Фосфоресцирующие стрелки часов показывали половину двенадцатого ночи. Разметавшись на подушках и сбив на пол одеяло, Рома так мощно храпел, что ложечка, оставленная в пустом граненом стакане с недопитым чаем на прикроватной тумбочке, слегка позвякивала, выбивая ритмичный такт.

Дверь в спальню резко распахнулась, и в комнату влетел Музыкант.

— Гражданин подследственный, на выход с вещами, — Музыка нетерпеливо дернул приятеля за руку, — пришла ксива от прокурора, обещают тебе полную загрузку, годочков эдак на пятнадцать…

Бур, давно уже отвыкший от подобного обращения, подскочил как ужаленный и недоуменно уставился на приятеля, часто моргая маленькими сонными глазами.

Сообразив что к чему, Бур угрюмо пробасил:

— Типун тебе на язык, пустомеля.

Музыкант засмеялся и, слегка похлопав друга по плечу, произнес:

— Не обижайся, я пошутил. Хватит друшлять, пошли поберляем, нас в самолете не кормили, у них хавчика не было.

— Тебе бы только жрать, — проговорил Бур, натягивая спортивное трико. — А пахан прилетел? — запоздало поинтересовался он.

— Спохватилась девка о целке перед пятым абортом, — Музыка явно пребывал в хорошем настроении. — Прилетел, ты что думал, мы его одного оставим? Внизу за столом сидит, тебя ждет.

Спустившись на просторную веранду, где по обыкновению девчонки накрывали стол под руководством матери Фомина, Бур с улыбкой подошел к Монаху и обнял того так, будто они расставались не на три дня, а на целую вечность.

Авторитет придирчиво осмотрел Бура и укоризненно покачал головой:

— Да, друг, так ты долго не протянешь. Нужно иногда отдыхать, не то раньше времени придется примерять тебе деревянный макинтош. Что-нибудь случилось?

— Да, — лицо Романа приобрело грустное выражение, — вчера завалили трех наших коммерсантов. Практически в одно и то же время. Я так мыслю, это дело рук Дюка.

При упоминании о Зеленцове Монах помрачнел. Присев к столу, пахан сурово произнес:

— На сходке я поднял этот вопрос. Оказалось, никто не знает такого вора. Дюк — «апельсин», и разбор с ним состоится соответственный. Решено дать ему по ушам. Все единогласно приговорили его к смерти, а выполнить поручили мне. Так что независимо от того, кто разрывает наших бизнесменов, Дюку не жить. Можешь хоть из танка расстрелять его малину.

— Легко сказать — расстрелять, — Бур изо всех сил старался говорить спокойно. — У него бригада не меньше нашей, а мне людей под пули из-за какой-то мрази подставлять неохота.

Монах глубокомысленно кивнул:

— Правильно смекаешь, Бур, — людей надо беречь, но зря перебиваешь. Я еще не закончил. Поручи это дело Брюсу, у него есть несколько толковых пацанов, которые сами скумекают что к чему. А остальное дело техники. Только когда Дюка уберут, не забудь отправить пацанов куда-нибудь подальше от Москвы.

— Не дурак, — спокойно ответил Роман, — сам все понимаю.

— Ну вот и хорошо, что понимаешь, а сейчас давай перекусим, и спать. Устал я за эти дни, — Монах взял кусок хлеба и склонился над дымящейся тарелкой с ароматными щами.

За столом воцарилась тишина, изредка нарушаемая стуком ложек да позвякиванием стеклянных стаканов.

Через полчаса многочисленная компания разбрелась по своим комнатам, и дом погрузился в сонную тишину под убаюкивающий шум начавшегося дождя.

На какой-то миг полковник Шароев заслушался барабанной дробью разразившегося ливня, забыв, что сидит в собственном кабинете на Лубянке и от него ждут серьезного решения несколько подчиненных.

— Товарищ полковник, — голос Тимошина, подобно раскату грома, вывел Шароева из задумчивого состояния, — что будем делать? Дальше нельзя тянуть с арестом Зеленцова. Он начал боевые действия, и чем это обернется — неизвестно.

Делая вид, будто усиленно размышляет над вопросом подчиненного, хозяин кабинета наморщил лоб. На самом деле он пытался отогнать от себя посторонние мысли, крутившиеся в его усталой голове.

Жена постоянно пилит, что им катастрофически не хватает средств. Уже больше недели он не видел дочерей, которые неизвестно где болтаются, а домой приезжают только засвидетельствовать свое почтение. На носу пенсия, а что его ждет дальше — дряхлое увядание?

Мечта о загородном домике, видно, так и останется мечтой.

А ведь ему еще нет пятидесяти. Хочется пожить, на мир посмотреть, повеселиться всласть, но разве на полковничью пенсию по нынешним временам разгуляешься? То-то и оно, этих денег едва хватит задницу прикрыть. Можно, конечно, устроиться в какое-нибудь сыскное агентство, если бы нашлись соответствующие связи, но по правде говоря, полковник не хотел больше работать. Даже призрачная перспектива генеральской звезды уже не манила.

Вдруг до его сознания дошел обрывок фразы, сказанной Тимошиным.

— …все его счета, включая заграничные, в «Дойче банк»…

— Извините, майор, — произнес несколько смущенно полковник, — повторите, что вы сказали, я задумался.

Подчиненный с готовностью повторил:

— Нам удалось установить: все счета Зеленцова, где хранятся его сбережения, включая и открытые на подставных лиц, в «Дойче банк».

— После его ареста мы можем потребовать ревизию этих счетов, с тем чтобы перевести их в казну государства? — Вопрос Шароева прозвучал несколько неожиданно для майора и вызвал недоумение.

Тимошин выразительно посмотрел на сидящего рядом блондина в серых брюках и рубашке с коротким рукавом, с огромной бородавкой на носу.

— Это пусть вам скажет наш финансист, — ответил майор, — я в этих делах слаб.

Финансист неловко заерзал на стуле и, уставившись маленькими глазками на шефа, произнес:

— В принципе это возможно, если доказать, что средства получены Зеленцовым от продажи секретной информации и наше государство возвращает их как компенсацию за материальные издержки. — Голос говорящего звучал неуверенно, по-видимому, он и сам не верил своим словам. — Вопрос только в том, что это может продлиться долгие годы. Я не уверен, согласится ли наше руководство на то, чтобы нанести ощутимый урон собственному престижу.

— Значит, если я вас правильно понял, — это невозможно, — подытожил полковник.

Обладатель огромной бородавки вновь нервно заерзал на стуле, внутренне сжимаясь под пристальным взглядом шефа. Вслух же он сказал:

— Если честно, криминальной структуре это гораздо проще сделать, чем нашей организации. Ведь мы сегодня не можем пойти на подкуп или провокацию?

— Да, пожалуй, вы правы, — заключил Шаро-ев, думая о чем-то своем, — тогда оставим эту тему и перейдем к главному.

Собеседники подобрались, ожидая услышать нечто важное из уст начальника.

Полковник же спокойно произнес:

— Я считаю, пора брать Зеленцова. Материалов у нас на него достаточно. Но запомните, главное — это не упечь его за решетку, а попытаться разговорить. Меня больше всего интересуют источники утечки информации в институте имени Курчатова, все остальное мелочь. Так что действуйте. Все руководство предстоящей операцией я возлагаю на майора Тимошина.

— Есть, — по-военному отозвался тот.

— Если вопросов нет, — подвел черту Шаро-ев, — тогда все свободны.

Сотрудники Федеральной службы контрразведки молча покинули кабинет шефа.

А полковник Шароев вновь погрузился в свои размышления, слушая неумолкающий шум весеннего дождя. В эту минуту в голове опытного контрразведчика созрел рискованный план, который, подобно кусочкам цветной мозаики, стал укладываться в причудливый, замысловатый узор, пока перед мысленным взором Шароева не предстала вся захватывающая дух картина. Картина будущего благоденствия.

Ветер ласково трепал верхушки вековых сосен, которые приветливо отзывались взмахами мохнатых веток. В предрассветных сумерках подмосковного леса проступали могучие фигуры боевиков, закованных в пуленепробиваемые бронежилеты и защищающих головы шлемами, покрытыми узорами затейливой маскировки.

Майор Тимошин придирчиво рассмотрел бойцов и, кинув мимолетный взгляд на светящийся циферблат «Командирских» часов, вполголоса произнес:

— Пора.

От группы оперативников отделилась живописная парочка: тщедушный мужичонка в огромных болотных сапогах и легкой штормовке темно-зеленого цвета, похожий на заблудившегося грибника; его подруга — молодая девушка неброской внешности с мягко ниспадающими на плечи золотисто-рыжими волосами, одетая под стать своему спутнику в такие же сапоги и синюю болоньевую куртку, застегнутую под самое горло.

Взявшись за руки, «грибники» усталой походкой направились в сторону особняка. Выйдя из леса, они неторопливо приблизились к стеклянной сторожке.

Навстречу им выскочил здоровенный детина с надетой поверх белой тенниски наплечной кобурой, из которой зловеще выглядывала рукоятка пистолета Макарова.

Окинув пренебрежительным взглядом приближающуюся парочку, суровый страж спросил:

— Чего надо?

— Извини, друг, — испуганно косясь на висящее под мышкой оружие, проговорил мужичонка. — Ездили на шашлыки да заблудились, всю ночь по лесу прошлялись, пока вышли к вашему дому. Дай водички напиться, а то жена извела своим нытьем.

Как бы в подтверждение сказанного, женщина недовольно скривилась.

Криво ухмыльнувшись, охранник распахнул калитку и жестом пригласил тех войти. Когда через пару секунд он вынес горе-отдыхающим пластиковую бутылку с минеральной водой, женщина поспешно подскочила к нему, выхватывая из рук желанный сосуд.

Но вместо того, чтобы жадно присосаться к горлышку, она неуловимым движением ноги нанесла охраннику сокрушительный удар в пах. Согнувшись от страшной боли, незадачливый страж невольно подставил под очередной удар перекошенное лицо.

Согнутое колено, прочертив короткую траекторию, кинжальным острием вонзилось в квадратный подбородок парня. Проделав в воздухе немыслимый акробатический номер, он шлепнулся со всего маху спиной на жесткий асфальт.

Не давая охраннику опомниться, мужчина одним прыжком оказался над распростертым телом и нанес мощный удар прямо в солнечное сплетение.

Глядя на потерявшего сознание боевика, женщина быстро расстегнула «молнию» куртки и вытащила небольшую радиостанцию. Повернув маленький рычажок, она тихо произнесла в микрофон:

— У ворот чисто, прием.

Рация отозвалась голосом майора Тимошина:

— Вас понял, приступаем к операции.

И сразу же из лесу показалась цепочка бегущих оперативников с автоматами наперевес. Через минуту группа захвата миновала ворота, рассредоточиваясь по территории дачи.

Безмолвные тени, подобно средневековым призракам, заскользили среди аккуратно ухоженных клумб и газонов, порой сливаясь с зеленью кустарника.

Передовая группа из пяти человек уже находилась у двери, ведущей в дом. Повозившись несколько секунд с замками, бойцы вошли в просторный холл. Переговариваясь между собой кодированными жестами, они определили направление и двинулись в сторону спальни, где безмятежно спал Дюк со своей длинноногой подругой.

На лице Зеленцова застыла блуждающая улыбка, видно, в эту ночь кошмары его не мучили.

Один из оперативников встал у окна, заслонив собой проем, двое других, забросив за спину автоматы, натренированными движениями перевернули спящего на живот и защелкнули на запястьях металлические браслеты.

Не поняв спросонья, что произошло, Зеленцов испуганно заморгал глазами, недоуменно глядя на стоящего у окна бойца.

— Тихо, Дюк, — один из сотрудников приложил указательный палец к губам, — Федеральная служба контрразведки, ты арестован.

В это время от неожиданной возни и раздавшегося шепота проснулась Светлана. Увидев перед собой людей в бронежилетах, с автоматами и камуфлированных шлемах на головах, она пронзительно закричала, прикрывая руками лицо, будто хотела отгородиться от внезапного кошмара.

В спальню вошел майор Тимошин. Окинув оценивающим взглядом профессиональную работу группы захвата, он удовлетворенно хмыкнул и распорядился:

— В машину его.

Сильные руки, подчиняясь приказу, подхватили безвольное тело Зеленцова и поставили на ноги. Один из оперативников натянул на Дюка спортивные брюки и слегка подтолкнул арестованного в спину, грубовато бросив:

— Пошел вперед.

Вся операция по задержанию Зеленцова — Леши Дюка — и его вооруженных охранников заняла не больше десяти минут.

Утренняя тишина наполнилась суетливым гомоном голосов и звуками работающих автомобильных моторов. Арестованных рассаживали по машинам, которые тут же отъезжали через распахнутые настежь ворота, направляясь в сторону Рублевского шоссе.

Примерно через полчаса на территории роскошного особняка не осталось никого, кроме десятка вооруженных сотрудников ФСК, удивленно глазевших по сторонам, оценивая быт и нравы «новых русских», с тем, чтобы потом рассказать об этом родным и близким.

Зеленцова доставили на Лубянку. Минуя все необходимые при задержании формальности с протоколом и прочей бумажной волокитой, его ввели в кабинет полковника Шароева.

Начальник отдела привычным жестом надвинул на переносицу очки в массивной роговой оправе и уставился на Дюка, не скрывая любопытства.

Пауза длилась не больше десяти секунд, хотя Зеленцову показалось, что прошла целая вечность.

Он неуютно чувствовал себя на этом стуле под пристальным взглядом полковника.

Наконец хозяин кабинета нарушил молчание и представился:

— Моя фамилия Шароев, зовут Олег Александрович, я полковник контрразведки. Надеюсь, не нужно объяснять, зачем вас ко мне привезли?

Дюк постарался придать своему лицу выражение полного безразличия.

— Я не понимаю вас, гражданин начальник, — недоуменно произнес он.

— Во-первых, гражданина начальника оставьте для милицейского допроса, — веско вставил Шароев, — а во-вторых, не разыгрывайте из себя невинную овечку. Давайте определимся сразу — вас задержали не по обвинению в вымогательстве и организованной преступности, хотя данные факты имеют место. Вам вменяются в вину статьи шестьдесят четвертая и шестьдесят пятая Уголовного кодекса Российской Федерации, то есть измена Родине и шпионаж в пользу иностранного государства. А это по меньшей мере десять лет тюрьмы с конфискацией имущества, а то и смертная казнь. Но если мы сумеем с вами договориться, то в наших же интересах будет не доводить дело до суда, а оформить все как явку с повинной, согласно части «б» шестьдесят четвертой статьи, где сказано, — полковник по памяти процитировал: — «Освобождается от уголовной ответственности гражданин СССР, завербованный иностранной разведкой для проведения враждебной деятельности против СССР, если он во исполнение полученного преступного задания никаких действий не совершил и добровольно заявил органам власти о своей связи с иностранной разведкой».

Дюк глубоко задумался, пытаясь осмыслить услышанное. С одной стороны, ему очень хотелось оформить явку с повинной, а с другой — Зеленцов не верил этому с виду вежливому полковнику. По своему опыту общения с ментами он знал: те мягко стелют, но жестко спать. На ум пришла избитая тюремная поговорка: «чистосердечное признание смягчает вину и увеличивает срок». Последнее ему никак не улыбалось.

Ко всему прочему, Дюк понимал: у этого слащавого полковника против него ничего нет, иначе он не стал бы торговаться и обещать золотые горы.

Поразмыслив таким образом, Зеленцов решил ни в чем не признаваться, вслух же он произнес:

— Гражданин полковник, ни о каком шпионаже я ничего не знаю. А про иностранные разведки, как вы выражаетесь, я только в книжках читал. Поэтому сознаваться мне не в чем.

— Это ваше последнее слово? — угрожающим тоном задал вопрос Шароев.

— Да, — Зеленцову вдруг показалось, что он совершает непоправимую ошибку, однако отступать было поздно, и задержанный добавил: — Это мое самое последнее слово. Я паровозом под расстрельную статью переть не хочу, не в моем характере.

Хозяин кабинета протяжно вздохнул и устало возразил:

— Между тем вы своим отказом загрузили полную топку угля и прете на всех парах навстречу собственной гибели. — Выдержав многозначительную паузу, Шароев продолжил официальным тоном: — Мы возбуждаем уголовное дело и передаем в следственный отдел ФСК. Дальше вами будет заниматься следователь. Впоследствии, если вы даже и захотите что-либо изменить, это уже будет не в моей компетенции. Так что подумайте еще раз.

Неожиданно для себя Зеленцов почувствовал, что готов поддаться на уговоры, но сидевший в нем гнус упрямства мешал это сделать. В какой-то миг Дюк ощутил себя стоящим у огромного камня на распутье трех дорог. И, куда ни поверни, везде что-то потеряешь. Ему стало страшно, и он просительно уставившись на полковника, сказал:

— Вы можете дать мне сутки на раздумья, не возбуждая уголовного дела?

— Ну что ж, — согласно кивнул Шароев, — это в нашей власти. В ваше распоряжение предоставляется одиночная камера в Лефортове. Завтра вечером я жду от вас окончательного ответа, если же вы решите что-то раньше намеченного срока, сообщите контролеру, со мной немедленно свяжутся.

Нажав невидимую кнопку, полковник вызвал ожидавший за дверью конвой. Когда в кабинет вошли два прапорщика с синими просветами на петлицах формы, Шароев распорядился:

— Доставьте задержанного Зеленцова в следственный изолятор.

За ушедшими закрылась дверь, и полковник остался в просторном кабинете наедине со своими мыслями.

Сквозь неплотно занавешенное окно пробивались первые лучи восходящего солнца. Через приоткрытую форточку доносился шум просыпающегося города.