Я родился и провел первые годы своей жизни в Марчестерской пустоши. Мой отец, человек выдающегося характера, обладал не менее выдающимся послужным списком, поэтому нет ничего удивительного в том, что он нажил себе немало недругов. И в том, что один из них в конце концов решил расквитаться. Мне было четырнадцать, когда наше поместье сгорело со всеми его обитателями, включая и моих родителей. Поскольку уже начался учебный год, двумя неделями ранее меня отправили обратно в интернат; только это позволило мне уцелеть.
На похоронах я впервые встретил сэра и леди Эйзенхарт. Хотя официально я не мог считаться их родней (моя мать была сестрой леди Эйзенхарт, а в Империи родство в те времена признавалось только по мужской линии), они сразу же предложили мне опекунство. Добросердечная леди Эйзенхарт приняла меня как родного сына и была готова забрать меня сразу после соблюдения всех формальностей, но ее супруг напомнил мне, что, получив при рождении благословение Змея, я имел право на обучение в любом медицинском учебном заведении Империи и что у меня был выбор: отправиться с ними в Гетценбург или поступить в Академию. Разумеется, я выбрал второе. С самого рождения меня готовили к карьере военного врача, и помыслить о другом пути для себя я не мог.
В 1886 году я закончил Королевскую и Императорскую военно-медицинскую академию в звании военного хирурга и сразу же получил назначение в Тридцать девятый стрелковый полк, который в то время стоял в Альсизаре. За этим назначением последовали другие и четырехлетнее участие в ист-колониальной войне. Я прошу читателя простить мне это вступление, не имеющее прямого отношения к описываемым мною событиям, и поверить, что пространный рассказ о моем прошлом не имеет цели потешить самолюбие вашего покорного слуги. Его задача — объяснить, как я, хотя долгое время Гетценбург и оставался для меня лишь адресом на поздравительных открытках и отчетах о состоянии моего наследства, которые сэр Эйзенхарт старательно пересылал мне из года в год, стал свидетелем тех событий.
В 1898 году моя врачебная карьера внезапно оборвалась. Характер моих ранений не позволял мне продолжать работу, и я был отправлен сначала в госпиталь в тылу, а потом и на пенсию. Таким образом в тридцать с небольшим лет я оказался без работы, без планов на будущее и с весьма ограниченными средствами на существование. Прожив некоторое время по возвращении в Империю в столице, я выяснил, что пенсионных выплат даже с учетом надбавок за офицерское звание и награды хватает только на первую неделю месяца, что меня совершенно не устраивало. Возвращаться в разрушенное поместье под Марчестером (единственное, что к тому времени осталось от моего наследства; энергетический кризис 1890-го ни для кого не прошел даром) у меня не было никакого желания, а поток писем от леди Эйзенхарт, то интересовавшейся состоянием моего здоровья, то во всех красках расписывавшей целебные источники, которые находились всего в получасе езды от Гетценбурга и прекраснейшим образом помогали людям с проблемами, подобными моей, стал к тому времени практически не прекращающимся, поэтому я решил воспользоваться одним из ее приглашений. Помню, тогда я думал, что отсижусь в гостях месяц-другой, приведу в относительный порядок здоровье на упомянутых леди Эйзенхарт источниках (которые, к слову сказать, в реальности оказались крайне неживописными болотами, опоясывавшими Гетценбург на мили вокруг) и поправлю состояние моего кошелька, но спустя несколько недель после приезда я увидел в газете объявление о вакансии ассистента профессора на медицинском факультете с жалованием в тысячу шиллингов в год и бесплатной garconniere на кампусе. И я остался, теперь уже, видимо, на всю жизнь…