— Сейчас доберемся до гавани, — сказал дед Паппус, — Оттуда рукой подать до моего острова. Не притомился ли ты, Эци Кеци, не проголодался ли? Может, зайдем в таверну?

Да какой там голод, какая усталость, когда неподалеку поджидает яхта, а бодрый ветерок так окутывает запахом шоколада, будто пьешь воздушный какао.

— Это благоухает дерево кукунария. Но одним запахом сыт не будешь, — покачал Паппус головой.

А я готов был поклясться, что сыт и полон сил, до того приятно было нюхать, слушать, глядеть по сторонам.

Тут и там росли хвойно-шоколадные кукунарии. Кричали чайки вольными голосами. Белые дома под красными черепичными крышами спускались к морю. Длинный мыс со старинной крепостью разделял пополам широченный залив.

Впервые я очутился на острове, и чувствовал себя прекрасно. Как Робинзон Крузо, увидевший вблизи паруса долгожданного корабля.

Таких парусов было много в гавани Скиафоса. Очень хотелось самому угадать, какие из них принадлежат деду.

И конечно, легко представить, до чего же я расстроился, когда мы подошли к потрепанной моторной лодке с парусиновым навесом, под которым лежали дощатые ящики да металлические канистры…

Вот тебе и яхта!

Опять я сильно засомневался, двоюродный ли это дед-миллионер Паппус?

Или все же какой-нибудь самозванец, который вскоре потребует выкуп у моих несчастных родителей.

Все переживания, наверное, выползли наружу, прямо на лицо. И дед, заведя мотор, погладил меня по голове.

— Потерпи еще немного. Уверен, мой остров придется тебе по душе…

А острова тут шли один за другим, с небольшими промежутками. И каждый был хорош на свой лад, но все — веселые да приветливые.

— Дед, — сказал я, набравшись смелости, — А тот, куда мы плывем, Геронтия, на самом деле твой?

— Ну да — мой, — пожал плечами Паппус. — Я ведь на нем живу, приглядываю за ним, чтобы все было хорошо, — он кивнул за борт на прозрачную воду. — И море вообще-то мое. Ведь я здесь плаваю. И небо, — поднял палец кверху, — честно говоря, тоже мое!

Наконец, лодка обогнула островок Кира Панагия — Пресвятая Владычица, и я вздрогнул.

Впереди из моря выпирало какое-то чернокаменное чудовище. Оно затаилось, будто дикий зверюга. Вот сейчас, как подплывем ближе, непременно прыгнет — раздавит, разнесет в щепки.

Если предположить, что у каждого острова есть свое лицо, то у этого оно было слишком суровым, как у нашей учительницы по русскому языку, когда та исправляла ошибки в сочинениях.

Тем временем дед Паппус привстал в лодке и закричал:

— Ясу, кириэ ниси Юра! Ты ка-а-а-н?

— Ка-а-а-ал-л-а! — прикатилось эхо.

— Слыхал? — повернулся дед, — Все отлично! С этим островом для начала надо любезно поздороваться — привет, господин остров Юра, как дела? Он и ответил: кала! Значит, хорошо…