В понедельник дела забросили меня в городской морг. Проведя первую половину дня за осмотром невостребованных тел и отбирая среди них подходящие для танатологических экспериментов, чтобы отправить их в дальнейшем в университет, к обеду я обнаружил, что нахожусь в непосредственной близости от Главного полицейского управления. Дело барона все еще не шло у меня из головы: я не мог вообразить, как Эйзенхарт по столь мизерному количеству не связанных между собой фактов, которые он смог обнаружить в моем присутствии, сможет его распутать. Поэтому я решил воспользоваться предоставившейся мне возможностью и узнать у него, продвинулось ли расследование.

Найдя его кабинет, я с удивлением посмотрел на детектива. На Эйзенхарте был все тот же костюм, в котором я видел его в субботу, лицо заросло двухдневной щетиной. В кабинете царил разгром: на всех горизонтальных поверхностях (столе, подоконниках, стульях для посетителей и даже картотечном шкафе) стояли грязные кружки, по полу приходилось идти крайне осторожно, чтобы не наступить на разложенные по нему стопки бумаг, а в углу на вешалке висел ворох несвежих сорочек.

— Вы выглядите так, словно не покидали участок тех пор, как мы виделись в последний раз, — поприветствовал я его. — Разве у вас вчера был не выходной?

— Выходной? — рассмеялся он. — Что такое "выходной"?

Эйзенхарт устало потер глаза и продолжил:

— В поселении беженцев случилась небольшая потасовка. Шестеро убитых, сорок человек в больнице — включая нашего присяжного переводчика, бедняга словил нож в спину, до сих пор без сознания, — и полсотни зачинщиков распихана по камерам. Держать их там дольше двух суток без допроса мы не имеем права, а переводчика из столицы пришлют только в среду. Так и живем, — Эйзенхарт хлебнул холодного кофе и взглянул на меня более осмысленным взором. — А вы с чем ко мне пожаловали, доктор?

— Думал пригласить вас на обед, — с сомнением предложил я. — Но, как вижу, я немного не вовремя…

— Ни в коем случае! — заверил меня Эйзенхарт, поспешно натягивая пиджак, — Обед — это именно то, что нужно. Только… — он с сомнением ощупал свой подбородок. — Вы не будете против, если я покажу вам нашу столовую? Боюсь, у меня немного неподходящий вид для ресторана.

— Есть какие-нибудь новости по делу барона Фрейбурга? — спросил я, расправившись с горячим.

— Если под новостями вы подразумеваете личность убийцы, то нет, мы его не обнаружили, — в отличие от меня Эйзенхарт взял двойную порцию десерта и отказался от кофе. Через минуту я понял, почему.

— Возьмите лучше чай, он не так страшен на вкус, — сочувствующе посоветовал он мне. — Из храма все еще не прислали никаких вестей. Если с вечерней почтой ничего не придет, завтра наведаюсь к ним с ордером. Мы опросили всех девушек из агенства "Эдвардс и Харпер", но ничего там не обнаружили: у всех есть алиби, отсутствет мотив и ни одну из них не зовут Марией… Из всех горничных мистера Коппинга осталось найти только Этту — кстати, ее фамилия Дэвидсен. Миссис Симм, его кухарка, прислала письмо с ее адресом, но она давно уже съехала оттуда. Поиски, судя по всему, затянутся: в Гетценбурге проживает десяток ее полных тезок, а еще Анетты, Генриетты, Алуетты, Бернадетты, Розетты, и прочая, и прочая. Районный отдел занимается поиском свидетелей по делу о краже со взломом, но, насколько я знаю, пока безрезультатно. Управление также объявило о смерти барона и предложило плату за сведения о последнем вечере его жизни, но никто не спешит нам помогать. Если только в ближайшее время не случится прорыв, через неделю-другую мы отдадим тело барона в Храм и признаем дело барона долгостроем. Нет, мне это тоже не нравится, — Эйзенхарт перехватил мой взгляд и поспешил объясниться, — но на мне висит еще шесть дел, и на остальных в отделе не меньше. И по новому поступает каждые сутки. Так что бароном мы заниматься будем, но… в фоновом режиме, если можно так сказать. Надеюсь, вас не слишком разочаровала суровая полицейская реальность, доктор?

В какой-то степени он угадал. Впервые столкнувшись с загадкой преступления в жизни, я ожидал более динамичного расследования, я жаждал узнать, кто же убийца. То, что для Эйзенхарта было рутиной, мне казалось ярким приключением, и, видимо, я позволил себе… не нафантазировать, будучи подопечным Змея я мог с чистой совестью признаться в полном отсутствии воображения, но перенести на реальную жизнь ожидания от бульварного романа. Устыдившись своего поведения (могу поклясться, что раньше за мной не наблюдалось подобной склонности к эскапизму), я поднял глаза и по насмешливому, хотя и сочувствующему взгляду Эйзенхарта понял, что тот в который раз прочел мои мысли.

От неловкого молчания меня спас Брэмли, влетевший в столовую и вытянувшийся перед нами по стойке "смирно".

— Что случилось? — флегматично поинтереовался Эйзенхарт, отпивая чая.

— К вам пришла дама, сэр. Она велела не беспокоить вас, но я подумал, что вы захотите узнать…

В глазах Виктора на секунду мелькнуло непонятное мне чувство.

— Лидия?

— Нет, сэр. Я не спросил ее имени…

— Как она хотя бы выглядела, сержант?

Собравшись с мыслями, Брэмли выпалил:

— Словно ее сбила машина, сэр.

Мы с Эйзенхартом переглянулись. Удивленно вскинув бровь, он заметил:

— В таком случае, не стоит заставлять ее ждать. Я надеюсь, вы не обидитесь, доктор, что мне опять придется прервать наш обед?

Я заверил его, что это ни в коей мере меня не расстроит.

— Я мог бы пойти с вами, — предложил я. — В конце концов, я еще в состоянии оказать первую помощь.

Эйзенхарт горячо поддержал мое предложение, и мы отправились обратно в отдел убийств. Первым вошел Эйзенхарт, но тут же вернулся и подвел сержанта к двери.

— Брэм, — в его спокойном голосе появились угрожающие ноты, — хорошенько запомни эту леди, будь добр. Если ты ее еще хоть раз оставишь одну в моем кабинете, я уволю тебя, и что бы не сказала на это моя матушка, тебя это не спасет, — он распахнул дверь и посторонился, пропуская меня вперед. — Проходите, доктор.

— Ну же, детектив, не будьте столь суровы! — донесся из комнаты смешливый голос. — Доктор Альтманн, как я рада снова вас видеть!

Леди Эвелин устроилась за письменным столом детектива и в тот момент, когда мы зашли, промокала ссадины на ногах влажной салфеткой. Увидев нас, леди Гринберг выбросила ее, неспешно опустила юбку вниз на колени и поднялась, чтобы поприветствовать нас.

За время нашего отсутствия беспорядка в кабинете прибавилось. На вешалку кто-то кинул сверху пальто, находившееся в плачевном состоянии, на стол было вывалено все содержимое аптечки, лежавшие на полу документы какая-то добрая душа смела в угол, а на корзине для бумаг висели вконец испорченные чулки.

— Знаете, леди Гринберг, я предпочел бы, чтобы вы не разбрасывали предметы своего нижнего белья у меня по кабинету, — пробормотал Эйзенхарт, со страдальческим видом разглядывая прошедшие с комнатой метаморфозы. — Так что с вами случилось? Брэмли сказал, вы попали под машину?

— Скорее наоборот, — успехнулась леди и повернулась ко мне. — Вы как раз вовремя, доктор, я никак не могу понять, как накладывать повязку одной рукой, — она продемонстрировала расшибленный в кровь локоть. — Не поможете?

Я собрал со стола бинты и попросил леди Гринберг пересесть к окну.

— Так что случилось? — повторил свой вопрос Эйзенхарт.

Леди Эвелин внимательно всмотрелась в его лицо.

— Кажется, меня пытались убить, — призналась она. — А еще у меня украли обручальное кольцо, — добавила она и тут же дернулась. — Доктор, неужели нельзя обойтись без йода?

Я посмотрел на ее руки. Действительно, старинное кольцо, хищно сверкавшее гранями бриллиантов при нашей предыдущей встрече, исчезло.

— Нельзя, если не хотите получить заражение крови, — я затянул повязку на ее руке и перешел к ногам, на которых и живого места не было. — Как вас так угораздило?

— Я бы тоже хотел это узнать. — добавил Эйзенхарт.

После заявления леди Гринберг он ненадолго забыл о своем неприязненном отношении к ней и даже принес чашку чая.

— У меня не будет никакого заражения! — запротестовала леди. — И я сама не знаю, что произошло. Последнее, что я помню — я шла по улице, и меня кто-то окликнул… После этого я очнулась в карете. В салоне никого не было, я дождалась подходящего момента и выскользнула из него.

— На полном ходу? — спросил Эйзенхарт, намекая на ее потрепанный вид.

— А что, мне надо было дождаться остановки? — возмутилась она. — Это была не больничная карета. И сомневаюсь, чтобы на козлах сидел какой-то милосердный незнакомец, решивший доставить меня к врачу.

— Но, скорее всего, все так и было. А вы вместо этого напридумывали себе страстей, — отмел ее сомнения Эйзенхарт.

— А кольцо?

Эйзенхарт фыркнул.

— Потеряли. Забыли утром надеть. Специально сняли, чтобы добавить вашей истории драматизма.

— Почему, что бы я вам ни рассказала, вы никогда не встанете на мою сторону, детектив? — поинтересовалась задетая его недоверием леди Гринберг.

— Потому что я вижу, что вы утаиваете от меня информацию.

— Если вы хотите, чтобы люди вам все рассказывали, вам стоило выбрать другую профессию. Психоаналитика, например, — едко заметила леди и подняла руки в пораженческом жесте. — Хорошо, хорошо. Клянусь своей душой отныне и во веки веков отвечать вам — и отвечать правду — на все вопросы кроме одного… нет, двух. А вы в качестве ответной услуги пообещаете не вести себя со мной так, словно я ваш личный враг, и доверять мне. Такой расклад вас устроит?

— Что за вопросы? — живо поинтересовался Эйзенхарт, на что леди Гринберг только рассмеялась:

— Нет, детектив, так мы не договаривались. Если вы узнаете вопросы, то узнаете и ответы, — посерьезнев, она добавила. — Но я могу пообещать вам, что они не связаны с убийством Ульриха.

Эйзенхарт задумался, на его лице четко отражалась борьба любопытства и того странного напряженного отношения, которую он по непонятной мне причине испытывал к леди Гринберг. Леди Эвелин же дала ему время на размышления и взяла в руки чашку, но, едва поднеся ее к губам, поморщилась и отставила ее на стол. Поскольку с перевязками на ногах я к тому времени уже закончил, а к глубокому порезу на лбу леди запретила прикасаться, я обратил на это внимание.

— Все в порядке? — спросил я у нее. — Я знаю, что здешним кофе можно выколачивать добросердечные признания у преступников, но чай вроде бы не так плох.

— Нет, чай замечательный, — улыбнулась леди Эвелин. — Просто… — она рассеянно провела пальцами по губам. — Да нет, ерунда.

Я взял ее за подбородок и присмотрелся к губам.

— Детектив, — тихо подозвал я Эйзенхарта, — посмотрите.

Он подошел к нам.

— Похоже, это все же был не милосердный незнакомец. Видите эти ожоги?

Мгновенно посерьезнев, он кивнул:

— Хлороформ?

— Он самый.

— Это меняет дело. Я согласен на ваше предложение. Рассказывайте все, что помните, — велел он леди Гринберг.

— Я шла по Монетному переулку, когда меня окликнули… будто я обронила перчатку или что-то в этом роде…

— Вы видели нападавшего?

Леди Эвелин покачала головой:

— Я даже не успела обернуться.

— Голос был женским?

— Нет, — леди Гринберг даже удивилась, — мужской.

— Какие-нибудь отличительные способности? Акцент, что-то еще?

— Ничего.

— Ладно. Что было потом?

— Я пришла в себя в закрытой карете. В салоне никого не было, шторы были задернуты, поэтому я не видела, куда еду. Я выскочила у Угольного, мне повезло, что там старая брусчатка, шумно, трясет, и он не заметил, как я открыла дверь, — леди потерла раненый локоть, вспоминая произошедшее. — Оттуда переулками добежала до Диагонали и поймала там извозчика, чтобы приехать сюда.

— Удивительное везение, — согласился Эйзенхарт. — Вы не рассмотрели, как выглядела карета, в которой вас везли?

— Обычный наемный экипаж. Черный, без каких-либо опознавательных знаков. Возницу я рассмотреть не смогла, — в голосе леди Эвелин сквозило сожаление.

Эйзенхарт задумчиво потер подбородок. В этот момент в дверь просунул голову Брэмли, все еще находившийся под впечатлением от полученной взбучки.

— Вечерняя почта, сэр, — он протянул детективу стопку конвертов.

На некоторое время в кабинете воцарилось молчание. Эйзенхарт просматривал полученную корреспонденцию, отправляя одно письмо за другим в корзину для бумаг. Леди Эвелин, демонстрировавшая удивительное в свете случившихся событий спокойствие, закурила. А я попытался собрать мысли воедино: какая-то деталь не давала мне покоя. Я не слишком хорошо знал Гетценбург, но был готов поспорить, что…

— Угольный рынок находится недалеко от того берега, верно?

— В двух кварталах от Моста утопленников, если вы про это, — отозвался Эйзенхарт. Какое-то из писем привлекло его внимание, и он снова и снова его перечитывал.

— Вы думаете…

— Я знаю, — Эйзенхарт протянул письмо мне.

— Что там? — спросила до этого не проявлявшая большого интереса к обсуждению леди Эвелин.

— Ваше признание в убийстве барона Фрейбурга на почве ревности, — я пробежался глазами по строчкам. — А также предсмертная записка, в которой говорится, что вы не способны вынести груз вины и решили оборвать свой жизненный путь там, где совершили преступление.

— Какая чепуха! — леди Гринберг отобрала у меня листок. — Как будто кто-то может поверить этой подделке!

— Вообще-то написано неплохо, — заметил Эйзенхарт. — Хорошая речь, ни единой ошибки… Письмо отпечатано на машинке, поэтому установить авторство по почерку невозможно. Думаю, если бы вы сегодня не спаслись, у нас не было бы оснований сомневаться в том, кто написал это признание.

Девушка недовольно фыркнула.

— В таком случае я думала о полиции лучше, чем она того заслуживает. Как я могла бы напечатать это, — леди с брезгливым видом помахала письмом, — если у нас в доме одна пишущая машинка, и она в идеальном состоянии, а здесь половина букв выпадает из строки? Не говоря уже о том, что любой член моей семьи может подтвердить вам, что текст совершенно абсурден.

— Это вы о том, что если бы убили беднягу барона, спокойно жили бы дальше?

— Уж точно бы не стала бросаться с моста. Никак не могу понять, — задумчиво добавила леди Гринберг, — на что рассчитывал убийца? Он не мог обезглавить меня — тогда никто бы не поверил в суицид. Но если бы он просто утопил меня, что если бы Духи вернули меня с того света? Тогда бы вся эта инсценировка оказалась бесполезна.

— Только не Канарейка, — возразил Эйзенхарт, вскрывая последнее письмо. На конверте я успел разглядеть храмовую печать. — Элайза никогда не возвращает погибших. Так что тут он был в безопасности, или, по крайней мере, считал так.

Все это время я пытался вспомнить, что напоминало мне это признание. Когда леди Эвелин упомянула выпадающие из строки буквы, я понял.

— Подождите, — вклинился я в их разговор. — Детектив, у вас остался список похищенных со скотобойни предметов?

Эйзенхарт удивленно посмотрел на меня, но отрыл его среди бумаг и передал мне.

— Леди Эвелин?

Девушка подошла и заглянула мне через плечо.

— Что вы хотите… Святые заступники! Они отпечатаны на одной машинке, верно?

Совместив оба текста, я мог без сомнения сказать, что они были созданы на одном аппарате.

— Определенно. Если вы посмотрите на маленькую букву "н"… или на букву "Г" здесь…

— Где вы это взяли?

— В Больших Шлахтгаусах, — хмурый Эйзенхарт присоединился к нам. — Интересно… Леди Гринберг, вы не согласитесь проехать с нами по одному адресу? После этого обещаю доставить вас домой.

Мы одновременно подняли на него глаза.

— По какому адресу? — вопрос тоже прозвучал в унисон, но если в моем голосе было больше настороженности (в отличие от леди Эвелин, я уже успел испытать на себе последствия просьб Эйзенхарта), то в голосе леди Гринберг была слышна готовность к действию.

Детектив улыбнулся нам одними глазами.

— Узнаете.