Интермедия 4. Духи горы Ямантау

Владимир Бобров нервничал. Бывший вице-премьер страны бежал по коридору, на ходу набрасывая пиджак. Стильные ботинки от миланского дома моды были надеты на босу ногу, ширинку он застегнул только минуту назад, а галстук даже не потрудился завязать. Прическа, за которой он следил даже здесь, тоже сбилась.

К счастью, в поздний час, после отбоя, коридоры были пусты, и никто кроме приближенных не мог видеть этого безобразия.

Десять минут назад локаторы засекли приближение пяти вертолетов, классифицированных как тяжелые транспортники. Все они приземлились к северу от Горы, за пределами слабых средств ПВО Ямантау.

Пока скоростной лифт поднимал их на командный уровень, и.о. президента распекал своего помощника Виталия Акимова за то, что тот не сообщил ему раньше.

— Вы были недоступны, — в глазах главы администрации читалось неприкрытое издевательство.

Лампы в коридорах административного блока зажигались при их приближении, а когда они удалялись, все снова погружалось во мрак. Даже здесь, в VIP-зоне, как они между собой называли 7-ой уровень, действовал режим экономии. Если не энергии, то ресурса ламп.

«Хоть что-то в этой дыре меня слушается, — с горечью подумал Бобров. — Хотя бы лампочки».

При их появлении монтер в синем комбинезоне, копавшийся в электрощите, ушел с дороги и встал у стены, как изваяние. Хорошо еще, что не поклонился.

Бобров чувствовал, что все техники, как и силовики, с трудом прячут ненависть к нему под маской равнодушия. А тех, кто пришел с ним, и вовсе считают кучкой паразитов. Ну что ж, в последнем они правы.

Его личная охрана, два откормленных мордоворота, прибывшие с ним из столицы, едва успевала за коротконогим шефом. Бобров был уверен в их лояльности, но не в боевых качествах.

Акимов, расторопный координатор по молодежной политике, ныне взлетевший до административных небес, шагал спокойно и нагло. Альбина Кулик, секретарша Акимова и их общая любовница, семенила за ними.

Она была выше на целую голову, но Боброву, как Наполеону, это не мешало повелевать ею. Он знал, что паршивец из «гитлерюгенда» при этом часто подсматривает. Тому как главе администрации был открыт доступ и в серверную, и на посты служб безопасности, а во всей Горе не найти места, где не были бы установлены камеры.

Но это шефа только распаляло.

Хотя в последние дни даже хитрые придумки с латексом, костюмчики медсестры и ангелочка, которые она с готовностью надевала, не могли прогнать его мрачные думы. Его, мастера дворцовых интриг, постепенно оттирали на обочину. Генералитет, среди которых выделился генштабист Рыбин и еще два упрямых ФСБшника, грубые мужики, любившие не Верди и Босха, а охоту и рыбалку, постепенно отжимали у него власть. Его, царедворца, в котором жила душа поэта — «сапоги» и спецслужбисты хотели выкинуть на помойку.

Он знал, что его дни сочтены, но понимал всю ответственность, которую возложила на его плечи история. Последний номинальный глава России должен уйти как последний император Византии. Пасть от руки настоящих врагов, в жарком бою, как Каддафи.

Но боя не будет. В случае штурма при любом исходе его сметут. Для отражения атаки военные заберут всю полноту власти. Причем не станут довольствоваться отставкой. Как только мираж легитимности рухнет — странно, что он еще держится — его живьем сбросят в шахту недостроенного лифта. А там пока летишь, можно о многом успеть подумать, всю биографию вспомнить.

Поэтому Бобров принял решение.

Переговоры вел он сам, бегло говоривший по-английски, получше, чем некоторые выпускники Йеля.

— Это временный исполняющий обязанности Президента Российской Федерации В. Бобров. С кем имею честь говорить? — произнес он в микрофон.

— Грегори Линдерман, специальная комиссия по эвакуации при Конгрессе.

Должность тот мог выдумать из головы минуту назад. Ну и что? Он мог назваться хоть специальным помощником Санта Клауса, все равно Бобров не изменил бы свое решение.

— Зачем вы пришли?

— Чтобы оказать содействие в эвакуации Вас и ваших людей. Как и следует из названия нашей конторы.

Судя по лексикону и манере держаться, он был явно из мозгокрутов ЦРУ или еще более засекреченного агентства.

Уловив в голосе собеседника нотку скепсиса, дальше он пять минут разливался соловьем про то, что, несмотря на тяготы войны и гекатомбы жертв, а также несомненную вину РФ в развязывании мировой бойни, правительства держав Коалиции готовы протянуть руку помощи гибнущей стране, содействовать в благородном деле спасения ее лучших людей, нравственной и интеллектуальной элиты, укрывшейся в Ямантау.

— Ведь пока живы они, жива и Россия… Вам будут выделены земли в штате Новый Южный Уэллс, Австралия. Триста тысяч квадратных миль в полное распоряжение.

Движением руки Бобров открыл виртуальную карту, проецирующуюся на стену. Карту, которая до 23-го числа регулярно обновлялась по данным со спутников. Ничего так землица… Но им хватит меньше. Гораздо меньше.

— В данный момент «Владивосток», ваш бывший вертолетоносец класса «Мистраль», чей экипаж капитулировал, в соответствии действующими международными конвенциями введен в состав «Флота мира», — продолжал велеречивый агент. — Он находится у побережья Таймыра, в Карском море с гуманитарными целями. На борту уже три тысячи ваших сограждан, спасенных нами из городов Севера России, и он может принять еще четыре.

«Может, и сможет принять, — подумал Бобров. — Но как вы довезете нас туда? На пяти десантных вертолетах?»

— Но нас больше, чем четыре тысячи, — вмешался в разговор Акимов. Шеф зло зыркнул, но ничего не сказал.

Минутная задержка.

— Оставшимся найдется место на авианосце ВМФ США. Ну же, не тяните.

— Дайте нам полчаса на размышление, господин Линдерман, — стараясь не выдать волнения, ответил Бобров.

— У вас их нет, — хриплым басом проговорил на том конце кто-то другой. — Это полковник морской пехоты Свенсон. Готовьте своих людей к эвакуации, мистер Бобров. У вас есть десять минут. Но ворота лучше открыть уже сейчас.

Против воли Бобров представил этакого матерого викинга. Синие пронзительные глаза, седина в волосах, грубые обветренные ручищи, которыми удобно держать и весло драккаров, и рукоять топора. У его предков была интересная традиция вырезать еще живым людям сердце вместе с ребрами — это называлось «кровавый орел».

— Хорошо. Мы согласны на ваши условия, — произнес Бобров и отключил связь.

Он обвел глазами собравшихся на командном пункте.

— Объявляйте общее построение. Всем, включая дежурные службы и охрану.

— Вы уверены, шеф? — глаза ближайших соратников были наполнены тревогой.

Жить хотели, сволочи. Но приказ побежали выполнять.

— Им можно верить. Это же цивилизованные люди.

Внезапно Бобров почувствовал, как в комнате повеяло холодом. Интуиция и раньше спасала ему жизнь, но сейчас он был готов поклясться, что слышит какой-то звук на пределе восприятия.

На ум ему пришли строчки из композиции «Doors», которую очень любил один из прошлых президентов:

Было тихо, но он кожей ощущал, как достигает крещендо бой невидимых барабанов.

Шум в коридоре. Хлопок, в котором Бобров узнал выстрел с глушителем, чей-то слабый всхлип. Ответные выстрелы пистолетов охраны, крики, стук падающего тела.

— Рыбинцы! — запоздало заорал один из бодигардов.

Трясущейся рукой Бобров нажал на кнопку, опускающую аварийные двери — предусмотренные на случай пожара или затопления, они надежно отсекли командный пункт от остального бомбоубежища.

Главный инженер объекта Симченко, вызванный минуту назад по тревоге, был белый как полотно.

— Открывайте внешние транспортные ворота, вашу мать, — Бобров направил на него свой пистолет с золоченой рукоятью, второй протянул дрожащему Акимову.

Но рука у того настолько дергалась, что в последний момент И.о. президента сунул оружие Альбине. Если есть хоть кто-то на свете, кто умрет за него, то уж скорее она, чем этот червь. Но задержат ли эти паразиты (в исконно греческом значении слова — «прихлебатели») хоть на пару минут толпу взбешенных офицеров?

Его человек на энергоблоке в этот момент уже вывел стержни из реактора. Даже если захотят, рыбинцы не сумеют быстро закрыть ворота.

А большинство людей, включая всех гражданских, уже построились в главном зале. Обесточенные лифты, закрытые аварийные двери и погасший свет дополняли картину. Непримиримым будет очень трудно. Да и их всего-то человек сто.

Часть камер слежения внешнего периметра еще работали, и Бобров невольно залюбовался пришельцами с другого континента, которые уже занимали позиции у главного лифта. Они были похожи на роботов, в дыхательных масках, с футуристически выглядящими автоматами. Куда там нашим лапотникам… Этим гостям темнота не помеха, у каждого есть nightvision googles на бронированной башке.

Но внезапно восхищение сменилось яростью.

«Я передал вам все явки и пароли, что вам еще надо? Вы и здесь меня нашли, сволочи? Но мою душу вы не получите. Я ее уже продал тому, для кого вы всего лишь лакеи…»

Кресло в его личном кабинете, куда Бобров забежал, отрезав себя еще одной бронированной дверью даже от своих клевретов, приняло его спину неохотно. Оно было сделано с учетом антропометрических данных другого человека. Тоже невысокого, но более атлетически сложенного.

Это офис был вознесен на высшую точку пробуренных в горе катакомб, словно строители угадали желание заказчика, которым был, конечно, не Бобров.

Перед его глазами был терминал, откуда можно было лично, как дирижеру, контролировать почти все процессы в бьющемся в агонии убежище Ямантау.

Несколько маленьких синих таблеток, которые помогали лечиться от депрессии, были проглочены еще за их ужином с Альбиной и запиты вином, и плевать он хотел на противопоказания.

Палец елозил на спусковом крючке.

— Это конец, — произнес он в коммутатор, обращаясь ко всем еще живым в Ямантау и захлебываясь слезами. Но это были не слезы боли, а слезы творческого прозрения, как у художника, создавшего новую картину.

Они все обещали ему жизнь. И те американцы, и рыбинцы, которые уже прорвались и устроили бойню на командном пункте.

Но они не понимали, что здесь, после Армагеддона, он как никогда раньше понял величие смерти. Ведь Смерть — это не только конец боли и страданий. Это еще и моментальное фото. В смерти человек приобретает вечность, и вечность обнимает человека. Живое тленно, а мертвое вечно. Надо только подобрать подходящий «формалин». Нет, не как для Ильича — можно остаться в истории и без дурно пахнущего тела. Но еще лучше забрать с собой как можно больше.

Наверно, только Нерон понимал это не хуже него.

Бобров знал, что последний акт его драмы должен быть именно таким. Второй роман, который он начал писать уже в Ямантау, так и останется недописанным.

Первый, «Ниже нуля» был в духе Пелевина, про богему и развращенную московскую тусовку, с легким добавлением порнухи и чернухи. В частности, там речь шла о подпольных съемках порнографии с реальным изнасилованием и смертельным исходом. Второй, «Последний рейс Costa Victoria», он начал писать уже в Ямантау, под впечатлением того, что увидел во время своего бегства из столицы. Это был чистый вымысел про тех, кого катастрофа застала на роскошном лайнере в Средиземном море. И крови там было на порядок больше, как и грязи.

Распиленная резаком дверь рухнула, по мягким коврам затопали сапоги.

— This is the end, — повторил Бобров и нажал на спуск. Часть его черепной коробки взлетела к потолку.

Но в последнюю секунду, пока зрительный нерв еще не разорвала свинцовая пуля, он увидел на мониторах системы безопасности, что американские морпехи уже были внутри Горы.

А где-то далеко на севере еще плавали в воде объеденные рыбами тела в спасжилетах с надписью «Владивосток, ВМФ РФ». А глубоко на дне, на богатом нефтью арктическом шельфе лежал разорванный пополам труп первого русского «Мистраля».

 

Глава 1. Логово

Следующая находка ждала их на склоне горы, уже на территории заповедника, в двух километра от поста егерей, который выглядел так, будто дежурство на нем велось уже после наступления холодов. Сами подозрительно хорошо вооруженные егеря в количестве четырех человек были убиты все как один выстрелами в голову.

А чуть позже один из разведчиков, разглядывая в бинокль гору, заметил металлический блеск на одном из склонов, на высоте приблизительно триста метров над уровнем, на котором располагался город.

Соблюдая все меры предосторожности, они поднялись на каменный карниз. И им повезло. Это оказалась обычная литровая фляга. Когда-то она имела тканевое покрытие, но то ли огонь, то ли вода, очистили ее. Казалось бы, пустяковая находка, мало ли куда текущие с гор потоки в половодье могли ее унести. Во время ядерной зимы и на вершинах пониже Ямантау были снежные шапки. Но в десяти метрах им попался еще один металлический предмет — крышка открытого люка. Им повезло, что они пришли сюда осенью. Зимой она оказалась бы погребенной под снежной толщей, после оттепели — под наносами грязи, а летом ее скрыли бы травы.

Они уже было обрадовались, что нашли вход, но сооружение оказалось всего лишь долговременной огневой точкой. Эта штука, которая в стратегической игре называлась бы «Defense tower» была расположена архи-грамотно. Отсюда с возвышения ее расчет мог контролировать дорогу, ведущую от заповедника к Межгорью. Если смотреть отсюда, то прицеливанию не помешало бы ни одно дерево и ни один бугор на местности, и на пару-тройку километров никто не смог бы к ней приблизиться.

Над землей торчала только бетонная крыша, раньше наверняка прикрытая слоем дерна. Рядом прямо в жухлой траве чернел зев люка, куда вела металлическая лестница.

Внизу оказалось помещение, где с горем пополам могли сидеть несколько человек. Стены были иссечены осколками, а под ногами лежали изломанные разорванные тела — даже не сразу поймешь, два или три. Кости раздроблены, хотя звери сюда, похоже, еще не добрались. Не иначе, гранату кинули сверху. Но кто люк-то открыл? Теперь уже картину было не восстановить.

Боекомплект пулеметов был наполовину израсходован, гранатомета нетронут.

Разведчики с великой осторожностью спустились вниз, осмотрели и простучали каждый квадратный метр стен и пола, но тщетно. Небольшой бункер никак не тянул на убежище для первых лиц, а хранившийся в нем запас питьевой воды, консервов, галет и средств индивидуальной защиты — на государственный резерв.

— «Горчак», — произнес Демьянов, а генерал кивнул.

УОС «Горчак».

На всякий случай пол просветили металлоискателем, держа в голове, что даже такие оборонительные сооружения могли сообщаться с основным бункером системой тоннелей, но и это ничего не дало.

Кругом должны были быть еще такие. И, слава богу, если все они так же мертвы.

Поиски осложняло и то, что подходы к такому важному объекту вполне могли быть заминированы. Причем если мины расставили уже после катастрофы, то ставить предупреждающие знаки никто бы не стал.

* * *

Как ни береглись они, как ни проверяли каждый квадратный метр почвы миноискателем, а все же дошли до цели не все.

Прежде чем они вошли в потенциально опасную зону, один из спецназовцев проинструктировал их, чтоб шли след в след, как утки за матерью. И только там, где размечено саперами. Все только кивнули с серьезными лицами — мол, плавали, знаем.

Но, как оказалось, и на старуху бывает проруха. Замыкающий — немолодой уже мужик из Подгорного, не салага, служивший в первую Чеченскую, почему-то вздумал на одном участке срезать путь. Вряд ли засмотрелся на дьявольски красивый вид с горы Ямантау. Может, закружилась голова — они были уже довольно высоко, и после ядерной зимы здесь уже чувствовалась разреженность атмосферы.

Данилов, который был двадцатым с конца шеренги, метрах в пятидесяти вверх по склону, услышал хлопок, который принял за выстрел. Видел облачко пыли или дыма, стук не то камней, не то осколков и крик, переходящий в леденящий кровь рев. Не так, как детки ревут — как ревет попавший в капкан медведь. Следом Александр услышал возгласы тех, кто шел позади, обернулся, приподнялся над каменной осыпью.

Живой обрубок — человек без ног сучил тем, что осталось от них, на горной тропинке; жухлая трава вокруг была вся красной.

Потом Саша узнал, что мужику наложили жгуты и дали обезболивающее, но через десять минут он умер. В России невозможно дожить до сорока пяти со здоровым сердцем. В 94-ом тот вместе с другими молодыми призывниками штурмовал Грозный со стороны Ханкалы, но тогда судьба к нему была благосклонна. А теперь почти в географическом центре России нежданно-негаданно он нашел свою смерть.

«А что бы мы с ним делали, если бы он выжил»? — подумал Александр, когда они снова тронулись в путь, выкопав на склоне неглубокую могилу. Подумал без цинизма, хорошо понимая, что на его месте мог бы быть он сам. Что поделаешь, жизнь такая штука, что живым из нее не выберешься. А когда понимаешь, что все мы здесь смертники с отсрочкой исполнения приговора, начинаешь проще ко всему относиться.

Иначе, чем чудом, нельзя было объяснить, что никто из них больше не погиб, пока они не нашли то, о чем рассказывал старик. За это время саперы генерала обезвредили еще четыре мины, что наталкивало на мысль о том, как плотно местность была ими «засеяна».

Вентиляционный ствол отыскался в километре от недавно обнаруженного ДОТа, замаскированный под естественный холм, который сразу показался Демьянову слегка выбивающимся из ландшафта.

Разбрасывая искры, плазменный резак вгрызался в решетку, но сварщик долго не мог справиться с особо прочным сплавом. Остальные держались поодаль — ни к чему рисковать всем.

Металл темнел, покрывался вмятинами, но не поддавался. Это уже были не бутафорские заграждения, призванные отпугнуть или задержать бродяг, журналистов, туристов и самозваных «сталкеров». Тех из них, кто сумел бы обойти кордоны «егерей» с корочками Федеральной службы охраны и снайперскими винтовками. Эти ставились против тех незваных гостей, которые знают, зачем идут.

Майор допускал, что их передвижения фиксируют камеры и датчики. Но деваться было некуда. Может, средства слежения и исправны, но живы ли те, кто сидел перед мониторами и принимал данные телеметрии? В этом он отчего-то сомневался.

Если быть честным, ему больше нравилась мысль, что не живы. Если там есть люди, им вряд ли понравится вторжение.

— Где они брали энергию? — произнес Демьянов, глядя на неподвижные лопасти огромного вентилятора, который виднелся внизу, по ту сторону решетки. — Это ж сколько соляры надо сжечь.

— Думаю, дизель-генератор тут не при чем, — ответил Савельев. — Тут что-то посерьезнее. Геологический характер района не позволяет зафигачить геотермальную станцию… если они не прокопались до мантии, конечно. Поэтому рискну предположить, что внизу работал ядерный реактор малой мощности. А может, и немалой. Если они строили в городе наверху очистные сооружения с таким запасом, под триста тысяч человек, то должны были подумать и о снабжении энергией на перспективу. Не вечно же там сидеть.

— Вы серьезно? — переспросил Демьянов.

— А почему не быть реактору? Этот Ноев ковчег в горе Арарат поболе, чем ледокол или подводная лодка. А реакторы даже на небольшие эсминцы ставили. Эти ребята ведь собирались сидеть там не неделю. И тут кругом столько гранита для экранирования, что на глубине можно хоть нейтрино исследовать, не то что энергоблок поставить.

Понадобился почти час, чтобы справиться с двойной решеткой. Но и это было не последнее препятствие. На глубине пяти метров воздухозаборник отсекался стальной плитой, по виду мощной, как палуба авианосца.

Демьянов с генералом смотрели, как быстрым шагом возвращаются саперы. В городе, где вовсю велись горные работы, они легко нашли взрывчатку, но рассчитать заряд надо было грамотно. Переусердствуй, и можно устроить обвал.

Они были достаточно далеко, и все-таки грохот ударил по ушам. Землю слегка тряхнуло, на КПП «егерей» посыпалось непрочно державшееся в раме стекло. Хорошо, что в Межгорье не осталось никого, кто мог бы задаться вопросами.

Когда пыль немного осела, даже без бинокля они увидели, что с холмика сдуло фальшивый дерн, и он оказался искусственным сооружением, приземистой тумбой из блоков.

Там в ее центре был черный колодец четыре на четыре метра, и ничего похожего на лестницу для спуска в ствол, глубина которого по примерным измерениям была триста пятьдесят метров. Отвесные стены без единой шероховатости.

Здесь уже пригодится и снаряжение, и все те навыки, которые они опробовали в обезлюдевшей ракетной части. В первую вылазку вместе с людьми генерала пошли только те разведчики из Подгорного, которые имели опыт скалолазания.

Но сначала было решено спустить на веревке небольшую видеокамеру. Демьянов и Савельев остались у колодца, остальные отошли чуть дальше.

Несколько раз спуск приостанавливался — спускаемый груз натыкался на преграду, но каждый раз им, то немного вытягивая, то снова вытравливая веревку, удавалось спустить ее еще глубже.

Но когда они вытащили ее из казавшейся бездонной пропасти, камеры на ней не было. Когда это случилось — было неясно. Масса устройства была почти незаметна по сравнению с массой самой веревки. Но очень неприятным им показалось то, что конец шнура выглядел не оборванным, а оплавленным.

* * *

И все же кому-то надо было лезть вниз.

Майор прислушивался и смотрел в черный колодец, глядя, как натягивается под тяжестью спускающихся нейлоновая альпинистская веревка.

«И молвил он, сверкнув очами: — Вперед, орлы! А я за вами…» — вспомнил Сергей Борисович. Сам-то остается в безопасности, пока они рискуют.

На каждом из бойцов поверх защитных костюмов был страховочный пояс и специальная обвязка, при падении распределявшая давление по всему телу.

Из первой вылазки разведгруппа вернулась, слава богу, в полном составе. На глубине всего в двадцать метров обнаружился необитаемый технический этаж, назначением которого была вентиляция и отвод грунтовых вод. И если главный вентилятор не работал, то здесь все не было обесточено, и функционировало. Все системы были сконструированы так, чтоб не нуждаться в человеческом присмотре, а энергия, вероятнее всего, поступало от солнечных батарей, размещенных где-то наверху.

Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений — они в шаге от цели.

И всего через пятнадцать минут, после того, как последний из бойцов скрылся из виду, спускаясь в неизвестность во второй раз, внизу тяжко загрохотали выстрелы

Через два часа, которые показались Демьянову днем, над бетонным коробом показалась бритая голова старшего из спецназовцев. Он довольно скалился, рассказывая о том, что им удалось разведать. Демьянов понимал, что устраивать плач Ярославны по подорвавшемуся утром на мине тот не будет. Кто для него незнакомый ему лично человек из далекого Подгорного?

Зато, если раньше шарахались как ежики в тумане, то теперь шли как волки по следу. Просто так никто не будет устраивать такие подлянки. Этим неизвестные защитники этой норы себя выдали с головой.

Потные и грязные, за ним один за другим выпрыгивали из норы остальные.

— Спустились до самого дна. Из трех горизонтальных штреков, которые нам попались, два — обычные горные выработки, голый гранит, закрепленный временной металлической крепью. А вот третья, на глубине минус двести метров — уже интереснее. Там не просто крепь, а постоянная обделка, как в метро, и рельсы проложены.

Демьянов сначала не поверил своим ушам. Рельсы? Под горой? Но в этот момент его больше интересовало, что была за стрельба.

— Сколько вы убили местных? — спросил он.

— Нисколько. Это была автоматика.

Оказалось, на глубине восьмидесяти метров, видимо, кто-то прополз мимо фотоэлемента. И Расположенная в углу конструкция, похожая на паука, начала без единого скрипа разворачиваться в их сторону.

Спускавшийся первым один из бойцов генерала снял рюкзак, метнул прямо в странную штуку, лямки зацепились за металлический кронштейн и, видимо, плотная ткань закрыла чувствительный глазок камеры. И, следуя интуиции, разжал руки и полетел вниз вдоль троса, повис двадцатью метрами ниже на страховочном поясе, успев крикнуть остальным, чтобы не спускались следом.

Вверху начал плеваться свинцом пулемет. Дрянь стреляла еще долго, пока не кончился боезапас.

Вторая сработавшая ловушка оказалась еще злее.

На отметке примерно в сто метров из форсунки на стене плюнуло едкой напалмообразной дрянью, которая в мгновение ока вспыхнула.

К счастью, наученные горьким опытом, теперь первым спускали «муляж» человека в виде набитого тряпками рюкзака. Он и сгорел дотла, а хитрая ловушка оказалась очень хрупкой к ударам прикладом.

Демьянов представил, что было бы, если бы не эта мера предосторожности. Как запах горящей плоти наполнил бы колодец, несмотря на сильную вертикальную тягу. И как вопль обожженного быстро бы стих, а он полетел бы вниз комком обугленной плоти, как птица, попавшая в реактивную струю.

И все же это было в первую очередь психологическое оружие. Оно должно заставить повернуть назад тех, у кого хватило смелости дойти до этой точки.

Кто знал, сколько внизу таких же?

Но они лезли дальше, вжимаясь в стену, пока на глубине ста метров не нашли еще один, на этот раз обитаемый уровень. Вернее, раньше он был обитаемым. Тот самый, с бетонными стенами и рельсами.

В караулке, которая находилась у самой вентшахты, новую дань человеческой жизнью с них чуть не взяла «растяжка» — обычная граната Ф-1 на проволочке, привязанной к двери. Но там же удалось найти терминал, управляющий системами защиты. Оператора не было, свет не горел, но монитор работал и тепловизионная камера передавала изображение из вентшахты. И, судя по надписям на экране, система защиты была активна.

«В активном поиске» — как писали раньше в своей личной информации в социальных сетях не обремененные семьей люди.

Это они и исправили, отправив механизм на покой, выведя из строя заодно еще пару адских машин, которые пока не дали о себе знать.

— Рельсы, — продолжал рассказывать спецназовец. — Обычные рельсы, не узкоколейка. Прошли метров триста в западном направлении, уперлись в завал. Похоже, искусственно сооруженный. В восточном прошли почти три километра. Судя по движению воздуха, там близко выход.

Демьянов понимал, что это шанс. Даже если остальные и смогут спуститься этим путем, никакой груз они вынести не смогут. Поэтому тот тоннель надо обследовать в первую очередь. Вдруг он вел к другому выходу на поверхность, с которого им будет куда сподручнее попасть внутрь?

* * *

Километрах в пяти к западу от Центрального микрорайона Межгорья, практически в лесу, находилась станция, на которой давно не останавливались поезда. Во всех справочниках она значилась как не действующая. Само здание станции — обычное, как на тысяче других пригородных полустанков — было закрыто на висячий замок. Рядом, вписываясь в лесной ландшафт, были разбросаны несколько ангаров, складов и депо. Это здание почти ничем не выделялось на их фоне, и, как и другие, было недавно обшито зеленым пластиком, уже успевшим потемнеть. Но металлическая крыша, отмытая дождями, даже сейчас бликовала на солнце, словно ее специально надраили к их приезду.

Оно имело отдельные подъездные пути, и отдельная ветка железной дороги шла к нему, закрытая от посторонних глаз железным забором. В этом закрытом городе каждый третий успел поработать на том или ином объекте со специальным допуском и поэтому все понимали значение слова «режим», и куда попало не лезли. И если возникла потребность в таких исключительных мерах, значит, на то были причины.

Ничего похожего на сторожевые вышки они не заметили, но это и понятно: большей демаскировки для действительно секретного объекта, который должен иметь вид гражданского, не придумаешь.

— Первый, мы вас видим, — внезапно заговорила рация генерала. — Четко и контрастно. Можем даже выражение на лицах разобрать.

— Давайте быстрее, а то вам не понравится мое выражение, — буркнул он.

Даже если это было преувеличением, система видеонаблюдения оказалась на высоте. До здания было почти полкилометра.

Группа, успешно проникшая в катакомбы Ямантау через вентиляционную шахту, вышла на связь в назначенное время. Без потерь и даже без заметных трудностей они сумели найти мотодрезину и схему тоннеля, а затем доехать по нему до точки, обозначенной как «Гейт». И только выбравшись наверх, они поняли, где этот гейт находится.

— Не пугайтесь, здесь много «двухсотых» железнодорожников. Открываем ворота и ждем вас.

При слове «железнодорожники» Демьянов представлял себе слоноподобных теток и угрюмых пропитых мужиков в оранжевых жилетах, но не молодцеватых ребят с АЕКами, в бронежилетах и с четырьмя бронеавтомобилями. Впрочем, и это им не помогло, когда к ним пришла невидимая смерть, следы которой экспедиции уже встречались в городе.

Электромоторы заработали, и желтые ворота депо беззвучно разъехались в стороны, за ними точно так же открылись еще одни. Здесь их уже ждали волкодавы генерала, взявшие на себя командование группой проникновения.

Миновав не понятно для кого предназначенные предупреждающие знаки, отряд оказался внутри. Бойцы шли уже не в походном порядке, а боевом, хотя здесь все и было разведано. С этого момента бдительность нельзя было терять ни на секунду.

Как оказалось, бригада постоянной готовности 4-ого железнодорожного корпуса со Штаб-квартирой в Екатеринбурге была представлена тут целым батальоном, но тот не успел сделать ни единого выстрела. Было даже неловко грабить этих людей, которые честно выполняли свой долг, но их вооружение помогло бы и выполнению задачи, и, впоследствии, Городу. Даже у тех, кто выглядел в этом здании как обычный работник ж./д., оказалась при себе кобура с табельным оружием. Вскоре было найдено и тело начальника особой станции (он тоже относился к МВД), а также опись находящихся здесь грузов. И если само Межгорье все-таки немного пострадало от мародеров, то до депо те не добрались.

Вооружать людей непривычными для них автоматами майор не стал, но распорядился все собрать скрупулезно. Много боеприпасов и нужных вещей пополнили вещевые мешки. Даже если они не найдут больше ничего, это останется с ними.

В депо стояло десятка три вагонов, некоторые из которых были закрыты маскировочной сетью. Не все они были пусты, как уже знал майор, и некоторые прибыли на станцию буквально за день до катастрофы. Но не это было самым интересным.

В самом углу депо оказалась отгороженная секция. Именно сюда провели командиров разведчики. Здесь на погрузочной площадке притулилась самоходная дрезина АСГ-30, на которой разведчики приехали из тоннеля. Закрывавшие его гермоворота были открыты, пути со стандартной шириной колеи уходили под землю. Рельсы не выступали, а были вмурованы в бетон наподобие трамвайных: при необходимости по тоннелю можно было проехать и на автомобиле.

Демьянов смотрел на пандус, на черный зев неосвещенного тоннеля. Вдохнул носом воздух, и прошел два десятка метров по бетонной дороге в подземелье, глядя на непривычно резкие линии тюбинга. Похоже, чтоб от взрывной волны повреждение снизить.

«Так вот ты какая, настоящая Ямантау».

На чем ехать в тоннель, долго раздумывать не пришлось. На станции оказалось средство, подходившее для этой задачи идеально. Демьянов думал, что разбирается в железнодорожной технике, но никогда не слышал о таких.

Это была автомотриса — самоходный вагон, а точнее даже два, сцепленные вместе. Выкрашен «тяни-толкай» из двух локомотивов, соединенных герметичным переходом, был в маскировочный цвет. Остекления не было даже в кабинах машиниста, буфер явно мог столкнуть с дороги даже средний грузовик, а мог и принять на себя взрыв фугаса. Броня была не гладкой, а ребристой (что-то вроде стелс-технологии?), и не имела ни единой щели. Похоже, здесь круговой обзор тоже достигался с помощью видеокамер. Горб на крыше вполне мог вмещать пулемет, а весили бронелокомотивы наверняка как пара обычных.

Дверь в центральной части одного из них была приглашающее распахнута, подножка, как в пассажирских вагонах — опущена. Рядом беспорядочной грудой лежали несколько тел в камуфляже.

Вообще-то настоящих бронепоездов, как во времена Гражданской и Великой Отечественной, в России давно не было. В ходе двух чеченских войн применяли только импровизированные — автоматические станковые гранатометы и пулеметы ставились на железнодорожные платформы, расчет защищал бруствер из мешков с песком. Чтобы уж совсем осложнить «духам» жизнь, на платформы ставились боевые машины пехоты. Применялись эти спецпоезда, имевшие собственные имена, для чисто оборонительных целей на магистралях. Еще была пара спецпоездов на Дальнем Востоке, остались в наследство со времен напряженных отношений с Китаем. Но все их давно разоружили и списали за ненадобностью. А тут попахивало новой разработкой.

«Поезд президента», как окрестили они его при первом взгляде, внутри не оправдал таких ожиданий. Максимум на что он был похож, это на комфортабельный междугородний автобус. Ни кожи, ни бархата, ни золота, ни картин в коридорах, ни конференц-зала на пятьдесят мест. Все утилитарно и похоже на обычный пассажирский вагон средней комфортности, только хорошо защищенный. До поезда Ким Чен Ира ему было далеко. Демьянов предположил, что он был создан для значимых лиц государства, если не для первых. Но явно не для военных нужд, а скорее, для гражданской администрации, когда она выберется из своих нор в послевоенный мир.

Разведчики между тем снова уехали в темноту, скупо отрапортовав об увиденном, перекурив, поев и, к неудовольствию Демьянова, перекинувшись несколькими фразами с одним только генералом. Исследование подземной железной дороги лишь начиналось. Примерно в двух километрах к востоку от вентиляционной шахты пути разветвлялись, и бог знает, насколько далеко тянулась каждая из двух веток.

Волкодавы из охранного батальона начали проверять одну и проехали столько, сколько могла преодолеть дрезина за двадцать минут.

Поиски осложнялось тем, что у них не было ничего похожего на схему. Это все равно, что археологу будущего исследовать запутанное Лондонское метро. А еще пришлось забыть про обычную радиосвязь. Имевшиеся у них рации для подземной связи не подходили, но даже те, которыми их снабдил предусмотрительный Савельев, давали устойчивый прием только на расстоянии до трех километров. Местный гранит очень хорошо экранировал радиоволны.

В автомотрису правительственную производства «Уралвагонзавода», как звалось, чудище, отряд поместился весь. Еще два часа заняло маневрирование и сцепка — к бронелокомотивам прицепили несколько грузовых вагонов. По настоянию генерала Савельева это были четыре платформы и столько же крытых вагонов. Демьянов боялся, что высота последних не позволит им войти в портал тоннеля, но тот оказался гораздо шире, чем обычный метрополитеновский.

После того как закончили заправлять локомотив и зарядили аккумуляторы, состав двинулся с места ровно и плавно, быстро набрав скорость. Похоже, к этому паровозу можно было прицепить и вдвое больше.

* * *

«Гейт». Ворота. Врата.

Данилов повторил и так, и эдак слово английского происхождения, одновременно знакомое и незнакомое. Почему-то оно ассоциировалось у него только с вратами ада. Не лучше были ассоциации и со словом «портал».

Судя интервалам, через которые пролетали мимо опорные балки, он на глазок оценил их скорость в семьдесят километров в час. Значит, скоро они должны быть на месте. Не могут же эти катакомбы пролегать под всем регионом? Субъективно ему казалось, что они едут сквозь темный тоннель на восток уже много часов.

— А что в западном? — спросил Данилов товарищей.

— Сплошной завал. Похоже, подорвали его. Да и зачем нам в Москву? — хмыкнул Петрович. — Думаешь, там лучше, чем здесь?

Их звено расположилось не в автомотрисе, а во втором вагоне, обычной теплушке, где раньше перевозили не то бумагу в рулонах, не то еще что-то. Спали на полу, туалетной комнаты не было. Кто-то даже хотел запеть блатную песню про «столыпинский вагон», но остальные не поддержали.

Ехали долго. Столько, что Саше при его непритязательности, хватило бы, чтобы отоспаться. Это было разумно, учитывая, что по прибытии времени для сна может не выпасть долго. Но дремать совсем не хотелось. За крохотными смотровыми окошками в полной темноте, которую прорезали только отблески огней локомотива, пролетали метры бетонных стен тоннеля, однообразие которых нарушали только трубы и кабели, кабели и трубы. Здесь внизу все поражало своей капитальностью и ухоженностью. Ни трещинки, ни потека ржавчины. Теперь они точно знали, что и разобранная узкоколейка, и бывшая обогатительная фабрика, и заброшенные строения воинской части на горе Ямантау, которые до катастрофы успели заснять сотни туристов — были не более чем бутафорией. И если в городе наверху витал дух запустения, то здесь внизу все содержалось в идеальном порядке. По крайней мере, до войны, поправил себя Саша.

Внезапно вагон резко, со скрежетом и скрипом остановился. Если бы у них были верхние полки, кто-то мог бы попадать с них.

— Приехали, — проворчал Петрович.

— Пойду, узнаю, что у них там, — Дэн поднялся с места и направился по проходу между лежащими на полу или сидящими на чем попало людьми.

— Всем на выход, — передали по цепочке из первого вагона.

Дверь ушла в сторону, в полутемный вагон проник свет и запах.

Бойцы брали оружие; те, кто разулся, быстро обувался, продевали руки в лямки рюкзаков и выходили из вагонов. На станцию метро. Не хватало только светящегося табло с отсчетом времени до прибытия нового поезда и схемы маршрутов. Иллюзия была полной.

Подошел черед Александра и он, не теряя времени, спрыгнул на бетонный перрон, размеченный флюоресцирующей краской. Тот находился от дверей вагона на расстоянии тридцати сантиметров и значительно ниже, но тут уж было не до комфорта.

Воздух был сухой и лишенный запаха. Он не был застоявшимся — ощущалось его движение в направлении сердца подземного комплекса.

— Похоже, их строили, как старые ветки Московского метрополитена, с расчетом на естественную вентиляцию, — услышал Саша слова Дэна. — Воздуховоды работают за счет разницы давления. Иначе тут дышать было бы проблематично.

Недостатка кислорода он не ощущал, Данилов мог в этом поклясться. Прикинув, сколько они едут под уклон, Саша сделал вывод, что над ними уже не десятки, а сотни метров породы. От этой мысли ему стало неуютно, но не более чем от отсутствия туалета. Вернее, тот мог и быть, но их звено пока не отпускали с бетонного пятачка возле перрона.

— Очешуеть…

— Вы сюда посмотрите.

Иллюзия, наделившая незнакомые вещи чертами привычных, рассеялась. Станция была грузовой, а не пассажирской, и имела мало общего с благоустроенной подземкой.

Лучи прожекторов вместе с фарами локомотива разогнали темноту, пересекаясь высоко под потолком. Где-то высоко над их вагоном нависал кран. Чуть дальше, где остановился локомотив, над путями был проложен металлический виадук.

Половину того, что они назвали станцией, занимал кажущийся хаос контейнеров, связок металлических труб, двухсотлитровых железных бочек. Широкие ленты транспортеров, огороженные сеткой, тянулись во все стороны, исчезая в недрах горы: какие-то горизонтально, какие-то под углом. Черт их разберет, куда они ведут, подумал Александр, на них только ничего не говорящие указатели вроде «24/1». Парень повернулся вокруг своей оси, делая панорамный обзор. Еще в вагоне, не спрашивая ни у кого разрешения, он, как шпион, закрепил миниатюрную камеру, состоящую из одного объектива и карты памяти, у себя на голове, рядом с налобным фонарем. Видеоотчет о спуске в Ямантау будет готов, что бы ни случилось.

— Чего мы ждем? — спросил Данилов у командира звена.

— Похоже, решают, куда идти, — ответил Дэн.

— Разве тут нет схемы всего комплекса?

— Где-нибудь на стене, да? Это тебе что, торговый центр? — хмыкнул бывший сурвайвер. — Видно режим на объекте не предполагал свободного перемещения укрываемых… обычных — по всему комплексу. Надо искать у дежурных служб.

— А где их искать?

— Не твоего ума дело. Ты это, не беги впереди паровоза. Этим сейчас уже занимаются. Наша задача, как я уже сказал, не наступить куда не надо и ноги не протянуть раньше времени. Мы еще понадобимся. Наверно, не как боевая единица, а на подсобных работах. Что нам привычно.

Это не могло не радовать.

— Да, кажись, не с кем здесь воевать, — проговорил Презик, боязливо оглядывая пустую станцию.

Ни одного человека. Ни живого, ни мертвого.

* * *

— Я, понимаю, устали, но это, мать вашу, не повод переть вперед как носороги!

Генерал отчитывал бывалого спецназовца как нашкодившего котенка.

Демьянов видел, как вытянулось лицо у человека, еще минуту назад хладнокровно обезвредившего гранату с выдернутой чекой. Оправдываться, как мальчик, тот не стал, но и не возразил ничего, соблюдая субординацию.

Майор понимал причину злости Савельева. Они еще даже не начали работу, а уже имели потери и могли бы получить новые. Граната Ф-1, просто и незатейливо привязанная проволочкой к дверной ручке, ждала первого, кто воспользуется санузлом. Теперь она лежала на столе обезвреженная, но все еще таящая в себе немую угрозу.

Приподнятое настроение сменило чувство злости и желание перетереть обитателей подземелья в труху. Увеселительной прогулки никто и не ждал, но теперь им надо было идти, каждую секунду ожидая нападения. А это здорово замедлит и без того черепаший шаг. Но они забрались туда, куда забираться не следовало, если хочешь спокойной жизни.

Демьянов вспомнил, как он, пыхтя, поднялся по лесенке в вынесенную на крышу радиорубку. И вслед за дежурившим там бойцом увидел, как потолок тоннеля внезапно прыгнул вверх. Сечение осталось круглым, но диаметр стал немногим меньше двадцати метров. При желании по этой «станции №1» мог бы проехать автокран с поднятой стрелой. Демьянов, вспомнил, как читал, что концерн Рабиновича получил заказ на изготовление нестандартных проходческих комбайнов для строительства объектов к Олимпиаде в Сочи. Выходит, и здесь пригодились.

Но внезапно оказалось, что дальше по рельсам для них пути не было. Тоннель прерывался стальной перемычкой, которая плотно закупорила его, врезавшись в бетон, будто обрушилась на него с силой. Вторая ветка, которая могла быть частью местной кольцевой линии, была заглушена на таком же расстоянии от гейта на станции «Пихты». И открыть их вручную оказалось невозможно. А значит, надо было идти пешком.

Почти сразу после высадки на этот незнакомый берег хреновые вести пришли от дозиметристов. Вопреки ожиданиям, здесь на глубине уровень радиации оказался лишь чуть ниже, чем снаружи на станции, где произвели последнее измерение. А это означало, что радиоактивные воды все-таки проникали в убежище. Значит, времени у них еще меньше. Там наверху радиоактивное облако уже накрывало обезлюдевшее Межгорье и окрестные поселки, откуда ушли даже последние из выживших.

Пока они шли без защиты органов дыхания. Но на глубине скорее всего придется снова надеть маски.

К вечеру было обезврежено восемь ловушек на основе распространенных гранат и мин, и еще десять просто помечены и обойдены. Демьянов отметил, что между двумя ловушками есть большая разница. Огнемет и автоматические пулеметы явно смонтировали до войны. А эти «подарочки» установлены впопыхах и дилетантами.

Но легче от этого никому не стало. Зато чувство опасности лучше всяких командирских окриков установило в отряде железную дисциплину. Помня про присутствие в подземелье людей, способных на враждебные действия, они стали гораздо бдительнее. Все шли вперед в молчании: ни шуток, ни посторонних разговоров даже шепотом. Глаза внимательно изучали каждый квадратный сантиметр пола, стен и даже потолка, уши улавливали и анализировали каждый посторонний шорох.

В системе водоснабжения вода была, она текла из кранов жидкой струйкой — было ясно, что резервуары по-прежнему наполняются водой из артезианских скважин. На постах наблюдения они нашли несколько ящиков с НЗ, но их, как и воду, не тронули. Пить было решено только принесенное с собой, а употреблять в пищу — только то, что лежало большими партиями и в запаянных банках, то есть не могло быть отравлено. Пока они таких запасов не нашли, поэтому обходились принесенной с собой едой.

Час спустя была закончена разведка соседней станции. С первой ее соединял широкий коридор, вырубленный в скальном граните. Выход обозначала собой бронированная будка КПП, непрозрачное стекло имело микрофон для переговоров и панель, куда прикладывался пропуск, но ни одной прорези. Здесь стояли неподвижные стальные турникеты в человеческий рост, поставленные не для острастки безбилетников, а для сдерживания потока людей. А для сдерживания тех, кого и они не остановили бы, к потолку без всякого стеснения крепилась пулеметная турель знакомой конструкции.

По другую сторону пропускного пункта все выглядело более опрятно. Бетонные стены были окрашены в зеленый, лампы упрятаны в плафоны, на пол была нанесена цветовая разметка, обозначавшая какие-то маршруты передвижения — красные, синие, зеленые линии. Тут были стулья, скамейки и даже декоративные растения в пластиковых кадках. Нашелся даже небольшой кафетерий, в котором они решили ничего не трогать.

Предназначались эти площади, скорее всего, для персонала погрузочного пункта. Эта станция была вдвое меньше первой, но даже она была сравнима со станциями Новосибирского метро.

В середине платформы, прямо под несветящими лампами на потолке, кто-то выложил в ряд тюки — большие и поменьше. Похоже, кто-то серьезно готовился к переезду, и Демьянову это не понравилось. Значит, не все в порядке здесь.

Когда они пригляделись, майор почувствовал, как его будто током ударило. Тюки с поклажей там действительно были. Но были и тела людей. Мужчин, женщин и даже детей. Их было не меньше тысячи. Некоторые были в цивильной одежде, некоторые в одинаковых серых комбинезонах с номерами.

— Мрак. Это кто их так?

— Не знаю, — пробормотал Савельев. — Но лучше бы нам с ними не встречаться.

Они шли без масок, поэтому в нос им ударил тяжелых дух разложения. И по виду, и по запаху было ясно, что лежат не меньше месяца.

Один из спецназовцев быстро сделал предварительный осмотр.

— Следов повреждений нет. Похоже на БОВ… Некоторых рвало, были спазмы.

Ну почему нигде, куда они приходят, их не встречают с цветами? Почему везде такая жопа? Кошмар на кошмаре сидит и кошмаром погоняет.

— Срань господня… — выразил он все фразой из американских фильмов.

— Товарищ генерал, — услышал майор голос одного из ракетчиков. — Вижу раны. Нанесены после смерти.

— Укусы, — заключил Демьянов, еще до того, как Савельев отреагировал.

Первым телом, которое они увидели здесь внизу, был страшно раздувшийся труп большой собаки, черной как смоль, с лоснящейся шкурой. На перекошенной морде застыл оскал, на пасти запеклась темная кровь, глаза раскрыты. Ран на ней не было, а значит, она могла отравиться, поэтому лезть к ней близко было бы опрометчиво. Брюхо выглядело не вздувшимся от газов, а тугим, как барабан. И только сейчас до майора начало доходить: собака была не тронута тлением. Просто она очень плотно насытилась перед смертью.

Не только люди могут от страха сходить с ума. Насколько Демьянов знал, доберманы в современной России практически не использовались в качестве служебных собак. Да и нет резона брать их с собой в убежище. Выходит, это был чей-то любимец. У него и ошейник оказался непростой, с монограммой из золота. А этот экземпляр был особенно крупный. Кто мог держать в убежище такую тварину — она же одного мяса жрет как два здоровых мужика? Только тот, кому можно было хоть бенгальского тигра провести.

Герр Доберман, создатель породы, был совсем не добрый человек, а сборщик налогов, поэтому и собака получилась соответствующая. Но при надлежащей дрессировке это преданные охранники, а не дикие звери. И мозги у них в порядке, не хуже, чем у немецких овчарок. Что тут должно было произойти, что ошалевшая псина начала грызть всех подряд? Одно ясно — эти люди к тому времени были уже мертвы.

Но куда идти дальше со станции-некрополя, если ничего похожего на план так и не нашлось?

Зал с покойниками соединялся с широченным коридором, в котором находилось два лифта, большой и малый, а между ними лестничная клетка. Но та была обрушена, явно подорвана саперами. За раздвижными дверьми лифтов, малого и большого, оказалась пустота. Хороши бы они были, если бы хватило дурости кинуться туда не глядя. Из темноты слабо тянуло сквозняком. Снова тревожно затрещал радиометр.

Просветив шахту лифта фонарями, они увидели, как далеко внизу, метрах в двадцати, поблескивает металлом заслонка знакомой конструкции. Задрав головы, они обнаружили такую же и вверху, чуть ближе к себе. Даже лестницы в лифтовых шахтах были перерезаны ими надвое. Кто-то много сил приложил, чтоб отсечь одну часть бункера от другой.

Наверняка существовала другая дорога. Где-то должны были быть служебные тоннели, а еще неизвестно, куда вели конвейерные ленты. Но прежде чем основательно проводить поиски, надо было вернуться в лагерь.

От этих мыслей майора отвлек голос все того же спецназовца:

— Посмотрите сюда.

Они и раньше натыкались на следы. Похоже, в последние недели у людей тут руки не всегда доходили до мытья полов. В зале, как и на самой станции, было сильно натоптано, следы подошв были всех типов — от армейских ботинок с рельефной подошвой до обычных туфель. Но все они были старые, с давно засохшей и окаменевшей грязью. И вдруг среди этого хаоса их ждала тревожная находка — цепочка четких следов. Грязь на бетонном полу была свежей, день — максимум два.

— Всем утроить бдительность, — сказал Демьянов в головной телефон, — Все работы прекратить до нашего возвращения. Мы тут не одни!

Страшное чувство, что они опоздали, заставило прибавить шаг. Профи из охранного батальона ракетных войск физически не могли находиться везде, а майор понимал, насколько уязвимы арьергард и фланги растянувшегося по подземелью отряда.

Они только успели миновать турникеты, когда услышали на соседней станции эхо автоматных выстрелов.

* * *

На грузовой станции Демьянов еще в самом начале распорядился вскрыть несколько помещений. Даже тонкие на вид двери плазменный резак брал неохотно, и, как оказалось, игра не стоила свеч от геморроя. За дверями оказались обычные каптерки, где складировались баллоны со сжиженным газом, ядовито-оранжевая спецодежда со светоотражающими полосами и разнообразный инструмент, вплоть до обыкновенных швабр, ведер и метл. Нашли также помещения барачного типа на восемьдесят койко-мест, где устроили временный лагерь. Туда сносились и трофеи для осмотра.

Пять патрулей по три человека в каждом тем временем обходили станцию. Но когда одна из таких дверей, обойденная вниманием, бесшумно приоткрылась, рядом никого не было. Никто не заметил, как оттуда появилась группа вооруженных людей в серых камуфлированных костюмах и дыхательных масках, и, беспокойно озираясь, направилась к платформе.

Этой стычки могло не быть, если бы они узнали друг о друге раньше. Услышь чужаки голоса, они, возможно, выбрали бы другую дорогу. Но батальон из Подгорного хорошо выполнял приказ о соблюдении тишины. И когда в слабоосвещенном зале чужаки столкнулись с одной из троек, вторая оказалась у них за спиной.

Патруль был предупрежден, что свои не могут появиться с этой стороны, поэтому сразу схватился за автоматы. Но преимущество в несколько секунд решило их судьбу.

Серые вполне мог бы пробиться к своей цели — к путям. Им удалось ураганным огнем срезать и троих, появившихся с другой стороны. Беда их была в том, что они не знали, что на выстрелы стянется еще пятьдесят человек, и их возьмут в кольцо.

Бой в темноте, в которой к лучам фонарей присоединились вспышки трассирующих пуль, был коротким. Кто-то успел лечь на пол, кто-то дополз до укрытия, двое попытались добежать до путей, чтоб спрыгнуть и затеряться в тоннеле. Но когда заговорили два пулемета, шансов у них уже не было. По стиснутым на неудобной позиции чужакам ударил рой свинцовых ос, высекая искры из гранитных стен, оставляя оспины на бетоне и прошивая как бумагу металлические конструкции. Всего через тридцать секунд все, кто успели выбежать на середину станции, были мертвы, и только последние трое из чужаков отступили в темноту за дверью, из которой ранее появились. Но и это их не спасло.

* * *

Первый шок прошел, и Александр мгновенно сориентировался, делая как все. Сейчас, стреляя вместе с остальными по движущимся силуэтам, он не чувствовал такого страха, какой испытал на своем пути до Прокопьевска. Тогда он был один. Теперь не было того холодного комка в животе, который мешал соображать и действовать, только полезный нужный страх, который заставляет сердце биться чаще и быстрее гнать кровь.

Рядом с перекошенным окаменевшим лицом вел огонь. Сам Александр ничего не чувствовал. Ни ярости, ни страха. Даже для того, чтобы испугаться, ему нужно было больше времени. С другой стороны Петрович стрелял, беззвучно матерясь, укрывшись за колонной, стрелял спокойно и деловито, двойками и тройками.

— Одного живым! — прозвучал приказ, но, как видно, запоздалый. Пули уже рикошетили в узком коридоре. Ответного огня с той стороны больше не было.

Дверь начала было закрываться, но, когда оставался лишь узкий просвет, в него ударила граната, выпущенная кем-то из подствольника. В щели вспыхнуло желтым и громыхнуло, дверь вспучило и заклинило.

— Попал, еж твою мать, — произнес сурвайвер Денис, таким голосом, будто выиграл партию в боулинг.

Это было за секунду до того, как тот увидел, что и в их звене недосчитались одного человека.

Презик. Штатный клоун, который должен быть в любом коллективе. Каждому, кого его представляли впервые, он напоминал, что прозвище — не сокращение от резинотехнического изделия, что оно пошло от слова «президент». И его уважали, настолько, насколько можно уважать шута горохового, который фразы не скажет без прикола. Говорили, что он был неплохим человеком. Саша не мог подтвердить, так как не общался.

Пуля калибра 7,62, выпущенная кем-то наугад, пробила стекло маски, раскроила ему череп, и ушла дальше.

Раненых не было. Невосполнимые потери, как он узнал, семь против четырнадцати. Невосполнимые не только для близких — это государство могло призвать хоть миллион, а в городе каждый человек был на счету.

Боевого крещения у него опять не получилось. Он видел силуэты, стрелял по ним, но узнать, убил ли он кого-нибудь, не мог. Тела врагов были так нашпигованы пулями, что трудно определить авторство. Кто-то уже был мертв, кто-то умирал в конвульсиях. Их как раз осматривали.

Только один был жив. Похоже, он был у них пленником. Лицо его представляло собой сплошной синяк, руки были связаны за спиной эластичным шнуром.

* * *

— Они нам выбора не оставили, — словно оправдываясь перед самим собой, произнес Демьянов, глядя то на генерала, то на тех, кого привел с собой из Подгорного.

Но последним не нужны были никакие оправдания, они себя виноватыми не чувствовали. Генерал если и мог его обвинить в халатности, не стал. Самому майору было неприятно, что русские люди снова поучаствовали во взаимном истреблении, облегчая кому-то работу.

Это не могла быть засада. Эта группа наткнулась на них случайно. Даже на лицах тех, кто погиб в первые секунды, было больше удивления, чем страха. Наткнулись, но вместо того, чтобы тратить время на слова, сразу стали стрелять.

Только один из чужаков остался жив. Видно, потому, что после начала стрельбы сразу же упал на пол и спрятался в нишу в стене, которую Демьянов не сразу заметил.

По команде Савельева двое подоспевших вместе с ним к месту схватки спецназовцев начали переворачивать тела убитых врагов.

Под защитными костюмами у всех были легкие бронежилеты «Дефендер». Вооружены были разномастно, но автоматическое оружие было у всех.

Один держался позади других, но уйти не успел. ФСБшный бронежилет для скрытого ношения не помог ему, и он был похож на мешок с говяжьими потрохами от множества пулевых ранений. Мертвая рука сжимала пистолет ГШ-18, стекло маски было в крови, вытекшей изо рта.

Семеро за четырнадцать.

— Вот те раз, — присвистнул Демьянов, вглядевшись в знакомые черты, когда маску сняли. Он видел его пару раз в телевизоре. — Эдуард Боровский, полпред. И что нам за это будет?

— Пожизненный эцих с гвоздями, — на ходу бросил Савельев, размашистым шагом приближавшийся к месту боя. — Да ладно вам, Сергей Борисович. У них было не больше полномочий находиться здесь, чем у нас. Да еще с оружием. К тому же покойный и сам был не без греха. Вон что с человеком сделали. Ну-ка, развяжите его.

По его указанию, один из спецназовцев подошел к пленнику и разрезал путы.

— Представьтесь.

— Артур Войков, служба специальных объектов, — он шепелявил, во рту недоставало нескольких зубов. В другое время от фразы «шлушба шпешальных» Демьянов бы улыбнулся.

— Ваша должность.

— Начальник службы безопасности убежища «Большое Ямантау».

— Звание.

— Полковник.

— Вот и прекрасно. Значит, вы нам все здесь покажете, — Демьянов тоже подключился к допросу. Ему не заботило звание, которое имел этот человек, раз уж он даже с генералом себя держал на равных.

— Покажу все, что сумею, — голос Войкова был твердым, а взгляд уверенным. — Но обрадовать вас нечем.

Снаружи на станции были слышны голоса и шагов. Тела уже убрали, сложив в одной из подсобок. Своих потом вынесут, чтоб похоронить наверху, если только до конца похода их, живых и здоровых, не останется слишком мало.

Теперь она была прочесана вдоль и поперек и освещена прожекторами от края до края. О скрытности теперь нечего и думать, посетовал Демьянов.

«Если кто-то до этого момента еще не знал, что мы спускаемся, теперь нечего и надеяться на это».

Допрашиваемый тем временем замялся, переводя взгляд с одного бойца охранного батальона на другого. Те стояли в молчании, непохожие внешне, но в чем-то сходные, как разнояйцевые близнецы.

— Говори, — кивнул ему Савельев, обменявшись взглядом с Демьяновым. — Они свои. У меня от них секретов нету.

— Два месяца назад командный пункт вывела из строя диверсионная группа противника. Да, того самого.

Он достал из кармана и под пристальными взглядами всех присутствующих положил на стол медную бляху на короткой цепочке.

— Собачий жетон. Dog tag. US Marine. 3rd MARDIV. 3/95.

3-я дивизия морской пехоты, — расшифровал Демьянов. Цифры через дробь обозначали полк и отделение. Базировалась эта часть, если ему не изменяла память в Кэмп Кортни, на Окинаве. Далеко же забрались эти морячки.

— Они устроили в Ямантау зачистку, — продолжал ССОшник, — а перед уходом взорвали три ядерные бомбу ранцевого типа. Хорошо, что торопились. И что мы не дали им взорвать реактор. Тип его вам ничего не скажет, он существовал в единственном экземпляре. Скажут только, что он не расплавился, поэтому утечки радиоактивных материалов не было. Но в остальном дело швах. Тоннели глубокого залегания, а это 80 процентов площади комплекса, опасны для жизни из-за нарушения вентиляции. Отдельные секции затоплены. Есть и такие, вода в которых умеренно радиоактивна.

Последний оксюморон заставил Демьянова хмыкнуть.

— Как им это удалось? Амерам, я имею в виду, — спросил он.

— У них была крыса здесь, и очень высокого полета. Аж из самого кабмина. Она, вернее он, и открыл им ворота.

Савельев присвистнул.

— Ничего себе грызуны тут водятся. Вы, надеюсь, ликвидировали выродка?

— Он сам себя ликвидировал, как Гитлер, когда мы к нему порывались.

— Уточните. «Мы» это кто?

— Генерал-майор Сергей Вениаминович Рыбин. Он возглавил заговор против этой гниды. Нет, заговор… — Войков пытался подобрать нужное слово, — Назовем это спецоперацией по наведением порядка. Но не успели.

-Я слышал о нем, — вставил свою реплику Савельев. — Генштабист, но боевой генерал. — Он жив?

— Погиб в бою.

— Понятно. Ты давай, не запирайся. Рассказывай все, как есть.

— А этот Боровский, он тоже был изменником? — спросил Демьянов, будто положительный ответ на этот вопрос мог дать им моральное оправдание.

— Эдуард? Нет. Он добрался сюда после резни, незадолго до вас. Не предатель, но гад редкий. Чтоб иметь ценность для вербовки надо обладать какой-то властью, а он всю жизнь был куклой на веревочках. Тогда нас, коренных, тут осталось всего девять человек. Я, два офицера, а остальные простые техники. Зря мы ему доверились. Но вначале он нормальный был. А как только понял, что Эдемским садом тут и не пахнет, крыша у него начала клониться наберкень. А люди, которые с ним были… его бывшие партеры по рейдерским захватам, все при погонах, вообще начали звереть.

— Дальше можно и не рассказывать, — прервал Савельев. — В один прекрасный день они решили вас убить.

— Нет. Мы тоже не вчера родились. В последние дни у господина полпреда поехала крыша. И ладно бы просто пил, так он за день вынюхивал целый коксохимический завод. Постоянно говорил: «Мы здесь все подохнем». А это не добавляло желания работать под его началом… Мы попытались убить их первыми, но нам не повезло. Только меня оставили, я был нужен. Я немного помог вам. Вывел из строя системы безопасности. Иначе бы вас покрошили в мелкую нарезку еще на подходе. Но попал под подозрение. Хорошо, что они не знали наверняка, иначе бы я с вами не разговаривал.

- И зачем вы нам помогли? — Савельев посмотрел на безопасника испытующим взглядом прокурора.

— Я сделал вывод, что вы относитесь к силам, которым будет больше прока от содержимого Ямантау. Из моих наблюдений. Я следил за вами, еще когда вы подошли к периметру. Вы продвигались очень уверенно. Вот я и подумал, что вы люди интересные…

В этом незаконченном предложении содержался вопрос, и он был адресован генералу. Тот в ответ представился.

— Вот оно как, — старший безопасник убежища потер подбородок. — Значит, я не ошибся. Что вы ищете, товарищ генерал? Я тут не то чтобы каждый винтик знаю… но многое. Объект постоянно перестраивался, а техническую часть курировали совсем другие люди, их уже нет. Но постараюсь вам помочь.

— Мы ищем оружие, — немного помедлив, ответил Савельев.

— Стрелковое? Здесь его полно. Есть даже законсервированная боевая техника. Хотя ангары и гаражи больше всего пострадали от ударной волны и вспышки.

— Ядерное оружие. Оно должно у вас храниться в виде транспортно-пусковых контейнеров.

На этот раз молчание освобожденного пленника длилось еще дольше.

— Даже не спрашиваю, откуда вы знаете, — Войков явно был потрясен. — Скажу только, что помогу, чем смогу. Но, скорее всего, мы опоздали… Они наверняка приходили за этим. Да не полпред, а американцы. Ладно, господа, я с вами поделился, теперь вы не потрудитесь… Как там наверху?

— Радиоактивный ад, если кратко, — ответил Демьянов. — Да не бойтесь. Не по всей стране. Но над всем южным Уралом из-за взрыва на «Маяке». В остальных местах в основном уже все очистилось. Жить можно.

— Это радует. Ад, говорите? Это похоже на то, что вы увидите в Ямантау. Только добавьте ледяную воду и недостаток кислорода.

— Не надо нас пугать. Лучше расскажите, как открыть эти долбанные заслонки на путях.

— Открыть можно вручную. Там есть механизм. Но разблокировать — только с запасного диспетчерского пункта, а это далековато.

— Ничего, ноги не натрем, — Савельев уже поднимался со стула. — Ведите.

Их новый знакомый не слукавил. Распахнув герметичный люк в полу, он, как и думали Сергей Борисович, повел их по узким сервисным тоннелям. Без него они, может, и не заблудились бы, но потратили бы дни на разведку этой сети. Они следовали за ним, держа его на прицеле — генерал, майор, трое «волкодавов», за ними еще десять. Остальные остались на станции, в еще большем

— Те люди в большом зале… Что это с ними случилось? — спросил Демьянов, когда они двигались по узкому переходу, где проходили толстые запотевшие трубы. Не то отопление, не то канализация.

— Они умерли, — съязвил Войков.

— Это я понял. Но как? И кто это такие? — терпеливо вытягивал информацию Демьянов. Ему вспомнился сериал про доктора-мизантропа. Но дал себе слово быть снисходителен к этому показному цинизму, пока тот не мешает делу.

— Соль земли и сливки общества. Не все, конечно, сюда добрались, но некоторым повезло.

— И кто же это их так? — майор вспомнив страшную кучу малу.

— Дезинсекторы. Патентованные ассенизаторы.

И Войков, который из-за своей всклокоченной шевелюры и общей неопрятности у Демьянова все больше ассоциировался с доктором Хаусом из одноименного кино, снизошел до разъяснений. Рассказал, как всем обитателям бункера было приказано построиться на центральной станции, с вещами: якобы для подготовки к эвакуации. К тому времени сам Бобров в бронированном коконе уже выбил себе мозги из наградного пистолета, и захватчики распоряжались в Ямантау как у себя дома.

Но эвакуировать никого не стали. Вместо этого отправили всех неожиданно для них — но вполне предсказуемо для Войкова — туда, где никакие вещи не нужны. Сделано это было с помощью нервнопаралитического газа. Уже после штурмовая группа морских пехотинцев растеклась по подземелью, ликвидируя очаги сопротивления. К тому времени Рыбин был мертв и единого фронта, чтобы противостоять им, не было. Но кто-то еще сопротивлялся, а кто-то просто прятался. И тех, и других травили как тараканов гранатами с газом или сжигали из огнеметов. Но и последние защитники огрызались, убив как минимум пятерых морпехов, похожих в своих тактических бронежилетах и экипировке на космодесантиков.

Это только считая тех, чьи их враги не сумели отбить и забрать. Ориентировались эти гады в бункере прекрасно — наверно, изучили планы задолго до операции. А с центрального командного пункта они получили доступ к системам наблюдения по всему комплексу.

Но они не могли находиться здесь вечно, и это спасло тех девятерых. Последние защитники забаррикадировались в одной из тупиковых выработок. Чтобы затруднить передвижение чужаков по бункеру, они вывели из строя лифты, лестницы и сумели перегородить аварийными заслонками тоннели. Последнее и спасло Ямантау от полного разрушения.

А через четыре часа, когда незваные гости уже улетели прочь на своих вертолетах, подземелье сотряслось от серии страшных взрывов. В сотне мест массивные обвалы рассекли туннели, уменьшив площадь комплекса вдвое. Тут и там прорвались в бункер подземные воды и вода из поврежденных резервуаров. Ударная волна, ревущее пламя, тысячи тонн породы и кубометров воды уничтожили почти все, что было здесь собрано.

Один из фугасов взорвался на командном пункте. И хотя многие системы дублировались, а другие были автономны, Ямантау после этого перестало существовать как целое. Бункер под горой превратился в сеть едва связанных между собой пещер с остатками инфраструктуры.

Пока они шли, Демьянов продолжал расспрос.

— Что с лифтами? Только не говорите, что они упали.

— Да это я их уронил. Сделал скоростными, но только в одном направлении. На одном как раз гады поднимались. Помню, как вопили, аж жалко стало. Нам сюда, господа.

Канализационная труба извернулась как змея и пошла вверх, а вместе с ней и тоннель. Карабкаясь по скобам на стене, они поднялись на высоту десятиэтажного дома, из чего следовало, что по вертикали комплекс был так же растянут тоже значительно.

Демьянову не понравилась гулкость шагов по скобам, и он сделал знак следить за проводником в оба. Руки тому связать было нельзя, но за каждым шагом его наблюдали сразу двое, а лез он не первым и не последним, а в серединке.

— Вот он, диспетчерский пункт, — наконец, объявил Войков, аккуратно отодвинув металлическую решетку. — Милости прошу.

* * *

В освещенной бледно-желтыми лампами аварийного освещения комнате с обшитыми металлом стенами было несколько вращающихся кресел и два стола. Остальную часть помещения занимало оборудование.

Войков включил широкий экран, его свечение сразу раскрасило комнату в необычные тона.

На заставку кто-то поставил российский герб. Операционная система была не «Windows», но все смотрелось как обычно — рабочий стол, файлы, папки. Пальцы сотрудника ССО быстро бегали по клавишам. Демьянов вспомнил, как читал про разработку на базе Linux специальной операционной системы для вооруженных сил. И правильно. Не дело это, чтоб операторы, запускающие ракетные ужасти, пользовались буржуазными «Виндами», как какие-нибудь менеджеры.

На минуту система зависла, но ее оператор что-то почистил в кэше, и все заработало.

— Маленькие накладки, — пробурчал Войков. — Даже сюда добрались вирусы и трояны. Запишите себе парочку на флэшки, пусть живут, хе-хе.

Демьянов подумал, что даже в это глупой шутке есть смысл. Все это теперь история. И вирусы, Такое же свидетельство культуры прошлого, как глиняные таблички шумеров.

Наконец, на свободную стену спроецировалась трехмерная схема комплекса. На самый большой монитор вывелись ее двухмерные проекции. Разные тоннели были расцвечены всеми цветами радуги, отчего схема походила на флаг движения LGBT.

— Это то, что было.

Войков нажал несколько кнопок. Линии истончились, изображение стало прозрачным, и на него наложилось второе.

«А это то, что есть», — и без подсказок понял Демьянов.

— Бомбы… точнее, фугасы были заложены вот сюда, — ССОшник отметил световым пером прямо на схеме четыре точки, которые тут же налились красным, — Заложены с точным расчетом для нанесения максимальных повреждений. Еще до взрывов были опущены защитные перемычки, которые вы и видели.

Но и они не смогли заметно уменьшить ущерб от четырех двадцатикилотонных бомб. Точнее, фугасов.

— Это хорошо, что вы при костюмах, — продолжал безопасник. — Правда, ваши маски тут не пригодятся, вам понадобятся дыхательные аппараты и кислород. Не пейте воду из местных водопроводных сетей. Они еще функционируют, но резервуары, куда вода поступает из скважин, небезопасны. И остерегайтесь мин-ловушек.

— Это все мы и сами поняли, — махнул рукой Савельев. — Рассказывай дальше, и ничего не забудь.

 

Глава 2. Налет

Она плюхнулась на диван прямо в обуви и закурила. Денек выдался тот еще. Даже при их обычном графике, такого не было давно.

С утра осматривать и слушать стетоскопом худых анемичных малышей, потом читать старшим школьникам лекцию о вреде употребления алкоголя и правилах гигиены.

Потом ассистировать коллеге при несложной, но неприятной операции на ноге рабочего, который покалечился при погрузке леса-кругляка. Именно такими и были большинство травм в городе. Не боевыми ранами, не покусами зверей и даже не отравлениями, а самыми обычными — бытовыми и производственными. А это, как ни крути, показатель мирной жизни

Разумеется, она уставала. В городе был сильный дефицит медработников. Странно, но факт: еще в Убежище собралось видимо-невидимо студентов технических вузов, одних кандидатов наук было человек двести, не меньше двадцати докторов наук, один академик, но не было ни одного окулиста и всего один стоматолог. Были математики, химики, инженеры, ракетостроители, физики-ядерщики. Гуманитариев было меньше, но тоже хватало с избытком. Имелись и юристы, менеджеры и даже мерчендайзеры. Но если оценивать значимость отдельного человека для всего подземного сообщества, один стоматолог стоил всех вышеперечисленных вместе взятых.

Бориса берегли как зеницу ока. Он был уже немолод, и сердце у него пошаливало, поэтому Совет настоял на том, чтобы он понатаскал самых способных медиков в том, что касается лечения зубов. Мария тоже была в их числе. Теорию она знала еще с мединститута, а вот с практикой были проблемы. Несколько уроков пошли ей на пользу, хотя до совершенства еще очень далеко.

А как иначе? Случись с ним что, — и всем им придется лечить зубы наговорами, приговорами и заговорами, как в старые добрые времена.

Завтра утром надо было идти читать лекцию молодежи. Неужели сама она уже не относится к этой категории?

«Готовить себе смену» — жуткая фраза, но, если подумать, все они должны были принимать во внимание тот факт, что они не вечны. На город надо обучить в объеме знаний фельдшера минимум человек сто, а лучше двести.

В полдесятого в здравпункт пришел на своих ногах второй за этот день пациент. Выглядел он неважнецки. Жаловался на тошноту, понос и температуру. Чернышева, как и любой на ее месте, в первый момент подумала на острую лучевую болезнь, которая в продромальном периоде давала именно такую картину, но интуиция и опыт заставили ее засомневаться в диагнозе.

После долгих расспросов пациент признался, что употреблял консервы, которые «нашел в подвале одного из домов на окраине».

Маша не поверила в эту сказку. Как минимум он должен был покинуть городскую черту, где все давно было зачищено. Но, может, и не он сам ходил. Даже ребенок знает, что в городе действует черный рынок, который осуществляет свое распределение, параллельное системе пунктов раздачи.

По хорошему счету, надо было сообщить, кому следует. Тому же Масленникову.

Но не хотелось подводить людей. Ведь если устроят показательный «шмон», то полетит много голов. Узнают и про незаконные вылазки, и про неучтенный «хабар», а этим занимаются не только пропащие люди.

Даже если продукт был в герметичной упаковке, это ничего не значило: при неправильном хранении за это время он мог превратиться в мину замедленного действия. Хотя даже насчет сохранности упаковки этот дурачина поручиться не мог.

Так как тяжелой дегидратации не наблюдалось, внутривенное вливание солевых растворов можно было не назначать, а ограничиться тетрациклином. Жалко, конечно, тратить. Антибиотиков мало осталось, а этот бы и без них выздоровел: ну, пропоносило бы его с недельку и отпустило; с виду он бык здоровый. Но врачебный долг превыше всего. Пока, слава богу, никого тяжелого нет, можно и его госпитализировать на пару дней. А там пусть идет работать. Добрая она была в этот день.

Прогноз был, в общем-то, благоприятный.

Да, теперь работалось легче, чем в Убежище. Воспоминания о тех днях до сих пор иногда посещали Машу, да и ее коллег тоже. Тогда обычный график включал в себя несколько осмотренных покойников в день. Тогда она и сама уставала так, что по вечерам цветом лица сама напоминала труп.

Тогда, в страшные первые дни в убежище Машеньке, тогда еще Чернышевой, а не Богдановой, приходилось иметь дело с сотнями больных, и чтобы привести в порядок нервы, пить приходилось не только валерьянку.

Здравпункт и мертвецкую соединял длинный и узкий коридор, который шел параллельно главному. Медработники мрачно шутили по этому поводу, что более здравую идею невозможно представить: пациенты идут в здравпункт, а оттуда сразу препровождаются в морг, не создавая ненужной паники снаружи.

Но эта шутка не имела под собой реальной почвы: катить каталку или нести носилки по узкому проходу было нереально — в нем не разойдутся даже два человека средних габаритов.

Однажды, день на десятый, к ней привели девочку лет восьми с головной болью, сухим кашлем и отсутствием аппетита. Девочка оказалась ее тезкой. Чернышева измерила Машеньке температуру: 37,3 и успокоила родителей, сказав, что это, скорее всего, ОРЗ и никакой опасности нет. В Убежище, с его постоянной сыростью и холодом, это был самый распространенный диагноз. Порекомендовала соблюдать постельный режим, пить больше жидкости и т.д. и т.п. Голова у нее в тот момент была занята совсем другим: на вечер была назначена серьезная операция на получившем сильные ожоги поисковике, ничего подобного она раньше не делала и даже не видела. «Мария Александровна» пропустила мимо ушей слова девочки про «мурашки по коже», посчитав это следствием повышенной температуры. Также заключил и ее старший коллега, находившийся рядом.

Только потом она вспомнила, как называется этот симптом: парестезия, и он может являться признаком заболеваний нервной системы. Таких, к примеру, как бешенство. Это уже потом, когда через неделю маленькую больную уже не привели, а принесли на руках. Что-то странное творилось с ней: ее трясло и подергивало, она не могла усидеть на месте ни на секунду, и матери пришлось крепко держать дочку за плечи, чтобы Мария Александровна смогла осмотреть ее и прослушать. Теперь стало ясно, что предыдущий диагноз был неверен. Именно тогда Маша увидела на запястье затянувшийся укус явно крысиных зубов. Зря они не сказали ей об этом раньше.

В Убежище не оказалось антирабической вакцины, чтобы осуществить экстренную прививку. А когда ее нашли, было уже поздно. Девочка была обречена на медленную смерть и все, что могли сделать врачи, это облегчить страдания уколами обезболивающего.

В тот день было довольно мало больных на стационаре, и девочку положили в отдельную палату. Как только Машеньку вынесли из ярко освещенного кабинета в полутемный коридор, она сразу успокоилась и перестала дрожать. В палате было еще темнее: 50-и ваттная лампочка под грязным плафоном почти не давала света. Ее давно бы надо заменить, но все руки не доходили.

Чернышева навещала ее регулярно. Скоро она заметила, что, стоит ей открыть дверь в коридор, девочка зажмуривается, вздрагивает и отворачивается. Громкие шаги санитаров за дверью, голоса, попытка поправить одеяло или измерить температуру — все вызывало у нее дрожь и крики.

Чернышева знала, что инкубационный период у бешенства длится в отдельных случаях до года, но только наступившая на третий день после госпитализации гидрофобия развеяла все иллюзии. Это был приговор, и никто не мог ничего изменить. Иногда наступали краткие светлые промежутки, и казалось, что девочка идет на поправку, но все они сменялись ухудшением. В понедельник у больной началась повышенная саливация: «пена у рта», она отказывались от воды и пищи, температура поднялась до 40,6°С. Наступил паралич лицевых мышц и голосовых связок — она больше не кричала, а только молча лежала, отвернувшись к стене.

Чернышева все еще пыталась сделать все, что в ее силах, но в ее силах было только продлевать агонию и оттягивать неизбежный исход. Она еще верила. Она знала, что имелись случаи полной ремиссии бешенства даже на стадии острого энцефалита, пусть такие случаи можно перечислить по пальцам. В пятницу девочка умерла от апноэ. Чернышева знала, что в случившемся не только ее вина, но… разве это имеет значение? На ее глазах умерло много людей, сотни, пожалуй, но ни одно лицо не задержалось в ее памяти так долго, как это. И всего один вопрос не давал ей покоя: «Почему?»

Тогда она во второй раз почувствовала свое полное бессилие и беспомощность. Когда маленькое тельце завернули в простыню и отдали родным проститься, она закрылась в комнате и вливала в себя алкоголь до тех пор, пока не провалилась в приятную темноту. Забытье было неполным: перед ней проносились какие-то обрывки прошлого, кто-то звал ее по имени, она с кем-то говорила, о чем-то спрашивала, смеялась. Постепенно куски сталкивались, наслаивались один на другой и группировались в целые эпизоды. Потом она увидела как бы себя со стороны, в белом фартуке, с белым бантиком — выпускницу средней школы №8, рассказывающую дурацкий стишок на сцене актового зала.

Вокруг был свет, она слышала голоса людей, которых не видела со дня окончания школы. За окном светило солнце, пели птицы, проезжали машины. И во всем этом не было места распухшим мертвецам, обгорелым костям и умирающим детям. В этом солнечном мире все это казалось бредом сумасшедшего. Она уже начала верить в то, что ничего не было.

Да, хоть теперь работа тоже не сахар, но с тем, что было не сравнить.

В ее обязанности заведующей отделом санитарии и здравоохранения входила регистрация смертельных случаев в городе и присоединенных территориях, а также составление краткого отчета по каждому.

Самыми частыми причинами смерти были сердечная недостаточность и онкологические заболевания, немногим реже инфекционные, вызванные ослаблением иммунитета вследствие облучения, но за всем этим, конечно, стояло истощение и недостаток питания.

Маша терпеть не могла бумажную часть своей работы, которая, как ей казалось, никому не приносит пользы. Но если подумать, бывали в ее трудовом распорядке моменты и похуже. Девушка вспомнила о своем позавчерашнем визите в «лепрозорий» с проверкой. Так они по-доброму называли туберкулезный диспансер. Всех больных в открытой форме изолировали, чтобы не допустить вспышки эпидемии в городе. В Убежище бог каким-то образом уберег их, но теперь болезнь вспыхнула с новой силой. Из содержавшихся там тридцати человек четверть скорее всего не доживет до весны. У одного был кашель… очень плохой, лающий, идущий откуда-то изнутри. И еще этот яркий румянец на мертвенно-сером лице.

Палочка Коха (очевидно названная в честь министра, при котором уровень жизни упал до рекордных показателей) была коварна и адаптировалась к антибиотикам быстрее, чем когда-то компьютерные вирусы — к защитным программам. Курс лечения занимал до полугода и стоил дорого. Лекарств не то чтобы не хватало, но и избытка не было. Поэтому не раз и не два в курилках она могла слышать людоедские разговоры об эвтаназии. В том числе и от врачей. Кроме того, туберкулез — социальная болезнь. Если бы у них была нормальная еда: овощи, зелень, фрукты, мясо… шансов было бы больше. Если бы да кабы. На протяжении всего инспектирования ей было не по себе, несмотря на стерильную маску, халат, бахилы, постоянную санобработку помещений и кварцевание на выходе.

Рабочий день, наконец, закончился, но она не торопилась домой. Знала, что Володя опять задержится в Мэрии — он об этом ее предупредил. Значит, можно еще посидеть и доделать неоконченные дела.

За окном наступил вечер, затем его полусвет постепенно померк, за окном светил только фонарь и далекие окна, за одним из которых сидел, погруженный в государственные дела, ее муж.

Одно радовало в такой работе — никто ее не проверял и не контролировал, не стоял над душой. Чтобы немного отвлечься, девушка решила сделать перерыв и попить кофе с сухарями, попутно перелистывая старые глянцевые каталоги компании «Stratford-on-Avon» за июль 2019 года.

Какая же красивая была жизнь… Маша вздохнула, чувствуя подступающий приступ ностальгии. Все это они потеряли. У нее в комнате стоял целый ящик с всевозможными косметическими средствами для любого места на теле: питательные шампуни, лаки, краски для волос, всевозможные кремы, гели и муссы, грязи, тушь, блеск для губ и для тела… и еще много чего, чем пользовались женщины на протяжении веков, чтобы дурить мужчинам головы. Владимир постоянно грозился вынести половину этого добра на помойку, но только шутя.

На мгновенье ее взгляд задержался на прическе, которая была у рыженькой модели на обложке. Машенька была уверена, что она бы и ей пошла. Но точно так же она была уверена в том, что никогда себе такую не сделает. Не потому, что в городе был дефицит парикмахеров (один имелся) и средств для укладки волос. Просто это слишком непрактично. Настолько, что даже смешно.

К тому же вызывала неприятные воспоминания.

Чернышева расставалась с волосами не в одночасье, а в течение первого месяца после катастрофы. Хотя потеря волос была катастрофой сама по себе. Чтобы избежать приступов суицидальной депрессии, она нашла в одном из домов на поверхности подходящий по цвету и форме парик.

Уже через неделю на макушке прорезались новые, которые больше напоминали щетинку, но уже были черными. Странно, что не седыми. Вроде бы никто тогда не заметил подмены. Мужики и подавно. Это был ее секрет: несмотря на то, что многие ее знакомые тоже лишились шевелюры, им незачем было знать, что и она подвержена этой напасти

— Это только между нами. Правда, лысик? — говорила она тогда своему коту, и, казалось, голый сфинкс понимающе улыбался.

Теперь его было не узнать, он раздобрел и заматерел. Грозой мышей так и не стал, зато приобрел вальяжность домашнего любимца китайского императора. Даже Владимир иногда был не прочь погладить его и почесать ему загривок.

Да, сколько всего уложилось в этот год… Всего год.

Во всем этом была некая глобальная несправедливость. Почему ее лишили того, что было у тех, кому повезло родиться раньше? Почему ей не дали нормально погулять молодость? Пусть бы этот гребаный Армагеддон произошел лет на тридцать позже. Где тот урод, из-за которого ей пришлось почти год гнить в земляной норе, вместо того чтобы нежиться на пляже?

Но где ж его найдешь, этого гада.

* * *

В этот момент раздался стук в дверь. Девушка со вздохом отложила журнал и, скрепя сердце, отправилась смотреть, кого там принесла нелегкая. Идти ей было по-настоящему лень, тем более что кофе, уже вторая чашка, безнадежно остывал; но служба есть служба.

Кого же это принесло?

Дверная ручка повернулась несколько раз, но не в ту сторону. Знакомый голос за дверью выругался. Это явно был не очередной больной.

— Сколько раз надо повторить? — крикнула девушка с непритворным раздражением. — На себя!

После этого он, наконец, справился с задвижкой и вошел.

— Ого, какие люди и без охраны.

— Привет, сестренка. Чё-то ты не в духе сегодня… Дай, обниму тебя.

— Очумел? — она отстранилась, уворачиваясь от его рук. — Забыл, кто я теперь? И с кем?

— Как знаешь, — слегка разочарованно произнес Серега Морозов. — Этот твой штандартенфюрер, конечно, мужик суровый, но о старых корешах тоже забывать не надо.

— Так ты ко мне или адресом ошибся? — Мария нехотя подняла на него глаза от журнала.

— К тебе.

— Я слушаю.

— Почифирим? — предложил гость. — Можно и чего покрепче.

— Да ты прям как Винни-Пух. «И того и другого, и можно без хлеба…» Скромнее надо быть, — произнесла Богданова, в девичестве Чернышева, показывая, что подхода к ней не найти. — Будешь еще мою заварку переводить. У тебя дело какое или просто зашел?

— Дело на полмиллиона.

Морозов протопал по комнате, засунув руки в карманы, надув щеки и придав лицу выражение, как он думал, непомерной крутизны и вольготно расселся в ее кресле. Маша скривилась, но ничего не сказала. Постоянного поста охраны в здании не было. А зря.

Серега Морозов, также известный как Морозко был одним из тех, с кем она делила воспоминания о первых днях в Убежище. Особой теплоты она к нему не чувствовала, но и негатива тоже. Простой нормальный парень, не обезображенный воспитанием. Росту он был среднего, телосложения крепкого. Про таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. У него был массивный квадратный торс, кривые ноги, непропорционально длинные руки, выдающаяся нижняя челюсть, приплюснутый боксерский нос и довольно низкий лобик. Картину дополняли маленькие бегающие глаза под сросшимися бровями, похожие на маслины. И последним штрихом был длинный, хотя и бледный шрам на левой щеке.

«Тюрьма? — любил он говорить. — Бывал я там раз. Но меня оттуда выгнали за плохое поведение». Ему обычно не верили, хотя в подтверждение он демонстрировал татуировки, похожие на блатные.

Великий криминалист Чезаре Ломброзо посчитал бы его доказательством теории преступного человека, но это был всего-навсего недоучившийся менеджер, и его самым серьезным правонарушением было разбитое окно.

Вот с такими субъектами Чернышева когда-то водила знакомство. Чем-то они привлекали ее раньше. Может, с ними было не так скучно. А теперь они казались ей просто сопляками, заигравшимися в крутых парней. Реальность спасательных операций в городе показала, что совсем не такие обычно показывали себя молодцами.

Надо было давно разорвать старые связи, послав их всех раз и навсегда к собачьей матери. Теперь она расплачивалась за это упущение необходимостью отваживать каждого в отдельности. Владимир, если бы увидел, спустил бы таких гостей с лестницы, а ей бы потом весь день канифолил мозги разговорами о «порочащих связях».

Поэтому она и не хотела поднимать шум, а надеялась дождаться, пока он уйдет сам.

— Ну так что, идешь с нами в Новосиб… за покупками? — второй раз повторил свое предложение Морозов. — Маршрут безопасный. Халявы много.

— Интересный вопрос, — наморщила носик девушка, — А зачем мне оно надо?

— Могла б развеяться, — ответил парень, хитро подмигивая, — Я ж тебя знаю, Марусь. Достал он тебя, поди, фашист этот.

Она улыбнулось, но не весело. Развеяться? А ведь попал в точку, паршивец, хоть и туп как дуб. Да, в семейной жизни было не все так гладко, на то она и семейная. Гранитный, железобетонный и прочие слова, характеризующие мужчину, это, конечно, важно для его спутницы. Но недостаточно. Иногда хочется и нарушения порядка, легкости, которая железобетону не свойственна.

Но надо быть полной дурой, чтоб променять тихую гавань на море в шторм. Тем более в такое время, как теперь. Буря, за окном, кстати, была самой настоящей. Как бы провода не пообрывало.

— Кто ж вас выпустит, скажи мне? — покрутила головой она. — Тут вообще Масленников хочет карантин установить.

— Тебе можно, — гнул свое Серега. — Ты ведь, это самое, представитель власти.

— Ага. Представитель. И, знаешь, поэтому я запрещаю вам, — решительно сказала девушка, поднимаясь со стула, — Уходи лучше по-хорошему. По старой памяти никому не скажу, но только если свалишь прямо сейчас.

Он не двинулся с места. Похоже, такой поворот разговора был для него неожиданностью, и она знала, что сама дала к этому повод. Был за ней грешок, или даже грех без всяких уменьшительных суффиксов. Несколько раз, даже будучи связана семейными узами, она вырывалась с ними за город, чтоб хорошо провести время.

Но сейчас не собиралась. И никогда больше.

Морозов продолжал смотреть на нее как-то странно, и тут же Машу кольнула неприятная мысль, что она не узнает своего старого знакомого. Или просто никогда не знала?

Это человек не сидел в тюрьме. До войны он никого не убивал и не держал в руках оружия. У него даже не было знакомых, сидевших за ограбление или убийство. Но его мысли были мыслями зверя, скорее скользкого, чем покрытого шерстью. Он был недоучившимся менеджером, а не уголовником, и до августа 19-го не совершал ничего серьезнее «отжима» телефона у лоха на автобусной остановке. Но он действительно представлял опасность для окружающих, потому что не переступал грань только из страха возмездия. Ломброзо не ошибался.

Сергей не двигался, а продолжал нагло пялиться на нее. Чернышева уже собиралась попросить его снова и погромче, когда услышала крадущиеся шаги за спиной.

— Привет, крошка, — пробасил сиплый голос ей прямо в ухо.

Маша не успела ничего понять, а сильные цепкие руки уже схватили ее поперек талии и втащили в соседний смотровой кабинет. В след ей хихикнул Морозов.

В комнатке, где раньше пахло лекарствами, дышать было трудно от едкого неприятного запаха чужих людей. Тут было что-то иное, не просто прогорклый пот на давно немытых телах.

«Окно, — вспомнила она. — А за ним козырек. И пожарная лестница рядом. Трудно залезть, но можно, если постараться. Вот они и залезли. Он впустил их».

Окошко действительно было приоткрыто, но даже струйка свежего вечернего воздуха не могла разогнать затхлую вонь. Мария пыталась сопротивляться, и тогда ее ударили наотмашь по лицу. Слегка, но достаточно для того, чтобы пошла кровь. Закричать она сначала просто не смогла, а когда ступор прошел, в рот уже затолкали тряпку, завязав по всем правилам кляп.

После этого ее швырнули на смотровую кушетку, а руки стянули проводом от телефона.

Ошеломление прошло, и она узнала этих людей.

Один из них — Рома Гермогененко по кличке Гематоген, или просто Гема. Предки его, не в сленговом смысле, а дальние — происходили с Западной Украины, но сам он другого языка кроме русского матерного не знал. Поговаривали, что он сколотил из своих приятелей нечто вроде криминальной группировки. Состав ее был непостоянным, но человек пятнадцать самых бедовых жителей Подгорного она объединяла. В Убежище им было не развернуться, но, оказавшись наверху, они получили больше свободы действий. «Люмпены» — вспомнила Маша словечко мужа. А по-русски — подонки. Любая человеческая популяция содержит фиксированный процент таких. Не был исключением и Подгорный.

Это были регулярные «залетчики», завсегдатаи штрафного отряда. Когда в городке творилось что-то нехорошее, они почти всегда оказывались в центре событий. То надебоширят, то кому-нибудь лицо разобьют.

Но не убийцы же они, подумала Маша, и это ее немного успокоило. И даже не грабители. Ничего серьезнее копеечных краж, мелкого вымогательства и хулиганства за ними не числилось. Иначе бы давно оказались на столбах или за воротами.

Один раз весной терпение у Владимира лопнуло, и всех их выгнали взашей за городскую стену. Через две недели они пришли оборванные и голодные, и чуть ли не со слезами умоляли пустить их обратно. Обещали загладить вину. Пустили. После этого ходили тише воды ниже травы и пахали с удвоенной силой. Вот только Гермогененко месяц назад вдруг снова исчез. Думали, что он стал кормом для бродячих собак или нехороших людей. Одиночку в пустошах ждала только такая судьбина. Устраивать широкомасштабные спасательные работы городок не стал, и уже вскоре самовольно оставившее лицо должны были официально признать погибшим и навсегда вычеркнуть из списка на получение продуктов.

А теперь он неожиданно «всплыл» живой и здоровый, если не считать пары новый шрамов да провонявшей нестиранной одежды. В городе такую свинью отправили бы мыться под конвоем. Когда он исчез, его приятели окончательно притихли. Гематоген был их коноводом, без него они были обычными парнями с простительными слабостями.

Теперь двое из них стояли вокруг него: Боря по кличке Мажор, плюгавый парень в кепке, который раньше был сыночком чиновника, и Слава Сохин, по кличке Лось, здоровенный дебил. Это слово не было оскорблением: его олигофрения была подтверждена документами, которые нашлись у него с собой в кармане еще в Убежище. Поэтому ничего тяжелее работы дворника ему не поручали. Но у Маши были обоснованные сомнения в диагнозе. Уж очень часто она видела в глазах «дурачка» наглый вызов. Этого симулянта она тоже собиралась вывести на чистую воду.

Все трое были вооружены автоматами и все трое издевательски пялились на нее, связанную и беспомощную.

— Ты говорил, она согласится, — донесся незнакомый скрипучий голос из ее рабочего кабинета, где всего пять минут назад она спокойно листала каталоги.

— Ошибочка вышла, Валерьяныч! — залебезил в ответ Серега. — Упертая сучка.

— Плохо, родной, — продолжал неизвестный. — И что теперь с ней делать прикажешь?

— Завалить, нет?

— Нельзя, — обладатель голоса, наконец, появился на пороге. Серега как «шестерка» выглядывал у него из-за плеча. — Так дела не делаются. Если валят, то когда альтернативы исчерпаны. Так ведь, Машенька?

У Маши язык прилип к гортани. В силу своей работы она знала каждого в городе в лицо, включая новоприбывших. Каждый новый человек, приходя в Подгорный, а их было не так много — подвергался тщательным проверкам, в которых опять-таки участвовала она. А этот был чужаком-нелегалом. Вот теперь ей стало страшно.

Такого она бы точно запомнила. В потертой серой куртке с поднятым воротником, в черной шляпе с чуть загнутыми краями, которые носили только старперы. Он и был немолодым — из-под шляпы выбивались седые пряди. Кустистые брови тоже были седыми. Но он совсем не выглядел добрым дедулей, хотя широко улыбался ртом, полным вставных зубов. Даже не золотых, а железных. Маша знала, что протезы такого типа не ставили уже лет тридцать-сорок; азы стоматологии она изучала в медицинской академии. Где должен был все эти годы находиться человек, чтоб не иметь доступа к нормальному протезированию? Или не пользоваться им сознательно?

— Слушай сюда, доча, — вкрадчивым голосом произнес железнозубый. — Сейчас я выну из твоего ротика тряпку и буду задавать вопросики. Времени у нас мало, так что отвечай быстро и по делу. Закричишь — даже «ой» сказать не успеешь, как окажешься в облацех среди херувимов.

Он поднял к ее глазам большой черный пистолет. Явно не бутафорский, как и глушитель на нем. «Стечкин»: муж ее и по оружию натаскать успел.

На пальцах у него была синяя татуировка с непонятной фразой «Homo hapiens», которую девушка не смогла перевести, несмотря на знание латыни.

— А за окном тебя все равно не услышат. Вон там погода какая, — он снял шляпу и положил ее на столик.

Этот престарелый ковбой с железными зубами был прав, и Маша это понимала. Стекло едва выдерживало напор шквалистого ветра, деревья шатались так, будто наглотались галлюциногенов. Дождя пока не было, но и он должен был забарабанить вот-вот. Никто не услышит. Они хорошо выбрали время.

«Я вам ничего не скажу», — хотела было сказать Маша, но не стала. Если уж молчать, то молчать как труп.

Но тут девушка вспомнила рекомендацию мужа на этот случай.

«Если так случится, солнце, что тебя схватят враги и начнут пытать, ты рассказывай все, что знаешь. Не надо строить из себя Зою Космодемьянскую. Не надо. Они все равно расколют, если не дураки. А дураков давно не осталось. Расколют, а в процессе сделают с тобой много нехорошего. И все эти твои страдания, заметь, будут напрасны. Можно ввести врагов в заблуждение ложной информацией — но для этого нужна специальная подготовка, а у тебя ее нет. Поэтому не юли и говори правду. Примерно так учат всех новобранцев в Израильской армии. А они, жиды проклятые, еще ни одной войны не проиграли».

А значит, поправка. Она ничего не скажет, пока будут просто делать больно. До тех пор, пока не начнут убивать по-настоящему. Тогда придется волей-неволей рассказать. Только бы не пропустить эту грань, подумала она.

Дед вытащил кляп, дав ей глоток свежего воздуха, и начал задавать вопросы.

Ему понадобилось всего десять минут. На протяжении их пистолет в основном был направлен в пол, но несколько раз поднимался и смотрел ей то в лоб, то на переносицу, заставляя не сбавлять темпа.

— Отлично, девочка моя. Тут уже четыре человека до тебя раскололись. Но и тебе спасибо за подтверждение. Теперь поспи, доченька, — сказал он почти ласково, сунул руку в карман и достал оттуда что-то похожее на набитый песком носок.

Девушка не успела даже удивиться, зачем эта штука, как дед произвел неуловимо быстрое движение рукой, и странный предмет врезался ей в висок.

В голове будто взорвалась граната. Она увидела, как стремительно приближается пол, но упасть на него ей не дали, подхватили.

— А вы, оглоеды, ее не тронете. Иначе отвечать будете. Тащите следующего. А жмурика в шкаф, — было последнее, что она услышала, прежде чем погрузиться в темноту.

Какой-то шнырь с оспинами на лице, явно чужак, деловито оттирал тряпкой кровь с пола.

 

Глава 3. Реквием по надежде

Он проснулся от шума, и только придя в себя, понял, что этот шум доносится не снаружи. Шумы были в сердце, и организм разбудил его сигналом о своем плохом самочувствии.

Демьянов понял, что заснул, сидя в кресле в рабочем кабинете Боброва. На глубине сотен метров под горой Ямантау. Теперь уже неясно почему, но он решил провести несколько ночей, на которые им пришлось задержаться в комплексе, в апартаментах кремлевского кукловода. Остальные занимали квартиры технического персонала, где условия были ничуть не хуже, а он без всякой пользы для дела, от одного пустого любопытства он решил получше осмотреть этот уголок.

В первую же ночь он нашел за панелями обшивки ноутбук. Но по-настоящему важные вещи такой человек не будет доверять компьютеру, и там оказались только серые финансовые схемы членов дачного кооператива «Пруд», никому теперь не интересные и смешные.

Всего через два часа интенсивный поисков майор нашел тайник, а в нем толстый ежедневник в кожаном переплете. Как же хорошо он научился понимать людскую психологию. А вот здесь уже были вещи поинтереснее.

Вещи, которыми ему обязательно надо было срочно с кем-то поделиться.

Движимый каким-то странным побуждением, майор подошел к окну. Потянув за шнурок, он раздвинул жалюзи. Темнота. Еще бы, наверху сотни метров гранита. Демьянов посветил фонариком — слегка матовая, но отражающая свет поверхность. А что если это был экран, на который мог проецироваться вид хоть Красной площади, хоть Нового Арбата, хоть безмятежной природы? Экран мог быть светодиодный, поэтому ему много энергии было не надо.

Сигареты в пепельнице. Он чувствовал слабый запах дорогого табака, который еще не выветрился, несмотря на прошедшее время.

Рядом вдоль стены стоял большой аквариум с затейливой крепостью с башенками, в мутной воде неаппетитный суп из давно сдохших рыбок.

Хотя нет. Рыбки уснули, умерли. А сдох тот, кто здесь когда-то заседал. Это была не комната психологической разгрузки, а кабинет человека, который любил комфорт.

Демьянов представил себе, как этот маленький коротышка сидел в глубоком кресле, едва доставая ногами до пола, как строил чингисхановские планы, когда страна уже билась в корчах. Ему стало мерзко. Не было ненависти. Ненавидеть можно врага, а это просто насекомое.

В незапертом ящике стола пистолет «Грач». Под матрасом еще один ствол. Боялся покушения, видно. На стене портрет себя любого рядом с портретом начальника. Несколько портретов: на рыбалке, на парусной яхте, на стадионе, на открытии какого-то завода, на встрече с раввинами… а нет, это деятели культуры и сатирики. Еще одно фото.

Ямал. Разработка нового месторождения природного газа.

«Чем же мы заслужили, чтобы страну, которая могла вывести эту планету на новый виток развития, свела в могилу такая плесень? Плесень, которая думала только о своих газопроводах».

Вице-премьер Бобров. Признаться честно, майор ожидал увидеть здесь кого угодно, но не его. Премьера, министра чрезвычайных ситуаций или кого-нибудь из армейских. Но не этого сугубо травоядного человека. Хотя народная молва приписывала тому роль серого кардинала в правительстве, но Демьянов в эти бредни не верил.

Маленький, чернявый, сменивший фамилию с неблагозвучной иностранной на русскую. Чуть кудрявый, в очках как у Гарри Поттера. Когда-то его перевели с должности кремлевского царедворца руководить сельским хозяйством или еще какой-то ерундой, что в переводе на русский означало один шаг до почетной отставки. Однако он удержался на этой «расстрельной» должности очень долго, что заставляло людей поговаривать, что его реальная сфера деятельности лежала далеко за пределами культивации кукурузы и гречки. Но потом он и оттуда был уволен, и выплыл из небытия уже накануне войны на должности скромного советника президента.

Как бы то ни было, именно он оказался шустрее других и успел к спасительному Ковчегу вместе со своей свитой.

После того, как на самом входе в жилой модуль им попался господин министр финансов, повешенный вместо осветительного прибора на железной балке, Демьянов уже ничему не удивлялся.

Надо было спуститься по лестнице, обычной, не приставной. Аварийный генератор запитал малую часть административного уровня, где кроме диспетчерской находилось несколько рабочих кабинетов, совмещенных с жилыми комнатами. Только жилой блок Боброва был больше остальных почти вдвое и имел кроме всего прочего личный солярий и бассейн.

Готовясь поставить ногу на вторую ступеньку, майор со страхом почувствовал, что первая никак не может нащупать следующую. Координация движений, в которой он был абсолютно уверен, подвела его, и он чуть не полетел головой вниз.

Каким-то чудом он не сломал себе шею, ухватившись за поручень и вцепившись в шершавую неровную поверхность. Остаток пути Демьянов преодолел, крепко держась за нее одной рукой, и ощупывая пространство впереди себя другой.

По счастью, в этот час почти все спали, и никто не мог видеть его в таком положении. Иначе конфуз вышел бы тот еще.

Но его подвели глаза, а не ноги. Он почти ничего не видел впереди себя: аварийное освещение было слабым, а фонарик непредусмотрительно остался на столе.

Дело было в его зрении, в гемералопии, которую иначе называют куриной слепотой. Это расстройство способности видеть при ослабленном освещении. Причина — недостаток в организме витаминов А и В2. При свете дня Демьянов видел нормально и легко обходился без очков. При искусственном освещении ему приходилось очень близко подносить книгу или газету к глазам, чтобы разглядеть набранное мелким шрифтом. В сумерках, после захода солнца или в облачную погоду он чувствовал некоторые неудобства в ориентировке на местности, с большим трудом разглядывая номера домов и автобусов. А на ночных переулках провинциальных российских городов с их редкими и фонарями он был почти слеп.

Майор старался об этом лишний раз не распространяться, то ли стесняясь своей «неполноценности», то ли не желая становиться объектом чьей-нибудь жалости. Вот и сейчас, когда ему попались четверо несущих ночную вахту бойцов, он изо всех сил изобразил бодрость. Не хотел, чтоб они считали его беспомощным стариком.

Надо было все-таки сходить тогда в августе на обследование и записаться на операцию. А он принимал эти чертовы поливитамины и надеялся, что все пройдет. Теперь поздно пить боржоми. Похоже, еще в Убежище в Академгородке при постоянном дефиците света его глазная немочь стала прогрессировать. Вряд ли когда-нибудь доведется попасть на прием к офтальмологу. Пора собаку себе присматривать — поводыря. Лишь бы не ослепнуть, подумал он. Успеть бы сделать все, что должен, а потом системы сложного механизма под названием человеческое тело пусть отказывают, хоть поодиночке, хоть все разом.

— Старая развалина. Хорошо бы тебе в отпуск. И на юг. В Крым, — произнес он вполголоса, когда миновал их.

В диспетчерской его встретил Войков, который тоже пренебрегал сном. Демьянов не стал делать секрета из своей находки.

— Выходит, я верно догадывался, — кивнул начальник службы безопасности, жуя сухой паек. — Когда Бобров только прибыл на объект, он сболтнул, что если бы «все прошло по плану», быть бы ему пожизненным правителем России. В его кабинете были «жучки», о которых он не знал. Я тогда подумал, что наполеонит помаленьку, а оказалось… Хотя какое это теперь имеет значение, Сергей Борисович?

— Хороший вопрос, — кивнул Демьянов. Но тетрадочку все-таки прибрал к себе в рюкзак. Для историков будущего.

Пауки в банке. Элои и морлоки. Только в отличие от романа Уэллса, здесь и чистые, и нечистые жили глубоко под землей. И с одинаковым энтузиазмом рвали друг другу глотки. Теперь их расклады были Демьянову неинтересны. Ему было нужно только то, что он мог получить от этого места для людей, которые ему верили.

Майор вернулся к себе и решил все-таки урвать у сна еще пару часов. Назавтра предстояло много работы. Майор… теперь еще и мэр. Два слова от одного латинского корня, обозначающие одно, называющие меру его ответственности. Но не подвел ли он тех, кто ему доверился?

За небольшой шлюзовой камерой, обеспечивавшей блоку собственный микроклимат, была обычная прихожая с большим шкафом для одежды, зеркалом, комодом. Здесь, как и во всей «квартире», мебель была из карельской березы. Когда-то здесь жил тот, кого судьба на время сделала хозяином этого подземелья и номинальным главой страны. Только когда у него возникли подозрения о заговоре, он перебрался поближе к командному пункту.

Демьянов толкнул дверь: не герму, не металлический люк, а обычную дверь из дуба. Без скрипа та распахнулась, и луч его фонаря осветил интерьер обычной квартиры. Правда, хорошей московской квартиры, какой у него никогда не было.

На душе скреблись кошки. Демьянов только сейчас заметил, что у него, оказывается, есть дурная привычка обкусывать ногти. Очевидно, он всегда держал ее под контролем, но стресс, объединившись с физической усталостью, пробил-таки брешь в его плотине самодисциплины. Тут не надо быть семи пядей во лбу: это было заметно и по его осанке, и по походке, и даже по щетине — раньше он никогда не пренебрегал бритьем.

Что же там с городом? Справляются ли? Не случилась ли беда?

Но стоило ему упасть на койку и зажмуриться, как почти сразу же вернулась благословенная пустота и сладкая умиротворенность. Мысли ушли, отправившись терроризировать кого-то другого. Скатертью дорожка. Теперь можно было и поспать.

* * *

Гигантский туннель уходил в недра циклопического сооружения. Если Московское метро похоже на спрута, то подземелья Ямантау были похожи на растопырившего конечности паука. Эти линии пересекались под прямыми углами с другими выработками, образуя равные по размерам ячейки. В них, в этих шахматных клетках, и хранились сокровища Волшебной горы.

Это был день фантастических открытий.

Целый сектор раньше занимал подземный ангар, где кроме обширного вертолетного парка находились самолеты вертикального взлета Як-38, давно снятые с вооружения, но основательно модернизированные. Почему вертикального — это понятно. Прямо над ангаром находилась глубокая каверна, а раздвижные ворота позволили бы авиакрылу, прикрывавшему Ямантау, проводить не только разведку, но и внезапные рейды. Говорят, местные жители слышали гул реактивных самолетов там, где никаких аэродромов не было. Демьянов раньше приравнивал эту байку к американской городской легенде про «черные вертолеты». Но теперь и эта секретная авиабаза была уничтожена. Расстраиваться глупо — они не смогли бы ей воспользоваться, не по Сеньке шапка.

— Я не удивлюсь, если и якобы уничтоженный атомный поезд здесь, — сказал Демьянов, поправляя очки. Глаза болели от перенапряжения.

— Нет. Его крысы все-таки ликвидировали, — ответил Войков.

Демьянов вспомнил, что «крысами» называли коллаборационистов в любой из стран, куда приходил мировой жандарм. От английского «to rat» — «предавать», что созвучно русскому арготизму «крысить». И такие находились везде, причем на самых верхних этажах власти. В противостоянии глобального капитала и периферийных держателей ресурсов, последние, не имеющие даже общей идеологии, были обречены.

— Мать твою ети… — только и выговорил майор.

— Если верить слухам, таких хранилищ в мире четыре, — со странной гордостью произнес Войков. — Но это самое крупное.

Им оставалось только охать и ахать. А потом на возгласы удивления уже не было сил. Это был торговый центр господа бога, подземный мегамаркет IKEA, раскинувшийся на площади в сотни тысяч кубических метров.

В следующем секторе был гараж с законсервированными автомашинами. Отечественными и импортными, но российского производства на порядок больше. УАЗы, «Уралы», КАМАЗы, бетономешалки, экскаваторы, бульдозеры, грейдеры, трактора всех моделей. Тут были и бронированные вездеходы-двухзвенники, точные копии того, который они потеряли в областном центре. Были тут и зерноуборочные комбайныЈ и даже немного легковушек, а также масса строительной техники всех видов. Увы, из этого богатства от силы десять процентов можно было

В следующем было промышленное оборудование. Все, чтобы с нуля оборудовать фабрики и заводы стотысячного индустриального города. Станки с программным управлением, электрооборудование, ручные инструменты. Здесь же была бытовая техника, оргтехника, оборудование для коммунального хозяйства.

— Что за «биологический материал»? — спросил Демьянов, споткнувшись на расплывчатой формулировке. — Надеюсь, не сибирская язва?

— Нет, — помотал головой Войков. — Но там вам нечего делать. Если, конечно, не хотите посмотреть на лабораторию из фильма ужасов. Это генный банк. Клетки, ткани, органы, сперма, зародыши — животных и людей. Когда был заглушен энергоблок, сразу нарушился температурный режим. Теперь это просто гниющее мясо. Там должен был быть и живой уголок, но селекционные породы не успели завезти.

— А значит, придется покупать у тех, кто сохранил, — сказал Демьянов.

— У американцев?

— Тогда уж у австралийцев. Но семенного материала в подсекторе 2, по крайней мере, большей части, это не коснулось. В этих пещерах подходящий климатический режим должен поддерживаться естественным образом. Даже если всхожесть сохранила только треть, вам этого хватит. А может и вашим внукам.

— Сектор 3. Подсектор 12. «АПЛ». Это что такое?

Против своей воли он представил, как в подземном доке посреди континента спят, как огромные киты, грозные ракетоносцы.

— Автоматизированные поточные линии, — ответил Войков. И включил изображение на большой экран.

Запись была датирована 22 августа. Перед ними был ярко освещенный зал, где двумя рядами на небольших подставках стояли контейнеры метр на метр, с ручками для транспортировки.

Гнусавый голос за кадром произнес:

«Выборочная проверка сохранности. Ведется видеозапись. Ответственный — капитан Сидоров».

— Что это за ящики?

Один был открыт. Рядом лежала антистатическая ткань и куски пенопласта. На видео несколько мужчин в оранжевых жилетах — технический персонал бункера — возились с устройством, других слов было не слышно.

— Проверяют в действии, — объяснил Войков. — Эта штука изготавливает какие-то питательные пастилки, вроде гематогена. На вид дрянь, но каждая содержит суточную норму калорий. Устроена она просто: приемник, пара кнопок, выходное отверстие. Обслуживание не нужно. Загружаются туда почти любые продукты растительного происхождения. Короче, почти самогонный аппарат. Процесс ферментации делает остальное. А вот этот… — на экране комиссия уже осматривала другой агрегат, — делает антибиотики пенициллинной группы. Есть еще плавильный аппарат для переработки ржавого железа в готовые крепежные изделия и машина для производства писчей и оберточной бумаги из вторсырья. А еще станок, который тянет синтетические волокна и отливает пластмассу. Дальше стоит перегонное устройство для получения бензина методом крекинга. И то, и другое из сырой нефти. Про остальные приборы я не знаю, я же не ученый, я всего лишь ночной сторож, так сказать.

Но Демьянов и сам мог на глаз оценить их продуманность. Каждая штука весила не больше пятидесяти килограммов и на вид была очень проста в эксплуатации.

— Я надеюсь это не молекулярные ассемблеры? — спросил майор.

— Нет. Но, говорили, тоже технологии переднего края науки. Нанотехнологии в них применены, но тут нет никакой фантастики. Как мне рассказывали, все эти принципы были известны еще в конце ХХ века.

— Нано-шмано… Да если выбросить это на рынок… — Савельев перематывал запись и увеличивал изображение, чтоб получше рассмотреть детали.

— То производитель вылетел бы в трубу, — договорил за него майор. — Пока были миллионы китайских… да и русских трудяг, готовых наживать себе горб за миску риса, это было нерентабельно для массового производства.

— Но если б поставить их на поток…

— Да кому это нужно было? Вы в курсе о такой штуке как «планируемое старение?». Чтобы выудить из наших карманов побольше денежек, многие вещи сразу выпускались с заниженным сроком службы. А пожизненно… зачем? Буржуям это не выгодно.

— Кто это разработал? — Савельев повернулся к Войкову. — Наши?

— Если и русские, то точно не в России, — помотал головой тот. ­­- Все устройства заказаны в странах ЕС и Израиле. У американцев тоже были такие образцы, но они нам их отказались продавать.

— Неудивительно, — кивнул Савельев. — У них на нанотехнологии были свои планы. Я уже встречал такие «мертвые зоны», как здесь наверху в Межгорье, или на «Маяке». Сдается мне, отравляющие вещества тут не при чем. Если бы можно было держать пари, я бы поставил на микроботов.

— Это такие микроскопические роботы? — Демьянов читал про них, но очень мало.

— Да. Нанороботов люди еще делать не умели, и слава богу. Но робот-разведчик размером с комара уже был и даже применялся в Иране. Они вполне могли пойти и дальше и создать образец размером с амебу. Представьте, эта бяка проникает внутрь при вдыхании, потом путешествует по кровяному руслу, а в нужный момент, при срабатывании таймера, а может, при получении сигнала — генерирует крохотный, но смертельный разряд. Или впрыскивает нейротоксин в нужный отдел головного мозга. Вот настоящее оружие будущего. Менее зрелищное, чем атомное, но страшно эффективное. Если военное дело шло от мегатонных бомб, которым долбят по площадям, к высокоточным ракетам, то это был бы следующий шаг.

— Вот радость экологам, — усмехнулся Демьянов. — Нехорошие люди помрут, а популяции ежиков не пострадают.

Почти сутки заняла только работа с документами. Демьянов сам пробегал глазами строчки на мониторах, где была опись всего, что хранилось в Ямантау — от патронов калибра 7,62 до консервированного горошка, от биотуалетов до ПЗРК «Игла». Это дело он не мог доверить больше никому.

Просто не Ямантау, а гигантское «гнездо параноика». Володя бы оценил такую запасливость, подумал Демьянов.

Он отмечал нужное, отбраковывал лишнее, и то, до чего добраться невозможно или слишком трудно из-за нанесенных бункеру повреждений. Увы, но продовольственные склады пострадали больше всего. Как назло, практически неповрежденными остались только боксы с такой техникой, которую они заведомо вывести не смогут, типа огромных самосвалов.

Тем временем, генерал вместе с Войковым отправились в сопровождении спецназовцев туда, где хранилось «оружие возмездия», которое ССОшнику описали как цилиндрические контейнеры, герметично закрытые жёсткими диафрагмами. Эти «сигары» было ни с чем не спутать.

Вернулись они через сутки. Савельев был мрачен как никогда. Он тяжело плюхнулся на стул. И снял дыхательную маску. Воздух в диспетчерском пункте был очищен и пригоден для дыхания.

— Откуда вы вообще знали, что здесь есть ядерное оружие? — спросил Демьянов.

— У меня был кое-какой информатор, — майор увидел, что у Савельева. — Но в основном логика… Тот, кто вырыл это норку, должен был понимать, что она уязвима, если нет собственных сил сдерживания. Хотя бы минимальных. То есть ракет, выведенных из состава ядерной триады, нигде не значащихся. И я был прав. Они были тут, но нас опередили… Эх, туды-растуды…

Примерно на две минуты затянулся его матерный монолог. Выговорившись, он умылся, и, даже не поев, они приступили к дележу обычных трофеев. Лучше синица в руку, чем журавль с неба на голову. Все это надо было сделать заранее, чтобы не было потом никаких разборок.

— Мы возьмем свою долю стрелковым оружием, патронами, жратвой и всем, что легко унесем, а остальное оставим вам, — подвел итог генерал, когда они закончили читать опись.

— Зачем так скромничать? Берите еще шагающий экскаватор и десять самосвалов.

Сарказм в голосе Демьянова говорил о его раздражении несправедливой дележкой.

— Комбайны картофелеуборочные берите… А то хитрые, нам даете удочки, а себе забираете рыбу.

— Не всю, а только часть. А столько техники нам не нужно. Мы еще не оседлые.

«Ну так это ваши проблемы, — хотел сказать Сергей Борисович, но сдержался. — Тоже мне, народные мстители…»

— Вот, чтоб немного подсластить вам жизнь, — Савельев ткнул пальцем в верхнюю строчку на экране.

— Вижу. Пятнадцать с половиной тонн, — равнодушно констатировал Демьянов. — И зачем оно нам?

— Это ж запас на долгие годы.

— Господа хорошие, а вы знаете, сколько оно весит? Тонна золота, она ж тяжелее тонны железа… Во многие разы.

— Ничего, не рассыпятся твои орлы, перекидают.

— Я про место в транспорте. Это же мертвый груз.

— Не жалейте. Зато когда-нибудь у вас будут монеты собственной чеканки. Пока еще не до рынка — ноги бы не протянуть… Но в один прекрасный день начнете торговать, а не подбирать то, что валяется. И тогда понадобятся деньги. Время бумажек придет еще очень нескоро. Это в масштабах поселения вы можете хоть даром дарить, но с соседями придется за свой кусок держаться. А золото — его можно пощупать, попробовать на зуб. Оно долговечное, ковкое. Оно само по себе ценно, и из него можно делать всякие штуки, которые бабам нравятся.

Демьянов выслушал его и все взвесил. Главный момент Савельев упустил, может, намеренно, а может, по забывчивости. Майор знал, что золото используется не только в зубных протезах и монетах. А в новом мире оно будет даже не на вес золота, а на вес чистого алмаза, ведь все легкодоступные месторождения давно исчерпаны. Когда-нибудь оно понадобится, но не для зубов или женских безделушек, а для микросхем и прочего хай-тека. Так что они делают долгосрочный вклад в далекое будущее. А монеты можно и медные чеканить, или вообще обойтись бартером.

Когда дележ был закончен, они начали обсуждать практические вопросы доставки. Бронепоезд, который был нужен только для перевозки ракет платформами, а без них становился бесполезен, было решено угнать обратно в депо. Раз уж они убедились, что все тоннели точно так же подходят для передвижения автотранспорта.

Как они узнали от Войкова, кроме портала на станции «Пихты» было несколько других, где машины могли выйти на поверхность.

В самой южной точке один из туннелей почти вплотную подходил к Р-316 — автодороге, связывающее горные лесные районы Башкортостана с крупными транспортными узлами. И пусть дорожное покрытие ее оставляло желать лучшего, по ней, минуя разрушенный Магнитогорск, можно было кратчайшим путем выбраться на свой старый маршрут для обратного пути.

* * *

— Пусть никто не разевает рты, — предупредил Демьянов всех по рации. — Мы не в музее.

Бойцы и не разевали, это было неудобно в их дыхательных масках. Но все равно молча поражались месту, куда их занесла судьба.

Только малая часть подземных катакомб имела внутреннюю отделку — не мрамор, а утилитарный железобетон. Остальные щерились голым гранитом, пугали нависшей каменной толщей, рядом с которой крепления казались тонкими, как паутинки. Должно быть, тут были применены технологии, которые только начинали входить в гражданское строительство. Мощные перекрытия станций вызывали шок уже от одной мысли, что человек мог такое построить.

Сколько еще простоят они, если даже взрыв ядерных фугасов, оплавивших стены тоннелей, не смог обрушить их?

Одетые в железобетон тоннели выглядели как метрополитен нестоличного города. Да они и были метрополитеном, подумал Данилов. «Метро-3», если называть специальную метро ветку в Москве «Метро-2».

Были у этого метро и свои станции — без названий, с буквенно-цифровым индексом вроде А1 или C2, в котором буквы обозначали широту, а цифры долготу. Некоторые из них были поделены на жилые модули, другие отведены под технические нужды, третьи под гигантские хранилища. Но большинство стояли пустые.

— Петрович, ты же работал проектировщиком, — услышал Александр тихий голос Дэна. — Оцени смету.

— Триллион убитых енотов по курсу года начала строительства, — так же полушепотом произнес бывший оборонщик.

— Твари. Это ж все наши деньги…

— А мне не жалко, — высказал свое мнение Данилов. — Допустим, я недополучал какую-то часть стипендии… Но зато Ямантау поможет нам выжить.

— Пока что оно чудом не помогло нам умереть.

Александр не нашелся, что сказать, да и не время было для разговорчиков. Он думал о тех, кому Ямантау уже «помогло». И все равно это место завораживало. Он вспомнил строчки из Шелли:

Кажется, Александр понял, чем руководствовался тот, кто довел это начатое еще при СССР строительство до конца. Не только страхом за свою шкуру.

Рано или поздно понимаешь, что жизнь коротка, а коллекционировать виллы и копить на счетах миллиарды бессмысленно. С собой все равно не унесешь. Можно обрюхатить всех балерин, можно скупить хоть весь аукцион «Сотбис». Но это все бренное. Любовницы иссыхают еще при жизни, полотна и драгоценности, хоть и подлежат реставрации, но тоже не вечны, а их ценность относительна. Да и владеть ими можно только тайно, увы. В этом положение «дуче», диктатора, проигрывает доле обычного олигарха. Дворцы в курортных зонах простоят дольше, но после твоего ухода эти спецдачи уйдут с молотка, и там поселятся рядовые нувориши: нефтетрейдеры, стальные, колбасные или пивные магнаты.

Вот тогда и хочется создать что-нибудь монументальное. И когда все твои поступки — и глупые, и подлые, и просто сумасбродные, и редкие нужные — забудутся, это место, вырубленное в камне, еще будет вселять в сердца трепет. Фараону нужны были свои пирамиды, и ничто в стране лучше не подходило на эту роль. Гражданский метрополитен осыплется, подмытый подземными водами, уже за сотню лет, но кто знает, сколько тысяч могут пережить эти катакомбы?

 

Глава 4. Homo hapiens

Господи, почему так плохо… Неужели голова всегда будет болеть.

Маша вспомнила свой первый день в Убежище. Еще когда она была Чернышевой, и думала, что пересидеть придется максимум час. Тогда пробуждение было таким же неприятным.

Иван. Сквозь забытье откуда-то она слышала его голос.

Иван? Рядовой срочной службы, который первым пришел ей на помощь в тот страшный день, в подземном переходе на Университетском проспекте. Целую эпоху назад.

Откуда он здесь? Да, она знала, что он в ополчении, и ему часто выпадает стоять на часах или патрулировать улицы в ночь. И часто маршрут, которым он походил, лежал рядом с ее поликлиникой. Она над этим подсмеивалась, а Володя, когда узнал, что это ее бывший, стал дико ревновать и устраивать скандалы, которые очень разнообразили жизнь.

Что они с ним сделали?

Откуда-то пришла железная уверенность, что он мертв. Выстрелов не было, но это еще ничего не значило. Они могли воспользоваться ножом или этим пистолетом с глушителем.

А потом Машенька усилием воли разлепила глаз и обнаружила, что лежит на полу в луже собственной крови. Она не могла понять, откуда взялась эта кровь, пока не взглянула на свою руку.

Комната расплывалась перед ней; лампочка на потолке горела ярко, но перед глазами у нее было темно, а сам потолок казался далеким как небосвод. Кровь продолжала сочиться, оставляя на полу темно-вишневую дорожку.

— Ваня, ты тут? — шепотом спросила она. — Ответь, пожалуйста.

— Ты ему сначала голову на место пришей, тогда заговорит, — ответил вместо Ивана глумливый голос и тут же тоненько, как гей, засмеялся: «И-хи-хи-хи-хи!»

Веревки глубоко врезались в запястья и разорвали кожу. Слава богу, кляп вынули. Но пошевелиться было трудно. Маша начала разминать руки, потирая одну о другую. Ей не препятствовали.

— Ты гляди-ка, очухалась, — снова услышала она голоса над собой.

— Живучая, кукла.

Голоса были знакомые. Над ней стояла все та же двоица в поношенных черных куртках с эмблемами зимней Олимпиады в Сочи, штанах «германках» — зимой и летом одним цветом — и растоптанных сапогах. Обувь была грязная, в глине, в городе такую днем с огнем не найти.

— На хрена… — сумела, наконец, выговорить Маша. — Зачем вам это?

— А ты не поняла, овечка? — ближайший силуэт грубо схватил ее за подбородок. — Заканало все. Не город, а архипелаг ГУЛАГ. Нам обещали нормальную жизнь. А где она? Шакалы все имеют.

— И всех, — поддакнула вторая фигура.

— Ага. А мы работаем за похлебку! За ворота не выйти. Вставай по расписанию, шаг в сторону побег. Тебе легко, Марусь; ты шалава командирская. Этот твой Володя еще сильнее на голову ударенный, чем майор. Ты чистенькая, жрешь сколько хочешь, спишь вволю. А мы вкалываем от зари до зари за буханку.

«За бухалку, скорее уж», — подумала она.

Но говорить ничего этого Маша не стала. Не надо дразнить зверя, даже если он всего лишь гиена, а не тигр.

Сколько она их знала, они никогда не перенапрягали силы. Всегда за них работали другие. Этим летом хорошо уродился подсолнечник, вот они и сидели на карачках, стаей, как воробьи на проводе, лузгали семечки, сплевывая шелуху сквозь зубы. И подгоняли тех, кто помладше и послабее.

За это они уже по разу оказывались в штрафном отряде, но правосудие города было гуманно. Сергей Борисович руководствовался подходом, что неисправимых нет, и каждого надо тащить из дерьма.

Но злить их сейчас было не надо. Эти нехорошие глаза выдавали самоподзаводную истерику. В таком состоянии даже не плохой, а средней паршивости человек может натворить много мерзкого.

Поэтому она попыталась подойти к ситуации прагматично: пусть делают, что угодно, лишь бы не убивали. Все плохое можно потом вытеснить из памяти. Главное, остаться в живых. Потому что очень не хочется в землю.

— Скоро здесь будет Бурый, — нарушил молчание тот, в ком она узнала отпрыска обеспеченных родителей. — И тогда нас пошлют в бой. Надо оторваться, пока есть возможность.

— Мажор, я ж тебе говорил, не трепли языком.

— Да кому она расскажет?.. Ну, что с ней делать будем? Чур, я первый. Уступи другу, ты ж нормальный поц. У меня вон раньше вообще только свеженькие были, телку с пробегом считал как второй сорт.

— Баран ты, — прогудел мнимый олигофрен. — Свеженькая, она ж ниче не умеет. Всему ее учи. А эта, видать, опытная. Ладно, дуй первый.

В темноте Маша увидела, как недомерок подошел к ней и остановился в двух шагах. Расстегнул ширинку. Постоял минуту, потом застегнул, сплюнул и непечатно выругался.

— Не, в другой раз, — он смотрел в пол. — Мандраж. На серьезное дело идем… не до этого.

— Сдрейфил? — закатился, давясь смехом Лось. — Не встает? Таблетки принимай. Да ладно, я никому не расскажу. Теперь моя очередь. У меня-то проблем нет.

Маша прикусила губу до крови, когда дверь негромко хлопнула, и в комнату вошел третий. Гематоген, этого она узнала сразу.

— Че вы тут третесь? — зло прошипел Роман. — Она моя. Я еще вчера застолбил.

— Ты уверен? — попробовал возразить Мажор. — Старый хрен сказал ее не трогать. А мы так… только потискать.

— Да в гробу я видал этого доходягу. Скажем, она выломиться пыталась, почти удрала. Вот мы ее и приложили по темечку, — мужик погладил увесистый кастет. Этим в отличие от носка можно было вырубить насовсем.

— Гема, не гони лошадей, — включился в спор «умственно отсталый». — Можь, еще как заложница пригодиться. Она подстилка очень крутого мужика.

— Ну так пусть поплачет, — зло бросил Ромка, и Марии стало не по себе от его голоса. — Все равно зарежу. Я из-за нее в штрафной отряд угодил, когда эта тварь у меня перегарыч унюхала.

Ах вот оно что, щелкнуло у Маши в голове. Она с трудом вспомнила этот эпизод. Естественно, определила не она сама, а прибор-анализатор. Для рабочего времени «сухой закон» в городе был незыблем, так уж повелось с самого начала. А этот человек был шофером, а не землекопом. Поэтому и наказание было суровым. Ага, тогда он ляпнул первое, что пришло в голову. Что выпил кефира. Все бы ничего, но кисломолочных продуктов в городе не делали. Никто не стал бы тратить молоко. За вранье в глаза ответственным лицам ему срока еще добавили: если уж не умеешь лгать, то не пытайся.

Вот почему он ее ненавидел. Из штрафного отряда он сбежал прямо за стену.

Роман продолжал буравить ее осатаневшим взглядом, то и дело переводя его на своих подельников. Наконец, те не выдержали.

— Да ладно, забирай, — Мажор отрывисто кивнул и отошел в сторону, стелясь, как павиан-омега перед альфой. Похоже, даже эти двое побаивались вошедшего. — Чего ты там кушаешь? Че за нямка?

— Котлетка «мяу-мяу». Вкусняшка. На плитке изжарил. Как курочка, мммм… — Гематоген обглодал кость, бросил на пол, облизнул пальцы и грубо ущипнул Машу за бедро. — Такая же нежная, гы. Идите жрите, а я пока с ней покувыркаюсь.

Оба вышли, направившись на крохотную кухню, где работники поликлиники сами готовили себе еду. Пищеблок стационара не работал, как и сам стационар. Держать дармоедов на больничном из-за одного чиха в городе было не принято.

Бедный котик, подумала Маша. Выродки, долбанные выродки. Самих бы вас на фарш, на котлеты, нет, лучше свиньям на прокорм…

Гермогененко повернулся к ней, торжествующе скалясь. И в этот момент, словно пение петуха, прогоняющее нечистую силу, где-то совсем близко истошно завыла сирена. Маша никогда бы не подумала, что будет рада этому звуку, который когда-то вырвал ее из прежней мирной жизни и перенес в постъядерный ад.

В дверь начали молотить, потом заорали благим матом. Что-то произошло, и явно не по их планам.

Обезьянья рожа Гематогена перекосилась от злости.

— Тогда я тебя просто убью, сучка.

И ударил ее в солнечное сплетение кулаком. На этот раз сознание никак не хотело уходить, и не покидало бренное тело, даже когда она почувствовала хруст своих костей от ударов его сапог. К счастью он не воспользовался кастетом, успела подумать она.

* * *

Обстановка, в которой встретились три старших должностных лица Подгорного, была неформальной. На столе была бутылка коньяка, закуски и горячий чайник. Да и комната была не рабочим кабинетом, а комнатой отдыха, которую для себя прежний мэр устроил на совесть, с мини-баром и сауной.

Но доклад, который делал зам по безопасности Масленников, был всамоделешний.

— Пришли ко мне, значит, неделю назад саксаулы… то есть аксакалы из диаспоры и говорят: «Есть у нас три паршивых барана. Из города ходят, долго пропадают, вай-вай. Мы за ними следим, все видим, все слышим. Но если что-то учудят, они нам совсем чужие, да».

— Хитрые какие, — исполняющий обязанности главы города Богданов, кивнул и отхлебнул зеленого чая.

— Это еще не все. Сегодня они пришли снова и говорят, что эти орлы вчера на какое-то время отлучались из города.

— На работу они сегодня выходили?

— Выходили.

— Ну и добро. Если куда-то еще пропадут, сразу сообщай. Это все?

— Еще Морозов у меня вызывает подозрения и шантрапа из его компании.

— Опять буянят?

— Наоборот, пашут как тимуровцы. И это подозрительно.

— Так и запишем… встали на путь исправления. Продолжай оперативную работу. Сам понимаешь, могли бы их задержать. Но чем мотивировать? Народ не поймет, — со значением произнес временный глава города. — Эх, скорей бы уже Борисыч возвращался. Погодите… куда запропастилась Маша, блин? Она же обещала придти.

— Не знаю, Володя. Нам она не отчитывается. Где-то задержалась.

— Телефон не отвечает, — Владимир опустил трубку, — Нет, ну я балдею от этой самодеятельности. Говорили же ей, русским языком: никуда не ходить. И где теперь ее искать?

Вопрос был риторическим, и оба промолчали. Им обоим показалось, что за внешней яростью друга скрывается что-то совсем иное. Боится он за нее.

— Э-эх, — снова вздохнул Владимир и сделал неопределенный жест рукой. — Намучился я с ней.

— Ты же знаешь, все бабы — слово на букву «б», — пробасил Колесников.

— Да иди ты, — беззлобно пробурчал Владимир. — Она не такая.

— Ты бы лучше про экспедицию побеспокоился, — заметил Масленников. Опер был ниже их по росту, но едва ли слабее, плотный и коренастый.

— Чего про них думать? Мы им ничем помочь не сможем.

— А как не думать? Топлива полно, патронов достаточно, даже живность есть. Одна мелочь. Еды нету, — развел руками бывший работник органов, пережевывая волокна консервированного мяса.

Остальные сдержанно посмеялись. На самом деле, в обычные дни их стол не многим отличался от того, чем питались рядовые жители города. Но надо же иногда расслабляться тем, на ком лежит много ответственности…

— Если не вернутся, к Новому году все будем еле ноги волочить.

Тут уже было не до смехуечков. Все понимали: где голод — там болезни. И кто их защитит, если они все будут доходягами?

— Я тут разговаривал с профессором, — поднял глаза от чая Богданов. — Он говорит, климат будет неустойчивым несколько лет, плюс-минус пару десятилетий. Это само собой, не для чужих ушей. Поэтому еда, которую они обещали привезти, нам позарез нужна. Мы пока не дотягиваем до самообеспечения.

— Да вернутся они, че вы в натуре, каркаете! — попытался подбодрить всех Колесников.

В комнате было жарко и он сидел в одной телняшке, из под которой был виден большой нательный крест и волосы на груди, похожие на меховую жилетку. Такими же волосатыми были руки, одной он ломал хлеб, другой быстро черпал ложкой суп.

Богданов подумал, что если сам он мог бы играть в кино фашистов, то старлей легко получил бы роль бандита из девяностых, когда только ленивый боксер не был связан с криминалом.

Несколько минут они молчали, Масленников и Олег пили коньяк, Богданов потягивал горький, но страшно полезный чай.

Обсуждали, как сильно шеф сдал за последнее время. Все трое сошлись на том, что зря товарищ Демьянов поехал. Может не вернуться. После всего, что они вынесли, даже железные нервы не могут гарантировать человеку защиту от нервного срыва. А он и раньше здоровьем крепким, похоже, похвастаться не мог. Еще в убежище они привыкли работать и существовать на пределе человеческих возможностей. И они уже видели этот предел — ту черту, после которой еще живой человек сдается и просто падает на землю, отдавая себя на милость судьбы. Никакой характер не поможет тебе сохранять ледяное спокойствие, когда вокруг громоздятся горы обгорелых трупов. Тут надо быть или машиной, или уродом. А Сергей Борисович не был ни тем, ни другим.

Посидели еще, закусили. Консервированные помидоры и огурцы были еще из добытых в Новосибирске, но на вкус вполне сносные. Таких уже через год-два не останется. А домашние консервы в достаточном количестве пока не закатывались. Овощей было мало.

Потом Олег с ювелирной точностью разлил по двум рюмкам то, что оставалось в бутылке. Он был хоть и спортсмен, но от случая выпить мог. Постепенно напряжение спало само собой.

Как-то незаметно разговор

Снова повисла пауза. Внезапно Богданов с силой хлопнул себя по лбу

— Муха?

— Да какая муха. Жена. Она должна была уже придти. Чтоб, значит, забрать меня от вас в целости и сохранности.

Оба его товарища рассмеялись.

— Да чего ты так испереживался за нее? Забыла девка. Каталоги свои листает, поди. Да я бы не за нее беспокоился, а за тех, кто ей попадется.

— Надо проверить, — Владимир уже поднимался с места и надевал куртку.

С кобурой он, как и Масленников, не расставался. Мысленно матеря всех недолепленных дочерей Евы, пришлось и оперу последовать за ним. А за ними потянулся и Колесников, прихватив автомат, без которого он

— Давайте через заднюю дверь, — сказал Богданов, — Так быстрее.

Они уже собирались выходить, когда на одном из мониторов увидели подозрительное движение. И обомлели.

* * *

В город они попали легко. Сама стена только с виду выглядела страшно. Как и говорил Дед, она стояла только для острастки. Прожекторы хорошо освещали только пространство снаружи, но с обратной стороны к фортификации можно было подобраться незамеченными. Здесь несколько самых ловких уголовников вскарабкались на нее с помощью простой веревки, используя выступы и неровности в бетоне. «Егоза» наверху была быстро перерезана. Никакого тока по ней не проходило. Это выяснили еще давно.

Справились силами одних засланцев, взявших охрану в одной из караулок в ножи. Обошлись даже без помощи «крыс» — местных отщепенцев, которых неожиданно легко удалось завербовать. Но ренегаты, которые были все сплошь колдыри и «синяки», своими кривыми руками могли все испортить, поэтому им наказали сидеть тихо до условного знака. Среди них было только пятеро толковых, но те были вайнахи, а чурбанам Бурый тоже не доверял. К тому же единожды предавшему веры нет.

Первое пулеметное гнездо было обезврежено без шума, во втором возникла секундная заминка, но и здесь часовые не успели выстрелить и поднять тревогу. Один получил в грудь нож и успел только захрипеть, но второй горожанин оказался сильнее накинувшего ему удавку зэка и просто сбросил того со стены. Еще двое лазутчиков застрелили часового из бесшумного оружия, но теперь у банды имелся один тяжелораненый, который мог идти, но не мог воевать. К сожалению, пулеметы оказались закреплены так, что развернуть их на город для огневой поддержки не вышло.

Подгорный спал. Это был не один из прежних мегаполисов, где публика могла бродить по улицам и площадям до утра или гудеть в клубах, ресторанах, где шныряли ночные такси, и обжималась в переулках подвыпившая молодежь. Тут жили трудяги, которые укладывались спать вскоре как стемнеет, чтобы проснуться с первыми петухами.

И хотя для тех, кто крался этой ночью по улицам спящего городка, слово «петух» имело другое значение, от курятины они бы не отказались, хотя и привыкли совсем к другому мясу. Но они знали, что домашняя птица в городе водится, как и другая живность: и овцы-бараны, и даже кролики, и кони. Последние тоже были очень вкусны, как знали уголовники, разорившие не один колхоз.

Им казалось, что они слышат, как храпят и сладко посапывают во сне глупые фраера, такие же беззащитные, как зверюшки в сараях. Терпилы — от слова «терпеть». Это те, кому на роду суждено молча выносить превратности судьбы и произвол таких, как они — сильных людей, настоящих мужчин.

Скоро им придется проснуться и обнаружить, что пища, на которую они так рассчитывали, тю-тю! Выгнать бы их на улицу в одних трусах и покуражиться, заставить ползать на карачках и кукарекать. И чтоб тут же на их глазах пустить по кругу их жен и дочерей. Да блин, зачем по кругу! Тут на каждого из братвы хватит по одной, а то и по две.

Как хочется, но нельзя. Пахан конкретно сказал: тому, кто сунется в сторону, лучше себе сразу гроб сколачивать.

Они пришли, чтоб сорвать крупный куш. Машины и мотоциклы ждали в надежном месте за стеной.

Растянувшись длинной цепью, уголовники крались дворами, вдоль заборов, выбирая брошенные дома и держась как можно дальше от светящихся окон главной улицы.

Электричество тут экономилось, поэтому ночное освещение было тусклым.

Вожак считал секунды. Он знал, что в это время его отборные головорезы вместе с «крысами» уже занимают места, чтоб напасть на лидеров города. В идеале убьют их или даже схватят живыми. Или хотя бы захватят их близких. Будет хороший рычаг для давления.

Но они не начнут действовать, пока не получат сигнал от него по рации, или пока не начнется кутерьма и стрельба. Надо до последнего момента сохранять эффект внезапности. Когда прозвучит первый выстрел, и скрывать свое присутствие больше не получится, еще две команды устроят взрывы и пожары в разных концах города, чтоб местные забегали и распылили силы. Все это отвлечет ополчение от главной цели их нападения.

Этот Подгорный был крепкий орешек, поэтому Бурый удержал себя от соблазна взять город с наскока.

Даже когда все спали, минимум пятьдесят человек несли здесь дежурство. Здания Комендатуры — бывшего горотдела милиции, и Горсовета, бывшей администрации — были укреплены и охранялись. В многоквартирных домах и общежитиях, где обитали холостяки и молодежь, были оружейные комнаты, а у многих из живущих в своих домах семейных людей оружие хранилось в сейфах. Как только не поубивали друг друга по пьяни?

Этим летом все мужское население, и служившие, и не служившие, прогнаны через военные сборы, где они прошли расширенный курс молодого бойца. И, как говорят, несмотря на сжатые сроки, учили их хорошо, не для галочки. При этом всех мало-мальски подозрительных от сборов освободили и к оружию на пушечный выстрел не подпустили, их альтернативной службой были работы на полях.

Наконец, не меньше двадцати деревень и поселков в радиусе двадцати километров от Подгорного были от него зависимы, и вполне могли прислать помощь.

Все эти добытое Дедом агентурные данные Бурый учел, планируя операцию.

Нет, тут возможна одна тактика: ударить и удрать. Пять тысяч человек, половина из которых умеет стрелять, это не шутка. Опомнятся, похватают автоматы, и придавят как мух, даже если город будет обезглавлен.

Они учли все мелочи. Облажаться было невозможно. Знали маршруты передвижения часовых, места стационарных постов. Знали даже то, что собак в городе было не больше десятка, и ближайшая была неблизко. Но чтоб отбить незнакомый человеческий запах, они тоже кое-что придумали. Теперь барбосов можно было не бояться.

— Где все люди? — тихо спросил, поравнявшись с главарем, Волосатый. — Еще вроде рано.

Казалось, бывший байкер чувствовал себя неуютно без своего мотоцикла, который остался за стеной.

— Какие в сраку люди? — злым шепотом ответил Бурый. — Говно на блюде. Все уже сплят. Это ж тебе не Тверская. Это ты никогда не спишь, потому что на колесах не только ездишь. Давай, иди шорох наводить.

— Как два пальца обдристать, — бритый амбал кивнул и исчез в сопровождении пятерых бугаев из своей спешенной «мотопехоты». На шестерых у них был пулемет РПК, снайперская винтовка и куча гранат — хоть жопой ешь. Диверсанты, мать их ети.

Бурый успел перехватить его ненавидящий взгляд.

«Соси мой шлем, придурок лагерный», — один раз по пьяни бросил ему в лицо Волосатый после очередного препирательства о полномочиях. Тогда они как следует расквасили друг другу рожи, но ни один победителем не вышел. Свидетелей не было, и вроде потом поручкались, выкурили дудку мира… Но Бурый не простил. Главарь подумал, что если этот козел наестся свинцом, это будет зер гут. Лишь бы свою задачу успел выполнить. А задача у него была самая серьезная: навести шухер в районе комендатуры и мэрии.

Еще три группы, ведомые авторитетными и опытными мужиками, отделились от основного отряда и скрылись в переулках — их вели командиры, которые на обращение «мужик» могли оскорбиться, ведь так называли заключенных без позиции в криминальной иерархии. Эти звезд за ляжки не хватали, но Бурый доверял им больше, потому что был слеплен из такого же арестантского теста. Эти должны были ударить город в уязвимые точки, лишить электричества и связи.

Остальных главарь вел сам. Очень внимательно он следил за тем, чтоб пацаны не растекалась по дворам почем зря, не ломились в дома, а строго следовали к намеченной цели; которая, судя по карандашному плану, составленному Дедом и запаянному в полиэтилен, находилась всего в пятистах метрах от стены.

Одного чушка за нарушение приказа пришлось на месте прирезать. Тот думал, что никто не видит, как он тихой сапой свернул в сторонку, но ошибочка вышла. Может, парень хотел облегчиться, может, залезть в спальню к приглянувшейся ему телочке, а может, это был стукач-предатель, который их всех бы сдал горожанам. В любом случае, теперь с перерезанной глоткой он проблем не доставит.

Вытирая нож о платок, Бурый насвистывал песенку про гоп-стоп. Ничего, другим острастка. Пахан знал своих людей хорошо. Никто из остальных и бровью не повел: этого недоумка недавно приютили из разграбленной деревни, но не задалась его разбойничья жизнь — Бурый у себя махновщины не терпел.

Городок смотрелся как елочная игрушечка: аккуратные домики покрашены и побелены, выметенные тротуары и дороги щеголяют хорошим асфальтом, какой даже раньше был не везде. Под ногами ни бумажки, ни соринки; зато даже тут, на окраине, всюду подстриженные лужайки и клумбы, а между ними скамеечки. Наверно, чтоб притомившиеся лопухи могли присесть и французской булкой голубей покормить. Ха!

От этой картины в душах у уголовников поднялась волна глухой злобы и одновременно сладкого предвкушения. «Эх, получите вы у нас, фраерки… — перешептывались урки. — Нагуляли жир, пора вас и на мангал. Будет седня шашлычок…»

Жизнь в тюрьме или лагере сама по себе не отупляет. Наоборот, это люди с воли могут себе позволить валять дурака, говорить и делать, что вздумается, а за решеткой надо каждую секунду бдить. Даже один год там приучает взвешивать каждое слово, каждый жест: и руку кому попало не протягивать, и вещи у кого попало не брать. Не говоря уже про долги… Это на воле товарищу можно сказать: «да ладно, проехали, забыли». А в тюрьме за такое можно дорого заплатить. Поэтому неумные люди, будь они хоть из сплошных мышц, попав на зону, легко могли попасть в «петушатник» и получить знак неприкасаемого — посуду с дырочкой. Хуже, чем дуракам, на зоне приходилось только интеллигентам.

Прямо по курсу, за поворотом двое. Бурый услышал шаги первым и подал сигнал разведчикам банды залечь в укрытие. Через секунду до них донеслись обрывки разговора.

Мля, это идут не припозднившиеся работяги или фермеры. Это вооруженный патруль. Как неудачно. Не обойти сволочей, а будешь делать большой крюк — потеряешь время.

Снять их из мелкокалиберных винтовок, с помощью которых охотники банды хоть частично покрывали ее потребности в мясе — шума почти не будет. Но у Бурого был в рукаве и другой план.

— Лерусь, твой бенефис, — вожак подтолкнул вперед свою подругу, шлепнув заодно по заду.

Он сам иногда ее побаивался, настолько неадекватной была эта девка. По-хорошему, место ей было не в женской колонии, а в психушке закрытого типа. Первый раз она села, потому что выпустила кишки собутыльнику только за несвоевременный комплимент. Хотя какой можно сделать комплимент мужеподобной бабище с мышцами тяжелоатлетки? Тот невезунчик прожил еще лет пять, но до самой смерти ходил с баночкой-калосборником на боку. Право на УДО Лерка-Чума потеряла за то, что оставила сокамерницу без глаза, тоже за некстати сказанное слово.

Валерия принадлежала ему уже давно. Не будь его, другие урки отнеслись бы к кобле-лесбиянке плохо. И хотя Бурый только изредка снисходил до того, чтобы поставить ее на четыре кости и лично отпороть, другим не давал к ней подходить под страхом немедленной кастрации. Себе говорил при этом: это не из ревности, а просто чтоб уважения не теряли. Но это была не совсем правда. Хотя Бурый и предпочитал девок понежнее, чем-то эта лошадь его зацепила. Бабы из пленниц сменяли одна другую, а с Валерией они продолжали встречаться стабильно. «Может это любовь?», — думал он и сам глумливо ухмылялся.

Это была единственная из женщин, кого они взяли с собой на это дело, и не зря.

— Мужики, закурить найдется? — расслабленной походкой приблизилась она к двум часовым.

Голос у нее был приятный, почти ангельский. Лицо наполовину скрывал капюшон, который из-за погоды условий не вызывал вопросов. Одета она была так же, как одевались горожанки — джинсы, чистая спортивная куртка.

— Чего-то ты припозднилась, детка, — ветер донес до затаившегося Бурого голос первого. — Да и мы на службе вообще-то.

— Как тебя зовут, солнце? — это уже говорил второй, молодой. — Тебе оно надо курить? Бросай, на лыжи вставай.

Соплежуи, подумал Бурый, и горожане в его глазах упали. Ни один даже не коснулся ремня автомата, не говоря уже о том, чтоб навести оружие на незнакомку. Были уверены, что они у себя в безопасном и мирном доме. Ошибка, за которую оба расплатятся. Рядом с лицом первого, немолодого мужика, появился огонек. Протягивая женщине зажигалку, он прикрывал огонек от ветра, так что обе руки были занятый. Второй доставал из пачки большую ценность — сигарету с фильтром. Бурый и сам забыл, когда курил нормальные.

Первый, как более опасный, получил пулю в лоб сразу. Хоть Валерия и сидела за поножовщину, но тоже стрелять умела — завалила как кабанчика, выстрелив прямо от бедра. Дед натаскал их всех. Второй часовой успел испуганно отшатнуться. Оно и кстати — тут же получил две пули в туловище и свалился.

За время, пока продолжался спектакль, несколько метких стрелков вышли отвлеченным часовым во фланг и в тыл и сняли бы их, даже если бы у его подруги не получилось. Но Бурый знал, что та не подведет.

Она между тем уже деловито резала умирающего охотничьим ножом.

Бурый беззвучно пригрозил кулаком. Чертова маньячка, воздушный поцелуй ему послала. Он принял протянутую ей сигаретную пачку и спрятал в карман.

— Вы че, не знали, что курение убивает? — свистящим шепотом произнес он. — Идем дальше.

Пока все шло как по маслу. И не беда, что подземный ход нашли и засыпали экскаватором. Никаких мер после этого принято не было. Видимо, местные начальнички решили, что подкоп вырыт кем-то из тутошних деятелей для самовольных отлучек или мелкого воровства.

Тела были оттащены в ближайшую канаву и забросаны жухлыми листьями.

Какая-то заминка сзади…

Ага, уже разобрались. Какой-то старик, живущий на отшибе, заплатил жизнью за то, что имел туалет на улице. Задавили проволокой, потому что мог ненароком заметить крадущихся.

И вот перед ними возникла оштукатуренная стена склада. Именно здесь хранилась вся или почти вся еда Подгорного.

Анализируя этот день, Бурый как назло сразу понял, где они поступи неверно.

Все так хорошо начиналось. И вдруг все превратилось в пыль.

Они проиграли не в тот момент, когда их присутствие обнаружили. Бурый был к этому готов и знал, что это только вопрос времени.

Стоило им ликвидировать сторожа — на этот раз это сделал Дед, воспользовавшись струной от рояля («приобщил к классической музыке», — бросил эстет в шляпе), как через минуту громко и протяжно завыла сирена. Вспыхнули, до этого не горевшие, фонари на улицах и лампы на фасадах трехэтажных зданий.

Спалились. Видеонаблюдение у них тут что ли или датчики?

— Рановато, — думал вслух главарь. — Хотя ничего, в самый раз. Вперед!

И почти одновременно где-то далеко на юге, в другом районе поселка прогремел взрыв и началась стрельба. Это Волосатый вступил в дело. Молодец, сучонок. Может, оттянет на себя часть внимания.

Ворота были заперты на тяжеленный навесной замок, но ключ оказался в кармане покойного сторожа.

Через минуту они были уже внутри и потрошили мешки и коробки.

Еда. Единственная ценность, не подверженная инфляции.

В первом мешке был сахар. В первой коробке тушенка. Во второй сгущенка. Во втором мешке мука. В третьем опилки.

Опилки? Какого рожна здесь делают опилки?

Ни говоря ни слова, Бурый вскочил и в несколько прыжков оказался на другом конце зала, разделенного перегородками на несколько помещений. Прошел вдоль стеллажей и наугад стянул со второй полки мешок из плотного непрозрачного полиэтилена. И тут же распорол, с уханьем, словно взрезал брюхо врага.

Тут-то он и почувствовал запах. Запах поражения. Ладонь в перчатке без пальцев ушла в резко пахнущую субстанцию. Тут были даже не опилки, а компост.

Вслед за этим были вскрыты еще двадцать мешков и сорок коробок. И во всех были только опилки, песок, удобрение, цемент…

Ни говоря ни слова, бандит схватил за грудки стоявшего неподалеку и жавшегося к стенке Морозова. Узковатые черные глаза вожака сошлись на его переносице.

Тот видимо очень хотел перенестись на другой конец шарика, хоть в Антарктиду. Горожане с него сейчас тоже бы шкуру сняли, если бы все выведали. У него был нездоровый румянец, на лбу выступили бисерины пота.

— Где еда, чушкан помойный? — раздельно по слогам произнес главарь.

— Была… — сумел выговорить парень, чеша покатый лбом. Его глаза лихорадочно вращались, огромные как у филина, — В натуре была. Отвечаю!

— В натуре — кум в прокуратуре, — пробормотал Бурый, и, будто бы отвернувшись, не глядя, нажал на спуск. — И ты тоже… был.

Серегу бросило выстрелом на стену, труп повалился на распоротый мешок с удобрением. Даже с глушителем АПС имел хорошую убойную силу.

— Проотвечался.

У самого входа в этом бывшем гараже действительно были аккуратно уложены продукты. Зато в глубине помещения лежали вещи несъедобные.

По глазам резанул луч яркого света. Откуда-то появились прожекторы, и теперь они были направлены на захваченный склад. Да и склад ли?

Бурый отошел от гаражных ворот, которые спешно закрывали Шкаф и Солома. Без толку. Никого эти десять миллиметров железа не остановят, там уже явно стоят пулеметы.

Внутри предводителя разбойной ватаги клокотал огонь, но внешне это никак не проявлялось. Он был зол на местных, которые так ловко их обхитрили, но еще больше на себя.

«Как там в итальянской песне поется? Лошара ми контаре… Вот это про нас».

Они потратили месяц на разведку и налаживание контактов, а их развели как школьников. Все, кого они допросили, даже под пытками указали только на это здание. Похоже, сами жители города действительно думали, что продукты хранятся здесь. Что отсюда их каждое утро развозят по нескольким раздаточным пунктам.

Склад были не то чтобы совсем пустой, но того, что здесь нашлось, хватило бы им всего на неделю. Город же должен был съедать такой объем за сутки. В нем явно были еще продукты, просто запрятанное так хорошо, что об этом не знали даже близкие люди начальников.

На мгновение Бурый даже зауважал умников, которые это организовали. Ведь явно посвящено было не больше десяти человек. Все эти действия в мирное время отдавали шизой, но именно они помогли им сберечь свою еду.

Уже когда они так легко проникли за городскую стену, он должен был почувствовать укол тревоги. Не бывает все так гладко, ему ли с его богатой биографией не знать… А когда они прошли до склада, и встретили в будке возле него только престарелого сторожа, даже не с автоматом, а с СКС, у него в голове и вовсе должна была забить пожарная рында. Дзынь-дзынь-дзынь!

Теперь, постфактум, Бурый знал, в чем была их ошибка. Как только они выпытали у того армяшки про городок, как только с помощью шнырей вызнали, что часть боеспособного населения из него надолго отлучилась, им надо было сыграть ва-банк. Сразу ударить по укрепленным казармам тутошнего ополчения, где постоянно находилось человек пятьдесят-шестьдесят. Ударить по гаражу, что стояла боевая техника, хоть его и стерегли еще двадцать. Или так, или не лезть вовсе.

Они вместо этого сыграли по маленькой, а фортуна ссыкунов не любит. Побоялись, что отсутствующие подойдут в самый не подходящий момент и отрежут им путь к отступлению. Побоялись, что на хатах у горожан окажется оружие. Тяжелых пушек побоялись.

Словно в подтверждение его мыслей где-то снаружи глухо заухал крупнокалиберный пулемет. Бурый и его правая рука переглянулись. На вооружении их собственной армии таких не стояло.

Здесь уже подняли по тревоге всех, кого только можно, и теперь стягивались к этому лже-складу.

— Что будем делать? — спросил Дед.

Хотя обычно это была прерогатива Валерьяныча давать советы.

— Как что? Пошлем бакланов, чтоб подняли кипеш. А сами идем на прорыв в другую сторону. Нам подфартило, там люк есть.

— Не по понятиям, — печально изрек старик, чуть сдвинув шляпу. Но, чуть подумав, кивнул.

Понятия, они как законы российские: трактовались всегда в пользу власти. А властью были они.

Покойник уже успел погрузиться лицом в вонючую массу. Бурый поправил кобуру и зычно крикнул:

— Эй, Безухов! Сюда беги!

К ним быстро подскочил плотный мужик с отрезанным ухом, который с того памятного эпизода, когда он проштрафился, оставив пост, превратился в расторопную шестерку. Боялся, что переведут из Безуховых в «Пьеры». Ну а теперь ему придется побыть «торпедой». «Торпеда» — это шестерка одноразовая, расходная. Для самых опасных и даже самоубийственных заданий.

— Полезай на крышу и осмотрись.

Надвинув поглубже шапку, мужик не очень уверенно похромал к лестнице, ведущей на технический чердак. Бурому показалось, что по пути тот перекрестился.

 

Глава 5. Антитеррор

На чердаке пахло гарью и запеченными с кровью потрохами. Через развороченное взрывом слуховое окно было видно здание Горсовета на противоположной стороне улицы. Его третий этаж горел. На втором огонь уже потушили. Стекла были выбиты все до единого.

— Это что за… снусмумрики? — превозмогая боль, спросил Колесников, пока его перевязывал санитар. — Еле упокоили.

Он получил скверную рану левой голени. Слава богу, артерия была не задета, но пострадала кость, и прежде чем наложили повязку, глава ополчения потерял почти поллитровку, как он сам выразился, крови. Теперь он мог оказывать бойцам только моральную поддержку.

Зато на пыльном полу среди старых стульев и отслужившей свое мебели лежали лицом вниз в лужах крови трое невысоких щуплых короткостриженных мужиков.

— Леший их знает, — Богданов осторожно выглянул через пролом наружу.

Минуту назад еще кто-то вел огонь из сада, второй крепко сидел на парковке, но и тех уже взяли, правда, тоже не живыми, а мелкой нарезкой для шведского стола. В лексиконе бойцов антитеррористических подразделений слово «взять» чаще означает не заковать в наручники, а убить наповал.

Внизу у них под ногами на двух этажах кирпичного здания раньше размещалась фирмы из сферы обслуживания, а теперь — общественные службы, которым не хватило место в Горсовете. Бюрократия города росла стремительно.

Зачистка чердачного помещения прошла удачно, благодаря боевому опыту и смекалке. И только под конец последний из оставшихся в живых врагов, умело прикинувшийся мертвым, выстрелил в «министра обороны» Подгорного практически в упор.

— Живыми надо было, — посетовал Владимир, возвращая переводчик огня в позицию стрельбы одиночными.

— А они дались бы? — резонно заметил Масленников.

Когда на верхнем этаже Горсовета начали вылетать стекла, они втроем как раз выходили на улицу. В здании оставались четверо сотрудников — уборщица, двое охранников, засидевшийся допоздна делопроизводитель. Именно он, совсем не буквоед, а бывший мент, коллега Масленникова, и добрался первым до оружейной комнаты на первом этаже. Остальные из находившихся в Горсовете погибли сразу под ураганным огнем.

Именно с его помощью они сумели «взять» паразитов на чердаке, которые слишком увлеченно стреляли по окнам второго этажа. Уже потом к ним подошел полувзвод из соседней Комендатуры и помог добить окопавшихся во дворе врагов.

Но все понимали, что это только начало. По всему городу отдельные перестрелки сливались в шум сплошного боя. Патронов никто не жалел, обе стороны отстреливали целыми обоймами

Постепенно из отдельных сбивчивых донесений выстроилась цельная картина. Враги проникли в город с севера и сумели просочиться во все районы. Бой шел как минимум в шести местах, но самый интенсивный — возле фальшивого склада. Попытавшиеся отбить его сходу и без команды ополченцы отошли с потерями. Разбойников только там было не меньше сотни, а уж сколько их пришло всего, Владимир не хотел и думать. До пятисот душ.

Склад. Приманка, из-за которой Богданову теперь было немного не по себе. Это ведь была его идея, из-за него попал под молотки сторож и все, кто жил находился рядом со злополучным зданием. Их кровь была и на его руках. Но зато вражеский прорыв будет легко локализовать, а еда — те крохи, что у них были, — останется нетронутой.

Здесь на площади возле того, что Богданов с пафосом называл «комплекс правительственных зданий», было тихо.

Нападение на комендатуру, которая была забросана бутылками с зажигательной смесью и обстреляна осколочными снарядами из РГП, было отражено не меньшей кровью из своих рядов, да и само здание пострадало сильно, целое крыло наполовину выгорело. Как всегда на войне, начали всплывать собственные незамеченные «косяки». Пластиковые панели на стенах, которые надо было давно убрать, давали много дыма и очень добавляли хлопот обороняющимся.

Спустившись на второй этаж офисного здания, Богданов поднял трубку. Как он и предполагал, телефонная связь была обрезана. Слава богу, у них у всех есть УКВ-рации.

Электричество пропало еще раньше. Ну и ладно, от стационарных прожекторов толку оказалось пшик, их сбивали первыми выстрелами.

Резерв был поднят и отмобилизован за считанные минуты. К площади уже тянулись жители ближайших домов, с азартом засидевшихся на псарне охотничьих собак разбирали оружие, как горячие пирожки расхватывали амуницию.

— Надо брать все, что есть. В том числе авиацию, — предложил Богданов.

Ветер стихал, на прояснившемся ночном небе высыпали звезды.

Они с Масленниковым переглянулись. У обоих были обоснованные сомнения.

Чудом уцелевший, но почти пустой аэродром МЧС неподалеку от Бердска, найденный в июне, дал им больше, чем обнаруженные ранее. Им уже попадались нетронутые гражданские и военные самолеты, которые были теперь только кучей дюралюминиевого лома. Нечего было и думать о том, чтобы поднять в воздух одну из этих машин, даже если бы нашлось применение.

Здесь же им попались два «спасательных» Ми-8, с пулеметным вооружением и шкворневыми устройствами для ведения стрельбы, визуально находившиеся в сносном состоянии, были погружены на платформу и доставлены в Подгорный вместе с грудой разнообразных запчастей. Какие «пожары» интересно предполагалось тушить с помощью этих птичек фирмы EMERCOM? Наверно, социальные.

Ми-8.

— Борисыч нам головы открутит, — возрази, наконец, главный милиционер. — Он говорил, только в крайнем случае.

— Он нам не только головы оторвет, если мы город просрем. Там каждую минуту кто-нибудь из наших гибнет. К тому же погода нормализовалась.

Шум моторов мог возвещать приближение кого угодно, но с наблюдательного пункта доложили — это были свои. В город на всех парах въехала поисковая группа, вернувшаяся с Новосибирского водохранилища. Они и так возвращались назад с добычей, но Богданов связался с ними еще в начале катавасии и попросил поднажать.

Через десять минут бронеавтомобиль остановился у Горсовета.

Антон Караваев спрыгнул на землю. На нем был дождевик, высокие резиновые сапоги, очень чистые — радиоактивная грязь приучает следить за обувью. Бескозырку с ленточкой, в которой Владимир видел самозваного капитана старой калоши он сменил на более практичную черную вязанную шапку.

— Не ждали, господа? — приветствовал их он.

— Антоха, где уставная форма обращения? Ты там у себя на море совсем пиратом заделался? Адмирал, тоже мне.

Голос Богданова прозвучал без особого задора. Он до сих пор не знал, что с Марией.

— А где тот устав? — ответил наглец, распахивая перед ними двери джипа.

Его спутники — парень с куцей бородкой и плотный живчик с хитрыми глазами освободили место, присоединившись к строю ополченцев.

И правда, подумал Богданов. Вооруженные силы города пока никаким актом не регулировались, да и гражданская сфера существовала в условиях правового вакуума. Но это была не анархия, а время, когда люди еще действовали по совести, а не по закорючкам на бумаге.

Надо бы это исправить, ведь совесть есть не у всех, а приказы действуют на каждого. Но потом, когда будет время.

С Караваевым прибыло три КАМАЗа добычи и полный взвод его поисковиков. Их уловом была не рыба, а те материальные ценности, которые дрейфовали по волнам или лежали в пределах береговой полосы. Рыбы в Оби и притоках почти не было.

Маленький самоходный речной паром применялся для сбора ценностей по реке.

Дело это было не таким уж безопасным. В этой вышедшей из берегов отравленной сточной канаве водились свои Сомалийские пираты, которые уже несколько раз проверяли морских поисковиков на прочность. Не говоря уже о том, что к незнакомому берегу нельзя было подходить слишком близко, даже если он выглядел пустынным и мирным — могли садануть из пулемета. Да и банально можно было пропороть днище о затопленный хлам.

Только люди с крепкими нервами могли ходить по реке на этой ржавой лодке.

«Работка не бей лежачего», — ворчал сначала по этому поводу Богданов, но пользу от «морских круизов» признавал и он.

Один раз он и сам выходил с ними в водохранилище, и впечатлений ему хватило. Там, когда посудина развивала максимум, он узнал, что страдает морской болезнью. Всю дорогу, от поселка Ленинский до поселка Киров, он смотрел, во что превратилось Обское море. Владимир вспомнил, как смотрел на буруны за кормой. Трудно было поверить, что из этой пены родилась Афродита. Мутная маслянистая вода не располагала к тому, чтоб даже просто коснуться ее рукой, не то чтобы плавать. Но один раз у чудом сохранившегося бетонного причала, когда стих ветер и осела на дно муть, вода вдруг стала я совсем прозрачной, и внизу за бортом стало видно лежащие на дне яхты и лодочки.

Пять километров, пройденные вдоль правого берега, открыли их глазам наполовину вросшие в жидкую грязь речные суда всех размеров. Один речной теплоход с неразборчивым именем даже оказался метрах в тридцати от речной воды, а маленькая моторка и того дальше, посреди песчаной отмели. Словно они находились на берегах Аральского моря.

Лед на реке еще не стал, но до этого оставались недели, и их надо было использовать с толком. В самой Оби и на ее затопленных берегах было много интересного. Загребущие руки мародеров и просто голодающих не могли дотянуться до этого так же легко, как на равнине. Конечно, это не Ямантау, но курочка по зернышку клюет, и эти находки очень помогли городу дожить до поздней осени.

Подъехавший «Тигр» с пулеметной турелью стал мобильным антитеррористическим штабом. Здесь они были подвижны, защищены какой-никакой броней, сюда отовсюду стекалась свежая информация. Вскоре подоспели и БРДМ с БТРом. В их положении этот бронированный кулак был как нельзя кстати. Врагов могло быть до полтысячи.

Тяжело урча, прикатили усиленные стальными листами бульдозер и пять «покемонов» — вооруженных и бронированных «Уралов». Под их прикрытием наступать будет поспокойнее.

Из окон соседнего с площадью дома внезапно открыли огонь по только что получившим оружие резервистам. Пули защелкали по асфальту, несколько человек попадало, но не мешками, как падает труп или тяжелораненый, а пружинисто.

Но КПВТ уже взял дом в перекрестье прицела, и метким стрелкам вскоре стало ясно, что тонкие стены их совсем не защищают. Самые резвые успели спрыгнуть с балкона второго этажа на газон, но и их догнали тяжелые пули, попортив подстриженные кусты и раскрасив увядшие клумбы клочьями мяса.

— Ну, со щитом или на щите, — произнес Богданов. — Прихлопнем их.

— А может, дождемся подкрепления? — возразил любивший основательность Масленников, — Нужно собирать ополчение с деревень. Все равно никуда не денутся.

— Времени нет. В ближайшие часы они пойдут на прорыв. Мы должны управиться теми, кто есть, и не дать никому уйти. По крайней мере, разбить боеспособное ядро. Иначе они могут нам еще много нервов попортить. Будут изматывать внезапными набегами на деревни, охотиться на наши караваны. А нам придется закрыться и сидеть здесь за стенами, пока народ сам не устанет от такой жизни.

«Не бывать этому», — подумал Богданов.

Эти чужаки бросили им вызов. Убили безоружных людей. Необходимо было перебить их до последней твари. Было решено не выдавливать врагов за периметр, а, наоборот, сжимать кольцо.

«Что же там с Машей?» — за непробиваемой броней показной бравады не покидала его тревожная мысль.

* * *

Гаражный бокс с самого начала был не крепостью, а мышеловкой. Обороняться в нем чужакам, превратившимся из атакующих в обороняющихся, было трудно. Окон в нем не было, только несколько узких щелей под самой крышей, из которых не постреляешь.

Из соседних строений — деревянных домов, в которых разведка тоже засекла неприятеля, прикрытие получалось плохое. В их торцах, которые выходили на улицу, почти не было окон.

Тем не менее, когда боевая колонна ополченцев приблизилась, по ней открыли интенсивный огонь, в основном из «Калашниковых».

По реву дизельных двигателей враги должны были понять, что к ним направляется техника, но откуда им было знать, что это не обычные грузовики, а малоуязвимые для их пуль «Покемоны»? Настоящей бронетехнике они и вовсе ничего не могли сделать.

В ответ заговорили пулеметы. Стены бревенчатых и кирпичных домов служили не очень хорошей защитой от пуль калибра 12,7. На мгновение Богданов подумал о мирных жителях. Но, даже если там оставались свои, они уже были мертвы, если не успели спрятаться в подполы.

Когда наступавшая под прикрытием брони пехота начала подходить к домам, из них уже никто не стрелял, выжившие поняли шаткость своего положения и сбежали через окна. Тем временем один по пожарной лестнице начал взбираться на крышу склада, но снайпер срезал его еще на середине пути. У снайперов Подгорного поголовно были ночные прицелы.

— Етить вашу мать! — Антон передал Богданову бинокль, указывая куда-то рядом со складом.

В привычных красках тепловизора Владимир увидел, как ворота склада одновременно распахнулись, и наружу выплеснулся поток людей. Но у остальных ополченцев приборов ночного видения не было.

— Огонь! — приказал он. — По воротам!

Он не успел договорить, а по фальшивому складу открыли огонь из всего, что у них было. Цепочки трассирующих пуль помогали тем, кто не мог видеть цели, видеть хотя бы силуэты. Заместитель мэра видел, как решившиеся на самоубийственный прорыв в выкашивались огнем бронемашин и пулеметчиков. Днем бы они на такое не решились, ночная темнота дала им иллюзию защищенности.

— Что они задумали? Да… их… тут… как тараканов! — перекрикивая голос разговаривающего на басовой ноте КПВТ заорал он.

И пусть каждый четвертый из врагов свалился, не добежав до укрытия, остальные успели занять оборону, помогая тем, кто снова начал стрелять из окружавших склад построек.

Идиоты. Бессмысленная жертва. Наверно, они быстро пожалели о своем поступке, но бежать им было некуда. Их силы быстро таяли, они смогли отнять у них только время…

Хотя нет. Вот сообщили о двух убитых, раненных пока никто не считал. А кольцо вокруг здания еще не было замкнуто, и это заставляло нового командующего ополчением вместо выбывшего в лазарет Колесникова нервничать.

За это время среди горожан было ранено всего пять человек, разбойников же положили не меньше сорока.

— Давайте ваш план «Б», — приказал он по рации, и с удовлетворением услышал, как заработал еще один мотор.

Это бронированный бульдозер, который использовали для расчистки снега перед колонной во время памятного исхода из Новосибирска, выполнил новую, не менее важную миссию.

Расстояние от боевых порядков ополченцев до склада он преодолел за пару минут. За это время по нему никто не выстрелил. Все живые враги затаились.

Гордо, как крейсер «Варяг», огромный «Кировец» врезался в здание, стальным ножом проломил ворота вместе с частью стены, остатки которой немедленно обвалились.

Стрельба в районе уже стихала, поэтому грохот резанул по ушам.

В глубине склада началась пальба. Это все бандиты, укрывшиеся за стеллажами, начали стрелять по ворвавшейся машине. Но пули отскакивали от стального монстра, и даже зажигательная смесь, которой так умело пользовались нападавшие, не могла причинить ему вреда.

Несколько пуль могли найти бреши в импровизированной броне, даже пробить мотор. Но водительское место было пусто, рычаги заклинены так, чтобы тяжелая машина продолжала движение по прямой, а надежный двигатель мог работать какое-то время, даже изрыгая дым. Бульдозер, не останавливаясь, проехался по боксу, едва ли не намотав на гусеницы растерявшихся в темноте людей, вынес заднюю стену и остановился далеко, только завалившись в овраг.

К полуночи оборонявшие фальшивый склад уже были смяты, и штурм сменился зачисткой.

Глядя на то, как последние уцелевшие мечутся в дыму, Богданов совсем было расслабился. Вместе со штурмовой группой они осматривали здание склада.

Тут и там были слышны выстрелы. Тяжело раненных врагов без лишних сантиментов добивали. Легко-раненных даже перевязали: он сам так распорядился.

Предателей ждет особенная кара. И какой-то бес на плече нашептывал Владимиру: нельзя допустить, чтоб они отделались расстрелом. Как в средневековье, одного страха смерти уже стало недостаточно. Им можно было напугать человека раньше, но человеку нового времени для трепета требовалась смерть лютая, долгая, чтоб молился не об амнистии и помиловании, а о том, чтоб душа отлетела поскорее.

— Сюда! — отвлек его от этих мыслей крик.

Богданов обернулся. Его звал один из бойцов Каравева. Кажется, того звали Мельниченко, но остальные почему-то кликали Хомяком.

Владимир подошел к тому месту, на которое указывал этот толстяк и заметил в углу за ящиками уходящий в пол лаз. Прокопать такое за час было невозможно. Это было построено несколько лет назад.

Не дверь даже, а лючок. Полметра на семьдесят сантиметров.

— Это что за хрень? Этого нет в паспорте здания.

— Коммерсанты, — пробормотал подбежавший Масленников. За инвентаризацию имущества отвечал в том числе он. — Спроси это теперь у бывшего владельца…

Раньше этот проход скрывал лист гипсокартона, за которым были несколько полусгнивших досок. Теперь лист был пробит, а доски раскиданы.

Посветив в проход фонариком, рискуя получить оттуда пулю или нож, Богданов выругался так, что его словам присвоили бы категорию 21+.

Находившийся за дверью проход вел наружу. Куда он еще мог вести?

Лом, два кайла, тяжелый молот валялись там же внизу, рядом с битым кирпичом и кусками цемента. Стена в один кирпич бандитов надолго не задержала, как и вентиляционная решетка. Отчаяние придало пойманным в ловушку сил, а может, у кого-то был опыт побегов из заведений, где решетки и стены покрепче.

Маленькой щелки было достаточно. Владимир вспомнил, как пролезает в любую щелку крыса, втягивая брюхо. Голова пролезла — значит и вся тварюга сможет. Вот так и здесь.

Те, кто возглавлял дерзкое нападение, ушли живыми. Скрылись через старую вентиляцию, так некстати оставленную прежними хозяевами здания и незамеченную инвентаризаторами нового Горсовета, которые должны были в Подгорном каждую былинку переписать.

* * *

К часу ночи бой был не закончен. В разных концах города оставались очаги сопротивления.

Мечась в бессильной злобе, уголовники заскакивали во дворы, ломились в дома, собираясь резать жителей как кур, но горожане, уже разбуженные и оповещенные, встречали их дробью и картечью.

В этот день оправдало себя и тот, что придя в Подгорный, поселенцы не стали убирать двойные железные двери, срезать решетки на окнах, ломать высокие кирпичные заборы. Коммуна коммуной, но каждый чувствовал себя в большей безопасности, имея не только общую стену, но и свои меры защиты.

К половине второго ночи привели первых пленных, перепачканных грязью и кровью. Почему-то Богданов не удивился, что лица больше чем половины ему знакомы.

Изменники клали оружие. Пришельцы извне отбивались до последнего. Один на глазах у ополченцев перерезал себе горло бритвой, лишь бы не попасть в плен, другой подорвал себя гранатой. Подорвал неудачно, лишившись кистей рук. Неизвестно, чем он был обколот, но сознания от болевого шока он не потерял, а продолжал зло таращиться и цедить ругательства. Из милости его добили пулей в голову.

Странные все-таки это были люди… Если бы не их зверства, Богданов почувствовал бы к ним что-то вроде уважение. В смелости им не откажешь. Огонь вели бестолково, но в рукопашную дрались отчаянно — после нескольких стычек в темных дворах, когда пытались взять «языков», было решено по возможности уничтожать их с расстояния.

— Возьми на заметку, — сказал он подошедшему Масленникову. — Некоторые дома стоит снести, а жителей переселить.

— Что с пленными делать? — спросил его Масленников.

Их уже укладывали лицом вниз со связанными руками.

— Беречь. Будет суд. Страшный суд.

Где-то здесь крутился журналист Михневич. Еще минуту назад он был с винтовкой, но уже по поручению Богданова снимал репортаж. Владимир усмехнулся, слыша, как тот требует от пленных повыше поднять руки. Те и так стояли с задранными кверху лапами, как фрицы Паулюса под Сталинградом.

В первых рядах добровольцев-защитников города он заметил и отца Сергия. Священник был не в камуфляже, а в своем профессиональном облачении. Он был хмур, винтовку держал стволом вниз.

Оказалось, чувствительные до веры уголовники, вломившиеся к нему во время молитвы, просили его по-хорошему, обещали запереть, связать и в живых оставить. Им хотелось использовать колокольню храма, который батюшка отреставрировал и восстановил своими руками, в качестве огневой точки.

Пришлось священнику очистить помещение храма от посторонних с помощью двуствольного ружья. Богданову было его жалко. Даже в таких подонках он должен был видеть божью искру, хотя идти наперекор вере ему не пришлось. Это же не буддистский лама. Свой очаг и родину полагается защищать и по канонам православия.

Демьянов строго придерживался нейтральной политики — никакого содействия церковь не получала, но и палок в колеса ей не ставилось. В Подгорном религия не пользовалась большим влиянием, но свою нишу занимала. Прихожанками были в основном пожилые женщины, но и сам Владимир иногда посещал богослужения, и Машу с собой постоянно пытался притащить. Та со своим цинизмом только посмеивалась. Выполнял свою пастырскую работу отец Сергий ревностно, на совесть, да и человеком был стоящим и умным, знал четыре языка, занимался спортом, мир повидал, и, как оказалось, за себя постоять мог.

«Все бы они были такие, — говорил про него майор. — Глядишь, и не докатилась бы страна до такого».

* * *

Уже пять минут Богданов отбивался от Антона Караваева. Тот требовал разрешения взять с собой двух бойцов и направиться к наведаться домой, проверить, все ли в порядке его любимой женушкой. Или отправиться туда одному. Или взять все ополчение с собой, если можно. Или хотя бы половину.

Глядя, что чувства делают с человеком, Богданов его даже пожалел. Сам он сохранял холодную голову. Он почему-то был уверен, что с Машей ничего не случилось. Хотя на сборный пункт она так и не пришла.

Там в районе поликлиники уже не стреляли. Но на то могли быть разные причины. Либо туда враги не дотянулись — все-таки это был самый центр Подгорного, далеко от стены. Либо дотянулись. Но оказать сопротивление бандитам там было некому. Там почти никто не жил, и на ночь улицы пустели. Даже пациентов в больнице и тех не было.

— Брат, все под контролем, — успокоил его Богданов. — Занимайся своим делом. Она в безопасности, мы их улицу уже вывели.

То ли намеренно соврал, то ли от суматохи мысли путались. Штабная машина в который раз меняла свое местоположение, неслась по улицам. Иногда по броне стучали пули, несколько раз им самим приходило открывать огонь.

Как раз на такой случай в Подгорном были разработаны система сигналов и порядок действий для всех, кто не мог принять участие в боевых действиях. Почти всех женщин и детей уже действительно вывезли, но никаких списков в пожарной обстановке не составлялось.

— Знаешь, я тебя хорошо понимаю… — сказал Богданов. — Но не могу пойти навстречу. Давай бери свои колымаги, своих орлов и двигай к ТЭЦ. Нельзя позволить этим тварям город без тепла и света оставить. Если они там все раздолбят, зимой нам придется несладко. Это приказ, если ты не понял.

— Так точно, — ответил Караваев максимально спокойным тоном.

Никто не знает, чего ему это стоило. Богданов чувствовал, что это горячий и несдержанный тип в шаге от того, чтоб послать подальше всю субординацию.

— А я выдвигаюсь в район школы, — добавил Владимир.

Он не уточнил, что тот также был районом поликлиники, а значит, у заместителя мэра были и свои мотивы. Он переживал ничуть не меньше, чем любой на его месте, но считал, что хоть один толковый командир должен проследить, чтоб ничего не случилось с котельной и мини-электростанцией.

Они остановились у ворот детского сада, где их уже ждали двадцать ветеранов из ополчения, Колесников, которого чуть ли не силой запихнули в госпиталь, сформировал это элитное произведение собственноручно еще в начале осени. Тут все было серьезно, и у каждого был боевой опыт. Отряд делился на группу захвата и группу прикрытия. Два пулеметчика со вторыми номерами, снайпер, гранатометчик с помощником, радист, он же медик. Бронежилеты, новое оружие. У большинства экстерьер фронтовых солдат, а не «космонавтов» для разгона бунтов — есть и щуплые на вид, но по всему ясно, что серьезные детишки. Все они успели побывать в горячих точках, и бывший главный сурвайвер чувствовал себя рядом с ними если не желторотым птенцом, то тем, кому есть чему поучиться.

Богданов и Масленников вышли, а Антон, круто развернув машину, поехал в обратном направлении.

Вспышка и «бум!» в переулке слева, шипение, хвост, как у кометы — и в нескольких метрах от бампера «Тигра» пролетела огненная плюха. Глубокая яма на дороге спасла внезапно вильнувший джип от прямого попадания в корпус.

«Пусть скажет мне спасибо, что мои дорожники ее просмотрели», — подумал Богданов.

Машина не остановилась, а прибавила скорость. Водитель был один, за пулемет было стать некому, а с «фаустпатронщиком» они разберутся сами.

Десять человек уже бежали «змейкой», петляя от укрытия к укрытию, к тому месту, откуда был произведен выстрел, а остальные прикрывали их продвижение.

Это оказалось проще сказать, чем сделать. Но оставлять у себя в тылу таких ребят было нельзя. После пятнадцатиминутного бега со стрельбой они загнали их во дворик, откуда не было выхода. За это время Богданов понял, что ему лучше не пытаться командовать там, где есть более знающие.

Наконец, ему привели пленных. За это время один из бойцов был тяжело ранен в живот, поэтому пленные были измочалены, но все же годились для допроса.

— Какие люди и без охраны, — Владимир оскалился в подобии улыбки, увидев знакомое лицо, — Аслан!

Эти пятеро были из предателей. Смуглые мужчины кавказской наружности. Именно про них ему рассказывали старейшины из Диаспоры, хотя и ошиблись с числом. Но это был не сброд, а полноценная боевая единица. Эти вели огонь грамотно, и вооружены были на совесть. И хотя троих из них взяли живыми, а остальных убили, за эту ночь эта пятерка явно угробила немало необстрелянных горожан.

— Да разве ж ты «Аслан»? Это же означает «лев». А ты трусливый шакал. Что-то я тебя ни разу не видели на разборе завалов. И от тяжелой работы ты бежал как от свиного шпика. Зато первым приходил на раздаточный пункт. А пятно на твоей биографии есть, этот помимо участия в этнических беспорядках в Убежище.

Богданов перевел дух. Отсюда было видно, что здание поликлиники горит, и это заставляло его стискивать зубы.

«С ней ничего не могло случиться, я объяснял ей, что надо делать».

Надо бы поторопиться, но сдать этих ренегатов ветеранам Колесникова он не мог. Те их просто задавят, а надо допросить. Эти, похоже, знали больше, чем мелкая сошка, которую они брали до этого.

— Если бы не эти козлы, я бы тебе шею сломал, свинья, — мрачно пообещал кавказец, попытавшись плюнуть в него, но не достал.

— От свиньи слышу. Хотя ты, наверно, овец предпочитаешь. Я ведь знаю, что с Оксаной, которая с фермы, у вас было не по согласию, — взгляд Владимира был взглядом Торквемады, — Уж как она тебя выгораживала. Видимо думала, «взамуж» ее возьмешь. Овечка колхозная, господи прости… После этого ты сидел смирно и не высовывался, но я знал, что горбатую гору землетрясение исправит.

Он понял, что больше от Гасанова ни слова не добиться. Упертый кадр. Надо было заканчивать комедию, добавив под занавес немного драмы.

Богданов положил на землю автомат, сделал вид, что отстегивает кобуру.

— Давай, иди сюда, поросенок, докажешь свой чемпионский титул. Или ты его купил, как аттестат?

Зарычав от злости, южанин сбросил куртку и закатал рукава. Видимо, он чувствовал подвох, но дать задний ход, спрыгнуть с этой темы не мог. Чемпионом он не был, но мастером спорта в греко-римской борьбе и, что гораздо хуже, самбо, он был. Богданов сомневался, что справится с ним быстро, хоть тот и контужен.

У него были другие планы. В тот момент, когда их разделяло всего три метра, он достал «Грач» из кобуры и, не тратя времени на прицеливание, выстрелил. С дырой во лбу Асланбек, все так же скалясь, свалился на асфальт. Заместитель мэра смерил оставшихся в живых ледяным взглядом.

— Мужчина от самца гориллы отличается тем, что пользуется оружием. А с вами что делать, орлы? Я знаю, нет плохих людей, есть плохие национальности. Тьфу, оговорился. Если серьезно, мы сегодня русских подонков до хрена перебили. И разницы для меня нет.

Больше желающих мериться силами не было, а пленники стали еще более покладистыми.

— Остальных ждет участь похуже, чем девять грамм свинца.

Это были немногословные спокойные мужики, точнее даже парни, с совсем не зверскими рожами. Но в тихом омуте, известно кто водится. Оба, он вспомнил, ежедневно исполняли все предписанные исламом молитвы. И их, похоже, не смущало, что остальные из диаспоры, в том числе старшие, остались лояльны власти. Они для этих орлов были «мунафиками», отступниками. Как же умудрились просмотреть эту заразу…

— Что он вам наплел? — Богданов перевел взгляд на них. — Что вас подбросят до Ичкерии, где вы будете строить Халифат и гяуров резать? Нет, меня не это интересует. Расскажите про Бурого. Кто он такой, сколько у него людей… было. Какие его дальнейшие планы. Где его логово. Колитесь, что и как, и будете жить.

Каждый раз, когда надо было врать людям в лицо, Владимиру потом приходилось выдерживать небольшие муки совести. Даже сейчас.

Пленных, которые согласились сотрудничать, после того, как вытянули у них все, отправили в «штаб», который, как водится, находился в Могилевской губернии. Вряд ли они могли рассчитывать на большее.

— Простите, братишки.

Богданов сам нажал на спуск оба раза.

Грохот выстрелов в подвале показался оглушительным даже в сравнении с треском Калашникова. Тела убитых пару раз конвульсивно вздрогнули и замерли — во лбу у каждого зияло ровное отверстие размером с пятирублевую монетку, похоже, сквозное.

— Вот так, — угрюмо выговорил Владимир и вытер пот со лба грязным платком, — Будет со всеми, кто перейдет на темную сторону. Волк тоже сильный и смелый, но я же ему за это лапу жать не буду.

Богданов сделал мысленную пометку в блокноте. «Обратить на Диаспору внимание». Демьянову было не до этого, но этот недочет надо срочно исправить. Апартеид себя не оправдал.

Там на пересечении двух улочек в районе старого колхозного рынка было добровольное гетто. Не резервация, а скорее Гарлем. В нем не было упорядоченности, свойственной остальным районам. Базар исправно работал, где торговали мелочевкой, а может и неучтенным товаром извне. Конечно, оружие здесь купить было нельзя, но все остальное — пожалуйста. Эта свобода вызывала справедливую зависть у славянского населения. Ведь это был все равно что свободный рынок в условиях блокадного Ленинграда. Столкновений не было, но ворчали многие.

И вот хороший повод сломать этот уклад. Ликвидировать к чертям компактное проживания некоторых наций: расселить посемейно, женщин отправить на работу, детей, кого не опускают, насильно в школу, даже девочек. Будет им плавильный котел по всем правилам.

Стрельба на улицах постепенно смещалась туда, откуда враг два часа назад пришел — к северному участку стены. Набрав разгон, оправившись от встряски, ополчение очищало двор за двором, улицу за улицей. Бандиты откатывались все дальше. Они пришли сюда не умирать, а грабить, а теперь как раз таки гибли как мухи.

 

Глава 6. Кровь за кровь

Возле школы они оказались еще через пять минут. Это было стандартное П-образное здание из кирпича постройки шестидесятых годов прошлого века. Пластиковые окна только на первом этаже — остальные старее поповой собаки. Видимо, прежний директор хорошо подворовывал.

Впрочем, нынешняя директриса Алевтина тоже Богданову не нравилась. Типичный образец довоенной мелкой чиновницы. Но никуда от таких людей не деться, которая пережила в Убежище катаклизм, даже не попортив прически.

— Затаились, суки, даже не стреляют, — заметил Олег Колесников. — Их всего трое, и патронов у них, кажись, мало. До этого они целыми рожками палили в белый свет. Чё с ними антимонии разводить? Подгоним БТР и раскатаем их. На Кавказе всегда так делалось. Потом бульдозером разровняем под нулевой уровень.

Он не только успел удрать из лазарета, но и зачистить добрую треть города. И вот теперь их силы соединились.

— Ага, делалось со времен генерала Ермолова. Тот и без танков обходился. Но долго еще там Ёр-муллой детей пугали. Нет, Олег, нельзя, — покачал головой Богданов. — И не в здании дело. У них заложница. Жена Антона Караваева. И отступать им некуда. Давай испробуем мой вариант.

«Наверно, задержалась тетрадки проверить, — подумал он. — Лучше бы дома сидела. Или вспомнила, что сумочку свою забыла? Ох уж эти бабы, е-мое».

— Они знали, за кем идут, — вслух сказал он.

Затем достал рацию и связался с Масленниковым. Старший милиционер двигался со своими людьми параллельно им по соседней улице. Интенсивность перестрелки там была чуть меньше.

— Третий, это первый. Беги в больничку! Я думаю, что Машу они тоже могли прихватить.

— Не переживай, Первый. Я мигом! — голос Масленникова на секунду куда-то потерялся, и треск на том конце был не статическими помехами, а автоматными очередями. — Вот только у этих товарищей разрешения спрошу.

Они знали каждый закоулок в своем городе хорошо, поэтому обходились без фонарей. Буря утихла, выплыла полная луна и высыпали яркие, как в астрономических атласах, созвездия.

Однако нет худа без добра. Теперь они точно знали, что у банды была хорошая агентура. Откуда-то эти подонки знали, что поисковик Антон Караваев часто отлучается по служебным делам и не ночует дома, что Настя в такие дни часто задерживается в школе, что…

Богданов не закончил мысль.

— Суки, падлы, гниды! — разразились из окна школы площадной бранью. — Парламентария пришлите! Быстрей, на, а то за себя не ручаемся!

«Парламентера, — машинально поправил Богданов. — Или им депутата Думы надо? Сволота неграмотная».

Уж он-то за себя ручался.

— У вас есть минута, на! — сложив руки рупором, снова заорал тип в окне. — Или мы учителке кишки вырвем.

Владимир хотел было подняться, но его решительно остановил Колесников.

— Ты чего?

— Ты слишком ценный. Все это игра в бирюльки. Они знают, что не жильцы. Им хочется только время потянуть.

— Да я не собираюсь выходить к ним, Олежка, — успокоил его Богданов. — Только встану и помаячу немного. Хочу, чтоб к окнам подошли. Их там кроме него всего двое. Первый в кабинете директора, второй в комнате справа, за партой прячется. Позиции не меняют, думают, не видим. Как только оба высунут свои хари, стреляйте. Надо быстрее прижечь эту язву. Кто знает, сколько их еще в городе прячется, этих вшей тифозных.

— Ну вот, я подошел, — он остановился в школьном дворе рядом с гимнастической стенкой. — Кто хочет со мной поговорить? Выходите! Через окно орать не буду, а мегафона у меня нет.

Перестрелка на соседней улице прекратилась. Вряд ли там взяли тайм-аут, скорее, открытое сопротивление врагов было сломлено. Больше в городе никто не стрелял.

Никто не спешил. Богданов сделал вид, что смотрит на часы. Хотя его нетерпение было реальным, не притворным. Он чувствовал, что его держат на прицеле — малоприятное знакомое ощущение — но когда ты сам на адреналине, это не страшно. Да и не попадут они в него с такого расстояния, руки не оттуда растут. В этот момент они там в здании должны были напряженно шушукаться, совещаться.

И вот, наконец, дверь открылась. На крыльцо нетвердой походкой вышел рослый бандит, в котором заместитель, приглядевшись, узнал Ромку Гермогененко. Шофера, которого все давно считали погибшим. Но он был не один. Девушку, которую он втащил за собой, стараясь закрыться ею, Богданов узнал сразу, несмотря на темноту. Таких ухоженных и красивых черных волос в городе ни у кого не было. Антохе повезло, хотя, как подозревал Владимир, пай-девочкой Настенька была только на людях, а при случае могла выпускать острые коготки.

И точно: у бандита были кровоточащие следы от ногтей на щеке, а на руке, которой он держал девушку за горло, был виден глубокий порез от маленького ножа или бритвы.

Да, хорошо она его разукрасила. Из-за необходимости крепко ее держать он был скован, и это плюс. Сама Настя была спокойна, встречая свою судьбу со странным фатализмом. На ее левой щеке Богданов заметил сильный кровоподтек. Вот уж точно, Гематоген. Он пообещал себе, что выродок ответит за это.

Как и все остальные, кого Владимир видел живым или мертвым в рядах предателей, этот не был совсем уже конченным человеком. С сильной гнильцой, но если бы все сложилось иначе, и его можно было перевоспитать. Увы, теперь уже поздно.

В руке ренегата был ПМ, пистолет он приставил к голове учительницы, прицел метался на линии между ее виском и затылком.

— Лучше сдавайтесь сразу, — произнес Богданов. — Можем гарантировать жизнь.

Он не стал врать. Конечно, он мог бы пообещать им соблюдение Женевской конвенции, отдельные комнаты, медпомощь, трехразовое питание, чистое постельное белье и прогулки на свежем воздухе. Но кто в это поверит? А так он не лгал, ведь жизнь им действительно на некоторое время оставят.

— Да пошел ты! — заорал в ответ Роман. — Выпустите нас, и мы уйдем!

— Отпустите девчонку и валите. Хотя, не пойму, чем вам у нас не нравится?

— Кончай комедию! — бывший водитель ему явно не поверил. — Вы нас сразу завалите. Она пойдет с нами.

— Нет, — со стальными нотками в голосе сказал Богданов. — Никто никуда не пойдет.

Внезапно Владимиру стало ясно, откуда растут мировоззренческие корни этого бунта отщепенцев. Косноязычный Роман эту мысль вряд ли выразил бы, но Богданов его понял. «Только хлебнули свободы, а вы опять все строите заново. Тюрьмы, суды, иерархии, бумажки, а человек просто винтик…»

Может, они в Подгорном действительно перекрутили гаечки? Но иначе было нельзя. Иначе было не выжить. Этот страшный и бессмысленный бунт — признак благополучия. Значит, люди уже расслабились, что им захотелось других благ, а не только возможности встретить новый день живыми. Вот только рано расслабились. А если никто не приедет из поездки на Урал? Или приедут с пустыми руками?

«Если бы у нас было из чего печь пряники, обошлись бы без кнута».

— Тогда я завалю ее!- закричал Гематоген, надрывая горло. — Шлепну суку прямо здесь!

Живой щит из нее для этого верзилы был неважный. Ее тело не закрывало и двух третей его корпуса. Богданов успокаивал себя тем, что, когда такие ситуации с преступником-одиночкой случались в работе прежних спецподразделений, провалы были редки.

Гермогененко был длинноруким и мосластым алкоголиком, баловался «дурью», по молодости перенес черепно-мозговую травму — прилетело в пьяной драке. Из армии комиссовали через месяц, получил условный срок за избиение сослуживца. У такого не может быть хорошей реакции. Уж во всяком случае, она хуже, чем у низкорослого сухопарого мужика по фамилии Иванов, рефлексы которого были проверены в боевых условиях, когда этот Гематоген еще на партах рисовал орган. Снайпер с СВД точно будет иметь фору в несколько миллисекунд. Сегодня он отправил на тот свет уже с десяток налетчиков, методично, словно забивая гвозди. Зарубки не делал, считал глупостью. В мирное время он работал плотником, делая в том числе гробы.

— Застрелю падлу! — уже не так уверенно повторил бандит хриплым голосом. Его палец дрожал около спускового крючка.

Анастасия по-прежнему стояла, то ли оглушенная ударом, то ли твердо уверенная, что ее спасут.

Отвлекая Гематогена неожиданным поворотом разговора, Богданов жалел, что не может следить за сокращениями мышцы указательного пальца на татуированной руке. Для этого было слишком темно.

— А мне-то что? — произнес, глядя предателю прямо в глаза, главный сурвайвер.

Он подал стрелку на соседней крыше условленный знак «внимание».

— Как это что? — опешил бандит. — Ты не понял, я ей мозг щас вынесу.

— Да выноси. Мне самому уже сегодня кто только не выносил.

Его слова обескуражили налетчика, и палец заметно отодвинулся от спускового крючка. Не теряя ни секунды, Богданов чуть наклонил голову, подав этим сигнал «огонь!».

В тишине винтовочный выстрел с другой стороны улицы прозвучал шумно.

Его услышали все, кроме самого Гематогена — отдел головного мозга, который отвечал за восприятие аудиосигналов, разнесло в клочья до того, как тот успел обработать пакет данных от слуховых нервов внутреннего уха. Входное отверстие появилось точно в середине лба, выходного не было. Не было и фонтана крови с осколками кости, только фарш внутри продырявленной черепной коробки. Когда маслина входит в тело, она слегка обжигает края раны.

«А ведь еще недавно он мы делили с ними свой хлеб. И откуда только такая мразь берется?», — подумал Владимир, глядя, как бандит осел на землю, увлекая Настю за собой. Но еще до того, как они вместе упали, загремели выстрелы, и оба его подельника, сидевшие в здании и думавшие, что спрятались за предметами мебели, получили по заслугам.

Через пять секунд к Насте уже кинулись, чтобы достать из-под тяжелого трупа, но раньше, чем первый из ополченцев достиг того места, где они упали, она освободилась сама.

— Можешь не благодарить, — сказал ей Владимир, подавая ей плащ. — Твой Антон тоже сегодня хорошо поработал.

Всего десять минут назад Караваев отрапортовал по рации. ТЭЦ была спасена. Бандиты не успели нанести системам жизнеобеспечения большой ущерб, только порезали провода и продырявили несколько труб. Все это устранялось за сутки.

На лице девушки промелькнуло странное выражение. Свет фонаря падал ей в лицо, и она, наверно, сначала была уверена, что перед ней ее благоверный. Но такое бывает только в кино.

Когда Анастасию в сопровождении одного из раненых бойцов отправили по безопасному коридору к другим эвакуированным, Масленников присвистнул.

— Ну ты прям Вильгельм Телль. А если бы он выстрелил?

— Не выстрелил бы. Этот недоносок, — Владимир кивнул на труп Гематогена — был не псих, а трусливая тряпка. Такие обычно пальчик прищемить боятся. От страха в ступор впадают. А обижают только женщин или тех, кто вдвое меньше. Если бы я еще немного надавал, он бы мог отпустить ее и так. Но у нас мало времени. И так много потеряли.

У меня в папке психологический портрет на каждого жителя города. Вот если бы ее держал на мушке этот сокол горный, Асланбек Гасанов, я бы еще подумал. Очень уж любил рисоваться, это называется демонстративный тип личности. Как у Адольфа Алоизовича. Такой от стрессовой ситуации может с катушек слететь и буром попрет. А этот… — Богданов сплюнул.

— Надеюсь, у меня в карточке, как у Штирлица, написано, что я беспощаден к врагам? — пробасил Колесников.

— Нет. Написано, что иногда проявляешь недопустимую гуманность и очень любишь детей. Пошли, время не ждет.

* * *

Телефонная связь в городе была восстановлена быстрее всего, и он был первым, кто ей воспользовался. Просто не хотелось верить, хотелось списать услышанное на помехи и искажения от пресловутых ионосферных бурь.

— Как она? — спросил он, и мысленно умолял собеседника на том конце провода ответить побыстрее. — Жива?

— Я же тебе уже сказал. Да, но…

А в этом «но» всегда кроется подвох.

— В себя не приходит, — Масленников, находившийся в поликлинике, должно быть сочувственно отвел взгляд. — Они ее хорошо отделали. Со мной есть один парень, он учился на медбрата. Говорит, перелом черепа. Все, что могли мы сделали, перевязали, за нашим нейрохирургом уже послали, сейчас везем. Я даже не знаю, что тебе сказать… Вован, не отчаивайся. Ты же знаешь, какой он специалист. Не падай духом. Гниды, чтоб их всех…

Лицо Богданова окаменело. Он положил трубку.

В себя не приходит… Это было очень похоже приговор. Даже раньше, в огромных медицинских центрах, людей, впавших в кому после тяжелых травм головы, зачастую не спасали. Они и их близкие получали только бесполезную отсрочку.

А они в Подгорном были в каменном веке. И, каким бы их доктор ни был светилом, у них, наверно, не имелось и половины необходимого оборудования. И не было условий, чтоб его подключить, даже если бы оно было.

Кто-то стал бы плакать, кто-то рычать от злости, а Владимир просто сел и подпер голову руками.

— Долго же я добирался…

Рация, которую он носил, настойчиво что-то хотела сказать ему. Механически он поднес устройство к уху.

— Прости, командир. Я упустил их, — голос Антона звучал извиняющейся, и это его разозлило. Тот, наверно, еще не знал, поэтому не понимал, что с ним случилась беда пострашнее.

— Кого, черт возьми? Кого ты упустил?!

— Тварей этих. Вылезли неожиданно у самой стены и рванули. Двоих только сняли мы. Человек тридцать, похоже, непростые. Кажись, тачки у них там были запрятаны. Не догнал.

Он слушал, но не слышал — слова не доходили до мозга, уходя куда-то мимо.

Потом Владимир как не старался, не мог вспомнить, как он добрался до поликлиники.

* * *

В три часа ночи, когда шум улегся, они решились высунуться. Один за другим четыре десятка человек, заляпанных грязью, в крысином кале, клочках паутины, опавших листья и другом соре вылезли из-под земли в восточной части Подгорного. Теплотрасса, проложенная от котельной, была узкой и с трудом вместила их всех. Им приходилось сидеть друг у друга на головах, рядом с еще горячими трубами.

— Хорошо хоть не канализация, — ворчал Дед. Без своей шляпы и изрядно запачканный он потерял всю харизму и выглядел обычным спившимся пенсионером.

Большой отряд ополченцев, закрепившийся около котельной, заметил их, но слишком поздно, чтоб остановить.

Они разделились. Всех, кого Бурый считал расходным материалом, он оставил прикрывать отход, послав отходить в заведомо проигрышные стороны. Там их и прижали, но это дало возможность ядру шайки, сорока двум головорезам со стажем, вырваться к границе негостеприимного города.

* * *

Они находились в эпицентре работ по восстановлению мирной жизни, когда через им радировали с села Карпысак. Крохотная деревня у шоссе подверглась нападению «неустановленных лиц». По описанию — это были остатки той же банды.

Жители многим были обязаны Подгорному, и они сделали все, чтобы остановить их, но машины прорвались через их кордон, оставив на дороге два сгоревших автомобиля и восемь трупов защитников.

Богданов злился и на них тоже, рвал и метал, хотя понимал, что не надо было требовать от селян невозможного.

— Как относитесь к идее использовать вертолеты? — резко спросил он, вылезая из «Тигра». Раньше его всегда забавляло, что машина получила такое же название, как фашистский танк, но сейчас им всем было не до улыбок.

— А нужно ли? — взялся увещевать его Масленников. — Стремно на каких-то обезьян топливо и патроны тратить… Да и не забывай про риск просто поднимать машину в воздух. У нас материальная база и кадры все-таки не как у авиаполка. Один пилот нормальный… трезвый… и один техник, и запчастей почти никаких.

В его словах была доля истины. Вертолеты и в довоенное время падали. А их Ми-8 почти не покидал аэродром. Для разведки было гораздо дешевле и безопаснее использовать легкомоторные самолеты, которых было аж восемь. А если дерябнется — кукурузник не так жалко, как вертолет, с которого они разве что пылинки не сдували.

— Да ты что мне втираешь! Нельзя их отпускать! — истерично заорал Богданов, что ему было совсем не свойственно.

И добавил уже спокойнее:

— Во-первых, надо опробовать геликоптеры и экипаж в боевых условиях. А во-вторых, отстрел этих засранцев послужит уроком для всех остальных.

— А как же то, о чем говорил Сергей Борисович?

— Ты про орбитальные спутники? Да нет их. Храбрый майор, при всем уважении, боится тут собственной тени.

Он поднял рацию и что-то быстро обсудил с начальником аэродрома, по совместительству старшим пилотом.

— Вертушки готовы, — с удовлетворением объявил Богданов после окончания разговора.

Словно в подтверждение до них донесся стрекот винтов. Вертолетная площадка находилась в двух километрах к югу, в противоположном конце города.

— Долго-то как, блин. Сказано же было держать их в постоянной готовности. Впрочем, мы их все равно догоним. Я лечу сам. С ней мне все равно находиться не разрешают, даже под окном.

— Никуда ты не летишь, — неожиданно встал со своего места Колесников. Ему недавно сменили повязку, но он никак не хотел слышать про постельный режим. — Ты в таком состоянии можешь дров наломать.

— А кто? Ты ранен, мент здесь нужен, — Владимир указал на Масленникова.

Блуждающий взгляд Богданова остановился на Караваеве. Тот сидел рядом со своей супругой чуть поодаль, на скамейке у дверей Горсовета и что-то ей нашептывал, позволив себе пять минут отдыха. Должно быть, видеть, как они воркуют, было для него как острый нож в сердце, когда его супруга лежит в палате, неподвижная как труп, под трубками и капельницами.

— Тоша! Ты у меня в долгу, не забывай. Достань этих уродов и привези мне их бошки.

Мобилизацию никто еще не отменял, и город еще не вернулся к мирной жизни. Вряд ли хоть кто-то спал в эти часы. Взрослые растаскивали сгоревшие дома, хоронили убитых, чинили поврежденные коммуникации, дети тоже едва ли спали после такой кошмарной ночи.

Поисковик поднялся со своего места и внимательно посмотрел на Богданова. В нем боролись противоречивые чувства. С одной стороны, ему было жаль товарища, который, к тому же спас его любимую. С другой, он был несказанно счастлив, что это не его сейчас утешают. А с третьей, ему очень хотелось побыть с женой, которая за этот вечер и ночь пережила не меньше, чем они. На лице же Анастасии читался один вопрос: «Неужели ты меня опять покинешь?».

— Все ясно, господа, — Караваев склонил голову, — Я их проворонил, значит, мне и разгребать? А больше никого нет кроме нас четверых, одни чурки с глазами.

В его голосе сквозил сарказм. Терпение этого анархичного от природы человека было исчерпано.

— Есть, — покачал головой Богданов, — Но я хочу, чтоб ты проконтролировал.

Он уперся лбом, и не собирался отступать.

— Лети с ними, Антон, — неожиданно для всех прозвучал голос Насти, взявшей мужа за руку. — Убейте их там всех, ради меня.

Они с Машей никогда не были подругами. Просто она явно хорошо понимала, почему Владимир хочет крови.

— Что будем делать с иудами? — осторожно спросил Масленников, когда угрюмый Караваев удалился. Настя провожала его до вертолетной площадки.

— У меня есть одна идея, — понизившийся голос Богданова не предвещал ничего хорошего. — Понадобится два трактора и один трос. Можно шесть тракторов и три троса.

— Нефиг технику гонять. Мы же не звери, не надо всякой швали уподобляться. Сергей Борисыч нас не похвалит. Давай просто повесим их.

— Добрый ты… — Владимир тяжело вздохнул. — Ну так уж и быть, повесим. Только без мыла. Мыло надо экономить, брат. И осторожненько, чтоб позвонки не повредить.

* * *

Раннее утро маленькая эскадрилья встретила в небе. Резали воздух лопасти вертолетов, собранных еще в Советском Союза, краешек солнца освещал горизонт. На фюзеляжах символика спасательного центра соседствовала с кое-как намалеванной эмблемой Подгорного.

А где-то внизу по тонкой ленте дороги скользили черные точки: большие и поменьше. Несколько грузовиков и десяток джипов. Все, что осталось от некогда грозной банды.

Бурый думал о поражении. Хорошо же их макнули… Да был ли вообще шанс, блин? Их было всего триста человек, а против них укрепленный пятитысячный город, настоящая крепость.

Еще он жалел о том, что в ночном бою выжил Волосатый. Тот вернулся один, все его люди сгинули в атаке на мэрию. Теперь этот гад явно попытался у него лидерство над тем огрызком банды, который у него остался. Ведь это он, Бурый, планировал налет. Это его «молниеносный рейд и уход с хабаром» оказался пшиком.

С другой стороны, подумал он, банда сбросила балласт, который и так ей только мешал бы в голодное время. По крайней мере, теперь в лагере еды хватит на всех. Добраться бы еще до него.

Атака с воздуха началась внезапно. На равнине они увидели бы их издалека, но здесь в предгорьях вертолеты настигли их так неожиданно, что они не усели только ударить по тормозам, когда первый из них показался из-за ближайшего холма.

Раций у банды теперь не было, поэтому каждый водитель поступал, как считал нужным. Кто-то прибавил газу, кто-то попытался свернуть в сторону, двое ударили по тормозам.

Бурый был среди последних, поэтому самым первым выскочил из своего джипа, где он ехал в гордом одиночестве. По другую сторону дороги остановился один из грузовиков, братва посыпалась из кузова, главарь заметил Волосатого и махнул ему рукой.

— Пошли за мной! Но не кучкуйтесь! И головы ниже.

Бурый поймал себя на мысли, что не знает, зачем помогает заклятому другу и этим безмозглым шлангам. Может, не хотел превратиться в одинокого бродягу.

Пригибаясь к самой ботве, они побежали в сторону густой запущенной рощи, несмотря на лежащий кое-где снег еще сохранившей пожухлую листву.

Первый заход смел с дороги всех, кто пытался уехать от приближающейся с воздуха смерти. Стрелки в обоих Ми-8 патронов не жалели, поливая огнем все и вся. Возможно, они делали так от неопытности, в первый раз в своей жизни нажимая на гашетку вертолетного пулемета. Но, сколько бы боеприпасов они не истратили, у них получилось. Машины буквально распиливало пополам и сносило с шоссе, как кегли.

Свернувшие в сторону УАЗ и «Pathfinder» один из них тоже накрыл, те не успели доехать до рощи полсотни метров. В импортном джипе как раз ехали Дед с Леркой. Он был изрешечен пулями, и, хотя не горел, но Бурый мог себе представить мешанину внутри. Пахан стиснул зубы.

«Продразверстка пришла, отворяйте ворота», — вспомнил он, как еще час назад пьяная в дымину Лерка кричала, пока они грабили соседнюю деревню, отнимая те крохи, которые там оставались. Нескольких человек она там зарезала, отвела душу. Бурый даже не наказал ее за пьянство и беспредел. Он сам хотел как можно скорее нажраться.

До этого они не трогали поселения, относящиеся к сфере влияния Подгорного, чтоб не вспугнуть главную дичь раньше времени, но это соображение больше не ограничивало их. Почти все деревенские мужики, как оказалось, были мобилизованы на помощь городу, поэтому так легко удалось победить.

Так же без проблем они прорвали кордон, выставленный в горах возле крохотной деревушки. И вот теперь неизвестно откуда вынырнувшие винтокрылые машины поставили в истории банды Бурого жирную точку, а заодно и в жизни Алексея Валерьяновича Путного по кличке «Дед», «коронованного» воровской сходкой в Кемеровском СИЗО в 1988 году.

Тянуло гарью и бензином. Горели подожженные легковушки, пылал, как хороший факел, прихваченный ими бензовоз. Внутри одного перевернувшегося УАЗа бился и истошно вопил кто-то живой, но никак не мог открыть заклинившую дверцу, а пламя уже приближалось к бензобаку.

Второй заход был нужен только чтоб добить разбегающихся. Но те к этому времени уже успели разделиться, поэтому машинам пришлось спуститься, чтоб высадить десант, который уже начал охоту.

Над черным прямоугольником картофельного поля, перерезанного надвое ниткой дороги, стояла адская какофония. Дикий вой и злобный мат перекрывались грохотом выстрелов и взрывов, стрекотом винтов.

На высоте примерно ста метров барражировал бывший транспортник, а нынче, на безрыбье, грозное оружие. Вертолет заходил на второй круг, и его крупнокалиберный пулемет рвал людей в клочья. Тяжелые пули с огромной кинетической энергией отрывали конечности и выпростали сизые внутренности из животов. Те уголовники, кто сидел в автомобилях к моменту авиа-налета, были мертвы все до единого.

Но и среди успевших убежать повезло не всем. После того, как урки бросились врассыпную, подальше от дорожного полотна, они не перестали быть удобными мишенями для стрелков, которые превращали их в груды татуированного мяса.

Не раз и не два вожак разбойничьей ватаги попытался криками остановить своих людей. В этом аду его никто не слышал. Людей остановил не он, а химические процессы в их собственных организмах. Первый испуг уже прошел, и у тех, кто в детстве чаще бил сам, чем получал на орехи, гормон паники адреналин сменился гормоном ярости норадреналином. Настроение уцелевших бандитов переменилось, когда бегущие поняли, что те, кто ложатся, больше уже не встают. Просто вжаться в голую землю не уберегало от пуль, ведь травы уже не было, а снег еще не выпал.

К тому же бегущих начали теснить высадившиеся на другой стороне дороги десантники.

Тех, кто засиживался за кочкой или бугром и пытался вести ответный огонь, снимали снайперы, несколько раз ухал станковый гранатомет, со свистом проносились и взрывались, находя свою цель за простыми укрытиями, гранаты.

Загнанные в угол, уголовники, не сговариваясь, решили стоять насмерть. Они тоже оказались не лыком шиты. хоть и не знали, что такое дисциплина. По примеру Бурого семеро залегли в бетонированной канаве для ливневого стока, и, как из-за бруствера, начали прицельно стрелять по приближающемуся вертолету, не обращая внимание на высадившегося врага. Остальные засели, кто где смог, стреляя по приближающейся пехоте.

И кому-то из них улыбнулась удача. Винтокрылую машину тряхнуло, она начала крениться на левый борт и рыскать, по небу ней потянулся длинный хвост дыма.

Спустя минуту, чудом избежав новых попаданий, пилоту удалось выровнять аппарат и изменить курс, но теперь он мог мечтать лишь о том, как дотянуть до ровной площадки подальше от вражеского огня. О продолжении боя и речи не было.

Пользуясь тем, что наземные силы горожан тоже сбавили темп наступления, жалкие охвостья разбитой банды быстро отходили к лесу. Их было всего семеро. Среди мерзлой картофельной ботвы остались тела тринадцати человек. Еще двадцать два трупа догорали в остовах джипов на дороге. Остальные остались в этом проклятом Подгорном. Несмотря на запоздалое везение, банда Бурого перестала существовать. Чудом оставшиеся в живых семеро спешно отходили на юг, в сторону Алтая.

 

Глава 7. Дележ трофеев

За неделю тяжелая работа по погрузке трофеев была закончена. Все было тщательно упаковано и уложено. Грузовики ждали на самой южной станции подземной дороги, которая для этого подходила идеально. Похоже, она предназначалась создателями Ямантау под еще один гараж, но не была достроена.

Свою долю, которая уместилась в шести «Уралах», генерал хотел забрать сразу же, чтоб отбыть как можно скорее.

Демьянов понимал, что сам он не может так рисковать. Пятьдесят с лишним машин — это не шесть. Когда они устраивали свой исход из Убежища, они многого не знали. Сейчас он, может, и не решился бы на такое, помня о спутниках и крылатых ракетах. Вывести все это за раз — подставить себя под удар тех «марсиан», кто мог до сих пор наблюдать за ними из космоса. Поэтому везти придется малыми партиями, по четыре-пять машин, с неравными интервалами, и разными дорогами. А значит, возвращение самых последних участников экспедиции затянется на пару месяцев.

— Я могу понять, зачем вам противотанковые гранатометы, — произнес Савельев, когда они закрыли и застегнули герметичный тент на последнем грузовике. Все грузы они осмотрели лично. — Но зачем вся номенклатура мин отечественного производства? За каким хреном гексоген и боеприпасы объемного взрыва?

— В хозяйстве пригодится. Мы бы взяли и бронетехнику, если бы она уцелела, — вместо ответа сказал Демьянов. — Вы мне лучше скажите, что дальше. Разойдемся?

— Рассеемся как сыны Израиля, — подтвердил генерал. — Вы будете строить жизнь в своем городе.

— А вы в своем? — Демьянов видел, что генерал отнюдь не разделяет его радости. Даже наоборот.

— Нет у нас пока своего угла. Только временное пристанище. Но теперь мы его обязательно заведем. Спасибо вам за помощь. Теперь смешно вспоминать, но… мы отводили Яманату еще одну роль. Хотели бы видеть здесь координационный центр, штаб, вокруг которого начнется кристаллизация страны. Но теперь и слабовидящему понятно, что и этому не бывать. Остается вывезти отсюда все, что транспортабельно, и забыть.

— Даже это лучше, чем ничего.

— Лучше. Но ненамного.

На секунду Сергею Борисовичу показалось, что генерал дал слабину. Что огонь во взгляде поутих, плечи чуть опустились, а по лицу разливается нехорошая бледность. Наверно тот слишком сильно верил в свою «Волшебную гору». А в жизни так всегда — стоит связать все надежды с чем-нибудь одним, как оно обязательно их не оправдает.

Но тот сумел взять себя в руки очень быстро, так что другие не успели ничего заметить. Настолько быстро, что Демьянов позавидовал. Самому ему это иногда давалось нелегко, и он тяготился необходимостью постоянно быть невозмутимым как скала. Хотя бы внешне, для окружающих.

Будущее мрачно, подумал майор. Будущего, каким они его ждали, не будет.

А генерал как назло высказал его же мысли другими словами, подтвердив его опасения:

— Восстановление России в прежнем виде… утопия. По крайней мере, не на нашей жизни. Даже наши внуки этого могут не увидеть. Наша надежда — это точки роста. Вроде вашего Подгорного.

Да, он был прав. Как ни больно, но придется пройти через эпоху княжеств, прежде чем страна снова будет единой. Может, возникнут независимые Сибирская, Уральская республика и еще черт знает что. А также куча городов-государств, сельских сообществ. В некоторых вообще не будут знать, как называлась эта страна раньше. А где-то будут думать, что земля плоская, и стоит она на трех китах, а они на черепахе. Как объединишь эти разбросанные острова? По-другому как силой их не заставить, а силы такой ни у кого пока нет. Купить? Но нечего им предложить. Даже всех сокровищ Ямантау вкупе с хранилищами Росрезерва не хватило бы на всю страну. Даже на тех, кто остался. Это дело многих поколений.

— А если соседние народы оправятся раньше? Через сто лет наши дети не докажут, что это были русские земли. Археологические находки в пепле это недостаточно веский аргумент.

— Зато пулеметы и автоматы — достаточно весомый, — ответил Савельев. — Но для себя я решил, что тех, кто пришел бы с миром, я бы сам поселил здесь жить. Если бы вели себя как люди. Вот так становятся толерастами. Только на один народ моя доброта не распространяется.

— Немцев вон простили. Когда-нибудь через много лет и этих простим.

— А что плохого сделали немцы? — горько усмехнулся генерал. — Так… пошалили малость. Оставьте эту достоевщину, Сергей Борисович. Дело не в их вине. Да и не месть это, а справедливость. Они начали это все, убили миллиарды людей. Ну да ладно, можно сказать, хрен с ними! Люди всегда мрут как мухи — от болезней, от голода, от старости. Но есть такое маленькое дело: зло не должно остаться безнаказанным. У них есть родина, а у нас, благодаря им, теперь нету. И если они построят будущее, это будет их мир, уже на сто процентов их. Нашим правнукам в нем достанется место рабов, а то и зверей из заповедника. И они боятся. Утюжат нашу и без того мертвую страну, потому что понимают — окончательная расплата придет отсюда. Не от китайцев, которые сами живоглоты еще те, не от арабов, не от персов и даже не из Южной Америки, где сейчас в муках рождается новый центр силы. А от нас, которых они уже давно считали покойниками. И правильно боятся. У них может быть какой угодно зонтик ПРО, какие угодно радиолокационные станции. Но до них доберутся. Если не мы, то те, кто придут после нас.

— Думаете, надо уничтожить их цивилизацию до основания?

— Это опухоль, а не цивилизация. Нет, я против геноцида. Но военная машина должна быть стерта с лица земли вместе с тяжелой промышленностью. Пусть себе кенгуру разводят, им и так, легче, чем вам в Сибири. Новых авианосцев они наделать не должны. Но вы вообще не забивайте этим голову. Пока вы должны зарастить раны, отстроить города, распахать поля, построить заводы… Я не знаю, как это у нас получится…но уж постарайтесь. Иначе за комой придет настоящая смерть.

— Не беспокойтесь. Русский феникс еще взмоет над пепелищем.

— Взмоет обязательно. И прокукарекает наступление нового дня.

* * *

Эти ворота были пятыми по счету и самыми массивными. Электропривод тут был, но, как и все в Яманату, они открывались и вручную. Это были простые распашные ворота без герметизации, разве что металл для них был выбран необычайно прочный. Случайный удар бампером машины имел результатом вмятину на нем и ни единой царапины на воротах.

Втроем они сняли засовы-стопоры, еще надавили на тяжелые створки. Комья земли посыпались в образовавшуюся щель, тонкая полоса света прорезала темноту. Расширяясь, она превратилась в солнечный диск на сероватом небе, по которому медленно двигались сизые облака. Но даже после непродолжительного пребывания под землей осенний пейзаж отравленных предгорий показался им райским. Щурясь от солнца, они стояли и смотрели, как на землю падают хлопья снега — первого в этом году.

Бетонный куб портала находился посреди пустыря, обнесенного колючей проволокой, таблички на которой предупреждали о массовом захоронении больного ящуром скота. Дорога была не «близко», а в пяти километрах, ее окаймлял едва заметные отсюда ряд деревьев.

И хотя птицы не пели, гнилая трава хлюпала под ногами, а в серых облаках таилась угроза, это был мир куда более дружелюбный, чем тот, что они оставили внизу.

Их черед покинуть гору пришел последними, но Александр не жаловался. Чертова конспирация. Кем они должны были выглядеть для тех, кто мог наблюдать из заоблачной выси? Бродягами, охотниками, переселенцами? Да были ли они еще, эти спутники? Данилов бы поставил свой паек против всех запасов, которые они увезли домой, что не было.

Хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, Данилов сидел в стороне от костра, и вытирал пот со лба. Ему и так было жарко. Он не заметил, как к нему подошел один из спецназовцев РВСН, которые до самого конца оставались с ними, когда генерал со своей долей груза уже давно отбыл в неизвестном направлении. Подошел, присел рядом на асфальт, вроде бы перекинуться парой слов.

Этот, несмотря на равенство в званиях, был у них за старшего. Вроде бы его звали Николаем.

— Карту, — произнес он всего одно слово, глядя Саше в глаза.

Ах вот оно что…

Там внизу ему видимо было недосуг, а может, не хотел светиться перед остальными — они же всегда держались кучкой. Но сейчас вряд ли кто-то смотрел в их сторону. Все слишком устали.

Не вступая в спор, Данилов молча протянул ему накопитель данных из своей «скрытой» видеокамеры. Спецназовец на его глазах раздавил ее в своей лапе. Хр-р-русь.

Александр не стал спорить и не стал задавать глупых вопросов.

— Спасибо, что хоть меня не ликвидируете, а только носитель, — позволил себе он выговориться.

— Надо будет, найдем и исправим.

Данилов только усмехнулся. Что его напугать, надо было шубу на изнанку выворачивать. Он предусмотрительно записывал сюжет про Ямантау на отдельную карту, поэтому остальные эпизоды не пострадали. Ну и бес с ней. Может, людям из Подгорного и не надо этого видеть. Снимал он тщательно и подробно.

Дело в том, что знакомство с Ямантау навело Данилова на очень неприятные мысли. Он все больше думал, это строилось то не на случай ядерной войны.

Современные боеприпасы, как знал теперь он, могли пробить почти любую толщу породы. Либо грязными бомбами можно будет сделать так, что пленникам подземного города будет двести лет некуда выходить. В любом случае враг найдет способ. А ведь до убежища еще надо доехать…

Все это похоже на блеф, завернутый в дезинформацию. Есть только одно объяснение. Те, кто это построил, знали что-то о грядущих катаклизмах планетарного масштаба. Нечто более достоверное, чем пророчества и календари индейцев. Может, про падение астероида. Или про скорую вспышку близкой сверхновой. Или разогрев земного ядра. Или смену полюсов как минимум.

И ожидали этот катаклизм лидеры вчерашнего мира не через поколение. Они же жили по принципу «после нас хоть потоп». А раз построили такое — значит, ждали потоп еще при своей жизни.

«Может и хорошо, что мы этого не знаем», — подумал Александр. Он уже пожалел, что судьба привела его в Ямантау.

Нечто подобное строилось и на Кавказе, под маркой подготовки к Олимпиаде Сочи-2014. Кто знает, кто укрылся там?

Кое-где и в Ямантау мерзость запустения брала все в свои руки. Данилов заметил пятна ржавчины там, где их прежде не было. Капля из водопроводной трубы, видимо, поврежденной при взрыве, методично била в бетон. Пробьет дыру рано или поздно. Глядя на эту каплю и на пятно ржавчины на трубе, Данилов сформулировал для себя единственную заповедь, которая отныне и до конца жизни стала для него выше заветов всех вер и учений.

Бороться с энтропией. С не-жизнью. С равновесием покоя и смерти. А уже из этого базового принципа можно вывести любые максимы о долге перед близкими, общиной, страной, человечеством.

Так безобидная капля стала для него символом хаоса, который всегда побеждает порядок, потому что у него впереди вечность. Все, что люди могут сделать, это на время отсрочить его триумф. А это все равно, что бежать вверх по быстро несущемуся вниз эскалатору, Тем более, что есть люди, невольно помогающие энтропии побеждать.

От этой мысли опускались руки. Данилов думал, есть ли хоть где-то в мире устойчивая система крупнее, чем их Подгорный?

Способ управления диктуется способом производства. Почему распалась Киевская Русь? Не потому, что набегали бусурмане. И не потому, что князья хотели всей власти для себя лично, и чтоб ни перед кем не отчитываться. Если бы дело было только в этом…

В истории все обусловлено объективными причинами, а не чьим-то волюнтаризмом.

Просто для чтобы бортничать и бить соболей по лесам, и даже растить рожь или репу на клочке земли, не нужно единой экономики государства. Точно так же распалась и империя Карла Великого, и исламский Халифат.

А вот в Китае или Древнем Египте государство было необходимо, чтоб ирригацию обеспечивать и пирамиды с Великими стенами возводить. Там оно хоть и погружалось временами в смуты и рассыпалось на враждующие осколки, но стояло, только менялась только религия, национальный состав жителей и так далее.

Пока население одна двухсотая от прежнего, России не будет. Общей культуры и языка мало. К тому же это они пока общие, а пройдет пару веков — и отличий в речи у русских с Краснодара и русских с Дальнего Востока будет не меньше, чем у современных русских с чехами и поляками. Если, конечно, русские в тех регионах еще останутся, подумал вдруг Сергей Борисович, а не будут проглочены соседними народами.

Сами-то они в Сибири наверняка продержатся. Вопрос — для какой жизни?

* * *

Человек, который много лет соблюдает здоровый образ жизни, гораздо менее вынослив, чем тот, у кого есть опыт общения с алкоголен — не запойный пьяница, а просто бывалый выпивоха.

Тяжелее неопытный переносит и похмелье. Антон это знал, поэтому не удивился дрожанию рук, мешкам под глазами и нездоровому цвету лица исполняющего обязанности мэра.

К тому же кое-кто, похоже, просто не умел пить. Поисковик был уверен, что хозяин кабинета вливал в себя спиртное, не закусывая. Еды на столе не было.

Еще сильнее бы он удивился, если бы узнал, что главный сурвайвер не выпил ни грамма алкоголя.

— Никто не ушел, всех накрыл? — взгляд Владимира казался спокойным, тон деловым. Он был чисто выбритым, в гражданском костюме, а не в камуфляже.

— Всех до единого.

— Трофеи привез? — спросил Богданов. Но, как ни старался он придать своему голову бодрость, тот звучал апатично. Как будто речь идет о чем-то второстепенном.

— Все, что нашел, — ответил Караваев. — Все, вплоть до их палаток. Все до последней гильзы собрали. Если не брать гибель людей, то мы остались при своих. Сколько потеряли, столько и приобрели. Дебет с кредитом свели, короче.

Видя, что Антон не уходит, Богданов снова приподнял на него глаза.

— Что еще? — сквозь зубы процедил он.

— В их лагере были рабы. И женщины. Мужчин мы пока поместили в изолятор для проверки. Что делать с бабами?

— Рабыни?

— Некоторые, кажется, были там добровольно. Для пленниц они слишком упитанные.

— В жертву богам, — глухо произнес Владимир. — Всех на алтарь, чтоб милостивы были. Да ладно. Всех на мясо, если сочные.

Караваев подумал, что это уже лучше. Шутит, значит, не до сломлен. Хотя шутки специфические.

— Все это, ты понял, я сказал не серьезно. Женщины нам нужны в целости.

— Даже такие?

— Да и чем уж они «такие»? Сытые, значит здоровые. А насчет остального… да простят мне сексизм, но к женщине морально-этических требований меньше. Она должна собрать генетический материал и передать его будущим поколениям. Поэтому женщина… может быть женщиной бандита, палача, людоеда, и не запомоиться, как говорят наши друзья-уголовники. Называть его «котиком», котлеты жарить… Ничего, у нас их мозги быстро на место встанут. Пока пусть потрудятся под присмотром. Поселить можно в одно из общежитий, но не за колючку. Исправятся, будут такими же членами… единицами, в общем, нашего сообщества, — закончив длинную тираду на одном дыхании, временный исполняющий обязанности главы со свистом выдохнул воздух.

Караваев не стал задавать вопросы про состояние Маши. Для этого ему хватило такта. Навещать ее разрешалось только мужу. Но если бы были какие-то улучшения, Владимир бы явно рассказал, ведь радовался же он на второй день, как ребенок, что она его просто узнала, что она дышит самостоятельно и открывает глаза. Но на этом чудеса закончились и плавно вступила в свои права реальность. Больше за последние три дня, которые Караваев провел за сбором и транспортировкой трофеев, улучшений не произошло.

Возвращаясь домой к Насте, Антон старался даже не думать, как же он чувствовал бы себя на его месте.

Антон запомнил этот день хорошо, потому что уже вечером прибыл первый караван с Урала, и в нем было столько вещей, которые могли заставить глаза полезть на лоб.

 

Глава 8. Возвращение

Они вернулись не все вместе, как ожидали оставшиеся в городе. Они возвращались с ноября по декабрь. Оборванные, исхудавшие, но довольные. И они возвращались не одни: были среди них совершенно незнакомые лица.

Первую зашифрованную весточку от них Подгорный получил, когда первая партия путешественников связалась с городом с расстояния в четыреста километров, проезжая Томск.

Но больше всего людей вернулись второго декабря. Воссоединение семей и друзей в этот день напоминало День победы. Добытчиков вышла встречать целая делегация: Богданов, весь совет и добрая половина свободного от работы населения города. Радость была омрачена только свежими могилами на кладбище. Многие из вернувшихся поверить не могли, когда им рассказывали про то, что случилось в городе в прошлом месяце.

Многие из горожан были со свежими повязками и начинающими заживать ранами. Многие в гипсе и на костылях. Те, кто вернулся, пострадали гораздо меньше.

Восьмидесяти четырех человек не досчитался маленький город после отраженного бандитского налета. По сравнению с этим погибших в экспедиции оказалось совсем немного.

Тепло приветствовали и Демьянова. Настолько помпезно, что тот даже рассердился: «Что я вам, Ким Чен Ын?»

В честь воссоединения народа было назначено торжественное собрание.

В зале бывшего кинотеатра присутствовало почти все взрослое население городка.

Председательствовал майор. Благодаря Демьянову такие ежемесячные «партсобрания» стали традицией. Обсуждалась на них в основном текучка вроде расчистки улиц, ремонта крыш и рытья колодцев, но иногда неожиданно всплывали и такие отвлеченные темы, как судьба остального мира.

До сих пор выстраивание отношений с ним шло только по двум направлениям.

С одной стороны, вокруг обитаемой части города, включавшей несколько десятков компактно расположенных многоквартирных домов и несколько сот частных с огородами, был возведен оборонительный рубеж. Капитальная стена из бетонных блоков и плит была только одним из его элементов, и не самым важным. Укрепрайон строился по мере того, как машины доставляли материалы от площадки, где должен был быть построен стадион. К началу марта периметр был закончен.

Из-за этих приготовлений, отнимавших много трудовых ресурсов, некоторые считали майора параноиком. За время их «исхода» они не заметили в окружающем мире никого, кто мог бы представлять для них опасность. Отдельные агрессивные одиночки не в счет.

На самом деле, мысль о необходимости оборонительных мер возникла у Сергея Борисовича, любившего повторять, что лучше перебдеть, чем недобдеть, еще в Убежище. Но была еще одна причина, почему они начали строить стену еще до наступления климатической весны — Демьянов понимал, что нельзя давать людям прохлаждаться, иначе не избежишь разброда и шатания.

В то время как в «столице» кипела работа, разведчики Подгорного рыскали вокруг, забираясь даже на территорию соседних Кемеровской области — то есть за пятьдесят километров и больше. Кроме материального обеспечения, они занимались картографированием и дипломатией — то есть налаживанием отношений с соседними общинами.

Радость от обнаружения быстро «соседей» сменилась унынием, когда выяснилось, что это деревни, где забыли, что такое электричество и давно съели всех собак. Пользы с них было немного, у них не было ни посевного материала, ни тем более скотины, и предложить они могли разве что свои рабочие руки, которых и в городе пока хватало.

Не везде эмиссаров Подгорного встречали хлебом-солью — в двух местах встретили ружейными выстрелами. Хорошо, что опыт общения с «аборигенами» научил поисковиков не подходить близко.

Обе эти деревни потом взяли без боя и для профилактики разоружили, обойдясь без геноцида. Но в основном процесс экспансии шел мирно. Селянам нечего было противопоставить военной мощи города, да и плюсов в объединении было больше, чем минусов. Бесплатной еды им, конечно, не дали, а в школах и больницах они пока не сильно нуждались, но от помощи сильного соседа в этом опасном мире не отказывались. Тем более что взамен требовалось не так уж много. И не сейчас, а в будущем, до которого еще надо было дожить.

Зато они получили семена, трактора и дизтопливо — по сути в кредит. Город физически не мог освоить все, что успел «приватизировать», а взамен от деревень требовалось отдать часть будущего урожая. Будет ли он достаточным, чтоб покрыть эти издержки, зависело от них. Ну и от погоды, конечно.

Все это было только началом. Вскоре Подгорный обзавелся собственным обретения авиапарком из нескольких легкомоторных самолетов. «Кукурузники» перегнали с небольшого учебного аэродрома под Новосибирском своим ходом, гараж городской пожарной части стал них ангаром, а особых требований к качеству взлетной полосы для них тоже не было, могли взлетать и с ровной бетонной дороги. Чуть позже появились и вертолеты, а все поселки в радиусе тридцати километров стали «вассальными». Так у них стал настоящий древневосточный город-государство. Но это уже другая история.

Майор еще раз обежал взглядом толпу. В Убежище с самого начала было довольно много молодежи. Средний возраст укрываемых составлял около тридцати двух лет. В основном это были рожденные незадолго до развала СССР или в первые годы лихих девяностых. «Поколение P.S.» — «Поколение постскриптум».

«Lost generation, — подумал он, глядя на их лица, — Нет уж, дудки. Наоборот, First!»

Легко было променять идею на памперсы и прокладки. Прогресс обернулся ловушкой. Компьютеры, спутники и сверхскоростные автомобили не смогли заменить того, что стремительно исчезало из жизни людей навсегда. Неуловимая субстанция, которую невозможно увидеть и измерить, но без которой все теряет смысл. Ее можно назвать искрой божьей, но религия тут не при чем. Это стремление к тому, что отличает человека от животных. Замкнутый круг, его разорвал атомный огонь. Но нет, он не хотел думать, что это было неизбежно. Больно.

Он попытался заглянуть в них. Он видел, что в них была скрытая сила, уже готовая проснуться. Сами не зная, они несли в себе те семена, которые могли прорасти, только попав на бесплодную почву пустоши, Они так и погибли бы в них, не дав всходов — если бы продолжили жить в мире, где пределом человеческих мечтаний является покупка нового автомобиля и турпоездка.

В этом не было их вины. Старый мир сам вырыл себе глубокую могилу. Может быть, она его и исправит — и в их памяти, где сохранится только чистое и светлое. Но «как раньше» не будет никогда.

Эти вчерашние завсегдатаи танцполов, вчерашние менеджеры по продаже электроники, а то и воздуха, посетители «Одноклассников» будут пахать землю, добывая хлеб насущный кровавым потом. И защищать свою землю, если понадобится. Что это им по силам, они уже доказали. А их дети и внуки уже будут совсем другими с детства.

Демьянов был далек от мысли, что это его исключительная обязанность — растить эту поросль как заботливый садовник, чтоб превратить в могучий лес. Он не страдал манией величия. Он очень хотел бы забыть про власть вообще и пожить обычной жизнью, ничего не решать, ни кому не приказывать.

Он знал, что он не герой, а всего лишь человек, к тому же весьма смертный. Как хорошо, что нашелся тот, кто может занять его место. Впереди столько работы. Будет когда-нибудь и демократия. Только настоящая, а не то, что этим словом называлось.

Пройдут века, когда-нибудь начнется новый виток. Но старые ошибки не должны повториться. Нельзя снова надеть себе на шею ярмо денег и ссудного процента. Надо выйти в космос, овладеть энергией холодного термоядерного синтеза и, прежде всего, построить на Земле… нет, не рай, а рациональное общество, где самый дорогой товар — энергию и талант людей — не зарывают в землю, не направляют на разрушение или обман, а используют для подготовки нового рывка всего человечества.

Но эти слова, которые он продумал про себя, звучали так пафосно и глупо, что даже перед такой аудиторией Сергей Борисович их произнести не решился бы.

— Я хотел рассказать вам о перспективах, — начал он. — О находках, сделанный в Ямантау. Но это не первостепенно. Вместо этого я расскажу о тревогах. Вы молодцы. Вы даже больше, вы герои. И каким бы важным делом не было то, ради чего я вам оставил, я все равно виноват. Вы победили. А нам не удалось найти то, что поможет нашей стране. Вместо этого мы нашли то, что поможет нашему городу. Теперь мы точно знаем, что переживем зиму.

Взрыв ликования, аплодисменты. Все так, будто люди не знали о содержимом постепенно прибывающих караванов. Еще бы им не знать! Ведь после первого груза продуктовый паек и для работающих, и для иждивенцев увеличился в полтора раза, и к нему добавились вещи, вкус которых в Подгорном все забыли.

К чему им какие-то ракеты против какой-то Америки? Которой давно и нет на свете.

— Кроме продуктов, — продолжал Демьянов, — мы привезли оборудование. Экспериментальные промышленные линии. Это не палочка-выручалочка, но огромное подспорье. Теперь о плохом. Несмотря на успешное отражение нападения, нам есть о чем призадуматься. Это была не случайно забредшая банда, а хорошо подготовленная и имевшая собственное разведывательное обеспечение атака. И она нам дорого обошлась.

По его знаку Богданов зачитал список погибших и тяжело раненных. Скупо перечислил материальный ущерб.

Снова взял слово Демьянов.

— Нам повезло, что их было мало. Но мы должны быть готовы к тому, что придется противостоять врагу, по сравнению с которым эта банда — дворовая шпана. Мы мирные люди, но тот, кто очень хочет мира, должен держать парабеллум заряженным. Поэтому в ближайший месяц в городе будет создано единое подразделение постоянной готовности на основе дружины, ополчения и поисковых групп. Все остальное взрослое мужское население от 18 до 50 лет будет зачислено в резерв. Также с учетом прежних ошибок будут проведены новые фортификационные работы.

Как вы знаете, сегодня приведен в исполнение приговор предателям города. Сделано это было не публично и быстро. Это не фестиваль, а высшая мера социальной защиты.

Напомню несколько положений нашего уголовного права, с которым вы знакомились.

За преступления против общины, определенные перечнем один, куда входит и убийство — смерть.

За преступления, определенные перечнем два, преступления против имущества, куда входит воровство — изгнание. Вечное.

За преступления, определенные перечнем три, включающие хулиганство, нарушение дисциплины, общественного порядка — исправительные работы на срок от 10 до 180 дней. Судопроизводство упрощенное. Расследование осуществляется комитетом правопорядка в в недельный срок. Адвокат не предусмотрен. Приговор приводится в исполнение в течение 12 часов командиром комендантской роты или его замом. Специально уполномоченное лицо, палач, не предусмотрено.

Майор перевел дух, выпил воды.

— Вы заметили, что вместе с нами прибыли новые люди. Работники они хорошие, относитесь к ним как к своим, за время похода они себя уже показали. Расселим их и их семьи в пустующих домах. Кроме того, с сегодняшнего дня уже пятьдесят — круглое число — населенных пунктов связаны с нами договором о взаимопомощи. То есть у нас уже не только город, но и государство, хоть и небольшое. Нас уже десять тысяч человек. Это поворотный пункт, веха на пути в будущее. Но не обижайтесь на то, что гайки у нас закручены так туго. Мы на войне. Она никуда не делась. И у нас тут патрициев и плебеев, элоев и морлоков нет. Все едим из одного котла и одинаковые требования предъявляются к каждому. Итак, дорогие мои, у нас еще очень много работы. Доделывать которую уже не нам, а нашим детям и внукам. Но мы оставим им хороший задел. А теперь давайте просмотрим видеосюжет, который привезли мы из экспедиции. Мы, как говорится, побывали в новых местах, встречались с интересными людьми. Правда, эти интересные люди иногда по нам стреляли, но это уже мелочи.

Сергей Борисович усмехнулся в бороду, которую он отпустил за время похода.

Потом на большом экране они смотрели набор видеосюжетов, смонтированных из записей экспедиции опытным в журналистском деле Михневичем.

Эти короткие рассказы, снабженные музыкальным оформлением и табличными данными (поселок N: «Население до войны 6500 человек, население в настоящее время 120»), пробирали до костей, как порыв холодного ветра. Они могли повергнуть в уныние. Но это была правда, которая настолько же лучше лжи, насколько трезвая голова лучше дурмана.

Выходили после закрытия собрания люди молчаливыми. Без шуточек и легкомысленных разговоров, хотя объявленный незапланированный выходной мог способствовать этому. Никто не обсуждал увиденное и услышанное по дороге. Разве что потом, в семейном кругу или с близкими друзьями.

Они проехали мимо трех больших «городов». Ни в одном из них не было больше 2 тысяч человек, и ни один не мог похвастать работающей канализацией, не говоря об электроэнергии и телефонной связи. Люди там в плохо отапливаемых кирпичных и бетонных коробках влачили даже более жалкое существование, чем деревенские.

После просмотра многие из тех, кто еще недавно кляли авторитарные методы руководства города и если не сочувствовали предателям, то хотя бы понимали их поступок, теперь испытали законную гордость за Подгорный, за то, чего они добились на этом клочке земли благодаря строгой дисциплине и честному распределению.

Да, страны больше не существовало. Вместо нее была горстка таких же поселков городского типа, разбросанных по территории в миллионы квадратных километров. С плотностью населения, какая раньше была в пустыне Сахара или на острове Гренландия.

И большинство из них явно могли бы позавидовать их благополучию.

Люди выходили с прямыми спинами, потому что в этом отчаянном монологе были нотки надежды. Там за городской чертой не было мутантов с двумя головами. Там жили такие же люди, заводили детей, и если и умирали, то мертвых хоронили, как раньше. И почти никто не походили на банду, которая оставила в живом теле их города кровавую борозду.