Замечательный знаток еврейского языка Макс Вайнрайх упрощал для ясности, приводя лишь три слова для еврейского вопроса. На самом деле синонимов значительно больше — еще сугия, шеильта, баайя.

Покойный иерусалимский профессор-лингвист Хаим Рабин, один из создателей языка иврит, как-то рассказывал нам на лекции, как на заре иврита избегали пользоваться словом баайя, предпочитая международное «проблема». Его поколение получило религиозное еврейское образование и понимало проблемность введения богословского термина в разговорный язык. Однако они предпочли свое, и еще один «вопрос» пришел из идиша, обогатив современный иврит.

Есть еще сод (тайна) и другие слова, изобретенные пытливым еврейским умом для классификации вопросов и проблем сложного мира. Есть ретениш — загадка, мистерия, затруднение. Именно загадкам славянского форманта языка идиш посвящен конец самой интересной и важной седьмой главы «Лингвистические определения» фундаментальной «Истории языка идиш» Вайнрайха. (History of the Yiddish language by Max Weinreich; translated by Shlomo Noble, with the assistance of Joshua A. Fishman. Chicago: University of Chicago Press, 1980). О загадках славянизмов в идише он писал многократно. К концу седьмая глава превращается в увлекательный перечень загадок и проблем, которые невозможно объяснить «рейнской теорией» происхождения идиша и которым Вайнрайх не нашел ответа. Например, невозможно объяснить, почему одно и то же слово славянского происхождения имеет в разных еврейских диалектах разные, а то и противоположные значения? Или почему славянизмы в идише, якобы заимствованные от соседей, не совпадают с языком этих самых соседей. В глубине Восточной Украины вдруг встречаются слова польского происхождения, которых нет у евреев самой Польши. Интересно, что в диалектах идиша, на которых говорили в самой Польше довольно мало заимствований из польского, в то время как в идише евреев Южной и Восточной Украины встречается значительно больше польских слов. Теория славянского происхождения идиша находит простые и логические ответы для многих загадок идиша. Ко многим, но не ко всем.

Не беда, что не все теоретические построения Вайнрайха выдержали проверку временем. Вайнрайх был большим и честным ученым, не боявшимся подвергать сомнению собственные идеи. Один из древнейших методов библейского комментария строился на том, что текст Торы рассматривали как ответы на заданные вопросы, а искусство комментатора состояло в том, чтобы понять, какой же вопрос был задан. Вопросы, сопровождающие культуру ашкеназийских евреев, продолжают возникать, а ответы на них, как водится у евреев, естественным образом складываются из новых вопросов. И один из самых интересных — почему почти ни одна работа о еврейском языке идише не обходится без замечания о том, что идиш давно похоронили, а он… гляди-ка, живет себе. Однако, если судить по числу и тиражам книг еврейской тематики, выходящих в свет, то идиш не только «живей всех живых», но вызывает интерес гораздо больший, чем иной язык и культура народов, насчитывающих десятки миллионов человек. Еще в шестидесятые годы Лео Ростин выпустил замечательную серию о вторжении идиша в американский обиход (Joys of Yiddish McGraw-Hill, 1968 and Joys of Yinglish, McGraw-Hill, 1989). До сих пор не нашлось переводчика, способного адекватно перевести его полные замечательного еврейского юмора книги на русский язык. Из всех ныне живущих, вероятно лишь Михаилу Жванецкому, знай он еврейский язык, по плечу такая задача. Да и на иврите книги Ростина еще долго ждать. Не так-то просто переводить книги об идише на современный сабровский иврит, стремительно адаптирующий модели своего ближневосточного окружения. Не приходится ждать появления аналогичных сборников из наследия других еврейских общин. Ведь знаменитый еврейский юмор и умение рассказывать истории не передавались вместе с религией. Зато длинный список книг: замечательная и заслуживающая отдельного разговора книга профессора Давида Роскиса «Мост грусти: Забытое искусство еврейского рассказа» David G. Roskies's A Bridge of Longing: The Lost Art of Yiddish Storytelling (Harvard University Press, 1995) such as или упоминаемая выше написанная с любовью книга Мириам Вайнштейн (Miriam Weinstein's Yiddish: A Nation of Words Steerforth Press, 2001) или книга американско-израильского исследователя Бенджамина Харшава «Смысл идиша» (The Meaning of Yiddish University of California Press, 1990), пишущий об идиш, как о «сплаве характера простого народа с гордостью и вдохновением гибнущей аристократии духа».

Книги про идиш продолжают выходить в лучших академических издательствах. Не страшно, что в университетах идиш — не живой язык, даже не сленг, а лишь предмет изучения. Макс Вайнрайх как-то заметил, что «язык — это диалект, обладающий армией и флотом». Карлин Романо в статье «Язык — это перо сердца. Идиш «умирает», идиш живет» в The Chronicle Review перефразирует Вайнрайха: «Язык — это диалект, обладающий посвященным ему университетским факультетом». Книги продолжают выходить и вызывать вопросы и споры. Если умирает язык, то вместе с ним как бы умирает целый набор уникальных идей, определений и моделей нашего мира. Есть ли смысл цепляться за уходящее старое, если несомненно, что уходящий язык и его идеи, саму душу народа можно сохранить в переводе на другой язык? Особенно если не стремиться к занудливой дословности, а смело возрождать смысл и душу идиша другими, своими собственными словами. Как гласит еврейская пословица «Аз ме гейт нит арибер, гейт мен арунтер» — «Если не идет прямо, заходи снизу».