— Ты зачем его пустил? Как посмел бросить меня? — заорала я на Антона, едва за мерзавцем захлопнулась дверь. Бешенство клокотало в груди, я со злости вцепилась в спинку кресла.

— Он предложил помочь. Я…

— А ты и рад согласиться! Что он со мной сделал? — кресло со всего размаха полетело в стену. — Что сделал, пока была не в себе, я тебя спрашиваю?!?

Антон спокойно смотрел на меня, ему было не привыкать к моим истерикам.

— Не думаю, что твоя честь могла пострадать, Хриз. Мне показалось, как раз наоборот…

— При чем тут к демону в задницу моя честь! — я схватилась за волосы у висков и с силой дернула. — Он что-то сделал! Все не так! Все совсем не так!..

— Ты о чем? — Антон наконец забеспокоился.

Я схватила его руку и приложила к своему лбу.

— Видишь? Нет озноба. Не болит сердце. Не чувствую… А, неважно!

— Ну прости. Я две ночи не спал. Сначала из-за него, потом из-за тебя…А он предложил посидеть с тобой. Но я не думаю, что он…

Антон понурил голову, я глубоко вздохнула, подошла к нему и положила руку на плечо.

— Прости и ты тоже. Я…

Взгляд упал на ковер, где была разлита вода вперемешку с лепестками, и виднелись кровавые потеки.

— Что здесь произошло? Откуда кровь? Это я?..

— Ты же не дала ему ничего объяснить, да? Он тебе жизнь спас, между прочим. Ночью тебя пытались убить. Он вовремя проснулся и схватил убийцу.

— И где? Где убийца?

— Стражникам сдали…

Я подавила желание влепить Антону хорошую затрещину. Болван!

— Тебе кто разрешил вмешивать в это стражников?

— А инквизитор меня не спрашивал! — вскинулся мальчишка.

— А он такой же болван!

Я пнула ногой некстати подвернувшийся пустой кувшин.

— Ладно, ладно… Позови Пиону, пусть уберет здесь все.

Антон помолчал немного, потом спросил нерешительно.

— Ты завтракать будешь?

Привычный после приступов голод мгновенно дал о себе знать, заурчав зверем в пустом желудке. Я кивнула.

Меня душила злоба. Такое оскорбление не прощают. Убью. Задушу, или нет, отравлю. И буду смотреть, как он корчится в муках. Мерзавец посмел не только меня отвергнуть, но и обвести вокруг пальца! Даже не знаю, что больше приводило меня в исступление. Я умылась, пытаясь хоть немного остудить огонь неутоленной страсти в напряженном теле. На секунду прикрыла глаза, вспоминая его лицо, склоненное надо мной. Как же мне хотелось его прикосновения! Но я отдавала себе отчет, что ни смазливое личико, ни красивое тело, ни даже соблазнительная неопытность красавчика не привлекают меня больше, чем его эмоции. Настолько сильные и яркие, что я чувствовала их как собственные, даже в нормальном состоянии. Самое обидное, что он тоже желал меня. Его влечение было обжигающе горячим и не менее мощным, чем мое, но почему тогда он остановился? А еще я впервые в жизни узнала, что значит ощущать стыд.

Мне никогда не было стыдно ни за свои поступки, ни за мысли. Нет, я могла легко распознать это чувство в других, я знала, что если обманула, украла, соблазнила или убила, положено испытывать стыд. Я могла его искусно разыграть, могла заставить покраснеть щеки, могла расплакаться, но ничего при этом не чувствовала. Антон пытался объяснить мне, что именно ощущает человек, но моральные терзания, стыд, вина и прочие глупости оставались за гранью моего понимания. Просто глупые традиции, которым должен следовать человек, чтобы выжить в обществе себе подобных. А сегодня… Я улыбнулась. Это было необычное ощущение, не слишком приятное, но такое яркое. Что ж, пожалуй, ты слишком интересен, красавчик, поэтому я не убью тебя. Просто выжму досуха, выпью все соки, и в следующий раз ты меня уже не остановишь. А за сегодняшнюю выходку дорого заплатишь.

Пиона робко постучала в дверь ванной, выдергивая меня из сладостных раздумий.

— Вам помочь?

Я тяжело вздохнула и вышла к ней.

— Да, собери волосы в высокую прическу. Возьми шпильки в шкатулке.

Пиона ловко расчесывала мои спутанные космы, а я недовольно разглядывала свое лицо в отражении зеркала. Некстати подумалось, что теперь придется узнавать про ночного убийцу. Впрочем, не сомневаюсь, что его послал кардинал. Решение суда по наследству в мою пользу едва ли обрадовало церковника, потому что его вложения в землю рядом с Академией уплывали в мои руки. Я хищно улыбнулась, вспоминая, как ловко все устроила. Пока церковники стояли на ушах из-за обнаружения Завета у отца Бульвайса, поверенный вовремя успел подсуетиться и провернуть дело. Откуда ж им было знать, что претендент на наследство Франц Малко по досадному стечению обстоятельств был заколот во время трактирной драки пьяными головорезами и не смог явиться в суд. Теми самыми головорезами, которых нанимал для меня. Улыбка стала еще шире. Наверное, я должна испытывать стыд?

— Госпожа? — Пиона почти закончила, закрепляя последнюю прядь. — Я подумала и приняла решение.

Она задрала подбородок вверх. Верный признак упрямства.

— Господин инквизитор правильно сказал, что ложь — это всегда плохо. Нельзя лгать, не бывает лжи во спасение. Поэтому я все расскажу Мартену про себя. И если он…

Моя улыбка превратилась в звериный оскал. Стервец и здесь успел мне подгадить?!? Надо было придушить, когда была возможность!

— И если он захочет после такого взять меня в жены, то я…

— Господин инквизитор — еще тот лжец и лицемер, Пиона, — нарочито спокойно сказала я, вытягивая руку и поправляя шпильку. Рукав ночной рубашки задрался, намеренно обнажая неприглядные синяки на запястье.

— Что у вас с руками, госпожа? — испуганно спросила девушка, указывая на багровые следы на коже.

— Это? Ах, так, мелочь. Просто господин инквизитор любит развлекаться… не совсем обычным способом. Иногда и хуже бывает… К сожалению, ему не откажешь…

— Это он вас?.. Не может быть! — воскликнула Пиона, прижимая гребень к сердцу. — Он казался таким… И он же священнослужитель! Они ведь должны соблюдать…

— Помолится, покается и отпустит все грехи. Пустяки. И убери следы наших… развлечений.

Я кивнула на пол. Пиона побледнела, уставилась расширившимися глазами на кровавые потеки, потом перевела взгляд на кровать, на изголовье которой еще висела веревка, судорожно сглотнула. Я не стала добавлять подробностей, справедливо полагая, что ее воображение и так дорисует все необходимое.

— Кстати, ты ему кажется приглянулась. Так что когда расскажешь Мартену про себя, я тебя с удовольствием продам инквизитору. Он готов неплохо заплатить, а фантазия у него богатая. На тебя тоже хватит.

Пиона негромко охнула у меня за спиной, но я уже выходила из комнаты, мгновенно про нее позабыв и сосредоточившись на неуемном желании сожрать все съедобное в доме.

Отшельник сидел напротив меня с безучастным видом. Портовый кабак дрянного пошиба, и зачем назначил встречу здесь?

— Получилось?

— Да, — кивнул он мне, протягивая записку с адресом.

— Отлично! — еще одна ниточка в мой узор.

— Госпожа больше ничего не закажет? — бесстрастно поинтересовался мой визави, но я уже наловчилась чувствовать мельчайшие оттенки его настроения.

— Не расстраивайся, — я улыбнулась. — У меня впереди еще будет для тебя множество интересных поручений.

Внезапно стих привычный гул кабака с разговорами, пьяными ссорами, стуком кружек, жадным чавканьем, отрыжкой и ойканьями подавальщиц, щипаемых за задницу. Я должна была догадаться. В кабаке сегодня событие — в его стены занесло бродячего барда, тощий оборванец с потрепанной лютней устраивался, чтобы порадовать посетителей своей музыкой. Глаза Отшельника загорелись предвкушением, а я покачала головой, удивляясь его страсти.

— Еще есть новости?

— Есть, — кивнул Отшельник, не отводя взгляда от барда. Облизнул пересохшие губы. — Сегодня арестовали кардинала.

— Вот как? — я удивленно подняла брови. Не ожидала от церковников такой прыти, скорей всего, им просто повезло. — Неужели Святой Престол решил потратиться на фамилиаров?

— Нет, — Отшельник вытянул шею, ловя каждый звук, извлекаемый из лютни, хотя бард всего лишь настраивал инструмент. — Его арестовал инквизитор. Похоже, ему кто-то подсказал, где искать кардинала.

А я кажется знаю, откуда красавчик получил эту подсказку! Сцепила руки на кружке с пивом. То самое чувство, когда тебя обыграли по твоим же правилам, ярило гордость. Раздумывая над дальнейшими действиями, не заметила, как бард затянул заунывное героическое сказание. Вздрогнула от первых строчек…

«И взмыли в небо стрекозы, Чтоб славу Единому вознести На крыльях золотых…»

И едва не глотнула сдуру пиво, вовремя остановившись, когда острый хмельной запах ударил в нос. Это такая насмешка Единого? Опять стрекозы? Или у меня уже навязчивый бред? Аккуратно взглянула на Отшельника, он слушал балладу, но уже без огонька.

— Бездарность! Глупая бездарность! — поддела я его, кивая в сторону барда.

— Да, — грустно согласился он. — Исполнитель ужасен. Я рассчитывал на большее. Но баллада о проклятии Мертвых земель неплоха.

— Вот эта? — фыркнула я. — Пафосная, скучная, без рифмы и дурацкая, к тому же! Не могут механические стрекозы летать!

— Так легенда же, — Отшельник теперь смотрел на меня внимательно. — Вы разве ее не слышали?

Я скривилась.

— Не люблю подобные глупости ни слушать, ни тем более повторять.

— Надеюсь, я когда-нибудь услышу ваш голос. Алекс писал, что он у вас просто чудесен.

Отшельник поклонился и ушел, оставив меня сидеть, кипя от злости. Я едва удерживалась от нестерпимого желания вот этой самой кружкой разбить голову грошовому комедианту, что надрывался про падающих с неба стрекоз.

Настроение было испорчено окончательно и бесповоротно, поэтому я решила не откладывать возникшее дело и немедленно отправиться в дорогу. Антон опять будет отчитывать, что не предупредила его, куда еду. Путь был неблизкий, поэтому я выкупила все билеты на дилижанс и единолично заняла его, собираясь отдохнуть в дороге.

Деревушка западного вояжества носила вкусное название Вишневка и утопала в садах, однако на деле оказалась убогой до безобразия. Покосившиеся хмурые дома, зияющие своей бедностью напоказ, отвратительная дорога, размытая вчерашним дождем, любопытно-испуганные глаза детворы, выглядывающей из-за ощетинившихся заборов. И конечно же церковь, ну куда ж без нее! Она горделиво возвышалась над деревней, сияя в лучах закатного солнца. Я не без труда нашла нужный дом, где жила Матильда Эрих, свидетельница, чье имя упоминалось в архивных документах по делу убийства Елены Иптискайте, матери Николаса. К счастью, Матильда была дома.

Я смотрела на эту старую женщину, на ее выбеленные временем волосы, забранные под чепец, смотрела на изрезанное морщинами доброе лицо с ясными темными глаза и ямочками на щеках, смотрела на огрубевшие от тяжелой работы руки и на некогда пышную, а теперь обвисшую тяжелую грудь, а видела перед собой кормилицу Хенрику. Внешнее сходство было незначительным, но тот же взгляд, то же выражение лица, этой всеобъемлющей любви ко всему человечеству, такой глупой и нелепой.

Мне пять лет. Для меня не существует запретов, я донимаю челядь своими выходками и жестокими забавами, иногда бываю за это бита бабушкой. Мне скучно, ничто не может надолго удержать мой интерес. На день рождения мне дарят большую фарфоровую куклу, но я быстро к ней остываю и ломаю ее. Бабушка, строгая воягиня Тельма Ланстикун пытается пристыдить меня:

— Молодая вояжна должна держаться с достоинством, а не вести себя как холопка.

Но мне совсем не стыдно, я искренне не понимаю, что это такое. Бабушка оставляет меня без праздничного ужина и наказывает сидеть в своей комнате. Но мне скучно, поэтому я решаю прокрасться к отцу. Его комната вечно заперта, но иногда я вижу его за общим столом, меня притягивает тот странный пустой взгляд, который я тщетно пытаюсь обратить на себя, дурачась пуще обычного за едой. Матери для меня не существует, я слишком быстро поняла, что пугаю ее. Иногда этот страх развлекает меняненадолго, я начинаю ее преследовать и просить, чтобы она поцеловала свою дочь на ночь. Разумеется, этого никогда не случается. Жалкая идиотка отшатывается от меня и убегает чуть ли не плача. Но такое развлечение быстро приедается.

Я знаю, что буду наказана больше обычного за вторжение в комнату отца, но про такую мелочь даже не думаю. Азарт и опасность становятся новой интересной игрой. Отец сидит в кресле, его взгляд направлен в никуда. Я пытаюсь поговорить с ним, но он не отвечает. Замечаю, как с уголка его рта стекает слюна. Мне впервые в жизни становится страшно. Я никогда не плакала, но теперь начинаю реветь. У меня случается истерика, я задыхаюсь, сворачиваясь клубком в ногах безучастного отца.

Меня находит Хенрика. Гладит по голове и пытается успокоить. Ее прикосновения злят меня пуще обычного. И эта добрая корова тоже злит, слишком скучна и настойчива со своей лаской. Она берет меня на руки и прижимает к себе, баюкая. Неожиданно становится легче, а может, я просто замерзла. Кормилица начинает напевать знакомую колыбельную…

Я оцепенела от воспоминаний мелодии и текста колыбельной. Как же я могла ее не узнать? Та самая, про сыночка или дочечку! Старуха напротив тщетно спрашивала меня, но я будто оглохла. Я вспомнила, что кормилицу взяли в замок сразу же после того, как она сама родила ребенка, даже не показав ей новорожденного. Хенрика не знала, кто у нее родился, тосковала и изливала свою печаль в песнях. Ее забота была навязчивой, но сейчас, оглянувшись в прошлое, я поняла, что она была единственным человеком во всем замке, кто любил меня и просто дарил нежность.

— Простите, госпожа, вам нехорошо? — участливо переспросила Матильда, заставив больно сжаться сердце от тех самых заботливо-тревожных интонаций кормилицы, которыми она утешала за исполосованную розгами попу и разбитые коленки.

— Вы Матильда Эрих? — я взяла себя в руки, откладывая на потом все переживания.

— Да. Вы верно из города?

Я молча кивнула, оглядываясь в чистой, но пронзительно бедной комнате. Выдраенные добела полы, белоснежное, хотя и штопанное белье на единственной кровати, на столе ни пятнышка, на окне вывешены скудные травы для просушивания. Убранство комнаты кричало о том, что здесь едва сводят концы с концами. Старая женщина заметила мой взгляд и, стыдливо оправдываясь, пояснила:

— Простите, не смогу вас толком угостить. Есть только вчерашний узвар, будете?

— Буду, — улыбнулась я приветливо, прикидывая, что если заартачится, ее можно будет легко купить. — Я к вам по делу.

Пока Матильда хлопотала по хозяйству, я не без опаски оглядела хлипкий стул и решила присесть на кровать. Приняв чашку с теплым узваром из яблок, приступила к делу.

— Вы знали Елену Иптискайте?

Старуха вздрогнула и посмотрела на меня с испугом.

— А что случилось?

— Расскажите мне про то дело. Про Николаса.

— Николас — хороший мальчик! — горячо сказала Матильда. — Он ни в чем не виноват! Я говорила тогда! Мне никто не поверил, и его бедняжку…

— Я вам верю, — пресекла я ее излияния. — Расскажите, как все было.

— Он не убивал свою мать. Несчастный ребенок… Бедняжка Елена. Она потеряла мужа в плаванье. Ждала его возвращения уже при надежде… Ну куда ей было деваться с маленьким сыном да еще и с дитем под сердцем? А шила Елена всегда хорошо, себя обшивала да подруг. Николас всегда ходил в обновках, на зависть прочим. Вот и подалась в… В срамной дом. Там, где девки бесстыжие любовь свою продают, ну вы понимаете, о чем я?

Я кивнула ей, подбадривая.

— Как я ее отговаривала, умоляла, ведь чувствовала, что до добра не доведет. Но чтоб так! Нет, поначалу Елена довольна была, деньги хорошие платили. Но там ведь такие страсти происходили. Поганый помчик в тот день напился и гонялся с ножом за одной из девок, а та возьми и спрячься у Елены. А он пьяный в смерть, глаза вылупил от злости, трясло его всего, он Елену за волосы схватил и давай тягать. А она молчит. Он сдуру и саданул ей ножом в бок. Николас все видел, спрятался вместе с той девкой. Она ему рот зажала, чтоб он их не выдал.

Старая женщина тяжело вздохнула и замолчала, в ее глазах стояли слезы. Мне пришлось ее поторопить.

— Дальше что было?

— Помчик ногой Елену пнул да ушел. А она жива была. Девка та сразу убегла…

— Убежала, — поправила я рассеянно.

— Убежала, — послушно повторила Матильда и еще более горько вздохнула. — А Николас там остался. У Елены воды отошли, дитя живое под сердцем, на свет просится. Вот она и…

— Что? — мое раздражение было готово выплеснуться через край.

— Она… Сына просить стала, чтоб он дите спас. Ножницы сказала ей подать, живот пыталась сама себе разрезать, а не смогла. Вот он и…. Сам ревет от страха, а она его успокаивает. Как Елена сама-то от боли еще говорить могла! Он рассказывал, что она колыбельную ему пела, чтоб успокоить.

Старуха замолчала. Я отстраненно раздумывала над тем, каким разным бывает материнский инстинкт. Может, к лучшему, что у меня больше не может быть детей?

— Только девочка мертвой уже была. То ли Николас ее ножницами задел, то ли помчик ножом достал… Когда я их нашла, он сестричку на руках качал, колыбельную ей пел, а Елена уже без сознания была. Она ненадолго в себя пришла, и я солгала ей, что доченька ее жива. Бедняжка хотя бы умерла спокойной…

Я встала, прикидывая, успею ли до темноты вернуться в город.

— Как звали помчика?

— Что? — старая женщина оттерла слезы и недоуменно на меня уставилась, потом пожала плечами. — Какая теперь уже разница? Ему все с рук сошло. Уж сколько я в громаду не бегала, сколько не рассказывала, не поверили мне. Девка та шалупная тоже как воды в рот набрала. Мне рассказала, как было, а в громаду наотрез отказалась идти. Единый ее покарал потом, говорят, от звездной сыпи умерла. А Николаса в божевольню отправили, сумасшедшим признали. Он действительно после ужаса этого совсем того… Поседел весь. Я когда его в лечебнице навещала, смотреть страшно, ребенок, а седой весь…

— Как звали помчика? — требовательно повторила я. — В архивных документах нет его имени, хотя ваши свидетельства имеются.

— Да я говорила, капитан слушать не захотел. Даже не записал. Ничего помчику за это не было. Говорят, как девок калечил, так и продолжал бить да…

Старуха понурила голову и тихо сказала:

— Я иногда думаю, что Единый совсем про нас забыл… Почему такие люди живут дальше, а бедного сироту в божевольне заперли? Я забрать его хотела, усыновить, хотя у самой тогда… После того свидетельства капитан громады шибко осерчал на меня, из города выжил, лавка моя разорилась на поборах. А Николаса мне так и не отдали, а ему в той лечебнице хуже сделалось.

— Почему же? Разве его в конце концов не выпустили?

Матильда покачала головой.

— Выпустили, только он… Сестрой своей стал называться, в платье женское рядиться, шить начал, как мать. Страшно мне бывало на него глядеть, словно малютка Агнесс и впрямь в нем поселилась…

Надо же, простолюдинка, а проницательней оказалась, чем хваленые душеведы.

— Вы так и не назвали имени помчика.

Старуха молчала, видно, история с капитаном научила ее уму-разуму.

— Не волнуйтесь о последствиях, Матильда. Если Единый позабыл о нас, то уверяю, я смогу напомнить ему про долги.

— Якоб Жаунеску, — тихо прошептала она.

— Вот и спасибо, — я встала и положила ей на стол десять золотых. — Прощайте.

Матильда недоуменно посмотрела на деньги, потом попыталась мне их вернуть.

— Госпожа, заберите, пожалуйста! Мне не надо!

— Не надо? — я удивленно приподняла бровь. Никогда не смогу понять таких глупцов. — Ну как хотите.

Возле двери она меня окликнула, маленькая, жалкая, глупая, мягкосердечная.

— Госпожа, вы же не причините вреда Николасу? Он так настрадался… Прошу вас!

— Боюсь, Николасу уже никто не сможет помочь, Матильда.

Она схватила меня за руку.

— Разве сделал он что дурное? Ну ходит в платье женском, так мало ли какая блажь. Иные и вовсе… Прошу вас, он единственный, кто у меня остался, единственный, кто навещает. Всех война в проклятой Чорногерии забрала…

Я аккуратно высвободила свою руку из ее хватки.

— Матильда, мальчик Николас, которого вы так любите, умер.

— Что вы такое говорите?

— Он умер сорок лет назад, вместе со своей матерью. А тот, кого вы знаете сейчас как Николаса или Агнесс, — всего лишь маска. Для колдуна. Который жестоко убивает девушек. Не по своей воле он таким стал, да, действительно, но его надо остановить. Но могу вам обещать, — я спокойно смотрела на побледневшее лицо старой женщины. — Что в отличие от Единого, я заставлю заплатить по счетам всех.

А у Отшельника уже завтра появится новое интересное задание. Уже возле двери мне внезапно пришла в голову еще одна идея.

— Матильда, вы кажется сказали, что он вас навещал? Он ничего с собой не привозил?..

Домой мне удалось добраться лишь под утро. Злой и встревоженный Антон устроил мне головомойку прямо с порога. Особенно умилила Пиона с красными заплаканными глазами и распухшим носом, но зато трогательно обнимаемая и успокаиваемая Мартеном.

— Ты где была? Мы чуть с ума не сошли, волнуясь за тебя! Сколько раз просил!..

— Прости, дела. Замоталась, забыла. Не смогла. Каюсь, нет мне прощения. Больше не буду. Честно, — привычной скороговоркой отбарабанила я. — Где мой завтрак?

Антон нисколько мне не поверил, слишком хорошо он меня знал. Просто давнишний ритуал и соблюдение условностей. Раз виновата, значит надо раскаиваться и просить прощения.

— Пиона, Мартен. Я смотрю, вы так сблизились… Когда свадьбу играть будем?

Интересно, она хоть знает, как привлекательно смотрится с таким пышным румянцем на всю щеку? Мартен тут же вскочил на ноги и заволновался.

— Г-г-госпожа Лидия, я м-м-могу…

— Только приданое я за нее не дам, ни копейки, учтите. Обсудите с отцом, Мартен.

— Может хватит уже сваху из себя изображать? — недовольный Антон протянул мне записку. — Еще вчера вечером принес стражник, очень тебя требовали в громаду. Но ты же как обычно где-то шляешься!..

Я развернула бумагу, прочла, нахмурилась. Да, похоже, рано я обрадовалась удаче, впрочем, мне не привыкать.

— Куда? Ты же собиралась позавтракать! — окликнул меня Антон, но я уже неслась в управу.

— Вы изволили придти, госпожа Хризштайн? — кардинал Ветре даже в камере ухитрялся выглядеть высокомерно и благочестиво, однако он заметно осунулся и теперь вовсе выглядел тощим.

— Женское любопытство, ваша святость.

— Вчера меня допрашивал господин инквизитор. Удивительно быстро он оправился, не находите?

Я пожала плечами под его испытующим внимательным взглядом. Мое лицо не выражало ничего, кроме вежливого интереса. Мастерство карточного шулера, которому меня в свое время обучал атаман, предполагает умение держать лицо в любой ситуации. Я продолжала молчать. Если хочешь заставить противника открыть карты, иногда просто следует подождать, ничего не предпринимая.

— Он и сегодня должен придти, — кардинал тоже решил поиграть.

Мы молчали, а я в это время спокойно размышляла над возможными исходами дела. Первым сдался церковник.

— Я могу намекнуть господину инквизитору, что его ранения были более чем серьезны. На самом деле, они были смертельны, как сообщил мой человек. Как думаете, когда он начнет выяснять подробности, что обнаружится?

— Что ваш человек ошибся? — вежливо подсказала я.

— А это будет зависеть от вас, госпожа Хризштайн. Полагаю, вы непосредственно приложили руку к чудесному излечению инквизитора. Или правильней будет сказать, колдовскому?

Он приблизился вплотную к прутьям клетки и уставился на меня ненавидящим взглядом.

— Я слишком хорошо знаком с действием грибного эликсира, чтобы не связать концы с концами.

Мое лицо превратилось в бесстрастную маску, но внутри поднималось дикое бешенство. Если бы нас не разделяла решетка, я бы убила его на месте, не озираясь на последствия.

— Так вы знали про то, чем занимается помчица Малко? Неужели довелось испробовать его действие на себе? — я позволила себе легкое любопытство.

— Этот эликсир спасал жизни! Жизни достойных праведников! — кардинал вцепился руками в прутья клетки, костяшки побелели.

В голове сделалось пусто и холодно.

— Жизнь праведника стоит детской? — невыразительно спросила я.

— Да хоть дюжины! Мир погряз в грехе и похоти!..

— А вы его, конечно, собирались спасти, — в моем голосе не было иронии, просто констатация факта.

— Да! — выплюнул он мне в лицо. — В том числе от таких, как ты, грязная шлюха!

— И что же вы хотите от такой грязной шлюхи, ваша святость? — я уже знала, что он умрет. Мне плевать на праведный суд, наказание и отмщение для пострадавших. И на Единого тоже плевать. И на красавчика с его принципами. Таких праведников, с молчаливого согласия и равнодушного одобрения которых творится колдовство, нужно сжигать вместе с колдунами. Жаль, что от костра придется отказаться.

— Ты отпишешь мне всю землю, что получила, слышишь! И вытащишь меня отсюда. Хитрая изворотливая змеюка, уж постарайся. А иначе инквизитор, на которого ты смотришь словно течная сука на кобеля, узнает про тебя все. И кто знает, может выяснится, что ты и есть тот самый Серый Ангел! А если инквизитор уже под твоими чарами, то сводня из борделя тебя уж точно в покое не оставит! — он уже практически орал, не обращая внимания, что его может услышать охранник.

Придется поторопиться, сегодня вечером. Яд? Отравить пищу в тюрьме несложно, но не надежно. Я хочу быть уверенной, что эта гнида сдохнет. Остается холодная сталь. Перерезать ему горло и согреть руки в его крови. Совсем как любил делать колдун. Я кивнула и улыбнулась кардиналу, представляя цвет его крови.

— Хорошо, ваша святость. Я попробую вас вытащить. Не волнуйтесь так. А то сердце не выдержит…

— Дрянь! У тебя времени до утра. Завтра я заговорю. И не вздумай обдурить. Учти, твою тайну знаю не только я!

Я улыбнулась еще шире, доведя церковника до исступления своим спокойствием. Он уже выдал своего сообщника, неосторожно сболтнув лишнего. Совпадений ведь не бывает, почти совсем.

— Ну что ж, тогда до завтра, ваша святость, — поклонилась я ему, но уже возле двери оглянулась и лукаво попросила. — У меня уже есть идея, как вас вытащить. Поэтому не откажите в любезности, упомяните в разговоре с инквизитором Серого Ангела и попробуйте убедить, что тот вас подставил.

Я поднялась по лестнице из казематов, печатая шаг и чувствуя, как рвется наружу ярость, пересекла просторное помещение управы, бесцеремонно отталкивая с дороги попадающихся стражников, писарей и чинуш, не забывая, тем не менее, присматриваться к обстановке и намечать план сегодняшней ночной вылазки. Будет сложно и очень, очень рискованно, но меня это никогда не останавливало. Задержалась напротив дежурного писаря, небрежно поинтересовалась:

— Любезнейший, мне надо будет вернуться повидать кардинала Ветре еще раз. Непременно сегодня. До которого часа я могу рассчитывать?

— Посещения заключенного запрещены, — не поднимая головы от бумаг, ответил писарь.

— Мне очень нужно, — я подсунула золотой под его писанину.

Привычным движением он ловко смахнул монету в ящик стола, улыбнулся мне уже приветливо и сказал:

— До девяти. Потом громада запирается, и в казематы вас никто не пустит.

— Не успею до девяти, никак, — нахмурилась я. — К десяти, а может и позже. Что же делать?

— Приходите завтра.

— Но мне надо непременно сегодня его увидеть!

— Кого вы собираетесь увидеть, госпожа Хризштайн? — раздался голос отца Валуа за моей спиной.

План резко поменялся. Я мгновенно успокоилась и обернулась к церковнику, нацепив на лицо маску холодной отстраненности.

— Вас это касается? — довольно грубо поинтересовалась у отца Валуа. К своей досаде, рядом с ним заметила красавчика. Наверняка, пришли к кардиналу. Кысей уже где-то успел раздобыть новую мантию, что меня позабавило.

— Чтобы даже духа вашего здесь не было. Убирайтесь и не смейте больше лезть в церковные дела, — отец Валуа был явно раздражен.

Я прищурилась, испепеляя его взглядом, и решила отыграться.

— Я намерена дождаться официальных извинений Святого Престола за оскорбление необоснованным подозрением. Вы ведь, кажется, нашли свою пропажу, верно?

— Святой Престол никогда не извинялся и не собирается…

— Неужели? — прервала его и угрожающе сделала шаг навстречу, сокращая расстояние. — Какая жалость! Придется просить вояга Хмельницкого о заступничестве!

Одно упоминание вояга вызвало в церковнике желчную злость. Он тоже сделал шаг навстречу, но тут между нами вклинился инквизитор. Он за плечи отстранил меня и сказал:

— Если вас устроит, я могу принести официальные извинения, госпожа Хризштайн. Не надо устраивать здесь скандал, прошу вас!

Я опустила взгляд вниз, упрямо закусив губу. Близость красавчика туманила разум, его руки на плечах обжигали. Мне отчаянно хотелось совершить глупую выходку, например, прямо здесь, на глазах у оторопевших святош, повиснуть у него на шее и впиться поцелуем в губы или еще что похуже. Я глубоко вздохнула, раздраженно сбросила с плеч его руки, отодвинула небрежным жестом в сторону и сказала, глядя в глаза отцу Валуа:

— Меня не устроят извинения ваших псов! Поверьте, я заставлю вас лично принести их! Теперь уже не получится списать внутренний церковный конфликт на удобную фигуру вроде Серого Ангела! Думаю, это очень пошатнет убеждения верующих, правда?

Лицо церковника побелело от злости, но он нашел в себе силы улыбнуться.

— Кто знает, госпожа Хризштайн. А если Серый Ангел действительно приложил к этому руку?

Я фыркнула раздраженно, внутри ликуя, что он так просто заглотнул наживку.

— Это смешно! Я не дам… Вояг Хмельницкий не даст вам все списать на этого воришку! Если понадобится, то…

— Довольно! — оборвал меня отец Валуа. — Нам пора. Пойдемте.

Он кивнул инквизитору следовать за ним. Красавчик колебался и не отводил от меня пристального взгляда, словно ожидал подвоха. Правильно ожидал.

— Если бы я была на месте этого несчастного воришки, — начала я. — То сильно бы разозлилась, узнав, в чем меня незаслуженно обвиняют. Напомнить, чем в прошлый раз закончилась для вас попытка приписать ему кражу и поджог?

Отец Валуа застыл, развернулся ко мне и холодно спросил:

— Откуда у вас такие сведения, госпожа Хризштайн?

— А у меня везде есть глаза и уши. Ваши послушники и стражники, они ведь в сущности просто люди, их всегда можно купить. Иногда ведь так сложно устоять перед соблазном, правда, господин инквизитор?

Я подмигнула красавчику, на что он мгновенно опустил взгляд и покраснел.

— Так что могу дать бесплатный совет, святой отец. Поберегите свою невероятно секретную реликвию, чтобы не дай боже Единый, опять ее не лишиться!

Оставив за собой последнее слово, я покинула управу, чувствуя глубокое моральное, но никак не физическое, удовлетворение.

— Хриз, инквизитор прислал записку. Это по поводу книг, — Антон недовольно смотрел, как я раздраженно расправляюсь со счетами.

— Выкинь.

— Но…

— Выкинь, сказала. Хотя нет, попроси Тень, пусть напишет в ответе, что указанные книги были отправлены в камин.

Брат покачал головой.

— Вот чего ты опять злишься? Тебе после приступа обычно всегда становилось лучше…

Я закончила подсчитывать доходы и расходы и пришла к неутешительному выводу, что опять придется где-то искать деньги. А еще для плана придется пожертвовать частью денег, украденных у сводни.

— Ты же обещала профессору отдать книги в Академию. А еще инквизитор сказал, что та книга по истории Синей войны дорого стоит. Может тогда?..

— Меня достал Мартен, что целыми днями торчит в подвале и читает эти книги, вместо того, чтобы… Что по всему дому валяются его рисунки этих клятых стрекоз! Они словно преследуют меня! Даже в кабаке!

— Что в кабаке? — не понял Антон. — Там тоже Мартен? И кстати, я забыл отдать тебе рисунки Тени…

Накопившееся раздражение наконец выплеснулось, я зло выхватила у брата смятые листки и уже открыла рот, чтобы отчитать его, но замерла. Рисунков было немного, но на всех были стрекозы. Самые разные, от громадных, чья тень угрожающей тьмой ложилась на город, изображенный с высоты птичьего полета, до крохотных, которые облепили искаженное мукой лицо роженицы на коленях. На самом большом рисунке была нарисована молодая женщина с дитем на руках, такой светлый и чистый образ, который искажался от искусного фона с легко угадываемыми ножницами, чьи лезвия были похожи на крылья. Крылья стрекозы.

Я судорожно скомкала рисунки и швырнула их на пол.

— Опять они! Сначала бездарная баллада про золотых стрекоз, что взлетают в небо! А теперь это! Почему они меня преследуют? У меня опять навязчивый бред, а? Но балладу со мной слушал Отшельник! А еще мне снилась клятая стрекоза, она зарывалась в ладонь…

— Погоди, Хриз! — Антон очень разволновался. — Ты же уже спрашивала про стрекоз! Ты не помнишь?

— Что ты имеешь в виду? — я уставилась на брата, холодея от дурного предчувствия.

— Ты упомянула про сон, а я рассказал тебе эту балладу. Там такое же… Она по легенде о проклятии Мертвых земель. Ты забыла? Ты же никогда ничего не забываешь!..

Я видела в его глазах испуг, даже не испуг, а ужас.

— Ты врешь, — но я знала, что он не может врать. Антон — мой единственный якорь в этой реальности, без него я перестану различать, где мары и видения, а где действительность. Даже если он скажет, что у меня клыки и чешуя, я безоговорочно ему поверю. — Расскажи легенду еще раз.

Я лихорадочно пыталась понять, новый ли это симптом или просто последствия?.. Я помнила абсолютно все, что со мной происходило, от рождения до сего момента. Но две недели в монастырских подвалах после потери ребенка напрочь стерлись из моей памяти.

— Может, ты прочтешь ее в книге? — Антон был сильно подавлен. Он всегда сильней переживал за мое состояние, чем я сама.

— Мне некогда продираться через романтические бредни. Они ведь там есть?

— Да, — кивнул мальчик. — Ты же помнишь, что ранее Мертвые земли были в составе Синежного княжества со столицей в Неже?

— Ты меня истории собрался учить? — поморщилась я.

— Так вот, легенда гласит, что в Неже во время празднования вознесения Единого, на главной площади перед собором должны были подняться в небо миллионы золотых стрекоз. Говорят, что это происходило каждые двести лет, и на это зрелище приезжали смотреть все жители из окрестных городов и деревень. Только в тот день родительское проклятие обрушилось на головы влюбленных, княжны и простого воина. Они сбежали и тайно обвенчались в соборе как раз накануне вознесения. Влюбленные вместе со всеми стояли на площади и ждали. Стрекозы поднялись в небо, их было так много, что они затмили собой свет, но темно не было. Жужжание их металлических крыльев заглушало все остальные звуки, но вдруг, вместо того, чтобы сложить в небе священный символ, они стали падать. Из-за проклятия. Прямо на людей. Юная вояжна протянула руку, и ей на ладонь упала крохотная золотая стрекоза. А потом насекомое начало врастать в ее плоть, и девушка закричала от ужаса. Остальные люди на площади тоже стали кричать… Безумие охватило всех, кто был на площади. Следом сходить с ума начали и остальные жители Синежного княжества. Никто не знал, почему так, но любой, кто бы ни заходил на их земли, уже не возвращался обратно. А потом началась Синежная или просто Синяя война…

— Гениально! — ехидно заметила я, скрывая внутреннюю дрожь. — Если все умерли, то кто же поведал тогда историю?

— Тот юноша. Он не сошел с ума, а его любимая обезумела у него на глазах. Он пытался ее спасти, но не смог, поэтому бежал, сочинил балладу и стал бродячим музыкантом. Его проклятие в том, что он не может умереть или сойти с ума, вынужден скитаться по свету и тосковать по своей возлюбленной.

— Полная чепуха! — решительно сказала я, вставая. — Совершенно бессмысленная и…

— Но ведь Мертвые земли до сих пор… Люди до сих пор там не живут! А те, кто решает туда наведываться, потом сходят с ума или что похуже…

— Ничуть не удивлюсь, если это все окажется выдумкой церковников. Им выгодно стращать верующих, чтоб те видели в них свою защиту от безумцев и колдунов, но на деле… Они палец о палец не ударят, а уж если им выгодно, то и вовсе используют колдовство без зазрения совести!

Я сидела и слушала, как стихают звуки в здании громады, как пустеют комнаты и коридоры, как ночная прохлада проникает в изморенный дневной жарой камень. Я заявилась сюда незадолго до закрытия, мне ничего не стоило внушить охраннику казематов, что госпожи Хризштайн здесь вовсе не было. После пришлось ждать в узком закутке возле архива, закутанной в привычное облачение Серого Ангела, когда уйдет последний заработавшийся допоздна писарь, когда охранники в тюрьме поужинают похлебкой с сонной настойкой, чтобы уснуть и не мешаться у меня под ногами. Ожидание — самое худшее испытание, слишком много мыслей лезет в голову. Меня не на шутку встревожило то, что я не помню недавних событий. Придется опять вести дневник? Вспомнились слова инквизитора про то, что ему известны мои симптомы. Когда же именно он солгал? Если он действительно что-то знает, почему не сказал? И откуда ему к демону известно про то, что я не все помню? Из-за колыбельной? Или я ляпнула что-то, а теперь не помню? Если так, то это сильно осложнит мне планы.

Кажется, уже почти полночь, пора. Привычное бурление риска в крови и сладостный охотничий азарт охватили меня. В такие моменты чувства обостряются до невозможности, а время замедляется, словно попадаешь в густой сироп. По коридору прошел человек, я слышала его слегка шаркающую походку в тишине полупустого здания. Стражник? Или писарь? Обождав еще минут двадцать, выскользнула и отправилась вниз, в казематы. Оба охранника мерно храпели на своем посту, я вытянула у них из-за пазухи ключи, двигаясь бесшумно, чтобы не разбудить остальных заключенных, и направилась к камере кардинала. Отворила дверь, положила руку на рукоять кинжала, чувствуя, как ускорился ток крови, затаила дыхание. Он спал, отвернувшись к стене и укрывшись одеялом с головой. Я сделала к нему шаг, еще один, потом замерла. Обоняние уловило тончайший, едва заметный запах, сладко-теплый и до боли знакомый. Он не дышал, теперь я это видела. Продолжая сжимать кинжал, протянула руку и откинула одеяло. Мне нужно убедиться. Горло кардинала было перерезано, глаза остекленели. Свежая, еще теплая кровь пропитала одеяло и начала просачиваться вниз. Значит, его убили совсем недавно. На мгновение меня охватил ужас, что это я его зарезала, а потом забыла. Вытащила кинжал, осмотрела, но лезвие было девственно чистым. Получается, тот человек в коридоре?..

Пора убираться. Думать буду позже. Я выскользнула из камеры, но закрыть ее не успела. По лестнице спускались, я услышала знакомый голос инквизитора, что пререкался с дежурным стражником.

— Говорю вам, мне надо удостовериться… — он замер, заметив меня. — Охрана! Стоять на месте!

Я закусила губу от досады — это ж надо было так глупо попасться. Единственный выход из казематов был по лестнице, проход к которой загораживал красавчик. Стражник бросился будить охранников, а инквизитор тут же выхватил клинок и приблизился ко мне, держа его наизготове.

— Снимай маску! Живо! — я застыла, потом начала пятиться, пока не уперлась спиной в стену. — Кому говорю!

Острое лезвие клинка приблизилось ко мне вплотную, опасно застыв у подбородка. Справлюсь ли я с красавчиком? Он выше и сильнее, кроме того, должен хорошо владеть мечом. Это не портовые забулдыги, что выдохнутся на первых минутах боя. Кысей поддел кончиком клинка маску, пытаясь сорвать ее, но я отклонила голову в сторону.

— Снимай! — ему надоело, и он немного отвел клинок в сторону, свободной рукой потянувшись ко мне, чтобы освободить лицо от маски. Я ждала этого, поднырнув ему под руку и с силой ударив локтем по шее сзади. Удар достиг цели, только Кысей среагировал быстрее, он стремительно развернулся и успел схватить меня за плащ. Я дернула завязки, избавляясь от ненужной обузы, но клинок в развороте достал меня и ожег спину злобным укусом. Позади меня причитал стражник, заметивший мертвого кардинала, инквизитор приказывал сдаться, но мне уже было не до них, я достигла лестницы и помчалась наверх.

Острое понимание того, что я в ловушке, только добавляло азарта. С казарм уже подтянулись сонные стражники, перекрыв выход, но я не собиралась бросаться к ним в объятия. Моей целью была крыша. Я помнила, что здание громады примыкает почти вплотную к жилому дому с одной стороны и к мебельной мануфактуре с другой. На лестнице за мной оставались кровавые следы, расстояние между мной и инквизитором стремительно сокращалось, я уже слышала его шаги.

— Стоять! — крикнул он, и я еще больше припустила по лестнице, перескакивая по несколько ступенек. Добралась до третьего этажа, обнаружила, что выход на крышу заперт на тяжелый замок, времени на его взлом не было. Красавчик уже достиг второго этажа, между нами оставался всего один лестничный пролет. — Сдавайся, тебе все равно не уйти!

Бросила взгляд в окно, крыша соседнего дома казалась такой обманчиво близкой и желанной. Деваться некуда. Я отступила на пару шагов для разбега, прикрыла глаза, чтобы защитить их от осколков, бросилась в окно…

… и приземлилась на выступающем желобе в виде каменной химеры, в опасной близости от края. Расшатанная конструкция опасно задрожала под моим весом, но выдержала, лишь несколько осколков полетели вниз. Я легко перескочила на покатую кровлю, торжествующе улыбнулась своей удаче и обернулась к красавчику. Меня прекрасно было видно в свете полной луны, поэтому я нахально помахала рукой его темному силуэту с бледным перекошенным лицом. Победила!

А теперь надо поторопиться и выбраться отсюда, скинуть одежду, переждать где-нибудь, пока стихнет тревога. У меня за спиной послышался грохот и сдавленное ругательство. Этот идиот прыгнул вслед за мной, и ему почти удалось. Только вот старая химера его веса уже не выдержала и обвалилась. Я бросилась к пропасти. Так и есть, Кысей, без мантии, в одной белеющей в темноте рубашке, висел, уцепившись за выступающие острые края черепицы, которая в любую секунду грозила улететь вниз. Пальцы в кровь и вот-вот соскользнут. Он отвел взгляд от каменной мостовой, где беспорядочной кучей лежали каменные осколки химеры, посмотрел наверх. Наши взоры на мгновение встретились, и мне пришлось тут же отвести глаза, но я успела заметить на его лице упрямую обреченность фанатика. На крыше громады уже стали появляться стражники, некоторые были вооружены арбалетами. Столь ясной ночью на крыше я представляла собой идеально четкую мишень. Проклиная Единого, вытащила из-за пояса кинжал, лезвие которого хищно блеснуло в лунном свете…