Как-то мне плоховато думалось - говорилось хорошо, а думалось неважнецки. Оно, конечно, и не такое бывает, если уложить самую малость спиртного поверх лекарств, но все равно, странно это. Я погладил нагревшийся стакан пальцем и в который раз осмотрел окрестности: народ потихоньку расползался, и от меня отстали. Все, кому было интересно послушать об этом деньке, послушали, поздравили Мисато-сан, отоварились выпивкой, похихикали.
Я давно не был на таких мероприятиях, и ничего, видимо, не потерял: скука, натужное веселье и пойло - никакого праздника жизни и близко нет. А разгадка на поверхности: профессионалы не умеют фальшивить - тем более, те профессионалы, которым положено вроде как любить жизнь. Я поглаживал стакан, тонул все глубже в мягчайшем диване и в упор не понимал, чего не хватает этим именинам. Нет, понятно, что деловитость никуда не денешь: вон, новорожденная даже на мой подарок едва взглянула, сразу утащила на балкон допрашивать. Понятно, что все тут одиночки, что я сижу на сборище коллег, которые как бы не совсем коллеги. Сослуживцы ведь не бывают такими: я его рожу каждый день вижу, но ничего о нем не знаю. Или бывают? Я читал досье Макото, например, но что я могу сказать о человеке по имени Макото Хьюга? Правильный ответ: "Да на кой мне вообще сдался человек Макото Хьюга?" Логично сделать следующий шаг - к признанию, что такие посиделки даром никому не нужны. Хотя, что это я размечтался? Заведено ведь так. Традиции абсурдны и нагло прут против очевидностей, говорим же по-прежнему: "Она родилась", - хотя современные люди давно уже появляются на свет таким изощренным образом, что трупик эволюции подергивается в гробу.
Короче, все тут одиноки и несчастны, а я хочу спать. И вообще: где там еще выпивка?
- Икари, ну-ка, помоги.
Я поднял глаза. Капитан, наклонившись, двумя руками взялась за столешницу и вопросительно смотрела на меня. Была капитан в белой блузке, на ее шее по-прежнему болтался "именинный" крестик. И какое-то такое у нее лицо, что я враз отставил стакан и, проглотив шуточку, встал. Наверное, это лицо человека, у которого удался день рождения, но вот жизнь не удалась.
- Куда тащим?
- Сюда, к стене.
Я двигал стол, смотрел на помаргивающие цифровые фото-рамки, и соображал, что я тут остался последним гостем. Неудобно-то как.
- Это "ангел".
- А?
Мисато-сан смотрела на ту же фотографию, что и я. Женщина, ссутулившись, сложила руки под грудью и походила на саму себя, только с вытащенным стержнем. Глаз я ее сейчас не видел - и слава небу, полагаю. На фотографии был малый корвет, старый и потрепанный, да и самой фотографии - лет и лет. Огромная машина входила в ионосферу планеты, не отключив маршевых двигателей, и планета неожиданно подарила ей величие - огромные отраженные разряды бушевали вокруг корабля, расходясь прекрасными перистыми крыльями.
Убийственная красота.
- Через минуту "Дориан Грей" свалился на Аракаву.
Ах вот что это такое... Я никогда еще не видел этого фото - фото первого "ангела". Первого корабля, который принес на Землю взбунтовавшихся Ев. Синтетиков тогда и на Земле держали, но это был первый бунт, пришедший извне, - и пришел он во всем, мать его, великолепии. Среди беглецов не оказалось никого с навыками пилотирования, команду они, похоже, порешили, и крылатая звезда накрыла родной городок Мисато Кацураги.
Ну, это знали многие, если не все знакомые капитана. Как новорожденную Ми-тян увезли в Токио-3 оперировать легкие - в их сраном купольном городишке с такими патологиями не выживали. Как "Дориан Грей" испарил Аракаву в один момент. Словом, как тридцать девять лет назад Кацураги стала "счастливицей". Я даже видел тот старый сюжет, где под печальную музыку взахлеб рассказывали о малышке, покинувшей обреченный город за полчаса до катастрофы. На везение там намекали. На счастливую звезду и парад планет, на провидение долбаное.
И мне тогда еще подумалось: да вертел я такое счастье.
"Печальный у вас праздник, Мисато-сан".
- Это, кэп. Пойду я, а?
Кацураги пятерней убрала челку с глаз, портя офигенно дорогую прическу, и взглянула на меня:
- Ага. Давай на балконе по кофейку еще - и пойдешь.
Я кивнул, и мы разошлись: хозяйка на кухню, я на балкон. По пути под ноги лез всякий праздничный хлам, хорошо хоть пьяных тел не наблюдалось. На балконе были кованые перила, был город, был мелкий реденький снег. Мисато Кацураги - она из тех, кто не любит себя обманывать. А могла бы панораму на довоенные пейзажи настроить. Или на райскую колонию какую-нибудь.
Наверное, будь у меня деньги и желание забабахать себе что-то подобное, я бы тоже поставил внешние камеры и смотрел на заливаемый ливнями Токио-3.
- Держи.
Я принял горячую чашку и снова отвернулся к голограмме. Невежливо, наверное.
У капитана когда-то жил пингвин. Самый обычный электропингвин. И она его сдала, как только тот исчерпал ресурс, а нового заводить не стала. Вот так вот. Я никогда не задумывался над такими вещами, я просто их знал, как и другие факты ее биографии: каждый будущий блэйд раннер обязан много знать о нашей богине. "Богиня". Вот она стоит рядом, сунув нос в ароматный кофейный пар, и студент академии Синдзи Икари, конечно, кончил бы от одной мысли об этой сцене. А ей ведь уже без года сорок, подумал я, изучая точеный профиль, и отравой вплывало в голову понимание: ни хрена я о ней на самом-то деле не знаю.
То есть, вообще ни хрена. Только что ведь понял, что даже тот ее пингвин имеет какое-то значение, что это не фетиш, не строчка в досье. Это какая-то черточка характера, какой-то знак, который надо истолковать. Истолковать - и придвинуться чуть ближе. И еще чуть ближе. И еще.
- А ты странный, Синдзи.
Я вздрогнул, выныривая из дурманящего пара. Капитан смотрела на меня, и на ее лицо, на матово блестящие вороные волосы ложился свет габаритных огней. Сумасшедше красивая женщина, понял я запоздало.
- Не лезешь приставать, не лезешь с шуточками. Молчишь, думаешь. Спишь, что ли?
Если бы. Хотя спать-то хочется.
- Ага, кэп. Что-то вроде.
- Это видно. А что еще?
Какой хороший вопрос. С чего бы это меня так развезло? Конечно, у меня имелся точный ответ, но озвучивать его при капитане категорически не стоило. Да, сегодня у меня была Аска, была Майя, была профессор Акаги. Была тысяча поводов сейчас тупить. Но я, блин, думал о том, почему мы с вами, капитан, так одиноки. И у этого моего настроения была одна голубоволосая причина.
Которая подтачивает мое одиночество. Которую я очень хочу увидеть.
- Эх ты. Ладно, иди спать.
Я неожиданно для себя улыбнулся: в голосе начальницы скользнуло разочарование и даже легкое любопытство. А она ведь всерьез на ответ рассчитывала, понял я.
Уже стоя в дверях, я почувствовал, как меня кто-то дернул за язык.
- Скажите, Мисато-сан, вы ведь совсем одна?
Кацураги замерла лицом на какое-то мгновение, а потом оперлась плечом на стенку и улыбнулась:
- Клеишь начальницу, паршивец?
Я только улыбнулся: почему-то отвечать показалось неправильным.
- Да, Синдзи.
Вот так вот. Просто и без всякого бытового надрыва: "Да, Синдзи". И пингвина она своего сдала...
- Почему?
Кацураги протянула руку и движением взлохматила мне чуб. Я обомлел от этой неожиданно естественной ласки.
- Просто больше никого не жду, Синдзи. Спокойной ночи.
За дверью меня ждал "виндикатор", пролетом ниже пасся еще один. Тоскливо это все: она там осталась одна, завтра у нее работа, еще один год впереди и куча незнакомых людей вокруг. Даже ее странный подчиненный - и тот дома синтетика прячет.
Щит АТ-поля над парковкой почему-то отключили, и пушистый снег ровно ложился на посадочный балкон. Пахло тут соответственно: от острого кислотного запаха отчаянно зачесалось в носу. Я натянул маску и поднял ворот плаща.
- Как там праздник?
С трудом удержавшись от прыжка в сторону, я повернул звенящую шею: в горле бился перепуганный пульс. "Что-то нервы ни к черту..."
- Добрый вечер, Кадзи-сан.
Скешник стоял у дверей подъезда, опираясь спиной на стенку, и даже сквозь маску проступала эта его улыбочка. Был он расслаблен, небрежен и затянут в наглухо застегнутый плащ - мятый плащ, само собой. Мы пожали руки, и раздражение улетучилось: явно ведь хороший человек, и пришел он к капитану.
- И как там Мисато?
- Она там совсем одна. И ей одиноко, - брякнул я и прикусил язык.
- О, даже так? - брови Кадзи поползли вверх. - И ты что, что-то в этом понимаешь?
Ощущение, что передо мной стоит хороший человек, испарилось, как и не было. Дать бы тебе по рылу, паразит. Тоже мне еще, взрослый дядя выискался. "Понятия не имею, что там у вас двоих в прошлом, но не хер со мной так разговаривать. Ты сам-то много понимаешь".
Редзи Кадзи изучающе смотрел на меня, ожидая какого-то ответа, за моей спиной сопели фильтрами "виндикаторы", а еще группка спецназовцев торчала около машины. Был какой-то долбаный второй смысл в этом обмене репликами, но черт меня побери, если я знаю, какой именно. Ревность? Зависть? Мы сейчас делим капитана? Да что, мать вашу, происходит?!
- Гм. Будем считать, что ты понимаешь, - вдруг сказал Кадзи и совсем уже повернулся, чтобы войти в подъезд.
- Она сказала, что уже никого не ждет, - злым тоном сообщил я ему в спину.
И господин тактик дернулся, словно я ткнул его между лопаток.
- Так и сказала?
- Да.
- Понятно. Ну, я, собственно, и есть никто.
Кадзи исчез за дверью подъезда, а я оглянулся. Неподвижные силуэты "виндикаторов" медленно притрушивало густым отравленным снегом.
* * *
Потолок, располосованный тенями жалюзи, тягуче пульсирующий свет за окном. Тошнотворное желание рвануть в сон и отчаянная, глупая, безнадежная работа мозгов. Я до смерти хочу заснуть - и не могу. Хоть овец считай.
- Почему ты не спишь?
Я повернул голову. Рей лежала на боку, я не видел ее лица, но знал, что Ева уже какое-то время на меня смотрит: от ее взгляда у меня словно горела щека. И это было единственное приятное ощущение во всем теле.
- Не знаю.
Она не стала продолжать разговор, но мне почему-то показалось, что Аянами хотелось что-то сказать. Или спросить. Эти синтетики без функционала такие... Такие... Я повернулся к ней и положил ладонь на теплую щеку:
- Рей, я ненавижу людей. Мы превратили себя черти во что. Сначала закон о тайне личности, потом право на немедицинское протезирование. Потом гребаное искусственное вынашивание. Потом...
Я задохнулся. Мать-природа, успешно нами убитая, похоже, здорово пошутила на прощание: мол, нет меня больше, детки, резвитесь, как хотите. Хоть вешайтесь. И мы рады стараться. Какого хера мы до сих пор используем слово "недоносок" как ругательство? Я, черт возьми, вижу кучу недоносков каждый день, и сам таковым являюсь.
И ведь что характерно: до сих пор есть организации феминисток, а движения за замедление прогресса сошли на нет. Всем нравятся сильные мышцы, хрупкие, но быстрые мозги, упругие буфера. Родился не специалом? Заработал? Или родители богатые? Поздравления, ты сорвал джек-пот из вытяжек и имплантатов. И добро пожаловать в зарю нового человечества. Осталось вот понять: утренняя она - эта самая заря - или вечерняя.
И финальным аккордом: мы все дальше друг от друга. Все жиже чужая логика, все менее интересны поступки окружающих - так, пожать плечами. Я вот до сих пор не в курсе, кто именно изо дня в день ругается в соседней квартире.
- ...Мне нравится, когда первой новостью вечером показывают жестокое убийство. Наверное, кто-то там понимает, что нас надо тормошить.
Я замолчал. Рей слушала, просто слушала. Она не полезла с поцелуями, не вставила ни слова в этот прорыв дерьма - всего лишь положила свою руку поверх моей.
* * *
Звонок был тягучим, медленным и липким. Я сел в кровати и продрал глаза: воет входящий сигнал видеофона, а будильник подаст голос через пару минут, а Рей уже сидит на диване - так, чтобы не попасть на камеру. Набросив халат, я подтащил свою тяжелую голову к столу.
- Да.
- Доброе утро, Икари.
На экране была какая-то сочащаяся влагой стена, была лампа где-то повыше, и был Каору Нагиса.
- Правильно, сразу к делу, - сказал синтетик.
Я пытался расцепить зубы - и получалось это скверно. Ой как скверно.
- Включи новости, Икари.
Что ему сказать? Что этой твари сказать? Я потянулся за пультом, и телевизионная панель засияла, а потом из ее глубин вынырнула картинка.
- ...адвокат. Уже можно сделать вывод, что процесс пройдет куда сложнее, чем ожидалось, - сообщил голос за кадром.
Там крупным планом показывали ступенчатую пирамиду, скупо осыпанную минимумом огней. То есть, Трибунал там показывали, если говорить прямо. Потом сюжет свернули, и я прищурился, когда яркость резанула глаза: студия была куда насыщеннее.
- Как мы уже сообщали, основной свидетель обвинения - старший лейтенант управления блэйд раннеров Икари Синдзи. Как пообещал представитель интересов "Чистоты", именно показания Икари-сана будут отправной точкой защиты, что же касается остальных инцидентов...
Я приходил в себя после появления Каору, я не понимал, что за хрень творится на экране, но одно стало ясно: мудаки получили какой-то козырь и даже обзавелись адвокатом. И будут копать под меня. А еще стало ясно, что я могу расцепить зубы.
- Послушай, ты...
- Не отвлекайся, Икари, - Каору указал пальцем якобы на телеэкран.
- В продолжение новости, - серьезно сказала ведущая. - Как сообщили представители в муниципальной полиции, за защитой закона обратился гражданин Токио-3 Айда Кенске. По информации нашего источника, у него есть некие данные, имеющие важность для Трибунала.
"Не понял".
Кенске? Барахольщик Кенске? "Имеющие важность"?
- Ты все понял, Икари?
Я молчал. Да, я примерно уже начал понимать, что происходит. Примерно и постепенно - потому что сразу нырять в ледяную воду я не хотел. Я и так весь в испарине.
- Твой ход, блэйд раннер.
Экран - чертов таймер в этой игре - погас. А я сказал только два слова - "послушай" и "ты". "Это ужас. Это... Надо думать. Нагиса подсунул какую-то информацию Кенске и связался с фашистами. Стоп. Синтетик связался с "Чистотой"?"
Я застонал и вцепился пальцами в виски. Утро было охрененным - а еще понятно ведь уже, что за информация пошла гулять по рукам. Я поднял голову и повернулся: Рей так и сидела на диване, обхватив колени руками, и ее белая кожа почти сияла в утреннем сумраке.
Этот мудак снимал все, по любому снимал. Она умирала, защищая меня - а он все снимал, и теперь я по уши в этом, и даже плевать на меня: это все означает, что Аянами конец. Я вслушался в эту мысль, и понял, что не могу больше думать. Не просто не хочу - не могу. Судорога мозга.
И почти на автомате я принял еще один входящий.
- Что скажешь?
Кацураги выглядела встрепанной и ужас как недовольной, так что я подобрался.
- Вы о новостях?
- Нет, мать твою, о погоде! - прикрикнула капитан. - Объяснись, какого дьявола меня тормошат в полпятого с требованием комментариев по моему сотруднику?!
Мисато-сан параллельно запихивала какие-то предметы в портфель, и вообще - явно собиралась на работу. Очень нервно собиралась. Я отстраненно фиксировал детали, мозги привычно ушли в нокдаун, что там работало и чем я там думал, - не знаю. "О, кстати".
- Я не знаю, капитан.
- Не знаешь?
Молчанка. Гляделки. И я выдержу. Я точно выдержу, потому что мне нужно время, хотя бы немного времени. Если я прямо сейчас проиграю поддержку капитана, мне конец. Мне сраный конец.
- Предположим.
Кацураги вернулась к запихиванию какого-то прибора в карман, а я облизнул изнутри губы. Маленькая победа - маленький укол чего-то целебного прямиком в мозг.
- Скажите, кэп... Вы знаете, почему в этом участвует именно Айда Кенске?
Бинго. Капитан даже не замедлила движений рук, ни одна черточка не изменилась в ее лице, но после вчерашнего, наверное, я узнал свою начальницу лучше, чем за все прошлые годы.
- Понятия не имею.
- Вы уверены?
"Это я что? В атаку пошел?"
- Слушай, ты!.. - прищурившись, начала Кацураги.
- Он мой наблюдатель?
Кацураги внимательно посмотрела на меня, а потом твердо сказала: "Нет", - и отключилась. Иногда бывает так, что "нет" означает "может быть", а еще реже "нет" звучит как "да". И черт меня побери, если это не был тот самый редкий случай.
Я сунул нос в сложенные ладони - вроде, так когда-то молились - и представил теперь полную картину, целое поле боя. Мои флаги в этой битве уже все полегли. Все - то есть, совсем все.
- Кто такой наблюдатель?
Рей села на стол передо мной, а я смотрел на нее поверх своих пальцев, и мне было плохо.
- Это контролер, соглядатай. Человек, который ведет досье на блэйд раннера. Мы не имеем права знать, кто это. Как правило, это кто-то из знакомых, соседей... Или из информаторов.
"У Рей острые коленки. И ребер проступает многовато, наверное. Почему ее создали такой худенькой?" Я оборвал себя: очень уж это все напоминает прощание. Очень.
- Вас нужно контролировать?
- Мы дорогие игрушки, Рей. Всегда нужен взгляд со стороны, нужен кто-то, кто вне управления будет собирать все, анализировать...
Я начинаю болтать, и это плохо. Это офигенно плохо.
Кенске ведь палился, безбожно палился, а я даже думать не стал обо всех этих его причитаниях. Он поначалу все приставал, мол, как оно - быть блэйд раннером? "А что чувствуешь, когда идешь на Еву?" Айда всегда азартно торговался, небрежно говорил: "Ты зашибаешь деньги". А я не видел разницы между просто интересом к моей работе и болезненным интересом.
Я опустил голову на колени Аянами. Колени были прохладными, а мои щеки, оказывается, горели огнем. Наверное, вникни я в его слова, поройся в базе данных, я бы легко обнаружил, что он раз сорок подавал документы в академию. Что у него, например, критические беды со здоровьем, что-нибудь на грани со специалом.
Я мог давно вычислить и взять на крючок своего наблюдателя - ловко, изящно, красиво. Так, чтобы он даже не пикнул, не вздумал передать кому-то свою должность. И позвони мне сегодня Нагиса, я бы просто набрал гребаного очкарика, и тот сам принес бы мне все материалы.
Если бы, ах, если бы. "Если б я был рыцарь в панцире прекрасном..."
Меня загнали - мат в два хода. Не могу спрятать Рей: наблюдатель знает обо всех моих маршрутах и тайниках. Не могу уехать с ней - это гарантируют "виндикаторы". Не могу почти ничего, кроме простого и красивого хода в ответ: вычислить Кенске, активировать "берсерк" и надеяться, что Аянами Рей найдет способ выжить.
Хотя бы она.
- Каковы твои шансы на Трибунале?
Я поднял взгляд: Рей смотрела на меня сверху вниз, и я вдруг понял, что пока я рожал драму с соплями, Ева думала о том, как спасти меня. Нет, скорее даже - как спасти нас. Хотя и напрасно это все.
- Никаких. Любое доказательство можно соорудить - хоть монтажом, хоть нанотехникой. Это ясно. Но если наблюдатель даст правдоподобное видео, а я упрусь, "Чистота" затребует МТ.
"А я не йог, чтобы спрятать свою любовь от мнемотрассирования".
Но я уже снова думал: Аянами отправила меня на второй заход. Всегда ведь успею неизящно покончить с собой в огне "берсерка".
"Ну-ка соберись. Хватит уже давать поблажку мозгам в таких ситуациях. Ключевых проблем две: заставить наблюдателя замолчать и вывести Рей из квартиры".
Да, Нагиса может потом отправить запись еще кому-то. Но "Чистота" потеряет время и лишится важного голоса, и уж тогда их требования вывернуть мне память будут выглядеть потешно. Да, это будет пат, но пат процессуальный, который по факту играет на меня: тайна личности - это тайна личности, и не фашистам требовать ее нарушения. Наблюдатель же знает обо мне все и может подать эту запись в системе, в рамках гребаного психологического профиля. Это, кстати, объясняет, почему пакет ушел не Кацураги, например.
"А кстати, почему ты уверен, что запись до сих пор только у Кенске?"
Не уверен, понял я. Совсем не уверен. Но если предположить, что она есть еще у кого-то, тогда все зря, и можно плевать на Трибунал, и вообще на все. И опять же: ну какой пат? О чем ты, брат? Ну, замолчит Айда, ну, исчезнет свидетель, и как на это все посмотрит Трибунал? Надо просто бежать. "Да, это он, - понял я. - Самый очевидный ответ. Просто убежать".
Спецназ... У меня есть "пенфилд", у "пенфилда" - силовой режим, сносящий даже лучшие звуковые фильтры. Тех, кто не отрубится, - добьет Рей, потому что я буду в ауте, пусть и не таком тяжелом, как у "виндикаторов". Дальше... Дальше - космопорт. Мои сертификаты уже засвечены, полагаю. Значит, рейсовым на Луну - там только билет нужен, и камер в том терминале меньше.
"А я так и не изучил карты фронтира".
- Рей, одевайся и слушай меня...
Она легко скользнула со стола и пошла к шкафу, а я бубнил, глядя ей в спину, бубнил и одевался сам. Мне было противно: я убегал. Да, убегал со своей невозможной Рей. Убегал в безденежье, в никуда, с мизерными шансами добраться до межсистемного транспорта. Все, что у меня сейчас есть, - это девушка, натягивающая мои брюки, подогнанные по ней.
Хотя мне, наверное, и это много. Но почему мне так противно убегать? Нагиса? Отец? Мифический сговор? Забей. Просто забей. P.D.K. и карточку "черного" счета в карман, три капсулы "регеногеля" - туда же, прицельный модуль - на ухо. Я остановился в дверях: Аянами застегивала куртку, а я к чему-то вспомнил, что забыл носовой платок.
- Рей, если что, - у третьей колонны терминала 2-К.
Глупо ведь спрашивать: "Ты все помнишь?" Аянами кивнула, а когда я придумал очередной повод задержаться еще на секунду, она просто замерла. Словно пыталась сказать что-то, чего говорить не стоило. А потом отвернулась к зеркалу и пальцем нарисовала смайлик.
Я улыбнулся, разблокировал замок, и Рей припала к стенке у входа.
- Тихо, - прошептал я ближайшему спецназовцу. - Попытка вторжения. Окно.
Убирая на край восприятия гул крови, я понимал, что все правильно: "виндикаторы", обменявшись жестами, подтянулись к дверям, Охата остался на пролет выше, еще один - ниже. Нижнего "пенфилд" достанет, а вот Койти-сан...
Извини, приятель.
Вопль генератора врезал мне под коленки, из глаз хлынули слезы, но я успел увидеть, как, словно взлетая над оседающими "виндикаторами", мимо меня метнулась тень.
А потом меня подняли.
Я потряс головой и попытался удержаться на ногах: между ушами непрерывно взрывалось, по шее с обеих сторон текло что-то теплое.
Слух? Вроде есть. Частями.
Рей взяла меня за руку, и мы побежали.
Пролет, еще один. Еще минус несколько секунд до того, как прибудет подкрепление, и каждый чертов шаг отдается громом в черепе. Никогда не думал, что буду вот так выезжать отсюда: не замечая дверей, не считая ступеней. Да я и сейчас-то толком не думаю. Вообще.
Последний пролет в заплеванное парадное мы проскочили в два прыжка, а потом я запнулся - и дальше была боль. Меня несло кубарем по полу, вспыхивала боль в костях, а от рези в голове я почти ничего не видел, и когда к горлу подкатился клубок тошноты, меня вздернули по стенке.
В глазах плыли красивые пятна, а передо мной стояла Аска - почему-то намного ниже. А ее рука надежно сжимала мне горло. А еще под ногами вроде не чувствовалось пола.
- Р-рей, - прохрипел я, и сквозь прицельные очки увидел, как рыжая покосилась влево. Аянами стояла у приоткрытых дверей наружу, и я не видел ее лица - снова. Зато видел, что на посадочную площадку падал снег, и там стояли неразличимые с такого расстояния люди в до слез знакомых длинных плащах.
В мою щеку уперлось что-то, - видимо, ствол.
Я сипел передавленным горлом, пытался выдавить из груди остатки воздуха, выжать крик, пытался достучаться до дрожащих искр "берсерка", я пытался...
Рей кивнула и вышла, дверь за ней захлопнулась.
Я закрыл глаза, и первый же приглушенный выстрел вышиб из меня остатки сознания.
*no signal*
*no signal*
*no ...*
- Очухивайся уже.
Я сидел на полу и изучал окровавленную руку. Наверное, это из уха натекло. Вроде, других дырок во мне нет. Странно, но мы до сих пор в парадном. Аска опирается на перила, вокруг тихо, в ушах - тепло и звон.
- Странный синтетик. Стоит навести на тебя пушку - и она ведет себя совсем по-человечески.
Я поднял глаза. Аска стояла под лампой, опустив ZRK вдоль бедра. Кисть другой руки она разминала, держа ее перед лицом. Словно стирала память о моей шее.
"Почему никого больше нет? Это же не ее голос".
Это сон?
- Ты будешь говорить или как?
Не сон. Это Кацураги.
- Говорить что? - собственный голос звучал как-то... Интересно. - Задайте вопрос.
Капитан вышла откуда-то из темноты и присела напротив:
- Что она такое? Где ты подхватил эту заразу?
Я попытался сесть ровнее, но ничего не получилось: внутри все словно растолкли и перемешали. Как тряпка. В голове кисель, и дико болит разорванное сердце. Интересно, где во мне нормальная плоть? Не тряпка, не кисель, не каша, не отрепье?
- Не вздумай отключаться.
- Не собираюсь.
Кацураги помолчала.
- Хорошо. Оклемаешься - спрошу еще раз. Пока что запомни вот что: ты жив потому, что ты свидетель. И вообще - символ этой всей кампании.
Сама она не так давно говорила, что я там почти не нужен. Но теперь все другое: если меня слить, то блэйд раннерам не светит право экстерминации. Такое обосранное управление не нужно никому.
- Аянами пыталась напасть на тебя сегодня, отобрала "пенфилд"...
Она что-то бубнила, какую-то легенду, а я приходил в себя. И чем лучше мне становилось, чем резвее запускались мозги, тем отчетливее я понимал, что колючая боль в груди ничего общего с травмами не имеет.
Я только что потерял все, и даже больше, чем все.
Я потерял Рей.
- Ты слушаешь, Икари?
Кацураги схватила меня за подбородок и вздернула так, что хрустнула шея.
Боль, и сквозь ее полыхающую рябь:
- Твой шанс не попасть в лагеря - это вести себя как надо. Когда все закончится, отправлю на пенсию. И сделай мне одолжение, не заставляй ковыряться в твоей памяти!
У нее в кармане забился мобильник, и Кацураги, поднявшись, ушла - снова в темноту.
Осталась Аска, остался я.
- Вставай, идем.
- Куда?
Сорью подошла, ухватила меня за шкирку и вздернула на ноги.
- Запись пришла всем и сразу, - сообщила она мертвым голосом, забрасывая мою руку себе через плечо. - Но проблема в том, что она еще и у Кенске. С этим надо что-то сделать, но Кацураги решила сначала...
Все не то. Мы шли вверх - то есть, назад. Аска говорила пусто, ни о чем, просто, чтобы тишина блока не обвалилась всем весом. Чтобы не слушать мое молчание - или то, что я мог бы сказать.
- Аска.
Я оттолкнулся от нее и сел в пролете на пол. Немилосердно чесались глаза, а ком в груди все рос, и рос, и рос, наматывая легкие, мешая дышать.
- Я сказала... - начала было Аска, но угроза была кислой. Никакой.
- Как ты поняла, что она скорее умрет, чем позволит умереть мне?
Рыжая постояла надо мной, пряча лицо в тени, а потом села напротив, облокачиваясь на перила. Посидела, выключила очки и убрала их на макушку. Я видел это все как сквозь дымку, и я, увы, знал, что это за дрожащая прозрачная пелена.
- Я видела.
- Видела?
- Да, fick deine Mutter! - взорвалась рыжая. - Видела! Я могла изжарить этого уебка Нагису! А вместо этого, как дура, смотрела на акробатику этой бледной суки!..
Ты ведь уже все понял, да? Она ночами вертелась вокруг твоего блока, ждала двинутого синтетика, ждала, искала, хотела найти, доказать. Один выстрел из ее мутанта - и наутро ты бы сквозь зубы поздравлял удачливую охотницу.
Аска Сорью Лэнгли. Вы бы и дальше соревновались, могли бы бегать по уровням, выискивая Мари Макинами, и где-нибудь она бы оступилась, или ты бы нарвался на стайку босяков. Вы бы взялись за руки, и красивая, как в кино, искра прошла бы между вами.
А может, и не прошла бы.
Может, не может - это все малозначимая херня, потому что той ночью обомлевшая Аска смотрела, как прыжок за прыжком оттягивает твою гибель синеволосая девушка, которая значится во всех санкциях.
Как она прикрывает тебя собой.
Как падает подожженная тобой машина.
И Аска понимает, что надо бросать свой ховеркар в пике, что два выстрела - и радиоактивная бездна поглотит навсегда беловолосого Нагису. Надо всего лишь - всего лишь! - прекратить тупить, надо заставить себя перестать смотреть. Надо разорвать зацикленное: "какого хера тут творится?!" - а ледяные струи хлещут в открытое окно машины, замораживая слишком хрупкое тело.
А на грузовой площадке уже закрываются ворота, за которые ты унес свое сокровище. Ты ушел с головой в попытки спасти Аянами Рей, так и не узнав, что некоторые правила не имеют исключений.
В любой драме есть не только участники, но и зрители.
* * *
Это хорошо отрезвляет.
Почему-то вспомнилось, как она примчалась мне на помощь. Как я оговорился: "осталось два синтетика". Как потерянно смотрела на меня Аска наутро. Она прирожденная актриса - я бы сорвался. Не знаю, побежал бы я закладывать напарника, но что сорвался бы - это точно.
Переступая через нас, протопали сверху "виндикаторы". А я смотрел мимо проходящих броненосцев, и видел только Сорью. Я все понял, в голове все смерзлось, но вот если бы еще не было так больно в груди.
- И зачем тебе это было нужно?
- Могу вернуть вопрос, - сказала она.
По-моему, мы друг друга поняли. И, что важнее, поняли, что ответов не будет.
Я встал и пополз по перилам вверх. Говорят, звери - когда такие еще водились - возвращались в логово, чтобы там подохнуть. Так вот я, видимо, просто хочу перестать быть человеком.
Аска так и осталась, кажется, там сидеть, а я полз и полз, и снова текло из ушей, но теперь что-то теплое катилось и по щекам.
В квартире все стало только хуже.
Я поминутно натыкался на напоминания о ней, даже просто улегшись на кровать. Даже уткнув лицо в ладони. Даже, даже... Проклятый ком в груди все кололся, все мешал дышать, все выматывал меня, и я уже вспомнил, где у меня припрятан древний пятизарядный кольт. Чем дольше я лежал, чем ярче становилась реклама за окном, чем сильнее грохотало молчание квартиры, тем более привлекательным мне казался крохотный удобный пистолет. Я, конечно, понимал, что МВТ мне отключили, и почти наверняка тут где-то поставили парализатор, на случай, если я захочу застрелиться.
Но нельзя запретить думать о пистолете.
Если бы еще легче становилось - все было бы совсем хорошо, а так я уплывал.
Я очнулся на стуле, мерцала плазменная панель, на которую я вывел досье Евангелиона версии "ноль-ноль" Аянами Рей, владелец - Икари Гендо, заявитель - Икари Гендо. Отхлебнув из горлышка, я поставил бутылку на стол (так и не понял, что там, вполне мог быть даже кефир) и поднес смычок к струнам.
Хриплый плач вне ладов и чего бы то ни было. Вне музыки - так точно.
Скрипка взвыла еще раз. С фотографии на меня смотрели внимательные алые глаза. Острый нос на фото в профиль.
Еще один всхлип - и руку свело будто судорогой: я наконец играл, а не просто мучил скрипку и себя, и это была лажа. Лажа, за которую репетитор отбил бы мне руки, но уже несколько нот спустя я потерял из виду лицо Аянами. Я рыдал, плакала скрипка, и, кажется, я поймал-таки нитку из кома, потому что в груди пустело - медленно, неотвратимо, с каждым движением смычка. Наверное, я выматывал из себя какую-то жилу.
Посмотрим.
Когда высохшие глаза начали печь, я моргнул и всмотрелся в экран. На фотографии по-прежнему была любимая девушка, которой больше нет. А еще - чего-то такого не хватало в груди. Чего-то важного, но не так чтобы прямо нужного.
Я вспомнил, что так и не сыграл ей. Я вспомнил, как она вышла из парадного - тень, у которой должно было быть вот это самое лицо.
Пустота в груди промолчала, и я пошел спать.