Ущелье тенгу было таким глубоким, что на ясном уже небе, будто при взгляде из колодца, отчётливо проступали неизвестные звёзды, поджидавшие солнце.

— Всё же тут, заметь, другое время, — отдувался Ганеша, когда они сделали привал под зонтиком-привидением у горячих источников. — То час проскакивает, как одна секунда. То минута длится вечность. Всё зависит от твоего желания.

Сяку Кэн поглядел внутренним взором, и не очень-то разобрался в своих желаниях. Они как-то смешались в кучу. Пожалуй, только одного явственно хотелось даже в этом космическом времени — прикончить господина Фарунагу. Он надеялся, что тенгу научат, как это ловчее сделать. Иначе ради чего все эти козлиные скаканья по горам?

Сяку Кэн и Ганеша только что ступили на тропу, укрытую азалиями, когда над головами просвистели, точно стрижи, первые тенгу.

Это были, видимо, дозорные. Спланировав на кусты и сложив длинные ласточкины крылья, тенгу замерли. Чуть ли не задремали. Глаза их были печальны. Скорбно опущены уголки ртов. Рыжие волосы и длинные красноватые носы, подобные клювам. То ли крылатые лисособаки, то ли человекообразные птицы. Казалось, они все на одно лицо, как солдаты в шеренге. Впрочем, если приглядеться, тенгу очень отличались друг от друга.

У одних крылья покороче. У других носы подлиннее. Были и бородатые, и чернобровые, и лысые. Да и цвет кожи почти всех цветов радуги, что смягчало общее грустное выражение.

— О, не передать в словах нашего восторга! — воскликнул Ганеша, кланяясь всем, чем только мог. — Какая нам выпала честь — увидеть перед собой великих тенгу! — Он подтолкнул Сяку Кэна и прошептал, — Восхищайся и умиляйся — они такие обидчивые, неизвестно чего могут подумать…

Между тем зелёный тенгу соскочил с куста, приветливо улыбаясь. И прочие начали подмигивать и пересмеиваться.

— Любезные мои, — сказал зелёный таким голосом, каким, наверное, мог бы разговаривать дружелюбный дятел или ласковая сорока. — О нас ходит столько небылиц! Забудьте эти сказки!

Все остальные тенгу сразу попрыгали на землю, окружив Сяку Кэна с Ганешей, и застрекотали, затараторили наперебой, желая, видимо, оправдаться.

Мол, чего только о них не сочиняют в мире! То они защитники и покровители, — что чистая правда! — то жестокие обманщики, то похитители детей, то подстрекатели к войнам…Помесь человека с аистом! С длиннющими красными носами! А то и с вороньими клювами. Поглядите, не бред ли это! Обидчивые и злопамятные… Своими крыльями или веерами якобы нарочно вызывают губительные ураганы. А острыми, как гвозди, когтями задирают скотину на пастбищах…

— Говорят, только и делаем, что летаем, да ещё брешем, как собаки. Вот какая напраслина! — тявкал из последних сил зелёный. — И правды не добиться! Поневоле станешь обидчивым!

Всё это, действительно, сильно напоминало птичий базар или же псарню. Сяку Кэн уже ничего не понимал, а Ганеша очень ловко свернул свои уши конвертиками и только кивал головой, как китайский болванчик.

Тенгу долго не могли успокоиться. Всё-таки выделили троих — красного, белого и того самого зелёного, — чтобы проводить гостей в селение.

По дороге красному, видать, очень хотелось высказаться. Он пощёлкивал клювом, весьма походившим на вороний, и доверительно заглядывал в глаза Сяку Кэну.

— А вообще-то у нас всякое бывает, — не стерпел, наконец, — В семье, как говорится, не без уродов! Советую — не позволяйте себе лишнего, чтобы ненароком не обидеть наших ребят.

Они вышли на обширную просеку, заваленную снегом недавнего тайфуна.

Среди огромных кедров, лиственниц и елей виднелись всего-то две-три пагоды. Остальные дома сразу и не приметишь. Как птичьи гнёзда, они лепились меж сучьев, — ближе к вершинам деревьев.

— На самом высоком кедре живёт наш старшина Кэйки Сияма, — указал куда-то вверх белый. — Он дряхлый. Уже не спускается на землю. Так, полетает в небе и — домой, на боковую.

Красный проводил их во дворец Воинских добродетелей и в фехтовальный зал-«додзе».

— Здесь учились знаменитые воины. Например, Минамото, — сказал он. — А также великий человек-волна Мусаси, который из всех поединков выходил победителем. Он единственный обладал ударом меча «пируэт ласточки». Но однажды, решив жениться, споткнулся на ровном месте, как раз у дома невесты, и сломал себе шею.

— Ему можно позавидовать — славный конец для человека-волны! — хрюкнул Ганеша.

Сяку Кэн слушал, смотрел и не понимал — во сне ли всё это или наяву?

Казалось, они только что повстречались с тенгу. И в то же время, будто бы много месяцев миновало с тех пор, как его начали обучать кэндзюцу — искусству владения мечом.

Сколько космического времени провели с ним в фехтовальном зале красный, белый и тот самый зелёный тенгу?

Сяку Кэн уже лихо обращался с копьём и алебардой, с кинжалом и стилетом, с железным веером и с огромным луком из медвежьего бамбука, поражавшим любую цель на расстоянии в триста метров. Наверное, он был готов расправиться с господином Фарунагой, но даже и не вспоминал о нём.

А когда он успел так подрасти?! Пожалуй, теперь выше любого лука — кэн с лишком. Папа Ясукити, наверное, радуется в Чистой земле. А ведь отсюда до неё рукой подать.

Во всяком случае, так говорил старшина Кэйки Сияма, спустившись однажды с кедра посмотреть, как Сяку Кэн сражается двумя мечами против дюжины тенгу. Тогда зелёный вдруг обиделся неизвестно на что, и драка получилась нешуточной. В руках Сяку Кэна клинки сверкали и звенели с божественной силой, хотя он остерегался ранить противников, и всё это, видимо, ублажало старшину.

Кэйки Сияма был очень дряхлым, седовато-пегим. Крылья его так обтрепались, что смахивали на старые веники. Непонятно, каким образом удерживали в полёте. Зато когда старшина говорил, все утихомиривались и замолкали.

— Кто бы ты ни был, — заухал он филином, — посвящаю тебя в самураи! Ты храбр, хладнокровен и милосерден в бою! Ты нежный воин, а это и означает быть истинным самураем.

Сяку Кэн поклонился, и тут же на его накидке-хаори возникли три расшитых золотом красных дракона.

— Отныне твоё имя Рюноскэ, или Дракон! — продолжал старшина. — И это твой герб до скончания жизни. Запомни, на пути к просветлению всякое живое существо минует три состояния, — злых духов, скотов и людей — чтобы стать небесным созданием. Ты, вижу, близок к цели, и я тебе её покажу!

Он удивительно легко подхватил Сяку Кэна и взмыл поверх самых высоких деревьев. Они проскочили сквозь душные и влажные облака, очутившись в золотом небесном сиянии. Прищурившись, старшина разглядел двуглавую гору Коя и устремился к ней.

Сяку Кэн захлёбывался от скорости, но старался не закрывать слезящиеся глаза, и помалкивал. Зато Дзидзо у него на груди засвистел, будто канарейка, а потом и затарахтел, как кривое колесо по мостовой.

Они нырнули меж вершинами туда, где опускалось солнце, и вдруг начали стремительно падать. Сяку Кэн зажмурился и осознал, как душа расстаётся с телом. Она просто-напросто выпорхнула и затрепетала сама по себе, озираясь вокруг.

Она не сразу поняла, где очутилась. Это было не земное и не космическое время. Это была Чистая земля, созданная светом! Такая прекрасная, такая чудесная, что и рассказать о ней невозможно.

Старшина Кэйки Сияма сделал в воздухе «пируэт ласточки». Они прекратили падать, и онемевшая от увиденного душа вернулась в тело Сяку Кэна.

— Ты готов продолжать свой путь, человек-волна!? — прокричал ему на ухо старый тенгу. — Тогда оставлю тебя у подножия гор Ёсино! Ты тяжёлый, а я уже дряхлый.

Он опустился неподалёку от того места, где Сяку Кэн с Ганешей начинали восхождение.

Сколько прошло с той поры? Неделя, месяц или год?

Да это и не важно. Главное, всё изменилось. Сяку Кэн теперь точно знал, что папе и маме хорошо в Чистой земле, и что скоро он их увидит, если спокойно пойдёт своей дорогой. А ничего иного ему и не хотелось. Для человека-волны самое важное — путь.

Отдышавшись на пеньке, старшина сказал:

— Тенгу всегда к твоим услугам — в этой жизни или в следующей! И не забывай, умоляю, человек — это благожелательность и сострадание!

Он поднял оба крыла, став неожиданно похожим на пожилого дворника с мётлами на плечах и сизым носом в крапинку.

Совсем уже собрался улетать, но задержался:

— О Ганеше не беспокойся. Он разыскивает в космическом времени свою прежнюю голову. Ну, хотя бы взглянуть! А, возможно, удастся вернуть на место. Слоновья ему порядком надоела. Я-то знаю, какое желание было написано на деревянной дощечке, которую сжёг Ганеша.

Старшина тенгу улыбнулся, вспорхнул с пенька, и через миг уже казался малой пташкой в небе.