На развилке Можайского шоссе Монаха поджидали двое молодых парней. Когда Фомин вышел из такси, к нему приблизился один из них и молча указал рукой на стоящую чуть в стороне белую «девятку».
Авторитет проследовал за провожатыми и, усаживаясь в автомобиль, позволил завязать себе глаза повязкой из плотной ткани.
Машина сорвалась с места, увозя пахана в неизвестном направлении.
Сидя на заднем сиденье, Монах пытался определить направление, но, по-видимому, парни получили на этот счет надлежащие инструкции и минут десять петляли по ночным улицам, прежде чем вырулить на финишную прямую.
Всю дорогу пассажиры «девятки» упорно молчали. Только один раз Фомин расслышал, как сидящий рядом с водителем молодой человек позвонил по мобильному телефону и произнес всего одну фразу:
— У нас все чисто, проверил, он действительно один приехал.
Сидя с завязанными глазами, Монах размышлял о том, что же произойдет дальше.
Он не понимал, чем вызвана такая ненависть Стародубцева к нему, Фомину, что он готов рискнуть даже собственной безопасностью, лишь бы разделаться с авторитетом.
Неужели недавние покушения — его рук дело? А впрочем, чему удивляться?
Сегодня люди готовы вцепиться в глотку друг другу из-за всякой мелочи, а он, Фомин, влез в их внутренние дела с банкиром. Конечно, Гладышев — вот что заставило Заику возненавидеть его, Монаха. Ну а Стародубцев просто выполняет приказ своего шефа.
«Ничего, — пронеслось в голове у авторитета, — я еще успею вцепиться кому-нибудь в глотку, прежде чем покинуть этот мир».
При мысли о предстоящей борьбе за жизнь Монах осторожно потрогал языком лежащее за щекой стальное лезвие.
Неожиданно машина остановилась, и Фомин ощутил, как чьи-то крепкие руки ловко прощупали его одежду в поисках оружия, а затем вытолкнули его из салона автомобиля, сдергивая с глаз повязку.
Монах осмотрелся.
Он обнаружил, что стоит посреди просторного двора старенького бревенчатого дома, обнесенного со всех сторон высоким забором. Он увидел пылающие злорадством и ненавистью глаза Стародубцева, за спиной которого маячили фигуры нескольких бойцов.
— Ты меня зенками не буравь, — сквозь зубы процедил пахан, обращаясь к Вадиму, — где девчонки?
Неторопливо обернувшись к одному из подручных, Стародубцев приказал:
— Андрон, телок приведи!
Недавний «лейтенант», выслушав распоряжение, скрылся на пороге дома и через минуту вернулся в сопровождении сестер, одна из них отчаянно вырывалась из крепких объятий похитителя, пытаясь лягнуть того по ноге.
Вдруг ее взгляд встретился с глазами Монаха, и она, больно саданув своего стража по голени, вырвалась и бросилась на шею к авторитету.
— Валера! Валерочка! Как же так? — Она крепко прижималась к его груди, теребя короткий ежик волос любимого. — Значит, они тебя через нас достали? Зачем ты приехал? Ну зачем? — Последний вопрос заглушили рыдания, и девушка, вздрагивая всем телом, заплакала, не в силах больше скрывать своих слез.
Монах принялся гладить ее светлые волосы, успокаивая нетвердым голосом:
— Ну перестань, Даша, перестань. Все нормально. Все обойдется.
В этот момент к Фомину подошла Маша и, обняв его за шею, уткнулась в плечо. Как ни странно, у нее не было слез, только глухие всхлипывания вырывались из девичьей груди.
Обнимая сестер, Монах повернулся к стоящему тут же Стародубцеву и суровым голосом сказал:
— Ты обещал отпустить их. Сдержи слово.
— А я и не отказываюсь, — ответил Вадим и бросил кому-то из своих людей: — Отвезете девчонок туда, куда они скажут.
От группы охранников отделились двое и, подойдя к близняшкам, взяли их за руки, пытаясь оторвать от авторитета.
Но Даша, вырвавшись, крикнула:
— Пошли вон, сволочи, подонки! Не трогайте меня, я никуда не поеду!
Фомин, приподняв девушку за подбородок, внимательно посмотрел ей в глаза и проникновенным голосом произнес:
— Вы должны уехать. Нам предстоит мужской разговор, и вам при этом присутствовать нельзя.
— Знаю я ваши разговоры, — выпалила Даша, — но без тебя никуда не поеду.
— Перестань, — кратко приказал Фомин, — поедешь! Если нет, я попрошу их, чтобы они вас связали и увезли силой.
— А ты? — спросила Маша. — А ты приедешь?
Монах на какой-то миг смутился, потупив взор, и тихо прошептал:
— Да, обязательно приеду. Вот поговорим — и приеду. Честное слово!
Девушки отстранились от мужчины, заглядывая ему в глаза. Затем они повернулись и уныло побрели за сопровождающими, но на полпути Даша остановилась, придержав за руку сестру, и, вновь бросив взгляд на авторитета, сказала:
— Помни — ты дал слово!
В ответ Монах лишь кивнул головой, отворачиваясь в сторону…
Когда габаритные огни отъезжающего автомобиля растворились в чернильной мгле, Фомин повернулся к Стародубцеву.
— Вот видишь, мразь, пришлось из-за тебя слово воровское нарушить. Ну давай, базлай, или ты меня сразу рвать собрался?
— Нет, это слишком мягко за то, что ты сделал, — грустно ответил Вадим.
У него в голове еще стояла душераздирающая сцена расставания с сестрами. Невольно он восхищался выдержкой и смелостью авторитета, который не задумываясь принес себя в жертву для спасения девушек, а ведь они, по сути дела, были ему никто.
Вадим спросил себя, а смог бы и он вот так же, не колеблясь ни минуты, пожертвовать собой ради любимой?
В конце концов, на свете много женщин, а каждый дорожит только своей шкурой. Решился бы он на такой отчаянный шаг?
Однозначно ответить на этот вопрос он не мог.
Из раздумий Стародубцева вывел спокойный голос Монаха.
— Интересно, — Фомин скривился в пренебрежительной улыбке, — что же я такого сделал, что ты так люто хочешь моей смерти? Неужели всему виной мое заступничество за школьного приятеля, который в силу сложившихся обстоятельств оказался вашим банкиром? Ну так знай — я ни на грош не жалею о случившемся. Мне только больно, что порядочные люди гниют в этой сучьей зоне.
— При чем здесь банкир? — отмахнулся Вадим. Его глаза вдруг недобро заблестели, лицо налилось кровью, и он с ненавистью продолжил: — Ты убил моего брата! Зачем ты это сделал? Ответь мне честно, и я дам тебе спокойно умереть.
Монах стушевался. Он не мог понять, о чем говорит собеседник.
— Брата? — как-то глуповато переспросил он. — Я не убивал твоего брата, и никто из моих людей этого не делал. Да зачем мне убивать вообще чьего бы то ни было родственника? Я никогда не опускался до уровня беспредела и скотства. Если бы я считал тебя своим врагом, то убил бы тебя, а не твоего брата.
Но Стародубцев больше не слушал Фомина. Перед его глазами, как наяву, встала картина: Сергей лежит на кровати в комнате дома отдыха с дыркой во лбу; Сережа в красном гробу с нанесенным на лицо гримом, а могильщики уже спешат заколотить гроб.
Взгляд Вадима подернулся пеленой, и он перестал осознавать, где находится и что делает.
Резким движением Стародубцев выдернул из наплечной кобуры пистолет и передернул затвор…
— Внимание! — в маленьком наушнике портативной радиостанции раздался предупреждающий голос старшего. — Снайперам действовать по обстановке. Ситуация критическая.
В перекрестье оптического прицела ВСС уже больше десяти минут находился покатый затылок Стародубцева. Сидящий на чердаке соседнего дома снайпер в камуфлированной форме и с причудливой раскраской на лице начал плавное движение указательным пальцем, лежащим на спусковом крючке.
По опыту он знал: через мгновение из ствола винтовки вырвется маленькое пламя, затем раздастся глухой щелчок бесшумного выстрела, а спустя долю секунды голова, просматриваемая сквозь прицел, исчезнет, переместившись на полтора метра вниз, окрашивая пыльную площадку двора алой кровью.
Вдруг послышался нарастающий гул мотора, и около забора дома, где вот-вот могла развернуться кровавая драма, затормозил автомобиль.
Из подъехавшей машины вылез молодой человек в черного цвета брюках и такой же футболке с растрепавшейся шевелюрой смоляных волос. Вслед за ним появились двое парней, с полчаса назад встречавшие Монаха на развилке Можайского шоссе.
Сидящий на чердаке снайпер увидел, как опустилась рука интересующего его объекта, сжимавшая пистолет, только что наведенный на Фомина. Палец на спусковом крючке снайперской винтовки послушно расслабился.
— Внимание! — вновь раздался в наушниках голос старшего. — Предварительная готовность! Удерживать объекты на прицеле, но огня не открывать!..