(увольнительная сказка)

Таков был царь Пётр, что до всего любопытен. Переоденется бывало в простое платье и пойдёт по улицам. Слушает, о чём люди толкуют, да и сам поговорить охотник.

Вот как-то раз и зашёл таким манером в трактир. День праздничный — народу тьма.

Огляделся царь Пётр и подсел к столику, где одинокий солдат сам-друг водочку попивает.

— Откуда родом, служивый? — спрашивает царь.

— Костромской я, — солдат отвечает.

— Значит, земляки, — улыбается Пётр. — Дед-то мой тоже из костромских.

— Ну, так выпей, землячок! — угощает солдат.

Выпил Пётр и от себя заказал графинчик. Тут и разговор оживился.

— По какой части, земляк? — спрашивает солдат.

— Мастеровой, — отвечает царь, — По плотницкой части.

— Надо же, так и думал, что плотник! — говорит солдат. — Это ведь первое ремесло у костромских-то. И дед, и родитель мой — все плотники…

Разговаривают так, да выпивают, как в трактире водится. Уже захмелел солдат:

— А что, земляк, пора бы ещё графинчик!

Пётр отказывается:

— Денег, — говорит, — нету!

А солдат руками машет:

— Эх-ма, много ума, а выпить не на что! Коли денег нет — саблю заложу!

— Да что ты, дурень, сочинил?! — отговаривает Пётр. — Тебе же завтра службу справлять!

— Служба-то службой — идёт, не торопится, — упёрся солдат.

— А случись — подъём по тревоге!? — стращает Пётр. — Как без сабли-то?

Солдат только глаза таращит, обхохатывается:

— Ой-йа, землячок! Уморил! Наши офицеры дрыхнут до седьмых петухов! Семь раз заклад выкуплю! Да не вешай ты нос, я завсегда начальство обойду!

— Твоё дело, земляк, — говорит Пётр, — А я уж, прости, — домой! Ну, служивый, до скорого, чую, свидания…

Поднялся и ушёл.

А солдат, как и вознамерился, тут же саблю заложил. Выдали ему знатный графинчик. Солдат его, без компании-то, наскоро выхлестал и — с песнями в казарму.

А утром, ни свет, ни заря, в полку тревога.

— Смотр на плацу! Сам царь-батюшка прибывают! Царский смотр!

Солдат подскочил, амуницию надел. А сабля-то где?! Нет чертовки! Едва припомнил, как в трактире закладывал…

Прямо сказать — плохо дело. Хуже некуда! Солдат на плацу без сабли — ну, всё равно, что голый!

Да служивому раздумывать некогда. Приглядел в углу старую швабру. Обстругал наспех так, чтобы из ножен рукоятка торчала. Печной сажей её причернил. Авось, думает, издали не приметят… Авось, обойдётся!

Все офицеры, от мелких до старших, суетятся у казарм. Сам генерал бегает вприпрыжку. Царский смотр — не шутка! Всё может статься — и выговор, и гауптвахта, и орден на грудь.

Построили полк на плацу. Вот и царь-батюшка пожаловали. Проходит вдоль шеренг скорым шагом, да в каждую личность вглядывается.

Хоть и лето жаркое, а зябко под царским оком! Особенно с деревянной саблей в ножнах.

Солдат уже трижды всех святых угодников помянул — мол, выручайте, братцы!

И вдруг слышит — гром грянул, словно перед Страшным судом:

— Три шага вперёд! — приказывает ему царь.

Выходит солдат, едва сумел шаги сосчитать. Стоит перед строем, туман в голове.

— Покажи, — говорит царь, — Как саблей владеешь! Руби меня с плеча!

Побледнел солдат, поднял глаза и видит — вчерашний земляк, плотник из костромских. Тут и туман рассеялся, прояснилась голова.

— Никак нет, — отвечает солдат, — Не поднимется рука на ваше величество!

Царь усы встопорщил:

— Руби, приказываю! Не то каторга тебе!

Перекрестился солдат и заорал во всю мочь:

— Господи, святые угодники, сохраните и помилуйте нашего царя-батюшку! Пусть вострая сабля рассыплется аки гнилое древо!

И хвать царя Петра струганной шваброй — только щепки брызнули.

Ну, кругом на плацу тишина мёртвая. А полковой поп — руки к небу:

— Чудо! Чудо Господь даровал!

— Да, — говорит царь, — И впрямь на чудо похоже!

Хлопнул солдата по плечу:

— Ну, молодец, мошенник! Пить пьёшь, проходимец, да головы не теряешь. Шустёр разумом! Отсидишь для порядка три дня на гауптвахте, а потом, землячок, прямиком — в штурманскую школу. Там мозги не запылятся, проветрятся…

Вытащил из ножен свою царскую саблю и солдату пожаловал.