[Под именем келлиотов разумеются здесь монахи, живущие не в общежитии, но в отдельно построенных келлиях, хотя и не всегда в строгом отшельничестве. См. Письма Cвятогорца о св. горе Афонской. 1850 г. Ч.I С.189, 268]

Отцы говорят, что в духовной жизни пребывать в келлии есть половина и посещать Старцев — также половина. Сие изречение значит, что и в келлии, и вне келлии нам равно нужно внимание и нужно знать, для чего должны мы безмолвствовать у себя (в келлии), и для чего должны ходить к Отцам и братиям; ибо кто не упускает из виду этой цели, тот и старается поступать так, как учат Отцы. А именно: когда он пребывает в келлии, он молится, поучается (в св. Писании), занимается немного рукоделием и, по силе своей, печется о помыслах своих. Когда же идет куда-нибудь, он замечает (за собою) и рассматривает свое устроение: получает ли он пользу от встречи с братиями, или нет? И может ли без вреда возвратиться в свою келлию? И если видит, что он в чем-либо потерпел вред, то познает из сего свою немощь; видит, что еще ничего не приобрел от безмолвия, и, смирившись, возвращается в свою келлию, каясь, плача и молясь Богу о немощи своей, и таким образом снова пребывает (в келии), и внимает себе.

Потом опять идет к людям и наблюдает за собою, побеждается ли он тем, чем побеждался прежде, или другим чем-либо. И так снова возвращается в келлию свою и делает опять тоже самое: плачет, кается и молит Бога о своей немощи; ибо келлия высит, а люди искушают. Посему хорошо сказали Отцы, что пребывать в келлии есть половина, а посещать Старцев — другая половина. Так и вы, братия, когда ходите друг к другу, должны знать, для чего вы выходите из келлии, и не выходить куда-либо нерассудно без цели, ибо кто без цели предпринимает путь, тот, по словам Отцов, напрасно будет трудиться.

Итак, каждый делающий что-нибудь должен непременно иметь цель, и знать, для чего он это делает. Какую же цель должны мы иметь (в виду), когда посещаем друг друга? Во-первых, мы должны посещать друг друга по любви: ибо сказано: «Видев брата твоего, ты видел Господа Бога твоего». Во-вторых, для того, чтобы услышать слово Божие, потому что во множестве (братии) всегда больше поведается слово Божие, ибо часто, чего не знает один, то знает другой, и первый, спрашивая его, также узнает это. Наконец для того, чтобы узнать, как я сказал прежде, свое душевное устроение. Например, если кто идет, как иногда случается, вкушать пищу с другими; то он должен замечать за собою и смотреть: как скоро будет предложена хорошая пища, которая ему нравится, может ли он удержаться и не взять от нее? Старается ли он также не обидеть брата своего и не взять больше его, или, когда предложено будет что-нибудь (разрезанное) на части, то не старается ли он взять большую часть, а другому оставить меньшую? Ибо случается, что иной не стыдится даже протянуть руку и положить меньшую часть брату, а большую взять себе. Какая может быть разница между большею частью и меньшею? Велика ли она? И за такую маловажную вещь иной обижает брата своего и согрешает.

Он должен также замечать, может ли он удержаться от многих снедей и, находя их, не предаваться многоядению, как это иногда случается. (Замечать также), удерживается ли он от дерзости, и не огорчается ли, когда видит, что другого брата предпочитают ему и более его успокаивают. Если видит, что кто-нибудь слишком свободно обращается с другими, или много говорит, или делает что-либо неприличное, то не замечает ли он за ним и не осуждает ли его; или он не заботится о сем и не обращает на это внимания, но более смотрит на благоговейных и усердных? И старается ли он поступать так, как говорят об Авве Антонии, который, когда приходил к кому-нибудь, то замечал только то, что имел каждый хорошего, заимствовал сие от него и усваивал себе. От одного заимствовал кротость [В слав.: вещь. В греч.: το πραον (что славянский переводчик, вероятно, смешал с το πραγμα, вещь)], от другого смирение, от иного безмолвие, и таким образом совмещал в себе добродетели каждого из них.

Так должны поступать и мы, и для этого посещать (других), а когда возвращаемся в келлии наши, должны испытывать себя и узнавать, от чего мы получили пользу, или от чего вред. И за то, в чем мы были сохранены, (должны) возблагодарить Бога, сохранившего нас от вреда; а в чем согрешили, покаемся, будем плакать и рыдать о устроении души нашей. Ибо каждый получает вред или пользу от своего (душевного) устроения, и никто другой не может повредить ему; но если мы и получаем вред, то вред сей происходит, как я сказал, от устроения души нашей; ибо мы можем от всякого дела, как я всегда говорю вам, если захотим, получить и пользу, и вред. И скажу вам пример, дабы вы узнали, что это действительно так. Положим, что кому-нибудь случилось стоять ночью на некотором месте, — не говорю, чтобы то был монах, но кто-нибудь из городских жителей. И (вот) мимо его идут три человека. Один думает о нем, что он ждет кого-нибудь, дабы пойти и соделать блуд; другой думает, что он вор; а третий думает, что он позвал из ближнего дома некоего друга своего и дожидается, чтобы вместе с ним пойти куда-нибудь в церковь помолиться. Вот трое видели одного и того же человека, на одном и том же месте, однако не составили о нем сии трое одного и того же помысла; но один подумал одно, другой другое, третий еще иное, и очевидно, что каждый сообразно с своим устроением. Ибо как тела черножелчныя и худосочные каждую пищу, которую принимают, претворяют в худые соки, хотя бы пища была и полезная; но причина сего заключается не в пище, а в худосочии, как я сказал самого тела, которое по необходимости так действует и изменяет пищу, сообразно с своею недоброкачественностью, так и душа, имеющая худой навык, получает вред от каждой вещи, и хотя бы вещь сия была полезная, душа получает вред. Представь себе сосуд с медом: если кто-нибудь вольет в него немного полыни, то не испортит ли эта малость всего меда в сосуде, и не сделает ли всего меда горьким? Так поступаем и мы: примешиваем немного собственной нашей горечи и уничтожаем доброе ближнего, смотря на оное, сообразно с нашим душевным устроением, и извращая оное, по нашему собственному злонравию. А имеющий добрый нрав подобен тому, кто имеет тело добросочное; если он съест что-нибудь даже вредное, то оно, сообразно с расположением его тела, обращается для него в хорошие соки и дурная пища сия не вредит ему потому что, как я сказал, тело его добросочно и, сообразно с своею доброкачественностью, перерабатывает пищу. И как мы сказали о первом, что тот сообразно с дурным расположением своим и хорошую пищу претворяет в дурные соки, так и этот по хорошему качеству своего тела, и дурную пищу претворяет в хорошие соки. Скажу вам пример для того, чтобы вы поняли это. Вепрь имеет тело весьма добросочное, а пищу его составляют: шелуха, финиковые кости, желуди и тина; и однако же, как тело его добросочно, то оно и такую пищу превращает в хорошие соки. Так и мы, если имеем добрый нрав, и находимся в хорошем (душевном) устроении; то можем, как я сказал прежде, от каждой вещи получить пользу, хотя бы вещь сия и не совсем была полезна. И хорошо говорит Премудрый: видяй право, помилован будет (Притч. 28, 13); и в другом месте: вся противна суть мужеви безумну (Притч, 14, 8).

Слышал я о некоем брате, что когда он приходил к кому-либо из братий и видел келлию его не выметенною и неприбранною, то говорил в себе: блажен сей брат, что отложил заботу обо всем, или даже обо всем земном, и так весь свой ум устремил горе, что не находит времени и келлию свою привести в порядок. Также, если приходил к другому и видел келлию его убранною, выметенною и чистою, то опять говорил себе: как чиста душа сего брата, так и келлия его чиста, и состояние келлии согласно с состоянием души его. И никогда он не говорил ни о ком: «Сей (брат) нерадив, или сей тщеславен»; но, по своему доброму устроению получал пользу от каждого. Благий Бог да подаст нам благое устроение, чтобы и мы могли получать пользу от каждого и никогда не замечать пороков ближнего. Если же мы, по собственной нашей греховности и замечаем или предполагаем их; то тотчас обратим помысл наш в добрые мысли. Ибо если человек не будет замечать пороков ближнего, то, с помощью Божией, рождается в нем благость, которой благоугождается Бог. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение во веки. Аминь.