*In the Deep*

  *метаданные записи: повреждены*

  *цифровой штамп: 123456789бе-бе-бе*

  *дата: _*

Здравствуйте, сволочи. Если вы это слышите, то у вас поломано видео, а если не поломано, то вот вам средний палец, а вот моя фирменная очаровательная улыбка.

Запомните: вы меня никогда – слышите, никогда! – не найдете. Но если вам интересно – так, из нездорового любопытства, – я расскажу все совершенно бесплатно. Прямо вижу на ваших рожах ухмылки, я и сама так лыбилась, уголком губ, когда видела, что клиент вот-вот расколется и уже начал уступать, начал сдавать и скоро все подпишет.

Только хрен вам. Хрен. Еще раз показать? Но, впрочем, я отвлекаюсь. Обещала рассказать, а сама трачу кислород на кривляние перед вечностью. Или перед копами. А может, вы даже инквизиторы. Смешно. Смешно, да? За спиной кряхтит регенератор воздуха, свет мигает, а я тут… Словом, ладно. А то еще засну, а вы не услышите самого интересного. Хотя у меня есть идея! Самое интересное я скажу вам сразу: вы все умрете. Я видела это. Этот милый ящик Пандоры открывали не раз, и всегда кто-то умирал. И, говоря «кто-то», я имею в виду квинтиллион-другой. Я не герой, чтобы вас всех спасать. Вот ни на столечко. Так что… Мягкой вам погоды в аду, друзья и не очень. Черт. А кислорода-то мало… И моего личного героя все нет. И не будет, потому что нет его. Больше. И так я ни черта вам не рассказала. Выключить эту хренову камеру, что ли. И почему так тоскливо?

Может… Fater unser im Himmel, geheiligt werde dein Name… Дерьмо.

И это тоже – дерьмо. Ну почему?! Почему? Почему меня никто не слышит?!

 *конец записи*

 

*Глава 1*

Это был последний день. Я помню его, наверное, по секундам – как открыла глаза, когда щелкнул свет, как приняла ионный душ, как одевалась, как натирала застежка лифчика (/"ну и черт с ней, не у всех такие формы"/), как я обожгла язык кофесинтом, как подумала, что ненавижу кофесинт… Словом, это был отличный образчик моего планетного дня. Только вот дальше всегда шла канцелярщина, шатание по опен-спейс офису департамента, сидение с ногами на столах у коллег. Сегодня у меня в кармане лежал комплект служебных карт, которым не место в кармане безработного гражданина третьего ранга. Безработного – потому что в другом кармане лежит заявление. По форме, бумажное, написанное своей рукой. Черт, своей рукой – это такая дикость. Заявление приятно кололось, ему не лежалось в синтетике, оно хотело взрыва эмоций, хотело, чтобы шеф выкатил глазки, чтобы капитаны сказали: /"Да ты что?"/. Чтобы в канцелярии шушукались:

/"Слыхали? Ленгли ушла"/. Чтобы даже в сраном кабачке на втором уровне два дня говорили, как я вошла в кабинет к шефу – красивая, подтянутая, наглая и рыжая. В этом месте кто-то непременно вспомнит, какая у меня задница. И тут все выпьют. И чем ближе чертова дверь, чем чаще кивки всяким-разным знакомым, тем четче понимание: да черта лысого кто так скажет. А скажут: /"Нервы… Да»./ /"Истеричка»./ /"Ну, так ей и надо»./ /"А слыхали, что у психодинамиков ей прописали?"/ И что-то вся эта затея кажется такой убогой, что и не передать.

По правде, если бы не память, я бы так и не пошла дальше рабочего места. Так бы и сидела, глядя в зеркальный стол. Слева – голо-панель, в уголке маякует сетевой пейджер, в почте – снова куча всего. В левом углу стола комплект переходников и портов для подключения карт данных. Там ждет целый мир секретной информации, и можно нарыть кучу всего. Нарыть, а потом пожалеть, потому что в лучшем случае тебя застрелят в баре, в худшем – отрежут ускорители возле рыжего карлика, и ты будешь болтаться в гравитационной ловушке, смотреть на бледнеющий индикатор кислорода и думать, что это ты читнул не с той стороны. И, главное, зачем ты это сделал, такой молодой, красивый и вроде не смертельно больной. Информация – она такая. Многие понимают фразу «знание – сила»

слишком буквально. Я бы сидела и смотрела на эти порты, но все равно перед глазами маячил бы взорвавшийся неф. Сраный неф сраной Альдибахской торговой корпы. Неф, в котором должна была быть только контрабанда. *** Курс оверсаном себя оправдал, и на перехватную траекторию я вышла с такого угла, что драпающий ублюдок оказался во всех перекрестиях сразу. Наверное, курсант бы описался от радости: хоть торпедами, хоть сверхмассивными боеголовками, хоть «линейками» – чем не стреляй, мимо не пройдешь. И я выбрала торпеду. Я, черт возьми, выбрала торпеду. Кластерная боеголовка, водородный ускоритель. Как любит говорить идиот Судзухара – «перфоратор». Так уничтожают корабль, с которого нечего брать, а мне не нужна была протоплазма с B3K. Совсем не нужна

– да никому она толком не нужна, эта срань, из нее только сцинтиане лепят себе синтетические органы. Когда неф разломало пополам, я удивилась: /"Наливной же неф должен быть, нет?"/ Когда из всех пробоин рванули струи замерзающего воздуха, я обалдела. А когда я увидела тела… Это были тела обычных колонистов, которых пытались тайком вывезти с B3K до начала прокураторской проверки. Обычные нелегалы-добытчики

– сцинтиане, баронианцы. Люди. Оптика «Нигоки» беспощадна. В прицелах оптических радаров плыли тела. Некоторые – в облачках собственной крови, некоторые – в струях смерзающегося газа, а некоторые еще и двигались. Ну, я видела смерть пилотов – тяжеловооруженных мужиков в скафандрах, я резала капсулы и «линейками» расстреливала спасательные боты пиратов. Но как-то так… Знаете, что самое страшное в этом во всем? Это космос. Они не кричали. Они просто извивались, корчились – и все это в тишине. А еще там, за облаком пара и обломков, сияли какие-то две звездочки – и вот они меня добили, потому что так нельзя: распухающие тела, судороги, неф, оказавшийся нелегальским, – и вот эти две чертовы холодные игрушки. Говорят, я вернулась на Токио с седой прядью. Черт его знает, может, и так. Может, и так. Я дважды стояла у дверей мнемотехников, потому что такие воспоминания нам разрешают менять. Почему не вошла? А черт его. Я пробовала рассматривать фотографии, по кадрам изучала запись бойни, я жрала литрами кофесинт, чтобы не спать всю ночь. Я сделала почти все, но не чувствовала того, что должна была. Раскаяния. /"Боже, я не хотела"/. Страха. /"Как мне теперь жить?"/ Сочувствия. /"Они мучились»./ Вины. /"Они умерли из-за тебя. Сдохни, сука"/. Психодинамик вообще страшно удивился, когда я ему изложила суть проблемы, этот мудак сказал, что мне радоваться надо. Я сказала, что сейчас достану скорчер и проверю, буду ли я чувствовать вину за его смерть. После работы я полюбила сидеть в парке. Вся эта голографическая фальшивка меня не интересовала – меня интересовали люди. Скольких и как именно надо убить, чтобы что-то почувствовать? Может, лучше сразу ребенка – и им и обойтись? А хватит ли? Меня готовили с детства, меня, совершенного пилота для нового поколения кораблей. Сингл-класс – это вам не консервные банки с сотнями балбесов на борту. Это ты и космос – один на один. Вокруг тебя пустота, целое испытание для разума, на тебе тысячи тонн брони, топлива и стволов, а впереди дичь с контрабандой, потому что в этом драном мире всегда кто-то хочет урвать и не делиться. /"Ты моя умничка"/, – сказала мама. /"Я тобой горжусь"/, – сказала мама. /"Твой отец был великим человеком"/, – сказала мама. Она всегда что-то такое говорила, и плевать, что я – офицер с высшим доступом – так и не нашла в базах ни одного выдающегося человека по фамилии Ленгли. Наверное, если бы мама не сошла с ума, выдумала бы что-то о партеногенезе. Я сидела в парке, смотрела, как нарисованное солнце блестит сквозь нарисованные деревья, и думала о том, кто я. Безотцовщина, гражданка третьего ранга, рыжая коза. Подданная Первого Гражданина Лоренца. Капитан фрегата «Нигоки». И просто кукла. Я ведь когда-то плакала над вьюнцом, уколовшим лапку. Смешной такой волосатик был. И рисовала я только в теплых тонах. И по курсопрокладке не любила решения, где требовалось жертвовать экипажем, даже разрыдалась над задачей, в которой не было иного ответа. А еще я ломала руки на атлетике. В смысле, спарринг-партнерам ломала, потому что я лучше их. Ну, и спасательные капсулы я тоже расстреливала без особых сантиментов. Потому что они проиграли, vae victis – и все дела тут. /"Ну и где ты теперь, Аска? Кто ты?"/ Прав господин психодинамик Бюлов. Жить да радоваться: устроила случайный геноцид – и ни в одном глазу. Подумаешь, четыреста девяносто три живых существа. *** Я стояла перед дверью шефа и тянула руку к ручке. Даже когда я войду туда, еще не поздно все отменить: можно ведь сказать, что зашла просто так, ага. Конечно, я у шефа в любимицах еще с космоходного. Опекун, наставник, обаяшка. И не надо вот этого. Женщиной я не с ним стала.

– Разрешите?

– А, Аска. /"А, Аска»./ Все как всегда. Всего лишь еще один день.

– Ты садись.

– Спасибо, Кадзи-сан. Улыбается. Он чертовски обаятельно улыбается, от такого тлеешь еще долго после того, как улыбка ушла, и нет ее в помине. Хотя когда это у адмирала Редзи Кадзи, юного гения и героя, не было улыбки? Аж огорчать его жаль.

– Я вот по какому поводу. Он еще улыбается. В кабинете витает тонкая нотка одеколона – что-то такое на грани фола, знаете, когда начинаешь думать, а не женщиной ли тут дело пахнет. Здесь есть серверный шкаф – пол-Галактики в полутораметровом ящике. Есть модель «Тикондероги», на которой Кадзи снес полфлота сцинтиан, – какой это был маневр, закачаешься… Это, словом, кабинет шефа – без двух минут бывшего шефа. /"Никаких двух минут, соплячка"/.

– Вот. Я потянулась через стол, но он уже все понял, потому что бумажки тут были только одного вида. Пусть и редко такое писали.

– Аска… Ну вот. Все.

– Это из-за того инцидента?

– Я так не могу, Кадзи-сан. Ему – можно. Остальным – хрен. Он думает. Ему сейчас тяжело. Или нет? Может, он уже все просчитал, а сейчас смотрит с такой тоской, чтобы потянуть время, и на самом деле прикидывает, как он меня раздевает. /"Ну, давай, Аска, накрути себя. Давай»./

– Я не буду тебе рассказывать о потере гражданства. Кадзи потянулся за сигаретами. Кадзи почесал лоб пальцами, между которых торчала мерзкая никотиновая палочка. Кадзи был гениален.

– Ты умная девочка, Аска. Расскажи мне, куда ты подашься? /"В пираты"/, – чуть не ляпнула я.

– Не в курсе, значит, – Редзи Кадзи шлепнул пальцами по клавиатуре и встал. Стена таяла, поляризовалась, и там появлялся город. Светящийся, мерцающий сильно вогнутой линзой – классический город-амфитеатр. Почти классический, потому что это столица Юго-Восточной империи Лиги существ.

– За пределами этой конторы от себя не убежишь. Не оглядываясь, он указал рукой куда-то влево. Дым послушно рванул за движением сигареты.

– Вон там штаб-квартира «Экивотов». Вербуют, платят за опыт.

Приходишь, говоришь: я, дескать, экс-капитан инквизиторов Первого Гражданина. Он обернулся.

– Пойдешь? Я молчала: это меня сейчас возят рожей. После такой саморекламы «Экивоты» претендента за свой счет похоронят. Впрочем, представляться не понадобится: те хорошо шерстят трудовую карту.

– Вон там космопорт, чтобы смыться с Токио. Хотя погоди… – без всякого намека на «вот только вспомнил» сказал Кадзи. – Без гражданства тебе билет не продадут. То есть, продадут, но только для начала вывернут наизнанку. О том, что женщины, как правило, оставались после такого без яичников, он, конечно, умолчал. Ну и спасибо, я в курсе. Медицина у нас хорошая, для граждан сделает все за счет не-граждан.

– Ну и остаются трущобы. Там нужен профи, всегда нужен, Аска-тян. Да. Я могла стать ганслингером, певичкой, шлюхой, аналитиком при боссе. До первой облавы на тех, у кого ай-кью выше семидесяти. Впрочем, это мы все мечтаем. Из этого здания выходят с очищенной памятью, и я буду долго вспоминать свои умения. Возможно, даже дольше, чем проживу. Так что вы ошибаетесь, гениальный Кадзи-сан.

Ошибаетесь. Можно убежать от себя, потому что мнемотехники департамента инквизиции никогда не станут резать мне личность, если только я не решу уйти. /"Стоят ли эти несколько сотен тушек такого?"/ Самое милое, что ответа я не знала.

– Ты понимаешь, что я не смогу о тебе позаботиться? /"Кадзи-сан такой классный!"/ – вспомнила я сама себя времен космоходки. Мне тогда казалось, что я его люблю без памяти, но это пока не выяснила, что таких дур, – тысячи, а я слишком хотела быть единственной. /"Ты самая лучшая, доченька»./ Тогда я стала мечтать об отце. О таком отце, как герой Второй войны за Мицрах. Ну право же, мама говорила, что мой отец – выдающийся? Говорила. И пусть по Кадзи сохнут дурочки. Или текут – это уж смотря по мере идиотизма. Я буду гордиться вами, Кадзи-сан. А вы – мной. /»– Оверсан при этих данных перехвата сэкономит полтора нанограмма сверхтоплива в секунду…/ /– Кадет Сорью, вы сами додумались?/ /– Так точно, господин контр-адмирал!"/ Пора мне вас наконец разочаровать, Кадзи-сан. Самой аж жаль.

– Я все понимаю, Кадзи-сан.

– Послушай, Аска…

– Не хочу. Подпишите это. Я не только коллег и задержанных строить могу – я могу начальнику нахамить. Я могу все, и ничего не почувствую.

– Аска. Кадзи сел в кресло, стена спешно зарастала благородным мрамором, и мы снова играли в гляделки. Хотите сыграть в гляделки с кумиром отрочества? Не советую, это разочаровывает, потому как вспоминаешь одно, а видишь другое. В памяти герой при кителе и сиянии, а перед глазами усталый немолодой интриган, кабинетный вояка с цепким взглядом. /"Где же это вас так, Кадзи-сан? Что вы почувствовали при этом?"/

– Да, Кадзи-сан.

– Сделаем так. Ты сдаешь все свои бирюльки и идешь в отпуск.

– Отпуск?! Да вы… Это как всадить в реактор пакет, когда еще прошлый не прогорел.

Это как… Он что, не понял ничего? И он тоже – не понял? Я вдруг почувствовала, что устала, просто смертельно устала. Что все дерьмо, что нет выхода, что вот этот престарелый парень сейчас перекрыл мне последний, из огромной чистой любви к своей подопечной, к рыженькой умничке, которую иначе превратят в чистый лист. Черт, а я ведь и впрямь хотела – чтобы чистый лист, табула раса.

Чтобы бегать от облав, не помня себя, чтобы продираться иерархией трущоб, чтобы глядеть на звезды сквозь купол и думать, почему меня туда не тянет. Чтобы придумать себе красивую историю, что я – секретный агент, которой стерли мозги. Придумать – и оказаться почти правой. Чтобы все было круто, грязно, чтобы чужая жизнь корчилась в моем захвате, чтобы я – сверху! /"Отпуск? Кадзи-сан, //да //вы гоните»./

– Аска. Я расцепила зубы и выдохнула. Адмирал смотрел на меня и молча затаптывал окурок в пепельнице. Табак, мрамор и одеколон – и призрак мира за непрозрачной стеной. Мира, куда меня не пускали.

– Отпуск. И премия, двойная, например. Твои допуски полежат у меня, заявление – тоже. Куда хочешь? На Фьюли? На Бруствик? Курорты. Отличные курорты – на границе Империи. Жаль, я и там буду на поводке.

– Кого отправить с тобой? Или партнера найдешь на месте? Прости, я бы и сам махнул, но стар для тебя, понимаешь… Шутит. Уже шутит – значит, решил, что рассосалось: поистерила, дурочка, и угомонилась. Что я чувствую? Ничего. Мною словно вытерли весь кабинет и кинули в ведро, мне непрямым текстом объяснили, что я не права. И уже сама я поняла, что мечтала о саморазрушении. Я сглотнула литра полтора своей слюны, а все равно не чувствую почти ничего. Нахамить бы.

– Я поняла, Кадзи-сан. Вместо хамства – встать, начать выворачивать карманы: допуск уровня «инквизитор», капитанский допуск, запал-карта от «Нигоки»

(прости, Красная). Кадзи открыл ящик стола и принялся туда сгружать эти предметы по одному. Я развернулась и пошла к дверям.

– Подожди, Аска. Оборачиваться не хотелось: я только что не смогла отстоять себя.

Психоанализ в кабинете шефа – это так восхитительно, словно полы помыла, причем сама собой.

– Ты отличный капитан, Аска. На локте задержалась рука – приятно, несмотря ни на что. Именно поэтому я стряхнула эту самую руку и вышла. Потому что приятно и потому что сама знаю, что я отличный капитан. Снаружи было людно: к шефу образовалась очередь, а я шла мимо всех этих людей – кто они? – и привыкала к мысли, что у меня есть премия и отпуск. Мысль шла скверно, ее приходилось буквально запихивать в голову, уминать и утрамбовывать там. /"Ничего//,//Аска, справишься. У тебя впереди три недели жаркого солнца. Если повезет – то двойного солнца. Говорят, на Бруствике получается модный сероватый загар. Рыжие волосы, голубые глаза, пепельная кожа. Хм…"/ Тут меня чуть не стошнило от понимания: я еду на курорт, чтобы развеять депрессию. А депрессию вызвало то, что меня не устраивает мое спокойствие. А не устраивает оно меня потому, что…

– Эй, Ленгли! Я притормозила. А, ну да. Судзухара.

– Привет. Чего тебе?

– Слушай, дело есть. Он поманил меня в сторону, пряча папку за спину. Лицо при этом получилось натужно-обеспокоенное, словно там было что-то страшненькое и стыдное, но решать с этим что-то надо.

– Что за дело?

– Ты это, понимаешь, я тут пишу, пишу… Болван. Пишет он. Будь это космоходка – уже дала бы в рыло.

– Ты не тяни, – посоветовала я. – Или пошел вон с дороги.

– Слушай, – вдруг сказал он, – ну неужели тебе не интересно? Лицо и впрямь озабоченное. Капитан, как есть, причем – в дальнем рейде, из боезапаса остались только мелкие ракеты и дюжина боевых дронов, а повсюду чудятся корсары.

– Выкладывай.

– Слушай, ты мне когда-то говорила, – заговорщицки начал он, – а я забыл… Как правильно пишется… «Аска» или кх-хах!.. «Асука»? Вот урод. Стоит и ржет – сам себе клоун, а я тоже хороша, сколько я на этот дебилизм попадаться буду, а? Нет, ну какой гад, и в очереди уже подхихикивают – тоже мне, верх остроумия услышали. /"Я в отпуске"/. Основанием ладони – в верхнюю треть грудины. Нежно, чтобы бронхи не вынуть. Убрать голову, потому что он сейчас отмахнется вслепую.

Шагнуть вперед – и носком в щиколотку. Подыши своей кровью, сволочь. Позади истекала гробовым молчанием очередь, ровно горели мягкие лампы в офисе, хрипел валяющийся идиот, а я уходила с отчетливым ощущением, что на самом деле избили меня. Я вся такая глупая пыталась подшутить над системой, выпятила свой характер и получила по мордасам. Все, могу быть свободна. Очень уж не хотелось признавать: я перегорела, – но что поделать. На своей «Нигоки» я уделаю любого из этих крысенышей, распечаткой моего списка благодарностей можно обклеить уборную, и на кухню тоже останется. Я дерусь, стреляю и хамлю, как два спецназовца сразу, но вот сейчас я дала в морду и ушла с четким ощущением, что получила. /"Ты перегорела, Аска»./ /"Ты самая лучшая, доченька»./ Улавливаете иронию? Все горят, все, но этого не понял даже Кадзи-сан, даже он решил, что меня надо упаковать под надзор и просто услать в отпуск. Мечта и рекреация: загорать до струпьев, кувыркаться со случайным знакомым, кататься на яхте, придерживая рукой огромную стильную шляпу. Кстати, надо купить себе такую, и чтобы непременно белую. Я подняла глаза и осмотрелась: слева были серые ворота в ангар – огромные, с лампочками, которые очень красиво мерцают, когда расходятся створки, и всегда отрывисто гремит сирена: /"Бам. Бам.

Бам. Бам"/. И стоило мне сосредоточиться на этом самом звуке, как я его услышала. Ну, конечно, не удержалась. Ворота расходились, ворота предупреждали, что впереди, за шлюзовыми трубами к кораблям – только тонкая пленка силового поля, а дальше сразу космос. Ангар освещали скупо, его часто продували аргоном, и здесь царил образцовый порядок, даже мусор складывали кучками. Я сделала несколько шагов и принюхалась: для меня космос пах именно этим помещением – органическими контейнерами со сверхтопливом, оружейным маслом, сваркой и озоном. Корабль, от рубки до реактора, не пахнет ничем, ну, то есть пахнет – но только тобой, а свой запах слишком привычен. Сингл-класс – это такое обонятельное одиночество, столь же наполненное, как и вакуум. Металл и пластик, суетящиеся дроны обслуги, кому-то по громкой выдают разрешение на вылет, а у стенки распатронивают переклинившую ленту с кристаллами для бортового лазера. Я присмотрелась: заправляя ее в модуль, техники перекосили вторую планку, и теперь протяжный механизм будет сбоить. Можно, конечно, подсказать, но этим двоим еще гражданство зарабатывать, вот пусть и корячатся сами. Я обошла деактивированного боевого дрона – тяжелую дуру в активной броне – и оказалась у третьей бухты, прямо перед форштевнем «Нигоки». /"Ну, привет"/. Четыре торпедных шахты, прикрытых полусферическими колпаками, всегда казались мне глазами. Еще мне вся эта конструкция спереди напоминала нос подводной лодки века так двадцатого, но с таким же успехом можно и с мордой умбера сравнивать. Короче говоря, это была моя «Нигоки». Моя Красная. Хорошо тебе, Красная. Ты можешь даже свои мозги отрастить, если выжгут. И модульное строение тоже многое решает: реактор пересобрать из космического мусора – звучит знаменито, фантастично и круто. Ты классная, «Нигоки». И знаешь, если мне есть, к чему вернуться после отпуска, так это к тебе. И продолжим охоту, да, Красная? Скотобойня

– это дело такое, с кем не бывает при нашей-то работе. Я смотрела в чешуйчатую морду, смотрела и ежилась: здесь было холодно, а вот на Бруствике… Мне вдруг стало отчетливо ясно, что в последний день отпуска я что-нибудь с собой сделаю. Откроется дверь, войдет портье, потому что я не ответила на пятнадцатый уже звонок, войдет охранник, и они увидят меня. Точка. Здесь я притормозила воображение. /"Ну и все, и хватит. Вдруг, влюбишься там. Или курортный роман таки исцелит»./ Не влюблюсь, не исцелит – глупые это все надежды. Дальше все пойдет по накатанной задумке: пятнадцать неотвеченных, портье, охранник, остывшая ванна… Мой смысл жизни – космос и ты, Красная.

И что-то этот смысл перестал меня радовать. Чертовы нелегалы. Чертова работа. Наверное, я дурею с жиру. Вот этих двоих техников, что перебирают кристаллы, разрежут на органы, если они не заработают гражданство, у них же на лицах написано: сто двадцать ай-кью на двоих. По всей Империи людей маршем водят в шахты за то, что в городе грохнули карателя. Статистический работяга каждому кредиту рад, он же жену убьет, если та вдруг понесет не в сроки, это ж бюджет перекраивать и заявку задним числом писать. А если еще и сосед донесет о беременности… А я тут страдаю от смыслов жизни и от того, что лучший пилот на деле – просто смазливая мордочка с кучей проблем. Я обхватила себя за плечи. Страшно. Все в никуда: и отпуск этот, и космоходка, и спарринги, и многочасовые допросы задержанных. Вот спросить тебя, Аска: зачем это все? Правильно, во имя Первого Гражданина, во имя человечества, восславим и вознесем. А сама ты кто, Аска? Лучший пилот? Винтик с самой классной шляпкой? Фрагмент программы? Плечи никак не согревались: это все чертов холод, которым тянет прямо оттуда, из космоса. Лучше бы грели этот ангар честно, чем на аргон тратиться. Я вдруг поняла, что мне что-то тычется в ладонь, что-то ниже плечевой нашивки. Подняв руку, я увидела, что из-под капитанского шеврона торчит запал-карта «Нигоки». /"Я же…"/ Стало еще холоднее: я должна была сдать эту штуку, раз меня отправили в отпуск. Но ведь погодите: Кадзи-сан своими руками спрятал карту себе в стол, а потом… /"Ты отличный капитан, Аска"/, – и легкое пожатие чуть повыше локтя. Чуть пониже шеврона. Это как логическая бомба во все три ядра борткомпьютера. Я воровато оглянулась и спокойно пошла к рукаву стыковочного шлюза. И так ведь хотелось бежать, что просто ах. И в голове все пело: /"Он меня понял! Вы все слышали? Он меня понял!!"/ В голове был праздник с бухлом и фейерверком, в голове униженно дрожали какие-то трусливые мыслишки, но самое главное было в том, что впереди космос, со мной «Нигоки», а я – снова в строю, пускай отныне

– в своем собственном. Шлюз, тепло огромного тела, и я уже внутри. Фрегат оживал.

– Добрый день, Аска.

– Привет! Я сбросила китель и побежала в рубку. На диспетчерском посту уже засветилась активация корабля, и оттуда сейчас пытаются прозвонить Красную, одновременно проверяя, нет ли у меня срочного вылета. Еще пятнадцать секунд до прямого запроса, значит, придется уходить на полной синхронизации, а я такого не люблю, потом болит низ живота. Прогрев реактора вместе с кораблем – это как вторые месячные. /"Не хочешь? Так может, в отпуск?"/ Смех. Мой собственный – впервые за последний месяц.

– Ключ на старт. Интерфейс синхронизации, порт экстренный.

– Разрешение на вылет? Я ухмыльнулась и вставила запал-карту в интерфейс. Рубку тут же затопило аварийным светом, и в этом кровавом мигании я поняла, что сейчас все будет быстро. Быстрее, чем я успею отбить сердцем удара четыре. Скорее диспетчеры не опомнятся.

– Получена директива форсированного старта, – с недоумением в голосе произнес виртуальный интеллект. – Напоминаю, что диспозиция корабля…

– Кьеко, бесишь! Быстро порт синхронизации! Я рухнула на крест пилотского ложа, и надо мной сгустился из ничего сияющий цифровой канал. Вот сейчас. Поле зрения пошло трещинами, прогнулось и лопнуло, когда копье из света пробило мне голову. Вокруг горели сотни кнопок, существующих только в уме – уме «Нигоки» – и по этим кнопкам сейчас надо барабанить так быстро, что сгорят воображаемые пальцы. Внешний сигнал – отсечь. Шлюзовый стык – отсоединить. Реактор – пакет сверхтоплива пошел. Пошел, я сказала! Я осмотрелась: часть кнопок исчезла, стартовые процедуры умница завершала сама, а я просто смотрела на ангар. Здесь все было спокойно, но где-то за сотни метров проводов уже разгоралась тревога. Сейчас несколько команд, и пленка зарастет так, что я не пробьюсь без стрельбы. Только это вы хрен успеете. Я всем телом подалась назад – это как гребля, когда рвешь спину, не видя, куда плывешь, когда чувствуешь русло, когда опыт за тебя, – и впервые против тебя все остальное. Толчок – и я в стартовом пространстве, а прямо перед лицом разворачивается башня зенитного скорчера. А еще в канале висит готовый к старту крейсер, который еще ничего не знает. Ну что ж, в животе уже очень горячо. Достаточно горячо, чтобы управлять телом так, как надо. А надо – «чакру Фролова». Я рванулась вперед, пропуская первый залп зенитки левее – мимо, дружочек, и прощай девятый наблюдательный пост. По курсу был крейсер, старый добрый мульти-класс, а значит, – неповоротливая дура. Ствол зенитки плюнул еще раз, и я пропустила его залп в кульбите. Если вам кто-то скажет, что обратный кульбит с радиусом в свой корабль – это невозможно, посмотрите эту запись, вам понравится.

Можете сказать, что это монтаж. А мне плевать, я на свободе. Скорчер проделал огромную дыру в дюзах крейсера и я, вернувшись из петли, прошла сквозь нее. Ноги свело судорогой, в животе подожгли напалм, но передо мной горели звезды. И по боку перехватчики: я ото всех уйду. /"Ты отличный капитан, Аска"/. «Нигоки» кувырками уходила от наружных батарей и вскоре оказалась в недосягаемости. Теперь пришла пора поболеть голове. /"//Кьеко, подмодуль р//асчет//а//прыжка»./ /"Куда, Аска?"/ В ничей космос, куда же еще. Подальше от звезд – новых, бывших, будущих и черных. Подальше от планет, подальше от людей и иже с ними… Карта зоны стремительно теряла возможные точки выхода из прыжка, я отметала их сотнями, за мной увязались перехватчики и один инквизитор даже, но меня это не гребло. У меня голова болела. /"А-а, плевать. Да святится рандом"/. Я пылала, мое тело готовилось исчезнуть, утонуть в изнанке космоса, и это было страшно, как всегда страшно, и на этом сгорали тысячи новичков, уходивших в прыжок. /"Боииш-шься?"/ – шепчет изнанка. Она чует этот страх, чует все возможные ошибки и делает их все реальными. Это ведь, прости господи, изнанка. Я отстрелила мультипликаторы и прыгнула. Сейчас в изнанку ушли сотни три векторов, и у всех моя подпись: /"С любовью, Аска"/. Меня несло, утаскивало в исподнее космоса, я хохотала, как идиотка, и это было восхитительно, это не шло ни в какое сравнение с погоней за дичью, с поцелуем того болвана, с первым удачным пуском. /"Свободна!"/ Их радары меня теряют, радары сходят с ума от свистопляски мультипликаторов, борткомпьютеры греются, капитанов корежит мигрень, а я ржу, уходя в изнанку этого великолепного, восхитительного, свободного космоса. И они ничего этого не видят. /"Невидима и свободна!"/

 

*Глава 2*

Я ковырялась в схемах компьютера и жевала сухой кофесинт. Это так забавно – просто поставить радар на оповещение, жрать какую-то ерунду и болтать ногами в блоке, затыкивая тестером схемы.

– Три нановольта, Аска.

– А здесь?

– Три четыреста двадцать три нановольта. У Кьеко была депрессия. Виртуальный интеллект оказался морально не готов к дезертирству, и теперь эта недо-личность с именем моей мамы пыталась оправиться от шока. Я всерьез уже подозревала, что логические схемы она пожгла себе сама, я так иногда себе лишний миллиметр ногтя отхватывала, когда жизнь не ладилась. /"Интересно, а пол виртуальным интеллектам определяют случайно или по вторичным реакциям контуров?"/ Я откусила от палочки еще коричневой горечи и вздохнула. Все это было не по-настоящему, все это было пустыми отмазками перед своей совестью: просто думай о чем-то, Аска, и не думай, что ты натворила. /"А, собственно, что здесь такого? Хотела чистую файловую систему? Так вот она"/. Из трущоб люди выбиваются в космос наемниками, матросами на мульти-классы, пушечным мясом, донорами – да кем угодно. Они вкалывают годами, чтобы накопить на самый хреновый сингл, чтобы купить членство в корпорации и начать наконец зарабатывать свои деньги. Их жалкие посудины сразу же берут на прицел пираты, рэкет, они копаются в самых захудалых системах, не высовывая носа, не мечтая о профсоюзах и в конце концов выясняют, что свобода в космосе

– это такая же херня, как и свобода на планете. Только там тебя порежут на органы по плану, а здесь – по чистой случайности. А вот я – я другое дело. Я вольный стрелок на быстром и мощном корабле, у меня есть грузовой трюм, я в курсе расценок и межсистемной политики, я знаю все о контрабанде и способах ее перехвата. Как там было? Лучший преступник – это сыщик, да? Отформатировать цифровые подписи и метки корабля, приказать Кьеко слегка изменить дизайн – и я могу брать неплохие заказы. Я пожевала палочку, обнаружила во рту откушенный кусок обертки и выползла из серверного блока поплеваться.

– Кьеко, все. Заливай схемы рабочей жидкостью и больше так не делай.

– Принято, Аска. Вторую палочку я залила кипятком и пошла в каюту.

– Потолок – прозрачность. Это была старая система, где выжили только две планеты. М2045, даже имени этой звезде не дали – да и на что ему имя, этому красному гиганту? «Нигоки» висела у большого железистого планетоида, и звезда как раз всходила над его изъязвленным краем. Поставлю вспомогательное геологическое оборудование, решила я, изучая блестящий край планетоида. Буду перебиваться еще и ценной рудой – тоже нормальный хлеб, если знать, кому загнать и где что выгодно.

Алый рассвет поначалу умиротворял, а понимание того, что даже прицельное сканирование не найдет мой фрегат рядом с фонящим куском железа, – вообще расслабляло. Я отслужила Империи, заимела себе стартовый бонус – приличный такой бонус. О чем жалеть-то? У меня не осталось могил, к которым надо возвращаться, у меня нет друзей, да если разобраться так – то что у меня вообще было? Глоток горячей терпкости, тихое распоряжение чуть затенить неприятный алый свет – и можно копаться в себе дальше. Одиночество – на Токио его было хоть отбавляй, в дальних рейдах – тоже. Или прикажете скучать по коллегам, которые хороши только тем, что у них есть столы, а на этих столах можно посидеть, болтая ногами? Да вот сейчас уже, допью кофесинт и сразу начну скучать. Да, я там была винтиком. Хотя и очень ценным винтиком: меня смазывали, иногда мне делали подарки и поощряли, иногда меня ввинчивали до упора, так что я вся скрипела, но всегда был док, где заправляли и перезаряжали мой фрегат, была столовка, в которой меня кормили, и касса, где выдавали кредитку на месяц. Теперь придется проверять каждый порт, куда хочу зайти, сканировать купленную жратву: а вдруг туда намешали чего-нибудь? Придется ходить на встречи с агентами корп, держа руку на кобуре скорчера, и никогда не знаешь, где тебя прокинут, где твой куш достанется ушлым парням, а ты сама пойдешь на месяцок копать руду, чтобы накопить на сверхтопливо для рывка к хлебным местам. Блестки звезд скрылись в красном свечении, и чем дольше я смотрела на безымянную М2045, тем яснее понимала, что зря я тут повисла, зря остановилась у этой звезды – моей первой звезды свободной жизни. Алый рассвет полыхал во весь потолок, поверхность планетоида потихоньку подергивалась дымкой испаряющихся газов, а я лежала на своей нескромной капитанской кровати и смотрела вверх. Я лежала и считала, сколько отделяет меня от вакуума. Внутренняя органика со свойствами кондиционирования – шестнадцать миллиметров, броня с изменяемым изотопным составом – еще двадцать, внешнее покрытие… Если считать с поглотителями – то выйдет тридцать два миллиметра. Итого до Великого Ничто чуть меньше семи сантиметров. Я гладила теплую мягкую кожу «Нигоки», смотрела на ужасное умирающее светило, которое в своей агонии переживет и пятьсот поколений моих внуков. И мне было плохо – очень плохо один на один с вечностью. Так странно, что «звездной болезнью» предки называли какой-то психический примитив.

– Кьеко.

– Да, Аска.

– Скажи: «Ты самая лучшая, Аска». Пауза – она только в моем больном воображении: а вдруг тупая виртуалка откажется или рассмеется?

– Ты самая лучшая, Аска. Я поморщилась и встала. Кофесинт остыл, на шее выступил противный холодный пот, но это все была фигня, потому что я не сопливый кадет, которого выкинули в первый самостоятельный рейд.

– Кьеко, запускай калибровку реактора. Одной рукой я собрала волосы в хвост и изобразила какой-то варварский узел. В волосах обнаружились высохшие хлопья рабочей жидкости из сервера, в ушах – нудное перечисление текущих настроек калибровки. /"Хочу в душ,/ – решила я. – /И //вообще, //что-то много ритуалов для простого начала новой жизни"/. *** После душа ситуация прояснилась со всем, кроме реактора. На радарах было пусто, чего и следовало ждать от дрянной системы в ничьем космосе. Я распорядилась обновить биокомпоненты обшивки, снять немного энергии со стелс-систем и вообще – тихо греться под алыми лучами. «Нигоки» проходила один тест за другим, я мило забивала себе голову этой ерундой и параллельно подумывала, куда бы податься в первую очередь, истратив минимум сверхтоплива. По-хорошему, стоило бы сунуться в систему покрупнее, где проще затеряться в толпе. Да, там больше соглядатаев и агентов Империи, но после обновления обшивки «Нигоки» сразу не распознают. /"Будешь парить себе голову – постареешь»,/ – решила я. В конце концов, я не из худших очень во многих вопросах. Всегда можно наняться к агентам нечеловеческих корпораций. Там любят и ценят тех, кто знает их языки и обычаи, так что премиальные за «знание среды» я отхвачу. Тут ведь как в казино: или ты делаешь маленькие ставки, рассчитывая на умеренный выигрыш, или крупно играешь по некой системе, надеясь, что фортуна сейчас засосет тебя с языком, и тогда тебе придется убегать и от требований обмыть победу, и от СБ заведения, и от ребят, которым позарез нужна твоя система, и жаркий поцелуй удачи тоже очень нужен. Мне по положению стоит поскромничать, но вот беда: в играх я умею многое, кроме одного – перебиваться мизерами.

– Калибровка завершена, подача пакетов оптимизирована на три сотых процента. Три сотых – это около ста сорока наносекунд в реальном бою, где реактор почти выжигает свою камеру. Это… Как там по таблицам?

Почти целая секунда для накопления заряда в «линейке», а целая секунда опережения – это ого какая дырень в противнике, любая пакость как минимум без щита останется, если это не СД. Ну а если это СД, то три сотых процента оптимизации хватит для быстрого-быстрого разворота и еще более быстрого прыжка к чертовой матери. Я заухмылялась своему отражению на реакторной броне и закрыла кожух.

– Зафиксирован тормозной выхлоп выхода из прыжка. Пффф… Это я накликала, или как? Коридор рванул мне навстречу, и я, с чмоканьем пролетев сквозь переборки, успела в рубку до того как…

– Восемьсот километров, сингл-класс, тип – фрегат. Сканирующая сфера не зафиксирована.

– Векторы на панель, быстро! Я отправила ложемент в положение для синхронизации, но вызывать копье не спешила: новоприбывшая машина летела прямиком на планетоид, но обходила его немного в стороне, а коль скоро сканирующую сферу она не запустила, нет смысла паниковать.

– «Линейку» к бою. Малое накопление заряда, прогрев реактора к ходу.

– Принято. Усилить стелс – чуть-чуть, чтобы не было лишних колебаний. Убрать внутрь регенераторы корабельной плоти. И замереть, не дергаясь.

Посмотрим, что за дичь. Видеорадары сформировали картинку: пришелец выглядел странно и дико, едва ли это был человеческий корабль. Какой-то топоровидный форштевень, словно лезвие вогнули внутрь, вытянутый корпус, черти где у него рубка, зато двигатели – о-го-го, какие. Целых три несущих пилона, но выхлопом он наследил за собой слабо. Неприятно слабо. Выводы мне не нравились. Во-первых, стелс – пофигу чей, но это стелс. Во-вторых, по конструкции совсем не понять, что у засранца за щиты. Кьеко колебалась с оценкой их мощности, такое впечатление, что они пульсировали, и это совсем скверно: такие в Империи только-только начали ставить на гончие корабли Черного трибунала. /"Это за мной"/. Пропустить? Воспользоваться ситуацией и уничтожить? Хм. Если я пробью его «линейкой», то смогу получить доступ к генераторам пульсирующего щита. Двойная выгода: одним преследователем меньше на хвосте – и скромный такой стартовый капитал в виде как минимум полумиллиона кредитов.

– Кьеко, интерфейс синхронизации. Экстренное накопление заряда – все на «линейку»!

– Принято, Аска. Боль – но замешанная на азарте. Кто кого? Наглый преследователь, полагающийся на радары, или я? Что ж, будет тем приятнее получить приз. Тело вдруг уменьшилось, стало несущественным – и я ощутила корабль. Фрегат медленно разворачивался, цепляясь за слабое магнитное поле планетоида, осторожно, плавно – так подгребают в воде, когда не хотят пены и шума. Я сложила руки перед собой и вытянула их – в ответ расцвела прицельная панель «линейки». Вокруг мерцали звезды, было невыносимо тихо, и я неспешно поводила руками, наводя единственное оружие, которое требует маневра всем корпусом. Там, за гранью этого дикого сверхчеловеческого «я» летят наносекунды, корабль подергивается на сотые доли миллиметра, а в прицельной рамке все ярче разгорается звездочка. Моя.

– Вектор выхода из прыжка. /"Что?!"/ Звезда замерла в рамке, а потом и вышла из нее, и тут же полыхнули пилоны двигателей странного фрегата. Он убегал – и причем не от меня.

– Внимание! Обнаружена сканирующая сфера радиусом… Это я видела уже и сама. Прямо передо мной в полутора мегаметрах полыхнуло, и звезды исчезли за силуэтом вернувшегося из изнанки корабля. Мне не надо было приближать картинку или слушать Кьеко, чтобы понять, что это. СД – это сверхдредноут, вершина развития мульти-класса. Еще не затормозив инерцию выхода, новый звездолет дал залп своим главным калибром, и планетоид вдруг стал распухать, покрываясь змеистыми трещинами. Я еще тупила – /"С одного выстрела? Сколько килограмм он высадил?!"/ – а тело уже выровняло корабль, тело бросило энергию на кормовые щиты, и «Нигоки» рывком ушла в сторону, избегая столкновения с огромными кусками железа.

– Цель опознана. Мульти-класс, тип – сверхдредноут… /"Спасибо, дурище!"/ – сцепив зубы, я лупила по несуществующим клавишам, мир вдруг стал таким насыщенным и таким опасным, космос наполнился, здесь стало слишком тесно, и…

– Идентификаторы соответствуют судну «Тень». Я, кажется, дернулась и чуть не подпустила слишком близко глыбу железа. /""Тень»?! Что здесь делает «Тень»?!"/ В уголке восприятия вертелась трехмерная проекция этого чудо-оружия Первого Гражданина, личный корабль Его Тени – и вот уж совсем не страшно умирать, потому что эта штука убивает быстро, убивает целыми планетами, а когда при ТН214 он сбил с орбиты газовый гигант… Короче, звезду ТН214 пришлось спешно убирать с карт. Уклониться. Нырнуть – и сразу в петлю: слишком быстр вот этот осколок того, что недавно было мирной грудой железа, с которой так красиво испарялся замерзший газ. /"И, это, Аска… Давай решим, что вопрос//://"Какого черта?!»

//– //пока что лишний, окей?"/ Как хорошо, что я легко нахожу общий язык с собой. И видала я вашу легкую смерть, господин Его Тень. «Нигоки» шла уверенно, пока ни в один осколок я не врезалась, зато форсированный выхлоп двигателей не остался незамеченным, и в тишине – надо мной, подо мной, вокруг меня – заполыхали вспышки. Тут дело такое: или спринтер, или человек-невидимка. Выноси, Красная! Я шла трехмерным зигзагом, меняя скорость, скрипя зубами от боли, стряхивая прицельные метки. Мне бы продержаться еще минуту – и я прыгну, ну ни в жизнь не подойдут ко мне дроны раньше, чем за минуту, а больше и не надо. Мне бы только эти внезапные астероиды покинуть, а там и в изнанку можно. Там все можно.

– Вектор неопознанного фрегата на траектории! /"Вижу, дура!"/ И не ответить – зубы как слиплись, а этот гончий перерезает мне дорогу, выводит прямо на длинную трассу выстрелов. Фрегат тоже вихляет, пытаясь не попасть под огонь своих, и я так хочу ему влепить от души, что аж колет в груди, но… Вспышка. Щиты гончего на мгновение окрасились вишневым, потом еще раз и еще – сверхдредноут бил его бортовым калибром, тяжелыми лазерами, и я ничего уже не понимала, а потом мне в бок вогнали длинную зазубренную иглу – и мне стало не до фрегата и косых канониров «Тени».

– Прямое попадание в двигатель. Мощность… У меня отнимались ноги. Я гребла, я билась между обломками, но все впустую, потому что скорость и маневренность упали ниже предсказуемых уровней. /"Как же так?"/ Еще одна игла – в звенящее от боли бедро, а потом – как долотом – в висок. Я лежала в ложе, рядом пенилась зарастающая стена, а по моему распятию текла разбрызганная рабочая жидкость. /"Серверная…

Кьеко!"/ Рубку оплавило чуть впереди от моего ложа, и теперь на месте кварцевых мозгов виртуального интеллекта дымила куча желе. Там набухали и застывали пузыри, там что-то пыхтело, там гасла невещественная жизнь, а я лежала, ушибленная выходом из заплыва, один на один на один с подбитым фрегатом, и могла думать только вот это: /"Как же так?"/

– Хы-у-ып. Рекомен-дую покинуть корабль. Функциоунировва…

Прекращено. И все. Что-то хлюпнуло, корабль задрожал, и где-то в мозгах сверхновой звездой полыхнула ослепительная боль, ведь попадание не просто под ноль снесло щиты, оно не только нашло меня. Оно уничтожило сразу всю личность моего корабля. И оно убивало меня. Это как если дать человеку яркое сновидение, а потом убить его ударом молотка по голове. Вот те жалкие секунды, пока он будет, умирая, просыпаться – это и есть экстренная рассинхронизация при гибели корабля. Свет гас, занавес быстро опускался, зажгись тревожные лампы, а я шла по коридору, где больше не было силовых переборок – с чего им быть без реактора? Я шла, держась за стремительно холодеющую стену, потом что-то ударило в борт, и меня бросило на пол. Потом было что-то еще, и очнулась я в спасательном боте. Мой стартовый бонус. Мой корабль. /"Кьеко, скажи: «Ты самая лучшая, Аска""/. С коротким лязгом я выстрелила себя из того, что считала своим смыслом жизни. Плеснула диафрагма иллюминатора, и стало видно кульминацию – надо, Аска, смотри. Можно жить и когда твою суть перетирают астероиды, когда вокруг все реже лопаются перегретые лазерами осколки, когда в тишине тебе так больно, что и не передать.

Хочется, чтобы скрежетал металл, чавкала органика, чтобы корабль умирал с натужным скрипом, чтобы комкался, как бумажка – хотя бумажка и та хоть шуршит. Шуршит – значит, протестует. А здесь – только гул крови в мозгах и в горле. /"Видишь свой смысл жизни?"/ /"Вижу. Стоп, уже нет»./ /"Хорошо, живем дальше»./ Я отвернулась, набрала активацию стелс-поля капсулы и развернула крылья-поглотители. Для пассивной болтанки у меня недели на две ресурсов, а если сдаться экипажу «Тени» – то ровно до того, как опознают. Потом… Стоять, не будем вообще думать о «потом». Его пока нет, а возможно, – и вовсе нет. Первое: я в разрушенной системе на полностью оснащенном спасательном боте. Второе: у меня дико болит голова, и рассуждать здраво не смогу. Третье: плевать на остальное. Голова нещадно взрывалась, в ней все никак не мог догореть мой фрегат, все кровоточила рана, оставленная погибшей Кьеко. Все же дурацкая была мысль: назвать виртуальный интеллект корабля именем мамы. Я подтащила колени к груди и уставилась в голографическую панель управления. Где-то неподалеку ходит сверхдредноут – хилые пассивные радары до него не добивают, а щупать слишком уж рьяно не хочется.

Где-то еще ближе – непонятный фрегат, и вот уж этот до меня доберется быстрее. /"Это если его «Тень» не раздолбала"/, – со злорадством подумала я. Придурок, идти на перехват среди разбегающихся астероидов, да еще видя, что меня кроют площадным огнем. Нет, ну придурок же. И поймал он столько же, сколько и я… И это странно. А если разобраться, – то это очень странно. Я вызвала в памяти последние секунды бойни. Голову просто раскололо болью, но зато там появились векторные данные стрельбы, и получалось, что это я попадала под «охвостье» массированного обстрела, а «Тень» стремилась уничтожить как раз странную посудину. Я застонала: ну что ж я за дура, а? Ведь появление на моем хвосте какой-то новой гончей, пусть даже прототипа, еще можно объяснить – капитаны инквизиции не каждый день бегают – но вот чтобы за мной послали лично Его Тень? Хах, да ладно. Но ведь тогда получается, что «Нигоки» погибла случайно, из-за какого-то ублюдка, который додумался поссориться лично с Первым Гражданином Лоренцом или его канцлером. Какой-то шпион-дипломат-предатель-тройной агент? Или просто сволочь? Однозначно, сволочь. Я потерла висок, за которым все буянили нейроны. Нет, ну как так бывает? За годы и годы службы я ни разу не видела воочию эту громадину Его Тени, по ошибке под огонь попала всего раз, а стоило мне уйти, как космос показал зубы. Наверное, эта карма – хоть я в нее и не верю. С другой стороны, может, это карма именно потому, что я в нее не верю. Я подползла к панели и подсветила меню. Надо что-то делать, иначе можно сдуреть от мыслей о том, как несправедлива эта вселенная. Попробовать найти себе новую, что ли. Обшивку что-то царапнуло по касательной, и я покосилась на детекторы массы: вокруг бродили крупные обломки, но основная их масса уже улетела дальше. Вяло вращающиеся глыбы железа очень расстраивающе действовали на радары, радары дурели и быстро меняли картинку, однако кое-что любопытное там все-таки обнаружилось.

Буквально в полукилометре среди каши из мелких астероидов пульсировала слабая точка, настолько слабая, что если бы не переменчивый фон вокруг, я бы и внимания не обратила. /"Что-то из «Нигоки»? Маяк? Или это уцелел и активировался второй бот?"/ Я осмотрелась. «Тени» на радарах по-прежнему не было, хотя тревожная лампочка уверенно сигналила, что я по-прежнему в сканирующей сфере сверхдредноута. Итак. План: попытаться добраться до спасательного челнока, соединить их и попробовать отрастить двигатель помощнее. Я задумалась: препятствий до чертиков, и среди них такие убедительные, как «Тень», астероиды и необходимость долго работать в открытом космосе. Бонус один, но какой: если я сделаю все, как надо – а я сделаю, дайте добраться, – то в сухом остатке смогу достать ресурсы.

Хоть какие-то. Все лучше, чем сдаваться Его Тени. Есть и погуманнее способы покинуть этот мир. Двигатель, регулировку сопел – сюда, под левую руку, тягу – установить вручную. Дурацкое меню, но какое есть, так что вперед, Аска, к победе. Истекая потом, я медленно двигалась вперед. Прожектором моргал в лицо детектор сканирующей сферы, на бровях висели крупные капли, и вечный страх – а вдруг тут воздуха на последний вдох? – крепко впился в печенку. И еще чуток. И еще. И снова этот дурацкий образ гребли – ну что ж такое, ты никогда не занималась греблей, да и когда ты столько воды вживую видела? Нет же, въелось, куда-то в подкорку засело, небось, все это родом из детства, как и страхи, и сила, и вообще все-все. И – прости, мама. Я даже твой жалкий заменитель не уберегла. Еще несколько десятков метров, уже почти двести, без малого полпути. Чертова сфера, ну уйди ты… Тревожный желтый сигнал вспыхивает, выхватывая убогое убранство бота: узкий ложемент, круглый иллюминатор, приборы и вакуумные шкафчики… Я притормозила и, подруливая мимо настырной глыбы, расстегнула блузу, которую уже впору выкручивать. Жарко. Красный гигант здорово жарит, как на таком удалении. Не хотелось бы тратить энергию на охладители. Астероид впереди вдруг мигнул, и я затормозила: почти десятиметровая глыба прямо перед моим носом на секунду исчезла, а потом появилась чуть дальше, все так же безмятежно вращаясь.

Тепловой удар был довольно логичной идеей, но у меня нашлось еще одно предположение: впереди, укутавшись в запредельно эффективный камуфляж, залег тот самый непонятный фрегат. /"Но какого же дьявола? Что он такое, если я его слабый сигнал «взяла» только с полукилометра? Может, там тоже спасательная капсула? Нет, не пойдет, камуфляж такой мощности требует корабельного реактора»./ Самое забавное, что мимо своей недобитой дичи пройдет даже сверхдредноут, если не полезет в самую кашу. И мой план можно списывать, а взамен получаем что-то вот такое. Я двинулась вперед, приборы возмущенно пискнули, потом мигнул свет, и вид в иллюминаторе изменился: впереди висел вытянутый фрегат с топорной мордой. В двух местах зияли крупные дыры: одна у носа, другая почти откроила верхний пилон. Я не без удовольствия изучила повреждения, и чем больше я их рассматривала, тем меньше оставалось злорадства. Проклятый фрегат потерял щит только после трех попаданий, а может, и больше, я не видела, когда он нырнул в камуфляж. Меня пробили с двух раз, причем второй же выстрел спек Кьеко, а этот говнюк генерирует неимоверно мощное поле с двумя дырами в корпусе? Я присмотрелась и почувствовала себя еще хуже: фрегат неспешно заращивал пробоины, и облачка отработавшей плоти туманом застилали внушительные раны. /"Хм. А ведь это похоже на план"/. Он держит поле – стрелять не станет. Любой всплеск будет почище сигнальной ракеты: /"Я здесь"/, – и канониры СД вряд ли будут ковыряться в ухе в этот момент. За экипажем Его Тени такой лажи вроде не замечено, по слухам, там живых вообще нет, но это меня уже не гребет. Главное, даже если на мерзком фрегате меня видят, стрельбы не будет – и это первое. Передо мной сингл-класс – это второе. Или я уломаю капитана, что работать вдвоем интереснее, или обновлю впечатления от коридорного боя. В последний раз я уничтожила баронианца, который был вроде боевым энергетиком, а по факту – трупом. Труп боевого энергетика в экзоскелете – ну не чудно ли? Что вы говорите? Как проникну? Я улыбнулась. Элементарно. Где там мой контактный скафандр? Похоже, Кьеко, угробивший тебя гражданин скоро заплатит по полной программе. Вполне возможно, что своим кораблем. *** Гель быстро застыл, холодя тело, и после мокрой одежды это было волшебно. Жаль вот только, что не выйдет толком размяться в этом гробу. Нацепив разгрузку поверх схватившейся ткани, я ткнула в панель, получила обеспокоенное: «Хотите начать декомпрессию?», – и впустила космос внутрь бота. /"Вот так, одним движением"/. Вокруг маревом колебалась сфера, сквозь которую картинка пробивалась неуверенно, как через сильные линзы, причем эти самые линзы вдобавок непрерывно текли. Там были струи, были омуты, где звезды и астероиды терялись, были росчерки – все здесь было, в этом поле, о котором мечтают во снах контрабандисты, спят и мечтают, подергивая ножкой. Впрочем, любоваться мы потом будем. Крохотные ускорители на поясе дернули меня к цели – крупной пробоине, края которой уже сходились к центру лепестками. Кстати, задевать регенерирующую органику крайне нежелательно. Не хочу испортить свой корабль. Ближе. Еще чуток… Я прижала руки к бокам и ввинтилась внутрь, сразу же падая на пол. Еще один приступ зависти: ублюдок не отключил даже искусственной гравитации. Я все больше хотела взглянуть на его силовую установку. Отсек был загерметизирован и изрядно раздолбан: луч испарил какие-то ящики, прошел в коридор, но там виднелась пленка силового поля – и это тоже было круто, контролируемые переборки требуют очень тонкой настройки, чтобы не порезать случайно целых тканей корабля.

Словом, мне нравилась эта посудина. Теперь остается вырубить тут все средства слежения и подождать. В камеру я просто ткнула запястным квантовым ножом, а все прочие средства слежения оглушила. Теперь – ждем. Я села на пол и принялась выстраивать тело в бифудху. Сцинтиане, может, и никудышние вояки, но системы релаксации у них на славу: так подогнать суставы и так напрячь мышцы, чтобы все нужные сухожилия натянулись, а ненужные расслабились, чтобы в любой момент из положения сидя – в бой, сразу вот сюда, под косточку квантовым ножом. Но это все ерунда по сравнению с тем, что творило это все с разумом. Я повисла словно бы в космосе. Совсем рядом кто-то сопел, кто-то переживал и боялся. Правильно, бойся, но лучше выходи, как зарастет борт – так сразу выходи. Не заставляй себя искать. Космос странно дышал, корабль был какой-то неправильный, и в трюме что-то неправильное делалось, но вокруг было столько мощи, столько силы, столько сжатой пружины, что дух захватывало, и удержаться в бифудху становилось все труднее. Но – надо. Иначе сорвусь, примусь от нетерпения вырезать квантовым ножом дырочку. Так что сиди, Аска, никто от тебя никуда не убежит. Хотел и мог бы убежать – не стал бы прятаться за полем. Хорошее поле, ничего не выпускает, оно почти идеально, и я сейчас вижу его так, как и надо:

как идеально белую сферу, по которой пробегают молнии. /"Третий глаз? Наркота?"/. Хах, да ладно. Это лучше, а главное – полезнее. Позади неживая жизнь латает саму себя. Рядом условный враг, а в случае конфликта – безусловный труп. За спиной космос, и больше ничего знать не надо. На самом деле космос всегда у нас за спиной, и очень многое зависит от того, понимаешь ли ты это Великое Ничто. Я, наверное, не понимаю. Готово. Борт заращен, и откуда-то из-под потолка по мне хлестнули тугие липкие плети. Бакелит – надежно, но малоэффективно, всего-то включить виброрежим скафандра. Что у нас дальше? Сжатие переборок? Я выдвинула запястные квантовые ножи на полную длину и слегка усилила прозрачность шлема. Тычок в замок. Перекат в коридор. И сразу же – энергоудар по системам слежения корабля. Нечего тут мне, никакой помощи виртуалов, только я и он.

Или «только я и «она"» – не буду же я сексисткой со всей моей биографией, правда? Взгляд на поле заряда скафандра – можно сразу еще рывок, тем более пока не вижу боковых ответвлений. Дверь с тройным кодовым замком – у фрегатов так расположен вход в грузовой трюм. Мне пока не надо, но, может… Тень пришла слева, прямо из-за цельной стены, переборка будто выплюнула ее из себя, и я успела только выставить клинок и уйти назад. Противник махнул куда-то в моем направлении длинным клинком, но это все была чушь, потому что я уже опомнилась. Подсечка, перекат – и срезать пояс его тяжелого скафандра. Очень уж там много всего. Враг был в белом костюме с черными вставками. Враг был вооружен изогнутым клинком из структурированного вольфрама, и это неожиданно, но не летально. Всего-то и осталось решить: убить его или взять в плен? Пока я парировала выпад, решение пришло само. Виртуальный интеллект корабля решил сыграть в старую игру, в какую играют корабли с абордажными командами: гравитацию на ноль – и вперед, голубчики, кувыркайтесь. Тем более что обормот в белом, похоже, ждал чего-то такого и замер. Ну, а я замирать не стала. Я, собственно говоря, чемпион секции по мукоодо. В невесомости главное что? Правильно использовать непривычное ускорение и крайне полезное окружение, словно ты шар, а вокруг стенки бильярдного стола, а сукна нет, и луза одна, и эта луза отстреливается или машет мечом, а тебя словно едва-едва поддели кием. Нет скорости, нет драйва, зато какое поле для пластики.

Кувырки, толчки, подачи – и все это на восьми условных уровнях вокруг врага, который осторожно движется, чтобы не отлететь, куда не надо. И он отлетит, конечно, отлетит, но только туда, куда надо мне. С таким умным кораблем ты мне нужен, обормот. Очень нужен, по крайней мере, поначалу. Еще кувырок, лезвие проходит под грудью – ого, да это прямо предварительные ласки, обормот. Лови. Тычок ногой под основание шлема – и мы разлетаемся. Разлетаемся? Ха, да ладно, скорее расползаемся, но он ухитрился потерять клинок. Ну что же, вот и все. Теперь от стены – и лови меня. Я ухватила его, вертящегося, потерявшего координацию. Под рукой – раз, квантовый нож к горлу – два. Активировать голосовой интерфейс – три.

– Прекращаем сопротивление и возвращаем гравитацию. Быстро. Черное забрало смирно висело в воздухе и тяжело дышало: он тоже включил голосовой режим шлема, но просто молчал. И только тут я поняла, что что-то не так, а заодно сообразила, что это за скафандр на противнике. Всего-навсего рабочий костюм техника, а такому в правую руку интегрирован контактный сварочный резак. Температура – тринадцать килоградусов, и излучатели этой штуки сейчас торчат у меня под шлемом. Мы медленно кружились между полом и потолком, и это было как будто мне только что надавали всей массой «Тени» по голове. Сердце глухо билось, сердцу приходилось отдуваться за мозг, который оказался поразительно тупым. Вся эта фигня: бакелитовые захваты, гравитационные игрушки, вольфрамовый клинок, неуклюжесть – все это было только для того, чтобы сунуть мне к горлу контакты обыкновенного резака и ждать, отсвечивая глянцевым забралом. Такими сварщики аварийно латают сверхпрочную органику, когда нет времени ждать. Такими упокоевают самонадеянных спецназовцев. Я убью его мгновенно, он меня – столь же быстро. Это был чистый, классический, охрененно красивый и изящный пат. И знаете, мне на какое-то мгновение стало обидно и страшно.

Обидно – ведь для меня это было сродни белому флагу. А страшно оттого, что этот обормот – там, за забралом, – знал, что едва я войду в корабль, ему не победить. Он все это знал и пошел в бой, рассчитывая именно на пат. И это интересно. Потому что он понял: я его не убью. Он понял: не сможет убить меня. Он понял, что не будет диалога с капитаном, у которого астероиды размололи подбитый корабль. Он, обормот, все понял – и таким образом вынудил меня к диалогу.

– И какие будут предложения, умник? Тишина, тяжелое дыхание, он только что слюну не сглатывает. /"Да что ж ты за слабак?"/

– Але, ты там жив? Говорить с излучателями у головы – затея не из приятных, как и ему с квантовым ножом у горла. Но говорить придется.

– Жив, – сказал голос. Хриплый от напряжения и невыразительный.

– Молодец. Говорю, что предлагаешь?

– Ну… П-предлагаю мир.

– А смысл?

– Оба останемся в ж-живых.

– И что мешает мне убить тебя, едва мы опустим оружие?

– После этого ты п-проживешь не очень долго. /"Допустим. Мина на корабле. Сообщники… Хм, сомнительно, на меня бы уже напали. Значит, мина с датчиком его пульса, например"/.

В принципе, если он так все хитро сложил с разговором и боем, то мина может быть и не одна.

– У меня есть подозрение, что я тебе зачем-то нужна. Тишина. /"Он что, дурак?"/

– Ва-обще-то нет. Я просто не рассчитывал, что ты н-настолько хороша. Ба-бах. Еще один удар «Тенью» по темечку.

– Чего? Да ты что, охренел? А резак?..

– Контактный ск-кафандр сожгло при попадании. Ты как раз в-влезла через тот отсек.

– Но…

– Если бы я знал, что ты спецназовец, я бы просто раздавил тебя силовыми переборками. Х-хах… Ха. О господи ты боже мой. Какой идиот.

– Ты дурак? В полу тоже есть переборки?

– Н-нет. Меня сейчас разорвет. В груди будто скакали черти, будто искрились десятки искорок, мне никогда еще в жизни так не хотелось захохотать в такой идиотской ситуации: с резаком у головы вися в невесомости, с дураком чуть ли не в обнимку.

– Убирай оружие. Я тебе верю.

– Н-насчет чего? – осторожно спросило забрало. Видимо, я все же слишком весело это сказала.

– Насчет того, что твоя смерть мне ничего не даст. Давай на счет «раз».

– Д-давай. /"Интересно, откуда ощущение, что я схожу с ума?"/

– Раз! Я втянула клинок, он убрал руку, мы дали друг другу в грудь и разлетелись, а потом он громко сказал:

– «С-сегоки», статус гражданский. Г-гравитацию. И уже падая на пол, я услышала приятный женский голос:

– Принято, Синдзи.

 

*Глава 3*

Стол был блестящим, красивым и большим. Причем последнее особенно важно, потому как по ту сторону сидел этот Синдзи, и мне бы очень хотелось иметь между нами существенное препятствие. Это чтобы было время подумать, а так ли я хочу его придушить. Балбес сбросил скафандр и теперь неловко ежился в летном комбезе с широким круглым воротом. Комбинезон был сер и в паре мест пропален, а уж чем в быту можно прожечь эту ткань, я не в курсе.

Синдзи оказался парнем эдак моих лет, худым – ключицы аж торчат.

Личико не сказать, что прямо выдающееся, но в целом вполне милое:

весь такой гладенький, чисто выбритый и нос умеренной курносости. Я мысленно поставила ему тройку с плюсом, плюс накинула за глаза.

Пальцами пианиста парень сейчас нервно отстукивал по столу. Блестящему, красивому и широкому. /"Mein Gott, как бы удержаться//?//"/

– Прекрати. Он едва заметно вздрогнул.

– Что? А, да…

– Итак. «Синдзи», значит?

– Д-да. Поначалу я списала заикание на шок, но с каждой новой его репликой крепла уверенность, что это просто дефект речи. Видимо, его выращивали на планете, где перебили логопедов.

– «Синдзи» – а дальше? Фамилия как?

– Просто «Синдзи». Я пожала плечами: тоже мне еще, партизан. Среди крупной рыбы таких юных симпатяжек не было, а мелкие преступники ничем не рисковали, называясь по фамилии. Опять же, болван, кто тебе не дает наврать? Так нет, надо всенепременно показать, что ты скрываешься. Надо ли добавлять, что он меня бесил?

– Хорошо. Что ты мне скажешь?

– Я? – очень натурально удивился Синдзи.

– Ну не я же. По твоей милости я потеряла свой корабль, сволочь. Очень хотелось выкричаться – очень-очень. Но истерить пока не стоило: я еще не решила, что мне делать, даже контактный скафандр не сняла. Опять-таки, пусть сидит и нервничает, изучая свое отражение в забрале. А вообще, ситуация, конечно, аховая. Мы сидим за столом, пока что мирно общаемся, а за стенками корабля – железные астероиды, силовое поле камуфляжа и большая-большая смерть с навостренными ушами. И я, черт возьми, так и не знаю, чего хочу: убить сволочь, погубившую мою «Нигоки», улететь подальше от «Тени» или просто поговорить с якобы-фу-каким-таинственным капитаном.

– Я тут н-не при чем, – сказал Синдзи, сцепляя пальцы на столе. – «Сегоки» рассчитала оп-птимальную траекторию выхода из поля обломков. Мы п-просто шли одним курсом…

– «П-просто шли»? – передразнила я. – Мирно так себе шли, шли, и тут внезапно – «Тень», да? Синдзи замолчал, глядя куда-то мимо меня. Я прикинула, каков шанс, что парень меня дурачит – в духе «оглянись, дура» – а потом поняла: это он просто от ответа уходит. Нет-нет, так у нас дело не пойдет, обормот. Я из тебя за «Нигоки» все вытрясу.

– Не тяни. Почему у тебя на хвосте сверхдредноут Его Тени? Снова эта пауза, и стол кажется уже не такой уж крутой преградой

– всего-то на полпрыжка.

– Але, придурок! – рявкнула я.

– Это, м-может, сначала уйдем от него, а потом… /"Мимо"/.

– Обшивка уже заросла? – спокойнее поинтересовалась я. – Нет?

Тогда у нас еще есть время на полюбовное выяснение отношений.

– Еще надо выйти из поля астероидов… Я хрястнула кулаком по столу:

– Прекрати зубы заговаривать! Почему вообще это дерьмо произошло?

Откуда «Тень»? Кто ты такой, сволочь?

– Я Синдзи, – буркнул он, опустив голову. – «Т-тень»… Она привязалась. /"Трепло"/.

– Ну надо же?

– Д-да. У меня заказ. К-конфиденциальный, – тихо сказал парень, подняв честные глаза. – В шестнадцатой зоне я п-пересекся с «Тенью», те запросили мои данные и п-потребовали принять партию досмотра…

– Во-первых, гонево, – я нацелилась в него указательным пальцем.

– Во-вторых, тупое.

– Но это п-правда! – вскинулся тот. Я с сожалением смотрела на парня. Попытка была довольна неплоха, учитывая наивную рожицу и честный открытый взгляд, но, увы, ты сегодня встретился с инквизитором, обормот. Голосовые модуляции и микромимику от меня никуда не спрячешь, а твое лицо и голос прямо орут: /"Я врунишка! Я сейчас тебе такого нагорожу!"/

– Это «не» правда, Синдзи, – раздельно сказала я. – Выкладывай. Он вдруг встал, и я напряглась: да, резака у него больше нет, но мало ли – корабль-то его.

– П-пойдем со мной. /"Что за новости?"/

– Куда еще? – спросила я, поднимаясь.

– В т-трюм. Покажу груз.

– И на что он мне сдался?

– П-поймешь, почему я не пустил партию досмотра. Это становилось интересно, к тому же взыграли инстинкты инквизитора, а если инквизитор и бывает бывшим, то инстинкты точно в увольнение не спешили. Я шла за худой сволочью, осматривала корабль и понимала, что здесь все не так. Странный контрабандист на неимоверно крутом фрегате напарывается на «Тень», пытается уйти от нее, и сверхдредноут вместо того, чтобы послать по его следу каких-нибудь мелких сошек, сам бросается в погоню. Оно, конечно, действия Его Тени неисповедимы… /"И тем не менее, обормот врет мне//,////н//о надеется чем-то убедить. Это все странно//, дико странно//"/. Я на всякий случай проверила оружие.

– Сюда. Дверь в трюм открылась – и такого загаженного грузового отсека я еще никогда не видела. Здесь, похоже, не убирались отродясь:

какие-то обломки органической тары, которая уже начала подгнивать, ворох странных тюков – об их закреплении никто не подумал, и они рассыпались по всему дальнему краю помещения. Еще здесь имелся высокий бокс биологической защиты – эдакая цистерна из непрозрачного стекла с кучей оборудования у основания – и один здоровенный ящик с военной маркировкой. Короче, я бы поисковую партию сюда тоже не пустила. Стыдно.

– Да. Срач, – подытожила я вслух.

– Т-так трясло ведь, – буркнул Синдзи. – И это…

– А принайтовывать грузы ты никогда не пробовал? Я была разочарована: у такого великолепного корабля – а даже ребра жесткости в трюме были великолепны – и такой убогий капитан.

Он что, этот фрегат на мусорке нашел?

– Г-гляди сюда. Я подошла ближе к большому ящику, куда меня и подзывал Синдзи. В голове проносились варианты: сейчас оттуда что-то бросится, какой-нибудь хищный актиноид; меня туда утянет – это, например, гравитационный компактор; там мина… Но обормот-капитан стоял рядом с приоткрытым боксом, и большую часть возможных каверз пришлось отмести. Бокс был льдисто-серым, как камуфляж климатических войск с агрессивных планет, и маркировка оказалась абсолютно незнакомой, и вообще, я с трудом разбирала слова: там будто кто-то под трафарет набивал жаргонные словечки. А вот под толстой крышкой, которую сдвинул Синдзи, обнаружилась вполне узнаваемая вещь.

– Хм, это восемьсот шестая статья, обормот, – сказала я, изучая генную бомбу. – Ты в курсе, что ты офигенный мудак?

– М-мне заплатили, – сухо сообщил Синдзи. Я покосилась на него.

– О, не сомневаюсь. И, полагаю, неплохо. А ты видел когда-нибудь планеты после таких штуковин? Слетать бы на фронтир, я бы ему показала. Тамошние пираты любят колонистов такими пугать, и пару несговорчивых планет для острастки они обработали. Крайне выгодное оружие: и твои соседи становятся шелковыми, и ты получаешь планету уродов, биомассы, и вообще – торгуй не хочу такой кунсткамерой. Самое приятное, что уже через полгода использование генной бомбы не доказуемо: ну, пробудилась фауна планеты, покушала колонии. Бывает. Но это все лирика, а вот выводы – выводы просты: Синдзи – сволочь. На «Тени», видимо, знали о выкраденной генной бомбе (откуда отправители ее свинтили, кстати?), галактика очень жестока, поэтому мой фрегат погиб из-за беспринципного сукина сына. Курс ему тот же понравился, видите ли.

– Видел, – неожиданно сказал Синдзи. – Его Тень сбросил такую на мою родную планету. /"Ни разу не заикнулся"/, – сообразила я, наблюдая за его профилем, и только во вторую очередь до меня дошел смысл сказанного.

– Ты что, с R6O? Он оглянулся и с интересом в глазах посмотрел на меня:

– Ст-транно. /"Вот уж действительно"/.

– Что именно?

– Официально генная бомба Империей не п-применялась, – задумчиво сказал Синдзи. – Б-биосфера R6O якобы уничтожена взрывной м-мутацией. П-почему ты связала генную бомбу и м-мою планету? И откуда такой допуск? Не работать мне под прикрытием – вот ей-ей. Я смотрела на Синдзи и понимала, что у обормота есть чудовищный недостаток: он расслабляет. И стоит привыкнуть к мысли, что это идиот, как он подмечает чертову мелочь. Ну, и везунчик он тоже, а я… А мне придется осваивать новые навыки. /"Говорить – не говорить? Если говорить, то насколько откровенно?"/ Я поняла, что судьба Синдзи уже определена. Где-то там, внутри, я на самом деле решила, что заключу с ним договор – пусть временный, но договор. Он мне лично отработает мою «Нигоки». И каждую капельку пота от ручной гребли к его фрегату. И каждую… /"Короче"/.

– Меняемся. Ты рассказываешь правду о себе, я – о себе. В довесок расскажу, что знаю о твоей планете. Он некоторое время изучал меня, и в черноволосой головешке сейчас происходило что-то страшное. Ну, давай, обормот, не может контрабандист быть тупым-тупым дураком, давай, сделай правильный выбор.

– А п-потом? О, а он и впрямь не так чтобы очень глуп.

– Потом? Поглядим. Ты мне вообще-то должен очень хороший фрегат.

– З-за что это?

– А ты, парень, наглец. Стреляли вообще-то не по мне, я мирно себе летела.

– Ты почему-то п-пряталась. Я до па-пальбы тебя не видел, – парировал он. /"Туше! Так, это становится уже скучно"/.

– Не борзей. Я заметила твой выхлоп и включила камуфляж. Откуда мне знать, кто ты?

– А по-потом ты убегала от «Тени». М-могла включить экраны и б-бросить в эфир свои идентификаторы. /"Ах ты ж мелкий паразит//"//,/ – подумала я. Этот малый сейчас явно торговался, чтобы сбить цену уже вполне очевидной сделки, и он очень ловко прикинул, что мои проблемы с законом могут оказаться лишь чуток лучше его собственных.

– И все же предлагаю не борзеть, – сказала я. На моей стороне были поставленный голос и непрозрачное забрало шлема. – Ты мне только что сам показал генную бомбу, или это аппарат для газировки?

Может, мне тебя повязать и сдать Его Тени? /"Ого"/. Это оказалось неожиданно. В глазах контрабандиста на какую-то долю секунды появился самый настоящий дистиллированный страх: то ли родная R6O ему вспомнилась, которую превратили в инкубатор разросшейся биомассы, то ли еще что, – но это был отличный страх. Черненький и глубокий. Возможно, я бы его разглядела, даже не будучи инквизитором.

– Д-договорились. Отлично. Голосок – то, что надо: тихий, слабый, неуверенный. Я уже поняла, что расслабляться с ним не стоит, но сейчас этот обормот явно и честно принял нелегкое решение. Я знала, что это победа, знала, что теперь надо расширять плацдарм и бросать сюда еще десант, брать в руки этот отличный корабль и до поры – этого недо-капитана.

Это все прекрасно, неожиданно прекрасно, мне нравится развитие событий, только вот почему непременно должно быть некое «но»? Генная бомба ужасна, настолько ужасна, что просто вау, но говоря о причинах бегства от «Тени», этот маленький паршивец мне наврал.

Значит…

– Славно. Идем общаться в каюту, что ли? Или остальной груз настолько же крутой, как генная бомба?

– Н-нет, – сказал Синдзи, энергично помотав головой. – Мелочевка.

– И я могу это все посмотреть?

– Д-да ради бога. /"Дин-дон»,/ – это только что была еще одна ложь. Я осмотрелась:

тюки, разбитые волосатые контейнеры, еще какой-то хлам, бак биологической защиты… Я искоса наблюдала за тем, как Синдзи отслеживает поворот моей головы. И – стоп: значит, бак.

– Это что такое?

– Это? Бак. Д-для перевозки существ в анабиозе. /"Хм. Да ты просто гений"/. Я подошла и положила руку на непрозрачное стекло.

– Крио-бокс. Старье. Он активен?

– Н-нет. Сзади шаг – ко мне. Я нащупала в перчатке триггер запястного клинка и резко обернулась к нему:

– А ты чего такой дерганый, а? Что там такое?

– Д-да нет там ничего! – воскликнул Синдзи. – Так что с договором? О, да. Это оно. Ты паникуешь, «просто Синдзи», мощно паникуешь, давай, оближи губы еще, потому что твой пульс я слышу даже отсюда безо всяких усилений сенсоров. Любопытно и, честно признать, страшно: в этом баке находится что-то, что куда хуже или куда ценнее, чем генная бомба.

– Ну-ну. Договор? Хорошо, я поднимаю ставку. Хочу семьдесят процентов с этой твоей доставки. Синдзи замер, и плотно сжатые кулаки определенно были куда красноречивее физиономии обормота. /"Ты жалок, приятель. Как же ты торгуешься с заказчиками? Как блефуешь, уходя от жадных курьеров нанимателя, которым жаль рассчитываться//с//тобой?"/ Эх, дурак, повезло тебе с кораблем. Очень повезло.

– Семьдесят? Д-да ну на фиг. Какие еще п-проценты? /"Хм?"/

– Какие еще п-проценты? – повторил Синдзи. – Открывай бак, там ничего н-нет. Ну надо же, как твердо, сдуреть можно. А ты неплох, Синдзи, совсем неплох.

– Пффф, – сказала я и пожала плечами. – Насчет процентов мы еще посмотрим. Обсудим в каюте. Синдзи кивнул и повернулся, чтобы уходить из трюма, уверенно так, почти по-хозяйски повернулся, подтверждая мое впечатление: все же не безнадежен. Но ему не повезло сегодня, потому что я ­– инквизитор.

Одним тычком в управляющий блок я вызвала меню и вжала клавишу экстренного открытия цистерны.

– Нет! Он почти напоролся на выставленный клинок, и я покосилась на него: отдавать приказ виртуальному интеллекту неудачник не стал – да его вообще, похоже, больше ничего не волновало. Он весь был там, у контейнера, где уходило в стену скругленное стекло, откуда шел ледяной пар, и сенсоры моего скафандра пискнули, сообщая, что там все плохо и холодно. А потом из этого замороженного облака лицом вниз выпало тело. На ослепительно белой коже тонкой паутиной застывал иней, он покрывал голубизной спутанные волосы, и это, несомненно, была девушка. Во вторую очередь я обнаружила массивные черные браслеты на запястьях и похожие анклеты на щиколотках. /"Это что, ограничители?"/ Понимание происходящего оказалось неожиданно приятным: есть самооправдание, чтобы грохнуть симпатичную сволочь. Он ведь как чувствовал, что я посчитаю «охоту за головами» чем-то пострашнее генной бомбы. И – да, я знаю. Я прискорбно не согласна с уголовным кодексом. Ненавижу.

– Приторговываешь плотью, мудак? – прошипела я, сбивая застывшего парня с ног. Носком под ребра – и квантовый клинок к горлу. – Беглая? Чья-то дочь? Кто она?

– Хрр-р… – сказал черноволосый засранец, харкая кровью. Он норовил свернуться в клубок, но я ему не давала.

– Умри, сволочь!

– Н-не надо! – выкрикнул он. Наверное, это рефлексы. Или опыт. В любом случае, я поняла, что «не надо» – это не ко мне, хотя квантовое лезвие уже взмыло над его шеей. Я обернулась и крутнулась в пируэте, ловя картинку и стараясь умять ее в мозг. «Пленница» вставала с пола, и с нее мелкой пылью осыпался иней, а браслеты-анклеты взорвались струями дыма. Дым лип к белому телу, дым скрывал небольшую грудь и поджарый живот, дым опутывал ноги, а над всем этим буйством коллоидного скафандра разгорались алые глаза. Так я это все и запомнила: дым, без единой кровинки лицо и алые глаза. А потом картинка моргнула и изменилась.

– Рей, не надо! Синдзи, раскинув руки, встал между мной и ею и громче повторил:

– Не надо! Пожалуйста! Это было дико, а я ведь повидала всякой всячины. Странное существо, затянутое в черно-белый скафандр, глядит теперь в лицо стоящему перед ней препятствию, а я уже почти собралась как-то активно среагировать, когда Синдзи, не оборачиваясь, сказал:

– Выйди в коридор, пожалуйста. /"Он не заикается"/, – поняла я за дверью. А еще у меня было отчетливое впечатление, что я сейчас стала свидетелем абсурдной семейной сцены. Стоять дура-дурой пришлось недолго, хотя я успела понять, что сбило меня с толку. Я заторможено среагировала на угрозу потому, что эта худая красноглазка сориентировалась в пространстве слишком быстро. Словно и не сидела до того в крио-камере. /"У нее должны мозги оттаивать и суставы крошиться. Как она встала//?////Я//уж //молчу //об активации скафандра?//..//"/ Дверь зашипела, и вышел Синдзи. Если я что-нибудь смыслю в несчастных выражениях лица, то это было именно оно. И как это все склеить с произошедшей сценой – не понимаю. Ни в одном глазу.

– Что это было? – спросила я, заглядывая ему за спину. Там был набитый и замусоренный трюм, там стоял закрытый крио-блок биологической защиты, и вообще: мне все померещилось, только вот на роже у обормота очень уж красивый след моей ноги. Синдзи прислонился к стенке и косо взглянул на меня.

– Я спрашиваю, что это…

– Слушай, сн-ними шлем, а? Он меня прервал. Он непонятный недоносок на непонятном корабле с непонятной красноглазой хренью в трюме. Но он попросил так жалобно, словно вымаливал воды человек с сожженным животом. Я стиснула запястье, и шлем взорвался облачком газа, и пока тот втягивался в приемные сопла, Синдзи во все глаза изучал меня.

– Ты, хм, к-красивая, – буркнул он как-то по-детски. /"Красивая…"/ Когда тебе, госпожа бывший инквизитор, комплимент в последний раз делали, а? Не в баре – «Какая попка!», – а именно комплимент?

– Ты мне зубы не заговаривай, – сказала я. – Кто это такая?

– Это… Ну, она… Я морщилась и, видимо, хмурилась, слушая эти жалкие звуки. Но вот голова-то работала, и там были ассоциации. Где-то я уже встречала это дикое сочетание мертвенной бледности и красных глаз. В комплект там прилагалось что-то вообще запредельное. Опираясь на теплую стену замечательного фрегата с таким теплым именем «Сегоки», я смотрела сквозь бормочущего капитана, а на самом деле вглядывалась в свою память. Не надо завидовать памяти инквизитора, договорились? Ответ был, и он, разумеется, нашелся.

– Иди ты! – сказала я. – Это что, была Аянами? Синдзи заткнулся, как если бы я ему залепила плюху. Ума, кстати, не приложу, что за бред он там городил, пока меня не было.

– Эм, н-ну, да. Наверное, самые глупые три слова, которые можно услышать об Аянами. И уж точно – самое глупое место о ней говорить, когда корабль Его Тени так близко. /"Ты, кажется, не верила в судьбу, Аска?"/

– Ничего не понимаю, – честно сказала я. – Почему одна из Аянами на «Сегоки»?

– По-последняя из Аянами.

– Радужное уточнение, Синдзи. Но все же? Капитан выглядел куда хуже, чем после драки со мной в невесомости. А меня разбирало любопытство: в конце концов, я только что видела невозможное, это самое невозможное меня собиралось прикончить, почему-то не прикончило, и вот я, стоя в теплом коридоре, разговариваю с сопляком, который что-то знает. Наверное, это по-своему возбуждающе.

– Тут д-длинная история, – потерянно сказал Синдзи. – Д-давай в другой раз, а? Да ладно. Сейчас уже.

– Послушай, дружище, – сказала я раздраженно. Я, черт побери, была очень зла. – Давай я расскажу, как это все выглядит. У тебя на корабле последняя из Аянами, ты ее держишь в крио-камере, и она почему-то считается с твоим мнением. Один из этих фактов – хрень.

Надо объяснять, почему? Он опустил глаза и покачал головой. /"Да что с ним, а?!"/ Я уже сделала шаг, чтобы как следует потрясти тщедушного паршивца, когда до меня дошло, что это за поведение. Так выглядит человек, который понимает: расскажи он сейчас историю – и пути назад не будет. Мои подследственные обычно после такого или шли в полный отказ, или каялись во всем, подписывая себе хоть частичку снисхождения. Короче, это все называется: «После моего рассказа я навсегда в твоей лодке». Черт, а ведь волнительно, а? Особенно учитывая, что по факту это я нахожусь в его лодке.

– Его Т-тень послал Рей убить меня. Первый вопрос звучал так: да кто ты такой, чтобы Его Тень отправлял по твою душу Аянами? Меня это чертовски интриговало, но куда хуже оказалось сочетание двух фактов: за Синдзи послали Аянами, но Синдзи стоит передо мной.

– И почему же ты до сих пор жив?

– Д-длинная история. /"Бесит"/.

– Слушай, ты! Мы договорились обменяться информацией друг о друге, или как? Он кивнул и решился. Черт меня побери, этот обормот наконец на что-то решился. Я за него даже рада.

– «С-сегоки», разблокируй запись «Рей», – сказал Синдзи в пространство и поманил меня за собой.

– Принято, Синдзи. Коридор пульсировал волнами жара: мощная корабельная установка изо всех сил драконила органику, и фрегат восстанавливался так быстро, что это буквально ощущалось – вибрацией, нытьем в ушах на пределе слышимости. Я вдыхала воздух этого корабля безо всяких фильтров скафандра, и запах мне нравился. /"В сингл-классе пахнет //не корабль, а //капитан"/, – некстати вспомнила я и скривилась, глядя в спину идущего впереди парня.

– П-присаживайся. Рубка была просторной и светлой, и здесь уже мерцал проекционный экран с таблицей файлов. Сама файловая система показалась мне незнакомой, но разглядеть подробностей не удалось: началось воспроизведение видео-файла с пометкой высшего капитанского доступа.

– Сначала п-преамбула, – сказал Синдзи, сразу же нажав паузу. – Я попался на к-крупной сделке. Фактически, сорвал т-тайный перевод денег по личному каналу Его Т-тени. Занимательно. Во-первых, как ему это удалось? Во-вторых, оказывается, что везунчику везет далеко не всегда. Я бы, например, ну никак не хотела знать хоть что-то о личных финансах Его Тени. Это крайне нездоровая информация.

– Круто, – сказала я вслух, ожидая, пока Синдзи возобновит воспроизведение. Судя по первому кадру, меня ожидала штатная съемка встроенной камеры скафандра. Ну, а метки в поле зрения говорили о скафандре высшей защиты – «чиф-скаф», «эл-эл-сек» или что-то такое.

– Д-деньги я снял немаленькие, п-потом узнал – чьи. Это было…

мммм. Неп-приятно. /"Сколько же ты подгузников обделал, когда это понял, а?"/ Видимо, взгляд у меня получился красноречивым, поэтому Синдзи скомкал объяснение:

– К-короче, тогда и приняли решение м-меня устранить. Его Т-тень поручил это дело… Я подняла руку: малый явно куда-то торопился.

– Стоп-стоп, Синдзи. Давай-ка проясним: откуда у фрилансера данные о денежных каналах канцлера Империи?

– Б-баронианцы. Его Т-тень спихивал им старые технологии. Они на проверку оказались слишком старыми, и бывшие п-партнеры наняли меня… Да, схема весьма увлекательна – и так же маловероятна. На случай, если кто забыл, – мы с баронианцами воюем холодным способом, и на эдаком фоне торговля в верхах выглядит просто убийственно. Сказать обормоту, что его хотят убить не за деньги? Хотя… Может, он и сам в курсе. Пока Синдзи распинался о тонкостях аферы, я его разглядывала:

детали меня не интересовали, а вот общие ощущения – причем мои собственные – оказались неожиданно любопытны. Я сижу на замаскированном корабле, вокруг сплошные непонятности, капитана разыскивает Его Тень, нас вот-вот накроют, а на экране сейчас покажется что-то интересное… На фоне всего этого бедлама я, кажется, начала понимать, почему сбежала. Понимать, что лучшему пилоту, лучшей Аске в галактике не хватало азарта. Вспомнилась сцена в кабинете у Кадзи-сана, вспомнилось, как я хотела начать все сначала – и гори в аду эта состоявшаяся личность инквизитора. /"Ты получила кое-что получше, чем чистый лист: чудовищный экипаж, вечный враг на хвосте – и плевать, что это не //тв//ой враг. Забить на то, что это не //тв//ои интересы и не //тв//оя игра"/. Мерцал экран, Синдзи все бубнил, а я жалела об одном: за такую интересную жизнь платой пошла моя Красная.

– … ее корабль рванул и рухнул на п-планету. /"Ох, я пропускаю"/.

– И что за планета?

– Б-безымянная, глубоко во фронтире.

– И ты спустился за ней, – кивнула я. – Зачем? Синдзи пожал плечами:

– Н-не знаю. Х-хотел добить. Наверное. Болван, мало тебя по вселенной гоняли. Если твой «хвост»

отвалился, дай вслед залп «линейкой» и уходи двумя прыжками в случайном направлении – вот и вся философия убегающего.

– И?

– И – в-вот. Он наконец снял видео с паузы, и по экрану пошли помехи, потом открылось что-то похожее на корабельный люк. Дыхание человека в скафандре было прерывистым и тяжелым: Синдзи нервничал – и было от чего. Корабль повалил при посадке хрупкие на вид желтые стебли, больше похожие на кристаллы. Целый лес ветвистых друз уходил к подвижным скалам, из которых хлестали парогазовые потоки. Серо-синяя мелкая взвесь в воздухе, розоватый диск светила невысоко над хребтом буйного камня, и облака-ленты от горизонта до горизонта. Страшные красоты, неприятная, больная какая-то цветовая гамма.

Хотя в сторону лирику: физика на этой планете тоже радовала.

– Это что? По периметру картинки скафандр выдавал данные о среде. Какой-то дикий изотопный коктейль в воздухе, все активное, и фон здесь был под стать.

– Это в м-микрозивертах в час. Количество нулей изрядно напрягало, я бы и шагу не сделала по такой планете, а этот балбес вышел наружу, прямо на обломок чужого корабля.

– Ты совсем ушибленный, что ли? Собирался в этом лесу искать Аянами?

– Я ее в-видел, когда приземлялся. Синдзи смотрел на экран слегка смущенно. Так смотрят на детские фото: связано с ними много, они тебя смущают, это твоя история, и тебе неловко показывать их кому-то. Но ты ведь уже взрослый, и уже прорезалась потребность поделиться с кем-то своим детством. /"Да. Тяжелое детство»./

– Знаешь, Синдзи, я догадываюсь, чем кончится фильм. Аянами не падала на эту планету, верно?

– См-мотри. В прицельных метках стояла знакомая фигура. Ветер трепал короткие голубые волосы и длинную плетеную косичку, ветер хлестал ее сотнями зиверт в час – даже для Аянами это был перебор. Щиты скафандра Синдзи натурально трещали под натиском радиации, и я решила, что рядом с этой системой рвануло что-то крупное, а может, это вообще система нейтронной звезды. Больная жизнь вокруг завораживала, и на фоне оттенков желтого испорченный скафандр Аянами выделялся грязной кляксой. Синдзи поднял в поле зрения камеры турбоплазменный излучатель – венец ручного оружия, которым голозадые повстанцы на H6KO испарили взвод штурмовых челноков Империи. Здесь в прицеле была только худая девушка, в дымящемся коллоидном скафандре: скафандр не выдерживал насыщенного облучения. По сенсорам хлестал ветер, что-то ревело вдалеке, а Синдзи все медлил с выстрелом. /"Ну же, давай"/. Боже, что за хреновый триллер. Обормот поднялся чуть выше, и стало видно, что Аянами остановилась над берегом какой-то жидкости – назвать это водой язык не поворачивался. Лужа дрожала, над ней поднимался пар, за паром виднелись уже знакомые дрожащие кристаллы. Больные цвета, совсем-совсем чужая человеку симметрия во всем. Медленно, будто в густой жидкости, Аянами обернулась к Синдзи, и излучатель дрогнул. Из глаз девушки текла кровь. Кровь сразу застывала, но на ее место выползали новые капли. Скафандр уже мигал, по сути, на ней вообще уже не было скафандра, только облако сдавшихся частиц вокруг тела.

– Как… Как здесь красиво. Голос был тихим и ужасно удивленным, этому голосу надо было будто привыкать к самому себе. Аянами опустилась на колени и провела ладонью по песку. Я поморщилась: этот песок можно прессовать в ТВЭЛы и продавать отсталым мирам. Голая белая ладонь, играющая с песком, – и бегущие цифры в уголке картинки. /"Брррр"/.

– Кто ты? Коленопреклоненная девушка подняла руку, и между пальцами посыпался легкий песок. Песчинки летели прочь, а Аянами смотрела прямиком в прицельную метку излучателя. Метка дрожала крупной дрожью, словно перепила накануне.

– Кто я? Картинку окрасило алым, и запульсировала надпись: /"Щиты перегружены! Обеспечьте…"/ А потом картинка пропала. Как скучно, подумала я. Развязку можно додумать: Синдзи, обливаясь потом и обделываясь на ходу, затащил эту непонятно почему живую «Нейтронная-Звезда-тян» на корабль. Дальше уж совсем настает конец логике и здравому смыслу: Аянами почему-то выжила. Конечно, учитывая, что Синдзи сохранил «последнюю из», – честь ему и хвала от Красной книги, но глупо-то как.

– Она н-ничего не помнит, – грустно сказал Синдзи. /"Это тебе повезло, обормот"/.

– И на что она тебе сдалась? Полкорабля заразил, небось?

– Она в-вывела всю радиацию за сутки. «С-сегоки» – за трое.

– Мило, но все равно это не ответ. Зачем она тебе понадобилась? Синдзи вздохнул:

– Т-тебя там не было. Ты не п-поймешь. Ну, моя очередь вздыхать. Куда уж мне.

– Ясно. Допустим. Почему она в крио-камере?

– Она заб-болела. /"Насморком"/, – закончила я про себя. Ржать хотелось ужас как, но поскольку мое состояние попахивало истерикой, приходилось сдерживаться. Тем более, обормот соизволил продолжить. Глядя на мерцающие приборные панели, он просто говорил, говорил, говорил…

– Это какая-то лучевая б-болезнь. Через час ак-ктивной жизни она слабеет, еще че-через час впадает в к-кому на месяц.

– И ты захотел ее вылечить, ага?

– Н-ну… Да. Жалок и безнадежен.

– И ты, конечно, в курсе, что девушка, становящаяся Аянами, формально мертва? – с надеждой в голосе спросила я.

– П-первый Гражданин формально уже в-восемь тысяч лет как издох,

– огрызнулся Синдзи. Видимо, состояние его драгоценной убийцы-неудачницы было очень больной темой. Так и запомним.

– Сравнил. Думаешь, можно найти лекарство от болезней жизни после смерти? Он пожал плечами:

– З-знаешь, я не верил, что выпотрошу счет Его Т-тени. Да в-возьми хоть нашу ситуацию. Скажи, так бывает? Странные у него глаза. С другой стороны, а какие глаза могут быть у человека, чья наивная вера и глупость получает оправдание на каждом шагу? Это взгляд чертова везунчика, и я буду не я, если не повожу его мордой в грязи. Но это потом.

– Итак, зарабатываем деньги на нас всех, бегаем от твоих преследователей, ищем лекарства твоей Рей. Я ничего не попутала в заданиях?

– Хм. Заб-была своих преследователей. А, ну да. Я снова расслабилась.

– Окей, плюсуем это.

– И лек-карства – это г-главное.

– Но-но, не борзей. Зачем тебе так приспичили лекарства? Вам часа в день мало? Синдзи ничего не сказал, но выражение лица у него было крайне нецензурное, даже кончики ушей порозовели. Милый малыш, в свободные минуты я обязательно буду над ним издеваться.

– Не дуйся. Лучше дай мне капитанские полномочия.

– Чего?! Зачем еще тебе полномочия? /"Спасибо, я уже поняла, что ты не заикаешься, когда взбешен или взволнован"/.

– Потому что обшивка уже почти восстановлена, а значит, нам пора лететь. А значит, нам нужен лучший пилот. Намек ясен? В рубке стало очень тихо, в глазах у Синдзи плясали отблески приборных панелей, там были негодование и обида, а еще – сомнение.

Он просто не понял, что у него нет выбора.

– Давай быстрее, мы на кино и так много времени извели. Командуй виртуалу.

– «С-сегоки».

– Слушаю, Синдзи.

– Передать летные п-полномочия… Он запнулся и посмотрел на меня. Ах да, я невоспитанная девочка.

– Меня зовут Аска. Синдзи кивнул вместо «будем знакомы» или «очень приятно». Он тоже невоспитанный мальчик, но впрочем, ситуация и не обязывает.

– П-полномочия – Аске.

– Принято, Синдзи. Я бесцеремонно уселась на ложемент.

– «Сегоки», низкоуровневую настройку реактора на второй экран, векторные данные возможных прыжков – на пятый. Остальное обсуждаем уже в синхре. И интерфейс синхронизации давай сразу, ага?

– Принято, Аска. Я тонула, копье легко пробило мне разум, и ускользающим краем человеческого сознания я зацепилась за картинку: Синдзи вышел из рубки. Извини, парень, зато у тебя есть цель жизни и корабль.

Унижение в обмен на сохранение того и другого – не самая крупная плата. Ты уж мне поверь.

 

*Глава 4*

Вокруг меня кипел незнакомый мне фрегат – мощный, великолепный, ослепляющий. Бурлящая сущность машины вливалась в меня, насыщая болью и восторгом, скрепляя намертво человека и корабль. Я висела в огромном силовом пузыре, я ощущала чужую мощь, и на языке вертелся горький привкус одного-единственного слова: /"Измена"/. Прости, Красная, но это слишком великолепно. Прости, Красная. Наверное, так изменяют любимому в ночь после его похорон – черт, красивым, наверное, был мир, когда чувства что-то значили, и были кладбища и обряды. Восторг от краха условностей, горечь собственных противоречивых чувств, страсть – все это влилось в наш век вот сюда. Звезды и я. Но – хватит. Реактор, силовые пилоны, энергетические контуры, оружие – я перебрала сознанием корабль, и в каждой крохе, в каждой чешуйке живого металла нашлась частичка потрясающего гения, и самое время испытать эту гениальность. В конце концов, я – пусть и себе самой – пообещала сохранить и цель жизни, и корабль. Везет тебе, Синдзи.

– «Сегоки», радары. Объект – «Тень». Хватит играть в прятки. Вакуум поплыл прочь, сфера камуфляжа звякнула в сознании, и сквозь мельтешение глыб я увидела его – колышущийся призрак из мрака, а уже секундой спустя что-то острое взрезало мне голову над бровями.

– Активный сканирующий сигнал. «Сегоки» обнаружена, Аска. Ну и ладно. Дюзы к врагу – и вперед.

– Прицельный маркер главного калибра. Обнаружен энергетический всплеск… Скрипнув зубами, я ушла вниз в самый последний момент – как раз перед тем, как восемнадцатикилограммовая болванка главного калибра смела астероиды на много сотен километров впереди. Что ж, раз пленных брать не будут… Я напружинила ноги и нырнула в туннель, пробитый сверхдредноутом среди астероидов. Там таяли распыленные обломки, и щитам стало больно. Железо впивалось в них, но это была ерунда, а вот пятки уже серьезно припекало огнем носовых батарей «Тени», и я рискнула отвлечься и посмотреть, как там дела у преследователя. «Тень» сокращала расстояние. Огромный кусок тьмы испарял астероиды щитами, все больше звезд исчезало за его тушей, все ближе становился момент, когда он безошибочно наведет главный калибр. А я не смогу увернуться из-за перегрузки. /"Да ладно"/. Мы шли уже прилично быстрее скоростей пуска торпед и ракет, так что всю лишнюю энергию я переправила на кормовую защиту – взрывов можно не бояться, но и прыгать со щитами на корме не выйдет, потому что изнанке непременно нужна моя голая задница. Такой вот изврат. Срочно что-то надо сделать, потому что ты быстра, «Сегоки», но если не прыгать – «Тень» быстрее. В упор не пойму почему, но быстрее. И перегрузка-то нарастает… /"Перегрузка"/. Это страшное слово, и я вспомнила один из своих умозрительных трюков времен космоходки.

– «Сегоки», заряжай «линейку». Мне за этот трюк поставили «F» и позорили при всем классе. Быдло смеялось, а вот отличники – нет, хоть каждый из них и рад был зарыть выскочку Сорью. Просто умницы все понимали, что рыжую распекают не за само решение, а за чудовищный риск. Риск в космоходном училище, увы, не преподавали.

– «Сегоки», максимальная перегрузка? Время – от секунды до трех.

– Предельная или эффективная? – уточнила виртуалка.

– Эффективная, разумеется. Хотелось бы стрелять и прыгать сразу после. Ноги чертовски жгло, а мышцы уже так прямо подводило: я шла почти у предела крейсерской скорости.

– Восемь тысяч g… /"Пффф… Хватит вроде"/.

– … Внимание! Внутри фрегата эта перегрузка не может быть полностью поглощена. А, черт. Я вызвала карту энергетической защиты корабля и ощутила, как вскипает мозг. «Сегоки» глотала пустоту, глотала возрастающую мощь батарей «Тени», а я считала и считала, но по всему получалось, что защитив только трюм и жизненные отсеки, лично я все равно получу около трех секунд сорокакратного «же». /"Выдержишь?"/ В животе пекло – то ли реактор, то ли один из ночных кошмаров космонавта: хоть грави-поле карлика, хоть сверхтяжелая планета, хоть сбрендивший генератор поля тяготения… Все мы боимся бешенства невидимой силы. Конечно, можно распределить, и «нагрузить» трюм, но там экипаж. Мой экипаж. Оно ведь какое дело: в мульти-классе капитан физически не может отвечать за всех, это просто так придумывают фанатики офицерской чести. А вот сингл жесток к совести – или ты один на один с кораблем и третьи лишние, или бери на себя все. Самое время потерзаться выбором – среди звезд, среди астероидов, с Его Тенью на хвосте. Я хохотнула.

– «Сегоки», прими схему перераспределения компенсаторов. А вот тебе координаты для прыжка.

– Принято, Аска. Внимание! Анализ показывает… /"Еще бы»./

– Заткнись. Просто заткнись.

– Зафиксирован… Я не стала дожидаться и увела себя в сторону – заодно проверим компенсаторы. Второй выстрел из «линейки» прошел совсем близко, я едва успела поймать включенным щитом кипящие обломки железа. И железо появилось во рту – много-много теплого, терпкого железа. Мое маленькое тело на кресте ложемента сейчас неплохо получило. /"А ведь это всего//-навсего//семнадцать «жэ""/, – напомнила я себе. Звезды неслись мне навстречу, а я все колебалась. Одно дело – бравировать перед преподом и другими курсантами, а другое – переносить выкладки с голо-доски в реальность. Все же школа готовит нас к жизни, которой не существует. /"Самое время для цинизма»,/ – подумала я и распорядилась:

– Сверхмассивную торпеду к бою, задержка шесть секунд.

– Принято. Введите координаты…

– Залп прямо перед собой, отклонение от курса на минус ноль-ноль три.

– Не рекомендуется, взрыв…

– Завали пасть. Пожалуйста. Ты слишком хороша, «Сегоки», но я – не этот мямля.

– Пуск! Голову раскололо. Торпеда без отдачи рванула вперед, она ползла медленно, едва шла, лишь немного быстрее меня, и уже осталось четыре… Три. Две. Одна. В шестистах метрах передо мной вакуум вспенила недолговечная черная дыра. Моя скорость, мое ускорение, плюс ее гравитация, минус везение, умножить на дерьмовость моей личной кармы, в которую я не верю… Короче говоря, физики всплакнули, а меня выпороли при всем классе, и отличники не улыбнулись даже. Ни один. Корабль почти прошел зону сверх-гравитации, с меня будто заживо содрало кожу, а потом меня развернуло вокруг собственной головы, и вот это уже было по-настоящему – «Ауч!» Будто каждую клеточку посадили на крючок, каждый крючок – на леску, а каждую леску – как рванули! В покрытом кровью поле зрения мелькнуло рыло «Тени» и я только что и смогла каркнуть:

– Огонь! «Линейка» добавила мне еще боли, хоть я и не в курсе, куда там еще было совать, а потом курс выровнялся, и я оттолкнулась ногами, ныряя прямо под «Тень» – я ее даже не задела, даже не поцарапала, лишь на секунду ошеломила выстрелом, но как же прекрасна эта секунда, как прекрасно, что ни один мульти-класс не способен провернуть такое, как прекрасна ты, «Сегоки», потому что…

– Прыжок!!. От неминуемой смерти я уходила в смерть весьма вероятную, меня рвало на куски, но это был триумф. Они все неправы – они опять все неправы, а права вовсе даже – я. Потом я очнусь и соображу, что переворотом через черную дыру я почти в упор жахнула по «Тени». Что я пережила две с половиной секунды сорокакратной перегрузки. Что я ушла в прыжок под брюхом сверхдредноута. Что я – дурище, но дурище чертовски классное. Когда я пришла в себя, космос выглядел совсем по-другому. Я пропустила всю изнанку, и очухалась сразу после выхода из прыжка.

– Аска, твои жизненные показатели стабилизированы, но я рекомендую пройти в медотсек для дренирования брюшной полости… Кто это? «Сегоки»? Под аккомпанемент перечисления того списка мясопродуктов, в который я превратилась, я встала. Кажется, в животе и впрямь много крови, ну, а на мышцы лучше внимания не обращать. «Маячки» в моем теле завывали, подтверждая сообщения виртуального интеллекта. И это и впрямь больно, хорошо, что медотсек совсем рядом.

– Аска! Я протерла глаза, и только когда это не помогло, сообразила, что пелена и кровавый туман – это внутри. Но по голосу вроде как Синдзи.

– Брысь с дороги. Не видишь – победитель идет. Язык ворочался тяжело, но сболтнуть что-нибудь было критически необходимо. Дверь разошлась, и я вступила в медотсек – здесь все блестело, задвигались приборы, почуяв добычу. Давайте-давайте, я вам задам задачку.

– Аска, т-ты… У тебя кровь по всему лицу!.. /"Это ты, обормот, еще мою селезенку не видел»,/ – подумала я, отключаясь на столе. *** Я открыла глаза, любуясь потушенным светильником над головой.

– Реставрационные мероприятия успешно завершены, Аска, – доверительно сообщил голос. Какой хороший голос – осталось вспомнить, где я. Госпиталь инквизиционной службы? Медотсек «Нигоки»? Нет, не пойдет – Красной больше нет, значит, я на «Сегоки» и накануне ушла от такого врага, от которого еще никто не уходил. Ну, этот Синдзи, конечно, уходил, но не из таких обалденных обстоятельств. Память пощелкала звеньями и послушно свернулась, а я тем временем ощупывала результаты «реставрационных мероприятий»: лицо еще скользкое после гелевой обработки сосудов, во рту торчит какая-то дрянь – наверняка зонд. Тело ощущается – и телу, черт возьми, холодно, потому что проклятый коллоид, по-моему, везде. Я села, и тут больничное оборудование додумалось наконец помыть болящую.

– Э, а ну, пошли вон, – сообщила я патрубкам, и они втянулись в операционное кольцо, а само кольцо пошло по направляющим к изголовью. Во всем теле плясали веселые искорки после реактивации нервных окончаний, тревожные «маячки» молчали, удовлетворенные состоянием хозяйки, и вообще – все удалось, как всегда. На случай, если кому вдруг интересно, меня пересобирали по кусочкам три раза, и эти жалкие сорок «жэ» – не в счет. Это так, по мелочи, по краешку. Я завернулась в выданную мне оборудованием простынь, задумалась было, где мой скафандр, и решила для начала помыться. Пол оказался теплым, и я прониклась к «Сегоки» самой искренней любовью. Вот что значит хороший реактор: можно не экономить даже на мелочах, и это после рывка, прыжка и интенсивной терапии, на которую энергии ухнуло караул сколько. Я как раз обнаружила дверь в медицинский душ, когда комм-линк ожил.

– А-аска?

– А, привет. Я иду в душ, переключись туда, если настроен поболтать. Я-то сама именно что настроена – не иначе, кибер-медики серьезно обкололи. Но это все ерунда, после такой победы можно и снизойти. И вообще. После такого поболтать хочется, и это очень, очень скверная особенность сингла: полное одиночество после боя. Вот так и влюбляются в виртуальные интеллекты кораблей, устраивают им синтезированные тела и бегают потом по полжизни от ликвидаторов Комитета этики. В душе я сразу же обнаружила регулятор, выслушала негодование от мединтерфейса и поставила температуру на максимум. Жить – это вообще не очень здоровое занятие.

– Так что скажешь, Синдзи? – поинтересовалась я, зажмурившись под струями воды. В комм-линке прокашлялись.

– Н-ну, что скажу. Сп-пасибо… И снова – только шипение струй, плеск и гудящая кровь в ушах.

Стенки крохотной кабины окутывал пар.

– Да на здоровье. Если ты не помнишь, то я тоже на «Сегоки», так что ради себя тоже старалась. И что за нездоровая тишина? Ты камеру наблюдения включил? – спросила я.

– Н-ничего подобного! Я хмыкнула.

– «Сегоки»?

– Да, Аска.

– Камера в помещении, где я нахожусь, включена?

– Нет, Аска. /"Хм. Ну и дурак"/.

– Молодец, – сказала я вслух. – Где мы находимся?

– Пятый сектор, внешние п-пределы аграрного мира G78, – сказал Синдзи подозрительно ровно. Обиделся, не иначе. – М-местное название

– Халона. Я пошевелила пальцами на ногах. Я озадаченно потерла шею и уперлась лбом в стенку – все же душ непомерно расслабляет: карта сектора упорно не хотела вставать перед глазами.

– И что мы здесь забыли? Ты что, прыгал, пока я была в отключке?

– Ну, да. Мы тут п-по делу. Как-то все интересно оборачивается, забавно, я бы сказала. Дел у него всего два: или бомбу сдать на ручки заказчику, или лекарство для его немертвой красавицы. Оба одинаково плохи для такой дыры, как Халона – здесь редкий спектр солнца, в котором растет фиолет, куча пузатых купеческих транспортов, биржи, мелкие наемные конторы. Было бы круто начать карьеру беглеца-инквизитора где-то здесь, потому что такие миры не любят преступники, а значит – элита поисковиков тоже. Черный трибунал сюда точно не забредет даже по ошибке, так что можно успеть выстроить неплохое разбойно-торговое дело. Я потянулась, разминая в обжигающих потоках восстановленное тело.

Это волшебный душ, классные мысли, но пора завязывать.

– Аска, т-ты там в порядке?

– Да что мне сделается, – сказала я, протягивая руку за полотенцем. – Так какое дело? Ты же помнишь, что у нас нет никаких секретов?

– Я-то п-помню, – буркнул комм-линк. – А вот ты са-сама как? Во-первых, он снова соскочил с темы, а во-вторых, я и впрямь ничего не рассказала. Обстоятельства – обстоятельствами, но слово держать надо.

– Ладно, сейчас приду в рубку. Куда твои киберы девают вещи оперируемых?

– П-приемный лоток слева от д-двери, третий сверху. Быстро он. Даже слишком быстро – небось, часто приходилось посещать медотсек, и вряд ли он заходил снимать зубной налет или сделать анализ крови. /"Ладно, наслушаешься еще его басен"/, – подумала я, застегивая на запястьях браслеты контактного скафандра. И снова гель – всюду гель: в еде, в одежде, в медицине, в химии. Мы помешаны на соплевидной ерунде, которая легко застывает, легко испаряется. Что за странные комплексы у этой поганой вселенной? Лично я с детства побаиваюсь этой субстанции – не иначе, в роддоме меня слишком долго держали в ванночках с нею. Все мы из детства, все.

– А вот и я. Синдзи развернул ложемент ко входу и положил голографический планшет на консоль.

– А я т-тут в логах битвы к-ковыряюсь, ага, – сообщил он. – Ты г-гениальный пилот. Я вспомнила недавние события.

– Не буду спорить.

– Ог-громное тебе спа-спасибо, – с чувством сказал Синдзи, улыбаясь. – М-мне очень п-повезло, что я встретил т-тебя. /"А мне-то как повезло, неуклюжая ты задница"/. Ощущение триумфа испарялось: этого дерьма можно было вообще избежать, кабы не обормот. Чтобы погеройствовать, мне пришлось потерять свой корабль и испытать восторг единения с чужим фрегатом. С фрегатом, который не мой. Фу, гадость, словно водителем нанялась.

– Тебе – повезло, – сказала я, усевшись на первое ребро жесткости. – Ладно, к черту. Что ты хочешь обо мне знать?

– П-почему ты скрываешься? А он ни секунды не думал – видимо, волнительный вопрос. Ну что же, держись.

– Я дезертировала из имперской инквизиции. Глядя на его выражение лица, я и сама понимала: звучит обалдеть как мощно.

– Т-ты… Бывший инквизитор? /"Инквизиторы бывшими не бывают, мой мальчик"/, – стоило сказать мне, но я, увы, слишком хорошо уже понимала, что бывают, даже если я единственный образец. Слишком уж много во мне поменялось всего за последний день, чтобы относить себя к ведомству. Хотя, быть может, я никогда и не была нормальным инквизитором? /"Фу! Плохая мысль, плохая!"/ Буду считать, что всегда была слишком хорошим инквизитором.

– Ага, именно. Синдзи потерянно кивнул, а потом провел пальцами по экрану планшета.

– Те-теперь понятно. А я-то д-думал – откуда такое м-мастерство. Я собрала в хвост мокрые волосы. /"Понятно ему, //ты //смотри"/. Говорить больше не хотелось: то ли действие лекарств прошло, то ли выдавила этот нарыв, и стало противно. Словом, я смотрела поверх его головы на сияющие панели «Сегоки», на датчик температуры второй дюзы, и у датчика все было правильно. В отличие от некоторых.

– П-почему ты ушла? Так я тебе и сказала, обормот. Пора заканчивать исповедь.

– Зарплата низкая, – сообщила я. – Еще вопросы?

– Н-нет, пока хватит. А он оказался сообразительным малым. Не только проверять не стал, так еще и понял, что пока хватит. Что еще будут посиделки и отношения размораживаются не в кружке: /"Здравствуйте. Я родился на Парам-пам-пам, моя мама – врач…"/

– Славно. Так что за дело на Халоне?

– Надо сдать б-бомбу. Да ладно. Кому? Пейзанам? Или брокеры-аграрии переквалифицировались?

– Заказ местный или это точка рандеву?

– Второе, – сказал Синдзи, отворачиваясь к пискнувшей панели. Конечно, мудрое решение. Выгоднее потом на своем горбу утащить генную бомбу через полгалактики, чем подставляться на какой-нибудь посреднической планете, где кишат агенты контрразведки, инквизиции, полиции и разобиженной пропажей армии. Но – это мудрое решение для посредников, а не для курьера. В таких крикливых безобидных мирах корабли пропадают без следа. То есть, совсем без следа. И ничего хитрого нет: если фрегат исчезает около какого-нибудь Харайона или приграничного улья S65, что в этом же секторе, то туда моментально сбегаются дознаватели. Сразу подозревают баронианцев, коморру, культистов, и, что характерно, находят – и первое, и второе, и третье. Массовый оборот идет через такие миры, там в общем вале потеря партии-другой – мизер, но штучные, уникальные сделки надо вершить небанально. Поэтому курьера, который привез генную бомбу, лучше спалить у какого-нибудь аграрного мирка, куда инспекция приедет со стонами и неохотой.

– Хм, Синдзи. Это первая твоя сделка такого масштаба? Он повернулся ко мне:

– Если считать, что г-грабеж Его Т-тени по масштабу к-крупнее, то… Нашел время крутизну показывать.

– Ты дурак, – объяснила я. – Я имею в виду курьерскую сделку.

Надо объяснять разницу?

– А… Д-да. До этого в-возил танцевальных к-кукол. Ну, так я приблизительно и думала. Андроидов-танцовщиц не возит только ленивый, это такой распространенный и пушистый бизнес, что хороший куш можно взять только за скоростную доставку. Несомненно, обормот именно тем и зарабатывал.

– Как тебя наняли? Синдзи сел на «перекладину» ложемента, освобождая место мне. Я сделала вид, что не заметила жеста. Сначала дело – потом мир и дружба.

– На перевалочном пункте в «Трех нулях».

– Тебя выбрали по кораблю?

– П-похоже, да. Им обо мне ничего не известно. Ох, вряд ли, но допустим. Главное, что это не агенты Его Тени.

/"Или агенты? Тогда хоть ясно, почему сверхдредноут прицепился на хвост «Сегоки""/. Я прикинула ситуацию, повертела ее и так, и эдак.

И вроде вышло, что все же не агенты: хотели бы подставить Синдзи под «Тень» – дали бы груз подешевле. В любом случае, историю корабля, на который положили генную бомбу, проверили на пару-тройку миссий в прошлом. Следовало бы напрямую спросить Синдзи, кто заказал такое оружие, но это ему вряд ли известно. От силы знает, как связаться.

– Окей. Здесь разобрались. Где встреча?

– На ф-фиолетовых полях, по координатам. Это звучало так глупо, что я аж переспросила:

– Что, в атмосфере?

– Н-ну, да. На п-поверхности. Дрянь. Конечно, можно просканировать зону посадки на десятки километров, но и подбить судно на взлете – легче легкого. Якобы транспорт с якобы фиолетовым концентратом случайно проходит по орбите, а в тушке – полный набор кластерных торпед. Или там просто излучатель, чтобы «поджечь» ионосферу. Можно обойтись еще меньшей кровью: если бы я была получателем, то просто шлепнула бы смелого капитана и получила и бомбу, и корабль.

Кстати…

– И какие твои гарантии?

– В-вот. Он открыл сейф с кодами и протянул мне ампулу с радиопередатчиком, в которой за бакелитовым окошком болталась жменя земли – красноватой жирной почвы с белыми зернышками.

– И что это?

– Это фиолет. К-ключ. /"Хм, а это изящно"/.

– Дай угадаю. Первый сигнал проходит, когда семена начинают развиваться, да? Синдзи кивнул, а я прониклась невольным уважением к порядочности нанимателей. Дальше ясно: вне атмосферы Халоны фиолет не прорастет – это такая дрянь, которой нужно не просто конкретное светило, но именно спектр этого светила именно в этой в атмосфере. Наверное, если попытаться сломать капсулу, – передатчику хана. Ну а когда Синдзи покидает Халону и фиолет вянет, сигнал идет второй раз и разблокирует товар.

– …Все верно? Обормот кивнул:

– Точно. Т-только если фиолет б-будет расти дольше шести часов или не пройдет второй сигнал, т-то бомба а-активируется. Вот это уже лихо. Видно, наниматели всерьез рассчитывают на долговременные отношения с курьером, раз доверили такое. И все равно, что-то здесь не так, словно я уже встречала где-то такую дерьмовую схему. Я потрясла ключ-капсулу и посмотрела на просвет.

– Уверен, что это фиолет?

– Сп-пектральный анализ подтверждает.

– Генетическая подделка, – предположила я. – Спектр тот же, но расти не станет. А?

– Как ты п-понимаешь, вне планеты этого н-не узнать. Но если н-не начнет расти – я улечу. Да, прищур у него порой прорезается что надо. Прямо невольно веришь, что это капитан. Но схема мне все равно не нравилась – я бы предпочла выбить вариант с безлюдной луной. Или с астероидом – и чтоб никто не смел приблизиться к сброшенному товару, пока не стихнет выхлоп от моего ухода в изнанку.

– Хорошо, все ясно. Оплата?

– Д-деньги на счету, н-но я смогу их забрать только после разб-блокирования бомбы. И снова все вроде разумно: ковыряться в генной бомбе в здравом уме никто не станет – ни курьер, ни получатели.

– Ясно. Ничего не забыл рассказать?

– Н-нет. А ты? /"Это он требует продолжения словесного стриптиза или так совета просит?"/

– И чего тебе?

– П-понимаешь, я не могу оставить тебя на к-корабле. Я машинально кивнула. Философия «сначала дело – потом отношения»

в действии, все симметрично, так сказать. Мне мягко предлагают проверку. Понаглеть, что ли.

– И что мне мешает не согласиться? Я имею в виду, очень радикально не согласиться? Твои якобы мины? Я стряхнула «Тень», теперь мы сами по себе. Я не заметила, когда его глаза загорелись по ходу разговора, когда они ожили, но сейчас взгляд Синдзи потух. Словно выключателем щелкнули. Черт, похоже, он был настроен на налаживание партнерства.

Скучно с морозным гробом в космосе, да?

– Д-давай сразу определимся. Если со м-мной что-то случится, тотчас же откроется к-крио-камера Аянами. К тому же, я м-могу открыть ее в любой момент откуда угодно. Вот так понятнее, Синдзи, – это очень милая гарантия лояльности любого пассажира. Сложно себе представить что-то, способное обороняться в течение часа против этого существа. А еще мне понравился его тон: это был определенно голос не мягкого человека.

– Хорошо, Синдзи. Мне нравятся условия. Это очень умный ход – забрать ее с собой. Мы определенно сработаемся. Я встала, когда он меня окликнул.

– Что еще?

– П-послушай. Это было ее решение. И я хочу, чтобы т-ты знала: я н-никогда сам не открою эт-ту камеру. Т-только датчик смерти. Н-не заставляй меня, хорошо? Я кивнула дерьмовому романтику и пошла прочь. /"//Нет, он безнадежен. Он, черт меня побери, безнадежен//"/.

– Свистни мне, когда прибудем. Я хочу поспать хоть часик. *** Поверхность Халоны – это отдельное зрелище. Я не люблю планеты, где больше полутора «жэ», но родина знаменитого лекарственного сырья, которое никто не смог синтезировать, определенно завораживала. Да, даже меня. «Сегоки» опустилась прямиком на дикое поле. Наверное, это был заказник – подальше от городов, подальше от перерабатывающих центров, только океан всех оттенков фиолетового, куда не посмотри.

Принимающая сторона, наверное, заплатила уйму денег нужным людям за разрешение портить эти места. Здесь дышалось легко, и плевать, что на мне маска с фильтрами.

Растение поднимало такую мощную ауру, что здесь хотелось лечь, зарыться в жесткое плетение стеблей и смотреть в алые небеса до самой смерти. Сюда прилетали умирать очень богатые люди – именно умирать, потому что тратить драгоценную почву под кладбища или даже крематории никто не собирался, и правильно делали. Отошел в лучшие миры – освободи место другому.

– Летят, – сказал Синдзи. Я взглянула на запястный экран, потом на обормота. На нем был средний скафандр, в поясных захватах – два ударных пистолета, а в глазах за маской искрилась напряженная тревога. /"Он слишком возбужден. Не слишком боится. Похоже, начало прорастания семян подействовало на него//, как укол эпинефрина//"/. И это было плохо. А хорошо то, что есть я. Я таких сделок накрыла штук шесть за свою карьеру, пусть и не с таким предметом торга, так что протоколы контрабандистов знаю. И где могут «кинуть». И когда может начаться стрельба. Челнок был небольшим, что-то вроде серийного «ишака», у такого бомба едва поместится в грузовой отсек, зато вот салон просторный – семь человек. Или шесть – если броня серьезная. Или пять – если сцинтиане в серьезной броне. /"Аааа, что гадать"/. Уминая основательную поляну, «ишак» сел метрах в сорока от нас.

Итак, три сцинтианина, два человека плюс пилот туманной принадлежности. Надеюсь, не баронианец, а то в этих окраинных мирах всякое может быть, могут и такого туза в рукаве придержать. У всех тяжелая броня и крючья с поглотителями притяжения – для бомбы, надо думать. Солнце Халоны тлело над горизонтом, давая очень удобные тени – по таким здорово ориентироваться в рукопашном бою. Оружие у парней для ближне-среднего боя, сплошь ударное, как у обормота. У одного сцинтианина запястные клинки. /"Не о том думаешь. Не будут они драться, пока не кинут как-то нас. Думай, как могут кинуть"/. Все выглядело честно. Аж противно.

– Млиихан хлер, курьер. Сцинтианин слегка поклонился. Я оценила их построение и поняла, что если встречающие не боевые энергетики, то нарываться не планируют: из своих ракетных стволов они больше друг другу щитов снесут, чем нам.

– Доброго времени, – сказал Синдзи. – Забирайте. Он отошел в сторону, и подвешенный над землей бокс двинулся навстречу людям заказчика. Я безучастно смотрела на погибель биосферы целой планеты и – вот новости – меня больше волновало, где нас кинут, а не то, что я еще неделю назад грудью бросилась бы на эту сделку. Во имя спокойствия Империи, и все дела. Риск неплохо лечит рефлексии, как выясняется. Надо же, никогда не замечала.

– Забирайте «движки», – произнес сцинтианин, проведя сканером по боксу.

– Они оплачены. А Синдзи и впрямь не первый раз товары возит, весь контрабандистский этикет выдержал, до интонации.

– Спасибо, доброй изнанки, курьер.

– И вам доброй пустоты. Так, ложное прощание. Сейчас один из уходящих должен вернуться и «напомнить» об активации счета. Или с «ишака» начнут стрелять – и так бывает.

– Курьер.

– Да? Черт, Синдзи не так уж плох. Как удачно пропадает его заикание.

– Твой код. Трехпалая лапа протянула Синдзи карточку. По этикету он должен сейчас ее просканировать. Да и по здравому смыслу – тоже, но бывают такие актив-карты, которые сбривают голову получателю уже на корабле, и хоть триста раз проверь – карта как карта. Нано-технологии порой беспощадны к людям и доверию. В небе уже отпылал закат, и кровь уже будто свернулась там, и поля фиолета почернели, а я все искала подвох и не могла найти.

Огромной цены товар, курьер на быстром и крутом транспорте, всего двое противников – огромный соблазн, огромные деньги можно сэкономить и себе и боссу. /"Ну что же вы, а?//!//"/ «Ишак» взревел двигателями и поднялся в воздух. Сейчас заложит петлю – и… Легкий челнок превратился в точку на фоне черного неба, а потом пропал.

– Аска, идем. Я развернулась и пошла к кораблю. Нас не обманули – обманули меня. *** Халона осталась в десятках тысяч километров позади, а я узнала только наш предварительный маршрут. Я валялась в каюте и хандрила.

Для восстановления настроения пришлось затребовать у «Сегоки» запись побега от «Тени». /"Что такое, а? Чистая грязная сделка, целая задница. Откуда эта фигня//?//"/ Сцинтианская релаксация помогла собраться, зато заныли восстановленные суставы, и почему-то стало щипать под левой грудью, будто оттягивали кожу пальцем. /"Ну что за дрянь»./ Синдзи вон только что «Сегоки» не драил на радостях – такой куш отхватил. /"Ага, и какая-то планета непременно это //вскорости //оценит»./ Это стоило прекратить. Я, конечно, не надеялась на легкую адаптацию, ведь дезертирство – это травма не только для начальства, тем более, босс мне сам карт-бланш выдал. Жить да радоваться. От «Тени» сбежала? Корабль свой пережила? В долю к контрабандисту вошла? Добавлю еще для настроения, что меня не убила Аянами, а это вообще обалдеть как повезло. Я пнула стену пяткой и встала. Срочно надо забыть уже, что чертова сделка прошла по плану доверчивого Синдзи, а не по моему плану – плану параноика и оперативника. Везение против опыта – да сколько ж будет длиться этот разгромный матч? Вспомнив, как мне повезло в моем великолепном триумфе над «Тенью», я застонала. Мне критически необходимо общение, раз уже оно доступно. Надо надеть скафандр и кого-то унизить. С дерьмом перемешать, пусть даже словесно. /"Мне бы только пережить это все начало. Только бы не сорваться//, потом будет проще//"/. Чтобы побороть мысли о ругани, я выудила из холодильника бутылку кафтиана и отправилась к рубке. /"Все равно этот обормот наверняка пошел свою любовь размораживать, а я честно выпью за начало новой жизни//. За приборами, лежа на ложементе//"/. Мысль об алкоголизме, анекдоты и статистика о спившихся капитанах синглов – это уже веселая компания. Завтра с утра встану, водя языком по пересохшим губам, и буду думать, как все глупо прошло накануне. Завтра я проанализирую эту ерунду и выставлю себе диагноз. Да, человек хандрит, но куда хуже то, что он хандрит внезапно. Дверь в рубку оказалась открыта, и там было странно темно. Я облизала горький кафтиан с губ и притормозила. Все обзорные экраны выводили картинку звездного неба. Яркие блестки двигались едва заметно, а по разные стороны от ложемента стояли Синдзи и Рей. Просто стояли, держа в руках высокие стаканы с какой-то, кажется, синеватой пакостью. Черно-белый скафандр Аянами со спины и над плечами щетинился какими-то наростами – я их не разглядела в прошлый раз. Просто звезды, просто две фигуры. Я тихо поднесла к губам бутылку и отхлебнула, любуясь неожиданно успокаивающим зрелищем. Похоже, я ошиблась. Не только я не умею радоваться победе.

 

*Глава 5*

– Нет, – сказал Синдзи. Свет, который вот-вот станет приближаться, свет, из которого никто уже не вернется. Как иронично: свет в конце туннеля, и такой беспросветный мрак в мозгах у этого обормота.

– Неправильный выбор, Синдзи.

– Мы должны победить, Аска! Это единственный путь… Я уже слышала гудение голосов, вой толпы, и оставалось слишком мало времени. Ну что же, ты не оставляешь мне шансов, мой капитан. Я слишком хочу выжить. Церемониальная одежда – это всего лишь ткань. Я сложила за спиной пальцы: безымянный крюком и словно бы в ладонь, мизинец подогнуть, а остальные, как учили, –­ «артритным скрутом». Прости, Синдзи, ничего личного. Он натянул на себя верхнюю рубашку, «рясу Обреченного», обернулся, и я всадила ему скрученные пальцы в грудь. Черт, хорошо тебе, ты даже ничего не чувствуешь, а вот мои пальчики…

– Что ты… Он еще ничего не понимает. Еще бы. Когда «печать Инквизитора»

останавливает сердце, это доходит далеко не сразу.

– Нам двоим не победить, понимаешь? Он дышит, дышит тяжело. Я его только что убила, и он наконец все понял.

– Н-нет… Да. Еще как – да. *** Это все началось, когда Синдзи проснулся.

– Вставай, обормот. «Сегоки» тихой сапой пробрался к окраинам Империи и теперь висел у крупной планеты-улья X67. Мы здесь должны были то ли принять новый заказ, то ли чем-то закупиться – Синдзи уже сутки стоически терпел мои подначки, но сдавать планы не торопился. И вот теперь горе-капитан дрых прямиком на ложементе, а я болтала ножкой, сидя на прицельных консолях.

– Хы-аых… Д-доброе утро. Он протер глаза, будто стараясь размазать их по всему лицу. Он сел, поправляя эластичную безрукавку. Он вел себя как пародия на позорище космофлота, в то время как я уже до блеска зашлифовала все программы автоматического прицеливания, и виртуальный интеллект начал произносить мое имя с отчетливой уважительной интонацией. Ну, а еще я проснулась с мыслью, что в определенных вопросах фраза /"//Я//подумаю об этом завтра"/ больше не прокатит.

– Что-то н-не так, Аска? Синдзи старательно приглаживал воронье гнездо на голове и окидывал взглядом приборы.

– Слюнку вытри.

– А, ч-черт…

– Пора уже объясниться, да? Все еще пряча рот за кулаком, он поднял на меня взгляд.

Нормальный такой взгляд, проснувшийся, но все равно еще отдающий сладкой дремой, – вот это я и называю «брать тепленьким».

– Что мы будем делать дальше? Гони план.

– П-план? Х-хорошо. Давай п-поедим и обсудим. Не пойдет, засранец.

– Сейчас, – я мягко воткнула кулак ему в плечо, останавливая уже готового подняться парня. Ты смотри, скрытный какой. Он сел на место и пожал плечами:

– Д-да ничего особенного, – слегка раздраженно сказал он. – П-просто на X67 есть доктор, работавший в обслуге Аянами. М-может, он что-то зн-нает. Я нахмурилась: ничего особенного, да? Перспектива общения с медиком из проекта Его Тени – сомнительное удовольствие само по себе. Вдобавок, люди, работавшие на канцлера, редко покидали такого шикарного работодателя, а если и уходили, то это либо покойники, либо съехавшие с катушек, либо беглецы под очень хорошей крышей.

Первые две рубрики – я искренне надеюсь – Синдзи не нужны, а значит…

– Ну и сколько ты слил за информацию об этом Докторе Смерть?

– С-семь с половиной. Ох, все еще не так плохо. Всего-ничего, я бы сказала.

– Понятно. И как ты надеешься общаться с врачом? Что-нибудь в духе: /"Не взглянете ли на редкий экспонат"/? Синдзи поерзал и посмотрел на меня снова, но теперь уже вполне осмысленно и даже как-то жестко:

– Разумеется, н-никто не собирается везти Рей на п-планету. Я продумал п-прикрытие для беседы. Если буду уверен, что д-доктор знает, что делать – д-договорюсь. Хм, на первый взгляд недурно, совсем даже. Вот только, во-первых, я сейчас пройдусь каточком по этому самому прикрытию, во-вторых, попахивает чем-то на подобие «главное ввязаться, а дальше посмотрим».

– И что ж за легенду ты себе придумал?

– П-писатель-документалист. Изучаю б-бессмертную гвардию Его Тени. История и все т-такое.

– Ха, оригинально. И что ты скажешь? Мол, заплатил уйму денег за встречу, раскройте тайны? Синдзи пошевелил пальцами, вызывая сенсорную панель. Глаза он старался не показывать.

– Аска, что ты знаешь об Аянами? Надавать бы ему, обормоту, по шее. Я сгорю в аду за свою нетерпимость вот к таким дешевым эффектам: дескать, я здесь умный и знаю все, а вы подвиньте самомнение прямо и немного направо.

– Много я знаю. Жила себе планета, жила и горя не знала. Ну, кроме того, что она враждебна Империи. А потом – бах, небо темнеет, в атмосферу входит «Тень», ноосфера целой планеты исчезает, и остается на всем шарике одна единственная девочка. Мертвая.

Концентрат, так сказать. Продолжать? В свое время меня это поражало: семь планет ушло, чтобы появилось семь бессмертных гвардейцев Его Тени, семь Аянами. Вся Империя знала об этом, а потом как-то приелось: там инициировали взрыв сверхновой, испепелив сверхукрепленную систему баронианцев, тут изобрели генные бомбы, а от сцинтиан к нам прикочевала привычка пускать неугодные миры на питательный холодец для квазиорганических боевых и не очень единиц. На фоне этого Аянами и их происхождение как-то меркли.

– П-правильно, – спокойно сказал Синдзи. – Вот это – м-мой личный архив. А вот здесь – к-колекция роликов о боевом применении Аянами.

Д-даже раритет есть – телеметрия г-гибели второй Аянами в черной д-дыре. На экраны «Сегоки» выплескивались все новые окна, на которых мелькало и вспыхивало, на некоторых люди разлетались на части, а вот здесь справа в чудовищно замедленном темпе даже видно было едва заметную тень, которая огненным бичом пластала посадочную зону.

Легкие штурмовики сгорали и лопались.

– Я собрал даже отчеты очевидцев и к-кое-что из лабораторий Его Т-тени. На уровне слухов. /"Да ты чертов псих,/ – подумала я, слегка обескураженная основательным подходом. – /Как там у нас по науке такое помешательство называется?"/ Вопрос об отношении Синдзи к замороженному чудо-оружию больше не стоял.

– Ну, впечатляет, – осторожно сказала я. – Можешь сойти за документалиста. Схему я поняла. Ты упомянешь радиационное заражение и начнешь расспрашивать в этом ключе?

– Ага, – Синдзи кивнул. – Слушай, ну д-давай поедим уже, а? Очень хочется. Я кивнула и пошла из рубки. Черта с два я подарю тебе спокойный завтрак, но пусть будет так. Потому что впереди у нас вылазка – и, говоря «у нас», я имею в виду именно «у него и у меня», и причин на то много. Пожалуй, главная, – мне интересно. То, что он не оставит на меня корабль – это просто очевидность, а не причина. Я выдавила на тарелку синтезированного десерта и прикинула, что крутой корабль, который на меня не оставят, вредно влияет на мою сущность. Мне уже, видите ли, «интересно». Я прибегла к запрещенному приему и вызвала воспоминание об утерянной Красной, о нелепом курсе бегства, о том, что вот внутри этой обормотской головешки находится причина моих бед…

– Что-то н-не так, Аска? А, да. От моего взгляда, наверное, у него даже это желе в горле застряло.

– Да так. Думаю вот, зачем это все надо. Синдзи отложил ложку в сторону и хмуро сказал:

– Я д-думал, что мы договорились. Это мой п-приоритет, и ты с ним согласилась.

– Да согласна, согласна, – я для убедительности поводила ложкой в воздухе. – Но мне хотелось бы понять мотивы. Один корабль, один путь, как-никак. Только деньги порознь.

– М-мотивы? Синдзи ковырялся в тарелке, и я готова была поклясться, что он не так уж редко задавался этим вопросом. Или наоборот: слишком уж часто задвигал его подальше.

– Я п-просто хочу, чтобы она жила нормально. Я помотала головой. /"О, боже мой"/. Он точно псих.

– Нормально? А это возможно? Она мертвая квинтэссенция своей планеты, ее доработали в лабораториях. Как такая может жить нормально? Какие гарантии, что она не вспомнит свой последний приказ?

– Х-хороший вопрос. Именно это я и хочу узнать. Синдзи дохлебал свою здоровенную чашку кофесинта и встал. Мне ответ понравился – он невольно восхищал, этот дурацкий ответ. Ответ дурацкий, и автор его дурак, а я умная, но все равно преследую ту же цель, попутно над ней подсмеиваясь. /"Денег хочу. //Стартовый капитал//. И пошел он вон, этот //обормот//со своей ненаглядной"/. Значит, было бы неплохо выжить и затребовать себе честную прибыльную миссию. У меня были нехорошие подозрения, что если я и останусь в живых, то захочу еще одну миссию на этом корабле. Потом еще одну. Потом еще. Десерт я, короче, так и не доковыряла. *** Этот улей был вполне стандартным для фронтира: сорок ярусов, минимум декоративной отделки, сплошь голографическая реклама и претензия на деловитость. Одно слово: /"пффф"/. В подобных планетах-городишках впечатляют только пропасти, разделяющие отдельные районы: таких каньонов в природе не увидишь. Остальное – дрянь. Х67 – это все же граница. Ну, почти что. А что у нас является непременным атрибутом границы? Верно, бардак. Спецслужбы здесь скорее поддерживают иллюзию своего присутствия, чем на самом деле кишмя кишат. Настоящие Инквизиторы, штурмовая таможня, Черный трибунал и прочие и прочие – все они пасутся между фронтиром и первыми нормальными колониями, а сама граница превратилась в буферную зону. Конечно, когда здесь начинают борзеть культы или сепаратисты, дело, бывает, доходит и до карательных эскадр, но большие деньги любят тишину, поэтому буйных споро разбирают на органы свои же.

Имперская власть чисто символична, обороты денег отменны, а фривольность в толковании законов поражает воображение – это и есть суть фронтира. Проблема в другом: честный бизнес здесь не приживается, он хиреет от соревнования с демпингующими нелегалами, захлебывается и воет на три оранжевые луны, привлекая внимание мафии. А когда только и остается сигануть в каньон, наконец приходит здравая мысль: /"А чего это я, хуже других, что ли?"/// Впрочем, многие таки сигают, и не факт, что все по своей воле. Я как раз изучала рекламный текст на бегущей строке, в котором за метафорами скрывалось предложение рабов. Метафоры были скверны и полупрозрачны. В свете ламп кожа выглядела синюшной, а еще здесь было холодно, так что широкая плахитья, маскирующая мой скафандр, выглядела вполне уместно. Полы этой одежды были тяжелыми и мешались при ходьбе, зато на вид я была обманчиво безобидна, как и большинство боевиков в таких мирах.

– Куда дальше? Синдзи расплатился с водителем, и кэб улетел прочь. Из пропасти веяло сыростью, там гулял ветер, а здесь, на семнадцатом уровне, включали дневные лампы. Под стенами жались тени, у них противно блестели глаза, но я на это плевала. Пограничные миры хороши легкими нравами в смысле огнестрела.

– Г-где-то здесь нас должны встретить.

– Кто, если не секрет? Синдзи слегка поморщился от количества яда в слове «секрет», но ответил смиренно:

– Н-начальник охраны доктора. Судя по звукам, в двух кварталах отсюда отпевали сцинтианина, и некоторые оборванцы двинулись туда в надежде на бесплатное угощение.

Сытый голодному, конечно, не товарищ, но я бы сказала, что никакая еда не стоит часа мозгоразрывающей, с позволения сказать, музыки. Короче, стоялось мне здесь скучно, и будь я хоть на йоту менее профессиональна – закатила бы заварушку.

– Идут. Я оглянулась. У дальнего края галереи причалил легкий катер, оттуда выгрузились трое, и, похоже, скука заканчивалась: у всех были легкие турбоплазменные винтовки и средняя броня с такими щитами, что пол при каждом их шаге слегка искрил. Попрошаек и оборванцев сдуло.

– Господин Валкиин? У главного в троице, кажется, женский голос.

– Он самый, – сказал Синдзи непринужденным тоном. – Это моя охранница. Я скрипнула зубами, но слегка поклонилась. Но запомню. Главная кивнула в ответ, и ее огромный блестящий шлем слегка наклонился сторону:

– Доктор просит уточнить цель общения. Кодовое слово было «бессмертная», и это ее заинтересовало. Хотите добавить что-то? Синдзи молчал, молчала и я. Во-первых, охраннице вякать не положено, во-вторых, если это и был ритуал или проверка, я о таком никогда не слышала. Скорее, доктор явно хочет услышать еще что-то, и было бы здорово, если бы Синдзи угадал.

– Скажем так. Хочу поговорить об ограниченном бессмертии. Непрозрачное забрало шлема как отражало наши рожи, так и продолжило отражать. Эти два жлоба с винтовками как делали вид, что они здесь пол утаптывают, так и продолжили, только вот мне отчего-то подумалось: обормот угодил в десятку. А еще я уловила интенсивный радиочастотный обмен, и это было хорошо.

– Следуйте за нами. Оружие сдавать нам не предлагали. С одной стороны, так спокойнее, с другой – наоборот, напрягает. Значит, ребята настолько уверены в превосходстве, что им нипочем ударные пистолеты. Оно-то, конечно, щиты, но все же… В катере оказалось жарко, аскетично и накурено. Я старалась не принюхиваться, но все равно пахло легкой наркотой, кажется, сарамахисом с ароматическими примесями – эстеты, мать их. Желтые лампы, ровные скамьи, пятеро в грузовом отсеке. И ни одного окна. Я поняла, что делать пока нечего и сосредоточилась на ощущении движения: было бы неплохо запомнить маршрут. Для капитана это плевое занятие, да и полезно может оказаться. А вот Синдзи просто смотрел перед собой и явно нервничал. Хотя, наверное, документалисту это к лицу. А тот Синдзи, что под легендой, еще на шажок приближался к своим глупым целям. Кстати, если, не приведи космос, он таки добьется своего, надо бы оказаться как можно дальше от Аянами в процессе лечения. А то мало ли. Предаваясь всяким разным мыслям, я примерно оценила и километраж, и скорость, и количество поворотов. Летели мы долго, извилисто и часто меняли эшелон полета. Похоже, эта самая доктор все же рассталась с Его Тенью далеко не радужно.

– Выходим. Пустой причальный док – само собой, створки уже закрыты.

Опрятненько, я бы сказала, чисто и ухожено. Плюс еще охрана. Мне заочно уже нравилась загадочная докторша: всего ровно в меру, хотя деньги у нее, похоже, водятся в изобилии. Правильный человек она. Небось, пустила мутные слухи, что сбежала из проектов Империи, и сразу завелась клиентура, которая готова платить за возможность в узком кругу рассказывать: /"А я вот лечусь у самой. Знаете, она ведь работала с такими материями…"/ Доброкачественное самомнение богатого пациента сразу опухает.

Фронтир – он такой, репутация здесь, пожалуй, даже переоценивается.

– Сюда. Лампы. Становящиеся все более цивильными коридоры – нас, похоже, провезли черным ходом. Я шла, сосредоточенно вбирая в себя это место: вот слабая нотка медицины, вот немного страха, вот много разного металла. Мое чутье, проученное на Халоне, твердо настроилось брать реванш, потому что одно дело бизнес, другое – вот эта мутная история с последней из Аянами. Чутье чуяло большие проблемы. Чуйкой чуяло. Нас вели, как слепых щенков, пятимерным лабиринтом, а мы шли себе и шли, и все более понятным становилось, почему оставили оружие.

Только и оставалось верить – черт, уже привычно так верить – в везение обормота.

– Добрый день, уважаемые! Я обернулась. Сбрасывая длинный синий халат на руки мелкому киберу, из бокового коридора к нам шла весьма примечательная особа.

Короткие волосы, длиннющая челка на правую сторону лица, огромные карие глаза, интерфейс-универсал на ухе слева, – и скромный рабочий китель космического медика.

– Доктор Ибуки Майя, – сказала примечательная особа и мило улыбнулась. – Решила вас перестреть в коридоре. Идемте, идемте! При всей ошеломительной непосредственности хозяйка не спешила отправлять прочь охрану.

– У меня был прием, а тут вы прибыли. Невежливо вышло: и вас не встретила, и пациента по чести не проводила, – бодро щебетала докторша на ходу. – Плотный график, понимаете ли. /"Лихо,/ – подумала я. – /И извинилась, и намекнула, что мы некстати, и цену себе повысила. Ай да милочка. Теперь главное, чтобы Синдзи думал чем надо, а не чем придется"/. Девочка-докторша была слишком мила, и я сходу прикинула, какой шанс, что это подстава. Учитывая, что на лице в наше время возраст не пишется, лет ей может быть сколько угодно, а вот что делать с поведением? /"Мало данных»,/ – решила я, отхлебывая отменную травяную настойку. Зато за диваны в гостиной я поставила хозяйке еще плюсик, а вот за оставленную снаружи охрану – минус. Тем временем треп якобы беллетриста с сомнительной докторшей подбирался к сути.

Ну, мы охранники, нам участвовать без прямых вопросов не стоит, наше дело смотреть. В гостиной оказалось светло и уютно, никакого пафоса и двусмысленности для впечатлительных деляг из здешней клиентуры. За одним декоративным панно явно была скрыта дверь на случай казусов, а больше ничем эта комната не выделялась. Все мило и в тон госпоже хозяйке.

– …И вот поиски ответов п-привели нас к вам, – банально раскланялся Синдзи. Пошленько, но как для легенды писателя вроде сойдет. Зря, конечно, ляпнул «нас»: наниматели охрану в расчет не берут, – а в целом молодец, да, очень даже убедительно наврал.

– У вас странный предмет для интересов, – с задумчивой улыбкой сказала доктор Ибуки. – При живой-то Его Тени. Шутка была так себе, учитывая практическое бессмертие канцлера Империи. Синдзи вежливо улыбался в ответ. Ни дать ни взять – молодой аристократ из столичных салонов. Сынок какого-нибудь флотского друнгария, войд-коммандора или из этих, из судейских. Пока отцы дают погулять, они все так и выглядят, это потом уже сыновья стекленеют взглядом и становятся похожи на своих папочек, потому что служба Первому Гражданину – это служба Первому Гражданину.

– В любом случае, разгласить что-либо уже сложно, Ибуки-сан.

Б-бессмертные ушли в прошлое, и наш канцлер полагается на оружие совсем другого п-порядка.

– Некоторые секреты все равно остались, и гриф там более чем серьезен. Да и сама милочка тоже убийственно серьезна, а я уж боялась, что она сейчас примется этому обормоту глазки строить.

– И вы, даже уйдя из проекта, не можете н-ничего сказать?

– Ну почему же – ничего? – улыбнулась Ибуки. – Совершенно секретную информацию я продать не могу, а вот ту, у которой истек срок давности ­– отчего бы не обсудить? Так, здесь главное осторожно. Надеюсь, обормот запомнил, что я ему не советовала сразу задирать ставки. И я бы на его месте еще чуть-чуть раззадорила докторшу беспредметными наивными вопросами.

– А те, что «совершенно секретны», не п-продаются? – задумчиво спросил Синдзи. /"А ты, подлец, мысли читать не умеешь?"/

– Увы, нет. Могу бесплатно рассказать вам, как уходят от Его Тени. Я внимательно рассматривала Майю Ибуки. Странное выражение лица, не слишком похожее на наигранное, хотя подобные истории с подобной подачей можно сделать неплохой фишкой при поднятии ставок. Я вслушалась в ритм ее дыхания, оценила микровыражения и сделала простой вывод: это сработало мягкое обаяние обормота, сдобренное его легендой блуждающего космического беллетриста.

– Расскажите, – попросил Синдзи, слегка подаваясь вперед. Он сейчас вел себя как мальчишка, и если этой дамочке не так мало лет, как кажется, то она клюнет.

– Собственно, нечего рассказывать, – махнула рукой Ибуки. – Моя же наставница вживила мне в гиппокамп мнемоблокаторы. Так что, в некотором смысле, я больше не знаю секретной информации. /"Врет"/. Первая часть – про драму с наставницей – вроде правдива, а вот продолжение – нет. И не верю я, что врач за долгие годы практики не нашла ключика к закрытым областям своей памяти. Да и вообще странный случай, откуда не глянь: даже после ухода из Инквизиции применяют полную мнемодеструкцию, а уж в ее ведомстве…

Ощущение опасности уже бесновалось на цепи, и пистолет в поясном захвате буквально просился в руку. Очень хотелось поступить как в детском интернате: подергать Синдзи за рукав и сказать: /"Син-тян, пойдем отсюда, а?"/

– Сожалею…

– Да не беспокойтесь, Валкиин-сан, – Ибуки снова улыбалась мило и непосредственно, и даже обормоту стало ясно, что сеанс откровения свернулся. – Что за «ограниченное бессмертие», о котором вы хотели поговорить?

– Э, гм. Видите ли, я н-наткнулся на косвенные упоминания, которые хотел бы развить в целую главу… Вот умничка, вот молодец. Синдзи сделался мечтательным и восторженным, как и положено увлеченному писаке, который шляется по галактике, тратя деньги на свою будущую книгу. Сразу видно, что такой будет копить материалы, причесывать их и складывать на полочку, но так до конца жизни ничего не издаст. Если он отвлечется на продление рода, то его, быть может, прославят потомки. Как-то так я это себе представила. Главное, чтобы у Ибуки получилось то же впечатление.

– … и третья Аянами тоже показала, что действовать в условиях облучения – это п-проблема. Так что скажете? Ибуки задумчиво гладила переносицу двумя пальцами, глядя мимо Синдзи. Что-то она такое обдумывала, и мне очень хотелось, чтобы это была цена. Хотелось получить нужное и смыться поскорее. Доктор тем временем приняла решение.

– Любопытно. Вам повезло, дорогой гость. На тему «Аянами и радиация» я могу говорить сколько угодно. Есть пробелы, но, думаю, мы можем договориться.

– Сколько?

– Пятьсот. Ого. За пятьсот тысяч можно залить полпакета сверхтоплива. С другой стороны, это проверка энтузиазма писателя. Синдзи рядом со мной поерзал, вздохнул и открыл рот. Я слушала их торговую дуэль через слово, меня больше интересовала достоверность беседы. Обормот дважды погорел на интонациях, а вот Ибуки держалась ровно, цену сбрасывала жестко и уверенно, и чем дальше, тем больше крепла моя уверенность, что ее видимый возраст надо увеличивать не прибавлением, а умножением.

– Четыреста пятьдесят три, – подвел итог Синдзи. Ибуки звонко рассмеялась и подняла свой точеный бокал с настойкой:

– Это было совсем не плохо. Подрабатываете извозом и перевозками, Валкиин-сан?

– П-приходится, – улыбнулся Синдзи. – Хобби – дорогое развлечение. Еще одно милая улыбка.

– Я могу п-посмотреть хотя бы начало данных? И еще одна улыбка. Бодро свистя, подкатился кибер с подносом, на котором лежал маленький приборчик – вроде, терминал доступа к домашним ресурсам. Докторша потанцевала пальцами на голографической панели и, все так же приятно улыбаясь, протянула устройство Синдзи.

– Момент, – сказала я, протягивая руку впереди ладони «босса».

Обормот, может, не в курсе, но голографическими примочками можно подсадить в мозг такую программу, что он начнет свою жизнь сначала пересказывать. И это вам не напитки, такую дрянь на расстоянии не просканируешь.

– О, я все ждала, когда же вмешается охрана, – сказала Ибуки, без возражений передавая терминал мне. Я прогнала контрольную последовательность и успела найти пусковой подозрительный ярлык, реагирующий на зрительный контакт, за секунду до того, как ярлык сработал. Это было как беззвучный удар под дых.

Защитные структуры визиров скафандра едва не сломало – собственно, будь это не инквизиторская модель, меня бы сейчас безоговорочно подчинило электронной воле. В глазах тошнило, а прямиком в мозг рвалась какая-то тонкая сканирующая веточка. /"Так вот ты какая, док"/. Вариант действий номер один: отбросить ментальный щуп, учинить бардак. Первое по очевидности, последнее по разумности. Номер два:

принять щуп, изолировать его волей и старательно изображать подчинение. Логично, так можно больше узнать о намерениях Ибуки и попытаться обойтись малой кровью. Номер три… А черт, упорная дрянь! /"Ба-бах"/. Я мысленно упала на пол и скорчилась. Мое тело старательно изучало терминал, как того и хотел ментальный вирус, а он умел убеждать. Вот чего он не умел, так это отличать сломленную жертву от притворяющейся. Сильный примитивный засранец. /"Медленно передай терминал своему хозяину"/. Я протянула руку. /"Измени выражение лица"/. Я слегка улыбнулась. /"Скажи: «Все в порядке""/.

– Все в порядке, – доложила я «боссу». /"Сиди смирно"/. Да легко. Вирус ползал по моему сознанию, и я создала «карман» для него.

Это, знаете ли, больно, но вычищать потом осколки кода паразита – вообще финиш. Сиди тихо, мразь, и чтоб ни звука. Синдзи пощелкал по терминалу, и тут его скрутило судорогой. Я смотрела перед собой, понимая, что слегка просчиталась, когда Ибуки встала и подошла к «боссу». В моем направлении она только взглянула. Черт, доктор, ты слишком веришь технике.

– Синдзи, ты меня слышишь? «Синдзи»? Да что творится-то, а? Майя Ибуки села рядом с ним на диван, пока я пыталась сообразить, какого дьявола происходит. Судя по реакции обормота, его просто парализовало, вон он, так и сидит, прикипев к экрану, мышцы шеи напряглись, вена вздулась. А вот что творит идиотка?

– Слушай меня, Синдзи, и запоминай, – тихо сказала доктор Ибуки.

– Это все, понимаешь? Здесь все. Я медленно потянулась к поясу. Сейчас выстрел из ударника в плечо

– отрастишь новое, милочка, – и опрокидываем стол, Синдзи кидаем за него. Ничего я из запланированного не успела. Открылась дверь, и вошла давешняя девица в большом шлеме, которая здесь кто-то вроде начальницы охраны, и это был конец, и я ничего не успевала…

– Ты? Что… Доктор медленно вставала, глядя на вошедшую, а та одним движением бросила ее назад на диван. И я поняла, что мне лучше повременить еще чуть-чуть, но руку незаметно сдвинула. Была у меня однозарядная заначка, скрытая тяжелыми складками плахитьи.

– Именем Черного трибунала, приказываю оставаться на месте. /"Ого"/. Вот и все, что мне удалось выдавить из мозга, а «зеркальный шлем» продолжал:

– Вы обвиняетесь в попытке продажи информации, принадлежащей Империи, в преднамеренном нарушении режима памяти… Это было страшно, учитывая, что «черные» имеют право казни на месте.

– …по совокупности – смерть, – закончила Гончая, щелкая по запястью. – Знаете, Ибуки-сан, я уже даже перестала верить, что это случится. Мне надоела эта «подработка» в вашей охране. Какой бодрый голос. Видно, что и впрямь надоела. Я вот, например, не смогла бы работать под прикрытием вообще. Гончая вынула из локтевого кармана витую двойную спираль – клейнод «почетной казни» – и размашистым движением пробила грудь доктора Ибуки Майи, которая так ничего и не сказала. Ее тело, извиваясь, сползало с дивана, а зеркальный шлем уже повернулся ко мне.

– Пособники преступления, – сообщила Гончая в пространство. То есть, на самом деле это для протокола, но выглядит все равно это мерзко.

– Неустановленный мужчина. Парализован с неизвестной целью.

Парализованная женщина… Гончая шла ко мне, и ее забрало-зеркало тускнело, испаряясь вместе со шлемом. Передо мной оказалось лицо, покрытое серебряной сеткой татуировки. За бледным сиянием еще угадывалось лицо той, что вечность назад была самой-самой в космоходном училище. Староста курса Хикари Хораки. Ну, здравствуй.

– Беглый Инквизитор Сорью Аска Ленгли, оперативный псевдоним – «Утренняя Звезда». Хикари смотрела на меня с грустью, потому что это не лучший способ встретиться с сокурсницей. А еще из-под ветвящихся символов проглядывали веснушки, и это было совсем уж на грани фола – словно запертое в клетку лицо доброй, в сущности, девчонки. Что-то кололось в сознании, какая-то ненужная мысль. /"Меня сейчас казнят на месте"/. Нет, не то. /"Она слишком долго на меня смотрит"/. Нет, туда же. /"Она почему-то не опознала Синдзи"/. Не опознала… Вот черт. В скафандре Гончей содержится банк данных всех капитанов плюс средства связи с трибуналом для запроса неопознанных…

– Ты напрасно оставила свою работу, Аска. Двойная пружина распрямилась в ее руке, сама рука ушла для замаха куда-то за зеленые глаза, и я поняла, что лучше бы меня и вправду парализовало. Прыжок. Спираль распорола диван, и Хикари на полувзмахе попыталась достать меня, а я уже разряжала ей в спину однозарядный скорчер. Вспышка – и щит без остатка поглотил разряд, которому положено испарять катера.

– Еще и сопротивление, – произнесла Гончая, делая выпад с разворота. С ума сойти, как она двигалась. Я сорвала с пояса ударный пистолет, бросила в Хикари плахитью и обратным сальто прыгнула к стене. Фиг тебе, а не казнь. У вас там, по слухам, считается позором, если обреченный оказывает сопротивление? Ну, я тебя сейчас попозорю малость. Клейнод прочертил борозду в стене, силясь успеть за мной, а я вышла ей во фланг и выстрелила. Ударный патрон полыхнул по щиту, второй тоже, а третий ушел в потолок. Хикари попыталась выбить пистолет, но лишь отклонила ствол. Если бы не амортизаторы скафандра, запястья бы у меня больше не было. Еще выстрел, и еще один. /"Ну, давай!//"/ Патроны летели в цель через один. Я отступала, пытаясь загрузить ее щит, а Хикари попеременно пыталась меня достать клейнодом и отбивала ствол. Вниз, в сторону, вверх. Еще вниз. Предпоследняя пуля отбросила ее, и – в голову. Хикари успела зарастить шлем, и первый аккорд моей заупокойной был рявкнувшим рикошетом. Уж с квантовыми-то клинками против клейнода Гончей? Да ладно. /"Но я все же попробую»,/ – сказала маленькая рыжая отличница из космоходки. Лезвие с правой руки я метнула, и Хикари легко уклонилась от него. /"Вот и умничка"/. Первый же взмах клейнода сломал левое лезвие, и я осталась голой акробаткой против двуногого оружия. И это было круто.

– Ба-бах, – сказала я с самой приятной своей улыбкой. Хикари даже успела что-то понять, но вот сделать – нет. Грохот выстрелов бросил Гончую на меня, и я уклонилась, пропуская дергающееся тело, с которого хлопьями дыма срывало скафандр. Когда магазин иссяк, от тела уже летели ошметки.

– Молодец, – сказала я, поднимая пистолет со сброшенной плахитьи. Синдзи трясло, у него дергалась щека, и он медленно опускал «ударник». Меня, честно говоря, тоже порядком колотило: не каждый день получается убить соперника такого калибра. Пусть и чужими руками. Ну, чужие руки – тоже оружие, если ими управляют твои мозги.

– Т-ты…

– Я. Собери стволы, клейнод руками не трогай. Не трогай, я сказала!!! Оружие Гончей полыхнуло и исчезло, как и положено таким сильным вещам. Синдзи сел на пол, проморгался и поднял на меня взгляд.

– Ч-черт. А как ты… Он обернулся и посмотрел на осколки злополучного терминала.

Молодец, обормот, понял все. Сорью Аска Ленгли не жертвует квантовыми лезвиями просто так. Синдзи кивнул – мне и своим догадкам заодно – и принялся собирать оружие, а я подошла к развороченным останкам Хикари и подняла ствол. Не люблю достреливать трупы, но все же…

– Оружие на пол, – распорядился тихий голос. Я подняла голову. В дверях стояла охрана доктора – три штуки – и какой-то хлыщ с мафиозной меткой во все лицо, и все это – поверх жерл излучателей разного калибра. Расчет с учетом расстояния: минимум два трупа с их стороны.

Гарантированные пять-шесть дырок в Синдзи, по меньшей мере одна во мне. /"Не пойдет"/.

– Быстро! Ударная пуля взвыла у моей щеки. Да, нервы. Нервы. К чему бы это? Заходит, значит, пациент к местному светилу, а тут такое: у светила дыра в груди. Заходит охрана, а у их босса вместо спины лохмотья. И два каких-то гражданина с оружием. Так что, похоже, нас сейчас ждет суд. Не Черный трибунал, конечно, а по понятиям фронтира. Впрочем, исход все равно один.

 

*Глава 6*

Суд был скорым и справедливым, даже бить не стали. Хорошие манеры

– это вообще своего рода признак полукриминальных миров: тебя могут назавтра приговорить к молекулярному расчленению, но сегодня все проходит очень чинно и красиво. Мне не понравилось только то, что с меня сняли скафандр. Приговор тоже, конечно, не особо восхитил, но с милой безделушкой во все тело умиралось бы как-то поспокойнее. Я сидела в камере два на два, пыталась свыкнуться с мыслью, что завтра на тот свет, и придумывала планы бегства. Дело ведь такое:

или ты сидишь в отчаянии, и тогда ты все равно что уже умерла, или ищешь выход. Мыслить категориями «все там будем» я как-то не привыкла. То есть, наоборот, привыкла: работа у меня была такая. Но одно дело подозревать, другое – знать. Конечно, жаль, что камера одиночная, вместе можно и спеть что-нибудь, и вообще, много чего интересного можно сделать в ночь перед казнью, когда ты не одна. Говорят, вместе и умирать веселее.

Врут, конечно, но попробовать было бы интересно. /"Ты самая лучшая, доченька"/. Конечно, лучшая, думала я, усаживаясь из третьей позы бифудху сразу в пятую. Неужели я сама не справлюсь со своей смертью?

Справлюсь, мама, обязательно справлюсь. Лет эдак через триста. А теперь отстань и дай мне подумать. Казнь в изнанке – это не очень гуманно и, строго говоря, запрещено. Теоретически это как раз своеобразное испытание, с вполне конкретным шансом на выживание, однако практически… Практически же ни один человек, брошенный в «Куб», еще не выходил оттуда живьем.

Несколько раз возвращались седые тела, пару раз – фрагменты, но все больше изнанка не разжимала челюстей. Я в свое время смотрела записи таких казней, то еще зрелище. Картинка там часто пропадает, но все равно на фронтире попасть к трансляционному экрану, приобщиться, так сказать – вопрос чести, хоть это и безумно дорогое шоу. Оно на ура отбивает энергозатраты и дает неплохую прибыль. /"И это все при том, что часто зритель даже не понимает, в какой момент обреченный прекращает блуждать по кошмарам шести измерений и //наконец //умирает"/. Сюжет там такой: берем галлюциногенов, время от времени бьем себя по голове, одновременно смотрим по перевернутому головизору, как пилой режут человека, а потом сверху заливаем сурианского пива.

Литра четыре. Как это выглядит с точки зрения обреченного – никто не знает. Но не страшно: выясню завтра. То есть, что это я? Как раз страшновато. Страшноватенько так. Я плюнула на медитацию, свободно скрестила ноги и облокотилась на стенку. Итоги размышлений выглядели примерно так: бегство в процессе конвоирования к «Кубу» – самый вероятный шанс. Попытка прорваться сквозь изнанку к выходу – не вариант в принципе, хоть у меня и есть опыт пилота сингл-класса. Голяком и на корабле – все же разные вещи. Я сосредоточилась на главном плане и принялась его развивать.

Почти наверняка казнь преступников нашего уровня обставят с помпой, так что народ будет. Где народ – там заложники, главное прорваться к людям повлиятельнее, которыми не рискнут сходу жертвовать. Вот только одно «но». И это самое «но» зовут Синдзи. Чертов обормот не прорвется, при всем своем везении. Побег – это мастерство хаоса, и удача там нужна, но все же мастерство – ключевое слово. С другой стороны, а что мне Синдзи? Он втянул меня в эту кашу, втянул с самого начала, с той проклятой системы красного гиганта. Вот пусть и выкручивается сам. /"Он помог тебе справиться с Хикари"/. Да, ладно, помог. Если бы ему не понадобилась доктор Ибуки, мне бы вообще не пришлось встречаться с Гончей. /"Он дал тебе новый смысл жизни"/. Хах, попутно отобрав старый. /"Старый ты забрала //у себя //сама»./ /…/ /"Засомневалась. Заколебалась. Начала считать трупы"/. Слушай, мама… Почему бы тебе не заткнуться?! Кровавая пелена рассеивалась перед глазами, я стояла на коленях, правую руку простреливало болью, а кулак прилип к стене. Дура. Аска, ты дура. Я потерла руку, поражаясь бездне своей непроходимости, и легла.

Так-то оно лучше будет. После отказа от последнего желания я могу до самой казни жить спокойно, продумывать план, надеяться и всячески себя обманывать. /"Ты опять?"/. Да, я опять. Мне все равно, что я сейчас думаю – завтра будет завтра, и если смогу, я свою жизнь выгрызу. И хватит. Входная стена засветилась, в ней словно взрезали прямоугольник, и внутрь кубарем вкатился Синдзи. Я подобралась, присмотрелась к охраннику, но стена заросла слишком уж быстро. Раздраженно взглянув на обормота, который едва не приземлился мне на колени, я поинтересовалась:

– Ну и какого черта ты здесь? Синдзи посопел, отполз в угол. В силу габаритов камеры это у него получилось так себе. Вопрос был слегка риторическим: очевидно же, что он просто не стал отказываться от последнего желания, как некоторые. И хватило же наглости.

– Я п-подумал, что вместе умирать веселее. Как мило. А еще – это мои собственные мысли минутной давности. Бесит.

– Сидел бы у себя и думал. Если ты помнишь, казнят нас вместе.

– П-помню. Я вздохнула:

– Так ты зачем приперся?

– Так это… В-веселее же.

– Ну и как? – спросила я после паузы. – Чувствуешь подъем и радость? Синдзи промолчал. Ну прости, не оправдала. Зато хотя бы я и впрямь развлекусь.

– И что будем делать? Он или придурок, который решил, что перед казнью бывает крутой секс, или сентиментальный дурачок, или просто трусит, и ему нужна мамочка.

– Обсудим п-план бегства? Я хмыкнула и, поддавшись чертикам, треплющим меня изнутри, расхохоталась.

– О, Mein Gott, – простонала я, вытирая истерику под глазами. – Если бы ты был не ты, я бы решила, что разговариваю с провокатором. Синдзи, едва видимый в полумраке, улыбнулся:

– Значит, п-план есть. Х-хорошо. /"Для тебя – нет"/. Я смотрела на бледную тень, одетую, как и я, в пижаму, и в голове у меня раскручивалась пружина. Синдзи хладнокровен, спокойно-обречен и как-то неприятно умиротворен. Вряд ли такой хочет умереть, такой должен паниковать и дрожать мелким тремором. Суд. Среди вещей моего обормота-капитана нашли два билета внешнего рейса, планету отправления я не запомнила. Таким образом «Сегоки»

остался тайной и висел себе в камуфляже у планеты. Господин Валкиин смущенно бормотал самую вероятную версию: мол, мы консультироваться прилетели, а охранник и босс чего-то не поделили. Пожалуй, если бы не нервный пациент, которыйзастукал нас прямо над телами, был бы шанс оправдаться. Господин Валкиин выглядел чертовски убедительным и, я бы сказала, идеальным. Я вспоминала его диалог с доктором Майей. Я вспоминала его действия при нашем задержании. Пока я смирялась с потерей скафандра, пока выжидала окончания разбирательств, он продолжал до конца играть роль, пытаясь выгородить двоих неудачников, которые просто не вовремя пришли на прием. И уже получив приговор, он смирился, а я как раз начала искать пути спасения. Но черт меня подери, это разница не между лохом и профессионалом. Это разница между двумя профи, один из которых оптимист, а другой – фаталист. /"Не сходится"/. Почему он местами потрясающе наивен? Почему я могу такого сметливого засранца поймать на вранье? Если он так мастерски прикидывается милым простаком, то не должен он допускать проколы! Мне было… Неприятно. Понадобился смертный приговор и ночь на двоих в карцере, чтобы до меня наконец дошло, насколько неоднозначен этот везунчик. Я косилась на подернутый полумраком силуэт и проникалась подозрительностью. А вдруг та потасовка, когда я проникла в «Сегоки», была все же планом? Или еще лучше: вдруг он целенаправленно заманил меня на свой фрегат? Вдруг его якобы привязанность к Аянами – это тоже часть плана? Допустим, хочет усилить ее и… И – что? Начнет галактику покорять? Да ладно.

Шестерых Аянами мятежные миры ухитрились отправить на тот свет, а уж Империя с одной совладает. Стоп. /"Если со м-мной что-то случится, тотчас же откроется к-крио-камера Аянами. К тому же, я м-могу открыть ее в любой момент откуда угодно"/. Мозги скрипели и грелись, и в чертовой камере, как мне показалось, стало жарко. Пытаясь найти путь к бегству, я совсем забыла, что я теперь не одна.

– Э, капитан?

– Да?

– Скажи мне, а почему ты не вызовешь на планету… Ммм…

Замороженного друга? /"Осторожнее. Будь внимательна, он совсем не тот, за кого себя выдает"/. Я честно себе пообещала, что как только выберусь, выбью из него правду вместе с дерьмом. И пусть эта ледышка только попробует меня оттащить. Синдзи запустил пятерню в волосы и вздохнул:

– Ж-жаль, что ты вспомнила. Я не м-могу. Так-так, он этого ждал и безбожно себя выдал. Такой проницательный и такой наивный.

– Тогда ты блефовал? Кивок. И глаза слишком далеко, и слишком темно. Я придвинулась к нему, встав на четвереньки, и за подбородок вздернула приопущенное лицо:

– А теперь еще раз. Ты что, наврал мне, что можешь освободить ее и призвать?

– Д-да. Я отпустила его и отползла в угол. Все очень плохо. Выдуманный мною стратегический гений врет, как младшеклассник, и очень этим фактом смущен. Оно, конечно, мои инквизиторские навыки могут сбоить, но это вряд ли. Собственно, его вранье – это даже не самое худшее.

Во-первых, Синдзи прекрасно понимает, что я его раскусила, и все равно врет. Во-вторых, он действительно привязан к своей замороженной королеве.

– Послушай, когда нас казнят, этот наш общий знакомый все равно очнется, – как можно грубее сказала я. – И останется один на один с кораблем, космосом и необходимостью двадцать два часа в сутки сидеть в гробу. Нравится? Синдзи мотнул головой.

– Лет через триста корабль начнет умирать, – сказала я, глядя в его угол. – Там начнет дохнуть все. Видел разлагающийся корабль? Там охрененно пахнет. Может, она перенастроит энергоснабжение, и…

– Замолчи. Ага. Ну, я рада, что нащупала нежное место. Нам ведь весело, ты помнишь?

– И не подумаю. Хотя… Что я знаю о ней? Вдруг она примчится к месту твоей казни? Или решит отомстить? Она ведь человек, в конце концов.

– Аска, замолчи. Хорошие интонации, мне нравится. Всю жизнь мечтала так провести время перед смертью.

– Так что скажешь? Ты в ответе за ту, которую приручил? Или просто удобно изображать несчастного влюбленного? Синдзи поерзал в углу и не стал отвечать, а я скисла: черт, похоже, перестаралась, загнала его в оболочку. Взорвись он – был бы шанс раскрутить обормота на откровения, узнать хоть что-то о возможности спастись.

– П-послушай. Я думал об этом. Даже если бы п-путь сюда занимал меньше сорока минут, я б-бы не стал рисковать. Если все з-затянется, нас убьют, а она иссякнет и п-попадет в лаборатории. Я некоторое время осознавала сказанное, а потом улеглась, насколько могла, отвернувшись к стенке. Это так мило. Придурок в корне ошибался, он при всем своем уме был идиотом, и это так мило. Я не знаю, что творится в голове у Аянами, но по поводу завтрашнего пробуждения я ей не завидую. Еще, конечно, стоило бы узнать у обормота, что он за фрукт, но общаться с ним расхотелось. На том свете непременно сведем счеты.

Пижама кололась и натирала поясницу, мне не выдали под эту дрянь нижнего белья, кожа головы умоляла о душе, а мне просто ничего не хотелось.

– П-прости. Но наш единственный шанс – это п-пройти «Куб». /"Тогда у нас нет шансов"/.

– П-послушай… М-мне тоже не нравится решение. Хотя бы п-потому, что я получил нужные данные. Я открыла глаза, на удивление быстро поняв, о чем это он.

– Что?

– Да. Т-терминал закачал в м-меня информацию, не всю, правда.

Д-для нее есть шанс. Эх. Да, везет тебе. Так вот что передала тебе странная доктор Ибуки Майя?

– Кстати, ты помнишь, что она назвала тебя по имени?

– Эээ… К-когда?

– Я имею в виду «твое» имя. Пока тебя прилепило к этому прибору, она села рядом и назвала тебя по имени. Не «Валкиином». Тишина. Синдзи думает. Не знаю, что он там использует, – свое загадочное чутье или не мене загадочный ум, – но он думает. Ну, пускай. Полезно ведь.

– Это с-странно. Как она узнала?

– Скоро спросим у нее. Сейчас надо поговорить в духе: /"Ты веришь в жизнь после смерти?

– Нет, я верю в смерть после жизни"/. Бах-бах, от обилия крутизны стены разваливаются сами, и мы выходим на свободу, сея смерть и пафос. Синдзи, к счастью, промолчал. Я лелеяла слабую надежду, что новый повод подумать капнет хоть чуть-чуть на нужную чашу весов. Потому что мы не сможем скоординировать свои действия – ни по дороге на казнь, ни в изнанке, а значит, наш шанс – это Аянами. /"Наш"/. Аска, ты жалкая. Ты сможешь сама, тебе не нужен никто. Если получится, ты сама вытащишь идиота, за задницу, но вытащишь. Если у тебя не получится – ты расстроишься, но вспомнишь, что зачем-то дошла до этого момента, а значит, есть смысл дойти и до следующего.

Всегда есть пункт «Б», правда? Я слушала себя и поражалась до тех пор, пока не заснула. Что, кстати, тоже было по-своему поразительно. *** Это был огромный лифт, который из тюремных бараков должен был поднять нас наверх. Здесь были стулья и даже диванчик.

– Переодевайтесь. Охранник стоял свободно и расслаблено, и если бы не прикрытие, я бы его разделала даже без своего скафандра. Я потянула через голову пижамную рубашку. Оно, конечно, нехорошо еще и бесплатный стриптиз показывать, но что делать. В некоторых мирах еще и пытают перед казнью, просто для развлечения толпы. Где мозги вскрывают, где насилуют сутки к ряду – что ни мир, то свои вкусы. На Х67 жаждут видеть в «Кубе» свеженьких и бодрых. Тоже своего рода извращение.

– Синдикат дал вам десять минут наедине, – сказал охранник, выходя наружу. – И без глупостей. Если что, спеленаем бакелитом. Прикрытие опустило стволы и потопало за ним. Дверца в тяжелых створках хлопнула, и десять минут пошли. Попялились на переодевающуюся и вышли с миром. Ну что за цивилизованный мир, загляденье просто. С утра к нам заглянул представитель правящего синдиката, потом какой-то местный священник-еретик: вроде как покаяться предлагал.

Потом прибежал настырный паренек из сил планетарной самозащиты:

очень его заинтересовало, чем убили доктора. Намекал, что верит нам, но ничего поделать не может. Поскольку про Гончую ни я, ни Синдзи не упомянули, ничего внятного он не узнал. Хмурый и невыспавшийся обормот напоследок посоветовал задать этот вопрос начальнице охраны доктора, и расстроенный паренек убежал. Я покосилась на Синдзи. Тот мял в руках свою «рясу Обреченного», и выглядел скверно: в отличие от меня, он не спал. Собственно, сам виноват, потому что где-то в глубине души прекрасно понимал, что попытка того стоит. Но боже мой, это ж есть риск обречь ее на страдания, ах-ах. И после этого всего он еще сейчас моей задницей полюбовался. Где, спрашивается, справедливость? Накатывал адреналин, в мыслях прорезались зубы истерики, и мне стоило огромных усилий держать себя на строгом поводке: поводок трещал и вырывался. В таком настрое я сбегу даже от ударного катера, и это великолепно, это здорово, и да начнется бой за жизнь. Я уже слышала вой толпы – хотя его и не будет в «Кубе». На многих варварских планетах чужаков бросают хищникам, но здесь планета прогрессивная, продвинутая, поэтому ресурсы генератора изнанки тратят на то же, на что дикари тратят одного дикого зверя. Только вот обормот все портит. Мне даже жаль будет оставлять его.

Жаль бросать странную аферу, жаль не узнать, что там за информация была, за что умираем, так сказать. Да, жаль.

– Ну как, не передумал? – спросила я.

– Нет, – сказал Синдзи. Свет, который вот-вот станет приближаться, свет, из которого никто уже не вернется. Как иронично: свет в конце туннеля, и такой беспросветный мрак в мозгах у этого обормота.

– Неправильный выбор, Синдзи.

– Мы должны победить, Аска! Это единственный путь… Я уже слышала гудение голосов, вой толпы, и оставалось слишком мало времени. Ну что же, ты не оставляешь мне шансов, мой капитан. Я слишком хочу выжить. Церемониальная одежда – это всего лишь ткань. Я сложила за спиной пальцы: безымянный крюком и словно бы в ладонь, мизинец подогнуть, а остальные, как учили, –­ «артритным скрутом». Прости, Синдзи, ничего личного. Он натянул на себя верхнюю рубашку, «рясу Обреченного», обернулся, и я всадила ему скрученные пальцы в грудь. Черт, хорошо тебе, ты даже ничего не чувствуешь, а вот мои пальчики…

– Что ты… Он еще ничего не понимает. Еще бы. Когда «печать Инквизитора»

останавливает сердце, это доходит далеко не сразу.

– Нам двоим не победить, понимаешь? Он дышит, дышит тяжело. Я его только что убила, и он наконец все понял.

– Н-нет… Да. Еще как – да. Еще целый час судороги сосудов будут гнать кровь по телу – слабо, но гнать, мозгу хватит. «Печать Инквизитора» – это такая пытка.

Разум, привычный к биению сердца, трещит и теряет волю, ему очень плохо без простейшего метронома. Мне плевать сейчас на этот глупый непонятный разум, главное, что его сердце не бьется, и сейчас, что бы ни сидело у него в нутре, оно послало крик о помощи. Крик, который услышит маленький запорный механизм на небольшой, в сущности, крио-камере.

– Т-ты… Дверь распахнулась, влетели охранники, и я получила укол нейрошокером.

– Ты что творишь, сука?! Руку разрывало болью, а под ребра уже прилетел второй щелчок.

– Как он?

– Дышит вроде! /"С… Суки, не смейте проверять пульс…"/ Я корчилась на полу, и меня перевернули лицом вверх.

– Какого черта?

– Он… ХХххр… Пялился на меня… Лицо наклонившегося надо мной охранника не разглядеть: свет вдруг стал слишком ярким, пульс – слишком громким, будто я его отобрала у Синдзи.

– Пялился? Да ты что?! В слепящем свете лампы взлетел энергетический хлыст, но его перехватили. Ах, черт, как стреляет-то! В груди бился огонь, в руке бился огонь, всему телу хотелось дергаться и корчиться.

– Не вздумай, ей еще идти к «Кубу», идиот.

– Она его чуть не убила! Может, она еще что выкинет?!

– Никаких следов, понял?! Они пререкались, а я в два горла жрала адреналин, глядя на силуэты, которым вскоре придется постараться, чтобы выжить.

– Да поднимайте уже, их там заждались! – крикнули от дверей, и в механизмах что-то скрежетнуло. Меня отходили нейрошокером по ребрам, тварям хотелось и большего, но они дорожили этой казнью. Так что я лежала, со свистом втягивая воздух, и ребра, казалось, раскрошило, а легкие прошили колючей проволокой, и с каждым взодохом кто-то протягивал это все сквозь меня. Скрежет подъемника, лампы мигают, Синдзи сипло дышит, а я лежу – и мне весело. Подъем лифта – это целых пятнадцать минут. Пятнадцать минут разговоров о том, как бы они меня отодрали, как бы мне было весело, как они служили на L218, и вот там… Под конец мне вкололи стимулятор.

– Дерьмо, а парень что-то слаб. Эй ты! Я смотрю на светильник, боль уходит, и больше бить меня не станут, а время потянуть стоит.

– Ну-ка, вставай, сука! Меня подтащили к Синдзи и приставили вплотную.

– Давай, хватай его. Смотри, чтобы он не упал, ясно?

– Запомни, сука, если казнь отложат, нам хана, но ты попадешь к нам! Как сказал, а. В этом месте я должна обделаться.

– Я с вами тоже поиграла бы, мальчики, – просипела я, хватая Синдзи за плечи. Он уже вспотел, и теперь мерз, и это плохо, я, значит, чего-то не учла. Меня еще раз ткнули шокером – в треть импульса, для острастки, и ворота начали открываться под сиреневое небо Х67. Сколько? Двадцать три минуты примерно. Я сделала шаг. Думать о том, сколько еще осталось, не хотелось.

Ставки сделаны, бежать по-другому я уже не могу. Рулетка крутится, часики мигают, и все фишки на… Скажем так, на зеро. Зеро. Рей. Хах… Свой путь к «Кубу» я начала с широченной улыбки. Почти двести пятьдесят метров до огромного черного куба, верх которого сходит на нет, растворяясь в эфире. Эту гадость надо строить под открытым небом, подальше от всего важного, потому что там – обломок наших космических путей, изнанка, а изнанка – она такая, что лучше быть готовым убежать. Разряды, опять же. Аллея Обреченных огорожена сетчатым забором, над ней парят видеокамеры, над камерами – сиреневое небо и рыжеватый взгляд солнца. Сегодня безоблачно, в воздухе многовато углекислоты, душно и парко, и так хочется зевнуть. Кто-то орет, но от стимулятора слегка заложило уши. Наверное, зеваки, у которых нет денег на место перед экраном. Ничего, потом пиратскую версию посмотрите. Обормот уже холодеет, ему совсем уже плохо, и я едва его веду. Что ж, есть одно преимущество: он не может сказать ни слова. А ему ведь так, поди, хочется. И мы так неплохо смотримся – рука об руку, вперед, к смерти. Романтика. Хоть бы поэму написал кто – что вам, жалко? Ведь искусство – один сплошной обман. Вот и верхушка тени «Куба» – слишком быстро. Тени колеблются, я увидела три свои тени, и каждая жила своей жизнью, потому что даже преломленный сквозь изнанку свет перестает быть просто светом и становится чем-то другим. Я оглянулась. Огромные поля светопреобразователей, куда ни глянь, антенны, летное поле штурмовиков невдалеке. Все вокруг уже колеблется, уже дрожит, еще десяток шагов, и нас затянет в угольную грань, в многомерное путешествие. И шарик катится не туда, и крупье уже изображает сочувственную улыбку… Аска, откуда эти ассоциации? Ты что, играла, родная? Я не знаю, но, наверное, на пороге смерти перед глазами проносится не только своя жизнь. Рев сирены ПВО не спутаешь ни с чем – это как тебя засовывают в сабвуфер и включают драм-металл. Тревога набрала децибелов, она теперь орала по полной, и я облегченно нашла нужные сигмы нервных окончаний на шее у обормота. И потому пропустила момент, когда в атмосферу ввалился челнок. Пылающая звезда пикировала, не заботясь ни о чем, и в первую очередь – не заботясь о торможении. Угол падения и лучи солнца мешали сказать точно, но, по-моему, челнок даже ускорялся. Синдзи оживал у меня под мышкой, откуда-то слева к небу протянулись шлейфы ракет, а я вгоняла ногти себе в ладони, понимая, что вот оно. Не отрывая взгляда от неба, я опрокинула подбежавшего охранника, вывернула локоть и всадила его же указательный палец в воздушный фильтр. А вот дальше пришлось опустить голову. Отобрать оружие – раз.

Выстрел под сочленение на шее – два. Пнуть труп навстречу второму – три. Mein Gott, я обожаю арифметику! Оборванцы бежали от ограды в металлическую степь, за мной гудела оголодавшая изнанка, и трое охранников уже легли в пыль, когда грохнул первый взрыв. Отвлекаясь от первой волны подкрепления, я подняла голову. Катер поймал ракету прямо рылом, вторая раскроила ему оперение, а потом на месте падающей капли полыхнул взрыв. На землю бросило всех:

меня, солдат, пытавшегося встать Синдзи. Тишина, в которой звенел тонкий писк. Озноб, когда горячее всего кровь, плеснувшая из ушей. Я скрипнула горькой пылью Х67 и, не вставая, выставила ружье перед собой: пусть это плохой ствол, но даже с таким подыхать веселее. Разрезать сетку слева – там, где ближе всего летное поле и катера, а теперь можно отстреливаться, не думая о ставке зеро. Солдат пока было мало, они залегли в пыль, понимая, что ни к чему геройствовать. Я стреляла из-за трупов охранников, по ним уже попали пару раз, и в раскаленный воздух ворвался смрад горящего мяса.

Излучатель грелся, он жег мне руки, и казалось, что подпалена уже моя собственная ладонь под цевьем. Никогда, слышите, никогда не экономьте на охлаждении, суки. Вдруг мне придется стрелять из вашего оружия? В небе звонко хрустнуло, будто кто-то сломал огромный кусок стекла, и я невольно подняла глаза. Из дымного облака, которое все плакало горящими ошметками катера, к земле опускалось пылающее синевой распятие. Широко раскинув руки и запрокинув голову, в ореоле крылатого свечения на поле боя падал последний гвардеец Его Тени. Зеро. Аянами ускорилась метров за двадцать до земли и приземлилась так, что плита перекрытия вздрогнула, а ближайшего солдата вскинуло и порвало в кровавую пыль. /"Мать вашу, она еще и боевой энергетик»./ Сплошное сияние померкло, и, бросив один только взгляд в нашу сторону, Рей развернулась к солдатам. Рогатые наросты на спине ее скафандра взорвались дымом, и короткие кривые клинки сгустились в руках Аянами. Поднятый на лифте легкий БТР она, похоже, решила пока игнорировать. Я поняла, что можно отвлечься, и вовремя: во-первых, нас обходили с тылу, видно, где-то там еще есть грузовые подъемники. Во-вторых, пришедший в себя Синдзи с отсутствующим лицом поднимал брошенный ударный пистолет. Вряд ли, конечно, он собирается палить по мне, но лучше не рисковать. Выключив обормота ударом под дых, я обернулась. Солдат размазало по Аллее Обреченных, я без понятия, из чего там сделаны эти ножи, но им точно забыли сказать, что на некоторых солдатах были щиты. Рядом что-то грохнуло, размытый силуэт прошел сквозь БТР, и машина просто развалилась, брызжа искрами. Еще солдаты. И еще. И еще. Великий космос, мне было даже жаль этих людей. Не потому что умирали – нет, Gott behЭte, не потому. Большинство просто не могло даже видеть, насколько они прекрасны – отточенные движения их смерти. Пожалуй, ради появления такого стоило сдохнуть планете. Комплексы потом, пока что ей надо помочь, потому что в очередной раз проносясь мимо меня, Аянами прошептала: /"Двести тридать два.

Двести тридцать один…"/ Я схватила за руку приходящего в себя обормота, пинком бросила в руку валяющийся ствол и, низко пригибаясь, побежала к летному полю. Забора в том направлении больше не было. В воздухе кружили пыль и пепел, их трепала сирена. И только сейчас я сообразила, что уже слышу, только у борта ближайшего штурмовика – старого рыдвана, который во всех нормальных мирах уже списали к чертовой матери. Обслуга разбежалась, набат ПВО бился в бронированный борт. Я залегла за массивной опорой штурмовика, и успела на финал:

Аянами, широко размахнувшись, выронила из рук десятка два ножей, и последняя волна подкрепления взорвалась фонтанами расплесканной брони и плоти. А потом, покачнувшись, Рей выпала из своего размытого ритма боя и пошла к нам. Мой внутренний метроном соглашался: ее время и впрямь подходило к нулю. Я подняла тяжелый ствол и обстреляла залегшего за обломками БТР недобитка. Скафандр таял на Аянами, черный дым стягивался к запястьям и щиколоткам, все явственнее проглядывало белое тело. Плюнув в сердцах (/"Ну что ж такое, чуть-чуть не хватило, а?"/), я осмотрелась: мудак за обломками прижат, еще кто-то там у «Куба»

был… А, нет. Там двоих шибко умных затянуло в изнанку, когда они пытались нас обойти впритык к генератору. Так, кто еще? Я подплавила еще кусок бывшей брони БТР и пнула в борт штурмового катера, выдвигая лестницу.

– Э, капитан, подъем! Лови Аянами и убираемся отсюда. Синдзи очень хорошо реагирует на слово «Аянами», аж завидно. Я скользила прицелом по окрестностям, стараясь не думать, что там – по ту сторону штурмовика, кого еще созовет сирена, когда части самообороны опомнятся. Рей вырезала всех местных слишком быстро, и образовалась лакуна перед подходом свеженьких. С другой стороны, могут ведь и чем-то крупным жахнуть… Я оглянулась на хищную черноту «Куба» и решила, что нет, не могут:

разносить генератор изнанки при живой-то планете – это очень нездоровая мысль. Хотя если там кто-то понял, что спустилось с небес на грешную землю Х67, то могут и рискнуть. Синдзи еле плелся с Аянами в обнимку, и выглядело все это дико двусмысленно. Вокруг горели трупы, большая часть тел превратилась во взвесь, впиталась в пыль, но я все равно считаю, что парень в грязной белой пижаме с длинной сорочкой и голая девушка – это двусмысленно. Наверное, это адреналин. Ну, и я пошлая. Добавим огоньку. Обстреляв обломки, я успела подпереть собой падающую парочку.

– На борт, – рявкнула я. – На борт оба, живо! /"Черт, она ледяная. Совсем. То есть совсем"/. На юго-юго-востоке быстро жирели точки, целая свора точек.

Возможно, я еще успею подняться, но уходить будет ой как жарко, да еще и на этой развалюхе. Заталкивая Рей и Синдзи в люк, я наткнулась на алый взгляд.

– «Сегоки» ждет здесь, – сообщил звенящий шепот. Последним усилием Рей вбила мне в голову координаты. Я разогнулась, вытерла выступившую из носа кровь и задраила люк: мимо них теперь не протиснусь, так что мне через фонарь. Шатаясь, я подошла к носу штурмовика и выкашляла стакан кислющей желчи. Алые глаза, выжегшие у меня в мозгах три десятка циферок, больно врезали по всему остальному тоже. Черт, меня всегда от этого тошнило. Но серая туша в зигзагах дикого камуфляжа ждала. Ты мне не нравишься, сарай ты эдакий, но ты мой. И ты нас вывезешь. Штурмовик молчал, тяжко обвисая загруженными подкрылками.

Его брюхо почти лежало на земле, а высоко вынесенные двигатели намекали на хороший запас выносливости. Эх, скорости бы мне… Откидывая аварийный люк остекления кабины, я окинула взглядом поле бойни. Оступаясь в пропитанной кровью пыли, к штурмовику бежала обескураживающе живая и невозможно реальная доктор Ибуки Майя.

 

*Глава 7*

Шлюз «Сегоки» был таким родным, я сама так устала, а эта жизнь так меня задолбала, что хотелось прямо здесь и подохнуть. Я сидела на теплом полу фрегата с теплым именем и хлебала воду из бутылки медицинского комплекта. Несчастный штурмовик остывал в стыковочном трюме, оттуда еще пахло дезактивацией, и означало это одно: /"Я всех вывезла"/. Черт, это начинает входить в привычку. Я прикрыла глаза и помотала головой. Голова гудела, и мозги там бодались, а на обратной стороне век вроде как навсегда решили поселиться пляшущие огоньки. С попаданием на борт «Сегоки» я стремительно пополняю список абсурдных и жутеньких достижений:

«удрать от «Тени», плюнув ей в морду из «линейки"», потом «поучаствовать в продаже генной бомбы», потом «уйти от эскадрильи перехватчиков на штурмовике»… Я встала, глупо улыбаясь. Тормозной парашют в морду самым быстрым

– это я хорошо придумала. Красиво. В горле все горело, будто это своим дыханием я разгоняла штурмовой рыдван. Еще глоток. И еще один. Отбросив опустевшую бутылку и достав вторую, я пошла внутрь.

Как-то обидно было, что наш капитан потащил Аянами, за ними потащилась доктор Ибуки, а меня саму – героиню дня – забыли в шлюзе.

/"Уйду я от вас"/, – подумала я. Самое печальное в моей ситуации не то, что уйти мне некуда, а что надо еще много думать и придется ой-ей-ей как много разговаривать. Вот хотя бы с милейшей госпожой докторшей. Я, может, тоже так хочу: чтобы мне – клейнод в сердце, а я на следующий день по летному полю козой скачу. Уже совсем недалеко от рубки я встретила Синдзи. Капитан имел крайне неприятное выражение лица, и я даже подозревала, почему.

– Аска, надо п-поговорить.

– Не надо. Просто пошел в жопу, ага?

– Аска! Прихлебывая воду, я второй рукой перехватила его руку и шлепнула гаденыша об стенку.

– Значит так. Извиняться я не собираюсь, тем более что оказалась права. Мы целы и живы, включая Аянами.

– Это было г-глупо! /"А ты – жалок"/.

– Это сработало, значит, это не глупо. Я все рассчитала, я вывезла нас всех на фрегат, я ушла от погони.

А это рефлексирующее чмо еще будет меня воспитывать, вместо «спасибо», надо полагать. Ну да, я чуть-чуть ошиблась, и Рей вырубилась на поле боя. Ну да, Синдзи решил загнуться раньше времени. Ну да, все пошло не совсем по плану. Но я-то справилась?!

– Я бы вытащил нас. О Mein Gott, мессия. Вот Аянами – та хоть с пылающих небес на грешную землю снисходит, а ты-то каким боком?

– У меня телесная запал-карта. Я мог вызвать «Сегоки» прямиком в изнанку. Даже не знаю, что можно сказать на такой бред. Хотя стоп. Неужели этот обормот?..

– Синдзи? Он поднял правую руку и показал ладонь. Все еще вымазанное лицо сморщилось от напряжения, но я уже увидела: нити живого серебра на какую-то секунду полыхнули в коже. В следующее мгновение Синдзи был схвачен за грудки и стукнут затылком об стенку.

– Какого хера ты молчал?! Кажется, я его еще и оплевала. /"Я… Я…"/ В глазах еще стоял тот ублюдок, который чуть нас не подбил, до сих пор вздрагивали от отдачи «печати» пальцы, бойня на «Аллее Обреченных», бешеные тени «Куба». Это все было страшно, и все

– зря. Да, понятно, что даже намекни придурок на свою особенность, его бы вытащили из камеры и учинили разбор на органы. Все я понимала: не мог он вслух настаивать на возможности выжить в изнанке, но все же это было, мать вашу, чертовски обидно.

– А когда я должен был тебе рассказать?!

– Да еще на корабле! На борту еще! Почему я не в курсе, что ты «посеребренный»?

– А кто ты вообще такая, что я… Хрясь. Это тебе за правду, обормот. Челюсть я ему не выбила, но ахнуло знатно. /"Кто я такая"/. Ну надо же!

– Ммм… Я тут прошу прощения… Уж не знаю, от чего нас спасло появление милой докторши, но медотсек кому-то из нас точно бы понадобился. Или ему из-за травм, или мне из-за инсульта. А еще доктор Ибуки Майя хорошо объединяет людей, потому что на худенькую мертво-живую личность и Синдзи, и я смотрели с одинаковым подозрением. Черт, у нас корабль с определенной специализацией намечается:

сначала Аянами, теперь вот этот фрукт.

– П-позвольте, угадаю. Хотите п-поговорить. Голос у него был так себе. Разговор – он ведь челюстью разговаривается. Ибуки развела руками:

– И это тоже. Хотела сказать, что показатели Аянами в норме.

– Спасибо, – кивнул Синдзи. Я в сторонке перевела дух и пока просто наблюдала. Хотелось знать наверняка, с какой ноги подходить к ожившему мертвецу.

– П-почему вы выжили? Майя изобразила симпатичную грустную улыбку:

– Долгая история, Синдзи. Давайте продолжим где-нибудь в более…

– А если лицо попроще? – предложила я. С вот такими лучше построже. Лучше сразу ее спровоцировать, а то мало ли: клейнод Гончей ее не берет, кто знает, что она еще умеет? Доктор Майя выглядела искренне расстроенной моим тоном. Мило.

– Я д-думаю, нам всем есть что сказать, – буркнул Синдзи, поднимая руку. – Идемте в м-медотсек. Мне это все ужасненько не понравилось. Очевидно, подразумевается, что стриптиз будем изображать всей толпой, и таким вот нехитрым приемом тимбилдинга будет принято решение, а не выкинуть ли кое-кого в воздушный шлюз. Майя посмотрела на Синдзи, посмотрела на меня и вдруг смущенно икнула. В медотсеке было зверски холодно, видимо, из-за Аянами, которая сидела, до ушей закутанная в климатический плед, и хрустела белковыми галетами. На пледе уже собралась наледь, но выглядело это невыносимо мило: алый взгляд, пара крошек на ткани и тонкая косичка поверх инея. Эти самые белковые галеты в космоходке мне нравились ровно до тех пор, пока я не узнала, что старшекурсницы называют их «сушеным минетом». Вкусовое сравнение, конечно, было сомнительной точности, но осадок, как говорится, остался. Я снова посмотрела на деликатно жующее супер-оружие, и градус умиления немного снизился. /"Вот и славно"/.

– П-поскольку вы новенькая, д-доктор Ибуки, с вас и начнем, – сказал Синдзи.

– А с чего именно начать? – смущенно пробормотала докторша.

– С того, откуда и почему вы знаете Синдзи, – сказала я. Клейнод в сердце – это дико увлекательно, но если у нас на борту соглядатай и шпик, то лучше сразу это выяснить – и в вакуум его. В вечную, так сказать, пустоту. Капитан против моего вопроса не возражал. То ли счел, что Инквизитору виднее, то ли и сам интересовался.

– А… Ну, тогда все равно придется с самого начала. Я работала на Его Тень, и когда исчезла последняя Аянами, многие младшие сотрудники получили приказ… – Майя замялась и поправила челку. Я это тотчас же внесла в свой черненький блокнот. Запомним. – Нас под легендой беглецов отправляли по всей галактике.

– А н-на самом деле?

– На самом деле мы должны были осесть и пустить слух о том, что мы из проектов канцлера.

– То есть, правдивый слух, – подсказала я.

– Частично, – кивнула Майя. – На самом деле никто из нас не сбегал, разумеется. Мы должны были ждать, пока к нам не обратится кто-то с вопросами об Аянами.

– Кто-то или конкретно Синдзи? В медотсеке стало еще холоднее, и я, скрипя шеей, повернулась на голос. Рей, неотрывно глядя на докторшу, вытащила из-под пледа руку и согнутым пальцем убрала с губ крошки. Губы были синеватыми, а с пледа посыпался снег.

– Ммм… Именно «кто-то», гос… Рей. Мне, по крайней мере, имен не сообщали, – тихо сказала Майя. Она нервничала, отвечая Аянами, а еще я уловила нотки подобострастия, и это помимо оборванного, но вполне узнаваемого обращения «госпожа». Занятно там все у них было, надо бы расспросить на досуге, если пройдет проверку на вшивость.

– Так вот. На Х67 я довольно быстро освоилась и начала собирать информацию сама. Решила выслужиться, дура. Дура, так и запишем.

– И? – поторопила я. Пауза была вроде как не наигранной, но какой-то… Мелодраматичной, что ли. Сама решу, милочка, когда начать тебя жалеть.

– Мнемоблокаторы я сняла просто из любопытства. Потом добавилась еще информация… Я поняла, что в конце концов меня убьют. Майя снова икнула, пробормотала извинения и замолчала. Черт. Она и впрямь выглядит несчастной, и как будто бы не врет.

– Короче, я стала одержима бегством. Все время этот взгляд на затылке, чувство слежки, – она хихикнула. – Три раза начальника охраны сменила. И постепенно уверялась, что, когда придет тот самый человек за информацией об Аянами, – это будет мой шанс. Так что я удлинила ниточки, если можно так сказать.

– Сами п-принялись искать?

– Да. И нашла. Я покосилась на Синдзи. Вот тебе и прикрытие, болван, вот тебе и легенда. Интересно, где же он еще наследил своими поисками чудо-доктора? Это я так, чисто для общего развития, чтобы в тот сектор космоса больше не сунуться.

– Что вы обо м-мне знаете? Майя снова потеребила челку, сдавленно икнула и пожала плечами:

– Имя. Название корабля. Внешность. Все, вроде бы. Гм, и в самом деле – все. В смысле, не врет, что не так уж плохо.

Несколько часов копания в логических схемах – и идентификаторы и метки корабля будут изменены. Синдзи физиономию так просто не поправишь, но это уже меньшее зло.

– Ну, и самое интересное, – сказала я поощрительным тоном. Ибуки поморщилась:

– А, про мою лже-охранницу?

– Нет. Зачем нас надо было вырубать, чтобы закачать нужную информацию Синдзи? Майя в который раз смутилась. Это начинало доставать, и поневоле я задалась вопросом, как же эта личность выглядит, когда ей приходится осматривать пациентов и произносить все эти «раздевайтесь».

– Я стазировала вас обоих, чтобы… Ну, чтобы изложить свою точку зрения, а потом уже выслушать вас. Мало ли как бы вы отнеслись… Как она там сказала: дура, да?

– Цену своих услуг вы тоже только обездвиженным пациентам называли? Ибуки вздохнула и с надеждой посмотрела на Синдзи. От Аянами глаза она прятала, что в ярком свете медотсека выглядело очень потешно.

– П-понятно, – вздохнул Синдзи. – Ну и главное. Как вы в-выжили?

– Ну, я давно узнала, что ко мне подослали кого-то из Черного трибунала, поэтому позаботилась о том, чтобы избежать их казни. /"Избежать?"/ Майя определенно была большим оригиналом. Нет, конечно, если жертва не сопротивляется, то Гончие чертовски предсказуемы, но как избежать удара клейнодом в сердце? Вернее, вопрос даже надо ставить по-другому.

– Я тайно модифицировала себя. Хах, да ладно. Хотя если она врач, да еще и высокой квалификации…

– Кардиоредирекция – вот как я это назвала, – меланхолично сообщила доктор Майя. – Пришлось перекроить диафрагму, немного – кишечник, изменить малый круг кровообращения, а псевдо-сердечную сумку…

– Короче. Меня слегка затошнило. Я в общих чертах представляла механику процесса, и мне это не нравилось. Почти наверняка она засунула в грудь капсулу с симулеталем, так что после любой раны «в сердце»

никто, кроме боевого энергетика не смог бы определить, что милая докторша пережила казнь. Дальше дело техники: или регенерирующий механизм, или нано-машины, или гелевый конструкт – не помню я, короче, что там на Х67 можно достать. Но, мать вашу, передвинуть себе сердце? Та еще аферистка. И извращенка. И дура. Зато живая, ага.

– И где у вас теперь сердце, Майя-сан? Вместо ответа докторша указала куда-то пониже солнечного сплетения. Ясно, в кишки завернула. Отлично. В мире, где люди пришивают себя к звездолетам, бывает, конечно, и не такое, но все же, черт, я консервативна.

– П-понятно, – судя по лицу Синдзи, у парня живое воображение. – П-прежде, чем мы вам расскажем о себе, н-надо определиться, кто вы нам. Занятно. Минут десять назад орал в духе «а ты кто такая?», а теперь вдруг он сам, Аянами и примкнувшая к ним я чиним всей толпой суд над новенькой. Это прямо как-то мило. Встать в позу, что ли?

– Я хотела улететь – и улетела, – твердо сказала Майя, отбрасывая челку с лица. – Если можно, я бы осталась с вами. Предсказуемо и довольно нагло. Я даже теряюсь, что бы такое ответить.

– Послушайте, доктор. Давайте предположим, что вы нам рассказали правду, – начала я. Ибуки кивнула два раза, подтверждая: мол, святая правда. – Да, так вот. Вы врач. Человек полезный: тонкая настройка лечебных киберов, опыт, прочие качества…

– Еще Ибуки-сан м-много знает о Рей, – вставил Синдзи, и я поморщилась: без сопливых разберусь. Я тебе еще твою скрытность припомню.

– Ну да, ну да. Значит, берем мы вас с собой. И однажды просыпаемся мертвыми из-за того, что накануне съели последнюю порцию семикомпонентного яда. Старваксаса, например, или димиллитоксина… Я внимательно следила за лицом Ибуки. На названия она реагировала, а вот на смысл – нет. Странная подавленная реакция, пока не ясно. Ну и ладно, у меня еще есть.

– …Аянами просыпается, пытается выйти, чтобы надавать на прощание убийце капитана, ан нет – не получается. А все почему?

Потому что доктор Майя хорошо разбирается в физиологии гвардейцев канцлера! Я развалилась в кресле и красиво жестикулировала. Лицом бы еще сыграть, да лень.

– …Мятежный корабль – в доке «Тени», трупы мятежников против Империи – на леднике, Аянами доставлена по адресу. Ну а добрый доктор Майя с медалью едет жить на планету-курорт. Лечить свое перетружденное сердце, так сказать. В медотсеке повисла гробовая тишина, а я вслушивалась в пост-эффекты речи. Нагло, безвкусно и грубо – что и требовалось.

Надо было дожать саркастические интонации, но я слишком устала:

гонять штурмовики и раскачивать икающую докторшу с сердцем в брюшине

– это, я вам скажу, занятия для двух разных дней. Или хоть на душ перерыв бы сделать.

– Я… Нет. Я так не хочу. Верю, подумала я. Ибуки, разумеется, не выглядела морально раздавленной или уничтоженной, но я и не то проверяла. Синдзи, сука, глубокомысленно молчит. Я ему что, подрядилась в следователи?

– Предположим, – заявила я. – Но что вам мешает так поступить?

Выгода-то налицо.

– Мертвая Гончая, – вдруг твердо сказала докторша. – Ну и попытка продать сведения, которые мне заблокировали в памяти.

– Пфффф. За доставку последнего гвардейца вам даже геноцид бы списали.

– Меня убьют. Это да, возможно. Его Тень – скверный торговый партнер, очень вредный для здоровья, да и сама Майя вроде не врала относительно своих намерений, но Инквизиция так просто не сдается.

– Я понимаю, чего вам не сиделось на самоубийственном задании. Но откуда такая уверенность, что вас убьют?

– Послушайте… Вы знаете, сколько стоит заблокировать память в таких объемах?

– Не поверите, но знаю, – прохладно сказала я. Не люблю выпендрежа.

– Вот и хорошо. А теперь смотрите. Планета-курорт? Нет. Даже если мне заблокируют воспоминания, навыки-то останутся, и я… Майя злилась: она явно не раз продумывала шансы. А еще она мне напомнила меня саму в день ухода из Инквизиции.

– Н-навыки? Если ограничить вам д-доступ к медаппаратуре… Проснулся, обормот. Сейчас тебе Ибуки объяснит, зачем нужны врачи в мире, где кибер может виртуозно вышить тебе твое факсимиле на двенадцатиперстной кишке. Я лично не сомневаюсь, что доктор Майя из соломинки для коктейля, радиожучка и ушной палочки легко соберет полостной зонд. Так что я позевала, краем уха слушая доктора-беглянку, и присмотрелась к Аянами. Та прикончила наконец пакетик с печеньем и внимательно изучала Майю. /"А они ведь должны быть знакомы»,/ – сообразила я. Вопрос состоял лишь в том, помнит ли Аянами свою обслугу, или это знание выветрилось вместе с последним приказом Его Тени. Со своим отношением к Ибуки я уже определилась: это еще одна отчаянная. Осталось только понять, почему она не рассматривает возможность вернуться под замок – в лаборатории Империи, где она никому ничего не разболтает, будет при деле, накормлена и напоена. /"Что ж ты-то сама не вняла этому аргументу?"/ Пришлось даже вздохнуть: что-то я уж слишком быстро нашла родственную душу. Не иначе и впрямь устала. Я стянула с себя верхнюю «рясу Обреченного» – грязную, разодранную в паре мест, тупо поскоблила ногтем мощную подпалину на боку и швырнула одежду в угол.

Собравшаяся публика с интересом наблюдала за моими действиями.

– Один вопрос, Майя. Вас, ценного специалиста, вряд ли устранят, если вы согласитесь поработать в закрытых институтах. Зачем пускать на биомассу такие ценные мозги? Ибуки помотала головой:

– Не хочу. И не могу. Лучше… х-ик! На биомассу. Я моргнула: становилось забавно, совсем забавно, я бы сказала.

Явная передозировка драматизмом.

– И почему надо вам верить? Вдруг вы спите и видите себя в кресле шефа какого-нибудь проекта?

– Нет. Снова этот ледяной удар голосом. Синдзи обеспокоенно оглянулся, и поэтому пропустил момент, когда Ибуки сложила руки на груди.

Выражение лица и всю позу доктора можно было фотографировать и помещать в учебники с пометкой «мольба».

– Пожалуйста, госпожа…

– Эээ… Рей? Обормота сцена обескураживала, да и меня, признаться, тоже.

Синдзи переводил взгляд с Майи на Рей, с Рей – обратно на Майю, а эти двое ни на что не реагировали.

– Ей некуда возвращаться. Вот такой вот промороженный итог. Очень интересно: даже супер-оружие решило пожалеть бедную докторшу. Ох и сильны же вы играть на жалости, Ибуки-сан.

– Т-ты считаешь, что б-брать ее безопасно? Аянами отклеила наконец взгляд от Ибуки, и докторша покачнулась в своем кресле: того и гляди, свалится в счастливый обморок.

– Да.

– Х-хорошо, – с ноткой недоумения в голосе произнес Синдзи. Ну, вот я снова «а ты кто такая?». Мое мнение никому не интересно, хоть оно и совпадает с мнением Аянами. Уж не знаю, что там всплыло в памяти замороженного гвардейца, но Майя этого очень стыдится. Да-да, именно стыдится, и это интригует. Говорят, в каком-то мире нашли непонятный артефакт – пещеру искусственного происхождения, где человек встречается со своим наибольшим страхом. Поскольку мирок оказался развитым, из этого сделали шоу: мол, тысячи кредитов тому, кто пройдет пещеру с ментоскопом на заднице. А потом все ржали с того, как визжащего десантника отшлепала кузина, как отставной капер по основной частоте передал координаты своей добычи, как обмирая от страха, охотник за головами следил за какой-то школьной проделкой. Да, были и запредельные монстры, и расчлененка, и концы света, но… За стыд порой можно взять крепче, чем за самый отпетый ужас. Словом, надо или Аянами разговорить, или Ибуки. Интересно ведь. *** В одном из складских помещений мы оборудовали человеческую столовую. Окрыленная Майя закрылась в медотсеке и каждые пятнадцать минут слала в рубку отчеты по поводу состояния Рей. Поскольку всплывающие окна мешали мне настраивать наш курс, это бесило. Синдзи надел дугу устройства подпространственной связи и ушел к себе. Я огибала белый карлик по самой лучшей траектории, придумывала историю для продолжения тимбилдинга и слушала подсказки «Сегоки».

Белый карлик оставался в стороне, подсказки были дельными, а вот моя история ­– нет. Что я, и вправду буду им там байки рассказывать?

Вон, Майя себе выпросила интимность, я тоже так хочу. В очередной раз едва не порвав себе рот зевком, я улеглась на ложемент. Со всех экранов смотрел пустой мир. Справа разгоралась яркая точка Фурриахша, который мы должны оставить в трех петаметрах к востоку. Всего один синий гигант – и все. Мы шли по самому краю третьего рукава Млечного Пути, здесь было много черного цвета, целое кладбище звездной депрессии. Я вглядывалась в черноту и думала совсем не о том. Скрытный и непонятный Синдзи, еще более скрытная и непонятная Аянами, подозрительная Ибуки. Команда просто-таки на зависть, и нам всем надо работать вместе. Значит, нужна цель. Лечение Аянами не пойдет:

ее стабилизируют. Докторша не зря икала, бегала, лазала в компьютерах и пообещала минимум два часа в сутки. Дескать, дальше видно будет. Восстановив в памяти почти счастливую улыбку обормота, я хмыкнула и снова нырнула в межзвездные чернила. Сделки и провоз редких товаров? Хорошая мысль, но вне корпораций нас скоро прихлопнут, невзирая на всю замечательность ходовых качеств. Тупо массой задавят талантливого одиночку. Я улыбалась черноте, представляя, как мы заявляемся записываться в торговую или военную корпу. Получалось смешно. Что у нас еще? Свободные наймы по окраинам, в самой жопе фронтира. Вот это – то, что надо. Максимальные риски, минимальная толчея локтями, потому что брать заказы в малоизученный космос никто не хочет, а желающих раздобыть редкую дрянь всегда навалом, у некоторых и деньги немалые. Я забросила руки за голову, и натруженные мышцы заныли, напоминая, что в гребаном штурмовике все было на ручном управлении.

Это пока даже приятно. Вот после сна будет гадко, а сейчас – сладкая тянущая боль, которая всячески намекает, что мышцы у меня есть. Еще были места ударов нейрошокера, но о таком дерьме я думать не желала. Итак. Черная археология, ксеноартефакты, спасение дебилов, которые пропали «где-то вот там, между этой и этой задницами»…

Увлекательно и денежно.

– А-аска? /"А, поговорил уже"/. Я запрокинула голову: Синдзи вешал на место дугу связи и устраивался у консолей – там, где обычно сижу я.

– Умгу. Тебе чего? Не все гадости наговорил? Или еще какой секрет от меня скрыть хочешь?

– Н-нет. Ты это, – буркнул обормот, отводя глаза, – извини, п-пожалуйста. Нам надо учиться лучше друг друга п-понимать. Н-надо было придумать, как н-намекнуть тебе. /"Ох, да ладно"/.

– Ммм, погоди, это что, твоя совесть сейчас на связь выходила?

Извиниться велела?

– Аска… Я поскребла щеку и села на ложементе. Неожиданный поворот событий, я уж точно шаг навстречу не сделала бы.

– Ну… Ладно. Дальше-то что? Синдзи посмотрел на меня исподлобья, явно прикидывая что-то, а потом сел рядом. Душ обормот не принял. Как и я, кстати.

– Что ты д-думаешь насчет Майи? О как. Таки решил поинтересоваться.

– А что тут думать? Это твоя Аянами что-то о ней знает, не я. Как по мне, Ибуки не врала, она хочет в бездны космоса вместе с нами. Синдзи кивнул и потер себе переносицу:

– П-понятно. Слушай, есть дело. Д-давай забьем новые координаты и пойдем п-продолжим разговор?

– Ого, как сразу. Что за координаты?

– Неподалеку п-пропал судовой сигнал. Вольный купец с FG36 дает т-тройную скидку за информацию о корабле. FG36… А, да. Хороший мир, там всегда можно найти отличные военные вещи: скафандры, оружие, энерговставки, патроны. Там есть, на что потратиться исследователю глубин. Но есть пара вопросов.

– Откуда информация?

– Из «Службы з-занятости». Я присвистнула. Обормот купил пароли доступа к элитной фронтирской сети, куда бросали сигналы вольные агенты, независимые от корпораций. Там редко попадалось что-то близкое, но там не было кидал, а этим не каждая корпорация может хвастнуть. И оплата услуг такая, что – ого.

– Гони данные курса. Мы, надеюсь, ближайшие?

– Б-более того. Мы сейчас здесь одни. Дело – это неплохо: вот и проверим новую команду на прочность.

Попутно ставим плюс в противоречивое личное дело нашего капитана.

Или не плюс? Да, точно, еще один вопросительный знак. Ну, ничего. Я тебя на тимбилдинге раскурочу. *** В столовую я пошла не сразу, потому что душ – это святое. И мокрое. Потом были поиски хоть чего-то, что можно надеть, и так у меня появился еще один пункт в списке ближайших покупок. В этой псевдо-удобной обтягивающей дряни я не хотела ходить даже по кораблю, а если учесть, что у меня теперь не было скафандра… Из столовой доносилось заливистое хихиканье, перемежающееся иканием.

– Путь к сердцу доктора Майи лежит через желудок, – сообщила я, входя внутрь и изображая пальцами кавычки. – Ну, вы поняли. Ибуки уткнулась в тарелку, Синдзи хмыкнул, а госпожа гвардеец уже, должно быть, сидела у себя в холодильнике. Я вам сейчас устрою тут тимбилдинг, решила я. Душ всегда настраивал меня на безобразно-воинственный манер, но для начала я положила себе два вида «питалки» и галеты.

– Итак. Кто у нас там на очереди в плане саморазоблачения? Камень

– ножницы – бумага, Синдзи? Обормот срезался мгновенно, и десерт я дожевала в умиленном настроении.

– Я… Н-ну, я с R6O. Занимаюсь к-контрабандой, мелкими грузами…

– Генными бомбами, – подсказала я, и Майя нахмурилась, но лезть не стала.

– …Ммм… Да. Т-так вот, м-меня хотели убить за аферу со счетом Его Т-тени. Тут докторша не выдержала, сделала большие глаза и полезла с вопросами. Я от скуки съела еще порцию и поняла, что засыпаю под бубнеж Синдзи. Ну в самом деле: всех спасла, приняла душ наконец, поела по-человечески – чего бы это и не поспать? В виске зудела неприятная мысль, что весь героизм мой насмарку, но это рефлексии и от лукавого. Намерения – намерениями, но действовала я. И точка.

– Слушай, а откуда у тебя такой корабль и «живое серебро» в ладони? Синдзи замер на полуслове и осторожно повернул голову ко мне.

/"Да, я коварная"/.

– Я н-не помню. Я окончательно открыла глаза, чувствуя разочарование. Дурак ты, Синдзи, и врешь по-глупому.

– Пффф, – протянула я. – А еще – «нам всем есть что сказать», да?

– Но я правда не помню! Уже совсем было открыв рот для ругательств, я ухватила пару занятных микровыражений и поняла, что обормот и впрямь в отчаянии. /"Делаааа…"/

– То есть как это? Подробности давай. Синдзи поводил кулаком под носом и вздохнул:

– Ну, п-примерно так. Я себя помню до ч-четырнадцати лет.

Приемная семья, убогий мирок, к-куда прилетали набрать д-дешевую рабочую силу… Это был офигенно грязный мир, переживший N^2 –войну. Огромные мегаполисы в руинах, новые купольные города для избранных, загаженные пустыни для быдла. Жил да был там мальчик Синдзи – и на этом хорошее о нем заканчивается. Хоть и жил он под куполом. R6O – депрессивное болото, откуда смываются, только что не продавая свою задницу командам мульти-классов. Впрочем, так тоже иногда смываются. Синдзи в интернате поступил умно: выучил навыки торпедирования и управления малыми судами, что сразу же превращает диплом в билет прочь с загаженного мира. И тут грянула Третья Окраинная. Эскадры Империи утюгами прошлись по мятежным планетам, на многие даже не стали высаживать десант. Эта Смута стала самой кровавой, хотя мы все и орали на площадях хвалу строгости Первого Гражданина и его канцлера. Правда, стоя в стройных рядах такой толпы, я знала чуть больше, чем унылые соседи, потому что уже была зачислена младшей экзекуторшей Инквизиции. О генной бомбе никто напрямую не говорил, но слухи бродили самые хмурые. Синдзи повезло, а его планете нет. Не знаю, врал ли он так искусно, или правда бывает зрелищной, но я словно видела подростка, который захлебывается сухим кашлем, ведь кислорода в его катере больше нет, индикаторы и голоэкраны тухнут, и ногти тянутся к горлу, а потом – бац.

– …Я очнулся на палубе «Сегоки» – корабля без пункта приписки, без прошлого и бортовых журналов. ВИ обнулен, по коридорам гуляет холод, а в руке у меня вот это. Синдзи положил на стол голографический планшет и включил его. На оранжевом поле стандартного экрана горело всего одно слово. /"При//лет//ай"/. В импровизированной столовой вдруг стало холодно, словно бы вошла Рей. Тусклая складская лампа, диоды на панели кухонного комбайна, и маленькое пятно света среди тусклой серости – прямо над столом. Я чувствовала себя, как во время приступа звездной болезни. Ай да Синдзи, вот это озадачил. Обормот сидел, вертел вилку и смотрел на слабо мерцающий экран планшета.

– Вы пробовали разблокировать память? Это у нас Ибуки нарушает мрачность момента. Молодец, я только за.

– А? – вскинулся Синдзи. – Д-да, разумеется. Н-нет там ничего.

– Ничего?

– Ничего. П-пяти лет словно бы н-не было. Я сложила руки под грудью и откинулась на спинку стула. Странный парень, странная судьба, все у него скачет и меняется, как это заикание. Вот матерый пират, а вот сопляк, который в последний момент удрал с приговоренной планеты.

– А от кого это? Протянув руку, я постучала по экранчику. Синдзи пожал плечами, а доктор Майя в темноте светила глазищами. То ли там у нее имплантаты какие-то, то ли загорелась идеей взломать обормоту память.

– Н-не знаю. Дикие протоколы связи, отправитель н-не отслеживается.

– Но он тебя знает.

– Г-гениально, – зло произнес Синдзи, тут же обмяк и потер глаза.

– П-прости. Я просто слишком д-долго думал об этом. Ну, вот снова. Какой-то нервный тип, который вряд ли смог бы удержать в своих руках такое сокровище, как «Сегоки». А если задуматься, то здесь у нас какая-то прямо мелодрама разгорается с дивной амнезией в главной роли. /"Ну, вот и цель подоспела"/. Выходит, что у нашей команды фронтирских смутьянов целей хоть отбавляй, и все отдают чертовщиной

– хоть поломанная бессмертная, хоть человек, который просто уронил пять лет жизни. В команду еще входят: беглый Инквизитор и стыдливая докторша с туманным прошлым. Ей-богу, я бы с такими исходниками попыталась мир покорить.

– Внимание, до локации «Омега» три часа, Аска. Я кивнула виртуальному интеллекту и встала.

– Это, спасибо за игру, господа, но я хотела бы вздремнуть. Черт его знает, почему пропал сигнал корабля, так что предлагаю и вам.

Синдзи, ты в рубке дрыхнешь?

– М-могу уступить.

– Еще бы.

– Простите, – влезла Майя. – А что за корабль пропал?

– Я вам п-покажу каюту и расскажу по дороге. Зевнув, я подумала, что Синдзи зря не принял душ – каюту все же показывает, ага, – и поплелась к носу. От зевков глаза отчаянно слезились. /"Что ж меня так разрывает-то?"/ Во всех обзорных экранах теплился мрак. Фурриахш мы уже проскочили, так что смотреть было совсем не на что, если вы не поэт.

Радары показывали девственно чистый космос, и очень верилось, что в этой дряни кто-то пропал. Конечно, можно было включить картинку с задних обзорных камер, но это значило оглянуться назад. Я лежала и метафорически занималась тем, чем не хотела заниматься в реальности. Я оглядывалась. Десятки людей слегли, пытаясь нас остановить, мне лень прикидывать, сколько их на моей совести, и хотя бы пилотов семи перехватчиков я полностью пишу себе. Каша, кровища, прочие прелести жизни и смерти… Так какого же дьявола я продолжаю вспоминать тех корчащихся в вакууме нелегалов? Что, весь смысл в том, что они не хотели меня убить? Или смысл в том, что эти, сегодняшние, – хотели? Загадочная ты штука, смерть. Я заснула. *** Во сне была точная копия рубки, и на консолях сидел большеголовый силуэт. Силуэт смотрел на меня, и от слепого взгляда становилась не по себе. По законам сна я не могла встать, меня словно придавило сверху невидимой точной копией ложемента, и жуть усиливали обзорные экраны, где все так же плескался чернильный мрак.

– Аска. Шепот, в котором не разобрать даже пола.

– А-ссс-ка. Большая голова растаяла – это был шлем, и силуэт стал похож на человека, он плыл ко мне, а я застыла, сердце хотело повторить подвиг Майи безо всяких киберов – ухнуть в живот, забиться среди потрохов и барабанить там. Силуэт склонился надо мной, и за секунду до того, как проснуться в ледяном липком поту, я увидела посеребренное лицо Хикари.

 

*Глава 8*

Снятся ли Инквизиторам призраки Гончих? Снятся, снятся. Да еще как. Я ругала свое глупое подсознание за очаровательный сон и, потирая ноющий висок, моргала экранам. Поиски длились не так уж долго: слабый сигнал пропавшего «Маттаха» выпрыгнул на экраны после третьей чашки кофесинта. Синдзи спросонья выглядел не менее уныло, чем я, и именно он едва не пропустил нужную метку на альфа-локаторе.

– Ну и что это такое? Гибрид корабля и астероида?

– П-понятия не имею… «Сегоки» закладывала широкую параболу вокруг обнаруженного «Маттаха», и получаемые видеоданные были занятны, чтобы не сказать больше: правый борт каравеллы оказался словно бы впаян в сопоставимый с ней по размерам кусок породы – силикаты, ванадий и какие-то сложные кремний-органические примеси.

– Биометрия?

– Размыто. П-признаки жизни есть. Картинка получилась противная: каравелла не отвечала на запросы, высылала странно искаженные метки, но автоматизированный «mayday» не подавала. На фоне астероида в борту это выглядело совсем печально. А еще меня смущало изображение. Черт его знает, чем, но смущало. Я потерла глаза и уставилась в экран, отсеивая возню Синдзи, писк приборов и шепоток виртуального интеллекта, который что-то там подсказывал обормоту. Итак. Каравелла самая обычная, ей лет семь, если судить по страховочному двигателю и обводам кормы. Дрянь, а не корабль, хоть и быстрая посудина. Локационный модуль цел, хотя вот рядом каменный нарост глыбы. Но где наплывы искореженной органической брони? Где «гармошка» сложенных секций обшивки? И вообще: с какой, мать вашу, встречной скоростью должны были столкнуться каравелла и астероид, чтобы их так впаяло друг в друга?

Я прикинула энергию этой встречи, и моему воображению нарисовался эффектный взрыв, испаривший и корабль, и булыжник. /"Не пойдет. Так, //посмотрим //еще раз»./ Двигатели. Оперение. Орудийные башенки. Я игралась с картинкой, отчетливо понимая, что меня беспокоит не физика – она меня вообще со школы не беспокоила, видала я эту физику. С первого взгляда ясно: с «Маттахом» что-то неправильно, и теперь срочно надо понять, что же именно. Секундочку. «Маттах»? На борту каравеллы под носовыми локаторами синими заглавными буквами красовалось название корабля. «Хаттам». Я заметалась взглядом по каравелле и находила все больше неправильностей – это так легко – находить, когда уже знаешь, что ищешь. Черт, черт, черт, я чуть не пропустила!

– «Сегоки», аварийное торможение! Рубку залило красным светом, и кратковременная перегрузка сдавила мне грудь.

– Выполнено, Аска. Скорость – ноль-ноль, – сообщил виртуал. – Перегрузка…

– Т-ты что… – начал было Синдзи, но осекся, потому что я переключила экраны в режим изнаночной навигации. Нормальный космос стал серым, проявились линии струн, а в пяти километрах от нас, совсем рядом с «Маттахом» обнаружилась пылающая фиолетовая каракатица – прокол сущего, «колодец зеркал» по-барониански. Ну, или по-нашему – «червоточина». Я смотрела на эту пакость и давила в груди почти суеверный страх. Каждую обнаруженную червоточину поименовывают, обвешивают эскадрами, стационарными станциями и постепенно заковывают в своеобразные «сферы Дайсона». Просто так, во избежание. Здесь же, в скучном секторе, где нет даже межзвездной пыли, она торчала себе, никому не нужная, до прибытия «Маттаха».

– Синдзи… Разворачиваем корабль и испаряем каравеллу. Потом делаем записи у себя в картах и быстренько уходим отсюда.

– П-понял… Обормот выглядел подавленным. Его взгляд словно прикипел к слабо шевелящемуся окну в иной мир, и все он хорошо понял, что, безусловно, не могло не радовать.

– Т-ты думаешь, они успели там п-побывать?

– Mein Gott, болван! – рявкнула я. – А ты не видишь? Синдзи кивнул и шмыгнул носом:

– «С-сегоки». Экстренный полный заряд «линейки».

– Да, Синдзи. Черт, мне страшно. Наверное, это потому, что второй раз. Первый раз был, когда я стажировалась в западной части Империи. Легкий фрегат, самомнение, первый умелый макияж и преданность делу – вот такая я была тогда. На моих глазах в червоточину «Завийя» провалился потерявший управление патрульный эсминец. Он вернулся оттуда спустя пару часов, весь облепленный голубоватыми светящимися нитями, и в эфире от него шла только тоненькая мелодия, словно кто-то играл на флейте. Только мелодия – ни меток, ни идентификаторов, ни сигналов бедствия. Биометрия взбесилась, показывая то пятьсот тонн однородной биомассы на борту, то три крохотных живых существа. А уж каким цветом мерцали щиты эсминца… Одновременный залп бортовых батарей двух линкоров сжег заразу, но жуть-то осталась. Говорят, на станциях вокруг червоточин нет иллюминаторов, направленных на аномалию. И плевать, что эта дрянь оптически не различима.

– Получен запрос связи. /"Ох, да ладно?"/

– П-параметры сигнала, «Сегоки»?

– Третий стандарт, видео-компонент присутствует, частота… Третий стандарт – это, чтоб вы знали, до двадцати пяти километров, а значит, если не проглядели чего радары, с нами хочет выйти на связь вернувшаяся с той стороны каравелла. Тонкий зуммер вызова бередил тишину в рубке, я смотрела на Синдзи, он – на меня.

– Глупость, да?

– Д-да. Нам заплатят д-даже за информацию о «Маттахе».

– Плюс еще открытие червоточины. Хорошо. Тогда давай отбой.

– К-конечно. Мы почти синхронно кивнули, довольные друг другом.

– Линейный ускоритель заряжен, – сообщила «Сегоки». – Введите координаты для стрельбы. Прекратился надоедливый зуммер, который никто из нас почему-то не отключил. Я улыбнулась Синдзи. Синдзи улыбнулся мне, и я облегченно взялась за рукояти ручного наведения. Слава небу, обормот не такой уж безнадежный авантюрист.

Хотя я уж не знаю, каким идиотом надо быть, чтобы ответить на вызов с отзеркаленного корабля. «Сегоки» плавно повело в сторону и вверх, так, что прицельные метки сомкнулись вокруг «Маттаха». Сзади послышался топот шагов, и в рубку влетела доктор Майя.

– Эй, скорее! Там есть выжившие! Еще даже не обернувшись, я уже знала, что увижу у нее в руке дугу интерфейса подпространственной связи. ***

– Идиотка.

– Но вы же мне не сказали…

– Просто конченая идиотка. Я натягивала на себя аварийный скафандр – тяжеленную композитную гробину, и настроение у меня было очень подходящее: похоронное у меня было настроение.

– Послушайте, Аска, может, хватит меня обзывать?

– Тебя? Я себя обзываю, доктор ты наша. Себя. В ангаре было холодно и тоскливо, я в упор не понимала, почему мне надо лезть в это пекло. Ну, вышвырнуть в открытый космос эту сердобольную гражданку, которая без спросу на чужие вызовы отвечает.

Ну, наорать на Синдзи, который решил, что раз там есть выжившие, то стоит их добыть для бонусов при оплате – и пусть я подозреваю здесь банальнейший гуманизм. Но я-то почему должна лезть в отзеркаленную каравеллу?

– Мне кажется, вам и самой интересно, что там. /"Вот же мать вашу… Это ж надо – вслух такое ляпнуть?"/

– Доктор Майя. Я, наверное, забыла упомянуть, что психологи и психодинамики меня бесят?

– Извините, я учту. Я обернулась наконец к ней. Ибуки уже влезла в свой «эл-эл-сек», и теперь игралась с настройками кондиционера, не закрывая забрала шлема. И выражение лица всего лишь напряженное, что весьма и весьма интересно – если она, конечно, не ксенобиолог – тех вообще ничем не проймешь.

– Хм… Майя. Ты вообще понимаешь, что случилось с этим кораблем? Доктор Ибуки хлопнула ресницами и задумчиво убрала с лица челку.

– Ну, он вернулся из параллельного мира, да? Ого. Теперь моя очередь, отдай задумчивое лицо мне.

– То есть как это? Ты вообще в курсе, что такое червоточина и куда она ведет? Ибуки посопела, покачала головой, а я, не сдержавшись, хихикнула.

Ну да, собственно, чего еще ждать? Мы слишком много накопили знаний об этом мире, мы все глубже лезем в свой предмет, и далеко не каждый может позволить себе «общую информацию». «Эрудит прогрессу вредит»,

– это у нас на гербе сети имперских вузов такое написано. Врут, конечно, потому что, например, сотрудники спецслужб вынужденно становятся всезнайками. Вредителями, так сказать.

– Хм. Тогда упрощу… Я посмотрела на часы: Синдзи осторожными кругами подстраивал «Сегоки» под едва заметное вращение вернувшейся каравеллы и выводил фрегат все ближе к цели. С его навыками это займет не меньше пяти минут. Как раз на простенькую аналогию времени хватит.

– Есть наш космос, связанный законами разных умных граждан. Если копнуть его сверхдвигателем, то можно раздвинуть струнную структуру и провалиться в изнанку. Там законов нет, там полный бардак и беспредел: лети, куда хочешь, сколь угодно быстро. Но на самом деле изнанка – только перекрытие между этажами. Вообще современный сверхдвигатель – это лишь половина аустермановского «дырокола». Изначально огромный, как крейсер, движок просто зашвыривал сам себя сквозь изнанку в другой мир – то есть это потом вычислили, что в другой мир, а до того просто списывали экспериментальные полигоны, как уничтоженные. Спустя годы ученики схему упростили, довели Аустермана до белого каления и белой же горячки, а первую модель и все выкладки насмерть засекретили. И я даже подозреваю, почему.

– Так вот. Червоточина – это естественный сверхдвигатель первой ревизии, который держит канал сквозь изнанку.

– Сквозь изнанку – куда? /"А я знаю?"/

– В зазеркалье. Ибуки изобразила вполне предсказуемую обиду. Не надо мне здесь, док.

– Аска, я понимаю, что в этом вопросе у вас опыта… Ик!

Побольше, но это не повод…

– Заткнись, ага? – сообщила я, протягивая руку к каземату.

Оружейные шкафы распахнулись, показывая весь наш небогатый ручной арсенал. Пока суть да дело, выберем-ка мы себе стволов. – Иди сюда.

Так вот. После нескольких встреч с тем, что возвращалось из червоточин, человечество решило туда не лазать.

– Но… Ага, тяжело представить, да? Верю. Уж врач из лабораторий Его Тени в курсе, куда люди запускают лапки. Обжигаются, но тянут.

Пальцы нам режет, а мы все равно лезем. Только вот здесь совсем-совсем другой разговор.

– Я знаю пять инцидентов в человеческом секторе, Майя, хотя их было наверняка больше. Вот ты себе представь. Разобрала ты себе на память «Маттах» этот. Ну, там флэш-память виртуала выкрутила – на полочку поставить… Я протянула руку к пистолетам. Два ручных скорчера – синхронизированная пара для обеих рук, миллионвольтные импульсы, батареи на сто сорок выстрелов. Не пойдет, отдам Майе: это самое простое оружие из того, что у нас осталось после позорища на Х67.

– …Мда. Так вот. И просыпаешься ты назавтра, Майя, с пониманием, что жизнь твоя прожита зря, что жизнь твоя – говно. И все, что ты знаешь… Словом, ты поняла. Ибуки кивнула и подошла поближе, погладила рубчатые рукояти скорчеров. Ага, угадала я: докторша сама к этим тупоносым стволам потянулась.

– А дальше?

– А дальше ты садишься и пишешь пиросимфонию. Или там пятимерную икебану придумываешь.

– Ик, – сказала Майя с вопросительными интонациями.

– Вот-вот. Я тоже понятия не имею, что это за дерьмо. Но ты это придумаешь: целое направление в искусстве. Или науке. Или науко-искусстве. Половина человечества будет пускать слюни от восхищения, кто-то блеванет, кого-то особо впечатлительного увезут на психодеструкцию. Дальше у нас шел тяжелый арсенал с питанием от скафандра, и вот это уже были вещи посложнее. Вот, например, нейтринный клинок «нигилист» – тяжеленный цвайхендер для особо быстрой ручной нарезки тяжелой пехоты противника. Игнорирует щиты и броню, но тяжелый, как зараза. Не люблю.

– То есть, артефакты из… гм, зазеркалья изменяют разум? – задумчиво спросила Майя. – Какая-то бета-индуцирующая активность? Ага, вот прямо сейчас. Если бы все было так просто, стали бы огород городить. Я в упор не знаю, что такое «бета-индуцирующая активность», но раз Майе известны эти умные слова – это точно не то.

– Ну-ну, доктор, вы поколения коллег-ученых за дебилов держите, – снисходительно сообщила я, рассматривая «флоганеф». Двуствольный плазменный дробовик с вертикальной компоновкой стволов рассчитан всего на пару залпов, но зато каких! Я зажмурилась, вспоминая: одним выстрелом можно выжечь целую палубу. Плазмокластический удар – это вам не броню резать. Я размотала энергетический кабель дробовика и занялась подключением. /"Решено. Сварочный аппарат для близких контактов, Ибуки со скорчерами для умеренно паршивой перестрелки, ну и я – в качестве последнего довода"/.

– Аска, так почему?.. Комм-линк откашлялся и сообщил голосом Синдзи:

– Аска, Майя. Все готово. Ну, славно. Вообще, хрень какая-то: нам бы с докторшей Синдзи обсудить, посплетничать, притереться, а мы тут о тайнах мироздания.

– Аска, простите, но…

– Да забей, – отмахнулась я. – Поклонники твоей пиросимфонии вдруг начинают видеть в радиочастотном диапазоне. Планеты, где она звучит, меняют магнитные полюса, как перчатки. Ну и там генетические отклонения начинаются, ага. Надо бы добить ее: капитана Дзюна МакМиллана последователи объявили живым богом, они съехались со всего сектора и, не слушая несчастного идиота, отправились в крестовый поход к червоточине «Фоейршельд». Их корабли загадочным образом уклонялись от атак в упор, и только сплошной заградительный огонь зениток со «сферы Дайсона» уничтожил горе-крестоносцев. А началось все с того, что капитан уволок картину с вернувшегося судна. Тела последователей врачи отказались считать человеческими. Я опустила забрало и потопала к шлюзу. Сейчас будет бокс по радиосвязи.

– Аска? – пискнула настырная докторша в наушниках. – Я не понимаю, но…

– Никаких «но». Никто не знает, почему так происходит. Изнанка и зазеркалье – вот тебе и все ответы. Не хочу больше ничего рассказывать у порога проклятой каравеллы.

Хватит, и так себя уже неплохо накрутила, аж выть хочется. Черт, я адреналинозависимая, что ли? Шлюз зашипел, и ворота начали смыкаться за нашими спинами, оставляя весь уют и все тепло там, в теплом фрегате.

– Аска…

– Заткнись. Бесишь.

– Но если все так плохо, возможно и выжившие тоже опасны? Возможно. Все возможно. Попутно я отметила, что Майя, судя по тону, прониклась. Может, она меня потом задолбает гипотезами и всякими там «не верю», «лишено логики», но пока что она прониклась.

Когда от космоса тебя отделяет пара сантиметров наружной брони и уже стравливается воздух из шлюзовой камеры, и скафандр сообщает, что вошел в автономный режим – ты очень легко веришь в артефакты из червоточины, в корпускулярно-волновую теорию и то, что, любовь спасет мир.

– Если я засомневаюсь, что все в порядке, мы никого не примем на борт.

– Погодите, но они же выжили, и по правилам космонавигации обязаны… /"О, да ладно. Ты в курсе, деточка?"/ Я развернулась к ней и посмотрела в синеватое забрало:

– Майя. В том, что касается червоточин, есть одно правило: беги.

И мы его нарушили, поэтому включаем Главное Правило… Шлюз открылся, и в сорока метрах передо мной оказался другой шлюз. Сорок метров пустоты до неизвестности – какое шикарное путевое задание. Невидимое окно сквозь изнанку жгло мне висок своим фиолетовым безумием.

– Какое правило? В эфире кашлянуло.

– Г-главное. «Если с-сомневаешься – дай пару залпов». Я улыбнулась. Этот обормот порой меня поражает. Вот, завел себе зондер-команду, теперь может отправлять в бой сразу двух женщин.

Хотелось бы надеяться, что ради наших задниц он в крайнем случае рискнет третьей, а не выжмет акселераторы «Сегоки». С другой стороны, Майя дает мне некоторые гарантии: мой капитан не бросит врача своей Снежной королевы, а я уж как-нибудь и на буксире выплыву. /"Ну и хватит"/. Я включила маршевые двигатели скафандра, и серые чешуйки «Маттаха» начали приближаться. /"//Дай пару залпов//… //С этими червоточинами такое дело:

//когда //засомневаешься//, стрелять останется только в себя"/. ***

– Итак, все помнишь, фройляйн доктор? – спросила я, остужая резак.

– Да. Ничего не трогаю, держусь сзади и стреляю только по команде. И без рассуждений.

– И чтоб никакого «дружественного огня», договорились?

– Аска… А почему мне нельзя внести вас в список автоматически игнорируемых целей? Я не стала ничего говорить. Сама поймет, что я могу стать целью, которую нельзя игнорировать. Черт. Первое, что я увидела, когда вырезанный кусок брони ввалился внутрь шлюза «Маттаха», это была отзеркаленная надпись. Ее исковеркало так, что прочитать не получалось: больная симметрия, больные буквы, сливающиеся в сплошную вязь, от одного вида которой хотелось пропотеть, как в бане. А ведь почти наверняка здесь была какая-нибудь невинная сентенция в духе:

«При аварии проверните ключ до упора и зажмите кнопку «А"».

– Как это получается? О, черт. Ученица на поводке. Надеюсь, хоть в медотсеке ты и впрямь полезная барышня.

– Уровни и направления симметрии абсолютно случайны. Здесь вот уцелел фюзеляж, но внутри все покроило. Иногда вместо корабля груда металлолома получалась. И вообще, тихо. Запоминай вопросы, на «Сегоки» отвечу. Давно стоило это сделать: вот еще, что за мода болтать в таких обстоятельствах. Ко мне вернулось ощущение пространства, и я тут же об этом пожалела: сумасшедшая опасность лилась из всех стен и переборок, я буквально чувствовала каждую искалеченную секцию каравеллы. Вот переборка рассечена неправильной трапецией, внутри все смешано несколькими линиями преломления. Вот верхняя часть двери движется по направляющим слева направо, нижняя – справа налево. А вот коридор завален по часовой стрелке градусов на тридцать. Майя, судя по звукам, уже трижды выблевала в шлем. /"Здесь просто нельзя находиться, уж лучше бы все забрызгало кровью и мозгами»./

– Аска, Майя. Слева источник высокой радиации. Три с половиной метра. А он молодец, даже не заикается, и плевать, что та же информация висит у меня на рамочных дисплеях скафандра. Давай, подбрасывай немного нагрузки на уши. Я протянула руку, чтобы взрезать заклинившую от коверкания дверь, и увидела, что тень от моей руки движется не в том направлении, в каком должна. /"О, черт. Майе лучше этого не видеть. //Хотя… //Мне, в принципе, тоже"/.

– Синдзи, ты можешь связаться с этим выжившим?

– Ммм… Сейчас. Нет. Не могу, сигнал блокируется.

– А как наш?

– Неуверенный, но проходит. Я кивнула себе. Серые стены, ноль света, кроме наших фонарей, и дикие углы вокруг, и мне почему-то очень захотелось, чтобы «Маттах»

сейчас оказался в прицеле, а мои руки – на курках «линейки».

– В атмосфере много сероводорода.

– Спасибо, Майя, я вижу, – буркнула я, выводя резаком пробную линию.

– Что? Резак пошел хорошо, бодро так пошел. До радиорубки мне хватит даже его собственных батарей. Голубоватое пламя весело искрило, кромсая порченую органику.

– Говорю, я вижу, у меня есть данные о сероводороде.

– Эм, я ничего не говорила о сероводороде… В животе взорвалась маленькая вакуумная бомба, и я медленно обернулась. В зеркальном забрале Майи отражался мой собственный аварийный «гроб», тоненькая струя плазмы из резака.

– Аска, твоя ЧСС зашкаливает за сотню, – обеспокоенно произнесла Майя. – Что случилось?

– Ты ничего не говорила про сероводород?

– Н-нет. /"О, //scheisse//…"/

– Синдзи?

– Я тоже слышал, но у меня тут проблема, – ровно произнес обормот. – Фоноанализ этой реплики не отвечает голосу Майи. Ох, да ладно? Я вернулась к двери: быстрее вырежу – быстрее свалю. Быстрее разграблю бар и выжру пива в третьей позе бифудху. И главное: не думать о дерьме.

– Температура – сто двадцать три градуса, – сказал тот самый голос, который не отвечает голосу Майи. – Я не вижу… Такой туман! Я обливалась потом и резала дверь. Девичий голос тревожно комментировал какой-то мир, какую-то атмосферу, изредка вставляя свои впечатления, все больше нервно-восторженные. Девушке было не по себе, она не впервые высаживалась на чужие планеты, но впервые – на такую.

– Аска, что это? – шепнула Майя.

– Фантом. Заткнись.

– Как…

– Заткнись, я тебе сказала. Шипела плазма, голос стал совсем неразборчивым, поверх него бубнили помехи, на него ложился треск, и шуршало что-то, а потом послышалась тонкая мелодия, будто запела флейта, и это уже было чересчур. Я одним росчерком дорезала дверь – немного не там и не так, как хотела.

– Что это? – удивленно спросила девушка-фантом. – Вы слышите? /"Да, мать твою. Мы слышим"/. Надеюсь, Майя теперь понимает, почему люди прекратили совать руки в червоточины. Я изнанкой клянусь, эта самая дура, чей голос пойман на корабле-призраке, была на одном из миров зазеркалья.

– Теплого космоса, Спэрроу.

– Спасибо, Саша. Я привезу тебе… Скрежет. Писк сервера борткомпьютера. Свист переборок, шорох шагов. Потревоженная каравелла оживала, бросаясь в нас кусками своего прошлого, и поверх все тяжелее ложился шум, бормотание идиота, которое почти наверняка можно расшифровать – да хотя бы просто записать и включить обратное воспроизведение. Черт, меня тошнит. Блики света ложились не там, куда должны – даже свету было неловко двигаться по прямой, его тоже мутило от этого всего, потому что не должно вот так быть: темнота, обломки голосов, звучавших задом наперед, звучавших неделю назад, год назад, придуманных изнанкой и зазеркальем.

– Синдзи, быстрее, свяжись с этим уебком!

– Неуверенный, но проходит, – ответил обормот. Я почему-то сразу поняла, что это, сразу поверила и приняла. Ну, конечно, если сигнал выжившего блокируется, то почему наш должен оставаться чистым?

– Проходит, – повторил Синдзи. – Проходит. Проходит. Проходит.

Про… Я отрубила связь с кораблем и вошла в следующий блок, держа резак перед собой. О, вот и кровища. Линия «зеркала» прошла через помещение по диагонали, еще одна – вертикально, и человек попал под обе. По-моему, его просто вывернуло наизнанку, хотя я различала один глаз и целый ромбовидный сектор кожи, которая, видимо, была на лице. Или не на лице, но не суть. В остальном тело качественно перемешалось с одеждой и вывалило наружу содержимое брюшины. Этот сектор коридора так изгваздало кровью, что выглядела она буднично и, я бы сказала, не впечатляюще.

– Вперед. Майя молча сделала несколько шагов и вслед за мной обошла труп.

То ли привыкла, то ли ее успокоила знакомая доктору картина потрохов. Мой скафандр, подсвеченный фонарем Ибуки, отбрасывал тень, в контуры которой вглядываться категорически не хотелось, и это не говоря о том, что уже некоторое время мне мерещились две разные тени. /"Найти выжившего засранца. Проверить его, сделать пару снимков //на память //и валить. Грохнуть этот Летучий Голландец – и валить"/. Дальше по коридору в органику корабля врастал камень.

Серовато-рыжая бугристая поверхность тускло блестела в свете прожекторов. Майя засопела особенно тщательно, и я ее понимала: по поверхности породы бежали световые блики – мягко подрагивая, будто волны на ленивой воде. От такого безо всякой морской болезни стошнит.

– Он изнутри светится?

– Заткнись, Майя. Камень рывком бросился ко мне, и «флоганеф» сам прыгнул в руки из заплечного захвата. Поверхность породы бурлила, как ненавистный гель на огне. Она шла пузырями, оставаясь такой же плотной на вид, а ближайший ко мне блик сложился в упорядоченные линии. /"Что я здесь делаю?"/ – подумала я, тупо разглядывая проявляющееся лицо.

– Кто вы? Вы меня слышите? Сделайте, сделайте что-нибудь!! Иногда так бывает: когда тебя долго что-то пугает, долго подбирает к тебе ключики, подносит к лицу баллончик с кислотой, водит над кожей потрескивающим нейрошокером – ты перестаешь бояться. У вас так не было? Подите вон из Инквизиции. Я опустила дробовик и всмотрелась в призрак, мерцающий на поверхности камня. За ним толпились еще призраки – я видела их всех одновременно, всех сразу, всех. И камень я тоже видела, как на стерео-картинке. /"Этот//голос. Я его слышала? А, ну да:////с//ероводород, сто двадцать три градуса"/.

– Я Сэм, слыши… Отчаянный крик о помощи оборвался, а я стояла и понимала, что, даже знай я, как помочь, – ни за что бы не полезла. Ни за какие шиши, потому что занять место пленника можно не только в сказке.

Камень тем временем погас и снова стал просто камнем.

– Дальше, – хрипло сказала я. – И – заткнись, Майя.

– Один вопрос, Аска. Свет впереди нас ложился неровными бликами, будто в клубе. Я забросила «флоганеф» за плечо и двинулась вперед.

– Хорошо. Один вопрос.

– Такое всегда на вернувшихся оттуда кораблях?

– Не знаю. Но знала бы – ни за что не полезла. Майе хотелось спросить что-то еще, но она девушка честная, и потому смолчала. И правильно, ведь докторша бы почти наверняка спросила: /"Как так Инквизитор Аска не знает, а?"/ И вот здесь прозвучал бы совсем не нужный в нашей ситуации ответ. Не люблю отвечать в таких обстоятельствах. Лучше еще одну дверь порежу. Кусок обшивки ушел внутрь, и это наконец была рубка. Левая стена

– почему-то здесь левая – оказалась каменной, и смотреть на нее я не стала. Приборы тускло бликовали в привычно безумном свете фонарей, здесь все протухло и погасло, здесь что-то звонко цокало, и на фоне затихших фантомов это казалось едва ли не сказкой.

– Человек, – шепнула Майя севшим голосом. /"Вижу"/. Одетый в легкий скафандр космонавт сидел на обломках, обхватив голову руками. Шлем, цвет наплечных бронепластин – вроде все сходится, похоже, это тот, кто связался с нами. Я выдохнула и включила общий радиоканал.

– Штурман Нагиса? Человек приподнял голову и кивнул. Как у него в процессе не оторвалась голова – я не в курсе. Он напрягся, пытаясь встать, но снова оплыл на свои обломки, по-прежнему не поднимая лица. Заслышав шаг, я подняла руку, не давая Майе подойти к нашей цели.

– В доктора потом сыграешь. Штурман, сидите и отвечайте на вопросы. Еще размашистый кивок. Еще один приступ опасения за его шею.

– Назовитесь.

– Нагиса Каору. Штурман второй. Класс. Странные паузы, но чему я удивляюсь?

– Место вербовки, планета рождения. Повисла тишина, а потом в коридоре истошно вскрикнул фантом, и я едва не выпрыгнула из скафандра. Терзаемый непонятно чем человек удалялся, его голос затихал в черноте корабля. /"У Майи очень высокий порог звуковой терпимости. Наверное, Аянами – громкие подопытные. Или Ибуки оперирует без анестезии"/. Посторонние наблюдения – мощное оружие в борьбе со своими слабостями. И логику тренируют.

– Завербован на РК45, родился на РК45. Пока все в норме. Я просканировала его пульс, уловила слабые радиоволны. Сигнальные маячки в моем теле подрагивали, предупреждая в духе «мы не в курсе, как там с мозгами, но плоти сейчас уже довольно хреново». Я щелкнула по запястному голо-экрану, сгоняя рябь, заодно надеясь на устранение бреда: данные совпадали по второму пункту, но не совпадали по первому. В смысле, родился и вербовался на РК45 боцман Фукуяма Томас, а штурман Нагиса был с Верданы. /"Отлично. Или как бы это поточнее выразиться»./

– Что вы видели по ту сторону червоточины? Молчание – и молчание полное, даже фантомы и цокот затихли.

– Я… Эта планета. Была странная… Высокая температура, сплошные испарения, датчики показывали. Сероводород. С ветвей капает. Мне пришлось усилить щиты над головой… Голос был тихим и глухим, все те же паузы не к месту и не ко времени, а главное – не по смыслу. И еще кое-что, что куда страшнее всех интонаций вместе взятых. Что бы его еще спросить? А, знаю.

– Все в порядке. Сообщите коды самоуничтожения корабля. Мы забираем вас. Майя облегченно вздохнула, но с места не сдвинулась – и правильно.

– Три – семь – новембер – танго – сто два – сто три – зулу – четырнадцать… Я подошла к центральной консоли – бочком, бочком, чтобы не терять парня из виду. Левой рукой я из-за спины поманила Майю за собой.

Интерфейс, экстренное питание, запитка пошла… И вот он – последний экран, солюцио ультимум. /"Реактор подготовлен. Для коллизии сверхтоплива введите код подтверждения"/. О, еще как введу. Ну-ка, что он там набредил? Три, семь, новембер… Когда борткомпьютер сожрал последний знак, я сделала шаг назад, выдернула из поясного захвата Майи скорчер и выстрелила.

Миллионвольтная вспышка прожгла легкий скафандр и неудавшийся штурман влетел в переборку куском дымящегося шлака.

– Что?! Аска!

– Валим, быстро! На экране горело «Код принят». Там светился обратный отсчет, и прямо под полом рубки специальный реактор готовил сверхтопливо к последнему прыжку – в никуда. Этот код не могла узнать я: его запрещено передавать, а я даже не предъявила полномочий. И главное: этот код не мог знать штурман. Ни при каких обстоятельствах. И оставим вопрос «как?!» до лучших времен. По кораблю прошла судорога, и прямо передо мной вспух пузырь, внутри которого перемешало куски переборки. Скрежет, вой, высокий, на грани ультразвука визг – и еще один фрагмент брони развернуло в сложное соцветие. Я заметалась взглядом и обнаружила, что даже ожившие «зеркала» – это еще не все. Ярко-желтое свечение вокруг обугленного тела становилось все сильнее, из него изливались целые ручейки сияния – гибкие и подвижные. Кусок шлака оживал самым противоестественным образом, подтверждая, что штурман так и не узнал код самоуничтожения – зато его узнал кое-кто другой. Очень другой. Я выхватила «флоганеф» и спустила курок. Плазмакластический удар сжег обшивку, как бумажку, и последние остатки атмосферы корабля рванули наружу – вместе со мной и Майей. Оглушенные плазменным ударом сенсоры оглохли, по экранам скафандра шла рябь помех, мелькала надпись «подстройка», а я в полной тишине кувырком летела в космос, в невесомость, под невидимое сияние червоточины, к теплому фрегату «Сегоки». Звон в наушниках затухал, возмущенные приборы оживали, и очередной оборот вокруг оси развернул меня лицом к «Маттаху». Из пробитой мной дыры слабо сочился пар, но он на глазах разгорался все ярче, и я потратила последний выстрел на то, чтобы отправить еще один смерч плазмы аккурат в пробоину. /"Гори в аду, //Hure//! //Гори!!!"/ Черт, у меня истерика. И слава космосу, что я не слышу визга Майи. Ну, как. Почти не слышу. В ушах звенело, экраны предупреждали о слабых щитах, о том, что «флоганеф» откачал почти три четверти энергии, а я пыталась вспомнить что-то важное. А, ну да: одинадцать. Десять. Девять. Восемь. Никаких красивых циферок – просто по-умному настроенные мозги, которые считают, сколько мне жить осталось, потому что «Маттах»

слишком близко. На цифре «три» я спиной почувствовала мягкий толчок и, включив затылочную камеру, обнаружила темно-фиолетовые чешуйки обормотского фрегата. Еще ни на один взрыв я не смотрела так спокойно. Обломки испарялись молчаливыми вспышками, едва коснувшись щитов «Сегоки», в наушниках сдавленно хрипела Майя: она пыталась восстановить дыхание.

Докторша держалась неплохо, вот только сейчас ее потянуло на икоту.

– Ибуки, ползи налево. Там шлюз, душ и выпивка.

– Ва… Ва-ва! Я обернулась. Обломки корабля все еще медленно разлетались, но в их мешанине ярко светящийся кремний-ванадиевый булыжник разворачивался в огромное чудовище с лентами-крыльями. За что я люблю космос, так это за отсутствие дешевых звуковых эффектов.

 

*Глава 9*

Мне было плохо. Я сидела в затемненной боевой рубке, обхватив голову руками, потому что эту самую голову срочно требовалось держать, сдавливать и сжимать – настолько там все было плохо. Так летит перегретый контур, когда закончились теплопакеты. Так греются носовые орудия в пылевых туманностях – на износ, под капремонт, чтобы только пару секунд еще продержаться. В голове кто-то истошно кричал, а мое плечо мерзло, и бок весь тоже мерз, будто бы я обнималась с Аянами. /"С Аянами? Что за бред?"/

– Это не бред. Я отняла руку от лица и повернула голову к источнику ледяного холода. Глаза открывались целую вечность, и все это время в мозгах рвались и рвались бесконечные кластерные торпеды. В нескольких сантиметрах от моего лица оказалась серебристая татуированная маска Гончей, и это было слишком. Я кричала, воплем вырывая прочь беснующиеся легкие – в лицо этому демону, в лицо своему страху, кричала, пока не иссякла.

– Ну и что ты орешь? – услышала я сквозь грохот своего пульса. Спокойный, безучастный голос так шел мертвецу.

– Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты.

– А что я здесь делаю? Можно уже шептать: сорванный голос не позволяет больше, да и расстояние между нами располагает. Я не вижу ее глаз, только призрачное свечение серебра в коже, и впиваются в мои щеки промораживающее дыхание, льдистые слова.

– Ты здесь прячешься. /"Я – прячусь?"/ Приятно слышать такое от мертвой Гончей.

– Запомни, дальше прятаться некуда. Она встала, и ее лицо попало в поток бледного сияния обзорных экранов. Глаза бывшей старосты курса сияли звездным серебром. *** Потолок медотсека выглядел до неприличия знакомым, будто я какой-нибудь «хроник» или просто неудачница. Я первым делом вслушалась в свои контрольные маячки и убедилась, что с телом Аски Сорью все хорошо. Мозги задали работу потовым железам, так что послевкусие тягучего кошмара было липким, холодным и по всему телу. Я села и завернулась в простынь, которой меня укрыли. Тепло – теплом, но отчего-то хотелось укутаться, должно быть, после мороза там, во сне. /"Что ж ты повадилась мне сниться, Гончая Хораки? Что я тебе такого сделала?"/ Смешок сам застрял в горле. /"Боже, я схожу с ума"/, – это была мысль номер один. /"Это все «Хаттам», который «Маттах». Ну, или как там правильно"/. Мысль номер два оживила воспоминания, и там была странная деталь:

огромная туша, из которой во все стороны торчали ленты, собранные в пучки крыльев. Мерзость противно пульсировала, и между ней и «Сегоки» распластались две тушки в скафандрах. Воспоминание было абсурдным, тревожным, но не к спеху: коль скоро я на корабле, то фрегат обормота уцелел, значит, все можно узнать. Стоп. А что если фрегат погиб, и я сейчас там – в ловушке из живого камня? Или я до сих пор в бреду внутри порченой каравеллы? Ладонь легла на теплую стену, и в пелене сплошной жути образовался просвет:

подделать это тепло нельзя, это самое настоящее тепло. Самое-самое-самое. /"Давай, убеждай себя"/, – предложил чей-то голос, подозрительно похожий на жуткий ледяной голос Хикари. Я скрипнула зубами: так не пойдет, сука. Это ж никуда не годится – у меня самый настоящий шок.

Пост-травма? Эффекты зазеркалья? Так, ладно, разберусь со своим состоянием – и в бой, решать проблемы и разгадывать загадки. Я встала, открыла ящик с медикаментами. Седативы, транквилизаторы

– не то. Ага, нейролептики. Порывшись в пачках холодных – снова холодных! – инжекторов, я отыскала смутно знакомое наименование, и уже приставив впрыскиватель к шее, замерла. В полированной секционной дверце шкафчика отражалась перепуганная девчонка с золотой пилюлей от всех проблем. Давай, детка, спусти курок, и тебе даже стреляться не понадобится: это тебя сожрет. Не это вещество с пятью корнями в названии, так другое, с семью и одной греческой буковкой в начале – оно ведь непременно будет, правда? Так, на место эту дрянь, без всяких истерик – просто положить в пустой слот. Еще раз посмотреть в глаза своему отражению. /"Легкие пути – не твои, доченька"/. Ага, мама, я помню, и никогда тебе этого не забуду. Простить – простила, а вот забыть не получилось. Потому что с этого все и началось, и кто знает, когда ты сошла с ума, мама: когда зачала свою идеальную дочь или когда увидела, какой стала твоя фройляйн Совершенство? Я очаровательно улыбнулась своему отражению в дверце шкафчика и засунула шприц в складки простыни. В хозяйстве пригодится, станет невмоготу – закрою глаза на свою идеальность. И вообще, порефлексировали – и будет. Пора заняться своими непосредственными обязанностями.

– А, Аска, вы уже очнулись? Хм, доктор Майя, судя по ее виду, опомнилась куда раньше меня, что печально.

– Ага, – сказала я вслух. – Слушай, Ибуки, хватит мне «выкать»

уже, а? Блудная каравелла – это у нас пойдет в зачет как лет пять крепкой дружбы. Майя покачала головой, подошла к медицинскому оборудованию и принялась колупаться в данных сканеров. Я наблюдала за ее действиями в отражении.

– Хорошо. Но вот дружба… Я вроде пошла с тобой по твоему настоянию, так? Я обернулась. Ну надо же, неужели ее это задело?

– Именно. Как моя гарантия, что я вернусь на борт. Майя кивнула и, широко расставив пальцы, поелозила ими по экрану, словно разминая кусок виброгеля. Неприятное впечатление производили эти пальчики, с разными палаческо-хирургическими ассоциациями.

– Я так и поняла. Умно. Забавные у тебя отношения с капитаном, доверительные.

– Пфффф. Ни единого умного слова. У тебя избыток желчи?

– Да. Это возрастное, такое часто вместе с умом приходит. Ого, наша икающая докторша решила пошалить на моем поле, да еще и моими игрушками. Я открыла было рот, но сразу же его захлопнула:

очень уж по-глупому выглядела пикировка, и судя по недоуменному взгляду Майи, она соображала в этом же направлении.

– Хм. Гм, – сообщила Ибуки, пряча глаза. – Я, пожалуй, сооружу какой-нибудь успокоительный коктейль. У тебя нет аллергии на тета-блокаторы?

– Я даже не знаю, что это.

– А, ну ладно. Поцапались, помолчали. Да что ж такое? Мысль о том, что я по-прежнему внутри кошмара, снова заполошно забилась в голове.

– Как все закончилось хоть? Наши победили, Ибуки? Майя оживилась, колдуя над лабораторным синтезатором.

– О, ну да. Получилось ужас как странно. Синдзи сам тебе… – она запнулась и досадливо цокнула языком. – Ах, да, забыла. Он просил тебя зайти в рубку, сразу как ты очнешься. Ну, это мы запросто, отчего бы и не сходить в простынке и босиком.

– Тогда я пойду. Оденусь у себя и пойду. Голос Майи остановил меня уже у двери.

– Аска… С нами там что-то произошло, так что если ты вдруг поймешь, что это не просто стресс… Я кивнула, не оборачиваясь, и вышла. Перед глазами стоял посеребренный призрак Хикари Хораки. *** Помытый, одетый и бодрый бывший Инквизитор – это все равно Инквизитор, не в пример Инквизитору грязному, голому и уставшему.

Хуже только все это плюс голод. Я маршировала по коридору фрегата, жуя на ходу галету. Явиться «как только, так и сразу» один черт не получилось, поэтому я отнеслась к приведению себя в чувства со всей серьезностью. И оно того стоило. Все свои проблемы я рассовала по полочкам и причесала. Мелкие дрянные признаки паранойи ушли в утиль, остались по сути два беспокойных вопроса, и выглядели они следующим образом. Во-первых, чем закончилась история с отзеркаленной каравеллой? Во-вторых, не схожу ли я с ума? Ответ на первый находится в конце этого самого коридора, а вот со вторым все совсем сложно. Взять хотя бы такую незначительную деталь, как мое поведение перед высадкой на «Маттах».

Берем мы эту деталь и, значит, смотрим. Смотрим, смотрим – и ничего не понимаем, потому что я, накручивая и себя, и Майю, тем не менее, и мысли не допустила, что нечего людям делать на зараженном порчей корабле. И уж если Ибуки не понимала, на что идет, то я-то сама в курсе была, правда? Тогда мне казалось, что это опасный рывок к новым ощущениям и вообще неплохо было бы разведать, что да как там. И ведь что забавно: будучи служанкой Империи, я бы в три этажа вскрыла матом того, кто приказал бы мне провести досмотр вернувшегося из зазеркалья судна. Я почему-то очень живо представляла себе эту ситуацию. Во всех, так сказать, красках. Корабль, прошедший червоточину – это не лучший повод впрыснуть себе адреналинчику. С подобными скверными мыслями я вошла в рубку.

– А-аска? Синдзи уже знакомым жестом похлопал по ложементу рядом с собой.

/"А ведь пошлый-то жест. И наглый"/, – подумала я, садясь.

– Что скажешь? Раздолбал неведомую дрянь? Или это все же мне привиделось? Синдзи вздрогнул, и я наконец догадалась рассмотреть его повнимательнее. Парень выглядел каким-то больным, и сразу стало ясно, что в компании психов с утра пополнение. У него легонько, едва заметно подергивалось левое нижнее веко, взгляд блуждал, а в голосе дрожали совсем уж недостойные нотки.

– Так-так, – протянула я. – Проблемы?

– Да. Я осмотрела обзорные экраны: нет, мы не драпанули, по-прежнему болтаемся в том же секторе, и даже, если верить возмущениям изнанки, не так далеко от червоточины. Двигатели молчат, но и данных о восстановительных работах на экранах нет. То есть, мы победили вчистую, только вот герой наш на героя не похож. Не Аянами же в открытом космосе порвала монстра? Прикинув картинку, я хмыкнула: а что, с той станется, ага. А обормот между тем все молчал. Врала, по-моему, Майя: ничего он не собирался мне рассказывать. А вот посидеть и трагически помолчать

– очень даже собирался.

– И чего молчишь? Мне что, «Сегоки» допросить вместо тебя? Синдзи снова вздрогнул, но голос подать соблаговолил:

– Н-не получится. Я ее отключил. /"Ха, да ладно?"/

– И с чего это? Что тебе виртуал сделала? Он поднял взгляд и твердо посмотрел мне в глаза:

– «С-сегоки» отказалась предоставить м-мне данные о сражении. Ого. А так бывает? Я настолько поразилась факту неповиновения бортового виртуального интеллекта, что не сразу оценила второй смысловой пласт фразы.

– Так… С восстанием машин разберемся, а вот зачем тебе данные по сражению?.. Я смотрела в его глаза – там отражались крохотные льдистые точки звезд – и уже все понимала.

– Я н-ничего не помню. О да. Вот это вариант. А Синдзи тем временем прорвало. …Он орал. Он заплевал микрофон, пытаясь докричаться до нас с Майей, а порченый корабль на все лады повторял ему обрывки моих реплик, в которые вплетался тонкий перелив флейты. Несчастный обормот стискивал пульт связи, когда обшивку «Маттаха» распороло плазмакластическим ударом. Мелькнули два барахтающихся скафандра, хлынуло мертвецкое свечение из недр каравеллы – и Синдзи двинул «Сегоки» юзом, понимая, что надо хотя бы втянуть нас в свое гравитационное поле – и не прогадал. Бабахнуло самоуничтожение, испарило обломки «Маттаха»…

– Я увидел эту тварь, и все словно померкло, – мертвым голосом закончил Синдзи. – Я упал на ложемент, вызвал синхронизацию – и все.

– И все… – зачаровано повторила я. – Тьфу, то есть, как – все?

– Совсем все, – буркнул он. – Я очнулся, вокруг экраны загорались. А на центральном еще была надпись, она как раз гасла.

«ATF-mode: deactivated».

– Режим «АTF»? – нахмурилась я. – Что это такое?

– В-вот-вот. Я тоже хотел узнать – и п-получил фигу от собственного корабля.

– Бред. Ты предъявил капитанские полномочия?

– П-прикалываешься? Да, пожалуй. Ситуация великолепная – и почему-то ни разу не удивительная. Наверное, потому что не бывает таких подарков судьбы, как «Сегоки», и чтобы без подвохов.

– Записи наших скафандров?

– П-пустые.

– Блоки памяти «Сегоки»?

– Отф-форматированы.

– Косвенный допрос?

– Уклоняется.

– Угрожал стереть?

– Н-не действует. Я подергала себя за нижнюю губу. Обормот в кратчайшие сроки опробовал все методы, чтобы разговорить свой виртуальный интеллект, правда, это были стандартные процедуры, да и сложно вообразить себе что-то сверх того. Никому же, право слово, не придет в голову разрабатывать методы допроса кухонного комбайна или медицинского кибера. ВИ – это не ИИ, и вот тем не менее.

– Значит, есть некие строгие ограничения на уровне ядра программного комплекса, – подытожила я, чувствуя себя последней дурой. – То есть, изначально кораблю запретили сообщать тебе определенные вещи.

– Это п-понятно, – устало отмахнулся Синдзи. – Но почему?

– Есть еще один очевидный ответ. Твои пропавшие пять лет – далеко не самые скучные годы. Синдзи ничего не ответил. Он так и сидел в своей нелепой майке, в не менее банальных флотских брюках, и, что еще обыденнее, – он держался ладонями за виски. Такой весь обычный-обычный малый, который ухлопал не пойми что из зазеркалья и даже не может вспомнить, как. А самое противное – это когда тебя предает твой корабль, и ладно бы взорвалось что-то или сгорело в самый неподходящий момент, но чтобы вот так… Да, когда у твоего судна появляются секреты – это, что ни говори, очень грустно, чувствуешь себя, наверное, лишним и обманутым. Но это все отвлечения, а вот по сути выходит забавно.

Выходит, что мой капитан угнал корабль с очень веселой биографией. А может, и не угнал, но тогда выходит бред, и думать об этом смысла нет. Вопреки своим же заверениям, я некоторое время ломала голову над вопросами порядка «что за ерунда?», и опомнилась только когда Синдзи встал.

– П-посмотри еще вот на это. На экране отображался какой-то лог – старого образца текстовый лог общения обманутого капитана с машиной-обманщицей. Похоже, напуганный кэп счел за благо отрезать мятежный ВИ от всех средств коммуникации. Так, ну это логин, пароль. /"Ого, да ты параноик, сорок два знака, три уровня защиты!.. А это что?"/

– Синдзи?

– Мм?

– Что это за «код проекта»? Он наклонился к экрану рядом со мной. Теплый, зараза, – не смотря ни на что мне это нравится.

– Ну, я н-не помню. К-какая-то часть пароля. Да ты не т-то смотришь…

– Да нет же, – я поморщилась. Внезапные посторонние мысли о теплом обормоте мешали и упорно не хотели уходить. – Это отдельный пункт входа в систему, программа требует указать принадлежность к организации. Ну, чтобы знать, что тебе показывать, а что – нет… Я потихоньку начинала соображать. Синдзи говорил, что когда он очнулся после пятилетнего забытья, виртуальный интеллект был обнулен. /"Обнулен. Обнулен, черт побери…"/ Я протянула руки, вызвала голографический интерфейс ввода и, не глядя на текст обиженной переписки, из-под учетки капитана вбила одно слово. Logout.

– Аска!! Что ты творишь?! Освещение мигнуло, и через мгновение рубка ярко засияла. Я-то знаю, что я творю, а вот ты, балбес, временами, похоже, даже сам не понимаешь, что делаешь. Вернее, так: ты не понимаешь, что ты /что-то делаешь/.

– Вперед, – сказала я, отодвигаясь от консоли ввода и делая приглашающий жест.

– Что вперед?! Что ты наделала? Я не знаю пароль! Ты смотри, никак голос прорезался? Но это ничего страшного, я и сама не из тихих.

– Ты сраный паникер, Синдзи! Вводи пароль, быстро!

– Но я…

– Ты идиот! Если ВИ был обнулен, как ты мне заливал, то ты должен был ввести верный пароль, чтобы его запустить! Я замолчала и с удовольствием наблюдала за эффектом. Вы когда-нибудь говорили смертельно больному человеку, что он болен, но не смертельно? Я – не говорила, но вроде должно быть похоже.

– П-погоди, но запал-карта…

– Я не буду называть тебя идиотом, а ты сам допрешь, ага? Mein Gott, ты же капитан, хоть каким рохлей выглядишь! Ну как тебе запал-карта поможет? Модуль управления и авторизация – это две отдельные вещи.

– Короче, вводи пароль, – устало сказала я. – Хочешь, я не буду подглядывать? Синдзи несмело улыбнулся, я с неудовольствием почувствовала еще одну волну приятного тепла, и все исчезло. Собранный парень, хмурясь, взялся за дело. У меня появилась еще целая куча поводов подумать, а вообще было дико обидно: что-то эпичное прошло мимо меня, мимо везучего обормота, и даже вылечив одну маленькую проблему, я и на шаг не подошла к ответам. Вот разве что…

– Аска, п-получилось! /"Что? А, ну да"/.

– Поздравляю. Слушай, – сказала я, игнорируя светящееся от удовольствия лицо, – получается, что ты не помнишь событий тех пяти лет, но у тебя остались навыки, моторика и кое-какие факты. Так?

– Н-ну… Да.

– Хм. Делаем так. Я подошла к консолям и открыла доступные видеологи. Не тот ракурс, не то время, это вообще что? Ага, вот ты где. Давя в груди ворсистый комок страха, я смотрела, как разворачивается за парящими обломками огромная туша – последние секунды перед отключением систем. На экранах парил рубленый торс без всяких конечностей, какие-то огрызки, какое-то размазанное пятно прямо посреди «груди» – и шквал лент, дикая насмешка над крыльями. Оно, конечно, отложить бы, продумать бы, но в жопу благоразумие.

Я же с ума схожу, ага? Я уже четко видела весь нехитрый план, и руки сами выписывали пируэты по контрольной панели. Выставить допуски, экраны, данные сканеров – откатить. Программу симуляции гравитационных возмущений по параметрам – запустить. Теперь виртуал «Сегоки» будет искренне полагать, что у нас снова есть враг: приборам врать вроде ни к чему, да и не может проверить – одно программное ядро без сенсоров.

– Аска, что это? А это у нас отозвался второй ингредиент плана, и его еще предварительно нужно бы поджарить.

– Поди-ка сюда. Синдзи подошел, встал сбоку, и его шея тотчас же очутилась в двусмысленном захвате.

– Ч-что…

– Это не то, о чем ты подумал, – сообщила я ему на ухо и впрыснула нейролептик. Синдзи шлепнулся на палубу и отполз от меня, прижимая ладонь к шее.

– Аска, что ты мне?.. Ага, «поплыл». Сейчас пошла фаза торможения, препарат подстраивает мозг. И – начали. Я нажала кнопку на панели, и все экраны окрасились алым. /"Тревога! –/ сообщил запертый ВИ зелеными буковками. – /Вводится в действие синий код"/. Эээ… Что, простите? /"Рекомендуется разблокировать возможности ВИ"/. Да хрен тебе. /"Рекомендуется удалить посторонних из рубки"/. А, да. Уже бегу. Корабль проходил экстренные самопроверки состояния, по отсекам билась тревога, и я отвлеклась, чтобы заблокировать двери: только икающей гражданки мне здесь не хватает. Приборы рапортовали о готовности фрегата, а Синдзи все мотал головой, пытаясь сфокусировать взгляд. Да, хорошо, что я не додумалась колоть это себе. Хм, текстовых предупреждений он не видит, вокализационный модуль ВИ отключен, значит… Я подумала, как мог бы выглядеть напуганно-растерянный тон, и что есть силы заорала:

– Синдзи, синий код! Обормот вздрогнул и, опираясь на руки, попытался встать. Вспышки тревожных сигналов кровавыми бликами ходили по его лицу, серые губы двигались в попытках что-то произнести, и я отвлеклась от данных приборов. Только придвинувшись вплотную к Синдзи, я разобрала, что сквозь «Бам! Бам! Бам!» сирены он пытается продавить главную команду пилота сингл-класса.

– С-синхронизация, экстренный порт. Освещение рубки сменилось, и я оглянулась. По всем информационным панелям поверх стандартных данных горела надпись: /"Разблокируйте возможности ВИ. Противник соответствует синему коду"/. Да ты охренела, железяка, не для того затевалось! Я обхватила грудь Синдзи и потащила его к ложементу. Парня прошиб пот, он едва заметно дрожал, и это уже был не нейролептик. Это работал мой хитрющий замысел. /"Разблокируйте возможности ВИ. Противник соответствует синему коду//"/. Уложив Синдзи, я отодвинулась от ложемента, освобождая путь синхронизационному интерфейсу. Почувствовав, что что-то изменилось, я оглянулась на экраны, и увидела, что запрос ВИ изменился. /"Разблокируйте возможности ВИ. Пожалуйста!//"/// О, черт, что это? «Пожалуйста»? Да что происходит?

– Синхронизация, – громко сказал Синдзи. – Режим – ATF. Сирены затихли, и я ощутила самое страшное и странное чувство в своей жизни: меня вдруг стало много. Знаю, бред. Но я сразу поняла, что именно так называется то, что я испытала. Здесь и сейчас, в один момент времени со мной, и даже, возможно, в одном со мной мире вдруг стало много-много-много-ужас-как-много рыжих беглянок. Меня размазывало между всеми этими Асками, я была всеми ими, но каждая из них была сама собой. Я рухнула на колени, сжимая виски ладонями. /"Нет. Нет! Нет-нет-нет!"/ Каждая Аска думала уже о чем-то своем, по-своему переживала происходящее, будто стремительно раскрывался огромный веер, словно расходились и расходились нескончаемые тропинки, их все больше, и среди них терялась на развилках одна настоящая Сорью. Я ползла к навигационным приборам, понимая, что стоит мне отключиться – и будет как раньше: беспамятство, смущенный и потерянный Синдзи, загадка, которая как стояла, так и стоит, и безразличные ко всему глубины великолепного космоса, где бывает даже такое. /"Мама, что со мной? – Еще полметра… – Я так не могу! – Надо разблокировать дверь! – Майя, держись там! – Синдзи, что происходит?

Ответь, Синдзи!"/ Мое я, само пространство растягивалось бесконечной гармошкой, будто рубка отразилась в двух поставленных друг напротив друга кривых зеркалах. Это означало что-то очень важное, но ни одна из множества Асок не могла понять, что именно, и от этого было только хуже. /"Надо доползти, иначе все зря"/. Я – какая-то я – ухватилась за эту мысль, как за страховочный фал, и еще одна попытка преодолеть звенящие бесконечностью полметра удалась. Повиснув над мерцающими экранами, я нашла навигационный и получила еще один удар по дых: по данным позиционирования фрегат «Сегоки» занимал в пространстве восемнадцать точек. Нет, уже девятнадцать. Двадцать три. Тридцать… Все эти точки ежесекундно погружались в изнанку и выходили из нее, и все они располагались вокруг воображаемого врага. Впервые в истории космических сражений противника окружали силами одного корабля. /"Формирование поля продвинутой тактики завершено. Пожалуйста, разблокируйте…"/ Борясь с тошнотой, удерживаемая в сознании только шоком открытия, я улыбалась: ATF, Advanced Tactics Field, никаких аденозинтрифосфатов, никакой гребаной цитологии, только странное название для самого невероятного маневра.

– Разблокировать ВИ. /"Что? Нет! – Быстрее, Синдзи! – Подожди! – Гори в аду, слюнтяй!

– Ненавижу, я же… – Координаты соответствуют…"/ Я оглянулась:

распятый на ложементе капитан так и не открыл глаз.

– Слушаюсь, Синдзи. Внимание, – сообщил вырвавшийся на свободу донельзя ехидный голос. – Ситуация синего кода искусственно смоделирована. Инициирую выход из режима поля продвинутой тактики.

– Принято, – ответил Синдзи. Чертов виртуал намеренно произнес это вслух, явно для меня – обормот был еще в сцепке с кораблем, можно было и напрямую ему в мозг. А я поставила странному ВИ еще один вопросик в маленькой черной книжечке: умоляет, ехидничает, а теперь еще и склонен к показухе. Отлично. Гармошка умноженного корабля со звонким хрустом сложилась, и фрегат поплавком выскочил из своего мерцающего состояния, из грани яви и изнанки. Кривые зеркала десятками прессов вбили в меня осколки меня самой, и я осела пол. Боль-боль-боль-боль… Когда кровавая пелена поредела, я увидела встающего с ложемента обормота. Его слегка пошатывало, – нейролептик все еще действовал, – он тряс головой, но всматриваясь в его глаза, я понимала, что этот знакомый растерянный взгляд немного другой. Буквально на какой-то дюйм промахивался Синдзи, понимающийся со своего места, мимо того Синдзи, которого я знала. Секундочку: во-первых, режим поля продвинутой тактики. Во-вторых, память. В-третьих, я сама оставалась в сознании. Мой план сработал, теперь срочно надо его дополнить. Разрывая себе связки, я прыгнула прямо из положения лежа – фигня для человека, которого тренировали для мукоодо. Набрать скорость так, чтобы вложить всю инерцию в удар – тоже фигня. Со всем пониманием того, что шокированного синхронизацией это может и убить, я врезала обормоту в лоб. Сразу обоими кулаками. *** Тяжело дыша, я поднималась над слабо подергивающимся телом. Жив вроде бы. В двери ломилась Майя, интерком показывал ее паникующую мордашку, виртуальный интеллект зловеще молчал – продумывал, поди, как бы меня понадежнее угробить. Словом, все было чудесно. А еще мне понравилось, что Синдзи, открывая глаза за миллисекунду до удара, попытался увернуться. Не физически, конечно – черта с два он успел бы уклониться от броска бойца вроде меня, но он успел понять, что его атакуют, и по аксонам-нейронам отправился сигнал:

«Врассыпную!» Это дорогого стоит, скажу я вам.

– Двери, – распорядилась я, и «Сегоки» то ли временно решила не воевать, то ли все еще продумывала способы моего умерщвления.

– Ас… Синдзи? Что с ним? Майя хлопнулась на колени и порхающими движениями пальцев прошлась по тушке капитана. О, вот и место удара нашла, и нечего на меня так смотреть.

– Это был следственный эксперимент, – сказала я, осматривая рубку. ВИ не очень долго думал, что делать со следами моей аферы:

экраны сияли девственно чистыми и приторными показаниями о том, что все хорошо и все под контролем. Мол, не было никаких загадочных ATF, это просто бывший Инквизитор надавала по мордасам капитану – и дело с концом. На почве, например, бытовой.

– Какой еще эксперимент? – возмутилась Майя. – Я… Ик! Очнулась у двери в рубку, с кораблем что-то происходит, а ты… Я хмыкнула. «Сегоки» по-прежнему молчала, ожидая, видимо, пробуждения Синдзи. Негодующая Майя молчала, ожидая моего ответа.

Синдзи беспокойно ворочался на полу, все еще безразличный к происходящему, и тоже, естественно, молчал. Но только меня в этом мире интересовали какие-то глобальные вопросы. Вздохнув, я принялась за изложение своих действий. Заодно с мыслями соберусь.

– Ты помнишь, как уничтожили ту тварь, что захватила «Маттах»?

– Нет, но Синдзи сказал, что он тоже не помнит.

– Угу. Как и тех пяти лет своей жизни. Майя негодующе фыркнула. Так ей и запишем.

– Аска, я как врач не проводила осмотра, но не вижу связи между полным разрушением высшей функции и тяжелым стрессом после боя. Во втором случае вполне есте…

– А я как Инквизитор – вижу. Он абсолютно одинаково говорил об обоих случаях – и микровыражения, и взгляд, и интонации. Понимаешь, оба случая одинаково на него действуют, и по боку механизмы.

– Гм, по боку? А терапию ты как подбирала? – поинтересовалась Майя, оглядываясь на кровоподтек на лбу Синдзи. – По симптомам? Вот всегда так, подумала я, потирая стреляющий висок. Только разреши человеку обращаться на «ты», как сразу ирония и сарказм.

– Его память как-то связана с особенностями этого корабля. Майя недоверчиво покосилась на меня и убрала челку с лица.

Приводить Синдзи в чувства она явно не спешила, значит, поверила.

Мне только и осталось, что сказать «Б».

– …Как видишь, я предположила, что память вернется в этом самом боевом режиме, и оказалась права. Ну, и получила по ходу дела полную чушь с точки зрения физики и здравого смысла. Майя слушала меня, не перебивая, и только сосредоточенно икала в процессе.

– Я так и не поняла, – сказала она наконец, – почему ты решила, что память к нему вернулась хотя бы временно? Вот здесь был самый хлипкий момент. Мне – Инквизитору с опытом форсированных допросов – хватит и дрожи века, чтобы изменить весь ход дела, а вот как объяснить врачу, что Синдзи, встающий с ложемента, был не совсем тем мямлей, которого мы обе знаем? Как объяснить, что покидая капитанское место, обормот стремительно терял вернувшуюся ненадолго память?

– Ну, пара деталей, – осторожно начала я. – Он вызвал этот самый режим продвинутой тактики…

– Но он уже знал о нем из того сообщения, которое успел увидеть,

– предсказуемо возразила Ибуки, поглядывая на парня. Синдзи стонал и вообще явно собрался очухиваться. Я просто пожала плечами: рассказывать о мимолетных выражениях не хотелось. Не то чтобы неохота нарываться на косой взгляд и непонимание, просто так. Не хочу, секрет фирмы, если изволите. К тому же, меня затошнило: видимо, разделение на тысячу Асок лучше переживать в режиме синхронизации. Так что обормот очень вовремя открыл глаза. С точки зрения Майи, возможно, и нет, конечно, но мне пришлось весьма кстати.

– Синдзи? Сколько пальцев ты видишь? – спросила Майя, склоняясь над капитаном.

– Т-три.

– Тошнит?

– Н-нет. /"А меня, мать вашу, – да"/. Синдзи приподнялся на локтях и попытался зафиксировать голову.

– Где Аска? – поинтересовался он хрипло, рассматривая лицо докторши. Я прикидывала, каков шанс, что он даст сдачи, я всматривалась в его лицо, и пыталась определить, какие плоды принес мой удар. Может, он начнет косить. Может, перестанет заикаться. А может, какая-то часть дрянной его дырявой памяти таки осталась при нем – все же шоковая терапия творит чудеса. Я тебе не доктор Майя, обормот.

– Что скажешь? – спросила я, усаживаясь рядом. Скульптурная композиция «Синдзи и девушки», масштаб один к одному.

– Я… З-зачем ты меня накачала? Хм. Он еще «плывет», да вдобавок и не помнит, выходит, ни черта?

А если вот так?

– Синдзи, ATF – это «поле продвинутой тактики», – сказала я, оттесняя Майю и склоняясь к его лицу. – Тебе это о чем-то говорит? Он помотал головой.

– А почему твой ВИ упрашивает хозяина разблокировать его? Синдзи вздрогнул, но это снова был всего-навсего Синдзи, напуганный своим кораблем, а не тот парень, который медленно отходил от синхронизации в диком и невозможном режиме. С растущим отчаянием я изучала его лицо и понимала, что только добавила себе пару вопросов, но осталась на том же месте: загадочный корабль, загадочный капитан. Возведем это в квадрат, и получим текущую ситуацию. Дебильное уравнение, что и говорить. И чистые логи, потому что поганая «Сегоки» наверняка молчала с пользой дела. В груди царапалась обида: это что, меня просто так вывернуло наизнанку? Просто так поделило на ноль? Просто так проволокло по боевому режиму, которого, scheisse, не должно существовать в природе?!

– Слушай сюда, мямля, – сказала я, хватая его за лямки майки.

Ибуки протестующе пискнула, но это уже было по барабану.

– Слушай сюда! Твой корабль выворачивает тебе мозги, он прячет твою память себе в банку! Ты, мать твою, просто деталька в этом распрекрасном корабле, но благодаря тебе он способен на невозможное!

Оказаться в сотне точек сразу? Да раз плюнуть! Трахнуть врага так, как он никогда бы не подумал? Не вопрос! Может, соберешь свои сопли и скажешь мне, что ты такое?! Его голова трепыхалась из стороны в сторону в такт рывкам, а совершенно ошалевшие глаза просто выскакивали из орбит. Черт его знает, чего я хотела: вернуть ему память, дать ему по морде, получить по морде сама – но лишь бы он перестал быть такой невозможно – нереально – тупо противоречивой тряпкой.

– Чего ты с таким отношением вообще хочешь от этой жизни, сволочь?! Синдзи вдруг обмяк и устало сказал куда-то в пространство:

– Я не знаю, Мисато-сан. /"Мисато-сан»./ Хоть что-то новое, ага. Я отстранилась от обормота и только сейчас почувствовала на руке хватку Ибуки, которая, похоже, пыталась меня оттащить. Повернув голову, я уже подготовила взгляд через плечо в духе «зашибу стерву», но наткнулась на совершенно ошарашенные глаза докторши. Она открывала и закрывала рот, прям как волосатик, которого не купали три дня.

– Это, Майя… Ты меня отпустишь? Взгляд Ибуки сделался осмысленным.

– А? Д-да. Да, заикание – это заразно. Но это подождет, как подождет все остальное: и обсуждение боя, и возможные последствия контакта с порчей зазеркалья.

– Синдзи, кто такая Мисато-сан? Обормот открыл глаза и слегка пожал плечами. Зато ответила Ибуки.

– Мисато-сан… Так подчиненные называют войд-коммандера Кацураги Мисато. «Карманного стратега» Его Тени.

 

*Глава 10*

В рубке фрегата, оказывается, ужасно тесно – по крайней мере, шагать из угла в угол оказалось занятием бессмысленным. Вопросов на повестке дня и без того было страх как много, а теперь еще и эта проклятая теснота. Следовало бы разогнать утешительно обнимающихся Синдзи и Майю, стоило бы допросить с пристрастием мятежный ВИ, категорически необходимо понять, что делать дальше, и у всего этого такая чертова прорва вариантов, что – o, Mein Gott! Я поскребла щеку, уселась на ложемент спиной к спине вздрогнувшего обормота и снова задумалась. «Карманный стратег», значит? Как же, слыхали: умная и жестокая женщина, полководец из прошлых эпох. Кажется, она знает поименно всех в штабе, тусуется со своими помощниками, чем нагло игнорирует все негласные кастовые предписания. Сколько в слухах правды – большой, конечно, вопрос, но одно можно сказать точно: Кацураги Мисато – один из немногих живых экземпляров в ближайшем окружении канцлера. И все это, черт возьми, хорошо, но между войд-коммандером и беспамятным обормотом не удавалось провести даже хиленькой пунктирной линии. Так, домыслы. Например, он был ее оперативником, его приговорили к стиранию памяти каким-то извращенным образом, но он в последний момент сбежал. Знаю: звучит ахово, знаю: дыра на дыре в этой версии, но за неимением лучшей…

– П-послушай, Аска, – начал было Синдзи у меня за спиной. – З-за всей этой кашей я не сказал… /"О, нет//!"/

– Ты что-то еще забыл? Надеюсь, не очередные пять лет?

– Аска, – укоризненно буркнула Майя.

– А? Что? Откуда голос-то? Я развернулась и почти уткнулась носом в ухо Синдзи. Хм, я, оказывается, так близко села…

– Чего тебе?

– К-когда все закончилось, я об-бнаружил, что луч-захват втянул в шлюз т-три скафандра. Почему я не удивлена? А теперь так: почему я напугана? Синдзи косился на меня с расстояния фола, я пыталась переварить комок дикого ужаса в животе, а где-то на периферии поля зрения бодро хлопала ресницами икающая Майя. /"Хорошие у тебя ресницы, док.

Пушистые"/.

– И кого ты нам еще притащил?

– Я н-не знаю.

– И ты молчал?!

– Да, а что, время б-было? Вот надавать бы тебе по шее, засранец. На все у тебя ответ готов, и кругом ты прав, одна я все ошибаться не устаю. Ага, конечно.

– Так. Где это… Тело? Синдзи встал и поправил майку.

– Оставил в г-грузовом трюме.

– Ээ… Ик! А почему там? Майя тоже встала, подобравшись. Вся ее хищная медицинская натура буквально звенела в предвкушении жертвы. Но это мы еще посмотрим.

– П-потому что там его стережет Аянами. О, да Синдзи никак проникся тактическим гением? Я прищурилась:

– Объект в сознании?

– Сейчас н-не знаю. Рей сказала, что нет, какая-то разновидность к-комы.

– Погоди-ка, Синдзи, – снова влезла Майя. – Это сколько уже Рей вне криокамеры?

– П-почти сутки. Вот это новости. Причем, видимо, и для Майи, потому что докторша без лишних разговоров рванула прочь из рубки. Уже на бегу я спросила Синдзи:

– И в чем секрет?

– В к-климат-контроле. А ведь он за нее переживает, поняла я. Небось, это было решение Аянами, а болван ее отговаривал. Впрочем, что я знаю об отношениях, чтобы даже предполагать такие вещи: «беспокоится», «отговаривает»? Я улыбалась. Что мне еще оставалось? Я бежала по палубе корабля, виртуальный интеллект которого скрывает от капитана многое, включая и капитанскую память. В трюме последняя Аянами сторожит вернувшегося из зазеркалья человека – или не-человека. В эту самую последнюю Аянами влюблен симпатичный болван без памяти, бегущий со мной рядом.

И на фоне этого дерьма мне больше не о чем подумать, кроме как об отношениях Синдзи и Рей. Черт возьми, это все же весело. Впереди Майя открыла двери трюма, получила удар ледяного пара и успела отскочить, прежде чем ее обожгло холодом.

– Не терпится сцапать подопытную крысу? – спросила я, неспешно подходя к шкафчику с аварийными легкими комбинезонами. – Ты вообще помнишь, что я рассказывала?

– Помню, Аска. Помню я все, – буркнула Майя, выхватывая из паза второй комплект.

– Майя-Майя, – покачала я головой. – Твои коллеги после легиона жертв отказались исследовать образцы оттуда. Хочешь туда? Стонать забытой флейтой? Ибуки промолчала, но было уже поздно: я увидела то, чего боялась.

Не знаю, что там в прошлом у этой милой дамочки, но в настоящем у нее страстное желание быть первой в своем деле, и плевать на все.

Она пожертвует даже друзьями, не говоря уж о случайных попутчиках, хотя какие там друзья у такого фрукта? Доктор Ибуки лихорадочно набивает баллы, утраченные в загадочном прошлом – и играет по-крупному. Я натянула маску-компенсатор на лицо, полюбовалась на запутавшегося в рукавах обормота и пропустила Майю вперед: хочет – пусть идет, отправлю ее в шлюз вторым номером, если подхватит какую-нибудь пакость с той стороны. В трюме комками плавал пар, и в его клочьях статуей застыла Аянами. В положении ее тела я с изумлением и эдаким даже благоговением узнала восемнадцатую позу бифудху – так танцевали божки из какой-то древней религии: вроде потрясающе неудобно, но глаз отвести невозможно. Последняя доступная мне десятая стабильно выкидывала мой разум в измененное восприятие, и тренер-сцинтианин еще и хвалил ученицу. /"На мастер-класс к ней записаться, что ли?"/, – подумала я, выискивая взглядом главный объект. У ног Рей лежал тяжелый спасательный скафандр, опаленный с одной стороны. Густые потеки чего-то, похожего на застывший расплав активной керамики, покрывали всю грудь пришельца. Итак: стекло шлема затемнено, внешняя обшивка сгорела, значит, он остался без щитов в момент удара. Шансы на выживание у человека скверные, потому что без щитов в этой модели почти не работает компенсация инерции. Очень хотелось огласить вердикт «или мертв, или «зазеркалец"» и открыть грузовой шлюз, но сначала стоит спросить Рей: как-никак это она с ним здесь не меньше суток обнималась. Сейчас настырная Майя деловито светила фонариком в рубиновый глаз и строго выговаривала пациентке.

– Я в порядке, доктор Ибуки.

– Рей, минус сто восемь – это недостаточно для такой продолжительной активности! Ох, а я-то думаю, что ж так холодно…

– Я в порядке. Аянами смотрела и мимо Майи, и мимо меня, а значит – на входящего в трюм Синдзи. Mein Gott, минус сто восемь… Это ж насколько горячей должна быть любовь, а? Хм, да и Ибуки не промах: понимает, на чьем она корабле, потому как сразу кинулась к своей условно-бессмертной подопечной. Одна я, как дура, здесь туплю, ерундой голову забиваю.

– Рей? Аянами обернулась ко мне и встала наконец по-людски.

– Что можешь сказать о нем?

– Он жив. Он человек. Плохо. Потому что соотносится слабо.

– Как ты определила второе? Тишина и полностью непроницаемое лицо – tausend Teufel, тяжко опрашивать человека с такой потрясающей мимикой. Подайте мне лучше того танцующего истукана, а? Пока я сверлила взглядом маску Рей, к ней подошел капитан, и выглядело это – ух. Они просто молчали, не обращая внимания на трескотню Майи, да что там, даже этот засланец из задницы мира, казалось, куда-то делся. И когда же эта несносная Ибуки поймет, что надо заткнуться? Ээээ… Что это я?

– Гм, – сказала я. – Синдзи? Рей? Как насчет вернуться к предмету?

– За каждым объектом, который побывал по иную сторону изнанки или попал под влияние того мира, тянется струнное искажение, – сказала Рей, скосив на меня глаза. – За этим человеком – только остаточный след. Она выстроила потрясающе длинную тираду. Неужели так хочет от меня избавиться? А еще у Аянами есть «изнаночное зрение», оказывается. Неплохо так, потому что на корабле для этого сооружают установку в полтора куба по объему и под три центнера весом.

– Тогда зачем здесь было торчать сутки на морозе? – поинтересовалась я.

– Остаточный шлейф. Его надо допросить. По всему видать, у меня складывается на этом корабле определенная репутация. Ну что же, будем оправдывать, наверное. Итак, нужно нам следующее…

– Синдзи, верни здесь нормальную температуру и стань около воздушного шлюза. Открываешь по первой моей команде. Рей, будь так добра, полезай в свою морозилку. Тишина в трюме натурально повесилась, только кряхтели охладители, заполняя помещение холоднющим газом. Я застыла, переводя глаза с гвардейца на обормота, а потом Аянами кивнула и пошла к крио-камере, не оглядываясь на Синдзи. /"Ну, слава космосу, хоть в этом я главная"/.

– Майя, неси сюда все нужное и когда сочтешь возможным, выводи его из стазиса.

– Что-то еще прикажешь, Сестра? Намек нетерпеливой докторши на мое инквизиторское прошлое я съела в один глоток, правда, досье Ибуки в черной книжечке обогатилось еще одним минусом.

– Да, Майя, что-то еще. Когда начнет приходить в сознание – выметайся. *** Я нажала паузу и развернула изображение на все экраны. Огромные алые глаза, тяжелые веки, глубокие морщинки, поры и прочие прелести нормальной кожи нормального человека. Вся эта неприглядная картина для Ибуки была дерматологической картой, для Синдзи – просто увеличенной картинкой, для Аянами… Хм, пропустим. Так вот: я видела здесь правду. Святую, как непорочный Ннувиан.

– Итак, дамы и господин. Он не врет. Наш корабль обогатился еще одним беспамятным. По ощущениям я напоминала себе отжатый лимон. Все же допрашивать человека, которого подозреваешь в том, что он живая бомба непонятного действия, – это то еще удовольствие. Адреналин – штука такая, которая быстро заканчивается, оставляя после себя дрожь в руках, ломоту по всему телу и адскую усталость, будто вручную грузила руду. Впрочем, осушенная в три глотка бутылка пива свою роль тоже играла. Гражданское космоплавание мне нравилось хотя бы разнообразием методов снятия стресса.

– Личность установить получилось. Это штурман Нагиса. Майя вздрогнула, и это у нее стальные нервы, наверное. Я когда это услышала, думала, рехнусь.

– Упреждая возможные расспросы: нет, это не он выходил с нами на связь.

– П-почему ты так уверена?

– Потому что. Голос, интонирование, фразовые ударения – все не так.

– Возможно, стресс? Или посттравматический синдром? Я вздохнула:

– Доктор Майя, медотсек – это прямо и налево, а меня диагнозы не интересуют. Ибуки насупилась, а я спокойно разъяснила нахмурившемуся Синдзи:

– Человек не может так измениться – сразу и по всем параметрам. В рубке «Маттаха» я изжарила совсем другую дрянь – чем бы она не была.

– П-перестройка организма невозможна? Под влиянием изнанки или з-зазеркалья, например? Отвечая на мой вопросительный взгляд, вмешалась не слишком довольная докторша:

– По первым данным он человек, никаких новообразованных клеток в его теле нет, только разрушился пигмент волос. Но я не проводила…

– Остаточный след тоже слабеет. Никогда не думала, что так порадуюсь этому холодному тону. Аянами в своем климатическом пледе сидела в углу и старалась не дышать в нашем направлении. Не знаю, что там повлияло – холодовая терапия, другие какие-то изуверства Ибуки или что-то еще, – но Рей определенно активничала – и это я сейчас не о времени бодрствования.

– Таким образом, его крепко ударило. Ничего о зазеркалье он не помнит, а когда пытается вспомнить, происходит вот это. Я щелчком возобновила воспроизведение, и промотала свой вопрос.

– Я… Я не знаю. Огромные глаза начали закатываться, а на коже выступили мелкие капельки пота. И только профессионал вроде меня видел танец мелких мышечных сокращений у век. Не приведи небо кому-то из нас так танцевать.

– Там что-то было, – сказала я, снова тормозя запись. – Что-то на уровне личности, и его разум просто стер это. Перед глазами – за алой радужкой – почему-то стоял образ того живого камня, из которого ко мне тянулась чья-то душа, чей-то обреченный призрак. Да, в зазеркалье с личностью поступают очень круто. Вон, поседел парень.

– А ч-что у него с глазами? – спросил Синдзи, покосившись на Рей.

– Он же с Верданы, – укоризненно напомнила я. /"Тоже мне еще, брата своей ненаглядной нашел"/. История с этой планетой была мистична и чертовски поучительна: в один день у населения целого мира изменился окрас радужки. Радиация не скакала, сверхновые рядом не взрывались, направленных мутаций к ним не завозили, а вот поди ж ты: в единочасье сорвался с цепи один-единственный ген. Как были они хреновыми шахтерами – так и остались. Как жрали биопонику – так и жрут, причавкивая, но вот глаза стали другими. В чем поучительность?

Выводы у всех получились свои: кто решил, что правительство все скрывает, кто грешит и поныне на эксперименты корпораций, а многие просто пожали плечами: мол, кто ж его поймет, этот космос? Поскольку фантазии и допущения – это не мое, то лично я из этой истории вынесла знание особой приметы верданцев. Ну и приземлиться на этой планете я бы побрезговала. Мало ли.

– И что б-будем с ним делать?

– Да в шлюз выкинем, – устало сказала я. – Пусть его Майя почикает всласть, и можно выкидывать. В рубке воцарилась нехорошая тишина.

– Mein Gott… Да будьте вы проще, а?

– Аска копалась в баре после допроса, – довольным тоном сообщила Ибуки. Я зевнула:

– Сейчас он спит. Лично я считаю, что он человек. Предлагаю держать его под наблюдением, в карантине из силовых переборок.

Накачать для надежности – и наблюдать.

– Зачем? Я оглянулась на Рей. Определенно не одна я приложилась к чему-то бодрящему.

– Видишь ли, за доставку пассажиров с пропавшего корабля платят отдельно. И очень хорошо.

– Есть одна п-проблема, – задумчиво сказал Синдзи. – Мы ведь уже сообщили о ч-червоточине, так? Если заказчик выяснит, что Нагиса побывал в зазеркалье, то у нас будут п-проблемы. Это да. Я бы, не раздумывая, попыталась уничтожить корабль с таким экспонатом на борту. Платить, опять же, не надо.

– Тогда так, – сказала я. – Допустим, мы нашли порченый корабль и аннигилировали его, а этот болван успел удрать с каравеллы, прежде чем она провалилась сквозь изнанку. Болтался в спасательном боте, а тут мы подоспели. А?

– Н-ну да, – с сомнением сказал Синдзи. – И мы развесили уши и п-поверили в эту его сказку? Начнем с того, что т-ты бы сама расстреляла все биометрические м-метки на радаре вокруг червоточины. Я обиделась.

– Да пошел ты, а? Придумай лучше, денег же хочешь? Наш вариант получить их – это отбелить Нагису. Каламбур – учитывая новый цвет шевелюры штурмана – мне удался. А вот хладнокровно выслушать разгром своей версии – и в самом деле глупой, кстати, – не получилось. Как выяснилось, методы гражданской релаксации имеют побочные эффекты вроде нездорового юмора и раздражительности. /"Отправлю-ка я всю выпивку в вакуум"/.

– П-предлагаю так. К заказчику идем т-тихим ходом, по пути следим за парнем. Когда убедимся, что он становится адекватнее, а не н-наоборот, обсуждаем с ним этот вопрос. В конце концов, это в его интересах – считаться н-нормальным. Это был скверный вариант – хотя бы потому, что Синдзи откладывал решение. Но скверный вариант лучше, чем идиотский (мой) или вообще отсутствующий (всех остальных). /"Тебе начинает нравиться малодушие, Аска. Давай, ать-два//,//к ценностям везунчика – шагом 'арш"/. Я села и положила ноги на ложемент. Отработавшее возбуждение больно чесалось в коленях.

– Ну что ж, раз мы все решили, то совет окончен?

– Н-нет еще. /"Так-так, что у нас еще на повестке?"/

– Я хотел поговорить насчет м-моей памяти, – тихо сказал Синдзи. Майя выглядела заинтересованной, Аянами не выглядела никак. Мне же казалось, что именно об этом обормот думал все время, пока мы обсуждали вопрос Нагисы.

– Синдзи, мы можем усилить прогресс, если применим фантомное моделирование… – мягко сказала Майя.

– Эм, не думаю, – фыркнула я. – Полагаю, Синдзи не захочет провести остаток жизни слюнявым идиотом. Майя метнула в меня взгляд, которым вполне можно было сжечь легкий крейсер. Я вспомнила, как это делают, и ослепительно улыбнулась в ответ. Улыбайтесь, это бесит.

– Синдзи, эту методику уже усовершенствовали, снизились риски, и я думаю, мы…

– П-прости, Майя, – извиняющимся тоном сказал Синдзи. – Н-но я имел в виду, что у м-меня есть решение. Или план решения. Люблю я такие заявления: после них обычно начинают нести ерунду.

Вот и обормот набирает в грудь воздуха побольше, и я уже вижу, как между его голосовых связок рождается поразительная, восхитительная и просто дебильная чушь.

– Я хочу разузнать как можно б-больше о войд-коммандере Кацураги и ее подопечных, особенно бывших. Так я м-могу найти и себя. Хм. Признаю, он превзошел мои самые смелые, как говорится, ожидания.

– Синдзииии, – протянула шокированная Майя, но я ее перебила.

– Да, Синдзи, Майя совершенно права. Ты идиот. Причем полный.

Хочешь по полочкам? Обормот смотрел на меня глазами побитой собаки. И меня это заводило: он загнан в угол, его везение не действует, он хочет странного – влезть по локоть в аппарат Его Тени, всемогущего канцлера, который сам не прочь повидаться с обормотом, но совсем по иному поводу. Он так исступленно ищет потерянные пять лет, что готов попрощаться со всеми теми годами, которые ему остались. И самое печальное, что мой капитан понимает: на этот раз ему попросту не хватит всей удачи мира. Знаешь, Синдзи, у меня сотня причин смешать тебя с дерьмом: и отомстить за мою «Нигоки», и проехаться по твоей тупости, и отыграться за нескончаемое везение. И просто тебя спасти.

– Во-первых, твой корабль связан с твоим прошлым. Согласен? Кивок в ответ. И еще бы, «Сегоки» сам засветился.

– Во-вторых, твой корабельный ВИ до сих пор выполняет неизвестные тебе протоколы. А теперь представь, что будет, если тебе не понравится твое прошлое, и ты захочешь уйти. А тебя не захотят отпускать. Как думаешь, сможешь? Значит, тебе придется оставить корабль. Синдзи молчал, а я почти поверила, что слышу злорадный смешок снова запертого в конуре виртуала. Первый заход по цели выполнен, идем на второй.

– В-третьих, ты даже не представляешь, при каких обстоятельствах ушел. Ты уверен, что ты не сбежал? Давай, начни наводить справки, и умники из Департамента Реакции живо возьмутся за твою отработку. Там два и два легко складывают. Снова молчание, только в больном взгляде появилось что-то новое.

/"Упрямство? Обреченность? Да ты просто идиот!"/

– И последнее. Никто из нас тебе не сможет помочь: нам нет дороги из фронтира. Ты, конечно, герой тот еще, но без привычного корабля, без денег – огромных денег, без помощи… Короче говоря, пять лет прошлого того не стоят. Ну же, давай, мой маленький везучий дурачок. Скажи что-нибудь. У тебя есть все: превосходный корабль, экипаж, замороженная любовь, настырная докторша и – если жизнь сказкой кажется – я.

– Синдзи, можно ведь попытаться вскрыть виртуальный интеллект…

– неуверенно сказала Майя.

– Н-нужен сторонний специалист. Высокого класса, то есть, опять придется соваться в м-метрополию Империи. Это был тон человека, который все решил. И я просто ушла из рубки. ***

– Это твое прошлое? Я сидела на краю игровой площадки в интернате, и мне было очень плохо. Девочки умеют быть злыми, и двенадцать лет – это ужасный возраст. Мне страшно, что снова придет мама, что она снова будет громко говорить: /"Ты самая лучшая, Аска"/. «Лучшая Аска» – это давно мое прозвище.

– «Дочь той дуры». Кажется, тебя называют еще и так? Мне хочется кричать, стоя посреди столовой, хочется захлебнуться криком, наорать на всех, а потом – доказать, что я лучшая, что я на самом деле лучшая, и подавитесь, сучки, просто подавитесь своей жратвой. Я шла по столовой, глядя прямо перед собой. Воротник интернатской формы резал мне шею, и меня всю резало, и – сдохни, мама, сдохни, не появляйся здесь, я напишу анонимку, что ты сошла с ума, чтобы тебя забрали. Чтобы никто больше не слышал, что я лучшая, чтобы больше не приходилось резать себе шею самым чистым воротничком, резать себе мозги самыми сложными задачками. Столовая сужалась, исчезали столы, а я все шла, и вокруг темнело, темнело и теплело. В конце этого коридора меня ждала Хикари, а у ее ног лежала мама, и из маминой шеи масляным чернилом вытекала жизнь. /"Мама,//нет,//ты же повесилась?"/ Я замерла, пытаясь понять, что не так с моей мыслью, когда мама подняла голову.

– Как же ты подвела меня, доченька. *** Я стояла посреди коридора из своего сна и держала руку под горлом. Сон шел у меня горлом, жизнь шла из меня горлом, и все было плохо. /"Я хожу во сне. Великолепно"/. Кошмар упорно цеплялся – липкий и страшный, и стряхнуть его все не получалось. /"Поговорить об этом"/. Вспомнилась Майя. Даже сквозь одуряющий склизкий холод кошмара я сразу ощутила, что это не вариант. Никакого анализа, никаких доводов

– просто голые ощущения одинокой твари. /"Одинокой"/. Я вздохнула и подошла к двери каюты Синдзи.

– Открыть, – сказала я со второй попытки. С первой воздух не пролез сквозь зубы. В каюте был иллюминатор, и в бледном свете далекой туманности я обнаружила обормота. Синдзи спал на боку, подтянув легкое одеяло к самому горлу. Он едва слышно ровно сопел, по-детски приоткрыв рот. Я поколебалась – до нового прилива черной мути – и совсем не по-детски улеглась рядом, глядя ему в едва различимое лицо. Ты извини, обормот, но ты моя живая батарея. Не знаю, схожу ли я с ума, но если я сейчас не согреюсь, то, наверное, мне прямая дорога сразу в шлюз. Мне нужно тепло, все равно в какой форме, да хоть просто дыши на меня, просто лежи и спи себе…

– Я что, сп-плю? В едва разбавленной темноте на мне фокусировался очень заспанный взгляд.

– Заткнись. Приток тепла, испуганный словами, стал слабее, и это было как второй кошмар. Я застыла, понимая, что мрак каюты вокруг в любой момент может обернуться продолжением сна.

– Т-тебе плохо. Он высунул руку из-под одеяла, положил мне на лоб ладонь, и, судя по ощущению жара, которое в меня хлынуло, я сама была едва теплее трупа. /"Ты покойница, Аска. Пришла в кровать к живому. Суккуб"/. Ненавижу тебя, ублюдок живой. Я схватила его запястье и сжала – так, чтобы не сломать, но сделать безумно больно, сместить сухожилия, чтобы сочувствие теплого обормота испарилось, искрошилось в вопле. Синдзи сморщил лицо и надтреснутым голосом сказал:

– А ты сильная. И отчего-то сразу стало понятно, что он не о моей хватке. Я отпустила его руку и легла на спину. Слова куда-то благополучно делись, да все куда-то делось – и холод, и тепло. Остался только потолок, темнота и приглушенное дыхание слева – ни разговаривать мне не хотелось, ни секса, ни – упаси небо – заснуть. И гордость, получившая смертельную рану – /"как, ты сама пришла к парню?"/ – тихо издыхала в своем углу, совсем мне не мешая.

– В п-первую ночь, после того как я очнулся… Н-ну, после пяти лет. Мне приснилось, что я п-пришел в себя в вакууме. Этот шепот вошел в меня, как лучевой скальпель – мягко и почти без боли.

– Все один в один, как было в реальной жизни, т-только шлюзы «Сегоки» открыты. Скальпель вслепую тыкался во мне, ища больное место, а я молчала

– просто не знала, что сказать.

– Второй н-ночью я боялся спать. Я был один на весь космос.

Обыскал весь корабль в поисках ответов, а их все н-не было. Знаешь, чего я боялся? Знаю, обормот, не вакуума. Ты боялся, что заснешь и снова проснешься пять лет спустя, ничего не помня и не понимая. Ты бегал по этому кораблю, колол себе кофеин, ты искал малейший намек на то, что было с тобой между последним глотком кислорода в повстанческом катере и великолепным фрегатом с приказом «Прилетай». Ты искал и не находил.

– … на пятый день я боялся, что уже сплю, п-проводил вручную расчеты курса, чтобы убедить себя: б-бодрствую еще. Потом свалился на д-двое суток. Не помню, что мне снилось, но проснувшись, я п-плакал от счастья, узнав, что спал, что никто не украл м-мое время. Мою память. Я скосила глаза: он тоже лежал на спине, глядя в потолок. Это был его худший кошмар, и он с этим кошмаром жил уже много лет. Он промахнулся мимо моей боли, но ему удалось ее притупить, хоть я никогда не верила в девиз гомеопатов, ну ведь правда, как это – «подобное подобным»? Примерно вот так. Я придвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Обормот не сказал ничего – он просто перетянул одеяло так, чтобы накрыть нас обоих, и это было уже слишком даже для меня.

– Мне снится Хикари. Понимаешь, обормот, я схожу с ума, когда я не в строю. Когда не надо боковым маневром уходить из-под удара, когда поблизости нет червоточины, когда противник далеко, когда мозги звездного пилота греются вхолостую. Просто не умею быть не у дел. Это так банально, это так «да ты с жиру бесишься», это… И, знаешь, я наплюю на свой здравый смысл и полезу хоть к Его Тени на рога, поэтому я сбежала с обсуждения самоубийства. И у меня нет иного выхода, но теперь уже по двум причинам. Во-первых, это будет просто чудовищный стимул действовать, не зацикливаясь на безумии…

– А в-во-вторых? /"Во-вторых, ты не трахнул меня, а просто укрыл одеялом"/. Но этого, конечно, я вслух не сказала. Фрегат гудел на пределе слышимого, он шел тихим ходом, ежесекундно глотая тысячи километров без признаков материи, и мне совсем не хотелось считать толщину обшивки.

– Аянами т-тоже полетит в Империю. Ну, ты меня не удивил. И она меня не удивила – в кои-то веки.

– Синдзи, почему она не выполнила приказ? Ты ведь рассказал ей о том, что ты ее цель?

– Н-нет. Я же тебе говорил, что она не помнит.

– Синдзи. Даже в такой темноте я вижу, что ты врешь. И слышу в придачу.

– Нет.

– Да.

– Нет, – выдохнул он куда менее решительно.

– Не ври мне. Это весело. Весело и тепло: лежать в кровати с парнем и спорить с ним о другой девушке. /"Ау, ревность, а ты где?"/

– Х-хорошо, знает. Я ей рассказал.

– Там был еще один вопрос, – напомнила я и поерзала, меняя положение тела. Теперь я лежала с ним в обнимку. /"Тепло…"/

– Почему не стала меня ликвидировать? Н-не знаю. Наверное, это показалось ей неправильным. Я улыбалась.

– Расскажешь, как ты ее спас? Синдзи повернул голову. Умопомрачительное расстояние – не надо даже тянуться для поцелуя. И правильно, что не надо, даже если никогда больше не будет такой возможности. В конце концов, я, наверное, сумасшедшая, но мне хочется разговаривать и слушать, чтобы что-то малознакомое перехватывало горло – не адреналин, не желание, не шок, не кошмар.

– Она не м-могла пошевелиться – только подергивались пальцы на руках и двигались г-глаза… …"Сегоки» ежечасно выплевывал в космос свою необратимо зараженную органику, виртуал организовал вокруг трюма зоны радиационного кризиса трех уровней опасности. И, плюя на карантин, выслушивая предупреждения своего корабля, капитан каждый день одевал тяжеленный скафандр, подключал питание к корабельной установке и шел к ней – шел и едва понимал зачем. Аянами даже не разговаривала, просто лежала, глядя в потолок, а Синдзи стоял над ней и смотрел, как непонятная жизнь пульсирует в алых глазах: без ненависти к жертве, без сожаления о заваленной миссии, без страха смерти. /"Как //здесь //красиво»,/ – вспоминал Синдзи ее слова. /"Кто я?"/ На третий день он заметил, что его палач стиснула кулаки, и понял, что все плохо. Ее глаза поминутно закрывались, и каждый раз, когда она открывала их, там оставалось все меньше жизни. Капитан не знал, что ему делать – просто не знал, лекарства и дезактиваторы на нее не действовали, и когда алый взгляд почти потух…

– Я взял ее на руки и начал носить по т-трюму. Что-то ей рассказывал – не помню, что, к-какую-то ерунду. Обормот в огромном, как шкаф, скафандре высшей защиты и голая девушка у него на руках. Наверное, это было даже красиво: беглец, его убийца и писк дозиметров, сообщающих, что уровень радиации куда ниже, чем градус неожиданной трагедии в трюме. По законам красивых сказок она пришла в себя – всего на секунду, чтобы сказать, что ей нужен холод. А вот дальше началась сказка грустная. Я вздохнула, а он снова поменял тему, и снова – вовремя.

– М-мы возьмем несколько контрактов, Аска.

– Самых-самых жирных, – мечтательно сказала я, купаясь в теплой уверенности.

– П-по-любому. А п-потом решим, на что тратить деньги: на дорогого хакера, н-на подкуп чиновников. /"Ты снова откладываешь решение»,/ – хотела сказать я. И сказала. Но уже во сне.

 

*Глава 11*

Каждый звездный пилот просто обязан любить море. Ну как же, мы ведь ложимся в дрейф, найтуем, торпедируем, причаливаем, выходим на траверс… Ну, и классы кораблей нам тоже подарили те времена, когда люди только смотрели в небо, запуская скорлупки по водной глади.

Космос заменил нам море – и приучил скучать по морям. Порой ты стоишь на берегу в скафандре, потому что это океан не воды, а жидкого азота, и прибой может влегкую перебить становый киль легкому транспорту. Ведь что такое аш-два-о в космосе? Это такая цистерна в пищеблоке. Или противные вездесущие шарики, если у вас испортился гравитационный привод. Море – это вот это. Когда до горизонта. Когда волны. Главное – это вода. И солнце невысоко над гребнями, и ровный пляж. Словом, у меня отличное отношение к морю вообще и весьма прохладное – к моему пребыванию на море в частности.

– Заррадан заходит, м'сэры. Позволите поменять зонтики? Я кивнула, и мягкие шаги стали еще ближе. Кошка. Ненавижу кошек.

Баронианец забрал синеватый полупрозрачный зонт и поставил новый – розоватый. Основное светило этого курорта пряталось за заросли ершистых деревьев, а второе только-только входило в зенит.

– Крупный экземпляр, – сказала Майя, глядя вслед уходящему кошаку.

– Второй пол, – лениво сообщила я. – Они самые крупные.

– И самые все-таки… Ммм… Эстетичные, что ли. Я пожала плечами и снова опустила очки на лицо. Заход одного из солнц ничего не исправил: жара стояла невыносимая, и если бы не щекочущие пробежки бриза по телу, я бы рванула купаться. Облизывать верхнюю губу и хлестать сладкую, ни разу не освежающую дрянь мне надоело. А вот с Ибуки для разрядки нервов стоит потрепаться.

– Не знаю. Мне до эстетики этих граждан никакого дела нет. Вот первый пол у них самый неприятный в боевом смысле. Сплошь энергетики и отменные стрелки.

– Ну, логично, – сказала докторша. – Защита плода, потомства…

Такой боец должен быть эффективен. С их-то родной планетой.

– Лучше бы семьи нормальные сооружали, ага. Майя согласно угукнула, повозилась на своем шезлонге и икнула:

– Слушай, а мы вот бодро их обсуждаем… Как они вообще к таким вещам относятся?

– Пффф. Да нормально. Чтоб ты знала, техническую разницу наших с тобой, гм, молочных желез они обсудили еще до пляжа. Ибуки замолчала: во-первых, осмысливала, во-вторых, дулась.

Осмысливать, правда, тут особо было нечего, если ты хоть чуток знаком с баронианскими обычаями. Им плевать на прелести человеческих женщин, но на вопросах морфологии тела они прямо-таки двинутые. А вот обижаться икающей гражданке стоило разве что на природу, потому как в купальниках мы с ней сразу разошлись по весовым категориям А-класса и С-класса. И я от скуки уже трижды ей на это намекнула.

– Как там, эм, Валкиин? – наконец подала голос Майя.

– Откуда я знаю? Судя по времени, должен как раз выходить на финишную стадию переговоров.

– Я не в том смысле. Вы с ним за последнее время здорово сблизились. Я зевнула и повернула голову. Майя с деланным безразличием изучала сквозь зонтик небо. Среди туч радугой плелся атмосферный серфер – огромная красивая тварь, и не скажешь сразу, что он всего лишь воздушным планктоном отъедается.

– О, ну у нас с ним все круто, – сказала я. – И что ж ты хочешь знать о нас? И Майя спросила. Я моргнула. Потом еще раз.

– Так. Это, отодвинь свой шезлонг подальше от меня, извращенка. И если что, я тебя не знаю. Ибуки хихикнула и бодрым глотком отхлебнула напитка. Я старательно изобразила румянец, что при жаре было совсем не сложно, и попыталась представить нас со стороны. Все выглядело просто здорово: две отвязные барышни, спутницы капитана, вовсю пользуются гостеприимством лорда Яуллиса, пока на вилле идут переговоры. Пляж, море, напитки, болтовня. Проблема была в том, что кто-то из нас по-любому должен быть телохранителем, а значит, в случае чего, – первой мишенью. Радует одно: баронианцы, хоть и стараются, крайне плохо анализируют людей. Тем более, типажи у нас с Майей были противоречивые. Я – высокая, с подозрительной для девчонки мускулатурой, свечусь на сканерах как носитель имплантатов. Майя – щупленькая, вся такая мальчиковая, тоже куча разной дряни по уголкам тела. С другой стороны, обе ведем себя как стервы и дуры, ничем не интересуемся, хлещем дармовое угощение и жаримся на пляже. Конечно, я вряд ли кого-то обманула своим: «Упс, заблудилась, а где здесь к морю?» – и секьюрити поняли, что я изучала схему безопасности поместья. Да и медицинский скафандр доктора Ибуки подозрительно напоминает боевой. В идеале было бы шлепнуть нас обеих в начале заварушки, но баронианцы именно потому и слывут отличными вояками, что сначала думают, потом расставляют приоритеты, и только затем что-то предпринимают. Хороший стратег при территориальном преимуществе выбьет вражеского ферзя, а там и свои условия, глядишь, без драки можно навязать. А учитывая, что хозяин – известный интеллектуал, я не сомневалась, что сейчас эта самая охрана напряженно анализирует каждое наше слово. И продержаться нам осталось всего семь минут.

– Ну что, переодеваться? – предложила Майя. /"Молодец, докторша. По часам"/.

– Ага. Хватит, а то сгорим.

– Мы уходим! – помахала Майя пляжному смотрителю, и пегий кошак слегка поклонился. Я неторопливо встала, закинула полотенце на плечо и поплелась к раздевалке. Белое стрельчатое здание подплывало в мареве дрожащего воздуха. Вне зонтика на мир опускалась открытая духовка, она прогревала все и вся, и меньше всего мне сейчас хотелось с кем-то драться. Бисеринки пота щекотно покалывали по всему телу, и я с кислым оптимизмом уповала на душ. /"Если кэп еще не начал игру, то помыться дадут. Ты это, не торопись, заика, хорошо?"/ В раздевалке было прохладнее, и я метнулась к открытому душу.

Надеюсь, моя скорость выглядела как «надоела жара», потому что удовлетворенно стонать я даже для виду не хочу. Майя возилась с нашими полотенцами.

– А я…

– Обойдешься. Одевай скафандр, – буркнула я из-под струй, кажущихся ледяными. – У тебя там хотя бы гель. Майя спорить, по счастью, не стала и оперативно распрямила остов своей медицинской сбруи, защелкивая на себе всякие браслеты, зажимы, суставные кольца. Я неспешно выбралась из-под душа и занялась переодеванием. Снять купальник – натянуть белье. Штаны. Высокие ботинки – небо, благослови изобретателей автошнуровки. В голове бился таймер, и когда я потянулась за блузо-курткой, там еще оставались циферки. А вот у охраны – нет.

– Не двигаться. Одна кошка запрыгнула в окно, другая проскочила сквозь дверь. Так. Длинноствольные «талдамы» – скверная штука как для пистолета. А что еще хуже – не обращая почти никакого внимания на Майю, чертовы гладкошерстные встали слева и справа от меня, наводя свое оружие.

– Снимите скафандр, м'сэра, – распорядился тот, что слева, покосившись на Майю. – Пока вашему компаньону не стало худо. /"А вы все-таки изучаете людей"/. Баронианцы слишком индивидуалистичные, чтобы отреагировать на угрозы ближнему или ближним – в любом количестве и любой степени ценности. Именно по этой причине у них нет терроризма. У охраны сейчас территориальное преимущество, огневое преимущество, психологическое преимущество. Но из всех мест, где нас могли перехватить, я больше всего надеялась на раздевалку – просто потому, что здесь они вынуждены стоять очень близко ко мне. /"Талдам-65», ударный пистолет. Триста двенадцать миллиметров длины, ракетный патрон «марк шесть». Снаряженный вес – два четыреста двадцать. Центр тяжести…"/ Я взмахнула руками, ударяя по вытянутым ко мне стволам. Двойной выстрел в стены – кошаки успели синхронно вжать спуск, прежде чем касательные шлепки лишили их стволов. Оружие развернуло в воздухе, а я уже знала, что все удалось, знала, где должны быть мои ладони, как согнуть пальцы, где кнопки шокового режима… Говорят, что в стрессовой ситуации человек не умеет четко и осмысленно размышлять. Не умеет? Вот вам. Майя в безопасности. Мы четко договорились: она сначала оперативно падает на пол, а потом принимает прочие оперативные решения. И я проверила, так ли это. Триггер шокового режима распаян – за его счет увеличили магазин. /"Зря вы так. Зря вы так со мной"/. И я успела спустить курки обоих стволов, прежде чем охрана хотя бы двинулась в стороны. В раздевалке стояла пыль взорванной первыми выстрелами штукатурки, с пола вскакивала Майя, а я, низко пригнувшись, пошла к двери. Секьюрити можно не проверять: хоть они и баронианцы, но мозги у них там же, где и у нас.

– Майя, готово? Я проверила дверь и оглянулась. Ибуки торопливо совмещала какие-то капсулы, помогая себе обоими заплечным манипуляторами. Губы докторши шевелились. Собрать из невинных компонентов боевой стимулятор – это вам не просто так. Вот если бы у нас еще время было… Из-за поворота аллеи выдвинулась тяжелая фигура – шипастый профиль, высоко вынесенные плечи, в которых почти терялся многогранник шлема. В руках фигура легко несла турболазер и квантовый клинок. И, похоже, я высунулась слишком далеко, потому что от закованного в экзоскелет кота ко мне понеслась волна раскаленного марева. Я откатилась и, приземлившись, обнаружила, что дверного проема больше нет, в воздухе парит сверкающая крошка, пылающий воздух щедро льется внутрь вместе со светом полуденной Зарры, и в ушах звенит, и можно сливать воду, и глупо помирать вот так – с двумя пистолетами и лифчике напоказ.

– Майя!.. – крикнула я сквозь звон. Вместо ответа мне в плечо вошла игла. Морозная волна еще только пошла продираться по телу, а мне уже пора на выход, к повторению моего давешнего подвига – к боевому энергетику в лучшей баронианской броне.

– Держи. Я отправила докторше один пистолет, второй перехватила поудобнее. /"Ну, Синдзи, я надеюсь, ты там выжил. И, если что, выживи, пожалуйста, еще минут так примерно десять"/. ***

– Аска… Я выныривала будто бы из нефти – черной, вязкой и густой, она набивалась в рот, и дыхание уже стремительно заканчивалось, аж вылезали глаза – от нехватки воздуха, от непроглядной черноты, от страха быть слепой, просто от страха. Греби-греби-греби-греби-гре… Ба-бах. То есть, в смысле, бултых.

– Аска?! Сверху было полуденное небо, и я сейчас же ослепла.

– Аска, ну очнись ты, а?! Сделать щелочки в рвущихся веках получилось не сразу, но зато я увидела Майю. Согнувшись за полуразбитой клумбой, она одной рукой трясла меня, а в другой держала дымящийся «талдам». Из-за клумбы лениво постреливали, и означало это одно: нас прижали, а тем временем кто-то заходит с фланга. Я собралась, по возможности отключила нервы: шокированные маяки укоризненно молчали.

Но рядом валялось покореженное тело в останках экзоскелета, а у меня на месте все конечности, видят оба глаза, и даже нет особых ожогов. Жить буду, и особенно долго проживу, если обнаружу, откуда к нам сейчас подберутся. Базальтовые парапеты, покосившаяся раздевалка неподалеку, истерзанный ударными патронами кустарник. Я прищурилась: листик, веточка, просвет. Просвет, листик, веточка. Просвет. Просвет.

Листик, листик – дофига листиков, и колышет их лишь ветром, срывает только выстрелами. Просвет. Еще просвет. И ствол, неслышно раздвинувший кусты. Я дернулась за квантовым клинком и поймала первый выстрел на него. А до того, как прозвучал второй, мерцающее лезвие уже торчало из груди стрелка. /"Спасибо, что удачно вооружился, неизвестный мне кот"/, – подумала я, взглянув на труп в экзоскелете.

– Так. Прижми того стрелка на пару секунд.

– Патронов мало, – ответила Майя.

– Сзади тебя турболазер. Его держат обеими руками, если что. Майя поползла за оружием, а я приготовилась к прыжку. Вечно так:

отлупила замечательно крутого врага, которых теперь всего двое на твою карьеру, – и снова куда-то прыгай.

– Накинь. Подтащив турболазер, Майя швырнула мне скомканную куртку. Я развернула еще недавно неплохую свою вещь – красную, всю такую блестящую и чешуйчатую. Я вся выпачкалась в колючей крошке, земле и рабочей жидкости экзоскелета, взмокла вдобавок, но зато после «боевой сыворотки» напрочь отрезало ощущение палящего жара. Я до отказа набрала воздуха в легкие, расправила плечи. Накинуть, говоришь, да? Интересно, это будет очень пафосно, если я крикну «Зависть – плохое чувство» перед прыжком? *** В кабинет лорда Яуллиса мы вломились красиво: Майя с турболазером наперевес, я с очередным трофейным «талдамом». После жара снаружи, после щепок и треска в коридорах, после оставшейся позади охраны и двух капсул стимулятора дверь я просто снесла с петель. Дверь на балкон была распахнута, и оттуда несло гарью нашего с Майей побоища. Чад смешивался с приторно-сладким ароматом дорогого табака. Здесь было много места – огромный стол на фоне кабинета казался детским, а сидящие друг напротив друга Синдзи и Яуллис – просто заигравшимися детсадовцами. А потом кот положил свой мудштук кальяна, встал, и дурацкая иллюзия пропала. Баронианец был потрясающе здоровенным, он с трудом помещался в поле зрения, и так зауженное боевой химией докторши. Четвертый пол. Так иногда бывает – раз на миллиард родов в их трехполом обществе появляется вот такой выродок. Не способный к размножению – ни «папа», ни «мама», ни «наседка». Ослепительно, солнечно рыжий – мне на зависть, с огромными зелеными глазами, в которых от самого рождения плещется космическое спокойствие. Гениями, говорят, не рождаются – так вот баронианцы не в курсе, что это за абсурдная поговорка такая. Слово «мингхарди» ни на один человеческий язык адекватно не переводится, но ближе всего – именно «гений». Они у них от рождения записываются в правительство, их холят и лелеют, а болезненные и хилые кошаки до обидного легко мрут от их баронианских соплей и их же баронианских поносов. А вырастают они, как назло, огромными и внушительными, и шерсть свою в такие вот косы заплетают. И живут долгие века.

– Совсем неплохо, – светски сообщил привставший Яуллис, глядя мне прямо в глаза. – И по эффекту, и по темпу. Где такому учат? Я моргнула, сообразила, что вопрос прозвучал по-ихнему, и принялась строить все эти их хриплые придыхания:

– Коммерческая тайна, лорд. Премного благодарна.

– Я бы сказал, что или в Черном трибунале, или в Инквизиции. Или в спецназе канцлера. Яуллис задумчиво изучал меня, и будь я и в самом деле просто накачанной наркотой дурой из звездного десанта, я бы сейчас ему все сдала, включая безумную мамочку и приступы лунатизма. А так – просто прикидывала, сколько же лет топчет космическую пыль этот рыжий титан, который одним взглядом может размолотить волю представителя другого биологического вида.

– Боевая сыворотка за восемнадцать секунд… Тоже впечатляет. Зеленые глаза скользнули чуть в сторону, и я мысленно пожелала Майе удачи.

– Если бы не пыль, я бы уложилась в пятнадцать, – сухо ответила докторша. …Когда я готовила Майю к возможному разговору с мингхарди Яуллисом и объяснила, что он такое, Ибуки пожала плечами: /"На…

Прошлой работе мне приходилось несколько раз общаться с Его Тенью лично. Так что плевать"/. Поняв, что докторша ни разу не икнула за всю эту фразу, я оставила ее в покое. После такого и впрямь – плевать.

– Мы выиграли? – поинтересовался Синдзи, поворачивая кресло вполоборота к нам. Холодный, бесстрастный и жестокий капитан – молодец, обормот, при баронианцах по-другому нельзя, не ценят они всех этих: /"Ты в порядке? Как ты?"/

– Увы, нет, – спокойно ответил кот. Я и сама поняла, что нет. Потому что ни рукой, ни ногой я двинуть не могла. /"Гравитационный барьер? Нет. Судя по тому, что он решил с нами поговорить, нужны координатные данные и чтобы мы застыли. Значит, что-то типа контролируемых переборок"/. Плохо. Эти штуки можно использовать как очень скверный фокус.

Называется «невидимая давилка».

– Вы действовали очень хорошо, – спокойно сказал Яуллис, усаживаясь в свое кресло. – До последнего момента. Синдзи оглянулся, и маска безразличия дала трещину, а баронианец продолжал:

– Вы ошиблись в том, что войдя сюда с оружием, не потребовали признания своей победы. Сразу. Формальность обернулась заминкой, заминка – поражением.

Баронианцы не умеют лгать, и сукин кот даже дал нам намек – не сказал: мол, сдаюсь, признаю. Я вздохнула, чувствуя невидимые ободья. Если кто-то считает, что легко воевать с честным противником, пусть сначала подумает, куда может завести столкновение непохожих сознаний. Яуллис выписывал лапой узоры по столу, и фамильные кольца-наперстки мелодично пели, ласкаясь с нефритовой поверхностью.

– Примете счет за проигрыш, м'сэйр Валкиин? Синдзи вместо ответа протянул руку к мундштуку кальяна:

– Позволите? Баронианец взял косичку, свисающую с его щеки, и задумчиво протянул ее между пальцами. Что-то он просчитывал, и простой отказ признать поражение, видимо, никак не вязался в его гениальных мозгах с кальяном.

– Пожалуйста, м'сэйр. Синдзи вдохнул пряный дым. Потом еще раз. И еще. Я зевнула. /"Дешевый позер"/. Заперхав, Синдзи выкашлял весь дым сразу, одним оскорбительным выхлопом в сторону хозяина, но удивиться лорд Яуллис не успел. Все же он был очень умным, древним и наблюдательным котом. В медленно тающих прядях дыма проявились три параллельных лазерных луча, упирающихся в шею мингхарди. А шли эти лучи из ниоткуда, а если точнее – то из системы наведения наплечной пушки комбинезона «Хищник».

– А, уже пора? – удивленно прошелестела пустота в углу, и невидимка пошел рябью, а потом и стал проявляться. Выглядела эта пакость мерзко – как человек-дикобраз, но такая уж плата за полный и бескомпромиссный «стелс». Вот так вот, со второй попытки. План «А» – это план, который никогда не работает.

– Признаете поражение, лорд Яуллис? – спросил Синдзи. Кот огладил отвороты легкой пиджачной куртки. Кот отпустил наконец свою косичку. Кот тянул время, и страшно представить даже, какие варианты и в каком количестве он прорабатывает. /"Давай, лохматый. Давай. Не заставляй использовать еще и Аянами"/. Последний эшелон нашего плана мирно покоился на дне океана в автономной крио-камере, и это было уже совсем неспортивно.

– Признаю, м'сэйр Валкиин. Вы выиграли. Я, мингхарди Яуллис, проиграл команде корабля «Событие». И вот здесь я облегченно выдохнула. Все бывает в первый раз, даже проигрыш Рыжего Торговца. Яуллис сомкнул перстни на левой руке, и казавшаяся единой плита нефрита перед ним разошлась, открывая терминал самого великолепного банка контрактов на границе фронтира и Пустых секторов. Радуйся, рыжая. Даже пофигу деньги – их еще надо заработать, пофигу усталость – теперь можно отдохнуть. А вот точно не пофигу тот факт, что я только что стала элитой наемников. Говорят, проигравшие попадают к нему в кабалу. Говорят, что его контракты прокляты, и залежавшиеся задания выполняют каперы с выжженными мозгами.

– Давайте посмотрим, – сказал кот, вслух проговаривая условия:

чтоб все по-честному, чтоб по всей процедуре, и словно бы только что не держали его на прицеле. – Самые дорогие из актуальных контрактов, ограничений по риску нет. Пиратские заказы отсеяны. Итого за все три лучших контракта – триста сорок четыре миллиарда, свои комиссионные я вычел. Синдзи кивнул – и я бы тоже не смогла ничего более. Это обалдеть какая сумма, и страшно представить, что предстоит делать за такое вознаграждение. Яуллис общался только с капитаном: все, команды отыграли. Нам теперь идти мимо подранков и трупов к десантному боту, и самое непривычное, что никто из охраны рыжего кота не поведет ухом в нашу сторону, хоть как жарко было десять минут назад нам всем вместе. И это не дисциплина, не выдержка. Это чертова ментальность другой расы, с которой мы никогда не сможем жить в мире и согласии.

– Каору, Майя, за мной, – распорядилась я. – Ждем Валкиина у бота. Меня трясло, мне снова было жарко, и от действия «боевой сыворотки» не осталось и следа. Элита наемников, голыми руками победившая гвардию Рыжего Торговца, – это даром не бывает. Изумрудный взгляд сидел у меня между лопаток десантным ножом, пока лестница не скрыла вход в огромный кабинет, где снова остались огромный рыжий котяра и маленький решительный обормот. *** Бот был еще горячим после рейда к морю за Рей, степные травы пахли дневным жаром и чуть-чуть – йодом и солью. Забросив ноги на шасси, я валялась прямо в траве и изучала небо. Противно горячая Зарра уже кренилась над холмами, поливая их угрожающей охрой. Я валялась, жевала травинку и вяло спорила со здравым смыслом, который утверждал, что стебелек может оказаться ядовитым. Здравый смысл по очкам проигрывал пустоте во всем теле.

– Аска? Белобрысый опустил бинокль и посмотрел на меня, а я, запрокинув голову, – на него. Перевернутый Каору в игольчатом комбинезоне выглядел откровенно глупо. Переворачиваться было лениво, да и ноги гудели, требуя оставить их, как есть.

– Тебе чего?

– Как ты поняла, что он откроет балконную дверь? Подозрительный тип. Вечно ему все интересно, все он хочет знать, до всего он докапывается. Я зевнула: вот прямо пришелец из зазеркалья, ни дать, ни взять.

– Кальян. Вернее, табак. Табак, который привез с собой наш Синдзи-Валкиин. Нагиса примерился было сесть для продолжения разговора, но я сделала строгие глаза, и он остался стоять. «Хищник» требует тщательного ухода, и дерн между иглами-излучателями ему совсем не нужен. Насчет валяния где попало я его строго предупредила еще на «Сегоки»: дескать, испачкаешь – сам почистишь и все настройки вручную будешь перебирать.

– Эх. Все тебе разжуй. Там сорт табака, который у баронианцев вызывает расслабленность. Он безвреден в целом, и поэтому Яуллис не мог отказать гостю в совместной закладке. Каору наконец кивнул, и вовремя. Если бы мне понадобилось объяснять и все остальное, я бы не поленилась встать и убить его раз-другой, чтобы неповадно. Ну в самом деле, что за нежности? План сыграл? Сыграл. Все живы? Все. Отвлекающую атаку смертников изображал не он, так какая ему теперь разница, что за химия лежит в основе плана? Аянами вон восемь часов под водой бултыхалась в своем гробу – и ничего, вопросов не задает, мирно лечится. План, слепленный на коленке в трясущемся перед посадкой боте, оказался чудо как хорош. И с Синдзи я бы, пожалуй, его разобрала. А вот с этим красноглазым гражданином – неа. Каору, конечно, штурман, бортмеханик, тихоня и, наверное, все же человек, но есть в нем что-то такое. Не остался же он в порту приписки «Маттаха», когда мы разошлись с заказчиком. И выгородили мы его вчистую, и Синдзи по доброте душевной обещал дать денег на первое время – но гражданин Нагиса уперся. Точно. Засланец с корабля зазеркальцев. Внедряется к сильному врагу, так сказать, и при случае отключит нам маршевые двигатели, когда «Сегоки» уйдет в изнанку. Я посмотрела на Каору и в сотый раз задалась вопросом: а на кой он нам вообще понадобился? Механик и лишний ствол – это, безусловно, круто, но их можно при желании найти просто за деньги, и чтоб никакого червоточинного прошлого и мутного настоящего. С другой стороны… Да нет никакой другой стороны. Просто «Сегоки» – это, мать его, такой особенный фрегат. К нему сбегаются люди, которым больше некуда бежать.

– Вот зачем он так делает? Я удивительно легко поняла, о ком речь – и это учитывая мою общую отупелость и задумчивость.

– Ну… Ты представь. У тебя есть все: тебя уважают, твои родичи готовы тебе под хвостом лизать, а кредитами ты играешь в «поджигалочку». Представил?

– Нет, – ответил Каору и все же уселся – на амортизатор. Ну, это я тебе припомню.

– Развивай воображение, Нагиса, – наставительно сказала я, перекладывая ноги: теперь левая лежала на кожухе, а правая – на левой. Хорошо же, а? Так забавно смотреть на свои носки снизу вверх.

– Ммм… Да. Так вот. Есть у тебя, значит, все. Всем ты нужен, все к тебе за контрактами бегают: одни ищут исполнителей, другие себя предлагают. А ты их, гадов, насквозь видишь: и какие у них корабли дерьмовые, и как они с эскадрой допотопных дронов хотят планетку зацапать. А эти вообще просто фанатики, но денег у них откуда-то куча. Понимаешь? Нагиса подумал и кивнул. Он смотрел на заходящее солнце и ухитрялся не моргать. Кровавые глаза выжившего в червоточине казались совсем черными.

– И ты придумываешь игру. Приходит к тебе гость с голыми руками – и пока он тебя не заставит, ты ему не контракт, а шиш. Да. Хороша игра: валятся твои гости, твои сородичи, из раза в раз отстраивается порушенный дом, каперы и просто неудачники сами вписываются к тебе в рабы, а ты смотришь на это все и понимаешь, что вокруг может твориться какая угодно вакханалия, но тебя самого не заденет никто. Потому что нужен. Потому что ты добрый дух, награждающий смельчака. Все рвутся к тебе, чтобы чмокнуть носок твоего бронированного ботинка.

– Он интересный, – задумчиво сказал Каору. – Скучающий разум.

– Скучающий гений, – поправила я. – Это хуже.

– А откуда ты знаешь, что он все придумал от скуки? Досье Инквизиции? Я фыркнула:

– На кого? На него? Я про этого Яуллиса только слышала.

– Тогда откуда?

– Н-ну… Скажем так. Баронианцы иногда довольно предсказуемы. Нагиса наконец посмотрел на меня, оторвавшись от своего любезного заходящего светила.

– То есть, ты это все выдумала?

– Пфф. Ты разницу между словами «придумала» и «просчитала» знаешь? Каору покачал головой и умолк. Степь уходила в тень – недолгую ночь. Скоро планету нагонит восход Заррадана, и все пойдет по новой. Вечный круг, вечная ерунда, которую можно игнорировать только в космосе. Космос тоже по-своему вечен – это как надстройка над восходами и закатами. Философия – это, конечно, хорошо, но валяться становилось холодно.

– Знаешь, я когда-то прокладывал маршрут в баронианский сектор, – вдруг сказал Каору. – Надо было доставить какого-то их дипломата.

Нас остановил их линкор, затащил в трюм, и выяснилось, что этого дипломата родина видеть больше не хотела. Наших всех засунули в корабль, а я относил маршрутные документы к старшему, опоздал и увидел баронианскую казнь. …Есть у котов такой метод нападения, что-то среднее между высадкой и бомбардировкой, когда солдатами просто стреляют. По кораблю. По планете. По станции. Спецкапсула прошибает защиту, атмосферу и раскалывается, высвобождая тяжеловооруженного бойца в экзоскелете. Два ряда таких супердесантников в силовой броне стояли лицом к лицу, держа двухамперные боевые стеки наизготовку. А бывшего пассажира человеческого суденышка подвели к ним и толкнули между строями, держа за загривок. Через пять проходов шкура с дипломата лезла лоскутьями, но он шел.

– Ты понимаешь, Аска? Шел. На девятом заходе капитан лично испарил его скорчером. Я зевнула. Да, зрелище дико поучительное, особенно для приматов, которые до сих пор восторгаются патологической честностью баронианцев. Конечно, стоило бы ответить Нагисе парочкой историй из личного опыта, но потом до меня постепенно начало доходить.

– Момент. Ты что, видел это все? Каору кивнул и всмотрелся куда-то вдаль.

– Едут. Я встала и оглянулась: с холмов спускался глиссер, и нам пора было разогревать турбины, а заодно постучать Рей и Майе, чтобы пристегивали ремни. Мне пора было на пилотское кресло, но это все наплевать, потому что сейчас или Нагиса врет, или исчадие зазеркалья снова травит меня чужой памятью.

– Мне к турелям?.. – он нахмурился, а я искала в этом бледном лице хоть какой-то признак чужеродности. – Аска? Что-то не так?

– Да, Каору, – тяжело сказала я. – Что-то не так. Ты же в курсе, что не имел права видеть баронианскую казнь? Лицо Нагисы разгладилось.

– А… Ты об этом. Ну да. Глаза мне новые сделали уже после возвращения к Гамме Гадеса. Клево. Хорошая у тебя биография, парень. И главное – рассказал в тему.

– Еще вопрос, Нагиса. Почему не сделал себе нормальные глаза? Каору криво улыбнулся и принялся натягивать шлем. Проводные излучатели, гривой обрамляющие забрало, встопорщились, заискрили и опали.

– Нормальные – это не красные, да? Я в курсе, идиот. Я ксенофоб, ага.

– Да.

– Просто не смог выбрать, какой цвет хочу, – крикнул Каору, перебивая вой приближающегося транспорта. Удаляющийся «кактус» был мне в высшей степени подозрителен. Вот что-то с ним не так – и все. Я вздохнула, прихватила рукой развевающиеся волосы и пошла навстречу глиссеру. Машина заложила неширокую дугу, снижаясь, и я увидела обормота. Синдзи сидел в распахнутых дверях десантного отсека, свесив ноги наружу, а за его спиной сидели коты с турболазерами на бронированных коленях.

Баронианцы напоминали статуи звероголовых божков, по которым закат щедро мазнул кровью. Я вспомнила рассказ Нагисы, представила себе штурмана, лишившегося глаз. Обормот был озабочен, хмур, но явно и безошибочно невредим. /"Ну и слава небу"/. ***

– Каору, посвети. Освещение во вспомогательном силовом отсеке я выключила: мне совсем не улыбалось влезть в запитанный контур. По понятным причинам техдокументации «Сегоки» у капитана на руках не водилось, а виртуальный интеллект выдал настолько запутанную энергосхему, что я заподозрила его в покушении на меня. Эти факты сами по себе не слишком печалили, а вот то, что я по-прежнему не знаю, где сделать отсек для боевых дронов… Короче, когда Нагиса снова посветил не туда, я готова была отломать ему руку.

– Аска, может, обойдемся без переоборудования? При Сатмериуке, кажется, в засаде использовали дополнительно форсированную «линейку». Просто ускоренная перезарядка… Первый контракт был не особо сложным. Две корпорации решили устроить драчку за жирное астероидное поле, и задача наемника сводилась к обеспечению внезапного решающего преимущества «Алмех Ванадий Консьюминг». Говоря проще, нам требовалось посидеть в стелс-режиме большую часть сражения, а потом жахнуть. Пока штурман изрекал шедевры космической мудрости, я с тоской понимала, что фрегат слабо поддается модификации – то есть, вообще.

К примеру, в данном отсеке располагались мощные отростки двигательного реактора – огромные камеры вдоль обоих бортов, то ли кинетические инжекторы сверхтоплива, то ли просто охладительные контуры стелс-систем. И мне срочно требовалось выяснить, что же это такое, и как это что-то защищено.

– Каору, сюда. Я без церемоний подвигала его рукой, как штативом, и принялась откручивать подсвеченное крепление. Требовалось определить, можно ли занять проход в этом отсеке, потому что подпускать дронов к действительно тонкому оборудованию – это ммм… нетривиальное решение, прямо скажем.

– Хорошо-хорошо, свечу, – отозвался Нагиса. – Аска, ты слышала…

– Слышала. Сатмериук – это было сражение военных, а у нас тут корпы. Эти сволочи слишком любят запускать в бою дронов, и мне бы не хотелось отвлекаться на их отстрел… Я удивленно крякнула, когда сектор кожуха хлопнулся рядом со мной на пол. Кто-то явно свистнул отсюда пару страховочных винтов.

– Не понял, – сказал Нагиса. – Что это? Из образовавшегося люка выглядывала мешанина тонких плат, игольчатые трубки, закольцованные вокруг чего-то наподобие логических блок-кассет. Макушка отчаянно затребовала, чтобы ее почесали.

– Не знаю. Но это не имеет никакого отношения ни к стелсу, ни к реактору. Каору протиснулся поближе и заглянул вовнутрь, шаря там лучом.

– Хм. Смотри. Видишь пучок вот этих кабелей?

– Не вижу, – зло сообщила я. – Ты не прозрачный.

– Там тау-образный коннектор. Это… Это? Это охрененно, потому что такие коннекторы используются только для направленного туннелирования. Где на «Сегоки» может использоваться такая штука, как направленное туннелирование – я не в курсе.

– Так, я за Синдзи.

– Постой. Я уже точно такое видел, – сказал Каору, потирая фонариком лоб. В мельтешении света я видела, что его лоб покрыт испариной. – Блок-кассеты для модификации частичной логики, глубоковакуумные проводники… Точно, это было на Максе-6. Я хотела уже было потрясти за плечо болезного, но задержала руку:

Нагиса никак не мог побывать на Максе-6, потому что планета-полигон взорвалась за три года до его рождения. /"Чертов ты выродок, а? Ну чего я тебя в шлюз не вышвырнула?"/

– Там… Да, точно!

– Нагиса, стой, где стоишь! Каору вынырнул из своего транса и уперся прямо в универсальную отвертку, на которой я включила режим паяльника. Черт, да он совсем ничего не соображает! Нагиса легко отмахнулся от прибора, даже не заметив мгновенно вспухшей нити ожога. Его вообще не беспокоило ничего, кроме его собственного бреда.

– Аска, смотри! Это же оголовок системы накачки, а вот там, дальше – рабочее тело, а там – субпространственный поляризатор!!

Просто они очень маленькие! Я смотрела на то, как мечется в темноте луч света, как он намечает скрытые кожухами узлы, и прозревала. Каору Нагиса никак не мог побывать на Максе-6. А на фрегате «Сегоки» никак не мог быть установлен «дырокол»

Аустермана. А если помещение все же симметрично – то целых два «дырокола».

 

*Глава 12*

– Зато понятно, почему такой мощный выход силовой установки. Я косо взглянула на Каору. Да ты, братец, гребаный оптимист.

Ясно, конечно, что «дырокол», проходя сквозь изнанку, должен теоретически ре-инициировать часть сверхтоплива. И массу корабля он снижает, значит, генераторам тяготения меньше работы. И все это – просто волшебно, ценно и полезно. Если бы не огромное существенное «но».

– Это да. Осталось только выяснить, для чего нужен корабль, который стоит примерно раз в пять дороже, чем весь Каппа-флот.

– Для перемещения в зазеркалье.

– Круто, спасибо, Рей. Есть идеи, зачем туда вообще надо соваться? Последняя из Аянами промолчала. И на том спасибо, потому что ответа в духе «чтобы летать там» я бы не пережила. Я обернулась к обормоту:

– Теперь Синдзи. Что скажешь?

– Я н-не знал, – потерянно сказал капитан. Раз, по-моему, в сотый уже сказал. – В этом блоке никогда не т-требовался ни ремонт, ни отладка…

– Странно, правда? – не выдержала я. Да, мне его жаль. Сначала его предал ВИ, теперь открылся ящик с секретами корабля. Но вопиющее разгильдяйство прямо-таки драконило меня: может, у него под палубой взвод штурмовых киберов, которые ждут кодовую команду «мятная жвачка»?

– Призрачная память, – задумчиво сказала Ибуки. – Сохранились технические рефлексы.

– А теперь переведи, – буркнула я. Ситуация и так бесила просто на грани добра и зла, а тут еще эти умники с передовыми гипотезами. Майя поерзала на ложементе.

– Если попросту, то Синдзи не обращает внимания на объект, пока он работает.

– Допустим, «дырокол» приказал долго жить, – предположила я. – Как, по твоей гипотезе, должен действовать капитан?

– Ну… Призрачная память – это новая мнемоническая гипотеза, и никто не скажет…

– Не годится, – оборвала ее я. – Если это пока только слова, то нам не подходит.

– На корабле есть две странности, – вдруг сказал Каору. – Капитан не имеет памяти, но действует. Это раз. И корабельный искусственный интеллект, который не подчиняется капитану. Это два…

– Трансаверсальный привод в количестве двух штук, – устало подхватила я, – система поля продвинутой тактики, «мерцающие»

активные щиты, замороженный гвардеец Его Тени, беглый Инквизитор…

Следишь, Каору? У меня пальцы заканчиваются это все считать.

– Да нет же, – Майя даже вскочила. – Он прав! А что если это связано? Я задумалась. Если не брать в расчет всякие хитрые гипотезы, то может быть. Например, ВИ хранит какие-то ключи к вырезанной памяти обормота… Хм, а ведь вариант! Очень хитро замкнутый круг получается: беспамятный «сдает на хранение» свою память виртуалу, виртуал не подчиняется беспамятному, и несложно понять, что систему замкнули намеренно. Если бы такой механизм придумали в Инквизиции, я бы сейчас выглядела очень интересно. Оживившееся воображение пришлось приструнить, потому что просигналил курсопрокладочный комплекс, и он, не в пример экипажу, пришел к неким выводам – умным и навигационным. Я вздохнула.

– Дамы и господа, предлагаю всем пойти вон. Расчет маневров окончен, я увожу «Сегоки» в изнанку.

– Да, а куда мы?.. Майе ответил обормот. Ну, пусть поговорит, ему сейчас полезно хоть в чем-то блеснуть.

– К П-паракаису. Нужно оснащение перед к-контрактом. Оснащение – это мягко сказано. Нам нужны снаряды для «линейки», электромагнитная шрапнель для вразумления дронов, нам нужны свои собственные дроны, нужно сверхтопливо, обновление карт для нашего рабочего сектора… Словом, голова у меня разболелась еще до того, как я легла под порт синхронизации. *** Никогда не заходи в припортовые кабаки. Это такие тошниловки, в которых на тебя сразу наваливается все: ты выходишь из корабля или десантного бота, ты уже переменил одежду на «гражданку» или – если ты совсем зеленый – продолжаешь бахвалиться новой броней. Ты готов вкушать и нежиться, или ты собран и деловит. У тебя куча монет или куча долгов. Ни черта это все не значит, потому что в припортовых забегаловках тебе ничего толком не дадут сделать. Здесь всегда царит полу-работа, полу-досуг, и больше всего глупостей капитаны совершают именно за ближайшими к космопорту дверями. Помимо треклятой неопределенности тебя ждет еще «местный колорит"^тм , сдобренный «уникальными товарами"^тм , и такие вещи просто выедают тебе мозг. Увы, нам не завезли времени на поиски нормальных мест с нормальными связями. Этот раздражающий меня зал был многоярусен и аляповато освещен, но хотя бы музыка играла тихо, а торговцы разными услугами не слишком рьяно бродили между столов.

– Сколько там степеней очистки? Синдзи потерянно скроллил голографический список предложений сверхтоплива и зевал: местная настойка по какой-то лихой эстетической прихоти угнетает, а не возбуждает. На атмосфере это, конечно, сказывается позитивно, на деловитости – тоже. Этакая торговая палата с закусками и девочками, ей-богу.

– П-пять.

– Нормально.

– Б-без тебя знаю.

– Умничка. Мне было скучно. Дронов мы уже оформили, снаряды – тоже, а кухню и энергетику я смело доверила обормоту, а его подрядчик опаздывал, собирая нужное по складам. На Паракаисе любили жульничать с заказами, но наш доблестный экипаж производил нужное впечатление по нехитрой формуле: не слишком борзеть при торгах и держать руки на кобурах. Скука-то какая. Хоть бы пристал кто, а?

– Синдзи, мне скучно.

– Умгу, – сказала взлохмаченная макушка из-за экрана. Я огляделась. Кругом была деятельная неторопливая скука припортового кабака: наниматели, рекруты прямиком из училищ и трущоб, шлюхи оттуда же. На фоне такой роскоши и вынужденного ожидания моя деятельная натура страдала. Причем фигней.

– Синдзи, давай целоваться.

– Не, д-давай лучше сразу номер снимем. Я приподняла бровь, смакуя неожиданную наглость обормота. /"Ай да… Обормот"/. Тем временем Синдзи высунулся из-за своего экрана, и я заметила, как у него во взгляде проскользнул значок «rewind»:

мой увлекшийся капитан сначала сработал языком, а потом уже мозгами, и теперь вспоминал, что же такое ляпнул. Это чертовски мило.

– Э…

– Попытаешься сказать, что не то имел в виду, – дам в нос. Синдзи кивнул, вдруг погрустнел, даже раздумав смущаться, и я поняла, что веселая перепалка отменяется. И даже с полпинка определила причину – хотя что там определять, на лице у него все написано.

– Давай-давай, – приободрила я. – Вали и это на свою дырявую память. Мол, нашло что-то такое, сам не знаю. Синдзи поскреб щеку, старательно отводя глаза.

– Н-ну, я…

– Видишь ли, друг мой, – сказала я, откидываясь назад и поигрывая бокалом. Что мне нравилось в этом дрянном местечке, так это обивка кресел и совершенно волшебные их наполнители. Как в ванной лежишь. – Мальчики иногда хотят девочек, от памяти это не зависит ровно никак.

Более того, вероятность прорыва таких подавленных желаний тоже ни от чего не зависит…

– Аска, т-тебе не идет, – сказал опомнившийся Синдзи.

– Что не идет? Выделываться?

– Ага.

– Учту. /"Черт»,/ – подумала я. Хочу его отбить – не на разик ночью, а именно что отбить. Хотя, если разобраться, как увести парня у возлюбленной, которая может полувзмахом развалить экранированный БТР? Попахивает суицидом. С другой стороны, отношения-то у них вынужденно платонические, потому что крио-ожог от поцелуя в щечку – это весьма и весьма. /"Запутано все"/.

– Ну, тогда продолжаем ждать твоего поставщика, – подвела итог я.

– Еще по ландри?

– Н-наверное.

– Вот ведь скотина, – сказала я, помахав обленившимся официантам,

– ты его хоть монетой накажи, что ли. А то у нас там корабль на ненадежных элементах остался.

– Он не с-скотина, он сцинтианин. А на «Сегоки» есть Рей. Это да, конечно, подумала я. Но налицо и кое-что еще: после открытия разных секретов фрегата Синдзи словно бы стал меньше им дорожить. Как будто хотел, чтобы это чудо техники потерялось благодаря икающей докторше и загадочному красноглазику. Пожалуй, он и впрямь воспринимал теперь свой корабль только как место, где осталась последняя из Аянами.

– Ну что ж. Раз у нас все в порядке, раз у нас вагон времени и не о чем беспокоиться… Я подняла бокал. Сквозь розовую дымчатую жидкость мир выглядел простым и понятным. Впереди работа, парень мне нравится, у нас будет куча денег. Ах, если бы на этих чудных пунктах можно было поставить точку.

– За нас, – вдруг сказал Синдзи и закрыл наконец микрокомпьютер.

– За нас? – удивилась я.

– Ага. П-пусть все получится. Наверное, это был самый глупый и наивный тост, который я слышала.

И удивительно ли, что он мне понравился? *** Паракаис был терраформированной планетой, и как следствие, – планетой загаженной и с кучей климатических сбоев. Уникальной экосферой пожертвовали без колебаний, потому что на расстоянии пяти астрономических единиц начиналась туманность Шрайка и был нужен плацдарм для ее промышленного освоения. Атмосферные башни где разобрали, где приспособили под жилые или производственные нужды, и они стояли – покосившиеся, огромные, изъеденные, – напоминая о том, что мир только начали по-настоящему осваивать, а он уже засран по самые зелено-замызганные облака.

– Что за глупая затея услать грузовик и плестись пешком.

– Н-ну, я бы хотел слегка п-проветриться.

– Боишься уронить репутацию?

– Н-не особо. Но воздухом подышать стоит.

– Чем-чем? Санзона космопорта выглядела даже хуже, чем все остальное. Что, впрочем, неудивительно: вокзалы, станции, порты всегда имеют такое вот обручальное кольцо грязи, нищеты и безразличия. Мы плелись по широкой улице, под останками старой монорельсовой дороги. Основной цвет – зеленый ржавый, основной запах – гниющий металл, и, вдыхая эту пакость, я невольно радовалась, что на Паракаисе убили всю биосферу, кроме надцати вирусов. По крайней мере, разлагаться здесь нечему. Я осторожно дышала, осторожно шла и размышляла над парадоксом:

мне впервые был симпатичен выпивший парень, куда симпатичнее даже, чем тот же парень в трезвом виде. Мы с ним протрепались на страшно умные темы – как и всегда под выпивку. Потом прибежал сцинтианин и нарвался на угощение. Потом мы выпили еще и выбили пять процентов скидки.

– Почему т-ты никогда не носишь б-брони на планетах? Страшно хотелось ответить ниже пояса, как-нибудь в духе: «А тебе так не нравится»? – но это было не слишком спортивно и даже грубовато.

– Ношу. На всех не-терраподобных мирах.

– Н-ну да, – хмыкнул Синдзи. – Ты же п-поняла, что я имею в виду? Я скосила глаза. Обормот шел свободно, почти не покачиваясь, руки в карманах, взгляд мечтательный.

– Поняла. Ты на Паракаисе тоже не стал. Почему?

– Г-глупо. Здесь если захотят убить – убьют.

– Вот именно. Только у меня везде – Паракаис. Я шла, и тепло приятно скреблось в груди: похоже мыслим. Оно ведь как? Человек в броне выглядит однозначно – настороженным, готовым ко всему, недоверчивым. И глупым, ведь на каждую толстую броню найдется свой калибр и своя длина волны. А вот девушка в стильной одежке да плюс массивный разгрузочный пояс, да плюс баронианский ударный пистолет на бедре… Может, у меня в разгрузке пульсары активного противодействия, а может, нет. Может, блестящая курточка – это не просто блестящая курточка, а может, я просто выпендрежница. Босякам я надаю без брони, да и без оружия тоже надаю, а вот профессионал тридцать раз подумает, прежде чем напасть. И думать он будет не о том, как пробить панцирь «Офигенно Толстый Щит Мк.2», а на тему стоит ли вообще трогать такую непонятную миловидную девушку. Реалии мира, ага. Санитарная зона скрипела, здесь ежесекундно что-то готовилось упасть и догнить окончательно, и даже монорельс над головой приятно щекотал нервы. Местное светило пряталось за тучами – всегда оно там пряталось с тех пор, как люди здесь перекроили все по-своему. Лицо у Синдзи было слегка зеленоватым, на всем лежал серо-зеленый блик, а мне впервые нравилось на планете. На такой планете. /"Это потому, что у тебя никогда не было свиданий, и парни не провожали тебя домой"/. Я улыбалась своим мыслям, а потом нас окликнули.

– Хм. Желающий н-наняться? – изумился Синдзи, обернувшись. Нас догонял какой-то абориген – человек, явно местный, судя по нашивкам на колене, – разнорабочий. Я быстренько прикинула шансы засады и слегка расслабилась: за проржавевшими стенами складов не стоит прятаться даже от копья, так что я, не шевелясь, подавлю любые огневые точки. У подбежавшего малого на лице был кислородный компенсатор, и забег определенно обойдется ему в неделю курса стероидов:

бериллиевая астма у местного населения была штукой популярной и на их доходы слабо излечимой.

– Капитан Валкиин?

– Это я.

– Вам передали. Я вскинула руку, нацеливая на протянутый пакет запястный сканер.

Курьер слегка присел, но не пискнул, он был немолодой уже, дышал тяжело – небось, вышвырнули из рудника, вот за гроши и нанимается.

Выяснить бы еще, кто нам решил подсунуть прощальный привет.

– Безопасно, – буркнула я, опуская руку назад на кобуру. Синдзи распаковал фольгу и достал оттуда ушной вокализатор. Я с сомнением рассматривала штуковину: дорогая модель, с ДНК-сканером и функцией самоуничтожения записи. Настоящий курьер сейчас лежал в ладони обормота, а отошедший от нас астматик вдруг потек. Чего-то такого я ожидала с того момента, как взъерошенный Никто вслух назвал один из псевдонимов обормота. Биофаг – это всегда неприятно и дико, но вполне в духе котов, которые предпочитают платить семьям пропавших курьеров: и честь соблюдается, и секретность.

– Слушай давай, – поторопила я. Синдзи поморщился, глядя на пузырящуюся грязь, перемешанную с тряпками бывшей одежды.

– Это Яуллис, б-больше некому.

– Я уже поняла. Быстрее. Баронианцы не пускают «торопыг» без крайней нужды. Вешая вокализатор на ухо, обормот кивнул. Он, по идее, тоже знал, что разовые риск-курьеры – это на грани методов таких игроков, как мингхарди. Синдзи смотрел перед собой, а потом наморщил лоб и снял наушник:

– Баронии страу. Эту г-грамматику я не знаю. А вот это неожиданно. Мингхарди использовал воинский язык своей расы, явно рассчитывая на меня.

– Давай сюда. В ухе скрипнуло, и там ожил хрипловатый голос Рыжего Торговца:

– Сцинтианский дредноут получил приказ атаковать космопорт Паракаиса. На борту планетарное оружие. Выход на орбиту в два тринадцать по среднему времени. Я сорвала вокализатор и прикинула расстояние до посадочного «блина», где стоит «Сегоки». Погуляли, мы с тобой, обормот, офигеть как погуляли.

– Пора бежать, Синдзи.

– Что?

– Сцинтиане готовятся нанести удар по космопорту.

– Сцинтиане?! Я сорвалась с места, отбивая у обормота охоту болтать дальше.

Отработанный годами таймер подхватил время и пошел считать очень примерные минуты до удара – и оставалось их до противного мало. Тишину санзоны взорвала далекая-далекая сирена, а значит, орбитальная группировка планеты уже получила первую порцию. А значит, времени даже еще меньше, чем предполагал Яуллис, и дыхания тоже все меньше, а за тучами уже что-то разгорается. Я бежала, привычно выстраивая приоритеты. Почему напали – потом. Почему мингхарди снизошел – и так ясно, но тоже потом. В задницу все «почему», все силы на бег, расчеты, и на то, чтобы вспомнить карту этих заброшенных трущоб. Сюда? Да, сюда – по обломкам, и пусть ниже скорость, но короче путь. Сверху полыхнуло, и я увидела, как пылающий кусок чего-то космического и явно бывшего неспешно пробивал себе дорогу сквозь тучи далеко по правую руку. Стояла невыносимая тишина, только гремела сирена, и, перекрывая ее, – пульс. Пока Синдзи держал темп, хоть и отставал. Пожалуй, даже слишком быстро отставал. Что, впрочем, не имело никакого значения, потому что в каком-то десятке километров впереди облака пробила фиолетовая искорка сейсмической капсулы. Ее перехватили зенитки, но упрямые небеса зажгли еще одну.

И еще – чуть дальше. И – все. Дредноут нащупал тепловые сигналы батарей на поверхности, и тучи с землей соединили слепящие нити. Снаряды осадных «линеек» теряли до трети массы и сорок процентов скорости, но это вряд ли кого утешало на вздрогнувшей поверхности.

– На землю! К счастью, Синдзи уже лежал, когда грохот отряхнул ржавчину с истлевших построек – и сразу же пришла взрывная волна. Металл с ревом складывался, рвался, меня отбросило к стене, обормота шваркнуло рядом, а над головами у нас несся нескончаемый поток того, что и так подлежало сносу. После первого спазма земля больше не унималась. Синдзи встал на колено и, прищурившись, смотрел на космодром из-под ладони. В той стороне все пылало, там взлетали в воздух обломки огромных посадочных блинов, а с небес приходили все новые искры. Удар. И еще один. Сейсмические заряды вбивали себя в тело планеты, готовя выход магмы, а из-за туч приходили все новые нити кинетических ударов. Гребаные «линейки». Гребаные сейсмокапсулы. И я лишь сейчас увидела, что согнутая козырьком ладонь обормота горит серебристым огнем.

– Аска, пригнись! Я вжалась в землю и, только вывернув голову, увидела, как заходит на вираж «Сегоки». Сметая то, что устояло после взрывных волн и землетрясения, фрегат снижался, и его щиты горели: над этой улицей летела сплошная шрапнель. Воздух полыхал, и пламя опускалось все ниже – чуть ли не быстрее, чем «Сегоки». /"Давай, птичка!"/ Черная тень содрогнулась – что-то ахнуло по кормовым щитам, а потом в брюхе открылся десантный люк, и я почувствовала, что лечу. /"Боже, это просто поганая реклама луча-захвата!"/ Болтало немилосердно, зато осколки резво уходили в стороны от коридора смазанной гравитации. Я извернулась и посмотрела вниз. Вторым же проходом луч сцапал обормота, и теперь уже полет стал просто стремительным. Люк все рос, росла температура вокруг, я уже зажмурилась в надежде сохранить хотя бы глаза – и пришла прохлада. Я кубарем свалилась на палубу шлюза. Рядом что-то шлепнулось, вроде живое, и еще ни разу я не возвращалась так со свидания, и еще ни разу выпивка не выветривалась из головы так быстро, и я еще ни разу так не бежала в рубку своего корабля. Вот в рубку чужого – случалось.

– Нагиса, пошел отсюда! Щиты уже просили пощады – их не рассчитывали на длительный обстрел в атмосфере. Планетарные двигатели почти проседали, и вообще все было плохо, но Нагиса, как ни крути, молодец: он вручную удержал призванный капитаном корабль и поймал нас захватом. И потом скажу спасибо – желательно бы не на том свете.

– «Сегоки», порт синхронизации. Обеззвученный ВИ молча повиновался, и меня не стало. Став кораблем, я взвыла от боли – боли, сквозь которую надо выбираться. Выплывать, сдирая с себя кожу. И – разворот. Вокруг меня вздыбилась земля – я впрессовала в нее все, что еще не сгорело, да и то, что сгорело, – тоже впрессовала.

Живот будто бы взрезало, когда включились основные двигатели, когда грохнул в голове пилотский, вбитый в подкорку инстинкт: «Нельзя!»

Убиваемая планета содрогнулась еще раз. Подо мной сейчас испарялось все, там выкипала воронка, и это было куда хуже удара «линейки», но уже через долю секунды я начала набирать ускорение. И – пять. И – семь. И – восемь с половиной «же». Всю защиту я облаком собрала перед собой, потому что враг не мог не среагировать на мой старт. Старт на крейсерских двигателях. Залп. Уклонение – и сразу же девятнадцать «же». Я скрипнула зубами: дредноут нащупал меня слишком быстро, а альтиметр играл против меня. Слишком низко, слишком горячо и больно коже, слишком колючая атмосфера, это как плыть в песке, перемешанном с осколками стекла. Я разрывалась между своими системами, между своими органами, и всюду было пламя, и быстрый взлет только раздувал его. /"Быстрее"/. Пустота – она рядом. Пусти меня. /"Еще быстрее"/. Ну пожалуйста, а? Пусти меня. Я не оставлю живого места на сцинтианском корыте. Оно ляжет осколками на сожженную планету, оно будет неделями гореть в стратосфере, пока не отработают последние микрореакторы анти-тяготения. /"Я убью его//"/. Фрегат против дредноута? Да ладно, я вам и не такое покажу. Ты только меня выпусти, планета, я отомщу. /"Я убью его"/. Ну почему линия Кармана так высоко, а?! В космос я вырвалась на вдохе. Из кожи вышли раскаленные иглы, мерцающее облако щитов забилось в нужном ритме, и болела только голова – там дрожал злой голос. /"Я убью его//"/. Разворот, компенсировать перегрузку. И – вот он. Почти стокилометровая туша дредноута висела, склонившись бортом над планетой, и атмосфера под ней кипела. Мерцающее облако обломков – бывшие станции орбитальной защиты. Облака поменьше – те, кто вырвался в космос. Сцинтианский корабль получил одну серьезную дырку, видную даже мне. А это означало, что огромная болванка прилетела сюда без прикрытия. А это значило, что, во-первых, он идиот, во-вторых, у меня есть шанс. /"Расчет траектории для атаки. Орудие – линейный ускоритель"/. К дредноуту потянулись воображаемые линии, которые заканчивались взрывами фрегата. /"Еще"/. Еще больше линий – больше взрывов. Или подкритические скорости на грани падения в изнанку. Или нерассчитываемые перегрузки. Или… /"Еще"/. Я мимоходом уклонилась от выпущенной смарт-ракеты и отправила залп электромагнитной картечи ей на перехват. Заложить параболу и думать, думать…

– Аска, не надо. Это еще что? Женский голос, чужой голос в моей голове. Чужой в моей плоти? Кто?

– Аска, это неприемлемо. Туманность Шрайка полыхала прямо за дредноутом, я видела вспышки новых пусков его ракетных батарей, но прямо из бездны навстречу мне шел человек. Простой силуэт – без подробностей. /"Это ее голос»,/ – отупело подумала я. /"Сбой синхронизации»,/ – подумала я. /"Я убью его"/, – подумала я. Силуэт одним рывком обрел плоть, вгоняясь в меня. Черные глаза, разодранный в крике рот – и я только и смогла, что закричать в ответ. *** Корабль трясло. Ложемент подо мной содрогался, но я могла только смотреть на уезжающий вверх пульт синхронизации. Я справилась: фрегат взлетел под обстрелом и вышел в космос. Я облажалась: мое безумие проникло в синхронизацию. Ручное управление? Поздно. Я поднялась. На центральном экране гасла строка, которой там быть не могло: «ATF-mode: deactivated». Нет. Черт, нет! Сигнал с обзорных локаторов вышел на все экраны, и я увидела поле боя со стороны. Подо мной кипела планета, у которой больше не было литосферы, – это дредноут успел. А вокруг кувыркались, весело сталкиваясь друг с другом и с моими щитами, потрясающе нереальные обломки крупного корабля, который в этом районе был только один. «Сегоки» с выключенными двигателями плыл среди этой каши. Радары будто бы взорвались, и всю рубку закрасило огнями: из изнанки вываливались фрегаты без опознавательных меток. Единое направление векторов выхода, слаженное построение – сквозь мглу в моей бедной голове бился какой-то тревожный сигнал, и я все же догадалась приблизить визуализацию. Пару секунд я рассматривала трехмерную модель сцинтианского «Ас'Саля», а потом активировала стелс-режим – на большее «Сегоки» пока не способен. Потом я села на пол и вжалась спиной в консоли управления. /"Мне конец"/. Изнанка, сука, ты догнала меня – ну почему именно сейчас? Почему тебе понадобились мои мозги сейчас, когда я только-только захотела чего-то для себя? Не для дяди, не ради и не во имя, а – для себя?

Да, я убила дредноут, я все смогла, все, как и раньше, все сама, но силуэт на фоне туманности, но голос там, где я должна быть один на один с космосом, чужой голос! Дверь рубки прыжком рванула в сторону, пропуская всю честную ораву, и пришлось спешно ущипнуть себя за ухо, потому что мне в глаз уже направили фонарик, прямо перед лицом что-то беззвучно говорили губы Майи, и вообще, кто убрал звук? Верните его, ну что вам стоит, а? Я чувствовала укол куда-то в предплечье, я поворачивала голову – медленно, как в воде, как в чертовом геле. Ибуки что-то говорит в сторону, Нагиса трется в углу – ничего не понимающий, настороженный, Синдзи протягивает руку к моему лицу, и что на его собственном лице

– не понять. Вата в ушах и во рту, гель вокруг – я по макушку увязла в химии, которой здесь быть не может. Рей? Все лица разошлись в стороны, когда передо мной остался только алый взгляд, только тихий шепот прямо в мозгах. /"Соберись"/. Что? Аянами протянула руки, и прежде чем я что-то поняла, ледяные пальцы коснулись моих ушей. Когда темнота в глазах начала рассеиваться, я поняла, что стою посреди рубки, опираясь на ложемент, меня поддерживают за плечо, а в горле саднит от вопля, а ушей я почти не чувствую.

– Аска, кто я? Быстро, быстро, отвечай!

– Ты тупая икающая сука, руки убери! Хватка на плече исчезла, и тот же голос сказал куда-то в сторону:

– В сознании.

– В-выйдите все. А, капитан. Да, пожалуй, всех лучше вон, потому что это с тобой я теперь как-то связана. Я наконец выпрямилась и нащупала уши: те были на месте, но очень холодные и словно бы слегка опухшие. Mein Gott, обморожение, это же надо. Синдзи смотрел на обзорные экраны, где медленно перестраивалась сцинтианская эскадра – хорошая ударная группа, мощная и растерянная, потому что ее лидер сейчас по частям крутился вокруг «Сегоки».

– Как ты это сделала?

– Я не знаю. Синдзи обернулся, а я только и смогла, что облокотиться на консоли. Да, капитан, все так. Нравится ответ? Нет? Принимай меня на свою сторону. Не знаю как, но делаю. Мозгов нет, но я самое лучшее оружие. Знаешь, я тебя понимаю теперь и ни капли не жалею, что пошла в поход за пятью годами памяти. А еще – извини. Я подхватила корабль, который как раз перед этим удачно показал тебе очередную красивую фигу. Ты же понимаешь, обормот, что я никогда не скажу тебе этого вслух? Все ты понимаешь, Синдзи.

– Что д-дальше?

– Выходим из стелса и прыгаем.

– Н-на прицеле у эскадры?

– Варианты? Он пожал плечами и пошел к двери. Обойдя ложемент с другой стороны.

– Стоять. Куда? Синдзи замер, но смотреть в мою сторону не стал. Наверное, если бы я впрямь ставила цель отомстить ему за «Нигоки», это была бы кульминация: красивая, напряженная, с добиванием каблуком по глотке.

– Т-ты лучший пилот, действуй. Ну, вот и все. Вот мы и нашли предел космическому терпению, да, обормот? Теперь надо просто дождаться, пока он выйдет прочь, и с этого мгновения главная здесь буду я. Не главный боевик, не главный торговец и стратег. Просто – главная. Вместо папы приходит мама. /"Мама…"/ Я сцепила зубы. /"Черт, мама"/.

– Синдзи, ложись и выводи нас отсюда. Он смотрел на меня почти от входа, и во взгляде была неожиданная для него обида. /"Не нужна мне твоя подачка"/, – было у него в глазах. /"Не глупи"/, – было у него в глазах. /"Это же твоя мечта"/. Все так, Синдзи. Вот только… На экранах снова замерцала каша сигналов – чуть в стороне от сцинтианской эскадры.

– Синдзи, быстрее. Я потом все объясню. /"Если смогу»,/ – добавила я про себя. С подкреплением нападающие рискнут начать прочесывать местность куда лучше, чем сейчас. И им будет плевать на маленькие драмы в рубке.

– П-погоди… Обормот кинулся к приборам, и я увидела, что на экраны сыплется информация об опознанных маркерах. А значит это одно: новая ударная группировка – это флот Империи. Я подошла поближе как раз в тот момент, когда корабли прыснули в стороны, формируя кольцо, а уже в следующую секунду вакуум тяжело плеснул, выпуская из изнанки флагман.

– Синдзи… Включаем форсаж и быстро-быстро валим отсюда.

– Ч-что?

– Это «Голод». Когда война с баронианцами за рукав Ориона казалась неизбежной, Империя соорудила четыре ударные эскадры. Из нафталина спешно достали исторические аналогии, и за неимением лучшего пропаганда распиарила затертые имена: «Война», «Голод», «Мор», «Смерть».

Одноименные дредноуты, возглавлявшие группировки, превосходили в классе все, что способно было уходить в изнанку, они могли ремонтировать свой эскорт, высаживать планетарный десант, столетиями рыскать по окраинам космоса, сжирая в своих реакторах планетоиды. Их силуэты и метки до сорокового знака знал каждый курсант, и если хоть одна из четырех эскадр покидала Альфу Гидры, это означало одно: война. Дредноут ощетинился вспышками маневровых двигателей, его группировка растягивалась в «трилистник», а я не могла понять, что здесь не так. Время? Нет, они прибыли не слишком быстро – в конце концов, Империя не зря кормит разведку, так что лоханки еще и опоздали поди. Я стояла, чувствуя своим плечом напряженное плечо Синдзи, и рылась в оглушенной памяти, а когда откопала то, что искала, была удивлена. Корпоративная география никогда не была моей любимой темой. Вот оно. Туманность Шрайка просто не было смысла защищать: когда Империя выкачала редкоземельные элементы и ценные газовые смеси, корпы Паракаиса в наглую принялись торговать с кем ни попадя. Слить неугодные корпы, растянуть силы противника и перещелкать их стелс-бомбардировщиками – вот краткое содержание тактики Империи.

Хорошая война должна быть победоносной во всех смыслах. Да, умный войд-коммандер может много заработать на бирже перед локальным конфликтом.

– Т-там становится жарко. Ты т-точно хочешь… Я схожу с ума, мой идиот. И тоже боюсь этого корабля, так что пора быть честной с собой: я не готова. Давай. Подумаем потом, что здесь делает флот. Я кивнула.

– Х-хорошо. На обзорных экранах начался бой. Группировки обменялись торпедными ударами, корабли пришли в движение, уклоняясь от вспухающих сверхмассивных боеголовок, но дредноут пока молчал.

Сцинтиане отходили, и я сцепила руки перед грудью: /"Давай, скотина, «Выжигателем» их.//Ты за нас не волнуйся, мы уже уходим, мы здесь лишние, но я, черт, не хотела бы оставлять ублюдков так…"/ Смотри, Аска, ты еще совсем чуть-чуть Инквизитор – и не только на уровне навыков. Я опустила взгляд. По флагману попала смарт-ракета, раскрашивая его щиты, но «Голод» все не отвечал. Было в этом что-то невыносимое, что-то жуткое и страшное, а если не лезть в мистику, то объяснение было только одно: дредноут на полную мощность использовал подпространственную связь. На коммуникационной панели горел сигнал с позывными фрегата «Сегоки», и это был ответ, причем даже на те вопросы, которых я не додумалась задать. И нападение сцинтиан, и спешка «Голода» – у всего этого была одна настоящая цель.

– Синдзи, – позвала я. – Ты, случаем, не в курсе, стоишь ли ты войны?

 

*Глава 13*

Хорошо, что на «Сегоки» нет таймера обратного отсчета для режима невидимости. Это бы непозволительно усилило драматизм ситуации. Я видела глаза Синдзи. Видела бьющийся маячок входящего сигнала.

Видела отблески битвы в каких-то семи-восьми мегаметрах. Я видела все это – и, что еще хуже, я понимала обормота: вот оно – прими вызов, получи ответы. Верни себе пять лет или умри счастливым. Только это ни разу не решение.

– Синдзи. Он покосился на меня, чуть не дрожа от возбуждения. Ударить?

Громко крикнуть? Засосать с языком? Просто отрубить сигнал? Нет, нет и нет. Увы, с обормотом придется разговаривать, если я планирую остаться с ним на одном корабле.

– Синдзи, послушай. Давай уходить.

– Они знают позывные «Сегоки», значит…

– Значит. Синдзи, тебе нельзя туда. Вот так, Аска, вот так. Как с ребенком. И держи модуль связи на прицеле – чисто на крайний случай.

– Аска, но там!..

– Синдзи, нет. У тебя есть Рей. Ей нельзя туда. Ты об этом подумал? /"Черт, как же тебя клинит от этой памяти, болван?! Ты забыл, что у тебя корабль смертников, или тебе уже все равно?"/ О, видимо, нет, потому что в его глазах появилось что-то вроде мыслей, там больше нет одержимости, и это даже немного обидно: всего одно имя – и главная цель жизни уже на втором плане. Добиваем.

– Как ты там говорил? Хочешь, чтобы она нормально жила? Так давай, действуй! Или ответь – и тем самым верни ее назад в лаборатории. Он сдался. Взял и сдался – милый паренек, который решил, что он в ответе за кого-то. Меня трясло, когда Синдзи кивнул, и я протянула руку и отключила оповещение о входящем вызове.

– Уводи нас, Синдзи.

– Аска, я… Да, я в курсе. Я тебя сейчас в сотый раз на дню сломала, но это ничего, это дело такое.

– Нет. Задницу в руки – и уводи нас. В конце концов, я не могу. Обормот кивнул и сел на ложемент. По рубке плясали сполохи:

группа «Голод» жгла отходящих сцинтиан, а часть кораблей Империи шла к нам – к обломкам дредноута, и их сканирующие сферы работали по этой каше в надежде отыскать там маленький фрегат.

– А-аска, – позвал меня Синдзи за мгновение до того, как над ним зажегся порт синхронизации. – Спасибо. Я пошла к двери. Ну что ты, обормот, не за что. Мне, видишь ли, тоже неохота в Империю, вот как есть неохота, и жаль как-то, что ты об этом не вспомнил. Я вышла в коридор и почти столкнулась с Аянами. Обмороженные уши зачесались.

– Пристегиваемся, Рей, – сказала я, обходя голубоволосое оружие.

– Сейчас будет весело.

– Я поняла. /"Поняла она"/. В коридоре стало тускло: «Сегоки» бросил всю энергию на щиты и гравикомпенсаторы. Значит, стелс-экрана больше нет, мы парим среди обломков, и надо танцевать в лабиринте, прежде чем вырваться на простор и нырнуть.

– Аска. Он так говорил? Я остановилась. Голос был сухой и бесцветный, вполне вроде как узнаваемый, но что-то с ним было не так, с этим голосом. /"Она слышит сквозь переборки»,/ – такая была бестолковая первая мысль. /"Самое время разговаривать о таких интересных вещах»,/ – а вот это уже куда лучше.

– Да. Сказал, что хочет для тебя нормальной жизни. До меня дошло, что общаться, отвернувшись от собеседника – это как-то по-хамски, и я повернула голову. Аянами со своим обычным нечитаемым выражением «я-тут-статуя» смотрела на меня, и я почувствовала, как у нее на языке вертится вопрос.

– Что такое нормальная жизнь? Не это ты хотела спросить, сосулька бледная, ой не это. Я пожала плечами:

– Как тебе сказать. Наверное, это что-то теплое и без угрозы сдачи в лабораторию. Фрегат словно бы висел неподвижно, компенсаторы пока справлялись, и я понимала, что знать ничего не хочу о той свистопляске, которая кипит снаружи. О том, как обормот бросает «Сегоки» из стороны в сторону. О том, что у нас на хвосте перехватчики. О том, что там космос, а впереди – изнанка. Я устала. У меня тут разговор, который куда интереснее, чем это все. Опять же, в какой еще ситуации я могу считать себя соперницей гвардейца Его Тени?

– Понятно, – сказала Рей, и разговор закончился не начавшись.

Серость освещения вдруг стала обесцвеченным негативом. Ну, здравствуй, изнанка – мы ныряем.

– Аянами, – позвала я. – Зачем тебе нужна восемнадцатая поза бифудху? Рей посмотрел мне в глаза – как-то странно, необычно посмотрела – и отвернулась.

– При высоких температурах в этой позе я не теряю сознания. Высокие температуры… Мамочки. Аянами ушла, а я поняла, что прочитала в ее необычно выразительном взгляде. /"Не это ты хотела спросить, стерва рыжая. Ой не это"/. *** Я лежала в своей кровати и созерцала потолок. Синдзи оказался молодцом: от всех ушел, всех взгрел, мультипликаторов набросал столько, что они нас могут по всему человеческому сектору искать. И вышел из рубки словно бы прежний обормот – усталый, хмурый, но обычный. Вышел – и поплелся в трюм к криокамере со своей ненаглядной. Извиняться за свою глупость и необдуманные желания, надо так полагать. Спать мне не хотелось – третья чашка кофесинта была явно лишней. На нас охотятся. Мы взяли контракт и идем его выполнять, потому что Синдзи теперь еще больше хочет разгадки. Ситуация даже не требовала особых размышлений. Корабль с двумя «дыроколами» оказался важен, ох как важен он оказался, целую планету хлопнули, едва узнали о его там наличии. И Империи этот корабль нужен, да что там, кому же не нужен фрегат, способный завалить дредноут? Сцинтианам вот не нужен, хе-хе, вспомнила я и помассировала виски. Безумие синхронизации было все еще там, я до сих пор не знала, что произошло, как я победила, почему мне удалось оказаться в шкуре обормота. И теперь я еще больше хочу денег, чтобы самой стать на ноги. Я вообще много чего хочу. А вот остальные… Майя, пожалуй, единственная, кто разве что сапоги мне не целовала после капитанского брифинга. Синдзи при всех обрисовал ситуацию с вызовом с борта «Голода». Избегая, правда, моих методов убеждения – о них он предпочел не рассказывать, даром что спящая красавица мирно отдыхала в трюме. Докторша горячо поддержала мою линию поведения и весь разбор полетов бросала потом благодарные взгляды. Вообще, не люблю людей. Они так часто считают, что ты о них заботишься, что аж противно. Кстати, Ибуки поразительно похожа на Синдзи: оба неимоверно опытны и циничны в одном, и как дети малые – в другом. Я улыбнулась потолку. Милая парочка, что и говорить. Нагиса отреагировал философски. Этот тип опять был согласен с общим мнением и старался никуда особо не лезть. Прокомментировал парой слов – и все. /"Нагиса Каору, чертов зазеркалец"/. Я встала, одернула майку и сняла с полки планшет корабельной сети. Виртуальный интеллект от скуки (или из вредности) затребовал полный комплект доступа, включая сканирование сетчатки. Я вошла в наблюдательное подменю и принялась там безобразничать. Попросту говоря – подглядывать. Мы так увлеклись космосом, что притащили его в человеческие отношения. И я сейчас говорю не о вакууме или радиации – я имею в виду расстояния. Они стали беспощадны. Мы тщетно ищем у звезд планеты, похожести с собой, анализируем спектральные классы, и все это – сквозь телескопы. Крутые телескопы, мощные и, несомненно, хорошие. Они называются «психодинамика для любителей», «как привлечь внимание вон того парня», «укротить девушку на одну ночь». Мы хотим понять ближнего любыми доступными средствами, а расстояния-то все больше и больше… Правда, у таких, как я, есть еще видеокамеры по всему кораблю. В отгороженном отсеке трюма на эвакуационном лежаке сидел Каору и смотрел на свою ладонь. В ладони плясал ослепительно-черный шарик.

Шарик пульсировал. Я несколько секунд рассматривала это зрелище, а потом принялась натягивать штаны. Где там мой «ударник»? К двери в трюм я подошла уже в скафандре. Не ахти, не инквизиторская модель, да и ерунда это против мрази из зазеркалья, но лучше, чем гражданская одежда на голую попу. Я подняла пистолет и ткнула стволом в кнопку. Створки разошлись в стороны, и я осторожными шагами двинулась внутрь. Черт, тоскливо-то как.

Оглушить, опционально – убить нахрен, взять за шкирку и вышвырнуть эту погань раз и навсегда с борта «Сегоки». Я так не держала оружие с сопливого детства: обеими руками, перед собой, так, чтобы смотреть только поверх ствола, чтобы наверняка попасть, даже если заморочит голову, и сенсорный курок выставлен на минимальную чувствительность. Каору даже не стал прятать свой черный сувенир с той стороны – просто поднял на меня взгляд.

– Знаешь, что это такое?

– Нет. Черт, это я сказала? Я заговорила с ним? Какого…

– Я тоже не знаю. Я смотрела, как чертова дура, на крохотную сферу тьмы, которая вяло кружила по раскрытой ладони, смешно подпрыгивая на пальцах. И вроде как надо бы спустить курок и закончить с этим, и вроде как все это понимаю, но стрелять не тороплюсь. Каору снова оторвал взгляд от этого шарика:

– Извини, но ты выслушай сначала. Извини? Что значит… И тут до меня дошло: он меня ведет. Не гипнозом, не волевым приказом – какой-то другой техникой. Я не могу нажать на спуск и не могу сказать ни слова. Вот так все просто и неизысканно, что за версту разит зазеркальем.

– Скажу сразу: я понятия не имею, что с тобой делаю. И со всеми вами тоже. Просто делаю – и все. Ты ведь понимаешь уже, да? Теперь – да. Да мы дважды должны были вышвырнуть ублюдка в космос. Первый раз – сразу после того, как он очнулся, второй раз, когда он проболтался про память с Макса-6. И ведь не пикнули! Каору одним махом стал своим, затерялся среди прочих проблем, и мы…

– Вы даже доверили мне роль, выдали дорогущий стелс-комбинезон. Каору было грустно. Очень плохо и грустно.

– Я вообще даже не понимал, что делаю… Как будто инстинкт, это как дышать. Мне хотелось остаться с вами – и я остался. Остался. Он стал одним из нас, влез к нам, наводил свой чертов морок, бродил тут, как привидение, и вылезал тогда, когда был в самом деле нужен, когда не вызывал подозрений. Он шастал тенью, слушал нас, и ему хотелось большего: быть своим по-настоящему, потому что он уже понял, что живет на «Сегоки» только пока действует его непостижимое колдовство. Но, увы, это лежало на поверхности, а вот глубже…

– …Я почти не сплю. Я вижу чужие сны, и не только сны с этой стороны изнанки. Те, другие сны иногда приходят и наяву. Мне и слов-то не подобрать, чтобы описать тебе, как это по-другому, не по-нашему. А потом я вдруг начал видеть полевую структуру.

Представляешь? Какой-то сектор зрения стал словно бы… Сканером.

Это продолжалось два дня. Он контролировал себя. Каору, черт побери, держал себя в руках, хотя и рассказывал о несусветной ереси, с пистолетом, нацеленным ему в лоб и четкой перспективой улететь через воздушный шлюз. А еще – он не сошел с ума от всех этих дурацких возможностей: бесполезных, спонтанных, по большей части непонятных. Пока что не сошел.

– …Вот этот шарик, Аска. Может, я могу взорвать им «Сегоки». А может, он укорачивает мне жизнь, пока я с ним играюсь. А может, это просто какая-нибудь штука, которая вообще не нужна в этом мире. Он поерзал на кровати и придвинулся так, что уперся лбом в ствол «талдама». Я почувствовала, как дернулся ствол, когда Нагиса с усилием нажал на него, будто стараясь вогнать оружие себе в голову.

– Это убивает, Аска. Понимаешь? Я просто хочу, чтобы кто-то меня принял. Чтобы кто-то был… Как друг. Наверное, по-другому я не удержусь. Я брожу среди вас, как в этом «Хищнике». Вроде есть. А вроде и нет. Красные глаза смотрели на меня исподлобья, снизу вверх. Если бы я могла, я бы дрожала, наверное, потому что так не должно быть – и других мыслей я подобрать не могла ну никак. Так, мать вашу, не должно быть.

– Я сейчас тебя отпущу. Можешь стрелять сразу. Наверное, я даже умру. Слезливо. Жалко. Неестественно. Но он говорил правду, ведь никакая изнанка не исковеркает лицо: раз ты способен передать страдание, то оно будет либо правдивым, либо лживым. А Нагиса страдал, и мне почему-то вспомнился обормот. Вернее, вспомнилось, как я со своими подкожными драконами пришла к нему в поисках чего-то, что и сама не понимала. Не «Сегоки», а цирк уродов. Впрочем, оставались вопросы, и я очень вовремя почувствовала, что могу шевелиться.

– Так. Наверное, глупо приказывать тебе лечь на пол? Нагиса дернул уголком рта и пожал плечами. Да и так ясно, что захочет – скрутит, вопрос я задала, чтобы проверить, что могу говорить. Что же до Каору, то надоело ему скручивать, управлять и наводить морок. И главное – своего он добился словами, а не заставив меня что-то забыть. Мне расхотелось стрелять.

– Наверное, у тебя даже есть варианты. Так?

– Нет. Я зачастила со словом «наверное». А он и впрямь на грани: Каору почти сдался своим непонятным способностям, почти сорвался. Приятно знать, что я могу подменить Синдзи на посту скорой помощи для съезжающих с катушек. Все, короче, клево: человек, гм, держится, я тут главная по спасению. И если бы вот я еще знала, какое решение принять, хотя месяц назад никакой дилеммы не было бы. Месяц назад я бы без колебаний пристрелила баронианского дельца, представься мне такая возможность. Месяц назад я бы изрешетила человека, продающего непонятно кому генную бомбу. Месяц назад я бы аннигилировала каравеллу, прошедшую сквозь червоточину туда и обратно. Подумать только, месяц назад я была жутко скучной рыжей козой.

– У меня есть вопросы для начала. Каору кивнул, и я убрала пистолет в поясной захват. Запястье ныло.

– Во-первых, почему тебя не раскусила Аянами? Нагиса даже удивился на секунду:

– Мм… Потому что она человек, как и вы. Я прикусила язык, вспомнив недавний разговор. Когда же мне надоест ее переоценивать?

– Хорошо. Во-вторых, что с тобой делать, если завтра ты развалишь корабль ненароком? Это был вопрос на пять. Каору молчал, внимательно изучая потолок.

В принципе, было бы не слишком глупо полагать, что он впрямь читает там ответ.

– Не хочу врать. Давай договоримся, Аска: ты узнаешь об этом первая. И я даже пообещаю сам уйти. Так, ну это даже где-то ожидаемо. Ты большой романтик, Нагиса, а вот я, вопреки всем своим новоприобретенным закидонам, – еще не совсем.

– Уйти – это убиться? Каору помолчал и кивнул.

– А ты сможешь? Тишина – и так хочется потянуться за манящей рукоятью ударного пистолета, чтобы решить чертову дилемму здесь и сейчас. Черт, Каору, ты сволочь. Итак, быстренько итоги. В первую кучку фактов (кодовое название «дерьмо»): он сам умеренно контролирует собственные возможности, и подкинуть нам гадость мог и может. И это идет во вторую кучку (пока без названия): мог, но не стал. В первую кучу: он потенциальная бомба с часиками. Во вторую: он готов воевать сам с собой, если его поддержать. Кучки хороши обе, и все решает – или должен решить – один вопрос: /"А нужен ли нам всем такой себе Нагиса Каору?"/ Я нахмурилась: вопрос был хорош и несоизмерим с риском. Но Синдзи принял меня на борт, не побоялся того, что я чикну его по горлу ночью. Даже руками Аянами не захотел меня убивать. Из возможных решений он выбрал доброе. /"С ума сойти. В этом сраном космосе, где сжигают планету под взлетающим кораблем. Самое доброе//. Человек, возящий генные бомбы//"/. И я, видимо, обречена заменять Синдзи по полной, сверяться по его глупым решениям и надеяться, что частичка обормотской везучести рано или поздно ошибется и прилипнет ко мне. Я застегнула фиксатор на поясном захвате.

– Надо бы сказать что-то обреченно-крутое, но глупо. Просто завтра все расскажешь остальным. Нагиса кивнул:

– Поверила?

– Нет.

– Тогда почему?

– Ты не поймешь. Я ушла, потому что он и в самом деле не поймет. На этом корабле надо вести себя по-идиотски, и тогда преуспеешь. Ведешь себя правильно и умно? Получи плюху. Так что я лучше уйду отсюда, чтобы не вдаваться в объяснения. А еще по горячим следам непременно захочу его расспросить – найдутся новые детальки, новые подозрительности, и я уйду на третий круг, снова засомневаюсь. Интересно, как бы отреагировала совесть, прими я другое решение? *** Я проснулась от боли. Болел вспотевший лоб, ныли груди, словно от застоявшегося возбуждения, ломили суставы рук, а мышцы разрывало судорогой. Для разнообразия мой сон решил не запоминаться, но это был, черт возьми, очень крутой кошмар. Сигнальные маячки неуверенно подрагивали, пытаясь отличить настоящие проблемы от придуманных. Я повернула голову: скафандр валялся на полу, там, куда его и швырнула, вернувшись к себе.

/"Сесть. Сейчас же"/. На полке сигналил планшет, сообщая, что до выхода из крейсерского режима осталось меньше часа. Меня трясло крупной дрожью, я соображала, что там, по ту сторону крейсерского режима, и очень хотелось под бок к обормоту. /"Вот еще. Сама справишься, рыжая"/. Я смогла наконец расслабиться и поняла, что нужны две вещи:

первая называлась «кофесинт», вторая – «душ». Вообще-то была и третья, под названием «психиатрический осмотр», но в ту сторону мне смотреть чего-то не хотелось. Под горячим душем третью вещь удалось потеснить совсем далеко, зато нахлынули совсем уж неуместные фривольные мыслишки о Синдзи. /"Эк меня носит"/, – восхитилась я, понимая, что горячо мне далеко не только от воды. Я хмыкнула и опустила температуру душа куда-то поближе к точке замерзания. После купания возникла здоровая мысль сходить в рубку и выяснить, как там дела. Вот так вот – вся из себя довольная и даже бодрая, вооруженная горячей чашкой, – я выбралась в коридор фрегата. /"Опять не поддалась желаниям, Аска. Что-то умно поступаешь, минус один тебе"/. В коридоре было темно, тут шли новопроложенные кабели для питания зарядных устройств дронов, и приходилось смотреть под ноги. Кто-то вытащил ящик с ракетными патронами под стену медотсека, и здесь пришлось сделать остановку. Ну что за бардак, право слово. Чашку я поставила на полу у стенки, ящик сунула под руку. Интересно, кому там места мало, в медотсеке-то? Кто это у нас помирать собрался? Дверь блока неслышно скользнула в сторону, и первое, что я увидела, была спина Синдзи. Парень держал в руке пистолет, нацелив оружие на кого-то в глубине медицинского отсека.

– …она же сама, – вздрогнул голос Майи.

– Я сказал, верни Аянами. Быстро. Это было страшноватый голос. Таким голосом приказывают вынуть самому себе сердце. Майю я видела очень частично – лишь взъерошенный хохолок ее волос. А еще в помещении было жарко, и что-то мощно светилось слева. Я шагнула вперед и, роняя ящик, вывернула руку капитана. /"Дерьмо у тебя реакция//, Синдзи//"/, – подумала я, вырывая у него из руки пистолет. Чертов фрегат как-то извращенно исполнил мои желания: в гробу я видала такие обнимашки с обормотом – чтобы правую руку фиксировать на отлете, а два пальца своей левой ему под челюсть.

– Пх-пусти!.. Ага, уже сейчас. Сначала разберемся.

– Какого тут… И тут я увидела. На медицинском ложементе все кольца с киберами сдвинули в сторону – да и не увидела бы я этих колец, потому что от ложемента шел свет, и его источником была едва видимая в этом сиянии голубоволосая девушка. /"Не сходится. Аянами, свет и… Жар?"/ Еще я уловила электромагнитные колебания, как если бы сердце Рей билось в радиочастотном диапазоне. Еще я рассмотрела сжавшуюся у ложемента Майю, которая, не моргая, повторяла только одно:

– Она сама… Сама… Синдзи дернулся, пытаясь высвободиться, и мне пришлось его усадить.

– Что происходит?

– Ибуки проводит опыты над Рей, – зло сказал Синдзи, безбожно сипя и пропуская часть звуков: видимо, я перестаралась с горлом.

– Неправда! – Майя аж вскочила. – Рей сама попросила, чтобы…

– Чтобы ты ее убила?! – рявкнул Синдзи.

– Нет! Я смотрела на этот цирк, и, видимо, только мне казалось, что спор на пустом месте.

– А почему бы не спросить саму Аянами?

– Нет, – быстро сказала Майя. – Нельзя!

– Верни ее!

– ОБА, БЛЯДЬ, ЗАТКНУЛИСЬ!! Синдзи инстинктивно втянул голову в плечи, Майю, кажется, отбросило слегка назад, но мне было глубоко насрать. Это наконец вырвалось наружу мое настроение. Попутно оно слегка повредило мне голосовые связки.

– Ты, – произнесла я, морщась от боли в сорванном горле, и указала на Майю. – Быстро объясняешь, что происходит. Ты, соответственно, не рыпаешься.

– Но Рей… Я ухватила Синдзи за ухо и вздернула его, указывая свободной рукой на едва заметный кардиомонитор:

– Вот это видел? Она пока жива. Синдзи всхрапнул и напрягся:

– Ей же нельзя греться!

– А вот это нам сейчас расскажут, – сказала я, настойчиво глядя в глаза Майе. /"//И только попробуй соврать, сука, –////я взамен пистолета дам//идиоту квантовый нож. Так //будет //больнее"/.

– Она… Ну, Рей попросила сделать так, чтобы ее температура была выше.

– Н-насколько выше? – быстро спросил Синдзи. Ибуки помолчала, и, похоже, только для обормота ответ был неочевиден.

– До двадцати градусов. Желательно – до нормальной температуры тела. Синдзи сложно выругался – я от него такого еще не слышала.

Сидящий на полу капитан прямо-таки излучал ненависть и непонимание.

– Что ты вообще знаешь о холоде Аянами? – неожиданно резко спросила Майя. Я поморщилась: это был неудачный момент, чтобы внезапно прийти в себя. Да и тон что-то не по делу.

– Ты будешь рассказывать или выделываться? Доктор Ибуки невпопад кивнула, и тут раздалось почти одновременно два звука: один из рубки, другой из кардиомонитора Рей. И если первый вполне оптимистично свиристел о выходе на заданные координаты, то второй – о том, что «мы ее теряем». Разорваться, что ли? Синдзи прыгнул было к Рей, но его опередила Майя. Она принялась срывать с девушки провода, оплетавшие светящегося гвардейца, хотя выглядело это премерзко: будто выдергивала из безвольного тела вымотанные жилы. Сходство усиливалось тем, что Аянами вздрагивала при каждом рывке. Меркло сияние, оглушительно ныла прямая линия – столько тысяч лет прошло, а прямая линия все провожает на тот свет людей – что юберменшей, что унтерменшей. С ума сойти, думала я. Что ж там качает это умирающее сердце?

Сыпучие кристаллы льда? /"Бип, –/ сказал кардиомонитор. /– Бип. Бип. Бип"/. Рука Синдзи, которую я, оказывается, намертво сжала, безвольно обмякла. Словом, в этом мире опять на одну Аянами стало больше.

– Рей. Девушка открыла глаза, глядя на стоящего над ней Синдзи. Ее лицо неуловимо изменилось, и я увидела улыбку. Милое зрелище – улыбающееся оружие. Милое – и жалкое. Рей посмотрела на датчики над своей головой, и улыбка пропала.

Вряд ли ее волновал пульс, а вот на термомониторе обнаружился круглый ноль. Потом цифра моргнула и сменилась – на «-1».

– Жаль, – сказала последняя из Аянами и отвернулась к стене блока. /"Минус два… Минус пять»,/ – отозвался термометр.

– Рей, идем, – сказал Синдзи и, протянув руки, поднял ее с ложемента. – Идем. Честно сказать, я не запомнила, о чем думала, пока странная пара не поравнялась со мной. На какое-то мгновение Аянами, прильнувшая к руке Синдзи, встретилась взглядом со мной, и я увидела на бледном лице секундное выражение, которое поняла только несколько секунд спустя. Триумф. Чистый, тихий, неподдельный и умиротворенный.

– Охренеть, – произнесла я вслух, глядя на закрывшуюся дверь. – Да она совсем ребенок!

– Ну, ребенок – не ребенок, но тебя она сделала. Я повернулась к не в меру наблюдательной докторше.

– Это еще почему?

– Ну… Он вышел с ней на руках, не с тобой.

– Ой, слушай, иди вон, а?! Майя вздохнула и подошла к рабочему столу. Щелкнул ящик, и на столешнице появились два тонких высоких стакана и бутылка с невинного вида розоватой гадостью.

– Мы там вообще-то на позицию выходим, – сказала я, тыча большим пальцем себе за спину. – Так что пьянствуй в одиночестве.

– Хм. Ну, ты же не Синдзи. Может, тебе будет интересно насчет Аянами? Я мысленно сопоставила рубку и пьянку и подхватила оба стакана:

– Пошли.

– Куда?

– Совмещать. Майя задумалась, а потом восхищенно заулыбалась:

– На вахте пить?

– Отберешь у меня лицензию, – пожала плечами я. Как-то довелось мне управлять кораблем под дозой «хлорки», которую приняла для соблюдения конспирации. Кайф плюс синхронизация – это, конечно, нечто. В рубке было тихо. Фрегат висел в восемнадцати мегаметрах от TY14, и почти выровнял координаты, по которым завтра развернется баталия. Я наметила приятный астероидный пояс, и там будет весьма недурственно засесть. Если кто-нибудь из противников тоже решит тут заныкаться – буду еще счастливее. Дроны отлично пойдут и для прикрытия, и для атаки в таких условиях.

– Наливай, – распорядилась я, выдвигая консоль. Пока Ибуки там булькала, я вышвырнула из головы посторонний мусор и занялась расчетами. В бархатистом мраке светилась туманность, сожравшая половину соседней звездной системы. Светились координатные раскладки, светились точки шахтерских маяков среди месива астероидов, и мне здесь нравилось: уютно, сухо, тихо. По-домашнему. Милое дело отсюда долбить, словом.

– Держи. Я приняла стакан и, не глядя, отхлебнула. В горле что-то сделало «ты-дыщ», и, проглотив, судя по ощущениям, маллийского ежа, я обернулась:

– Что за verfickte Scheisse?!

– Макто, самый настоящий. Да, похоже, на покойном Паракаисе мы загрузились не только нужными вещами.

– Хах, – только и сказала я. Тишина – рабочая тишина боевой рубки. В плохих рубках орут, в умирающих рубках воют негодующие сирены, в рубке пришвартованного корабля звучат переговоры. Тихо, только если кипит работа. Ну и в рубке уничтоженного корабля тоже тишина, ага.

– Холод – это как подсказка для ее уничтоженного организма, – сказала Майя. – Понимаешь, Аянами – это очень хрупкое существо.

– Эм… На экран как раз вышли непонятные данные по перегрузкам в расчетных маневрах, и мне это все ужас как не нравилось. По панелям плыли цифры, а Майя бубнила за спиной, вырисовывая грустную и страшно поучительную историю о том, как человек в очередной раз создал не пойми что. О том, как эти самые Аянами болели странными болезнями, как они выжигали целые комплексы, мечась от страшных головных болей. О том, что холод – это всего лишь стимул поддерживать себя. Майя напивалась, я сама уже плыла, но сенсорную панель видела четко, да и мозги пока работали. В воображении плыли картинки с синеволосыми девочками, которым нельзя дать витаминку, которым нельзя в кино и даже парня поцеловать нельзя.

– Эта пленка… Х-ик. Холод – как пленка. Около пяти ангстрем – вокруг всего тела, искусс… ик …твенная облочка. Понимаешь, после ра-радиации… Да все я понимала. И даже верила – и в то, что рядом с Аянами изменяется напряженность реальности, и в то, что в изнанке надо делать поправки на присутствие Аянами на борту, и в то, что холодовой барьер способен останавливать даже нейтрино. Не люблю физику, пьяна, потому и верю. Да, печенье – это круче нейтрино. Майя даже как-то объяснила, почему Рей может пить жидкости без антифриза.

Объяснила – но я не запомнила, конечно.

– Они т-только в бою способны. И то. Не все! Рей вот даже в бою холодновата. Я зевнула. Борткомпьютер сдался и посчитал все так, как мне хотелось. Теперь можно и выпить по-людски, а не вот это вот: того чуток, этого чуток. Корабль сжевал новую информацию, и на обзорные экраны, стряхнув цифры, снова вернулся космос.

– Да, а ты молодец, держишься, – вдруг сказала Майя, пьяно помахивая стаканом. Как она его не уронила – не представляю.

– Держусь, – согласилась я. – Я всегда держусь.

– И всегда за себя, – сказала порозовевшая докторша. – Пальчики послюнявила и вперед, держаться.

– Но-но, – я потерла теплые щеки, хихикнула и откинулась на приборы. – Давай без вот этого вот.

– Давай, – сказала Майя, подливая в полупустые стаканы. – Но она тебя сделала.

– Не страшно. Пока что.

– И еще она круче!

– Бесишь. Я вынесла двух баронианцев в экзоскелетах.

– С баронианцем ты сжульни-ик-чала. Я пожала плечами, отбирая у нее бутылку и наливая себе выпивки:

– Пф. Раз жульничество ведет к победе – я за. Вот проигрывать и дохнуть в бою – это глупо и нечестно. Придумаю как – и с этим обормотом сжульничаю. Майя вздохнула:

– Упрямая ты. Ик. Молодец. Мне самой Каору, что ли, в оборот взять? Я поперхнулась, но колючую жидкость проглотила.

– Давай. Тебе понравится. /"Парень и подопытный в одном флаконе. Мечта"/, – добавила я про себя.

– Это ты в каком смысле его оцениваешь? – хихикнула Майя. – Успела с ним покувыркаться? Я нахмурилась и задумалась над сказанным.

– Скажем так. Мозги он мне оттрахал знатно, – я наконец подобрала выражения. Как мне показалось, даже удачно. Майя задумалась на секунду и с хохотом сползла на сложенные на столе руки. Я проследила ее логику и вдруг поняла, что самой охота ржать. Организм, проснувшийся после кошмара, очень хотел жить и веселиться.

– А снаружи-то война, – вдруг сообщила в пространство Ибуки. Война. Да. Приграничный конфликт с участием двух тяжелых кораблей. Уничтоженная планета и линейный бой. К чему все это?

Правильно, к войне. Я вздохнула: а мы вот сбежали, в корпоративные войнушки тут играемся. Всяких сверхлюдей воскрешаем, проблемы у нас какие-то, срань нам всякая снится. Я развернула консоль и выбрала из возможных опций поиск новостей.

Неподалеку оказался горнопромышленный ретранслятор безо всякой защиты – я даже перепроверила дважды, думала, с пьяных глаз померещилась такая халатность. Новостные каналы, развернувшиеся на инфо-панелях, были разнообразны. В Паалет опять пришла чума, туда отрядили эскадру медицинских судов и – на всякий случай – крейсер: Империи не нравились чумные бунты. Столица праздновала юбилей закона о свободе морали, дальше шла довольно веселая статистика. На окраинах снова появились пираты, и сектора бу-бу-бу и бла-бла объявлялись вне закона с повышенным уровнем безопасности. Я скроллила эту чушь, подбираясь ко дну горячих сообщений. Перед глазами стоял бой над уничтоженной человеческой планетой, которого попросту не было. И планеты тоже не было, и ударной группы «Голод». Хорошая штука – новости. Порой можно узнать, что тебя не было и нету.

 

*Глава 14*

Каору отстрелялся на отлично. На пистолеты он больше не бросался, в грудь себя бить не стал – просто и без изысков изложил, как оно есть на самом деле. То есть, конечно, черт его знает, как все по правде, но своей версии он придерживался уверенно. А вот Синдзи меня удивил: прямо в разгар исповеди мутного зазеркальца вставил пару вопросов о «той стороне», и я мысленно поставила обычно легковерному обормоту «"А» с плюсом». Потому что так легко и ненавязчиво делать подножку – это клево, я бы не додумалась. По крайней мере, будучи с похмелья. /"//Чертов макто. //Чертова Майя"/. Я покосилась на Ибуки. Та тихонько икала в углу и выглядела совсем неплохо, хотя что взять с доктора? С другой стороны, сожрала она явно что-то не то: войны нет, на Паракаис, оказывается, никто не нападал, на корабле у нас мутант с бомбой в заднице, а она в пространство пялится, и лицо, как у статуи святого Ннувиана. Надо будет Майе потом напомнить, как она этого самого Нагису соблазнять собиралась. И вообще, мы с ней вчера так набрались и поднимали такие темы, что даже интересно, почему не переспали.

– Аска, ты не видишь в нем угрозы? О, это мне. Я потерла висок и подняла взгляд на Синдзи.

– А что не ясно-то? Если бы он притащил какую-то дрянь с той стороны, мы бы сейчас не разговаривали. Ну а если ты о будущем…

Знаешь, я вот завтра могу свихнуться или вспомнить о долге Инквизитора. Вот это будет печальнее некуда. А уж что мы узнаем о твоих пяти годах – мне и представить страшно. Я замолчала: что-то и так длинная фраза получилась. Майя блаженно безмолвствует, Каору убеждает всех, кроме Синдзи, Аска трендит не по делу. Скверные приметы.

– Хорошо, допустим. Ты хотя бы уверена, что он не врет? Я сделала вид, что пропустила это мимо ушей. Еще чего не хватало, по два раза повторять. К тому же, сказать мне по правде и нечего:

лицо не врет, но я ему на сто процентов не доверяю, и считайте это дрянной женской интуицией. Схожу-ка я лучше посчитаю что-нибудь полезное.

– Ладно, вы тут решайте, а я пойду. У нас тут через часик резня планируется, если что. «Сегоки» висел в астероидном поле, наглухо закутавшись в стелс-экран. Неподалеку уже устроился в засаде взвод конкурирующих бригов из «Ост-Каптайнише Мануфактурен», и хитрых поганцев следовало незаметно обвесить кластерными бомбами, прежде чем рвануть в атаку. Я зевала, сглатывала кислую вязкую слюну и вручную раздавала последовательности функций дронам-камикадзе и боевым дронам: не стоит полагаться на тараканьи мозги этих тварей. Противник может объесть тебе щиты, а эта братия с бодрыми песнями побежит таранить какой-нибудь самый безобидный из вражеских кораблей. Я улыбнулась, вспоминая: в корпоративном флоте мне довелось работать только раз, – было одно задание под прикрытием, – но анекдотов о тупорылой технике я наслушалась на годы вперед.

– Д-держи. У моего локтя появилась бутылочка с водой, в которой недавно что-то развели: какие-то желтоватые струи и пузырьки явно не принадлежали нашему корабельному дистилляту. Сам обормот обнаружился у меня за левым плечом, и вид у него был усталый, как будто это он бухал и настраивал оружейные системы после трех часов сна. Синдзи косился на меня, изучая в основном экраны.

– Что там? – кивнула я на бутылку.

– П-праутинал, – сказал Синдзи, садясь рядом. – Ты бы выпила.

Чего м-маяться? Вода в бутылке была жидкой и приятно манила одним своим видом. С другой стороны фронта была идея, что за все надо платить по полной программе.

– Если волнуешься, что я не смогу вести бой с похмелья, то зря, – сообщила я, стараясь незаметно облизнуть губы. Получилось, по-моему, скверно, учитывая, что губам было сухо, а обормот сидел в полуметре.

– Нет, н-насчет боя я уверен. Но тебе б-больно. Вот это новости. Это я даже затрудняюсь назвать как-то.

– Чего это ты решил? – спросила я. – Я глаза не закатывала и на жизнь не жаловалась, посидели вчера душевно, вот и…

– Ты всегда щуришься, когда тебе б-больно. Почти незаметно, но все же, – вдруг сказал обормот, указывая пальцем на внешний угол глаза. – И вот тут п-появляются две морщинки. И г-говоришь много. Ух, как это сейчас было приятно, хоть и дать бы тебе по рылу за «морщинки»! Даже голове полегче стало, и инквизиторское «он за мной следит» уверенно влетело по очкам моему родному, женскому «он заметил». Я сказала «спасибо» и опомнилась, только выхлебав полбутылки.

Остальному – и приятному питью, и не менее приятным мыслям – помешали. Радар заботливо вывалил мне развертку восьмого сектора, где из изнанки вышла изрядная братия.

– А вот и наши, – сказал Синдзи. – По графику вроде все. Я вывела подменю проверки подписей и быстренько осмотрела прибывших: в основном корветы, тактические корветы, пара явно подставных брандеров и командный легкий крейсер. «Алмех Ванадий Консьюминг» прибыл на поле боя во всей своей убогой фронтирской красе. Похоже, это был полный состав их флота. /"Что за гнусная пародия на ко//смические баталии намечается?//"/

– Эти по графику, – буркнула я, чувствуя, как на место боли в голову входит сладкая пустота. – А конкуренты запаздывают. Засада их вон как нервничает. Приглушенная каша радиоперехвата кипела беспокойными обсуждениями пополам с отборной руганью. Кто-то тонко крыл соратников по-сцинтиански, и я зябко повела плечами при звуках этой речи. Ведь даже при моей работе раньше не приходилось видеть, как выжигают планету. Знакомьтесь, это Синдзи, подумала я. Полетайте с ним и попадите в незабываемые приключения. Запасная задница должна быть в комплекте. Я смотрела на профиль обормота, увлеченного экранами и данными радаров, и пыталась представить, каково там сейчас – в этой голове.

Он ведь не дурак, он понимает, что целую планету уничтожили из-за него. Вернее, нет: он понимает, что целую планету уничтожили из-за того, о чем он даже не помнит. /"Да ну что ж это такое, а?!"/ Быстро, смотреть на радары, не думать о посторонних вещах. И вообще, обормот, шел бы ты отсюда.

– Они давно д-должны быть на месте. Это странно. Синдзи вывел на экраны данные о еще нескольких секторах, откуда могли выскочить противники – там тоже было пусто. У меня в голове натурально тикали часы – старые такие, как в фильмах. Их стрелки томительно медленно двигались вперед, описывая круги, и стук становился все туже, все натужнее и тяжелее. Молчал Синдзи, не шевелясь, молчала я, и что-то было потерянно-извращенное в том, что при этом всем молчал еще и космос.

Даже ругательные переговоры засадной команды притихли. А потом меня вдобавок еще и скрутило. За этим экраном – около семи сантиметров изоляционного биопласта, потом слой радиокомпозита, потом… Я сцепила зубы: /"Ну почему сейчас? Почему не //чуть позже//? Почему не вчера?"/ Увы, у меня было много вопросов к звездной болезни, а у нее ко мне – один. /"Выдержишшшшшшшь?"/ Я могу сейчас провалиться в синхронизацию, могу действовать, могу пройти стамина-тест или тест ай-кью, но, черт побери, я не могу удержать в узде свой чертов страх перед громадой ничто, которая начинается сразу за почти неразличимой обшивкой.

– А-аска? Нет-нет-нет, это ты не вовремя придумал, Синдзи. Давай потом выясним, что со мной, хорошо?

– Давай, иди. Я подежурю сама. Я отвернулась к экранам и поморщилась: моим голосом сейчас можно ошкуривать окислившиеся контакты. Ложемент слегка подался, когда обормот встал. Он помялся и неуверенно сказал:

– Если ты хочешь, я м-могу… /"Да ты просто принц, мать твою"/.

– Нет.

– Я х-хотел сказать, что…

– Я сама проведу бой. Заткнись и наслаждайся. /"Нырнуть? Туда? Да ты шутишь!"/ – водоворот шепота в голове давил, раскачивал, и я чувствовала себя в маленьком десантном боте, как тогда, в атмосфере ТЕ54, где мы попали в плавучий шквал, и нас, младших послушников, трясло и перемешивало. Нас волокло прочь от цели почти тысячу километров, но мы об этом не думали, потому что были очень заняты: просто держали желудки и почки на месте. Вот и сейчас маленькая рыжая Аска в моей голове всего-навсего пыталась остаться одним целым.

– Я в см-мысле, могу остаться и п-посидеть с тобой. М-молча. Я нахмурилась и подняла взгляд. Синдзи виднелся как будто на другом конце черной шахты – маленький, мнущийся и какой-то в то же время решительный. Мой капитан снова протягивал мне руку. И так не бывает, правда ведь? Ну ведь правда?

– Да ну еще чего придумаешь. Я справлюсь. Ты, Аска, хитрая: хочешь и гордой быть, и к этому парню поближе.

Жаль, механизма втягивания иголок у меня нет. Очень жаль.

– Я з-знаю, что справишься. /"Так что ж ты морочишь…"/ Мысль я не закончила: моя рука, сжатая добела в кулак, оказывается, лежала на сенсорной панели, которая уже давно отключилась, недовольная слишком сильным нажимом.

И эту руку осторожно погладили – тихо и со смыслом. /"Ты справишься, но мне не все равно, как ты себя б//-б//удешь при этом чувствовать"/. Дверь рубки закрылась, и я смогла наконец выдохнуть.

– Спасибо, – сказала я в пустоту. *** Пятый час ожидания заканчивался ничем. Я сыграла сама с собой в планеты, выиграла три раза, представила себе волнительный и глупый поцелуй с обормотом, потом – для разнообразия – как я просыпаюсь с ножом последней из Аянами в спине. Это все было невообразимо глупо. Глупее только факт пропажи целого флота, огромного по масштабам фронтира. В том, что он пропал, не сомневался уже никто. Рискуя быть обнаруженным, один каптайновский бриг связался с базой корпорации и выяснил две вещи: «а» – флот отбыл, «б» – связи с ним нет. И это просто поражало воображение, ведь флоты не исчезают: всегда есть спасательные капсулы, сбежавшие корабли, последние выкрики в подпространственный эфир. А вот так, чтобы целый флот бац – и исчез, не бывает. Я пинала радарную консоль и думала. Первая возможная причина – волнения в изнанке. Так иногда бывает, и корабли пропадают независимо от мастерства и опыта пилота, но, опять же: из сорока с лишним посудин разного тоннажа должно выплыть несколько. Вторая причина – им надрали задницу третьи конкуренты. Например, при промежуточном выходе из изнанки подловили, когда можно чисто и быстро прожечь щиты. Третий вариант – какая-нибудь аномалия… Черт, четвертый вариант – Господь Бог лично сжег грешников. Так можно до бесконечности гадать, и плохо то, что мы здесь зажаты и связью пользоваться нельзя: а вдруг эти лентяи просто опаздывают? Ну что такое, в конце концов, шесть лишних часов по меркам космоса? Я вывесила старт дронов на пусковые ярлычки и давно уже поигрывала пальцами над этой панелью: каждый шаг маленьких металлических засранцев к спрятавшимся бригам уже просчитан. И свои действия я уже просчитала, и вражеские, и даже действия союзников – так, просто от скуки. И то, как я улыбнусь обормоту, когда все закончится… /"Блин-блин-блин. Вот тут мы ставим точку"/. Следующий пинок по консоли получился куда сильнее, чем мне хотелось. Ну вот почему раньше всегда было все просто? Нравится парень – подходим, улыбаемся и через несколько часов запоминаем новое впечатление. Например: слабак. Или: ничего так, можно и свой номер ему оставить. Или… Тьфу. Классная у тебя была жизнь, Аска. И вот только посмотри, на что ты ее променяла. На сомнения? И кстати, хороший вопрос: а чего это я по паре прикосновений возомнила, что вообще ему нравлюсь? Вопрос был туп, ответ лежал на поверхности, но настроение я себе изгадила знатно, даже безо всяких мыслей о пропавшем флоте. Я нажала кнопку вызова и, проглотив имя капитана, объявила по громкой:

– Кто там свободен, подхватите вахту. Спустя шесть пинков по радару дверь в рубку открылась, и вошел Каору.

– О, а тебя в космос не вышвырнули? – деланно удивилась я. Нагиса криво улыбнулся и подошел ко мне:

– Нет. Почему-то.

– Ага, ну ясно. Побоялись, что ты постучишь в окошко к каптайновцам и нас сдашь. Я встала и, сцепив руки над головой, потянулась: спине что-то было нехорошо. Наверное, все это время шевелились только мои мозги.

Непорядок.

– Ты поесть? – спросил Каору, устраиваясь на мое место. «Сегоки»

тут же намертво заблокировал половину экранов и функциональных панелей, обнаружив неавторизированного пилота.

– Да, я не завтракала, – сказала я, с удовольствием любуясь погрустневшим выражением лица бывшего штурмана.

– Ясно. Ясно ему, сволочи.

– Ничего руками не трогай, все нужные экраны я тебе оставила. Вон там и там – наши. Вот это – плохиши. Если появится кто-то еще – зови меня по громкой. А, да. Еще вон эта глыба ползет на нас, ты подрули слегка с ее пути, но не больше сорока метров в секунду. Нагиса кивнул и положил руки на рулевые панели.

– Приятного аппетита. В дверях я махнула рукой:

– И тебе не подохнуть со скуки. Хорошая машина – «Сегоки». Был бы ВИ не так мятежен – вообще цены б не сложить. В коридоре было так тихо, что я, кажется, слышала, как скребутся и попискивают в трюме дроны. У кухонного комбайна тоже оказалось пусто. Майю, по идее, до сих пор не отпустила ее химия, Аянами, небось, в трюме. Синдзи, соответственно, там же. Я набрала тарелку пюре и каких-то «белковых вальцов» и принялась за эту штуковину прямо на месте. Пропавший флот меня интриговал – ужас как, но проснувшемуся аппетиту это не слишком вредило.

– Аска, у нас тут проблемы, – сообщил Каору по громкой. Я понеслась по коридору, и только на полпути поняла, что тарелку и палочки так и не оставила. /"А черт, доем на месте"/.

– Ну и что тут у тебя? Пятнадцати минут без мамочки не осилил?

– Вот сюда посмотри. Я не сразу даже поняла, куда он показывает. В девственно чистом до того секторе показались скопища материи на несколько тысяч тонн, и это все вело слабую передачу в радиодиапазоне. Какие-то глыбы неправильной формы – сканер материалов отказывался определять, что это. Вроде, углерод. Вроде, кремний.

– Что за пакость? Откуда?

– Это корабли, Аска. На видеолокаторе появилась наконец обработанная картинка, и ее содержимое выглядело поистине жутко: это были самые настоящие корабли-призраки. Древние, покрытые наростами выродившегося живого металла, с опухолями и коростой, – так бывает, когда умирает ВИ корабля, и обшивка размножается сама по себе. Десятки суден плыли по инерции, без двигателей, а значит – они не светились в матричном диапазоне, потому я и не признала в них кораблей. Тяжелый крейсер шел двумя почти независимыми частями, его нос и корма держались вместе на какой-то паутине, а вокруг плыли с той же скоростью обломки – им, наверное, просто скучно было разлетаться. Я металась взглядом от экрана к экрану, и на всех видела изуродованные временем и старостью бриги, корветы и фрегаты. На мониторе радиоперехвата выводились данные, но результирующие помехи искажали их так, как будто кашляющие старики целого дурдома пытались произнести свои имена. Причем все и разом.

– Мерзость, – с чувством произнес Нагиса. – Попробую расшифровать, что в этой передаче.

– Пробуй, – сказала я. – Подвинься. Нагиса съехал по ложементу к панели обработки сигналов и принялся там копаться, а я активировала полный функционал и запустила пятерню в волосы: мне это все не нравилось.

– Здесь что-то не так, Каору.

– Хм?

– Здесь что-то охрененно не так. Смотри сюда. Я отмасштабировала изображение: опухоли и наплывы органической брони, уродующие нос корабля, омертвели, в них уже не угадывалось той маслянистой жизни, которой сияет по-настоящему живой корабль.

Белые брови удивленно поползли вверх, а значит, на Вердане штурманы изучали материаловедение.

– Это что, петрификация?

– Она самая.

– Двести сорок лет, как минимум, что ли?

– Это если корабли обшивали самым дешевым дерьмом. А это – не дерьмо. Я смотрела во все глаза на эскадру мертвецов. Сидящие в засаде каптайновцы тоже наконец оживились: мол, ни хера себе, срань господня, – и все в таком ключе.

– Это бред, Аска, – грустно сказал Каору. – Какие еще три сотни лет? Фрегаты вон того типа ввели в производство полвека назад, ну, чуть больше. Мы помолчали, глядя друг на друга, а потом Нагиса протянул руку, но я успела раньше. Экраны побледнели и стали серыми, пульсирующие струны нашего мира словно бы выплыли наружу, и притухли искры звезд.

Я нашла взглядом мертвый флот и ощутила себя обманутым ребенком: в режиме изнаночной навигации ничего не изменилось. А я так надеялась на пусть и страшное, но понятное объяснение – не червоточина, так хотя бы ее остаточной след за кораблями, которых унесло на ту сторону изнанки. Ни-че-го. То есть, вообще. Я прекратила сверлить взглядом Каору и посмотрела на экран радиоперехвата: там как раз закончилась обработка первых данных.

Приборы «Сегоки» теперь определяли белый шум, идущий от эскадры мертвечины, как метки и опознавательные сигналы. И первый же пункт был чудо как хорош: /"Фрегат «Мирабель». Реестровый номер – прочерк.

Собственность «Ост-Каптайнише Мануфактурен""/.

– Из пункта «А» в пункт «Б», – тихо сказал Нагиса, который обернулся, чтобы проследить мой взгляд. – Три сотни лет. Я молчала. Ну не поддерживать же игру в очевидности, правда? Три сотни лет, которые для всех, кроме этого флота, прошли как сорок три часа. Без червоточин и прочих страшных объяснений.

– У нас тут движение, – объявил Каору. Замерший было флот «наших» из «Алмеха» пришел в действие. Корабли корпорации выпустили вперед орду дронов и на полной скорости ринулись в атакующие маневры. Я бы сказала, что это набег на кладбище, но, признаться, понимала капитанов, которые приняли такое решение. Фронтир – он ведь неглуп, хоть и суеверен. А философия такого суеверия ковалась годами работы в аду, заднице и полной неизвестности: если что-то тебя испугало – убей, пока можешь. Первое же ракетное попадание раскрошило головной корабль – он просто взорвался изнутри, поджимаемый каким-то белым паром, треснул и вспух облаком мелкого крошева. Ракеты с кластерными боеголовками мгновенно превратили в решето два других корабля, потом рванули еще два, а до остальных добрались дроны. Флот «Алмеха» окружал своих постаревших и умерших врагов и просто смотрел, как мелкие многоногие пауки разносят окаменевшие суда в щепу. И тут нас нагнал сигнал бедствия. Обезумевшие от старости суда хрипло кричали в эфир о своей гибели, и это было невыносимо. Каору зажмурился и на ощупь нашел нужный ярлык. Звук из динамиков прекратился, но на графиках колебаний продолжал биться скрежещущий нечеловеческий визг умирающих монстров.

– Это… Ожил еще один экран: среди глыб астероидного поля зашевелились каптайновцы. Я взглянула на экран с кладбищенской бойней и поняла, в чем дело. Алмехские корабли сильно вытянулись, подставили засаде дюзы и теперь были почти беззащитны перед атакой бригов. Два сингл-класса, пожалуй, успеют развернуться, а вот остальные почти обречены. Спасением могли бы стать дроны, но оттянуть их назад так быстро не получится. Те солдаты «Ост-Каптайнише Мануфактурен», что долетели до места назначения за положенные сорок часов, оказались прагматичными ребятами с крепкими нервами. Впрочем, это как раз еще одно правило фронтирской жизни: если твой враг занят – убей, пока можешь. И там, кажется, нет исключений насчет постаревших товарищей по оружию. Я рванула на себя сенсорную панель и активировала дронов.

«Сегоки» вздрогнул, когда из его нутра вылетели боевые машины.

– Нагиса, марш гулять, – сказала я, указывая на дверь.

– Понял. Дроны взяли координаты и разделились стаями. Дверь за красноглазым еще закрывалась, а я буквально прыгнула, валясь на спину, и мне было страшно делать это снова. Но, черт побери, добро пожаловать назад в строй!

– Порт синхронизации. Цифровой канал вспыхнул и ринулся вниз, намертво пришивая меня к кораблю. Первым делом я сорвала с себя тонкую кисею невидимости, а потом развернулась вслед набирающим скорость врагам. Я ощупала их и не нашла ни одной родственной души: все они были мульти-классами, а значит – низшим звеном в пищевой цепочке. Такая наглая. Такая мелочь. Первого порвали дроны: алая мошкара окружила разгоняющийся бриг, двумя взрывами сорвала с него щиты и принялась потрошить. Мошка глупа, она едва понимает, что надо оторвать двигатели или кабину – и все кончено. Говорят, в атакующем режиме действует много контуров, много логических блоков, и тупой набор микросхем с реактором и боевыми резаками по уровню развития становится кровожадным психом.

Говорят, есть целые колонии этих тварей, сбежавших с разбитых судов.

Они живут, строят свои термитники и жрут беспечные суда, перерабатывая все в себе подобных. Говорят… Я разрядила «линейку» по уходящему бригу, рассчитывая сбить его щиты. Двигатели врага полыхнули, и корабль стал цветком. Цветок и расшвыривал астероиды вокруг себя, он поглотил и партию дронов, уже готовых приняться за жертву. /"//Слишком медленный, чтобы позволить себе такие хилые щиты//"/. Третий бриг уже доедали, четвертый вспыхивал щитами и выстрелами, отбиваясь от наседающей мошкары. Он выпустил своих дронов, но тех было слишком мало, чтобы успеть отбить хозяина. Я развела руки и выпустила по бригу переливающуюся каплю кластерной торпеды. /"Все, можно забыть"/. Два корабля выскочили за пределы астероидного поля, и краем уха я слышала, что они собираются уходить в изнанку. Пришлось буквально поджечь себе ноги. Я поморщилась от привкуса крови во рту, но враги еще едва начали расчеты прыжка в изнанку, а я уже оказалась борт к борту с первым – какие-то триста метров – и расстреляла его электромагнитной шрапнелью. Щиты сдуло, и в бой пошла моя абордажная команда. Второй бриг, уходя на скорости прочь от сжираемого собрата, пальнул по мне. Взмах щитом погасил слабенький залп лазеров. /"А, у меня тут //пере//заряжена «линейка""/. Бриг набрал скорость для прыжка прочь, я вытянулась, беря его на прицел, и подо мной уже летели в стороны обломки полуразобранного каптайновца, когда вдали полыхнуло. Я вскрикнула от боли в глазах, едва успевая прикрыть их фильтрами. В гаснущей сфере чистого света исчезло как минимум две трети флота «Алмех Ванадий Консьюминг», который слишком увлекся разорением кладбища. Маленькое большое солнце клочьями света разлеталось по системе, разбрасывая испаряющиеся обломки, а в его сердце еще бился ослепительно-голубой шарик. Солнце. Мой бриг удрал в изнанку с дыркой в борту – хана ему там, хоть у меня и сбился в последний момент прицел, но мне было все равно, я была занята: искала, кто выпустил СН-заряд. Еще мне было больно:

удар излучения буквально измял ровные слои щитов, слезились глаза, а оглушенные сканеры натужно восстанавливали полный контроль над миром. Солярная боеголовка. Ошибочно называемая фотонной, ошибочно получившаяся в результате моделирования взрывов сверхновых, ошибочно признанная самым мощным оружием космических баталий. Короче, одна сплошная ошибка, которая за счет вытягивания энергии из изнанки создает локальный апокалипсис для отдельно взятого скопища кораблей.

В мегаметровом радиусе от эпицентра гарантированно уцелеет только «Тень», ну, может, флагманы-«Всадники» и еще восемь-десять кораблей известных рас. И вот какая сука взорвала это в бойне за астероидный пояс, я пока понять не могла. Оглушенные огрызки флота «Алмеха» похрипывали в эфире, потерянно обмениваясь матерными данными о повреждениях и потерях. Я полностью восстановилась, гасила скорость и осматривала диспозицию. Моя личная победа была чистой: за полминуты – шесть вражеских бригов, и это при том, что фрегат не приспособлен к охоте на маленьких засранцев. Я крикнула в пространство, сзывая свою мошкару, и заметила, что отозвались только три дрона из девяноста трех. /"Надеюсь, вы славно нажрались перед смертью"/. Входящий сигнал я ощутила далеко не сразу и позволила себе еще секунду наедине с бездной космоса. Еще секунду, когда нет отдельно Аски и «Сегоки». А потом в рубке включался свет, загорались не нужные до того экраны, и болела голова. /"Никаких кошмаров, никакого гребаного бреда"/. Огонек вызова по кодированному каналу колол глаза. Я вытерла слезы, пробежалась взглядом по экранам пост-синхронизационной диагностики и приняла соединение. На инициальной странице настройки обнаружился позывной. «Скамериуш», то есть, на баронии страу – «Рыжий». Я оглянулась на дверь. Было бы не худо вызвать Синдзи, потому что мингхарди заключал контракт с ним, но, с другой стороны… С другой стороны, уже сам позывной намекал, что лорд Яуллис намерен пообщаться именно со мной.

– Слушаю. Изображения не было, половина слов сразу же всплыла строками по-барониански – это еще гремели в космосе отзвуки СН-заряда, и я переключилась полностью на текстовый режим. Кошачий военный социолект, еще и сквозь такой шум – да ну его. Пусть машина напрягается декодировать во внятный текст. /

/ Ой-ей-ей. С таких слов обычно начинаются неприятные новости.

Очень неприятные.

– Слушаю вас, Торговец, – выкашляла я. Пауза. Подпространственная связь сбоила по-черному, но он меня понял, и ответ я тоже получила – сразу же между ударами горячего пульса. /

/ Я подняла взгляд на обзорный экран, где медленно кружили тускло блестящие искры. Как минимум треть их еще полчаса будет небоеспособна, значит, только с десяток реальных противников, два сингл-класса…

– Но зачем?! Отвечай, ну отвечай же! /

/ Пятьдесят миллиардов. Сумасшедшая смена правил – и вызов с одного из корпоративных кораблей. Ну вот, сейчас будут звать на помощь. Их слишком мало, чтобы демонстрировать корпоративный гонор, а моя точка на их радарах такая яркая, такая полная жизни и силы… Стоп. СН-заряд, взорванный в разгар боя. Предложение Рыжего Торговца. …Есть две корпы, которые спят и видят жирный кусок пространства в своих планах. Одна из них настолько сильно хочет рыть эти астероиды, что обращается к посреднику – и едва ли только за пешкой, которая в бою может стать красивым мощным ферзем. Эти хотелкины прикупили оружия, не зная, что посредник считает на три гребаных хода вперед. Крутая разборка двух флотов, куда обе корпы бросают все силы – потому что посредник обеим подкинул информацию, небось, денег содрал. Он настращал обеих, мол, там будут все корабли. То есть, вообще все, которые умеют стрелять. И все бы ничего, но посредник считает… Ах ну да, я уже говорила. На один из кораблей вместо какой-нибудь замухрышной торпеды ставят солярную боеголовку, и в бою происходит непреднамеренный коллективный суицид. Ну а на случай, если строй растянется за пределы сферы поражения, всегда есть пешка. Та самая, которая без одной клетки ферзь. Итого – в сухом остатке – две беззащитные корпорации. Бери – не хочу, просто стисни украшенную наперстками лапу. /"Думай, Аска, думай. Если ты просчитала план котяры с такой тяжелой головой, то это еще не все"/. Мерцал вопросительный знак в последнем предложении Яуллиса.

Мерцал сигнал вызова с алмехского судна. Мерцали точки кораблей на фоне звезд. И только звездам было все равно: они не мигали, они пялились на меня, суля новый приступ болезни имени себя самих. /"Во-первых, слишком много на кону, чтобы Яуллис не позаботился о гарантиях, что означает…"/

– Если я откажусь, вы свяжетесь с ними. Это был не вопрос, это было утверждение. Не о чем мне его спрашивать. /

/

– Научились врать, лорд Яуллис? /

/

– Зачем тогда тратить пятьдесят миллиардов? Я оглянулась на дверь. Никого. А так хотелось. Экран пошел рябью, и зачастили быстро декодируемые строки: /

/. Я почувствовала, что мне становится щекотно в горле. Смешной хитрый кот. Ну что ж. Твои правила, ведь это я – элита наемников? Ведь это не пиратская миссия? Никак нет. Все честно, просто или я поубиваю их бесплатно, или приближу чью-то мечту. С ума сойти, на целых пятьдесят миллиардов ближе к мечтам. Звезды безразлично смотрели, как я веселюсь, глядя на идущий рябью экран. /

/. Я тороплюсь, рыжий. Очень тороплюсь. Только вот сейчас убью свою память – и сразу же приму решение, потому что мне страшно. /"Аска, давай убежим?"//– /вздрогнул рыжик в моей голове. Да сейчас уже.

– Я принимаю предложение. Аванс на счет. По экрану побежали буквы.

/. Я кивнула себе. Ну что вы, мингхарди, вы ведь не лжете, вы просто умело недоговариваете. Я нажала отбой вызовов – и от Яуллиса, и так и не принятого вызова от алмехцев. Все будет хорошо, сказала я себе, как можно осторожнее ложась на ложемент. Ты ведь даже не подумала о том, что можно связаться и начать их как-то там разубеждать, предупреждать. Ты умнеешь, Аска.

– Порт синхронизации. Я смотрела на падающий сверху цифровой канал и думала. Хорошо, что я не знаю, как повторить создание поля продвинутой тактики. Ведь тогда бы я все забыла: и что меня использовали, и что придурки, которых надо было прикрывать, теперь мои мишени. Очнувшись среди звезд, я осмотрелась. Здесь было так хорошо и уютно, но даже здесь я не могла убедить себя, что шесть уничтоженных бригов – это одно, а те, которых я предаю сейчас, – другое. /"Гори»,/ – приказала я животу. Живые точки судов моргнули и стали чуточку ближе. Взмах руки – и вокруг меня загораются мерцающие щиты. /"Пятьдесят миллиардов. Надеюсь, тебе понравятся твои новые кошмары, Аска"/.

 

*Глава 15*

Из рубки я вышла пошатываясь. Коридор натуральнейшим образом плыл перед глазами, и глазам было нехорошо. Глаза принуждали мозг верить, что у нас что-то не то с гравитацией. А голове и без того было тошно: там ревел бой – бойня, там еще полыхали срываемые чужие щиты, там кипели испаряемые обломки, там была я, в самой гуще нерасторопных врагов. /"О, делегация встречающих»,/ – подумала я. /"И даже Аянами зачем-то разбудили»,/ – подумала я. Пришлось тормозить, ухватившись за стену. Я вытерла лоб рукавом и приветливо улыбнулась Синдзи (/"Где ж ты был, когда был так нужен?"/), Майе (/"Я в норме, убери шприц, дура"/), какому-то красноглазому выродку – в смысле, обоим выродкам сразу.

– О, а что это вы все здесь? – поинтересовалась я, облокачиваясь на стену. Черт, а хорошо-то как. Впервые ощущаю, что «Сегоки» прохладный.

– Аска, что случилось? Я смотрю на маленькую толпу экипажа, дрожу на прицеле напряженных взглядов, и что-то вроде надо сказать, а слов – их ого как много. И, кстати, кто вопрос-то задал?

– Да там проблемы возникли, – сказала я, с интересом следя за собственным широким жестом. Изящным таким. – Пришлось повозиться.

– На нас кто-то еще напал? О, да. На нас. И именно кто-то еще. На нас напали целых пятьдесят миллиардов – жесточайшее нападение, ага.

– Аска, что с т-тобой? А вот этого я не знаю. Я подошла ближе, отлипнув от стены – хорошей прохладной стены, стояла бы у нее и стояла.

– Да ничего, Синдзи. Надо перезарядить все электромагнитные ФЛАКи и выпить за павших дронов. Мне так было жаль этих самоотверженных идиотов, которые сгорели – все и без следа. Последний дрон ворвался в битву уже без прямого приказа, получил повреждения двигателей и, прорвавшись к щитам тактического корвета, выжег всю защиту правого борта. /"Пока этот малыш кидался на врага, вы тут, суки, держали пальцы и дрожали"/. И я в самом деле хочу выпить.

– Я, ребята, в полном порядке. В полнейшем. Вы вот о себе подумайте. Ну на что вам тратить лишние пятьдесят миллиардов? Я осмотрела их непонимающие лица и улыбнулась: а ведь и правда – не знают.

– Ну, Синдзи все потратит на Аянами, я знаю. За этой девочкой очень дорого ухлестывать, и главное – результата ни хрена нет. В голове больно свистнуло что-то. /"Черт. Остановите меня"/.

– Вы бы уж постарались, – укоризненно сказала я, оправляя на Синдзи широкий ворот потрепанного комбинезона. – Хоть бы придумали бизнес-план, пока я там надрывалась. /"Остановите!!"/ Это кричала маленькая рыжая девочка. У нее была крохотная утлая шлюпка – Аска, ты точно не занималась греблей? – и много шумной воды вокруг.

– Аска, о чем ты…

– А, доктор Ибуки. Мы зачем тебя достали с Х67? Чтобы ты тут бухала и жрала корабельные медикаменты? А ну-ка быстро вылечи Рей! Свист в мозгах не утихал. Над морем маленькой Аски бушевал шторм, и ее голос терялся в воющем звоне ветра, а кораблик навсегда уходил между тугими ударами волн. Но я все еще слышала ее – маленького рыжика, застывшего в ложбине между вспененными великанами. /"Остановите//меня//, пожалуйста!"/

– Вы все никто без меня. Набор рефлексий – ничего не делаете, только сопли жуете, и хорошо одно: вы хотя бы все не можете быть сча… Краем глаза я заметила движение, но осмысливать его пришлось по пути к полу. Аянами одним смазанным шагом приблизилась ко мне, и что-то тяжеленное, почти отрывающее голову, прилетело мне в щеку. Это что-то было обжигающе-холодным. Потом был удар затылком о пол. И, кажется, одновременно я еще и в стену врезалась. *** Я очнулась в песке и принялась выбираться. Среднее ухо уверенно подсказывало, где здесь верх, и вскоре я почувствовала, как сквозь песчинки брезжит слабый свет. Откашливаясь и плюясь, я выбралась под свод звездного неба. Вокруг были барханы, накрытые шатром космоса, и я съехала с песочного холма, оставляя широкую борозду. Песок почти не поднимался в воздух. Он был тяжелым и сухим, у меня на зубах хрустело, и скрипучий шорох жил в гриве волос. В ложбине между дюнами что-то темнело, и я поднялась. /"Обломки какие-то"/. Кусков было немного, они чем-то – издалека да в темноте, да еще и на фоне белого песка – напоминали разломанный волосатый контейнер для сверхтоплива. Ближе, Аска, бли-и-ииже. В груди шевелилась сладковато-приторная жуть, и за очередным обломком я увидела спину сидящего на корточках человека.

Предательский песок невыносимо громко скрипнул под ногами, я окаменела, но присевшему было не до меня. Человек поглаживал что-то, лежащее среди кусков обшивки сверхтопливных боксов.

– Что ж ты так, Аска? Мне показалось, что на меня смотрят все звезды, и я упала на колени. Звездная болезнь бережно потискала мне горло и пошла волной по телу, огромной расческой она пошла, царапая каждую клетку кожи. /"Пусти"/. Я кричала. Человек привстал и согнулся в поясе, а я поняла, что он обращался не ко мне. /"Пусти!"/ На песке лежала маленькая девочка в простом платьице, и ее разметавшиеся волосы казались темно-серыми. Человек провел рукой по ее лицу и закрыл огромные глаза, которые с укором смотрели на терзавшие меня звезды. Меня, ее – какая, в сущности, разница? /"Пусти//-пусти-пусти-пусти!//"/ Человек повернулся. В свете ослепительного звездного неба я рассмотрела комбинезон – легкий скафандр, свитый из чешуйчатых мускулов. В руке человек держал двойную спираль, и она танцевала, то сокращаясь, то удлиняясь, и означало это только одно. Направленных назад игл шлема я не увидела: человек испарил защиту головы, и на меня уставилось посеребренное лицо моей бывшей сокурсницы.

– Что ж ты так, Аска? /"А вот это уже мне"/. Песок – мириады маленьких звезд – штормом ринулся к небу. *** Я очнулась от холода. Стол в медотсеке, казалось, прожигал меня насквозь, и заднице было уже так скверно, что вряд ли я смогла бы сделать хоть шаг. /"Это еще для начала встать надо"/. Зевать хотелось – аж в глотке все сжималось, а еще стоял во рту неприятный привкус, и слегка мутило в голове. По ощущениям меня изрядно накачали, и мне совсем не нравилось, что я толком не могла сказать чем. В воспоминаниях был истеричный бред около рубки, потом

– ледяная пустота. /"О черт, Аянами дала мне пощечину"/. Я прикоснулась к щеке и нащупала там большой кусок уже схватившегося ДС-геля. Вспомнив обстоятельства полета, я на пробу напрягла шею. Результаты оказались звеняще болезненными. Итого:

обморожение, полуоторванная голова – Рей определенно стоит попрактиковаться в оплеухах, но, желательно, как можно дальше от меня. /"А вот нехрен бред нести всякий"/. Подробности моего потока бессознательного вспоминались неуверенно, память словно бы деликатничала, берегла мое самолюбие, и я пока это дело отставила. Куда занятнее было другое: что вообще со мной произошло, почему я сорвалась. Расстрел не был расстрелом, это вам не тот грузовой неф с В3К, где даже оружия не нашлось. Бойня получилась так себе, без особого преимущества. Я вспомнила, как на мгновение ушла в изнанку, заставляя два вражеских корабля расстрелять друг друга, и зажмурилась, скрипя зубами: да, это не была бойня. Ну что вы, что вы. Это как если бы ты, коза рыжая, взяла «нигилист» и принялась им махать в юниорской секции по энергетическому фехтованию. /"Это не бойня. Противник не бывает слабым или сильным. Противник бывает быстро убегающим или принимающим бой"/. В потолке медотсека пульсировал осветитель. Кольца с медицинскими киберами помаргивали сигналами самопроверок – они скучали, эти киберы, и скучали маячки в моем теле, оглушенные ударными дозами лекарств. Не скучали вот разве что мои зубы: они отбивали что-то очень воинственное. Лежи, Аска. Просто лежи, ничего с тобой не станется, ну померзнешь чуть-чуть. Но понять надо, потому что стоит тебе встать – и все начнется сначала: еще один бой, еще одна пробежка по изнанке, снова вылезет чертов кот со своими поправками к контракту. Я заложила руки за голову. Слушай, рыжая, а может, вот оно? Тебя сорвало, потому что тебя, образно выражаясь, развели? Кот прижал, поставил тебя в безвыходное положение – и ты сама себя выдавила в истерику. Мыслям было хорошо в бассейне из обезболивающего. Они там резвились, не ограниченные рамками здравого смысла. /"Ты просто сходишь с ума – вот и весь ответ"/. Ответ… Это не ответ, это дешевая подделка под него. Ты сядешь на пилотский ложемент, потом медленно прогнешься назад, ложась, отдавая ему свою спину, и перед тобой снова окажется космос, который ты любишь так, что даже ненавидишь. Ты больна им до такой степени, что уже попросту без него не можешь, и тебе было ослепительно хорошо в этом проклятом замкнутом круге, пока не оказалось, что тебе на самом деле плохо, что галактика жестока, а рядом с тобой – будто бы черная дыра, в которой пропадает все. И ты сама еще – вне горизонта событий, а вот все, кто рядом, – они уже там. Дверь в медотсек открылась, и к моему лежаку подошел обормот. Когда же ты исчезнешь уже, а?

– П-привет. Пульсирующее свечение мешало толком рассмотреть лицо Синдзи, я видела только кончик острого подбородка, который смешно шевелился, пока обормот говорил. /"Он еще и побрился"/. Вслед за этим тонким замечанием пришел вопрос: /"А сколько же времени прошло?"/

– Синдзи…

– Двое суток, – обормот помолчал. – Я п-посмотрел логи событий. А, вон откуда такой тон. Ну что ж, мой капитан, ты уж извини.

Если ты видел все логи, то ты меня понимаешь.

– Зачем? – спросил он, и мне стало зябко от этого тона.

– Что – зачем?

– Они же убегали, Аска. Они слали в эфир сигналы пощады! /"ЧТО?!"/ Я обмирала от боли возле сердца, не в силах возразить.

– … Ты и это забыла? Ты сбила тактический корвет, потом – фрегат. Остальные бросились убегать, а ты… Голос уплывал в никуда, в ватную глухоту, и там бился тяжелый пульс, и возражать мне не хотелось. Я видела это все – и тройной маневр, когда они попытались загнать меня в ловушку, и как слепили мой радар мультипликаторами, и как расстреливали в упор, не понимая, что я уклонюсь… А еще у меня всегда было отличное тактическое воображение, я могла придумать любой бой в таких подробностях, что даже фильм смотреть не надо и расчеты можно не проводить: все будет в точности так, как мне привиделось. Привиделось. Черт.

– Но, Синдзи!..

– Аска, з-зачем? Это «зачем» просто взрывало мне мозг. Меня рвало на куски от всех «я не знаю», «мне плохо», «я не помню», «спаси меня». И на всех весах мира один короткий вопрос обормота был куда тяжелее, чем все мои мысленные выкрики. Придется о деньгах. Придется быть просто меркантильной сукой.

– Ты переговоры с Яуллисом читал? Синдзи слегка склонил голову, по-прежнему размытую ярким светом.

– Нет. К-которые?

– Он связался со мной после взрыва солярного заряда… Капитан молчал, ожидая продолжения, а я молчала, не понимая, откуда этот страх продолжить говорить. И откуда чертова неуверенность в своих словах. И откуда…

– Он предложил деньги за уничтожение остатков флота «Алмеха».

– Д-деньги?

– Да, пятьдесят миллиардов.

– Н-но почему? Пресвятое небо, да ты хренов идиот! Я выдохнула и вкратце изложила свои мысли: и о захвате обеих корпораций сразу, и о встраивании СН-боеголовки вместо боевой части какой-нибудь кластерной торпеды, и обо всем-всем-всем. Я заводилась. Мне пришлось оправдываться, потому что я оказалась сукой. Потому что я сбила какие-то гребаные корабли корпораций.

Потому что я придумала их якобы отпор. Я оправдывалась перед пеплом своей совести, перед здравым смыслом, а вот теперь – перед этим идиотом. И хуже всего то, что мне не все равно.

– И у меня не было выбора, понимаешь? Ты, мать твою, понимаешь или нет?! Он молчал – все так же размытый в пятне света, и у меня тянулись промерзшие руки, чтобы дернуть его за ворот, влепить ему поцелуй в губы, влепить ему по рылу, просто выдернуть его из этого нимба, в котором ему так, черт бы его подрал, уютно.

– И он з-заплатил?

– Да, – сказала я, отворачиваясь от капитана – всего такого в белом.

– К-кому? На счету по-прежнему только аванс за п-первую миссию. Я моргнула, пытаясь понять, о чем это он сейчас, а когда поняла, то это было просто вау как больно – прямо в голову, в мозг, электроды в центры боли.

– Ты точно проверил?

– Да.

– Но… Он же баронианец! Он не мог соврать! Синдзи молчал, и ответ можно было прочитать прямиком по офигительному белому свечению. Баронианец, конечно, солгать не может. На какую-то крошечную долю секунды мне захотелось разорваться.

Хотелось побыть настоящей девушкой: разрыдаться, вцепившись ему в руку, умолять вытащить меня, не бросать и спасти. Хотелось быть по-настоящему сумасшедшей – чтобы с отшибленной головой – и просто рассмеяться, и признать наконец, что это я все придумала, потому что хочу только одного: быть лучшей и доказывать это на каждом шагу. Я всего-навсего осталась лежать на столе, слушая, как он уходит.

Свет Синдзи забрал с собой. *** В коридоре фрегата было пусто и тускло. /"Куда всю энергию перенаправили?"/ – подумала я, двигаясь вдоль стенки. После душа мне стало легче, и мысли прояснились, но в голове срочно потребовались новые спасательные дамбы, потому что уже начало затапливать. И все, и хватит. Переживу. Каюта не изменилась, здесь все было как раньше, только теперь больше некуда мне бегать от кошмаров. Я поскладывала разбросанные вещи и улеглась на кровать, подтянув колени к груди. Думать не хотелось, да и нельзя было думать, если уж совсем строго разобраться. Но я точно знала: рано или поздно придется заснуть, и теперь вообще не факт, что я оттуда вернусь. К Майе. Увы, пора. Ибуки сидела за столом и ковырялась в манипуляторе скафандра.

Тестерная отвертка щедро выводила данные на голо-панель, и Майя, сдувая с лица челку, смотрела больше на экран, чем туда, где ковырялась.

– Привет, – сказала я, садясь напротив.

– А, привет. Сейчас. Ибуки несколькими движениями загнала детали на место, и манипулятор с тонким свистом сложился.

– Ну, что скажешь? – поинтересовалась докторша и икнула. – Или ты так – выпить пришла? За упокой, так сказать? Я обхватила себя руками и фыркнула:

– Нет. Я хочу попросить тебя помочь мне. Майя потерла висок пальцем и смешно наморщила носик:

– А с чего это ты? Я думала, по части психоанализа у тебя проходит секс с Синдзи.

– Нет, – сказала я. Отчетливое понимание, что зря я пришла, кололось в виске. Простое «нет» без сопровождения ругательств обошлось мне очень и очень дорого.

– Ладно, извини, – сказала Майя, вставая. – Пойдем. Мы пошли. Я смотрела на худую докторшу, на ее слегка сутулую спину и думала, что ей, наверное, нелегко. Чисто по-женски нелегко.

Так бывает в наш век, и во все века, наверное, было, что одержимость идеей иногда дает сбой, и человек оглядывается, а вокруг – никого, и чего-то странно-интересного хочется, и небо уже не такое голубое (розовое, зеленое, синее). Интересно, сколько раз за свою жизнь она уже выходила из строго-научной скорлупы?

– Давай с самого начала, Аска. Я ее не видела. Ибуки устроилась где-то за моей спиной, на висках висели очень противные липучки, а над головой снова была лампа.

– Майя… Можно свет погасить?

– Что? А, хорошо. Только не засни, смотри мне. /"О, Ибуки, это вряд ли. Это очень вряд ли"/. Я вспоминала свою жизнь. Как меня привели в большой-большой зал, как там была только крепкая мамина рука, хотя самой мамы в памяти не было. Добрый улыбчивый дядя подсадил меня в странную капсулу, погладил по голове, и так – вжав головешку в плечи, напуганная, с голубыми глазищами в пол-лица – я погрузилась в темноту. Потом было первое в моей жизни слияние с машиной, о котором я не запомнила ничего, кроме давящего ужаса клаустрофобии. Мне казалось, что это не фреймы компьютера, а меня заперли в душной коробке, по которой пульсирует охлаждающая жидкость. И это был первый случай, когда я, еще не помня мамы, услышала лейтмотив своей жизни. /"Ты самая лучшая, доченька"/. Он варьировался, он плавал, набирал обертонов, он играл и кружился: /"Ты умничка, доченька»./ Лейтмотив настырно долбился мне в затылок басами: /"Ты //так //стараешься, доченька"/. А еще менялась мамина рука. Она поначалу была твердой и уверенной, ласковой, но чем сильнее расширялся мой мир, чем больше было воспоминаний, тем меньше мне нравились прикосновения. В них появилась дрожь, ладонь часто была покрыта липким потом, и я гадливо съеживалась под взглядом, в котором горела лихорадка.

– Когда ей поставили диагноз?

– Мне было четырнадцать. Я нахмурилась. Что-то болело там, в эти четырнадцать лет. Планеты выгорали по всему космосу, мы вяло воевали с баронианцами в пятый раз, до этих шерстистых все не доходило, кто такие люди, и мы им объясняли. Новости пестрели пожарами и орбитальными бомбардировками. Там было много ненависти – и бормотание, мельтешение телевизора не умолкало ни на секунду. Я – подстароста первого курса космоходки, ходила по опустевшей квартире, я смотрела на свою мечту и сосала, как леденец, сладкую мысль: мне больше не надо быть лучшей. Больно. Черт, как больно. Что-то там было страшное, в эти четырнадцать лет.

– Почему ты молчишь? Возраст. Может, парень? Нет, я никогда не маялась такой дурью: я ведь лучшая. Все свои странные желания и тепло я сгоняла гимнастикой и зубрежкой. Мир парней пришел позже, после наблюдений за сверстницами, которым повезло – или не повезло – с матерями. Может, по учебе что-то? Да, могло быть. Я впервые сорвалась, когда пришлось пожертвовать экипажем в задаче по уклонению. Нет, нет. Что-то другое. Очень другое.

– Хорошо, Аска. Пока остановимся здесь. Какой твой самый страшный кошмар? Я вспомнила Хикари и улыбнулась. Черт, я улыбнулась. Гори в аду, староста Хораки, но ты даже близко не подходишь к тому, что я видела раньше.

– Я стояла в очереди на принудительное донорство.

– Что?

– Да. В непроглядном черниле комнаты голос Майи казался еще более удивленным, чем должен был. А я вспоминала ту феерию ужаса, которая ожила в моем сне – во сне шестнадцатилетней девушки.

– Хочешь сказать, что тебя разрезали на органы?

– Нет, Майя. Я просто потеряла гражданство и стояла в очереди.

Передо мной было человек пятьсот, назад я не оборачивалась. Я просто там стояла. Бесконечная цепочка медленно втягивалась под флаг Империи, который сиял так ярко, что, казалось, он сам уже вырезал глаза. Я стояла, и мне было так жутко, так невыносимо, что я проснулась, едва человек впереди – четыреста девяносто девятый, допустим, – сделал шаг вперед и стал четыреста девяносто восьмым. К счастью, соседка по комнате заметила, что я проснулась с остановившимся сердцем.

– Хорошо. Пока хватит. Майя зажгла свет, и я невольно зашипела: лампа на миг показалась мне тем самым флагом. Ибуки коснулась пальцами моих висков и сняла липучки с проводами.

– Предварительно: ты закрыла в себе что-то очень сложное, – докторша икнула, возясь у меня за спиной. – Ты боишься перестать быть собой, у тебя крупные проблемы с матерью, но это все не главное. Главное – это то самое закрытое воспоминание. Я проанализирую данные – и продолжим. Завтра, например. Она меня раскусила, подумала я. Так легко.

– Ну и чисто по-человечески… Я встала с кровати и обернулась. Ибуки достала бутылку ликера и с задумчивым выражением налила себе половину бокала. /"Спивается она, что ли?"/

– Чисто по-человечески, Аска, я не могу понять, почему таких берут в инквизицию. *** Мне холодно. Слышите все? Мне холодно. Я чувствую себя все хуже, и мои ощущения уже не имеют ничего общего с миром живых. Кажется, я спала даже – впрочем, тут мне не стоит ни за что ручаться. Например, Синдзи вроде говорил, что хочет обо мне с кем-то поговорить. Классно этому кому-то, потому что говорить со мной обормот упорно не хочет. Я пыталась узнать, связался ли он с Рыжим Торговцем, но Синдзи обошел меня прямо посреди коридора, а я осталась там с мыслью, что меня только что избили. /"И это после всего, что я сделала! Я – я! – вытащила твою жопу из-под «Тени»! Я выиграла для тебя работу у Яуллиса! Я лучший пилот, я лучшая на этом корабле!"/ /"Ты самая лучшая, доченька"/. Я вскочила, одним взмахом раскрытой ладони порвала силиконовую подушку и воткнула кулаки себе в лицо. Что ж ты, такая лучшая, ему это все не сказала? Что ж ты его с ног не сбила и не отхлестала по морде – какая ты лучшая, какой ты молодец, и как ты его хочешь, а он, сука такая, из-за твоего затмения мозгов тобой брезгует? Адреналин морозными сверлами вгрызался в тело, и мне хотелось действовать. Что угодно делать – просто действовать. Встать. К обормоту? Нет. Не хочу видеть отвращения. Впрочем… Дверь в каюту Нагисы я с первого раза открыть не смогла. Просто подзабыла команду – а капитанские полномочия, как ни странно, Синдзи мне оставил. /"Ну еще бы,/ – улыбнулась я. – /Вдруг снова потребуется всех спас//а//ть, и будет внезапно все равно, что там у спасителя в голове"/.

– Эй, – позвала я. – Подъем. Нагиса подскочил и сел в кровати, подслеповато шаря взглядом по затемненной каюте.

– Свет, – коротко распорядился он, но разгореться ничего не успело.

– Погасить.

– Что… Что тебе нужно? /"Тупица»,/ – подумала я.

– Подсказываю. Весь – можешь не вставать. *** Я, шатаясь, шла по коридору. Он меня выпотрошил. Я даже не знаю, как это объяснить себе, даже не знаю, как это понять. В какой-то момент удовольствие стало болью, а потом меня вывернуло наизнанку. Алый взгляд стал водоворотом – и я ушла туда, выдернутая из самой гущи ощущений. Я уходила – еще не остывшая, горячая, получившая немного простейшего тепла. Я снова уходила на дежурства, снова видела первый корабль, вернувшийся из зазеркалья, меня били на тренировках, я стирала строчки своих писем, меня неуверенно обнимал мой первый парень. Глаза были повсюду – они ножами взрезали меня, вытаскивая секундные мысли. Нагиса шел рядом со мной, а его глаза кружили вокруг.

– Ты получила свое от меня, а я от тебя – свое. /"Ты получил меня, ублюдок»,/ – хотела сказать я, но поняла, что он и впрямь получил меня, просто чуть не так, как я рассчитывала. Каору остановился. Перед ним сидела маленькая девочка – совсем кроха еще, в персиковом платьице и с копной непослушных рыжих волос.

– Эй! – сказал Каору. – Привет. Я замерла, а потом рванула за ним. Он склонился над сидящей девочкой и потрепал ее по головке. Малышка улыбнулась доверчивой улыбкой и смотрела только на него, а я все бежала к ней – к ним – и кричала, кричала что-то, кажется: эй, ты, ублюдок, отойди от нее, не смей. Когда, запыхавшись, я наконец приблизилась, с меня ручьями лил пот, как после спарринга в центрифуге. И я опоздала. Каору бережно закрыл девочке глаза и обернулся.

– Ну что ж ты так, Аска? – спросил он с укором. *** Я проснулась и первым делом осмотрелась по сторонам. Вокруг помаргивала сигнальными огоньками рубка. Ярко светился пульт сканирующей сферы, обозначая недремлющий ВИ, который следил за космосом. Оптические локаторы – отрубить. Не хочу еще приступ звездной болезни. Устроившись на самом краю ложемента, я пыталась заставить себя думать. Майя пообещала продолжить, а значит, у меня есть шанс. Черт, она легко меня вскрыла, слишком легко, я подалась, как гель. И ничего странного, в конце концов: я была не на допросе, я хочу себе помочь, хочу себя вылечить. Еще был кошмар с Каору. Было? Не было? Я помотала головой: /"Рыжая, ты не помнишь, был ли у тебя секс.

Похоже, тебе надо лечить не только голову"/. Нашлась еще сотня вопросов, каждый из них не имел опыта и прецедентов в прошлой жизни.

И хотя вокруг была рубка, хотя вокруг был все тот же космос, я просто не справлялась с волной нового. С волной страшного. Главное, Аска. Вычлени главное. /"Твое безумие вторгается в реальность"/. Я смотрела на экран видеолокатора и пыталась принять две вещи.

Первое: я вроде выключала все средства визуального наблюдения.

Второе: я только что наконец призналась себе, что сошла с ума. Это было весело, правда, Аска? Дурить аналитиков, загонять все в себя, просчитывать наперед профориентационные тесты, состоящие из тысяч вопросов. Ты всегда была гением, Аска, а гениальность – это не лечится, она ходит рука об руку с лоботомией, стимуляцией нервных контуров и нейролептиками. Это было весело – загонять все в кошмары, все в себя, взвинчивать, затягивать пружину, знать, что космос все спишет, потому что в космосе главное – навыки. И вот твоим навыкам, рыжая, пришел конец. Но ты гениальна, и потому ты сидишь и прикидываешь с высоты своих заоблачных баллов ай-кью, как разваливается твое «я». Это было весело. Был еще последний способ узнать, есть ли у меня шанс остаться в космосе. В строю. Пусть далеко от этих идиотов, пусть хотя бы на несколько часов, чтобы красиво умереть так, как ты хотела – не от выстрелов сбрендивших контрабандистов, не в гравитационной давилке, не от удушья. Ты всегда хотела стать одним с кораблем и уйти в звезду. Романтичная восторженная дура. Как жаль, что никто не знает, какая ты на самом деле, даже ты сама. Я облизнула губы и легла на ложемент. /"Просто проверить. Просто проверить. Просто проверить. И давай еще пару раз повторим для надежности"/.

– «Сегоки». Синхронизация. Порт экстренный. Над головой сгустилось облако – зародыш цифрового канала. Я почти молилась на него, и оно пришло, снизошло. Оно сломало мой мир, сшибло все ограничения, как много-много лет назад, когда только начали проектировать такие умные корабли, когда твоя мама привела тебя в лабораторию… Мир мигнул и погас. Я встала, уже зная, что происходит и чего не происходит. Осталось только всмотреться в содержимое десятков алых строк, которые перечеркнули мониторы корабля. /

/. Ну, вот и все. Снова коридор. Давящая прохлада стен корабля, который я когда-то по глупости считала теплым, считала своим домом. Я шла умирать, и желательно не здесь. Не в рубке, да и вообще не в этом корабле. /"Я пережила потерю одного смысла жизни. Я пережила «Нигоки».

Переживу и это"/. Это была очень хорошая и где-то даже правильная мысль, вот только не хотелось мне ни разу переживать. Не хотелось даже разбираться, что со мной, не хотелось ждать вердикта спивающейся дуры. Я сжала кулак и поднесла его к глазам, рассмотрела. /"Жить тебе не хочется. А умирать?"/ В голове появились странные мысли, которые принадлежали словно бы не мне. /"Я столько всего не успела»,/ – это был номер раз. /"Это интересно»,/ – это был номер два. Малышка. Девочка в простом платьице с любопытством выглядывала из-за края борта лодки. Ее столько раз пытались убить, она умирала с того мгновения, как к ней прикоснулся разум машины, потом я ее регулярно душила, топила, сжигала, и вот наконец до маленькой Аски добрались Хикари и Каору. А она все жива и жива. Улыбаясь, я повернула к воздушному шлюзу. Ответная улыбка девочки стояла у меня перед глазами, а значит, я могу чего-то еще хотеть.

– Уходи. У дверей шлюза стояли Рей и Синдзи. Нахмуренный обормот, никакая синевласка.

– Тебе не надо сюда. Это же надо, со мной разговаривает последняя из Аянами, а мой капитан только отмалчивается и сверкает глазами. Я пожала плечами:

– А в чем дело?

– Не приближайся к нему.

– Очень надо, – ответила я, глядя в красные глаза. – Я вообще шла к шлюзу.

– З-зачем? Заговорил-таки, успела удивиться я. А потом Аянами повернулась к Синдзи и взяла его за руку. Я окаменела.

– Не надо с ней разговаривать, – сказала Рей и поцеловала обормота. В губы. Я смотрела, как в облачках ледяного пара лицо обормота превращается в ледяную маску, как стынут черты его лица, превращаясь в лед, и когда послышался легкий звенящий треск, я наконец все поняла. ***

– Аска!!!

– Это сотрясение, отойдите все! Голоса водопадом хлестали по мне, и ощущение собственного тела навалилось, словно меня впрыснули в кусок слабо трепыхающегося мяса.

– Все… Нахер, – прохрипела я, но, видимо, не очень отчетливо. Я напружинила руки и толчком отбросила от себя экипаж, вконец озверевший от дурмана под названием «скорая помощь». В наступившей тишине я села и осмотрелась. В плывущее поле зрения попались: Майя, Каору, Синдзи. Имелся в наличии коридор, я сама сидела на полу, а в углу, у самой двери в рубку нашлась и Аянами.

– Что… Что произошло?

– У т-тебя был приступ, – сказал Синдзи со слабой улыбкой облегчения. – Ты вышла из рубки и почти сразу свалилась. Даже Рей не успела подхватить тебя.

– Подхватить? Я ощупала щеку: ничего там не было – ни боли от удара, ни опухоли от ураганного обморожения.

– Пфффф…

– Аска, я п-понимаю, что это не г-горит…

– Синдзи, отлипни от нее, – распорядилась Майя, протягивая мне руку. Синдзи, не говоря лишних слов, помог мне встать, но свой наладонник мне под нос сунул. Там красовались два сообщения: /

/ /

/// Я погладила теплую стену и улыбнулась. Даже страшновато как-то, что меня это радует.

 

*Глава 16*

Ударно-волновой излучатель – это такая штука, которую когда-то уминали только в артиллерийские снаряды. Толстые такие снаряды, тогда артиллерия была планетарной, баллистической и – страшно представить – химической. Или как оно там правильно называлось.

Сейчас я толкала кассету с полусотней картечных снарядов, в каждом из которых было по пятнадцать трехдюймовых шариков. Одна кассета – семьсот пятьдесят электромагнитных картечин, что для какого-нибудь тактического корвета означает полную потерю энергии на бортовых щитах. Я вздохнула и подвинула бокс к пневмоприемнику ФЛАКа. Все свои прикидки ни о чем можно заканчивать, придумать себе еще что-нибудь и убрать капельки пота, которые уже черти сколько висели на бровях.

Сдернув перчатки, я провела ими по лбу. Это было приятное ощущение:

тянущая боль в теле, трудовой пот, перспектива душа и кучи вещей, о которых еще можно так классно подумать. Я облокотилась на кассету, внутри которой зачмокал насос, досылая первый снаряд в затвор картечницы.

– Думаешь, скоро снова п-понадобится? А вот и сочувствующие. Надо медленно повернуться и принять какую-нибудь небрежную позу – так всегда проще смотреть в глаза. Я зевнула и вяло улыбнулась Синдзи:

– Ну, я все разрядила. Держать пушки разряженными – скверная примета.

– Еще бы н-не скверная, – с сомнением сказал Синдзи. – Аж сорок ч-часов вкалывать.

– Ну, раз мы согласны, то я пойду.

– П-погоди. В изнанке все выглядит серее, чем есть на самом деле: будто ты настраиваешь в глазах какой-то фильтр, и он обесцвечивает тебе картинку. Свет кажется блеклым, корабль – сумрачным и недовольным, а люди… Люди кажутся несчастными. Впрочем, от изнанки это уже не зависит. Капитан-обормот Синдзи казался расстроенным: я явно его избегала. Явно, успешно и уже третьи сутки. В принципе, не отказалась бы продолжать – или отказалась бы, потому что на самом деле хочу, чтобы меня остановили. Ну что взять с безумной?

– Аска, что с т-тобой? Я остановилась и села на контейнер. Кажется, контейнер был с кристаллами для противоракетного лазера.

– Что со мной? Со мной ничего. В смысле, ничего особенного, – добавила я, подумав.

– Ммм… Х-хорошо. Синдзи кивнул, подошел к раскрытой сервисной системе пушки и отстучал там что-то на всплывшей голографической панели. ФЛАК свернул панель и перешел в режим ожидания. Я, в некотором смысле, – тоже.

– Я п-просто что хотел сказать, – протянул Синдзи не оборачиваясь. – Если ты по поводу того б-боя, то просто забудь. Я же сказал, что п-понимаю тебя, и Яуллис…

– А я сказала, что мне все равно.

– Т-тогда в чем дело? А вот теперь ему срочно надо на меня смотреть – а у меня перед глазами стоит это же лицо, покрытое тонкой корочкой льда, и по нему уже бегут трещинки. /"Эх, знал бы ты, в чем дело…"/ У меня дернулся уголок рта. В голову пришла занятная мысль, вернее, не мысль даже – так, вопрос: а почему это он не знает, и что мне мешает рассказать?

– Я чокнутая, Синдзи. Он еще не понял: улыбается. Думает, я сейчас расскажу о какой-то шалости своего сознания. Больно уж преамбула хороша и фривольна.

– В самом прямом смысле. Уж не знаю как, но это вылезает из меня все дальше. Вот так и стой – растерянный, убитый и сожалеющий. Я как-то вытесняю свое безумие в кошмары – поглубже, подальше, но это такие ребята, что им там тесно, им хочется гулять на широкую ногу, и я раз уже проснулась в коридоре корабля на полпути к каюте капитана, а второй раз отрубилась, не выходя из синхронизации. Я даже не знаю, где наступит следующий случай – в душе, на вахте, за едой. Я не хочу снова в череду нескончаемых снов, где мозги проскакивают реальность – глупые неразборчивые гениальные мозги. Не хочу, но, по всему видать, придется. Вот так вот, мой капитан. Вот таким вот образом.

– Я… Я м-могу чем-то помочь? Я нахмурилась, разглядывая его. Нет, конечно, я едва ли верила, что он проникнется отвращением ко мне, но чтоб столько боли? И заботы, и участия? А еще ему стыдно за свой вопрос, потому что он сказал банальность. /"Черт,/ ­– подумала я, изучая этот эмоциональный коктейль, – /на каких верфях строят таких парней, а?"/ Аж самой неприятно огорчать его.

– Вряд ли.

– П-почему? Как бы тебе так объяснить?

– Ну, смотри. Во-первых, психодинамика не сработает. Я настолько привыкла общаться с этими господами на профосмотрах, что сама не смогу перестроиться и начать выкладывать правду. Это на подкорке уже

– все эти реакции на стандартные и нестандартные техники. А без раскрытия… Ну, ты ведь понимаешь? Он подумал и кивнул – понял, значит. В принципе, представить этот порочный круг не слишком сложно. Вот проникнуться ужасом положения значительно тяжелее.

– А л-лекарства какие-нибудь?

– Не пойдет. Даже если допустить, что я захочу лечить частности… – я представила себе размер этих «частностей» и поморщилась. – Все, что глушит симптомы, неизбежно будет влиять на синхронизацию с кораблем. А теперь Синдзи отвел глаза, потому что снова все понял, и в этом уже нет ничего сверхъестественного: он, в конце концов, тоже капитан сингл-класса. Не знаю, что для него значит возможность сливаться с кораблем, но недаром синхронизационный порт на флоте называют «иглой». Обормот сидел на полу напротив меня, и я его беззастенчиво рассматривала – статус записной дуры позволяет. Тем более что парень вроде как брезгливости не проявил. Он похудел за последние дни – то ли баронианская подстава дорого ему обошлась, то ли он все еще не мог примириться с тем, что ушел от шанса получить свои ответы. В любом случае, щеки у него были почти синие, и изнаночные причуды здесь ни при чем.

– Можно, конечно, избирательно память стереть. И я даже знаю временной отрезок, который надо вытереть, – сказала я, чувствуя себя последней сволочью. Синдзи предсказуемо дернулся и опустил взгляд.

– Но т-тебе становится хуже, так? – произнес он наконец.

– Вроде да. После последнего боя – совсем страшно. Вот я и сдалась, во всем призналась. Где бы еще испытать свою ушибленность?

– Мы что-нибудь п-придумаем, – сказал Синдзи и встал. – Ты г-главное держись. И если вдруг захочешь п-поговорить…

– Ну-ну. Это работа у тебя такая? Спасать неизлечимых девчонок? Синдзи пожал плечами. Он только сейчас заметил, что на запястном модуле у него мигает вызов. С полминуты уже, между прочим. Он поднял руку к глазам, что-то там посмотрел, и тускло подсвеченное лицо выглядело решительным.

– Я п-пойду. Если тебе помогает работа, м-можешь откалибровать лазеры ПРО с левого борта. Уходя, он слегка коснулся моего плеча, и я поняла, что все правильно. Опять до обидного правильно: тебе не надо со мной сюсюкать, тебе нет смысла нарываться на грубости. Надо сказать что-то твердое, уйти по делам. А заодно между прочим показать, что на самом деле тебе не безразлично. Я оттянула ворот футболки и в раздумье шлепнула себе резинкой по шее. /"Вот ведь проницательный обормот. Интересно, как он собирается меня лечить//?//И что там, черт возьми, //не так //с лазерами?!"/ ***

– Сигналов точно нет?

– Нет, база молчит. Ничей космос, пустые сектора. Я вглядывалась в стереограммы энергетического профиля базы и зевала. Если верить статистике, каждый день один корабль уходил в пустые сектора – прочь от бедности, долгов, крупных тюремных сроков, казней, законодательных ограничений. Корабли уходили, и, честно говоря, я не знаю, куда они все девались, потому что каждый раз, когда Юго-Восточная Империя аннексировала еще кусочек нейтральных пространств, там никогда еще не находили людей. Поселенцы всегда рассчитывают найти, урвать и через «ну что ты, я всего на полгодика, дорогая» вернуться домой на белом корабле. Что может быть проще, чем сдохнуть, имея такое отношение к пустым секторам? Базу «Ируил» основали умные люди из серьезной корпорации. Зачем им понадобилось загоняться так далеко в Рукав Стрельца, нам никто не сообщил: надо – значит, надо. Но по-хорошему, всю эту корпу следовало бы оштрафовать, потому как они нашли терраподобную планету и не уведомили власти Империи. Ах, какой это был мирок, чудо просто:

девяносто восемь сотых «же», вода – не дейтериевая, не тритиевая, а самая настоящая питьевая вода, причем вроде как пресная. А вот фон там оказался паршивый: раза так в полтора выше нормы, и газовых изотопов в атмосфере тоже навалом. Впрочем, люди и худшую дрянь заселяют.

– Давайте активными сканерами пощупаем, – предложил Нагиса, отирающийся у нас за спинами.

– Предлагаешь их оглушить? – поинтересовалась я через плечо.

– Д-да что там глушить? – буркнул Синдзи. – И так как в м-могиле. Я поморщилась: сравнение было так себе, даже если отбросить суеверия. Мы уже сделали половину суточного оборота вместе с планетой, заняв стационарную орбиту над тропосферой. Внизу загадочно молчала база, с которой нам надо быстро снять образцы и забрать данные, чтобы на полной скорости лететь назад. Разбросанные посреди степной равнины корпуса выглядели невинно и свежо, периметр вокруг тоже вроде как никто не помял, и вообще – кто-то разложил красивые новые игрушки и пошел по своим делам.

Слишком красиво и чисто, слишком правильно. Я бы обстреляла эту идиллию или сбросила туда бомб.

– Н-не похоже, что на них напали, – задумчиво сказал Синдзи. Он ввел последовательность активного сканирования и теперь снова отодвинулся от приборов.

– Если ты имеешь в виду больших чудовищ, то и впрямь не похоже, – ответила я, чувствуя растущее раздражение. Для колониста столкнуться с плотоядным монстром – это что-то из серии фантастики, куда вероятнее местные яды, сочетания изотопов, микроорганизмы, сжирающие фильтры очистки, вспышка жесткого излучения на звезде. И даже если ты видишь следы стрельбы, то чужие опять-таки стоят в конце списка ее причин. Космос – он, конечно, без вариантов безбрежен. Но глупость людей уверенно его нагоняет.

– Значит, среда, – крякнул Каору, теребя взъерошенную шевелюру. – Есть данные о враждебных факторах?

– Н-нет, – ответил Синдзи. Безо всяких колебаний ответил, а значит, он прямо спросил Яуллиса и получил прямой ответ. По крайней мере, кот ничего не знает об опасностях этого мира – что уже радостно.

– И что предлагаешь делать, капитан? – спросила я. Синдзи изучал содержимое экрана и очнулся, только услышав прямой вопрос.

– К-корабль сажать не будем. Высаживаешься ты и Рей. «С-сегоки»

прикрывает из атмосферы. Это, хм, называется «удар шокером из положения лежа». Я проглотила пару вопросов общеругательного свойства и перешла сразу к основному:

– Это почему еще?!

– Вот п-поэтому. Он развернул экран ко мне. Данные активного сканирования показали, что на базе куча проблем: внутренние помещения были сильно повреждены, туда проникал активный воздух снаружи, подтекал реактор, что-то шевелилось в лабораторных оранжереях. Но хуже всего оказалось то, что на базе оставались люди. *** Трофейный штурмовик с Х67 трясло безбожно: в нижних слоях бушевало самое настоящее безобразие пополам с плохой видимостью. Я шла по очень крутой траектории, почти пикировала, обстоятельно скрипя зубами и стараясь не смотреть на свою спутницу. Участие последней из Аянами автоматически превращало высадку в очень короткое мероприятие, потому что даже после всех ухищрений Майи Рей могла оставаться в строю очень недолго – что-то около пяти часов. С другой стороны, живое супер-оружие за спиной вселяло уверенность. Ледяную такую уверенность.

– Заходим на посадку.

– Я поняла. Отплевываясь от обмена банальностями, я вырвала штурмовик из плотных облаков и включила маневровые двигатели. Отрыжки пламени задергали машину, а я только крепче вцепилась в штурвал. Меня прямо трясло от желания выжечь все вокруг места посадки – чисто по инструкции. /"В случае враждебности территории осуществления бла-бла-бла, нанести много вкусно//й//и высокоэнергетическо//й////благодати//по площадям"/. Увы, флотскими правилами я руководствоваться не могла – по крайней мере, пока не найдены данные для хозяев этого бардака. Штурмовик завис над посадочной площадкой, и я описала носом машины полный оборот в поисках потенциальных целей. Так мне эта база очень нравилась – сквозь прицельную рамку, когда пальцы лежат на спусках ударных авиапушек. Безымянная звезда, у которой были только координаты на карте, серо-голубым диском торчала в мареве густых туч, скоро наступала ночь, а по равнине за периметром бегали тревожные порывы ветра. Серые степные травы то опадали, то вздымались, и казалось, что степь встает на дыбы. Выдох – и толчок. Я отстегнулась и выкарабкалась из пилотского кресла.

– Рей, готова? Последняя из Аянами кинула и захлопнула поляризованное забрало.

На случай контактов с местными аборигенами Рей засунули в скафандр – в смысле, в обыкновенный камуфляжный скафандр десантника с хорошей теплоизоляцией. Таким образом мы выигрывали и в конспирации, и по времени активности Аянами.

– Дай мне таймер, – попросила я, отворачиваясь.

– Четырнадцать триста семьдесят один, четырнадцать триста семьдесят, четырнадцать… – монотонно отозвались наушники. Я закрыла свое забрало, ставя воображаемый «будильник», и проверила крепления оружия. Два скорчера, «флоганеф» и маленький квантовый нож – хороший стартовый капитал для усмирения особо буйных. Я не могла даже примерно представить, почему молчал «Ируил», так что никакое оружие не казалось лишним. Могла бы – и турбоплазменный излучатель прихватила. Ноль следов инфекции снаружи, радиационный фон в пределах местной нормы, только у протекшего реактора повыше. Хаотично передвигающиеся люди. Куча биомассы в дендрариях. И нет связи с командным центром базы, где нам должны были передать данные. Черт, этого хватит на отличный приступ паники.

– Работаем, – сказала я, вышибая пинком люк. Снаружи уже темнело, ветер дребезжал в сетке периметра, а серая степь прерывисто гудела на одной ноте. Я висела в проеме и осматривалась: из планеты словно высосали все цвета, и мне представился полдень в этом мире – мерзкое, должно быть, зрелище.

Очень рада, что не увижу.

– За мной. Под подошвами скафандра что-то противно зачавкало, и я включила нашлемное освещение.

– Эм, Синдзи?

– Да, что т-такое?

– Полюбуйся, какая прелесть. Я прикинула: подошва с форс-пакетами – сантиметров пять, значит, от земли до щиколотки все пятнадцать, и эти самые «все пятнадцать»

оказались сплошной толщей клейкой дряни, которая сверху выглядела как покрытие посадочной площадки.

– Ч-что это?

– Протобионт. Аянами, склонив голову, изучала студень, который у ее ног потихоньку покрывался тонкой корочкой льда. Фонари она не включила.

– А если конкретнее?

– Доорганический «суп» с примитивной мембраной, – сказали в наушниках с хорошо слышной дрожью в голосе. – Рей, а ты уверена…

– Она уверена. Майя, заткнись, – посоветовала я и осмотрелась.

Этот самый «суп» покрывал всю площадку, уходя и к периметру, и к зданиям базы. Перепадов высоты здесь не было, то есть, конечно, могли быть участки ниже, но уровень протобионта их сглаживал.

– Аянами, где заканчивается этот кисель?

– Я не вижу. Хм, я думала, моя оптика ошиблась. Степное серое разнотравье росло прямиком из целого моря соплей. У меня начали появляться скверные предположения насчет рода деятельности базы «Ируил». Заодно становилось ясно, почему поселение засунули так далеко. По-моему, здесь критически не хватало пары инквизиционных кораблей с планетарным оружием.

– Это, Синдзи. Подготовь «Сегоки» к принятию карантинных пассажиров. В наушниках судорожно выдохнули.

– Т-ты уверена?

– Более чем. Протобиотическая каша, насколько я помнила, иногда получалась после активации генной бомбы, когда вирус оказывался слишком эффективным для взрывной мутации и просто расплавлял клеточные мембраны живых организмов. Да, так бывало, но вопросов оставалась прорва – целая прорва жиденьких соплей. Например, почему уцелела трава? Или: что за люди бегают по базе, если системы фильтрации у них слетели? И последнее: на что достойно потратить последние четыре часа активности Аянами? Увозить что-либо с этой планеты мне решительно не хотелось – даже собственные воспоминания. Я взглянула на датчики фильтров воздуха и запустила все циклы очистки. Оно, конечно, никому еще не помогало, но есть шанс, что концентрация вируса уже ниже рабочей. И уж точно – теперь нет никакого смысла напрягаться.

– А-аска, я тут получил первые д-данные…

– Мы все умрем? – предположила я, направляясь к управленческому корпусу.

– Нет. Следов распада мю-вируса не обнаружено. Я остановилась у внешнего шлюза корпуса. Почти пятьдесят метров чавкающих шагов, отвратительные мысли о том, что у меня под ногами,

– и вот она, дверь. Можно быстро прикинуть варианты, пока модуль взлома потрошит замок. Первый. Бомба таки рванула, но рванула давно: уже вирус прошел период распада. Остается неясной причина выживания колонистов.

Возможный ответ – скафандры. Какие-нибудь, например, экспериментальные. Второй… Я отвлеклась на занятное зрелище: Рей медленно двигалась из стороны в сторону за моей спиной. Если бы это была не последняя из Аянами, можно было бы решить, что девушка просто нервничает.

– Рей? На меня уставилось непрозрачное стекло, в котором кривились мои нашлемные фонари. Получалась милая рожица в духе «мама, смотри, какая бяка нарисовалась».

– Что ты делаешь?

– Протобионт замерзает под ногами. Я недоуменно подняла брови, но потом сообразила, что моего выражения лица Аянами никак не видит. И тем не менее, озвучить вопрос Рей не дала.

– Неприятно, – тихо пояснила она. /"О, вот как даже"/. «Отмычка» выдала мне в наушники удовлетворенно-злорадную трель, и шлюз начал открываться. Его порог был выше уровня студня, поэтому я просто вынула из захвата скорчер и шагнула внутрь. Хрустяще чавкнула слизь позади, и Рей снова оказалась у меня за спиной. В шлюзе было тесно, чисто и выкрашено в серо-стальной. А еще тут горел свет, и я с опозданием поняла, что это должно мне не нравиться. Наружная дверь захлопнулась, а перед моими глазами вспыхнул голо-экран. /"Внимание! Деконтаминация невозможна. Среда класса «омикрон""/. Я заозиралась: что бы ни означало это самое «омикрон», провал процедуры обеззараживания означал только одно.

– Над нами накапливается плазменный заряд, – равнодушно сообщила Аянами. Я выругалась и потянула из-за спины «флоганеф». От выстрела в такой конуре моим щитам безвариантный конец, но это все же не прямой удар ионизированного газа. /"Ну что ж такое, мы еще даже не начали!"/ Рей успела быстрее. Рука в тяжелой перчатке скафандра легла на внутреннюю дверь шлюза, и металл вокруг нее мгновенно покрылся окалиной. А потом пальцы слегка сжались. Я мотнула головой, выгоняя оттуда звон, прыгнула вперед – вслед за обломками двери и смазанной тенью в камуфляжном скафандре. Сзади гулко треснул разряд, но я уже катилась по коридору корпуса. Вся из себя такая неочищенная, заразная и живая. В коридоре было темно, и я, поднимаясь, снова зажгла фонари. Рей преспокойно отиралась под стенкой, изучая окрестности, ничего похожего на людей среди обломков шлюза не обнаружилось, – так что меня пока все устроило. Кроме собственной тупости, конечно. Оно-то понятно, я не обязана была знать, да и без Аянами я бы справилась, но все же…

– Спасибо, Рей, – буркнула я.

– Не за что. Синдзи облегченно бурчал что-то в наушниках, фоном общались Каору и Майя, а я припоминала карту и все трясла головой: применение боевой энергетики стабильно давало мне по среднему уху. Коридор корпуса должен был поворачивать налево через три метра, потом был большой зал, где наши активные сканеры обнаружили людей, потом – три пролета вверх по лестнице, к административному центру базы. Был еще лифт, но после сумасшедшего шлюза меня к здешней технике не влекло. Я жестом предложила Рей двигаться со мной, и неспешно пошла вперед. Одну дверь кто-то с мясом вырвал из пазов. Я изучила повреждение с профессиональным интересом, поморщилась и заглянула в помещение – скорчером вперед.

– Синдзи, возьми картинку на анализ, – сказала я, сглотнув. – Прогони через компьютер. Мне нужны причины смерти. Бывший офис охраны по колено был завален трупами. Судя по всему, тела сюда стаскивали и складывали. А еще их, по-моему, предварительно ели. Разбираться в подробностях времени не было, да особо и не хотелось. Ну вот, а теперь надо заставить себя сделать шаг вперед, оставляя эту комнату за спиной. Блин, их всех раздели – кого после смерти, кого до. А еще… Хватит, Аска. Хватит.

– Обрабатывается, – глухо сказал Синдзи. – П-пришли уточненные данные сканеров. Лужа протобионта занимает пятнадцать к-квадратных километров. П-почти идеальный круг.

– Дай угадаю. Центр круга – база?

– Да. Если т-точнее – оранжереи. Я фыркнула. Ну еще бы: это там, где возится какая-то крупная дрянь.

– К-как выжившие? – спросил Синдзи.

– Как найдем – скажу. В эфире повисла нехорошая тишина.

– Эээ… – выдавил наконец Синдзи. – Т-ты только что прошла мимо одного… А т-теперь и Рей. Я остановилась, упала на колено и описала стволом широкую дугу.

Рей тоже притормозила и теперь загадочно молчала слева и чуть позади. Сердце пока еще оставалось в грудной клетке, но это ненадолго. Повторяй про себя: чертовы нервы, чертовы нервы…

– Синдзи, – позвала я. – Сканеры не сбоят?

– Н-нет.

– Я тоже ничего не вижу, – отозвалась Аянами. – Но в коридоре странный переменный фон. Радиация и впрямь скакала – на несколько микрозивертов в минуту, но это не может обмануть сенсоры фрегата, вот прямо никак-никак не может. И тем не менее. Коридор словно бы пульсировал, мое сердце рвалось ему навстречу, в горле стоял шипастый комок – и все это происходило одновременно и со мной. /"Чертовы нервы, чертовы нервы…"/ Лучи света, как назло, выхватывали из темноты кровавые мазки по стенам и на полу, зеркальное забрало шлема Рей, в памяти снова дрожью отозвались объеденные тела. Я скрипела зубами, понимая, что могу сорваться в кромешную панику, что вот-вот все охватит ужасная мысль… Нет-нет-нет-нет! /"Я снова сплю?!"/ Черт. Что делает инквизитор в аномальной ситуации? Оценивает обстановку. А что делает сумасшедший инквизитор? Вот-вот. Он проверяет, не глючит ли его. Я сцепила зубы и принялась вспоминать свои действия, логику мира, последовательность событий, а цепочки сами потянулись в прошлое, соединяя отдельные моменты. /"Хорошая память, хорошая"/. Память виновато развела руками: да, мол, я хорошая. Извини, мол, но это все по-настоящему.

– Вперед, – кашлянула я. – Потом разберемся, что за дрянь здесь происходит. Это все фигня. Раз по-настоящему, значит, это просто жестокий космос и тупые люди, а не больная голова. /"Молодец, Аска, –/ криво улыбнулась я. – /Никогда бы не подумала, что буду радоваться такой реальности"/. Коридор повернул, и, судя по неловкой возне на «Сегоки», там снова видели фантомов, но нас с Рей решили больше не расстраивать. Я прикидывала, почему так бывает: сенсоры видят, а люди – нет, и ответы относились все больше к разной мистике. Еще бардак на термографе можно оправдать, но биометрические системы искали людей не по теплу. Ошибка позиционирования? Хм.

– Синдзи, проверь шкалу высот и перегенерируй соотношение био– и пространственных локаторов.

– М-минуточку. Я водила скорчером по сторонам уже безо всякого фанатизма. Ну подумаешь – призраки. Условно живая пакость, которую мы почему-то не видим. С кем не бывает, правда? В наушниках смущенно кашлянули, потом хихикнула Майя, и я нахмурилась.

– Эм, т-тут такое дело, – виновато сказал Синдзи. – Биометрия наврала. Люди п-под вами. За спиной у Синдзи народ облегченно обменивался репликами, а вот мне было как-то невесело, даже ругать обормота расхотелось – пусть он со своим растяпством и напугал меня.

– Молодец. А теперь расскажи мне, с каких пор у базы «Ируил» есть подземный комплекс. Веселье стихло, а мне захотелось в сердцах оплевать себе забрало изнутри. Ну что за дерьмо-то, в самом деле?

– Он есть. Я оглянулась на Аянами. Теперь блики моих фар складывались на ее забрале в какую-то совершенно жуткую маску. Или это там отражались мои собственные мысли.

– Но н-на сенсорах и правда… – неуверенно начал Синдзи.

– Я едва чувствую его, – сообщила маска, глядя на меня. – Вероятно, он экранирован.

– Гм, – озадаченно сказала я. – А биометрия?

– Управляемый экран, – подсказала Майя. – Настроен не на все частоты. Логика тут, конечно, была: допустим, люди внизу и не должны были находиться. Но все же, мать вашу… Закрытый от средств наблюдения подземный комплекс базы. Базы, на которой трупы едят, а потом складывают в комнату. Я улыбнулась: было бы неплохо туда рвануть, отыскать вход – чтобы уж по всем законам ужасов, благо антураж соответствует, не грех и героине подтянуться. Только это фиг вам. Забрать данные, сделать ноги и взорвать к херам эту базу. Я сбилась с шага: мысль о взрыве была неожиданной – откуда-то из прошлого была эта мысль, из славного и героического прошлого, где «во имя Империи, Первого гражданина» и все такое.

Чертова мысль была внезапна, но неимоверно приятна. /"Останется время – перезагружу стержни реактора. И гори оно все красивым пламенем"/. Я выбила дверь на лестничный пролет – обычную петельную дверь – и показала жестом Аянами: после вас, фройляйн. Рей неторопливо вошла туда и принялась подниматься. /"Сканер ходячий»,/ – выругалась, вспомнив о способностях гвардейца. По крайней мере, это означало, что наверху чисто. Лестница выглядела чистенько, но в паре мест стены попортили ударными патронами, и, судя по брызгам металла, стреляли в упор.

Крови или обгорелой органики не было. Я поймала себя на том, что мысленно перебираю ругательства, и прикусила губу. Сука-сука-сука-сука-сука. Треклятая база сдувала с меня остатки крыши, я уже готовилась увидеть один из своих воскресших кошмаров наяву, я готовилась встретить за поворотом Хикари, увидеть исковерканный трупик девочки в персиковом платьице, готовилась…

– Стой. Рей загораживала мне путь, мы шли уже по коридору третьего этажа, а у меня между лопаток дрожала капелька предательского пота, и системы биоочистки будто в издевку не спешили что-то с этим решать.

– Там человек, – сообщил шелестящий голос Аянами. – Вооружен, взволнован. «Там» – это был, если верить схеме, тот самый административно-командный центр, где находились наши данные. Я облизала губы: по теперешним моим представлениям, любой контакт с местным стоило начать парой выстрелов в голову. А ведь как все хорошо планировалось: обмен сигналами с «Ируилом», спускаемся мы с обормотом, забираем данные, я слушаю милый заботливый треп…

– Ты тоже взволнована, – добавила Рей. – Перестань.

– Как только – так сразу, – буркнула я, поднимая скорчер на уровень глаз. Эти самые глаза отчаянно слезились, и смаргивание помогало плохо. Я ухватила оружие обеими руками и двинулась к двери.

/"Сейчас ты у меня попляшешь. Я тебя не знаю, но ты у меня в такой кошмар попадешь, что все-все //сразу //расскажешь"/. Тычок в контрольную панель – шаг внутрь. В темном помещении блекло светились экраны – половина даже не голографические. На их фоне выделялся оператор – высокий, судя по всему, человек, который сидел в кресле перед командным пультом. Я наметила его затылок приоритетной целью и бросила взгляд на экраны. База была пустой – с камер наблюдения видно было безлюдные коридоры, кое-где расписанные уже знакомой и – черт побери – приевшейся мазней кровью. Зато на нескольких экранах оказались новые виды: например, покрытый рыжими потеками металлический шар (/"Где это?"/). Или ряды автоклавов. Или…

– Кто здесь? Голос был высокий для мужчины, но вроде и не женский. Оператор повернулся к нам, выставляя перед собой какое-то оружие. Я рванула в сторону, готовясь к неминуемому выстрелу, и навела прожекторы прямиком на фигуру в кресле. Трясущиеся руки едва держали рельсовое ружье с раздолбанным коллиматором, его ствол ходил из стороны в сторону, а потом оружия не стало. Аянами тенью пролетела мимо оператора и снова встала рядом со мной, держа «рельсу» за цевье. Оператор вроде бы смешно всплеснул руками, но на самом деле я видела только его лицо – сизоватый пузырь со шрамом рта, вокруг которого запеклась кровь, дырочки носа и бугристые волдыри там, где должны быть глаза. Эта тварь в стандартном комбинезоне оператора дрожала, вертя слепой мордой, вжималась в кресло, даже не пытаясь встать.

– Кто здесь?! Я невольно вздрогнула. Резкий высокий крик вспорол тишину.

«Сегоки» потерянно молчал, молчала Аянами, и, вспомнив о ней, я собралась. Что бы ни сидело в кресле, оно безнадежно слепо, а рядом со мной – гвардеец Его Тени. Да и с миллионвольтным выстрелом скорчера спорить тоже неинтересно.

– Борт «Событие», – нарочито сухо сказала я. – Мы за данными для Мильтеадеса. Что у вас произошло? /"Деловой тон. Деловой тон. И на рожу эту не смотреть"/.

– «Со-событие»? Да что ж за неприятный тембр такой?

– Да. Фрегат «Событие», я курьер. Мне нужен замдиректора Стросс.

Я повторяю, что с вами? Что произошло?

– Э-это я, – хрипло пискнуло существо. – Замдиректора Стросс. Я запаниковала. /"Я сплю, м-мать вашу. Что за бредовый разговор?!"/ Существо поднесло руку к лицу и отправило изъязвленный палец в рану рта. Мой палец честно дрогнул на курке: мне показалось, что на пальце было четыре фаланги.

– Что с вами? – спросила я, поражаясь своему ровному голосу.

Спасибо славному прошлому, надо полагать. – Что произошло с «Ируилом»?

– «Пятый день», – грустно и гулко сказал Стросс, вынимая палец из рта. С пальца стекала желтоватая жижа. И да – мне показалось: на пальце было не четыре фаланги. Их было пять. Черт, я сейчас выстрелю.

– Какой еще пятый день, сволочь?!

– Аска, – тихо сказала Рей. – Пропала связь с «Сегоки». Мы опускаемся ниже уровня экрана. Весь комплекс. Я оскалилась:

– Господин сволочь Стросс. Внятно и по пунктам: какого дьявола происходит на базе?!

– «Пятый день». И снова я удержалась – не знаю даже как.

– Проще вопрос: почему база опускается?!

– Закат. Меня трясло, и видела я только безглазый пузырь. Дрожь пола становилась все более ощутима, экраны помаргивали, что-то хрипло гудело, а потом господин замдиректора Стросс протянул ко мне руки, которые со скрипом удлинились на полметра. Потом еще на полметра. Я, кажется, даже улыбнулась: определенно, стоило отсрочить выстрел ради этой феерии. Но – ровно до этой феерии, подумала я, нажимая на спуск.

 

*Глава 17*

Земля кое-где полыхала, с неба сыпались густые хлопья горелой плоти – тяжелые, медленные, как крупный снег. Или как листопад – я не знаю. Я тащила Рей по земле, за ней в свежевыпавшем пепле тянулась борозда, но к снежно-белому телу грязь словно бы не липла.

Руки болели: щиты закончились час назад, и клещи холода намертво сжимали мне пальцы. Скафандр им был не помеха. /"Видишь, Рей, я даже захочу – не смогу тебя бросить»./ В наушниках громом гудели помехи, навигационный модуль, по-моему, выгорел к чертям, так что я просто тащилась подальше от будущего эпицентра. Пепел все падал, видимость становилась все хуже, горелая степь скрипела под ногами. И где-то между ушей танцевала гаденькая мыслишка, мол, тащи, тащи, Аска, хоть умрешь не дрянью. Можно бросить Аянами, рвануть самой наперегонки со взрывом реактора – и все будет классно. По крайней мере, так я умру не с обмороженными до костей руками. Остальных мыслей не было, воспоминаний – тоже, поэтому, когда я увидела прямо перед собой валящиеся с неба огни, мне показалось, что вот оно. Что – «оно», я не знала, но я точно ни секунды не думала о фрегате «Сегоки», о том, что кто-то – некий икающий капитан – нас ищет. Между сигнальными огнями открылась сияющая пасть, а потом пришло чувство полета. Кувыркаясь, я летела внутри луча-захвата, все еще не в силах отпустить изломанную куклу. В шлюзе я оторвала пальцы, примерзшие к бокам Аянами, и открыла забрало своего шлема.

Шлюз закрывался, внутри был отравленный и активный воздух, его вышвыривало в фильтры, и у интеркома за внутренними воротами уже возился кто-то, спешно натягивая тяжелый скафандр. У меня было секунд двадцать, чтобы понять, как все закончилось.

– Рей! Ты меня слышишь?! Рей! Ее веки тяжело дрогнули и приоткрылись. Аянами сейчас явно не хотела смотреть на этот мир, и вопреки тому, что я видела десяток минут назад, передо мной лежала раненная и смертельно усталая девушка. Не чудовище – девушка.

– Аска.

– Быстро и честно, – сказала я. – Жить будешь?

– Да. Я не разбираюсь в выражениях лиц статуй, но Рей ответила правду, и это было прекрасно. Уже несколько часов я не ощущала такого счастья. На моем запястье сомкнулся неприятно крепкий захват, и радость поутихла. Два огромных алых глаза смотрели мне прямо в мозги – и без того больные, несчастные мозги.

– Аска. Ты помнишь? Не говори ничего Синдзи.

– Что? Да!

– Пожалуйста. Не говори. Эта ее косичка, вьющаяся из копны спутанных волос, эта маленькая грудь, этот острый подбородок – и мертвая хватка на моей руке. Худая трогательная девчонка – и ледяной захват. /"И это она сейчас балансирует на грани потери сознания"/.

– Хорошо, – прошипела я. Касание ледяных пальцев выкручивало суставы. – Почему?

– Я же тебя попросила.

– Помню, не скажу. Но почему?

– Синдзи расстроится, – тихо сказала Рей, закрывая глаза. Она получила свой ответ и проваливалась в беспамятство удовлетворенная.

Увы, мне ни первое, ни второе не грозило.

– Что здесь?!. Я обернулась. Обормот и Майя стояли у ворот – в скафандрах, напружиненные, готовые подскочить и сразу кинуться помогать. Ну, это уж нет.

– Стойте, где стоите! – крикнула я, помахав искалеченной рукой.

Холод отпускал, но взамен пришла боль.

– Аска, Рей…

– Я же сказала! – прикрикнула я. – Все назад в корабль. Мы заразны, категория «омикрон».

– «Омикрон»? Что это? – прохрипел взволнованный голос Майи.

– Понятия не имею, но мы вместе разберемся, – я показала прикрепленный к предплечью блок данных. – Если ничего не выгорело, конечно. А пока тащите сюда крио-камеру и запечатывайте шлюз. Они отступили назад, а я только сейчас вспомнила кое-что важное.

– Эй, Синдзи!

– Д-да?

– Взрыв зафиксирован?

– М-м… Первый? Конечно.

– Нет. Второй.

– А, д-да. Т-только что.

– Хорошо. Я села на пол, и я правда-правда чувствовала то, что сказала. Мне было хорошо. *** Вторая доза кровеобразующего препарата пошла куда легче, и я прилегла, опираясь на лапу привода луча-захвата. Пользоваться чем-то, кроме толстого инжектора, обмороженные пальцы мне не позволяли, а Майю я послала в таких выражениях, что даже она, кажется, прониклась серьезностью угрозы. Яркий свет шлюзовой камеры нещадно лупил по глазам, но так было даже лучше. Кровавая – нет, даже не кровавая – дерьмовая резня в недрах «Ируила» не так настырно лезла из памяти. Есть мне не хотелось, и я некоторое время думала, считать ли это симптомом. /"Черт, да может цветные пятна от света надо тоже считать симптомом"/. В голове медленно перемешивалось пюре из усталости, тупой боли в десятке мест и понимания, что у меня есть все шансы пополнить ряды мутировавшей нечисти. Вот Аянами хорошо: карантин на несколько дней, жесткое внешнее облучение, и можно гулять смело отсюда. А я смогу свалить, только если в утащенных данных есть информация об этой загадочной заразе. В первую очередь меня интересует инкубационный период. А вообще, это все обидно, подумала я. У меня в крови самовоспроизводящиеся наномашины с программами против всех известных науке безобразий и их гипотетических штаммов. Мой иммунитет выдержит даже обнимашки с больным «серой известью», но, но… Загадочная дрянь, судя по тому, что я видела, нагло игнорировала все прививки, даже аналитические. Высшее руководство «Ируила» было иммуномодифицировано по полной программе, и вот все равно… *** /Вспышка./ /Я уклонилась от хлесткого удара, потому что подставлять скафандр под такие плети – это неординарно и дебильно. Бугристый хлыст отлетел в сторону, пачкая стены липкой слизью, а квантовый нож наконец издох. Если бы мразь не закрывала мне путь к реакторной зоне, я бы с ней вообще не связывалась, а вот теперь приходилось использовать ультима рацио куда раньше времени./ /Плазмакластический удар превратил коридор в оплавленную трубу, с потолка капала бывшая обшивка, а в моем «флоганефе» остался последний выстрел. Повернув в неповрежденную секцию прохода, я обнаружила, откуда вырвался монстр: сорванная дверь – старомодная, на петлях, – какие-то огрызки трупов внутри, и поломанная табличка «Старш… энергетик Макс… Ставропо…»./ *** Я потерла висок. Приступы неприятных воспоминаний – это пройдет.

Подумаешь. Главное, понять, что там у нас за зараза такая и когда мне прыгать наружу. Компьютеры «Сегоки» сейчас бодро потрошили кодировку полученных данных. Синдзи очень искренне сообщил через стекло, что Яуллис разрешил это сделать, а я даже не стала всматриваться в его микровыражения. Какая, в сущности, разница? Тяжелый вздох. Я обернулась: Рей лежала под баком, из которого медленно сочился тяжелый пар. Жидкий воздух тек на нее тремя дымными струями, охлаждая и защищая. Крио-камеру демонтировали, но сходу притащить ее из трюма в шлюз не получилось. Все-таки я серьезно покромсала интерьер, распихивая по кораблю дронов.

– Рей? Она повернула голову, ловя меня в свой алый прицел. Нас разделяло метров десять ослепительной стерильной пустоты.

– Ты как? – поинтересовалась я. Аянами прикрыла глаза и повела плечом. Ну, вот я уже с полуслова понимаю девчонку, которая так уютно лежит голяком под минус сто с лишним. Еще пара таких забегов, и все у нас будет вообще здорово: взаимопонимание, мир, дружба. А потом я ее вылечу и подарю Синдзи. Ха, вот бред, а? Я напряглась и подтащила поближе термометр: вдруг и правда жар, а мои маячки филонят? Прибор пискнул и сообщил, что температура у меня нормальная, даже чуть пониженная. Ну, последнее никого не удивляет, предположим, решила я, покосившись на Рей, окутанную холодным паром.

/"Пленка, которая ведет себя как холод, но при этом температуры не имеет»,/ – вспомнила я попытку Майи объяснить, что такое Рей Аянами.

Нет, ну, конечно, понятно, что эта самая пленка тормозит зачем-то (зачем, кстати, и как?) все тепловое движение, но, черт возьми, тупо же, разве нет?

– Эй, последняя из!.. Рей снова приоткрыла глаза.

– Расскажи, почему ты не убила Синдзи, – потребовала я, устраиваясь поудобнее. Под баллонами некоторое время молчали, после чего тихо прозвенело:

– Зачем тебе это знать?

– Мне интересно.

– Почему? Я не удержалась и все-таки посмотрела на нее. Последняя из Аянами села под своим паровым душем и положила ладони на колени. Кольца скафандра все же здорово напоминают кандалы, решила я в надцатый раз.

– Ну, даже не знаю, как тебе объяснить. Для начала, потому что он капитан, а ты – член экипажа. Ну и так, по мелочи, – мы много пережили вместе, а я о тебе ничего не знаю. Рей изучала меня: это было ясно видно, хотя ее красные зрачки оставались неподвижны.

– Ты не знаешь, потому что не спрашивала, – сказала Аянами. Мне очень захотелось прикусить себе язык. Подколка, вопрос по делу. Подколка, вопрос, вопрос – вся история моего общения с седой ходячей бомбой сводилась к… Да ни к чему она не сводилась, я с идиотом Судзухарой в свое время больше общалась, чем с Рей. /"Это что, укол совести сейчас был?» /Дико неприятно было признавать, но я на самом деле обходилась с этим существом как с предметом военно-космического интерьера. Даже рассуждая об отношении к ней Синдзи.

– Хм, ну вот я и спрашиваю, – сказала я наконец. – Хорошая возможность поговорить, ага?

– Почему? Вот дерьмо, да она что, совсем больная? Я покатала по языку обидные слова – и проглотила их: а ведь отмороженная красавица вовсе не дура. Ей всего-навсего хочется узнать, почему я, ее собеседница, считаю эту ситуацию удобной.

– Я, ты, пустой шлюз, – пожала я плечами и подняла руку, демонстрируя разорванный фрагмент скафандра. – Неведомая зараза.

Мне, может, придется наружу выбрасываться.

– Ты боишься смерти? Нет, ну какова засранка, а?

– Рей, ты мне зубы заговариваешь?

– Нет. Я тоже хочу узнать о тебе больше. Это просто обезоруживает, скажу я вам.

– Ответ за ответ, – быстро сказала я. – Знаешь, игра такая? Последняя из Аянами кивнула, я облизала пошерхлые губы и напомнила:

– Колись тогда. Мой вопрос был первым.

– Я не могла его убить. Клево, ух ты.

– Он тебе что, сразу понравился, что ли?

– Это второй вопрос, – бесстрастно напомнила Рей. – Моя очередь. Я пожала плечами, ощущая разочарование. Ладно, всего одна милая глупость насчет смерти, и я до тебя доберусь, девочка моя.

– Окей. Ну, смерть – это…

– Нет. Оторвав взгляд от ослепительной лампы, я взглянула на собеседницу. Та с ртутной пластикой приняла какое-то совершенно фантастическое положение тела, так что на нее теперь даже смотреть было неудобно.

– У меня другой вопрос, – сообщила Рей. Она вытянула одну ногу перед собой и пошевелила пальцами. Потом с задумчивым видом наклонила голову к плечу. /"Она что, нарочно?"/ – подумала я раздраженно. В неестественном сиянии шлюзовых ламп, в нечеловеческой позе, в ореоле из леденящего пара…

– Почему ты сама его не убила? Молодец, последняя. Ты ухитрилась задать просто отличный вопрос, и было бы неплохо самой знать на него ответ.

– Поначалу побоялась, потом увидела тебя, – сказала я.

– Это не ответ.

– Ну, прости-прости, – ухмыльнулась я. – Я же не в курсе, что тебя не устраивает мой инстинкт самосохранения. Рей прикрыла глаза и медленно начала говорить. Я слушала ее, и под останками скафандра тело покрывалось испариной, тело поняло, что спящая красавица говорит по делу: все ведь это было у тебя в голове, верно? Верно, Аска, дура ты несчастная? И демонтировать крио-камеру, пока дрыхнет обормот, и отправить Аянами в свободный полет, и – спокойно шлепнуть последнего хозяина корабля. Ведь наивный дурачок строил все на предположении, что для начала покончат с ним, а не с его убийственной телохранительницей. А на самом деле все просто, нужны только минимальные познания в схемах питания. И минимальная уверенность, что я это смогу пережить.

– Отличная идея, – сказала я вслух, собрав в кучку останки хладнокровия. – Ты просто кровожадное чудовище, Аянами. Жаль, я не додумалась до этого. Рей немного еще посмотрела на меня и улеглась на место.

– Эй, ты чего это? – спросила я. – Моя очередь.

– Не хочу больше. Мне даже стало не по себе – и это при моем-то положении и моих же туманных перспективах. В ровном и вроде бы недвузначном ответе последней из Аянами сквозила констатация факта: /"Ты брехло, Аска"/. *** Я проснулась от холода. Климатическая система потрепанного скафандра давно приказала долго жить, во рту было кисло и гадко, хотелось почистить зубы, хотелось пить и в туалет – не в скафандровый подгузник, а в нормальный туалет, хотелось в кресло и чтоб кофесинт… Но в целом – жить я хотела. Два часа сна, который мотыляется, как суборбитальный челнок, – небольшое удовольствие, но организм настырно требовал хоть недолгой отключки, и на свежие кошмары пополам с устоявшимся дурдомом ему было плевать. Я оглянулась: Рей в странной позе валялась под баллонами, закрыв глаза

– то ли снова ударилась в бифудху, то ли спала. Судя по часам, мы провели в шлюзе уже черти сколько времени – больше суток. И пора было узнать, как там успехи у юных взломщиков. Я прислонилась к стене у внутренних ворот шлюза, зажала кнопку вызова в меню и принялась ждать. Весьма прогонозируемо первой примчалась Майя.

– Что-то случилось, Аска? Ты… – прохрипел интерком.

– И не мечтай, живодерка. Я в порядке.

– Так чего ты? Майя потерла заспанные глаза и меня это зрелище несказанно порадовало.

– Чего я? Это ты чего? Ты там что, пьешь и дрыхнешь, что ли? Ибуки слегка отпрянула от монитора:

– Если ты о данных, то они еще…

– О данных? Да ну ты что? – страшно удивилась я. – Вы там не торопитесь с этой фигней, мы с Рей еще в планеты не доиграли.

– Привет, – сказал Каору, показываясь за спиной докторши. – Не нервничай, мы почти закончили. И Майя уже почти закончила с образца… Ибуки цыкнула на него сквозь зубы, съежилась, а я, признаться, сразу не поняла, о чем говорит красноглазый. А потом поняла.

– Образцы, значит… – произнесла я.

– Ты не заводись только! – предупредила Майя, отгораживаясь от камеры обеими ладонями. – Я соблюла все меры предо…

– Да ты просто гений, мать твою! – уже не сдерживаясь, заорала я.

– Эти на «Ируиле», по-твоему, идиоты, а ты – непогрешимая донна Эльза?! Когда ж это дерьмо закончится? В дальнем краю перспективы показался последний герой фрегата «Сегоки». Синдзи на бегу напяливал на себя растянутую футболку и что-то мычал под нос. Я захлопнула рот и очень вовремя – как раз чтобы услышать, как отвечает ему посторонний женский голос, который вовсе не хотела больше слышать.

– Дорогу нашему капитану, – буркнула я, когда он подошел ближе. – Синдзи, открывай ворота.

– Т-ты же сама затребовала карантин, – поднял брови обормот. Я слегка поизучала его, выяснила, что спал он плохо и недолго, и мне очень это понравилось. Приятно.

– Затребовала. Но вас одних оставлять нельзя. Во-первых, наша алкоголичка протащила какие-то образцы, так что карантин бессмыслен.

Во-вторых, ты снова вернул в строй мятежную железку… Эй, привет, «Сегоки»!

– Привет, Аска, – произнес женский голос прямиком в шлюзовой камере. Я приятно улыбнулась и посмотрела снова на экран интеркома.

– Без комментариев, Синдзи. У тебя хоть есть разумные причины?

– П-полно, – твердо сказал он. Что ж, убедительно – ну, по крайней мере сам он в сказанное искренне верил.

– Да? Отлично, я в тебе и не сомневалась. Тогда начинаем совещание. Я ощутила спиной холод и отодвинулась. Пусть поглядят друг на друга, я ж не злая. Рей кивнула Синдзи, Синдзи кивнул Рей, я кивнула сама себе и дала слово Майе.

– Выводы странные, – сказала Ибуки с опаской. Я поощрительно улыбнулась: мол, сделай свое дело, детка. – Если бы я… Ик! … не встречалась с описанием Волтурны, я бы никогда не сказала, что это за объект.

– Короче. Вирус, бактерия, простейшее?

– Вроде как вирус. Мне очень захотелось отшлепать Майю. Нельзя со мной так.

– Ты хочешь сказать, что пока я тут сутки курортничала, ты даже не смогла определить домен? Ибуки неожиданно обиделась, достала что-то из кармана на животе, и из этого чего-то выпрыгнул голо-экран.

– Смотри. Я посмотрела и даже честно попыталась понять, что передо мной.

Капсид у этого вируса слишком напоминал полноценную клеточную оболочку, а уж начинка… Зачем ему так много ДНК? Или это что вот такое было? Я жевала губу, а потом вспомнила ключевое слово и с сомнением посмотрела на экран интеркома:

– Ты хочешь сказать, что на «Ируиле» поработал «Творец»? Майя поджала губы:

– Не очень-то хочу, если ты тоже помнишь эту историю.

Симптоматика, опять же. Но в морфологическом и поведенческом аспекте

– это «Творец». Я вот только не пойму, что с этими основаниями…

– Стоп-стоп, – поднял руку Каору. – А можно для провинциалов?

– Да легко, – отмахнулась Ибуки. – «Творец» – это микроорганизм, который нашли на Волтурне… Я терла лоб, и ничего дельного натереть не получалось. Волтурна была раньше «Глизе 581 с», а имя собственное получила после того, как восторженные ученые обнаружили там океан, кишащий жизнью. Размах экосистемы поражал воображение: от условных вирусов до километровых каких-то щупальцев. Исследователи забились в мультиоргазме, но описать все это не смогли, швырнули там пару зондов и улетели. Не помню толком хронологии событий, но через год, кажется, примчались новые ребята, обвешанные грантами Империи, как волосатики колтунами, и разразился скандал. Оказалось, что Волтурну покрывает просто океан «первобытного бульона». Первую экспедицию объявили фальсификаторами, их данные и съемки – подделками. Ну и рассказам о скоропостижной смерти и разложении пойманных образцов, конечно, теперь мало кто верил. Мало кто – это не значит «никто». Имя парня из головы вылетело, но он был с Бекассы, и он раздобыл лиофилизированные останки якобы волтурнских существ. Дальше все было как в фантастических рассказах или в историях про случайных изобретателей. Он выделил из сушеной дряни микроорганизм, дал ему какое-то имя и пошел сдавать в свою лабораторию. Там полученную среду обозвали колонией соплей, засунули в питательный супчик и… Короче, нет больше этого города на Бекассе. Когда с планеты пошли сигналы биоопасности, подумали об эпидемии.

Патрульные местной корпы обнаружили вместо города море колышущихся щупалец и ломающиеся под их весом арочные здания. По счастью – или по несчастью – корпорация оказалась с биологическим уклоном, так что вызывать термоядерные удары они не стали. Щупальца распотрошили, изучили и во второй раз выделили этот вирус. Уже с подходящим названием – «Творец».

– …когда он попадает в любую питательную среду, он начинает процесс ее преобразования. Буквально – х-хик! – строит клетки, собирает ткани по заложенной в ДНК программе.

– Майя, поправь меня, но «Творец» же работает только с неклеточными объектами? Подбитая посреди вдохновенной речи Ибуки замолчала и посмотрела на меня.

– Теоретически… Да и практически, на Бекассе он создал полипов, которые генерируют протобионт. То есть, он изменяет и саму среду под себя. Я поморщилась:

– Майя. Ты поняла, о чем я. «Творец» неспособен заражать людей. А эта дрянь – способна.

– Это, кстати, не совсем «Творец». Я уже изучила пять из восьми цепочек ДНК, и могу сказать, что там приличные отличия.

– А откуда у т-тебя данные о коде «Т-творца»? /"Да из рукава достала, –/ раздраженно подумала я. – /Это же Майя, вечно у нее самые неожиданные вещи попадаются"/.

– Я занималась в том числе и «Творцом», – сухо сообщила Ибуки.

– Вот это я понимаю – разброс интересов, – сказал Нагиса с уважением. Мне представилось, для чего специалист по Аянами могла изучать вирус, и в воображении все вышло мрачно. Бедные, бедные девочки-гвардейцы.

– Замнем, – предложила я. – Ибуки, я или Аянами можем быть носителями?

– Вполне. Ого. То есть, Майя считает, что вирус способен пройти холодовую оболочку Рей. Плохо.

– Слабости?

– Нет… Или я его пока не расколола, – добавила Майя. – Ну, в смысле… Я махнула на нее рукой: да понятно и так, что имелась в виду возможность лечения человека, а не абстрактный способ убить «Творца». Чего его убивать-то? Он скверно переносит гамма-облучение.

– Д-давайте исходить из данных лабораторий. Синдзи покопался в запястном приборе и потер переносицу:

– Через п-пять минут «Сегоки» закончит расшифровку кодов «Ируила». Д-думаю, нам будет проще разобраться, если мы узнаем об их д-действиях. Я кивнула и села на пол. В целом все логично. Поднеся руку к лицу, я думала о том, что могла бы и сама догадаться о «Творце». Ну, хотя бы предположить, что он тут замешан: и тот же разлитый протобионт, и тот ад, в который мы попали, подняв «Ируил» на поверхность. *** /…Подрагивая, комплекс полз снова к поднебесью. Я отвернулась от пульта и обстреляла коридор, в котором что-то со скрежетом ползло к комнате управления. Аянами просто стояла в сторонке. В воздухе вокруг нее кружились черные лезвия./ /– Делаем так. Я прорываюсь к реактору, снимаю магнитные ограничители и готовлю бабах. Ты зачищаешь все вокруг посадочной площадки и держишься до моего возвращения./ /Мимо меня с присвистом шваркнуло лезвие. Я не стала даже оглядываться: какая разница, кого там покромсало? Отупение от сплошной мерзости брало свое. Рей посмотрела на ожившие экраны внешних камер, и я проследила ее взгляд. Болота протобионта больше не было, а происходящее там просто-напросто не укладывалось в голову. Сросшиеся глыбы геля с жгутиками, какие-то щупальца, какие-то окостеневшие косы…/ /База «Ируил» напоминала бред человека, который искренне ненавидит жизнь как таковую./ /– Я… Не смогу./ /– Что?/ /– У меня остался час, – тихо сказала Рей. – Их слишком много./ /"Сегоки» может обстрелять это все, оставалось три минуты до выхода на горизонт связи, и все было бы здорово, если бы не одно «но». Гразеры в атмосфере не помогут, а все остальное борт-вооружение одним выстрелом оставит тут кратер размером с сам фрегат./ /– Не говори Синдзи, – вдруг попросила Рей…/ ***

– … Аска! Я подняла голову. С экрана интеркома на меня смотрели лица разной степени обеспокоенности.

– Задумалась. Что хотели?

– Я сп-просил, что произошло после погружения комплекса, – напомнил Синдзи. – Хочу восстановить события.

– А, для истории. Ад там произошел, – буркнула я. – Эти твари полезли из всех щелей. Бывший состав станции. На некоторых даже одежда осталась.

– И ты решила уничтожить базу?

– Ну, для начала мы обтрясли их компьютеры, – вдохновенно сказала я. – Миссия – она ведь прежде всего. Синдзи кивнул и, к моему удивлению, не стал делать виноватое лицо. А мне так хотелось посмотреть. Попробовать еще раз, что ли?

– Кстати, о событиях. Мы с Рей когда пробрались на поверхность, рассчитывали увидеть в атмосфере фрегат. Где вас носило? Вы что, этот ад не наблюдали?

– Н-наблюдали, – угрюмо сказал обормот. Видимо, воспоминания были не слишком милыми. Душевно рада, что не одной мне так показалось.

– Мы закладывали курс на предельный спуск, – пояснил Нагиса. – Синдзи хотел прижаться к поверхности и выжечь все маневровыми двигателями. А потом произошел первый взрыв. Я запустила мозги. Конечно, ход был так себе. Например, если бы мы вылезли на поверхность, то от меня бы остался пепел, но обормот рассчитывал на возобновление связи, я так понимаю. Дескать, не высовывайтесь, девчонки, я тут пока слегка зажгу. А вот после этого самого «взрыва»…

– Что вы т-там взорвали?! – спросил Синдзи с чувством. – У нас отключились сверхдальние локаторы и вся связь. А вот теперь ясно, чего он такой хмурый. Он нас, поди, похоронить успел. Ну, во всяком случае, меня – так точно.

– Климатическую установку, – сказала Рей. – Мы не ожидали, что она окажется нестабильной. /"Дура, – /подумала я./– Ты б еще кондиционер «взорвала""/. Майя присвистнула:

– Что там за источник был? Такой выброс фотонов, как из… Даже не знаю из чего.

– Ты бы видела их реактор, – вмешалась я, пока Аянами не напортачила окончательно. /"Ну не твое это, гвардеец. Не умеешь – не чеши"/. – Там мощность одних только граничных взрывов плазмы – о-го-го.

– Хм, п-предположим. А зачем тогда понадобилось в-взрывать реактор?

– Я вот здесь не поняла, – сказала я, подпуская в голос побольше агрессии. – Ты что, нас в чем-то подозреваешь? Да как по мне, там все расхренячить надо было, до мантии все взрывами перекопать!!!

– Первый взрыв выжег все на поверхности, – вмешалась Рей. – Подземный комплекс уцелел. /"Что за слаженная у нас двойка получилась. Ну загляденье прямо"/.

– Вот-вот, – подхватила я. – Для полного эффекта пришлось…

– Вы могли подождать нас, – неожиданно зло сказал Синдзи. – Зачем рисковать собой, если с «Сегоки» можно было просто хоть вручную сбросить сверхмассивную торпеду?! Ни разу не заикнулся, паршивец. Ну, прости, не буду я длинноногой дурой, которую надо спасать.

– Да ты что? А что ж ты сам не пошел вниз, нас послал? Удобно быть спасателем с орбиты? Весь в белом, чуть что не так – сразу: «Да я бы!..» Синдзи побледнел, стиснул губы – и промолчал. А меня даже слегка кольнула совесть: пусть он дурак и обормот, но он ведь хотел как лучше.

– Хорошо. Вы молодцы и поступили правильно, – неожиданно сказал он. – Тогда почему я подобрал вас всего за полминуты до взрыва реактора? /"Я искала Аянами»,/ – чуть не брякнула я и замолчала. Тут такое дело. Можно, конечно, продолжать давить на то, мол, хорошо все оценивать из чистенького фрегата, планы составлять, сверхмассивную торпеду надраивать. А вот мы мол, там в самой каше думали о том, как бы эту дрянь уничтожить и к штурмовику прорваться.

Без взгляда из-под небес, так сказать. Только вот это все глупо и непрофессионально. В конце концов, я пусть и бывший, но инквизитор. Можно рассказать правду, но я пообещала Рей. Вот черт. Все-таки придется побыть немного женщиной.

Совсем-совсем немного.

– Послушай, – сказала я хрипло. – Мне порвали скафандр, как только сбили щиты. Я буквально продиралась через эту погань, и меньше всего в это время я думала. Рей… Рей мне просто помогала. Так, ну а теперь… В течение всей это тирады я старательно терла себе висок, а под конец даже позволила голосу слегка вздрогнуть.

– …А теперь, если ты не возражаешь, у меня побаливает голова.

Сообщи, когда раскодируют данные. Два шага к своему «лежбищу», в обход Рей, и – слегка припасть на одну ногу. /"Какой позор"/.

– Уже р-раскодированы, – сказал Синдзи, взрезая тяжелую паузу. – «С-сегоки»?

– Да, Синдзи?

– Д-данные на мой терминал.

– Уточни запрос, Синдзи.

– Выборку по к-ключевым словам «Пятый день», «признаки заражения»

и «способы заражения».

– Принято. Я слушала этот обмен репликами, стоя ко всем спиной. Рядом со мной лучилась холодом Аянами, и в глаза она мне не смотрела.

Ослепительный свет шлюза больно царапался, и он мне не нравился.

– Р-рей, – окликнул Синдзи, и я обернулась. В интеркоме виднелась крайне веселая картинка: капитан что-то читал со своего наручного терминала, а у него буквально на плечах висели Ибуки и Нагиса. В их глазах играли блики быстро прокручиваемого текста.

– Да, Синдзи? – ответила Аянами почти в тон ВИ корабля. Я невольно поморщилась.

– Ты к-контактировала с самой средой вируса? Рей не ответила, ожидая продолжения. В принципе, я бы тоже не возражала против уточнения вопроса: что еще за среда? Сопли этих мутантов? Протобионт?

– Среда содержалась в д-дозаторе, – подсказал обормот, с надеждой глядя на Аянами. – Сферическая к-капсула, метров пять в диаметре. Мы похожую пакость видели только на камерах наблюдения. По крайней мере, я.

– Ее полностью сожгло первым взрывом, – хладнокровно сообщила Аянами. А-а, вон оно что. Молодец, Рей. Как знала, что надо выжигать.

– Аска?

– Что – Аска? Нет, я даже не видела ничего похожего вблизи.

Только на мониторе. Синдзи потер щеку и принялся дальше листать текст. Майя только что не постанывала: ей, видимо, мешали читать что-то очень интересное. Каору, склонив голову, шевелил губами, проговаривая что-то. Куда ему, штурману, до микробиологии и генетики. Мне было до невозможности интересно, что же там такое. За всеми расспросами последнего часа я как-то подзабыла, что могу вскоре превратиться в слизистое когтистое не пойми что.

– Т-так, ну дальше потом, – объявил обормот. – Г-главный вывод:

опасен только контакт со средой. П-после попадания в первого носителя вирус может распространяться, но гибнет внутри нового живого организма… Майя захихикала:

– Бред какой-то. «Творец» же…

– Это не «Т-творец», – оборвал ее Синдзи. – Это когда-то было «Т-творцом». Смотри…

– Э, э! – я помахала рукой перед интеркомом. – Давайте сначала с нами решим, хорошо? Синдзи кивнул и обернулся к Ибуки:

– Майя, как б-быстро ты сможешь разобраться?

– Полчаса. Ммм… Нет, лучше час.

– Дашь ей два – она и два часа будет копаться, – предупредила я.

– Час, – твердо сказала Майя и убежала к себе. Она стремительно уменьшалась в поле зрения интеркома, Нагиса смотрел ей вслед, а Синдзи тер висок, отражая мой собственный жест.

– «С-сегоки». Данные по «Ируилу» – доктору Ибуки. Я кивнула ему и очень удачно села на пол – прямо в третью позицию бифудху. ***

– Нет, ну уроды, представляешь? Я представляла. Заражать своих сотрудников – это очень, очень некрасиво. А ведь как все начиналось! Целенаправленное моделирование жизни по заданным условиям – вот что такое этот «Пятый день».

– Уроды. Можно подумать, тебе не доводилось такого делать. Ибуки пошмыгала носом и сделала многозначительное лицо:

– Мне лично – нет!

– Допустим, я поверила.

– Допустим, я тебя… ик!.. не послала. Я решила не отвечать. Что взять с пьяной женщины? Мне самой уже было сильно хорошо, дурацкая афера с ускоренной эволюцией разошлась на атомы в миллионах километров за кормой «Сегоки». Все было даже почти отлично.

– Интересно, – сказала вдруг Майя, – почему они не свернули проект, когда «Творец» мутировал. Я поморщилась:

– Ибуки, тебя что, вырубить, чтобы ты прекратила об этом говорить?

– Нет, ну ты только посмотри! Ик! И без того малоизученный вирус перерождается и начинает изменять уже существующие живые организмы!

Он же никогда не вмешивался в человеческие гены! Мне вспомнились эти самые организмы, и выпивка встала в горле колом. Майя еще там что-то пьяно булькала, а я, поставив локти на стол, смотрела в подрагивающее зеркало ликера. В этой дерьмовой ситуации я видела сплошную иронию: люди притащились к черту на рога, чтобы скрытно изучать искусственную эволюцию, устроили все по уму, а потом вмешался неучтенный фактор. Радиационный фон планеты – высоковатый для человека – был куда ниже, чем волтурнский, и «Творец» вдруг изменился. Люди – очень глупые твари, даже когда это очень умные люди, поэтому они с радостью сунули руки туда по локоть.

Ведь экспериментировать с себе подобными – куда круче, чем с озером соплей… Вот откуда это у нас, а? Почему мы такие двинутые на идее улучшить свой вид? Наверное, это как-то связано с тем, что по утрам смотрит на нас на всех из зеркала. Я выхлебала полстакана и поморщилась. Майя присвистнула и последовала моему примеру. А я все доедала себе мозг иронией произошедшего. Потому что под завязку прилетели мы, когда у корпы связь с базой оборвалась. Прилетели, навалили полные штаны и с перепуга обратили все в пыль. И вот теперь жжем двигатели, торопимся, чтобы где-то кто-то смог повторить феерический успех базы «Ируил». Или – чем космос не шутит – даже превзойти его.

– У тебя еще осталось? Ххик! Я с сомнением посмотрела на стакан.

– Да, мне хватит.

– Уверена?

– Угу. Я хочу спокойно выспаться, а не блевать. Майя хмыкнула и развалилась в своем кресле, опасно размахивая полупустым стаканом.

– А вообще – хорошо посидели, правда? Я вспомнила нашу маленькую посиделку и кивнула. Мне, конечно, не понравилось, но все равно было как-то душевно – уж после шлюза так тем более. Я даже отвыкла дергаться при звуках голоса виртуала. А, вот, кстати.

– Майя, я забыла обор… Синдзи спросить, зачем он вернул в строй ВИ. Ты не в курсе?

– Ну, просто ведь, – снисходительно сообщила Ибуки. – Он мотался по кораблю, как угорелый. А виртуал дает простоту в общении с системами. Ну и в полном… ик! …функционале компьютеры быстрее щелкали коды. Логично, решила я и больше не стала портить себе этим настроение. Все было совсем здорово: удостоверилась, что не больна, два часа провела в душе, отмываясь от мутировавших ученых, пота и всего-всего ужаса. И посидела в компании всяких чокнутых граждан, а вот теперь допивала с милой докторшей. Допивала, не чувствуя в мозгах ни капельки спирта. /"Спать хочу. А, нет. Стоп, я хотела еще кое-что у Майи уточнить"/.

– Ладно, – зевнула я, вставая. – Пойду к себе, пожалуй. Ибуки накрутила челку себе на палец и мечтательно улыбнулась:

– Эх, ладно. Давай.

– Даю, – сказала я через плечо. – А вообще – спасибо тебе за Аянами. Если бы ты ее не подлатала, я бы сейчас ммм… Ну, была бы несколько не в себе. Ибуки хохотнула:

– Ну, я свой рацион отрабатываю честно. И как она тебе, кстати?

– Милая девчонка. Только… Странно все как-то.

– Ну-ка, ну-ка, – оживилась Майя. – Садись и рассказывай, какую из прорвы странностей Аянами ты обнаружила? Я изобразила сосредоточенное лицо и якобы даже погрузилась в себя. Майя под шумок подвинула мне свеженаполненный стакан.

– Как тебе сказать, интуиция, наверное, – начала я, старательно перемешивая в голосе наглость и неуверенность. – Мне кажется, что Рей дерется словно бы вполсилы. Ну, как будто бережется. Нет, в смысле, дай нам космос всем так беречься, конечно…

– Она больна, – оборвала меня Ибуки. – А ты просто умница, если это учуяла. У нее системное повреждение… Ик! Энергетических контуров.

– А… Ну это все объясняет, – сказала я как можно язвительнее.

– Окей, скажем проще. У нее повреждены крылья. /"Проще? Пооскорбляй меня тут еще, запойная"/.

– Крылья? Поподробнее.

– У Аянами в боевом режиме формируются крылья – особые плоскости для обмена энергией со средой. На пике мощности их видно даже невооруженным взглядом… О да. Их видно. *** /– … Не говори Синдзи, – вдруг попросила Рей./ /– Что?/ /– Иди к реактору. Я уничтожу все снаружи./ /– Но…/ /– Ты много разговариваешь./ /Рей изменилась. Никому уже давно не нужный десантный скафандр вспыхнул голубым пламенем и сгорел, распадаясь догорающими угольями, а под ним закрутилась буря ее родного черного комбинезона. А потом…/ /Потолок треснул прямо над ней, и Аянами взмыла в пролом, словно кто-то дернул ее за невидимую нить. Весь комплекс пошел дрожью, замерцали помехи на экранах, а я снова выстрелила вдоль коридора – вслепую, просто чтобы что-то сделать, чтобы привести себя в чувства./ /"Бывает. И не такое бывает»./ /Я бегом бросилась к коридору, прокручивая в голове сотни будущих вопросов к красноглазой загадке, и зацепилась взглядом за монитор.

На панорамной камере под ночное небо взмыла крохотная фигурка, расправляющая огромные золотисто-оранжевые крылья. Чудовища в ближнем радиусе сразу сгорели, и прежде чем экран зашелся «снегом»

пропавшего сигнала, я увидела, как из рук фигурки вырастают пылающие бичи./ ***

– Да ты на ходу спишь, – пьяно хихикнула Майя. – Иди, иди. Завтра дорасскажу.

– Ага, завтра, – тупо согласилась я.

– Короче, наша Аянами – инвалид. Она умрет, если попытается распустить свои крылья. Хотя… – Ибуки уперла палец в край стакана и покачала его, удерживая в опасном равновесии. – Да ну, бред.

– Что – бред? – раздраженно спросила я, изображая сонливость.

– Бред – это бред, – зевнула Майя. – Приятных снов, Аска.

– И тебе не сдохнуть. Ибуки расхохоталась, а я ушла в затемненный коридор – к своим сомнениям – и была при этом уверена только в одном: /"Рей права.

Синдзи точно расстроится. Рано или поздно"/.

 

*Глава 18*

– Надо поговорить, – сказал Нагиса, наклонившись чуть ли не к самому моему уху.

– Да, конечно, – буркнула я в ответ и снова повернулась к дилеру:

– Мои извинения, срочный вызов с корабля. Посредник вежливо улыбается, скотина, не говорит лишнего. Я бы и сама не прочь потолковать с Каору, раз уж он под боком. За дверями заказного кабинета было людно. Элитный деловой район на орбитальной станции всегда такой: за дверями могут ворочать сделками на миллионы, а под дверью порошками и контрафактным ликером торгуют.

«Чейдиналь» исключением, конечно же, не являлся. Да и с чего бы ему, крупнейшей станции в человеческо-сцинтианском пограничье, быть исключением? Я оттащила Нагису в нишу и коротко сообщила:

– Мудак, по-моему.

– Аналогично, – пожал плечами Нагиса.

– Заметил, как он говорил о сроках выпуска запчастей?

– Да. Он не врет, просто не знает точно. Я задумалась. Оно, конечно, подтверждений моим навыкам инквизитора мне даром не надо, но, с другой стороны, Каору быстрее въезжает в тонкости товарно-денежного обмена, который в космопортах обычно относится к категории «кидалово». Я сама могу прикрутить на место любую деталь, разбираюсь в стоимости, рынке и производителях, но чтобы выторговывать это… Эхм, я оказывается, на прежней работе привыкла к хорошему. Там для получения запчастей нужно было заполнить тонну бумаги, а не отслеживать взаимосвязи между хитрым блеском в правом глазу и смазанной голографической печатью. На покупке СП-катушек я уже чуть не срезалась, хотя и не успела перечислить деньги. Там сцинтианская морда отделалась тремя тысячами компенсации, но погореть я могла на куда большую сумму. И вот теперь я таскала за собой по рынкам штурмана с фрилансерским прошлым, пока замаскированный под астероидный тральщик «Сегоки» висел на привязи у «Чейдиналя».

– Что будешь делать? Я пожевала губу и покосилась на красноглазого. Тот по-хамски оглядел какого-то не в меру любопытного торговца, сунувшего нос в нишу. Торговец обнаружил в темноте два красных глаза и кривую ухмылку, так что исчез быстро. Я хмыкнула:

– Идем дальше.

– Не прощаясь, – уточнил Каору одобрительно.

– Задаток не оставляли – можно и не прощаться.

– Есть, капитан, – козырнул Каору и нарочито вразвалочку выбрел на улицу. Вот этот Нагиса мне нравился. По большей части он открыто улыбался продавцам и говорил им гадости, если продавцы того заслужили. Он хариугом впивался в горло дельцам, выпытывая все до наименьшей детали, вплоть до номера партии и лицензий. Похоже, в своей среде он забывал о своей маленькой червоточинной детали биографии и вел себя как простой нахрапистый штурман, усланный на закупки. Да что там – он? Даже я забывала об этой маленькой детали. /"Берегись, Аска. Помни о своих снах"/. Я тряхнула головой:

тонкий голосок удивительно благоразумного безумия взял моду одергивать меня. По делу, без дела – главное не дать мозгам ощутить себя мозгами женщины.

– Эй, Аска, ты вообще как, высыпаешься? Я покосилась на идущего рядом Нагису.

– Сплю на ходу? – честно спросила я.

– Да нет вроде. Вид просто какой-то… Ну, странный, что ли. Душевидец чертов, похолодела я и поинтересовалась вслух:

– Нагиса, ты, случаем, не бессмертный?

– Эм?

– В смысле, еще раз используешь на мне свои способности – пришибу. Каору широко ухмыльнулся и медленно произнес, глядя перед собой:

– Да какие способности? Это и так видно.

– Не гони, – предупредила я. – Не люблю, когда мне заливают всякие… Странные и подозрительные люди. Дальше мы шли по пешеходному мостику в полном молчании. В грузовом туннеле под нами все забили тяжелые транспортные платформы, кому-то там отоварили гравиподвеску, и на нерасторопного идиота грязно ругались. На мостике все бежали по своим вопросам, и события внизу бегунам были параллельны: важный торговый центр, люди сплошь занятые. Что ж, это очень и очень в духе. /"Добро пожаловать на станцию «Чейдиналь». Здесь всем похеру"/.

– Куда дальше? – поинтересовался Каору. Я изучила список и вздохнула. У нас по-прежнему было мало запчастей, а интересных поставщиков – и того меньше.

– «Смих'аэль Инк» еще остался. Ты там помалкивай, ага? – предупредила я. – Мне уже даже хоть бы контрафактом загрузиться.

Надоело здесь уже.

– Да не вопрос. С Каору что-то было не так. То ли вся эта волшебная прогулка по жуликоватым торговцам его так прибила, то ли еще что, но его раскачивало, будто маятник: то шутки и присказки сыпал, то хмурился, будто ему это все в тягость и «мама, отпусти меня на корабль». /"И он еще спрашивал, что со мной/», – подумала я. Пешеходный мостик миновал туннель и снова рухнул в недра торгового отсека. Двери, лампы, – почему-то все разные, – рекламы и снова двери. Коридоры лихо меняли цвет по прихоти хозяев лавочек, а мне было неуютно и интересно. Все неуютно и все интересно.

– Подбери сопли, Нагиса, мы прибыли, – сказала я, изучая вывеску.

Торговое представительство сцинитиан снаружи выглядело симпатично, ему не хватало только бубенцов и рюшиков. /"Позорище, вы же деталями космических кораблей, торгуете"/.

– Аска, а что тебе здесь не нравится? Я задержала руку у интеркома и оглянулась.

– Здесь? У этих торговцев детскими цацками или вообще во вселенной?

– На этой станции.

– Хм. А чего это ты вдруг? – спросила я с подозрением. Каору нейтрально пожал плечами: дескать, да просто так.

– Давай потом. Дела сделаем и пообщаемся. Он кивнул и, уже натягивая свою обычную нагловатую рожу, обронил:

– Я просто вырос в таком месте. А, ностальгия. Страшная штука, если разобраться, особенно когда у тебя в брюхе что-то вовсю ведет обратный отсчет, вокруг команда идиотов со смертоубийственными целями в жизни, а в перспективе туманный раздел денег, который тебе, может, уже и не пригодятся. Если б я была хоть чем-то лучше, я бы посочувствовала. Кто-то побывал по ту сторону червоточины, а у кого-то она в голове. Червоточина, которая всегда с тобой. Я ждала ответа интеркома и поражалась сама себе: /"И я еще брезговала с ним общаться. Разговаривать. В кошмар его себе записала…"/ Наверное, это было страшное озарение, и мне полагалось, приоткрыв рот, пялиться на штурмана Нагису, и взгляду полагалось быть туманным – под стать консистенции мозгов.

– Млиихан хлер, досточтимые, – сказал интерком. – Чем можем помочь вам? Я слегка приподняла руку и сложила пальцы в сложный знак, куда более красноречивый для сцинтиан, чем любой ответ голосом: мир, торговля, взаимная выгода, расцелуемся в десны.

– Будьте нашими гостями, досточтимые. Двери распахнулись, и пахнуло изнутри не рюшиками и не детским садом: «Смих'аэль Инк» пах серьезной конторой. Мне захотелось облизнуться в предвкушении добычи.

– Каору, – позвала я, оглядываясь. – Расскажешь мне как-нибудь о своей родной станции? Нагиса нагло улыбнулся и повел плечами. Вот сука. ***

– Данные.

– Три два. Три ноль. Три два. Три пять. Три…

– Хватит, «Сегоки». Я запустила пальцы под узел волос и поскребла голову. Мне не нравилась статистика инжекторов сверхтоплива, но проверить все я не могла: систему слишком тесно повязали с незнакомым мне «дыроколом»

Аустермана. Так что полную калибровку пришлось бы проводить с риском оказаться где-то в далеком и глубоком междумирье. Разглядывая на свет биолитовую плату, я пыталась сосредоточиться:

мозги скрипели престранно, словно обрабатывая впечатления двух-трех людей сразу. Я потянулась за тоником. Пить лежа – это страшно неудобно, чтоб вы знали, даже когда пить хочется и нужно чем-то отвлечься. Впрочем, неудобно – это сам по себе тот еще способ отвлечься, но ровно до тех пор, пока не начинаешь понимать, что ты делаешь что-то именно назло себе и своей кривой голове. /"Ну что ж ты такая умная, а, дура?"/ Я ожесточенно пожевала горлышко бутылки и с хрустом воткнула плату в гнездо. Дурацкие умопомрачения надо как-то убрать – в сто пятьдесят четвертый раз эта мысль не стала убедительнее. Разве что чуть-чуть отчаяннее.

– Работаешь? Обормот, кто же еще. Я оттолкнулась руками и выскользнула из сервисного канала. Синдзи ставил на снятый кожух стаканы, под мышкой у него была зажата весьма подозрительного вида бутылка. Я потерла ладонями о штаны и повела плечами:

– Это что такое?

– В-выпивка. Кафтиан, – ответил Синдзи, сворачивая бутылке шею. /"Вот новости, а?"/

– За что пьем? – поинтересовалась я, принимая наполненный стакан.

Густая пена и не думала никуда деваться, а почти кофейная жидкость мгновенно напомнила о том, что мозги мозгами, но пить я хочу. Даже пускай и крепкое пиво.

– П-просто так, – улыбнулся Синдзи.

– Без повода? По-докторски, значит? Клево. Кафтиан оказался холодным, горько-кислым и, по-моему, страшно благородных кровей. Вообще, выпивать с и без того больной головой – это нечто, надо попробовать нажраться. Главное только с Майей, а не с этим уютным засранцем.

– Ну, п-повод у нас есть, – сказал Синдзи, изучая высокий стакан на просвет.

– Колись уже, – посоветовала я. – И лучше бы это оказалась не какая-нибудь удачная закупка. Мы сидели в полутемном двигательном отсеке, похлебывали пиво, глядели друг на друга. Синдзи лучился безмятежностью, и мне это почему-то не нравилось – то есть, нравилось, конечно, но как-то необычно это. Только соскочили с одного заказа, еле успели заправиться и пополнить запасы, как сразу поджал срок последней нашей сделки с Рыжим… Тебе, обормот, надо сейчас смотреть угрюмо и искать поддержки.

Короче, темнишь ты, мой капитан. Ой, темнишь.

– Д-давай допьем – и пойдем смотреть на наш повод, х-хорошо? Хм. Я отбросила откровенно пошлые ассоциации, вызванные этим предложением, и улыбнулась:

– Договорились. А вообще – мило вот так вот пьянствовать на крейсерском ходу. Ты хоть Нагису приткнул на вахту?

– Мгм, – сказал капитан одновременно с глотком. Для смелости он пьет, что ли? Я терялась в догадках и пила быстрее, чем надо бы, так что к концу бутылки икала, как окосевшая стажерка. Или как наша доблестная доктор Ибуки.

– Ну ч-что, идем? – спросил Синдзи, вставая. Я проследила за его лицом. Изнаночная серость лихо скрадывала малосущественные детали, и главное мне ухватить удалось: обормот на самом деле слегка нервничал.

– Идем. А по дороге ты рассказываешь, с чего это мы внезапно с тобой забухали в двигательном отсеке. Синдзи пожал плечами:

– Да п-просто захотелось.

– Не убедил.

– Н-ну… Прости. /""Прости?» Да что это за ерунда такая?"/

– Ээээ… Синдзи, ты точно в порядке? Вот я позорище, а? Иду, в глаза ему заглядываю, икаю тут, значит, а он весь такой благодушный, спонтанный и всепонимающий.

– Да в порядке, в порядке! Б-бежим! Синдзи схватил меня за руку и потащил за собой. А я не сделала даже рефлекторной попытки высвободиться, не удержала его на месте рывком – просто побежала наперегонки с совершенно дикой мыслью: /"Он ухватил меня за руку!"/

– … И что это такое?

– П-погоди. В рубке было прохладно, и причину я обнаружила довольно быстро:

кто-то – не будем показывать пальцем на одного заикающегося идиота – разворотил систему охлаждения блоков памяти ВИ. Из инженерного канала сейчас торчали какие-то провода, ведущие к независимому терминалу. /"А я еще гадала, почему во время диагностики сбивались настройки у «Сегоки""/

– Смотри вот с-сюда. Я посмотрела на экран терминала. Это была типичная трехмерная развертка структуры данных ядра ВИ. Тут было неприятно много файлов с функцией самоперезаписи, и почти у всех инициальные пакеты оказались закодированы. /"Вот ни разу не странно, что эта погань не реагировала на угрозы форматирования"/.

– Вижу, – мрачно сказала я. – Редкостная сволочь проектировала эту систему. Синдзи удивленно глянул на меня, потом на экран.

– Извиняюсь. В-вот так. Он повозил пальцами по панели, раздвигая субдиректории. Прохлада, немножко опьянения в крови, шмыгающий носом парень с лицом, подсвеченным голопанелью… И изломанные струны на серости всех экранов, и мертвенное мерцание в инженерном туннеле в недрах ВИ. Ужас. Мне приятно, мне плохо, мне хочется просто нормально поспать.

– Вот. В неприметной директории прятались четыре файла – маленький пакет и три самых настоящих монстра, в каждый из которых можно было умять логи всей нашей беготни по галактике. Включая подробные видео из каждой каюты.

– Что это?

– М-мне надо кое-что рассказать тебе. Я погладила свои плечи, прищурилась, а Синдзи встал и, усевшись напротив меня, вздохнул. Это было до неприличия драматично, но, видимо, все настолько плохо, что для разговора ему понадобилось немного спирта – себе и мне.

– П-помнишь, я рассказывал тебе, как очнулся на «Сегоки»? Н-ну, самое начало.

– Помню. Кошмары, «Прилетай». Помню. Обормот кивнул, зачем-то оглянулся на пульты управления «Сегоки»

и продолжил:

– Я сказал, что ВИ б-был чистый. Это не совсем так. Помимо рабочих данных системы б-были эти файлы. Я снова посмотрела на экран.

– Эти?

– Да.

– И что это значит?

– Я не знаю т-точно. Гм, подумала я.

– То есть, ты напоил меня кафтианом, чтобы показать странные файлы?

– И не т-только их. Синдзи наклонился, слегка повернул терминал к себе и вывел содержимое одной директорией выше. Так-так. Рядом располагались две папки схожих гигантских размеров: одну из них я уже видела изнутри, а у второй даже название отличалось только в последних знаках.

– И что там? В файлах во второй папке?

– Я тоже н-не знаю. Ощущение загадки без разгадки было просто раскаленным штырем, который вошел мне в ухо. Черт, да как же вы меня все!..

– Слушай, ты, идиот!.. Я замолчала – даже не сразу поняла, как так получилось: он положил ладонь мне на губы. Вот просто так взял и положил. Чудесная пауза закончилась одновременно с моим ступором, когда я представила, как на него смотрю.

– П-полегчало? Сидя на полу, Синдзи массировал кисть, а кровавая пелена медленно сползала у меня с глаз. В левой ладони пульсировало – я его свалила «вторым касанием». О, черт, черт, черт. Так нельзя, Аска. Так совсем-совсем нельзя. Хвала всему, что только есть на свете: этот идиот хотя бы не понял, что я едва его не убила.

– Да. Звуки со стоном протиснулись сквозь зубы – зубы рыжей дуры, которой самой не помешало бы настучать по голове. Больше ведь ничего не поможет, правда? Нет, конечно, может помочь хорошая драка с десятком каких-нибудь вирусных мутантов, когда я хладнокровна, собрана и отчаянна. Когда размеренное течение жизни, быт и простое прикосновение к губам не сводят меня с ума. /"Он мог умереть"/.

– Прости. Я подала ему руку – ту же самую, которой ударила, потому что мне это показалось очень правильным. И как-то поразительно легко далось слово «прости».

– Б-больно, – пожаловался Синдзи и потер грудь. – Б-больно и быстро.

– Я же извинилась.

– А, ну это все м-меняет, – спокойно сказал он. – Мне, может, лучше дорассказать с т-того конца рубки? А он еще и юморит, сволочь.

– Постараюсь держать себя в руках, – буркнула я. – Только обойдись без мелодрам своих, хорошо?

– П-постараюсь. Но я всего лишь честно ответил, что не знаю об этих файлах ничего т-точного. Но д-даты обращения к ним очень х-хороши.

– И что с датами?

– Три п-первых файла созданы в первый год м-моего беспамятства.

Самый маленький файл – самый ранний.

– Это интересно, но причем тут…

– Большие файлы менялись много раз, н-но там не все логи доступны, – продолжил Синдзи. – П-последнее обращение системы произошло после контакта с тем… Существом из ч-червоточины. Крылья-ленты, вспышка – и пустота. В нее провалилась я, попав в завихрение фрегата, который возвел сам себя в степень. Я покусала губу: ситуация прояснялась. Синдзи нашел ключ к своей памяти, правда, почему-то только сейчас.

– Что в файлах?

– Т-тройное шифрование. П-полностью закодированная логика. А, ясно. То есть, он понятия не имеет – знает только, что это как-то связано с полем продвинутой тактики. Ну а «Сегоки» не станет на своих мощностях потрошить свои же секреты.

– А если… – начала я, но Синдзи меня прервал:

– Я купил «Атомфрейм», чтобы взломать их в независимой среде.

– Ну и?

– Ты видишь у нас т-тут «Атомфрейм»? – улыбнулся Синдзи. – Система сгорела при копировании этих файлов. Ф-физически выгорели мозги. Я кивнула. Вряд ли идиот настолько идиот, что не защитил суперкомпьютер от вирусной атаки самого ВИ. Значит, защита вшита в сами файлы, и защита эта отрастила себе зубы и взяла в каждую лапу по своему цифровому турбоплазменному излучателю. Печально.

– Погоди, – сообразила я. – Так а почему мы сейчас это обсуждаем?

– Из-за второй папки, А-аска.

– Там те же файлы?

– П-похожие. У меня внутри как-то неприятно похолодело все: говорят, психи – отличные интуитивы.

– И что там?

– Т-там снова важны даты, – сказал Синдзи и, морщась, растопырил пальцы, выводя новую картинку. Ушибленная кисть плохо его слушалась, но обормот честно терпел, разрывая останки моей совести на куски. – Г-гляди. Маленький файл с немаленьким числовым названием, контекстное меню и – свойства.

– П-по логам это совпадает с выходом на орбиту П-паракаиса, – сдавлено прокомментировал обормот. – Ты вышла из атмосферы – и был создан этот ф-файл. В рубке стало еще холоднее, словно бы охлаждающие потроха ВИ фрегата выдохнули мне в лицо свой смешок. Это было тогда, когда я провалилась в дикий и непонятный режим ATF. Когда порвала дредноут. Я дернула терминал на себя и открыла свойства трех других файлов

– их система просто создала, но изменить не успела. Дата, время. Я подняла глаза на Синдзи. Он сидел с ногами на консоли и внимательно меня разглядывал. Кусочки мозаики быстро собирались, но картинка получалась настолько смутная, что мне просто надо было о ней поговорить.

– Это битва корпораций, да?

– Да.

– И как это понимать? Обормот пожал плечами:

– Как видишь, можно только д-догадываться. Одно точно: ты не синхронизировалась с «Сегоки» между Паракаисом и тем сражением. Ну, вот и ты, последний кусочек. А ведь как все просто, оказывается, а? Есть у нас хитрый-прехитрый корабль, который любит и умеет побеждать. С веселым ВИ, толстыми щитами, мощными двигателями и мистической установкой в заднице. Но размножать себя в военных целях фрегат умеет только при нужном пилоте, и вот тут начинается самое интересное. Корабль берет подходящего пилота и заводит на него папочку с делом. Сначала дело тоненькое, а файлик маленький – ну, вроде напоминалки: эй, мол, не забудь, клиент у нас что надо. А потом корабль вычисляет момент, когда пилот еще в сцепке с ним, но вокруг всех уже постреляли, и устраивает… Устраивает… Меня словно перековало цепями по всему телу. Тот жуткий кошмар, из которого я выныривала только за глотком воздуха, чтобы тут же очнуться и понять, что этот воздух – спертая жижа еще одного ужаса.

Тот сон, где меня полосовали все, кому не лень. Где меня отшлепала Майя, где меня оттрахал Каору, где отвернулся Синдзи, чтобы быть убитым Рей. /"Да что ж ты мне устроил, су//чий ты фрегат//?!"/

– Ты т-так и не рассказала в деталях, что пережила, – сумрачно сказал Синдзи. – Мерзко было, да? Я кивнула. Оказывается, весь этот бред мне показали, чтобы переписать меня – меня! – на сраную болванку. Как биржевую статистику. Как курсопрокладочные данные. Просто тест, из-за которого я посмотрела самое шикарное кино в своей жизни.

– Ты п-поняла?

– О да, – сказала я. – О да. Я все поняла.

– Точно? В глазах у обормота обнаружилось сомнение, и меня вдруг осенило:

а ведь впрямь – я дура. Но именно дура – не психичка.

– О, т-теперь верю, – сказал Синдзи и улыбнулся. – Поняла, за что м-мы пили?

– Ага, поняла. Корабль молчал. Огромный корабль молчал, молчал ВИ, к которому у меня появилось чертовски много вопросов, который я готова была стирать до конца жизни, чтобы своим ограниченным разумом он на какую-то долю секунды ощущал неполноту существования. Чтобы его корежило и разрывало в клочья, суку такую. Ты слышишь, мама? Твоя дочь не сумасшедшая! Отвали от меня, поняла? Просто от-ва-ли! Вставая с ложемента, я глубоко вдохнула: прохладно, пахнет охладителем, синтетикой и немного – спиртом. Пьянкой моей победы пахнет, чертовой пьянкой победы.

– Здорово, п-правда? – спросил Синдзи.

– Что – здорово? Что на меня завели дело? Или что мне взломали мозги? Я улыбалась – проговаривала вслух страшные вещи и улыбалась.

– Здорово, что ты – это ты. А ведь ничего толком не изменилось. У меня было мое прошлое, я, пожалуй, как обычно, выпью снотворное на ночь, и вряд ли смогу доверять снам, но все равно. Все равно, потому что я – это и в самом деле я.

– Ты прав, обормот, – весело сообщила я.

– Об… Обормот? Ой. Вот это было неожиданно, но мне, наверное, сейчас все можно.

Я подошла к Синдзи и ткнула губами его в щеку.

– Спасибо.

– П-пожалуйста… Вот так мы и стояли, пока я не поняла, что вижу только глаза, а взмокшую верхнюю губу щекочет чужое дыхание. /"Щекотно, обормот.

Очень"/.

– А-аска… Картинка быстро сменилась: я увидела и синюю жилку на его виске, и расширенные зрачки, и бисеринки пота на скулах.

– Вижу, – прохрипела я. – Быстро в медотсек. /"Проклятое «второе касание"»,/ – думала я, забрасывая руку ватного капитана себе на плечо. Может, ничего страшного – не умер же сразу, теперь и подавно не умрет, но спазм лучше убрать. И вообще:

ты опять все испортила, Аска. Только наладилась жизнь – и ты опять все испортила. Я тащила парня, которого чуть не поцеловала, в медотсек, тащила по собственной тупости, кривилась от досады – и улыбалась. ***

– Если после вашего секса мне придется собирать его из кусков, я не удивлюсь, – сказала Майя, подумала и добавила: – Впрочем, нет. Я удивлюсь, что у вас был секс. Потолок медотсека выглядел как любой другой в корабле, но сегодня я валялась на «разделочном» столе просто так – забросив ногу на ногу и рассматривая окрестности. У меня ничего не болит, с Синдзи все хорошо, Майя вон нацелилась меня подоставать – все просто здорово, так здорово, что и не передать.

– Майя, тебе идет такой треп.

– А? – рассеяно переспросила докторша, отрываясь от экрана. – Ты что-то сказала? Ты прекратила глупо улыбаться и что-то сказала?

– Говорю, ты когда треплешься о сексе, кажешься моложе. Лет на пятьдесят. Или шестьдесят. Я не пойму, в больших числах не очень разбираюсь.

– А, юмор, – сказала Ибуки и закрыла что-то на экране. – Юмор – это хорошо. Значит, мозг от неудавшегося поцелуя не пострадал. Я послала ей воздушный поцелуй и снова уставилась в потолок.

Докторша противно пощелкала пальцами, размяла их в духе детской гимнастики.

– Все, закончила. Ты как насчет поесть, Аска?

– Положительно.

– Ну, тогда идем? Ибуки встала, убрала непослушную челку с лица. Докторша была чем-то невыразимо довольна, что, впрочем, меня устраивало. У кухонного комбайна было пусто, кто-то – почти наверняка Нагиса

– опять не утилизировал недоеденное.

– Надень ему уже на голову когда-нибудь, – посоветовала Майя, поглядывая на меня. – В самом деле, сколько можно свинство разводить?

– Да надену, надену. Просто при мне он обычно не забывает.

– Ну, тебя все боятся, – икнула докторша и плюхнулась со своей тарелкой за стол. – Даже я вот побаиваюсь. Я подумала и решила на провокации не поддаваться. У меня до сих пор приятно шумело в голове, откуда убежало выдуманное машиной безумие, и даже на белковый концентрат я смотрела с умилением.

– Куда мы летим хоть? – спросила Ибуки, когда я уселась напротив нее. – Опять туда, где будет что-нибудь неожиданное и ужасное?

– Просто сверхдальняя доставка, – повела плечами я. – Хотя она мне и не нравится.

– А что там?

– Много научного, медицинского оборудования и почти восемнадцать тонн стекла. Ибуки подняла голову и только спустя несколько секунд догадалась облизнуть с губы кусочек желе.

– Чего?

– Стекла. Просто стеклянные слитки по три килограмма.

– Стекло, – пробормотала Майя и вернулась к еде. – Может, какое-то ценное? Я пожала плечами и запустила ложку гулять между пальцами:

указательный, средний, безымянный, мизинец – мизинец, безымянный…

– Нет, Майя. По химсоставу – силикат.

– И тебя не насторожило, что мы гоним через две трети галактики ради восемнадцати тонн фасованного силиката?

– Насторожило, – согласилась я. – Только мы летим в сектор «Н».

Там и не такое бывает.

– «Н»?! Мне реакция Майи понравилась. Сектор «Н» был широко известен только одним: о нем известно крайне мало. Это был большой – порядка пятисот световых лет в диаметре – участок в Дальнем Трехкилопарсековом рукаве. Новые звезды, старые звезды, терраподобные планеты, жесткая радиация, гравитационные сдвиги, черные дыры в изобилии – милый участок космоса, где в довершение прочих бед мы наткнулись сразу на две негуманоидные цивилизации.

Цивилизации оказались шикарные, словно сошедшие со страниц теоретических выкладок Томаса Шлеера, – они ярко подтвердили тезис знаменитого ксенофоба о невозможности контакта с таким типом разумных существ.

– И как мы планируем дальше с этим жить? – поинтересовалась Майя.

– Может, мы прямиком к звезде Безумия?

– Ага, – безмятежно отозвалась я. – Туда. Ибуки открыла рот, подумала и решила просто положить туда еще порцию желе.

– Идиотизм, – буркнула она с набитым ртом.

– Ну, мы же не планируем целоваться с местными жителями. Мы отвезем груз на станцию сцинтианских наблюдателей и свалим.

– Ага. А вообще, я думала, что ты обрадуешься. Новые горизонты, запрещенные знания, – я пальцами изобразила в воздухе кавычки. – Ну и все такое. Вирусы же тебе потрошить понравилось.

– Вирусы – это одно. Трехкилометровые твари, занимающиеся космокреацией – совсем другое. Я нахмурилась, оперла подбородок на ладонь и с восторгом навела на Ибуки ложку:

– Ты – шлееритка!

– Да! – пискнула Майя, прокашлялась и спросила агрессивно: – Да, и что?

– Фу, позорище, – сказала я. – А еще ученая. Как тебя, брезгливую, в проектах канцлера терпели?

– Ой, знаешь что?! Ты мне еще морали почитай, госпожа инквизитор!

У кого доктрина «Изменившиеся – не люди?» Ибуки сложила руки на груди и воинственно на меня глядела, ожидая продолжения ругани. А я и не собиралась ее разочаровать.

– По крайней мере, я не делю разумных существ на тех, кого могу понять, и тех, кого не могу.

– Ты Шлеера по популярным брошюрам изучала? – скривилась Майя. – А глянуть его «Типологию разума» умственные способности не позволяют?

– Читала. В детстве, – сказала я, засунула ложку в рот, подумала и вынула ее. – Не впечатлило. Там много картинок. Он бы еще комиксы нарисовал.

– Ну да. Это так плохо – быть доступным и излагать даже для последнего идиота. Вот если там полторы тонны заумных слов – совсем другое дело. Сразу проникаешься всей важностью доктрины. Я улыбнулась:

– Майя, вот уж не ожидала, что ты гоняешься за понятностью.

Объясни мне ты – раз преподобный Шлеер оказался слишком для меня, эм, доступен – почему мерилом цивилизации считается способность к контакту?

– Вообще-то это только один из пунктов доктрины, к которому придрались. И это вовсе не мерило, – буркнула Майя. – Это классификационный критерий.

– А это – софистика.

– Софистика? А сама-то ты кто? Вопрос был хорош. Одно дело – убеждения в академии и выбранная специализации при стажировке в Инквизиции, другое – стали ли эти убеждения частью мировоззренческой системы, частью меня самой. Вон, Майя как защищает свои верования, мне даже завидно немного, что эта прожженная лабораторная стерва оказалась приверженцем хоть какой-то научно-этической системы.

– Ннувианка, скорее всего.

– О, браво, – восхитилась Ибуки. – Так кто из нас лучше?

Menschlichkeit uber alles? Я хотя бы другие цивилизации не ставлю на один уровень со вспышкой радиации. Великое небо, вот ведь дура, а? А еще халат носит.

– Вообще-то, Ннувиан не ставил. Или ты его заумные слова не осилила?

– Заумные слова? – Майя сделала круглые глаза. – Да он пафосен, как старшеклассник в дискуссионном клубе! Понимаю, почему он привлекает маленьких решительных девочек.

– Ну да. Не хочешь понять – переверни с ног на голову, – сказала я и пошла к кухонному комбайну. Оттуда уже умопомрачительно разило свежим кофесинтом.

– И что ж я перевернула? – поинтересовалась Майя.

– Он не опускал другие расы до уровня космических стихий. Он просто хотел, чтобы люди не превратились в цивилизацию звездных войн.

– Ну, этот аспект у него и впрямь хорош, – неожиданно согласилась Майя. – Я тоже считаю, что нельзя прославлять жертв сражений, забывая о жертвах освоения. Но у него вся этика строится вокруг людей.

– Неа, – сказала я, обеими руками беря чашку. Хорошо. Тепло, уютно, срач вон какой развели замечательный, и не надо забивать мозги кучей забот. Можно болтать, доставать Майю и наслаждаться.

– Что – «неа»? – буркнула Ибуки.

– Он считает космос полиэтическим. То есть, для баронианцев мы и сцинтиане – факторы среды, так же как и для нас…

– Да я поняла это, – оборвала меня Ибуки. – Только как он объясняет, почему люди при попытках контакта с обитателями Безумия сходят с ума?

– Потому что цивилизация Безумия – психодеструктивный фактор для нас, – хладнокровно сообщила я. – А для сцинтиан – нет. Ибуки надулась. Я сейчас сообщила ей самоочевидную вещь, которая с точки зрения любого ннувианца является по-детски элементарной. Для нее это диалог из серии /"Мама, почему звезды //такие яркие//? – Потому что они излучают свет"/. Ей подавай рассуждения о термоядерных реакциях, о главной последовательности и спектральном классе, хотя за всеми физическими умствованиями один черт будет скрываться простой ответ. Звезды просто светятся, и ребенку этого достаточно.

– А ты какая-то странная, – сказала Майя.

– А? Я опомнилась и посмотрела нее. Ибуки с интересом меня разглядывала – с интересом и улыбкой.

– Говорю, ты странная. Споришь по пустякам, ехидничаешь. Может, тебе в качестве терапии надо иногда убивать Синдзи?

– Да ну пошла ты, а?!

– Шучу-шучу, – ухмыльнулась Майя, порозовела и изобразила защиту ладонями. – Но такая ты мне нравишься больше.

– Не смей коситься на мою задницу, – сказала я, допивая кофесинт.

– Мне парни больше нравятся.

– Я уже поняла, – рассмеялась Майя. – Да, слушай, а чего это ты с утра уже пьянствовала?

– Да так, – уклончиво сообщила я.

– Праздновали или смелости набирались? Я смотрела на эту лукавую мордашку и с трудом сдерживалась от ответной улыбки. Не скалиться, не скалиться, не скалиться! Нечего тут, я и сама еще толком не насладилась новой жизнью. Да, я жадная, не хочу делиться, но у меня слишком мало хорошего было в последнее время, чтобы носиться со своим сокровищем на вытянутых руках. Я его просто погрею и побаюкаю.

– Да что это за пьянка была? – отмахнулась я. – Так, кафтиана бутылку раздавили на двоих.

– Кафтиа-ана? – протянула Ибуки с плотоядной ухмылкой. – Нашему капитану нужна девочка Аска, а не инквизитор Аска?

– Не поняла. Это что сейчас было?

– Кафтиан, – академическим тоном начала Майя. – Темное галинезийское пиво, продукт брожения «А»-ячменя, полусинтетическая технология… Ля-ля-ля, не помню, как там. Особенности влияния на организм: снижение критического восприятия и внимания. Законами некоторых планет даже запрещен по этой причине. Я нахмурилась. В принципе я всегда хорошо сопротивлялась действию спиртного – ну, мне так казалось, во всяком случае. Но снижения критического восприятия, о котором я, кстати, благополучно забыла…

В груди что-то противно заскреблось, когда я выстроила цепочку из изнаночного освещения и празднования до радостной новости, а не после.

– Эй, ты куда? – услышала я за спиной. /"Похмеляться, Ибуки. Похмеляться"/. *** Я налегла спиной на дверь каюты и два раза глубоко вдохнула.

– «Сегоки».

– Да, Аска. Пауза. Я не хочу ни о чем разговаривать с этой тварью. Не хочу – но придется.

– «Сегоки», ты проводила прямое изучение моей памяти или личности?

– Сожалею, Аска. Я не могу предоставить эту информацию. И я тебя ненавижу, сука. К сожалению, это еще ничего не значит.

– Сегодня около девяти было произведено изучение файлов ядра виртуального интеллекта, – сказала я. – Информацию по просмотренным файлам.

– Это закрытые файлы, Аска, – отозвался ВИ. – К сожалению, я не могу…

– Помолчи. Мне нужна информация по папке… – я зажмурилась и начала выдавать цифры вперемешку с буквами. Каждый символ в моей памяти словно бы кто-то подсвечивал целеуказателем. Это была моя папка, в которой хранился ключ к моим кошмарам. Даже не будь я инквизитором, я все равно бы запомнила все до последнего знака – с одного взгляда.

– Запрос принят, Аска. Какого рода данные нужны? Я облизнула губы:

– Свойства.

– Класс: виртуальная папка, – сообщил виртуальный интеллект. – Тип: зеркало. Отзеркаленный объект: информация закрыта. Создана сегодня в семь шестнадцать. Внимание! Некоторые данные по свойствам файлов искажены. Прямое использование капитанских полномочий.

Внесены изменения в такие категории: время создания, время… Голос затухал у меня в голове. По-прежнему там было пусто, одиноко, и по-прежнему там стояла маленькая девочка, которая на несколько часов потеряла веру в свой личный ад. Я улыбнулась и села на пол. /"Спасибо, обормот. Ты хотя бы попытался"/.

 

*Глава 19*

Я открыла глаза и приложила руку ко лбу: горячо. Тело, которому запретили смотреть сны, чувствовало и вело себя на манер побитого волосатика: ныло, поскуливало, и от этих ощущений на глаза наворачивались слезы беспомощной жалости. /"Жалости к себе. Прекрати сейчас же"/. Встать, дошлепать до душевой кабинки и оторваться там всласть – это предел моих мечтаний. Это, черт, побери, мой предел. Я смотрела прямо в бьющие мне в глаза струи и пыталась не думать о том, как здорово все было раньше. Как хорошо было становиться под ионизированную воду после славного штурма, как клево было смывать с себя пот после напряженной погони за очередным нарушителем. Как приятно было торчать в горячем облаке пара, когда твой парень уже ушел, а ты осталась – довольная, почти добрая и слегка сонная. Как здорово было, когда я могла позволить себе сны. И как хорошо, что я об этом не думаю.

– «Сегоки», текущие координаты, – распорядилась я, выбираясь из душа. Равнодушный и ненавистный голос что-то бормотал, а я уже представляла себе карту. Мы вышли из изнанки и теперь нацелились на звезду Безумия – систему, в которой расцвела престранная жизнь, полностью несовместимая с человеческим разумом. Вылезать в «наш»

космос прямиком на месте было занятием рискованным, учитывая, что «безумцы» строили в своей звездной системе. Мы мало что знаем об этих тварях, а сцинтиане охотно торгуют с нами всем подряд, кроме информации о Червях Пустоты. Эдакие эксклюзивные владельцы прав на контакт, хотя, если разобраться, – то просто удачливые мудаки. Есть разные мнения насчет любви и взаимопонимания сцинтиан с Червями, но одно известно точно: одна из трех гуманоидных рас известного космоса начала развиваться куда быстрее, наладив отношения с некой негуманоидной. Я отхлебнула кофесинта и ввела в систему уточненные данные приближения к системе. /"Приятно быть полезной, правда?"/ В коридоре фрегата было скучно – вот уж не думала, что заскучаю по серости изнанки. На глаза обормоту показываться не хотелось, хотя достойно бодрое лицо я пока держать ухитрялась. Теперь только главное, чтобы «Сегоки» не сболтнула ничего лишнего Синдзи, как сболтнула мне. /"Расстроится ведь человек. Но это уже как повезет, и нечего еще и по этому поводу сопли распускать"/. А вообще удивительно, что я не придумала виртуальному интеллекту злорадных интонаций – это было бы очень в моем духе. Я брела по коридору вроде как в направлении рубки, а в моей голове маленький рыжик с грустью смотрел на разваливающиеся стены крохотного мира. /"Ты становишься поэтом, Аска,/ – улыбнулась я. – /Хороший повод оставить после себя хоть что-то"/. Корабль вздрогнул, и я ощутила крохотный послед компенсации торможения – даже сразу не поняла, что это. Ну, а когда разум привычно прикинул цифры, в рубку я рванула уже бегом.

– Что происходит?! Инженерные экраны помаргивали предупреждениями о критических перегрузках, причем голосила даже конструкция фрегата, а уж преобразователи просто захлебывались человеческой глупостью. Среди вакханалии вспышек и красных бликов метался Синдзи, успевая ко всем консолям сразу.

– Синдзи!

– Мы уходим! – крикнул он, не оборачиваясь. – Активируй катушки на инжекторах! Я обернулась к нужной подсистеме и принялась вбивать данные. Да, это все можно было проделать быстро, усилием воли и одним касанием мысли – в синхронизации с кораблем, но… Я ловила краем глаза отблески болевого шока «Сегоки» и понимала, что ни разу не хотела бы оказаться в связке с фрегатом после торможения.

– Что случилось? – бросила я через плечо.

– Лови. Экраны успокаивались, корабль приходил в себя после торможения, и капитан занялся навигационными данными, а у меня на голо-панели всплыло сообщение: /

/// Это было написано не на баронии страу, не было привычной «рыжей»

подписи, но во всей вселенной только мингхарди пишут изысканные – по своим меркам – каламбуры в момент ужасной-ужасной опасности.

– Что там?

– Империя, – коротко бросил обормот и вывел данные на экраны. Безумие окружала причудливая система арок, мостов и прочей архитектуры. Стрельчатые, ломаные, ведущие в никуда – они простирались на десятки гигаметров, нагло игнорируя все физические законы. Никто из людей так и не постиг, откуда берется материал для этих изысков, почему они не разрушаются гравитацией, как весь комплекс слаженно движется вокруг светила. Мы даже не смогли понять, зачем все построено: как города, для научных целей, в качестве звездного памятника самим себе. Люди не смогли – а Черви отмалчивались, сводя с ума исследователя за исследователем. Похоже, людям надоела загадка. Система Безумия кипела, и на наши экраны щедро высыпалась информация сверхдальних радаров. По меньшей мере две ударные группы шли в пространстве звезды широкими конусами, уничтожая все на своем пути. Судя по построению, это был уже второй заход, а судя по состоянию арочных конструкций Червей, систему предварительно обработали чем-то очень тяжелым.

– Зачем это все? – выдохнул Синдзи. Только по мертвому тону обормота я поняла, что смотрю на уничтожение цивилизации. /"Если тебя что-то испугало – убей пока, можешь»,/ – вспомнила я.

Только Юго-Восточная Империя, в отличие от суеверного фронтира, действовала медленнее. И куда решительнее. Вообще, если разобраться, подобных прецедентов было всего два…

– Смотри сюда, – показала я. – Черви уходят. В полугигаметре от нас видеолокаторы ухватили движение. Группа огромных тварей летела прочь из своего разрушаемого дома. Как они набрали такое ровное ускорение, я не понимала. Впрочем, я не понимала, как они вообще передвигаются в безвоздушной среде. И никто не понимал. И вряд ли теперь поймет. Покрытые наростами, будто бы окаменевшие змеи застыли в рамке голо-панели, и их можно было разглядеть до мельчайших деталей.

Странная псевдокостяная бахрома под «брюхом», системы «парусов», разбросанные по телу, – эту жизнь стоило уничтожить хотя бы потому, что она меньше всего походила на жизнь, а больше – на разукрашенный бумажками трехкилометровый кусок дерьма. Меня трясло от картинки разрушения системы, умом я понимала, что это конец разумной расы, но заставить себя сочувствовать Червям я не могла. Плохая я ннувианка.

– Обнаружена сканирующая сфера…

– Стелс! – заорал обормот, но было уже поздно. Всего лишь в мегаметре от правого борта «Сегоки» космос раздался, выпуская из изнанки огромный корабль. /""Тень»!/ – взвизгнула паника. – /Нет, просто СД… Нет, линкор!"/ На метки я не стала смотреть: линкор влет поправил курс и пошел прямо на нас.

– Синдзи, исчезни! – крикнула я, срываясь к ложементу. – «Сегоки», синхронизация, экстренный порт!

– Принято, Аска. Дождящие осколки сознания падали на меня и в меня, я врастала в корабль, а фрегату уже было больно. /"Торпеда. Это совсем близко"/. Осмотреться. Корабль сиял огнями мульти-класса, он был ярким, мощным, и обводы массивных двигательных пилонов неприятно выделялись на фоне и без того грозного судна. /"Маневренный и быстрый линкор. Ужас"/. Еще торпеда. И еще одна, и еще – я бы тоже так стреляла, если бы у меня было шестнадцать носовых пусковых установок. План, соответственно, созрел быстро. Я не могу прыгать: с такого расстояния компьютеры линкора легко отличат мультипликаторы от фрегата. Я не могу убегать: слишком плотный торпедный огонь, слишком большая разница между ускорением торпед и ускорением «Сегоки».

Значит… Заложить ломаную спираль уклонения – и на сближение с врагом, лишая его возможности использовать ракеты и торпеды, молясь на свои щиты и маневры. Ослепить хотя бы одну батарею, двинуть вдоль борта и надеяться, что экипаж размажет по переборкам, когда капитан развернет линкор для залпа всеми орудиями. Рыская и сбрасывая блестки «обманок», я ушла на первый из трех витков спирали уклонения. Я чутко держала вокруг себя горящую броню, готовясь бросить ее туда, куда надо, а позади, слева и справа и расцветали бесшумные взрывы. Не знаю, кто ты, но твои торпедисты знают свое дело – это потрясающе быстро и точно. Только каждый из них – отдельный человек и управляет своей подсистемой, а я управляю всем. На втором витке я напружинила руки и запустила залп из трех торпед по касательной к линкору. Один сверхмассивный заряд, один кластерный и один ЭМИ. И пачку «обманок»

им вслед. Да, торпеды могут сдетонировать раньше, да это слишком плотная каша, чтобы ее проглядели артиллеристы линкора, но именно это мне и надо. Отвлекайтесь на реальную угрозу, а не на мечущийся фрегат. Третий виток – и ЭМИ-торпеда достигла цели. А я очень удачно вышла из спирали на встречный курс с линкором.

– «Линейка» – огонь!

– Да, Аска. СМ-катушки линкора почти успели зарастить брешь в щитах, но почти, как известно, не в счет. Торпедная секция – а может, и сразу две – прекратили свое существование. У меня кровоточили десны, я дергалась, стараясь не подставляться под лазеры, а в голове кувырками вертелся жребий. Киль – пусковые шахты дронов. Верхняя палуба – мощные зенитные пояса. А вот по бортам идут батареи сверхтяжелых линейных гразеров – почти слепые в ближнем бою. Словом, вопрос стоял просто. Левый борт или правый? Левый. И лови молитву, чтобы ни дрон-мастеры, ни перехватчики не сработали быстрее торпедистов. Пусть работают, как всегда, пусть работают на пределе – умелые солдаты Империи, но вот быстрее – не надо. Да, я вас переоцениваю, да, я быстрее, но… Я шла почти вплотную к его щитам. Я чувствовала, как шахты выдыхают штурмовых дронов, и в голове тошнило от близости чужого защитного поля, и мне удалось. Удалось. Завернутое в пылающий щит тело вошло в слепую зону между пятым и четвертым артиллерийскими горизонтами. И я проиграла. Капитан линкора не стал дергаться – он просто слегка провернул линкор по продольной оси и дал слепой залп. Я кричала: фрегат волокло вдоль четвертого горизонта, и гразеры в мгновение ока содрали с меня щиты. Боль. Боль. Боль-боль-боль-боль… Потом онемели ноги. Потом – шипастый клинок вошел мне в бок. А потом я больше ничего не помнила. *** Камни, по которым я брела, напоминали чешую – острую, никогда не знавшую ни воды, ни выветривания. Я брела вперед, куда-то к яркому-яркому свету. Немного в стороне прямо на камнях сидела девушка в форме космоходки. Если бы не нашивки старосты, я бы никогда не узнала Хикари Хораки. /"Не узнала? Почему?"/ На лице Гончей Черного Трибунала еще не было серебряных узоров, а в глазах – отражения смерти обреченных. Я просто прошла мимо нее, хотя ее облик и вызвал какие-то непонятные чувства – что-то важное было в этой строго одетой девушке, что-то неимоверно нужное мне. К сожалению, мне было не до того: я шла к свету своего поражения.

Если попросту, я возвращалась в сознание. *** Я очнулась лицом вниз. Палуба была, как всегда, теплой, а вот впивающийся в шею ствол – очень холодным. Руками пошевелить не получалось – да я и глазами-то шевелила не по своей воле: картинка плыла и заволакивалась дымкой.

– Чисто, – сказал кто-то.

– Осторожно с ней, это отступница. Перед глазами оказался ботинок. Усиленный, с выпирающими иглами щитовых генераторов – бот панцирного скафандра имперского войд-десанта. Черно-серая броня, голубоватое марево поля – все это появилось в поле зрения и исчезло. Где я? Рубка? Трюм?

– У нас еще один, лейтенант!

– Сюда его.

– Есть! Каркающий гортанный говор. Значит, все трое, кого я слышала, – выпускники Легенды, элита. Рядом на палубу кого-то швырнули. Я скосила глаза и сквозь спутанные волосы разглядела Нагису. /"Ну, давай, маг и волшебник.

Испарись, спасайся!"/ Каору был без сознания, видимая мне рука странным изломом заворачивалась под живот. Я держала в себе панику, старалась фиксироваться на деталях, и холод оружия у шеи сильно этому помогал. Не рыпайся, Аска, подсказывал этот ствол. Не дергайся, молчи и слушай, потому что на тебе уже давно энергетические кандалы, и ты только и можешь, что оценивать ситуацию.

– Рыжая очнулась, – сообщил голос надо мной. Тут же у шеи возник второй ствол – еще более холодный. Я даже примерно не представляла, чем в меня тычут, и это здорово раздражало. И успокаивало. И раздражало. Это как тебе только что сообщили о лишении гражданства, ты идешь в донорский центр, а по дороге тебе оттаптывают ногу в толпе – да так, что палец отстреливает болью по все ноге. И ты, подволакивая больную конечность, плетешься туда, где тебе ее все равно отпилят, и думаешь, какая дерьмовая штука – жизнь. Ногу отдавили, а ты ему даже на спину не плюнула.

– Смирно! Боты залязгали по палубе, чувство стволов пропало, а потом меня вздернули и двумя движениями поставили на колени. Руки за спиной, тяжелая перчатка на затылке – знаю-знаю, плазмоинвертор прямо в ладони. Зато я смогла оглядеться. Мы были в шлюзе. Штурмовые захваты не позволяли закрыться внешним воротам, и в просвете было видно кишку абордажного канала. Привод луча-захвата сдвинули по направляющим к переборке, а рядом со мной поднимали с пола попутчиков: у Майи на шее виднелось пятно от шок-патрона, Нагисе все-таки сломали руку. А что произошло с Синдзи, я не поняла: он бессильно висел мешком, удерживаемый за шиворот десантником. В абордажном канале показались люди, и мне стало нехорошо. После разгромного поражения, после осознания, что ждет меня ни много, ни мало казнь. После всего-всего мне стало нехорошо. Потому что в просвете абордажного канала впереди небольшой группы людей шел канцлер Империи. Его Тень.

– На охранение! – сипло рявкнула команда. В шлюзе стало чуточку темнее, когда на борт фрегата ступил невысокий человек в простой форме высшего офицера – всего лишь длинный темно-серый сюртук, строгие брюки, бледно-серые перчатки. Ну а лицо его все видели по-своему. Я уяснила, что на этом лице есть флотская бородка и багровые очки, а дольше разглядывать Его Тень мне не хотелось. Хоть как это понимайте. Сопровождающие расплывались в тумане, отчаянно хотелось закрыть глаза. Я не знаю, как там с Червями Пустоты, не знаю, есть ли у людей аура, но от этого… существа хотелось бежать очень быстро.

Просто из страха за свой рассудок. Я опустила глаза. Интересно, что хуже: быть отступницей или пособницей человека, который обокрал Его Тень. Или даже так:

припомнят ли мне вообще бегство из Инквизиции?

– Приведите его в чувства. Глубокий голос канцлера звучал сразу со всех сторон, будто его ввели прямиком в мозг. Я слегка повернула голову, чтобы рассмотреть, что там делают с Синдзи. Державший его десантник активировал запястную аптечку и приложил предплечье к шее обормота. Тот дернулся и замер в мертвом захвате, глядя прямо перед собой. Сочувствую, Синдзи, от всей души. Очнуться и увидеть над собой канцлера – это кошмар. Наверное, это был первый момент, когда во всем этом ужасе я ощутила себя по-настоящему виноватой. Не проигравшей, не побежденной

– а именно виноватой. /"Прости меня, мой капитан. Пожалуйста"/.

– Долго за тобой пришлось бегать, сын, – сказал Его Тень. Я продолжала глядеть на эту сцену, даже когда до меня дошел смысл сказанного. /"Сын?//!//"/

– Это было безответственно.

– Я… – выдохнул Синдзи, во все глаза глядя на канцлера.

– Поговорим после восстановления памяти, – отрезал Его Тень. – Пока что ты бесполезен. Обормот смотрел в лицо канцлеру, и я только сейчас – после всего этого насчет «сына» – поняла, что тут не так. Чертов заика пялился в лицо человека, на которого боялась взглянуть огромная держава – пялился снизу вверх, с недоумением, растерянно, со страхом. Да, все это было, но он, черт побери, смотрел.

– Рей, – сказал Его Тень. – Подойди. Аянами вышла из-за спин солдат и встала рядом с Синдзи.

– Ты разучилась кланяться, кукла? – спросил канцлер. Девушка склонила голову, попыталась выпрямиться – и застыла.

– Ты разучилась извиняться? Тот же бесстрастный тон, наверное, изучающий взгляд. И мне, стоящей на коленях, видно ее глаза – глаза человека, которому очень больно. В алых глазах последней из Аянами плавилась нечеловеческая боль, прошла еще секунда – и она вздрогнула, склоняя голову все ниже, а я была слишком потрясена, чтобы понять, что воздух уже звенит от чудовищного напряжения боевой энергетики, а у меня из носа течет тонкая струйка крови. Правый кулак Его Тени небрежно сомкнулся, и Аянами рухнула на колени. Я видела только опущенные белые волосы, вздрагивающие плечи.

Теперь я чувствовала себя не только виноватой, но и лишней. И еще сильнее виноватой. И – потрясенной: страшно было даже представить, как можно сломать Рей.

– Всех на «Ясиму», кроме этих двоих, – сказал Его Тень.

– Есть! Меня потащили, но я извернулась уже в самом абордажном коридоре.

Шлюз «Сегоки», освещенный мертвенным светом, две фигурки на коленях, и одна тень над ними. Его Тень. *** Повторно очнулась я в камере – боксе полтора на полтора. В верхней части тесного кубика горел красный огонек, в нижней нашелся только лючок параши. Как эта камера открывалась – я не смогла понять. В воздухе витал запах крови, саднили десны, и все тело пульсировало разбитой усталостью. Я сидела, обняв колени. Сложно сказать, думала ли я о чем-то – наверное, да. И почти наверняка думала о чем-то несущественном.

Время? Время шло мимо. Порой я возвращалась в сознание, и тогда мне становилось страшно, пускай ненадолго: мой больной разум очень себя любил, а потому защищался всеми силами. /"Я проиграла»,/ – так назывался единственный шип, который я не могла вынуть из своего сознания. Мне хотелось думать о том, что меня вздрючили, хотелось унижать себя, клясть себя, как последнее ничтожество, которое пустили в рубку. Хотелось, да. Но, проклятие, вместо этого я видела растерянного обормота и согнутую болью Аянами, и эти двое выжигали мне мозг похлеще осознания собственного ничтожества. /"Да горите вы в аду, вы//,//двое! Ненавижу! Я себя под казнь подвела, себя, не вас!"/ Нихрена это не помогало. Нихрена. А еще убивала тишина. В тишине у меня было время на всю чертову сотню голосов, которые твердили, что я выбрала самое тупое решение из возможных, и опытная космонавигаторша не успевала от них ото всех отбиваться. Голоса убивали своей логикой: /"Вот если бы ты знала…"/. Они предлагали более удачные решения: /"Ну как ты не поняла?"/ Были минуты просветления – просветления ли? – когда я четко понимала, что сделала все правильно. Что у капитана линкора был всего один шанс из десяти тысяч, чтобы принять то самое единственное решение. /"Из десяти тысяч? Будь круче, Аска! Из ста тысяч! Из миллиона!"/ Нет, возражала я. Давайте без иронии. Если бы Синдзи не затормозил после сигнала Рыжего, я бы ушла от линкора. С нулевой скорости, с нулевого ускорения – и пытаться сбежать от раскочегаренного боевого корабля? Я его повредила, я сбила его с толку – повторите то же самое с такой же разницей в классе! Я все сделала круто и даже больше, чем круто, только результат-то не меняется. /"В кошмар, Аска. Давай сходим в забытье, а? Так проще"/, – предложил сто первый голос. Он ошибся, этот милый вкрадчивый голос.

Ошибся всего на одно слово, потому что я даже на фоне этого ужаса хорошо помнила, что такое «проще». *** Я проснулась от того, что стена, на которую я опиралась, исчезла. Ощущение падения было коротким, захват – цепким и мощным, а сон снесло в мгновение ока.

– Лучше не дергайся. Коридор с одинаковыми створками был не очень большим – метров пятьдесят. Видимо, на огромном линкоре не очень любили брать пленных или запирать под замок нарушителей устава. То же тускло-красное освещение, что и в камере, тот же мертвенный аскетизм. По обе стороны от меня стояли солдаты войд-десанта в полном снаряжении. Все стандартно: один держит на мушке, второй упаковывает в энергетические кандалы.

– Вперед. Два десантника, и снова один с Легенды. Все так обыденно и предсказуемо: стандартные угрозы-предупреждения-приказы, привычные процедуры. Ах, ну да. Это же я часто так выволакивала из камер нужных для допроса людей. Я шла, стараясь поменьше думать, и как-то само собой получалось больше смотреть по сторонам. Интерьер корабля менялся: он становился светлее и светлее, мы прошли мимо зарядных камер батарей, мы проходили посты, и людей становилось все больше, нашивки и шевроны – все жирнее, и вообще: все говорило о том, что мы идем к мостику.

– Налево. /"Странно"/. Широкие ворота капитанского мостика едва показались после очередного поворота, и тут же скрылись. Зато мы пришли – куда-то в носовую часть жилого офицерского блока, – а у меня честно получилось не думать. Честно-честно.

– Войд-коммандер, разрешите! – отрапортовал один из конвоиров, нажав на кнопку вызова у одной из дверей.

– Да. Я даже почти не удивилась, услышав женский голос. В общем, оказывается, я давно уже была готова к встрече с примечательным командиром.

– Это блокмастер Адлунг, войд-коммандер! Заключенная Сорью Ленгли по вашему приказу…

– Впустить. Каюта за дверью оказалась простой, чтобы не сказать простецкой.

Для спартанской простоты ей не хватало опрятности: войд-коммандер явно без особого почтения относилась к чистоте и поддержанию порядка.

– Подождите за дверью, офицеры, – сказала сидящая за столом женщина, выключила голо-панель и обернулась. Мисато-сан. Карманный стратег канцлера была высокой, слегка сутулой женщиной: по крайней мере, сидя, она гнула спину. И еще – ей не шел китель, даже при всей властности лица и при всем ее жестком взгляде. Сейчас этот взгляд очень уверенно снимал с меня стружку.

– Аска. Интересно, – сказала Кацураги и сняла очки. – У тебя довольно удачные фотографии. Что? Какого черта?!

– Взгляд они не передают, а так – все удачно, – подвела итог войд-коммандер. – Даже глупо говорить, что я тебя такой и представляла.

– Представляли? – тупо переспросила я. Кацураги встала, и тут обнаружилось, что она почти на голову выше меня и вообще – женщина видная, во всех выдающихся смыслах. Заодно сдуло сутулость. Войд-коммандер застегнула верхнюю пуговицу кителя и указала на койку:

– Садись. Я выпросила свидание с тобой не для тупых вопросов. /"Выпросила"/. Я села, отметив, что Мисато-сан не любит перин:

мне было твердо и неудобно даже после черти скольких часов на полу камеры.

– Мне очень хотелось посмотреть на человека, который ушел от «Тени». Пусть даже на «Сегоки», но ушел. Кацураги оперлась спиной на стену напротив койки и сложила руки под грудью:

– Ты в некотором роде знаменитость, знаешь ли.

– Знаменитость? /"//Проклятье//. Я повторяюсь"/. Войд-коммандер вдруг сделала широкий шаг вперед и щелкнула у меня перед носом пальцами. Я дернулась – но только мысленно. Но черт, это было быстро – не поспешно, а именно быстро.

– Молодец, – удовлетворенно сказала женщина, так же быстро вернувшись на место. – Так чего ты так тупишь?

– Прошу прощения, войд-коммандер. /"Я в плену. Я в плену. Она не мой командир. Аска, что ты творишь?!"/ Мисато Кацураги была живым магнитом чудовищной силы: к ней влекло. Просто так. Как на Его Тень не хотелось смотреть, так хотелось говорить с войд-коммандером – необъяснимо, алогично, но так бывает. Готова поклясться, экипаж ее боготворит, и каждый почтет за честь по ее приказу выйти в космос без скафандра. Знаешь, Аска, а ты ведь уже поняла, кто стоял на мостике линкора, правда?

– Из-за тебя аннигилировали капитана, рулевого и еще около десятка офицеров «Тени», – удовлетворенным тоном сказала Мисато-сан.

– Это был первый случай массовой казни офицеров на сверхдредноуте за последние сто лет. Так что можешь не сомневаться, тебя многие хорошо знают – пускай даже заочно. Это был чистопородный бред, и мне не хотелось даже вникать в произнесенное. Что-то шло совсем не так: или тон Мисато-сан, или сама суть ее рассказа, или мои мозги.

– А откуда вам стало известно, что это я?

– Хороший вопрос, – сказала Кацураги. – Наконец-то. Мы не смогли выяснить, какой корабль тогда попал под случайный огонь «Тени».

Очень уж мало от него осталось… /"От него – это от «Нигоки""/.

– … А потом был этот чудесный маневр, – сказала Кацураги. – Он был великолепен, и я еще тогда заподозрила, что Синдзи подобрал кого-то с подбитого судна.

– Синдзи? Подобрал?

– Ну да, – буркнула войд-коммандер. – Малыш – классный пилот, один из лучших, но этот маневр… Это не его стиль, совсем не его.

Я, во всяком случае, его плохому не учила. А уж когда на Х67 мы нашли твой скафандр, вопросы отпали сами собой.

– М-мой скафандр?

– Да, – ответила Кацураги. – Неприятная история. Исчез наш осведомитель, исчезла Гончая, потом этот цирк на казни… Город пришлось уничтожить, опять же.

– Что?!

– А что тебя удивляет? – изумилась Кацураги. – Чего ты хотела?

Беглая инквизиторша – это ерунда, но вы, засранцы, применили Аянами!

Вся сеть полнилась снимками и роликами с камер. Дрянной был улей, решила я. Да и хрен с ним, не жалко. Мне вспомнилась какофония сцинтианских похорон, вспомнились бездомные под стенами улицы-каньона, и я решила, что просто толком не верю в слова Мисато-сан. Они не умещались в моей маленькой рыжей голове. Тесно им там оказалось.

– Так вот, я отвлеклась. Когда я узнала о тебе, сразу поняла, кто рулил «Сегоки» в бегстве от «Тени». И с тех пор ждала возможности встретиться с тобой лично. Наверное, это была большая честь. Опять же, слишком большая для меня.

– Хочешь что-нибудь узнать? – спросила войд-коммандер. /»… у победительницы"/, – закончила я мысленно. Да, Мисато-сан, вы встретились со мной, и вы меня сделали. Вы не составите компанию безымянному капитану «Тени» и десятку его подчиненных. Честно говоря, я боялась что-либо спрашивать: мне казалось, что следующая порция информации просто физически перешибет мой и без того непрочный хребет.

– Как вы поняли, что надо делать? – спросили мои губы, и – о чудо, – Кацураги меня поняла.

– Все просто, Аска. С того момента, как ты на трехстах «же»

заложила противоторпедную спираль, я знала, что ты у руля. Дальше был вопрос техники.

– Техники?

– Техники, Аска, – слегка улыбнулась женщина. – Из всех решений ты выбираешь самые эффективные, а из самых эффективных – самые…

ммм… Безголовые. Я замерла. Одно предложение – и весь мой боевой опыт вкупе с психологическим портретом. Все и правда просто: она меня просчитала.

– Что случилось с Синдзи? Чего ради это все? Ох, черт, это снова я. Снова мне неймется.

– Это тебе без надобности, – спокойно ответила Кацураги. И не сомневалась. Я встала.

– Мой приговор уже известен?

– Приговор? – удивилась Кацураги. – Технически мы обязаны передать тебя Черному Трибуналу, а они озаботятся приговором.

Практически это лишено смысла.

– Почему?

– Мы должны знать все о времени твоего пребывания с Синдзи, поэтому ты пройдешь через «Араил». Я терпеливо ждала: мне уже надоело переспрашивать. Опротивело, пускай это и касается моей судьбы.

– Это личностный сканер, – сжалилась Мисато-сан. – Читает память, рефлексы, эмоции – все. К сожалению, побочный эффект – психодеструкция. Если, конечно, повезет, он сразу нащупает нужный пласт… Но для тебя разницы нет, как ты понимаешь. Конечно, нет. Черный Трибунал или слюнявый идиотизм – дайте-ка подумать, что лучше.

– И когда? Вместо ответа Кацураги посмотрела на стол, где бледно светилась выключенная голо-панель. Я не надеялась на ответ «через полгода», но взгляд на часы едва не вышиб из меня дух.

– Через двадцать минут. Я кивнула. В принципе, ничего особенного. Честь оказана, меня представили довольной победительнице, и осталось только сказать спасибо. Надеюсь, ваш гребаный «Араил» обломается об мои больные мозги.

– Пойдем.

– Что? Не удержалась. Опять натупила.

– Идем, я пойду с тобой, – сказала Кацураги. – Провожу тебя лично к лаборатории «Араил».

– Любите смотреть, как уничтожают ваших врагов? Мисато-сан улыбнулась уголком рта:

– О, даже так? Я думала, ты до предсмертной бравады не опустишься.

– Ну уж простите.

– Да ради бога, Аска, – отмахнулась Кацураги. – Хотя ты ошиблась.

– Неужели? Кацураги натягивала тяжелый церемониальный плащ и как-то очень по-домашнему возилась с наплечными застежками.

– Я тебе обязана в некотором роде, – объяснила Кацураги, оборачиваясь. – Благодаря твоему мастерству флот Империи снова прошелся по галактике – пускай и гоняясь за «Сегоки». Нас уже много где позабыли. Лучше молчать. Молчание – золото и кратчайший путь к безболезненной смерти, меня уже и так занесло порядком. У меня оставалась тысяча вопросов, и даже с половиной их было бы дьявольски обидно умирать, но иногда не получается по-другому. Конвоиры в коридоре однозначно на это намекали. Коридор – видимо, осевой на линкоре – был широким и просторным, и, наверное, прежней мне даже польстило бы идти по такому к собственной смерти. Прежняя «я», нынешняя «я» – что за детский сад?

Я приосанилась. Боевой линкор Империи людей, в качестве провожатого

– сама Мисато-сан, за мной – пусть и косвенно – так долго бегал звездный флот Первого гражданина… /"Не можешь избежать – прими достойно"/. Спасибо, мама, это та мудрость, которой мне сейчас не хватало. Встречные офицеры вытягивались в струну, тяжелыми складками покачивался плащ моей спутницы, а потом откуда-то сбоку налетел вихрь.

– Простите, Мисато-сан, мои извинения, – бормотала девушка, собирая с пола разбросанные карты. Кацураги наклонилась и, ухватив недотепу за шиворот, встряхнула:

– Мана! Ты меня позоришь. Могла бы и похитрее придумать. Взлохмаченная девушка сделала страшные глаза и затараторила в духе, никак нет, Мисато-сан, и в мыслях, Мисато-сан. Я отвернулась, изучая броню конвоиров. Блокмастер скучающе смотрел в потолок, а его спутник по уставу глядел перед собой, и фарса словно бы не замечал.

Броня у обоих была тяжелая, щиты активированы, а поясные захваты скорчеров раскрыты в положение «быстрый хват». /"Любят меня. Любят и ценят"/.

– … Да иди уже, чудовище, – буркнула за спиной Кацураги.

– Эээ? Аска? Я повернулась на каблуках. Темно-русое каре, огромные зеленые глазища – и остренький подбородок. Вечная девочка, хотя она вряд ли младше меня.

– Киришима Мана, капитан Сорью, – сказала девушка, явно сдерживаясь, чтобы не начать тарахтеть. – Я только хотела сказать, что я рада познакоми… Ну, то есть мне жаль, что так все получилось. Эээ… Горжусь встречей с вами, Аска. Девушка кивнула, взглянула на Кацураги и исчезла. Только глядя ей в спину, я сообразила, что на нервной девчушке форма космофлота Империи, причем, если я еще что-то соображаю, – форма летного офицера.

– Это моя ученица, – сказала Мисато-сан, жестом показывая, что нам пора дальше. – Взяла ее, когда прежний подопечный подался в бега.

– Бумажки перекладывать? Кацураги покосилась на меня и снова улыбнулась. Меня опять передернуло: все представлялось, что я веду кого-то на казнь и вот так мило и светски улыбаюсь.

– Бумажки? Ты тоже купилась, Аска. Забавно. Она капитан сингл-класса «Йонгоки» и вдобавок – боевой энергетик. Таких вот парней, – Кацураги указала большим пальцем себе за плечо, – пачками швыряет. А вы ведь любите своих учеников, Мисато-сан. Гордитесь ими – Синдзи, Маной этой малахольной. Наверное, у вас самой какая-то несовместимость с сингл-классом, вот и компенсируете изо всех сил. Я едва сдерживала неожиданную улыбку: иду вот на стирание личности и устраиваю психоанализ карманному стратегу Его Тени.

– Пришли, – сказала Мисато-сан, останавливаясь у широких двустворчатых дверей. Оттуда выкатывали какой-то бокс, и мы посторонились. Дурацкая какая-то ситуация, и пауза дурацкая: ну что мне, «до свидания» ей говорить? Я подумала и решила спросить напоследок:

– А он и правда его сын? Кацураги оттянула пальцем воротник кителя и кивнула. Плащ тяжело плеснул, конвоиры вытянулись на прощание, а я даже смогла недолго посмотреть в спину уходящему войд-коммандеру. Странная она.

Прощаться вот не стала.

– Вперед, – кивнул блокмастер. В лаборатории «Араил» царило оживление. У десятка голо-панелей суетились люди, они обменивались какими-то отрывистыми фразами на своем птичьем языке – ненавижу жаргон научников, и вот теперь это, наверное, последние слова, которые я услышу. И что-то мне так по барабану, что аж самой противно. Совсем рядом с массивной внутренней дверью, разукрашенной всевозможными «запрещено» и «соблюдайте», за отдельно стоящим столом сидела женщина и смотрела видеозапись, в отличие от остальных бездельников, ковырявших цифры, графики и прочую высшую математику. Женщина в наглую курила – самые обычные сигареты – и терла висок. Я даже не стала удивляться, когда меня повели именно к этой странной блондинке.

– Доктор Акаги? Блондинка выковыряла из уха микро-динамик и подняла глаза:

– Да?

– Вы уже закончили? Это отступник Сорью Ленгли. Доктор Акаги втоптала сигарету в пепельницу и зло сказала:

– Вы бы ее еще к вечеру привели поближе. У меня еще Червяк на сегодня.

– Извинения, доктор, – сухо сказал блокмастер. Вояки не любили ученых отродясь, а уж курящих ученых, которым устав почему-то не писан, – просто ненавидели.

– Сейчас. Надо прогнать тест. Женщина встала и хлопнула в ладоши. Бардак в лаборатории тотчас же затих.

– Господа, еще один образец, всем внимание! Стэн, проверьте кинематику, Такуя, – низкоуровневые настройки, Мия – уровень сигма… Она сыпала и сыпала распоряжениями по организации моей казни, а я скучала. Так и хотелось поторопить эту нудную беловолосую дуру. Я проглотила «образец», проглотила дерущие горло вопросы, на которые так и не получила ответов, – я все проглотила и теперь с интересом изучала лабораторию. Мне было интересно, сколько я успею тут поломать, прежде чем сработает охрана. Будь я уверена в том, что меня убьют на месте, я бы устроила тут самый настоящий цирк даже в энергетических наручниках, а так…

Перебьетесь. Уже чуть ли не засыпая в чудовищной апатии, я зацепилась взглядом за видеозапись, которую смотрела доктор Акаги, и ощутила удар под дых: на экране в каких-то захватах билась Майя Ибуки. Ее трясло и ломало, а какой-то яркий нимб над ее головой лучился всеми оттенками зеленого. Потом гомон в лаборатории на секунду затих, и прошлый удар показался мне нежным тычком. В брошенном на стол микро-динамике бился отчаянный крик – тихий-тихий, едва различимый на фоне гудения охладителей: /"Аска, умоляю, спаси!//!//"/ Ты теперь знаешь, с каким боксом раскланялась на входе, правда?

Знаешь, что это вывезли? Ты ведь знаешь, Аска? От шока я опомнилась, только обнаружив себя в захватах на каком-то стенде – точно на месте докторши. Скука. Боль – я кого-то поломала там, в лаборатории, кого-то уволокли в медчасть. Всё было в прошлом, всё – и все. Синдзи, Майя, Каору, Рей. Простите меня. Я ошиблась там, где нельзя было. Пожалуйста, простите меня.

 

*Глава 20*

Если вам доводилось испытывать фантомные боли, вы меня поймете.

Даже если вам не отрезали руку или хотя бы палец, все вы когда-то кого-то любили так, что ах. Или ненавидели. И вот все уже успокоилось, утряслось, у вас верный друг, паршивых овец нет, ваша семья на хорошем счету в демографической службе, когда вот она – встреча. В монорельсе, в баре, в департаменте карточек. Неважно. Вы встретились, уже позабыв друг друга, – и что-то заныло. Можно хоть тысячу раз себя перекопать, но вы точно уверены: вам все равно. А оно ноет, ноет, ноет… Страшная вещь – фантомная боль. У меня болел мозг. Он не может болеть, но болел, словно его больше не было. В голове было пусто, пустоту наполняла боль, я, кажется, где-то лежала, и все это до омерзения походило на чистилище. С другой стороны, процессу стирания личности ничто не мешает выглядеть именно так. /"Ничего не вижу"/.

– Какой цвет перед глазами? – спросил голос.

– Никакого, – послушно откликнулась я. – Все черное. Голос заворчал, а я с растущим интересом прислушивалась к миру.

Тишина позванивала какими-то колокольцами, однозначно намекая на глухоту. Тогда какого дьявола я слышу голос? Додумать мне не дала яркая-яркая вспышка.

– А так? Мне не пришло в голову ничего лучше, чем заорать от боли: свет выжигал меня на радостях, словно его только что создал сам господь бог, и ему не терпелось заняться чем-то. И пока я орала, перед глазами начала проявляться картинка: щедро залитая прозрачной жидкостью, неразборчивая, но все равно – картинка.

– А, вижу, – сказал голос. /"Это я вижу, сволочь»,/ – подумала я и снова заорала. Теперь кто-то воткнул в розетку другой штепсель, и ко мне возвращался слух.

Вернее будет сказать, что ко мне возвращалось ощущение собственных ушей, и если им верить, мир наполняли звуки пневматических резаков, ломаемого стекла и гула.

– Образец в эфире, – сказал бесполый визжащий голос и сорвался в басовитое гудение: – Теперь можно и стимуляторы. Стэн, где мой отчет о повреждениях?

– Простите, доктор, я не Стэн. Стэна забрали в медчасть еще на «Ясиме»…

– Не важно. Отчет. Надо мной сияли лампы: мощные такие, несомненно, лабораторные.

Кто-то переругивался, голоса возвращались в мало-мальски приличный диапазон и прекращали плыть. Как вы там сказали? Образец в эфире?

Ага-ага, иначе и не скажешь. По венам разливалось тепло – те самые стимуляторы, наверное. И приходили в себя мои несчастные диагностические маячки: настало время выяснить, что же со мной произошло.

– О, уже почти в норме, – сказал женский голос, и лампы закрыло чье-то лицо. – Кто я?

– Понятия не… Запах сигарет. Видео. /"Аска, спаси меня, умоляю!"/

– Вы – доктор Акаги, – сказала я. – Лаборатория «Араил».

– Не только «Араил», но в целом – великолепно. Ты очень стойкий образец, родная моя. Сука. Женщина протянула руку куда-то над моей головой, и спине стало неудобно: лежак начал изменяться, усаживая меня.

– Вот так вот. Акаги подтащила стул, уселась и тут же задымила. Стен комнаты не было видно из-за целой прорвы оборудования, а сама я теперь уже сидела в сердце целой мешанины проводов и сканеров на подвижных лапах. В затылке что-то больно чесалось, и каждая попытка пошевелить головой отдавалась неприятными подозрениями насчет того, что мне что-то воткнули в мозг.

– Инквизитор Сорью Аска Ленгли, – выдохнула блондинка, пока я осматривалась. Отвратная привычка. Называется «дилетант ведет допрос»: якобы подозреваемый сразу же сломается от звуков своего имени. Ну что за фарс.

– Спасибо, я в курсе.

– Вот это меня и удивляет, родная моя, – сказала доктор и дернула рукой с сигаретой, словно поднимала тост. Мое здоровье, например. Я молчала, изучая женщину: явно модифицированное тело, у нее взгляд древней старухи, но в этом взгляде нет пепла безразличия. Кем ни была доктор Акаги, она точно знала, зачем живет восьмой-девятый срок стандартной жизни.

– Сканер едва вышел на полную мощность, но все же ты опомнилась всего-навсего через восемнадцать часов, – произнесла доктор, и, забросив ногу на ногу, выдохнула дым. – И даже помнишь, как тебя зовут. Сканер. «Араил». Разрушение личности. Я улыбнулась: в бою «Безумные рыжие мозги против Чудо-машины» явно наметился победитель.

– Помню.

– Сканирование было остановлено. Не обольщайся, родная моя. О, черт. У меня, наверное, мимика сейчас офигительно красноречивая. Или докторша – мастер не только в своем, но и в моем деле.

– Меня помиловали?

– Это вряд ли, – пожала плечами Акаги. – Тебя ведь не казнили. Итак. Им почему-то расхотелось собирать информацию о своем драгоценном обормоте. Нет, не подходит. Все проще, решила я. Просто они успели увидеть что-то такое в моих мозгах, что оказалось куда важнее, чем все эти данные о свободном полете Синдзи. Ох ты ж, дайте я угадаю, что это?

– Интересно, – сказала Акаги, и я вздрогнула. – К какому выводу ты придешь?

– Уже пришла. Как-то связано с режимом ATF? Рицко встала, затушила сигарету об спинку стула:

– Молодец, моя родная. Проверка интеллектуальных способностей завершена. Из привода выдвинулась какая-то экспресс-карта, блондинка забрала ее и пошла к дверям, а на меня валилась усталость, как если бы вдруг кокон оборудования весь лег мне на плечи. Никуда оно все не делось – ни поражение, ни мои попутчики, ни собственная ничтожность. И толку мне с этих интеллектуальных способностей. /"Дьявол бы тебя разодрал, чертова ты белая сука! Ну неужели ты не могла дать мне просто подохнуть?!"/

– Ты что-то хотела спросить? Я моргнула и с трудом расцепила зубы. Доктор Акаги стояла у дверей, и если бы эта докторша умела сомневаться, я бы сказала, что она в сомнении. Легеньком таком. Наверное, я взглядом вырезала ей дырочку в затылке.

– Да. Что с Майей Ибуки?

– С ней уже ничего, – ответила Акаги. – Совсем ничего. Ты, кстати, знаешь, что она тебя любила? Я оцепенела.

– «Араил» малоизбирателен в вопросах высших эмоций, но интерпретация ближе всего к любви. Даже, наверное, к обожанию.

Такому, знаешь, подростковому. Обожание… Длинная челка, огромные глаза. Черт, Майя, я даже не знаю, сколько тебе было лет.

– Я тебя убью, сука, – сказала я и закрыла глаза. Тишина. В горле все взрывалась и не могла взорваться наконец гребаная кластерная торпеда, а глаза срочно требовалось закрыть.

Инквизиторы не плачут – даже от бессилия, когда не могут всего-навсего убить одну мерзкую лабораторную крысу. Да, я просто очень хочу ее убить. В этом-то все и дело.

– Меня? – спросила темнота. – Я не буду тебе ничего отвечать. Ты сама себя сожрешь, родная моя. Дверь пшикнула, взвыл замок, оставляя меня наедине с призраком.

/"Сама себя сожру. Ты чертовски хороша, Акаги. Слишком хороша"/. На обратной стороне век мне показывали жуткие секунды, украденные с чужого экрана. Ты ведь не эту суку проклинала, Майя. Ты меня звала.

Слишком уж ты привыкла, что я могу все. Перед глазами стояла мутная темнота, а по щекам что-то текло.

Вспотела, наверное. Инквизиторы ведь не плачут. ***

– Подъем, Аска. Меня потрясли за плечо, и из забытья пришлось вынырнуть. Прямо в лицо дышала девочка с огромными зелеными глазами.

– М-мана?

– Ага, – заулыбалась девушка, отстраняясь. – Вы меня узнали.

Замечательно! Я моргнула. Если бы эта Мана сейчас пробежалась по потолку, я бы не удивилась. Мне было плохо, а эта мелкая пакость слишком жизнерадостна.

– Рада за тебя, – сказала я.

– А мне надо вас забрать! – объявила Киришима с улыбкой. – Вы будете оказывать сопротивление?

– А ты проверь, – посоветовала я. Она, конечно, боевой энергетик

– пусть и верится с трудом – но даже окажись ученица Мисато-сан дряхлым инвалидом, воевать бы я сейчас не смогла. Ну, разве что языком.

– Не надо, Аска, – неожиданно серьезно сказала Мана. – Мы уже не на «Ясиме». Мы на «Тени». А, ну, это все меняет. Пожалуй, сверхдредноут Его Тени – это последнее место, где мне хотелось бы буянить. По крайней мере, раньше точно бы не захотелось, а сейчас – посмотрим. Я взглянула на зажимы, фиксирующие мои руки.

– Это снимешь, или мне с лежаком идти придется?

– Сниму, – кивнула Мана. – Только вы пообещайте, что не будете делать глупостей. /"Пообещать? Да из какого ты века, девочка?"/

– Посмотрим. Снимай. Я изучала Ману. Либо она редкостно умелая актриса, тонко издевается и вообще сука, либо у меня тут уникум, и что с ним делать, я не знаю. А все потому, что мое поведение ее действительно расстраивало.

– Аска, не надо так, – почти жалобно сказала Киришима. – Я просто хочу, чтобы вы переговорили с Мисато-сан…

– С Мисато-сан?!

– Да, Аска, – подтвердила Мана обеспокоенным тоном. – Что-то не так? Как бы тебе объяснить, девочка-солнышко. Я уж даже не знаю.

– Ну, понимаешь, она меня подбила, – сказала я. – Потом отвела на прочистку мозгов, а тут мне навстречу выкатывают коробку с подругой.

А так – в принципе, фигня. Чего б не поговорить с Мисато-сан? Мана потянула носом воздух и нажала несколько кнопок в основании лежака. В глаза она мне больше не смотрела.

– Конечно, – продолжала я, вставая, – твоя наставница просто выполняла долг. Долг у нее такой. Вот только…

– Мисато-сан настояла, чтобы доктор Акаги сначала проверила вас на А10. Это вас спасло.

– А10? Черт. А девочка выглядит обиженной. Позлить ее еще, что ли? Или не стоит? Не могла же умная-разумная Кацураги послать этого солнечного ребенка за мной просто так. Может, она свою ручную зверушку дрессирует. Может, дрессирует меня. Понятно одно: меня теперь почему-то убивать нельзя. Но что еще за А10?

– Мана, что такое А10? Девушка открыла дверь и указала жестом, что нам пора идти. Я осмотрела свою робу-пижаму и согласилась: ага, в таком можно идти.

– А10 – ключ к режиму продвинутой тактики, – сказала Киришима, заботливо закрывая за собой лабораторию. – Это у вас в голове. Я озиралась: интерьер «Тени» оказался под стать внешнему виду.

Темные цвета, какие-то странные сечения абсолютно пустых переходов и коридоров, тусклое освещение. По впечатлениям, я находилась прямиком в кишечнике. Чуть ли не светящаяся Мана смотрелась в этом мраке, как космодромный прожектор. Ну, или, если развивать аналогию, как фонарик зонда.

– В голове, значит. Мутация? – невинно поинтересовалась я.

– Нет. Это, скорее, психическое заболевание. А вот это жестоко. Это прямиком под дых, честно скажем.

– А подробности? – спросила я, стараясь привести в чувства нервы.

– Вам расскажут, Аска. Я кивнула: вряд ли меня решили не разбирать на воспоминания для того, чтобы держать в потемках. Что ж, осталось довольно неприятное, но не то чтобы невыполнимое: отложить вопросы и подождать. Подождать. Мы шли по коридорам «Тени», и пустота уже начинала нешуточно пугать. За каким дьяволом стоить такую махину, прокладывать километры ходов, по которым никто не ходит? Огромный сверхдредноут, несомненно, жил: что-то гудело, слышались сдавленные вздохи машин, за стенами и дверями двигались. И вот от этого становилось еще неуютнее. Борт «Тени» – это проклятие, вспомнила я флотский фольклор. Говорили, что в недрах корабля теряются дивизии космодесанта, а в ангарах находят астероиды, которые случайно влетели туда вместе с ордами снабженческих шаттлов. Я, черт побери, на борту легенды, и пока жива – медленно превращаюсь в часть этой самой легенды. /"Жива…"/

– Мана, ты знаешь, что с остальными?

– Вашими спутниками?

– Да.

– Я знаю только, что мужчину с белыми волосами забрал научный штаб. /"Как?! Как вы узнали?"/ Я шла, орала мысленно сама на себя и старательно глядела под ноги. Девушка свернула к лифту, и тут нам попались первые люди. С позволения сказать, люди, потому что все трое прошли полный цикл немедицинского протезирования. Если правильно помню, из органики там остается что-то в грудной клетке и изъеденные имплантатами мозги.

Только если у придурков на планетах это дело эстетическое и двух одинаковых не сыскать, то эти… Этих лепили по лекалу. Паучьи тонкие ноги, серебристые маски вместо лиц – больше я разглядывать не стремилась – так, наметила по привычке слабые места. Которых, к слову, оказалось неприятно мало. Пока мы подошли, ближайшее существо сложилось в коленях и опустилось на уровень наших лиц.

– Назначение, – зашуршал вокодер стража. Маска легким звоном вторила синтетическому голосу.

– Флагманский мостик. Я покосилась на Ману: девушку пауки не слишком смущали. Видимо, это такое дело привычки.

– Хорошо, капитан, – одобрил вокодер. – Вас и вашу спутницу ожидают.

– Спасибо. Я с нетерпением ожидала, какие ассоциации вызовет лифт, и «Тень»

меня опять не разочаровала. В этой пещере было бы славно кого-то потрошить. Предварительно помучить и еще живьем начать потрошить.

Именно сейчас, когда меня прижало к полу ускорением, я сообразила, что меня беспокоит: /"А ведь я лежала в нормальном, совершенно обычном флотском лабораторном боксе. Разве что, очень навороченном.

Странно ведь, разве нет?"/.

– Аска, скажите, каким был с вами Синдзи? Я оглянулась. Киришима смотрела на меня честно и открыто – аж противно. Ее действительно интересовало то, что она спросила, без всякого подтекста. Я глядела на девушку, лифт все гудел и гудел, а я думала, что это на самом деле неимоверно сложный вопрос.

– Он заикался, – сказала я наконец.

– Заикался?

– Да.

– Что это за ответ? – искренне изумилась капитан. – Вы же с ним столько… Так. Бесит.

– Послушай меня, Мана. Если тебе нужно мнение о Синдзи – беглеце и наемнике с фронтира, то профхарактеристику я тебе дам. Он хороший, ответственный и умный капитан. Слишком полагается на везение… Мана что-то хотела вставить, но это была ерунда. … – Но если тебе нужно знать о человеке Синдзи, лучше спроси Аянами. В лифте воцарился гул движков, и я запоздало поняла, что Киришима все-таки знает о судьбе моих спутников немного больше, чем говорит.

Слишком у тебя мимика красноречивая, девочка моя.

– Колись, – потребовала я.

– Не могу, Аска, – жалобно сказала Мана, и тут лифт остановился.

– Простите, я не могу. Дальше мы просто молчали. Сказать, что мне было тревожно, – это как ничего не сказать. Совсем-совсем ничего. Синдзи, которому, наверное, вернули память… Каким ты стал, обормот? Кто ты теперь?

Что ты вспомнил, от чего ты когда-то убежал? Рей, которую Его Тень скрутил и сломал. Ты даже не пикнула, крылатое ты супероружие. Где ты? Что с тобой? Каору… Я надеюсь, тебя разберут на запчасти не больно. Прости, на большее я надеяться не могу. Майя… Кажется, мы прошли мимо каких-то стражей с паучьими ногами. Кажется, они о чем-то говорили с Маной. Я крутила в мозгах слова Акаги, и чем дальше, тем отчетливее понимала, какую отравленную стрелу всадила в меня походя эта белая тварь. /"Она любила тебя"/. Черт, Аска, а кто тебя вообще любил?!

– Мы на месте, – сказала Мана. Я повернула будто бы заледенелую шею и осмотрелась. Здесь было немного веселее и светлее, хотя в конце коридора маячили стражи, а совсем недалеко слышался обманчиво невинный перезвон их конечностей.

– Это мостик, рабочее место Мисато-сан. Надеюсь, она вам расскажет, что вы хотите знать. Ну надо же, как искренне, руки бы еще перед грудью сложила. Как же ты меня бесишь, лучистый оловянный солдатик!

– Я тоже надеюсь, что меня не напрасно оставили в живых. Мана кивнула. А я поражалась себе: выдала такую унылую фразу – и хоть бы хны. Наверное, мне аж настолько плохо, просто я это не очень хорошо понимаю.

– Я знала Синдзи как очень хорошего человека, – вдруг сказала Киришима. – Только ему очень редко об этом говорили. Прежде чем я спросила, что это означает, двери разъехались в стороны, и из ярко освещенного помещения на меня хлынул поток сияния.

– Аска, входи быстрее, – потребовал знакомый голос. /"Приглашение на небеса»,/ – решила я и шагнула дрожащее марево. *** Это был самый настоящий кофе. Во всяком случае, это было чертовски похоже на самый настоящий заварной кофе – черно-коричневая маслянистая жидкость, которая дурманит ноздри своей… Мммм…

Естественностью. Эта дрянь пахнет неправильно, непривычно, хочется перевернуть чашку и вылить мерзость на пол, но ты сидишь и просто шевелишь ноздрями, вбирая этот самый неправильный аромат.

– Другие условия, другой разговор. Все другое, – сказал Кацураги, снимая ноги с консоли. Длиннющие ноги в шикарных высоких сапогах:

никаких каблуков, никаких украшений. Просто добротная и качественная обувь красивой женщины. /"Женщины-солдата»,/ – уточнила я мысленно.

– Ты меня смущаешь, – сообщила войд-коммандер. – Перестань пялиться на мои ноги. Ох, черт.

– Прошу прощения.

– Я пошутила. Тебе срочно требовалось немного порозоветь. Я? Порозовела от такого замечания? Честно говоря, я едва понимала, куда я попала. Вокруг сияли экраны, на которые выбрасывало итоговые данные о битве у Безумия.

Жертвы, разрушения, образцы для исследований, ресурсная информация, статус судов… Передо мной развалясь в кресле восседала помощница Его Тени, которая меня остановила, а потом едва не уничтожила из-за пригоршни воспоминаний. И мы мирно пили кофе. Моя голова трещала, не поспевая за ситуацией.

– С чего начать? – бросила в пространство Кацураги. – У тебя есть минут тридцать времени и большой кредит на вопросы. Среди рвущихся наружу истеричных вопросительных знаков есть один

– главный.

– Мой статус?

– Офицер флота Империи. Капитан, я думаю. На испытательном сроке,

– с издевкой подчеркнула Мисато-сан.

– «Капитан, я думаю». Интересно звучит.

– На самом деле, Аска, твое звание не играет никакой роли. Сейчас для тебя спешно расконсервируют новый корабль, который сушился в нафталине уже много-много лет. У тебя будет особое задание. Контроль

– лично мой. Вот скажи мне, зачем тебе в этих условиях погоны? Я подумала и кивнула. И впрямь, незачем. Говорят, в Черном трибунале вообще нет званий. Круто, я вне системы.

– Второй вопрос. Что с моими друзьями?

– Конкретнее.

– Синдзи.

– Пока засекречено, – пожала плечами Мисато-сан. – В том смысле, что текущего статуса не знаю даже я. Кстати, на вопросы о нем я не отвечу. Не имею права. Еще бы. Выше головы шефа не прыгнет даже Кацураги. Я пожевала губу и уставилась в переносицу новой начальнице:

– Рей.

– Аянами… – протянула войд-коммандер и, поставив чашку на терминал, уселась ровно. – Она в научном штабе. Насколько мне известно, физически с ней все нормально. Подробностей не знаю, но, по рапортам, она боеспособна.

– Нагиса.

– Ааа… Аска-Аска, – вздохнула Кацураги. – Вот за этого кадра тебя бы стоило если и не расстрелять, то хотя бы выпороть. Ну как ты могла позволить ему остаться на борту? Ты же инквизитор!

– Он человек и остался человеком.

– Ну да, – хмыкнула женщина. – Он может непозволительно много, как для человека. А что еще хуже – может неосознанно. Ты игралась с бомбой, у которой попорчен взрыватель.

– Что с ним? – повторила я. Надеюсь, я выгляжу чертовски упертой козой.

– Проходит обследования. Тон ответа никаких надежд не вселял. В целом, научников даже можно понять: относительно безопасный образец из червоточины, который, как проверено, не влияет негативно на людей и среду.

Хорошая игрушка, хорошая.

– Закончили с друзьями? – поинтересовалась Кацураги. Я сцепила зубы и кивнула. Увы, да. Закончили, причем во всех смыслах.

– Теперь кратко о главном. Смотри. Кацураги вывела на главный экран странную стереометрическую проекцию.

– Это волновая характеристика твоего мозга. Если что, я сама толком не знаю деталей, но вот здесь – все не так, как у всех. Так называемая «Десятая аномалия», она же сокращенно – А10. Если все упрощать – а ни тебе, ни мне подробности даром не нужны – то это способность видеть невозможное. В экстренных ситуациях ты… Как бы это… – Мисато-сан защелкала пальцами. – Ломаешь реалистичность происходящего, что ли. Видишь сразу все варианты развития событий.

– Как это?

– Ну вот смотри. Ты даже синхронизируешься не как все, я уверена. Ха, да если бы еще знать, как это – «как все». Нет такого понятия, потому что для каждого синхронизация – это свое. Я, наверное, смотрела излишне скептически, потому что Мисато-сан едва заметно досадливо поморщилась и пожаловалась:

– Почему не Акаги тебе это объясняет? Теперь поморщилась я, но честно ничего не сказала. Сдержалась как-то. Войд-коммандер немного посмотрела на меня, прикидывая что-то свое, а потом поинтересовалась:

– Вот опиши мне, как закончился твой бой? Какие ощущения от обстрела в упор линейными гразерами? Я втянула воздух носом:

– Ничего так. Меня словно баронианец освежевал. Вручную. Кацураги кивнула:

– Если ты помнишь примитивную математику, то огневой контакт при наших встречных скоростях длился менее двух тысячных секунды. Ты должна была получить один болевой пакет и скончаться от шока. Я потянула обжигающий глоток кофе вместо ответа. Упущенная возможность собственной смерти сейчас звучала для меня как-то…

Тускло.

– Вместо этого твой мозг растянул удовольствие, и ты осталась жива, – удовлетворенно сообщила Кацураги. – По логам, ты успела аварийно сбросить скорость, предпринять маневр уклонения и лечь в инерционный дрейф, чтобы избежать истощения активной зоны реактора. /»…И все это – в бессознательном состоянии»,/ – закончила я.

Еще, конечно, неприятно веселил тот факт, что Мисато-сан готова была пожертвовать пилотом, чтобы остановить «Сегоки». Я покосилась на экраны и одернула себя: глупо было даже заикаться о гипотетической ценности жизни в системе уничтоженной цивилизации.

– Мисато-сан.

– Что, Аска?

– Пожалуйста, расскажите мне всю историю. Пожалуйста. Войд-коммандер не стала улыбаться. Она что-то отстучала на клавиатуре и часть экранов погасла.

– Будешь еще кофе? *** Жил-был один мир. Нет, не годится. Жил-был один вид. Тоже не то. Словом, когда-то давно мы как-то незаметно начали расселяться по галактике. Мы щедро раздавали всем встречным-поперечным, осваивали приглянувшиеся планеты и серьезно поверили в то, что люди наведут порядок везде, где захотят. Свой порядок. Ну, кроме изнанки, но там леталось быстро – на остальное плевать. Соседи не спешили нас разочаровывать, жертвы освоения благополучно шли в небытие миллионами, а люди все рожали и рожали.

Говорят, мы на полном серьезе спорили, где же прародина человечества, чуть до гражданской войны дело не дошло. Республики, союзы королевств, Империя. Война-война-война. И вот однажды пропала целая наша планета. Взяла и исчезла с координатных сеток, а на ее месте обнаружили странную дыру в реальности, которая вела в никуда. Во всяком случае, из этой самой дыры никто и ничто не вернулось – до поры до времени. Так в масс-медиа попали данные о червоточинах, но от этого момента начал отсчет еще одной – тайной войны человечества. К этой войне очень кстати подошел трансаверсальный привод, известный всем и каждому как главная бука передовой науки – «дырокол Аустермана». На деле Аустерман, как казалось всем, изобрел контролируемую червоточину, но это была только часть правды. Увы, маловатая часть, потому что по сути он изобрел машину желаний и перевернул наше представление об уютном мире, где всегда и везде правы люди – даже если гибнут миллионами.

– … Наш мир – это состоявшаяся реальность, – сказала Мисато-сан. – От всех остальных его отличает слово «состоявшаяся». Вселенная непрерывно плодит варианты развития событий, который гибнут для нас – кроме одного. Тропы расходятся, как «обманки»

прыгающего корабля, сам корабль – наш привычный мир.

– …А как это связано с червоточинами?

– Напрямую, Аска. Напрямую. Варианты невозможно вновь объединить, миры разбегаются навсегда.

Кроме двух.

– Мы не знаем, что случилось с тем нашим миром, – сказала войд-коммандер, рассматривая поверхность дымящегося кофе. – Но одно ясно: мы с ним разошлись по причине настолько несущественной, что он от нас оторвался не до конца.

– Почему?

– За физикой с математикой – к покойному Аустерману или к Акаги.

Ты понять хочешь или запутаться?

– Я не уверена, чего я хочу. …По ту сторону мир был перевернут с ног на голову. Там жили огромные существа, которые плавали в пустоте. Там висели сами по себе неподвижные планеты, умирали нейтронные звезды. Тот мир был обречен – понял первый пилот, проникший на ту сторону с помощью «дырокола». Так началась история нашего противостояния с Закатом. Так началась история лжи. Мы врали себе, грозили ужасами червоточин, инфекциями, информационными искажениями, мы пугали сами себя так рьяно, что вскоре только избранные центры занимались проблемами червоточин и Заката. И Империю это устраивало: устраивала закрытая информация, устраивало то, что баронианцы боятся того мира, как чумы, что сцинтиане молчат о нем, как рыбы. Империю вообще устраивало все, кроме одного. Закат продолжал красть целые планеты – всегда только заселенные.

– Мы не знаем их целей, Аска. Мы даже точно не знаем, что представляет собой наш противник.

– Тогда в чем смысл войны?

– Смотри сюда. На экране показалась поверхность безнадежно мертвой планеты.

Хорошие видеолокаторы, очень четкое позиционирование – и буро-рыжие штормы мелкой взвеси поверх каменистой пустоши.

– Это О90. Уже по ту сторону. Прошло примерно две недели между ее пропажей и обнаружением. Я имею в виду, если что, две недели по локальному времени планеты. Ты не поверишь, Сорью, это была планета-сад. Настоящий раритет, коэффициент терраподобности – ноль-девять-девять-семь.

– Что там произошло?

– Не знаю. И никто не знает точно, – сказала Кацураги, изучая снимки. – «Дырокол» быстро сжирает энергию, корабли не могут там действовать столько, сколько нужно для полноценного изучения. А еще есть Предвестия.

– Что это?

– Предвестие – это доминирующий вид Заката. Возможно, единственный. Общего у них только идиотский внешний вид, – у каждого на свой лад, – локальное всемогущество и желание извести в прах любое проявление человека. На экране замелькали сильно попорченные снимки: какие-то марева, огромные змеи, ломающие крейсера, какие-то объекты вообще вне всяких ассоциаций. Смотреть на этот пандемониум было до безобразия гадко. А потом среди них мелькнула глыба с пучками лент вместо крыльев – и все стало на свои места.

– Я такое видела. Синдзи его убил.

– Догадываюсь. Вы там подобрали своего Нагису?

– Да.

– Чудно. …Тварям присвоили «синий код» – тревогу наивысшего уровня.

Первые два проникновения Предвестий в наш мир закончились рейдами ударных групп во главе со сверхдредноутами. До тех пор, пока не поняли до конца смысл «дырокола».

– Машина желаний, искажающая ткань реальности. Трансаверсальный привод способен вытащить в реальный мир одновременно десяток возможных вариантов развития событий. Или два десятка, или три. Как повезет. Надо только уметь объяснить «дыроколу», как это делать.

– Я – умею?

– Да.

– «Десятая аномалия» и поле продвинутой тактики?

– Да. Две дюжины кораблей вместо одного – две дюжины очень мощных фрегатов, созданных, чтобы убивать таких тугих и неподатливых врагов. Быстрых, хищных, идеально слаженных и тонко управляемых. Флот имени Сорью. Звучит? Звучит. Пусть это флот всего на минуту, мне больше не надо.

– Круто, – сказала я. – За счет психоза и кривого пространства можно экономить на содержании пилотов и судов.

– Круто, – согласилась Мисато-сан. – Но тоже очень дорого. *** Я смотрела в потолок своей новой каюты. Мне простили все – даже убийство Гончей, дали взамен миссию по спасению мира, дадут корабль даже вроде. В каюте было светло и тепло, в коридоре – темно и дул сквозняк, а с собой я еще не разобралась. Ко мне пришел один из стражей. Позванивая и щелкая суставами, он принес мне необходимые вещи и даже некоторые излишества вроде горы салфеток и полотенец. Я лежала, смотрела на молчаливое копошащееся существо, и думалось мне прескверно. /"Я в строю"/. Не этого мне хотелось, но это лучше, чем… Чем. Давай остановимся здесь, Аска, хорошо? Давай, Аска. Твои больные мозги хоть раз тебе помогли – пользуйся. Или ты хотела умереть? /"Риторический вопрос. Но уж какой есть"/. У меня больше не было друзей – их разбросало, уничтожило, а я только сегодня назвала их друзьями. И то только в разговоре с Мисато-сан. И я не могла ненавидеть войд-коммандера – ни за это, ни за все остальное. У меня ведь раньше не было друзей? Не было. Вот и не надо.

– Аска, можно я войду? В дверях стояла Киришима.

– Лучше уйди, а? Девушка кивнула:

– Я понимаю. Она стояла и все не уходила, все стояла и не уходила, а мне только и надо было, что смотреть хоть на что-то, и сама мысль о ее присутствии как-то вдруг перестала быть противной.

– Давайте я останусь, посижу просто, – вдруг быстро протарахтела Мана. – А взамен скажу вам, как только станет доступен Синдзи.

– Ты капитан от психодинамики, что ли? Девушка улыбнулась, шагнула вперед и закрыла за собой дверь. Я уставилась в потолок: хочет сидеть – пусть сидит. Мана шуршала, подтаскивая стул, потом пискнул личный наладонный терминал, и – время пошло.

– Слушай, – не выдержала я. – Чего ты ко мне привязалась? Мана хихикнула, так что мне пришлось отыскать ее взглядом:

капитан неведомого мне «Йонгоки» сидела с ногами на стуле, а ее лицо снизу подсвечивал лежащий на коленях голо-экран. Вот же зараза, устроилась тут.

– Вы три минуты продержались, – пояснила Киришима. – Смешно.

– Еще как. Обычно надоедающих мне я вышвыриваю быстрее.

– Это хороший знак. Я вздохнула: на редкость болтливая девица, так еще и знаки ей какие-то.

– Это плохой знак, Мана. Ты чего ко мне прилипла?

– Мне скучно, – обезоруживающе улыбнулась девушка, и это становилось уже совсем смешно.

– Я тебя веселю? Мана посерьезнела и вздохнула:

– Аска, вам надо…

– …чтобы меня оставили в покое, ясно? Мне друзья без надобности. Киришима повела плечиком, не то соглашаясь, не то влезая в спор.

Ей богу, проще ее игнорировать.

– Вы ведь раньше не оглядывались назад, Аска?

– Что? Серьезное лицо – это ж надо, она еще и так умеет.

– Вы всегда двигались вперед. Вы знаете, что за вами выжигали планеты? Что флот потерял троих агентов, пока внедрял людей в организацию Рыжего? Вы видели только Паракаис, но такого было в разы больше, пока вы… Летали. Больше, Аска. /"Я не спросила у Кацураги, почему сцинтиане напали на Паракаис"/. Мана облизнула губы и смазано улыбнулась:

– Извините. Просто вас больно видеть такой. Вы ведь умеете по-другому? Знала бы ты, что я умею, солнечная девочка. Дальше мы молчали. Ей скучно, мне не нужны друзья – почему бы не помолчать? А еще мне было интересно, на что же научилась не оглядываться добрая и яркая капитан Киришима Мана.

 

*Глава 21*

В этом ангаре гулял самый настоящий ветер. Он нес вонь синтетики, кислятину органических контейнеров и совершенно непередаваемый запах космоса. Вечное ничто начиналось сразу за двойной мембраной, так что звезды плыли и покачивались, словно их тошнило. На самом деле, конечно, тошнило меня. Меня тошнило от звенящих пауков, от кишок огромного корабля, которому место на картинках про конец света. И мне не снились сны – безо всяких лекарств и нейролептиков, и это оказалось едва ли не хуже всего. Впрочем, были вещи и куда отвратительнее – вот, например, это. У второго причального модуля висел иссиня-черный фрегат.

Настоящий космический хищник, убийца, это видно даже по обводам, по прищуренным глазкам ракетных шахт, по пластинам и шипастым катушкам.

Двигательные пилоны, сильно зализанные к корме судна, намекали на нешуточные возможности фрегата, они так и манили к себе: давай, детка, коснись настоящей силы. Я рассматривала свой новый корабль, шевелила крыльями носа, и меня мутило.

– «Сангоки». Кораблю уже три года, мы все пилота подобрать не могли, – сказал кто-то сзади. – Это ты его забираешь? Пришлось обернуться. Я еще не разобралась в здешних нашивках – они очень отличались от всех прочих на флоте, но передо мной стоял, несомненно, старший офицер. Возможно, даже ангар-мастер. И он не был протезирован – просто устал, просто забросил полиокуляры на макушку и подслеповато щурился, рассматривая меня.

– Капитан-лейтенант Макото Хьюга. А ты?..

– А я – нет, – сообщила я, вернувшись к изучению фрегата. Живой человек на борту «Тени» – да еще без всяких нарочитых металлических деталек. Какая прелесть. Позади меня что-то зашипело, а потом раздалось утробное уханье. Черт побери, да что ж такое, опять оборачиваться, что ли? Капитан-лейтенант ржал. Вернее, пытался ржать, и зрелище было жалким, смешным и завораживающим: он будто бы с детства не смеялся, и вот сейчас мой плоский дебилизм разбудил в нем какие-то призабытые ощущения.

– П-прости, – проперхал он, держась за живот. /""П-прости». Черт, я не знаю, где ты, но я по тебе скучаю"/. Я одернула китель и подошла к смешливому гражданину.

– Капитан Сорью Аска Ленгли. Развлекаешься? Хьюга от души растирал правый глаз, пытаясь размазать слезы.

– Ага. Знаешь, тут не часто доводится слышать такую реакцию на простой вопрос. Никогда не думал, что буду скучать по такой ерунде. /"Еще и болтун. Ну и ладно"/. Тупая тошнота в мозгах, одолевавшая меня с самого утра, слегка притупилась. Кошмары – фигня. Лучше просыпаться со ртом, разорванным криком, чем с ощущением, что ты вот-вот выблюешь свои мозги. И вот от простого разговора с человеком, который мной не командовал, но и не лез мне в печенки, неожиданно стало легче.

– Ты пришел служить на «Тень», – зевнула я. – Чего ты ждал? Макото надвинул на лицо свои многоглазые очки, враз сделавшись серьезным:

– Я пошел сюда за войд-коммандером Кацураги, Аска.

– Пафосно, – одобрила я. – И как служится?

– Скука, – пожал плечами Макото. – Всюду металлоподы эти протезированные, по кораблю ходить страшно.

– Ты же можешь ими командовать, по идее. Как можно бояться подчиненных?

– Они страшные и скучные. Скучно-страшные, – хихикнул Макото. – Но я не о них говорю.

– А-а, – протянула я. Можно было не уточнять. Огромный корабль давил на мозги похлеще «Араила». В любой его точке каждую секунду ощущался весь циклопический размах «Тени», самого настоящего орудия судного дня. Было еще что-то, какое-то ощущение перехода размаха в новое качество. Качество. Количество. Мать вашу. Я перестала видеть кошмары, но это не значит, что я прекратила сходить с ума.

– Я пойду, пожалуй.

– Всего доброго, Аска. Корабль готов, если тебе интересно. Передо мной раскрывались ворота, уводящие назад в недра жуткой махины, позади оставался скучающий ангар-мастер и корабль, который будет моим. Как жаль, что мне даже не захотелось заходить внутрь. *** Я столкнулась с ним буквально в дверях офицерской столовой.

Знаете, как это бывает: ты идешь, думаешь о чем-то или ком-то и – бах! Это что-то уже перед тобой. Стоит такое, голову чешет. Самое странное как раз то, что я не думала о Синдзи. Я думала, как бы мне не выблевать съеденный обед.

– Аска? На нем была все та же рвань, что и тогда, в последний момент, когда я его видела на «Сегоки». Мой китель сразу же показался мне тесным и неудобным рядом с по-простецки одетым обормотом.

– Синдзи. Это я выдохнула. Я, черт побери, выдохнула его имя, как последняя портовая шлюха. Черт, черт, черт. Он улыбнулся: наверное, я выглядела забавно. А еще – он улыбнулся одними губами, просто потому, что я забавная и ему надо улыбнуться.

Просто по ситуации надо. Это была дистиллированная салонная фальш.

– Ну ты как? – спросила я, видя, что научившийся фальшивить обормот не торопится начинать разговор. Синдзи пожал плечами:

– Д-долгая история. Но я искал тебя как раз. Верю, но почему-то мне ни разу не приятно. Ни капельки.

– Да? Здорово. Мимо нас шли люди, позванивали стражи – тоже вроде как люди. А мы вот стояли и светски молчали, рассматривая друг друга, и секунда за секундой росла между нами прочная металлорганическая стенка.

Проклятая «Тень» умеет и любит это.

– Ты знаешь, Майю убили, – сухо сказала я. Он склонил голову, пряча взгляд, а я все не могла отделаться от впечатления, что это все не то, это фальшивка, подделка, что он делает то, чего от него ждут, сам ни хрена при этом не чувствуя, что он просто хочет, чтобы я считала его прежним, и я…

– Мать твою, говнюк! Ты понимаешь, сука, что ее убили, или нет?! Я ухватила его за ворот и влепила в противоположную стенку – с разбегу, так, чтобы косточки хрустнули. И – поистине ужасное чувство. Я даже не сразу поняла, что произошло, но на какую-то крошечную долю секунды ощутила, что мой капитан мог уклониться, мог вывернуться из захвата, мог впечатать меня в стену и заломить руку за спину. Мог. Но не стал, сраная фальшивка.

– Понимаю. Идем со мной. Пустой взгляд, о который я просто-напросто разбиваюсь.

– Идем?! Да пошел ты сам! Куда хочешь! Только сейчас я поняла, что вокруг что-то не то, и украдкой огляделась. /"Позорище, бывший инквизитор. Позорище"/. Полукольцом вокруг нас сгрудились вперемешку офицеры и стражи, все они не стремились подойти ближе, но у всех в руках было оружие. Огромная полутемная кишка разрушителя миров, тускло поблескивающие силуэты – и мой капитан, который теперь больше не мой капитан, а просто кусок подделки. И мне этого хватит. И с меня этого хватит.

– Ты сволочь, Синдзи, – сообщила я ему прямиком в лицо. Наверное, нос бы могла откусить, если бы захотела. – Меня от тебя тошнит.

– Аска…

– Иди в жопу, Его Сын! Я отвернулась и пошла прямо на стража. Ходячий гротеск звякнул и подался в сторону, сдвигая соседей, освобождая мне путь, и только сейчас я поняла – по глазам какого-то мелкого офицеришки, что на самом деле все почтенные зрители были до глубины души растеряны. /"Они не знали, кого защищать. Вот в чем дело"/. Открытие потрясло настолько – /"Как? Это же сын Его Тени?

Почему?"/ – что я не сразу поняла: меня ухватили за руку. Бережно, но сильно, прямо за локоть.

– Аска. П-пожалуйста. Ты мне нужна. Полутемный коридор разрушителя миров. Немые статисты, больше похожие на декорации. И огромные глаза человека, в которых больше не было гнета непрожитых лет – там теперь была боль. Синдзи, капитан «Сегоки» и сын Его Тени очень сожалел о том, что вернул себе память. ***

– Т-тихо тут.

– Да. Синдзи сидел на столе, я – на кровати. Молчать было очень уютно, а начинать говорить по сути – страшно. Правду сказать, если бы не любопытство, горела бы в аду эта вся прошлая жизнь обормота. Он тут и со мной. И это потрясающе – неожиданно – здорово.

– Я никогда не жил на R6O, – вздохнул Синдзи.

– Оу, серьезно?

– Да.

– Тогда как все так получилось? Синдзи тускло улыбнулся:

– Жутко иронично, н-но это я сам стер себе память. Стер и вживил н-новую. Я нахмурилась: получалась редкостная ахинея, и скрывать это я не собиралась:

– Синдзи, что за бред? Откуда такая возможность – такие операции с памятью? Ты же не об уборке в шкафу рассказываешь! Еще одна улыбка. Еще тусклее, чем предыдущая, ровно под стать освещению коридоров «Тени».

– Н-наверное, надо рассказать все с самого начала. Редкостно меткое наблюдение.

– По-моему, пробел в пять лет интереснее.

– А, это, – он тряхнул чубом. – Это как раз н-не интересно. Я идиот. *** Синдзи с забавной фамилией Икари, посмертный сын канцлера Юго-восточной Империи. Пилот. Истребитель. Убийца. Он родился на полгода раньше меня, и все его детство – это огромный корабль и яркие лабораторные лампы, пытливые взгляды, странные тесты. Ученые имели строжайший приказ: внимательно следить за тем, что причуда давно уже мертвого канцлера – человек. Нормальный ребенок без отклонений в развитии. Синдзи сохранил о своем детстве немного деталей, запомнил только одну: однажды опыты прекратились, а ему стало пусто. Я представляла себе ребенка, бродящего по кишкам и пищеводам «Тени», и мне было страшно. Звенящие стражи перешагивали через малыша, офицеры приносили его в лаборатории, когда Синдзи забирался слишком далеко. Синеглазый паренек хотел общаться и учиться, а исследователи замеряли пульс и ставили уколы. Синдзи рос в окружении молчания, полутьмы и книг. Святое небо, как это банально. Почему дети не растут на дешевых шоу, почему их не подсаживают на бесконечные сериалы? Мой обормот рос на длинных-предлинных историях, одобренных Имперскими канцеляриями.

Книги были скучными, там всегда побеждал Человек, и врагам становилось плохо, а Человек был всегда прав, даже если предавал всех вокруг во имя Великой Цели. Человеком Синдзи вырос. Вот только почему-то не вырос тупым оболваненным фанатиком. Гены, наверное. С двенадцати лет его посадили в корабль. Так Синдзи впервые увидел сверхдредноут снаружи. В тот же день его познакомили с отцом, но в последнем он не уверен – слишком уж яркое впечатление произвела на него «Тень». /"Придет день, и ты сможешь в одиночку уничтожать таких же больших врагов"/. Парень сидел в углу своей каюты – почему-то я вижу это так – и думал над словами отца. Не мог он не думать на ними – маленький мальчик, умеющий врастать в мощную скорлупу и больно драться десятками видов космического вооружения. Тогда в его жизни появилась Рей. ***

– … Однажды меня позвали в огромный испытательный отсек. Кто-то из ученых решил п-побаловать зрелищем. Там что-то происходило, в н-наблюдательной все суетились, писали и копировали д-данные на ручные терминалы. Но я тогда мало что запомнил: там мелькало, стреляло, звучали взрывы, плохо заглушенные силовыми п-полями. В толпе прозвучало слово «Аянами», и оно мне показалось приятным.

Т-такое хорошее слово… Перехватив мой взгляд, Синдзи кивнул:

– Да. Мне всегда нравились слова. Незнакомые, з-знакомые. Я с ними всегда что-то ассоциировал. М-можно сказать, что я влюбился в Рей до того, как ее увидел. Это была плохая фраза, она пахла дрянной трагедией и страшной детской любовью мальчика, у которого никогда не было матери. Увы, Синдзи даже не попытался меня разочаровать.

– Она была красивая – и взрослая. И прошла мимо меня. Малыш оказался настойчив, и удача ему улыбнулась. Или как сказать. *** Червоточина открылась прямо у Кристаллвардена-2, и планета в мгновение ока исчезла. «Тень» оказалась в часовом переходе от трагедии, а уже спустя два часа корабль размолотил на атомы двух Предвестий, вылезших из закатного зазеркалья. Синдзи выволокли из кровати, посадили в теплую и знакомую машину, а в награду – ну как иначе? – с ним отправили Рей Аянами, которая тогда еще не была последней из. Пареньку было тринадцать лет, когда он впервые попал в Закат. Мне хотелось хохотать. Я слишком живо представляла это: надутый от гордости и смущения мальчик, который везет свою женщину в опасность и твердо верит, что неуязвим. Я бы, наверное, рассмеялась, но было лицо Синдзи, который все это рассказывал, и было четкое подозрение, что могучее беловолосое супероружие посадили на «Сегоки»

не ради безопасности Его Сына. Скорее, хотели, чтобы мальчик почувствовал себя в ответе за нечто большее, чем какое-то там человечество. Черт, я обожаю лабораторных крыс. По ту сторону оказалось зазеркалье. В видеолокаторах «Сегоки»

мальчик увидел судьбу человеческого мира. В причудливый узор сложились над планетой Предвестия, а с Кристаллварденом что-то происходило, там что-то менялось: поверхность становилась рыжей, а потом в яркой вспышке расцвел алый крест. Плеча мальчика коснулась ледяная ладонь:

– Уходим, Синдзи, – сказала Рей. – Мы опоздали.

– Опоздали? Мальчик едва дышал, глядя на пылающую зеленоватыми искрами планету – он даже не понял, что Аянами впервые обращается к нему.

– Да. Они только что создали новое Предвестие. *** Обормот упорно смотрел мне в глаза, точно пытаясь передать весь свой тогдашний ужас, весь без остатка. Ты щедрый, Синдзи. Щедрый и добрый.

– Из планеты людей создают этих тварей?!

– Да. У меня на языке крутился следующий вопрос, и я позорно пасовала, глядя на Синдзи. А он глядел на меня: /"Ну, давай, дура рыжая, решайся уже"/. Не дождался.

– Ты права, – вздохнул он. – Именно так. Так же, как создавались Аянами. Наверное, это больно. Я не стала уточнять, каково мальчику было узнать про параллели между врагами и своей первой любовью. Я не стала спрашивать, как такое технически возможно и как люди такому научились. Черт побери, у меня сегодня отличное воображение. Меня просто тошнит воображением, я словно лечу в какой-то колодец, и меня всю сжимает, сжимает, сжимает…

– Постой, – сказала я, нащупав ниточку, и быстро полезла из этой страшной ямы к спасительному свету нормального разговора. – Кацураги сказала мне, что никто не знает, что происходит с планетами в зазеркалье… Синдзи нахмурился, а потом веско обронил:

– Она солгала. Ниточка оборвалась. Черт.

– Но зачем?!

– Не знаю. У войд-коммандера свои правила и п-привычки. Я это уяснил сразу после возвращения из своей первой червоточины. Меня отдали ей в обучение. /"Первой?"/ Почему-то я в этом не сомневалась. Странно, да? На очереди у нас, наверное, страшная правда о том, «первая из скольких». *** Войд-коммандер дрессировала своего подопечного, как животное.

Синдзи помнил о первых месяцах знакомства с ней только ужасающую усталость и разбитое тело. Он синхронизировался с кораблем, и его расстреливали целой группой бешено маневрирующих судов. Юный пилот едва не терял сознание от одного вида стремительных векторов. Они стреляли, стреляли, стреляли, а Синдзи только и делал, что убегал, уходил, искал невероятные лазейки и прятался в изнанке. Тогда Кацураги отобрала у него мультипликаторы. Подросток по ночам скрипел зубами от боли, и однажды ему приснилась странная вещь: открылась дверь его крошечной каюты, и вошла Рей. Сияющая в темноте девушка долго держала раскрытую ладонь над его лицом, и с нее стекал безумно приятный холод – на разгоряченный лоб, на щеки. /"Ужас,/ – подумала я, слушая рассказ. – /Знал бы ты, что по ночам видели в твоем возрасте сверстники»./ Утром в ангаре его встретила Кацураги. Мрачная войд-коммандер впервые остановила его у самого шлюза «Сегоки» и сказала что-то вроде:

– Так надо. Иначе тебе не выжить. Запястье войд-коммандера опоясывал странный ожог – точно кто-то ухватил ее за руку раскаленным захватом. Или ледяным. А Рей пропала на долгие месяцы. *** …Мы с ним сидели рядом на кровати, и я чувствовала себя дрянным-дрянным эмпатом. Меня захлестывало его болью, его прошлым.

Оставалось не так уж много существенных вопросов, но они были неприятными, важными и кусачими.

– От чего ты бежал?

– От своего долга. Я устал.

– Устал?

– Устал. Синдзи принялся рассказывать – сквозь зубы, и это был последний круг. Обормот уже разделся, а теперь просто срывал с себя кожу.

– Один раз м-мы успели. …Он отогнал двух Предвестий, прилетевших к проглоченной планете, одну тварь развеял. «Сегоки» исчерпал почти треть своего ресурса, но еще оставался мир, человеческий мир. Синдзи даже не знал, что это за планета, но она была не слишком густонаселенной. В видеолокаторах виднелись напуганные толпы, которые смотрели в изменившееся небо, там были купольные города, там ждали своей судьбы колонисты, оказавшиеся на пути Заката. Аянами передала ему приказ отца: любой ценой Предвестий не должно было стать больше.

– …У меня не оказалось на борту п-планетарного оружия – слишком спешным был вылет. Я валялся в ногах у Рей, умолял ее отменить приказ. Аянами сказала, что мы т-тратим время. «Сегоки» ушел на первый заход. Почти все вооружение фрегата было непригодно для массовых убийств, оставались только боеголовки ядерных торпед и сверхмассивные заряды. Обормот выходил из синхронизации над очередным купольным городом, шел в шлюз и вручную замыкал взрыватели. Рей открывала грузовой шлюз, а он сталкивал бомбу вниз – на людей, которые ждали чего-то совсем другого. На выходе из атмосферы они засекли приближающийся флот Предвестий.

– …Мы ушли от них. Убежали от врагов, убив своих. Х-хорошая война, правда? Синдзи только-только исполнилось пятнадцать.

– И ты…

– Я попросил отставки. Я каждую ночь видел, как смотрю в небо – чужое небо, а оттуда на меня валится огненная оскаленная пасть.

– Тебе не дали отставки.

– Нет, конечно. Я прожевал, проглотил и ушел к себе. Каюта плыла, словно кивая в такт рассказу. Я слушала очень знакомую историю.

– И ты сбежал?

– Н-нет. Я честно успел еще три раза, а п-потом сорвался. На очередном вылете я попросил Рей улететь со мной.

– Она отказалась?

– Х-хуже. Она доложила отцу. Я стиснула зубы: в этих словах звякнуло отчаяние тех лет.

Отчаяние и непонимание подростка, которого предали, который все не так понял. Еще бы он что-то понял, идиот: первая любовь – и та Аянами.

– Н-но я все равно улетел, Аска. Просто теперь мне еще больше хотелось изменить себе память. Уничтожить т-того человека, который влюбился в эту… К-куклу. А вот это уже ненависть. Я смотрела на него, на окаменевший профиль обормота и изо всех сил убеждала себя, что не нужно кусать губы. /"Кукла. Святое небо, Синдзи Икари, ты идиот"/.

– П-помнишь те большие файлы в ядре системы? Это данные с моей памятью. «С-сегоки» нарушила приказ и отказалась стирать резервную копию. Д-да еще и защитила ее от взлома.

– Но как ты смог так лихо заменить себе память? И что за пять лет пробела? Синдзи рухнул на кровать, раскинув руки, и тихо засмеялся. Я обернулась и обнаружила все ту же пустую улыбку, которая почти не сходила с лица всю его кровавую исповедь.

– ATF – это странная вещь. В-возможность невозможного. Я запустил руки в базу данных проекта «Араил» и украл копию памяти к-какого-то повстанца, сверстника. Потом ввел ее в п-память фрегата – и вошел в ATF.

– Пять лет, – напомнила я. Я устала удивляться. /"Возможность невозможного. Долбаный ты засранец, Аустерман. Мы кромсаем себе память, а твое чудо просто подменяет воспоминания.

Долбаный ты засранец"/.

– А, да. Там была ошибка. П-пленный на самом деле был на п-пять лет моложе. Ошибка. О, mein Gott.

– Ты ведь все поняла, да? Глаза человека, который… Который пришел ко мне, как к последнему спасению от себя и всего, что он натворил. Да, я все поняла, мой обормот. Ты бегал по галактике, а галактика бегала за тобой – выжигая миры, теряя и вербуя агентов, стараясь вернуть придурка, захотевшего странного. А ты бегал за тем, чего никогда не было. Его Тень подсунул тебе сделку со «взломом» его счетов – просто в надежде, что где-то выплывет мерзавец на самом быстром корабле.

Кацураги огнем шла по фронтиру, напоминая о себе и о том, в чьих руках меч, – а ты даже не оглядывался. Потом за тобой отправили Аянами, и она… Стоп.

– А как же… Рей?

– Она все помнила, – проскрипел Синдзи. – Все. И ничего м-мне не сказала. О, да. Еще бы она тебе что-то сказала. Она подставилась, упала и сделала все, чтобы снова тебя увидеть, чтобы быть с тобой, а ты, идиот, ухитрился снова в нее влюбиться. Символичный идиотизм.

– Она осталась с тобой, – сказала я как можно мягче. – Не попыталась сдать…

– Это что, имеет значение? /"Имеет. Только не для такого идиота, как ты"/. Я и на ангстрем не пролезу в мысли ледяного чудо-оружия, но не понимать очевидного может только некий заикающийся обормот.

– За мной шла смерть, Аска… Красиво сказано, только вот пафосно до чертиков, как и положено сыну канцлера человеческой империи.

– …в-вот и получается, что лучшее, что со мной случилось за в-все это время, – это ты. Ух. Впрочем… На фоне того, что я услышала, у меня были все шансы и впрямь оказаться лучшим. Луч рыжего света в, мать его, темном царстве.

– Я тебя люблю, – сказал он. /"Гонишь»,/ – отстраненно подумала я, чувствуя его пальцы на своей щеке.

– Т-ты… Просто не бросай меня. /"Пошел вон, придурок!»,/ – орала я, гладя его щеки ладонями. Пошел вон, ты же пожалеешь, идиот. Тебе же прямо на утро хреново будет, ты же как был обормотом, так им и остался, ты очень-очень-очень пожалеешь!.. Я мертвой хваткой впилась в его спину, моя шея горела от поцелуев

– а я смотрела в потолок. Он-то пожалеет, а вот я – нет. Видишь ли, мой обормот, проблема в том, что: /"Ты мне нужна"/,

– это ведь до хрена взаимно. До хрена. *** Я лежала в кровати и смотрела на невидимый потолок. В каюте было темно, тепло и уютно. До мертвого ничто в любом направлении тянулись сотни метров корабельной плоти, а в ушах словно набилась вата, и только сдвоенный пульс убеждал меня: я не оглохла. И я впрямь это все выслушала.

– Синдзи, – позвала я.

– Да.

– Ты ведь знаешь, что я свихнулась, верно?

– Знаю. /"Знаю»./ Ты просто чудо, сын Его Тени. Ты не засыпаешь, не уходишь, ты лежишь рядом и просто говоришь, что знаешь. Ты просто ублюдок.

– Почему ты устроил тот фарс с файлами памяти «Сегоки»? Темнота молчала и ровно дышала носом – у него даже частота дыхания не изменилась. Черт, ты ведь так научишься врать даже мне, обормот.

– Я в т-тебя верю.

– О, неужели?

– В конце концов, я оказался п-прав. Д-делал, хотя и не помнил, почему п-прав. Бред? Все-таки засыпает. Он все-таки отрубается, рассказывая мне об этом. Я сжала кулак и чувствительно двинула его в нервный узел на руке.

– Пххх… Аска!

– Договори. Тишина – вязкая и пахнущая откровениями.

– Способность к созданию ATF и безумие н-напрямую связаны. Б-без одного нет другого. Наверное, чего-то такого я и ожидала.

– Ты старался меня отвлечь?

– П-примерно. Наверное… Не знаю. Я потянулась.

– Отвлечь от чего? От шизофрении? Может, ты и диагноз знаешь?

– Могу п-поспорить, что ты сама не знаешь своего диагноза. Черт, мне нравится этот тон. В этом тоне так мало неуверенного мальчика с крутого фрегата и так много сына канцлера. Который, кстати, понятия не имеет, как думает женщина. Ей-богу, внимательный и осторожный пацаненок, который все выволакивал на удаче и обаянии, вдруг перемешался с отчаявшимся парнем «мне-все-простят». В удачных пропорциях. Для меня как раз, дурищи.

– Не знаю.

– Потому что нет т-такой болезни, – сказал Синдзи и осторожно поцеловал мне плечо.

– Нет?

– Нет. Это безумие понарошку. «Б-болезнь» закладывают в детстве.

Нарочно. Раз ты способна устанавливать поле п-продвинутой тактики, то ты участвовала… Слова уплывали в звон. /"Мама. Чтоб тебя, мама"/. Я сейчас тянулась к парню, чтобы забыть о том, что ты сделала со мной. Спасибо тебе, век помнить буду. Недолгий век, мама, но какой уж есть.

 

*Глава 22*

В офицерской столовой было уже пусто. Мы нагло расселись в самом центре небольшого зала, жевали безвкусный завтрак и молчали. Черт, «мы». Вопреки моим опасениям обормот не удрал – и его безвольно-трогательное «не бросай меня» обернулось на деле чуть ли не «я тебя не брошу». И все бы было хорошо, только вот почему же мне так хреново? По-че-му? На самом деле я, конечно, знала ответ, но только очень уж глупо искать, хотеть, получить – и не уметь просто радоваться вырванному кусочку счастья. Счастье на поверку оказалось сложноватой штукой. И, кстати, довольно болезненной постфактум: так бурно отмечать окончание целибата все же не стоило.

– Ты заелся, – сообщила я Синдзи, чтобы отвлечься. – Свинтус.

– А… Эм. Как можно заесться этой дрянью – ума не приложу. А этот кадр успевает по полной программе. Дичь какая-то это все: и устряпанный своим завтраком Синдзи, и тоскливая пустая столовая, и мое желание просто запрыгнуть на стол и повиснуть на его шее. /"И ты меня не бросай. Ну пожалуйста, ну что тебе стоит, а?"/ Я молча сунула ложку в рот и посмотрела, как обормот вытирает подбородок.

– Добрый день. Можно к вам? /"НЕТ!"/

– Привет, Мана. Девушка лучезарно улыбалась и держала в руках крохотный поднос с порцией. И так мне сейчас живо представилось, что я ее беру и сталкиваю этой белозубой лыбой с завтраком, а потом с ноги ее, сучку, с ноги, ну кто тебя лезть просит, а?.. Я вспомнила, что капитан Киришима еще и боевой энергетик, и слегка подувяла.

– Эм… Садись, н-наверное, – неуверенно сказал Синдзи, покосившись на меня. Ждет моего согласия. Подстраивается. Приятно. Бесит.

– Да я так, поболтать, – сказала девушка, устраиваясь. – Ничем серьезным напрягать не буду. Честно-честно.

– Правильно, – сказала я, многозначительно облизывая ложку. – Не стоит. Мана хихикнула и посмотрела на обормота:

– А я вас заменила, когда Кацураги без ученика осталась. Скажите, она всегда такая же была?

– Т-такая же, – полуулыбкой ответил Синдзи, а Мана только кивнула. И слова преамбулы не понадобилось: поняли друг друга, ученички. И чему вас такому учили особенному? И я, черт побери, вовсе не ревную и не завидую вашему прошлому. Кадзи не заставлял меня ломать мозги и взрывать потерянные планеты. Пока я изучала двух треплющихся учеников – бывшего и действительного – они, оказывается, трепаться закончили. Обормот встал и тепло мне улыбнулся:

– Мне п-пора.

– Давай, – пожала плечами я. – Вперед. Самое забавное, знаете что? Что он ушел и не обернулся. Ни взглядов друг на друга, ни слов, ни чмоков в щечку – эту ерунду, по-моему, показывают в фильмах, да? Приятно, что не только у меня никогда не было нормальных отношений. Наверное, я слишком довольно улыбалась своим мыслям. Холодному космосу не терпелось вернуть меня с седьмых небес.

– Сейчас спрошу что-нибудь пошлое, – хихикнула Мана. Она еще здесь. И я сама еще здесь, вот только почему – не ясно решительно. «Сангоки» ведь ждет. Меня никто не торопил, но и делать больше было нечего. Очень, кстати, продуктивный метод работы с персоналом. Со мной, во всяком случае.

– Спрашивай. По дороге. Я поднялась и пошла к выходу из зала. Тарелки холуи подберут.

Меня вон вчера не застрелили за избиение канцлереныша, еще не хватало теперь убирать за собой.

– Как тебе с ним? Гм.

– Мана, а ты не находишь, что вопрос слегка личный?

– Возможно, – сказала Киришима. – Так как тебе с ним? Молодец. Выбесила. Я остановилась в дверях столовой и на каблуках развернулась к ней:

– Слушай, ты!.. Черт, она улыбалась. Это была шикарная текучая улыбка человека, который много знает, получает от этого удовольствие и ничуть этого не стесняется. Ау, милая девочка с разбросанными бумагами, ты где? И я ошиблась в человеке. Черт, я так позорно ошиблась.

– Я слушаю, Аска, – напомнила мне моя позорная ошибка. – Внимательно слушаю.

– В чем смысл? – полюбопытствовала я напрямик. Вряд ли ее интересует, сколько мы раз мы кончали, и почему слюняво не попрощались в щечку. А уж что ее интересует – это уму непостижимо.

Пока, во всяком случае.

– Смысл? /"Да, Мана, смысл"/. Драный смысл всегда есть в таких разговорах, и если уж я на что-то годна, я выцарапаю его. Потому что это черти что: встретиться в плену, который не плен, говорить о том, в чем есть двойное дно. А потом просто пойти и сесть в супер-фрегаты, способные разносить на молекулы любого врага.

– Смысл в Синдзи, Аска. Я успела прикинуть пару очень смешных вариантов продолжения, но, к счастью, поняла, что милая капитан Киришима слишком уж далека от таких дур, как Рей Аянами и Аска Сорью Ленгли. Думай. Смотри в эти глаза – и думай. Они не виделись до бегства обормота. Они оба – ученики великой Мисато-сан. Она – вторая. Ну, инквизитор Сорью, вот и ответ.

– Ну да, в нем, – кивнула я. – Не успела ты сменить главную звезду, как появился еще один лидер гонок. Что, «лучшая из лучших из лучших» чешется, капитан? В десяточку: она теряется на секунду. Какая-то секунда – минус улыбка, плюс растерянность, плюс настороженность, помножить на…

– Ты не лучшая, Аска. Отдача вечного «Ты самая лучшая, доченька» больно ударила где-то под сердцем. Это было… Наплевать.

– Посмотрим, – пожала плечами я. Черт, я пожала плечами и отвернулась. Кто-то во мне рвал вожжи, разворачивал, пытался вернуть к неоконченному поединку, к бою, который только начался, к бою, где будет только победа и Аска.

Которая лучшая. /"Я ж тебе, коза рыжая, сказала. Наплевать"/.

– Ты долго не протянешь, – сказали сзади. – Или ты уже хочешь к Хикари? Лично расспросить, так ска… Бамм. Я пропустила только один удар пульса, а Мана – только один удар.

Кишки «Тени» сжались, перемалывая меня. /"Убить суку"/. Потом между нами повисла стена голубого тумана – полупрозрачной взвеси из концентрированной энергии.

– Нас не будут разнимать, – сказала Киришима, слизнув с губы кровь. – Ты уже поняла?

– Да. У меня кровь текла из носу. Гребаная девчонка еще не успела мне ничего сделать – просто отгородилась, но от ее барьера было тошно мозгам. Черт, как же я плохо переношу напряжение в боях с энергетиками.

– И нам не дадут друг друга убить.

– Это досадно, – согласилась я.

– Но я все равно тебе помогу.

– Убьешься сама? Оу, какая милая улыбка. Я сейчас потеку.

– Мечты, Аска. Мечты. Мечты? Хорошо, вот сейчас только… Это была боль. Маячки, которым приказано следить за телом, со скрежетом сдвинулись – и пусть этот скрежет я всегда додумываю, пусть он выворачивает меня на изнанку, пусть я сейчас полетаю от ее силовых ударов – пусть.

– Итак, Аска… Силовой рукав. Это примитив, надо просто бороться с болью – и чуть-чуть подставиться. Энергия бьет тебя изнутри, вот что по-настоящему мерзко. Мерзко, больно – больно-больно-больно. Это как укол в каждый нерв в зоне поражения, и сколько сейчас клеток порвало, я не знаю. И не хочу знать. Перекат, толчок от стены, прыжок.

– Что тебе рассказать о тебе самой? Голос звенит – и это плохо: Мана куда сильнее, чем мне показалось. Она даже, сука, не напрягается. Дрянь висела в сантиметре от пола, окутанная легкой дымкой, а на запястьях копился новый заряд – пустые обманки, она ударит как угодно и чем угодно, а я пока могу только кататься и прыгать, ловя вскользь все ее красивые финты. Давай, ты сильная, Киришима. Сильная ведь? Прыжок.

– Ты видишь ее каждую ночь или через раз? Удар. Ты предсказуема, девочка моя. Я, впрочем, тоже: я не стану трепать языком.

– Убивают сны, правда? Она читала мое дело. Она боится выходить на ближний бой. И она знает о Хикари. /"Ты сволочь, Синдзи. Как есть – сволочь//. Или она «читала»

память Майи, и тогда сволочь она//"/. Я извернулась, едва не переламывая себя в талии, ввинтилась в промежуток между двумя рукавами и поймала животом простой «кулак». В животе кому-то стало плохо. Кажется, съеденному завтраку.

– Почему Хикари, Аска? Быстрее, черт. Мне надо быстрее. Киришима сместилась, дрогнула и превратилась в череду размазанных силуэтов – и это был «силовой корпус». И это было совсем плохо, потому что это было невозможно быстро. Удар в голову отбросил меня на стену, от второго я увернулась – уж не знаю как. В мозгах звенел только голубой цвет, только голос сияющей сучки.

– Она обошла тебя? Удар. *** /Я сижу в рубке тактического перехватчика, прижимая колени к груди. На экранах гаснут сигналы критических повреждений, и мне пора наружу, но снаружи…/ /Снаружи было снаружи./ /Пинок по рычагу, тугое «чмок» мембраны – и я стою в ангаре./ /– Три – ноль, курсант Сорью, – сообщили мне./ /"Три. Ноль. Ноль – это я»./ /Все звено уже здесь, одной кучкой, в кровавом киселе ангарного освещения. Я нахожу взглядом улыбающуюся старосту и иду прямо к ней./ /– Что теперь скажешь, Мамина дочка? – спросил кто-то из ее подпевал./ /Я не скажу ничего. И не рассчитывайте, я просто буду ждать, что скажет победительница./ /– Сто сорок отжиманий, – тихо сказала Хикари. – Если ты помнишь./ /– Помню./ /– Если хочешь – мне достаточно просто твоего поражения./ /Не сомневаюсь./ /– Пари есть пари./ /Этот чертов голос снова меня подвел, уже не нужно больше ничего говорить. Я опускаюсь в упор лежа, смотрю в пол./ /– Раз./ /… Она обошла меня на второй петле, вырезая целый сектор залпом легких ракет…/ /– Два./ /…Я ошиблась, делая «чакру Фролова», и пропустила срыв щитов правого борта…/ /– Три./ /Черт, меня хватит на весь разбор этого неимоверного летного задания, этого фестиваля пилотажного дебилизма, и «пять», и «пятьдесят пять» – я хорошо запомню этот вылет, этот полет, этот пролет. Хорошо запомню, хоть это ничего и не исправит. Истертая до блеска летная палуба прыгает то ближе, то дальше, и я хорошо держу ритм. Я вообще молодец./ /И все бы хорошо, но я вижу боты обступивших меня людей. Боты тех, кто сейчас смотрит, как корячится – изящно, красиво и подтянуто

– бывшая лучшая./ /Мир трескается, идет широкими провалами, потому что –/ /Это мир, которого не было./ *** Я пропустила еще один удар и в последний момент подпрыгнула, вырывая ногу из-под удара «молотом». Что это сейчас было?!

– Она унизила тебя? Удар. *** /Мне больно. Как же мне больно./ /Низ живота сводит так, что я не вижу поля стереопроектора, да я вообще ничего не вижу, кроме преподавателя, к которому мне снова придется обращаться. И, вдобавок, меня тошнит. / /Тошнит – больно. Тошнит – больно. Краткий конспект сегодняшнего занятия по трехмерному планированию боя./ /"А ты могла оптимизировать цикл. Всего одна подпись – ты ведь уже можешь принимать такие решения. Всего несколько курсов инъекций». Я стискиваю зубы и дышу ртом, вспоминая маму./ /"Хорошая девочка должна уметь терпеть боль»./ /Я очень хорошая девочка, мама. Понимая, что больше не выдержу, я нажала кнопку вызова. Младший друнгарий Штатмайер – добрый и хороший, он поймет. Даже второй раз за занятие./ /Зеленый огонек – мне разрешают выйти. Давай, Аска. Вперед./ /Я выхожу в проход между голо-столами, я вижу спасительную дверь

– за ней туалет, медкабинет и немного пытки ходьбой. Так немного, что даже смешно. А потом мне под желудок прилетает крохотный удар./ /Безвредная шалость – мы эту дрянь учили, чтобы пальцы в «третью печать» складывать. Маленький спазм, совсем крохотный, но моему желудку хватит, и вот я уже сижу на коленях, передо мной – лужа желчи, а в животе все взрывается и никак не взорвется кластерная боеголовка./ /"Откуда эта мысль?"/ /– Она что, обмочилась?/ /– Нет, месячные./ /– Аска, ты как?../ /– Ах-ха-ха! Мамочкина, ты как, жива?/ /– Все сядьте на места!/ /Теперь боль повсюду, а лицо горит от позора, и мне так плохо, как не было еще никогда, и сжимаются кулаки, потому что я знаю, кто меня ударил и знаю, что меня нет./ /Этого. Мира. Нет./ *** Маячки еще работают, я вываливаюсь в черную кишку коридора между двумя рукавами энергии. Я уклоняюсь только потому, что тело меня не слушается. Моему бедному телу надо еще чуть-чуть продержаться, но если бы еще мозги не были там – в голове отжимающейся неудачницы, в голове потекшей неудачницы. В голове Аски, которая никогда не… Больно. Очень-очень больно.

– Она была добра с тобой? /"Добра?!"/

– Она хотела тебе помочь?! /"Помочь?!"/ Удар «силовым корпусом». И еще один. И еще. *** /– Аска, подожди./ /Я оборачиваюсь. Не люблю ее. Хочу подружиться, наверное, – но не люблю./ /– Что тебе, староста Хораки?/ /– Я слышала, как другие курсантки отзываются о твоей матери. Это недопустимо./ /"Безумная дура», «мама Мамочкиной дочки». «Рыжая госпожа». Что из этого ты слышала, староста Хораки? Я смотрю на нее, понимаю, что у нее дурацкие веснушки, что с нее смеются из-за них. Не из-за мамы, не из-за того, что она заучка и дочка сумасшедшей./ /Из-за веснушек./ /Не люблю ее. Завидую – и не люблю./ /– У тебя все, староста?/ /– Нет, постой. Ты меня не поняла./ /Она хватает меня за запястье – прохладной, сухой ладонью, и я мгновенно вспыхиваю, потому что это прямиком в холле, потому что – люди, потому что я бегу домой. Одна из немногих./ /– Староста?/ /– Твоя мать обращается с тобой неправильно, Сорью. Ты не должна этого всего!/ /– Всего?/ /– Всего. Ты хочешь быть инквизитором?/ /– Хочу, это глупый вопрос, староста!/ /Я злюсь. Глупая, глупая девчонка./ /– Ты плакала, когда потеряла сегодня своих пленных./ /Страх. Стыд – это ведь был простой симулятор, простая игрушка, в которой мне надо было всего-ничего – выйти из-под обстрела, увести корабль. Мой балл – лучший, мое решение – да обзавидуйтесь вы все, дряни!/ /Но их было трое. Три шкалы уровня давления в тюремном отсеке.

Три тысячи лишних //кило//джоулей на латание пробоины – это ведь так много, правда?/ /– Ты ведь не хочешь быть инквизитором, Аска!/ /Горячий шепот, слишком горячий: ну же, Аска, она всего-навсего завидует тебе, ты ведь хочешь быть там, в космосе, ты хочешь быть Пламенем Первого гражданина. Ведь есть мама, есть гражданство четвертого класса, есть верный третий класс…/ /А мы смотримся глупо: две шепчущиеся девчонки посреди огромного холла, а над нами – купол звезд, перечеркнутый двумя кривыми мечами./ /– Я тебе помогу, Аска! Мой папа – завкафедры войд-карго в филиале на Максильянисе. Ну, это тоже флот, но там…/ /Там не надо убивать. Не надо жертвовать – я-то знаю, я учусь эскортировать флотские или инквизиционные транспорты – и собой жертвую я ради всех этих тяжелых беззубых посудин./ /– …Ты просто переведись!/ /– Аска./ /Я вздрагиваю, вздрагивает рука на моем запястье. Ах да, она, кажется, все еще была там, но это не имеет уже решительно никакого значения, потому что маме надоело ждать меня на улице./ /Не вижу ее лица – совсем-совсем не вижу, оно в тени звездного купола, и мы уходим, а мама все говорит, говорит, говорит… Да, мама, я самая лучшая. Моя цель – стать лучшей в этой империи, стать орудием Первого гражданина, а эта девочка просто мне завидует. Я знаю, мама. Знаю, буду. Знаю. Буду./ /Это мир, который был./ /Но это был не последний раз, когда я разговаривала со старостой Хикари Хораки./ *** Я очнулась от скрежета во всем теле. Он был требовательным, громким и непрерывным, и, черт меня побери, – он был! Я продержалась целых сорок секунд, и нет смысла жалеть о боевой сыворотке, которой у меня не было. Я продержалась, а вопросы «что это было?» мы отложим на потом. И взрыв воспоминаний мы отложим на потом, потому что маячки не дадут мне много времени. От «силового корпуса» я отмахнулась, как от пощечины, пропустила совсем уже унылый «молот» и впечатала Ману в стенку. То есть, это мне так показалось, что впечатала. Меня проволокло по коридору и прибило к стене, словно прессом – чистым, невидимым и весом с легкий бот. Прямо напротив меня с хрустом размазалась Киришима. /"О, а у нее вывих в локте"/. Уверена, что если бы смогла пошевелить хоть глазами, обнаружила бы у себя такой же. А потом между нами встала Рей Аянами. Тяжело-то как, а? Кукла канцлера изучила Киришиму, неспешно обернулась ко мне.

– Его Тень приказал доставить тебя к нему, – беловолосая подумала и добавила: – Немедленно. Пресс пропал, а я рухнула на пол. Маячки еще блокировали боль, но левая рука шевелилась очень плохо. В голове утихал скрежет, унимались теплые вихри, и я на правой руке подтянулась к распятой Мане. И еще чуть. И еще. Ну, давай. Я видела только носки ее легких серебристых сапог, до них еще целая бесконечность, и мне надо успеть, пока…

– Что ты делаешь? – спросил бесстрастный голос сверху.

– Надо… Кое-что закончить. И я не успела, потому что скрежет замолчал, пронзительно тикнув напоследок, и вся отсроченная боль рухнула на меня – одним огромным пыльным контейнером из-под сверх-топлива. ***

– Как тебе это удалось? Уберите, мать вашу, свет. Я втянула носом воздух и снова закрыла глаза. В них скопилась вся пыль этого древнего корабля и набились все осколки моего больного разума. Наверное. Иначе чего ж мне так больно смотреть?

– Аска, ты меня понимаешь? Увы, да. Я поняла, что отвечаю мысленно и приоткрыла рот. Челюсть оказалась слишком легкой и двигать ею получалось очень щекотно.

/"Черт бы вас побрал, чем вы меня накачали?"/

– Понимаю.

– Кто я?

– Ты – последняя из Аянами. Зовут Рей.

– Хорошо. Не вижу ничего хорошего – ну да ладно. Я подергала себя за ниточки: вроде все исправно: руки, ноги, голова. Голова. Там было…

странно. Там было море образов, которых быть не могло, эти образы противоречили друг другу, в них была я, и было много чего разного вокруг меня. И маленький рыжик в персиковом платьице стоял над этой свалкой и пытался понять, что тут делать: разобраться или выжечь это все. Выжечь… /"А ведь ты уже сделала это когда-то, да, Аска? Но воспоминания – они не горят"/. Я села и осмотрелась: типичная корабельная интенсивка, только большая и шикарная, и приборов много незнакомых. Мыслям было тесно в голове, они давили на непослушные мышцы лица, и в зеркальной ряби хирургических лючков отразилась улыбка.

– Ты готова? Ах да, Его Тень.

– Готова. Черт, я улыбаюсь. Мне страшно смотреть в тот завал, который открылся на месте моей красивой и идиотской памяти, мне тупо страшно, мне больно, но я улыбаюсь. Пойти к Его Тени? Да запросто.

– Тогда идем. Как тебе удалось выстоять против Киришимы? Она многословна. Она любопытна. А я переспала с парнем ее мечты.

– Это? Это пустяки. Еще один подарок моей мамы. Я ведь должна была быть лучшей. Мама. Да, воспоминания не горят, и поздно уже начинать об этом жалеть, пора начинать наслаждаться и забить наконец на то, что идущая позади Рей Аянами высверливает мне взглядом дыру в затылке. Я побывала в мирах, которых не было, нашла то, что искала, то, что возвращалось ко мне во снах, и вот теперь поняла, что должна смертельно бояться, испытывать к себе отвращение. По идее, конечно, должна. По факту… По факту все сложно.

– Дальше иди сама. Я взглянула на двери, оглянулась на Рей. Удивительно, но даже погруженная в мысли, я помнила каждый свой шаг, каждый поворот и лифтовый прыжок. Рука об руку с такими мыслями необычайно приятно начинать аудиенцию у Его Тени.

– Капитан Сорью. Его Тень обнаружился в центре стрельчатого зала. Точнее будет сказать – у центра, потому что господствующее положение здесь занимал все же не канцлер. В сердце помещения мерцала алая полусфера, метров так пять-шесть радиусом. Она росла из пола, опоясанная кольцами, окутанная голо-панелями и старыми примитивными экранами. Вот у одного из таких пультов и стоял невысокий человек в длинном сюртуке.

– Подойдите. Опять это ощущение: голос звучит прямо внутри, словно дублированный какими-то системами. Системами паникующего организма, не иначе.

– Взгляните сюда. /"Я забыла поклониться. И вообще забыла поприветствовать его»,/ – подумала я, повинуясь скупому жесту. Экран, на который указывал канцлер, показывал схему чего-то странного: какое-то древнее светило, одна из финальных стадий основной последовательности звезд.

Вокруг плавали планеты, окруженные космическим мусором, виднелись останки циклопической космокреации. Системе были миллиарды и миллиарды лет, и похожа она была на…

Черт, на систему Червей Пустоты, только очень заброшенную. Или, например, проутюженную имперским флотом.

– Это не наш мир, Сорью, – предостерег Его Тень. Вырезанная в алом полумраке фигура изучала тот же экран, заложив руки за спину. Я молчала. Если меня спросят, я скажу. Но не раньше: хоть как просветлело у меня в голове, алая сфера и канцлер давили на психику поистине чудовищно. И Его Тень, видимо, прекрасно это понимал.

– Запомнили координатную сетку?

– Так точно, канцлер.

– Координаты матрицированы, шестимерны. Я кивнула себе: привязка все же к нашему пространству – трансаверсальная привязка, высшая войд-навигация, которую я помнила только чудом. Ну и каким-то захолустным краем памяти чуток. Чисто теоретический курс, как мне всегда казалось.

– Так точно, канцлер.

– Это точка вашего выхода, Сорью. Цель. По ту сторону изнанки, в Закате, в «зазеркалье». Империя собрала всех, кого могла, – и решилась.

– Цель – вот эта планета. Серо-желтая. /"Закат изменчив»,/ – вспомнила я слова Синдзи. Можно рассчитать точку входа в Закат, но нельзя рассчитывать на то, что там увидишь что-то конкретное и измеримое. Просто живой мертвый космос. Просто-просто. Все вычисляется на ходу, под прицелом Предвестий, в мире, где прямо из пустоты ткутся обломки планет, где блуждают призраки разбитых миллионы лет назад кораблей. Локаторы там сходят с ума. Быстрее них – только пилоты. Канцлер смотрел на песочный диск, и вроде как странную аудиенцию можно считать оконченной. Мне сказали «взять», напомнили навигационную дрессуру, осталось только понять, почему этот брифинг проводит лично Его Тень.

– На все вопросы ответит войд-коммандер Кацураги.

– Так точно, канцлер.

– И последнее. Вы – командир экспедиции. А вот теперь – действительно все. Мне страшно, я хочу удрать на «Сегоки» за три галактики от этой драной миссии, от алой полусферы и страшного отца непутевого сына. Знаю: не дадут. Знаю: я и сама не убегу, потому что даже с кашей вместо памяти я

– Аска.

– Сорью? За мной. Мисато-сан обнаружилась прямо за дверями у Его Тени. Я еще оглядывалась на тяжелый силуэт, на багровый отсвет полусферы, а женщина уже пошла прочь.

– Попутно. В составе твоей группы еще три фрегата: «Сегоки», «Йонгоки» и «Рокугоки». Ага, значит. Синдзи, Мана и… Новый капитан. Забавно, кем мне еще дадут порулить? Вряд ли кто-то круче Его Сына, но все же интересно.

– Ваша миссия – выполнить позиционирование целевой планеты. Я запнулась и остановилась у лифта несколько позже, чем следовало бы. Чуть в плащ Кацураги носом не влетела.

– Позиционирование?

– Да, Сорью. Подробности потом.

– Виновата, войд-коммандер. Позванивая, из прибывшего лифта вышли трое протезированных, и пение их живого металла мгновенно напомнило мне, где я нахожусь, и каким-то рывком приземлилось на плечи понимание: я только что поговорила с Его Тенью. Приземлилось – и снова улетело прочь. Черт, меня раскачивает. Мне срочно надо притормозить и навести порядки на личной свалке.

– Продолжаем. Створки дверей заглотнули меня и Кацураги. Никакого ощущения «нас» с Мисато-сан не возникало, потому что войд-коммандер держалась со мной, как с… Ну, с этим… Хотелось пощелкать пальцами:

ассоциация казалась очевидной, но все вертелась и никак не хотела ловиться. Войд-коммандер глядела прямо перед собой и говорила только что не через губу. То ли настроение не то, то ли… Очень уж настойчиво лезли мне в голову мысли об обиженных. Видно, назначение меня главной отчего-то задело милую женщину. А если задуматься, то и прикидывать тут нечего: ясно же, что главным почетным суицидником должен быть ее ученик, и никак иначе.

– Инцидента с Синдзи больше не повторится: на каждом борту размещается войд-десант и металлоподы. На «Сангоки» вылетаю я. Хах. Оформляем флагманский статус по полной программе. Тюремное такое флагманство.

– Сейчас тебе необходимо пройти предполетную подготовку.

Синхронизация с кораблем и все такое прочее. Спешим, вот теперь мы уже спешим – и это плохо. Если и есть что-то хуже рейда в «зазеркалье», то это наспех организованный рейд в «зазеркалье».

– Прошу прощения, – нагло сказала я, когда в технических подробностях образовалась пауза. – Можно спросить? Я впервые за время разговора увидела ее глаза. И мне это не понравилось: карманный стратег Его Тени явно, безумно и безнадежно устала.

– Да? – спросила усталая железная женщина.

– Канцлер сказал, что вы ответите на мои вопросы. Кацураги кивнула, сделала широкий шаг к открывшимся дверям и пошла по коридору.

– Раз он так сказал – спрашивай, – обронила она через плечо.

– Почему мы спешим? – брякнула я, от души надеясь, что уточнять мне не придется. Мозгам было зябко, потолок коридора опасно давил на голову, и вообще все было ужас как жутенько. /"Ну что за вопрос, а?"/ – ругала себя я.

– Мы опасно близко к войне. А так ли уж плох мой вопрос?

– С Предвестиями?

– Нет. Со сцинтианами. Сцинтиане, значит. Вон оно как вышло.

– Получается, Паракаис не был случайностью? Кацураги притормозила и обернулась ко мне. Усталость как была, так и осталась, а вот чего тут прибавилось – так это интереса.

Видимо, я в ее глазах только что сделала шаг от отличного пилота к чему-то покрепче.

– Твои выводы? – прищурилась женщина, взмахом руки отделываясь от группы офицеров. Это было круто, наверное. Высокая, эффектная Кацураги, вся такая в плаще и прочих атрибутах власти и пафоса. И я такая – китель, рыжим по серому. И черная кишка коридора вокруг. И какие-то бравые ребята, боготворящие свою командиршу. Ребята смотрят на меня: их отшили и на них не глянули. Кацураги смотрит на меня: ага, я не зверушка с кривыми мозгами. Ну а я никуда не смотрю: мне интересно. Пункт «А». Сцинтиане пытались уничтожить «Сегоки». Сначала я думала, что все повязано на ATF или лично на Синдзи, но…

Во-первых, заложник такого класса всегда лучше живой, чем мертвый, во-вторых, продвинутая тактика – это последнее, что люди двинут против сцинтиан. Скажем так, тот еще козырь. Им есть смысл верфи у QW3 атаковать или Бездну Гадеса, например, – вот это даст хоть какой-то тактический эффект. Значит, им не нужна технология движения в Закате. Заметь, Аска: именно не нужна. Не «хотим себе такую», а «нехрен вам на таком летать». Пункт «Б». Пункт «В»…

– Черви Пустоты как-то были связаны с Предвестиями и Закатом, верно?

– Очень хорошо, – сказала Кацураги. – Почти молодец.

– Почти?

– Да, почти. Если бы Его Тень не показал тебе картинку из Заката, была бы совсем молодец. И то верно. Ассоциации – они не только мешают думать, но и помогают.

– Идем, – подвела итог Кацураги. – Я буду инструктировать твой пробный полет. Что-то мне это напоминает. Что-то очень нехорошее под названием «Араил». Ах, да. Сказать умной-разумной Кацураги спасибо, что ли?

Или перебьется?

– Пришли, – сказала Мисато-сан. – Вот раздевалка, в дальнем конце вход в ангар. Найдешь по указателям. А, да, подумала я, глядя ей вслед. Видимо, перебиться пока придется мне – со всеми своими вопросами к этой женщине. *** В раздевалке обнаружилась Мана. Милашка-улыбашка, уже разодетая в серый летный комбинезон, разрабатывала вправленный локоть. Видимо, ее тоже реанимировали по упрощенно-ускоренной процедуре.

– Откуда у тебя КЭР? – поинтересовалась Киришима, подняв глаза на меня. Красивый фингал, подумала я. И вступление тоже ничего так.

– КЭР? А что это?

– «Контур энергетического рассеивания».

– Это так много объясняет, – улыбнулась я, высмотрев шкафчик с надписью Сорью. Надеюсь, девочка-солнышко не догадалась туда плюнуть.

– Ты или врешь, или издеваешься, – как-то неуверенно сказал голос позади меня, пока я расстегивала китель.

– Частично то, частично то. Просто я не знаю, как это называется.

Я сама зову эту штуку «маячками». Они удачно сигнализируют, как сильно мне уже наподдали. Ну и помогают надирать филейные части таким, как ты. Киришима молчала. Я как раз разделась и пыталась сообразить, как распечатать запаянный летный комбинезон. Неприятно это, конечно, стоять, считай, голой задницей к боевому энергетику, но если я права, и мои нервишки сейчас выдержат, то… Все просто хорошо. С ума сойти, я главная по галактическому суициду – но все хорошо.

– КЭРы запрещено вживлять уже очень давно, – сказала Мана.

– А. Ну да. Но моя мама не экономила на дочке. Свои «маячки» я получила на одиннадцатый день рождения. Месяц в госпитале провалялалсь. Здорово, правда? У всех традиционный поход в музей Великих, кафе. А у меня – сорок три полостных операции. Я обернулась. Очень хотелось посмотреть на выражение лица Киришимы, и девчушка меня не разочаровала. Капитан Солнышко бледно улыбнулась:

– Помогло, значит.

– Помогло. Ты вот мне только ответь на два вопроса.

– Каких? Штатный комбинезон был – ура-ура – не гелевым. Это оказалась почти старомодная на вид гибридная модель с интеллектуальной подгонкой по телу. А ты приятная штуковина, решила я, втягиваясь в щекочущую прохладную одежду. Милый последний костюм, чертовски милый.

– Каких? Во-первых, зачем. Во-вторых, как. Мана хихикнула и прикрыла рот ладошкой:

– Я просто видела фрагмент воспоминаний о тебе. А потом как-то зарылась в это все. Ну, то есть, в тебя. И поняла, что… Классная пауза. Ударить ее, что ли.

– … Что я бы сама так не смогла. И быть лучшей, и жить с этим бардаком в голове. Логика-то какая идиотская, а? Не смогла лишить меня преимуществ – так попыталась лишить недостатков. И самое отвратное состоит в том, что логика сработала. Потому что я ей теперь почти благодарна. Да какое там. Я ей неимоверно благодарна, жаль только что черта с два ей об этом скажу.

– Понятно. А как ты это сделала?

– Аска, что такое ATF? Тебе, зараза, что, расшифровать? Я из благодарности промолчала и попрыгала на месте, приучая тело к незнакомой материи.

– Это то, что у тебя в голове, – вздохнула Мана. – Искусство невозможного. Ты ведь поняла, почему не включилась продвинутая тактика в бою с «Ясимой»? Я втянула воздух – кажется, излишне резко.

– Потому что ты видела решение, – жестко сказала Киришима. – Ты не считала победу невозможной. ATF – это когда решения нет. Как в бою со сцинтианским дредноутом. Как… Как в сражении с Предвестием. Ну, мне осталось только кивнуть. Драный ты шок-психолог, Мана.

Заставить меня разгрызть мою же память, отвлекая единственным доступным способом.

– Будем считать, что я поняла твою больную фантазию. Мечтала стать психодинамиком? Мана собрала ворох своей одежды и шикарно зафутболила его в шкафчик. Наверное, просто чтобы я не видела ее лица.

– Я вообще очень хотела бы прожить другую жизнь. Совсем другую.

– Другую? – спросила я, холодея. – Это как?

– Не знаю, – пожала плечами Мана. Она так и не обернулась. – Такую, чтобы помочь кому-то, не причиняя при этом боль.

– Например, мне?

– Например, тебе. Круто. Вот такая вот девочка-солнышко.

– Хикари помогла мне отправить мать в дурдом. О черт, я это сказала. И вот теперь уже Мана на меня смотрит, и это уже совсем интересно. Или не интересно, но до чертиков глупо.

– Она смогла достать сцинтианский мас'вайль.

– «Пар помрачения»?

– Он самый. Маме много не понадобилось.

– Но ты… Нет, Мана. Я не перевелась никуда. Как мама хотела, так и получилось. Сначала я боялась отлипнуть от Хикари. Потом – старательно убеждала себя, что ничего не было. И странное дело:

вскоре я была уверена, что и впрямь ничего не было. Потом… Потом как-то стало все равно, ведь очень удобной оказалась эта фраза. /"Ты самая лучшая, доченька"/. Самая, мама. Самая-распресамая.

– Эээ… Аска, идем. Нам пора.

– А. Ну да. Как там сказала Кацураги? По указателям, да?

– Мана, – окликнула я. – Так, на всякий случай. Помогать, не причиняя боли, нельзя. Киришима улыбнулась, и у меня перед глазами будто бы снова рассыпались бумаги и Мисато-сан ругала неловкую милую девчушку. У капитана Киришимы был свой долбаный взгляд на этот вопрос. Ну и слава небу. И слава небу.

 

*Глава 23*

– И как т-твой день прошел? Синдзи валялся в кровати, пристально рассматривая потолок. Что-то с ним сегодня было не так, как и со мной, впрочем. Этот обормот в моей постели и обормот за завтраком – определенно два разных человека. И все же, все же. Ключевой вопрос прозвучал: как же прошел мой день? Вопрос на высший балл, потому что ответа я не знаю. День прошел плохо, словно скверно и наспех сколоченная эскадра по укрепленной системе, где все только и ждут возможности растащить на куски ценные обломки. Меня сломали, как куклу, как игрушку, выпотрошили и посмотрели, что внутри. Чертов ты детский вопрос: «Что у нее внутри?». Только в моем случае все в разы хуже, потому что мне позволили заглянуть в саму себя. /"Позволили? Да вот прямо охренеть, ага. Она макнула меня в это, вот что произошло"/. День прошел отлично, потому что я предпочитаю знать соперника. Я люблю его – своего врага, но только когда он уже известен. Мне его даже иногда бывает жаль – чаще до, реже после. И плевать, что этот враг в собственной печенке, плевать, что я снова достала изнутри выжженное мною же самой образца четырнадцати лет. Плевать, ведь мне уже не четырнадцать.

– Аска? Аска, Аска. Стараниями феерической идиотки я все еще Аска и имею отличнейшие шансы ею остаться. Ура-ура, с тем себя и поздравляю. На повестке дня остались две задачи: во-первых, как дальше жить, во-вторых, как же все-таки прошел мой гребаный день. И с первой и со второй получалось как-то неважнецки. Отвратительно, прямо скажем, получалось.

– Аска, что с т-тобой? Руки. Чужие руки, объятие. Это было очень здорово и очень приятно, хотелось мурлыкать и домурлыкаться до того, что мы оба проснемся под утро, оба усталые, довольные, но без ответов.

– Со мной все странно, Синдзи. Все очень-очень странно. А теперь можно даже продолжать разговор, потому что обормот понял. То есть, вряд ли пока еще понял, но по тону прочувствовал, и вот за такой тон мне в былые времена стало бы ужас как стыдно. Ведь слова «жалобно» и «Аска» могут встречаться в одном предложении только как семантическая бредятина. Я обернулась к нему. Голубые глаза, сероватое лицо, которому я смело поставлю крепкую троечку даже сейчас. Он беспокоится, ему в самом деле хочется узнать – и не это ли мне было нужно? Разве не хотелось найти кого-то, в ком «не все равно» будет столько же, сколько «он мне нравится»? Это искала? Это нашла? Так что ж ты, дура, молчишь?

– Я откопала в себе то, что мешало мне жить, – сообщила я, следя за собственным голосом. Голос брел по стеночке и старательно изумлялся: кто слабак? Я слабак?

– Откопала? Как?

– Мне помогли. ***

– Я п-понял. Ничего ты не понял – опять. Мы валялись в кровати плечом к плечу и изучали проклятый потолок – один на двоих. Он был сер, там были стандартные флотские экономичные лампы, подло игнорирующие тот факт, что каюта офицерская, я – пилот, каких мало, и я не хочу видеть такое убожество. Его Тень – скупердяй, а сынок у него старательно хочет быть правильным и говорить то, что нужно. И он почти научился обманывать меня.

– Вряд ли ты понял. Если что – обрати внимание: мать умерла из-за меня.

– Д-да. Я услышал.

– И я убила друга, который так и не смог мне помочь.

– Да. Это его «д-да» было едва ли не больнее, чем вся исповедь, и ведь что мерзко: прояви он сочувствие, меня бы стошнило. А вот поди ж ты:

спокойная поддержка, оказывается, тоже неприятна. Сложная ты личность, Аска, хоть тебя и разобрала на запчасти первая попавшаяся ревнивая идиотка.

– Ты сволочь, Синдзи. Он улыбнулся, кажется. Так иногда бывает: ты не видишь человека, потому что тебе лень повернуть голову, но этот человек так близко, что у тебя не остается выбора, кроме как ощутить эту самую улыбку.

– Знаешь, куда нас отправляют?

– Д-да. И снова – да. И снова знает, лежит, молчит, врать мне пытается, мол дескать, он спокоен и ничего его не колышет. Да, я в курсе, что разбирая завалы в своих мозгах, сама сегодня проскочила мимо Его Тени, мимо милашки войд-коммандера. Черт, да я проскочила даже мимо треклятого тестового вылета, когда мне позволили полетать вдоль орудийных батарей. «Сангоки» был хорошим кораблем, и я влегкую удержалась от того, чтобы назвать его девственно чистый ВИ именем своей матери. В голове упорно вертелась фраза «много чести», но разобраться бы еще: кому же все-таки ее много? Это был чужой корабль, словно чужая плоть, наросшая на тебя саму. Плоть, которая приживается, врастает, чешется, зараза, и ты такая терпишь этот зуд, смотришь не своими глазами в вечную пустоту, прикидывая, когда руки станут родными, когда тебе станет так же легко, как в «Сегоки», в который ты влюбилась с первого касания. И вот снова: меня унесло мимо нашей суицидной миссии, мимо того, что билет, наверное, мне выписали в один конец.

– И что ты думаешь о задании?

– Я п-подумал, что ты заснула, – голос вроде бы и слегка с издевкой, но хороший все равно голос. Теплый.

– Ты не думай. Ты ответь просто.

– Думаю, что это задание б-без шансов.

– Спасти мир и подохнуть? Мило.

– Как в-вариант – просто подохнуть.

– И как тебе это нравится? Синдзи помолчал, и я повернула голову в надежде разглядеть, что это там такое у него на уме. Обормотский профиль заострился, но в потолок он смотрел как-то упрямо и в то же время растерянно. Сложные мы все, сложные.

– Мне это вообще не нравится, – вздохнул он. – Н-надо просто бежать.

– Бежа-ать? – протянула я. – Круто. Ну-ка, просвети меня, как это организовать. Ты что-нибудь слышал о войд-десанте на борту?

– Слышал. Теперь он тоже повернулся ко мне. Уверенный неуверенный обормот, у которого обострилось фронтирское чутье, который почуял, что его загоняют в капкан, и теперь рыщет в поисках лазейки, четко зная, что она всегда есть. Только вот мне это все не нравится, мне это все куда противнее, чем ход мыслей наших загадочных властелинов. Бежать? Спасибо, я попробовала, да и ты, придурок, тоже. Честно говоря, я бы не возражала, чтобы нас сейчас прослушивали.

– Запал-карта? Синдзи поднял свою раскрытую ладонь над лицом и усмехнулся:

– Н-нет. Мне ее удалили. А, ну логично. Об этом он может говорить вслух, это ниточка в пустоту, и пусть даже нас слушают, есть какой-то извращенный кайф в том, чтобы вот так общаться, обсуждая шансы на побег. Но черт, он ведь понимает, что я его только что хотела подставить? Была уже такая тюрьма с камерой на двоих, помнится. Тюрьма, где приходилось разговаривать очень-очень осторожно. На Х67 это было, чего уж там.

– Мне эта ситуация кое-что напоминает, – сообщила я потолку. – Помнишь?

– П-помню. Ну, вот. Можно теперь молчать, вспоминая, улыбаясь, можно смаковать свое прошлое, потому что нет больше того города, да и вообще ничего нет. По нашему прошлому с завидной регулярностью долбили планетарным оружием.

– Ну вот куда ты бежать собрался, а? – в сердцах сказала я. – Ты ничему не учишься? Синдзи рывком сел в кровати и развернулся ко мне – взгляд сверху вниз, губы подрагивают. Аж страшно, подумала я, забрасывая руки за голову и приподнимая бровь. Мол, чего психуем?

– А чему я д-должен учиться? – скрипуче произнес Синдзи. – Тому, что в космосе иногда умирают?

– Я надеюсь, ты это всегда знал.

– О, ну да. А еще мне надо помнить об ответственности, да? Я поморщилась. Слово «ответственность» прозвучало каким-то совсем уж ругательством. Мне, как и ему, неохота считать, сколько планет стало Предвестиями, пока беспамятный обормот срубал барыши за андроидов-танцовщиц. Но вот о жертвах имперской машины за нашими спинами мог бы и подумать. /"Вот как так бывает, а?!"/ Он мне ручку гладил, Аянами на руках таскал. Да черт, он зазеркальца Нагису за борт не вышвырнул! И вот сидит сейчас, глазами сверкает в духе: да клал я на ваше человечество. Хотя что тебя удивляет, Аска? Человеки и человечество – несовместимые объекты любви. Это только ненавидеть можно и всех скопом, и каждого по отдельности. А вот любить…

– Сбежать от судного дня, – задумчиво произнесла я. – Ты почти гениален.

– Космос б-большой, – уже спокойнее сказал Синдзи, облокачиваясь на стену. – Там найдется даже такое место, г-где никогда не слышали о червоточинах. Бесит. Черт, бесит.

– Слушай, деятель. Вот откуда это у тебя, а? Весь этот космический пофигизм? Синдзи грустно улыбнулся. Эх. Твою бы улыбочку вот эту – да в старшие классы школы: девчонки бы из трусиков сами выпрыгивали.

Мудрый, обреченный, всепонимающий – хочется обнимать и изо всех сил жалеть.

– Я устал, Аска. Ну конечно. Его Сын, надежда всего и вся, но притом нахрен никому не нужный как человек. Простое психологическое уравнение с неизвестными, которые складываются в отчетливое ругательство. Не люблю – ни математику, ни психодинамику.

– Ты только ныть не устал, – зло сообщила я.

– А ты не устала изображать сильную? Ба-бах. Это, если что, сейчас было больно. Обормот грандиозно освоился хамить по самым что ни на есть болевым точкам. И, честно говоря, пару дней назад я бы его убила за такую дрянь. Да и сейчас хочется.

– Давай сделаем так, – предложила я любезным тоном. – Ты этой херни не говорил, а я ее не слышала. Идет?

– Это еще п-почему? Ого, какая агрессия. Где ж я тебя так задела, родной мой?

– П-потому, – передразнила я. – К моей силе это не имеет никакого отношения. Тишина. В офицерской каюте с экономичными лампами кололась плотная тишина, и там сидело двое. Двое молодых идиотов, которым завтра умирать, и которым нечем больше заняться, кроме как тыкать друг в друга тупыми иголками. Да, вот такая вот я. Горячий секс обреченных на смерть – это пошло и банально.

– Синдзи. На фоне всех прочих откровений я сегодня поняла еще одну штуку: от своего прошлого бегать бессмысленно. Есть такие вещи, от которых нельзя отвернуться.

– Ф-фатализм, – фыркнул обормот. Я фыркнула в ответ и принялась загибать пальцы:

– Метаболизм, эклектизм, волюнтаризм, онанизм… Я тоже дохрена знаю умных слов на «-изм», понял? Причем тут это? Как ни назови, но у человека есть путь.

– Если можешь, значит, д-должен? Я пожала плечами:

– Это все опять определения. И снова была тишина. Синдзи смотрел мне в глаза, я почти видела, как там, за этими глазами, что-то меняется, как там происходит что-то, чего мне не понять. Еще бы, я ведь во власти своего откровения, а он – во власти своего. Так иногда бывает, и хорошо, если он, пусть и не понимая, сможет меня принять. Вся надежда на то, что он все-таки обормот.

– И т-ты выполнишь приказ п-потому, что это твой путь? Ну слава звездам.

– Нет, Синдзи. Потому, что я не могу по-другому. Гениально тупой ответ, правда? Не чувствуя угрызений совести за миллиарды погибших, переживая за единиц, выполняя приказ бессмертной твари, подручные которой мучили твоих друзей. И все равно, все равно. Наверное, в такие минуты идиотских прозрений человек понимает, что у жизни может быть смысл.

– Идти на смерть, п-потому что иначе нельзя. Н-напоминает самоубийство, правда? – спросил Синдзи с какой-то неуверенной улыбкой.

– Да ни разу, – ответила я. И на улыбку, и на очередную глупость.

– Я не собираюсь там умирать.

– Это-то ясно. Тебе бы б-баронианцем родиться. Я поморщилась, потому что поняла, о чем он, и это было довольно обидно. У кошек есть такое понятие «кирстрау», которое людям удобно считать чертой характера. Удобно – это потому что мы так и не смогли найти ему ни адекватного перевода, ни соответствий в нашей реальности. Если кратко – это добровольный отказ от собственного будущего ради какой-то цели. Если не кратко… Впрочем, полно ли, кратко – это социологический нонсенс, но ведь все общество чокнутых котов-индивидуалистов стоит на чуши и противоречиях. Метафорически выражаясь, Синдзи сейчас сказал, что понимает меня примерно так же, как баронианца. Это чертовски мило.

– Я, н-наверное, выгляжу жалко, да? – сказал обормот. – Просто хочу жить. Сколько я не всматривалась в его лицо, ни следа издевки там не видела. Черт, он и в самом деле сравнивал наши взгляды, искал в своем изъяны, искал, где он ошибся. Синдзи думал, прикидывал, подбирал логику, и так хотелось дать ему затрещину, сказать, чтоб не маялся дурью, сказать, что он прав. Тоже прав. Наверное.

– Ты выглядишь глупо. Я лежу, ты сидишь. Синдзи поулыбался и снова лег.

– З-знаешь, что интересно? Я ведь тоже полечу. Только ты – за своим «-измом», а я – за т-тобой. Он не стал меня уговаривать лететь с ним, а согласился лететь со мной. То ли взрослеет, то ли понимает, что я не Аянами – но не суть важно. И неважно даже то, что я оправдываю доверие Его Тени и Кацураги: тяну людей за собой. Важно, что мы не поняли друг друга, но это почему-то совсем не обидно.

– А как твой день-то прошел? – спросила я.

– П-пустяки, – улыбнулся Синдзи. – Перезаписывали б-бортовые системы «Сегоки». Лицо обормота было так близко от моего, что ошибиться было невозможно: ему грустно и немного страшно.

– Решили не лечить?

– Н-нечего там было лечить. Фрегат пять раз подряд п-прошел тест на ИИ. Я прикрыла глаза. /"Разблокируйте возможности ВИ. Пожалуйста!"/ Вопль паникующей компьютерной программы горел в моей памяти, и не хотелось мне разбираться, как так получилось. Может, «Сегоки» слишком долго изучал память своего хозяина, может, вспышка на сверхновой какая случилась. А может, кораблю понравилось защищать своего неловкого капитана, и однажды с утра пораньше он задал себе извечный вопрос, который так пугает жалких людишек. И ведь не мог Синдзи не чувствовать этого, хоть бы и подсознательно, хоть как-то! А еще неприятно скреблось предположение, что между стиранием «Сегоки» и решением Синдзи пойти за мной есть связь. Например, обормот так резко поменял взгляды, только потеряв своего самого преданного и близкого друга. Может быть? Может. Впрочем, лимит мудрости и проницательности я сегодня уже и так перебрала. Хватит. *** Огромный ангар «Тени» был переполнен. С ума сойти: а я ведь и подумать не могла, что такое бывает, что столько техники, людей, протезированных и прочих может находиться в одном месте. Четыре фрегата, оплетенные кабелями, у «Йонгоки» полу разобран еще шлюзовой отсек – и все это шевелится, копошится, оставляя мерзкое ощущение огромного термитника или одного из тех самых легендарных гнезд одичавших дронов. Я сидела в укромном уголке под финишной опорой своего нового корабля и листала технические данные по загружаемому вооружению. Там все было так великолепно, что даже слегка тоскливо. На две торпеды смонтировали СН-заряды, на шесть – вместо обычных кластерных поставили лазерные боеголовки, а уж характеристики торпедных двигателей хотелось читать и читать. Читать, капать слюнкой и снова читать. Полагаю, раздел защитных средств вызвал бы у меня эндорфиновый взрыв.

– Сорью? За мной. Я подняла глаза и посмотрела вслед уже шагающей прочь Мисато-сан.

Войд-коммандер набросила свой китель прямо поверх летного комбинезона, так что выглядела весьма экстравагантно. /"Черт, люблю такую небрежность"/.

– Сюда, – только и сказала Кацураги, когда я догнала ее у раскуроченного «Йонгоки». Левый оголовок «дырокола» был как на ладони, с него сняли кожухи, и двое металлоподов возились с системой накачки, и то, что они туда навешивали, точно не имело отношения к двигателю.

– Зачем это? – спросила я.

– Вот о том и разговор будет, – сказала войд-коммандер, усаживаясь на контейнер. – Детонатор от этой системы будет у тебя.

– Зачем? – повторила я.

– Затем. В Закате взрыв трансаверсальной установки эквивалентен восьми солярным боеголовкам, радиус абсолютного поражения – шесть мегаметров. Если в бою удастся стянуть силы Предвестий к одному кораблю, это обеспечит успех остальным. Громкий успех, я бы сказала, но я по-прежнему ничего не понимала.

Отвращение испытывала небывалое, но не понимала.

– Почему вы доверяете детонатор мне? Кацураги забросила ногу на ногу и посмотрела во вспоротое брюхо фрегата.

– «Доверяю» – это не то слово, Аска. Правильнее сказать, что мне придется отдать его тебе. Я, к сожалению, не могу контролировать ваш бой изнутри.

– А, и поэтому мне надо взрывать своих друзей? Войд-коммандер неспешно обернулась ко мне и слегка дернула уголком рта. Это, надо так понимать, была ирония насчет «друзей», но пока что – ну ни разу не ответ. Хотя я, конечно, тоже молодец: ну какая мне Киришима подруга? Или пилот этот безвестный? Мисато-сан потерла висок, изучая выражение моего лица, и вдруг зевнула. /"Ох ты ж черт,/ – поняла я. – /Да она в ангар отдохнуть сбегает!"/

– Видишь ли, Аска, шесть-семь Предвестий – это фатально даже при развернутом поле продвинутой тактики. Тебе рассказать, как убивает зазеркалье? Я вспомнила безымянную червоточину и то, как мне привиделся экипаж «Маттаха», заточенный в живой камень, в плоть прорвавшегося в наш мир Предвестия. Так что войд-коммандер легко перевернула все с ног на голову, и омерзительный долг обращался чуть ли не милосердием.

– Хорошо, допустим, – сказала я, наблюдая, как металлоподы закрывают кожухом будущий рукотворный ад для капитана Киришимы. – А кнопка от моей бомбы у кого будет?

– У тебя. Отлично. Я всегда могу выбрать легкий путь, и вы, войд-коммандер, прекрасно знаете, что я им не воспользуюсь, потому со мной и летите

– с капитаном, который до последнего Предвестий зубами будет драть.

Хороший расчет, очень хороший. И ведь что забавно: пока я была рядовым инквизитором, мои мозги свободно плавились – сходи с ума, сколько хочешь, никому ты не нужна. А вот каждый чих супер-оружия Империи просчитывают и продумывают, в планы хитрые включают. Опять же, всякие завистливые Маны вокруг толпами бегают. Логично, понятно, но обидно.

– Еще вопрос, – сказала я, надеясь, что сварливость хоть чуток похожа на деловитость. Мой голос снова шалил. – Кто капитан «Рокугоки»?

– А, тебе понравится, – кивнула Кацураги. – «Рокугоки» пилотирует Нагиса. Возглас «Что?!» застрял у меня в горле, ему там было неудобно, горлу – тоже, но произнести ничего я так и не смогла. Войд-коммандер наблюдала за моим лицом безо всякой улыбки.

– Собственно, именно его способность к формированию ATF оказалась решающим аргументом для начала операции.

– Почему? Я была рада, что Каору до сих пор жив, я была сбита с толку и готова была себя обругать: в каждом разговоре с Кацураги почему-то возникали такие моменты, когда я начинала сыпать одноклеточными вопросами, будто позорная малолетка. С другой стороны, войд-коммандер сама поднимала такие темы, и, может, ей нравится так изводить свою дурковатую подопечную.

– По расчетам, пилотов должно быть минимум четверо для обеспечения прорыва, – скучно сказала Кацураги. – Так что зазеркалец пришелся весьма кстати.

– Его можно увидеть?

– Разумеется, – пожала плечами Кацураги. Я ее сейчас убью.

– А почему я об этом узнаю только сейчас? – я постаралась и вылила в этот вопрос столько желчи, что в ней можно было бы утопить некрупного волосатика. Кацураги встала с контейнера и стянула с плеч китель. Выражение лица у нее было каменное, выправка – да чтоб всем курсантам такую, и все было бы замечательно, да вот только из-за всего этого шикарного фасада выпирала оглушительная усталость.

– Что-то не припомню, когда я поступила тебе в подчинение, Сорью,

– сказала Мисато-сан и, уже уходя, обернулась. – К тому же, ты и не спрашивала. Ты ведь сразу решила, что попала в оплот зла, верно? Высокая женщина пошла прочь, как-то совсем по-взрослому не давая мне шанса ответить. Я ее, честно говоря, понимала: тоже не люблю слушать глупости. ***

– Подождите. Я послушно сунула кисть между створок тошнотворного лифта, и пасть, помедлив, не стала жевать мне руку. Во вновь раскрывшуюся дверь проскользнула заведующая лабораторией «Араил» доктор Акаги. /"Сегодня у нас просто аншлаг опереточных злодеев»,/ – подумала я, опираясь на стенку подальше от древней блондинки. Как-то запоздало пришло понимание, что это я ошиваюсь на территории научного отдела, и было бы странно подозревать в этой встрече какой-то высший рок. Тем более что рок на этом корабле носил совершенно конкретное имя и длинный сюртук.

– Ты к Нагисе, – сообщила мне Акаги. Очень хотелось с воплем «Оно разговаривает!» прибить мерзкую тварь, размазать по черным бугристым стенам, и даже сам пыточный антураж лифта, казалось, отчаянно голосовал за такое решение. Я расцепила зубы, угомонила тревожно звенящие «маячки».

– Да.

– Не отвлекай его от графика. В семнадцать двадцать Нагиса должен быть в лаборатории. /"Под пилами»,/ – мысленно добавила я и пожала плечами. Некстати вспомнилась последняя фраза войд-коммандера, так что настроение у меня потухло окончательно. Лифт обстоятельно гудел, прогрызаясь сквозь брюхо «Тени», и не знаю, как сверхдредноуту, но мне было ужасно мерзко. Лифты корабля-монстра начали действовать мне на нервы.

– Сорью, как Аянами вела себя, когда пыталась изменить свою температуру? Я честно попыталась проморгаться. Всякая охота убивать пропала:

шок, наверное.

– Как нормальная девушка, – сообщила я издевательски-спокойным тоном.

– Поподробнее, – потребовала Акаги, поворачиваясь ко мне вполоборота. Да, я переоценила свой шок и недооценила потрясающее хамство этой твари.

– А идите-ка вы нахер, хорошо? У вас есть память Майи? Вот и сделайте себе нарезку-ассорти! Теперь на меня глядели уже оба глаза – льдистые, пыльные и опасные колодцы. /"А родинку себе то ли не свела, то ли интересничает, сволочь старая"/, – решила я, как можно оскорбительнее рассматривая лицо доктора.

– Память Ибуки – это не книга, Сорью, – сообщила наконец Акаги. – Я не могу прочитать то, что закажу.

– А я вам тоже не справочник. Только еще и послать могу. Акаги снова отвернулась. Ну, молчит – и слава всем сущностям, все легче. Например, можно представить, что эта спина – не завлаб «Араила», а, например, какая-то безвестная ученая дамочка.

– Аянами изменилась, Сорью, – тихо произнесла доктор. – Очень изменилась. /"Не говори Синдзи. Он расстроится"/, – вспомнила я.

– Это ваша забота, доктор, – сказала я вслух. – Не моя.

– И твоя в том числе. Аянами включена в состав группы сдерживания на фрегат «Сегоки». А ты капитан флагмана этой экспедиции. Так-так. И снова планы командования неисповедимы. Зато теперь я догадывалась, как собирался делать ноги мой дорогой обормот. Что-то в духе: /"Рей, я все прощу, давай улетим, ты только убей их всех"/. Мерзко-то как, аж не хочется верить в то, что он хотя бы думал о таком, но других вариантов-то нет. Нет же?

– И зачем вы мне все это говорите? Доведите до сведения Кацураги или Его Тени. Акаги пожала плечами и что-то достала из кармана. Черт, я надеюсь, она не собирается здесь курить?

– Забавно, что ты упомянула Его Тень. При всем желании, ничего забавного я в этом не находила, да и в тоне женщины вроде тоже юмора было мало. И вдобавок…

– Его прямой приказ? – предположила я, ощущая неприятные коготки в горле. Лифт остановился, и коротко квакнул сигнал: сейчас, мол, выпущу.

– Да, – Акаги все же подожгла сигарету. Что ж Его Тени все неймется с психологическими экспериментами, а?

Он провоцирует сына? Дает понять, что ничего не выйдет? Или (А-а-а!

Я запуталась!) и в самом деле предоставляет шанс сбежать?

– Она ментально нестабильна, Сорью, – сказала Акаги, уже выходя из лифта.

– По-моему, это называется по-другому, – крикнула я сквозь уже закрывающиеся двери.

– Я знаю. Это меня и беспокоит. Створки с причмокиванием прищемили хвост последней реплике. И я поехала дальше – на один уровень выше, с еще одной проблемой в багаже. *** Я сидела перед силовым экраном и старательно держала ладонями колени. По ту сторону прозрачной пленки пока что было пусто, и пустота эта была сосущей, причмокивающей, она тянула из меня нервы и призывала нервно отбивать каблуком секунды ожидания. Очень хотелось ни о чем не думать, и особенно – о сегодняшних событиях. Пискнул сигнал, в затененном углу открылась дверь, и поганые мысли наконец удалось разогнать по углам. На стул напротив меня усаживался Каору Нагиса.

– Судя по твоему лицу, – весело сказал беловолосый, – тебе хочется за меня отомстить. Я разглядывала штурмана «Маттаха» и подбирала слова. Шея у него была замотана эластиком, а на запястьях обвисали системы кибер-капельниц. Из разреза больничного балахона торчал какой-то кабель, уходящий за дверь, через которую Нагиса вошел в комнату для свиданий. Ну, а сам халат был подозрительно бесформенным, словно под ним на теле было много лишнего. В алые глаза кто-то щедро всыпал пепла. Отомстить, говоришь? Ну, не знаю, не знаю. Но что-то ядерное точно хочется применить.

– А что у меня с лицом? – спросила я, сообразив, что надо бы и вслух немного подумать. Каору приподнял брови:

– Ну, ты прямо аж окаменела, когда я вошел. И не надо быть уродом, чтобы ощутить твою ярость.

– Не надо, – согласилась я. – Не каждый день увидишь гибрид человека и медотсека. Он улыбнулся еще чуточку шире и кивнул:

– Точно. Увы, мне еще с месяц без этого нельзя, – сказал он, погладив затянутую в медицинский пластик шею. – Впрочем, у нас нет месяца, верно? /""У нас»? Ты шикарен"/.

– Нет. Вылет на днях, снаряжение кораблей уже заканчивают. Нагиса протянул руку, погладил пленку силового барьера.

Капельница, не теряя времени, подумала и что-то там ему впрыснула в запястье.

– Ты много переживаешь, – сообщил Каору, глядя на меня поверх своей растопыренной пятерни.

– Тоже мне, новости, – фыркнула я. – Хотя меня вот сегодня фаталисткой обозвали.

– Даже так?

– Ага.

– Дай угадаю, – ухмыльнулся парень. – Синдзи?

– Он самый.

– И как у вас с ним? Я вздрогнула. Это был вопрос Маны, только почему-то он разительно отличался – настроем ли, интонацией. Или тем, что Каору – это все-таки Каору.

– Он сын канцлера. Его Тени, – ответила я.

– Не понял, – удивленно протянул Нагиса. – Тебя заставили спать с ним?

– Ты дурак?! – рявкнула я. – Причем тут это? Нагиса помолчал, не открывала рта и я: я была занята, ругала себя за разговор. Ну нет чтобы ответить, мол, все клево, спим вместе, завтракаем, о будущем треплемся. Так вот ляпнула же чушь.

– Он замечательный, пока ему не выпадает шанс воспользоваться кем-то. Я машинально кивнула, а потом сообразила, что моя мысль только что прозвучала вслух. И подозрительно мужским голосом. Каору серьезно смотрел на меня с другой стороны силового барьера, и вот этот вот взгляд без грамма издевки – я просто на нем повисла, обмякла. Он влез мне в голову, вынул оттуда самое страшное откровение, вылез наружу и сидит теперь, смотрит. И мне его даже уничтожить не хочется. А мне после этого еще с Синдзи общаться.

– Давай не будем об этом, хорошо? – сказала я.

– Давай, – кивнул он. – А о чем будем? Вопрос почти прошел мимо моих ушей: между ушами все было плохо, и все это плохое вертелось вокруг имени «Синдзи». Одним беспощадным ударом Нагиса вскрыл то, о чем я, оказывается, уже думала. Что с ним произошло? Где, как, не на стыке ли разрезанной памяти?

Детская обида на Рей? Обида на отца? Или все-таки прорезалось в нем инкубаторское, лабораторное детство? Или наконец вылезли наружу гены? И ведь что весело: умом я понимала давно, что Синдзи заботливый и неуверенный далеко не во всем. /"Давно? Да с первых часов знакомства, с бомбы с этой генной!"/ Был расчетливый десант на отзеркаленную каравеллу, была неимоверно легкая реакция на уничтоженную планету, был честно выполненный контракт с хозяевами базы «Ируил». Умом-то я понимала, что летаю с торговцем смертью – пускай странным и необычным. Но ум – это ум, а милых парней, которым не все равно, так мало в нашей жизни. И мне просто потрясающе повезло, что я заметила вовремя: расчетливый парень перенес свои расчеты и на отношения. Осталось только выяснить, кто такая в этих расчетах я сама: удобная пилюля от боли по имени «Рей» или просто удобная. Точка.

– Можно я тут посижу? – весело поинтересовались откуда-то из пустоты. Нагиса, чертов остряк. Неприятные мысли послушно собрались в кучку и уехали в дальний ящик. Все же есть преимущества в наведении порядка в голове: начинает работать моя инквизиторская самодисциплина, черт бы ее побрал.

– Да куда ты денешься, – ответила я. – До пяти двадцати ты мой.

Если что, Акаги разрешила.

– Акаги? А кто это?

– Это такая древнющая стерва с родинкой и крашенными в белый волосами, – со вкусом сказала я.

– А-а, эта. Нагиса поерзал на своем неудобном стуле и потер шею.

– Ты знаешь, что она учитель Майи? Я, кажется, скрипнула зубами. Гребаная ты вселенная. Как меня все твои хитрые связи задолбали. Нагиса все говорил, говорил – о десятках учениц, о многовековой карьере Акаги, о том, как все обернулось о том, что Майя…

– Стоп, – попросила я. – Не надо.

– Что?

– Не хочу знать, где она так ошиблась, что ее сослали. Если бы Майя захотела мне рассказать – она бы рассказала. Каору просто кивнул – подозрительно быстро, будто бы он реагировал не на слова.

– Да ты, я смотрю, тут совсем распоясался, говнюк, – сварливо сказала я. – Перестал сдерживаться?

– Ага, – легкомысленно сказал Нагиса. – Мне не просто разрешали, мне приказывали лазать по чужим головам.

– А ты и рад, – хмуро сказала я. – Отрываешься за все?

– В смысле – за все? Я невольно улыбнулась: очень уж по-дурацки прозвучал вопрос.

По-дурацки и по-детски.

– Ну, думаю, вот эти все медицинские штуки здоровому человеку не нужны. Ты в курсе, что я тебя мысленно уже списала на органы? Нагиса хохотнул и вдруг зашелся хриплым смехом. Он сидел за прозрачной пленкой, перхал, держась за перетянутое горло, и обе кибер-капельницы засияли, как рекламные витрины, впрыскивая что-то помирающему со смеху альбиносу. Я вскочила, вовремя вспомнила о пружинящем ничто между нами и так и осталась стоять: сжав кулаки, едва не касаясь носом энергетической пленки. В сердце колотился панический смех зазеркальца. Потом с той стороны открылась дверь, вошел лаборант в сером длинном халате и что-то впрыснул в плечо Каору. Хрипы затихли, и лаборант взял Нагису за плечо. Взял – и окаменел.

– Каору?

– Ага. Нагиса, гладя грудь, встал со своего места, игнорируя застывшего в непонятной позе «научника».

– У меня секунд сорок, потом пришлют робота, – быстро произнес он, подходя вплотную к силовому полю. – Поэтому слушай. Пытки – это вздор. Я не знаю, чего эти люди хотели, Аска, но они в сорок часов доказали себе и мне, что я человек. Непонятный, странный, но человек. Да, меня разобрали на части и собрали снова, но самая худшая пытка была намного раньше, и была она вот здесь. Нагиса воткнул себе палец в бледный висок.

– Худшая пытка – это когда сам не знаешь, что ты такое, – прошептал он, припадая к экрану. В дверях показался боевой андроид – огромный вооруженный шкаф – в сопровождении металлопода. Мелодичный перезвон, тонкий присвист приводов – и абсолютно счастливый алый взгляд, умиротворенная улыбка, и наркотик, вколотый в плечо, не имеет никакого к этому отношения. Каору поднял руки и повернулся к новоприбывшим:

– Иду, иду. Сам.

– Что с ним? – певуче спросил протезированный, указывая лапой на скрючившегося лаборанта.

– Понятия не имею, – пожал плечами Нагиса. – Но через пять минут «оттает». Дайте еще пару секунд, а? Человек, похожий на робота, и робот, похожий на человека, промолчали, так что Нагиса снова безнаказанно посмотрел на меня:

– Я очень хочу к звездам, Аска. Еще хоть раз. После всего этого.

– В зазеркалье не будет звезд, Каору. Ты же… Помнишь.

– Помню. Будем считать, что я образно, – ухмыльнулся зазеркалец.

– И это, я рад за тебя. /"Ну, с ним хотя бы не нужно долго объясняться. Неловко, но…

Удобно"/. За дверью комнаты для свиданий лабораторного отсека я прислонилась к стене. Черный коридор «Тени» то сжимался вокруг меня, то снова становился пугающе просторным. Огромный каменный кишечник подрагивал, а я жалела, что тут негде присесть. /"Чертова громада, оплот мифов и страшилок всего космофлота,/ – думала я. – /Проклятая ты махина. Ну почему ты не можешь быть просто «оплотом зла»?"/. *** Я не заметила следующих дней. Наверное, во мне просто оказалось слишком много всего и сразу, и сработал какой-то спасительный предохранитель, который сделал – р-раз! И вот я вроде как хожу, думаю, ору на кого-то, с кем-то сплю, опять зачем-то прусь в научный отдел… Но это все вроде как и не я. Эти дни прошли мимо, ведь выбирая между внешним миром и тем, что происходило внутри, я остановилась на более важном. Наверное, так получилось правильно, потому что когда однажды вечером за мной пришли, я уже знала, что всюду кругом права, что я смогу, и что Аска Сорью Ленгли – это лучшее, что могло случиться с этим миром. Четыре фрегата, изготовленных к отлету, стояли в мертво-пустом ангаре, что-то шептала за плечом Мана, о чем-то молчал Синдзи, зачем-то включили слабую продувку помещения ионизированным газом, и мне пришлось придерживать лезущие в глаза волосы. Странно, решила я. Никакого оркестра, никаких речей о спасении мира, никакого большого окна, из-за которого смотрел бы на отлет Его Тень. Каору вон вообще на каталке покатили мимо нас в кабину:

подключать. В принципе, тоже правильно. Прощаться – это какая-то нехорошая примета.

– А-аска…

– Тихо, – попросила я, не оборачиваясь. – Давай просто вернемся, хорошо?

– Хорошо. Я кивнула и пошла к своему фрегату. Иссиня-черный корабль, уже набитый десантом, ждал свою самую главную деталь, ждала своего капитана Мисато-сан. А где-то там, по ту сторону изнанки, меня ждала наша цель. Все ждут, а я тут соплю пережевываю? Не пойдет. Улыбаясь, я перешла на бег. /"Я – самая лучшая"/.

 

*Глава 24*

Маневрирующая группа из четырех кораблей – дело нередкое в этой огромной вселенной. Мы выравнивали строй в гигаметре от охранных редутов «Фойершельда», и стоили мы все вместе куда дороже, чем вся груда металла и органики, навороченная вокруг самой именитой червоточины во вселенной. /"Кризис МакМиллана, кризис МакМиллана, кризис МакМиллана…"/ Словосочетание уперто долбилось в голове, стоило мне только отвлечься. Выражение это, ставшее в свое время символом угрозы зазеркалья, казалось мне теперь самой настоящей безделицей.

Информационные мутации? Загадочные артефакты, которые коверкают реальность? Ага-ага, пугает, конечно. Самое забавное, что это действительно пугало. Даже после правды о скрытой войне с Закатом, даже после того, как мне показали настоящую длину мартиролога. Черт, да это пугало настолько, что я докатилась до расспросов Кацураги, ведь одно дело – слушать обормота о его бомбежках по ту сторону изнанки, и совсем другое – самой мчаться туда. Войд-коммандер потрогала пальцем уголок губ и пожала плечами:

– Я не физик. Но работающий двигатель Аустермана препятствует влиянию Заката. Забавно. Прямо панацея от всех бед: в реальности дырки прокалывает, поле продвинутой тактики запускает, теперь вот еще и от призраков зазеркалья, оказывается, задницу прикроет, если что. С другой стороны, а чему удивляться-то? Кто управляет реальностью, управляет вселенной. Можно, конечно, поинтересоваться, почему тогда беспилотники с этими дыроколами в Закат не посылают. Забомбить их там всех солярными зарядами, например: дорого, очень сердито и зверски эффективно. Я отвернулась к приборам, чувствуя виском испытующий взгляд Мисато-сан: женщина ждала этого вопроса. Я сцепила зубы. Чертовы сутки полета превратились в сплошное испытание для моих нервов, и большую часть этих самых моих нервов мотала себе на кулак карманный стратег Его Тени. Треклятая Кацураги знала о пустоте и навигации столько всего, что я ощущала себя на каком-то нескончаемом выпускном экзамене, и ее манера общения со мной выглядела как-то так: /"Ответила? На тебе дополнительный вопрос. Что, уже? Мда, слабовато. А что ты станешь делать вот с этим?"/ Черт, если бы я не выбралась из своей личной ямы, я бы сорвалась от непрестанной проверки. Потому что никто не хочет чувствовать себя поганым курсантом, идя на эшафот. И ведь что паскудно: я была почти благодарна войд-коммандеру, которая просто-напросто не давала мне рефлексировать. /"Да, не повезло остальным капитанам"/. Я прикрыла глаза. На внутренней стороне век продолжали обновляться данные невидимых теперь экранов. Я слышала свой корабль, свой великолепный фрегат «Сангоки», я ощущала, как позванивают в трюме металлоподы, играя в свою вечную игру «три на четверть». И все это – без синхронизации, потому что огромная моя машина была полностью подвластна мне. Как и мои мозги. В какой-то древней религии люди вроде как перед смертью познавали истину. Уходили куда-то, чего-то там погружались в самосозерцание.

Потом – бах, истина, смерть, все довольны. Я ощущала что-то похожее на «бах, истина, все довольны», только умирать не собиралась. И добрая женщина Мисато-сан ну никак не позволяла мне зацикливаться на восхищении: ах, мол, какая я вся парадоксальная и интересная.

– Мы пробовали применять беспилотные звездолеты. В принципе, и через червоточины бомбить пробовали, – вдруг задумчиво сказала Кацураги. – Как думаешь, чем это закончилось? Черт, опять вопросы. А я надеялась на просто рассказ.

– Плохо это закончилось, – сказала я, открыв глаза. – Закат вернул вам пару бомб с измененными свойствами. Кацураги потерла подлокотники командирского кресла:

– Богатое у тебя воображение. Ничем это закончилось. Ничем и никак. Мы туда миллиарды всаживали, а оттуда нам шиш. И новая червоточина где-нибудь в другом рукаве галактики. Я кивнула. Все-таки даже самая красивая лампа с самым сильным джинном вряд ли годна на что-то, если ее как следует не трет нужный человек.

– Ладно, Сорью, лирика. Что там с выходом на курс? Приборы показывали, что до оборонных сооружений «Фойершельда» нам осталось всего-ничего, что пора сбрасывать скорость, что все идет пока четко по плану. Мы подойдем, нас там ждут, ради нас даже демонтируют часть скорлупы, окружающей дыру в иной мир. Все по плану, потому что тратить драгоценное сверх-топливо ради прямого прокола в Закат – это глупо. Коль скоро враг сам проковырял нам удобную тропинку, то да будет хуже врагу, ха-ха.

– Хорошо, – отозвалась Кацураги, выслушав доклад. – Сделай перекличку, разошли обновленные координатные пакеты.

– Есть. Я потянулась к пульту связи. Мана, Каору, Синдзи. Синдзи, Мана, Каору… Каору, решила я. Пусть будет Каору.

– «Рокугоки».

– Привет, Аска. Как там дела у тебя?

– Да нормально, как еще. Все не нарадуется, подумала я, в два касания отправляя пакет данных курсопрокладки. Было бы интересно сейчас с ним на вечные темы потрепаться. Получилась бы грустная и ироничная беседа. Ну в самом-то деле: летит вот парень, приращенный к своему звездолету, летит, радуется, что он человек, и не гребут его все эти метания типа жизни и смерти, каких-то там крушений миров и загадочной нашей миссии… Философия. А всего-то пара слов и обмен данными.

– Ага, принял, – весело отчитался Нагиса. – Рука мастера, даже править нечего.

– Это уже с правками Кацураги, не обольщайся.

– А-а… Ого. Я дала отбой. Дурацкий оптимизм в голосе, даже не хочется продолжать обмен этими невинными шутками. Нет, не хочу я философии.

И убийственно серьезного пафоса, собственно, тоже не хотелось бы, но и слышать, что кто-то относится к нашему полету как к походу за аккумуляторами – это, оказывается, малоприятно.

– «Йонгоки».

– Да, Аска. Капитан Киришима. Дурище в превосходной степени, мой спаситель и темная лошадка. Черт, вот с ней я так и не поговорила по-нормальному. Можно, конечно, наплевать на Мисато-сан и устроить трескотню в эфире, тем более что… Тем более. Просто тем более.

– Уточнение текущих координат.

– Спасибо, принято. Девочка-солнышко отключилась. Вот и поговорили, вот и славненько.

Теперь на повестке дня оставался самый сложный вызов.

– «Сегоки».

– Д-да, Аска. Захотелось включить видеосвязь. Обормот был собран, деловит и – где-то глубоко-глубоко на дне – взволнован. Я попыталась представить, какое там напряжение царит на корабле, и посочувствовала составу войд-десанта. Парень, который летит только потому, что со мной, и морозное супер-оружие, которое летит с этим самым парнем. Черт, как же плохо, когда у тебя в жизни так мало хорошего. Будь я сама хоть чуть-чуть лучше, я бы непременно попыталась объяснить Синдзи, что он так и не понял свою первую любовь – просто вообще никак не понял. Да, будь я чуть лучше. На деле же так поступают только записные дуры в мыльных операх.

– Обнаружены векторы выхода из изнанки. Я подняла голову от пульта связи и увидела кипящий космос. Вокруг укреплений червоточины «Фойершельд» из ниоткуда выплескивало в реальность десятки кораблей ежесекундно. Я не успевала принимать информацию о классах выходящих судов, не успевала вообще почти ничего, кроме одного.

– «Сангоки», синхронизация! Порт экстренный! Метка головного корабля, которую я успела рассмотреть, принадлежала сцинтианскому военному флоту. Первую же дельную мысль рассекло напополам копьем экстренного слияния с кораблем. Фрегат был броней – не мной, а броней, высококлассным скафандром со всеми примочками и тяжелым вооружением. Проклятье, я так и не успела стать одним целым с судном, но… Впрочем, так даже к лучшему: необычное ощущение щекотало нервы, оно, черт, заводило. Я мчалась в пустоте, словно воин из старых сказок: говорящее оружие, приросшие к телу доспехи, снять которые можно только с кожей. Враг в количестве совершенно неприличном тоже прилагался. Сцинтиане сформировали восемь полноценных трилистников, это без малого двадцать процентов их флота с ума сойти – целых двадцать процентов, и против них сейчас висели форты червоточины и спешили из далей четыре фрегата. Я поводила плечами, рассчитывая свои действия, и замерла.

– Зафиксированы множественные пуски.

– Дальность? – быстро переспросила я.

– Ракеты станут неуправляемыми на расстоянии… Картинка, передаваемая ВИ «Сангоки», всплыла у меня перед глазами. Плохо. Флот сцинтиан палил считай что в пустоту, и вряд ли это означало что-то, кроме резонансных снарядов. Чертовы трехпалые хотели, чтобы мы никуда не свалили, и ради этого тратили дорогущие боеголовки. /"Что ж вам такого наобещали эти Предвестия?"/ Я прислушалась: призрачный голос Кацураги, ставший уже почти привычным, молчал. Что ж, продолжаем движение, тем более что пытаться удрать в изнанку уже поздно. Впереди весьма скромно заполыхали первые разрывы: настоящий урон эти снаряды наносили границе между мирами. /"Включить изнаночный режим навигации, что ли? Хоть на фейерверк погляжу"/. Тем временем оборонные станции вокруг червоточины приняли на себя первый удар: сцинтиане безо всяких изысков выпустили на них целую орду дронов, и я мысленно попрощалась с тысячами своих сограждан. Их только что обрекли на не самую добрую смерть.

– Аска, – сказал призрак в моей голове. – Торможение по команде.

Отрицательное ускорение три с половиной тысячи g. Призрак. Сходство с привидением голосу Кацураги придавал холод, который сейчас основательно грызнул мне сердце. /"Тормозить? Лишать себя скорости в бою?"/ Это круто для толстенного линкора или дредноута: кучнее залп, вернее урон противнику. Это минимально оправдано для дрон-носителя: в крайнем случае, от залпов прикроют свои же «паучки». И это смерть для фрегата. /"Смерть? Да ладно»./ Я перебросила свободные ресурсы на носовые щиты, чувствуя, как тяжелеет мой шлем, как он наливается свежей грозой. Я перетряхнула сочленения брони, ища изъяны в компенсаторах перегрузки – ища и не находя. Призрак шептал что-то, призрак приказывал остальным судам, а у меня уже было все готово – все, вплоть до алгоритмов тормозных импульсов.

– Торможение. Мир загустел, когда пустота вдруг стала упругой. Запела броня, я вслушалась в ее мелодию и поняла, что все удалось. Слабые огоньки жизни во мне даже не почувствовали ничего – все эти группы сдерживания, все эти десантники и протезированные. Все прошло хорошо, под знаком вопроса «на хрена?» Забавно, подумалось мне, висящей в космосе с нулевой скоростью. Я даже не стала обдумывать приказ Кацураги: чертова карга почти доломала меня своим авторитетом, настолько доломала, что я висела себе, висела, просто отстраненно наблюдая, как надвигаются на меня корабли врага, развернутые в боевые трилистники. Полминуты до попадания в зону прицельных пусков, около минуты – до зоны действия энергетического оружия, около двух – до дрон-атаки. /"Ну//,//давай, войд-коммандер,/ – попросила я. – /Подавай уже свой десерт"/. А потом в голове стало тошно, когда в нее вошли тонны новой информации. Метка, еще метка, десяток сигналов, десяток, десяток…

Космос стремительно переставал быть пустым. В десятках километров от нас вспыхивали звезды, рожая силуэты кораблей, а ВИ все шептал, шептал, шептал, и сквозь этот шелест пришел приказ:

– Разрывай синхронизацию. Я прикрыла глаза, чувствуя, как растворяется броня, как я становлюсь все меньше, как вокруг становится все больше рубки и все меньше – пустоты.

– Что это? Ложемент подо мной был почти горячим: я никогда не любила торможения. В затылке неприятно кололся острый взгляд, а экраны светились, как голый реактор.

– Это флот Империи, Аска. Пойдем пить кофе. Я обернулась. Мисато Кацураги выбралась из своего кресла, махнула дежурящим в дверях десантникам и остановилась у выхода. Ну, а я… Я успела только встать. Встать, включить мозги и все понять. *** Кофе оказался странным напитком. Он очень напоминал кофесинт, только был кислее и более терпким, и вообще – страшная гадость. Я вспомнила, что кофесинт, собственно, изобрели как подражание кофе, и прониклась отвращением к генетикам. У кого-то явно было извращенные вкусы. Я хлебала кофе, поглядывала на экраны и завидовала. В пяти мегаметрах от нас заканчивали потрошить флот сцинтиан.

Ударные эскадры «Мор» и «Война» при поддержке пятого и шестого флотов разорвали строй трилистников, высадили три СН-заряда и вот уже второй час дорезали выживших. Сцинтиане угодили в свою же ловушку: резонансные боеголовки – это дестабилизация изнанки. Можешь попробовать смыться, но удачи тебе на том свете. Очень иронично, что при этом никто не мешает вываливаться из этой самой изнанки, чем и воспользовался имперский флот. Правда, был один нюанс.

– Как вы так точно рассчитали координаты для выхода флотов? Мисато-сан прекратила греть нос чашкой и посмотрела на меня:

– Я ничего не рассчитывала. Во как. Я прикусила губу. Подпространственная связь после резонансных боеголовок не работает – это раз. Значит, она не могла их вызвать. Корабли точно ориентировались не на червоточину и не на взрывы этих самых резонансных боеголовок – это два. Значит, они ориентировались на…

– Ага, – сказала Кацураги, и я вздрогнула. Стратег искоса следила за моим лицом.

– Гравитационный сдвиг при торможении – это теория. Их из изнанки видно тысячи, – сказала я, понимая, что вытянула счастливый билет. – Вы можете фильтровать нужный?

– Давай вкратце пройдемся по свойствам двигателя, – хмыкнула Мисато-сан. – Помнишь зависимость между калибровкой реактора и программой торможения? Я кивнула. Меня трясло, потому что зависимость я помнила, но в упор еще не понимала решения. Но, черт побери, решение ведь существует! У меня над головой полыхали взрывы, а я сидела, жрала этот невкусный кофе, тосковала по простому и понятному кофесинту. И слушала слегка улыбающуюся женщину.

– …Вот так вот, – завершила Кацураги, откладывая стило в сторону. Формула выглядела до безобразия изящной и простой, я пожирала ее глазами со всех сторон и очень хотела добавки.

– И кстати, – добавила Мисато-сан. – Помнишь Звезду Безумия?

Именно по тормозному импульсу «Сегоки» я вывела «Ясиму» на перехват. А-а, ну да. Я еще думала: что ж так близко и точно? Машинально кивнув, я снова вернулась к формуле. Все гениальное просто, говорите? Нихрена. Все простое – гениально. Кацураги внимательно рассматривала меня, так что я даже смешалась и отвлеклась от выкладок стратега. Нет, ну что такое? Что еще мне надо сказать умного или глупого? И когда же, мать вашу, закончится ваш вечный экзамен?

– Хорошо, – сказала наконец женщина и поднялась. – Очень хорошо.

Я буду в рубке. Примерно через час мы сможем пройти через «Фойершельд». Я улыбнулась своим мыслям, и когда Кацураги вопросительно приподняла бровь, решилась:

– Знаете, войд-коммандер, мне на какую-то секунду показалось, что вся эта червоточинная эпопея была затеяна именно для разгрома сцинтианского флота. Чтобы они клюнули на нас, попали в капкан… Кацураги пожала плечами:

– Мы всего лишь удачно достигли побочной цели. Двадцать процентов флота вражеского государства при мизерных собственных потерях – клевая побочная цель, вот это я понимаю.

Мимоходом, можно сказать. Только вот ни разу не ясно, почему сцинтиане так жаждут уничтожения кораблей с ATF. Их вон и без «дыроколов» разобрали на запчасти. И, опять же, еще где-то есть четыре пятых флота. А, черт!

– Какие еще позиции людей атакованы?

– Столичная планета, Бездна Гадеса.

– Поэтому ушла «Тень»?

– Верно. /"Верно"/. Черт, я молодец. Странная война со странными приоритетами. Атака на оплот Империи и судоремонтные системы – это, получается, обманные маневры сцинтиан, а вот мы – самая настоящая цель. Допустим, Кацураги их переиграла, и хитрые комбинации трехпалых засранцев горят в аду. Мотивация расстановки приоритетов неясна.

– И за что они воюют? – поинтересовалась я. Кацураги стояла у двери и поправляла воротник своего кителя.

Что-то там было неправильно с эти воротником: он натирал шею.

– Наша разведка так и не смогла добраться до сути переговоров сцинтиан и Предвестий, – медленно произнесла Кацураги. – Беда в том, что посредниками выступали Черви Пустоты.

– Зато сцинтианам вы смогли влегкую слить наши летные данные, и подвоха те не заподозрили.

– Ты имеешь в виду то, что их легко выманили к «Фойершельду»?

– Да.

– Когда-нибудь расскажу, как обмануть самую хитрую разведку, – сказала Кацураги и открыла двери. – Я в рубке. И можешь называть меня «Мисато-сан». В коридоре свет был приглушен, там маялся размазанный силуэт металлопода, он рад был даже хоть честь отдать, лишь бы не торчать и не бездельничать. А потом дверь встала на место, и я осталась одна. Я улеглась на диван. Прозрачный потолок кое-где вспыхивал последними огоньками сражения, и мне выпало любоваться им вот отсюда. Мягко, на языке – горечь треклятого кофе, в голове – хитрые комбинации замудреной имперской политики и стратегии. Я улыбалась. Какая-то часть меня хотела быть звездным рыцарем и мстить за людей, которые рисковали собой, охраняя опасную червоточину. Это была моя замечательная часть, она познакомила меня с Синдзи, эта часть меня выгрызала победу у баронианцев, у мутировавших ученых с «Ируила», у девочки-солнышка. Мне нечего было делить с этой собой, не на что было обижаться. А вот другая часть меня… Другая часть меня слушала Кацураги, выдерживала ее экзамены. Другая часть меня никак не отреагировала, когда Мисато-сан упомянула захват «Сегоки». «Ясима», противоторпедная спираль. Его Тень. Друзья. /"Простите меня"/. Срочно надо с кем-то поговорить, решила я. Надо просто посмотреть кому-то в глаза. Кому? Мане? Еще чего. Я заняла ее место – прочно и всерьез, теперь я любимица Мисато-сан, которая разрешила называть себя «Мисато-сан».

Ученики не бывают бывшими, а вот фавориты – о да. Осталось только приложить усилия и всего лишь выжить в самоубийственной миссии. Каору? Гм, смешно. Синдзи? Пожалуй, стоит. Я приложила пальцы к губам. Просто разговаривать с ним мне не хотелось. От его тепла я бы не отказалась, от его внимания, от поцелуев… И – стоп. Хватит.

Короче, не пойдет. Видеосвязь с обормотом меня точно не порадует. Я обдумала эту мысль, встала и пошла в рубку. В конце концов, осталось меньше часа до прыжка в Закат, а корабль еще не проверен. *** Обломки были повсюду. Флот зачистил местность от дронов и крупных остатков фортов, но с медленно перемещающейся мелочью ничего не мог поделать. Пластик, металлорганика, металл, металл, металл… Обломки были мертвы – безнадежно и без вариантов, словно никогда и не было людей здесь. Я не любила вот такие кладбища, а есть ведь любители разбирать уничтоженные станции и взорванные корабли. Чертовы некрофаги.

– «Сангоки», – позвала Мисато-сан. – Приказ. Всем родственникам служивших на станции «Фойершельд» обеспечить продвижение в гражданстве. Материальная компенсация по второму тарифу.

– Принято, войд-коммандер. Даже так, удивилась я. Кацураги оказалась из этих: «Всем выжившим выпивки, всем погибшим награды». Неожиданно.

– Я оттрубила три года на станции «Химера», – сказала Кацураги. Черт, а я уже привыкла, что она так запросто лазает мне в голову.

Начать, что ли, мыслить неординарно. Обломки кружили вокруг, искрили от столкновения со щитами, и черепашья скорость начинала серьезно бесить, а пристроившиеся в хвост фрегаты давно уже раздражали своим молчанием, и все острее ощущалась совсем близкая червоточина.

– Ну, вот и… Поле руин раздалось в стороны, и как я заметила моргнувший кусок алюмопласта – даже не знаю. Ангел-хранитель, не иначе. Припозднился ты, крылатый.

– «Сангоки»! Синхронизация! Торпеда вынырнула из ниоткуда прямо в полусотне метров от щитов, и раскрывшийся стелс-бомбер не намеревался останавливаться на достигнутом. Цифровое копье канала синхронизации летело в меня, и я на трех языках молилась, чтобы успеть, и, видимо, мне не хватило чего-то. Наверное, проклятой кармы. Копье вздрогнуло и исчезло, а вместе с ним задрожал агонизирующий корабль. Мой скафандр мгновенно отрастил шлем, я захлебнулась холодным воздухом, и развернулась, чувствуя, как исчезает искусственная гравитация. Рубку позади ложемента разворотило: взрыв сместил первую установку гразера ПРО, которая в падении смяла переборки, как бумагу. Войд-коммандер сидела у консоли, сжимая ладонями колени. Ног ниже колен у нее больше не было – они остались где-то в месиве ее бывшего командирского кресла. Броня корабля зарастала, фрегат пытался нагнать воздух в раскуроченную рубку, я слышала десяток источников характерного свиста. Не успели, совсем чуть-чуть. Я села около Мисато-сан.

– Медотсек около гразерной установки, – спокойно сказала женщина.

– Верно? Я кивнула. Именно там. Был.

– Аска, тебе надо запустить ATF.

– Но…

– Стелс разделают, даже если он не один. Главное – запусти поле. Кацураги очень быстро бледнела, а у меня даже кровеобразующих не было: аптечку тоже размолотило, и вообще все размолотило, и я, наверное, родилась в сорочке. Два мои корабля убиты прямым попаданием в рубку, два фрегата, а я – а я вот она, жива и в последний путь провожаю свою несостоявшуюся наставницу.

– Диагностику «дырокола»… – слабеющим голосом сказала Кацураги.

– И сними вероятностную логику. Давай, давай…

– Логику? Что это?

– Выберешь в меню… Ты… Ты поймешь. Безнадежно. Слишком быстро уходит, наверное, какое-то еще внутреннее кровотечение. Я потянула из пояса реанимационный набор, но женщина окровавленным пальцем указала мне куда-то за плечо. Я обернулась, считая удары пульса: и – раз, и – два… В указанном направлении был только размолоченный пульт диагностики реактора, а когда я обернулась, Кацураги уже потеряла сознание. Вот так вот, подумала я, вставая. Вот так вот. Не дождалась ты, Аска, красивых предсмертных слов. «Сангоки» тряхнуло еще раз. Я запустила резервные системы диагностики. Ту-дум. Ту-дум. Моя кровь играла сейчас против меня, она колотилась в висках – медленно колотилась, но очень сильно, и вокруг меня было дежа-вю, пусть и неполное, потому что «Сангоки» – не «Нигоки», он искалечен, но жив, и хоть молчит ВИ, я знаю, что он в строю. Меню трансаверсального привода. Диагностика – пройдена. Подменю логики. Что это? Плевать, нет времени. Я нашла пункт «вероятностная логика» и отключила его. Ту-дум, сказал мой пульс, и это было уже в горле. Ну же, Аска, захлебнуться своим собственным сердцебиением – совсем не дело. Совсем-совсем! Ту-дум.

– «Сангоки», порт синхронизации! /"Запусти поле"/. Это вам не кнопку нажимать, Мисато-сан. Я падала на ложемент, копье падало на меня, я скреблась в себе, ища те крохи безумия, что помогут мне – и все замерло. Больно. Черт, как же больно. Это была как пытка: мое тело всунули в покореженную броню, на мне медленно застегивали фрагменты скафандра, ломая кости, растягивая связки. Я врастала во фрегат, который был грудой биометалла, синхронизироваться с которым – глупо. Слева шел бой. «Рокугоки» прикрывал меня бортовым маневром, а «Сегоки» и «Йонгоки» как раз взорвали стелс-бомбардировщик. Видимо, уже не первый и, увы, – не последний. Из обломков вдогонку Мане устремились две торпеды, и кто-то рвался сквозь разрушенные станции, я слышала чьи-то крики в эфире. /"Это не мой бой"/. Мысль далась тяжело, но у меня и впрямь была другая забота. Мне срочно надо найти ту самую кнопку.

– Режим изнаночной навигации.

– Да, Аска. В сером космосе было мало обломков. Изломанные резонансными ракетами струны еще дрожали, путая карты желающим быстро исчезнуть, серость колебалась, в ней кто-то будто менял яркость, игрался с настройками. Фиолетовую кляксу червоточины я обнаружила почти сразу:

яркие искры сражающихся кораблей точно огибали пылающую дыру в Закат.

– Туда, – приказала я.

– Внимание, – сообщил фрегат, – обнаружены критические повреждения двигательных систем. Скорость – маневровая. Система защиты и компенсации…

– Туда, сука. Ускорение – полторы тысячи g.

– Заданная программа не может быть выполнена…

– Туда, мать твою, я сказала!

– Заданная про… Сволочь ты такая, шептала я, глядя на фиолетовую кляксу. Я тебя ненавижу, я тебя ужас как боюсь, и не хочу тебя. Я бы тебя за мегаметр обошла, погань. Но так уж получилось, что мне надо. Просто надо. Иди сюда.

– Внимание, не установлено ограничение вероятностной логики… Получилось, поняла я, и мир поплыл. Где-то я это уже видела – чувствовала – слышала. Зрение сказало мне «упс», и мир непослушно раздвоился, копия ушла куда-то в сторону, потом еще одна копия, и еще. Давай, копирка. Давай! В какой-то момент я оказалась в колоде карт – одинаковых карт, которые змеились в руках фокусника, которые тянулись, тянулись и тянулись. Лента карт стала бесконечной и в какой-то момент я поняла, что жульничаю: карты оказались из разных колод. Я ощущала себя в сердце разрушенного фрегата, меня откачивала живая и невредимая Кацураги, в рубку вламывались десантники, меня волокли в спасательный бот… Беги, Аска, беги! Бот. Спасательный бот – это выход. Не мой бой, не моя война.

Просто отсидеться. Я замерла. Аска сидела, скорчившись, в спасательной капсуле, вокруг нее бушевало сражение, радиоузел капсулы был поврежден, воздушные системы – тоже. /"Я не герой»,/ – прошептала Аска – я. Я молилась, потому что струсила и оказалась в ловушке. Mein Gott, я нашла свой последний кошмар. Кто бы мог подумать, рассмеялась я, прежде чем навсегда оставить эту себя и бежать дальше, вглядываясь в карты. Черная вспышка: в каком-то из нескончаемых «Сангоки» Аска Сорью Ленгли оказалась не такой удачливой. /"Так вот как это – умереть?

Чернота и все?"/ Меня волокло вдоль целой серии черных вспышек, меня волокло в боли, с меня срывало ту самую сорочку, в которой я родилась, космос трещал, надрываясь от такого чудовищного напряжения, а я все тянула и тянула на себя странное одеяло – одеяло невероятных вероятностей. И – вот оно. Аска недоумевающе вертела головой в рубке абсолютно целого фрегата, Аска смотрела на сходящие с ума приборы и ничего не понимала: она ведь уклонилась в самый-самый распоследний момент, она смогла, а значит – мне нужна именно эта я. Моя единственная выигрышная комбинация. Колода карт с хрустом сложилась, вызывая знакомое ощущение чудовищного пресса. Тысячи Асок вихрем летели в меня – с искаженным от боли лицом, изумленные, восторженные, перепуганные. Нескончаемая череда вероятностей возвращалась к подмененному исходнику. Раненная я. Проигравшая я. Мертвая я. Хуже всего была мертвая. Или нет, вру. Хуже всего была та, трусливая и задыхающаяся Аска, которая так некстати вспомнила о боге, о спасителе, о своей жизни. Гори ты в аду, трусливая трагичная дура. Или нет, не так: лучше иди ко мне, в меня. Копье развеялось над моим лицом, втянулось в порт под нормально освещенным потолком, на моем лице не оказалось шлема, и я была отчаянно жива. /"Мать твою, давай мы это просто забудем, хорошо?"/ Я поднялась с ложемента. На радаре кого-то добивали в две «линейки», кто-то весело горел, отметила я между делом. Больше всего мне хотелось обернуться. Сразу и рывком, чтобы одним махом избавиться от страшного вопроса.

– Аска, я не чувствую ног. Кацураги сидела под своим креслом и массировала голени. Голени были на месте, но вот так захочешь – не раскорячишься. Я подошла к ней, ухватила под руки и усадила на место. /"Тяжелая вы, Мисато-сан,/ – думала я. – /Тяжелая и взмокшая"/. Бисеринки пота на лбу, мокро в подмышках – карманный стратег панически боялась инвалидности, хотя бы и временной.

– Что ты сделала? Я отключилась… Женщина посмотрела мне за спину. «Сангоки» получал входящие вызовы: флагман зввали сразу три корабля, все три фрегата, завершив бой, шли ко мне. Целы все трое – и слава небесам. Сейчас отвечу.

– Вы приказали снять ограничение вероятностной логики. Я запустила ATF в этом режиме.

– Я? Но… – Мисато-сан замолчала, а потом кивнула сама себе. – Что произошло? /"Как бы вам так…"/

– Стелс-бомбер почти уничтожил «Сангоки»… Взрывом рубки вам отрезало ноги, – добавила я. Кацураги все еще сжимала ладонями колени, будто боясь, что тех нет на месте. Если Мисато-сан и изменилась в лице, то Инквизитор Сорью этого не заметила.

– Понятно. Хорошо, принимай вызов. И помоги мне добраться до медотсека. Я оглянулась уже от пульта связи:

– Вызовите кого-то из десанта, быстрее же будет. Кацураги, массируя колени, запрокинула голову:

– Вне рубки на «Сангоки» никого нет. Это было как, знаете, вам возле уха открыли баллончик с охлаждающей жидкостью: пшшшш – и мороз по коже.

– Что?!

– Ты слышала. Вообще, очень странно, что ты перетащила в эту вероятность меня. Маг и волшебник Аска Сорью, подумала я. Спешите видеть. Я смотрела на невидимую червоточину, слушала ругань спешащих на выручку капитанов имперского флота и улыбалась. /"Если Предвестия не уб//ь//ют //меня //одним ударом, я очень сильно их огорчу"/. ***

– И как это выглядело? Синдзи помялся, подбирая слова, а потом вздохнул:

– Н-не могу описать. Как обычный режим п-продвинутой тактики, только каждая копия б-быстро мерцала и менялась. Н-ну, то есть… Я потерла глаза:

– Ладно, не напрягайся так. Словарный запас лопнет. Обормот кивнул и затих. Связь все работала, мы все висели все вчетвером у самой червоточины, а вокруг шныряли корветы обнаружения.

– Д-десанта больше нет?

– Что? А, да. Магия «дырокола», – я щелкнула пальцами. – Могу разрушать будущее и строить города. На самом деле это пугало меня до одури. Вот ты есть, а вот кто-то уже вышвырнул тебя: пшел, дескать, вон из этого варианта вселенной.

Галактика, как известно, очень жестока, но это… Это, по-моему, уже слишком. Погибнуть в бою – одно, а исчезнуть потому, что кто-то перетасовал варианты развития событий – другое.

– Т-то есть, ты свободна? – настойчиво спросил Синдзи. А, вот куда он гнет. Безногая Кацураги против Инквизитора – это очень и очень хорошо предсказуемый бой. Только вот ведь беда какая:

не будет боя.

– Свободна. Куда ты меня пригласишь? Зря я тебе троечку за лицо ставила все время, зря. Очень сейчас живописная смена выражений получилась: «не понял», «все равно не понял», «а-а-а!», «расстроен».

– Значит, нет? Ну вот что за человек? Может, мне еще сказать, что я его даже такого люблю?

– Нет, Синдзи.

– И почему? Я вздохнула, ища, как бы так выразиться. По всему получался какой-то дурацкий супер-геройский пафос, вроде как я иду умирать за всех и каждого, во имя человечества, и чтобы знамена развернуты, и мой путь под моими ногами… Аминь, дрянь-то какая, а?

– Я тебе уже сказала. Иначе нельзя.

– Да почему нельзя?! А ты опасный сукин сын, канлереныш! Я почувствовала, как щекам становится ай-ай как горячо.

– Жизнь за человечество, человечество за жизнь – давай опять упражняться, а? Тебе не хочется сделать так, чтобы в твоей жизни произошел какой-то смысл?! Он помолчал, а потом кивнул:

– Хочется. В-выслушаешь? /"Опять заикается. А ведь прекратил было"/. Я кивнула, и он поерзал там, в нескольких километрах.

– Иногда очень хотелось, особенно когда б-бывал в древних системах. Видела снимки с К-кармины?

– Само собой. Планета-памятник, планета-заповедник. Неведомая умирающая цивилизация превратила всю поверхность своего мира в дорогу истории.

Статуи, скульптурные группы, обелиски. Они изобрели лазерную запись, они даже выходили в ближний космос, но на завершающем этапе своего развития технологии были втоптаны в грязь. Потрясающей красоты статуя, вырезанная лазером из туфа, а под ней – осколки магнитных носителей. Такое впечатляет и не отпускает очень долго. Ах, да. А вымерли они от переизбытка генетики.

– Я т-там заблудился. Встречался с клиентом и заблудился. Сидел под статуей и думал: вот отвезу эту п-партию. Потом еще один заказ.

П-потом – еще один. А потом меня не станет. Я невольно улыбнулась: обормот был по-детски непосредствен, а еще

– впечатления от Кармины оказались неимоверно знакомыми.

– И ты задумался, в чем смысл этого всего.

– Д-да. И знаешь что? Если в этой вселенной и может быть какой-то смысл, то он наверняка совершенно д-дурацкий. Например, ты пустила волосатика на ночь п-погреться. Или выкупила ч-чей-то заказ.

– Это мило, конечно, Синдзи. Но это оправдание какого-то минимализма. И Кармина твоя – фигня, на два выстрела сейсмооружием.

Причем тут масштаб? Обормот облизнул губы и тихо рассмеялся.

– И чего ржешь?

– В-во-первых, ты со мной согласилась.

– Это где еще?

– Ты сказала «причем т-тут масштаб». Вот сволочь, я ведь имела в виду, что…

– А во-вторых, т-ты сослалась на «-изм». Я даже не знала, что и сказать. Синдзи, обормот Синдзи, торговец смертью и милый мальчик просто взял – и уделал меня всухую. Осталось только для полноты картины послать его, уколоть его же собственным прошлым и отключить связь.

– Знаешь что, Синдзи…

– Б-боюсь, что знаю. Лучше бы ты п-просто сказала: «я так чувствую». Зря решила подтянуть теорию. Экран погас. Я сидела так – дура-дурой – перебирала в уме все мыслимые и некоторые баронианские ругательства, и было мне офигительно тошно, потому что меня сейчас знатно выволокли. И противно ведь, что он и сам удовольствия не получил, самому не хотелось говорить.

– Все? Я оглянулась. Опираясь на медицинский стек, в дверях рубки стояла Кацураги.

– Все? – переспросила она. – С личным покончено?

– Да, Мисато-сан. Войд-коммандер поизучала меня и медленно повернулась идти прочь:

– Тогда за мной. Пить кофе и изучать план действий. Я оглянулась на черный экран, вспомнила еще пару ругательств для вкуса – и пошла.

 

*Глава 25*

Вероятностная логика. Жульничество и шулерство, игра с изнанкой, игра с вероятностями по крупной. Меню боевого корабля было скупым и сухим, это вам не user-friendly интерфейсы коммерческих посудин – тут никаких всплывающих подсказок, никаких двойных проверок действия. Так что я пялилась на простую опцию «запретить – разрешить» и думала о вечном. Если вот так вот разобраться, то я – это не совсем уже я. Та Аска, которую я знаю, навсегда осталась стоять на коленях над мертвой Кацураги. А вот я кто? Я лучше самой себя, потому что увидела призрачную угрозу, уклонилась и нанесла удар в ответ. Я – это не совсем я. Круто, черт. Значит, это не я облажалась в споре с Синдзи. Тысячи фальшивых «я» сидели в шулерской опции «дырокола» и издевательски щупали мой едва заживший мозг: /"Выдержишь? По второму-то заходу?"/

– Прекрати. Я оглянулась: Кацураги, занятая до того какими-то своими расчетами, повернула ко мне голову. В глазах у женщины с воем плавилась боль. /"Не приняла-таки обезболивающих»,/ – поняла я.

Фантомные боли из другого варианта реальности – интересно, как это?

– Ты уже минут пять смотришь на меню опций «дырокола». Тебе больше не о чем думать? Что тут скажешь. Даже «виновата» говорить не охота.

– Виновата. Есть о чем. Войд-коммандер потерла переносицу и села ровно.

– Послушай, Аска, просто чтобы ты понимала, что произошло на самом деле. Ограничитель логики – не пусковой ярлычок чуда. Это чистой воды нарушение правил этого мира, кусочек Заката в нашей реальности. Я кивнула вопросительно глядящей на меня Мисато-сан. «Кусочек Заката» – во сказано-то, а?

– Раз это понятно, то идем дальше, – продолжила женщина. Меню и голопанели под ее пальцами спешно сворачивались. Что бы она там ни делала, это что-то закончилось, и, судя по разговорчивости войд-коммандера, закончилось успешно.

– Идем, – согласилась я.

– Как ты видела происходящее изнутри? Снова вопросы. Вопросы-вопросы-вопросы. Черт, я в пыточной.

– Как копии, бледные тени, а потом – как ленту из игральных карт.

– Хорошо, – кивнула Кацураги. – Тебе понравилось то, что ты видела? /"Я не герой»,/ – сразу вспомнилось мне. И молитва на любимом языке моей матери. Черт, черт, черт…

– Нет.

– Вот именно. Вероятностная логика держит «дырокол» в узде не просто так, понимаешь? О, да. Вряд ли кому-то нужны были только самые точные копии, скорее, тут что-то большее. Мириады миров остаются за бортом: миров, где Аска погибла, где Аска родилась в инкубаторах Его Тени, миров, где меня нет вообще. Есть даже миры, где я струсила. Я струсила? Mein Gott, какая оглушительная, какая ничтожная хрень!

– И каков был шанс, что я смогу?

– Скажем так… – Кацураги полюбовалась на какие-то показания и захлопнула последний из развернутых голографических экранов. – Скажем так… Вся расчудесность «дырокола» – ничто в сравнении с тем, что совершила лично ты. Горжусь. Я офигеть как горжусь. На экранах передо мной продолжалась цифровая перекличка четырех кораблей, и я с отчаянием понимала, что Мисато-сан так и не отдала приказ перераспределить десант. Разгадка проста до неприличия: карманный стратег Его Тени уверена, что я никуда не денусь. И что еще хуже – я тоже чувствовала себя на месте, ведь меня уже посвятили в невероятный план нашей миссии. Вполне сравнимо с тем, чтобы переиграть всухую просранную партию против стелс-бомбера, только с чудовищным привкусом эпичности в нагрузку.

– Аска, ты снова паришься. Я спрятала улыбку и не стала отвечать. Карманный стратег и карманный чудотворец – великолепный экипаж. *** Погружение в червоточину – это как тошнота, причем тошнит одновременно и тебя и тобой. Меня размывало, размазывало в разорванном междумирье, я думала о том, что так и не спросила Синдзи, каково это – погружаться сквозь «колодец зеркал», я думала, что корабль сейчас разорвет сам себя от напряжения. Я думала – пожалуй, это было единственное, что от меня осталось. Все остальное стало звоном, стало тонким пением флейты, которая всю жизнь преследует коснувшихся червоточины. Бам-бам-бам… Я сжимала виски, угомоняя струнный оркестр, в котором почти терялась забытая флейта, а перед глазами в серой пелене уже горели навигационные экраны «Сангоки». Рубка фрегата обретала плоть, первыми сгущались все яркие плоскости и – почему-то – серверная консоль.

– Точка Гулевского пройдена, – сообщил мягкий голос. – Запущена гомеостатическая подсистема. Все, Закат. Закат – мир, от которого мы пока что защищены двадцатью тоннами чудесного изобретения. Это самое чудо сейчас жрало сверх-топлива, как легкий бриг, а новые панели с данными действовали на мою тошнящую голову, как… Как… Я огляделась. Фрегат «Сангоки» проходил «Фойершельд» последним, и плевать я хотела на протоколы безопасности: главное – удостовериться, что я здесь не одна.

– Всем «гоки», аппаратная перекличка, – сказала я пульту связи. И – метка раз, метка два. Я смотрела на опознавательные сигналы «Сегоки» и «Рокугоки», пытаясь найти ошибку. Ошибка была, и только когда в мутной после перехода голове звякнул голос Кацураги, я сообразила, в чем дело.

– Гомеостазис все трое запустили?

– Мисато-сан, я вижу только два корабля. Холодные пальцы подрагивали на горле, словно кто-то из забытых в другой реальности войд-десантников вернулся за мной. Пальцы касались висков, оглаживали бока, втягивая меня в мягкий, обволакивающий и поглощающий ложемент. «Йонгоки» проходил червоточину перед нами, и у Маны не было даже дурацкого шанса дезертировать, и ничего вообще у Маны не было, а была глупая червоточина – без законов, без правил, но с диким характером. Кацураги оперлась на подлокотники и села в кресле повыше. Полные губы женщины были серыми, как изнанка.

– Я запускаю форсированное сканирование, а ты свяжись с другими кораблями. Пусть передадут данные о прохождении сквозь «Фойершельд».

– Есть. Где же ты, девочка-солнышко?

– Каору, Синдзи. На связь. Два экрана ожили, воплощая рубки фрегатов. Еще там были покрытый бисеринками пота лоб Нагисы и встревоженная мордочка обормота. Это просто такие разные лица у беды, поняла я.

– Где Мана? – спросил Каору, слегка облизнув верхнюю губу: ему было хреново и больно, Закат ухватил его ледяными пальцами прямиком за сердце. Я видела изменившуюся кожу, сосуды в которой вдруг стали вести себя очень-очень-очень плохо.

– Мы уточняем, Каору. Перешли данные о проходе. Ай-яй-яй, как холодно, обожглась я, слушая сама себя. Как неприятно. Зам Кацураги по общению с подчиненными. Наистерить бы.

– Хорошо, держи, – кивнул бывший штурман.

– И свою биометрию, – добавила я. У красноглазого зазеркальца были расширены зрачки. Не знаю, к чему его там подключили, но это что-то явно не справляется со своей работой. Как бы ни пришлось ставить ему в рубке почетный караул с реанимационными комплектами.

– Аска, я ее не вижу, – встрял Синдзи. – Я уже пару минут сканирую ближний космос, и…

– Данные сканирования – моему ВИ, – перебила я.

– Х-хорошо, – запнулся обормот и склонил голову, отбивая что-то на виртуальных клавиатурах. В трех рубках было очень тихо, везде люди вроде как работали, а потом я заметила за спиной Синдзи Рей. Аянами сидела у орудийной консоли, глядя перед собой.

Замороженное супер-оружие просто там сидело и молчало. Прошлые рейды в Закат вспоминала, что ли. Я тряхнула головой: пустые алые глаза вгоняли в какую-то прострацию.

– Я нашел ее, – вдруг выдавил Синдзи.

– Где? Кацураги успела с вопросом раньше меня, но зато я сразу поняла – где. Метка «Йонгоки» светилась на экране подпространственной связи.

Уровень сигнала – третий стандарт, уверенный прием. Только вот незадача: третий стандарт – это в зоне действия сканирующей сферы даже самого поганого корвета. Метка иголкой тыкала мне в глаз, и я отбила команду на установку связи. Третий экран пошел рябью изнаночных помех, его затянуло сеткой калибровки, а потом там появилось лицо Маны. Киришима осунулась, у нее запали щеки, и в глазах было пусто и устало. Девочки-солнышка на экране не было. Капитан Киришима была, а вот девочка-солнышко – нет.

– Мана! – воскликнул Синдзи. Девушка глядела куда-то сквозь камеру своего узла связи, она просто сидела и смотрела в экран. Готова поклясться, что если я приближу изображение и рассмотрю отражение в ее глазах, то увижу там пустой голографический дисплей. Ну, или марево гравитационных помех.

– Она нас не видит, – сказал Каору тихо. – И она не в этом мире. За спиной Маны переборка зарябила и застыла ноздреватой губкой.

– Выключай, – приказала Мисато-сан. Я оглянулась. Женщина смотрела мимо меня – на застывший портрет своей ученицы, фоном которому была вырождающаяся металлорганика, и выражение лица у нее было нечитаемым. Или, как вариант, непечатным.

– «Сангоки», фрегат «Йонгоки» числится пропавшим без вести, – объявила войд-коммандер. – Теперь все слушают очень внимательно.

Сорью, излагай план операции и раздай цифровые подписи высших полномочий. У меня все. Мисато-сан встала, подтянула к себе стек и тяжелой походкой вышла из рубки – в длиннющий коридор безлюдного фрегата. /"Там очень пусто»,/ – подумала я и вспомнила: ах да, а теперь я всем должна пару ядерных торпед с откровением. Эпическое такое откровение под названием «цели миссии». Просто удивительно, что у нашего забега в Закат нет красивого громкого кодового имени. А еще удивительно, что у меня пекут глаза. Прощай, девочка-солнышко. Я уничтожу этот мир в память о твоем замечательном «молоте», о «тройном корпусе» и о том, что я с тобой так и не подружилась.

– А-аска? А, ну да. Я вывела на экран слева от себя данные активных сканеров и выдохнула. Три умные машины собирали данные о среде, обрабатывали их, уточняли координаты… Словом, есть немного времени, а потом – да начнется гонка.

– Наша цель – привести в зазеркалье «Тень». Не дать им удивиться. Не дать задать ни одного вопроса. Я лучшая, пусть я и недо-командир в этой экспедиции, и значит, – я смогу. И значит – придется с самого начала, с того, что чуть не перебило мне хребет перед прыжком в «Фоейршельд». Только вот Кацураги налила мне кофе, а я парням даже так испортить жизнь не могу. «Тень». Корабль мертвецов, корабль бессмертных. Корабль, созданный для вечного сражения. Сверхдредноут, который навсегда займет Предвестий, потому что сам укреплен останками поверженных врагов. Как логично, правда? С помощью этого корабля канцлер проводил свой жуткий эксперимент – создавал гвардию Аянами, создавал только для того, чтобы испытать на прочность свое оружие против Заката: ну-ка, есть сила зазеркалья? Есть, еще какая. Восемь человекообразных Предвестий почти полвека держали в страхе недовольных Империей, а одно из них вон и сейчас сидит, обняв колени, за спиной шокированного обормота. Несчастное, ледяное. «Эмоционально нестабильное» в этого обормота по уши. В «Тени» семнадцать сердец тварей из зазеркалья, и я, разговаривая с Его Тенью, стояла рядом с одним из них. /»… В сердце помещения мерцала алая полусфера, метров так пять-шесть радиусом. Она росла из пола, опоясанная кольцами, окутанная голо-панелями и старыми примитивными экранами…"/ «Тени» не нужны дыроколы и гомеостазис, чтобы защититься от зазеркальных влияний: он плоть от плоти этого мира, это великолепный корабль, это, мать его, настоящий клад для рейда в Закат, если бы не одно «но». Или два «но».

– Во всей вселенной не хватит сверх-топлива, чтобы он сам смог пробиться сюда.

– П-подожди, а если через червоточину? /"Если"/. Он таки задал вопрос, он, внимательный и умный обормот

– ошеломленный, подавленный.

– Если не вдаваться в подробности – не пролезет. Или автономность, или компактность. Увы. /"Его разорвет, слишком большая масса»,/ – сказала мне Кацураги и привела какие-то совсем неправдоподобные цифры гравитационных нагрузок. Я подумала, что не хочу о таких цифрах знать ничего. Это были самые настоящие боги степеней и нулей.

– …И, как вы понимаете, расковырять не получится. Мы не знаем, как расширять червоточины, так что придется открывать свою – недолговечную, нестабильную, но поистине огромную.

Такую, чтобы раз и навсегда, чтобы зазеркальцы получили достойного врага на своей территории. Чтобы горели в аду, суки. И если для нас их мир выглядит пеклом, то я с восхищением отношусь к своим смутным мечтам об инферно для Предвестий.

– И каков план? – спросил Нагиса.

– План в том, чтобы достигнуть точки тождества. Начиная с этого момента, все тянуло на охренительную мистику, и я даже терялась, с чего начать. Планета, которую мне показал Его Тень, песочная планета Заката была идеально тождественна планете Червей Пустоты, и именно в этой точке нам предстояло разорвать изнанку.

– К-как? Я отвлеклась. На активных сканерах показались скопления масс, имеющих переменную скорость и весьма недурственные ускорения.

– По дороге расскажу. Сигнал тревоги для Мисато-сан – включить. Порт синхронизации – подготовить. И, черт побери, улыбнуться Синдзи, которому я помешала тихо-мирно свалить от таких потрясающих встреч.

– Координаты «скачут», ВИ делает поправку, так что следите внимательно, – протараторила я. – Нагиса замыкающий. Это были самые отличные триста g в моей жизни, потому что в синхронизации с «Сангоки» я увидела наконец Закат. Космос здесь был бледно-желтым, и, если быть совсем уж строгой, космоса здесь не было: наша группа разворачивалась в газопылевой туманности, и это было просто отвратительно, потому что на скорости свыше двадцати мегаметров в секунду начнут отказывать щиты. А прыгать в изнанку отсюда – это все равно что начинать свой путь сначала. Ну, или повторить непонятную и пугающую судьбу Маны. Копье синхронизации я встретила сцепленными зубами – так, что аж за ушами ныло от предвкушения гребаного мира. Мира обломков, мира пыли и пепла, мира смерти – мира, которому позарез нужны наши планеты. Который не дает нам нормально повоевать в своем космосе. Мир, ради которого мне сломали голову. Ну, пустыня ты космическая, смотри, не подавись. /"Гравитационная аномалия по курсу, уклоняйтесь!"/ Голос призрака Мисато-сан спас нас всех, потому что я на какую-то жалкую долю секунды забыла, где я лечу. Прямо по курсу из пыли ткалась кварковая звезда. Вот просто брала – и возникала из ничего, и я жгла сейчас драгоценные крупицы сверх-топлива, чтобы уйти прочь от этого абсурда, и все лучшей идеей казалось пустить вперед опытного обормота, и все призрачнее виделась цель. И все реальнее – враги позади. Видеолокаторы еще не дотягивались до них, я пока видела только пятна гравитационных искажений, размытые такие – и все равно неприятные. Вот хотя бы тем, как они взяли новый курс, обходя возникшую впереди звезду. Это был замечательный курс: плавный, изящный, точный. Так плывут – не летят, и мне очень захотелось выкинуть им по пути какой-нибудь подарок. /"Нельзя, нельзя//тратиться//. Неизвестно, что впереди"/. И я таки сглазила. Метки новых целей возникли в восемнадцати мегаметрах впереди. Мне было больно: щиты уже грелись, я вплотную подошла к предельной в этом супе скорости, и пришлось сбрасывать ускорение, а непредсказуемые тени впереди все еще оставались. Вариант первый, прикинула я. Нас видят. Они берут встречный курс или любую касательную под острым углом. Я бы даже взяла касательную.

Контрмера: вывести Синдзи на уровень со мной, сдвоенный залп – и молиться, молиться, молиться, что ошметки этих тварей не продавят нам щиты. Вариант второй… А-а, в задницу вариант второй, потому что Предвестия уже меняли курс, разворачиваясь к нам.

– Синдзи.

– Да, Аска. Уверенный мощный сигнал, четкие интонации. Если бы он еще и заикался, я бы решила, что обормот там попивает кофесинт на диванчике.

– Принимай уточнение своего курса.

– Да. Мы обходили поле крупных обломков: взорванная планета искрила в бликах невидимого источника света, скрытого где-то там, за желтой пылью, и в оптическом диапазоне это было, наверное, круто. /"Нет у меня времени на оптические красоты"/. Проклятая гравитация этого мира плясала в тончайших пределах, откаблучивала какой-то совершенно варварский танец, но только по ней и можно было сориентироваться в нескончаемом море призраков. Закат? Ошибочка. Этот мир надо бы назвать «Фата-Моргана». /"У Предвестий есть только энергетическое оружие»,/ – вспомнила я. /"Какое вопиющее упущение"/, – решила я, выпуская ракеты. Броня зазвенела, и сочные плевки, ярко переливаясь в вихрях своих двигателей, рванули вперед. Я следила за ними, пока работали антиперегрузочные экраны, пока ракеты набирали скорость. И – раз, и – два. И – ба-бах. Лазерные боеголовки взорвались точно между двумя метками Предвестий, и одна из них принялась замедляться. Подумать, за кого я это сделала, я не успела.

– Аска! Предвестие взялось ниоткуда. Оно просто свалилось на нас по касательной траектории из кипящего поля обломков, вклинилось в строй и – полыхнуло. Я не знаю, как выглядела эта мразь, не знаю, что она сделала, но бортовые щиты «Сегоки» получили чудовищный урон. Мысль «минус один» – ледяная, оглушительная мысль – опоздала:

сквозь призрачную вязь помех вынырнула метка фиолетового фрегата, и тотчас же расцветилась залпами. Синдзи бил гразерами – кучно, метко, и я готова была уже к фейерверку ATF, когда Предвестие утонуло в ослепительной вспышке свежезагущенной гравитации.

– Готов? – прохрипел голос Каору.

– Спасибо. Спасибо, мать твою. Я бы за такое спасение яйца пообещала оторвать: чертов красноглазый чуть не затянул «Сегоки» в нестабильную черную дыру. И, наверное, стоило бы высказаться, но тут мне стало уж совсем не до чьих-то яиц. Встречная скорость с первым Предвестием превышала тридцать мегаметров в секунду, так что я его просто обстреляла кластерными торпедами, подставляя под «линейку» обормота. Обойдется, сволочь:

буду я на таких скоростях продвинутую тактику разворачивать. А вот вторая тварь принялась резко замедляться, и мне навстречу полетели сгустки чего-то неприятно светящегося в гравитационном диапазоне. В сторону. Скорость – сбросить, поперечное скольжение – влево, ну и еще пару навигационных глупостей, чтобы даже мои мозги поняли, что это конец, что надо срочно что-то предпринять, и неплохо бы подсмотреть, какие есть варианты. Эй, Аустерман! Твой выход вроде как. *** Я очнулась с почти нулевой скоростью. «Сангоки» чуть ли не дрейфовал по избранному курсу – жалкие полмегаметра в секунду, вокруг полыхали какие-то обрывки, и выглядели они неправильно. Как, впрочем, и все остальное. /"А, это оптический диапазон"/. Меня снова вынесло, как тогда – в первый раз, у Паракаиса. Я не видела самого боя, но его послед все еще виднелся, я плыла сквозь облако тающих обрывков, которые остались от уничтоженных Предвестий.

– «Сангоки», данные по другим кораблям.

– Сбрасывают скорость. Координаты… Я увидела Каору и Синдзи. В ATF я каким-то образом сбросила скорость с совсем уж невообразимыми перегрузками, и парни теперь были далеко впереди, а значит, что меня как раз сейчас нагоняют очень неприятные последствия. Их было видно уже на видеолокаторах – змеистых, длинных.

Огромных. Три почти одинаковых Предвестия плавно расходились в стороны, чтобы взять меня в клещи, и вдобавок «Сангоки» оттесняли прямиком в астероидное поле. Ну, или что это там бледно светилось справа по курсу.

– «Сангоки», ускорение. Пятый режим.

– Да, Аска. Нелинейно колеблющееся ускорение – хорошая загадка для перехватчиков. Если бы против меня воевали капитаны и ВИ баронианского флота, я бы ввела еще какие-нибудь коэффициенты, а так

– просто позволила кораблю побросать кубики. /"Да святится случайность"/.

– Аска! Помощь нужна? Синдзи. Чертов незаикающийся заика, что ж ты нервничаешь так?

– Нет. Синдзи, Каору. Ускоряйтесь, встретимся на курсе к цели. /"Бой //без //ATF////только на встречных скоростях. На однонаправленных твои шансы минимальны"/. Голос призрака, который снова со мной. Я улыбалась. Учите своего Синдзи, Мисато-сан. Фрегат разгонялся до предельной в этом киселе скорости. Я чувствовала каждый миллиметр своей брони, каждую капельку бьющейся внутри крови. А три метки уже сходились, уже выходили на стрелковую дальность.

– «Сангоки», первый режим ускорения. Это вам от меня прощальный подарок – тупо и предсказуемо, аж обидно. Вычисляйте точку перехвата… И, это. Вам же хватит мегаметра, чтобы развернуться?

– СН-заряд – к бою. И – аварийное торможение! Я выстрелила и вцепилась в свою разогнавшуюся броню, почти ломая на себе сочленения. Семь тысяч g, и все, что у меня осталось после компенсации торможения, – на носовые экраны, где сейчас будет горячо, где сейчас будет маленький солнечный ад, загар и полный курорт. Что-что, а тормозить я умею. Я хрипела, обвитая болью, и пыталась остаться в сознании, держась за совершенно дурацкую фразу: /"Я умею то//рмозить… Я умею тормозить… Черт, в//ыживу – запомню"/. Два Предвестия из трех влетели в ослепительный сгусток света сразу, еще одно, пытаясь уклониться, плюнуло в меня чем-то, неразличимым на фоне полыхающей звезды. Поздравляю, из категории «опасное дерьмо» вы для меня перешли в категорию «опасные животные». Запросите пощады – буду считать разумными тварями. Или лучше просто отвалите от меня, окей? Обходя по дуге гаснущее светило, я от души уговаривала себя бояться. Получалось, не поверите, так себе. Видимо, я зря опасалась, что если полечить безумие, я не смогу быть одним с кораблем. Зря, да. Боевой идиотизм – это неизлечимо. /"Ты чертовски успешная идиотка»,/ – в тон моим мыслям сказал призрак войд-коммандера. *** Каору на моих глазах свернул ATF посреди кипящей туманности из обрывков. Что он там убил – было не понять, но и Синдзи, и он сильно замедлились. Дальние радары сходили с ума: со всех сторон к нам приближались новые Предвестия, и их было очень много.

– Если прижмут сверху – нас похоронят, – мрачно сказал Синдзи. Снизу у нас в оптическом диапазоне ничего не было, кроме горящего от чудовищных скоростей газа, кроме светящихся вихрей, но вот в гравитационном диапазоне там было действительно ослепительно.

Каскады разгоняющейся материи падали туда, подсвечивая целое море кошмара под названием «тяготение». Услужливый ВИ подсказал, что при спуске еще на три целых и что-то там тысячных мегаметра нас раздавит за две секунды.

– От атак в плоскости – уклоняйтесь. При нападениях сверху стреляйте всем, чем хотите, – сказала я. Призрачный голос одобрительно промолчал. Было бы неплохо связать маневры атакующих, промчавшись над самым краем гравитационной бездны, но этот трюк был даже для меня чересчур: ни о какой точности при расчетах нагрузок там речи не шло, я пожгу аналитические модули ВИ за первые несколько мгновений полета там. Опять же, сшибет с курса потоком материи – я даже «Mein Gott»

пискнуть не успею. До цели оставалось ужас как мало, но на наш след слетались и слетались новые аборигены.

– Группа Предвестий. Левый борт, угол семьдесят. Синдзи выпустил навстречу новоприбывшим что-то быстрое и яркое, но твари уже расходились, и, что бы сейчас не взорвалось, оно посечет одного-двоих, а остальные… Остальные были неприятно быстры. /"Продолжай навязывать им скорость"/. Продолжаю, Мисато-сан. У нас троих даже с одновременно развернутым ATF маловато шансов в таком бою, да еще и при ограничении маневра чертовой бездной. Я кусала губу и просчитывала маневры. Не пойдет, не пойдет, не пойдет… И это – тоже не пойдет. Поле продвинутой тактики – это искусство невозможного, а как насчет совсем-совсем невозможного? Как насчет такого варианта, господин Аустерман?

– Еще одна группа. Встречный курс, угол семьдесят три. Можно увернуться и подставить их гравитационной аномалии. /"Можно, Аска. Но если они успеют откорректировать курс? Ты получишь энергетические заряды под двигательные пилоны"/. А они ведь успеют, согласилась я, вспомнив их плавность при обходе кварковой звезды. Они ведь, черт побери, успеют. А значит, нас прижимают, и мы не можем обеспечить себе «зонтик», дай бог от фланговых атак хотя бы отбиться. Эх, Мана-Мана. Нам тебя очень-очень не хватает.

– Есть мысль. Опускайтесь ниже. Что за… Каору?! Штурман-зазеркалец тяжело дышал, а его «Рокугоки» поднимался над курсом, забирая все круче вверх, ускоряясь за счет горящих щитов. /"//Восемь//тысяч //g//"/, – подсказала заботливо подсвеченная надпись в поле моего зрения. /"Хана его десантникам»,/ – поняла я.

– Нагиса, ушлепок, держи строй!

– Не кипятись, Аска, у нас с тобой все равно бы ничего не получилось. Я онемела. Взбунтовавшаяся машина вышла из поля зрения видеолокаторов, и я давила в груди жуткую мысль: предал, сука, все, вот она, кровь взыграла. Или что там у этих тварей закатных.

– Аска, как ты любишь прощаться? – спросил Каору. – Можно пару красивых слов?

– Иди в жопу, говнюк! Вернись сейчас же! Черт, я ору. А еще – я знаю, на что он рассчитывает, потому что когда нужно сделать самое-самое невозможное, у людей всегда есть последнее ублюдочное прибежище.

– Давай, Аска. Голос рокотал прямо у меня в голове, прямиком под черепом. Где-то в ушах звенел крик Синдзи, который орал что-то про «какого дьявола», про «Каору, вернись». Обормот уже тоже все понял, но он не знал о главном. А Нагиса, порывшийся у меня в голове, – знал. На месте «Рокугоки» начал распускаться убийственный цветок поля продвинутой тактики, и связь оборвалась. Там, высоко над нашим курсом раскрылся тот самый зонтик из двух десятков разбегающихся машин, в каждой из которых был маленький конструкционный дефект. И, если что, это я не о Нагисе Каору, красноглазом штурмане из зазеркалья. /""Рокугоки»,/ – попросила я, тянясь через пространство к чужому ВИ. – /"Рокугоки», пожалуйста… Умри со смыслом"/. В машинном выражении это наверняка звучало намного проще и суше. Космос над нами полыхнул взрывами, которые мгновенно слились в одно сплошное сияние. Взрывы трансаверсальных двигателей были серыми, как сама изнанка. Серыми – и оглушительно-слепящими. Я швырнула «Сангоки» вниз, на опасный край гравитационной ямы, а серое покрывало все спускалось и спускалось, и просвет между серостью и черной гибелью становился все неразличимее. Впереди рассекала мир тоненькая желтая линия, к которой надо прорваться на оглушенных приборах, на воющих локаторах, на отшибленных щитах. Прости, Аска, но выбора у тебя уже не осталось. Тебе только и осталось – дойти, а остальное за тебя уже сделали. Меня тряхнуло, повело вниз, и носовые двигатели захлебнулись нагрузкой, удерживая «Сангоки» от пикирования в яму без возврата.

Серая пелена все кипела, обжигая мне спину, совсем недалеко мелькнуло что-то огромное, увлекаемое вниз потоками тяготения, и я даже забыла загадать – /"//Mein////Gott//, //только бы не Синдзи"/. Все закончилось в одно мгновение: подожженная туманность осталась позади, бездна – тоже, а перед глазами оживала полупрозрачная вязь приборных показаний. Возвращалось все, кроме фрегата «Рокугоки». Мне не было жаль Нагису ни на грамм. Я ему даже завидовала: он узнал о себе правду, увидел звезды другого мира и погиб, забрав с собой тех, кто исковеркал ему жизнь. Наверное, я чертовски романтичная сука, ведь вместо того, чтобы оценивать новую диспозицию, я думала о том, как круто умирать, достигнув цели, как ослепительно выглядела эта смерть, и о том, что я тоже хочу так умереть. Лет эдак в четыреста. *** Песочная планета горела в перекрестиях моего бортового оружия, и у меня осталось достаточно реактивных апокалипсисов, чтобы смять этот кусок камня в пыль.

– И что т-теперь? – спросил усталый голос. /"Теперь довольно неприятный момент»./

– Отстреливаем по одному «дыроколу».

– Что? /"Он сейчас так похож на меня, а я так похожа на Кацураги"/. Увы, Синдзи. Точка тождества находится неглубоко под поверхностью планеты, и если мы хотим открыть не щелочку, а ворота, «дыроколы»

должны попасть точно в цель и иметь немалые запасы топлива.

– Как ты понимаешь…

– Я все п-понимаю. Ну и молодец, хоть ты, сволочь, и перебил меня. Отстрелить «дырокол» здесь и сейчас – это как отрезать себе ногу. Да, мы не сможем сами вернуться в наш мир, и шанс для двух фрегатов – это проскочить встречным курсом с идущей сюда «Тенью». Да, мы не сможем разворачивать продвинутую тактику: одного «дырокола» хватит только на гомеостазис. Да, да и да.

– Вводи код высшего доступа и получай аварийное меню. Я слушала свой голос, в котором было много холода, я висела в космосе над поверхностью песочной планеты, и самое главное, что мы в любом случае успеваем выполнить работу.

– Готово, – сказал обормот.

– Координаты уже вшиты, так что просто пусть ВИ проверит – и действуй. Синдзи не ответил. На пределе действия сканирующих сфер мерцали метки врагов, у нас неспешно шла перепроверка самых важных во вселенной данных. Ей-богу, осталось только закурить и смотреть в желтую больную глубину.

– Г-готово, – доложил Синдзи.

– Пли, что ли. Наверное, стоило бы разорвать синхронизацию, подумала я, когда острые когти вырвали из меня здоровенный кусок живота. Огненный росчерк уплыл к цели, я смаргивала слезы, пытаясь удержать его в поле зрения. Это было прекрасное зрелище: марево боли в глазах, которых на самом деле нет, песочная планета – ключ к финалу нашей миссии – и маленький болид выбора, который я только что швырнула вниз. Черт, столько красивых и трогательных моментов меньше чем за сутки.

– Контакт, – сообщил ВИ. Поверхность планеты не изменилась. Мы висели в поле ее тяготения, мы касались ее тропосферы, но падение наших двигателей даже на мгновение не изменило песчаное спокойствие. Датчики показывали скорость ветра над поверхностью планеты, показывали, что там идет сероводородная буря, что там нет никакого песка на самом деле, а есть тончайшая взвесь почти чистого ванадия. А потом оттуда начали подниматься Предвестия – одно за другим.

Крылатые, похожие на кресты, непохожие ни на что живое твари. Твари, против которых я не могу применить последнюю солярную боеголовку.

– Синдзи, – сказала я в ответ на участившееся дыхание, – просто веди непрерывный огонь.

– Планете вредить нельзя?

– Пока нельзя. И маневрировать нельзя: не успеешь уйти в открывшуюся червоточину. И бояться нельзя. А можно только считать секунды, и самое обидное, что дыра в наш мир может раскрыться когда угодно, так что нет даже красивого и трагичного таймера, нет шанса на /"держись!

Еще три секунды… две… Одна!"/ Я выстрелила кластерными торпедами. Три группы по две, «веер» – убийственный кулак перехвата с отличным ускорением. Предвестий смяло и опрокинуло снова в кипение атмосферы.

– Две метки справа по курсу. Огонь.

– Три метки справа по курсу. И еще. И еще, и еще – пока не остались только бортовые лазерные установки и такие грозные но бесполезные идмиотизмы со сверхмассивными и солярными зарядами. А значит – осталось совсем немного, и все идет хорошо: или откроется червоточина, или нас уничтожат. Вероятность – она всегда имеет вид «yes/no», а остальное придумала статистика. /"Я знаю много слов на «-изм"»,/ – вспомнила я сама себя. А потом у фрегата «Сегоки» выросли пылающие крылья. Над песочной планетой всходило ослепительное крылатое солнце, и это было мое последнее воспоминание о Закате. ***

– Доктор? Она в сознании. «Она» – это, надо понимать, я, то есть, пора открывать глаза. Надо мной мчался коридор: лампа, лампа, лампа, лампа… Коридор был длинным, как туннель в смерть, но рядом находились люди, а значит, или я участница массового побега на тот свет, или меня куда-то везут на каталке с реанимационным интерфейсом.

– Стоять, – приказал знакомый голос, и меня остановили прямо под очередной лампой. – Как тебя зовут?

– Сорью Аска Ленгли. Ин… Нет, капитан имперского флота. Голос получился очень даже симпатично. Ничего такой голос.

– Хорошо, – сказало склонившееся надо мной лицо. – Как зовут меня? Я прищурилась, разглядывая лицо против света. Глаза слушались меня неуверенно, а маячки во всем теле пели приятную песню о том, сколько в меня вкатали анестетиков. Где-то внутри росло раздражение:

да она что, издевается, сука? /"Изд//евается,////с//ука//– ба, да это же ключевые слова//"/.

– Доктор Акаги. Начальник лаборатории «Араил», – сказала я куда худшим голосом. – И не только «Араила».

– Молодец, родная моя, – произнес голос без нотки родственного тепла. – Посадите ее. Каталка с жужжанием наподдала мне в спину, и там, в поясничном отделе, в густом тумане проснулась тупая боль.

– Что со мной?

– Последствия перегрузок. Сорок секунд тридцатисемикратной. Сорок секунд – это в кашу, в кисель. В супчик-пюре. Глаза, небось, регенерировали спешно, чтобы я с ума не сошла.

– Пока ты не начала спрашивать, скажу кратко. В дымке щелкнула зажигалка, и я наконец рассмотрела окрестности.

Коридор на почтенном расстоянии заполняли люди, рядом стояли санитары, одетые в многолапые медицинские экзоскелеты. Поди, оперировали меня на ходу. Доктор Акаги Рицко прикуривала, глядя в сторону.

– Кратко?

– Да. А ты дополнишь. Во-первых, «Тень» успешно достигла Заката. Я прикрыла глаза. «Тень». /…Громада сверхдредноута валилась нам навстречу из фиолетовой бездны, корабль сходу открыл заградительный огонь, //по//зади меня кого-то порвало в клочья, а я чувствовала только боль-боль-боль рвущего жилы корабля, с которым я наконец стала одним целым, чтобы успеть…/

– Понятно, – сказала я, задирая голову. Лампа по контрасту с силуэтом СД выглядела как взрыв солярной боеголовки. – «Дыроколы»

сработали через семь минут тридцать две секунды.

– Вероятно, какой-то временной сдвиг, – пожала плечами Акаги. Ну, конечно. Почему бы и нет, подумала я, пытаясь ощутить хоть одну конечность. Судя по тому, что шея двигалась, что-то у меня осталось. Если так разобраться, то у меня при любом раскладе осталась я, остался обормот, а остальное дорастят и отрегенерируют. /"Обормот?.."/

– Что с Синдзи? – спросила я.

– А это надо уточнить у тебя. Я посмотрела в облако дыма, почти скрывающее лицо доктора Акаги.

– Объясните, – потребовала я. /"Синдзи, черт. Ты ведь должен был вернуться, идиот. У тебя же должно было хватить везения на нас на всех"/.

– Фрегат «Сегоки» сильно поврежден, стоит сейчас в шлюзе, но мы не смогли в него попасть.

– Что?! Акаги пожала плечами:

– Он держит полное силовое поле, связи с ним нет. Дистанционно управлять мы почему-то не можем. /"Интересно, почему бы это»,/ – стиснула зубы я. Корабль в ходе миссии получил высшие коды доступа, то есть, пока пилот и корабль едины, никто другой вмешаться в систему не может. Значит, он хотя бы жив. Значит, все… Я запнулась. В моих воспоминаниях зажглась крылатая звезда. // /… А потом у фрегата «Сегоки» выросли пылающие крылья./ /Когда ослепшие глаза пришли в себя, я вызвала Синдзи, но на экране были только помехи. Предвестия поднимались //к нам //все выше, Предвестия опускались //к нам //все ниже, а «Сегоки» горел звездой, и наконец связь установилась./ /Запуская пинками застывшее сердце, я смотрела на финал своего давнего кошмара./ /Горящая белым пламенем последняя из Аянами привлекла к себе обормота и поцеловала его в губы. Я уже слышала треск рвущейся кожи, слышала фарфоровый звон ломающихся костей, и длилось это звенящую вечность, и, кажется, в меня попали, и еще раз, а потом все закончилось, и я тупо смотрела, как между губами отстранившихся Синдзи и Рей тянется тоненькая ниточка слюны./ /"Прости меня»./ /Я вздрогнула. Голос шел отовсюду, и радары взбесились: вокруг «Сегоки» из кипящего газа появлялись нечеткие силуэты, весящие тысячи тонн. Они обретали плоть и становились кораблями./ /"Я предала тебя твоему отцу. Я боялась за тебя»./ /Корабли рождались между крыльями, растущими из «Сегоки», и устремлялись в разные стороны. Дикой формы, древние, снятые давно с вооружения эсминцы, крейсера, тактические корветы, корабли РЭБ – я смотрела на эту рухлядь и понимала только одно: это все суда планетарной обороны./ /"Я обманула тебя, чтобы быть рядом»./ /Эсминец поймал лобовой выстрел Предвестия, но все равно вышел к нему вплотную и вспух во взрыве собственного реактора. Прямо надо мной еще одно судно перехватило плевок врага, дало бортовой залп, уже исчезая в облаке рвущегося сквозь обшивку газа./ /Мне только и оставалось, что вздрагивать от оглушительного шепота //исповеди, исповеди вечной тихони, //и вертеть головой, наблюдая за самым невероятным массовым самоубийством. Вокруг «Сегоки» в лучах крыльев кружились дома, мосты, пусковые мачты противоорбитальной обороны, кружились облака мусора, который когда-то был планетой./ /Планетой, которая когда-то не закончила свой бой с «Тенью»…/

– Доктор Акаги! Мы получили телеметрию! Я открыла глаза. Черт, я способна до сих пор что-то видеть, и это поистине великолепно. Какой-то офицер подал Акаги планшет и почтительно отскочил в сторону, косясь на меня. Нашел чудо зазеркальное, подумала я и с удивлением поняла, что меня еще что-то в этом мире раздражает. Тоже, если разобраться, здорово – в этом сером коридоре, под этими тусклыми-тусклыми лампами. А еще я спокойна, как корабль без запал-карты. Все равно мне все расскажут. Тянулась пауза, тянулись удары сердца, размазанные химией. Кстати, да: это же круто – у меня есть сердце. Ну, или что-то, к чему смогли прицепить водитель ритма.

– Хорошо, – сказала Акаги и подняла взгляд на меня:

– «Сегоки» впустил наши программные модули, прошел проверку. Там некритичные повреждения, щиты до сих пор работают. Вопрос времени.

– В задницу ваши повреждения, – сказала я. – Экипаж?

– Десант не пережил перегрузок. Синдзи Икари стабилен, но самое интересное, что Аянами разобрала себя не полностью.

– Разобрала? Акаги посмотрела на меня и кивнула, ища куда бы деть докуренную сигарету.

– Разобрала. Майя Ибуки очень любила термин «дизассемблирование»,

– чертова доктор загасила окурок пальцами и сунула его в карман халата. – Но Рей не прошла полного процесса.

– И сейчас она…

– Она в коме. Я откинулась в своей каталке. К телу возвращалась боль, и в руку тотчас же что-то тупо толкнуло: кто-то из медиков вколол в меня добавки.

– Редкостный говнюк этот Его Сын, – сообщила я потолку.

– Что ты имеешь в виду, моя родная?

– Ну, вы подумайте, с чего «Сегоки» вдруг впустил ваши программные щупы, но не убрал щиты. Акаги бросила взгляд на планшет и вдруг сорвалась с места. Она бежала среди расступающейся толпы безликих солдат, и я в жизни не видела ничего прекраснее, а потом загремела тревога, толпы не стало.

– Хрень какая-то, – с чувством сказал один санитар другому.

– Не иначе. А с ней-то что делать?

– «Ее» можете и спросить, идиоты, – вздохнула я. Вообще, страшно неохота думать о тревоге, о том, что Синдзи – говнюк, что все так обернулась и вообще – я набор мясной вырезки, наполовину прооперированный, наполовину – слепленный так, чтоб не развалилась.

– Виноват, – сказал первый санитар. – Еще укольчик?

– Себе поставь. За мой счет. Санитары хмыкнули.

– Вас в медотсек, видимо?

– Ну, мне кажется, да. Но вам виднее, – я замолчала: как-то вдруг сообразилось, что я до сих пор не знаю, где нахожусь. Тревога отзвучала, над головой снова мелькали лампы, в животе что-то больно-пребольно дергалось, будто полуоторванное.

– Что это за корабль? Где мы?

– Это «Ясима», госпожа капитан, – откликнулись слева.

– «Ясима»? А где сейчас войд-коммандер Кацураги? В наступившей тишине был только шорох каталки. Мне отчего-то показалось, что невидимые санитары переглянулись.

– Она в медикаментозной коме.

– В коме?

– Э, да. Вообще-то, по логам вашего фрегата, вы ее и ввели в кому. Множественные повреждения брюшины, отсечены обе ноги, черепно-мозговая… Голос санитара уплывал в боль. Ну, здравствуй, мой новый призрак. Голос Кацураги, руководивший мною в Закате. Ее советы, ее образ в командирском кресле – ты не можешь без дырки в голове, госпожа инквизитор Сорью. /"Но я прогрессирую,/ – улыбнулась я. – /Теперь мой внутренний голос//хотя бы//живой"/.

– Черт, но что за тревога-то была?

– А кто его знает. Думаешь, опять не расскажут? Я очень хотела сказать, что тревога была отличнейшая. Что Икари Синдзи снова сбежал, что он подставился, выкачал из имперских лабораторий все данные об Аянами и красиво ушел. Я очень хотела объяснить двоим случайным попутчикам, что все так получилось благодаря кодам высшего допуска, триумфу по случаю завершения миссии и банальному разгильдяйству. Я хотела пообещать, что Кацураги выздоровеет, даст мне фрегат, и я поймаю ублюдка, который решил, что может просто так сбежать от меня. Каждому свое, Аска. Но как же они похожи – сын, ударившийся в вечные бега, и отныне вечно воюющий на своем черном сверхдредноуте канцлер империи людей, бессмертный Его Тень.

*Post****Occasum**^**, или Я могла это видеть*

Наверное, там было темно. Был длиннющий коридор, в котором вместо колонн были статуи. Или не статуи, но что-то такое же, с ногами.

Допустим, просто ноги. Наверное, это какой-то дурацкий символизм, но статуи были видны только до колен, а остальное тонуло в тени.

Пантеон Конструкторов смотрел на своих гостей из глубокого мрака. Я, конечно, натура непоэтичная, но если статую не видно, то это просто дурной вкус и нездоровый пафос: додумайте, мол, сами, какие мы великие. А вот Кацураги мне воображать не надо: Мисато-сан выглядела наверняка как всегда. Опираясь на тяжелый меч в ножнах, как на трость, она шла по коридору. Как она умудряется сохранять такую осанку при больных ногах, я не в курсе. Форма войд-адмирала, неизменный берет, переживший полную колоду флотских нашивок… Впрочем, я увлеклась.

Пока я тут мечтаю о том, чтобы в ее возрасте выглядеть так же, женщина открыла неприметную дверь и ушла между двумя статуями.

– Мое почтение, гений «Фойершельда». Кацураги подошла к единственному столу, который бледно светился в центре небольшого стрельчатого зала. Из стола рос голубоватый полупрозрачный куб, размеченный на кубики-ячейки. Я никогда не любила гипер-шахматы, но что поделать, и мне пришлось спешно учиться. По другую сторону стола стоял адмирал Кадзи.

– И тебе мое почтение, герой столичной обороны, – сказала Мисато-сан, ставя меч у стола. – Давно ждешь?

– Да так, – неопределенно пожал плечами тот. Ему всегда шла парадная форма, сколько я его помню. Улыбка поверх стольких наград – это круто вдвойне.

– Понятно, – ответила войд-адмирал и стянула с руки перчатку. Под ней оказалась еще одна – тонкая, с кругляшами сенсорного управления.

У Кацураги чертовски дорогая модель, два моих жалования. Старую она подарила мне, и, как на мой вкус, могла бы и не менять: ведь это всего лишь интерфейс управления фигурами, ну не изнашивается он. Впрочем, я просто не игрок, мне не дано.

– Я рад, что мы друг друга поняли, – сказал Кадзи, сжимая и разжимая пальцы. Почти наверняка модель перчатки у него поскромнее, чем у Мисато-сан, во всяком случае, мне очень хочется так думать.

– Твоя аудиенция у Первого гражданина длилась почти час.

– Твоя – почти полтора. Прерванная партия выглядела сплошным хаосом. Кацураги замучила меня в госпитале «Ясимы», пытаясь объяснить, как сходу оценить стартовавшую игру, но у меня там были немножко другие мысли. Не до шахмат мне было, короче говоря.

– Вопрос с новым канцлером пока остается в воздухе, – сказала Мисато-сан, делая осторожное движение офицером. Всего один кубик вперед и вниз, на «а-дельта-четыре», и тут я бы окончательно потерялась.

– А, ну я так и понял. Кадзи протянул руку в куб и подсветил пешку. Фигурка сдвинулась, ставя под удар себя и свою соседку, а еще – открывая целое поле для маневра остальным фигурам адмирала-инквизитора. Вот игру Кадзи я понимала. Игру Мисато-сан – нет, и, эх, это всегда так.

– Тебя представили к награде. Или даже к двум, – небрежно бросила войд-адмирал, изучая новый простор. Он ей не нравился: слишком уж небрежен тон женщины.

– Я просил дать мне фонды на новые корабли.

– Кадзи, ты остановил сцинтиан силами инквизиционного флота. Ты знаешь правила: денег могут не дать, но орден – обязательно, – пожала плечами Кацураги и взялась за рукоять меча: она до сих пор не может долго стоять на ногах без поддержки.

– Я потерял сорок процентов своих подчиненных из пяти околостоличных округов.

– Должен был потерять не меньше девяноста.

– Должен был, – согласился Кадзи. – Своими решениями ты дала мне возможность продемонстрировать редкостный тактический героизм. Кацураги двинула рукой и сделала ход в совсем другой плоскости, словно издеваясь над хитрым маневром соперника. Думайте, Кадзи-сан, думайте!

– Своими решениями я без потерь уничтожила огромные силы у «Фойершельда», а уж Бездну Гадеса, извини, требовалось защищать куда лучше, чем столицу.

– Хорошо-хорошо, – сказал Редзи, наблюдая за короткой прогулкой своего ферзя. – Но у меня рост преступности и инсургентских настроений, а людей и кораблей – мало. Мы с тобой герои, но это факт. Кацураги подалась вперед, опираясь на рукоять обеими руками. Она не отрывала взгляда от куба, разыскивая там что-то, чего не учел инквизитор. Инквизитор тер пальцем скверно выбритую щеку и сквозь куб изучал соперницу.

– Герои, – подтвердила наконец Мисато-сан и щелкнула туру, сбивая вражескую пешку. Фигура пшикнула и растворилась.

– Ты мне хоть людьми отдай, – сказал Кадзи, изучая меркнущую в сиянии куба серую кляксу. – Когда вернешь Сорью? Кацураги неопределенно пожала плечами:

– Когда она закончит свою гонку за канцлеренышем.

– А он хорош, правда? – без перехода заметил Кадзи и забросил всадника прямиком в расположение врага. Белым фигурам войд-адмирала резко сделалось неуютно, но это, конечно, на мой взгляд дилетанта.

– Еще как. Но Сорью я тебе не отдам. По крайней мере, пока не получу назад Икари. Игра замерла. Или я совсем ничего не смыслю в гипер-шахматах, или в партии наметился перелом. Так приятно, что он сопровождается упоминанием моего имени, хоть я и очень-очень далеко.

– А если ты не получишь никого? Мисато-сан оторвала взгляд от куба:

– Нет, Кадзи. Аска Сорью уже немного не та, которой ты подстроил бегство. Кадзи-сан улыбнулся:

– Я что-то подстраивал?

– Вообще-то да, – упрямо сказала Кацураги, тяня руку к строю пешек. – Но, как говорят у вас, «нет фактов, нет дела».

– У нас не так говорят, Мисато. Кадзи поймал в кубе руку войд-адмирала и пожал:

– Спасибо за партию, моя адмиралтесса. Вызывают, так что продолжим в следующий раз.

– Сбегаешь? – прищурилась Кацураги.

– Увы, – развел руками Кадзи. – Работа нервная. У дверей, уже натягивая поверх игровой перчатки форменную, он обернулся:

– Кстати, что за слухи о закладке нового корабля сверхтяжелого класса? А говорят: нет денег, нет денег… Кацураги развернулась на каблуках – до сих пор поражаюсь, как ей это удается и чего стоит.

– Империя должна отбрасывать тень, Редзи.

– Да? – удивился инквизитор. – Я думал, ты сама убедилась, что сингл-класс – это самое эффективное, что может быть.

– Убедилась, – сказала женщина, осторожно переступив с ноги на ногу. – Но червоточины закрываются по всему миру потому, что некий представитель мульти-класса уже четыре месяца хорошенько раздает Предвестиям на их поле. Кадзи улыбнулся снова, поклонился и вышел. Мой милый адмирал всегда был выше мелочных добиваний, поэтому не стал напоминать Кацураги, как попал в Закат этот самый «некий представитель». Адмирал Кадзи прекрасно знал, что Мисато-сан сама додумает его слова и к продолжению партии родит остроумный ответ.

 

*Эпилог*

Клуб баронианской бронепехоты – это не то место, где жалуют людей, но я знала баронии-страу, знала нужных, хм, людей – и вот я сидела здесь, отчаянно надеясь, что все поняла верно. /"Давай, рыжий засранец, ты же где-то здесь и знаешь, что я здесь. Появись уже"/.

– П-простите, можно? Я подняла глаза, чувствуя вакуумный взрыв в груди. Обормот не изменился – то есть, не изменился вообще. Тройка с плюсом за лицо, какая-то неопрятная дрянь вместо одежды – видимо, компромисс с местными вкусами. Не зря же он последний год кружил по баронианской окраине.

– Да садись, какие проблемы, – махнула я рукой. Восемь лет, думала я, наблюдая, как он садится напротив. Mein Gott, восемь лет.

– Г-глупо, наверное, спрашивать, как ты, – сказал обормот со слабой улыбкой.

– Ну, почему глупо? Я бы сказала, по-ублюдски. Мы помолчали. Я искала слова, и все они были донельзя обидными, и все надо было заканчивать «сдохни-сдохни-сдохни!» и выстрелом в лобешник. Но я все равно настырно пыталась что-то там такое отыскать. В конце концов, доставать оружие среди кошачьих ветеранов – это не самая удачная мысль. Готова спорить на что угодно: говнюк подстроил встречу именно здесь. Я могу его убить – если, конечно, захочу записаться в суицидники. Могу попытаться вызвать по космопорту Картрамирраса планетарный удар. А вот арестовать его и вывезти в кандалах, отколотить и выбить извинения – нет, не могу.

– Знаешь, сволочь, когда «Сегоки» взорвали два года назад в Пятом наркоконфликте, я очень волновалась. Синдзи как-то расслабился. Он не ожидал ничего такого, да и я от себя, признаться, подобного не ожидала. Встреча старых ветеранов, да и только.

– П-понятно. Я тоже за тебя боялся. Что ты делала в закрытом к-космосе? О, даже так? Сейчас растаю.

– Ходили слухи, что ты возил туда оружие.

– М-можешь пристрелить своего информатора. Я пожала плечами:

– Спасибо за совет. Я, собственно, уже. Обормот помолчал. То ли прикидывал, не пошутила ли я, то ли соображал, чего я такого насмотрелась в системах, пораженных ноосферным вирусом.

– Это все, конечно, просто восторг, – сказала я, прерывая его размышления, – но давай ближе к делу. Вся прямо горю от желания узнать, почему спустя восемь лет ты позволил себя догнать.

– Вообще-то, т-ты меня догоняла уже дважды. Хм. Один раз – это я даже представляю, где. Видеть прыжок уходящей в изнанку скотины – это было ужас как обидно. Но второй?

Похоже, я путалась в следах куда больше, чем думала.

– Несущественно. Сдаваться ты не намерен, значит, дело лично ко мне. Выкладывай. Синдзи по-детски набрал воздуха в грудь и запнулся.

– Давай-давай, – подбодрила я. – Если удивишь, я тебя даже не поколочу.

– Мне нужна твоя помощь. Не удивил. Тоже мне еще, откровение. Ты столько налажал за восемь лет без меня, что я даже не знаю, почему я не сижу у символического холмика. Например, в песках какой-нибудь сраной планетенки, над которой тебя не стало.

– Я нашел, как вылечить Рей.

– И у тебя хватило хамства просить…

– П-пожалуйста!.. Хм, эдак на нас скоро начнут оборачиваться. Если бы мне не было так интересно, я бы заставила тебя еще унижаться.

– Послушай, давай я тебе расскажу, а ты меня исправишь. Синдзи смотрел на меня – неприятно уверенно смотрел, скажу я вам,

– а потом кивнул.

– Ты восемь лет назад свалил к звездам со своим ненаглядным сокровищем. Я осталась на службе, а до того услышала «я люблю тебя», дала тебе по глупости – и вот мы мило с тобой беседуем в окружении полусотни котов, и я тебе даже накидать не могу. Я перевела дыхание. Черт, мне надо просто поставить тут все вверх дном, зажать свою тревожную кнопку и вывернуть наизнанку гребаный пограничный мирок, так что он, сука, взлететь не успеет. А я вместо этого расковыряла застарелую лужу желчи и сижу плююсь, плююсь, плююсь…

– Короче, – оборвала я себя. – Где я ошиблась?

– Н-нигде. Сука, мразь, паршивец, глаза выдавлю…

– Т-только я еще добавлю, – спокойно сказал обормот. Официант – какой-то человеческий выродок с протезом на правую руку – подал напитки. Я смотрела поверх высоченной колбы – ну не стаканом эту срань называть, а? – и пыталась придумать, что он скажет. Обормот был омерзительно хладнокровен, даже заикался точно в меру.

– Ты осталась на работе, с целью в ж-жизни. У тебя появилась лучшая в мире наставница, с к-которой тебе вечно соревноваться. Ты родила дочь, и в к-конце концов нашла себя. Т-тебя не мучают голоса. Я молчала. Эта синеглазая сволочь сейчас копалась у меня в печенке и выкладывала ее ломти на стол.

– А я улетел к звездам всего лишь с к-кораблем и надеждой. У тебя теперь есть все, а у меня – т-только половина того, с чем я улетел.

– Так я и думала, – сказала я, облокачиваясь на спинку стула. – Плачешься и давишь на жалость. Если мне так круто, что ж я за тобой-то бегала? Синдзи отпил из стакана слизистый коктейль. Ненавижу эти все коллоидные извраты, в аду бы горела вся межрасовая пища, все эти кулинарные компромиссы вместе с их изобретателями, барменами и гребаным космопортом, где я догнала обормота.

– Я же сказал, у теб-бя есть цель в жизни. Это п-плохо? Это, мать твою, просто предел моих мечтаний. Я пощипала переносицу.

– Изматывает. Надоедает.

– В-верю. Поэтому, наверное, дочь? А ты стал разбираться в людях, канцлереныш. Не хочешь больше так ошибаться, как с Рей?

– Допустим.

– Кстати, п-прости, что спрашиваю, но п-почему ты использовала г-гены…

– Заткнись, – подняла я руку. – Просто заткнись. Это не твоего ума дело. На мой взмах прибежал официант, и я раздраженно отправила его прочь. Вот урод, откуда он столько знает обо мне? Между прочим, хорошая мысль.

– Давай так, засранец. Мы сейчас с тобой честно разговариваем, и если мне понравятся ответы, я подумаю о том, что мне делать с твоим предложением. /"Подумаю, ага. Обещать – не вешаться"/. Я потянула носом воздух. Последние годы словно слетели с меня прочь. Я снова ловила себя на глупых мыслях, понимала, что дурю сама себя. Понимала, что мне нравится этот чертов разговор.

– Сп-прашивай.

– Почему ты столько знаешь обо мне? Синдзи посмотрел на меня, а потом вдруг хихикнул – по-мальчишески, по-детски.

– А ты как думаешь? Я не успела открыть рот, а он уже сообразил, что так разговаривать не стоит.

– Спроси Кацураги, п-почему она не аннулировала мои д-допуски.

Как ты помнишь, после Заката у меня б-был высший уровень. Я потянула носом воздух и решила, что ничего говорить не буду. И думать не буду. Но – ай да Мисато-сан. Ай да… Он ей что, проценты отсылает от прибылей?

– Окей. Тут ясно. Второй вопрос. Зачем тебе понадобилась я?

– Яуллис хочет, чтобы ты участвовала в сделке. О, черт. Значит, информация, что обормот связался с Рыжим, – правда, и я прибыла по адресу. И я даже ума не приложу, как мне к этому относиться. Ответ на второй вопрос оказался таким же офигенным, как и на первый.

– Не хочу даже знать пока, что это за сделка. Но третий вопрос.

Зачем она тебе? Если спросит, о ком я, – встану и уйду вызывать орбитальные бомберы. И плевать я хотела на приграничную войнушку.

– Я хочу, чтобы она б-была рядом. А он почти научился врать мне. Почти-почти, он честно старался, но какого дьявола я так разочарована?

– Всего доброго, брехло, – сказала я, поднимаясь. /"П-подожди"/, – прочитала я по его губам. Он крепко держал мой рукав.

– Я хочу п-попросить у нее прощения. А вот это правда. Это такая неприятная правда, что не передать.

Лучше бы он сказал, как ее любит, как хочет сделать ее королевой мира. А это – это совсем плохо, глупо и плохо, и, оказывается, я надеялась, что все слегка радужнее. С другой стороны, всегда есть другая сторона. Так что я отобрала у обормота свой рукав и положила на стол кредитку.

– Мне надо подумать. *** На фрегат «Нигоки» я смотрела после этой встречи совсем другими глазами. Какие-то дурацкие образы из прошлого, какие-то воспоминания, какие-то мысли о том, что было. А ведь как все хорошо началось: я просто попросила новому кораблю дать название в честь своего первого настоящего судна. Срочно: все забыть к чертовой матери, сосредоточиться на главном. Вызов, код, шифрование – главный протокол, приоритет – средний.

Пускай задержки сигнала, зато вряд ли кто-то подслушать попробует. Я широко улыбалась. Малышка наверняка сейчас устраивалась на диване перед пультом видеосвязи, и выглядит она здорово – как всегда. А ее глупая мать сейчас будет объяснять дочке, почему еще неделю она проведет в страшно рискованном рейде, где будет побеждать зло. А еще ее глупая мать попытается там навсегда распрощаться со своим прошлым. Ну, или как получится. Ребенку всегда можно пообещать подарок и ежедневную связь, а вот что пообещать своей совести?

– Мамка! Тоненький голосок, который заменил все, звучавшие в моей голове.

Все-все – и навсегда. Я улыбалась, вминая назад в горло истошный крик: /"Ты моя самая лучшая, доченька!"/ Я улыбалась, потому что пока еще не произнесена эта фраза, все будет хорошо.

Боже упаси (нем.) Человечество превыше всего (нем.) После Заката (лат.)