Хорошо, что на «Сегоки» нет таймера обратного отсчета для режима невидимости. Это бы непозволительно усилило драматизм ситуации. Я видела глаза Синдзи. Видела бьющийся маячок входящего сигнала. Видела отблески битвы в каких-то семи-восьми мегаметрах. Я видела все это — и, что еще хуже, я понимала обормота: вот оно — прими вызов, получи ответы. Верни себе пять лет или умри счастливым.

Только это ни разу не решение.

— Синдзи.

Он покосился на меня, чуть не дрожа от возбуждения. Ударить? Громко крикнуть? Засосать с языком? Просто отрубить сигнал? Нет, нет и нет. Увы, с обормотом придется разговаривать, если я планирую остаться с ним на одном корабле.

— Синдзи, послушай. Давай уходить.

— Они знают позывные «Сегоки», значит…

— Значит. Синдзи, тебе нельзя туда.

Вот так, Аска, вот так. Как с ребенком. И держи модуль связи на прицеле — чисто на крайний случай.

— Аска, но там!..

— Синдзи, нет. У тебя есть Рей. Ей нельзя туда. Ты об этом подумал?

«Черт, как же тебя клинит от этой памяти, болван?! Ты забыл, что у тебя корабль смертников, или тебе уже все равно?» О, видимо, нет, потому что в его глазах появилось что-то вроде мыслей, там больше нет одержимости, и это даже немного обидно: всего одно имя — и главная цель жизни уже на втором плане.

Добиваем.

— Как ты там говорил? Хочешь, чтобы она нормально жила? Так давай, действуй! Или ответь — и тем самым верни ее назад в лаборатории.

Он сдался. Взял и сдался — милый паренек, который решил, что он в ответе за кого-то. Меня трясло, когда Синдзи кивнул, и я протянула руку и отключила оповещение о входящем вызове.

— Уводи нас, Синдзи.

— Аска, я…

Да, я в курсе. Я тебя сейчас в сотый раз на дню сломала, но это ничего, это дело такое.

— Нет. Задницу в руки — и уводи нас. В конце концов, я не могу.

Обормот кивнул и сел на ложемент. По рубке плясали сполохи: группа «Голод» жгла отходящих сцинтиан, а часть кораблей Империи шла к нам — к обломкам дредноута, и их сканирующие сферы работали по этой каше в надежде отыскать там маленький фрегат.

— А-аска, — позвал меня Синдзи за мгновение до того, как над ним зажегся порт синхронизации. — Спасибо.

Я пошла к двери. Ну что ты, обормот, не за что. Мне, видишь ли, тоже неохота в Империю, вот как есть неохота, и жаль как-то, что ты об этом не вспомнил. Я вышла в коридор и почти столкнулась с Аянами.

Обмороженные уши зачесались.

— Пристегиваемся, Рей, — сказала я, обходя голубоволосое оружие. — Сейчас будет весело.

— Я поняла.

«Поняла она».

В коридоре стало тускло: «Сегоки» бросил всю энергию на щиты и гравикомпенсаторы. Значит, стелс-экрана больше нет, мы парим среди обломков, и надо танцевать в лабиринте, прежде чем вырваться на простор и нырнуть.

— Аска. Он так говорил?

Я остановилась. Голос был сухой и бесцветный, вполне вроде как узнаваемый, но что-то с ним было не так, с этим голосом.

«Она слышит сквозь переборки», — такая была бестолковая первая мысль.

«Самое время разговаривать о таких интересных вещах», — а вот это уже куда лучше.

— Да. Сказал, что хочет для тебя нормальной жизни.

До меня дошло, что общаться, отвернувшись от собеседника — это как-то по-хамски, и я повернула голову. Аянами со своим обычным нечитаемым выражением «я-тут-статуя» смотрела на меня, и я почувствовала, как у нее на языке вертится вопрос.

— Что такое нормальная жизнь?

Не это ты хотела спросить, сосулька бледная, ой не это. Я пожала плечами:

— Как тебе сказать. Наверное, это что-то теплое и без угрозы сдачи в лабораторию.

Фрегат словно бы висел неподвижно, компенсаторы пока справлялись, и я понимала, что знать ничего не хочу о той свистопляске, которая кипит снаружи. О том, как обормот бросает «Сегоки» из стороны в сторону. О том, что у нас на хвосте перехватчики. О том, что там космос, а впереди — изнанка. Я устала. У меня тут разговор, который куда интереснее, чем это все. Опять же, в какой еще ситуации я могу считать себя соперницей гвардейца Его Тени?

— Понятно, — сказала Рей, и разговор закончился не начавшись. Серость освещения вдруг стала обесцвеченным негативом. Ну, здравствуй, изнанка — мы ныряем.

— Аянами, — позвала я. — Зачем тебе нужна восемнадцатая поза бифудху?

Рей посмотрел мне в глаза — как-то странно, необычно посмотрела — и отвернулась.

— При высоких температурах в этой позе я не теряю сознания.

Высокие температуры… Мамочки. Аянами ушла, а я поняла, что прочитала в ее необычно выразительном взгляде.

«Не это ты хотела спросить, стерва рыжая. Ой не это».

***

Я лежала в своей кровати и созерцала потолок. Синдзи оказался молодцом: от всех ушел, всех взгрел, мультипликаторов набросал столько, что они нас могут по всему человеческому сектору искать. И вышел из рубки словно бы прежний обормот — усталый, хмурый, но обычный. Вышел — и поплелся в трюм к криокамере со своей ненаглядной. Извиняться за свою глупость и необдуманные желания, надо так полагать.

Спать мне не хотелось — третья чашка кофесинта была явно лишней.

На нас охотятся. Мы взяли контракт и идем его выполнять, потому что Синдзи теперь еще больше хочет разгадки. Ситуация даже не требовала особых размышлений. Корабль с двумя «дыроколами» оказался важен, ох как важен он оказался, целую планету хлопнули, едва узнали о его там наличии. И Империи этот корабль нужен, да что там, кому же не нужен фрегат, способный завалить дредноут? Сцинтианам вот не нужен, хе-хе, вспомнила я и помассировала виски. Безумие синхронизации было все еще там, я до сих пор не знала, что произошло, как я победила, почему мне удалось оказаться в шкуре обормота.

И теперь я еще больше хочу денег, чтобы самой стать на ноги. Я вообще много чего хочу. А вот остальные…

Майя, пожалуй, единственная, кто разве что сапоги мне не целовала после капитанского брифинга. Синдзи при всех обрисовал ситуацию с вызовом с борта «Голода». Избегая, правда, моих методов убеждения — о них он предпочел не рассказывать, даром что спящая красавица мирно отдыхала в трюме. Докторша горячо поддержала мою линию поведения и весь разбор полетов бросала потом благодарные взгляды. Вообще, не люблю людей. Они так часто считают, что ты о них заботишься, что аж противно.

Кстати, Ибуки поразительно похожа на Синдзи: оба неимоверно опытны и циничны в одном, и как дети малые — в другом. Я улыбнулась потолку. Милая парочка, что и говорить.

Нагиса отреагировал философски. Этот тип опять был согласен с общим мнением и старался никуда особо не лезть. Прокомментировал парой слов — и все.

«Нагиса Каору, чертов зазеркалец».

Я встала, одернула майку и сняла с полки планшет корабельной сети. Виртуальный интеллект от скуки (или из вредности) затребовал полный комплект доступа, включая сканирование сетчатки. Я вошла в наблюдательное подменю и принялась там безобразничать.

Попросту говоря — подглядывать.

Мы так увлеклись космосом, что притащили его в человеческие отношения. И я сейчас говорю не о вакууме или радиации — я имею в виду расстояния. Они стали беспощадны. Мы тщетно ищем у звезд планеты, похожести с собой, анализируем спектральные классы, и все это — сквозь телескопы. Крутые телескопы, мощные и, несомненно, хорошие. Они называются «психодинамика для любителей», «как привлечь внимание вон того парня», «укротить девушку на одну ночь». Мы хотим понять ближнего любыми доступными средствами, а расстояния-то все больше и больше…

Правда, у таких, как я, есть еще видеокамеры по всему кораблю.

В отгороженном отсеке трюма на эвакуационном лежаке сидел Каору и смотрел на свою ладонь. В ладони плясал ослепительно-черный шарик. Шарик пульсировал. Я несколько секунд рассматривала это зрелище, а потом принялась натягивать штаны.

Где там мой «ударник»?

К двери в трюм я подошла уже в скафандре. Не ахти, не инквизиторская модель, да и ерунда это против мрази из зазеркалья, но лучше, чем гражданская одежда на голую попу. Я подняла пистолет и ткнула стволом в кнопку. Створки разошлись в стороны, и я осторожными шагами двинулась внутрь. Черт, тоскливо-то как. Оглушить, опционально — убить нахрен, взять за шкирку и вышвырнуть эту погань раз и навсегда с борта «Сегоки».

Я так не держала оружие с сопливого детства: обеими руками, перед собой, так, чтобы смотреть только поверх ствола, чтобы наверняка попасть, даже если заморочит голову, и сенсорный курок выставлен на минимальную чувствительность.

Каору даже не стал прятать свой черный сувенир с той стороны — просто поднял на меня взгляд.

— Знаешь, что это такое?

— Нет.

Черт, это я сказала? Я заговорила с ним? Какого…

— Я тоже не знаю.

Я смотрела, как чертова дура, на крохотную сферу тьмы, которая вяло кружила по раскрытой ладони, смешно подпрыгивая на пальцах. И вроде как надо бы спустить курок и закончить с этим, и вроде как все это понимаю, но стрелять не тороплюсь.

Каору снова оторвал взгляд от этого шарика:

— Извини, но ты выслушай сначала.

Извини? Что значит… И тут до меня дошло: он меня ведет. Не гипнозом, не волевым приказом — какой-то другой техникой. Я не могу нажать на спуск и не могу сказать ни слова. Вот так все просто и неизысканно, что за версту разит зазеркальем.

— Скажу сразу: я понятия не имею, что с тобой делаю. И со всеми вами тоже. Просто делаю — и все. Ты ведь понимаешь уже, да?

Теперь — да. Да мы дважды должны были вышвырнуть ублюдка в космос. Первый раз — сразу после того, как он очнулся, второй раз, когда он проболтался про память с Макса-6. И ведь не пикнули! Каору одним махом стал своим, затерялся среди прочих проблем, и мы…

— Вы даже доверили мне роль, выдали дорогущий стелс-комбинезон.

Каору было грустно. Очень плохо и грустно.

— Я вообще даже не понимал, что делаю… Как будто инстинкт, это как дышать. Мне хотелось остаться с вами — и я остался.

Остался. Он стал одним из нас, влез к нам, наводил свой чертов морок, бродил тут, как привидение, и вылезал тогда, когда был в самом деле нужен, когда не вызывал подозрений. Он шастал тенью, слушал нас, и ему хотелось большего: быть своим по-настоящему, потому что он уже понял, что живет на «Сегоки» только пока действует его непостижимое колдовство. Но, увы, это лежало на поверхности, а вот глубже…

— …Я почти не сплю. Я вижу чужие сны, и не только сны с этой стороны изнанки. Те, другие сны иногда приходят и наяву. Мне и слов-то не подобрать, чтобы описать тебе, как это по-другому, не по-нашему. А потом я вдруг начал видеть полевую структуру. Представляешь? Какой-то сектор зрения стал словно бы… Сканером. Это продолжалось два дня.

Он контролировал себя. Каору, черт побери, держал себя в руках, хотя и рассказывал о несусветной ереси, с пистолетом, нацеленным ему в лоб и четкой перспективой улететь через воздушный шлюз. А еще — он не сошел с ума от всех этих дурацких возможностей: бесполезных, спонтанных, по большей части непонятных. Пока что не сошел.

— …Вот этот шарик, Аска. Может, я могу взорвать им «Сегоки». А может, он укорачивает мне жизнь, пока я с ним играюсь. А может, это просто какая-нибудь штука, которая вообще не нужна в этом мире.

Он поерзал на кровати и придвинулся так, что уперся лбом в ствол «талдама». Я почувствовала, как дернулся ствол, когда Нагиса с усилием нажал на него, будто стараясь вогнать оружие себе в голову.

— Это убивает, Аска. Понимаешь? Я просто хочу, чтобы кто-то меня принял. Чтобы кто-то был… Как друг. Наверное, по-другому я не удержусь. Я брожу среди вас, как в этом «Хищнике». Вроде есть. А вроде и нет.

Красные глаза смотрели на меня исподлобья, снизу вверх. Если бы я могла, я бы дрожала, наверное, потому что так не должно быть — и других мыслей я подобрать не могла ну никак.

Так, мать вашу, не должно быть.

— Я сейчас тебя отпущу. Можешь стрелять сразу. Наверное, я даже умру.

Слезливо. Жалко. Неестественно. Но он говорил правду, ведь никакая изнанка не исковеркает лицо: раз ты способен передать страдание, то оно будет либо правдивым, либо лживым. А Нагиса страдал, и мне почему-то вспомнился обормот. Вернее, вспомнилось, как я со своими подкожными драконами пришла к нему в поисках чего-то, что и сама не понимала.

Не «Сегоки», а цирк уродов.

Впрочем, оставались вопросы, и я очень вовремя почувствовала, что могу шевелиться.

— Так. Наверное, глупо приказывать тебе лечь на пол?

Нагиса дернул уголком рта и пожал плечами. Да и так ясно, что захочет — скрутит, вопрос я задала, чтобы проверить, что могу говорить. Что же до Каору, то надоело ему скручивать, управлять и наводить морок. И главное — своего он добился словами, а не заставив меня что-то забыть.

Мне расхотелось стрелять.

— Наверное, у тебя даже есть варианты. Так?

— Нет.

Я зачастила со словом «наверное». А он и впрямь на грани: Каору почти сдался своим непонятным способностям, почти сорвался. Приятно знать, что я могу подменить Синдзи на посту скорой помощи для съезжающих с катушек.

Все, короче, клево: человек, гм, держится, я тут главная по спасению. И если бы вот я еще знала, какое решение принять, хотя месяц назад никакой дилеммы не было бы. Месяц назад я бы без колебаний пристрелила баронианского дельца, представься мне такая возможность. Месяц назад я бы изрешетила человека, продающего непонятно кому генную бомбу. Месяц назад я бы аннигилировала каравеллу, прошедшую сквозь червоточину туда и обратно.

Подумать только, месяц назад я была жутко скучной рыжей козой.

— У меня есть вопросы для начала.

Каору кивнул, и я убрала пистолет в поясной захват. Запястье ныло.

— Во-первых, почему тебя не раскусила Аянами?

Нагиса даже удивился на секунду:

— Мм… Потому что она человек, как и вы.

Я прикусила язык, вспомнив недавний разговор. Когда же мне надоест ее переоценивать?

— Хорошо. Во-вторых, что с тобой делать, если завтра ты развалишь корабль ненароком?

Это был вопрос на пять. Каору молчал, внимательно изучая потолок. В принципе, было бы не слишком глупо полагать, что он впрямь читает там ответ.

— Не хочу врать. Давай договоримся, Аска: ты узнаешь об этом первая. И я даже пообещаю сам уйти.

Так, ну это даже где-то ожидаемо. Ты большой романтик, Нагиса, а вот я, вопреки всем своим новоприобретенным закидонам, — еще не совсем.

— Уйти — это убиться?

Каору помолчал и кивнул.

— А ты сможешь?

Тишина — и так хочется потянуться за манящей рукоятью ударного пистолета, чтобы решить чертову дилемму здесь и сейчас. Черт, Каору, ты сволочь.

Итак, быстренько итоги. В первую кучку фактов (кодовое название «дерьмо»): он сам умеренно контролирует собственные возможности, и подкинуть нам гадость мог и может. И это идет во вторую кучку (пока без названия): мог, но не стал. В первую кучу: он потенциальная бомба с часиками. Во вторую: он готов воевать сам с собой, если его поддержать.

Кучки хороши обе, и все решает — или должен решить — один вопрос:

«А нужен ли нам всем такой себе Нагиса Каору?»

Я нахмурилась: вопрос был хорош и несоизмерим с риском. Но Синдзи принял меня на борт, не побоялся того, что я чикну его по горлу ночью. Даже руками Аянами не захотел меня убивать. Из возможных решений он выбрал доброе. «С ума сойти. В этом сраном космосе, где сжигают планету под взлетающим кораблем. Самое доброе. Человек, возящий генные бомбы». И я, видимо, обречена заменять Синдзи по полной, сверяться по его глупым решениям и надеяться, что частичка обормотской везучести рано или поздно ошибется и прилипнет ко мне.

Я застегнула фиксатор на поясном захвате.

— Надо бы сказать что-то обреченно-крутое, но глупо. Просто завтра все расскажешь остальным.

Нагиса кивнул:

— Поверила?

— Нет.

— Тогда почему?

— Ты не поймешь.

Я ушла, потому что он и в самом деле не поймет. На этом корабле надо вести себя по-идиотски, и тогда преуспеешь. Ведешь себя правильно и умно? Получи плюху. Так что я лучше уйду отсюда, чтобы не вдаваться в объяснения. А еще по горячим следам непременно захочу его расспросить — найдутся новые детальки, новые подозрительности, и я уйду на третий круг, снова засомневаюсь.

Интересно, как бы отреагировала совесть, прими я другое решение?

***

Я проснулась от боли. Болел вспотевший лоб, ныли груди, словно от застоявшегося возбуждения, ломили суставы рук, а мышцы разрывало судорогой. Для разнообразия мой сон решил не запоминаться, но это был, черт возьми, очень крутой кошмар.

Сигнальные маячки неуверенно подрагивали, пытаясь отличить настоящие проблемы от придуманных. Я повернула голову: скафандр валялся на полу, там, куда его и швырнула, вернувшись к себе. «Сесть. Сейчас же».

На полке сигналил планшет, сообщая, что до выхода из крейсерского режима осталось меньше часа. Меня трясло крупной дрожью, я соображала, что там, по ту сторону крейсерского режима, и очень хотелось под бок к обормоту.

«Вот еще. Сама справишься, рыжая».

Я смогла наконец расслабиться и поняла, что нужны две вещи: первая называлась «кофесинт», вторая — «душ». Вообще-то была и третья, под названием «психиатрический осмотр», но в ту сторону мне смотреть чего-то не хотелось. Под горячим душем третью вещь удалось потеснить совсем далеко, зато нахлынули совсем уж неуместные фривольные мыслишки о Синдзи.

«Эк меня носит», — восхитилась я, понимая, что горячо мне далеко не только от воды.

Я хмыкнула и опустила температуру душа куда-то поближе к точке замерзания.

После купания возникла здоровая мысль сходить в рубку и выяснить, как там дела. Вот так вот — вся из себя довольная и даже бодрая, вооруженная горячей чашкой, — я выбралась в коридор фрегата.

«Опять не поддалась желаниям, Аска. Что-то умно поступаешь, минус один тебе».

В коридоре было темно, тут шли новопроложенные кабели для питания зарядных устройств дронов, и приходилось смотреть под ноги. Кто-то вытащил ящик с ракетными патронами под стену медотсека, и здесь пришлось сделать остановку. Ну что за бардак, право слово. Чашку я поставила на полу у стенки, ящик сунула под руку. Интересно, кому там места мало, в медотсеке-то? Кто это у нас помирать собрался?

Дверь блока неслышно скользнула в сторону, и первое, что я увидела, была спина Синдзи.

Парень держал в руке пистолет, нацелив оружие на кого-то в глубине медицинского отсека.

— …она же сама, — вздрогнул голос Майи.

— Я сказал, верни Аянами. Быстро.

Это было страшноватый голос. Таким голосом приказывают вынуть самому себе сердце. Майю я видела очень частично — лишь взъерошенный хохолок ее волос. А еще в помещении было жарко, и что-то мощно светилось слева.

Я шагнула вперед и, роняя ящик, вывернула руку капитана.

«Дерьмо у тебя реакция, Синдзи», — подумала я, вырывая у него из руки пистолет. Чертов фрегат как-то извращенно исполнил мои желания: в гробу я видала такие обнимашки с обормотом — чтобы правую руку фиксировать на отлете, а два пальца своей левой ему под челюсть.

— Пх-пусти!..

Ага, уже сейчас. Сначала разберемся.

— Какого тут…

И тут я увидела. На медицинском ложементе все кольца с киберами сдвинули в сторону — да и не увидела бы я этих колец, потому что от ложемента шел свет, и его источником была едва видимая в этом сиянии голубоволосая девушка.

«Не сходится. Аянами, свет и… Жар?»

Еще я уловила электромагнитные колебания, как если бы сердце Рей билось в радиочастотном диапазоне. Еще я рассмотрела сжавшуюся у ложемента Майю, которая, не моргая, повторяла только одно:

— Она сама… Сама…

Синдзи дернулся, пытаясь высвободиться, и мне пришлось его усадить.

— Что происходит?

— Ибуки проводит опыты над Рей, — зло сказал Синдзи, безбожно сипя и пропуская часть звуков: видимо, я перестаралась с горлом.

— Неправда! — Майя аж вскочила. — Рей сама попросила, чтобы…

— Чтобы ты ее убила?! — рявкнул Синдзи.

— Нет!

Я смотрела на этот цирк, и, видимо, только мне казалось, что спор на пустом месте.

— А почему бы не спросить саму Аянами?

— Нет, — быстро сказала Майя. — Нельзя!

— Верни ее!

— ОБА, БЛЯДЬ, ЗАТКНУЛИСЬ!!

Синдзи инстинктивно втянул голову в плечи, Майю, кажется, отбросило слегка назад, но мне было глубоко насрать. Это наконец вырвалось наружу мое настроение. Попутно оно слегка повредило мне голосовые связки.

— Ты, — произнесла я, морщась от боли в сорванном горле, и указала на Майю. — Быстро объясняешь, что происходит. Ты, соответственно, не рыпаешься.

— Но Рей…

Я ухватила Синдзи за ухо и вздернула его, указывая свободной рукой на едва заметный кардиомонитор:

— Вот это видел? Она пока жива.

Синдзи всхрапнул и напрягся:

— Ей же нельзя греться!

— А вот это нам сейчас расскажут, — сказала я, настойчиво глядя в глаза Майе.

«И только попробуй соврать, сука, — я взамен пистолета дамидиоту квантовый нож. Такбудетбольнее».

— Она… Ну, Рей попросила сделать так, чтобы ее температура была выше.

— Н-насколько выше? — быстро спросил Синдзи.

Ибуки помолчала, и, похоже, только для обормота ответ был неочевиден.

— До двадцати градусов. Желательно — до нормальной температуры тела.

Синдзи сложно выругался — я от него такого еще не слышала. Сидящий на полу капитан прямо-таки излучал ненависть и непонимание.

— Что ты вообще знаешь о холоде Аянами? — неожиданно резко спросила Майя.

Я поморщилась: это был неудачный момент, чтобы внезапно прийти в себя. Да и тон что-то не по делу.

— Ты будешь рассказывать или выделываться?

Доктор Ибуки невпопад кивнула, и тут раздалось почти одновременно два звука: один из рубки, другой из кардиомонитора Рей. И если первый вполне оптимистично свиристел о выходе на заданные координаты, то второй — о том, что «мы ее теряем».

Разорваться, что ли?

Синдзи прыгнул было к Рей, но его опередила Майя. Она принялась срывать с девушки провода, оплетавшие светящегося гвардейца, хотя выглядело это премерзко: будто выдергивала из безвольного тела вымотанные жилы. Сходство усиливалось тем, что Аянами вздрагивала при каждом рывке. Меркло сияние, оглушительно ныла прямая линия — столько тысяч лет прошло, а прямая линия все провожает на тот свет людей — что юберменшей, что унтерменшей.

С ума сойти, думала я. Что ж там качает это умирающее сердце? Сыпучие кристаллы льда?

«Бип, — сказал кардиомонитор. — Бип. Бип. Бип».

Рука Синдзи, которую я, оказывается, намертво сжала, безвольно обмякла.

Словом, в этом мире опять на одну Аянами стало больше.

— Рей.

Девушка открыла глаза, глядя на стоящего над ней Синдзи. Ее лицо неуловимо изменилось, и я увидела улыбку. Милое зрелище — улыбающееся оружие. Милое — и жалкое.

Рей посмотрела на датчики над своей головой, и улыбка пропала. Вряд ли ее волновал пульс, а вот на термомониторе обнаружился круглый ноль. Потом цифра моргнула и сменилась — на «-1».

— Жаль, — сказала последняя из Аянами и отвернулась к стене блока.

«Минус два… Минус пять», — отозвался термометр.

— Рей, идем, — сказал Синдзи и, протянув руки, поднял ее с ложемента. — Идем.

Честно сказать, я не запомнила, о чем думала, пока странная пара не поравнялась со мной. На какое-то мгновение Аянами, прильнувшая к руке Синдзи, встретилась взглядом со мной, и я увидела на бледном лице секундное выражение, которое поняла только несколько секунд спустя.

Триумф. Чистый, тихий, неподдельный и умиротворенный.

— Охренеть, — произнесла я вслух, глядя на закрывшуюся дверь. — Да она совсем ребенок!

— Ну, ребенок — не ребенок, но тебя она сделала.

Я повернулась к не в меру наблюдательной докторше.

— Это еще почему?

— Ну… Он вышел с ней на руках, не с тобой.

— Ой, слушай, иди вон, а?!

Майя вздохнула и подошла к рабочему столу. Щелкнул ящик, и на столешнице появились два тонких высоких стакана и бутылка с невинного вида розоватой гадостью.

— Мы там вообще-то на позицию выходим, — сказала я, тыча большим пальцем себе за спину. — Так что пьянствуй в одиночестве.

— Хм. Ну, ты же не Синдзи. Может, тебе будет интересно насчет Аянами?

Я мысленно сопоставила рубку и пьянку и подхватила оба стакана:

— Пошли.

— Куда?

— Совмещать.

Майя задумалась, а потом восхищенно заулыбалась:

— На вахте пить?

— Отберешь у меня лицензию, — пожала плечами я. Как-то довелось мне управлять кораблем под дозой «хлорки», которую приняла для соблюдения конспирации. Кайф плюс синхронизация — это, конечно, нечто.

В рубке было тихо. Фрегат висел в восемнадцати мегаметрах от TY14, и почти выровнял координаты, по которым завтра развернется баталия. Я наметила приятный астероидный пояс, и там будет весьма недурственно засесть. Если кто-нибудь из противников тоже решит тут заныкаться — буду еще счастливее. Дроны отлично пойдут и для прикрытия, и для атаки в таких условиях.

— Наливай, — распорядилась я, выдвигая консоль.

Пока Ибуки там булькала, я вышвырнула из головы посторонний мусор и занялась расчетами. В бархатистом мраке светилась туманность, сожравшая половину соседней звездной системы. Светились координатные раскладки, светились точки шахтерских маяков среди месива астероидов, и мне здесь нравилось: уютно, сухо, тихо. По-домашнему.

Милое дело отсюда долбить, словом.

— Держи.

Я приняла стакан и, не глядя, отхлебнула. В горле что-то сделало «ты-дыщ», и, проглотив, судя по ощущениям, маллийского ежа, я обернулась:

— Что за verfickte Scheisse?!

— Макто, самый настоящий.

Да, похоже, на покойном Паракаисе мы загрузились не только нужными вещами.

— Хах, — только и сказала я.

Тишина — рабочая тишина боевой рубки. В плохих рубках орут, в умирающих рубках воют негодующие сирены, в рубке пришвартованного корабля звучат переговоры. Тихо, только если кипит работа.

Ну и в рубке уничтоженного корабля тоже тишина, ага.

— Холод — это как подсказка для ее уничтоженного организма, — сказала Майя. — Понимаешь, Аянами — это очень хрупкое существо.

— Эм…

На экран как раз вышли непонятные данные по перегрузкам в расчетных маневрах, и мне это все ужас как не нравилось. По панелям плыли цифры, а Майя бубнила за спиной, вырисовывая грустную и страшно поучительную историю о том, как человек в очередной раз создал не пойми что. О том, как эти самые Аянами болели странными болезнями, как они выжигали целые комплексы, мечась от страшных головных болей.

О том, что холод — это всего лишь стимул поддерживать себя.

Майя напивалась, я сама уже плыла, но сенсорную панель видела четко, да и мозги пока работали. В воображении плыли картинки с синеволосыми девочками, которым нельзя дать витаминку, которым нельзя в кино и даже парня поцеловать нельзя.

— Эта пленка… Х-ик. Холод — как пленка. Около пяти ангстрем — вокруг всего тела, искусс… ик …твенная облочка. Понимаешь, после ра-радиации…

Да все я понимала. И даже верила — и в то, что рядом с Аянами изменяется напряженность реальности, и в то, что в изнанке надо делать поправки на присутствие Аянами на борту, и в то, что холодовой барьер способен останавливать даже нейтрино. Не люблю физику, пьяна, потому и верю. Да, печенье — это круче нейтрино. Майя даже как-то объяснила, почему Рей может пить жидкости без антифриза. Объяснила — но я не запомнила, конечно.

— Они т-только в бою способны. И то. Не все! Рей вот даже в бою холодновата.

Я зевнула. Борткомпьютер сдался и посчитал все так, как мне хотелось. Теперь можно и выпить по-людски, а не вот это вот: того чуток, этого чуток. Корабль сжевал новую информацию, и на обзорные экраны, стряхнув цифры, снова вернулся космос.

— Да, а ты молодец, держишься, — вдруг сказала Майя, пьяно помахивая стаканом. Как она его не уронила — не представляю.

— Держусь, — согласилась я. — Я всегда держусь.

— И всегда за себя, — сказала порозовевшая докторша. — Пальчики послюнявила и вперед, держаться.

— Но-но, — я потерла теплые щеки, хихикнула и откинулась на приборы. — Давай без вот этого вот.

— Давай, — сказала Майя, подливая в полупустые стаканы. — Но она тебя сделала.

— Не страшно. Пока что.

— И еще она круче!

— Бесишь. Я вынесла двух баронианцев в экзоскелетах.

— С баронианцем ты сжульни-ик-чала.

Я пожала плечами, отбирая у нее бутылку и наливая себе выпивки:

— Пф. Раз жульничество ведет к победе — я за. Вот проигрывать и дохнуть в бою — это глупо и нечестно. Придумаю как — и с этим обормотом сжульничаю.

Майя вздохнула:

— Упрямая ты. Ик. Молодец. Мне самой Каору, что ли, в оборот взять?

Я поперхнулась, но колючую жидкость проглотила.

— Давай. Тебе понравится.

«Парень и подопытный в одном флаконе. Мечта», — добавила я про себя.

— Это ты в каком смысле его оцениваешь? — хихикнула Майя. — Успела с ним покувыркаться?

Я нахмурилась и задумалась над сказанным.

— Скажем так. Мозги он мне оттрахал знатно, — я наконец подобрала выражения. Как мне показалось, даже удачно. Майя задумалась на секунду и с хохотом сползла на сложенные на столе руки. Я проследила ее логику и вдруг поняла, что самой охота ржать. Организм, проснувшийся после кошмара, очень хотел жить и веселиться.

— А снаружи-то война, — вдруг сообщила в пространство Ибуки.

Война. Да. Приграничный конфликт с участием двух тяжелых кораблей. Уничтоженная планета и линейный бой. К чему все это? Правильно, к войне. Я вздохнула: а мы вот сбежали, в корпоративные войнушки тут играемся. Всяких сверхлюдей воскрешаем, проблемы у нас какие-то, срань нам всякая снится.

Я развернула консоль и выбрала из возможных опций поиск новостей. Неподалеку оказался горнопромышленный ретранслятор безо всякой защиты — я даже перепроверила дважды, думала, с пьяных глаз померещилась такая халатность.

Новостные каналы, развернувшиеся на инфо-панелях, были разнообразны.

В Паалет опять пришла чума, туда отрядили эскадру медицинских судов и — на всякий случай — крейсер: Империи не нравились чумные бунты. Столица праздновала юбилей закона о свободе морали, дальше шла довольно веселая статистика. На окраинах снова появились пираты, и сектора бу-бу-бу и бла-бла объявлялись вне закона с повышенным уровнем безопасности. Я скроллила эту чушь, подбираясь ко дну горячих сообщений.

Перед глазами стоял бой над уничтоженной человеческой планетой, которого попросту не было. И планеты тоже не было, и ударной группы «Голод».

Хорошая штука — новости. Порой можно узнать, что тебя не было и нету.