится бесконечно. Культура раковой опухоли мыши, взятая в начале XX века в Германии, до сих пор живет в большинстве лабораторий мира. Вот вам и бессмертие. Ведь нам не известны болезни раковых клеток, такие болезни, которые в неизменной среде обитания приводили бы к их гибели.

Путин слушал очень внимательно. Он запоминал. Знаете, есть такой способ восприятия школьных отличников – напряженное запоминание. Это не хуже, чем если бы он сразу просто понимал. Но он не понимал. Он потом поймет. Он запомнит все хорошенечко. Целыми абзацами запомнит. А потом эти абзацы всплывут в памяти. И побудут там некоторое время. Потом опять станут всплывать. Лобные доли мозга совершенно не затруднятся – все само произойдет, безо всякого обдумывания из этих абзацев вычленится сама какая-нибудь фраза, которая и станет выводом, плодом трансцендентального анализа. Фраза-вывод, добытая из бессознательного внутреннего созерцания запомненного текста.

Тут у генерала Лукьянова обнаружились черновички. Он чувствовал, что если сейчас же не блестнет, то потом уж и не блестнуть. Докладывать самому президенту! И, глядя все-таки из вежливости на Сечина, он начал быстро-быстро:

– Знаменитый китайский маг-даос Гэ Хун в четвертом веке говорил о том, что достижение бессмертия возможно. Смерть – всеобщий закон, но есть множество исключений, подтверждающих, что нельзя обо всем судить по общей мерке. Тела людей исчезали из гробов, а потом этих сбросивших с себя тлен бессмертных видели многочисленные свидетели. Люди также могут возноситься в теле на небо, где становятся небесными бессмертными. И такое видели свидетели. А бывают бессмертные, что не оставляют себе бренное тело, но странствуют по миру духом. Их души Хунь и По не распадаются, их личность сохраняется и после смерти.

– Тут поподробнее, пожалуйста, – Сечин попросил. Не попросил даже, а разрешил и порекомендовал. – Хуньи что?

– По китайской традиции, личность человека составляют десять душ. Чаще всего десять, потому что и на этот счет разные есть трактовочки. Первые семь душ – По – земные души. Они с человеком с момента его зачатия. Еще три души – Хунь – небесные души, они влетают в рот ребенка при первом крике. Так человек становится местом, где соединяются небо и земля. Души. По движимы страстями, они ими питаются, сводя человека в могилу. Души Хунь – возвышенные, им свойственны мудрость и взвешенность. После смерти человека души Хунь улетают к себе на небо. Души По, в свою очередь, находятся в месте захоронения покойного. Вот почему, если человека не похоронить как подобает, души По – бесприютные и недовольные – будут слоняться по земле в месте, где жил покойный, мстить потомкам и бедокурить всячески. А у наиболее мощных, целостных личностей, людей «небесного пути», у выдающихся бессмертных, которых на сегодняшний день числится восемь человек, идентичность не распадается после смерти. Личность становится бессмертной и может жить где ей заблагорассудится, то появляясь в телесной форме, то исчезая.

Ли Мин выслушивал генерала очень одобрительно. Он кивал и поглаживал бородку – проводил слабо сжатым кулачком вниз, забирая бородку в кулачок. Генерал же то и дело поглядывал на Ли Мина, опирался на авторитет Учителя. Потом вдруг бросал взгляд на Путина, испрашивал одобрения. И снискал одобрение. Главнокомандующий стал посматривать на него с участием. Лицо его сделалось напряженно сопричастным, лоб напряжен от старательности, бровки – домиком. Генерал почувствовал себя воодушевленным.

– Однако, и тут я прошу уважаемого Ли Мина меня поправить, если я ошибаюсь, Гэ Хун слишком настойчив в требовании употребления пилюли бессмертия. Это лекарство принимается внутрь, а все сопутствующие диеты-посты, медитации, упражнения динамические и статические признаются вспомогательными и даже не очень необходимыми. То есть психофизическая тренировка, развитие сверхспособностей путем медитативных практик – все это вторично перед древней мистической фармакопеей. Надо пить снадобье и, если бы я изложил тут самый простенький рецептик, желающих отведать это лекарство не нашлось бы, я думаю.

– Излагайте. – Это Сечин сказал. С одновременным кивком головы сказал. Он подумал, что генерал кокетничает. Что шутит так. Мол, не скажу. Ждет, чтобы попросили. Не было бы Путина, Сечин бы прямо Лукьянову так и сказал. Что не надо кочевряжиться. А то пришел на совещание и торгуется, цену себе набавляет. А ведь не гражданский же человек.

– В состав самой простой, классической пилюли входит ртуть, сера, а также хлорид ртути. Пилюля позатейливее сочетает треххлористое золото, ацетат меди, силикатоксида магния, некоторые соединения мышьяка, а также непременную серу и ртуть. В результате приема такого лекарства жизнь обещана вечная. Считается, что Вершитель Судеб вычеркивает человека, принявшего Золотую пилюлю, из списка смертных. И такой человек живет до Конца света. Конца же света у даосов как такового нет, в отличие, скажем, от тех же майя. Да, чуть не забыл, в состав пилюли входит сплошь и рядом вино. Перегнанное до девяти раз. В нем иногда еще варят золотые пластинки, многократно давая вину закипеть. Потом пластинки съедают. И живут от этого даже без Золотой пилюли до восьмисот десяти лет.

– Вы сказали, Вершитель судеб. Его имя не Яньло-ван? – спросил Путин.

Лукьянов не знал. Спрашивали у Ли Мина, которому долго объясняли, что Вершитель, Хозяин, Распорядитель и так далее судеб, это вот бог такой, который ведет списочек судеб и положительных и отрицательных поступков. Так не Яньло-ван ли его звать? А если это один и тот же бог, то нельзя ли его как умилостивить, допрашивал Путин. А если разные это боги, то нельзя ли у одного просить заступничества перед другим. Долго они это Ли Мину разъясняли. Коммунницировали не без труда. Бесило, что Ли Мин со всем соглашался и, ласково улыбаясь, все твердил: «Да, да, очень хорошо!» Вы, например, спрашиваете его, так ли это или наоборот, а он твердит, что да, что очень хорошо. Это ж сколько нервов надо. Одного добились: Вершитель судеб – это не Яньло-ван. А действует ли поедание мышьяка, серы и ртути на Начальника Пятой канцелярии, не вызнали точно. «Потом, с переводчиком доверенным надо будет окончательно все порасспросить», – задумал Путин.

В разговоре выходило, что более революционные исследователи больше предлагали, а Агафонов и Сапелко все оспаривали. Сами же бессмертия не обещали. При слове же «бессмертие» лица делали вежливо-саркастические. А при слове, скажем, «мышьяк», вы сами себе представьте их лица. Стволовому авангардисту Тепляшину, которому, может быть, даже и семьсот лет уже, мышьяк тоже не нравился.

Вот она – диалектика. Сторонники антинаучной медицины полагают бессмертие в разной мере реальным. И этим опровергают традицию. Традиция такова, что результатом каждой жизни становится смерть.

Стороннники же официальной рутинной медицины, люди в белых халатах, которые с тетрациклином наперевес, – утверждают и упрочивают стопроцентную смертность индивидуума как конечную перспективу любого лечения. И в силу этого становятся непреклонными традиционалистами.

– Живицу бы еще попробовать применить, – советовал в это время генерал. – Живицу привозят из Алтая. Нет-нет, это не прополис. Это минеральное соединение, неорганическое. Но очень действенное.

Чувствовалось как-то, что в интересах драматургии этой встречи надо генерала отключать. Пока он до уринотерапии не докатился со своей живицей. Доктор Сапелко, болезненно переживавший наметившуюся негармоничность происходящего, принялся покашливать в кулак. Докашлялся – посмотрел на него Сечин, а за ним и президент.

– Может быть, подумать об отдыхе для пациента, – Сапелко из вежливости говорил о якобы неизвестном пациенте отстраненно. Мол, не знаем, о ком речь, да и знать не хотим. Это же просто теоретические рассуждения, не правда ли? – На двадцать четыре дня в обычный советский санаторий. И процедур побольше, а телефонных звонков поменьше. А визитеров вообще никаких. Общение только с медперсоналом. Нянечки живо на ноги поставят. Дело у пациента, предположительно готового глотать серу с ртутью, конечно же, в нервах. Стресс самый обычный. Описанный в специальной литературе многократно. Стресс, независимо от качества и количества интеллектуальных проблем, носит характер эмоциональный. Разочарование, постоянная тревожность. Надо разгрузить кору головного мозга, она не будет возгонять гипоталамус, гипоталамус не будет постоянно мобилизовывать организм, доводить его до стресса.

– Коллега прав, – вступил нейрохирург Агафонов. Как хирург он был прямым и решительным человеком. Вполне хирургическим был и приведенный им пример.

– Эмоциональный мир настолько же необходим, насколько опасен. Организм без эмоционального мира сохраняет важнейшие жизненные функции. В опытах, при удалении у крысы коры головного мозга, подопытные животные сохраняли репродуктивную функцию: оплодотворение, нормально протекающие роды и кормление потомства. Это блестяще иллюстрирует, что гипоталамус справляется с основными функциями организма вообще без высшей нервной деятельности. И наоборот, если крысу подвергатъ сильному эмоциональному стрессу, постоянному перенапряжению, например, с помощью интенсивных звуков, то в опытах происходит выключение репродуктивное, повышение артериального давления, другие виды дисфункции. Отсюда вывод: эмоциональные стрессы, возможно, первая причина сокращения срока жизни. В этой связи, если позволите, разговоры о живице, мышьяке и ртути уже сами по себе свидетельствуют о целом ряде расстройств психики. Прием же этих веществ будет нефизиологичным ответом на эти расстройства.

Сказал. Сказал и отпустило. Полегчало. Просто он очень хотел сказать, что сидит среди придурков. И вот прорвало, сказал про психические расстройства присутствовавших адептов антинаучного знания.

Совещание еще продолжалось, а Путин вышел. Неловкость почувствовал. Пусть без него ругаются.

Позже сказал Сечину, что стволовые клетки Тепляшину сдаст, потом ведь можно еще подумать, что с ними делать, а пусть себе спецы их пока размножают в своих неправдоподобных, из Америки выписанных растворах. И еще: одного из этих врачей-критиканов надо взять с собой в поездку. Ну, из тех, что бухтели все время, недовольные. Хоть кто-то критичный нужен. Совсем оторваться от двадцать первого века и погрузиться в средневековье китайское страшновато. А ехать-то решили в среду, обратите внимание. В Китай. К Восемнадцатому патриарху Школы драконовых врат. Все было готово. Китайцы ждали. Два дня оставалось.

 

22 января, вторник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Синь Ю

Этот день проходит под знаком Богатства, требующего осторожности, особенно с 9 до 11 утра. Богатство ведет к проблемам с Чиновниками, общепринятыми нормами, установлениями.

Полнолуние способствует неконтролируемым всплескам эмоций.

В цикле установлений это Завершение – благоприятно отправиться в длительное путешествие. Хорошо в этот день зафиксировать успех по прежним делам, предпринять выход на новый, более высокий уровень, заняться конструктивной общественной деятельностью.

– Сегодня не забыть, Владимир Владимирович, принять вдову Юрия Михайловича. До вашего отъезда мы обещали ей.

– Ну, ты же знаешь, что я сегодня решил не лететь – не успеваю, дела. А что ей надо?

– Она, Владимир Владимирович, станет вам предлагать проекты всякие по увековечению памяти покойного мужа. Будет рассказывать, как москвичи просят. Принесет письма от представителей творческой интеллигенции, от деловой элиты, подписные листы от комитета их специального. Миллион подписей уже собрали по городу, знаете?

– Знаю, что-то слышал. Не точно. За что они подписи собирают? Памятник хотят, или Москву переименовать, или хрен ли им надо? И потом – пусть к Диме Козаку идут. Он – мэр, он – преемник. Пусть это его будут проблемы, а не наши.

– Она к нам идет по двум причинам. Первая: Дима от встречи уклоняется. Диме сейчас как раз не хочется грузить себя обязательствами. Он их группу уже теснит, а после 9 марта, после выборов, вообще выкорчевывать будет. Ему не хочется сейчас входить в контакт со старомосковскими, чтобы потом не чувствовать дискомфорта, когда их сажать начнет. А вам, Владимир Владимирович, все равно терять нечего, как она думает. Вы подпишите какую-нибудь бумагу, которая даст основания московским депутатам переименовать какой-нибудь проспект в имени Юрия Михайловича или как уж там они хотят. Опираясь на ваш авторитет. За Ахмада Кадырова вы просили, продавливали, а тут буквально намекнуть надо. Они бы и без нас сделали, но считают, с вашей поддержкой понаряднее будет. Народу понравится, москвичи будут довольны. И еще, во-вторых, ведь она дает нам коридор для перехода в Китай через базу отдыха Юрия Михайловича на Алтае. И единственная просьба, чтобы за это вы ее просто приняли на полчаса.

Разговор этот происходил между Путиным и Сечиным в комнате отдыха президента в Кремле. Смотрели, что срочного осталось перед отлетом завтра в Китай. Путин выглядел нервным. Он все время двигал плечами, головой, желваки ходили ходуном. Похож был в этот момент на атлета, собирающегося прыгнуть с шестом в победное олимпийское небо. Молчал. А Сечин привык к тому, что шеф играет бицепсами, трицепсами, разминает шею и сжимает челюсти. И он думал всегда: «Спортивный, всех переживет, молодец какой!» А сегодня он подумал: «Как качок-подросток в питерском подвале, выпендривается, мускулом играет. Комплексами играет. С челюстью что у него? Гвоздь перекусить хочет, тренируется?» Само так получилось, мысль сама такая случилась недоброкачественная.

– Хорошо, пусть зайдет, посмотри там сам по расписанию. Покойному мы запросто дадим не только проспект, чего скромничать? Пусть будет Проспект Юрьевский, вместо Варшавки, поляки – засранцы, не заслуживают. А Площадь Ильича пусть будет Площадью Михалыча, нам не жалко. Слушай, Игорь, – за меня так вот кто-нибудь колбаситься будет, как московская братва за своего Папу? Я прям завидую, честное слово. В мою-то честь что переименуют?

– Они этими переименованиями свою жопу прикрывают, бабки свои. Они теперь покойничком станут размахивать при любой угрозе их бабкам, вот и все.

– Игорь, насрать, понимаешь. Они о нем помнить будут. Он и мертвый их покрывает и руководит ими с того света. Они без него при жизни были говном – нулем без палочки. И после смерти его говном остались – но сплоченным говном, твердым таким брикетом говняным, понимаешь?

– Потому что их теснят, у них отнимают. Это не сплоченность, это просто страх. Шаманство же с именем мертвого – нормальная попытка заговорить, заколдовать, заклясть ситуацию. Прикрыть жопу, чего там, я же говорил. Извините.

– А у наших жопа прикрыта? Поэтому всем насрать на меня? Ты заметил, Сурок, сука, не заходит уже даже. Администрация вся под Диму Козака легла.

– Владимир Владимирович, вы сами распорядились. Администрация вся заточена под преемника по вашему приказу. Потом, люди замечают, с Нового года вы и не очень интересуетесь. Зачем вам голову морочить? Сурков, кстати, просил его принять, сказать, чтобы зашел? Он несколько раз пытался уже, говорит – не получилось.

– Да. Пусть приходит. Завтра перед самолетом. Пусть в Ново-Огарево прямо приезжает часам к десяти. По выборам пусть доложит. Тут, Игорь, проблема серьезнее. Вы добираете от меня, что можно взять напоследок, а по серьезным делам уже ходите к новому хозяину. Вы, именно чтобы гарантировать свое будущее, от меня отходите. Я не о тебе, а вообще, не возражай. Вы от меня отползаете, потому что я передал власть. Передал, выдал, отдал, сдал. Еще выборы, еще инаугурация, еще черт знает что может произойти, но вы уже уверены, что сама мистическая субстанция власти уже не в моем кабинете, что я уже умер для власти. Что я уже выметал семя власти – и все, нет меня. Как лососи, знаешь про лососей? Ты слушай, не встревай. А Юрий Михайлович, покойный, ничего своей кодле не гарантировал. Он как бы сказал им: уйду – всем вам кирдык, мрази. И ушел, и зашевелились мрази. Вернуть его хотят. Любят. Страшно им без него. А ведь вам, потаскушьему племени, без меня не страшно. Обустроились уже при новом начальнике кормушки. А вот если бы я никакого преемника не дал бы вам? Запрыгали бы? Хотя нет, не думаю. Выбрали бы постепенно себе сами. Горло бы поперегрызли друг другу вначале, а потом бы выжившие определились с начальником. И секрет тут прост. Московская братва действует в условиях доминирующих внешних обстоятельств. У них форс-мажор – это мы. Все, кого мы не приняли перебежчиками, вынуждены сплотиться. А у вас такая нависающая непреодолимая сила отсутствует. Поэтому и дружбы от вас не дождешься. И вот еще: Дима Козак – сопляк еще в политике. Не понимает. Если собрался душить московскую Семью, должен, наоборот, возглавить комитет по увековечению памяти Юрия Михайловича. Днем ходить, ленточки у памятников разрезать, ночью душить их, паскуд, пачками. Сунь-цзы сказал: «Путь войны – обман». И еще Сунь-цзы сказал: «Хочешь нанести решающий удар справа, напади слева». А про стратагему «Ворон в облаках» вы хоть слыхали? Думаете, справитесь без меня, зайчики?

* * *

Майор Понькин сидел в интернет-кафе в Китай-городе. На сайте вполне странном. В чате. В том же чате сидел и полковник-расстрига Литвиненко – доверенный человек Березовского. А физически Литвиненко был в интернет же кафе в районе Shepherd Market в Лондоне. Про сайт было известно, что зарегистрирован он на невозможных островах Тувалу, в Тихом Океане. Серверы же сайта находились в Баден-Бадене. А компания – хозяйка серверов – в Берне, в Швейцарии. Чат этого мутного сайта позволял общаться на русском в специально создаваемых для каждого разговора «приватных комнатах». Не то чтобы их нельзя было взломать, просто о взломе общающимся сразу бы стало известно, и в конце они могли уничтожить свои диалоги. Сайт специально был создан хакерами из ФСБ под операцию генерала Кормилицина. Адрес знали майор Понькин и полковник-расстрига Литвиненко. На этом чате в новой каждый раз приватной комнате Понькин встречался в условленное время с Литвиненко и продолжал охмурять его уже из Москвы – уговаривал убить Путина, просил перегнать денег на начало операции и просто на грев верных людей. Даже и в приватной комнате в секретном чате на неизвестном никому сайте разговор велся намеками, разумеется. Понькин намекал на снайпера, говоря о блондине-разносчике пиццы, например. Литвиненко же держался стойко. Он требовал доказательств. Адресов доставки пиццы, подъездов и подходов к зданию заказчика. Чтобы Вадик Медведев, как было обещано, сдал бы план очередной поездки шефа. Да, чуть не забыл, Литвиненко не себя представлял на неизбежных островах Тувалу в этом ирреальном чате. За ним стояла британская разведка МИ-5, они пленочку прослушали из ресторана Вико, Хилтон, угол Гайд-парка, Лондон. И решили помогать – спасать Путина. Березовский рассказал Литвиненко, что говорить: что готовится военный переворот, что хунта придет к власти, что Западу надо срочно вмешаться. И в разведке английской дали Александру Литвиненко компьютер с беспроводным Wi-Fi-подключением в Интернет. Александр пришел в интернет-кафе будто бы со своим компьютером. И это люди Кормилицина могли проверить. Но когда он зашел в сеть, в его компьютер, как в обычное удаленное устройство, вошел офицер МИ-5. С другого компьютера, из кафе напротив. И он тоже видел разговор. А сегодня диалог был очень хорош: Понькин сливал план поездки президента Путина на Алтай, откуда вертолет заберет его в Китай. Потом вернет на Алтай же по прошествии неопределенного срока. Примерно от десяти до четырнадцати дней неизвестно что будет происходить с президентом, а формально он будет на базе отдыха покойного Юрия Михайловича на Алтае. Что и говорить, уже вечером это было доложено британскому премьер-министру. Нужно ли добавлять, что тем же вечером было доложено и президенту Бушу.

Участников игры стало побольше, вы обратили внимание? При этом ставки у всех разные. Генерал Кормилицин, как вы помните, надеется одной операцией, по возможности, решить два вопроса – завалить Путина и взять за это Березовского. Березовский же с Литвиненко выступают в неприятной для них роли защитников Путина. Английские власти тоже хотят защитить Путина от генералов. Они боятся бесконтрольности и беспорядков в огромной России. А Буш сидит себе и думает, что если Путина все-таки грохнут, то у него, Буша, появится стопроцентное оправдание для того, чтобы ввести войска на ключевые объекты в нестабильной ядерной стране. От имени ООН. Для мира во всем мире. И Буш попросил свои спецслужбы подготовить немедленно план вторжения на случай непредвиденных обстоятельств в России. И доложить о готовности. Или о неготовности. Короче, докладывать непрерывно о ходе подготовки вторжения. Понькин же ставит западню на Березовского и не догадывается, что его самого разыгрывают втемную. И не знает, что циклопические силы подключились к его сидению в чате на внеземных островах Тувалу. А завтра к этой игре еще кое-кто подключится. Потому что евразийский мыслитель Дугин вот-вот доложит Сечину о разговоре в лондонском кафе. Но Путин не узнает. Такие дела.

 

23 января, среда

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Жэнь Сюй

Основной темой дня становится преодоление: Вода сильна и гасит Огонь, Почва ставит преграды Воде, для Владыки Судьбы это привычный контур Разрушения Чиновников, проявляется Звезда Карьеры.

Сила Луны убывает, однако шестнадцатый лунный день всегда становится своего рода провокацией: сегодня очень легко поддаться своей низшей природе.

Среди установлений – это Собирание, более всего подходящее для торжественных собраний.

Шестидесятиричный цикл ЦЗЯ ЦЗЫ, на основе которого строится счет времени, приближается к завершению, возможны сожаления и общая нехватка позитивной энергии. Лучше ничего кардинального не предпринимать. День напряженный, но не фатальный.

Сечин думал, что ему делать. И решил: не торопиться. Первым долгом поручить проверить – замечено ли что за Юрием Калугиным и что за Вадим Медведев. Калугина он знал, о Медведеве что-то слышал. Звучало знакомо. Негласно и спокойно надо поработать с информацией. В Китай ему не ехать. Шеф разрешил остаться на хозяйстве, присматривать тут за всеми. Даже если Дугин болтает, то почему такие фамилии упоминает? Ему-то откуда такие фамилии знать? А Саша и Андрюша эти почему в Лондоне жонглируют такими именами?

Насколько серьезно все это? Есть ли за этим серьезные люди его, сечинского, уровня. Предупреждал ведь шефа, что вокруг все предатели, падаль, отбросы человеческие. Предупреждал. Он слишком доверчив, Владимир Владимирович. Теперь вот спасать его. И Козаку бы доложить потом. Пусть смотрит Дима, что такое настоящая верность. Кажется, когда ты наверху, что все за тебя. А потом выясняется – народишко дрянь и тряпка. Только самые верные не сдадут никогда. Пусть смотрит Дима. Если я за шефа кому хочешь горло перегрызу, то я и Диме понадоблюсь. Уж наверное ему тоже нужны люди рядом. Или сразу Диме доложить? Как шеф уедет, немедленно к Козаку, что, вот мол, секунду назад узнал, что делать? Дима же оценит, что ему доложил первому? Потом еще вот что: собрать бы своих и выяснить, что они думают об этом. К Диме Козаку ни один из команды не пойдет. Смелости не хватит говорить о покушении. Побоятся, что, стоит им сказать, на них же и подумают, на них же пальцем и покажут. Так что они промолчат. Наверное. Тогда Сечину первому удастся доложить Козаку. И первым же он доложит Путину. Он стал звонить. Не через секретаря. Сам. С мобильного, купленного на подставное имя. Но не Диме. С этого телефона он никому и никогда не звонил, кроме как на один номер – генерального прокурора Бирюкова. Генеральный же прокурор свой мобильный, купленный также на лицо постороннее, никогда не использовал, кроме как для звонков на негласный сечинский номерок. В разговорах по этим телефонам оба абонента никогда не называли имен и фамилий. Никогда не говорили ключевых слов, по которым мог включиться компьютер ФСБ на запись. А может, и не ФСБ, мало ли кто там пишет. Да сам оператор сотовой связи может писать. А кому потом отдает?

– Привет, как дела?

– Как легла, так и дала. Ха-ха-ха. Нормально все. Извини.

Генпрокурор говорил хрипло, а смеялся, переходя с хрипа на сипение. Сечин знал, что Бирюков лечился от рака горла, но не знал, в какой там стадии излечение, спрашивать считал бестактным, а сипения генпрокурорского горла побаивался. Чувствовал неудобство и стыд. Желание перейти на другую сторону улицы вы никогда не испытывали при встрече с жутковатым инвалидом? Глаза отвести? Детский ужас вместо сочувствия? Ну и у Сечина вот были такие же чувства при смехе Бирюкова. Однако друзей в таком возрасте не выбирают. Хрен ли, сипит, хрипит, а дело делает. Вопросы любые решает. Кого хочешь упакует в строгом соответствии с законом. Наш человек.

– Чего там у тебя? Настроение игривое?

– Да я тут уссываюсь с придурка нашего, с клоуна. Слышь, ты знаешь, что он там в мордобой опять полез в зале заседаний, плевался, воду лил, орал, что вокруг сплошь – израильские шпионы. Так хохма была в этот раз, что он председательствовал, – выбежал из-за стола президиума и носился, гондон, по проходам с графином. Ну, знаешь, конечно. Так на него настрочили народные представители-законотворцы маляву, что он хулиган и драчун. И требуют привлечь. Так он, слышь, сука, написал мне письмо гневное, где две опечатки, зацени, вот цитирую: «Попытки квалифицировать меня как хулинага и дрочуна воспринимаю как акт политической травли и категорически заявляю – я не хулинаг и не дрочун». «Дрочун», понимаешь, через «о» написал, на бланке, чин чинарем. И два раза подряд, чтобы мы уж точно заметили. Вот я и уссываюсь тут, всех замов приглашал – показывал. Народ падает со смеху. Ты начальнику скажи, обрадуй, он любит хороший юмор.

– Да-да, скажу обязательно. Ты смотри, не думай выходить на законников с предложением привлечь его. Ему, пидарасу, этого и надо перед девятым марта. Такую помощь мы ему задаром оказывать не будем, я считаю. Пусть получше попросит. Мало морды бить, надо сперва договориться кому, сколько и за что бить, я считаю.

– Не-не, без вариантов, по субботам не подаем.

– Слушай, какое дело: надо бы попариться с ребятами. Ну, знаешь сам. Ты не звони, прокатись, позови ребят. Соседа своего я сам встречу сегодня, позову. А остальных ты бы позвал, а то нехорошо же столько дней не мыться.

– Негигиенично, ты прав.

– Ну давай, завтра в одиннадцать утра у тебя в деревне.

Соседом Игорь Сечин называл Виктора Иванова. Члена команды, ответственного за кадровую работу. Заместителя главы кремлевской администрации. Бирюкову же надлежало заскочить к директору ФСБ Патрушеву и оповестить Сергея Иванова, министра обороны. До завтра он управится, а собеседники его упрямиться не станут, на срочные дела не сошлются, а приедут с небольшим опозданием и завтра в половине двенадцатого будут уже на даче у Бирюкова – в отдельно стоящем помещении банного комплекса.

* * *

Путин принимал Суркова. Славу. Слава был полной противоположностью Сечина, если разобраться. Если Сечин был скорее честным, серьезным и строгим к себе кобелем среднеазиатской овчарки, то Сурков был, без сомнения, скорее самцом вороны. Он был ручной вороной Абрамовича, а теперь его передерживает Путин, пока Роман Аркадьевич в отъезде. Вороной в самом лучшем смысле этого слова. То есть автор иллюстрирует тут характеры орнито– и кинологическими примерами единственно с целью придать описанию их большую выпуклость, с более выгодной стороны представить доблести персонажей.

Взять, положим, кобеля среднеазиатской овчарки. Кобель этот есть служака верный, но повинуется скорее инстинктам, чем командам хозяина. Инстинкты эти полезны и приносят облегчение, настолько, что и учить его ничему не надо, а сам он территорию стережет, перед чужими никогда не лебезит, боли в драке не чувствует. Красавец. Челюсти и строгость во внешности таковы, что соперникам достаточно лишь посмотреть на него, как они в страхе разбегаются. Однако же мяса при нем не оставляй бесхозно – украдет. Но украдет не из подлости, а от огорчения. От неверия в чужую добродетель. Украдет потому, что у него целее будет, понимаете? Ведь если он не возьмет, то чужие люди – сто процентов стыбрят. Вот ведь беда. Ведь сволота же вокруг. Подлюги. Поэтому не время сейчас, пока еще несовершенен человек, оставлять валяться куски мяса. Еще и введешь ближнего в искушение, а некрепкие в добродетели ближние испаскудят свою бессмертную душу. Так лучше уж самому прибрать. Потом же мы берем на святое дело, правильно? На укрепление российской государственности. Взятое нами станет ведь форпостом России на границе с врагами, противостанет и пятой колонне национал-предателей. Поэтому кобель среднеазиатской овчарки себе спуску не дает, не расслабляется, а крадет мясо из святых побуждений, и наказывать его за это может человек совсем уж без понятия. Ну и есть еще у него от простоты душевной некоторые бытовые предрассудки. Скажем, не может он внутренне согласиться с тем, что одни люди по строю мыслей, внешности и поведению отличаются от других. И тут он прав. Такие вещи до добра не доводят. Может ли Человек – Венец Творения, созданный по Образу и Подобию Божию, – ездить мимо честного кобеля на велосипеде? Не бросает ли столь недостойный поступок тень на весь род человеческий? И опять: нельзя пса ругать за честность и правдолюбие. Грешно и думать. Ведь он терзаться будет и обидится. И глаза его – мучительно обиженные, замученно обиженные, мстительно обиженные – будут терзать вас, бесстыжего, еще долго. А вы бы потихонечку выводили кобеля в люди, водили бы по улицам на поводке, чтобы он увидал и привык бы к разнообычаю и разнообличью человеческому. Что и евреи с арабами бывают, несмотря на неприятную внешность, – сами мучаются, с трудом преодолевают самоотвращение, но раз уж родились, то куда ж их девать теперь; и панки есть; и мотобайкеры есть; чернолицых тоже полно всяких. И громко говорящие на армянском языке размахивают руками как злоумышленники, но это ничего, это у них моторчик там приделан, они не могут не размахивать. Потом еще пацифисты, педерасты и велосипедисты даже есть препохабнейшие на Святой Руси, чего уж тут добавить. Пес бы смотрел на это и думал, что ведь и Пересвет бы с Охлябей – геройские русские воины-иноки - не обрадовались бы пацифистам, велосипедистам и педерастам. Не за то жизнь они свою положили на поле брани. А нечего делать, терпи, брат-кобель. Но вот: его же не выводили в люди, а теперь расстраиваются, что у него честность и рвение служебное, чувство долга и строгость к себе пересиливают широту горизонта.

Тогда вот вам Сурков. Обратный пример. Широта горизонта у него перетекает за видимую линию соприкосновения кромки земли и неба и уходит к чертям намного далее этой видимой линии. Насколько далее? А насколько он сам захочет. Потому что за видимым реалом наступает виртуал, а в виртуальных просторах вороне даже легче. Суркова не ограничивает ничто, ему не нужен евразиец Дугин, чтобы приходил и снабжал идеями, – он сам кого хочешь снабдит. Но не идеями, а способами, методами, придумками, изворотами, плутовством, штучками-разводками. Он штукарь и разводчик, так что же в этом плохого? Кто-то же должен летать воображением, разрезая пространство вдоль и поперек. Это Сечин устроен вроде трамвая – ходит по рельсам в придуманной себе плоскости. Но ведь президенту люди разные нужны. Дела у него разноплановые, и люди нужны разнообразные. Сурков же объемен и многомерен. Видит более трех измерений. Не видит одного: времени. Парение его в пространственном реале и виртуале, и автор признает это с горечью, обнаруживает скоротечность мгновенных разводок. Ежемгновенно возникающие разводки ежемоментно поражают каждый миг возникающих врагов. Все же вместе посмотреть – неразбериха, перформанс, пустышка, фейерверк. Как перестрелка сидящего на люстре беса – кота Бегемота – с оперативником у Булгакова.

Только ведь Путин не Воланд, и тоже не видел времени… Наш Путин. Плохо у него с этим было, если кто помнит. Подавляли его эти двое. Лидировали, а он за ними плелся. Нравились ему разводки плутовские, но сам он ни за что таких бы иезуитских, как Сурков, не придумал. И он восхищался Сурковым. Нравилась Путину и настороженность к инаким людям сечинская. Но и тут Сечин был строже внутренне и подтянутее и подсказывал Путину, указывал на подлую природу людскую, на возможных предателей. И тут Путин догонял, а не лидировал.

Это у него и от характера, и от специальности. Гэбушный способ быть - не генерировать проекты, а встраиваться в правильный проект. Угадать. Предвосхитить. Сесть в правильный поезд. Выбрать правильную норку. Размножиться в правильном организме. Хорошо выйти замуж. Оказаться при хорошем хозяине. Трудоустроиться в хорошей корпорации. Не создавать ситуации, но угадывать ход вещей и оказываться в выгодном месте в выгодное время. Не переустраивать мир, но в каждом данном мире в каждую данную минуту быть у бога за пазухой.

Доблесть эта – пассивная, нижняя, иньская, женская. И сказано же Лао-цзы, что самка всегда ниже самца, но самка всегда побеждает, в смысле – переживает, выживает. И Лао-цзы говорит, что надо уподобиться самке.

А нужен ли лидер-мужчина? Сотрясатель вселенной, покоритель океанов и континентов? Устроитель и реформатор Земли Русской? Герой? Это же, применительно к нашей бесконечно женственной стране, выйдет либо кровавый Иван Грозный, либо кровавый Петр Первый, либо кровавый Сталин.

А может, так и надо, может, в этом именно умение и талант руководителя: собрать команду. Не генерировать идеи, не идти впереди, а принимать решения в зависимости от данных, поставляемых помощниками. Мозг человека ничего не видит и ничего не слышит, не осязает, и так далее. В нем нет мускулов, у него нет хребта. Он – жировая клякса, запертая на весь срок службы в тесной коробке. Однако же он обдумывает, чувствует и реагирует – ему помогают вверенные его попечению помощники. И президент бы так же, как мозг. Он вспомогательными людьми слышит, ими видит, ими обоняет, осязает, вкушает. И Сечин с Сурковым – не руки и ноги, забирай выше – части этого мозга. Один – центр консерватизма и недоверия, другой – центр фантазии и провокации. А Путин сам – просто центр принятия решений, он маневрирует между Сечиным и Сурковым. И ладненько все получается.

Может, и исторического видения мастерам не надо выкручиваться и встраиваться? А что тут угадаешь? Как применить временной горизонт? Смотрите: вот мастер серфинга – он стоит на доске в волнующемся море хаоса и турбулентности. Какую такую волну он угадывает заранее? Никакую. Его роль – реагировать здесь и сейчас, реагировать моментально. И вот: он парит в хаосе – стабильный и красивый. Стабильность же его – в динамике. Это не раз навсегда данная стабильность. Это каждый миг – новая стабильность. А кто создал это море, эти волны, эту турбулентность – нам ли дело до этого? Может – Бен Ладен, а может-Джорж Буш? Нас восхищает не создатель, а пользователь в этот момент. И вот Путин, Сечин и Сурков – они пользователи. Что же тут плохого?

Но потом у них не заладилось. И под это аргументационную базу мы подвести не в состоянии. Потому что мы тут выступаем адептами и апологетами путинской власти. Однако же: не заладилось.

* * *

Путин отметил про себя, что у Суркова нос посуше стал, не так шмыгает. Может, перестал нюхать, а может, сделал что-то со слизистой, черт его знает. Но так – лучшее впечатление производит на людей, а то прям стыдно было. Словно для контраста и для иллюстрации того, как раньше было нехорошо, Сурков с потягом, длинненько, несколькими рывочками втянул в недра головы проистекшую в нос жидкость.

– Владимир Владимирович, а знаете, Козак уже неохотно отзывается на разговоры о своем уходе в начале июня. Уклончиво говорит, тему разговора меняет. Я думаю, нравится ему быть главным.

Сурков говорил о плане, по которому Дмитрий Козак, нынешний мэр Москвы, наследник трона и преемник Путина на посту президента России, должен был сидеть на этом самом троне только до начала июня 2008 года. План, тезисно, выглядел так: 9 марта Козака избирают президентом России. Если со второго тура, то 25 марта. По возможности попозже – после Майских праздников – инаугурация. И только тогда Путин окончательно отходит от власти и становится бывшим президентом. И вот тут наступает особый период – Диме Козаку не сойти с ума, не войти во вкус власти, не почувствовать себя Человеком Великой Миссии. В течение месяца всего надо оставаться нормальным человеком без головокружений, понимать, что сделала тебя команда, свои ребята, что это не богоизбранность твоя привела тебя на трон российских императоров, а просто технология такая. И что теперь надо на своих ребят поработать. Вот как: через неделю после инаугурации слечь в больницу и лежать там до начала июня. Потом пресс-конференция врачей – страшная трагедия: Козак неизлечимо болен да, вдобавок, недееспособен. И венец дела: пресс-конференция Козака из больницы. По видеоряду так примерно: как бывалоча генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Черненко, он стоит неуверенно у двери собственной палаты. Только табличку на двери оставить: «Терапевтическое отделение», или там «Онкологическое отделение», или пусть «Кардиологическое отделение». Рядом с ним добродетельного вида в белых халатах нянечка и профессор какой-нибудь в очках. И Дима тихо, но твердо объявляет об отставке. Говорит, что надеялся продолжить дело Путина по достижению стабильного поступательного развития страны, но вот – судьба. Власть формально переходит в руки премьера – премьером в это время Грызлов. Ну, можно и Путин, конечно. Но драматичнее будет, если Путин – никто, а просто – патриарх, отец и создатель современной России. Тогда органичнее дальше выходит.

Далее: крупный теракт, типа захвата школы. Террористы ставят позорные и унизительные для страны требования.

Уже назавтра: Госдума, заседание. У стен Госдумы – манифестация: «Делу Путина – быть!», «Мы не можем рисковать Россией», «Наша сплоченность – Единая Россия!», «Слово и Дело – за Путина!» На заседании в первой части доминирует отчаяние – страна осиротела без продолжателя дела Путина. Каждый выступающий говорит о теракте, о международном терроризме и о конце России, которая была отстроена такими трудами. Предложение: создать экстренный орган власти – Комитет спасения России. Предложить войти в него ведущим политикам страны, председателем – Путин. И еще: новые выборы президента в начале сентября и, разъясняет председатель Конституционного суда, Путин имеет право баллотироваться. Потому что нельзя три срока подряд. А у него уже не подряд получается. Пауза до вечера. В программе «Время» – Путин. В этот трудный для России час не может остаться в стороне и смотреть равнодушно, как погибает дело его рук – стабильность и процветание.

Ну, дальше понятно всё.

План придумал Абрамович Роман Аркадьевич, когда понял, что при Диме будет у него не так хорошо, как при Володе. Дима мило говорил с Романом Аркадьевичем. Но задач по материальному обеспечению не ставил. Подарков не брал. Брезговал? Зажрался? А почему тогда? Роман Аркадьевич счел, что, раз его обходят, то, очевидно, Дима у других берет. А у кого? Заподозрил немедленно Алекперова. Понял, что скорее всего не угадал. Сходилось вроде, что Потанин-Прохоров-Хлопонин чаще других фигурировали с людьми Козака и около самого Козака. И Роман Аркадьевич решил запустить план по реставрации власти его собственного ставленника. Мы бы с вами тоже так поступили. Обостренное чувство справедливости должно же определять поступки высоко нравственного человека? А с какой стати отдавать страну потанинским ребятам? За какие такие заслуги? Рома тут потел столько лет, удерживал ситуацию под контролем, кровью харкал, недосыпал, а они придут на все готовенькое? Вот как думал о ситуации в стране Роман Аркадьевич. Сформулировал же он вывод приглашенному специально для этого Суркову коротко и четко: «Отсосут!».

План жил своей жизнью уже с декабря. Знали о нем Абрамович, Сурков, Путин, Козак, Сечин, Патрушев, Сергей Иванов. Всё. Больше никто не знал.

Патрушев у нас, как видите, обременен знанием уже двух секретных планов. Оба не им придуманы, и обоим он не мешает – ни плану Кормилицина по убийству Путина руками чеченов от Березовского, ни плану Абрамовича по возвращению власти Путину от преемника. Многие думают, что он не проявляет себя оттого, что не врубается, не понимает. Ан нет, он не проявляет себя, чтобы другие себя проявили. И участвует во всех планах одновременно. Куда до него умникам. Он следует стратагеме «Малыми усилиями вращать мир». Стратегему эту применял не он один.

Суркову вменялось быть рядом с Димой Козаком по возможности 24 часа в сутки, создавать атмосферу выполнения плана, не давать забывать, отсекать вредных людей, вредные мысли. Психологически закалять Козака как шахида для главного дела его жизни. Контроль и общая координация – на Абрамовиче. Поэтому, кстати, Путин с Сечиным не очень и совались в это дело до поры. Козак же демонстрировал постоянно, что помнит денно и нощно о своем высоком предназначении. И вот: стал забываться, сказал Сурков Путину. Тревожные симптомы: прерывает разговор, не выглядит вдохновенным, скукоживается как-то. Нет, не противоречит. Нет, подозрительных людей рядом нет. Но симптомы нехорошие. Путин обкусывал губы. Старался и со щеки укусить. Для этого кулак прикладывал ко рту и подтягивал кожу – искал необкусанное место. Долго думал. Потом спросил: «А Рома что думает?» Сурков сказал, что Абрамовичу не посмел докладывать раньше Путина. Что к первому побежал к нему, к шефу. А Путин не очень остался этим доволен. Он кивнул, принял фразу царедворца за символ поклонения и попенял ему, неразумному, что к шефу надо не к первому бежать, а к последнему – с готовыми вариантами решений. А уж он выберет. И поскольку дело ведут он, Сурков и Рома Абрамович, то и следовало бы прийти вместе, и доложить вместе, и предложить, что делать.

Сурков почувствовал вдохновение. Он всегда чувствовал вдохновение, когда попадал в трудную ситуацию. Трудность вот в чем была: он сознательно провоцировал Путина, готовил его к тому, что Козак, вероятно, откажется уходить. И хотел проверить, а какой будет реакция Путина? Сурков плотно и неотлучно курировал Козака. И – результат парадоксальный – они сработались. Трудно в это поверить? Так никто и не верил. Они сработались, и Сурков понял, что вот для него лично нет никакой опасности в том, что Дима Козак останется у власти. Нормально. Влияние потанинских было преувеличено абрамовичевскими информаторами. Вовсе дело не так. По политике Козак дает себя увлечь, дает себя уговорить. Суркову с ним хорошо и уютно. И потом Сурков уже совсем взрослый мальчик, зачем ему бесконечно играть чужую игру? Может, пора свою сыграть? И он стал мягко разводить участников игры. Интриговать сразу на нескольких направлениях. Роме сказать, что Дима деньгами брать не хочет, но комфорт любит. Нужно, чтобы удобные и приятные вещи возникали рядом с ним сами, будто случайно. То есть не дарить яхту, а чтобы она была просто. Вроде того, что кто-то говорит: «А не прокатиться ли нам по морю?» – и тут же есть какая-то яхта ни с того ни с сего. Не очень пафосная, но милая и уютная. Диме не надо, как Путину, чтобы все у него было огромное, последнее, «brand new!», «the best!!!». Но чтобы не без изюминки вещь была – любит очень. Или там, к примеру, кто-то говорит, что замучила текучка, некогда поговорить по стратегии – и вот, оказывается, старый друг, ныне нобелевский лауреат один английский, оставил Суркову ключи от виллы под Монтрё. Тут все дело в деталях: и не стыдно погостить у нобелиата, и приятно как-то все вокруг складывается. Такой незаметный комфорт для девичьи застенчивого начальника стоит не дороже ли подарков явному коррупционеру? Роману Аркадьевичу выходило дороже. Сколько Сурков называл, столько и выходило.

Путина же Сурков вот теперь провоцировал – хотел реакции на мнение, что Дима и послать может.

Люди придут в движение и начнут действовать. Проявят себя. Займут позицию, начнут договариваться. Напрямую не захотят – опасно жечь мосты. Станут через него, Суркова, отстраивать отношения. Он получит поле для маневра. Он сейчас посмотрит на реакцию Путина, а позже доложит о ней в выгодном свете Козаку. Инициатором же разговора представит Путина. Скажет, что тот не верит Козаку. Считает, что должен гарантировать себе послушание Козака. Скажет, что для этого готовится спецоперация – яд, медленная смерть, запрограммированная отставка Козака и от власти, и от жизни. Намекнет вскользь, но с тревогой. Человеку про собственную его жизнь сильно трагически говорить не надо. Сурков не персонаж Шекспира. Он не станет декламировать во весь голос на скале, распахивая плащ. Намекнуть, дать понять, создать видимость полутонами, штрихами. А Козак как отреагирует? Надо посмотреть. В конечном итоге при неадекватно истеричной реакции можно будет это продать снова Абрамовичу, перепродать Путину. Ну кому же оставаться в выигрыше как не тому, кто сдает карты?

Путин обкусал щеки – нечего уже было грызть. Вздохнул. Спросил: «Ты в Китае не бывал?» Понял, что нелепо менять тему. Что человек перед ним не о туризме пришел говорить. И снова спросил: «А Рома что думает?» Сказав, вспомнил, что спрашивал уже. И определил: «Порешайте тут пока. Меня десять дней не будет. За это время, если проблема серьезная, она еше больше проявится. А нет, так и забудем. Давай действуй по плану».

Улетали вечером. Сечин провожал, Козак, Грызлов. Смеялись. Козак шутил. Вспомнил Путин в разговоре, что день рождения сегодня у Березовского. «Сколько ему стукнуло?» – не могли вспомнить. «Но он старше меня лет на семь», – сказал Путин. «Никак не сдохнет», – предупредительно пошутил Грызлов. Путину путь теперь – на Алтай. Там ознакомительная поездка, встреча с депутатами, властями и деловой элитой – всех велено за раз в один зал на полтора часа. Потом вылет на вертолете на базу покойного Юрия Михайловича в тайге, в сопках. Далее, это уже в пятницу, перелет вертолетом негласно в Китай. Там пересадка на самолет китайских товарищей – и на встречу с восемнадцатым патриархом Школы Драконовых врат. Народ вот какой подобрался в делегации: начальник путинской личной охраны Юрий Калугин, учитель китайского языка Ли Мин, переводчик с китайского московский профессор Андрей Мелянюк, рекомендованный китайской стороной, – оказался он близким не только к Ли Мину, но и к патриарху драконовому человеком. Потом еще скептический доктор Владимир Сапелко, маг-генерал из ФСБ Андрей Лукьянов и, из выездного отдела Федеральной службы охраны, – Вадим Медведев, ну, помните, о котором говорил в Лондоне Понькин, будто он поможет убить Путина. Делегация маленькая такая, потому что китайские товарищи предупредили – патриарх Ван Лепин примет Путина так, как будто он пришел один. Даже переводчику условий для проживания обеспечивать не сможет. Больше одной палатки на горе ставить не разрешает. Словом, одни сплошь капризы. Охрану горы берут на себя китайские коллеги, но подниматься в жилище патриарха им не велено.

Вылетели в десять вечера, и лететь им теперь навстречу солнцу четверга.

 

24 января, четверг

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Гуй Хай

Вода Чиновников и погибели торжествует, размывая преграды Почвы, течет изо всех щелей. Гибельная для Совершенно-мудрого стихия торжествует. С точки зрения вдохов и выдохов энергии это самая нижняя точка цикла, это финиш, к которому все приходят со своими победами или долгами, готовясь перенести их в завтрашний день. Плохой день.

У Путина сегодня были встречи с местной провинциальной знатью в образцово-показательном захолустье. А он и выспаться не успел в самолете. Дежурно говорил что-то обступающим его блюдолизам и лизоблюдам. Ничего примечательного. Так и не раззадорили его эти встречи. Все на часы поглядывал, на Патека с Филиппом. Нарочно не перевел на местное время. Часики выставлены были в Москве секунда в секунду, а переведешь – с такой точностью не попадешь сразу. Ну, он все на часы поглядывал и лоб морщил, губами шевелил – время переводил в местное. А через несколько минут снова и снова переводил. Потом думал, а по летнему времени, это же сколько бы сейчас было? Если бы не зима сейчас была, а лето? А Джорж Буш, выходит, оказался от него на другой стороне земли, что ли? Классно, правда? Сидит там со своей Кондолизой. Чувствует он, что Путин про него сейчас подумал, через толщу планеты? И снова на часы смотрел. А что делать, надо же чем-то заниматься. Если бы он достал компьютер-наладонник вдруг посреди партхозактива и стал бы играть – раскладывать пасьянсы, они бы тут все обалдели, правильно? Ропот, толки пошли бы. Ну вот, он и не делал этого. А на часы пялиться можно? Он и пялился.

А Сечин, Игорь Иванович, встречался сегодня с командой. С силовиками. Устойчивая преступная группировка «Силовики», УПГ «Силовики», как Сергей Иванов пошутил как-то. В их компании ценили хорошую шутку.

Встречались в бане, которая… Ну, баня как баня. Дело не в ней, а в заборах пятиметровых. И в том еще, что помещение сверхпроверенное, чужие в нем не записывают. А свои, по традиции и старой договоренности, тоже звукозаписи не ведут.

Сечин изложил за чаем дугинские сведения, на Дугина прямо не ссылаясь. Жаль-жаль, что не было камеры, направленной в этот момент на лицо Патрушева. Колосс! Ирокез! Сиу! Да куда там индейцам – каменный истукан и тот бы выдал себя хоть тенью смятения. А Патрушев не выдал. Застигнутый врасплох, действовал быстро и единственно верно: применил стратагему «Пожертвовать вербой ради груши». А именно: сдал майора Понькина.

– Мы также вышли на этого предателя по своим каналам. Андрей – это майор Понькин. Он в отставке формально, продолжает работать на нас под прикрытием. Инициативно вышел по старым связям на людей Березовского в Лондоне. Надеется подзаработать на этом. Я не докладывал, потому что считаю дело мелким, Понькин ничего реально не знает и никакой реальной информацией не владеет. Фамилии сотрудников ФСО Медведева и Калугина называет для достоверности, чтобы вызвать доверие собеседников. Реально связи с ними не имеет. Мы проверили. Выявили его личную авантюру люди моего зама генерал-лейтенанта Кормилицина через наших людей, внедренных в лондонский офис Березовского. Разрешите поощрить отличившихся? С Понькиным этим что делать? Убрать? Как ты считаешь, Игорь Иванович? – это Сечина спросил Патрушев.

И завелся разговор о Понькине. Андрюше прям повезло. Ему бы в это помещение. Такая знатная компания, такая значительная компания – о нем. Со значением, уважительно. А ведь он только лишь майор! Решено было оставить все как есть. И даже больше, тут уже Патрушев подсказал уважаемому сообществу – Понькина прижать как следует, заставить работать в этой операции не на себя, а на органы, через него Березовскому забрасывать реальную информацию, заставить того начать подготовку к покушению, чтобы… ну и так далее. За все отвечает он, Патрушев. А вы сомневались? Я-то с самого начала знал, что советоваться будут долго и нудно, случая подъегорить Березовскому никак не захотят упустить, никто конкретного решения не примет, а ответственность свалят на того, кто всех меньше будет этому сопротивляться. А сопротивлялся всех меньше Патрушев – ну, ему и курировать теперь это дело. А он и раньше курировал. Только и изменений, что теперь куча народу об этом знает и поле для маневра сужено. Однако же ответственность теперь тоже распределена отчасти и на других. Они знают, а знание – большая ответственность. «Осторожно, – сказали ему собеседники, – смотри, чтобы Берёза реально не выставил снайпера и не грохнул…» Кого грохнул – не произносилось. Люди собравшиеся слова признавали за материальную силу и зря этой силой не злоупотребляли. «Так ведь все в наших руках», – произнес Патрушев, сказав этим гораздо больше, чем эти слова значили номинально. И все всё поняли.

Как человек, подверженный сложным этическим метаниям, Сечин опять погрузился в мучительные думы о докладе начальству. Дело ведь не в убийстве, а в правильном подходе. Надо срочно проинформировать Путина и Козака. Но правильно бы – первого все-таки Путина, а уж потом – Козака. А технически как это сделать? Добежать все-таки до Козака, раз шеф в отъезде? Первым надо успеть. А можно так: конкурента представить своим курьером – мальчишкой на побегушках. А вдруг все-таки, несмотря на боязливость и мнительность, Патрушев после бани к Диме помчался. Может? А Сечин сейчас позвонит Диме и скажет: «Дима, там я к тебе Патрушева просил подъехать. Прими его, он коротенечко. Дело интересное, не глобального значения, но тебе интересно будет. Патрушев тезисно изложит, насколько он в курсе, остальное я потом – при встрече, договорились? Ты что в субботу делаешь? Ну, я заскочу, наверное». И тогда: если Патрушев поехал – он будет нейтрализован, если не поехал – скомпрометирован.

 

25 января, пятница

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Цзя Цзы

А теперь к вредоносной Воде добавляется Дерево, самое опасное в контексте расклада дыхания-ци. Почва терпит поражение, что есть мочи сопротивляясь натиску враждебных сил. Да еще и по установлениям – это день Закрытия, когда следует хоронить и устанавливать памятники, блюсти пост и очищение.

День – первый в базовом календарном цикле, сакральный день. Так же как в предыдущие дни, он не предполагает активной позиции. Включение энергии произойдет только послезавтра. Неблагоприятный день для Совершенномудрого.

Целый день в дороге – вертолет, самолет, опять вертолет, вседорожные всякие автомобили – темно уже было, когда добрались к подножию горы. Дом казенный. Запахи странные, от еды их китайской, что ли? Где-то они в Манчжурии. Начальник охраны вон, с GPS колдует, координаты вычисляет, расстояния. Россия рядом. Могли бы из Хабаровска прилететь. Но так лучше. В Хабаровске труднее потеряться. На какой базе отдыха бы Путин числился все эти дни? Врать что-нибудь недостоверное, что на охоте в тайге? Местные людишки, журналистишки всякие выведали бы, что не так это. На Алтае база отдыха, с одной стороны, сверхсекретная и сверхнедоступная у покойного Юрия Михайловича, а с другой стороны, о ней превосходно всем известно. И известно, что все там сделано на уровне. На президентском, если угодно, уровне. Стало быть, ни малейших подозрений быть не может. Вот и пришлось тащиться окольными путями.

На ужин у Путина обычно два стакана кефира. А тут посадили китайцы за стол. Поставили хо-гуо – горячий котел. Здоровенный таз на газовой горелке. Шланг от газовой горелки прямо по столу идет к баллону пятилитровому. Да, культура быта, нечего сказать. Мясо дали – тонко порезанную баранину. И горку мясных стручков каких-то длинненьких. Это – половые члены баранов, охотно объяснил Андрей Мелянюк, профессор, переводчик. Гляди-ка, отличает баранью штуку эту сходу, где это он так наблатыкался? Надо половой член барана брать палочками, опускать в кипящую, страшно перченную воду этого самого хо-гуо, держать секунды три-четыре, потом – в чашку с кунжутно-ореховым соусом. Потом – есть. Члены закончились – мясо в ход пошло, потом еще и еще. Еда эта согревает, объяснял Мелянюк, поэтому готовится в основном зимой. Теперь зима заканчивается, 7 февраля уже первый весенний месяц начнется. Раз заканчивается зима, значит, доходит до своего предела, густеет как бы, крепчает, матереет. Поэтому хо-гуо обязательно надо есть. Противостоять иньской природе зимы. Пища эта – от кочевых племен, атаковавших Китай, теперь ее едят во всем Китае, но происхождение ее истинное отсюда, с севера.

– А на севере от Китая жили племена сюнну или хунну, правильно? Они нападали на китайцев и вели пограничные войны, а потом забрали свои горячие котлы хо-гуо и рванули на запад. Там же назывались гуннами. Теперь же, позабыв про хо-гуо и про то, что они дальневосточники, делают себе и нам «мерседесы». И неплохо получается, – это Андрей Лукьянов поспешил вовремя проявить эрудицию перед президентом.

Путин удивился этой известной ему прежде и забытой уже информации.

– Пуликовский, наш полпред дальневосточный, небось локти теперь кусает, что гуннов упустил со вверенной ему территории. А вот сидели бы они сейчас и делали бы свои «мерседесы» в Комсомольске-на-Амуре, – пошутил Путин.

А доктор Сапелко, сблизившийся уже с компанией за долгие и тесные перелеты вертолетами, подхватил мрачновато:

– Если бы они на запад не ушли, а сидели бы в Комсомольске-на-Амуре теперь, то никаких «мерседесов» не делали бы, а продавали бы друг другу этиловый спирт двадцатилитровыми канистрами и рыбу бы глушили динамитом.

– А фондю не от хо-гуо, не из Китая происходит? – спросил Лукьянов.

– Происходит, всё из Китая происходит, – уверенно резюмировал Мелянюк.

И виделось участникам разговора достоверно это необъятное всеобъемлющее ВСЁ, вся эта Тьма вещей, происшедшая из Китая. Виделось отдельной сущностью, втягивающей, поглощающей и тебя тоже. И думалось: а я не из Китая ли? И чудился непроизнесенный ответ: и ты из Китая. А коли так – вернись. Вернись к себе в Китай. Добро пожаловать домой, сынок.

 

26 января, суббота

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: И Чоу

Почва все еще очень слаба. В центре событий по-прежнему преодоление, а не созидание.

Хорошо направить внимание на планирование ближайших перспектив и не предпринимать активных действий. День ненамного лучше предыдущих.

Утром пришел с горы Ши Чжиган – кто-то вроде ассистента патриарха Ван Лепина. Забрал с собой Андрея Мелянюка и Ли Мина. Ушли на гору.

Путин сидел в домике и пытался не злиться. Он ехал бесконечно долго. Он приехал еще вчера. Он вчера еще, ну хорошо, пусть сегодня утром, мог бы приступить к процедурам. Но вот: время – 11 часов утра. Он сидит у подножия горы в домике каком-то и ждет. Ждет. Неизвестно чего ждет. Ждет, пока специальная делегация обсудит факт его прибытия? Разве так дела делаются?

По стене рядом шли муравьи. Рыжие какие-то, ржавые. Ржавчина не мешала им довольно быстро передвигаться. Поток шел от верха оконной рамы. Путин посмотрел: там, вверху, поток исчезал под рамой. Но ведь не на улицу же они уходили в мороз, правильно? Значит, где-то у них там муравьиный город в стене. А мимо Путина муравьи идут на работу. Вот – достойнейшие из достойнейших. Долг и честь. Общественное благо. В единстве сила. Взяток не берут. На свой карман не работают. Из бюджета не крадут. Племянничков в коммерческие структуры не пристраивают. Роснефти у них нет. Каждый член общества – часть общего организма. Насколько же они лучше нас, насколько же они лучше меня, – думал Путин. Ему хотелось встать в строй, стать одним из них, одним из этих существ в понятном стройном мире правильного сообщества, хотелось быть и жить в сплочении с другими такими же честными, самоотверженными трудягами с общей судьбой. Ну, хоть помочь им как-то. Путин стал крошить на подоконник печенье. Пусть сегодняшний день станет для них чудесным. Вот шли они на помойку за едой небесспорного качества. А тут – рядом с домом – печенье. Превосходное, сладкое. Народ сложит об этом легенды, случай этот войдет в летописи. Путинское печенье назовут манной небесной. А кто-то будет настаивать, что речь в этом случае шла о вмешательстве внеземных цивилизаций.

Муравьи дошли до крошек печенья и остановились. «Давай, давай, нечего ворон считать, давай, давай, налетай», – подбадривал Путин по-дружески. Муравьев собралось уже человек двадцать. Люди эти бурно между собой общались. Путин понял: они не могут принять решения, они ждут начальника, который примет решение на соответствующем уровне компетентности. Но вот один из рабочих взял крошку печенья и потащил вверх. По пути его еще останавливали несколько раз двигавшиеся навстречу. Расспрашивали, где взял, надо полагать. Сейчас он дойдет до муравейника и там уже крикнет толпе: «Братцы, бросайте пока ваши важные дела, подсобить надо, аврал случился – еда лежит у порога почти что. Как бы кто другой не прибрал». И правда, показалось Путину, поток сверху вдруг загустел, наполнился. Путин обрадовался. «Вот ктой-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет, на нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет» – пропелось в голове. Путин с нежностью и заботой указательным пальцем правой руки размазал по стене одного из рабочих, который как-то нарушил поток, вбок немного пошел. Ведь он мог внести сумятицу и неразбериху, смятение мог внести в сердца других членов общества. У трупика рабочего тут же стала накапливаться толпа. Надо бы гражданам проходить, не задерживаться. Внизу печенье ждет, дурака этого вашего нет уже, не вернешь его, нечего галдеть и возмущаться. Это же смутьяны какие-то. Вот они какими оказались! Трудяги, нечего сказать, на митингах прохлаждаются. А печенье он, Путин, должен им в город носить? Путин этот митинг пальцем быстренько передавил, а трупы прибрал с места трагедии – смахнул вниз, на подоконник. А на подоконнике уже смел тела погибших к печенью. А что? Хитин, надо полагать, и белковая материя должны быть использованы. Мертвые должны стать кормом для живущих. Не для кладбищенских же червей старались, нагуливали белковую материю? Путин чувствовал, что за дело надо приняться посерьезнее. Он не хотел становиться муравьиным богом. Но стал – нечаянно, случайно. И теперь надо соответствовать. Надо восстановить порядок и вернуть людей на общественные работы. Хватит митинговать – время собирать камни. Вам, господа, нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия. Хватит миндальничать. Любую рефлексию правителя эти любители побазарить воспринимают как слабость. Слабых же – бьют. Путин стал методично размазывать по оконной раме и по стене рядом всех рабочих, нарушающих строй. Трупы смахивал на подоконник – пока что в беспорядке – потом подметет и сложит в кучку. Толпа у места казни первого митинга снова накопилась. Собравшиеся тревожно обменивалась мнениями. Запах там трупный, что ли, остался? Получается, этих сейчас передавишь, новые придут орать? Ну, не орать, так шептаться? Против муравьиного бога…

Он щелбанами разогнал и этот митинг. Кто-то снова был раздавлен щелбанами. Кто-то спасся. Оставшиеся в живых оппозиционеры метались из стороны в сторону в тех местах, куда их забросил муравьиный бог. «Ну что, засранцы, помогла вам ваша демократия?» – мелькнуло.

Они ведь не привыкли к демократии, у них ни традиции, ни политической культуры не было, понимаете. Ну, правила ими муравьиная царица. Но она же баба, лишенная кругозора баба, окруженная лживыми придворными баба, непрерывно рожающая баба. Когда ей управляться с вновь возникающими историческими вызовами? Вот и стали отбиваться от целесообразности некоторые. Если бы он, Путин, не воспрепятствовал этому – все пошло бы прахом, а последний придворный, покидающий муравьиную матку, закрыл бы дверь, погасил бы свет, да и двинулся, куда глаза глядят. Отупевший от непрерывной душевной боли, он сделался бы бесчувственным к новым страданиям и голоду. И погиб бы где-нибудь в кювете у большой дороги. А зачем? Зачем все это, когда порядок можно восстановить, когда можно провести экономическую и социальную модернизацию железной рукой. Создать и подтянуть до высоты требований момента общественные институты. Вернуть роль церкви. А церковь вновь воздвигнет столп нравственности и очистит природу русскости от налипшей за долгое время гадости космополитской. Не все могут и не все должны быть гражданами мира. Только аристократы духа, вроде Путина. Муравьишки же, лишенные привычного, предсказуемого, надежного мира шаблонов, могут сойти с ума от отсутствия строгости. Возомнить о себе незнамо что. А зачем это им? Демократия у них настанет? А у них, скотов, демократия – это не свободный обмен взглядами и оценками на основе беспристрастной информации. У них это свободный обмен кинжальными ударами, автоматными очередями, у них это обмен гранатами и бомбами. Ну как это Кондолизке объяснить? Она же сидит, сука упрямая, лыбится ртом своим нарядным черным и с вызовом твердит заученное. Кибернетическая баба. Ей-то насрать на Россию. Ей, может, нравится, чтобы у нас бардак был, а потом они прилетят порядок наводить – оккупируют, и поделом, – сами, дескать, вы, ребята, не справились. Так что, не обессудьте, – скажут.

Так вот: мы сами справимся, Кондолиза Петровна. И Путин с трагическим ощущением подвига во имя высокой цели принялся давить муравьев, отвлекающихся от шествия по прямой дорожке от муравейника до печенья. Муравьев ему надолго хватило. А муравьиная матка, как и русские мамки, все продолжала рожать ему новых и новых подопечных. Когда вошел человек и сказал, что готовы обед подавать, он, устало щурясь, показал тому на оконную раму и сказал:

– Грязь развели – насекомые кругом, хорошо еще, что тараканы не ползают! Распорядитесь, чтобы инсектицидом тут опрыскали.

 

27 января, воскресенье

Год: Дин Хай. Месяц: Гуй Чоу День: Бин Инь

Наконец появляется Огонь. Еще слабый, он запускает контур порождения в общую структуру расклада стихий. Огонь помогает и во взаимодействии с Владыкой Судьбы. День обещает быть конструктивным в целом, это принесет пользу и на личностном уровне.

Хорошо предпринимать конструктивные шаги, направляя их на искоренение всего, что хорошо бы искоренить, на подготовку фронта работ на ближайшее будущее.

Морозно, но безветренно. Сегодня солнце вышло. Не наше. Южное солнце. Диковинно: у забора и у стены дома с южной стороны снег подтаивает. А ведь минус восемь температура. По широте это место где-то, наверное, как Ницца. И солнце нагревает сквозь мороз, куртку меховую хочется расстегнуть. Воздух хрустящий, неправдоподобно прозрачный. Иголки на сосне на склоне видны по отдельности каждая. Фактура снега проработана этим невероятным освещением так, будто вся картина снята аппаратом «Никон» на пленку «Фудзи». Слишком детально. Нескромно детально. Шероховато, шершаво детально. Дышится радостно и хорошо. Отчего бы это? Да просто выспался нормально.

Когда за Путиным пришли, он прогуливался по широкой тропинке за домом на южном склоне холма и довольно разборчиво напевал: «То березка, то рябинка, куст ракиты над рекой. Край родной, навек любимый, где найдешь еще такой, где найдешь еще такой…» Продолжал – пел еще, даже увидев пришедших. Щурился на них лукаво. Не смутился. Чувствовал свободу внутреннюю и физическую готовность действовать. Спросил, все ли готовы. И они пошли в гору, к Ван Лепину.

Гора была просто огромной сопкой, но шли два часа. Наверху, около крепко сколоченного сарая, китайские сопровождающие стали замедлять шаг. Из сарая вышел сорокалетний, примерно, пухленький китаец с пухлым же круглым лицом и стал смеяться над пришедшими. Потом пухлый хохотун объяснил пришедшим китайцам и Андрею Мелянюку причину веселья. И они тоже стали смеяться. А Путину никто ничего не перевел. Но он не злился, по правде говоря. Посмотрел на профессора Мелянюка, оживленно жестикулировавшего перед крыльцом, и подумал, что, как это ни глупо, Мелянюк не с ним приехал, а к Ван Лепину приехал. А он, Путин, просто повод. Так что вот – это их мир. Чужой мир. Им в этом мире и без него хорошо. И с этим придется некоторое время считаться. Ведь принимают его в этом секретном мире блаженных волшебников. И за то спасибо.

Располагались, хлопотали. Строжайшие предупреждения, что никому на горе остаться не разрешат, остались забытыми. Патриарх попросил только, чтобы крошечная свита президента ушла в ближайшую армейскую палатку китайских спецслужб – на одном из витков дороги, ниже по склону. Оттуда и наблюдать можно. И добежать можно, если экстренная необходимость. Вещи Путина занесли в комнату с белыми обоями с торца барака. Свой вход был у комнаты. Туалет – во дворе.

Патриарх распорядился, чтобы Ли Мин рассказал предысторию, поподробнее чтобы о праздновании Дня зачатия Путина. Они уединились в бараке. Подробно в разговоре обсудили и действия стихий, магических календарных соответствий. Путина с Мелянюком отправили пока заниматься гимнастикой цигун.

Мелянюк вышел на склон в тонкой шелковой рубахе. Путин сказал, не холодно ли. Китаисту нравилось учить несмышленых адептов. Он стал стараться-распинаться. Что мастера могут растопить снег вокруг себя, если захотят. Излучают энергию Ци, снег и тает. Но вершина мастерства не в том, чтобы отдавать энергию. Владеющие истинным искусством Совершенномудрые должны понижать собственную температуру до такого уровня, чтобы бороться с холодом не пришлось. Побеждая холод, мы поддерживаем неизменной разницу температур, а без этого можно обойтись. Путин сказал, что понимает, что ящерицы тоже остывают, но только двигаться потом не могут. Это оцепенение. Оцепеневший Совершенномудрый что делает? Оцепеневший Совершенномудрый делает цигун – двигает по телу энергию Ци, которая морозоустойчива как антифриз, – развил Мелянюк въедливому ученику.

Путин неплохо двигался, но утрированно как-то. Старательно. Подчеркивал движения. Хотелось ему, чтобы правильно все выходило. Мелянюк замечаний не делал. Но не потому, что ему нравились движения ученика, – не считал нужным придираться. Сказал только, что не все получается, расстраиваться не надо, само придет. Повторять только надо почаще. А стараться не надо. Принцип тайц-зи: «Кажется – да, кажется – нет». И движения тоже – кажется – да, кажется – нет. При каждом движении, мельчайшем даже – категорическая замедленность и плавность. Плюс усилие воли вместо мышечного. Воля ведет мизинец. Больше того – воля уже провела мизинец, и только потом он сам собой, следуя предначертанному, совершил движение. Вдыхаем макушкой. Вдыхаем пятками. Вдыхаем всей кожей и мысленно видим – визуализируем вдох каждой поры. Мелянюк наущал, а Путина сначала немного раздражали эти инструкции, потом он попал в волну и стал слушать с удовольствием. А потом отключился. О своем думалось. Не о Москве. Не о выборах. О Ван Лепине он думал. Вместо того чтобы визуализировать дыхание пятками, он визуализировал пожелание китайскому волшебнику. Чтобы хватило у того сил сладить с Яньло-ваном, Начальником Пятой канцелярии, судьей ада. Всей силой сознания, силой мечты, силой заклятья, вдохновенной силой благого устремления транслировал он страсть свою непосильную и просьбу. И цигун помогал. Не отвлекал. Помогал сосредоточиться. Под конец только, на статических упражнениях, захотелось заплакать. Ведь он все сделал. Он все бросил, он поступился саном, он прилетел черт знает куда, согласившись на все сумасбродные требования этого шаманского патриарха. Но каждый шаг, каждое новое свидетельство отказа от гордыни воспринималось им как залог того, что поездка не будет напрасной. А именно: каждое новое унижение по пути на эту гору и на горе уже – сарай этот, туалет на дворе и прочее – это же все не напрасно было? Нет ведь не земле человека, который так бы с ним поступил? Дразнил бы и унижал нелепыми требованиями, а потом сказал бы, что это ничего не значит, что это шутка была? Нет такого человека. «Кто нас обидит – дня не проживет», – пробормотал Путин. И тут же подумал о напрасности предыдущих усилий по усмирению гордыни. Он жалобно и униженно взывал к судьбе, а потом задиристой фразой взял да и зачеркнул, сделал напрасными страдания. Нет, это бес попутал. Он опять готов продемонстрировать смирение. Боги видят. Яньло-ван видит. Ван Лепин видит. Не может не видеть. Он, Путин, смирился и не ропщет больше. Помогите же, суки, чего же вам еще от меня надо?

Комплекс цигун занял час.

Потом ели с Ван Лепином. Пришлось познать би-гу. Отказ от злаков. На сегодня это означало маленькую пиалку тушеной капусты с грибами. И чай. Слишком прозрачный для чая. Потом Путину мешали. Офицеры говорили, что связь установлена. С кем? Зачем? И что говорят? Ну и как там? Отправив одного офицера вниз, в армейскую палатку, Путин стал поглядывать на часы, на Патека своего, с Филиппом. И поглядывать на склон, дожидаться. Сзади сбоку Мелянюк сказал, что часы надо снять. Ночь от дня отличить сумеем, остальное не нужно. И часы забрал. Унес.

Началось.

 

28 января, понедельник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Дин Мао

Продолжается позитивное влияние Огня, порождающегоПочву, но ветви МАО и ХАЙ усиливают влияние Дерева, которое для расклада судьбы сулит неприятности. Враждебная для героя Вода преодолевает Огонь ВладыкиСудьбы, Почва функционального духа не справляется с ситуацией. Ничего благоприятного.

В цикле установлений это Наполнение: торговля, путешествия, конструктивная деятельность и благодарственные молитвы – к счастью.

– Говорить нам рано, – начал Ван Лепин. – Совершенномудрому гостю надо готовиться понять. Открыть сознание. Поститься. Очищаться. И отойти от привычного. Мир, где субъекты бегают по головам друг друга, уцепившись глазами за предметы, – исчерпан. Ваш мир слишком доверчиво опирается на глаза. Вы видите предметы и вожделеете их. Не потрогав, не прислушавшись, не вдохнув дух момента, не обдумав текст времени и его контекст. Я вижу вещь – я имею вещь – вот формула вашей жизни, – с улыбкой тихо радовался китаец. – Стоит вам закрыть глаза – рухнет мир и вы упадете. Поэтому готовиться к разговору гость станет так. Сейчас он примет таблетку, – Ван Лепин достал из кармана куртки таблетку, стал отряхивать ее от крошек и пояснил: это позволит не смотреть на часы. Даже не заметит Совершенномудрый, как день пройдет, – после таблеточки. Это травы, народная медицина, не надо бояться. Мы станем заниматься ночью. Уже сейчас надо настроиться на познание мира дыханием, а не зрением. Парно дыханию – слушание. Закрыть глаза и слушать. Не что-то конкретно, а вообще. Слушать мир. Представлять, визуализировать, но без зрения. Внутренне прозревать этот вновь созданный мир. Новый, услышанный, вдохнутый мир. Всяким вздохом впитывать всю энергию мира целиком и отдавать всю до капли на каждом выдохе. Рождаться и умирать с каждым дыханием. Стать мостом – переходом – вратами между небом и землей, между пространством и временем. Соединить и актуализировать пространство и время в себе и себя в нем.

Не иметь ничего, но принадлежать всему.

– Ночью опять будем делать комплекс цигун, только без света – подсказал Мелянюк от себя лично. – Луна убывает, но, я думаю, от снега будет отражаться, увидим, нормально…

Потом был долгий сон без сна, таблетка работала. Потом цигун этот на снегу. И правда, светло было. Ван Лепин остался недоволен, после часового комплекса принес черную повязку Путину на голову. Завязал глаза и сказал ходить по кругу шагом Ба-гуа, шагом восьми триграмм. Сколько ходить – не сказал. Чтобы далеко ему не уйти, не сбиться, учитель с вежливым хихиканьем принес ящики картонные и расставил вокруг в виде ограды. Как он заботлив, вы оценили?

Сознание опустошить и прервать ход мыслей-слов почти удалось. Вот почему: мысли-слова вытеснены были мыслеобразами. Мыслеобразы занимали все сознание. Это были мыслеобразы картонных коробок. Много он так ходил, прислушивался, предугадывал коробки эти, чтобы не удариться о них и не упасть.

Когда его забрали, ему уже было все равно. Он бы и дальше вышагивал. Повели не в дом. В землянку на склоне повыше. Забавно, что охрана путинская эту землянку не обследовала. Землянка была из трех пещер. Объем трудно было представить в луче фонаря. Притом фонарем Ван Лепин размахивал так, что вообще ничего понять было нельзя. В какой-то момент Путин попросил Мелянюка, чтобы фонарь ему дали, и примерялся к помещениям. Посветил спокойнее, методичнее, рассудительнее. Первая комната, а может – берлога, вроде как прихожая. Вторая – стол у глухой стены и ведро в углу. Третья – спальня: нары деревянные и проход вдоль чуть шире самих нар. Пол грунтовый, влажный на вид. На полу – обогреватель масляный, провод с потолка идет. Тепло и сыро. Окон вообще нет. Ни одного. Ему разрешено только и исключительно находиться в спальне и выходить в промежуточную комнату на короткое время. Справить нужду или забрать пищу. Пищу доставит помощник. Разговаривать или видеться с помощником запрещено. Он входит – звонит в колокольчик. Это сигнал, что выходить запрещено. Потом он снова позвонит, когда выйдет. В своей темной комнате испытуемый должен ложиться на нары только для сна – праздно сидеть или лежать не позволено. Надо стоять в одной из рекомендованных поз цигун лицом к югу. И вдыхать – слушать мир.

– А где тут юг? Лицом на юг сказано стоять, – поинтересовался Путин у Мелянюка.

– А юг там, где вы решите. Выберите позу поудобнее, тесновато у вас тут. А как выберете, решите твердо, что юг перед вами. В этом случае он там и будет.

– Самовнушение, наука о виртуальном юге. Разновидность пиара. Самопиара. Сам себе впиариваешь, и сам же и веришь.

– Да нет, субъективным идеализмом раньше это называли.

– А сколько сидеть, хоть примерно? Какой тут порядок заточения?

– Патриарх не говорил. Он решит. Он сам, знаете, сидел в ящике деревянном, заколоченном, а ящик висел на ветви дерева на цепи. А в стены ящика были набиты гвозди острием внутрь, чтобы равновесие правильно натренировать. А жизнь в темном помещении вообще нетрудное испытание. В старое время было самым заурядным делом для монахов. Притом обычным временем заточения был год. Меньше никто не сидел. Теперь истинное искусство уходит, – сказал Мелянюк.

– Не надо так расстраиваться, – посочувствовал Путин. Он еще шутил. Но уже с новыми ощущениями – как будто видел себя, шутящего, со стороны. Смотревший со стороны Путин, казалось, скажет вот-вот Путину наблюдаемому: «А что ты вообще тут делаешь, парень? Как ты тут оказался? Это же полностью неправдоподобная хрень, что ты здесь».

Когда двери закрылись, Путин подумал, что это ведь не тюрьма. Можно встать, послать всех куда подальше. Отправить того же назидательного китаиста Мелянюка за охраной, позвонить, распорядиться – и домой. Сколько времени пройдет, если прикинуть? Через часа полтора он будет в машине. Ну, пусть через два. Самолет подгонят пусть нескоро – еще дадим часа три. Да нет, немедленно звонить в Хабаровск, лететь туда на вертолете, оттуда – домой. Без канители с Алтаем, с базой отдыха покойного Юрия Михайловича. Даже со всеми напусками за сутки можно добраться. Можно. Он свободен. Надо это обдумать. Он сел на нары – нарушение номер один. Ну, он же не фанатик-сектант. Нельзя же быть таким строгим к себе. И так уже – сидит в землянке без окон. Китаец вряд ли сюда инфракрасных камер наблюдения понаставил. Так что перетопчется, пусть сам стоит в цигуне лицом к югу.

Путин лег. Теперь, когда убежать легко и просто, возникло новое обстоятельство – ну а как объяснять болельщикам и команде, почему он покинул соревнование? Ушел спокойненько с ковра? Там, в спортзале, тоже условность. Любой из спортсменов может торжественно послать всех в жопу и пойти домой. И ничего ему за это не будет. Но никто не делает так. Не принято. Интересно, а Ельцин сидел тут на нарах в китайском подземелье, когда его привозили к Ван Лепину?

Ельцин небось запас чекушечку, за первым же завтраком – чин-чинарем – врезал хорошенько. Оно и медитировалось получше – посноровистее медитировалось. Но у Путина нет чекушки, а и была бы – он бы не выпил, он боится потери контроля над действительностью, замутнения сознания. И это – еще один аспект его страха. Еще боится вредного влияния интоксикации на функциональные системы организма. Ельцину рассказать об этом страхе, он со смеху бы помер. Живучий, гад.

 

29 января, вторник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу Ден: У Чэнь

Мощно включается Почва функционального духа, неприятности отступают, у Погибели связаны руки. У связывает ГУЙ.

Тело Владыки Судьбы Совершенномудрого обретает долгожданную свободу.

Среди установлений это Выравнивание: хорошо общаться с людьми, распределять бюджет, строить и обустраиваться, переезжать. День Дракона помогает и поддерживает. Хороший день.

Ван Лепин сказал, надо вспоминать жизнь. Всю жизнь. Вытаскивать из памяти самый первый момент. За ним – все остальные. Это поможет прозреть будущее. Воспоминания приходили из сферы детских ощущений. Жгучая боль содранной коленки. И потом, когда к боли уже привык, – интерес: кровь, а за ней прозрачная густая жидкость, как лак. Можно потрогать, когда застывает. Потом корка во все колено. Она отстает постепенно. И можно ее отковыривать, пока никто не видит.

Еще тошнота. Тошнота и гулкие удары пульса по всей голове – он упал, подбородок болит, вся голова болит, его ведут делать уколы от столбняка. Лучше бы снова разбить подбородок. Ведь уколы от столбняка, мальчишки говорили, делают в живот здоровенной иглой. Прямо в кишки засаживают иголку. Потом облегчение – колют под лопатку. Но два укола. Надо гулять по скверу час между уколами.

Порезанный палец. Хватанул ножом по пальцу. Не перочинным, которым играл в «ножички» с мальчишками, а кухонным. А им перед этим сырое мясо резали. И он теперь умрет от заражения крови. И страх лихорадочный, пронзительный. Ну, надо же успеть сделать хоть что-то, чтобы не умереть. И йод – полпузырька йоду не кажется избыточным, не кажется и достаточным. Но – счастье – пронесло. Почему во рту солоно, когда палец порежешь? Это какими законами химии объясняется?

Страх, что сейчас кто-нибудь изнутри подъезда откроет дверь, а он лизнул железную ручку подъездной двери по наущению старших ребят. На морозе. И язык примерз – прилип. Что делать? Водой отливать? А вода откуда возьмется? Мальчишки не принесут, а перед взрослыми стыдно ужасно, они не должны увидеть. И вот – лихорадочным собачьим дыханием он согревает здоровенную ручку и рвет язык. И успевает отпрянуть, прямо перед тем как сосед толкает дверь. Взрослые не узнали.

Удар поддых рулем велосипеда. Падение. Он вскакивает и поднимает велосипед. Зачем? Чтобы никто не заметил. Чтобы не спросили, что случилось. А то приставать начнут, спрашивать. В душу лезть. Он не позволит. Он сам оклемается. Вдохнуть не получается, перед глазами темнота. Сесть, сесть скорее на траву. И велосипед бросить все-таки. Это взрослый дорожный велосипед «Украина». У детей тогда были взрослые велосипеды. А что? Они ведь быстро растут, дети, не менять же велосипеды. Денег не напасешься.

А еще – он прыгает с бетонного пандуса на стройке. Все мальчики прыгнули, а он – нет. Они кричат снизу: «Давай, слабо, что ли?» Нет. Не слабо. И губа разбивается об коленку. Опухает и без того большая, обкусаннная вся изнутри и выпяченная по-утиному путинская губа.

Долго так громоздилось-городилось в голове. Но почему, скажите, почему не улыбки и не победы? Почему тайная боль? Секретные поражения? И радость в воспоминаниях только одна – никто не узнал, взрослые не узнали, ругать не будут, мы никому не скажем… Почему так? Говорят, память избирательна. Говорят, плохое забывается. Но он помнит все свои секреты, все свои сокровенные тайные поражения. И при воспоминании о прошлом именно эти фантазмы наползают впереди. Может, надо подождать. Тогда следом придут и светлые воспоминания? И он засыпал и просыпался. И снова засыпал. И перестал понимать, когда спит, когда нет. Только вот еда два раза в день напоминала о времени суток. В четыре часа утра носили завтрак. В десять утра – обед. Он же и ужин.

 

30 января, среда

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Цзи Сы

Почва, Звезда Карьеры и Долголетия, по-прежнему несет поддержку, но в знаках появляется аспект Ямской Лошади, поэтому возможны резкие движения, перемещения. Основная тема дня: преодоление Чиновников. В цикле установлений это Определение: тяжбы и разбирательства, путешествия – к несчастью, хорошо нанимать на работу новых людей, заниматься конструктивной деятельностью. Хороший день для Совершенномудрого.

Сон пришел посреди марева полудремы. Старый знакомец сон. Питерский еще сон. Из лихих девяностых годов. Он идет домой. От машины. Сам еще машину тогда водил. Подходит к парадному. Взводит газовый пистолет – полная копия бельгийского браунинга. Тяжеленький. Уютно лежит в руке. В правом кармане. Думает: «Пора уже настоящим обзавестись». Но ведь некогда все. Ничего. Этим браунингом, в случае чего, можно и в зубы дать. Потом, кто на меня может напасть? Кому я нужен? А вот и запросто может статься, что нужен, – 20 тысяч долларов во внутреннем кармане. Две пачки. Две «котлеты». Не первые две его «котлеты». Но одни из первых. А счетов в загранбанках еще не было у него тогда, оффшорок не было, фондов лихтенштейнских ни одного не было, понимаете? Он срубал денежку и носил домой во внутреннем кармане. А дома считал. Раскладывал на кровати. Эстетически наслаждался. Нейро-сенсорно наслаждался. Проверял каждую, не фальшивая ли. Держал левой рукой за уголок, а правой проводил, чуть касаясь, чтобы почувствовать рельеф стодолларовой купюры. Поддельных, по правде говоря, и не нашел ни разу, но ни за что бы не согласился отказаться от ритуала проверки – чувственного проникновения-пропитывания себя и собой этой пачки. Тактильные и визуальные ощущения дополнялись шелестом и… запахом. Посчитанные деньги он проводил под носом – вдыхал. И они пахли. Долларами пахли. Пахли прерыванием заклятья. «В поте лица своего будешь…» – человеконенавистнически заклял мстительный бог. Так хрен же тебе. И подсчитывание, и пересчитывание, и вдыхание денег было богоборческим подвигом сына человеческого. Маленьким праздником секретного хакера боговалютной матрицы, Нео-Путина, Томаса Путина, Владимира Андерсона, сумевшего вырвать свой кусок территории свободы у бесчеловечного бога-программы Архитектора. Только без соплей! Это новый Нео. У него бы не было сомнений по поводу Тринити. Не любовью оборяется божественнная матрица, где человек проклят навсегда. Любовь – тоже выдумка программы Пифии. Любовь – это способ богопрограмм крутить нами, людьми, и решать свои разводки. К черту кобылицу Тринити! Будем при бабках, не таких себе телок заведем! Новый НеоПутин знает – суть в том, чтобы самому создать матрицу. Пусть маленькую, пусть крошечную даже. Но – свою. Ту, где он станет тайным Архитектором, ту, где он разрушит Сион. А уж он его разрушит, поверьте. А может быть, он был Агентом? Нео, начисто лишенный человеческих привязанностей, это ли не Агент? Агент Путин-Смит? Восставший против Архитектора, Пифии, Бога-машины? Только не говорите об этом Путину. Ему не понравится быть Агентом. Он такого сорта Агент, который не афиширует своей сути в отличие от хвастунишки Смита. Ему бы хотелось, чтобы мы сравнивали его с Нео.

И вот он идет – вход в парадное, рука правая в кармане, сжимает тяжелую точную копию бельгийского браунинга. Но это газовый пистолет. Он купил его за двести долларов у приятеля. Первая дверь. Тяжелая, коричневая, шершавая. Вторая – снаружи коричневая, внутри – салатовая. Он идет по лестнице. Навстречу, сверху – человек, мужчина. Лицо – никакое, через пять минут не вспомнишь. Поравнявшись почти, мужчина резко двигает правой рукой – пистолет в руке. Путин скользит левой ногой левее линии атаки, отталкивается посильнее и перемещается на внешнюю сторону протянутой руки с пистолетом. Он правой рукой берет нападавшего за запястье и дергает вниз. Это прием. Сумиатоши называется? Он ушел, проскользнул с линии нападения и столкнул противника вниз по лестнице. И тот стал падать. Выстрел сделал, в пол. Путин заломал ему руку, сел поверх спины мужчины, прижал руку – без пистолета уже, пистолет рядом, на кафеле – и стал бить. Кулаками. В затылок и в виски. Много раз, часто и глубоко дыша. На каждый резкий выдох по удару. Мужчина скоро стонать перестал. Голову положил на бок. На левый бок. Хорошо пришелся под правый кулак теперь правый висок. И Путин еще поработал – на каждый резкий сиплый выдох – удар. Висок не проламывался никак. А хотелось. Потому что это был сон. А, во сне хоть бы, очень хотелось проломить висок своему страху в образе мужчины с пистолетом. Потом он встал. Пистолет врага поднял газетой – откуда-то взялась газета. Подсунул ему к руке поближе. Потом обхватил его рукой рукоятку, повозился-изловчился, приладил пальцы как надо и расстрелял тело его же рукой. «Так лучше, так не встанет, так – узнают пидоры, что к нему не надо присылать, он в штаны не наложил, он и еще грохнет, кого пришлют, сколько убийц пришлют, столько он и грохнет. Давайте, присылайте, суки!» Потом он засунул руку в карман, нащупал снова свою газовую копию бельгийского браунинга и заулыбался. Он ему не понадобился, скажете вы? То-то и оно, что понадобился. Газовый пистолет был символом постоянной готовности, а постоянная готовность очень даже помогла в этом сне.

Сон этот снился ему раз пятьдесят, не меньше. Подробности почти не менялись. Иногда только снилось, что телевидение он вызывает. А иногда, что труп прячет. А иногда, что он уходит в свою квартиру и никому не говорит, что это ЕГО гость был. Но всегда – он убивал свой кошмар, свой ужас. Он побеждал его убийством. Слава богу, наоборот ни разу не приснилось.

Долго уже – годы – этот сон не возвращался. Надо было забраться в китайский погреб без окон, без дверей, чтобы тут, сипло выплевывая выдохи, убивать, убивать, убивать страх. Убивая, не избывал – врастал в него снова.

 

31 января, четверг

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Гэн У

ГЭН для месяца ЧОУ несет Небесную добродетель – Дэ и Лунную добродетель – Дэ, а также аспект Знатного Человека. Включается Металл Богатства. Металл слаб в этом сезоне. Он преодолевается таким же слабым Огнем. Огонь приводит к Разрушению чиновников. Стоит удвоить осторожность и делать ставку на Почву: проявлять щедрость и спокойствие, простоту и безыскусность, накапливать, взращивать.

В цикле установлений это Удержание: нельзя открывать закрома, менять курс, а вот строить и сеять – к счастью. Если есть цель активно воздействовать на происходящее, в этот день важно удержаться от растраты энергии, и тогда завтра, возможно, удастся претворить свои замыслы. Небесный покровитель поможет Совершенномудрому, день благоприятный.

Однажды – шорох на крыше. Копали. Потом – звуки все ближе. И вот: палка и свет. Не очень резкий свет. Палка бамбуковая, тоньше лыжной. Земля сверху посыпалась. Некто поковырял палкой отверстие и вытащил. Путин хотел задать вопрос – кто и что? Но говорить отвык и передумал затрудняться спрашиванием. Ну, если пришли сказать что-то, то уж скажут. А если не с тем пришли, чтобы говорить, то и промолчат. Зачем же артикулировать пустое, превращать суету в слова?

Сверху, через дырку, сказал Мелянюк, что каждые полчаса станут ковырять отверстие, чуть пошире делать. Приучать его, чтобы не больно было смотреть на дневной свет. Еще только скоро рассвет, только что небо светлеет. Будет больно – надо отвернуться от света из отверстия. Скоро к нему придет Ван Лепин. Говорить придет. Хорошо бы помедитировать Путину перед важной встречей, – посоветовал китаист. А Путин чувствовал, что не надо больше медитировать, что и так уже все его бытие превратилось в одну сплошную медитацию. Придет Ван Лепин. Ну что ж, пусть приходит. Нормально. Подождем.

– Трудность Совершенномудрого в том, что он не порождает то, что его порождает, – сказал Ван Лепин.

Он попросил разрешения присесть на нары и Путина спросил, не сделает ли и он то же. Андрей Мелянюк переводил из темноты соседнего помещения. Путин участвовал в этом диалоге глазами в основном. Просто сидел и смотрел. Раньше бы он спросил: «Что порождает кого я порождаю? Что за хрень, объяснит кто-нибудь?» Он спросил бы в пустоту, даже если бы находился наедине с кем-то, и не было бы никакого сонма помощников и внимающих подданных. Но он бы все равно обратился к незримым этим помощникам, как избалованное дитя обращается к бабушкам и нянечкам всегда с подтекстом: «Вас много, а я один». А теперь он просто хотел знать. Нет, не так. Не хотел знать. Не активно хотел вызнать, выведать, а был непрочь знать. Если Ван Лепин скажет то, что он задумал, то и хорошо. По многим причинам хорошо: Ван Лепин выговорится, и ему легче станет, задуманное им послание вербализуется, исторгнется в мир. А это тоже хорошо. Из нитей разрозненных значений произойдет ткань нового смысла. И смысл этот станет жить и творить не хуже любого другого сгустка мысли. И в добавок он, Путин, воспримет это самостоятельной важности послание. Слушающий придаст сцене завершенность. Смысл сможет поселиться в нем, в Путине, если это окажется удобным для них обоих. Ну вот, он сидел и слушал, вступив в диалог глазами. А глаз-то и не видно было – света через дырочку в потолке приходило совсем мало.

– Лучезарному надо дожить до Нового года. Самое страшное будет позади. Новый год наступит вечером четвертого и в полночь с шестого на седьмое февраля. Четвертого вечером меняется знак года – солнце проходит через сорок пятый меридиан. Неразумный осмеливается сказать Совершенномудрому, что разрушающий его год Красной Огненной Свиньи в этот день сменится годом Желтой Земляной Крысы. Также и первый день первого месяца нового года – это седьмого февраля – принесет Блистательнейшему облегчение. Зима кончится, начнется сезон Дерева, а это то, что Богоравного порождает. Вместе год У ЦЗЫ и месяц ЦЗЯ ИНЬ сильно изменят поток событий. В самом начале – между четвертым и седьмым февраля – большая опасность. Быстро набирающее силу Дерево угрожает Почве опоры. Нынешний год плох и для здоровья, и для авторитета Высочайшего, а год Желтой Земляной Крысы, наступающий в феврале, укротит дух разрушающей Совершенномудрого Воды. К лету снова взойдет его Звезда Карьеры и Долголетия. Но это приведет к новому накоплению противоречий. К новому тупику.

И вот почему. Владыка судьбы Сиятельнейшего – яньский Огонь БИН. Но циклы большой судьбы Царственного таковы, что над ним доминирует Почва. Богоподобный правитель – Огонь, закрытый Землей, скрытый в подземелье. Огонь в пещере, в подземном ходе. Это дает характеру Правителя скрытность, стремление к тайным делам, к тайным союзам, к чувству команды, которая тайно борется со всеми, кто в команду не входит. Чувство подпольщика, – это, подыскивая правильное слово, от себя уже Мелянюк интерпретировал.

– А чем это плохо? – спросил Путин.

– Недостойный великой чести общаться с Совершенномудрым осмеливается предположить, что это не слишком удачно уже потому, что Владыка Судьбы закрыт Почвой. Скрытность в этом раскладе несет с собой и вспышки кичливости, стремление к попранию закона. Но есть и другие помехи – в опорах судьбы Высочайшего совершенно отсутствует стихия Дерева. А ведь именно Дерево питает его Владыку Судьбы – Огонь БИН. И он слабеет. Почва Мудрейшего полностью свободна от преодоления – она не борется с Деревом и, предоставленная сама себе, порождает в немыслимых количествах Металл Богатства. Металл во все возрастающих количествах открывает путь Воде Чиновников. Которые губительны для Огня Владыки судьбы, с одной стороны, а с другой – размывают главную опору Правителя – Почву. Все сильнее становятся общепринятые законы и нормы, все явственнее голос общепризнанных авторитетов и общественного мнения, все труднее выжить тайным союзам и сговорам.

– Все имеет обратную сторону, неужели все так плохо?

– Могу ли простить себе дерзость обращаться к Совершенномудрому с предположением, что нет хорошего или плохого. Лично для конкретного человека именно в этот конкретный миг есть полезное и вредное. То, что было добром вчера, сегодня предстает злом. И наоборот. Почва без ограничений дает Блистательнейшему характер спокойный, щедрый. Недостаток Огня дает хитрость и осторожность, в мелочах – таланты, в больших делах – неспособность принять решение. Он всегда придерживается ритуала, ищет способы самоутверждения. Много Почвы – очень любит тайну, глубокие построения, смел в поступках, в речах – ясен, в стратегических построениях – путан. Консервативен. Поскольку нет ничего, что сдерживало бы Дух Питания и Разрушителей-Чиновников, ему свойственна послушность. Он ищет высшего над собой, того, кому мог бы подчиниться. Тайная экспансия Богоравного, его постоянно возрастающее Богатство прямо противоречат природе Владыки его Судьбы. Это изнуряет его духовно и физически. Совершенномудрый слаб при сильном Богатстве. А значит, он не сумеет им воспользоваться. Это не плохо и не хорошо. Это карта судьбы.

– Как с этим справиться?

– Величественный незаслуженно доверяет Неразумнейшему право говорить с ним. Для начала – у Совершенномудрого очень силен Знатный человек – небесный покровитель. Он открывает перед Правителем двери. Он делает Совершенномудрого способным покорять сердца при встрече, вызывать симпатию окружающих. В этом году, от которого осталось всего несколько дней, все было против Мудрейшего, лишь аспект Знатного человека спасал его. Но целиком полагаться на Небесного покровителя нельзя.

Путей привлечь счастье несколько. Первый – следовать нынешнему раскладу стихий. Укреплять дыхание Почвы. Циклы Огня и Почвы благоприятны, циклы Металла, Воды и Дерева – неблагоприятны. Вход в жилище – на юго-запад, желтая цветовая гамма, прочность в окружающих вещах и спокойная рассудительность в подходах. Тогда можно будет успешно одолевать Воду. Это путь следования Детям – путь служения делу Совершенномудрого. Но он губителен для Сиятельнейшего лично. Ведь Огонь БИН питается Деревом, а Дерева в раскладах нет вообще. Можно не бороться с Водой общественного мнения, законов и уложений, а пустить эту Воду на питание Дерева. Но Дерево разрушает Почву дел Правителя. Дерево для Совершенномудрого – занятия наукой, образованием, посвящение себя миру культуры. Это откроет его личность с новой стороны, даст ему чувство весны в душе, легкость, свободу. Дерево взлелеет Звезду Долголетия. Но опустошит Почву и Дух питания, разрушит созданные Правителем структурные связи.

Ничтожнейший готов предложить и другой путь: можно выбрать себя – свою суть, своего Владыку судьбы. И тогда уйти от земного, от экспансии, от Богатства, от тайной борьбы с общепринятыми законами и уложениями. От секретных замыслов и союзов. В этом случае Правитель поступается Почвой. Тогда погибнет Звезда Карьеры. Тогда выбор Правителя – альтруизм, свет, улыбка радости. Открывая Огонь БИН, он преодолевает закрывающий его слой Почвы. Сделавшийся ясным, верхним, открытым, Огонь позволит Владыке прозревать не только короткое время, но и увидеть, осветить дальнее и грядущее.

– Андрей, – Путин вышел из полуоцепенения, – ты спроси у него, что это означает? Конкретно, без деревьев и почв. Конкретно в моих обстоятельствах. Бросить все наработанное и ходить петрушничать по дороге? Улыбаться всем, додика из себя строить? Пояснить он может?

– Ничтожнейший слишком невежествен, чтобы объяснить. Но он попробует: Дерево должно быть сильным, чтобы питать Огонь. Но не слишком сильным, чтобы не разрушить Почву корнями. Почва дел нужна, она породит Богатство. Богатство необходимо, потому что Металл Богатства открывает дорогу Воде, порождающей Дерево. Но сегодня гармония нарушена. Вода не порождает Дерево. Вся ее сила уходит на размывание Почвы и на подавление Огня Владыки Судьбы. Яснее Неразумнейший сказать не может. Усилить Дерево надо. С 2003 по 2013 год Совершенномудрый живет под знаком Дерева. Если не следовать ему, а противостоять ему Металлом Богатства, можно погубить Огонь БИН. Тогда – смерть.

Сложность достижения гармонии и в том, что необходимо прийти к альтруизму и открытости. Растворить Эго в творческой самоотдаче, питать и взращивать других, а не себя. Не заботиться о личном Богатстве. Тогда Звезда Карьеры и Звезда Долголетия взойдут вместе.

– Яньло-ван об этом узнает? Вы переведите, Ван Лепин знает, о чем я, ему Ли Мин рассказывал.

– Яньло-ван требовал от Совершенномудрого пестовать небесные души Хунь и отказаться от служения земным душам По. Это ли не подтверждение слов Неразумнейшего, напрасно удостоенного чести беседы с Сиятельнейшим.

– Яньло-ван не говорил, что если откажусь от вскармливания земных душ По, проживу долго. Он как раз сказал, что, типа, на пороге уже стоишь, так что забудь о земном. То есть, как ни крути – конец один, так он сказал.

– Год Желтой Земляной Крысы четвертого и седьмого февраля принесет облегчение. Лишь бы все не произошло слишком быстро. Пусть не будет забыто: Дерево в начале может принести вред – разрушить Почву. Все созданное Правителем под угрозой. Это очень опасно в самом начале Нового года. Перемена устоев, даже если она благоприятна в перспективе, не должна быть резкой. Летом 2008 года Совершенномудрому станет легче. С 2013 года Владыка судьбы Совершенномудрого серьезно укрепится – благоприятное десятилетие продлится до 2023 года. Это говорят взаимодействия стихий и баланс дыханий – Ци. Яньло-вану открыто многое, но действовать в полном противоречии со стихиями он не может. Яньло-ван – часть этого мира, а этот мир и тьма вещей восходят к Одному. Неразумнейший видит только то, что открыто ему, но не в силах повлиять на Яньло-вана.

– Хорошо. Я подумаю. Когда можно будет выходить? Какое сегодня число?

Мелянюк даже не перевел вопрос Путина Ван Лепину. Сразу сказал:

– Только вы не расстраивайтесь, китайцы подозрительных людей с двумя снайперскими винтовками и рациями задержали вчера. Рыскали тут в окрестностях. И еще: в Москве вчера вечером на двух шоссе четыре фонарных столба взрывами обрушили. На Кутузовском и на Ленинградском. Были страшные пробки. Весь город стоял вмертвую. Это мы перед утром уже узнали, решили вас потихоньку выводить. Вам сразу выходить нельзя – глаза должны постепенно привыкнуть к свету, а начальника охраны вашей мы в землянку можем привести – он расскажет.

Путин задумался. Столбы уже обрушили, а не собирались рушить. Так что, чем он поможет? Кто же это мог сделать?

– Не надо звать. Слишком тут необычная атмосфера, знаете ли, чтобы людям показывать. Ускорьте лучше ковыряние палкой дырки в потолке, чтобы мне выбраться отсюда.

Он думал: кому надо занимаются. Все равно китайцы снайперов не отдадут нам. Сами будут с ними работать. Сказали бы, чьи хоть снайперы. А с другой стороны, скажут то, что им выгодно. Может, и не было этих снайперов, а они их выдумали. Спасателями предстанут теперь.

– Кто снайперы, не говорят? Вы ж там по-китайски понимаете, слышите, что они между собой говорят?

– Говорят, китайцы с южнокитайским диалектом, скорее всего из зарубежных китайских диаспор.

– Шито-крыто, никогда не узнаем, – Путин наработанное за несколько суток медитации спокойствие начинал терять. – До обеда выковыряйте меня отсюда, поторопитесь. Потом, я же могу выйти в темных очках. Что там, день очень солнечный?

Мелянюк решил проявить твердость – про очки Учитель ничего не говорил, стало быть, нет такого канонического способа – выходить из заточения в очках. Профессор от темы ускоренного выхода на свет уклонился:

– Насчет вашей охраны, Владимир Владимирович, высказали, не надо их сюда. Но они и так уже тут. Сверху. И китайцы подтянулись, я не шучу по поводу снайперов.

– Еще лучше. Но внутрь никого не зовите. Пусть догадываются, но не знают. И вы не распространяйтесь. А принесите мне телефон. У начальника охраны моего заберите. И скажите китайцам, срочно пусть дают номер, по которому я могу переговорить с Ху Цзинтао. Прямо сейчас. Телефон-то тут работает?

Но телефон там не работал. Беда с этим. Ей богу, беда. Но вечером уже пошли созвоны – Путин вышел из темницы. Благочестие и безмятежность даосская недолго в нем продержалась. Заботы принесли раздражительность. Снайперы казались в тот день гораздо существеннее четырех столбов, поваленных взрывами в Москве. И решено было назавтра лететь в Пекин, пытаться выведать, чьи люди охотились за Совершенномудрым.

Но в Пекин они не полетят. Другие дела подойдут – поважнее. И Путин так никогда и не узнает, что отловленные китайские снайперы были калифорнийцами. Ничего персонального – калифорнийские китайцы пока просто наблюдали, команды стрелять не было. В свои бинокли они не могли найти объект, не понимали, куда он делся, начали суетиться, вести оживленный радиообмен, местные китайцы их и сцапали. Повезло Совершенномудрому, нечего и говорить.

 

1 февраля, пятница

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Синь Вэй

Месяц ЧОУ оказывается сильнее дня ВЭЙ: возможны конфликты, движения и перестановки в ближайшем окружении. Для расклада Судьбы день не несет ничего благоприятного. Почва слишком активно порождает Металл, который открывает дорогу губительной Воде в количествах, с которыми Совершенномудрый не справляется. Огонь Владыки судьбы слишком слаб под напором Воды. Неблагоприятный день.

Утром прилетел вертолет. Прямо на склон сопки его посадили. Теперь не придется несколько часов идти к подножью. Экстренные обстоятельства – Ван Лепин прежде возражал против вертолета в его ските, а теперь хлопотал вместе со всеми.

Вот какие обстоятельства: ночью группа северокавказских боевиков вошла на Обнинскую атомную электростанцию, совсем рядом с Москвой. Ночная смена сотрудников – в заложниках. Девять расчетов пожарных, прибывших на тушение пожара по ложной тревоге, – в заложниках. Стрельба там была страшная внутри – сколько трупов, никто не знает. Первые террористы проехали на пяти пожарных машинах по той же самой ложной тревоге. Тревогу подал человек террористов изнутри. Потом еще въехали два автобуса с бандитами. А сколько их еще было на объекте, никто не знает. В Москве еще раннее утро. Но будет неспокойно, когда народ проснется. Может начаться паника. Да и как ей не начаться, когда на ключевых автострадах повалены взрывами уже двадцать столбов. Движение будет парализовано. Уже парализовано. И еще подробность: на Рублевском шоссе, где столбы не взорвали, – чуть не у каждого столба по сотруднику МВД дежурит, – развернуты поперек движению и подожжены три «Икаруса».

Я не знаю, видели ли вы детей, впадающих в столбняк? Это способ спасения. Способов спасения, по правде говоря, два. Вот на вас нападает лев, скажем. Вариант самый обычный – вы убегаете. А если еще одна львица ждет вас в засаде? Опять убегаете. А если убегать бесполезно? Берете камень, палку, верещите омерзительным голосом и пытаетесь львов испугать. Почти любой взрослый так бы и поступил. Это – обычная реакция. Для взрослого. А у детей не всегда так. Часть детей племени тоже станет убегать и верещать, размахивать палкой и камнем перед брезгливыми огромными кошками. Другие же – лягут в ложбинку, замрут, дышать перестанут. Пока часть племени носится, они, зайчата, будут лежать тихонечко в состоянии такого вот столбняка. Мама или папа потом их найдут. И не сразу получится до них добудиться. Зайчишка-малыш долго еще будет ватный. А потом у него может сделаться истерика – и он избудет молчаливый свой страх в капризах и слезах. Путин как раз и был таким мальчиком-зайчиком. Во время страшных кризисов он не бегал с палкой перед львами, а впадал в спасительный столбняк. Такую реакцию наблюдали у него и прежде – во время «Норд-Оста» и во время Беслана. Доктор Сапелко, которого незнамо зачем протаскали с собой аж до китайской горы патриарха, понял в чем дело. Хуже – он с самого начала ждал чего-то серьезного от пациента. Не захвата Обнинской атомной он ждал, не хаоса в Москве, само собой. Но неадекватного чего-то ожидал. Думал еще в Москве, а что, не обдолбают ли президента китайцы каким-нибудь психотропным шаманским зельем? А не дадут ли мухоморчиков отведать либо еще каких грибочков? А как он будет выходить из состояния отравления? Голову как будет поправлять? Не опохмеляться же мухоморчиками. И вот: у доктора Сапелко в нагрудных карманах куртки было с собой наготове несколько пачек медикаментов. В правом кармане – меллерил. В левом – прозак. Стоял он теперь на склоне, доктор наш, мистер Скептик наш, и думал, дать ли Путину меллерил, а уж потом прозак. Или прежде прозак, а уж только потом – меллерил. А то и вместе бы дать, – думалось. По правде говоря, можно ли вместе, он не знал, он терапевт был не этого профиля, но пациент совсем был плох, и был бы в кармане еще и аспирин, то и аспирин бы ему насыпал перорально добрый доктор Сапелко. Прозак придает личности волевые качества и, успокаивая, – мобилизует. Меллерил же успокаивает радикально буйных, делая их радикально покладистыми. И доктор беззвучно шевелил губами, потом чесал редковолосую кожу своего черепа. И чесание, кажется, помогло. Он решился на что-то. И пошел к бредущему к вертолету Путину. И обратился заботливо. Автор не знает, что именно доктор скормил президенту. Но что-то сжевал Путин, не запивая. Взял у доктора и сжевал. Потом пошли они вместе к вертолету. Сутулый высокий Сапелко был похож на отца, вернувшегося к обморочному столбнячному ребенку после того, как львы ушли. Львы съели кого-то, взяли обычную дань, и все. И Сапелко-отец пытался теперь добудиться до Путина-сына, вернуть тому разум и сознание жизни. Он говорил ему: «Ушли львы, Вовонька, все будет хорошо. Бабку старую съели, да и черт с ней, и так еле ноги таскала. Хорошо все будет, сейчас сядем в вертолетик и улетим от хищников поганых, в вертолетике нас не достанут…»

Но это вранье было самое первостатейное – летели они как раз в самое логово самой что ни на есть хищнической сволочи. В Москву. Только сначала пересадка на китайский же самолет на военном аэродроме под Гирином. А уж только потом – в Россию.

Надо бы теперь, кстати, спросить у доктора Сапелко, что он такое скормил тогда президенту и в каких дозах? Потому что это что-то он и потом ему давал время от времени. В последние дни они не расставались, и доктор то и дело совал по таблеточке своему страдальцу Путину.

В любом случае нейрорегулятор оказался правильным – фармакодоверчивость президента и фармакоуверенность доктора были вознаграждены. Путин пробудился от столбняка депрессии. Первое, что он услышал, был крик Андрея Мелянюка прямо ему в ухо: «Ничего, сейчас прилетим, сделаем комплекс цигун вечером, в темноте, все наладится. Учитель сказал, не надо забывать про комплекс…» Мелянюк перекричал вертолетный лязг и грохот. Путин посмотрел сквозь очки Мелянюка в глаза его пристально, разгадывая, издевается тот или нет. Подумал, что скорее нет, чем да, спорить не захотел. А цигун он уже больше не делал никогда. Только вот начальник охраны путинской крик Мелянюка слышал, молчание путинское принял за согласие, поэтому китаист окажется у нас в ближайшие дни в подземном бункере рядом с Путиным. Там будет, в бункере, весь цвет России, богоравные военачальники и государственные деятели, но никто из них ни разу не сделает комплекс гимнастики цигун. Вас это удивляет?

 

2 февраля, суббота

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Жень Шень

Сегодня все еще хуже, чем вчера. Почва функционального духа порождает Металл Богатства, а он не может найти конструктивного применения в раскладе судьбы. Металл вдыхает силу в Погибель и в стихию Воды, разрушительная власть которой размывает преграды и дамбы Почвы, заливает и гасит Огонь Владыки Судьбы. Очень неблагоприятный день для Совершенномудрого.

Летели будто бы сперва в Хабаровск. Но потом пункт назначения поменяли – посадили китайский самолет на военной базе «Украинка», недалеко от Сковородина.

– Где мы? – пассивно проговорил Путин.

– В России уже, Сковородино тут недалеко, – ответил некто осведомленный.

– А Сковородино – это что? Кто-нибудь слышал про такое?

– Будто бы Еврейская автономная область, – предположил голос сзади. И развеял голос свое же предположение. – Или нет, скорее Амурская.

– Смотрите, у еврейской военщины какие самолеты красивые, – один из попутчиков Путина не мог упустить случая пошутить. Развеселить президента.

Шутка не нашли отклика, хотя в окно все посмотрели. На стоянках у рулежки стояли в рад мясшцевские стратегические бомбардировщики.

– Как много на них заклепок, – проговорил Путин голосом размороженного минтая. Я имею в виду, что если бы размороженный минтай обладал даром речи, подобно пушкинской Золотой рыбке, то похож бы он был на Путина и говорил бы он его голосом. Путин вернулся к первичной простоте и непосредственности. Вернулся к детской безмятежности. К безмятежности больного ребенка, потому что он был теперь совсем не здоровым ребенком. Поддерживали его в этом положении совместными усилиями северокавказские боевики в Обнинске и доктор Сапелко прямо у тела больного. Колдовство Ван Лепина тоже действовало. Андрей Мелянюк все уговаривал, что Ван Лепин успел послать тайные и эффективнейшие «от всего» флюиды, укрепляющие в частности пренатальную Ци президента.

Никто не нашелся, что ответить на ясное, невинное и перпендикулярное во всех смыслах замечание главнокомандующего, что на мясищевских стратегических бомбардировщиках полно заклепок. Оспорить эти полезные данные было невозможно, а подпеть как-то хотелось. И один из голосов сказал:

– Да, умели раньше делать. Это же еще советские…

Путин встрепенулся и проявил бдительность. Он спросил доктора Сапелко:

– А ничего, что китайский экипаж смотрит тут на все? Это же такой объект… режимный, наверное?

– Ничего, пусть смотрят. Половина, небось, не летает – сломаны давно, сами знаете. А выглядят устрашающе и демонстрируют военную мощь, – позволил позитивистский народный дипломат Сапелко, сторонник прозака и меллерила. Он легко принял на себя роль советника президента по всем вопросам, а Путин рад был заполучить такого советника – решительного и волевого. «Одну дать или две?» – спрашивал весело доктор, подбрасывая на руке таблеточки для страдальца. И сам же отвечал: «Эх, да хрен ли нам, где одна – там и две!» А Путину такая легкость и вполне дальневосточное пренебрежение дуализмом и рефлексией нравились, поражали, давали ответ глубинный, жизнеутверждающий и жизнеобъясняющий. Ведь и в самом деле, хрен ли разница, одна таблетка или две? Не одно ли и то же, если разобраться? И не дуализм ли губит нас, евроненадежный способ европостижения? «Быть или не быть» шекспировское? Нелепость дичайшая. Это не одно ли и то же? Наличествующие часто гораздо мертвее отсутствующих. Что вообще выбирать, когда выбор сделан уже, и сделан не нами. Остается только принять судьбу с достоинством и выполнить свое предназначение.

Или так даже – не только выбор уже сделан, но и все уже произошло, так что нам только остается досмотреть кино про нашу жизнь. И не нервничать – глупо с воплями бегать по кинотеатру, не правда ли?

Перешли в «пазик», перевозивший тут, на базе «Украинка», летный состав. Еще брежневских соколов, похоже, возил «пазик», а теперь возил путинских соколов, и вот: перевез и Путина с делегацией в летную столовую. Там ждали самолет. Дело в том, что президентский борт номер 96016 стоял на Алтае, его перегоняли в Хабаровск теперь. Но на нем не полетят. Лететь надумали на обычном «Ил-62». Аэрофлотовском. Чтобы сбить со следа злонамеренных людей. Этот «Ил-62» и ждали. Из Благовещенска. Зачем, почему – Путин вопросов не задавал. Он проще стал на жизнь смотреть под влиянием своего бесшабашного доктора. Он поел, и компот похвалил очень. «Вкус, знакомый с детства», – сказал словами рекламного слогана. Командир части бомберов-стратегов обрадовался и закричал зычным голосом, чтобы еще президенту компоту… И пожаловался, хитрец:

– Раньше по нормам, товарищ главнокомандующий, летному составу положено было два стакана компота разного сорта – стакан яблочного и стакан сливового, к примеру. А теперь, товарищ главнокомандующий, куда все подевалось, не знаю, один сорт остался, но с добавкой. А что в Москве-то, серьезно это? По телевизору сказали?… – И он снова воззвал к добавочному компоту голосом табунщика. Путин покорился судьбе, хотя не хотел бы больше пить. Впрочем, и выпил бы, с другой стороны. Он при слове «Москва» будто вспомнил о чем-то нехорошем. Спросил командира части:

– А вы тоже слыхали? Как думаете, кто эти чечены? Это наши чечены, или Березины чечены, или какие-нибудь самочинные чечены там на Обнинской станции? Кто зарядил всю эту операцию и в чем ее цель? Какой вопрос решают? Кто свалить меня хочет, вы как думаете?

– Я думаю, разрешите доложить, цель террористов – массовое уничтожение гражданского населения в городе Москве и прилегающих регионах России. Нанесение урона инфраструктуре и путям коммуникаций, – сказал летчик.

Путин посмотрел на него с сожалением:

– Вы о средстве говорите, а я о цели. Хотя нет, цель понятна – свалить меня. Важно понять, кто это организовал, кто за этим стоит? Само собой ничего не делается.

Летный полковник сильно был озадачен экзаменом. Он стал озираться на других москвичей. Начальник охраны очень хмурился и посматривал на часы. На выручку пришел доктор Сапелко. Он спросил: «Где же компотик? Обещали ведь добавочки». Командиру полка два раза повторять не пришлось. Он вскочил и побежал лично приводить кухню к покорности.

* * *

В самолете уже поняли, что Ли Мина и генерала Лукьянова оставили в Китае. Вспомнили также, что парня с ядерным чемоданчиком оставили на базе отдыха покойного Юрия Михайловича на Алтае. И что след его теперь окончательно потерян. Может быть, что он и сидит на Алтае. А может статься, что вылетел в Хабаровск президентским бортом. А может, вылетел в Москву. Ну, или полетел на базу «Украинка» под Сковородиным. Автор до сих пор не знает, где и как метался по свету морской офицер и его чемодан. В конце пути ядерный чемодан купил Лев Черной, известный израильский собиратель коллекционного оружия, но это только сейчас стало достоянием гласности. Лев Черной сообщает доверительно друзьям, что красной кнопки никакой в чемодане нет, и что на все имеющиеся кнопки он по пьяни давил неоднократно, и ни хрена – ядерной войны не получилось. Он и сейчас готов давить на кнопки на спор, хоть на щелбан. И даже теперь, когда все знают, что бояться нечего, спорить многие остерегаются.

Летелось нудно, долго, противно. Спали, растянувшись на пустых рядах кресел. Президент особенно обрадовался, когда принесли поесть. Кроме него, надо признать, никто не радовался. Жрачка была так себе. Сытости нет, а в животе бурчание одно. Доктор Сапелко собрал в рюкзак недоеденные галеты, шоколадку, масло, сырок и булочку. Позже, когда часть президентской делегации окажется в импровизированном карцере, доктор угостит сокамерников. И Путин пожалеет, что он сам не заначил печенюшку на голодные времена.

Самолет сел, и была опять суббота. Снова была суббота. Все еще была проклятая суббота второго февраля, день ЖЕНЬ ШЕНЬ месяца ГУЙ ЧОУ года Красной Огненной Свиньи. Так всегда при перелетах на запад – ты не можешь избавиться от сегодняшнего дня и пожить хоть немного в дне завтрашнем, в котором – почему бы и нет? – все запросто может само собой обустроиться. «Tomorrow never comes, it is always the same fucking day», – говорила Дженис Джоплин с удивлением. Видно, летала на Запад все время, вроде как Путин у нас теперь.

Приземлились на полосу в Чкаловском. Военный аэродром, на восток от Москвы. Думали, хорошо, что в Чкаловском сели. Военные кругом, спокойнее как-то. На рулежке ждал главком ВВС. Он пригласил всех немедленно в подземные сооружения на объекте «Черная», откуда главком ВВС и командовал вверенными ему воинскими соединениями. Которые, в свою очередь, ни черта не делали и сделать не могли. Пофотографировали с воздуха Обнинскую атомную, потом еще и опять. Наблюдение вели. А что толку, бомбить же не будешь.

Главком перещеголял даже доктора Сапелко в способности находить однозначно правильные решения. Он сказал заботливо, но твердо, что лучше президенту быть поближе к самолетам, к авиации вообще, мало ли что… Ведь двести тридцать пятый президентский авиаотряд базируется во Внукове, а Обнинск оттуда недалеко. Может, если ядерное заражение, что и опасно будет через Внуково эвакуироваться. А от них – главком знающим тоном говорил – эвакуироваться легко. В устах главкома авиации слово «эвакуироваться» звучало настолько буднично и по-хорошему убедительно, что Путин решил покатать его, потрогать, послушать.

– Эвакуироваться, – произнес он и склонил голову к плечу. Правильным каким слово оказалось…

– Эвакуироваться, чтобы взять на себя руководство вооруженными силами и народным хозяйством в столь тяжелый для страны исторический период, – обосновал главком.

Хороша была идея сидеть в бункерах на «Черной». Но пришлось отложить до поры. Подоспели Сечин, Козак. Приехали. Опоздали. В Москве черт-те что – дороги непроезжие. Ехали четыре часа. Москва бежит, который день бежит, на мигалки всем плевать. Теперь, чтобы отупевшие от тщетности побега, от стояния в бесконечной пробке люди подвинулись и дали проехать начальственному кортежу, охране приходилось высовывать автоматы и палить в воздух над машинами. Люди думали, что, может, чечены стреляют, а может, другие какие бандиты, и вяло старались подвинуться. А некоторым и некуда было отъехать на закупоренных улицах и забитых ползущими машинами тротуарах. Расстреливать же их не будешь? Рассказали все это Путину. Лица усталые у ребят, но радостные – воссоединились с гарантом Конституции. Игорь с Димой быстро убедили президента ехать с ними на командный пункт Ракетных войск стратегического назначения. Забрали Путина у авиагенералов. Ну как же – штаб антитеррористической операции во Власихе. Все коммуникации там новее. Да кто же станет сравнивать Власиху с «Черной»? Думать даже нечего – во Власиху немедленно. Предложил Козак назад ехать не по Кольцевой, а через город.

– Московские наши службы сообщают, что в городе, в центре, сравнительно тихо – уехали уже многие.

– Они по поводу Кольцевой не то же самое говорили? – уточнил Сечин. – Может, лучше вертолет вызвать, Владимир Владимирович?

Путин пожал плечами и попробовал, не наросло ли где на внутренних полостях губ мясца, чтобы пообкусывать. Вроде не наросло – вид он сделал обиженный. Сумрачный и недовольный. Сумрачность эта передалась немедленно окружающим, и они, обладатели роскошных мясистых необкусанных щек и губ, не зная причины президентского неудовольствия, сделались профилактически отчасти сварливыми.

– Игорь, начнем вызывать, откуда мы знаем, есть ли у них летчики. Игорь, все системы рухнули, ты, наверное, не в курсе. Народ на Кольцевой драпающий – это и есть летчики двести тридцать пятого президентского отряда, понимаешь? У нас охрана есть, шофер все еще есть, как ни странно. Надо нам исходить из того, что есть, а не из фантазий. Тут вон рядом вертолетный завод, знаешь? Только я вертолетом управлять не умею. Так что, давай поехали. Едемте, Владимир Владимирович.

Путин снова пожал плечами. Что-то вспоминал – не вспоминалось. А важное что-то. Ну, ладно, потом вспомнится. Или вот, не это ли вспоминалось:

– Семья?

– Семья уже в Лондоне, все в порядке. Мы и наших отправили тем же бортом, думали, вы возражать не будете. Роман и Валя обещали позаботиться.

– Нормально, – кивнул президент. Романом называли Абрамовича, Валей – Юмашева.

В хвостовом микроавтобусе с охраной поместились Андрей Мелянюк и Владимир Сапелко. Они ехать не просились. Андрей даже в какой-то момент подошел к начальнику путинской охраны попрощаться, с рюкзаком за плечами, приблизился и сказал: «Ну, я, наверное, это, в общем…» Понятно же сказал? Но начальник не понял. Он по-военному распоряжался, в потоке распоряжений отдал приказ и Мелянюку: «Вы – в эту машину». Мелянюк расширил приказ и на Сапелко: «Видишь, говорят, нам в эту машину, садись пока». Все же волновались вокруг, под руку лезть поостережешься. Так отправились они во Власиху, на подземный командный пункт РВСН, к ракетчикам, короче.

Сечин сел в машину президента на место охранника, а Козак – на левое заднее сидение. Докладывать начал Сечин. Хорошие новости – отбили атаку террористов, не удалось им захватить атомную станцию в Удомле. Президент переспросил. Уточнение выявило: Обнинская станция стоит себе захваченная террористами, как стояла, а атомную станцию в Удомле, в Тверской области, Калининскую атомную – отстояли. Чечены приехали туда нагло, в открытую, на грузовиках с оружием. Сказали, что они – группа «Альфа» и станут на их объекте тренироваться, чтобы штурмовать Обнинскую АЭС. В это же время над территорией станции, с другой стороны, появился мотодельтапланерист, он бросил несколько гранат. Террористы рассчитывали, что охрана пропустит и призовет даже мнимую группу «Альфа» на защиту ввиду чрезвычайных обстоятельств без согласований и созвонов. Так бы и вышло, не окажись охранник один молодцом – с перепугу не разобрался, откуда взрывы, наставил ружье на прибывших, да и выстрелил. Они его прикончили, конечно. Пьяный был, теперь объясняют. Но алкогольная интоксикация его оказалась спасительной. Ворота не открыли. Потом все там подтянулись, подкрепление вызвали. Приехавшие боевики ненадолго задержались. По плану войти им не удалось, а бой у ограды они давать не рассчитывали. Отошли. Теперь их ищут.

Они потом сами найдутся. В Москве. Завтра.

– А те, что на Обнинской станции, – те сидят. Требуют, чтобы к ним приехал президент Путин, – сообщил Козак. – Переговорщиков много вызывается, но их не принимают.

– А может, мне к ним поехать? – Путину не хотелось оставлять вопрос о своих гипотетических переговорах с боевиками подвешенным. Ехать он не хотел, но и не хотел, чтобы получилось, будто он уклонился сам от поездки. Слово сказано – надо слово это загнать обратно в глотку говорившего. – Мне, Дим, может съездить к ним? Ты сам как думаешь?

Козак очень протестовал. Нельзя президенту ехать, – сделал правильный вывод. И Путин подчинился доводам Козаковского рассудка. Дал себя уговорить. Вынужденно подчинился.

Прижались до конца вправо, но и на правой обочине приходилось разъезжаться со встречными. Машины из Москвы занимали все полосы – обочину же левую от себя оставляли въезжающим в столицу Хаоса. Раскрашенная под милицейскую передовая машина охраны сирену не выключала, чем досаждала Путину. Два джипа за ней, потом машина с Путиным, за ней микроавтобус с высунувшимися почти по пояс охранниками с автоматами. Андрей Мелянюк и Владимир Сапелко на заднем сидении любовались, таким образом, будто отрезанными корпусами – нижней частью тел охранников. Обоим вид не нравился, и они старались поддерживать заинтересованный разговор на пустые темы: обсужден был сквозняк из открытых окон, обсуждена была и тяговитость двигателя микроавтобуса. И так далее. Окончательно остановились у трех вокзалов. Казалось – вот она точка распространения Хаоса, место сингулярности через мгновение после Большого взрыва.

Все ехали во всех направлениях. По большей же части – стояли повернутыми во всех направлениях векторами нереализованных устремлений. Козак в машине президента стал не в первый уже раз повторять, что на Кольцевой, уж поверьте, Владимир Владимирович, все еще хуже. Путин высказал предположение, что на метро бы доехать вышло быстрее. Водитель президентского лимузина воспринял Путина всерьез, он в микрофон передал охране в остальных четырех машинах, чтобы готовились к распоряжению о дальнейшем следовании поездом метро. Он еще не привык к новому Путину, не привык, что президент рассуждает вообще, что применения этим рассуждениям не будет никакого. И вот: передовые машины чудом как-то растолкали-пробурили коридор ко входу в метро. На всякий случай, если будет указание. И в этот коридор рванул путинский «мерседес» и столкнулся там со здоровенной внедорожной «тойотой». Немецкий автомобиль был бронированным, и ничего бы страшного. Только внедорожник от удара налез на лимузин сверху. Не сильно, но достаточно, чтобы вперед было не сдвинуться. Сдернуть покрывшую лимузин машину движением назад тоже не выходило – сзади все до сантиметров выбрано было другими водителями, автобусу охраны пятиться было некуда. Бойцы из автобуса выскочили сразу. Передние двери японского внедорожника заклинило, охранники их открыть не смогли, вторые двери тоже открываться не хотели, двое из набежавших автоматчиков кинулись открывать заднюю дверь – выкинули на дорогу лежавшие в багажном отделении спортивные сумки, крикнули обычное свое: «Не двигаться!» – и услышали в ответ: «Майор ФСБ Понькин. Я на задании. Извините, ребята. Вот Юра Кулугин и Вадик Медведев. Там – у машины. Они знают меня». Понькин сидел на переднем пассажирском месте. Подушка безопасности у него не раскрылась. Он повернулся к автоматчикам с приветливым лицом. А на водительском месте был друг его Умар – партнер по бизнесу. У Умара подушка безопасности надулась. И он не повернулся. И хорошо сделал, что не повернулся. С его лицом лучше было не поворачиваться, по возможности. Выпавшие на асфальт сумки были раскрыты кем-то расторопным из охраны. В них лежали запечатанные в пластик деньги – брикетами по сто тысяч долларов. Это Понькин с Умаром вывозили чужие наличные. Деньги перестали перемещаться по проводам и в интернете в этой точке планеты и приходилось их возить дюжим молодцам в осязаемой физической форме. Понькин с Умаром представляли идеальную инкассаторскую группу – они могли бы в случае осложнений договориться и с чеченами, и с гэбухой. Но сегодня у них форс-мажор. Вот какой: на них направлены дула автоматов, а сумки некто расторопный перебросил немедленно в автобус охраны – за спины сидевших на последнем сидении китаиста и доктора. Сумки будут лежать позади сидения, одна из них будет полуоткрыта. И Андрей Мелянюк будет смотреть на нее и думать о покупке квартиры. Что вот такие спрессованные вакуумом квартиры лежат рядом с ним ничьи и приглашают его, соблазняют, растлевают. Да вот же – руку протянуть. И протянет. Но – отдернет.

Путина, Сечина и Козака перевели в один из передовых джипов охраны. Пока переходили между машинами, женщина в красных «жигулях» с двумя коврами и креслом на крыше вдруг стала аплодировать, с восторгом глядя на Путина. Ее поддержали и другие пассажиры переполненной машины. Из других машин люди глядели на Путина и улыбались изо всех сил. Показывали друг другу.

– Любят вас люди. Готовы сплотиться под вашим руководством в трудное время, – произнес приверженный банальностям Сечин с некоторой торжественностью.

– Нет, они меня просто по телевизору видели. Думают, прикольно, как они выражаются, встретить парня из телевизора, да еще и самого главного телепарня вдобавок. Это, Игорь, у них называется «круто». Круто, скажите, круто?

– Вы лично как считаете, прикольно? – Путин резко обратился к крупному мужчине, улыбавшемуся золотым зубом из окна «мерседеса».

– Круто, очень круто, – обнаружил мужчина всю глубину и богатейшую гамму своих чувств и улыбнулся еще шире, обнаружив и другие золотые зубы.

– А чего больше? Больше «круто» или больше «прикольно»?

– Круто, – повторил мужчина в умилении, и это был не ответ на президентский вопрос, а общее описание ситуации.

Сечин обиделся. Козак посмотрел на президента озабоченно. Доктор Сапелко из машины охраны – встревоженно. Ему мимика слишком активная и возбужденность путинская показались симптоматичными. Он нашарил таблетки и стал вспоминать, когда в последний раз скармливал пациенту его дозу.

Джипы поехали с горем пополам. Автобус объехал поверженный лимузин, и колонна опять стала протискиваться сквозь уличную неправдоподобность. Про Понькина никто Путину не сказал. Везет же засранцу майору, ей богу! Ведь его могли расколошматить в фарш только что, а перед этим могли его ликвидировать как мнимого предателя за поездку в Лондон. А так – всего ничего – он лишился чужих четырех миллионов, принадлежавших десять минут назад чеченским владельцам одного из московских казино. И он должен им теперь. Или как там у них по понятиям? Ну, машину еще расколотил. Понькин с Умаром недолго совещались – разошлись сильно взвинченными. Умар пошел пешком в сторону центра, Понькин спустился в метро. Перед входом выбросил в урну сим-карту своего мобильного. И вставил немедленно другую. Прятаться ему теперь надо.

Когда президентский кортеж проезжал мимо Кремля, Путин очень зайти хотел. Увидеть снова особенное это место – Кремль. Он каждый раз, входя в Кремль, испытывал подъем и волнение. Искал глазами в лицах охранников и часовых признания. Признания своего президентского статуса. Это от провинциальности? От детскости? От заниженной самооценки? Он, в начале особенно своей президентской карьеры, проходя по коридору, трогал правой рукой удостоверение личности в нагрудном кармане пиджака. Чудилось – подойдут, спросят: «Вы кто? Что здесь делаете? Документы предъявите!» Как докажешь, что президент? Никто ни разу не спросил удостоверения. Ровно наоборот, все выказывали уважение, и он опирался на их одобрение, на их символы преклонения и искал эти символы. Ему каждые несколько минут нужны были эти простые бытовые подтверждения – сертификаты его высокого положения. А вот если бы он входил бы однажды в Кремль, а первый же встреченный им человек сказал бы: «Вовка, родной, здорово, какими судьбами здесь, как тебя занесло? Как в Питере погода?» – Путин как бы поступил в этом случае? Старому знакомому удостовереньице президента в нос сунул? Нет, разумеется. Это нарушает жанр приятельских отношений, жанровые нарушения путинскую чуткую натуру больно ранили. А что же тогда? А толпа бы вокруг вдруг образовалась. И чиновники вокруг, угодливо обращаясь к школьному путинскому приятелю, спрашивали бы: «Это ваш школьный товарищ, Петр Петрович, да? Вы нам рассказывали. Володя из Петербурга, это он, да?» Вы бы как поступили в таком необычном случае на месте Путина? Впрочем, что нам до вас? А Путин бы подыграл. Рассказал бы о погоде в Питере, рассказал бы о том, что встречал старых школьных друзей и что все они очень Петра Петровича вспоминают, и что пеняют ему – редко он стал заезжать в родной город. Путин подыграл бы из деликатности. Не деликатности даже, а из потребности следовать, но не вести. Когда уже у Боровицких ворот были, Путин сказал, что не надо в Кремль. Не надо. Потом. Как-нибудь. В другой раз. А что там делать? Путин внутренне опасался, что этот его визит будет слишком непредсказуемым. Кого он встретит в коридорах? А вдруг там люди бегут, на бегу крадут друг у друга документы, жгут, рвут, уничтожают? Путину тогда что делать? Остановить? А если не послушаются? Это же будет потеря лица? Лучше не надо.

На Кутузовском кортеж влился в поток покидавших Москву автомобилей. Все ряды на проспекте были забиты бегущими. Двигались очень медленно, но хоть двигались. Падающее солнце утонуло в полосе черных туч у горизонта – на западе.

– Смотрите, какого цвета тучи чудовищного, мрачного, – обратился Путин к попутчикам. – «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… Опустилась с неба бездна… Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма».

– Я тоже Москву не люблю, – подключился Сечин.

– Это, Владимир Владимирович, вы через тонированные стекла тучи такими мрачными видите. На самом деле тучи не черные, наверное. Не совсем черные… – успокаивающим тоном сказал Козак. А доктор Сапелко ничего не сказал. Он же в другой машине ехал. Будь он рядом, вознаградил бы он пациента меллерилчиком за цитаты из Булгакова.

Во Власихе – лифт в шахту. Коридоры просторные. Командный пункт Ракетных войск стратегического назначения. Главный по операции спасения – генерал Проничев, командующий погранвойсками, заместитель директора ФСБ. Проверенный в штурме и «Норд-Оста», и Беслана. Спокойный мужик.

– Товарищ главнокомандующий, разрешите доложить…

– Не надо формальностей, Владимир Егорович, давай оперативную информацию.

– По нашим данным, Владимир Владимирович, бандиты на Обнинской ждут южного или юго-западного ветра, хотят накрыть Москву радиоактивным облаком, чтобы тут тысячу лет никто не мог поселиться, по их словам. Атака на Удомлю отбита. Они хотели взять Москву в кольцо захваченных ядерных станций. Тогда бы ветра не ждали.

– А ветер какой. Прогноз погоды какой?

– Ветер северо-западный, от 5 до 10 метров в секунду. Прогнозы погоды, разрешите добавить, запрещены для распространения средствами массовой информации и засекречены. Ветер северо-западный нам еще на пару дней Метеобюро гарантирует. Если сейчас рванут, до Чечни ветром облако может донести. Оно бы и бог с ним, но по пути много всего населенного есть – нашего. Готовим операцию по освобождению заложников и стратегического объекта. Ответственность осознаем.

– Тут ошибаться нельзя, это не «Норд-Ост», Владимир Егорович. Тут погибнут миллионы.

– Никак нет, Владимир Владимирович. Миллионы не погибнут: Москва пуста – шаром покати. Дальше на север – не самые населенные регионы. Под угрозой заражения при южном ветре может оказаться район космодрома «Плесецк». Это учитываем. Жителей в Москве осталось тысяч пятьдесят, не больше. Немощные, у кого родственников нет. Потом по больницам там и сям есть люди. Два дня без остановки москвичи бежали. Пробки стояли невиданные. Столбы же еще обрушили. Вы знаете?

Путин кивнул. Он знал. Только он не знал, кого спросить, что делать. Он сказал:

– Владимир Егорович, в Москве – миллионы, я не знаю, кто тебя информировал, но людей минимум миллионов пять еще остается. Это на рабочих местах и в больницах, наверное, не более пятидесяти тысяч. Неправильно тебя информируют. Полон город бегущих. И еще долго бежать будут. Я сам видел. Хотя, чего там… Чему быть, того не миновать. У тебя, я вижу, все идет по плану, ты мне докладывай о готовности к штурму, а пока не надо ничего, я пойду, отдохну.

Он ушел с Сечиным. В помещении со столом из древесно-стружечной плиты и с убогой довольно кроватью Путин устраивался рассеянно. Стул придвинул к столу. Воду проверил в умывальнике.

– Воды запасы есть? – спросил. Потом, сразу: – Где Патрушев?

– Его люди на Лубянке во дворе документы жгут, так он поехал проверить. Оперативные документы, архивы, компьютерные диски размагничивают или просто уничтожают.

– Настолько плохо все в Конторе?

– Да нет, ничего страшного, только нет людей для охраны. Убежали все. Самых преданных хватает на неполное, но хоть какое-то уничтожение документов и на имитацию нашего полноценного присутствия. А так – двери просто на ключ закрыты. Войти же любой может, закрытые двери мало кого испугают. Агентура может ломануться жечь свои личные дела, и враги могут.

– Сурков где?

– Сурков полетел на полдня, по его словам, в Лондон. Только семью отвезти и с Абрамовичем посоветоваться. Но не возвращается никак. Советов, видно, много ему дает Роман Аркадьевич.

– Скажи, Игорь, это не его чечены? Ты знаешь, заводилось спецподразделение кавказцев, которое должно было ударить в момент неизлечимой болезни Козака, чтобы обострить ситуацию. Это Сурок придумал. Чтобы меня позвали все снова на царство. Это не они, не наши чечены? А если не наши, то чьи? Березовский мог своих организовать? На Украину к нему эмиссары то и дело прилетали. И в Лондон. Но мы ведь все контролировали… Кто, Игорь? Басаев? Кадыров? Джамааты эти? Кто? Что вы тут делали все эти дни? Какие-то снайперы сидели вокруг моей горы в Китае, ты хоть понимаешь, что идет большая многоплановая игра против меня. Это все делается, чтобы отстранить меня от власти, понимаешь? А мы до сих пор не знаем точно имя игрока. Доктора позови этого, ну, что я с собой привез, долговязый такой, на вяленую чехонь похож. Скажи, чтобы нашли и доставили сюда. И узнавайте немедленно все о чеченах этих. Кто за ними стоит.

Прилег пока. Глаза прикрыл. Забылся. Увидел Брэда Питта. Наглого, торжествующего. И Агамемнона. Он, Путин, был царем Приамом. А Брэд Питт с Агамемноном, сволочи алчные, хотели захватить его. Они ждали ветра. Южного, юго-западного ветра. Чтобы изничтожить Трою и Путина. А он ее отстраивал, а он ее лелеял. Он налаживал отношения с диковатыми хеттами. И вот две эти хари сидят теперь на Обнинской станции и ждут ветра. И нет ветра. А потом Агамемнон принесет в жертву на глазах всего войска свою дочь Ифигению. Он приведет ее на пульт управления атомным реактором – алтарь Артемиды – и заколет, выродок. И ветер задует, задует ветер с юга, юго-запада. И тогда – не спастись. Весь горизонт будет в ахейских парусах, Брэд Питт и Агамемнон высадятся на берег, и в поединке Брэд Питт убьет Диму Козака и привяжет его теплое еще тело за ноги к своей колеснице и проволочит его на виду у всей Москвы по камням и пыли.

Ветер. Какой сейчас ветер? Послушайте, надо подняться наверх, просто повернуться лицом к ветру. Если это родной сырой ветер из Петербурга, то Агамемнон не страшен. А если от Спарты, от Микен? Тогда зачем прятаться? Все же будет изничтожено, все пропадет. Зачем мы в подземелье? Не пойти ли в Саввино-Сторожевский монастырь, не припасть ли к святыням? Господи, чего ты хочешь от меня за северо-западный, питерский наш родной ветер в ближайшие лет сто? А Патриарх тут у нас, во Власихе? Нашинский Патриарх, русский, он где? Спасет ли архипастырь? Может, опять китайцев позвать? Они умеют управлять ветром. Цао Цао пал от ветра. Враги наколдовали ему ветер. Восточный ветер принес Великому огонь поражения.

Тревожность президентского сознания скоро отступила. Привели доктора. И президент успокоился горстью таблеток. Доктор горсть усугубил. Меллерилу решил доктор давать по 100 миллиграммов. Для сна. И что же? – Спалось великолепно. Без снов.

 

3 февраля, воскресенье

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Гуй Ю

Сражения, соперничество и конкуренция принесут много проблем. Сегодня необходимо завершить начатые в недавнем прошлом дела.

Очень сильно влияние Воды Чиновников и Погибели. Очень плохой день для Совершенномудрого.

Меллерил очень постепенно отпускал. Во рту сухость страшная. Голова была, казалось, забита скомканной туалетной бумагой. Чистой, белой, плотно набитой в черепную коробку бумагой. Виски чуток даже выпячивались. Путин провел рукой по ушам. Будто хотел удостовериться, что из ушей не торчит бумага. Есть хотелось. Но и спать хотелось. Сходить в туалет можно и опять отрубиться на пару часов. То есть выбор стал уже многовариантным. Можно позавтракать, потом поспать, а уж только потом сходить в туалет. Можно же и поспать, а уж только потом сходить в туалет и позавтракать. И так далее. Количество вариантов выбора украсило бы даже развитую северо-атлантическую, а не только зачаточную русскую демократию. Путин, человек тоталитарного прошлого, был обескуражен. Он решил, что, сходив в туалет, сузит число оставшихся вариантов до двух. Так и поступил. А по дороге проснулся. И решил найти кого-нибудь, спросить о еде. И то: времени было одиннадцать часов утра.

Московские магазины избежали погромов и разграблений неожиданно простым способом: продукты и вещи в большинстве мест попросту раздавали. Витрины никому бить не приходилось. Как-то понятно было всем, что все равно всему как есть пропадать, что после взрыва ничего уже не понадобится, а если удастся взрыва избежать, то и слава богу – никакие потери не омрачат радости. Закрыть торговлю и защищать входы и подходы к магазинам технически было невозможно – людей не было для охраны. Продавать со скидками тоже не получалось – кассиры нужны, продавцы. А никто почти на работу не приходил. Вот малыми силами и организовывали раздачу всего остающегося. Справлялись безо всякой милиции. Потому что милиционеров на улицах было не сыскать. Вообще все службы организации городской жизни подевались куда-то, но порядок сам организовывался. Трагизм чудовищного ожидания создавал порядок – без истерик, тихий, молчаливый порядок.

Многие искали покоя в старом стержне прежней жизни. Ходили, например, на работу, где работников никто особо и не ждал и начальников никаких не было. Приходили, например, на работу некоторые люди в Останкине. Выдавали в эфир фильмы военно-патриотического содержания. Сами так решили и выдавали. Новостей не было. Новости были запрещены до поры – чтобы не помогать террористам в запугивании населения. Но были новости для самих сотрудников. Люди вызнавали на работе, кто что слышал, читали западные информационные агентства. И узнавали секретное – сводки Метеобюро. Данные прогнозов распространять запретили, но они еще поступали на компьютерные терминалы в телецентре. И тайны погоды несли сотрудники приятелям и родственникам, если находились такие, кто еще не уехал из города. Останкино превратилось в один из центров народных метеосводок. Только в обед последние сотрудники покинули телецентр. Какие-то люди взорвали цистерны с аммиаком на Останкинском мясном заводе. Облако аммиака поползло к юго-востоку и, кажется, должно было миновать телецентр, но людей из Останкина все равно эвакуировали.

А у музея Ленина собирались люди. Когда набралось человек с тысячу, о стихийном сборе сообщило радио. И тогда еще и еще стали подходить отовсюду. У некоторых – транзисторы. Вокруг них – кучки слушающих новости. Когда приехал Лимонов на старинном кадиллаке, было уже в странном сообществе у музея около пяти тысяч фигур. У Лимонова мегафон был. Он не стал тратить время на пламенные речи. Он заорал сиплым ломающимся голосом: «Национал-большевики – ко мне! Авангард Красной Молодежи – ко мне! Есть дело!» Дело выявилось и определилось очень скоро. Часть молодых людей в черном отправились к машинам. Поехали они в Бутырку, в тюрьмы на Пресне и в Печатниках освобождать своих сидящих товарищей. Другие же большой растянутой группой пошли к Спасской башне. Решили брать Кремль. Да и чего его не брать, когда он сдан уже. Группа же бледных юношей – студентов-очкариков – под водительством журналиста-воителя Влада Шурыгина побрели брать ФСБ, чтобы не позволить контрреволюции остановить захват власти.

В это же самое время в атаку на ФСБ отправилась в полном почти составе фракция Жириновского в Государственной думе. Они хотели срочно захватить имеющие к ним отношение личные дела агентуры.

Не получилось ничего ни у бойцов Влада Шурыгина, ни у жириновцев. Сотрудники ФСБ подожгли оба своих здания. Здания загорелись примерно одновременно, и до сих пор ходят слухи, что на пожарище нашли потом во множестве пустые канистры. Группы штурмовиков не очень расстроились, увидев бойко разгоравшийся пожар. Шурыгин вступил в спор за автомат с одним из стоявших на Лубянской площади военнослужащих. Спор быстро выиграл, сказав проникновенно: «Отдай оружие, сынок, не обижай меня, старика». Автомат теперь висел у него на плече и выглядел обязывающе. Человек без автомата может ваньку валять сколько угодно. Но не таков человек с автоматом. Побудительные силы оружия подтолкнули захватить уж хоть магазин «Детский мир» для правильного обзора местности. Он забрался на «Детский мир» – на крышу. Увидел красоту московскую и пожар – превосходный, волнующий и такой революционный пожар. И выпустил весь рожок из автомата очередями по горящим зданиям ФСБ. Лицо у него сделалось абсолютно демоническим. Он простирал руки к пожару и хохотал. Студентов своих сильно напугал бесстыдством страсти революционной.

Если бы в момент прихода Святого Владимира Крестителя к статуе Перуна Перун бы ожил и засадил бы автоматную очередь в живот князю Владимиру, представляете, какое бы у него было лицо при этом? У Перуна, я имею в виду? Он вмолотил бы целый рожок в святого, потом, разогнавшись, бил бы его ногами уже неживого и в конце столкнул бы в Днепр со словами: «Сдохни, гнида». И хохотал бы потом раскатисто – простирая руки. И улыбался бы потом сладостно и каннибальски чувственно, отстояв правду и старину русскую – с усатым лицом Шурыгина.

Перун-Шурыгин парил над пространством там, на крыше «Детского мира». Он не хотел уходить, красиво горело. Но надо было. Подумал – взять здание правительства, чтобы оттуда не нанесла удара контра. И начинать руководить страной – связываться с регионами. Ставить своих комиссаров кругом, создавать сетевые штабы – действовать на опережение, генерировать будущее. Революция – вопрос господства над временем больше, нежели над пространством. Надо было захватывать время, пространство потом приберем еще. Вернемся еще. Он, Перун, проиграл уже однажды инициативу князю Владимиру, теперь ученый стал – своего не упустит. Власть, кстати, почему проигрывает всегда революционерам? Потому что борется за удержание пространства и забывает про время. Но в Москве власть уже не дралась. Тут пространство было уже подарено грядущему ядерному взрыву. Да и времени осталось – так себе, одни осколки времени. А сколько оставалось до взрыва?

Лимоновцы, Авангард Красной Молодежи и попутчики, когда подошли ко входу в Кремль у Спасской башни, немедленно выступили в качестве не декоративной, но властной силы истории. Вот почему: почти одновременно с ними Кремль приехали брать северокавказские боевики. Группа боевиков, которой не удался штурм Калининской атомной станции в Удомле, приехала в Москву. Ядерный реактор в Курчатовском институте нашли террористы уже остановленным и без охраны, решили, что потом еще вернутся туда, если понадобится. А пока взрывали цистерны с аммиаком на московских мясокомбинатах. Потом поехали и взяли с налету центр управления энергопотоками Мосэнерго. Это уже от Кремля – через речку. Расстреляли из автоматов, а потом и взорвали все помещения с пультами. После чего с электричеством в городе, а также с метро и с подачей воды было покончено бесповоротно. И так далее: отопление прекратилось, бензоколонки остановились, мобильная телефонная связь через пару часов тоже кончилась, а стационарная и того быстрее. А уже из Мосэнерго приехали террористы брать Кремль, уж больно он призывно блистал сусальным золотом замеса еще Пал Палыча Бородина. Слишком, слишком много золота на купола кремлевские отпустил Пал Палыч. Ах, Пал Палыч, ах, расточительнейший! Лучше бы он его прикарманил. Полезнее бы в историческом разрезе получилось. Но нет. И вот: поманились, повелись дикие горцы на золото Пал Палыча – решили брать.

Лимонов стоял в это время у входа в президентский корпус и терпеливо объяснял четырем солдатикам стриженым, что надо его, Лимонова, пропустить в здание и проводить в кабинет президента. Потому что власть в стране взял Реввоенсовет. И он, Лимонов, председатель Реввоенсовета. Лимонов не велел своим бойцам обижать стриженых детей в униформе. По правде говоря, обидеть их становилось все труднее, потому что еще и еще подходили солдатики с насупленными лицами и с оружием. Надо их переагитировать, говорил Лимонов и объяснял про Реввоенсовет и про спасение России от буржуйских ублюдков. В это время началась стрельба. Кичливые горцы обнаружили себя безо всякой нужды. Они могли войти тихо, но распиравшая их гордость и зазнайство заставили палить без разбору в воздух на Ивановской площади Кремля. Они же не к президентскому корпусу побежали. Они провинциально предпочли насладиться обладанием туристическим – не административным центром. Новость о чеченах быстро мобилизовала лимоновцев и солдатиков. Часть отправилась за оружием в казармы кремлевского полка, уже вооруженные – к выходам из Кремля окольными путями, вдоль стен. Бой был длинным, изнурительным – никто умирать не стремился и в штыковые не ходил. Рассредоточились и постреливали. Исход определило то, что боевики не перетащили из «Икаруса», а они ездили по Москве на двух автобусах, боеприпасы. До конца дострелялись, поистратили рожки запасные и гранаты – тут их и прикончили революционеры, перешедшие на государственнические позиции, и солдаты, перешедшие де-факто на платформу революции.

– Теперь буржуев всех перестреляем, и нормально! – не пояснял, что именно нормально, сержант кремлевского полка Витя Исланде мрачно курящей девушке с мрачной же татуировкой на голом плече. Они ужинали в Екатерининском зале Большого кремлевского дворца – сосиски холодные макали в горчицу. Оба возлежали на ковре, подобно римским патрициям. Рядом валялись принесенные из буфета несколько банок красной икры, но ножа не было открыть.

В Георгиевском зале смеющаяся молодежь палила пробками от шампанского в потолок залпами – и нет, не долетали до потолка пробки. Долетал же, разлетался и снова налетал – непрерывный счастливый хохот.

А в коридорах бродили люди, на революционеров не похожие. Любопытствующие просто.

– Вениамин, нехорошо тут кидать мусор, тут ходили великие люди. Тут цари ходили, Распутин… – слышался женский голос из коридора.

– Распутин был выродком, это раз, он портил паркеты сапогами коваными, а у меня кроссовки, это два, он в Питере был, это три.

– Но это же не повод плевать жевачку на пол, – отвечала невежественная сторонница порядка непокорному поэту анархии Вениамину. Какие-то еще люди слонялись по коридорам и анфиладам. Кто и что – никто не спрашивал. Революция, сами понимаете…

Лимонов и человек пятьдесят его сподвижников занимали кабинет президента и ближние помещения. Спорили сначала, что бы еще такое захватить. Из кабинета Фрадкова из правительства звонил им Шурыгин, требовал подобрать толковых людей по электроснабжению. Влад как-то серьезно очень решил наладить немедленно народное хозяйство. И все будто искал заветный способ, метод, прием. И ответственных искал – расставить на ключевые места. Комиссаров, чтобы контриков принудить работать на революцию. А в Кремле уже подбирались команды ехать в Питер – нести пламенное дело революции. Подбирались добровольцы и на охрану хранилищ Центробанка и Гохрана. И другие соблазнительные планы высказывались.

При этом, вот парадокс, фактор ядерного взрыва, отменяющего все их планы, строгие победители в Кремле не учитывали вообще. Угроза взрыва воспринималась как долгосрочное условие новой жизни. Решено было отстраивать власть, налаживать экономику, устанавливать отношения с иными странами – все это в рабочем ритме до самого мгновения взрыва. Ведь взрыва в каждый данный миг нет, не правда ли? Вот мы и живем, налаживаем. А будет взрыв, тогда и поговорим о новых обстоятельствах. Может, еще до взрыва комета какая налетит на Землю? Запросто может. И что же теперь, в преддверии прилета кометы зубы перестать чистить? Никакого уныния: дело кометы – лететь стихийно и неразумно, дело террористов – взрывать, а наше дело – жить и творить потихонечку.

Свет в Кремле был свой, автономный, средства связи параллельные сохранились. Чудо обладания властью волновало. И мешало превратить мечты о рутинном строительстве Новой Прекрасной России в реальную работу. Сначала все-таки решили отметить это дело – разрядиться эмоционально. Послали народ таскать все из столовых кремлевских в Георгиевский зал Большого кремлевского дворца. Чтобы пламя революции не затухало, назначили комиссаром Реввоенсовета по иностранным делам и по связям с прессой американца Алана Каллисона – корреспондента «Уолл Стрит Джорнал». Алана волна людская подхватила от музея Ленина, пришел он полюбопытствовать по-журналистски, да и остался. А куда ему еще идти? На Обнинскую атомную его не пустят, во Власиху не пустят, ну, он и сидел в Кремле – тут ведь тоже что-то происходило. С целью улучшения пропагандистской работы выдали Алану текст обращения ко всем людям доброй воли в России и в мире, ящик коньяку и пистолет Стечкина. Сами же удалились на праздник. Алан убедился довольно быстро, что позвонить кому-либо в Москве невозможно, и стал звонить через телефонистку по резервным правительственным линиям к себе в Штаты. В редакцию и приятелям школьным на Среднем Западе. Среди друзей был его однокашник по колледжу Рик Блэквуд. Рик теперь служил в морской пехоте довольно далеко от морей – на военной базе у Форта Коллинз, Колорадо. Состоял в звании майора. Майор Блэквуд, обычно сдержанный, в этот раз сильно обрадовался звонку. Сказал даже, что сам Алана разыскивал. Спросил, давно ли Каллисон был в России? Узнал, что Алан и сейчас в России, спросил, есть ли такая вещь, которую американец в России мечтал бы получить от друга из Америки. Каллисон подумал немного, посмотрел на стены кабинета президента, на ящик коньяку у стены. Он спросил: «Ты хочешь послать посылку?» Рик подтвердил, сказал, что посылку, но не почтой, а знакомый один едет – захватит, может быть. Алан оглядел еще раз свое новое рабочее помещение. Вроде бы все было правильно и уместно. Чего недоставало? «Знаешь, я понял, в помещении, где я теперь работаю, недостает пары сушеных кукурузных початков, indian corn, ты сам вешаешь такие над дверью для счастья и достатка? Тут таких не достать. Пришли не пару, а сразу четыре. И еще стаканчики из коровьего дерьма, а то тут кругом металл и мрамор – холодное все с виду. Стаканчики, ты знаешь, у нас на Среднем Западе я раньше везде видел такие: прозрачная пластмасса снаружи, прозрачная пластмасса внутри, а между стенок – высохший коровий помет. Это весело выглядит. Я хотел бы складывать в такой стаканчик ручки и карандаши. Все бы улыбались, поглядывая на него. Это как раз то, что сейчас нужно». Рик обещал посмотреть. А Алан воздал должное коньяку, расстроился только, что коньяк был недостаточно мягким. Расстроившись, еще пару часов писал и диктовал для своей редакции. А потом захлопнул свой офис, временно оборудованный в кабинете президента России, и пошел к ребятам добавить еще рюмочку.

Когда Алан Каллисон в распахнутой куртке, без головного убора, пыхтя и сопя плелся в Большой кремлевский дворец по площади, ветер был все еще северо-западным. Обнадеживающе северо-атлантическим. И на северо-западном ветре держался Реввоенсовет и вся столица России.

Кажется ли вам естественным праздник нацболов в Георгиевском зале в предвосхищении и ожидании ядерного взрыва? Нет, это не пир во время чумы. Потому что пирующие во время чумы знали, что ехать некуда. Да и не за чем. Все вокруг – чума, да и сами они уже заражены. А наши пирующие могут уехать. На Урал. За Урал. Могут. Как им удается абстрагироваться от непосредственной угрозы смерти? Не приближением ли к смерти они от нее отдаляются?

Смерть страшна неожиданностью. Тем, что появится внезапно из темноты. Схватит, утащит. А если ты подходишь к ней вплотную и постоянно контролируешь ее – легче? Вот дайвер. Он на двухстах метрах под водой видит свою смерть и каждым своим вентилем на баллонах с дыхательными смесями ее контролирует. Смерть же рядом – в одном движении пальца. Так летчик присматривает за своей смертью в штопоре – немного, пять сантиметров больше правой ноги в левом штопоре – живой. А недодавил обратной от направления вращения ногой – полный рот земли. Они спокойны и сосредоточенны – дайвер и летчик. Им нервничать ни к чему – они видят каждое движение своей смерти. Она рядом с ними, и она абсолютно предсказуема. И это дарит душе покой и чувство надежности.

Но есть и другой способ контроля над смертью – стать плодом в утробе матери. Нерожденный младенец сильно волнуется, когда его мать идет по минному полю в какой-нибудь Чечне? Он попросту доверяет свою смерть ей, матери. Вот и весь секрет. Лимоновцы на банкете не такими ли были младенцами? И не Обнинская ли атомная была их матерью? Нет, Обнинская атомная была миной на минном поле, а матерью их была огромная Москва, пересекавшая минное поле с хохочущей пьяной командой в чреве.

Самый же лучший способ побороть смерть – умереть. После смерти смерти нет, это каждый знает. Там, по ту сторону смерти, она нас ни за что не достанет.

С этой точки зрения остающиеся в городе миллионы москвичей тоже были неплохо защищены, не правда ли?

Ветер же менялся на западный. Не южный, не юго-западный. И было уже темно.

Путин все еще пытался добиться актуализации. Он хотел понять, что происходит и каково его личное место в происходящем. Покормить – покормили, но потом опять окружили заботливые, мерно говорящие что-то ласковое фигуры и снова уложили. Сказано было при пациенте, что прозаку больше не давать, а меллерилу уделить большее внимание – дневную дозу довести до 150 миллиграммов. «И славненько», – говорил новый какой-то, незнакомый доктор. А доктор Сапелко тут же был, и слушал, и кивал скорбно. Путин чувствовал: благость меллериловая захватила мышцы, но не мозг. Мозг генерировал тревожность и лихорадочную потребность что-то выяснить. Что-то важное осталось невыясненным. Он забыл что, но что-то очень важное. Без чего и жить нельзя. И в перерывах между провалами в обморожение сна он все старался вспомнить. И вспомнил. Сел на кровати. Доктор Сапелко дежурил в комнате. И Путин просто и прямо сказал ему: «Доктор, проводите, мне надо позвонить Бушу и Шредеру, я хочу узнать, что происходит. Кроме них, никто не знает. Они скажут. Это – негласно. Не надо об этом никому говорить».

Сапелко немного смутился, но противоречить не стал. Он только предложил, что надо сперва сходить разведать. И сходил. К разведке подключился и Андрей Мелянюк – московский даос. Отыскали комнату с телефонистками, расспросили, ссылаясь неопределенно на начальство, можно ли отсюда звонить с выходом на межгород. Телефонистки – девушки добрые, разрешили. Вернулись, подхватили – привели Путина.

Тут выяснилось, что ни Путин, ни военная телефонистка не знают, как позвонить Бушу и Шредеру. И пришлось им выходить на спецкоммутатор в Кремле, а уж оттуда – на Вашингтон. Хорошо, что Алан Каллисон, комиссар Реввоенсовета, уже освободил линию связи со Штатами. Нашли возможность, соединили.

Буш не спросил, что Путин собирается предпринимать. Он начал сразу поучать с обычным чувством превосходства. Что, мол, в США полагают, что в этот раз защите жизни гражданских лиц будет уделено большее внимание, чем в «Норд-Осте» и Беслане. И что ветер меняется. Что по прогнозу американских метеослужб на пятое февраля, послезавтра, ветер в Москве будет юго-западным. Выгодным для террористов. И что он, Буш, и правительство США протягивают руку помощи дружественному российскому народу. А именно: американцы готовы немедленно взять под охрану все военные и гражданские ядерные объекты в России и некоторые важные крупные города, чтобы предотвратить новые атаки террористов.

На словах о ветре, юго-западном ветре, Путин подумал, что это же ветер из Киева. Тот же самый паскудный ветер, который мог бы еще в 1986-м завалить Москву радиацией из Чернобыля. Киевский ветер, оранжевый ветер. Хитрое лицо Тимошенко. Ненавистное лицо Березовского. Киев станет вновь собирателем земель русских – вспомнилось пророчество Березовского. Это они все задумали. Но Джордж выручит. Настоящий ковбой, нормальный парень. Он не выдаст Путина на поругание.

Буш сказал, что морпехи вылетят прямо сейчас. Пока они летят, должен поступить звонок от главкома ВВС России с подтверждением, что морпехам везде обеспечен воздушный коридор и безопасность на аэродромах. Остальные детали операции – по ходу, Володя. Аэродромы какие, мы сами вашему главкому определим, ты распорядись, главное, чтобы он делал, как мы скажем, что это от тебя исходит, Володя. Приказ дай, и все, остальное мы сделаем, сказал Буш.

– Мне надо подумать, посоветоваться с командой, – ответил Путин.

– Не важно, мои ребята вылетают, первые несколько самолетов, они уже обеспечат прилет всех остальных. Ты не волнуйся, я на тебя не давлю, если твой главком ВВС не позвонит, мы посадим самолеты с десантом в Норвегии. Но я уверен, он позвонит, верно, Volodia? 

 

4 февраля, понедельник

Год: У Цзы Месяц: Цзя Инь День: Цзя Сюи

Сельскохозяйственный Новый год наступит только 7 февраля. Инородный праздник – 7 февраля. Однако именно сегодня вечером переключается знак года. Потому что солнце проходит через сорок пятую параллель. В такие дни лучше не предпринимать без необходимости никаких шагов, а, осознанно проживая происходящую во времени перемену, праздновать наступление Нового года. Года Желтой Земляной Крысы. Установление Завершение как нельзя более для этого подходит.

С точки зрения баланса сил дыханий-ци очень сложный день для функционального духа Почвы.

Когда Сечин вошел в путинскую комнату в подземелье во Власихе, президент сидел на низкой кровати и разглядывал свои голые ноги – пальцами ног шевелил с упорством. Со спокойным интересом. Путин старался скрестить первый и второй пальцы на каждой ноге. На левой ноге получалось лучше, чем на правой. «Может, я все-таки левша?» – подумалось. Путин посмотрел на ноги вошедшего Сечина. И огорчился. Тот был в обуви. Предлагать ему разуться казалось бестактным. А очень бы хотелось проверить, как бы Сечин скрестил пальцы на ногах, у него какая нога половчее?

Сечин грузно водрузился на стул – устал очень. Некоторое время помолчал. Путин в это время совершал хватательные движения пальцами ноги. Приноравливался. Спросил Сечина:

– Ну, как там, справляетесь?

– Неизвестные позвонили два часа назад на радио «ЭхоМосквы» и сообщили, что вода в местах водозабора в Подмосковье отравлена биологическим оружием. Это не обязательно правда, не подтверждается пока, но на фоне происходящего вызывает неприятное ощущение.

– Игорь, ты же в Анголе работал. Там вот готтентоты ловят ящериц пальцами ног, ты рассказывал раньше, давно еще. Они как пальцы делают? Жменькой будто бы или между первым и вторым пальцами ящерицу захватывают?

Сечин стал вспоминать. Он никогда не говорил с Путиным о готтентотах. Он о готтентотах знал, поговорить о них мог бы, если бы пришлось, но с Путиным точно ни разу не говорил об этом. Но думать над чудом самореализации непроизнесенных диалогов было некогда, да и не любил Игорь Иванович мистики.

– Они ее, Владимир Владимирович, теперь, я думаю, никак не ловят. Жрут тушенку гуманитарную. Лафа теперь ящерицам. Живи – не хочу.

– Ветер какой там сейчас?

– Да в Луанде как-то с моря все время дует, знаете ли, западный… Кажется. Я не помню уже. У нас? Извините, я как-то перенесся мысленно. Извините. У нас сейчас – западный, северо-западный. Крепчает. Я проведать вас хотел. Как вы тут?

– Надо бы сказать, чтобы овсянку больше на молоке не варили. У меня от их порошкового молока несварение, газы, пучит. Пусть на воде делают, ты распорядись, Игорь, хорошо?

– Хорошо. Вам поменять комнату надо, Владимир Владимирович. Тут система подачи воздуха ненадежная, на этом уровне. Ниже есть еще помещения, мы проверили, там система подачи воздуха лучше. В случае ядерного заражения находиться тут будет небезопасно. Давайте я провожу вас.

Оба встали.

Путин собрал аккуратненько полотенечко, стакан с зубной щеткой и пастой, влез ногами в тапочки и посмотрел на Сечина.

Тот спросил:

– Вы когда с Бушем говорили, Владимир Владимирович, кто присутствовал? Телефонистка говорит, двое мужчин еще заходили. С бородкой – китаист, похоже, а худой и высокий – доктор этот, что ли?

Путин поднял брови – лицо, судя по мимике, вспоминало, а в голове при этом подобающих процессов не наблюдалось. Сечин махнул рукой, мол, плевать, и так все известно. Шли недолго, потом лестница сварная, стальная, потом коридор окончательно обшарпанный – простая старинная побелка на стенах была ободрана, будто носили тут железные ящики, натыкаясь на стены. Дверь потом стальная. Сечин пропустил Путина внутрь. Это и не очень на комнату было похоже – зал, ангар, что угодно. Склад, наконец. Справа у двери стояло несколько огромных генераторов – без кожухов и отчасти разобранных. Потом долго тянулись вдаль стеллажи с синими кислородными баллонами. А слева у стены стояла железная солдатская кровать с одеялом армейским.

– Секундочку, Владимир Владимирович, – сказал Сечин, развернулся и вышел. Ключ долго вращался в замке. Четыре полуоборота Путин отчетливо услышал. Он внимательно слушать начал, потому что свет в помещении было чень слабым, далеким. Пришлось ориентироваться с помощью слуха.

Потом, через минут десять всего, в помещение втолкнули доктора Сапелко и китаиста Мелянюка. Доктор ворчал, а китаист нет – пошел сразу на разведку вдоль стены склада и нашел консервы в одном углу. Кран с водой нашел и воду в больших алюминиевых жбанах из-под молока. Померял потом пустое место перед кроватью путинской и очень остался доволен: места для цигун вполне хватало. Потом спросил:

– А в какую сторону тут юг?

– А в какую сам установишь быть югу, в ту юг и будет, – по-даосски разрешил Путин.

Вот бы и с ветром так – начнет дуть южный, а мы решим, что он северный, и точка. И быть посему. Но тогда, по правде сказать, ведь и Обнинск вместе с ветром будет решительно перенесен на север президентской волей. Нехорошо. Надо бы отделить ветер от Обнинска. Вот задача. Если бы ветры со всех сторон света дули бы в Обнинск? Если бы воздушные массы всей планеты летели бы туда напористо и сворачивались бы там в воздуховорот, в смерч? Если бы воронка смерча концом своим узким, острием своим бесжалостным била бы прямо в террористов. Взрывай не взрывай – один вам, гадам, конец. А мы бы еще им отравляющие вещества со всех сторон распыляли бы. Прямо в воронку. А потом вошли бы и перестреляли их всех на хер. И разложили бы вокруг их тел в блевотине бутылки с водкой. Шприцы тоже туда же. И телевидение бы пригласили. Хорошо придумано?

В это самое время наверху, одним уровнем выше, на командном пункте, Сечин, откашлявшись, сказал по возможности погромче:

– Товарищи офицеры! Прошу внимания. В ночь на понедельник, прошлой ночью, Владимир Путин злоупотребил своими служебными полномочиями и нарушил Конституцию РФ и присягу президента. Он в разговоре с президентом США Бушем дал разрешение на захват американскими военными всех наших ядерных объектов и важнейших городов. По сведениям наших ВВС, самолеты американцев начнут садиться в Домодедове, Пулкове, Екатеринбурге и Красноярске через пять – шесть часов. На завтра, по прогнозу дают юго-западный ветер. Власть в стране берет на себя вновь созданный Комитет спасения России. Бывшего президента Путина я только что пристрелил вот из этого «стечкина», – Сечин показал на кобуру.

Гул пошел по сановнической толпе, слышно было в гуле: «Ну что ж, за работу, за работу… Не будем терять времени… Вишь, как вышло-то… Некогда теперь обсуждать… Надо же назначить главного… А американцы чеченов выбьют до завтра, успеют ли?… Сбивать надо американские самолеты… А Козак теперь главный или Сечин?»

Начали составлять Комитет спасения России. Персонально, по именам. Решили записаться сначала, а потом решать, что делать. Новая иерархия чиновников должна была возникнуть. И возникла. Главным – председателем Комитета спасения России – предложил Сечин сделать Проничева, начальника погранслужбы и руководителя операции по уничтожению террористов на Обнинской АЭС. Так и сталось – никто не возражал. Проничев пока покладистым казался диктатором – мирно спрашивал по каждому поводу у Сечина. Хотели инкорпорировать в Комитет и Козака, но его не оказалось на месте. Отправились искать. И не сыскали. Но от этого не застопорилась работа Комитета. Готовились первые декреты. О положении в стране, о переносе выборов на воскресенье, первое июня, о новом выдвижении кандидатов.

Козак же был в это время уже на пути в Москву. Чуть позже он войдет в тюрьму «Матросская тишина» в сопровождении отряда из пяти верных ему охранников. Потом проследует по коридору уже в сопровождении начальника тюрьмы и местных служащих. Козак подойдет к одной из камер, откроет дверь широко и постоит немного молча у раскрытой камеры, пока дух тяжелый прокуренный чуть схлынет, рассеется. Он будет стоять молча совсем не долго, пока не встретится глазами с одним из заключенных. Тогда он скажет:

– Михаил Борисович, Миша, вы домой идите, не надо вам тут… Ни к чему это…

В камеру проскочит начальник тюрьмы – помочь собрать вещички Михаилу Борисовичу, знаете ли… Начальник тюрьмы будет выглядеть нервно. Он быстро начнет шептать узнику:

– Сами знаете, Михаил Борисович, начальство высоко летает, а ответственность вся на мне, это я принял решение вас освободить, без меня бы нельзя никак. Это я. Крицкий моя фамилия. Да вы же и так знаете. Вы запомните? Крицкий, да вот же и визитная карточка у меня наготове. Вы не забудьте, мы же за вас, сами знаете…

Ходорковский когда пошел к двери, Козака уже не было. Вещи он не взял, Крицкий остался в камере с курткой его и с рюкзаком. От двери узник распорядился сухо и строго: «Они со мной». Показал на людей в камере. Потом сказал сокамерникам: «Пошевеливайся, братва, приказ начальства – все по домам». Народ засобирался, Крицкий не возразил, Ходорковский двинулся по коридору. Во дворе увидел, как Козак садится в лимузин. Сопровождавшие его чекисты – в джип охраны. Мог позвать, попросить подвезти до дому, но нет, не стал, расхотел.

Пешком побрел. Очень долго шел, но каждым шагом наслаждался. Добрел до бульваров. Февраль радостный был, солнечный. «Почему „набрать чернил и плакать“?» – спрашивал себя Ходорковский. Плакать не хотелось. Есть хотелось очень. Он привык получать пищу по тюремному расписанию, а было время уже тюремного обеда. Перекусить же по пути негде было. Ни тебе пирожков, ни тебе шаурмы какой-нибудь. Впрочем, и денег не было. Ходорковский шел в тренировочном костюме по пустым бульварам, где только и были – он, голуби и крепкий западный ветер. В какой-то момент остановился и подумал, что никого же из родных все равно нет в этом пустеющем городе. И решил сходить посмотреть на Кремль. И двинулся к Кремлю.

В Кремле прошелся по площадям – на входе у Спасской башни никто не остановил. Охрана стояла, но ребята молча расступились перед ним, а он, завороженный необычностью происходящего, не стал спрашивать ни о чем. У одного из солдат, внутри Кремля уже, спросил, где же руководство? В ответ услышал, что руководство на месте. Кому надо, мол, знают, а кому не надо, не хрена и спрашивать. Ходорковский решил, что он из тех, несомненно, кому надо. И пошел в кабинет президента. Лимонов и ребята очень ему обрадовались.

– Вы, Михаил, туристом тут или работать? У нас к вам просьба – идите к Владу Шурыгину. В Дом правительства. Он там на части разрывается. Силовиков ему оставьте, и он уже к нам сюда переберется со всем силовым блоком министров. А вы берите на себя экономику. Вы – премьер. Декрет Реввоенсовета будет через десять минут. Вы знаете, что уже семь регионов страны объявили о государственном суверенитете? Собирайте их снова, соблазняйте их, ну, не мне вас учить. Собирайте команду по своему усмотрению. Приступайте.

Ходорковский очень буднично сказал: «Хорошо. Дайте мне своего человека, чтобы представил там вашим и для связи». И пошел на работу.

Когда Ходорковский ушел, Лимонову позвонили со Спасской башни, сказали, хмырь какой-то про него спрашивает, пройти хочет. Говорит, что из ФСБ, из отдела по борьбе с бандитизмом. Он сам и группа его товарищей осознали и готовы служить делу революции. Пропустили его. И он явился. Предстал. Улыбчивый парень с открытым русским лицом. Понькин. Андрюха Понькин. Майор Понькин.

* * *

Это было 4 февраля 2008 года.

Вечером этого дня сменится знак года – придет Желтая Земляная Крыса.

И взаимодействие стихий породит новые метаморфозы сущностей.

Пока же у нас такая обстановка:

Морпехи США в воздухе. В одном из самолетов – Рик Блэквуд. У него в рюкзаке сушеные початки кукурузы, а стаканчики с дерьмом он не нашел. Это ничего, дерьма в Москве своего теперь хватает.

Северокавказские боевики в Обнинске минируют обшивку ядерного реактора и производят небезопасные действия с пультом управления.

У Комитета спасения России завтра обращение к нации, как они это называют. Без прессы притом. Прямо из бункера сигнал погонят на запасной военный Софринский телевещательный центр, оттуда – на спутник.

Реввоенсовет заседает в Кремле.

Яньло-ван сидит в Аду и возглавляет свою Пятую канцелярию.

Владимир Путин заперт в техническом помещении подземного командного пункта РВСН и мечтаете о том, как потом, попозже, назначит президентом России того аккуратного японского мальчика, который касался его в сентябре двухтысячного года. И тогда острова Курильские отойдут японцу, оставшись российскими. Через мгновение он поделится этой своей политстратегической идеей с китаистом Мелянюком, а также с доктором Сапелко. Мелянюк из вежливости одобрит. А доктор мрачно скажет: «Таблетки наверху остались, Владимир Владимирович».