Глава 1. РОБИНЗОН

Они поднимались по пологому склону.

Он не протестовал, как будто догадывался, что это бессмысленно, и больше не пытался задавать вопросов. Четверо сопровождающих — или конвоиров, как про себя называл их Саша — двигались быстро, задавая темп, и он не смог как следует познакомиться с окрестностями города.

А виды тут были потрясающие. Насколько хватало глаз, тянулась холмистая местность, где не было даже намека на присутствие человека, ни прежнее, ни нынешнее. Снег уже сошел, но трава еще не проклюнулась, поэтому склоны были бурыми и голыми. В таких местах конца света словно бы и не было. Наверно, когда весна вступит в свои права окончательно, здесь будет совсем как раньше, подумал Данилов.

Линия горизонта казалась очень близкой и словно подрагивала на ветру. Что за массаракш? То ли просто туман, то ли взвесь пепла по-прежнему висела в нижних слоях атмосферы.

Наконец, миновав узкую лесополосу, маленький отряд и его пленник вышли к шоссе. Хотя до города, судя по попавшемуся знаку, оставалось еще три километра, дорога была расчищена от брошенных машин — видимо, грейдером. Теперь они сгрудились на обочинах, где через сотню лет от них останутся только поросшие травой холмики.

Не меньше Сашу поразило то, что ямы и колдобины были засыпаны гравием, так что проехать можно было не только на внедорожнике.

Данилов поймал себя на мысли, что почти удивлен, что не видит дорожного движения, когда мимо них прогрохотали два самосвала «КамАЗ», груженые песком.

Наверно, он так и не научился контролировать выражение лица, потому что все патрульные заржали.

— Не ожидал? — усмехнулся Антон. Имя Данилов узнал по обращению к нему другого бойца. — Все как раньше.

Его улыбка показалось Саше открытой и беззлобной, но он по опыту знал, что с такой же лыбой можно заставлять обреченных на смерть своим ходом шагать к траншее. И все же его немного радовало, что у этих людей нет к нему личной неприязни. Убивают по долгу службы обычно легко и без мучений.

На горизонте между тем замаячили силуэты пятиэтажных домов на фоне поросших голыми деревьями каменистых склонов.

Имя не врало. Действительно, подгорный.

Наконец, они достигли черты города. От самого въезда, обозначенного подновленным плакатом на щите, развеявшим последние Сашины сомнения, дорожное покрытие было тщательно восстановлено — на асфальте чернели свежие заплаты.

«Так вот ты какой, город солнца. Наверно, я тебя не таким себе представлял. Но могло быть и хуже».

И все же его ждало разочарование — эта часть была явно необитаема. Несколько ближайших трехэтажных домов были нежилыми и привычно смотрели на них пустыми окнами. И все же, при ближайшем рассмотрении, они выглядели скорее как дома, подготовленные к сносу. Рядом на асфальте не было обломков, а у ближайшего здания была натянута веревка с красными флажками — предупреждая людей об опасности схода снега или падении шифера.

Того, что Александр увидел, хватило, чтоб понять: здесь была организация.

Старший патруля достал рацию.

— Эй, на вахте… Поднимайте карантинщиков. Гость пожаловал… Да, один. Не знаю. Не мои проблемы… Все, отбой.

Миновав еще несколько таких же многоэтажек — Данилов понял, что это поселок городского типа — они внезапно оказались на большом пустыре. Когда-то здесь были дома частного сектора, теперь о них напоминали только бетонные оголовки колодцев и остатки деревянных тротуаров. Ему оставалось только гадать, выгорели ли эти они после пожара или их намеренно снесли.

На другом конце пустыря, на небольшом всхолмье начинался настоящий жилой массив — рядов пятиэтажек, а за ними них масса домов поменьше.

«И будем мы как город на холме», — не понятно к чему вспомнилось Александру.

Кажется, говорил кто-то из первых английских колонистов-пуритан в Новом Свете, цитируя Нагорную проповедь. Дело было в Америке, и имел он, естественно, в виду общество, на которое должен будет равняться весь остальной мир.

Ну, посмотрим, насколько здесь приблизились к идеалу.

Опоясывала подножье холма самая настоящая стена. Данилов заметил ее издалека и присвистнул: она не уступала берлинскому аналогу времен «холодной войны».

Через пару минут они остановились перед двухметровым бетонным забором, протянувшимся через бывшие дворы и огороды, поверх которого была натянута «егоза». Ограждение показалось Данилову слабоватым; судя по книжкам, постапокалиптический город должен быть окружен крепостной стеной с башнями и галереей для стрелков. А тут просто забор, как на какой-нибудь швейной фабрике.

Но, пораскинув мозгами, Александр сообразил, что забор предназначен не для обороны, а, скорее, против одиночных воров и диких животных, да еще для обозначения границы. Для сплачивания тех, кто внутри нее. Если высота стены, сложенной из разнотипных бетонных плит, воображенья не поражала, то протяженность вполне могла. Влево сооружение тянулось метров на сто, пока не поворачивало под прямым углом на север, к реке; а с правой стороны ее оконечность уходила еще дальше. При этом она была как по линейке вычерченной: Похоже, тут еще и геодезические работы проводили. Если принять форму поселения за квадрат, периметр получался солидным.

Роль башен в узловых участках обороны, подумал Саша, могли играть те самые панельные дома. И точно: когда они подошли чуть ближе, Александр заметил, что некоторые из окон нижних этажей заложены кирпичом — полностью и до половины, а на одном из балконов виднелся прожектор.

Асфальтовое полотно дороги упиралось в решетчатые ворота. На глазах Александра перед двумя КамАЗами они с лязгом отъехали в сторону, пропуская технику в город. Ага, еще и с электроприводом. Уже по этим признакам можно было сделать вывод, что с электричеством здесь проблем нет. Вряд ли кто-то стал бы тратить его на такие вещи, если бы оно вырабатывалось только дизель-генераторами. Рядом метрах в десяти в стене были двустворчатые железные ворота меньшего размера, похожие на гаражные. К последним они и направлялись.

Данилов к этому времени успокоился, интуитивно чувствуя, что его ведут не на расстрел, а в крайнем случае на допрос с пристрастием. Провожатые вели себя корректно: за всю дорогу его ни разу не толкнули, хотя он старался не давать повода.

Александр не терял времени даром, изучая и местность, и людей. Последние при своей профессиональной хватке казались ему неопасными в сравнении с теми же «оптимистами».

Общение с людьми в непростых обстоятельствах сделало Данилова психологом, и теперь он готов был поспорить, что его не собирались убивать. По крайней мере, пока. Поэтому, несмотря на четыре их автомата, и на то, что его оружие перекочевало в их вещмешки, Александр шагал спокойно.

Где-то за стеной залаяла собака. Антон приблизился к дверям и забарабанил в них кулаком. Через пару секунд открылось окошечко, в нем показалось чуть помятое красное лицо.

— Явились, бродяги. Опять птичьего гриппа притащили?

— Артур, а ты ничего не забыл? — Антон уставился на дежурного с каменным выражением лица.

— Вот мля… — спохватился мужик и напялил такую же марлевую маску, какие были на патрульных. — Ты, Тоша, ничего не видел. Почему нельзя стрелять гадов на месте? — он разглядывал Сашу как диковину. — Да ладно, парень, я прикалываюсь. Заходите.

Стоя между своими «сопровождающими», Данилов в ответ на это не повел и бровью. Ворота распахнулась, хорошо смазанные петли не издали ни звука, и он переступил символическую границу между вольной жизнью изгоя и новой, непонятной. Только вот насколько она будет длинна, он не знал.

Они прошли короткий коридор и оказались в каморке, освещенной яркой лампочкой в казенном плафоне.

— Вещи оставь здесь, — кивнул толстый рябой охранник на покрытый покарябанным пластиком стол. На рукаве камуфляжной куртки старого образца у мужика была красная повязка.

Данилов снял удобный рюкзак защитного цвета, заменивший ему тот, который он нашел на месте авиакатастрофы, и аккуратно поставил на стол. Оружие — все вплоть до ножа и пневматики — и патроны у Александра изъяли еще раньше.

— Продукты, скоропортящееся есть?

— Есть.

— Достань.

На стол были выложены кусочки вяленного мяса, потом шлепнулась тушка животного, которое потревожило Данилова во время привала на острове.

— Крыса-мутант, она же нутрия, — попробовал пошутить Саша.

— Не угадал, — хмыкнул кладовщик. — Это ондатра. А нутрия более теплолюбивая тварь. Классно, два кило мяса и полшапки.

Саша подозревал, что обычные крысы, rattus rattus, вымерли, как и все синантропные виды. Даже тараканы, которые изначально были жителями тропиков и распространились по миру только благодаря теплу человеческих жилищ. А вот ондатры, как оказалось, прекрасно себя чувствовали, хоть и сменили рацион.

— Что я за нее получу? — спросил он, решив, что за наглость по лбу не ударят.

Стоявший рядом конвоир прыснул:

— Хитрый, блин. Наши работают за трудодни, а тебе вознаграждение подавай.

— Сердечное спасибо получишь, — уточнил кладовщик.

В ответ на удивленный взгляд Данилова он снизошел до объяснения:

— А ты как хотел? Денег у нас нет, а бартер пока запрещен. Коммунизм, мать его за ногу. Пока с едой негусто, нельзя создавать прецендент. Когда поднимемся — можно и частную инициативу поддержать. Я вон до войны магазином владел. Маленьким, правда.

— Да не начинай опять про свой ларек, — прервал его Антон. — Нам идти пора.

— Э, нет, — спохватился охранник. — Этого гаврика еще проверить надо. Да и вас тоже. Забыл, что ли правила?

Он достал из ящика стола небольшой дозиметр-радиометр, явно не бытовой, и провел им, как металлодетектором, вдоль Сашиной груди.

— Ты гляди… — он встретился взглядом со старшим патруля. — Фонит как четвертый энергоблок ЧАЭС. Не знаю, где он такую пыль нашел, — он обернулся к Саше и указал на обитую клеенкой дверь. — Ступай на санобработку.

Краснолицый достал из шкафчика в углу пакет с аккуратно сложенной одеждой и сунул Саше в руки.

— Потом наденешь. Свои тряпки кинешь в ящик, и ботинки тоже. Мойся тщательнее, башку обязательно. Да что я тебя учу, ты же не бомж.

Уже выходя из караульного помещения, Данилов увидел, что патрульные тоже поверглись проверке дозиметром. Охранник хмыкал и делал какие-то пометки в обычной тетради. Но они, похоже, выдержали проверку благополучно.

За дверью оказалось неказистое подобие душевой на три персоны. Деревянная лавка, гвозди в стене вместо вешалки. В углу помещения стоял железный ящик с крышкой. Данилов быстро разделся и скидал туда сначала штормовку, потом свитер с высоким воротом, штаны, ботинки, чувствуя, словно расстается с частью себя.

Потом, зябко переступая на холодном кафеле, он открыл единственный кран, с тревогой глядя на шланг на уровне глаз. Он был готов и сделал глубокий вдох. Как выяснилось, напрасно: вода была теплой, градусов тридцать. Еще один штрих к местной жизни: здесь была котельная.

В пакете оказался спортивный костюм с лампасами и поношенные кеды.

Когда он вышел из душевой, полный охранник повторил свой тест, и на этот раз результат его удовлетворил.

— Не фонтан, конечно, но пойдет. А какой там у тебя внутри фарш, это пусть Маша выясняет, — он обернулся к чернявому патрульному, — Ладно, топайте.

Выйдя из здания КПП, они оказались в самом городе. По ту сторону стены была обычная улица частного сектора. Здесь было чисто и аккуратно. Даже весенняя грязь не портила вида. Остатки снега и наледи были убраны, ручьи бежали по специально выкопанным канавам, тротуары были чистыми.

Первый же дом, аккуратный, крытый черепицей, имел стекла и даже шторы на окнах. Впечатление портил только железный забор и решетки.

В рюкзаке у него был аккуратно свернутый пиджак и брюки, но когда Александр попросил разрешения одеться поприличнее, ему отказали: те, кто его ожидал, не имели лишнего времени.

В прихожей дома, который раньше был то ли клубом, то ли детским садиком, висело зеркало, и, проходя мимо, Данилов увидел свое отражение. Получив вместо своей штормовки поношенный спортивный костюм на пару размеров больше, он по-прежнему напоминал «ботаника». Потрепанного жизнью интеллигента, собирающего бутылки по помойкам. Единственное, что не вязалось с таким образом — глаза. Они смотрели спокойно и уверенно.

«Надолго хватит гордости, если начнут ломать пальцы или окунать с головой в воду?» — подумал он.

В комнате, где еще висели на стенах грамоты «Отличник образования», его ждали за большим столом два человека все в тех же стерильных масках. Один был высоким блондином лет тридцати, второй чуть одутловатым коренастым мужиком средних лет с намечавшейся лысиной. Первый был в хорошей кожаной куртке и цивильных брюках, второй в сером городском камуфляже с такой же красной повязкой, на рукаве, как у дежурного с пропускного пункта.

Моя полиция меня бережет. Хотя, чего удивляться, при такой численности населения обязательно должны быть органы власти и защитники правопорядка.

Первым заговорил второй, цедя слова сквозь зубы:

— Рассказывай. Что, как и где.

Тон заставил Сашу подозревать в нем работника органов. Наверно, этот бывший следователь думал, что у допрашиваемого сразу начнет заплетаться язык. Но Данилов был подсознательно готов; еще по дороге сюда он догадался, как его примут и за кого могут принять. Наивно было надеяться на хлеб-соль.

Можно было изображать дурачка, но так легко перегнуть палку. Вместо этого Александр решил сразу предупредить лишние вопросы.

— Товарищи, я не шпион, могу доказать.

— Ты гляди, умный, — осклабился тот, кого Саша посчитал кадровым милиционером. — И как?

— Надо быть долбанным придурком, чтоб приплыть на лодке. Я чуть не утонул и не разбился. Если б я хотел внедриться, пришел бы по главной дороге, и с другой историей. Еще я бы просился внутрь, а так ваши орлы меня приволокли силком.

— Брешешь, — фыркнул мент. — Может, тебе руку сломать?

— Да пусть договорит, — возразил блондин. — Например, как нас нашел, если жил в своем Кузбассе.

Хороший полицейский, плохой полицейский. Все лучше, чем плохой и очень плохой. Может, соврать, что не знал ни про какой Подгорный и сошел на берег набрать воды в ручье? Нет, лучше следовать истине даже в мелочах, так будет меньше шансов запутаться.

— Я поймал передачу, — ответил Саша.

— Какую еще блин передачу? — уставился на него опер.

— По радио с неделю назад. Теперь не пойму, зачем было кричать о себе, если никого не ждете.

— А мы и не кричали, — светловолосый, похоже, понял, о чем речь. — Передача была всего одна. Можешь считать, что в рубашке родился.

— Погоди, Володь, не обнадеживай его раньше времени, — ухмыльнулся опер. — Все зависит от того, что мы решим. Может еще пожалеет, что услышал. Ладно, давай поколем его маленько.

И они начали задавать вопросы, а Александр отвечал — где-то сразу, где-то несколько секунд подумав. Данилов и не думал запираться. Вначале слова давались ему нелегко: он отвык от общения с людьми, так как в эти месяцы чаще разговаривал с самим собой. Голос у него был то слишком тихий, то слишком громкий; сбивался то темп, то интонация. Но по ходу беседы Данилов настраивал его как давно не используемый инструмент, и к середине заговорил хорошо поставленным голосом того, чьей профессией было именно говорение.

Он очень надеялся, что убедит их.

Им было наплевать на его прежнюю жизнь и на то, что было с ним в первые месяцы после катастрофы; об этом спрашивали только для проформы. Их интересовали две вещи — что привело его в город и были ли у него друзья снаружи. А еще они очень хотели поймать его на нестыковках, особенно тот, залысины которого казались Данилову вмятинами от фуражки.

Наконец, вопросы закончились, и на минуту в комнате повисла тишина.

Данилов понял, почему они смотрят на него с сомнением. У них в голове не укладывалось, что пришлец, который не выглядел суперменом, выжил один. Новый мир не благоволил к единоличникам. О благе одиночества можно говорить, когда есть закон, порядок и центральное отопление, а в супермаркеты регулярно подвозят продукты.

— Складно болтаешь, — первым заговорил светловолосый. — Кем раньше был?

— Учителем.

— Чего?

— Английского.

— Жаль, нам больше бы пригодился математик. Сам понимаешь, вряд ли амеров или бритишей увидим. Разве что через прицел.

— Почему сразу амеров? — возразил Данилов. — Мы на протяжении жизни вполне можем встретить китайцев. Или индусов. Или арабов. Не факт, что у них будет русский толмач, а живой китаист или арабист у вас вряд ли есть. И что, жестами будем изъясняться? А английский — он и в Бангладеш английский.

— Далеко смотришь, профессор. Ладно, подумаем, как быть с тобой, а пока посиди, отдохни. Если решение будет не в твою пользу, поплывешь дальше. Пока ты ничего секретного не видел.

Александр кивнул, подумав, что не верит.

— Только ружье хоть одно отдайте, — вслух сказал он.

— Пневматику, — бросил через плечо тот, кого звали Владимиром, — И перочинный ножик твой.

Когда его выводили из комнаты, Александр понял, что выдержал еще один экзамен. Он ничего не попросил. Наверняка люди обычно умоляли принять их, и особенно усердствовать должен был лазутчик. А он изо всех сил старался держаться так, будто это они должны упрашивать его остаться.

***

Выйдя из карантинного блока, мужчины остановились на крыльце.

Петр Масленников, зам градоначальника по внутренним делам и командир дружины, достал из кармана пачку «Chestefield». Владимир Богданов, первый зам, занимавшийся широким кругом оргвопросов, был за здоровый образ жизни, поэтому не присоединился.

— Ты что, серьезно, поверил ему? — спросил Петр товарища, щелкая зажигалкой.

— Конечно. Вы там все головой ушиблись со своими шпионами. Человек небесполезный. Не экстра-класс, но голова на месте. Обычно снаружи все приходят невменяемые, а этот шпрехает, как депутат. Специальность не ахти какая, но пусть живет.

— Добрый ты. Я вот все равно за то, чтобы выкинуть его. А лучше расстрелять.

— Хочешь сказать, я людей не знаю?

— Лучше перестраховаться. Не в этом заморыше дело. Я жопой чую, какие-то нехорошие дела затеваются. За месяц двадцать пять стволов пропало, двух дружинников зарезали, одного застрелили. Я уже землю носом рою, никаких концов. Ну, есть у нас гопота, но не могли они такое сделать. Это внешние.

Последнее слово Масленников произнес на тон ниже.

— Но тогда им кто-то из наших помогает, — предположил Богданов.

— Кто?

— Отщепенцы. Дегенераты. Все нормальные давно перековались. А эти из тех, кто побывал снаружи и хотят вольницы. Воруй-убивай… Заметь, пока мы строились, они сидели тихо. А только началась мирная жизнь, вылезли, как тараканы из щелей. Это в Убежище мы все были как на ладони; особо не забалуешь, да и уходить некуда. А теперь все дерьмо всплывает. Пора закручивать гайки.

— Вот-вот, — согласился опер, — Мой человек в диаспоре говорит, что и там какие-то шевеления. Молодняк бурлит, мол, вся власть у русских. Зачем мы этих джигитов вообще с собой привезли? Надо было дать им долю продуктов, и пусть бы ехали куда хотят. Хоть на историческую родину. Не взяли же мы с собой СПИДоносцев.

Об этом вспоминать не любили. Но в тот момент решили, что не могут позволить себе рисковать. Здесь было не до толерантности.

— Да ты расист, — заметил Богданов.

— Жить в России — быть расистом.

— Щас. Мало у тебя имперского мышления. У нас в каждом половинка от татарина и четверть от монгола.

— Даже в тебе? Вова, не начинай свою долбанную заумь. Меня больше волнует, что один из наших сносится с кем-то снаружи.

— В какой позиции?

— Я ж серьезно. Я еще даже Борисычу не говорил. Возле котельной аккуратно перерезали колючку. Вчера заметили. Проверили с собакой, след берет до железной дороги. Вот и думай.

— Мало ли. Человек мог тайком за хабаром отправиться. На дрезине. Секрет выставили?

— Две ночи ждем.

— Майору лучше доложи. Сам ведь узнает. А еще ставь на ночь у электростанции, у продсклада и склада ГСМ по два человека. Сколько раз говорил, одного часового снимут, даже не пикнет.

— А двух не снимут?

— Снимут. Но с шумом. Если только против нас не… Ага! — Богданов расплылся в улыбке, глядя куда-то через плечо собеседнику. — Вот и наша Маша.

Мария Чернышева, начальник службы санитарии и по совместительству его любимая, шла по доскам тротуара, стараясь не запачкать сапожки в жидкой грязи.

— Здравствуй, солнышко, — приветствовал ей Владимир.

Она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его. В противоположность фамилии, она была такой же светловолосой, как он, с прической в стиле «французский выщип», в не совсем облегающих, но и не мешковатых джинсах — тот максимум элегантности, который женщина могла себе позволить в новом мире.

— Вы мне тут работку подкинули? — спросила она, с завистью косясь на пачку сигарет, исчезавшую в кармане Петра. Владимир ей дымить запрещал.

— Да принесла нелегкая одного робинзона. Проверь его по всей схеме, а потом промаринуй в карантине с пару недель. Тебе же нужен был человек, чтоб на территории порядок навести? Потом найдем ему работу. А вообще, со следующего месяца ты будешь заниматься детишками. То бишь педиатрией.

Естественно, это было не пожелание, а приказ.

— Пора кончать с приемом этих бродяг, — сказал бывший следователь, когда Маша, насвистывая, скрылась в здании.

— Предлагаешь выкидывать пинком под зад?

— Нет. Решать проблему окончательно. Иначе могут осесть рядом и промышлять воровством, а то и в банду сбиться. Был же случай.

— Помню. Этих гадов так всех и не поймали. Но может, не надо так радикально? Как тебе плакаты на дорогах? — предложил Богданов — «Путник, тебя здесь не ждут. Поверни назад и катись к едреной матери. Продолжишь идти в этом направлении — снайпер стреляет без предупреждения».

— Может вызвать обратный эффект, — пробормотал Масленников, затаптывая окурок. — А еще я бы прислушался к тому, что там Олег говорит про минное поле.

— Видишь ли, мины — это, конечно, полезно. Но ты разве забыл, что майор сказал? Про свежую кровь?

Петр тактично промолчал. Пополнение генофонда общины его, похоже, мало тревожило. Может, потому, что у него с молодой женой, забеременевшей еще в Убежище, уже был ребенок. А у Владимира с Машей, которым все недосуг было формально закрепить их отношения, после полугода совместной жизни — не было. И такая же картина была у каждой третьей пары. И хотя медицинское оборудование поисковики доставляли часто — от зубоврачебного до гинекологического, искусственное оплодотворение было за пределами их возможностей.

Пока они считали каждый кусок, демография не была центральной проблемой. И все же Демьянов говорил, что каждая семья должна родить двоих за пять лет только для воспроизводства. Просто потому, что мало кто из уцелевших сохранит репродуктивное здоровье после тридцати и мало кто доживет до шестидесяти. Им надо было уже думать о смене.

Иначе, если население упадет ниже планки в пару тысяч человек, не будет никакого разделения труда, а только натуральное хозяйство. Раз картошка, два картошка… И никакой механизации. Хоть Владимир и не хотел обрастать сопливыми оболтусами, но деваться было некуда.

Богданов и сам понимал, что пока их так мало, поддерживать уровень промышленной цивилизации будет трудно. Там, где каждый пашет от зари до зари, трудно содержать специалистов. Пока у общины был «жирок» в виде обученных при старом мире технарей, но среди них молодых было немного. Те все больше «менеджеры».

А новых учить — тут нужны и наставники, и время.

По поводу учебной программы для молодой поросли они в Совете выдержали серьезный спор. Все, включая самого Богданова, стояли за что-то вроде рабфаков и ликбезов с упором на практические навыки… Все остальное, что составляло багаж знаний «цивилизованного человека» — мол, по минимуму, или факультативно. Обойдутся, мол, без теоретической физики и того же английского…

Но внезапно они столкнулись с противодействием самого майора. Тот, хоть никогда не вы фанатом науки, сказал, что при наличии времени и специалистов — давать курс средней школы надо в довоенном объеме. Это мол, займет и молодежь, и не даст тем, кто хоть что-то знает, эти знания растерять.

В конце концов, сошлись на компромиссном варианте.

Нашли среди укрываемых директрису какой-то элитной гимназии. Но наблюдениям Богданова, она была стервой каких мало, но дело свое знала. Она и возглавила первое в новом мире учебное заведение. Штат подобрали довольно быстро. В свободное время даже сам майор иногда захаживал в школу прочитать лекцию-другую по ОБЖ. Сам Богданов несколько раз просвещал детишек по интересным вопросам довоенной геополитики.

***

Круглолицая, среднего роста, в параметры красоты она немного не укладывалась — но это картину не портило. Под шапочкой волосы у нее оказались светлые, но взгляд близко посаженных карих глаз был проницательным.

— Привет-привет. Я Маша.

— Здравствуйте.

На вид ей было лет двадцать пять. Она была симпатичной, но он предпочел бы, чтоб его осматривал кто-нибудь другой. Просто она заставила его вспомнить о том, о чем он уже начал забывать.

Что в его жизни до войны не хватало чего-то важного. Он ведь и тогда был один, как пес. Странно, но дремавшую память разбудила не она, а еще та, чья речь — живая или записанная на пленку — была передана по радиоволнам среди мертвого эфира. Если бы из приемника зазвучал мужской голос, он вряд ли пришел бы в этот город посреди пустыни.

За неполный год скитаний это практически не тревожило Данилова. Когда все силы идут на то, чтобы остаться в живых, все ненужное отсекается, так устроена психика и физиология. В первые дни и недели было слишком страшно, а потом, когда ад стал родным домом, стало слишком голодно.

Увидев еще из окна, как она обнимается с высоким светловолосым атлетом, словно сошедшим с фашистского плаката «Der Deutsche Student», Александр подумал, что незачем травить себе душу. Везде, где он бывал до этого, женщин на всех не хватало, и обладание «своей» женщин было привилегией. Что говорить о чужаке?

— Когда мне отдадут мои вещи? — спросил он.

— Одежду, которая была на тебе, отстирают в химчистке и вернут. А остальное… — она развела руками, — боюсь, что никогда.

— Это еще с какой стати? — нахмурился Данилов.

«Остальное»… Это оружие, боеприпасы, запасной комплект одежды, белье и куча бытовых мелочей. А также немного продуктов.

— Видишь ли, Саша, — впервые за много месяцев кто-то назвал его по имени, — мы как бы потратили на тебя силы, время, еду… Тебе еще придется отрабатывать наше гостеприимство. Это не я придумала, извини.

— Прекрасно. Что я должен делать?

— Сегодня ничего. Только сдать анализы и пройти осмотр. Потом отдыхай, мы же не звери. Завтра начнешь работать на уборке территории. А дальше видно будет.

Мария Чернышева знала, что такие «робинзоны» — резервуар для инфекций. Человечество больше не было единым ареалом для микроорганизмов, оно распалось на региональные зоны, и в каждой из них вызревали и эволюционировали свои вирусы и бактерии. Пока эти изменения были ничтожны, но лет через пятьдесят они, подстегнутые ионизирующим излучением, накопятся, и, прежде чем встречать гостей с других континентов, надо вспомнить, как индейцы Северной Америки вымирали от европейской оспы.

Но пока гостем из самого дальнего «зарубежья» был именно этот Александр. И опасаться следовало не вирусов-мутантов, а привычных по старой жизни болезней.

Сергей Борисович, хоть и выступал за то, чтоб принимать к себе ценных кадров, часто повторял, что община должна быть изолированной. Даже торговлю он не приветствовал, хотя им пока никто и не предлагал. Да и не было нужды — все, что нужно из промышленных товаров, они добывали в рейдах в практически опустевший Тогучин и только иногда за редким оборудованием и сырьем группы снабжения гоняли в областной центр. Но это уже было как на другую планету.

Пришельцев извне тоже было немного. За те месяцы, которые прошли с момента «исхода» из Убежища, к ним забрели всего две сотни человек, в основном с востока, из Тогучина. Кого-то из них прогнали, кого-то приняли. Теперь Маша понимала, с каким циничным расчетом было выбрано место для переселения. Зимой этот поселок в горах Салаирского кряжа был почти недоступен для идущих пешком, а весной в живых осталось слишком мало людей, чтоб собой представлять проблему.

Многие до сих пор ворчали, мол, товарищ майор завел их в глухомань. Ворчали, конечно, тайком — за упаднические настроения отправляли на принудительные работы.

Последними, уже весной, в город приехали несколько человек из Новосибирска. Их тоже направили в карантин, но отношение к ним было не такое, как к обычным бродягам. Их хорошо кормили. За глаза их все звали ракетчиками: мол, с командного пункта. Чернышева душу бы продала, чтоб все узнать, но из Владимира слова была не вытянуть. Он и так зеленел, стоило ей заговорить о других мужчинах.

Выглядел Робинзон по имени Александр, конечно, подозрительно, но не страшно. Разве что его бронзовый загар на обветренном лице. Уж не атомный ли?

Счетчик показал величину, не отличающуюся от средней по городу. Естественно, ведь на КПП он должен был пройти дезактивацию. Одет он был в серый от частых стирок спортивный костюм, и такого же цвета было его худое лицо, острые черты которого казались вырезанными из камня.

Она начала с того, что измерила его рост, вес и провела общий осмотр. Все оказалось не так плохо. Хотя при росте в сто восемьдесят с лишним человек потянул на пятьдесят пять кило, выглядел он лучше многих из тех, кого она наблюдала в Убежище и в городе. Отечности не было, болезненного вздутия живота тоже. А что худой — так кто из них толстый?

— Дай, посмотрю, — она пощупала его ногу. Прикосновения ее пальцев заставили человека ощутимо напрячься.

— Плохо дело? — спросил он.

— Да нет. Совсем небольшие отеки. Надо тебе мочегонное пить и кушать побольше, это факт.

Ей обычно хватало одного взгляда, чтобы поставить этот диагноз, стоявший в карточке у каждого пятого ее пациента в городе. А что творилось за его стенами, ей было даже страшно представить. А.Д. Алиментарная дистрофия. Причиной было белковое голодание, но свою лепту вносили и холод, и тяжелые физические нагрузки, и стрессы. Самым лучшим лечением было правильное питание; то, чего даже они пока не могли себе позволить. Первые буквы диагноза совпадали с инициалами ее нового знакомого: Александр Данилов, но по иронии судьбы бродяга был практически здоров для того, кто провел последние месяцы совсем не на курорте.

Нормальным было давление, не было шумов в сердце. Чисто, без хрипов, работали легкие, что вообще было редкостью. Словно не из выжженной земли пришел, а вернулся с черноморского курорта.

Когда с общим осмотром было закончено, а кровь из вены пришельца взята и вместе с другими анализами отправлена в лабораторию, Чернышева вышла в коридор и сняла трубку, чтоб позвонить в больницу. Телефонная связь в городе действовала уже месяц, когда закончились восстановительные работы на АТС.

Через пять минут внизу хлопнула дверь. Пришла Евгения Петровна, специалист центра репродукции человека. Маше это название всегда казалось уморительным. Эта ворчливая старая жаба ей не нравилась, но как специалист она была незаменима.

— А скажи, чем ты питался? — поинтересовалась Чернышева, рассматривая его кардиограмму, когда он, наконец, освободился.

— Да так… — Данилов пожал плечами. — По-разному. Охотился. Иногда удавалось найти что-нибудь в магазинах, выкапывать гнилые овощи. Иногда не удавалось.

— И что же ты тогда ел?

— Тогда я… — он осекся, не дав словам сорваться с губ, — Ничего. Потуже затягивал пояс и терпел.

Он уже хотел пошутить, что выкапывал из-под снега не только картошку и капусту, но и людей. Но испугался, что шутку она не поймет, и тогда его просто линчуют.

— Однако, надо бы и нам поесть, — сказала Маша, взглянув на часы. — Пойду принесу твой обед. Вообще-то тебе положена банка тушенки и триста грамм сухарей, но у меня завалялось еще что-то.

Она вернулась с подносом и, как настоящая хлебосольная хозяйка, поставила на стол перед ним эмалированную миску с варевом, которое на поверку оказалось супом из тушенки с картофелем, нарезанную булку хлеба и дымящуюся чашку. Хлеб на вид был клейким и рыхлым.

— Кофе из цикория. Настоящего мало, уж прости. Да это даже полезнее. А хлеб как в блокадном Ленинграде, черт-те что туда пихают.

— Спасибо.

— Если хочешь чего покрепче, то тебе не повезло. У нас сухой закон. Приказ блюстителя нравственности товарища Богданова, — она прыснула в кулак.

— Кто такой ваш Богданов? Похоже, суровый дядька.

— Ты его уже видел.

— А. Так вот он кто. Понято…

В три часа дня Мария ушла, и Данилов остался во всем здании бывшего детского сада, как ему показалось, один. Уходя, она не заперла его в палате, как обещала, и он мог свободно передвигаться по территории карантинного блока. Но на окнах стояли решетки, поэтому свобода была иллюзорной, а на вахте оказался сторож предпенсионного возраста, но с кобурой. Александр был скорее не пациентом, а заключенным.

Вечером через зарешеченное окно он смотрел на людей, которые шли по улице по ту сторону забора.

Карантинный блок находился на отшибе, окруженный пустыми домами с заколоченными окнами и дверьми. В месте, где все заняты работой, праздной публики быть не могло, и все же по улице то и дело проходил народ.

Город жил своей жизнью. Один раз ему на глаза попались люди с оружием — три мужика с короткими автоматами, в городском камуфляже, с теми же нарукавными повязками, напомнившими ему пионерские. То ли дружинники, то ли ополченцы. Все остальные были не вооружены, и их вид заставил Данилова испытать острую зависть. Они шли по своим делам, а не прокладывали дорогу через враждебную территорию. Тут не убивали за кусок хлеба. На людях была повседневная одежда — джинсы, куртки, спортивные костюмы. Не такая яркая и новая как до войны, но и не засаленные лохмотья, о которые не жалко вытереть испачканные руки, и не туристско-милитаристский прикид.

В соседнем дворе экскаватор, натужно рыча, копал траншею. Выгребная яма? Или у них тут есть даже канализация?

Он подошел к другому окну, отметив, что стеклопакеты даже не двойные, а тройные.

Через несколько домов, у торгового павильона с вывеской «Пункт раздачи» стояла небольшая очередь. На первый взгляд женщин было не меньше, чем мужчин, и это тоже был знак. Женщины не жались к стенам и не выглядели забитыми, как в той же «Оптиме». Данилов хорошо знал, что при любой социальной катастрофе и анархии они — такой же товар, как патроны, еда и горючее. Снаружи женщин было мало, и более жалких созданий он не видел. Данилов вспомнил баб из подвалов, полурабынь, доведенных до состояния скотины. Там, где соотношение мужчин и женщин десять к одному, по-иному и быть не могло. Но тут все было не так. В городе существовала или сильная власть, которая держала инстинкты в узде, или чувство общности, или и то, и другое.

Услышав смех, он увидел стайку малышни. Чумазые и грязные, они выглядели счастливыми, сооружая на ручье запруду, а значит, сделал он простое умозаключение, не голодали. Играющие дети… наверно это зрелище окончательно убедило его, что здесь была совсем другая жизнь.

Первую половину следующего дня он работал, облагораживая примыкавший к садику запущенный двор. Кое-где землю до сих пор покрывал черный слежавшийся снег и лед, Саша долбил их кайлом и раскидывал лопатой. Потом, получив от Марии пилу, распиливал поваленные ветром рябины и яблони. Их, как и где весь сгораемый мусор, он стаскал в кучу и запалил.

Потом носил к воротам проржавелые трубы и батареи отопления. Сторож сидел в своей каморке — Александр понял, что тот побаивается подходить к нему близко. Но даже мысли перемахнуть через низенький забор и сбежать не возникло. Несколько человек, проходившие мимо садика, обернулись в его сторону. Видимо, новые лица были редкостью. Его найдут и поймают в два счета, а потом уж точно не отмазаться. Данилов не роптал, потому что давно заметил, что трудотерапия полезна для душевного состояния.

— Сколько я еще буду тут торчать? — спросил он Машу, когда она собиралась уходить, потратив больше времени на осмотр результатов работы, чем его самого. Похоже, его диспансеризация подходила к концу. Некоторые из анализов и проб были унизительны, и только вера в будущее заставляла Сашу терпеть.

— Вирусолог сказал, лучше продержать тебя пару недель. Почти все анализы в лаборатории готовы. Могу тебя поздравить, у тебя даже туберкулеза нет, и ВИЧ тоже.

Данилов не удивился. Он почти полгода жил, не контактируя с другими людьми, в идеально стерильной среде, где холод убил или подавил активность всех микроорганизмов. Это ему надо было опасаться инфекции в городе, а не им — от него. А про ВИЧ и говорить нечего.

— Но все-таки у тебя может быть что-то такое, что мы упустили, — добавила Маша, посмурнев.

Данилов не любил, когда врачи разговаривали с ним в таком тоне.

— Например?

— Один черт знает. Биологическое оружие тоже могли применять. Сибирская язва. Лихорадка Эбола.

Сама она в его присутствии маски так и не снимала.

— И что со мной сделают, если будет хоть тень подозрения?

— Пойдешь в крематорий, — она улыбнулась. — Из золы получается хорошее удобрение.

 

Глава 2. ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ

Они догнали налетчиков в ту же ночь. Можно называть это интуицией, но командир карательного отряда Андрей Васильев точно вывел своих людей на то место, которое пришлые выбрали в качестве стоянки. Полузаброшенная еще до войны деревенька из двадцати дворов теперь едва угадывалась в окружающем ландшафте.

Засекли они их случайно, когда он сам различил в тепловизоре движущуюся фигуру. Это был даже не часовой, а просто вышедший до ветру. Знал бы тот, что подвел всех своих под монастырь.

И все же не надо было расслаблялся: это были матерые волки. Их уже проредил естественный отбор: слабые и глупые умерли, до весны дожили только мастера выживания. Они явно пришли с севера, со стороны Барнаула, ведь только чужаки могли не знать, чьи это земли. Местные, которых не пустили жить в пределах границы, никогда бы не сунулись через нее, даром что это была не стена, а линия на карте.

А чужаки время от времени лезли. Атаки происходили почти каждую неделю. Вот и за день до этого три десятка человек, одетых в смесь камуфляжа и спортивных костюмов, прошлись по деревне Сосновка. Когда живых не осталось, начался грабеж и ад каннибалов. Было когда-то такое кино.

Не так уж много можно было взять с простых батраков, когда даже первый урожай картошки еще не был снят. Но попробовавшие кровь беженцы не брезговали даже теплыми валенками.

Похожая картина произошла в деревне на восточном рубеже, которую другие налетчики выпотрошили десять дней назад, даже не сбавляя хода.

И все же держать гарнизон в каждой деревне было нерационально, поэтому жизнями тех, кто попадал под первый удар, приходилось пренебречь. Проще было списать убитых батраков, чем распылять силы охраны по двадцать человек на все из тридцати населенных пунктов.

Судя по рассказам деда, отсидевшегося на чердаке, это была именно банда, а не группа беженцев. Никаких детей и всего одна-две женщины на всю ораву для обеспечения физиологических потребностей. Оружие было у всех, причем в основном автоматы, а не ружья. Когда-то они могли быть интеллигентными людьми, а теперь стали хищными зверями.

Наверху особо не переживали по поводу убитых крестьян. Но это были крестьяне Хозяина, и только он имел право лишать их жизни. Пусть население его империи было меньше, чем раньше у среднего райцентра, она была самой сильной в ближайшей ойкумене.

В первые дни им приходилось иметь дело только с попрошайками. Когда по густонаселенной пойме Оби пробежал слух, что на северо-востоке региона установился порядок, а у людей появился кров и кусок хлеба, народ повалил сюда валом. Понадобились пулеметы, чтобы убедить их, что все места заняты.

Хуже стало после окончания зимы, а особенно к середине первого лета, когда за едой приходили уже только те, кто готов был драться зубами. Тогда Хозяину приходилось поднимать по тревоге свою гвардию. Именно в таких стычках она ковалась и набиралась опыта, а из бывших охранников ЧОП «Легион» получались настоящие легионеры.

Бензин и солярку экономили почище, чем патроны, поэтому внедорожники выкатывались из гаражей нечасто, а уж немногочисленная боевая техника только в крайнем случай. Этот был не из таких, и врагов преследовали на квадроциклах с электромоторами. Когда-то такими оснастили мобильные патрули охраны на железной дороге — когда руководство РЖД вконец достали нападения вандалов на скоростные поезда. Их аккумуляторы позволяли удаляться от базы на тридцать километров, а энергии станция давала больше, чем могло переварить хозяйство. К тому же двигались эти малютки практически бесшумно.

По сигналу командира одетые в серый камуфляж бойцы приготовились к атаке. Их было в полтора раза больше, чем бандитов, и вооружены они были не ППШ и АК-47 из мобилизационных запасов, но, главное, на их стороне был фактор неожиданности. Конечно, с ротным минометом это было бы еще проще, но дефицитные снаряды экономили.

Одинокий полуночник справил свои дела и скрылся в ближайшей избе, и Васильев скомандовал в гарнитуру рации начинать атаку. Каратели окружали дома — двигались они практически бесшумно, лишь иногда похрустывали под подошвами ботинок камешки.

Они сумели подойти буквально до самого забора, когда Андрей распределил цели. Бывший начальник смены охранников завода, бывший десантник, он первым выстрелил из подствольного гранатомета в окно. Одновременно с ним заговорили еще пять. Крики ужаса и захлебывающиеся вопли смешались со стонами раненых.

Широко распахнулась дверь, и из ближайшей избы вылетел мужик, зажимая руками лицо. Но тут же упал, словно налетел на стену.

Гранаты накрыли не всех. В суматохе бандиты начали выскакивать из домов, во дворах и огородах замелькали силуэты. Некоторые, самые умные, тут же ложились и находили укрытия. Те, кто думал убежать, не ушли далеко — застрекотали пулеметы карателей — и современные «Корды», и старые ДШК — скосив тех, кто стоял на ногах, как траву. Тем, кто успел укрыться это подарило только лишние две минуты жизни, потому что для оснащенных тепловизорами они были как на ладони.

Другие действовали более разумно. Из окон одного из домов пошел довольно слаженный огонь. Еще несколько гранат эффекта не произвели — похоже, гады отсиделись в подполе. Этот очаг сопротивления держался до тех пор, пока пулеметы не превратили бревенчатые стены в решето.

Оставалось только провести зачистку, собрать трофеи и добить раненых. Во время этого занятия одного из легионеров, бывшего коллектора по кличке Кабан, хорошо умевшего напомнить должнику о просроченном платеже, настигла пуля притворившегося мертвым налетчика. Долго мучить того не было времени. Единственного пленного оперативно допросили, отстрелив два пальца за слишком долгое молчание. А когда он все выложил, раздробили прикладом руки и коленные чашечки и отпустили. Волки в этих местах обычно не заставляли себя ждать.

Трупы даже не стали сваливать в кучу. Для тех, кто надумает придти следом, остатки пиршества волков и ворон и так будут наглядным примером.

Можно было возвращаться. В долбаный оплот долбаной цивилизации, но почему-то на душе у командира было хреново. Может, потому что он знал, что отчитываться за убитого придется лично Хозяину.

Уже засветло они добрались до Заречинска. Проехали Голгофу — возвышение, где на столбах висели воры, лодыри и болтуны, всего двадцать человек. Был среди них и тот писака; юмор ситуации был в том, что площадка для казней получила свое название с его легкой руки.

В самом городе уже все было вверх дном.

Подступы, которые раньше охранялись из рук вон плохо, сейчас прикрывали удвоенные и утроенные кордоны. Но их пропустили беспрепятственно, и через минуту они гнали на своих игрушечных машинках по главной улице.

Несколько тощих собак кинулись врассыпную. Помнили, видать, о привычке легионеров «случайно» сбивать их и отправлять в кастрюлю. Хоть и кормили бойцов неплохо, но лишние калории никогда не лишние. Обычно так же бросались в стороны крестьянские дети, но теперь их не было видно.

Настроение у командира было на нуле — он уже чувствовал, что произошло нечто.

Васильев вздохнул — домой заглянуть не удастся. Месяц назад он обзавелся молодой женой. Очень, хм, молодой. Шестнадцати не исполнилось. Ее отец, естественно, был против, да и она сама не очень «за», но кто их спрашивал? Голытьба. Какой-то местный активист, пока его не повесили за то, что слишком много болтал, называл такую систему феодализмом. Ну и пусть. Зато она работает.

Да, похоже, даже в столовую не зайти. Придется довольствоваться сухпаем. Дерьмо.

Возле казарм, где их кавалькада притормозила, Васильев чуть не обалдел, увидев среди камуфляжа легионеров серую шеренгу заморенных людей. Вооружали батраков, давали им винтовки и автоматы ППШ. Дело новое и невиданное.

Не успел командир отряда заглушить мотор, как заметил у ворот бывшего горотдела грузную фигуру в окружении многочисленной свиты.

Те, похоже, заприметили его еще раньше.

— Тебя и ждем, — вперил в него взгляд Мазаев. — Будешь у нас главным дипломатом.

И замолчал. Но по опыту Васильев знал, что задавать вопросы Константину Михайловичу нельзя. Если сочтет нужным — сам объяснит. Если нет, придется все выяснять самому. Поэтому он терпеливо ждал, стоя навытяжку, стараясь, чтоб лицо было бараньим, а взгляд внимательным.

— К городу подошли танки, — наконец, сказал, будто выплюнул, Хозяин. — Вчера вечером. Один стоит в километре от южных ворот, у бывшей вышки сотовой связи. Пойдешь к ним. Спросишь, чего им надо.

***

Кто-то мог бы сказать, что ему просто повезло, но это было бы неправдой. Тем, кому просто повезло, сумели выжить, и все. А он сумел не только сохранить свою власть и богатство, но даже преумножить. Много ли еще было таких? Ему повезло примерно так, как везло в рулетке и картах, хотя до азартных игр он был не большой охотник. Просто чувствовал, куда нужно ставить.

Это было еще до.

Кортеж из трех внедорожников, каждый из которых стоил, как новая квартира, свернул с автотрассы «Залесово-Заречинск» на асфальтированную подъездную дорогу. Миновав угрожающую табличку «Частная собственность! Безопасность объекта обеспечивает вооруженная охрана», проехав через спешно поднятый шлагбаум, машины остановились на специально для них отведенной площадке рядом с административным зданием. Вдалеке виднелись остальные хозяйственные корпуса маленькой электростанции. Извилистую речку Каменку отсюда было не видно, только поднимавшийся над ней туман, зато открывался прекрасный вид на заросшие черневой тайгой косогоры.

Крепко сбитый охранник с азиатской внешностью распахнул дверцу джипа, и Константин Михайлович выплыл наружу. Он был массивный, с брюхом — типаж купца-гостинодворца. Но за внешностью Дикого из «Грозы» прятался современный делец с мозгом, работавшим как компьютер с десятиядерным процессором.

У входа в здание был выставлен дополнительный пост. Форма старших охранников ЧОП «Легион», его дочерней фирмы, была с сильным закосом под спецназ в его телевизионном варианте — черные береты, тельники под камуфлированными куртками, а вместо рабочих ботинок настоящие хромированные «берцы». Табличка на въезде не лгала — у каждого была поясная кобура.

Он бывал здесь всего пару раз, но его нрав уже знали. Поэтому за день до визита контора электростанции напоминала пожар в борделе. На территории объекта приводили в порядок все, куда мог упасть взгляд хозяина, разве что траву не красили в зеленый цвет. А на бетонированной площадке для курения в ста метрах от здания работники передавали друг другу новость: «Приедет Сам». И только в узком кругу, запершись на ключ: «Мазая принесло».

Вышколенные инженеры и служащие привычно вскакивали с мест и вытягивались по струнке, когда он, как буря, влетал в кабинеты, с ходу начиная рвать и метать. Он объяснял им популярным языком, что коммунизм закончился, и теперь они работают не на государство.

В коридоре какой-то сотрудник имел несчастье попасться ему навстречу в свитере. При прежнем руководстве, это было допустимо.

— Ты кто? Почему одет как бомж? Минус двадцать процентов премии тебе.

Затем Мазаев направился в специально обставленный для него кабинет. Туда он очереди приглашал ответственных сотрудников, устраивая каждому то, что Владислав Гашек называл «торжественной поркой». Большинство он вызывал просто так, для острастки. Действительно важные вопросы были оставлены на потом.

Нового начальника охраны Мазаев вызвал последним и с ходу начал долбить как кувалдой:

— Этого дерьма, которое они зовут системой видеонаблюдения, чтоб я больше здесь не видел, — он ткнул толстым пальцем в монитор. — Даже рожи не разобрать. Приобретем цветную, а деньги вычтем из премий. Сегодня при дорогих гостях все должно пройти на высшем уровне. Смотри, чтоб все твои лодыри были на постах. А у кого форма не выглажена, пойдет охранять свиноферму.

Следующие пять минут он давал указания, часто прибегая к обсценной лексике.

Когда Васильев был на полпути к дверям, хозяин жестом заставил его остановиться.

— И вот еще… Отстреляй, наконец, этих тварей. Какого хрена они бегают как в зоопарке?

Он имел в виду трех дворняг, которые поселились на территории пару месяцев назад, еще до передачи станции в частные руки. Сердобольные женщины подкармливали псин объедками из столовой, и те не знали горя; шкура у них лоснилась.

— Понял меня? Никакой санэпидстанции. Бери ствол и бегом на сафари. Зоофилы, нах.

Вскоре с улицы донеслись громкие хлопки, перемежавшиеся жалобным визгом. Его приказы всегда выполнялись.

Закончив распекать своих людей, хозяин потянулся в удобном кожаном кресле. Ничто так как не помогает снять стресс, как хороший втык.

Сквозь приоткрытое окно издалека донесся стрекот. А вот и гости пожаловали.

Мазаев раздвинул жалюзи и увидел, как четырехместный вертолет «Робинсон» закладывает красивый круг над окружавшими станцию холмами.

Полеты малой авиации почти над всеми городами разрешили давно, сам Мазаев мог позволить себе хоть три таких штуковины, но предпочитал наземный транспорт. И пусть в дорожных авариях погибало куда больше людей, чем в авиакатастрофах… Зато при крушениях самолетов и вертолетов очень часто разбивались люди, смерть которых была кому-то желательна. Не то чтобы у него было много врагов, но он знал, что подстроить дорожную аварию «под несчастный случай» труднее.

Быстро долетели, черти.

Это он первый предложил, чтоб они встретились здесь, а не в куда более комфортабельном центральном офисе. До офиса еще надо было добраться, а у него не было лишнего времени — надо было посещать свои латифундии и встречаться с местными ханами.

Равиль за эту идею неожиданно ухватился. Похоже, ему, ненадолго заглянувшему на Алтай по пути из Москвы за кордон, хотелось похвастаться новой игрушкой. А в том районе Новосибирска, где находился офис, летать все еще запрещалось.

Скрипнув суставами, Мазаев поднялся и накинул пиджак, проклиная необходимость встречать делегацию на площадке, приспособленной под вертолетную.

Через пять минут он уже с деланной теплотой приветствовал гостей. Равиль Рахимбаев, татарин с греческим загаром, в английской рубашке и канадском галстуке — его он, впрочем, сразу снял по случаю жары — тоже сделал вид, что рад его видеть. С ним прибыла длинноногая секретарша, которой он галантно помог спуститься с подножки вертолета, горбоносый юрист и двое охранников, один из которых выполнял обязанности пилота.

Передача прав собственности на последние спорные предприятия вместе с подписанием бумаг заняла полчаса. Разрез Караканский-Северный и одноименный горнообогатительный комбинат стояли в такой же Тмутаракани, но несколько восточнее. Подписи были поставлены. Самое интересное, что в ходе сделки никто никаких предприятий в Западной Сибири как бы не продавал. Из рук в руки перешли предприятия, платившие львиную долю налогов в городе Лимасол, Кипр. Потом они вдвоем удалились в кабинет, а приближенные лица остались в приемной.

— Это твой начальник охраны заказал или ты распорядился? — спросил Рахимбаев с усмешкой, отхлебнув армянского коньяка. Набожным мусульманином он не был. — Они у тебя что, голубые береты?

— А что мне их, в ватники одеть? — Мазаев набычился. — Так ведь уважать не будут.

Про то, что еще были помповые ружья в оружейке, бронежилеты и хороший инструктор в центре подготовки охранников, он умолчал. Последний, кстати, существовал без лицензии, но имел и стрельбище, и собственный полигон с полосой препятствий.

Они были старыми товарищами, если в мире большого бизнеса это возможно, и партнерами почти десять лет, и это были непростые для страны годы кризиса, в который они сумели не только выплывать, но даже процветать. Но совсем недавно их интересы разошлись, как разошлись взгляды на бизнес-стратегию — один остался в добывающей промышленности, другой все больше занимался сельским хозяйством и энергетикой. Но развод и раздел имущества прошел тихо и без скандалов. Лишь некоторые куски становились камнями преткновения, но и тогда они решали все миром.

— Ну и как станция, работает? — прищурил чуть раскосые глаза гость. — Чего это ты вообще надумал ее прикупить?

— Росэнерго проводил аукцион, — небрежно махнул рукой Мазаев, будто речь шла о мини-пекарне. — Подключают частных инвесторов к этой, маму ее, малой гидроэнергетике. Привлекают бабки. Вот в связи с кризисом и приватизировали эту штуку на 30 МВт.

— И за каким хером тебе этот геморрой? А если плотину прорвет, как на СШГЭС? Они же не станцию, а тебя закроют.

— Да что там прорвет? — набычился Мазаев. — Нет там плотины. Только каскад турбин — речка бежит, турбины крутятся. Немцы строили, «Сименс».

— Все равно, с государством нельзя играть. У него и тузы в рукавах, и карты крапленые, и ствол за пазухой. Отберут, если понадобится, и спасибо не скажут.

— Да че я, фраер? У меня не отберут.

Пожав на прощание руки, они расстались, и каплевидный вертолет поднялся в небо, разгоняя лопастями знойное марево.

Вернувшись к себе, Хозяин снова тяжело опустился в кресло. Радикулит снова давал о себе знать, спина начинала ныть как по часам, всегда в это время. Надо было пройти еще один курс в этой клинике в Израиле. Надо было… Он включил огромный плазменный телевизор «Сони» — как и вся обстановка из личного кабинета, он стоил потраченных денег.

Как раз начинался выпуск новостей на первом канале. Хозяин лучше диктора знал о реальных событиях этого дня, но в глубине души ему было интересно, как скормят их зрителям. Замелькали кадры переговоров на высшем уровне, локальных конфликтов, пожаров, войсковых учений.

Мазаев вспомнил, что забыл поздравить зама губернатора с днем рождения. Набрал прямой номер, минуя всех секретарей.

— Яков Петрович, не узнали? Богатым буду, ха…

Но через секунду после начала блока экономических новостей экран внезапно погас. Одновременно оборвался на полуслове и голос чиновного собеседника в трубке.

Мазаев набрал пару цифр на панели внутреннего телефона.

— Мать вашу в душу, это что такое? Почему у меня пропала телефонная связь?

— Выясняем, Константин Михайлович, — ответили на том конце. — Похоже на обрыв провода.

— Это для тебя будет обрыв, если не сделаешь через пять минут. Ты с него полетишь, мля, — пообещал хозяин.

Волосатой рукой Мазаев потянулся к черному дипломату. Повинуясь странной догадке, он поднял трубку спутникового телефона «Панасоник». Обычно звонки по нему в любую часть земного шара позволяли решать самые серьезные вопросы. Но тот умер, как и телефон от городской АТС. Сигнал отсутствовал. Спутник никак не обнаруживал себя. Не отвечал и мобильный. Референт доложила, что пропал и Интернет, сигнал которого шел по оптоволоконному кабелю. Это уже ни в какие ворота не лезло.

Странное незнакомое чувство тревоги заставило Константин Михайловича заерзать на кресле. Он слышал в новостях про солнечную бурю и про то, что связь может быть неустойчивой. Но чутье подсказывало ему — что-то крепко не так. Что с минуты на минуту стоило ждать Больших Проблем. Олигарх вышел в приемную. На лицах референта и всех его сопровождающих было написано то же беспокойство.

Внезапно с улицы донесся далекий грохот взрыва. Люди побежали к окнам.

Повернулся всем корпусом и Мазаев. Он увидел, что там, где минуту назад стояла в небе черная точка удалявшегося вертолета, не было ничего. А над лесом поднимался столб дыма. Но не это заставило его сердце упасть вниз камнем. Скатертью дорожка, Равиль, плакать по тебе никто не будет. По правде говоря, сволочью ты был, каких мало. Нет, не это, а нехорошая догадка.

Он дернул за шнур, чуть не оторвав его. И в следующий момент вспышка ударила ему в глаза, заставив едва ли не впервые в жизни прослезиться. Он не ослеп полностью — горы в той стороне закрывали горизонт, оставляя только небольшой просвет между двумя вершинами — но черные пятна мгновенно скрыли половину сектора обзора.

Остальным, похоже, досталось не меньше.

Они не были подготовлены к такому, поэтому оставались на своих местах, когда через две минуты дрогнули стеклопакеты в окнах. Дрогнули, но выдержали — в отличие от тех, что были в остальных кабинетах. Хозяин не привык экономить на своей безопасности.

Когда Мазаев, пошатываясь, снова подошел к окну, отпихнув застывшую в ступоре секретаршу, он увидел это. Далеко-далеко за холмами поднималось к небесам облако, разбухая на глазах. Отсюда оно казалось совсем маленьким и нестрашным.

Разум подсовывал спасительные соломинки, одна за другой. Вскрышные работы на разрезе, тут неподалеку. Взрыв обычного тола может поднять такое же облако пыли, как…

Мать моя. Мать. Мать. Мать.

Никакие открытие работы поблизости не велись.

Остальные, похоже, тоже поняли, ЧТО это было. Вокруг него сквозь гвалт взволнованных голосов пробивались панические выкрики. Кто-то раз за разом пытался звонить домой, кто-то был бел как мел, но до большинства серьезность ситуации еще не дошла.

Следующие восемнадцать часов прошли в мучительной неизвестности. Без связи, отрезанные от цивилизации, они могли только ждать.

Вдобавок обнаружилось, что из всех автомобилей на парковке можно завести от силы каждый десятый. Не избежали этой участи и джипы хозяина. Три импортных автобуса тоже с места не сдвинулись.

Ближе к вечеру послали трех охранников с машиной на разведку. В ближайшей деревне знали так же мало, а на трассе оказалось столпотворение неподвижных автомобилей, водители которых пересказывали бредовые слухи и сами были близки к истерике. Ни поста ГИБДД, ни других представителей власти найти не удалось. После того, как охранники вернулись с новостями, Мазаев снова отправил их, теперь уже до города. В «свой» Заречинск. Взрыв-то скорее всего был в Барнауле, не ближе.

Час прошел, два прошло, но никто не вернулся.

Оставалось ждать. Щедрой рукой Хозяин разрешил воспользоваться продуктами из буфета. Одно радовало — у них была энергия. Из шести турбин пять остановили, потому что они явно остались без потребителей — ЛЭП были повреждены. Но еду не пришлось разогревать на сухом горючем, и мясо в холодильниках не таяло. И у них был свет, что немаловажно. Больше вокруг не было ни огонька, хотя раньше было видно вдалеке россыпи светлячков — дачные поселки, а в хорошую погоду и фары на шоссе.

К вечеру пошел дождь, небо от края до края затянуло сизыми тучами, а к ночи ливень лил уже сплошной стеной. Никто не выходил даже покурить, словно люди чувствовали что-то нехорошее в этих облаках.

Каждые пять минут они тщетно пытался связаться с городом по рации и телефонам, но на том конце все словно вымерли. Народ начинал роптать и нервничать. В медпункте быстро заканчивались лекарства от давления и сердечные препараты. На ночь легли спать на сдвинутых столах. Связи все еще не было.

А на утро следующего дня до станции добралось два УАЗа «Патриот», залепленные грязью по самую крышу, словно им приходилось пробираться по одному бездорожью.

Мазаев никогда бы не подумал, что будет так рад видеть этого человека.

«У нас товар, у вас купец» — любил говорить Яков Корниленко, первый заместитель губернатора. Его товар нельзя было взвесить или попробовать на вкус, но он необходим и имел реальную цену. Этим товаром было покровительство. Естественно, Корниленко был не самостоятельным «оператором машинного доения», а делился со всей пищевой цепочкой, терявшейся в заоблачных высях. Но он знал меру, ведь тех, кто брал не по чину, чиновничья корпорация бросала народу на вилы.

— Что у вас за бардак? — с ходу спросил его олигарх.

Получив ответ, секунды три он переваривал услышанное. Но он не был бы на своем месте, если бы соображал медленно. В лихие девяностые заторможенные личности капитала не делали. А он сделал, пройдя длинный путь по головам от пацана Кости Мазая с окраины Барнаула до Константина Михайловича, владельца заводов, газет, пароходов.

— Отвечаешь за базар? — только и спросил он.

Чиновник нервно рассмеялся. Но хозяин знал, что это не шутка. Люди, забравшиеся на такой уровень, не шутят даже под кокаином. Стране капец. Все разбегались как крысы. Весь местный «истеблишмент», мать его. А из Москвы ничего не было слышно, и даже спецсвязь молчала. Да что это за фигня?

Война.

Мазаев никогда раньше не думал о таких вещах. Но, когда это случилось, сразу начал действовать, не тратя время на рефлексию. Он всегда быстро входил в курс дела, и благодаря этому, пережил трех президентов.

— Похоже, амба нашей Раше… — пробормотал Корниленко. — Что сейчас начнется, мама дорогая. У вас будет, где временно пересидеть, Константин Михалыч?

— Может, и будет, — будто размышляя вслух, сказал хозяин. — Но не для всех.

Долговязый, похожий на борзую, чиновник втянул носом воздух, чем еще больше усилил сходство с охотничьей собакой. Похоже, он понимал, что его место тут отнюдь не в президиуме.

— Едем в город, — наконец, вдоволь намучив его, выдал олигарх. — А пока присядь где-нибудь и не путайся, блин, под ногами.

— Если ехать, надо захватить радиометр, — внезапно вспомнил Корниленко. — Осадки уже могли быть. У вас он должен быть, вы же опасный объект.

— Молодец, — кивнул Мазаев. — Хоть какая-то с тебя польза. Сейчас поищем.

Он громко окликнул начальника охраны. Васильев подбежал к нему.

— Через двадцать минут собери своих людей в холле. С оружием. Каждый пусть возьмет сухпай на день, воды литра три. И захватите этот, мать его, радиометр.

Главный «секьюрити» сделал под козырек и исчез. Мазаев уже присматривался к этому исполнительному человеку. Что-то ему подсказывало, что вакансия его зама по безопасности, проводившего отпуск в Краснодаре, могла освободиться.

Затем олигарх вызвал к себе директора станции.

— Мы попытаемся добраться до города. Пусть никто не покидает объект. Ждите указаний от МЧС, здесь вам ничего не угрожает. Обеспечьте трехразовое питание… бесплатно. Пресекайте панику. За имущество отвечаете головой.

Через десять минут охрана была уже собрана и выстроена в подобие шеренги. Мазаев прошел мимо них, уже в теплом кожаном плаще. Мужики — точнее, в основном молодые парни — в черной форме не выглядели уверенными, переглядывались и вполголоса переговариваясь. Несколько старших охранников в камуфляже смотрелись поспокойнее, на них он в основном и полагался.

— А ну слушать, — сказал Мазаев негромко, и все замерли, глядя на него, как бандерлоги на Каа. — Так-то лучше, — он обвел толпу взглядом из-под брежневских бровей. — У меня для вас три новости. Хорошая, плохая и — мать ее за ногу — очень плохая. Начну со второй. Американцы расхерачили нашу Родину.

По строю прошел недоверчивый шепот.

— Да что вы блеете, как овцы? Теперь очень плохая. В ближайшую неделю мы помрем.

Теперь ответом было гробовое молчание. Похоже, ему они верили не меньше, чем президенту с экрана.

— Новость хорошая: шанс есть. Только надо поработать.

Без отлагательств они выехали.

Откинувшись на сиденье и оглядываясь на исчезающий в дымке силуэт станции, Мазаев почувствовал подступающую злость.

Столько средств вложено, и все псу под хвост! Долбанная страна выбрала самое хорошее время, чтоб сыграть в ящик. Но они его плохо знают, если думают, что он пойдет за ней.

Еще месяц назад его будто стукнуло — он понял: что-то надвигается. Другой бы посмеялся, но Мазаев был суеверен и привык доверять своему чутью. В жизни оно его еще не разу не подводило. Тогда он начал лихорадочно избавлялся от активов в соседних Кемеровской и Томской областях. Все это были высокодоходные предприятия, но что-то подсказывало ему — их надо сливать, и быстро. Себе он объяснял это просто: мол, «жопой чую», что государство готовится к каким-то нехорошим шагам, и, отдавая в одном месте, заберет в другом.

Год за годом он все больше влезал в сельское хозяйство. Федеральные программы поддержки птицеводства и свиноводства делали эту рискованную сферу бешено рентабельной для того, у кого есть нужные подвязки. К 2019 году его владения раскинулись на территории трех районов Алтайского края. Там находились его латифундии, где трудились двадцать тысяч крестьян, которых он открыто называл «своими». Он и так являлись его фактическими крепостными, отрабатывая свои заложенные земельные паи. А в Заречинске, который его владения охватывали кольцом, местные баи на него чуть ли не молились, ведь ему принадлежали важнейшие промышленные объекты города и окрестностей. В самом городе это были хлебокомбинат и ликероводочный завод, которые удовлетворяли самые важные потребности населения. Там находились автобаза и тракторно-бульдозерный парк, позволявшие вести своими силами перевозки и несложные инженерные работы.

Там же был оптовый продовольственный склад. Километрах в пяти от городской черты стояла свиноферма, оборудованная по последнему слову техники, и птицефабрика, где выращивали от перепелок до страусов, а аккурат между ними был хладокомбинат для обработки продукции. Небольшой угольный разрез (его он не успел продать), был энергетической базой. Когда к этому списку добавилась электростанция, независимая от источников сырья, круг замкнулся. Сам того не желая, Мазаев создал замкнутый цикл жизнеобеспечения.

Может, у его работников и не было корпоративной культуры, как в Японии, но все они держались за свою работу, ведь найти другую здесь было проблематично. Можно было рассчитывать на их лояльность. Особенно когда вокруг будет полный звездец.

Собственный ЧОП, в переводе на армейский язык почти батальон, оберегал покой «княжества». По вооружению он не уступал местным органам правопорядка, по численности легко их бил. Да и начальник горотдела был своим человеком.

Если они туда доберутся, им никто не будет страшен. И если то, что сказали по радио — правда, им сильно повезло.

Вокруг Заречинска не было потенциальных мишеней для ракет, ни других опасных объектов. И был силовой вакуум, который он со своей частной армией мог заполнить. Плотность населения была низкой, и почти все оно копалось в земле. А нормальные селяне, которые работают, а не пьют — это вам не городские маргиналы. Они порядок любят. Они его может и боятся… но примут как неизбежное зло.

Единственная автотрасса легко перекрывалась, как и железная дорога. Последнюю, если понадобится, можно было взорвать. И тогда они станут почти островом.

На парковке их уже ждали шесть УАЗов охраны и машина Корниленко, реквизированная им для своих нужд, как замена своему «Лэндровера».

Небеса пламенели и покрывались черными и серыми полосами, похожими на адскую радугу. По поверхности УАЗа забарабанил дождь. Молчаливый секьюрити открыл над ним зонтик.

Средневековье? У всего есть свои плюсы. Его давно уже задолбала уже эта Россияния. Этому дай, того подмажь, перед этим прогнись. И как высоко бы ты не забрался, все равно тебе будут гадить на голову. Какая-нибудь чиновничья шелупонь. А ведь он все построил с нуля, людям дал работу, а они без своих кресел были полные нули. Да и зачем нужны деньги, если даже холопов на конюшне выпороть не можешь?

Через час они уже ехали по дорогам, которые уже начинал охватывать хаос.

Охранникам он доверял. В основном молодые парни без жен и детей, они воспринимали все это как приключение. Еще не поняли, что это навсегда. Хуже было с товарищем Корниленко и его сопровождающими. Этих он вез только до тех пор, пока в них есть необходимость. А там… Боливар не вынесет двоих. Что-то подсказывало у, что на большей части области скоро будет царить махновщина, и единственным пропуском там будут ружья его охраны, которые надо было быстрее сменить на автоматы.

Примерно через полчаса машины внезапно остановились на шоссе.

— Что еще? — спросил Мазаев у Васильева, открывая окно. — Почему задержка?

— Дорога впереди перекрыта. Блок-пост. Странно. Когда мы тут проезжали, его не было.

— Какой еще пост? — забеспокоился Корниленко. — Давайте покажу им мои корочки.

Сам Мазаев давно засматривался на депутатский мандат, но он всегда останавливал себя. Наверху, он знал, живут хищники, которым он не ровня, хоть и входил в «золотую сотню» Forbes-Russia. Его «свечные заводики» приносили стабильный доход, его никто не трогал, так чего еще желать? Ну ее эту политику.

А сейчас что-то ему подсказало, что от бумаг и мандатов не будет проку.

— Не надо корочки, — возразил он. — Лучше повернем, пока нас не заметили, и давай в объезд.

Сидеть в каком-нибудь лагере для беженцев не входило в его планы, равно как и сдавать оружие. Можно было разоружить этих солдат силами охраны или даже замочить, но воевать с российской армией он не собирался. Вдруг та еще оклемается. Да и были у него сомнения, что это именно армия.

Поэтому они поехали в окружную, по проселку. За это время четыре раза останавливались и замеряли уровень радиоактивности. Тот рос скачками, но отступать было некуда. Несколько раз дождь прекращался, но вскоре начинался снова. Через три часа после того, как они покинули станцию, кортеж, разбухший до колонны, въехал в молчаливый, будто вымерший Заречинск. Хозяин прибыл в свою вотчину.

— Список всех сотрудников, кто в армии служил, мне сюда, — был его первый приказ, когда он еще поднимался по лестнице в холле вспомогательного офиса компании. — И отдельно ветеранов боевых действий, спецназовцев, понятно? И такой же список по жителям.

Новый начальник охраны кинулся исполнять распоряжение.

— А тебе, Яков, — он повернулся к Корниленко, переминавшемуся с ноги на ногу в его приемной, сразу отбросив «вы». — Лучше подумать, чем ты можешь быть нам полезен. Начинай думать сейчас. Например, о государственном имуществе, которое может нам пригодиться.

Затем, когда отправив его вон ко всем чертям, Мазаев приказал вызвать к себе Черепа с братьями. Этих заплечных дел мастеров он и раньше пару раз использовал для грязной работы. Нет, он никогда такими методами не злоупотреблял, но люди бывают разные — с некоторыми по-хорошему просто не договоришься.

У старшего Черепкова было два срока по таким статьям, с которыми на зоне не выживают; а его братцам-отморозкам это дело, похоже, просто нравилось. Все они формально не числились среди охраны, но им в помощь было придано полдесятка таких же ребят без комплексов. Эти могли хоть родную маму за тысячу рублей угробить.

К утру следующего дня все, кто мог угрожать новому порядку в Заречинске, окажутся в одном неприметном овраге. А власть в городе и окрестностях силами «народного ополчения» будет отдана в руки Хозяина.

 

Глава 3. ГОРОД СОЛНЦА

«Робинзон» прождал в приемной почти полчаса, прежде чем его приняли. У первого заместителя мэра дел было много.

— А, вот и ты снова, проходи, садись, — Владимир указал на стул.

За две недели он успел забыть про этого человека, но теперь, увидев снова, вспомнил его. История Александра короткое время была притчей во языцех. Любой, кому удалось выжить одному, мог считать себя счастливчиком. Богданов слышал про тех, кто пережили катастрофу практически в одиночку. Все они в прошлом прошли хорошую школу жизни. У Александра даже армии в биографии не было ничего; он казался мягким и по-интеллигентски неуклюжим. И все же в нем был какой-то стержень, то, чего Владимир не видел у многих, с кем до войны ходил на охоту на медведя или сплавлялся по горной реке. Чисто по-человечески это ему нравилось, поэтому он взял новенького на заметку. Для командных высот тот может и не годился, но полезен быть мог.

Сам Богданов не видел ничего унизительного в занятии кадрами. То, что раньше было женской монотонной работой, в их положении становилось сложным творческим делом. Наверно, рассуждал он, цивилизация потому и зашла в тупик, что столько важных дел — от обучения детей до постов в министерстве обороны — доверили глупым бабам, которым только пироги печь. Теперь его работа состояла в том, чтобы брать исходный материал, человеческую глину, и лепить из нее новых людей, как скульптуры. В свое время с этого начинал взлет партийной карьеры Сталин. Зато потом «товарищ Картотеков» укоротил всем болтунам вроде Льва Давидовича языки. Так что работа была важной. Но иногда, когда приходилось объяснять очередному долдону, почему ему, человеку с двумя высшими, надо идти копать траншеи, Богданову казалось, что вместо глины ему досталось что-то другое.

— Возраст? — задал он первый вопрос. Ручка в его мощной ладони казалась ни к месту.

— Двадцать… — новоприбывший на секунду замялся, — Двадцать четыре.

— С виду не скажешь… В армии служил?

— Нет.

— Ясно, — вопрос был задан для проформы, Владимир и так знал. — Ладно-ладно. Где работал? А… помню… Сеял разумное, доброе, вечное, — он сделал пометку. — Машину водишь? Права есть?

— Чего нет, того нет.

— Понятно, — Владимир сделал еще пару пометок. — Помимо этого, что делать умеешь?

— Работать с ПК. Набор триста знаков в минуту.

— Я под столом… — Богданов и вправду качнулся на стуле, — Э, парень. Теперь единственный ПК, который важен для жизни — это пулемет Калашникова. Заруби это себе на носу и радуйся, что тебя вообще взяли в наш чудесный город. Чего пришел-то? Голодно стало?

— Скорее, тоскливо.

— Ну, у нас всегда весело, — Владимир отложил заполненную форму. — Направлю тебя к директору школы. Алевтина Михайловна хорошая женщина, — он криво улыбнулся. — Правда, уроки займут от силы на два дня в неделю, и этого мало. Пока стоит эта весна, — он непечатно выругался, — у нас все горит, вернее, плывет, под ногами, и рабочие руки нужны в других местах. Припишу тебя ко второму стройотряду, будешь чернорабочим. Или, если политкорректно, «разнорабочим». Посещай курсы, получай квалификацию, можешь стать плотником, бетонщиком, слесарем, водителем. И не смотри, что работа непрестижная, сейчас шкала поменялась. У нас хватает сисадминов, которые орудуют лопатой и дизайнеров, которые цемент месят. Еще нужны токари, строители, электрики, маляры, сантехники… ну и инженеры, ясное дело, но их готовить — нужна база солидная. Ничего, вот устаканится все, организуем университет. А пока айда копать траншеи.

Александр кивнул.

— Я этого и ожидал. Не волнуйтесь, я научусь чем-нибудь полезному.

— Это уж точно. Вот продовольственная карточка, — Богданов дал ему бумажку, похожую на лотерейный билет, расчерченный на 31 графу. — Каждый день будешь получать по норме в ближайшем ПРП. Пункте раздачи продовольствия. Этого достаточно, чтоб не умереть. Кроме работы есть общественные обязанности, направляют на них по необходимости на добровольно-принудительной основе.

— То есть за «спасибо»?

— За право иметь кусок хлеба и жить в безопасности. Хочешь свободы — вали за 10-ый километр. Тут в городе нужны люди с руками и головой, а вот тунеядцы, воры, алкаши, блядуны и хулиганы не сдались на фиг.

— Я к этим категориям не отношусь.

— Вот и славно. Ну-ка, сделай рожу попроще, — чиновник сфотографировал его цифровым фотоаппаратом. — Поместят тебя пока, как одинокого, в общаге. Вот ордер на комнату.

Спрятав в карман бумагу, Данилов кивнул. Он уже слышал что-то подобное, правда, в «Оптиме» обходились без документов, но в остальном прием проходил по сходному сценарию.

— И вот еще, почитай о наших законах, — Владимир посерьезнел и протянул Саше брошюрку, отпечатанную на обратной стороне какого-то бухгалтерского документа. — Они суровы, сразу говорю. Всему, что скажут старшие, будь это твой бригадир или я, или наш глава, Сергей Борисович Демьянов, подчиняться беспрекословно. Тюрьмы тут нет, дармоедов мы не кормим. За серьезные нарушения — петля. У нас есть свой пенькозавод, так что веревками мы обеспечены. За мелкие — в исправительный отряд имени Солженицына, на срок от недели до трех месяцев. За средние или спорные — изгоняем. Правда, с недавних пор эту практику прекратили. Теперь чаще вешаем.

— Куда только смотрит «Amnesty International»?

— Чувство юмора есть, уже хорошо. С виду ты нормальный, но, без обид, пока тебе доверия нет. Я сам знаю, что творится снаружи, там трудно не озвереть. Пришел тут один, месяц жил нормально, а потом сорвался… Ну и закончил, болтаясь перед зданием горсовета. Потом сняли, правда, мы же не дикари. Там шесть фонарей, и все пока свободны. Если чувствуешь в себе что-то такое, лучше уходи.

— Спасибо, что ввели в курс дела. Со мной проблем не будет.

— Вот и зашибись, — Владимир вручил Александру отпечатанный на принтере паспорт с новенькой фотографией. Сравнить это лицо с тем, что было в старом паспорте и никогда не подумаешь, что один и тот же человек. — Все, товарищ Александр Данилов. С этого момента ты гражданин. Может, последнего настоящего государства на Земле.

— Спасибо, — поблагодарил Саша. — Только гимна не хватает.

— Нету гимна, — пожал плечами Богданов. — Руки не дошли. Напиши, тогда будет. Ты же гуманитарий, а не какой-нибудь физик. Все, вперед к трудовым подвигам.

Под его насмешливым взглядом Данилов поднялся, попрощался и вышел из кабинета.

***

Было еще прохладно. Июнь 1-го года новой эры больше походил на апрель: огромные массы снега, накопившиеся за три года, таяли неохотно, несколько раз, должно быть из-за движения атмосферных фронтов, оттепель сменялась похолоданием, и ручьи на улицах покрывались ледяной коркой, а пару раз даже выпадал белый снежок, который, впрочем, тут же растаял.

Настя шла вдоль шоссе. Шла она одна, слегка оторвавшись от остальных женщин, которые шли тесной гурьбой, весело щебеча. Эти места считались безопасными, но все равно с ними было трое дружинников.

Чудовищный паводок доставил им кучу проблем, на некоторое время превратив город в Венецию. Половину домов, занятых ими зимой, пришлось отселить. Что еще хуже, вода подмывала шоссе и разрушала насыпь железнодорожных путей. И если дорогу можно будет худо-бедно подлатать, то новые рельсы положить будет гораздо труднее, а без них у Города будут проблемы. Поэтому трудовые ресурсы и были равномерно распределены между начавшейся посевной, борьбой с наводнением и ремонтом путей. Для отвода воды рыли канавы, укрепляли насыпи, пригоняя самосвал за самосвалом.

Их звено ни свет ни заря их отправили далеко за город. Работа, как в годы первых пятилеток, почти не делилась на мужскую и женскую. Разница была только в том, что мужчины кидали щебенку, а женщины снег.

В резиновых сапогах по щиколотку в воде, иногда со стертыми от мозолей руками (а у тех, кто неправильно намотал портянки — и ногами), люди повторяли подвиг Павки Корчагина. Но и энтузиазма у них было не меньше, хотя вряд ли обитатели теплых офисов или аудиторий год назад смогли бы это в это поверить. Страшно представить, как могут работать русские люди, когда не за деньги и не из-под палки.

По окончании их должен был забрать попутный грузовик, но в последний момент для того нашлась другое дело. Пришлось топать пешком три километра до города. Было не то что бы холодно, но ветер заставлял Настю ежиться и поплотнее заматывать шарф.

И это начало июня. В этом году урожай, даже если им и удастся провести посевную, не мог быть рекордным. А значит, жесткое рационирование никуда не денется.

Она шла, погруженная в себя, когда услышала позади шум мотора. Девушка обернулась — разбрызгивая грязь, приближался автомобиль защитного цвета. Она узнала один из вездеходов разведгруппы. Как и большая часть их автопарка, он был во вмятинах и царапинах, среди которых можно было найти и пару отметин от пуль.

Неудивительно. За пределами контролируемой их патрулями территории начиналась страна анархии. Но каждый день почти двести человек рыскали по всей восточной части области в поисках того, что могло пригодиться общине уцелевших.

Бронеавтомобиль «Тигр» с пулеметной турелью плавно, чтоб не забрызгать ее, притормозил. Дверца распахнулась прямо перед ее носом. На импортном камуфляже, лихо заломленном берете с эмблемой гарнизона и ботинках с высоким берцем Антона не было грязи, но это мало о чем говорило. Порой они добирались и до Новосиба, а там лучше было действовать в ОЗК, который теперь мог лежать в мешке для зараженной одежды.

Командир звена разведгруппы не такое уж незначительное лицо, особенно если это звено занимается поисками в самом пекле.

— Поедем, красотка, кататься? — он привлек ее к себе.

Настя сделала вид, что обиделась.

— Ты что, солнце? Я ж шучу. Давай подвезу, а то ноги сотрешь.

Настя знала, что он далеко не всегда такой. На людях он был веселым балбесом, но иногда, когда они были вместе, он мог и помолчать. Тогда они молчали вместе, легко обходясь без слов, ведь часто взгляд или прикосновение скажут больше. Но когда он начинал говорить, это были именно те слова, которые ей хотелось услышать.

Интересно, правда ли ему по пути, или он сделал крюк специально, рискуя получить нагоняй?

В городе экономили все, даже скрепки и иголки. А бензин и солярку берегли еще больше, чем колониальные товары. Если без чая, кофе и перца можно прожить, то без них никак.

Летом хотя бы включили уличные фонари, а то ведь и погулять было негде — роль уличного освещения выполняли редкие окна тех зданий, где работу людей нельзя было закончить в течение светового дня. А дома в свободное время им приходилось обходиться свечками.

Антон рассказывал ей, что энергию давала мини-ГЭС, которую привезли «параноики» и пять ветряков — капризных и ненадежных штуковин, хотя ветра дули на плоскогорье, где стоял город, почти постоянно. Еще имелось штук десять дизельных мини-электростанции, но их просто так не использовали. Недавно поисковики нашли даже несколько солнечных батарей, но их пока не подключили.

Настя помнила, как отзывался обо всех альтернативных источниках энергии инженер из выживальщиков, которого так часто называли Кулибиным, что настоящую его фамилию она не вспомнила. Мол, дорогие игрушки с минимальным выходом энергии. Но эта ГЭС, как он говорил, была устроена много проще, извлекала даровую энергию из того самого ручья, в котором они полоскали белье.

Заднее сидение было завалено какими-то тюками, но Настя и так собиралась сесть вперед. Да как она могла сделать по-другому, если единственное, чего ей хотелось — это быть ближе к нему? С тех пор, как они встретились при обстоятельствах, сделавших бы честь фильму-катастрофе, они не расставались, даже когда ему приходилось уезжать.

Она часто думала, насколько же ей повезло встретить посреди мертвого Новосибирска именно его.

Машина начала набирать скорость, мельком взглянув на спидометр, она не поверила своим глазам: 140 км/ч.

Настя надеялась, что поездка с ветерком поможет ей отвлечься от мыслей. Вчера ее вызывали на беседу в администрацию, где мерзкая тетка, похожая на известную диссидентку, полчаса твердила ей про демографический долг.

Пока они только советовали. До тех пор, пока продовольственная проблема не была решена, никого не заставляли иметь детей. Но упорно ходили слухи, что через пару лет, если урожаи будет хорошими, это изменится.

«Имейте в виду, — сказала ей под конец беседы бывший специалист центра репродукции человека. — Общине нужны дети, а не романтические чувства».

Настя чувствовала себя так, будто ее изваляли в грязи, и даже не нашлась, что ответить.

— Ты чего грустная такая? — попытался отвлечь ее Антон. — Видала новенького? Приплыл вчера по речке, на берегу поймали. Один жил, одичал как Маугли, ёпрст. Ты чего? О чем задумалась, крошка?

— Ты не мог бы не ездить больше никуда?

— А что я буду делать? — усмехнулся он, гладя ее по голове. — Картошку полоть?

— Я волнуюсь за тебя. Помнишь тот раз… Думала, с ума сойду.

— Это было давно и не правда. Ты забыла, теперь я не в группе дальнего поиска. Мы извозчики, а не разведчики. Ездим по окрестностям, тут безопасно. Кстати, пристегнись. Права отбирать некому, но мне так спокойнее.

С ним было легко. Казалось, Антон ни к чему не относится слишком серьезно. К каждому случаю у него был готов анекдот или хохма. Он знал аккорды ко всем песням, которые можно исполнить на гитаре. А может, к некоторым не знал, а придумывал экспромтом. Еще он обожал давать всем прозвища, всегда меткие: Богданова за глаза называл Вандамовым.

И все же она чувствовала, что за этой маской легкомыслия ему тоже больно.

Настя думала о страшной несправедливости. Ведь они хотели этого больше других, мечтали с самого первого дня близости. Далеко не все молодые девушки думали так же. Многие воспринимали материнство в их почти средневековых условиях как обузу. А кто-то многое бы отдал, чтоб избавиться от нее. Но аборты не практиковались еще в Убежище, а после прихода в город были официально запрещены. Когда всех врачей можно пересчитать по пальцам, исполнение этого запрета легко контролировалось.

Она мечтала о ребенке, еще когда была ребенком сама, когда никаких ассоциаций с мужчинами это не вызывало. Как это сочеталось с готичностью? А никак. Значит, не было никакой готичности, только подростковая дурь.

«Это все из-за твоих вылазок…», — хотела сказать ему она, но как всегда сдержалась. Надо было винить не его, а их общую судьбу.

— Настя, — он угадал ее мысли. — Ты опять? Надежда есть, ты же знаешь.

Да, она знала, и это очень помогало. Она смогла бы жить дальше; в конце концов, оставалось и усыновление — сирот было много. Но тогда в ее жизни навсегда осталось бы чувство утраты.

Внедорожник летел по пустому шоссе, отмеряя последние километры до Города. За окном незаметно сменялись однообразные пейзажи предгорий, а она вспоминала тот зимний день. И взглянув на бесформенные тюки на заднем сиденье, вспомнила, как точно так же они ехали несколько месяцев назад, пролетевших как один день.

***

Это было еще в феврале. Она вышла около пяти вечера, раньше никак не получилось освободиться от работы. Сначала были уроки, потом ее вместе с десятком других женщин поставили заниматься большой ревизией — всего, что им досталось: одежды, мебели, утвари. Иногда ей казалось, что майор подбирает им занятия нарочно, чтоб они не впадали в апатию. Другие в это время чистили снег с улиц и тротуаров, приводили в порядок коммунальное хозяйство и тянули провода.

К тому же дни еще оставались темными, а низкие температуры заставляли людей не бродить по улицам без необходимости.

Озираясь, она миновала главную площадь, где перед горсоветом стояли кособокие скульптуры из льда, огромная елка и горка. Может, это и пир во время чумы, но в Новый год она видела у людей на лицах настоящую радость. Правда, фейерверки могли оживить у многих в памяти нехорошее, поэтому их пускали немного.

Только в здании клуба горели огни. Там собралось человек пятьсот, и шла постановка — Шекспир. Самодеятельность старалась вовсю. До этого уже ставили Булгакова и Мольера. Им повезло, что в убежище с ними оказался неплохой театральный режиссер.

Еще за неделю до репетиций ей предлагали играть Офелию, но она отказалась. Ей никогда не нравился типаж Гамлета, да и Ромео тоже. Скорее уж весельчака Меркуцио.

По будним дням на большом экране крутили жизнеутверждающие фильмы. Все это поощрялось, лишь бы люди собирались вместе.

Это было еще до оттепелей, до страшных эпидемий гриппа, который занесли пришлые. Тогда, несмотря на все лекарства, переболел каждый второй, а пять человек умерли.

Кладбища в городе пока не было, и тела до окончания зимы сначала было решено сжигать в котельной. Но Отец Михаил воспротивился, сказал, что огненное погребение не по православным канонам. Под конец пригрозил снять с себя сан, и тогда майор сдался. До эпидемии умерли всего двое, поэтому верующим пошли навстречу. Земля еще не оттаяла, а старое кладбище приняло первых мертвецов новой эры, года первого после Катастрофы.

Уже у самой границы населенной зоны Настя наткнулась на патруль, но сразу спряталась за штабелем бревен, и лучи фонарей, а за ними и трое перебрасывающихся матерками мужиков прошли мимо. Не хватало еще попасться.

Низко надвинув капюшон пуховика и затянув потуже закрывавший лицо шарф, она вышла из укрытия и огляделась. Никто не помешал ей пересечь черту города. Никакой стены тогда не было в помине.

Когда это случилось, решение было принято мгновенно, и никакие аргументы против ее не волновали. Она не подумала, что Тогучин достаточно большой город, чтоб обойти его в одиночку в поисках двоих пропавших людей. И о том, что уцелевшие жители соседнего города опасны. Наверно, женщины и не должны поступать рационально.

Первым делом она побежала к Олегу Колесникову, старшему над поисковыми группами. Здоровенный детина попытался успокоить ее, налил чаю, неуклюже хлопал по плечу. Говорил, что раз связь с ними пропала всего два дня назад, это в пределах нормы. Что с радиосвязью то и дело бывают проблемы. Мол, не беспокойтесь, вернутся. А не приедут, еще через пару дней начнутся поиски.

«Какие двое суток, когда дорога каждая минута?»

Она изо всех сил старалась выглядеть спокойной, чтоб даже голос не дрожал. Иначе догадаются и запрут в карцер. Люди-то поисковики хорошие и не позволят пропасть девушке своего товарища, а о ее характере он мог им рассказывать.

Шоссе в то время еще не было расчищено от машин, и она шла среди снежных бугров. Что у них там внутри? Вдоль дороги, тянулись столбы линии электропередач, оборванные провода качались на ветру, как чудовищные лианы. А ветер крепчал.

Она не успела отойди далеко, когда с неба начали падать первые снежинки. Ей бы повернуть назад, она ведь хорошо знала про капризы погоды. Настя остановилась, но только чтоб поправить крепление; снегоступы оказались неудобными штуками.

На какое-то мгновение выглянуло солнце, но его попытки дать земле хоть немного света свела на нет плотная, словно молоко, вьюга.

Страшно было. То, что она задумала, было безумием. Ей ведь угрожала не только непогода и не только люди: за тот месяц несколько человек пострадали от нападений волков. Хищников регулярно отстреливали и в окрестностях города не видели давно, но Антон рассказывал ей про их миграцию. Лишенные привычной пищи, властелины пищевой цепочки покидали леса и теперь конкурировали с собаками в городах и вокруг них.

Ружья она не нашла, но в комнате Антона взяла его старый ПМ. Сжала рукоятку в ладони, как будто хотела ощутить тепло его руки — и почувствовала, хотя последний раз он брал его в руки три дня назад, чтоб почистить. Еще она прихватила его нож в ножнах из крокодиловой кожи — в вылазки Антон брал более практичный швейцарский, а этот держал как сувенир. И Настя, если быть честным, взяла его не для обороны, а как оберег. Любая вещь, которой касался он, была ей дорога. Копеечная плюшевая собачка, про которую Антон сказал, что она похожа на ту, которая была у него до армии, значила для Насти не меньше, чем серьги с бриллиантами, которые он привез из последнего рейда в Новосибирск.

Скупые огни Подгорного еще были видны вдали, но с каждым шагом слабели. Вскоре солнце тоже скрылось, и быстро начала падать видимость. Скоро она почувствовала себя ежиком в тумане, только этот туман кусался и колол глаза. Скорость ветра была огромной. Через полчаса она поняла, что переоценила свою подготовку.

«Каких-то десять километров». До войны она ходила в походы и зимой, и это расстояние ее не испугало. Но то, что казалось легким на карте, вылилось в изматывающий марафон.

Только когда стена бурана окончательно скрыла от нее последние ориентиры, Настя поняла, что это была не лучшая идея. Буря ревела как раненный зверь, и от бессилия хотелось самой завыть так же. Ей казалось, что она прошла от силы пять километров, а ноги уже отнимались, казались тяжелыми как гири. Галогенный фонарь в руке разгонял темноту от силы на двадцать метров. И все же она выжать из себя еще двадцать минут ходьбы, прежде чем сделала передышку. Сердце бешено колотилось. На последнем медосмотре у нее определили сильную тахикардию.

Но даже после этого она не сдалась и не повернула назад.

Когда на ее пути возник перевернутый прицеп, занявший всю правую полосу, Настя решила обойти его со стороны обочины. Это была ошибка. Когда ее нога неудачно попала между двумя шлакоблоками, она по инерции резко дернулась и почувствовала резкую боль.

С трудом, высвободившись, она попыталась продолжить движение, но первый же шаг отозвался взрывом боли в ноге. С каждым новым ей приходилось двигаться все медленнее и медленнее. Через пять минут ей начало казаться, что нога ниже колена быстро распухает. Настя с трудом боролась с желанием опуститься на снег, чтоб хоть немного уменьшить боль. Так прошло пять минут, а может и все двадцать пять. Она старалась переносить весь вес на другую ногу, чтобы хоть немного уменьшить боль, но толку было мало. Зато, чем медленней она шла, тем холоднее становилось. Вскоре потеряли чувствительность нос и уши.

Когда она услышала шум мотора, то подумала, что ей почудилось, а когда увидела вдалеке слабый свет, решила, что бредит от переохлаждения. Только поэтому она не спряталась, и это спасло ей жизнь.

Теоретически это мог быть кто угодно. Даже в этих местах, хотя и редко, встречались чужие. Только когда лучи мощных фар вспороли темноту, Настя начала, прихрамывая, уходить с дороги. Споткнулась и упала лицом в занесенный овраг.

Барахтаясь в снегу, забивавшем рот и нос, она услышала, как машина остановилась, не доезжая до нее двадцати метров. Звук работы мотора показался ей смутно знакомым. Хлопнула дверца.

Хруст снега. Кто-то шел к ней, проваливаясь при каждом шаге.

Она уже уплывала, когда ее схватили и вытянули из оврага. Следующее, что Настя почувствовала, было легким прикосновением. Кто-то дотронулся до ее лица, едва ощутимо. Потом еще раз и еще. Одновременно ее несколько раз качнуло. Только придя в себя, она поняла, что ее трясут хлещут по щекам.

— Ты слышишь меня? Ну слава богу. Я уж думал, у меня глюки. Дура… Скажи, все бабы такие или только некоторые? Вы головой думать умеете?

Она не успела ответить, когда сильные руки подхватили ее. Они донесли ее до машины, а потом осторожно усадили внутрь, распахнув дверцу со стороны пассажира. Конечно, это был знаменитый вездеход на воздушной подушке. «Полярный лис».

— Долбанулась совсем. Фэнтези начиталась? А это что у тебя… — он достал из ее рюкзака тесак длиной в локоть. — Амазонка, блин.

— Что у тебя там? — она случайно бросила взгляд на темную массу на задних сидениях (салон напоминал салон пассажирской «Газели»). Нехорошая догадка заставила ее вздрогнуть. Настя еще раньше заметила красные пятна на полу, но мозг еще не успел расшифровать увиденное.

— Груз, — объяснил Антон. — Да, не «200», не бойся. Добыча.

— Да ты холодная, — он накрыл ее своей курткой, начал растирать ладони. Пристегнул ремнем, словно боялся, что она надумает убежать. Впрочем, когда «Лис» тронулся, он не преминул заблокировать все дверцы.

Ехали медленно, будто в машине было что-то неисправно. Она ни разу не разогналась больше двадцати километров в час, выбирая дорогу среди снежных курганов.

— Болит? Дай, посмотрю, — и, не дожидаясь ее согласия, Антон осторожно закатал штанину ватных штанов. — Похоже, вывих.

Его голос не выражал тревоги, и это ее успокоило.

— Извини. Сейчас будет немного больно.

Он соврал. Она закусила губу, чтоб не закричать. Терпя, как Маргарита на балу, лишь бы не потерять лицо.

— Молодец, — он вернул штанину на место. — Теперь пару дней не надо тревожить.

Он растирал ей руки и занимал ее беседой о музыкальных направлениях. Короче, обо всем, что было бесконечно далеко от этой ледяной дороги.

Настя подумала, что, когда он рядом, даже время изменяет свой бег. Один час пролетал за десять минут, хотя за эти десять минут она переживала больше, чем за иные сутки.

Они проехали всего пять минут, и ход перестал не таким плавным.

Укутав ее поплотнее, Антон выбрался наружу. Буран не слабел.

— Только никуда не уходи, — предупредил он ее.

Она смотрела, как он сосредоточенно изучает внутренности машины. Через минуту он вернулся к ней, на этот раз помрачневший.

— Боюсь, что дальше с ветерком не получится. Накрылась-таки… Несущий винт. Думал, сумею дотянуть, а хрен. Если какая-нибудь херня может произойти, она происходит. Закон Мерфи. Дальше придется пешком. Владимир, конечно, спасибо не скажет, что угробили его «Полярного лиса». Но за ним и за добычей вернутся с буксиром. Главное место запомнить. Подожди, попробую снова вызвать помощь, — он склонился над рацией.

— Гнездо, гнездо, вы меня слышите? Гнездо, гнездо…

Спустя пару минут, когда он уже потерял терпение, на том конце откликнулись. Ответной реплики Настя не слышала — парень был в наушниках.

— Мать его растак, — сказал он, когда сеанс связи был закончен. — Говорят, чтоб добычу и транспорт не бросал не под каким видом. А за тобой приедут только завтра. Но здесь мы ждать не будем.

Он достал из багажника свои снегоступы. Сумрак быстро сгущался.

— Так… Идти надо — вернул ее к реальности Антон. — Здесь рядом есть наш перевалочный пункт. Дотемна мы до города не доберемся. К тому же твоей ноге нужен покой.

Кстати, оказалось, что она прошла не пять, а семь километров.

Ветер сбивал с ног. Она не смогла бы выдерживать темп, и он практически нес ее на себе, подставив плечо, а временами и вовсе подхватывая на руки.

Они прошли мимо утонувшего в сугробе автомобиля. Как ни пытался Антон заслонить от нее это зрелище, она успела заметить торчащую из распахнутой дверцы ногу в летнем кроссовке.

— Сюда, — разведчик указал на темневший впереди силуэт.

Это был отдельно стоящий дом, похоже, двухэтажный коттедж.

— Жди здесь, — он усадил ее на пень от упавшего дерева, возле указателя «Садово-огородное товарищество „Мичуринец“». — Никуда не уходи.

Затем он направился к дому.

На секунду на Настю накатила волна страха. Она не хотела снова оставаться одна в темноте. Со стороны опушки леса накатывала волнами поземка; ее безумная пляска казалась движениями в снегу странного существа, вроде снежной змеи.

Возле пустынной дороги качали головами изломанные сосны, за которыми виднелась темная масса тайги. Гор видно не было, как и неба, где уже должны были высыпать звезды. Все сливалось в одно черное полотно.

Некоторое время она еще видела его спину и красное пятно фонарика. Но когда силуэт наполовину пересек двор, исчез и он. Она стала прислушиваться. Ей показалось, что она слышит, как он поднимается на крыльцо. Скрипнула дверь.

Его не было пару минут, и за это время она успела помолиться богам всем земных религий, но, конечно, не за себя.

Она уже хотела нарушить обещание, когда он появился в слабо освещенном прямоугольнике двери. Она с трудом подавила желание броситься к нему. Не хотелось снова выглядеть жалкой, барахтаясь в снегу.

Он закрыл за ней дверь на засов, и она сразу почувствовала себя лучше, словно все злое и плохое осталось снаружи, и было отсечено от их маленького мирка. Вряд ли раньше здесь жили. Скорее, приезжали отдохнуть в дачный сезон. На первом этаже мебели почти не было. Стекла давно выбило ветром, их заменили доски и листы толстой фанеры, все щели были законопачены.

Второй этаж был гораздо уютнее.

— Милости прошу к нашему шалашу, — распахнул он перед ней дверь в маленькую комнату.

Он усадил ее на диван. Открыл рассохшийся шкаф, порылся в нем и накинул на девушку нормально сохранившийся плед.

— Я согрею воды, — Антон увидел, что у нее зуб на зуб не попадает. — Тебе надо погреть ноги, а то простынешь.

— А зачем вы ездили? — она сидела в кресле, опустив ноги в горячую воду. В руках у нее была кружка горячего чая. Только теперь к ней вернулся дар речи.

— Разведать обстановку на лесхозе, древообрабатывающем комбинате, заводе насосно-аккумуляторных станций и пенькозаводе.

— Пенькозавод? — голова у Насти закружилась от обилия названий.

— Веревки сучат и канаты. Из конопли. Тут же, кстати, ее выращивали. У нас семена есть.

— Веревки? — невесело усмехнулась Настя. — Самое то нам.

— Зря прикалываешься. В будущем, Володя говорит, они будут ходовым товаром. Типа вряд ли где-то наладят металлопрокат, а тросы и шпагат нужны. Про капрон, нейлон и прочие радости можно забыть, нефтехимию нам не поднять. Говорит, через сто лет по океанам будет парусный флот ходить. Чем, говорит, торговала Россия от Грозного до Николая Павловича? Парусиной, лесом и пенькой.

— Еще пушниной, — вспомнила девушка.

— Будет и пушнина, — пообещал Антон. — Лет через пять, когда расплодятся плотоядные зайцы и древесные лисы. Настреляю таких тебе на шубу.

Она улыбнулась.

— Наверно, она будет радиоактивной.

— Да не больше, чем мы.

— Я вот думаю, что нас ждет? Ведь такой жизни как раньше уже не будет.

— Не будет, — подтвердил он. — Но будет не хуже.

— А того, что вокруг, нам надолго хватит?

— Ты о чем?

— Ну, я про металлолом, бензин на заправках.

— Девочка моя, все оно портится. Проблема номер один. Ржавчина. За сто лет толстенная балка, если никак не защищена от коррозии, рассыпается в прах. Проблема номер два. У бензина через пару лет начинает падать октановое число. Выдыхается он. И куда не посмотри, все приходит в негодность. Наладить перегонку сырой нефти мы, говорят, сможем, но не добычу. А все нефтехранилища в пределах досягаемости сгорели.

— А как насчет биодизеля? — спросила девушка. — Я читала, на спирте даже самолеты могут летать.

— Разве что пилоты. Да и жаль, у нас не Бразилия. Сахарный тростник не растет. А если бы и рос, мы нашли бы этанолу другое применение. Мы вот тут нашли недавно девять вагонов — цистерны с маркировкой. C2H5OH. Так нам Борисыч приказал этот факт держать в тайне. А то хватит всему городу на пару лет, даже если пить будут даже младенцы.

Настя знала, что, хоть в городе не было сухого закона, но злоупотребление алкоголем не поощрялось.

— Знаешь, мы ведь и автомобили навечно не сохраним, — призадумался Антон. — Можно, конечно, в кустарных условиях собрать авто середины ХХ века. С клаксоном. Но это штучно, не массово. Так что уже сейчас думают о запасном варианте. Гужевой транспорт. Лошадей пока мало — только то, что выживальщики привезли. Мы искали по деревням, но не нашли не то что лошадей — кроликов, блин. Всех сожрали. А в дикой природе зимой кони выжить точно не могли. Они, прости за каламбур, двинули кони. Ну, ничего. Через десять лет у нас будет табун.

— Вот бы покататься, — взгляд Насти стал мечтательным.

— Ну, нас к ним пока на пушечный выстрел не подпустят. Их холят и лелеют как младенцев. Хотя есть у меня знакомый со скотного двора. Может и пособит.

За разговором время проходило незаметно. Они обсудили все, что касалось судьбы Подгорного и цивилизации, но все никак не могли перейти к своей личной судьбе.

— Настя. Давно хотел спросить тебя.

— Да? — она повернула голову.

— Нет, — он мотнул головой. — Начну по-другому, иначе получится паскудно. Сейчас отношения полов не как раньше. Попроще. Дубиной по башке и к себе в пещеру. Поэтому заруби себе на носу, что ты мне ничем не обязана. Не надо фигни типа «благородный спаситель» и все такое, — он замолчал, подбирая слова. — Никакой я не благородный. Просто… с тобой мне очень хорошо. Я раньше не встречал никого похожего. Как это называется, ты знаешь?

— Дружба? — в глазах ее плясали веселые искорки.

— Ну, если хочешь, давай будем друзьями. Лучшими друзьями.

С трудом она сдержалась, чтобы не закричать «Нет!». Наверно, это было бы слишком даже для женского романа. Вместо этого она нашла в себе силы сказать:

— Как ты можешь? Глупый. Я же люблю тебя.

Никому и никогда она этого слова не говорила. Даже маме.

— И ты согласна быть со мной всегда, и в радости, и в горести? — в его голосе не было обычной иронии.

— Ты же знаешь.

Он посмотрел на нее и, как ни затерто это звучит, прочитал ответ в ее глазах.

— Жалею, что мы не встретились раньше, — произнес он, держа ее за руку. — Мы могли бы отправиться в романтическое путешествие. В Крым.

— Придет лето, и здесь будет хорошо. На холмах будут цветы и трава.

— В смысле конопля? Есть у нас те, кто обрадуется.

Она засмеялась глуповатой шутке, и снова повисла пауза, они обменялись долгим взглядом, в котором была древняя как мир игра намеков и полунамеков. Вроде бы и он не привлекал ее к себе, и она не тянулась ему навстречу. Но как-то незаметно они оказались совсем рядом. И дальше даже самые точные слова были нужны. Когда это чувство есть, думать не надо. Надо, как это ни банально звучит, чувствовать.

И то, что не было пережито раньше, в «нормальном» времени, когда наполненные людьми города-муравейники были для нее также мертвы и пусты, как руины, было прожито и испытано теперь.

А потом они, сидели обнявшись, теряя счет минутам. О чем-то разговаривали, но вспомнить ни одного слова потом не могли. Какой-то частью сознания они понимали, что скоро придется возвращаться, но так не хотелось думать ни о чем. И так же, не отрываясь друг от друга, они незаметно уснули.

Сквозь сон они слышали далекий вой.

— Волки? — не открывая глаза, спросила Настя, поплотнее заворачиваясь в одеяло.

— Нет, хомячки. Страшные звери. Как нападут стаей, как повалят, — А — Но ты не бойся. До тебя только через мой труп доберутся.

— Мне от этого легче, да, — произнесла она уже спокойным тоном. Все-таки это инстинкт: прятаться за его спину и чувствовать себя слабой.

Она снова уснула в его объятьях.

В три часа после полуночи Настя открыла глаза и начала кричать. Посмотрев ей в глаза, Антон понял, что ее сознание спит, а то, что кричит, принадлежит совсем не к миру людей. Ему стало страшно — за нее. Он обнял ее, прижался поплотнее к ее теплому телу, подоткнул со всех сторон одеяло.

— Тссс… Я с тобой. Ты никогда не будешь одна. И все эти твари пусть держатся подальше.

Вскоре она успокоилась и задышала ровно. А за окном первые лучи солнца красили руины в фантастические цвета — розовый, карминный, бардовый, шафранный.

И проснулись, вернувшись в реальность, когда хмурое солнце уже поднималось из-за холмов, как из гроба, а до начала рабочего дня в городе оставалось полчаса.

Антон согрел воды для умывания. Они хотели не спеша завтракать, болтая о том, о сем но им помешали. Шум мотора на подъездной дорожке заставил их вскочить. Оказалось, что дорога до Подгорного уже расчищена, а за «Лисом» приехал грузовик-эвакуатор.

В свете фар в палисаднике соседнего дома они увидели отпечатки волчьих лап. Помогая ей сесть в кабину буксира, Антон объяснял, чем они отличаются от собачьих.

Теперь, в редкие моменты, когда на душе было плохо и солнце скрывалось за тучами, Настя вспоминала тот день. А ведь после него было еще столько таких же. Например, день свадьбы.

Они с трудом дождались первого потепления. Тогда город уже был приведен в порядок, а посевная еще не началась, поэтому у всех выдались свободные дни. Да и тепло было, зелень проклюнулась, снег почти везде сошел.

Их церемония была самой первой и собрала больше двухсот гостей. Много друзей с его стороны и несколько подружек, которых она успела завести за время жизни в убежище — с ее. Пышное белое платье, сшитое ее знакомой портнихой из ткани, которую Антон сам нашел на каком-то оптовом складе. Нашел, как все шутили, еще до встречи с ней, но тогда прошел мимо этой находки: синтетика сохранились неплохо, но не удивительно, что на такую непрактичную ткань никто не позарился.

А вечером они оставили всех допивать водку и доедать пусть не очень богатый, но праздничный стол, а сами отправились вдвоем за город.

На холмах действительно были цветы и травы, и их запах, особенно после застоявшегося воздуха Убежища, сводил с ума. Пахло медом, жужжали пчелы, носились бабочки. Откуда они вылезли? Где пережили зиму?

Антон рассказывал, что в лесах на равнине, особенно в поймах, им приходилось носить марлевую повязку от гнуса. Без птиц мошкара расплодилась стремительно, и экологические весы не скоро придут в норму, ведь мухи плодятся за считанные дни, а птицам нужен целый год. Да и далеко не все виды могли выжить.

Но здесь на сухом возвышении мошкары не было, и все было почти как раньше.

Езда по грунтовым дорогам была довольно тряской, но она и это бы потерпела, может даже не заметив. И все же Антон нашел участок нормального асфальта на Тогучинском шоссе, где можно было поездить с ветерком.

Настя помнила, как закладывало у нее уши, как она, прижавшись к его спине и обхватив его руками, смотрела на сопки и рощи, уже оправившиеся от зимних холодов. И вскрикивала на поворотах или там, где дорога шла под уклон, хотя и знала, что он никогда ее не уронит. Сама она была в шлеме, а его так и не смогла уговорить. Мол, обзору мешает.

«Надпись на куртке байкера: „Если вы можете это прочитать, моя телка свалилась с мотоцикла“, — произнес он тогда, обернувшись к ней. Ох, прости… Обиделась?»

Но она не обиделась. Насте тогда казалось, что лучше быть просто не может. Настолько, что с трудом верилось в реальность того, что происходит с ней — особенно после того кошмара, через который она прошла.

 

Глава 4. БУДНИ И ПРАЗДНИКИ

Школа выглядела именно так, как она была должна выглядеть: типовое трехэтажное здание из красного кирпича в форме буквы «Т». Потом Саша узнал, что ремонт делали своими силами: вставили рамы, покрасили полы и двери, собрали по двум городам более-менее годный инвентарь, поменяли отопление — как и в половине городских зданий, оно теперь было автономным. В школьном дворе разбили огород, и теперь работа на нем стала важной формой трудотерапии — и для учеников, и для учителей.

До первого сентября было еще далековато, но учебный год было решено начать с 1-го июля, чтобы успеть подтянуть отстающих. Данилов мог представить себе связанные с этим специфические проблемы, судя хотя бы по себе.

Внутри все выглядело почти как в любой довоенной школе, разве что чуть потрепанным. Это же можно было сказать о руководителе педагогического коллектива. Алевтина Михайловна недавно разменяла четвертый десяток: молодящаяся, мелированная, с медоточивой улыбкой на вальяжном лице. Если бы не морщинка через весь лоб, можно было и вправду подумать, что все у нее хорошо. Она встретила Сашу очень любезно. Глядя на пустое место на стене директорского кабинета, где раньше наверняка висел портрет «национального лидера», Данилов представил, как эта дама строила по струнке своих подчиненных. С такой же прической, такими же серьгами в ушах и улыбкой. Как такой фрукт мог пересидеть в этом их убежище и не потерять свой лоск, Александр ума не мог приложить.

Как бы то ни было, получив необходимые указания, Данилов окунулся с головой в работу. Вначале ему рекомендовалось набросать учебный план. У него было два часа, но он управился за полчаса — сознание достало откуда-то из тайников памяти и английскую грамматику, и педагогику, хотя о том, что где-то это оставалось, недавно он и не подозревал.

День начался вроде бы нормально, но уже скоро Александр понял, что махать лопатой было приятнее. Было не сложно, но как-то муторно. Триумфальное возвращение к людям не могло сделать из одного человека противоположного. Следующей смены в школе он будет ждать уже не с таким чувством.

Во всем этом был один светлый момент. Она. Настя. Ее голос, который, как ему часто казалось, он где-то уже слышал. А кроме голоса были еще и глаза. Блин, да кто в наше время смотрел женщинам в глаза? Не на попку, не на грудь или ножки, а в глаза?

Ее взгляд — Саша просто не мог подобрать слова, чтобы выразить то, что в нем было. Одно мог сказать точно — подобного ему не встречалось.

Хотя и все остальное тоже было на месте. Когда он увидел ее в первый раз, поднимающейся по лестнице, он не мог ей не залюбоваться. На ней был черный свитер с высоким воротом и простые черные джинсы без всяких страз и аппликаций, которые ей очень шли. Темно-русые волосы были собраны двумя палочками в прическу, заставившую его вспомнить японские гравюры. Саша подумал, что если их распустить, они будут лежать свободной волной ниже плеч. На ее запястьях были широкие металлические браслеты. Почему-то ему очень захотелось взять ее за руку и коснуться ладони. Продолжая смысловой ряд, он сказал бы, что она похожа на героиню аниме. Все художники и аниматоры из страны Восходящего солнца, изображают своих героинь подчеркнуто женственными, наверно потому что сами японки внешностью не вышли.

Ее оценил не он один. Два старшеклассника у подоконника проводили девушку двусмысленными взглядами, но Александр глянул на них так, что пацаны сразу сделали вид, что смотрят в окно. И правильно.

Хотя шла большая перемена, коридоры были полупустыми и не такими шумными, как он думал. Может, потому, что учеников на город было от сил триста, а здание было рассчитано на тысячу. Он вошел в класс № 7, представился и с чувством и расстановкой начал свой первый урок.

Дети — сборная солянка от пятого до седьмого класса — слушались его нормально. Может, чувствовали, что лучше его не злить, а может, еще уважали авторитет взрослых. Он знал, что с оболтусами постарше было бы труднее. Особенно с теми, кто остался сиротой и рос волчонком. Этих вообще хоть в колонию-малолетку. Но его дети были в основном молчаливые и сосредоточенные, как маленькие старички. И это было страшновато.

Мало кто перенес катастрофу легко, но эти были сломлены больше взрослых. Тут был нужен психолог; хотя не факт, что хоть кому-то на свете он помог.

Особого интереса на лицах школьников к предмету он не заметил. Да Саша и сам видел, что читает урок механически, не пытаясь никого заинтересовать. Наверно, он был таким же хреновым педагогом, как и психологом. Он часто смотрел на часы и с трудом дождался, когда закончатся два академических часа, разделенные короткой переменой. И уже под занавес, задав домашнее задание, он не утерпел и отпустил их на пять минут раньше.

Настя занималась в соседней. Она вела литературу — отечественную и зарубежную. В этот день вроде бы отечественную. Ступая неслышно, Данилов подошел к двери. Слышно было плохо, и он смог уловить отдельные слова и общую мелодику фраз, когда внезапно голос смолк.

Из соседней классной комнаты, дверь которой была чуть приоткрыта, доносился голос эколога. Не считая Сашу, это был единственный мужчина в коллективе — старичок-пофигист, человек простой и прямой, даром что раньше был академиком — государственной РАН, а не какой-нибудь РАЕН. Теперь он был вхож к самому майору и раз в неделю ходил на заседания городского совета. Но это не мешало ему быть своим с детьми, чего Саша так и не сумел. На уроках тот мог и кулаком по столу стукнуть, а мог и анекдот рассказать.

— Если вы нашли труп, ни в коем случае не прикасайтесь, — перекрывал все старческий голос. — Нет, Сережа, он не укусит. И не уйдет. Но это потенциальный источник инфекции. Не такой опасный, как живой человек, но существенный. Специфика нашей жизни такова, что мертвецов вокруг много. Даже здесь в Подгорном не всех еще обнаружили. Поэтому надо запомнить место, где он лежит, а лучше пометить. Можно условным знаком на стене дома или двери квартиры. Только не свастикой. В поле — палкой с флажком, в лесу веревкой опять же с красными флажками…

Настиного голоса все еще было не слышно, только смешки и обрывки разговоров подростков. Наверно, она уже закончила рассказывать основную тему и дала им какой-то вопрос для самостоятельного изучения.

Услышав, что в классе началось какое-то брожение, Данилов едва успел отойти от двери. Он вспомнил, что звонка сегодня не будет — вроде бы плановые работы на электростанции. Что-то слишком часто у них были эти работы.

Шум было ни с чем не перепутать — «детки» собирали вещи и сейчас гурьбой выбегут на свободу.

Но она покинула кабинет первой, и вышла так, что они чуть не столкнулись. Вид у Анастасии был такой, будто она только что вышла из клетки с тиграми. Саше показалось, что она изо всех сил старается сдержать в себе много неприятных слов, а еще что она устала, как дрессировщик после представления.

— Саша, ты не торопишься? — она вежливо улыбнулась ему. — Ты мне очень нужен.

— Правда?

Александр не мог поверить своей удаче. Полдня он думал, с чего начать разговор и на какие темы его повести, а тут все устраивалось само. Теперь надо было как-то заинтересовать ее, попытаться найти точки соприкосновения. Вроде так.

— Бандиты. Все через одного, — сказала она, когда последний старшеклассник расхлябанной походкой прошел по коридору. В старшем классе было три четверти мальчиков, почти все были одеты как Гавроши, хотя еще неделю назад им выдали новую синюю форму. Они оживленно галдели, то и дело вворачивая в речь крепкие слова. Саша был настолько увлечен, что даже не сделал замечания.

— Этот Даниэлян особенно, — продолжала девушка. — Что с ними делать, не знаю.

Надо же, почти его тезка, подумал Саша.

— Обратиться к гуманистической педагогике Макаренко, — предположил он. — Или пороть на конюшне.

— Тоже иногда думаю, что без телесных наказаний не обойдешься, — кивнула Настя. — Утром, когда поднималась, на лестнице пахло жжеными тряпками. Коноплю курили. Но чисто по-человечески их жалко. Тех, кто помладше, почти всех разобрали, взяли опекунство. Люди, лишившиеся своих детей. А этих кто возьмет? Вот и болтаются, как раньше детдомовцы. Хорошо хоть учат, а не записали гуртом в трудовой отряд. Жалко…

Она нравилась Александру все больше и больше. Ему давно никого жалко не было. Хотя он в последние месяцы не лингвистическими штудиями занимался. Узнал, и как хрипит человек, если ему перерезать глотку горлышком от бутылки, и что происходит, если выстрелить в него в упор из двустволки. Поэтому и завидовал этой чистоте.

«А ты идеалистка, девочка, — подумал Саша. — Подольше бы тебе такой оставаться».

Данилов знал о ней немного — она работала первый день. До этого трудилась воспитателем в садике, который располагался в двух шагах. Образование вроде бы имела неоконченное педагогическое. И хотя они уже мельком виделись, нормального разговора так и не получилось: только обменялись приветствиями: «здравствуйте-здравствуйте», а потом получили обоюдное согласие быть с этого момента на «ты». Это было бы забавно: человек, который не боялся идти через ад, робеет перед девушкой.

— Ты случайно не составил учебный план на четверть? — огорошила его вопросом она. — Вот уж не думала, что ей взбредет в голову его требовать. Я в школе не работала.

Сашино сердце камнем ухнуло вниз. Ну конечно. Учебный план. Но он подумал, что даже если бы еще не составил этой бумажки, сделал бы это персонально для нее.

— Вот, возьми, — он протянул ей тетрадку, где на десяти страницах был расписан план его, как он думал, будущей работы. — Вроде бы наша железная леди была довольна.

Настенька прыснула, прикрыв рот ладонью. Данилов бы многое отдал, чтобы почаще слышать, как она смеется.

— Там мой английский, но если хочешь, я для тебя адаптирую под литературу. Программу я примерно помню.

— Да нет, спасибо, — она чуть нахмурилась. — Я не дурочка.

Александр понял, что чуть не сел в лужу.

— Извини, — поторопился сказать он.

— Да ничего. Спасибо тебе за помощь.

— Ты сейчас уходишь? Или тебе еще один вести?

— Нет, всего два на сегодня. А мне показалось, что десять. До этого вела у малышей, было легче. А эти… гоблины какие-то. Какая им литература? Некоторые такое повидали, что пером не описать. Говорят, это нормальная реакция психики, но все равно тяжело.

— Если хочешь, я могу завтра посидеть с тобой на задней парте, — предложил Саша, не слишком надеясь.

— Да нет, справлюсь как-нибудь. Но за предложение спасибо. Представляешь, она хочет навесить мне еще и историю России. А я ее терпеть не могу.

«По-моему, с нами самими произошла любопытная история», — мысленно перефразировал Саша слова Воланда, но вслух ничего не сказал.

Интуиция подсказала, что она не ждет ничего от него, и незачем рассказывать ей о себе лишнего, а тем более про свои девять кругов ада. А ведь именно разговор о прошлом он берег как козырную карту. Хотел не жалости: просто думал, что тогда от ее сердца к его сердцу протянется ниточка, и, опираясь на нее, можно будет построить настоящий мост.

«Бедный, — ответила бы Настя. — Тяжело тебе было, наверное».

А он, тронутый ее вниманием, небрежно ответил бы:

«Да нет, Настенька, ерунда. Уже гораздо легче Я об это и вспоминаю, разве что снится иногда…»

«Ты счастливый… — несомненно сказала бы тогда она. — А я вот не могу…»

И здесь она вольно или невольно рассказала бы что-то про себя, что окончательно разрушило бы ее защиту и сделало бы невозможным отступление.

Так он думал, но реальность оказалось немного сложнее. В реальности Настя взглянула на часы.

— Ой, прости, мне надо бежать. Меня ждут.

На этом откровенность Анастасии иссякла. Она поднялась со стула. Это был знак, что разговор окончен, но Саша-то знал, что им по пути. Поэтому хотел выкроить еще хотя бы несколько минут. Но пока они шли по коридору до лестницы и спускались на первый этаж, она ничего не рассказала и ничего не спросила, как на то надеялся парень. В общем-то это был провал.

А у ворот школы ее уже ждали. Знакомый камуфляж, знакомое лицо. Батюшки святы! У жизни, оказывается, есть чувство юмора.

Саша моментально все понял, и ему захотелось, чтобы старый знакомец — гигантский провал в земле — материализовался у него под ногами.

— Ты не устала, дорогая? — в голосе Антона, когда он обращался к ней, было искреннее тепло.

— Это Саша, — запоздало представила девушка его. — Он у нас работает.

— Да встречались мы, — разведчик пожал Александру руку. — Обживаешься, значит, Санек? Здесь работаешь?

— Еще в стройотряде немного.

— Похвально, похвально, — он повернулся к Насте. — Ну что, детка, поедем?

Они сели в машину — защитного цвета джип, она махнула Саше рукой, и машина рванула практически с места. Выехав за ворота школы, та свернула в сторону Рассветной, где стояли только коттеджи на одну семью, которые, как парень знал, давали в основном молодоженам. Вот такая немая сцена.

А она молодец, подумал Данилов. Хорошо, что не предложила из вежливости зайти на чай. Нет ничего противнее формальной любезности. Ведь ясно же, что он ей не нужен даже как приятель. Да и какая дружба между мужчиной и женщиной?

Пока они шли, Саша провожал их взглядом. Они держались за руки; но даже не это его окончательно добило, а ее глаза. Мечтательные, точь-в-точь как у какой-нибудь Наташи Ростовой.

Добравшись до своего общежития на улице Главной, Данилов постарался навести о ней справки. Конечно, надо было сделать это раньше. Добрые люди рассказали ему, что прежде чем попасть в убежище, Настя несколько недель выживала одна. И этого ему было достаточно, чтоб понять многое, если не все.

«Некоторые такое повидали…» — вспомнил он ее слова. А она сама разве не повидала? Да, наверно, не меньше него. Но почему-то даже не попыталась поделиться, Сразу выставила барьер. И правильно. Нечего давать ему ненужные иллюзии.

А на следующее утро по приходу в школу его ждал разбор полетов.

— Сашенька, а почему вы отпустили детей раньше времени?

В сиропном голосе директрисы зазвенели стальные нотки.

«И ведь сдала какая-то сволочь…» — подумал Саша.

— Мы все успели пройти, — сказал он вслух.

— Есть такая штука как дисциплина.

Выслушивая отповедь, Данилов с трудом сдерживал усмешку. Его откровенно забавлял этот цирк. Что-то оставалось неизменным, например то, что женский коллектив из двадцати человек не мог быть дружной семьей. Скорее, он был хорошим террариумом, и попавший в него мужчина тоже должен почувствовать это на себе.

— Хорошо, Алевтина Михайловна, — произнес он, когда поток ее красноречия иссяк. — Этого не повторится.

Раньше он бы принял упрек как должное, но теперь что-то в нем изменилось. Он по-прежнему не любил говорить людям в глаза, что они сволочи, но давалось это ему не в пример легче, чем раньше. И он знал, что терпения хватит не больше, чем на пару таких случаев.

***

Потянулись дни, похожие один на другой. Изнуряющая работа в стройотряде — и интеллектуальный труд в роли преподавателя. Первая нравилась Саше больше, потому что отупляла.

И как-то незаметно август сменился сентябрем, и в одни прекрасный день в воскресенье, проснувшись и выглянув в окно, он увидел над павильоном раздачи продуктов плакат.

«ДЕНЬ УРОЖАЯ. В 18:00 в клубе Праздник. Танцы, выпивка, угощение, живая музыка!», — было написано красной акриловой краской на белом полотнище.

Данилов не сразу понял смысл этого мероприятия: урожай был более чем скромным. Их бригаду несколько раз бросали помогать «колхозникам», и он видел все своими глазами. Весной, как слышал парень от старожилов, только начал сходить снег, глубоко промерзшую землю стали размягчать, разводя костры, рыхлить и вносить тонны минеральных удобрений. Но, несмотря на мелиорацию, более-менее хорошие всходы были только в теплицах. За пределами парников росла только картошка, и та получалась карликовая, «тундровая». Поэтому на то, что рацион станет гораздо разнообразнее, он и не надеялся. По своему пайку Данилов заметил, что старую водянистую картошку сменила крепкая молодая, но количество ее осталось прежним. Наверно, дело было в желании администрации дать людям праздник посреди серой рутины, ведь до Нового года оставалось далеко, а весь российский официоз смотрелся бы просто смешно.

Данилов не любил публичные мероприятия, но все же подготовился. Надел свой приличный костюм, тщательно побрился, побрызгался одеколоном.

Начало обещали в шесть часов вечера, но уже в половине шестого к зданию клуба начал подтягиваться празднично одетый народ.

Без четверти шесть двери открыли, и люди, Данилов насчитал человек восемьсот, к тому времени уже уставшие ждать. На подходе к цели они ускорились, чуть не затоптав четверых дежурных. Возникла заминка, но откуда-то выскочило два десятка дружинников, злых явно от того, что их в этот день пустят за стол последними. Только тогда людей удалось оттеснить и успокоить.

Не без труда их сопроводили в большой зал, где пару раз они смотрели кинофильмы.

Когда народ расселся, на сцену вышел Демьянов. Пока градоначальник произносил короткую речь, Данилов ловил каждое слово. Все это были хорошие и правильные слова человека, который вдобавок явно владел

Данилов всего раз видел Демьянова вблизи, когда тот инспектировал коммунальное хозяйство, и майор тогда показался ему не залихватским маршалом Буденным, а измотанным до предела человеком. Не старым, скорее надломленным. Когда это есть в тебе, можно почувствовать это и в других.

— Развлекайтесь и не в чем себе не отказывайте, — прозвучали последние слова. — Вы заслужили.

После этого он ушел, сославшись на занятость. Чем он мог быть так занят, когда аврал худо-бедно прошел? Скорее, просто плохо себя чувствовал. Сердце? Печень? Желудок?

Вслед за ним на сцену взошел Богданов. Люди сникли, наверно, ожидая двухчасовую лекцию. Но он их удивил.

— Думаете, я буду рассказывать, как Сибирь станет колыбелью новой цивилизации? — голос его, усиленный микрофоном, был слышен в каждом уголке зала. — А не дождетесь. Мы здесь собрались, чтобы хорошо провести время, и на один вечер забыть, кто мы, где мы и когда мы. Мне вот тут передали записочку мол, по какому поводу. А нет никакого особого повода. Просто стало скучно, выдался ясный денек, вот и решили устроить праздник. Все в банкетный зал!

На самом деле одного банкетного не хватило, и Саше досталось место в большом зале, откуда предварительно убрали кресла. Пробираясь по проходу между столами, Данилов заметил Чернышеву — та была в достаточно коротком платье, но на того, кто смотрел на нее слишком пристально, Богданов в свою очередь бросал такие злые взгляды, что дольше пары секунд не выдерживал никто. Да и сама девушка быстро семенила вслед за мужем, не осмеливаясь бросить и взгляда в сторону из-под опущенных ресниц.

Видать, он держит ее в ежовых рукавицах, и наверно, на это были свои причины. А раз так, будь на месте Саши другой человек, он мог бы на что-то рассчитывать во время их краткого знакомства. «Ага, на дырку в голове, — подумал Александр. — Этот тип шутить не любит. В любом случае, она не в моем вкусе. Совсем не в моем».

Данилов отметил про себя, что среди пришедших очень много бессемейных. Наверно, кого-то наверху идея осенила, и под нее подобрали подходящий повод. Цель мероприятия была прозрачной — улучшить демографическую ситуацию. После создания общественных яслей и детского сада это было логичным. Похоже, умные головы в Совете мыслили глобально и не жалели сил на инициативы, которые дадут отдачу только через десять-двадцать лет. Такими были мелиорационные работы, посадки леса. Таким же было и воспроизводство населения.

Может, наверху и считали, что те, кто сами не нашли себе пару — генетический шлак. Но даже отходами нельзя было пренебрегать. Поэтому власти и не пожалели для этого мероприятия помещение бывшего ДК, не поскупились на угощение, не стали экономить даже на электричестве. На следующее утро все присутствующие получили выходной, что было как бы индульгенцией на право засидеться за полночь.

Выглядело все как сельская дискотека в середине девяностых. Зал был украшен шариками, простыми и надутыми гелием, и коряво нарисованными плакатами — постарались местные художники. На всех гостях вечера была одежда, которая, сразу видно, была им непривычна. Звучала музыка, исполнители которой были уже три года как мертвы. На столах была еда, которую они не видели уже много месяцев, а их дети, внуки и правнуки, подумал Данилов, не увидят никогда. Аппаратура тоже была лучшим из того, что они смогли найти.

Диджей ставил вперемешку поп-музыку всех времен и народов, шансон и то, что ему казалось романтической музыкой. Были конкурсы, и самодеятельный ансамбль давал жару на старых инструментах. Играли естественно, не рок, а что полегче.

Ему было забавно наблюдать за этим, а еще немного больно. Давно забытые развлечения прежней эпохи. Было что-то жалкое в том, как работяга, который месяц копал мерзлую землю или катил тачку, выводит простуженным голосом в караоке про «красивую жизнь».

Естественно, никакого шведского стола не было. С полуголодными людьми это могло привести к драке. Но ту порцию, которую он получил у раздаточного окна вместе с отметкой в карточке, Александр смаковал как райскую амброзию.

Откровенно говоря, он пришел туда только поесть: последние в Евразии апельсины, попить последний фруктовый сок — разве это не стоило того? А мясо — не только тушенка, но и консервированное мясо птицы — причем, не вороны — и ветчина. Консервированные ананасы и персики. Бутерброды. Всего было понемножку, но главное ведь вкус, а набить желудок можно и отварной картошкой с маргарином, чуть посыпанной для красоты укропом.

За большими столами сидело по шестнадцать человек. Справа от Данилова расположился Виктор Аракин, худощавый и немного сутулый бывший менеджер по продажам, которого он немного знал. В обычной жизни тот носил растянутые свитера, но сегодня на нем было что-то похожее на клубный пиджак. Похоже, Виктору казалось, что со своими плоскими шутками и развязанностью он будет на фоне Александра смотреться выгодно. Может, в чем-то он был и прав.

Слева сидели две незнакомые девчонки, которые, когда не жевали, постоянно перемывали кости всем вокруг. На Сашу они обращали мало внимания, а сам он был слишком занят своими мыслями.

Незаметно за переменами блюд — крохотных порций — прошли пятнадцать минут. Виктор как-то незаметно подсел к девушке… скорее женщине — веснушчатой, с лошадиным лицом, в черных джинсах и розовой кофточке. Ей было под тридцать, но парня, похоже, разница в возрасте не смущала. Данилов вспомнил, что видел ее мельком — она работала в теплицах, вроде бы агрономом. Усмехаясь, что-то ей рассказывал; женщина слушала и тоже похихикивала.

Поймав взгляд Данилова, Виктор подмигнул ему и приобнял даму за талию. Вскоре он удалился с ней, неуклюже поддерживая ее под локоть. Через пять минут его дружок-гопник тоже куда-то смотался, фамильярно хлопнув Сашу по плечу. С собой он прихватил , с которой они к тому времени успели поладить. Уходя он, указывая на оставшуюся свободной за их столом.

Она, похоже, была от него не в восторге, но видела, что народ стремительно расходится, и она рискует остаться одна. Стрельнув в густо подведенными глазками в его сторону. Наверно, ожидала, что он пригласит ее на танец. Но Данилов покачал головой, демонстративно уткнувшись в тарелку. Тогда женщина надула губки и тоже отвернулась.

«Козел», — если не услышал, то уловил эманации ее мыслей Александр.

Ну и пес с ней.

Посидев еще пару минут и закончив салат, женщина поднялась — настолько резко, что на столе подпрыгнула ложка в тарелке, обрызгав ее майонезным соусом. Матерясь как сапожник, женщина выбралась из-за стола и пошла к выходу. Наверно, искать другого кавалера.

В другое время она могла бы показаться Саше симпатичной, но не теперь.

Александр остался один: к этому времени столы почти опустели: кто-то ушел на танц-пол, кто-то разбрелся по парам. Музыка гремела так, что хотелось залить уши воском — исполняли клубный шлягер пятилетней давности.

Александр взял вилку, повертел ее в руках, будто инопланетный артефакт, поковырялся в тарелке. Потом вдруг взгляд его изменился, в нем снова появилась воля к жизни. Он методично подобрал и съел все, что было на тарелке; а пару кусков пирога с подозрительным мясом и немного вяленой рыбы положил в мешочек и сунул в карман. В горло ему больше не лезло, но от старых привычек избавиться было трудно. Сделав это, он ушел по-английски, как и велела его профессия.

На лестнице он столкнулся с мужиком и двумя женщинами, ходившими то ли покурить, то ли в уборную, но внизу в холле не было никого, даже вахтера, поэтому никто не видел, как он вышел.

— Life’s shit… — произнес Саша, когда за ними захлопнулись тяжелые, обитые железом, двери.

Он поднял глаза и посмотрел на ярко освещенные окна второго этажа.

Гремящая музыка. Веселые голоса. Что-то не меняется, даже когда весь долбаный мир переворачивается вверх дном. Он снова был чужой на этом празднике жизни. Что-то капнуло ему на нос. Погода была совсем не праздничная, и этот контраст разукрашенного зала и серой грязной улицы показался ему хорошей метафорой жизни.

С хмурого неба накрапывало. На площади, на новом асфальте, который клали с энтузиазмом, но, похоже, без знания дела, были глубокие лужи. Стоять под дождем было глупо — лысина еще больше уменьшит его привлекательность, и Данилов спрятался под козырьком крыши. Правда, часть капель все равно доставала его.

Если бы он курил, то достал бы сейчас сигарету. Те уже давно были невероятным дефицитом. Правда, Данилов слышал, что в теплицах под табак выделяли пару грядок.

Официально санкционированная случка, вот что это, подумал он.

— Ну что ты, целочку из себя строишь? — услышал он за углом знакомый голос, а за ним девичий визг.

Насилуют? Да нет, вроде по согласию. Взвизгивание перешло в утробные стоны, скорее всего притворные. Но его помощь явно не требовалась.

Хотя, что толку себя обманывать, говорить себе, что противно? Естественно, это зависть. Он же живой человек. И ему хочется. Очень хочется, но не так. Если так, то это хуже рукоблудия. Ведь кроме плоти есть еще душа. У некоторых, кхм.

Может, зря он ту дуру отшил? Может, было бы не так хреново на этой душе? Но теперь было поздно, и душа демонстративно напл<…>

«Надо добавить, — подумал Саша. — Срочно накатить еще пару стопок».

До общежития он добрался на автопилоте — не то чтобы его штормило, но легкую потерю координации Данилов чувствовал. Трехэтажное здание бывшего санатория встретило его тишиной — почти все или гуляли по улицам, или были на вечере.

Поднявшись на этаж и добравшись до дверей своей комнаты, Александр рухнул на раскладушку. Было тихо, только где-то далеко на пределе слышимости играла развеселая музыка.

Странная легкость была в конечностях, легкость, как будто они ничего не весят, но тяжесть в желудке, и в голове тоже. Саша никогда раньше не напивался, но примерно этого и ожидал. Расслабления не было, скорее, наоборот. Наверно, не надо было все мешать вместе. А может, водка плохая. В этот вечер на столах было не то, что обычно называли в Подгорном водкой — смесь спирта из цистерны с водой в пропорции «на глаз». Это был прежний алкоголь, с рифлеными бутылками и голограммами на горлышке. Еще одна добыча доблестных «сталкеров».

От мысли Данилов скривился, как если бы съел целый лимон.

Хотя все, с кем Александр общался, сходились на том, что даже самогон, который гнали в Городе, на поверку был лучше, чем пойло, которое раньше продавалось в магазинах. Потому что свое делалось для себя, а прежнее для сокращения населения.

Он еще долго ворочался с боку на бок, так и не найдя положение, в котором удастся прекратить надоевший поток сознания.

К двум часам ночи он все еще не мог заснуть. Мысли одна бредовее другой рождались в голове.

Придти к ним в таком виде. Набить этому гаду морду. Забрать ее с собой.

Хотя он даже сейчас понимал, что Антон его и трезвого прибьет, а в таком состоянии просто на смех поднимет и выкинет за шкирку.

Да даже если бы она встретилась с ними одновременно, кого бы предпочла?

«Создать семью? Да по меня проще основать империю», — вспомнил Александр слова одного философа. В Наполеоны Данилов не стремился, но с воплощением в жизнь другого варианта было еще труднее.

Он думал о том, как Настя ему нужна. Ни раньше, среди миллионов, ни сейчас среди нескольких тысяч он бы не нашел такую. На расфуфыренных «интеллектуалок», на глупых блондинок и серых мышек он насмотрелся еще в институте. Но она ни в одну категорию не вписывалась. Правда, дело было даже не в этом. И не в том, что она была похожа на него, как отражение. Если бы ему сейчас предложили другую такую же — он бы только посмеялся.

Не нужна другая. И еще лучше не нужна. Нужна именно эта, и точка.

Остатками трезвого рассудка Саша понимал, в чем дело. В том, что его психика за месяцы одиночества приобрела сильную потребность разделить с кем-то свою жизнь. Сама того не зная и ничего не делая, девчонка приручила его как бродячую собаку, всего лишь позволяя общаться с собой на уровне «привет-пока».

Была еще одна причина. Ведь раньше у него не было опыта общения с противоположным полом. Эмоционального, прежде всего. Иначе он приобрел бы нормальный иммунитет и не повелся бы. А так приходилось переживать то, что обычные молодые люди проходят еще в школе. Хотя нет… «Нормальные пацаны» вообще этим голову не забивают, а сразу в койку. Проходят только тонко чувствующие романтики.

Да, никого он раньше не любил. Хотел обладать, видит бог, но только, следуя инстинкту, телесной оболочкой, за которой души не видел, сколько ни пытался разглядеть. А душу этой, настоящей, искал повсюду, но находил только подделки.

Он старался не обижаться на них, когда ему предпочитали других — глупых, веселых и наглых. Женщины… они же как глина. Эпоха, строй, реклама лепит из них что хочет. Подсовывает им фальшивки. И они покупаются на них, уходят с теми, кто кажется защитником и опорой. Не понимая, что это крутой мачо, на бицепсы и трицепсы которого им так приятно смотреть, на самом деле оставит им двух детей в нагрузку и сбежит, поджав хвост, при первых трудностях. А другой, тощий и с четырьмя диоптриями в минусе мог бы быть той самой стеной. Потому что первый на самом деле не мачо, а чмо, только побрызганное фальшивыми феромонами. Но инстинкт поиска партнера врет своей обладательнице, потому что обманут внешними атрибутами.

Но это нормально, раз обусловлено природой. Поэтому Александр их и не винил.

Многие, Саша знал, до самой могилы живут, вступают в сексуальные контакты, в браки, заводят детей, и не знают, что это такое. И, ничего, не жалуются. А многие только думают, что знают. Те, у кого «все ровно». Ведь для совместной жизни, ведения хозяйства и воспроизводства себе подобных никакая любофф не нужна. Может даже помешать. Это излишество, извращение, свойственное, как и многие другие, только человеку. Ну где вы видели влюбленную собаку?

Он хотя бы искал.

Раньше он не планировал жить долго. Нет, убивать себя не хотел. Думал, судьба разрешит все сама. С помощью пьяного за рулем, обколотого урода с ножом, да мало ли… Судьба и разрешила, только по-своему.

До катастрофы он смотрел смерти в лицо пару раз. А после — наверно, несколько сотен. Но она всегда говорила — «подожди, сынок». Теперь он мог бы сказать, что знает, для чего.

Весь в слезах и соплях от пьяной истерики, он был сам себе противен.

— Возьми себя в руки, лузер поганый, — Данилов посмотрел в зеркало на распухшую кривую физиономию. — Ты это не я. Я вышел один на один против медведя… Испугался конечно, что греха таить, чуть в штаны не наложил. Но сумел преодолеть свой страх и победил. Я мужчина, воин, убийца, а не школьница. Сгинь, пакость.

Человек в зеркале на бойца был похож меньше всего. Саша знал, что это всего лишь алкоголь. Паленый. Даже настоящий не «прибавляет» веселья, а только заостряет состояние человека, а оно у него и до приема было в минусе. А уж эта дрянь по действию на неподготовленный организм сравнима с тяжелыми наркотиками.

Наконец аутотренинг помог. Невидимая рука, сдавившая горло и грудь, разжала пальцы.

Вроде бы Анастасия подходила ему по всем статьям. Одна беда: она была слишком занята. Александр не мог понять одного: почему она не сказала? «А потому, ответил он сам на свой вопрос, — что это не твое собачье дело».

Сердце очень хрупкая вещь: оно бьется, вспомнил он старый каламбур.

У нее было кольцо на пальце, которое ты, слепой, просто не замечал. А может, думал, что оно просто так, как напоминание о ком-то из старой жизни, кого уже нет? Так вот, ничего в этом мире не бывает просто так, пора бы это запомнить.

И вообще, вокруг есть свободные девушки. Неважнецкие, конечно, и старше тридцати, но есть. Почему обязательно чужая жена, да еще такого человека?

Данилов представлял себе правила жизни в патриархальном обществе и понимал, что местному начальству шекспировские страсти не нужны. Тут можно разбитым лицом не отделаться. Если о его увлечении узнают, могут и на выход указать. Законный муж-то куда более полезный член общины, а семья как ячейка нового общества для них вообще должна быть священной коровой.

Отстраненным взглядом социолога он видел, что наступают времена, когда супружеская верность станет, страшно сказать, нормой. Измены, конечно, останутся, но отношение к ним будет совсем другое. Добрачные связи тоже будут почти табу, особенно для женщин. А «сожительство» станет вообще нонсенсом. Как и свингерство, фри-лав, педофилия и прочие радости цивилизации. За последнее вообще будут сжигать. Или сажать на кол. Это будет совсем другой мир. Без порножурналов и блядских сайтов знакомств Может жить в нем будет скучнее, зато, наверно, правильнее.

На всякий случай Александр поставил рядом с кроватью ведро, но пока дурнота, мучившая его сразу после возвращения, немного отступила.

— Долбанный бразильский сериал, — пробормотал он, обращаясь к стене. — «Мария, я люблю вас… О, Луис Альберто, и я тоже».

А ведь завтра надо было идти в школу. Хоть и не с утра, а после обеда, но все равно. И опять эти учебные планы, приторное лицо Алевтины Петровны, «дружный» педколлектив, ученики, которые не хуже него понимают, что то, что рассказывает этот побитый жизнью скелет, им никогда не понадобится. И она тут как тут. Ученики были меньшим из зол.

— Ну нет, — снова обратился он к потрескавшимся обоям. — Я не третий лишний. Это вы лишние.

Кто-то внутри него, которого Александр долго подавлял, взбунтовался. Измученная голова выдала идею, которой уже почти неделю не могла разродиться. Саша даже удивился, как раньше гнал ее от себя.

«Да ты не просто лох, — подумал Данилов. — Ты Архилох. Был такой поэт древнегреческий. Вот примерно как ты. Герой он у тебя, значит? А я на помойке найден?»

Он не хотел идти в школу. Правда, если он просто проигнорирует, забьет на эту обязанность, его отправят в трудотряд, где он будет копать те же траншеи, но уже в унизительном статусе нарушителя. Нет, так нельзя. Надо по-другому. Отказаться от этой работы не получится. Разве что доказать, что можешь выполнять другую.

Правда, для реализации идеи надо было выспаться. Если в таком виде придти к заму мэра, тот отправит его разве что на чистку авгиевых конюшен.

Данилов выпил чаю, принял пару таблеток но-шпы (иметь в частном владении лекарства запрещалось, но любой старался припрятать средства первой необходимости), доплелся до раздолбанной ванной в конце коридора и принял холодный до ломоты костей душ. Когда Александр вернулся в свою постель, на смену меланхолии уже пришло спокойствие Нирваны, а за ним почти без интервала — сон без снов.

Утром Данилов подал прошение перевести его в разведгруппу.

***

Богданов не удивился, будто давно его ждал.

— Что, романтики захотелось? — с легкой издевкой поддел его Владимир — Дальних странствий, пыльных дорог?

— Да нет. Просто надоело заниматься ерундой. Двойной паек мне не помешает. И бабье царство это достало.

Богданов понимающе усмехнулся.

— Это точно. Бабы хороши только на кухне и в койке. А насчет пайка — в точку. Ты, блин, ходячая реклама средств для похудения. Но ты подумай еще. В моей работе сейчас тоже героики мало… Раньше меня бы назвали headhunter. Ищу скрытые таланты, превращаю менеджеров в землекопов, плотников, сантехников… А чё, самое им место. Но ты — это другой случай. Ты ведь ума палата. Тебе детей учить надо, а не гробить себя рентгенами.

— Да от меня пользы только траншеи копать. А эта интеллигентская туфта — гори она синим пламенем. Кому сейчас это нужно? А насчет моей подготовки — все это есть

— Да помню я о твоих похождениях, — отмахнулся Богданов. — Не зазнавайся. Тоже мне, гуру выживания. Но тогда ты выживал в экстремальных условиях, а теперь надо будет в них работать. Да еще в команде. Тут одной удачи и аффекта и мало. Знаешь о такой штуке, когда хрупкая женщина может поднять автомобиль?

— Обижаете.

— Извини. Может, сравнение некорректное, но суть верна. У тебя нет подготовки. Конечно, и тебя можно натаскать, но, извини, старик, на это уйдет время. А ты больше пользы принесешь на другом поприще.

Он поднялся, давая понять, что разговор закончен, но Данилов продолжал буравить его взглядом.

— Ну какого-растакого? — произнес Богданов, со стуком захлопывая папку. — Прицепился как банный лист. Ты мне еще взятку предложи. Все, ступай, надо подумать. Приходи послезавтра, с десяти до одиннадцати.

***

Ответ пришел еще раньше, чем Саша предполагал. На следующий день их бригаду отправили разбирать сгоревший дом.

Его напарником был Виктор Аракин, все тот же слегка сумасшедший сейлс-менеджер, который почему-то увидел в нем родственную душу. Иногда, когда нечего было делать, они устраивали настоящие философские диспуты — и, что характерно, даже без водки.

Вместе они таскали носилки, которые двое других гавриков наполняли всяким хламом.

— Ну как ты после вчерашнего? — спросил его Виктор, когда они потащили первые носилки.

— Нормально, — соврал Саша. Он надеялся, что его помятый вид и глаза в красных прожилках не слишком его выдают.

— А я с той телочкой время клёво провел…

И пока они тащили груз к машине, грузил Александра рассказом про эту и другие свои любовные победы. Данилов был уверен, что тот немного преувеличивает.

— Что ты думаешь о том, что происходит с социумом? — огорошил его Аракин внезапно.

— Ты об чем? — переспросил Саша, оттирая пот со лба, перехватив носилки одной рукой.

— Я про цивилизационный откат.

— Чего? А…

Данилову понадобилось долгих пять секунд, чтобы свыкнуться с таким резким переходом и понять, что речь идет о культурном регрессе.

— Если это откат, то временный, — вздохнул он. — Греки и римляне вон держали рабов в ямах и обращались с ними не лучше чеченских сепаратистов. Но это не мешало им — римлянам и грекам — создавать шедевры искусства и права. А нам далеко до греков эпохи Гомера. У них было теплое море и оливковые рощи. А у нас это дерьмо, — он пнул обломок кирпича. — Мы гунны и вандалы. Или готы, — он улыбнулся чем-то своему. — Когда-нибудь у нас будут и свои Гоголи, и свои Гегели. А пока — только Атиллы и Тамерланы. Тут должно смениться несколько поколений. Тогда все придет в норму.

— Ты не боишься, что к тому времени мы скатимся в каменный век?

— Да чушь это все. Луки, стрелы… Не будет этого. Книги-то сохранились, и открытые законы природы и знания о технологических процессах не забудутся, пока хоть один грамотный человек жив. Что-то уйдет, да. Данные не имеющее практической ценности. Космология, квантовая физика… людям будет не до звезд и не до кварков. Но уж точно никто не разучится делать автомат Калашникова. А гуманитарные науки вообще не потеряют накопленных знаний… им ведь не нужны синхрофазотроны. Хватит листа бумаги и карандаша… или даже восковой дощечки и острой палочки. Правда, толку с них будет… разве что для археологии и историков.

— А ты не думал, что правы те, кто говорит, что прогресс зло? Может, он всегда заканчивается детским порно в интернете и ядерной бомбой?

— Ну ты прям Жан-Жак Руссо, — фыркнул Саша, поудобнее перехватив носилки. — Сколько таких разговоров до войны в сети было. «Раньше жили правильно». Ага, особенно в городе Содоме. Я никогда не поверю, что электричество делает людей аморальными ублюдками. Говоря так, человек как бы расписывается: «Я тупое быдло. Мне нельзя давать смотреть телевизор, нельзя манить красивыми вещами, деньгами, шлюхами, наркотиками». Да, оставаться человеком в патриархальном обществе проще. Тут меньше соблазнов, и людей держит кристаллической решеткой семья и община. Но тем ценнее оставаться таким в прогнившем постиндустриальном дерьме эпохи начала конца. Я, к сожалению, таким не был.

— А по-моему личность поступать по-своему, не оглядываясь на толпу.

— Яркая личность, да? Да не смеши ты. Личность это часть толпы. Промывание мозгов, внедрение в сознание чуждых концептов действует на уровне сообществ, а не индивидов. Это стрельба по площадям, а не по целям. Как и реклама. По сути это и есть реклама, только образа жизни. Ты думаешь, конкретная девчонка 15 лет посмотрев «Дом-3» обязательно становилась блядью? Нет. Но если посмотрят миллион, каждая впитает немножко, и для кого-то это превысит критический порог. Скажем, для двадцати процентов. А были ведь и другие передачи. Клипы. Интернет. Журналы. Живое общение, с помощью которого эти концепты распространяются как медиа-вирусы, от инфицированных к еще здоровым. Система дьявольски гениальная. Как бы я хотел посмотреть в глаза тому великому мастеру, который это придумал. И вышибить мозги этой сволочи.

В этот момент до них долетел колокольный звон.

— «Иисус любит тебя», — усмехнулся Аракин. — Не понимаю, как можно быть христианином после апокалипсиса. Оксюморон какой-то.

— А по-моему замечательно, — возразил Саша. — Минимум соблазнов, максимум страданий. А вдруг он нас испытывает?

— Ты чё, на полном серьезе веришь в бога?

— А как же, — ответил Саша. — В мире все сбалансировано. Если есть тень — должен быть и свет.

— Манихейство, — пробормотал Аракин.

Они поставили носилки и начали разгружать.

— Что-то в этом духе, — согласился Саша.

— А по-моему, в мире нет никакого баланса, — задумчиво произнес бывший сейлс-менеджер, когда они нагружали новые кирпичи. — Только хаос и пустота. Нам просто повезло, но это временно.

Разговор Саше уже порядком надоел. Что этот человек мог продавать клиентам, интересно? Гробы и венки?

— А я вот думаю: что мы выжили, тянет на что-то больше, чем случайность, — упрямо гнул он свою линию.

Они снова подхватили носилки.

— Значит ты фаталист? Нет, это все фигня, — не согласился Аракин. — Ничего не предопределено, кроме нашей смерти. Приведу простой пример. Я могу сейчас поцеловать вот эту девушку, а могу толкнуть. Это и есть свобода выбора. Ты же согласен, что каждый из этих вариантов повлечет за собой разные последствия?

Девушке в косынке медслужбы, похоже, не понравился такой пример, и она поспешила перейти на другую сторону улицы, подальше от этого неадекватного рабочего.

— Это иллюзия, — возразил Данилов. — Тебе будет казаться, что выбирал ты, а на самом деле твой поступок определяется тем, что было с тобой раньше. Это как киносценарий.

— Ладно, как говорил Шопенгауэр, если бы проблема свободы воли имела решение, философии незачем бы было существовать.

На этом разговор прекратили, и дальше работали молча.

Еще с первых дней Данилов отметил, что народ в целом работает охотно. Волынить, опершись на лопату, и устраивать перекуры по двадцать минут никто бы им не дал, но и открытого желания так делать он не замечал почти ни у кого. Работали не из-под палки. Не за страх, а за совесть — показного энтузиазма и фанатизма тоже не было. Просто люди работали так, как любой нормальный человек работает, делая что-нибудь для себя — для своей квартиры, дома, садового участка. Наверно так, подумал Данилов, делали советскую индустриализацию — с огоньком, с душевным подъемом, которые лишь иногда дополнял наган товарища Ежова.

Он слышал, что еще зимой, когда город был только заселен, в рекордные сроки подняли из руин и привели в порядок коммунальное хозяйство. К февралю уже никто с буржуйками не сидел, работало центральное отопление, а где проводить его сочли нерентабельным — стояли автономные котлы. Трубы пустили поверху, замотав потолще стекловатой — неэстетично, но легче обслуживать, да и не будет аварий, если грунты поплывут. Что бы не подмывало дома и дороги, устраивали насыпи. Плюс утепляли одноэтажные дома, устраивали теплоизолирующую подкладку над фундаментом. Чтобы побыстрее расчистить улицы от снега, его раскидывали и вывозили машинами, посыпали золой, чтоб быстрее таяло. Потом боролись с паводком, рыли канавы и отводили воду.

Затем за неделю построили стену. Потом по сути в условиях вечной мерзлоты провели посевную. В этом Саша уже успел принять участие.

Кое-кто не верил, что при сократившемся периоде вегетации вырастет хоть что-то — но ведь собрали! За неполные пять месяцев картошка, но сильные дожди заставили торопиться. Где урожай был сам-третей, где сам-четверт — если бы не вылезший непонятно откуда фитофтороз, было бы больше. А вот колорадский жук зиму не пережил.

Более теплолюбивые культуры росли в парниках, почти все из которых отапливалась и получали дополнительное освещение от ультрафиолетовых ламп. Кое-где урожай снимут только в конце сентября — начале октября.

Даже теперь работ было непочатый край. То и дело срывало ветром провода — электрики без дела не сидели. Но и менее квалифицированный труд был востребован. Бригада валила поврежденные бурями деревья, вывозила поваленные сосны и ели.

Так не работали в протестантской и католической Европе — разве что в Японии и Китае. Вот и верь после этого сволочам, которые говорили, что России мешают русские, и надо поскорее уморить их и заменить на более «приспособленный» народ. Просто для них нужна другая мотивация — надличностная.

Могли ведь, когда захотят. Жаль, что поздно спохватились. Глядишь, если бы работали так всегда и во всем, никто 23-го августа на такую ненормальную страну напасть бы не рискнул.

Более мелкий мусор таскали мешками в одиночку. Данилов уже заполнил свой наполовину, когда увидел джип «Лэндровер», в котором зам градоначальника обычно объезжал объекты.

— напел Саша себе под нос.

Но сам к нему Богданов не подошел. Вместо этого донести до него державную волю выпало бригадиру, бывшему сурвайверу Дэну.

— Санек, товарищ-князь Владимир Красно Солнышко просил передать, что твое прошение удовлетворено. Переводят тебя завтра.

— Было приятно работать с вами, — в голосе Александра не было иронии.

— Ну, день еще не закончился, — сказал бригадир. — Бросай мешок и бери вон ту дуру и тащи к машине. Люминий не чугуний, мдя.

Данилов потащил цветной лом, слыша, как бригадир вернулся к недокуренной сигарете и прерванному диалогу.

— Да все эти антифа — это и есть фашисты, — сказал он в ответ на какую-то фразу своего собеседника, который раньше был активистом одной правой партии. — Самый страшный фашизм — либеральный. Хотели добить русский народ, превратить русских людей в политкорректную мразь…

Данилов уже заметил, что в стройотряд попало много людей нестандартных. Одни раньше ходили на «русские марши», другие творили нетленку, третьи имели какое-нибудь необычное хобби вроде коллекционирования курительных трубок. Все это, конечно, с приставкой «раньше», но все же… Даже он сам не очень выбивался из этой компании.

Он вернулся за второй партией лома, а спор все продолжался.

— Гитлер? А что мне Гитлер? — кипятился Дэн. — Ты посмотри на его шнобель. Какой это ариец? Метр в кепке, чернявый, носатый. В лучшем случае полукровка. Да вся верхушка «рейха» — Геббельсы, Борманы и прочие, ну какие они немцы?.. Стравили два народа, а в выигрыше оказались только заокеанские сионисты…

Данилов внезапно подумал, что будет скучать без этих представлений.

***

Человек-легенда, старший лейтенант Колесников, принял его не в кабинете, а на плацу перед комендатурой. С тех пор, как армия перестала существовать, продвижения в званиях больше не быть не могло. Данилов думал, что Сергей Борисович мог присвоить себе хоть генералиссимуса, но почему-то не делал этого. Наверно, не любил шутовство.

Саша слышал, что по реальным полномочиям и числу подчиненных Колесников соответствовал майору, так же как сам майор Демьянов давно был генералом, а заодно и губернатором.

Новый начальник, здоровенный как бугай, демократично пожал ему руку. Пожал едва-едва, но Данилов подумал, что если бы тот захотел, то мог бы раздавить ему кисть в кисель.

— Здоровеньки булы, — приветствовал Сашу на украинский манер командир поисковой службы. — Ты Данилов, значит? Мне Володя про тебя говорил. Совсем голова не варит… Ну-ка, напомни, как звать тебя?

— Саша.

— Э, так не пойдет. У нас уже четыре Сани есть. А вообще в моем отряде по именам мало кого кличут. Традиция, епть.

Данилов старательно искал подвох, но его вроде бы не было.

— А у остальных позывные?

— Ну да, погоняла, как у конкретных пацанов. И тебе придумаем.

Видя, как Данилов напрягся, здоровяк расхохотался.

— Ты это… Это не прописка. Мы просто знакомимся. Никому ты ничё доказывать не должен. Делом докажешь. Может, время покажет, как величать, — добавил командир. — А пока будешь Данила. Ладно, хватит базарить. Давай, Санек номер пять, в кунг «покемона». Не тормози!

Александр на мгновение замер. Какой блин кунг? Какого еще «покемона»? Но интуиция подсказала ему, что имеется в виду большая машина вроде КАМАЗа в середине колонны. При приближении Александр понял, что грузовик когда-то был «Уралом», но теперь обзавелся горбом, в котором даже его взгляд узнал пулеметную турели. А то, что он вначале принял за тент — было на самом деле выкрашенным в болотный цвет металлом. Похоже, это была броня, защищающая и кузов, и кабину.

Позывной Саше не понравился, потому что рифмовался с эпитетом «с Нижнего Тагила» и парой обидных слов, но интуиция говорила, что ничего обидного его новый начальник, точнее, командир, не имел в виду. Все же лучше, чем Ботан.

Первое задание было будто специально придумано, чтобы лишить новую работу в его глазах романтического ореола. В этот день он почувствовал себя грузчиком, тягловой лошадью, а никак не Рэдриком Шухартом. Под палящим солнцем они сначала демонтировали, а потом грузили деревообрабатывающие станки. Но Саша и не ожидал никакого героического флера. Он вышел из возраста, когда риск манит.

А на следующее задание его внезапно не взяли, и Александр уже подумал, что на нем поставили жирный крест.

 

Глава 5. ЭПИЦЕНТР

Антон Караваев устроился поудобнее в жестком кресле. Это было задание особой важности, так им сказали. Настолько особой, что взяли на него одних «стариков».

Они ехали в самое пекло. Советский район, а за ним и Первомайский, остались позади. Уже пять минут они ехали по территории Октябрьского, по улице Большевистской — хотя бы условно. С одной стороны, не всегда можно было разобрать, где начинается дорожное покрытие, с другой — машина в нем не нуждалась. Под гусеницами хлюпала грязь, поскрипывали обломки. Давление на грунт у машины было небольшим, и бетон и кирпич выходили из-под нее неповрежденными, несмотря на ее массу. Но не тела. Хорошо, что кроме как в кабине, окон у нее не было.

Водитель, имевший опыт управления такими машинами, уверенно вел аппарат в двух километрах от того места, где произошел наземный взрыв. Там, где до сих пор стояли воды Обского моря, ставшего гигантским болотом.

Антон посматривал то в боковое окно, то через лобовое стекло, и видел, что пару минут назад они миновали Сибречпорт. Иногда они в течение долгих минут плыли, не чувствуя под собой почвы. Один раз почти полчаса двигались по зыбкому грунту, колышущемуся как кисель. Это, наверно, была бывшая парковая зона, где не было асфальта и обломков зданий, придававших почве определенную твердость. Можно было подождать до конца октября, когда схватятся дороги, но вездеходам-амфибиям было все равно, равно как и сопровождавшей их БМП, а задача отлагательств не терпела.

Боевая машина пехоты, сопровождала безоружные вездеходы по худо-бедно населенным пригородам, не оставила их и в самом городе.

Поисковики знали, что на окраинах Новосибирска долго цеплялись за жизнь несколько десятков тысяч семей, которые не ушли, даже когда город покинула последняя волна беженцев. Всего волн было три. Во время первой люди спасались от радиации и огня сразу после удара. Второй поток беженцев начал истекать из города к двадцатому дню, когда стало по-настоящему холодно и голодно. Главными направлениями эвакуации были юг и юго-запад — Бердское шоссе и трасса К-17р соответственно. После этого город обезлюдел процентов на девяноста пять. Третья волна началась, когда растаял снег, и пришли наводнения, болезни… и вернулась радиация.

Во время первой волны еще пытались пользоваться транспортом, вторая и третья были почти исключительно пешими. Назад не вернулся никто, потому что возвращаться было некуда.

Антон видел их пару раз — крадущиеся тени крадущиеся вдоль стен. Он гадал, кому было хуже — им или тем, кто ушел в лагеря беженцев. Чьи кости лежали под снегом, обглоданные одичавшими собаками или людьми.

Местные были неопасными и относительно мирными, если их не трогать. Еду эти бедняги добывали, роясь в развалинах, да шерстя по покинутым квартирам и магазинам центральной, наиболее пострадавшей части города. Но селиться предпочитали на порядочном удалении — по той прозаической причине, что в центре человек не мог преклонить голову, не опасаясь ночью быть погребенным обвалившейся кровлей или замурованным в подвале обвалившимися лестничными маршами.

Правда теперь, год с лишним спустя, исчезли и они, поэтому встреч с людьми они не ждали. Но на всякий случай подготовились.

Как только они въехали на территорию Новосибирска, ощущение того, что кто-то, затаившийся за пустыми окнами, провожает их взглядом, начало покалывать его. Но, оказывается, и к этому чувству можно привыкнуть, как к жужжанию мухи.

До войны Антон обошел это город вдоль и поперек, после нее прошел его дважды насквозь, минуя только эпицентр. В первый раз это было сразу после того, как его часть разнесло то, что могло быть только крылатой ракетой. Теперь вернулся сюда, но уже не как свободный бродяга-мародер, и двигало им не сорочье желание притащить в нору что-нибудь блестящее. Теперь у него, как и у всех остальных, была важная миссия.

Он посмотрел через лобовое стекло, которое одно нельзя было закрыть свинцовой заслонкой, где в свете фар проплывал безликий ландшафт. Когда-то этот был деловой район. Теперь и у них здесь дело, не терпящее отлагательств. Огромные бизнес-центры и жилые дома, по улицам Сакко и Ванцетти и Шевченко — до тридцати этажей и выше, которые как грибы после дождя продолжали возникать и после кризиса, когда-то доминировали над зданиями советской застройки. Теперь их было трудно распознать в уродливых утесах, поднимавшихся из грязевого моря. Напрямую они решили не срезать — слишком угрожающе выглядели эти холмы, под которыми были похоронены десятки тысяч людей. Офисные здания в субботу днем были почти пусты, а вот жилые дома наверняка были настоящими могильниками.

Заблудиться среди них было легко, и после летних дождей они могли находиться в состоянии неустойчивого равновесия. Ход тяжелых машин мог вызвать сход с них настоящих лавин, и они об этом помнили. Наверно, именно поэтому водитель решил продолжить движение вдоль берега.

Тщетно вглядываясь в покрытое разводами стекло, Антон не увидел ни Коммунального моста, ни метромоста. Похоже, гикнулись.

Вскоре они достигли места, где улица переходила в Красный проспект — его он узнал только по ширине и еще потому, что здесь уходила на юг громада железнодорожного моста. Но цел ли он, или половина, отсюда было не разглядеть. Даль терялась в тумане.

Ничего похожего на машины на проспекте не было даже в тех местах, где грязь почти отступила. Должно быть, цветной металл расплавился и спекся в блины.

Здесь они повернули на север. Где-то справа должна была быть огромная коробка торгового центра «Гигас», но от нее не осталось даже следа. Не было и автовокзала. Антон увидел, как справа проглядывают из-под грязи рельсы железной дороги и остатки эстакады, и понял, что они на правильном пути. Впрочем, водителю и штурману было виднее.

Академгородок, который они миновали по касательной час назад, не сильно изменился с тех пор, как они эвакуировались. Вода отхлынула, и район навсегда застыл в посмертном оцепенении. Там были прежние улицы и дома, только без людей. От тех не осталось даже тел, их или унесла вода, или скрыли наносы грязи, кое-где доходившие до окон первого этажа.

Здесь, в центре города, все было по-другому. Вначале казалось, что они легко найдут нужную улицу, но по мере приближения к цели возник целый лес трудностей. Проблемой стало даже определение номеров домов: краска слетела, таблички оплавились и стали нечитаемы. Здания-ориентиры либо рухнули, либо были изуродованы до неузнаваемости, а некапитальные постройки вроде остановок и торговых рядов сгорели дотла. В Центральном районе можно было десять минут ломать голову, и только потом догадаться, чем раньше была эта груда камней, и чей это памятник, оплавленный и похожий на языческого идола.

Понять, где они, можно было, только постоянно сопоставляя картину прежнего города с тем, что было перед ними теперь. А для этого приходилось вспоминать. Время проходило, а люди в кабине становилась все мрачней и напряженнее. Еще недавно делившиеся эпизодами из прошлой жизни, все больше угрюмо молчали. Они напрягали память, оживляя в ней картины того города, который находился на этом месте всего два месяца назад: вот здесь было кафе, вот здесь ресторан, а тут вроде бы торговали какими-то сувенирами. Каждый думал о чем-то своем.

Антон видел, с каким трудом выбирается направление. Курс корректировал один из «областников», немолодой лысеющий мужик с сизым носом в красных прожилках по фамилии Либерзон, сидевший между водителем и командиром. Звали его Иван Иванычем. Другой уцелевший из городского пункта управления сидел с краю, еще одно сидение в кабине пустовало.

Перед глазами проводника была подробная карта с пометками еще со времен спасательной операции. Красный круг радиусом в три километра соответствовал эпицентру первого, более мощного взрыва: месту, горело все, что могло и не могло гореть. Здесь была зона сплошных разрушений.

Из Зеленой и Синей зон уцелевшие жители Новосибирска давно вынесли все, что можно было употребить в пищу. Караваев даже удивлялся той методичности, с которой город был разграблен. В радиоактивном аду люди не пропустили ни одной буханки хлеба, ни одной банки консервов там, где можно было хоть недолго находиться на открытом месте; не забыли ни одного ларька, ни одной забегаловки, а про склады и говорить нечего. Выпотрошили даже автоматы по продаже леденцов, притом, что магазины бытовой техники или ювелирных изделий остались почти нетронутыми.

А здесь, рядом с «Ground Zero» на поверхности ничего не нашел бы даже самый отчаянный мародер. То, что не доделали пожары и взрывная волна, закончило наводнение — если что-то здесь и было, оно оказалось погребено под слоем спрессованных обломков. С лопатой тут было делать нечего, и даже экскаватор мог не помочь.

Но именно здесь глубоко под землей они надеялись найти то, что поможет Подгорному пережить новую зиму без голода.

Даже выйдя на поверхность, они продолжали жить в режиме вечного аврала. Как только в начале сентября закончилась свистопляска с уборочной, когда из земли пришлось выкапывать недозревшую картошку — практически монокультуру, сразу же началась подготовка к зиме, которую ждали рано. Уже в конце октября ждали заморозков до минус двадцати.

Еще в начале уборочной страды было ясно, что крохотного урожая хватит только до следующей весны. Охота не могла заполнить брешей, рыбы в ближайших реках не было, и даже забой лошадей и коз мало что дал бы.

Перед общиной снова встал ненадолго забытый призрак голода. В этой остановке ее руководство ломало голову, перекраивая продовольственные нормы как тришкин кафтан.

Наличного запаса хватило бы, чтоб пережить зиму. Но на грани голодного обморока, и не всем. Казалось, помочь может только чудо, но дни шли, а чудес не происходило. Стоит ли удивляться, что когда подвернулась возможность поискать еду там, где никому еще не приходило в голову — в эпицентре, за нее сразу ухватились?

Возглавлял экспедицию Павел Ефремов, за техническую часть и вождение отвечал работавший бывший нефтяник, работавший на «северах», а на Антоне лежала ответственность за спуск. Или «залаз», как он его называл.

Автопарк Города поражал пестротой. Тут были и армейские «Уралы», найденные еще в Новосибирске, и десяток КамАЗов, доставшихся поисковикам в почти идеальном состоянии, и две «Шишиги» выживальщиков, которые прошли испытание посерьезнее, чем ралли «Париж-Дакар». Из боевой техники имелось две боевых машины пехоты, три МТЛБ и несколько новых «Тигров» и «Волков». Тут же был целый взвод внедорожников и малотоннажных грузовиков. Все это собирали с миру по нитке; и если мелочь в основном происходила из подземных гаражей, где ее не затронуло действие импульса, то почти все большегрузные автомобили были добыты во время вылазок.

Но для особой задачи были выделены особые машины — два амфибийных вездехода ДТ-30 «Витязь». Эти двухзвенные гусеничные машины могли пройти по любому грунту, болоту, снегу, и даже пересечь средней ширины речку. После «доводки напильником» десятитонные вездеходы потяжелели еще на триста килограммов. Теперь они были полностью загерметизированы, а усиленный листовым свинцом корпус давал водителю и пассажирам защиту от остаточной радиации, почти как у современных танков. Ходовые качества не пострадали — для такого мощного двигателя лишние несколько центнеров были не помеха. Поступавший снаружи воздух очищала оригинальная система фильтрации: жалко, патент на инновацию было уже не оформить. По принципу «системы ниппель» снаружи разместили даже датчики радиоактивности, а табло счетчика вывели на приборную панель. Стальными заглушками закрыли все лишние окна, зато установили несколько камер для кругового обзора.

В принципе, это была и готовая противопульная броня, без которой экипажу агрегата, тащившегося с черепашьей скоростью, было бы очень неуютно. Конечно, полагаться на нее надо было с оговорками. Но на танки и БМП двадцать тонн груза не перевезти, да и не было у них танков.

Гусеничные «марсоходы», как их прозвали в Подгорном, нашли случайно, когда проверяли застрявшие на железной дороге составы. Они стоял на платформах посреди чистого поля, укрытые брезентом. Новенькие, без единой царапины, должно быть, направлялись в Нефтеюганск или Новый Уренгой, где подобную технику использовали нефтяники и газовики.

Были веские причины принять такие меры и выбрать для операции именно эти машины. Спустя год и месяц после взрыва двух бомб уровень радиоактивного заражения в Новосибирске должен был упасть до мизера, но с наступлением весны откуда-то вылезли мерзкие миллирентгены, которые за часы работы складывались в рентгены. В идеале желательно было провести большую часть работы, не покидая кабины.

Кроме радиации, герметичность машины защищала и от других вредных факторов. Даже сейчас, осенью, находиться в столице Сибири было трудно из-за одуряющего смрада. За теплые июнь, июль и август тела интенсивно разлагались, но теплокровных животных осталось слишком мало, чтобы разделить с бактериями трапезу. Через пяток лет в такой сырости от них останутся голые кости.

БМП ехала впереди. Без него они могли бы пропасть, не добравшись до Новосибирска, по пути через зону голодных озверевших деревень. Но пулемет КПВТ и крупнокалиберная пушка заставляли местных сидеть по домам.

Путешествие начинали под браваду, но чем дальше углублялись в «мертвую зону», тем сильнее убеждались, что ей дали справедливое название.

Обезображенные дома смотрели на них пустыми впадинами окон, скалились вслед торчащими из покореженных плит арматуринами, стучали дверями-зубами, а в горлах их опустевших подъездов и лифтовых шахт рождался вой, не суливший непрошенным гостям ничего хорошего. Их встречали вымершие улицы, на которых единственными звуками в те минуты, когда стихала буря, был звук мотора их вездеходов и лязг гусениц.

Они уже миновали красную черту на карте, отмечавшую зону стопроцентного поражения неукрытой живой силы. Перешли ее незаметно: просто постепенно дома теряли свой первоначальный облик, лишались крыш и верхних этажей, прижимаясь к земле. Все чаще в их рядах стали мелькать бесформенные груды щебня. Кирпичные коробки стояли дольше всего, но при приближении к Центральному району сдались и они, и дальше потянулись только обрубки в один-два этажа.

Здесь уже никто не жил. Живые могли наведываться сюда за уловом, и, потратив весь день на занятия «археологией», спешили вернуться домой дотемна. Ночью район безраздельно принадлежал своим мертвым хозяевам.

Отчаявшись разглядеть другие знакомые дома, Антон надеялся опознать хотя бы собор Александра Невского, но не увидел ничего похожего. Между тем большое пространство чуть правее могло быть только площадью Свердлова. И именно там находилась мэрия.

Они подъезжали к цели, и пора было поднимать своих. Антон тихо поднялся и открыл дверцу. В грузовом отделении, которое они то и дело называли десантным, скучали поисковики. Но их задача будет самой опасной и сложной. Они должны будут спуститься под землю, тогда как остальные — только пробить им дорогу.

Готовясь к «забросу», будущие диггеры отдыхали, двое даже впрок отсыпались на жестких лавках. Здесь работа двигателя на 800 лошадиных сил была слышней, но они могли бы спать и при реве взлетающего истребителя. Усталость и стресс взяли свое, разговоры и тайком пронесенные карты наскучили, и почти все провалились в сон. Это было уже на втором часу дороги. Окон тут не было, поэтому людей не тревожил пейзаж снаружи. На обратном пути, если все пройдет как надо, лавки сложат, чтоб освободить место для груза, и им придется потесниться. Грузоподъемность этих монстров вместе с прицепом была по тридцать тонн, но если верить областникам, в заваленном убежище они найдут больше. Как никак оно предназначалось для элиты.

Во втором звене размещалось оборудование: помпа, с помощью которой они смогут откачать воду; гидравлическая лебедка, которая позволит поднимать ящики и коробки из-под земли, не надрывая себе спины, и ковш-манипулятор, которым легко можно будет раскидать небольшой завал. Вторая машина, которая следовала за ними на расстоянии двадцати метров, была целиком освобождена под груз.

Антон пытался прикинуть в уме, сколько топлива сожрет эта операция, и не мог. Лучше бы оно того стоило. О том, что именно им придется лезть туда, он как-то не переживал. Иногда признание в любви труднее, хе-хе. У них была хорошая команда — двенадцать человек, все с опытом, который в прежней жизни получить было негде.

— Эй, яндексы, подъем, — объявил Антон, включая свет.

— Чего? — проворчал спросонья Хомяк, поднимая осоловелые глаза. — Кто?

— Ну, в смысле поисковики. Приехали, конечная скоро. Вещи собирайте, сдавайте проводнику стаканы и постельное.

— А что, прямо до Центрального вокзала довезут?

— Нет, но близко. Поедем до площади Свердлова. Где-то там и будем осуществлять залаз, как у нас говорят.

— Дружбан, а и не знал, что ты диггер, — голос Хомяка наполнился уважением.

— Да не диггер я, — отмахнулся Антон. — Диггер это состояние души. А я спускался раз пять с товарищами, просто интересно было. В последние годы стало трудно. Монтеры, — слово он произнес с ударением на первый слог, — лютовать стали не по-детски.

— Это кто такие?

— Работники метро, сторожа и прочие гоблины.

— Ты, я смотрю, на все руки, — хмыкнул Мельниченко. — Стрит-рейсер, страйкболист, паркурщик…

— А еще пикапер, — подал голос Лёха-Мерседес, переворачиваясь на другой бок.

Кличку он получил за то, что мог часами говорить о достоинствах машин этой марки. Но в прежней жизни у него не было даже мотоцикла или мопеда, он был бородат, редко мылся и пил много портвейна. Пил он, впрочем, и сейчас, но свою воинскую специальность сапера не забыл, поэтому членом команды был довольно ценным.

Антон занес ногу, словно собираясь пнуть его в бок.

— Фак офф, как говорят наши друзья. Пикапер — это тот, кто ездит на пикапе. А у меня был байк.

— Да не обращай внимания на придурка, — махнул рукой Хомяк. — Ты, давай, про диггерство толкай.

— Многие подземелья тогда вообще замуровали. А кое-где понатыкали камеры, датчики. Тронешь — через две минуты уже «луноход» приехал. Ну, УАЗ с охраной. Какие-то работы там, говорят, велись. Один чувак… не из нашей тусовки, но я его знал — вообще свою смерть нашел.

— Да ну?

— Пропал. День нет, два нет, потом аборигены его нашли. Бомжи. Уже и крысы поели. Поднимался, дескать, по заброшенной ВШ — ну, вентиляционной шахте — в одном дворе по Богдана Хмельницкого. Ну, руки соскользнули, упал, сломал шею. А у нас говорили, наткнулся на что-то.

— Писец, — пробормотал Мельниченко. — Жертва преступного режима… А может это призраки его, а? Призраки метро?

— Ты не болтай лучше. Нам же спускаться. Короче все, разговор окончен, буди этих спящих красавиц, ёпта.

Областники появились в мае, свалились им как снег на голову, приехав на двух внедорожниках «Фольксваген» «Туарег». Среди них было двое из аппарата губернатора и еще несколько рангом поменьше. В первую неделю в Подгорном народ достал их вопросами типа: «ну что, вставили пистон Америке?». Хотя ни к ракетным войскам, ни к армии вообще они не имели отношения.

Они утверждали, что катастрофа застала их на отдыхе в санатории рядом с Бердском.

У них были с собой документы, подтверждавшие их посты, поэтому в контрразведке Подгорного с ними обращались корректно. Как выяснилось, зря — в сентябре один из пришельцев под пьяную лавочку выболтал новой подружке, что там, откуда они пришли, осталось много продуктов.

Чужаков тут же взяли в оборот, и узнали у них много интересного. Оказалось, во время событий они были не за городом, а на рабочих местах, в мэрии и здании обладминистрации, которые отстояли друг от друга метров на восемьсот. Когда по древнему телетайпу пришло оповещение, и прозвучал сигнал тревоги — на город уже падали крылатые ракеты — они спустились в свое убежище, в Пункт управления города, и выжили, несмотря на то, что первая бомба взорвалась над их головами. Там, в подземном они прожили всю зиму без особых проблем. Но когда пришла весна, дренажная система уже не функционировала, и их начало подтапливать.

В один из дней прорыв воды в считанные минуты затопил убежище. В этот же день, по словам уцелевших отцов города, погибла половина обитателей бункера, в том числе мэр. Как подозревал Антон, не все из них утонули. Дело было темное, но граждан Подгорного не интересовали подробности разборок бывших сильных мира сего.

Уцелевшим высокопоставленным укрываемым оставалось тогда только покинуть бункер. Они утверждали, что о Подгорном не знали, а просто интуитивно решили двинуть туда, где повыше над уровнем море. Потому что, как они выразились, на равнине уже «попахивало», а из-за мух приходилось носить марлевую повязку.

Гостям тут же задали резонный вопрос, почему они не рассказали о продуктах раньше. Они замялись, хотя ответ лежал на поверхности — задушила жаба. Делиться они не собирались, а хотели переждать в городе с комфортом, пока не схлынет вода.

Сергей Борисович, как слышал Антон, об этом убежище знал; но вряд ли предполагал, что кто-то там уцелел.

Теперь план был прост: проникнуть в комплекс по вентиляционной шахте одного из аварийных выходов, найти спуск на нижний уровень, при необходимости осушив его с помощью помпы. После этого найденное продовольствие — то, что перенесло нахождение в воде — нужно было перетащить к аварийному выходу, где подъемом его наверх займется лебедка.

— Так, мужики, готовимся на выход, — сказал Антон, глянув на часы. — По моим прикидкам осталась пару минут.

Никому не хотелось покидать теплый отсек, хоть он и был душным и тесным для такого количества людей. Поворчав для порядка, поисковики начали облачаться в «алладины» — костюмы Л-1, надевать ОЗК, закреплять противогазы и рюкзаки.

Проверяли снаряжение. Кроме обязательных веревок с креплениями и налобных фонарей, с собой у них были все необходимые инструменты, включая болторезы, которыми они могли справиться с некстати оказавшейся на пути решеткой. Был термит для более трудных случаев и даже толовые шашки на самый крайний.

Антон вернулся в кабину. Здесь ничего не изменилось. Снаружи все так же низко нависало небо, и как пущенная на повтор пленка тянулся однообразный пейзаж.

Дворники протирали заляпанное грязью лобовое стекло. Караваев еще раз пригляделся к тому, что творилось снаружи.

— Красный проспект 14, — комментировал Либерзон, указывая на ровный прямоугольник руин, будто оставшийся от снесенного направленным взрывом здания. — Офисы, мать их за ногу. Еще тут был магазин радиотоваров. Первый запасной выход здесь, в подвале, но его завалило. Едем дальше, к стоквартирному дому.

— Я местный, — кивнул водитель.

Машины въехали туда, где раньше была площадь Свердлова. Болотистая затопленная низменность у берега закончилась, они выбрались на сухую землю, и вместо привычного шлепанья гусеницы заскрежетали по твердой поверхности.

— Красный проспект 16, — тоном экскурсовода объявил чиновник. — Стоквартирный дом. Архитектор Андрей Дмитриевич Крячков. В прошлом исторический памятник.

— Там же вроде Ингосстрах был? — спросил Антон.

— Был да сплыл, — ответил проводник, указав на то, что осталось от семиэтажного дома. — Эй, шофер, нам главный вход не нужен. Нам во двор.

Маленький конвой начал объезжать развалины.

Во дворе здания оказался одноэтажный кирпичный корпус. Окруженный с двух сторон П-образными домами, которые приняли на себя удар взрывной волны, но стоявшими слишком далеко, чтоб завалить его обломками, он почти не пострадал. К нему они и направились.

Караваев снова вернулся к своей команде.

— Все, товарищи, на выход, — скомандовал Антон, когда многотонная машина очень плавно остановилась и замерла.

Все уже были в сборе и ждали только сигнала.

Сварщики хорошо поработали над вездеходами. В задней части грузового отсека был устроен шлюз. Здесь был приготовлен бак с водой и шланг для дезактивации.

Караваев открыл внешнюю дверцу, и в лицо, защищенное маской противогаза, ударил шквалистый ветер. Парень легко спрыгнул вниз и первым ступил на странную бурую корку, покрывавшую землю, чувствуя себя одним из астронавтов, так и не ступивших на Марс.

Он быстро понял, что вместо асфальта под ногами был шлак с вкраплениями металла и чего-то похожего на вулканический камень. То, что из кабины казалось ровным полем, на поверку изобиловало трещинами и буграми, о которые легко можно было споткнуться и сломать ногу.

— Смотрите, куда ступаете. Нам еще инвалидов не хватало, — предупредил товарищей Антон.

Противогаз имел переговорную мембрану и голоса почти не искажал.

Остальные по одному спрыгивали вниз и застывали с удивленным «ёклмн!», на лице. Наверно, в первую секунду каждый растерялся, дезориентированный. И было от чего. После Хиросимы и Нагасаки, они могли быть первыми, кто побывал в эпицентре атомного взрыва не на испытаниях, а при боевом применении.

Противогаз имел стекло панорамного обзора, поэтому совсем не мешал.

Небо и земля сливались в однотонное серое полотно. Позади, со стороны реки, насколько хватало глаз тянулась зона многоэтажной застройки, которая теперь больше напоминала японский сад камней. Руины высотных домов казались дальневосточными сопками или спящими вулканами. Антон не мог понять моды на такие курятники, где люди работали или жили на заоблачной высоте. Теперь от зданий остались только раскоряченные пни, из которых торчали балки и плиты.

Впереди них город был расчищен и подровнен, будто небоскребы и обычные дома выпололи, чтоб не портили вид.

— А тут когда-то моя подружка жила, — рассеяно проронил Хомяк.

Отсюда до эпицентра, точки, где непосредственно было подорвано устройство, было рукой подать. Караваев подумал, что если вскарабкаться на вершину любого из этих утесов, вид будет запредельный. Оттуда можно было увидеть и воронку. На секунду он подумал, что смог бы это сделать. В конце концов, альпинистом он тоже был неплохим. Но практической пользы этот поступок бы не принес, и Антону даже стало стыдно за эти мысли на уровне подростка. Он понимал, что не имеет права.

Они ступили на южный край шлакового поля. Возможно, его центр был где-то в районе площади Ленина, а северный край наползал, или, по крайней мере, подходил вплотную к Калининскому району.

Далеко-далеко линия горизонта в любом направлении пересекалась силуэтами зданий, но сами они находились в расчищенном пространстве радиусом в несколько километров.

Постепенно привыкая к инопланетному пейзажу, поисковики разминали затекшие ноги и растягивались сомкнутой цепочкой. Оружие было при них, пистолет имелся у каждого, но Караваев подумал, что они взяли их для проформы. Воевать тут было не с кем.

Осторожно выбирая дорогу, разведчики гуськом направились к одноэтажной постройке посреди двора, который выглядел так, будто подвергся метеоритной бомбардировке.

Антон глянул на слабо светившийся экран прибора. «0,8 рентгена/час». Умереть и не встать: в Академгородке было в шесть раз меньше, и это тоже было немало. Мысленно он сделал отметку в блокноте — одна из целей поездки достигнута. Гипотезу академика Клименко можно считать подтвержденной. Это было не его ума дело, но кое-что из «брифинга» в голове у Караваева отложилось. Он помнил, как седой дедушка-эколог говорил, что в ядреной бомбе таких долгоживущих изотопов нету. Что долговременное заражение могла дать только авария на АЭС… или химкомбинате, производящем ядерное топливо.

Как раз такой был на улице Богдана Хмельницкого. «Новосибирский завод химконцентратов». Там еще делали топливо для станции в Бушере, из-за которой Израиль потом раскатал Иран под задумчивое молчание России.

Антон вспомнил одну из лекций Сергея Борисовича. Тот всегда старался навязать народу любую форму досуга, если не мог найти ему работу. Лекция называлось «Радиоактивное облучение и заражение». В Убежище оказалось немало тинэйджеров, которые имели смутные представления о радиации. По их мнению — почерпнутому то ли из игрушек, то ли из комиксов — от нее могли вырасти две головы, шесть пальцев или четыре руки. Крыс, тараканов и ящериц она увеличивала до гигантских размеров, а то и вовсе заставляла обращаться в невиданных тварей. Еще они были уверены, что на месте ядерного взрыва смертельный фон держится тысячи лет; а ветер от нескольких взрывов разнесет пыль по планете, сделав ее непригодной для жизни.

Демьянов правдиво рассказывал им про опасность радиации, подчеркивая, что не так страшен черт, как его малюют. Говорил про Тоцкий полигон, где в 1954 году бойцы на учениях проходили через эпицентр через пару часов после взрыва. Рассказывал про Хиросиму, где прекрасно жили люди. Еще убеждал, что число жертв Чернобыля преувеличено на порядки, чтоб очернить СССР. Рассказывал, какие урожаи снимали в зоне отчуждения, и как быстро там восстановилась дикая природа.

Антон верил ему, но с оглядкой, помня, что задача вождя — успокоить народ. А его собственный опыт говорил, что черт именно так страшен, и даже страшнее.

Они приближались к кирпичной коробке без окон, мимо которой раньше прошли бы, не обратив внимания. Крыша выдержала и волну, и огонь, хотя кирпичи от высокой температуры стали вишневыми. Вместо двери зиял пустой проем, к нему они и направились. Внутри не было ничего интересного: безликие подсобки, забытые коммунальным хламом, который был до неузнаваемости искорежен пламенем. Проводник провел поисковиков в одну из них и остановился в дальнем углу, у углубления, которое раньше могло быть замаскировано полом.

— Ломик есть? — спросил он.

Получив инструмент, он подцепил и отодвинул крышку, точь-в-точь как от старого канализационного люка. Караваев прикинул, что в последнюю очередь бы подумал, что там центр управления городом, а не старая теплотрасса.

Вниз уходили лоснящиеся от влаги ступени.

— Это аварийный выход.

— Да вижу, что не Диснейленд, — хмыкнул Антон. — А другие тут есть? Из двух остальных убежищ?

— Я же говорил, их завалило. Вместе со всеми выходами. Есть один выход…

— Говори.

Противогазы хорошо скрывали мимику, но Антон кажется понял, отчего осекся его собеседник.

— Через метро.

— Метро? — брови Антона приподнялись. Его воображение нарисовало секретную подземную ветку, ведущую за пределы города. — Это что, вроде московского Метро-2? Да быть, блин, не может.

— Конечно, не может. Обычное городское метро. Переход на станцию «Октябрьская», в служебные помещения.

— А чего сразу не сказал, умник? Зашибись… А вы им ходили?

— Недалеко, — уклончиво ответил чиновник. — Хреново там.

Караваев понял, о чем он говорит. Он сам был в составе поисковой группы, которая обследовала ближайшую к Убежищу станцию Доватора.

Проводник и Антон наклонились над люком. Лучи фонарей отразились от гладкой поверхности. Глубоко внизу стояла вода.

— Вот зараза, — сплюнул чиновник. — Не вся сошла. Когда мы отсюда уходили, там в туннеле было почти до потолка. Ну что, товарищи, придется откачивать.

Через пару минут они уже шли друг за другом, разматывая тяжелый гофрированный шланг. Вскоре тот нырнул в мутную жидкость, наверху заработала помпа, и вода с противным звуком начала всасываться.

Бойцы позади них разразились сдавленными смешками.

— Сколько времени понадобится? — спросил Караваев.

— Дай-ка прикину кубатуру помещений… Часа четыре.

— Тогда предлагаю вернуться на борт.

С разочарованным бормотанием «яндексы» пошли назад. Караваев усмехнулся про себя, хорошо их понимая, и бросил проводнику вслед давно занимавший вопрос:

— А правда, что под Оперным бункер Сталина?

— Откуда такие сведения?

— Да говорят. Слышал, при строительстве произошел прорыв воды, погибли рабочие, а два нижних этажа пришлось залить бетоном.

Проводник фыркнул.

— Ересь. Нет там убежища, просто большой подвал. Реквизит же надо где-то хранить. Хотя бункер есть… бункер с углем. Рядом с театром. К нему и рельсы вели от театральной котельной. Под землей, ну и что такого?

— Но, я так понимаю, подземный комплекс существует?

— Да громко сказано «комплекс». Три убежища, связанные между собой, и все. Это ж не Москва.

Остальные ушли, а Антон задержался, слушая, как с утробным хлюпаньем втягивалась в шланг вода. Он знал, что наверху она уходила в пролом, который мог вести только в бывшую канализацию.

Погода портилась, и ветер уже трепал ткань ОЗК. Начал накрапывать и дождь. Если он не ошибся, то скоро над эпицентром разразится буря.

Но в голову почему-то ничего не лезло, кроме Насти. Как она там, о чем она думает?

Прошло пять часов, прежде чем они смогли спуститься в тоннель.

— Это все временно, — покачал головой Иван Иваныч, глядя на струящиеся по стене капли. — Оно ниже уровня грунтовых вод. Рано или поздно его снова затопит.

— Нас тут уже давно не будет, — ответил Антон.

Но насос было решено время от времени снова включать.

Продвигаясь шаг за шагом, Караваев ощутил приступ дежа вю.

Здравствуй опять, родное убежище.

Впрочем, почти сразу обнаружились и различия — брат, но не близнец. Все здесь было и новее, и современнее, начиная от фильтровентиляционной камеры. Даже лампочки под плафонами были не старые совдеповские, а светодиодные. Коридор был выкрашен до середины стены желтой светоотражающей краской, почти не пострадавшей от воды, а все коммуникации аккуратно скрыты металлическими панелями.

Линия засохшей грязи на стене отмечала уровень, до которого поднималась вода.

Пройдя коридор, тянувшийся метров на тридцать и делавший плавные повороты, они оказались перед обычной гермодверью со штурвалом, широко распахнутой им навстречу.

В следующем помещении уровень пола был немного ниже, и воды оказалось по щиколотку. Но длинны шланга все равно бы не хватило, чтоб дотянуться до каждого уголка, а бойцы под непромокаемыми комбезами были в теплых портянках, и холодной воды не боялись.

— Так, вытирайте ноги, гости дорогие.

В воде плавал мусор — бумажки, канцелярские принадлежности, пластиковые стаканчики. Среди них попалось несколько дензнаков — наших и американских. Воистину, in god we trust.

В нише за стеклом — караульное помещение. На стене рядом свет их фонарей выхватил из темноты буквы табло:

«Пост номер три».

И никакого «предъяви пропуск». Наверно, предполагалось, что посторонним тут взяться неоткуда. До дня «Ч» аварийный выход наверняка был опечатан и защищен сигнализацией, и если бы кто-нибудь вздумал взломать ту подсобку наверху, на вызов примчалась бы не вневедомственники, а люди посерьезнее.

Рядом на полу лицом вниз лежало то, что когда-то было человеком, а теперь мешком из превратившейся в клей плоти, равномерно заполнившей полусгнивший костюм.

— Едрить твою мать.

Характерная дыра в голове показывала, что смерть наступила от огнестрельной раны головы. Антон пожал плечами: решил не спрашивать чиновника-провожатого про то, что происходило тут в последние дни. Не хотел ставить человека в неловкое положение. Ему самому вопросы про то, что он делал в первую неделю после катастрофы, не нравились.

Они прошли дальше, не задерживаясь — после долгого пребывания в воде труп приобрел такой вид, что перекрывал даже то, что они видели наверху. А впереди было еще много таких.

Рядом с караулкой на стене был подробный план объекта. Он был покрыт какой-то хитрой светоотражающей пленкой, потому что четко выступил из темноты, когда на него навели фонарь.

— Так, братва… что у нас здесь. — Антон изучал схему, ведя пальцем вдоль линий, отмечавших пути эвакуации.

— Вот здесь был прорыв, — проводник указал на участок стены рядом с жилым блоком. — Ночью, когда все спали. Дисциплина к весне у нас стала та еще, многие употребляли каждый день. И не только алкоголь. Проснулись, когда вода уже до коек доходила. В темноте ломанулись кто куда вброд… а кто-то умный завел генератор. Свет хотел включить. Он у нас в прям в коридоре стоял. Провода, естественно, как попало были накинуты. А дальше… вы, наверно, и сами понимаете. Выбрались только мы, потому что заснули в тот день прямо на складе.

— Ревизию продуктов, значит, проводили, — понимающе усмехнулся Борис Мельниченко.

По планировке бункер от Убежища все же отличался. Это был правильный прямоугольник, со сплошным коридором по периметру и помещениями внутри и снаружи. Их интересовали продовольственный склад и пункт управления, которые находились в противоположных оконечностях «креста».

Поисковики двинулись дальше. Большинство дверей по обе стороны коридора были заперты, но некоторые полуоткрыты, а пара распахнута. Не гермы — обычные двери, разве что обшитые металлом. Всюду была вода, и все указывало на то, что в последние месяцы тут жили. В воде у пола плавали упаковки, объедки и даже фекалии.

Радиометр показал чуть меньше, чем снаружи, причем с повышением у пола. Снимать «головные уборы» не стали, вода с растворенной в ней радиоактивной пылью опасна, прежде всего, при попадании на кожу и вдыхании брызг.

Даже через противогазы они почувствовали сильный трупный запах. Они миновали жилые помещения, куда только заглянули и посветили фонарями, но решили не заходить. Прямо у порога скрючилось на полу несколько тел, а чуть дальше они лежали вповалку.

Также быстро поисковики миновали столовую, куда, судя по навесному замку, явно давно никто не входил — все обедали там же, где спали.

Прямо за поворотом по левую руку оказалось помещение, отделенное от коридора двумя стеклопакетами. Табличка «Оперативный дежурный города Новосибирска» развеяла последние сомнения.

Они зашли, с трудом открыв дверь и выдержав напор хлынувшей навстречу воды.

Обстановка была спартанской, но удобной: вращающиеся кресло, два рабочих стола, шкафчик. На первом столе стоял коммутатор, микрофон и два черных телефона. На другом — древний телетайп. На полу под ногами лежала ковром сгнившая бумага, папки, хрустнул у кого-то под ногой и без того разбитый монитор. В углу висел белый громкоговоритель, над ним желтый плафон с надписью «тревога», который должен был зажечься в тот день для постоянного дежурного, который по идее нес здесь ежедневную вахту. На стене электронные часы: «Время московское» — «Время местное».

Коммутатор больше напоминал мини-АТС: номера, которых было почти сотня, делились на внутренние и внешние. Если с внутренними все было ясно, то внешние могли относиться к и двум другим убежищам из комплекса.

— Да плюньте вы, — поторопил проводник. — Никого там не нет. Мы ходили, там завал, и все. Мэрские, по ходу дела, даже спуститься не успели. И военные тоже. А может, их противобункерным накрыли, еще до главного удара.

Они уже собирались уходить, когда взгляд Антона упал на деталь, которую в первую секунду они не заметили: большой сейф в углу.

— Погоди, — он помнил распоряжение майора. — Где ключи от сейфа?

— Не знаю, — хмыкнул чиновник. — Я по хозяйственной части был. Когда убегали, не до того было. А те, кто в пункте управления был, не выбрались.

— Ну, раз по-хорошему нельзя, придется по-плохому. Мерс, иди сюда, для тебя работа.

Лёха уже был тут как тут с термитной шашкой.

— И зачем эти документы?- язвительно спросил Хомяк, глядя за работой товарища, который напевал себе под нос с улыбкой пироманьяка. — Заламинируем, будет в музее храниться?

— Херр его знает, — пожал плечами Караваев. — Но Борисыч об этом отдельно напомнил. Значит, надо.

Сейф долго не поддавался высокотемпературному пламени, хотя обычный, из стального листа, они бы вскрыли за несколько минут. Мерседес заикнулся было про толовую шашку, но его идею не поддержали. Наконец, с помощью термитного состава удалось срезать петли, и крышка бултыхнулась в воду, подняв фонтан брызг. Антон оперативно скидал все содержимое сейфа в целлофановый пакет и сунул в рюкзак, успев заметить среди кипы инструкций и схем книгу в красной обложке. «Оперативный журнал».

Здесь же лежал ноутбук. Похожий Антон видел только у главвыживателя Богданова: на этой штуке можно было хоть лезгинку танцевать, ничего ей не будет. Еще в ней был топливный элемент: заливай бензинчик и работай хоть год без подзарядки. Хоть он и весил за счет этого больше обычных моделей, оставлять его было бы преступлением.

Осмотр пункта управления много времени не занял: тот напоминал зал заседаний какого-нибудь учреждения: потухший год назад экран по стене, большие столы с телефонами и типовыми лампами и креслами. Председательское место с красным телефоном без циферблата. На стене несколько схем — водоснабжение и канализация города, энергосети города, схема эвакуации города. И еще какая-то цветная размокшая карта — стекло, закрывавшая ее, треснуло, но Антон сумел разглядеть цветные круги и закрашенные цветом районы. Зоны поражения?

Можно было представить, какая разыгралась тут драма, и как солидные господа в галстуках с серыми и окаменевшими лицами, пальцами с побелевшими костяшками хватали телефонные трубки, пытаясь дозвониться до поверхности. Узнать, что там с их родными и близкими. Но представлять такое в сотый раз Антон не собирался, ему хватало свой памяти. Через минуту поисковики оставили конференц-зал и направились к финальной точке их маршрута — складу продовольствия. Несколько человек прихватили себе пару сувениров — ручки, зажигалки, но Караваев решил смотреть на это сквозь пальцы.

***

Они жили тут и раньше, но их были считанные единицы. Все-таки трудно было прокормиться в пустых тоннелях. Потом, когда пришел огонь, а перепуганные двуногие наводнили подземелье, этим существам стало много лучше. Там, где люди погибли сразу, они стали поживой для стаи. Там, где продержались чуть дольше, пищей были их отходы. В любом случае, людям было не до них, и никто не раскладывал приманок с отравой.

Это был час их триумфа. Они всегда могли рассчитывать на свой кусок. К весне 2020-го их было уже в пятьдесят-сто раз больше, чем в августе 2019-го.

На это подземелье они наткнулись уже летом, когда люди покинули его, спасаясь от воды. Конечно, они воды эти твари тоже боялись, но голод и почти человеческое любопытство были сильнее. Теперь все вокруг было в их распоряжении. Под самым потолком, в вентиляционных коробах и под панелями, по путям, будто специально проложенным для них, они могли попасть в любую часть бункера. Вскоре они добрались до склада НЗ.

А какие чудеса акробатики они выделывали… Свешивались с потолка и, держась хвостами и лапками, образовывали живые гирлянды. Спускались по отвесным стеллажам, где не за что было ухватиться. Некоторые падали и тонули, но стая могла пожертвовать самыми слабыми или дряхлыми.

Зато большинство добирались до ящиков. Дерево, фанера и фольга, не говоря уже о картоне и бумаге, держались против них недолго. При наличии времени они могли разгрызть и мягкий металл. Не по зубам им были только сталь и стекло. Они пробовали на вкус даже аптечки, потрошили перевязочные пакеты. Некоторые умирали от радиации, но, пока был корм, стая множилась — достигали репродуктивного возраста животные раньше, чем накапливали смертельную дозу.

Когда поисковики распечатали бункер, в склеп ворвалась струя свежего воздуха с поверхности, разогнав застоявшуюся гниль и всполошив грызунов. Шум работы еще сильней привлек их внимание, а взрывы гранат и вовсе всполошили не на шутку.

***

Дверь продуктового склада отличалась от других — мощная, из стального листа. Не будь она открыта, они бы могли с ней долго провозиться.

— Это еще что за новости? — Либерзон замер на пороге.

— Да, неопрятно тут у вас, — проговорил Антон, поводя фонарем из стороны в сторону, чтоб осветить помещение размером со школьный класс. От стены до стены стояли металлические стеллажи. А пол был покрыт мусором так, что воды было не видно.

— Это не мы… Мы тебе свиньи, что ли?

— Да я вижу, что не вы. — Караваев указал на катыши помета в прогрызенной размокшей коробке. — Это крыса, друг человека… Ладно, давайте проверим, что эти твари нам оставили.

Ревизия показала, что не так уж и мало. Из того, что оставалось на складе, полностью пропали сахар и мука — частью от воды, частью от грызунов. Зато консервы уцелели почти полностью. Уцелевшие для такой маленькой горстки успели съесть много, но и оставшегося хватило с лихвой, чтоб загрузить их работой на шесть часов.

— Вира помалу! — крикнул Караваев, закрепляя ящик тросом. Ящик вздрогнул и начал подниматься, вскоре исчезнув в люке.

Он был один — остальные подотстали. Пока они носили разнообразную тару к ВШ, бойцы устали как черти, и теперь плелись медленно. Да и работали они последние два часа, делая регулярные перекуры, и ничего с этим нельзя было поделать. Хорошо, что эта партия — последняя. На складе еще кое-что оставалось, но брать это было опасно — не хватало еще занести в Город инфекцию с крысиных зубов.

Он остановился покурить и подышать свежим воздухом, если можно было назвать свежим тот, что шел с поверхности. Достал пачку «Marlborough». Слушая звук работы помпы наверху, перебивавший шум дождя и вой усилившегося ветра, докурил сигарету до половины и успел подумать о нескольких хороших вещах, когда его внимание привлекло что-то странное. Необычная тишина. Нет, так же работал насос и булькала вода в шланге, но не было слышно перебранки бойцов, грузивших наверху ящики в вездеходы. До этого голоса было слышно хорошо.

Где-то наверху тяжело ухнуло, будто топнул ногой великан. Затем громыхнул взрыв, который нельзя было перепутать ни с чем. Даже здесь он заметно ударил по барабанным перепонкам.

С нехорошим предчувствием, Караваев отшвырнул недокуренную сигарету и замер, превратившись в слух. Когда рядом с вентиляционной шахтой послышались шаги, он с трудом удержался, но все же не окликнул человека. Вместо этого поисковик поднял глаза на прямоугольник люка и вытащил пистолет. Именно в этот момент свет заслонила тень.

Бесшумно, как призрак, вниз по веревке соскользнул темный силуэт, на лету направляя на него оружие. Парня спасла только реакция: еще раньше, чем он понял, что происходит, рука уже направила ПМ на тень, а палец трижды нажал на спуск.

Получив две пули в живот и одну в грудь, чужак с хрюкающим воем сорвался, и, пересчитывая головой ступеньки, полетел вниз. Упал он уже как мешок: тяжело, точно весил сотню килограммов, да еще и с мерзким хрустом. Но на всякий пожарный поисковик всадил ему еще одну в затылок. Шлем, похожий на шлем от скафандра, может, и выдержал бы попадание из «Макарова» на большем расстоянии, но тут не спас и он.

«Все, теперь точно допрыгался», — не успев додумать эту мысль, Антон уже откатывался в сторону. И правильно: пули ударили в то место, где он только что стоял. Второй враг, наклонившийся над люком, находился в неудачной позиции, чтобы стрелять метко. Не слишком надеясь на успех, Антон выстрелил в ответ, целясь по ногам. Не попал, но выиграл для себя время.

Наверху послышался топот, но Караваев уже добежал до того места, где коридор делал поворот. Когда в воду глядел: прямо под люком упали три предмета, похожие на картофелины, он был уже за углом. Гранаты взорвались мгновенно — а значит, бросили их с задержкой, выждав пару секунд после того, как выдернули чеку.

По ушам ударила взрывная волна, застучали, пробивая металлические панели, осколки.

Чуть дальше в узком тоннеле аварийного выхода его уже ждали Хомяк с Мерсом. Остальные товарищи подтягивались следом. Ящики были похерены, зато все уже приготовили оружие. Они собирались встретить врагов здесь, но дураков больше не было. Неизвестные хорошо обожглись, и, похоже, повторять судьбу покойника никому не хотелось.

В напряженном ожидании прошла пара минут. Внезапно в воду, уровень которой уже поднялся на целую ладонь — помпа работать перестала — упало тело. Караваев выматерился, по камуфляжу он узнал водителя. Следом полетели другие — Артем и Серый — двое поисковиков, которые занимались погрузкой в машины. Он не стал подходить к ним, трупы могли быть заминированы.

— Падлы, вы кто такие, на хер?! — крикнул Антон, сложив руки рупором. — Мы ж вас из-под земли достанем!!

Вместо ответа сверху начали стрелять — вслепую, надеясь на рикошеты от стен. Но разведчики из Подгорного были давно вне досягаемости, и неизвестные вскоре перестали тратить патроны.

«Вот так всегда в жизни», — подумал командир звена. Минуту назад они делали все по четкому плану, и уже собирались ехать домой, и тут все полетело наперекосяк. Сами виноваты. Рано расслабились.

Сукины дети. Самим им, значит, лень было мараться. Подождали, пока другие за них грязную работу сделали, и пришли на все готовенькое.

В этот момент грохнула крышка люка, и в тоннеле стало темно.

Почти сразу где-то наверху снова заработал остановившийся было мотор. Десять секунд спустя раздался звук глухого удара и громкий скрежет. Караваев решил, что, маневрируя, машина-монстр задела здание. Видимо, тот, кто сел за руль, не привык к ее габаритам.

Через несколько секунд раздался близкий взрыв, и сверху на бетонный оголовок вентиляционной шахты упало что-то тяжелое, по весу напоминающее балку. Тяжелый гул, похожий на колокольный звон, поплыл по коридору, в воду посыпалась цементная пыль. Замуровали, демоны.

Караваев начал лихорадочно соображать. Хоть режьте, хоть ешьте, но он не верил в случайную встречу двух вооруженных и подготовленных групп в эпицентре. Так не бывает. Стрельбы не было. БМП молчала, хотя стрелок заснуть не мог. Значит, первый взрыв и был ее подрывом. Но ее не подбивали, этого они не могли бы не услышать. А значит, кто-то их ждал. Или вел давно.

В свете своего налобного фонаря, он взглянул на труп чужака, который лежал лицом в прибывавшей воде, иссеченный осколками в кровавый винегрет. Не пожалели, твари, своего павшего товарища. Ворочать эту тушу для досконального обыска Антон не собирался, ограничившись беглым осмотром.

Убитый был крупным, в черном защитном комбинезоне, под которым угадывался легкий бронежилет, в войсковом противогазе, с ПНВ, разбитым то ли падением, то ли взрывом. Наклонившись, Антон вытянул из-под трупа за ремень АКМ. Из дула полилась вода. Парень осмотрел автомат, передернул затвор, отсоединил и присоединил магазин.

В кобуре, закрепленной на поясе поверх комбинезона, оказался АПБ — бесшумный вариант автоматического пистолета Стечкина. Ага, теперь понятно, как они тихо разобрались с мужиками наверху. Оба трофея Караваев забрал. Пригодятся не только для демонстрации в Подгорном — они-то спустились налегке.

Да кто вы ж такие, сволочи? Экипированные по самое не могу, сытые, и, похоже, опытные. На бандитов не похожи. Живьем бы гада взять. Допросить. Чего им надо? Хотя, подумал Караваев, это и ежу понятно. В Городе об этом будет кому задуматься. А пока надо было выбраться отсюда подобру-поздорову.

Наверху над ними рокот мощных моторов медленно удалялся. Обе машины уходили на всех парах.

Увели. Вырезали всех, кто был наверху, и угнали технику вместе с грузом.

— Иваныч! — окликнул он проводника. — Пошли через твое метро.

 

Глава 6. ТУННЕЛИ

Метро. Как много было в этом слове того, что заставляло чувствовать по спине неприятный холодок. Антон знал, что там мертвецы лежали сплошным ковром. Те, кто не сгорели, те потонули. Хуже было только тем, кого заживо замуровало под землей. Повезло только тем, кто был на станциях, значительно удаленных от эпицентров. Лучше метро укрытия не придумаешь, но только с точки зрения облегчения труда похоронных команд.

А она ведь там прожила больше месяца, подумал он, на станции Красный проспект, и в тоннельной сбойке, в плену у маньяка, в котором после катастрофы проснулся Ганнибал Лектер. Но ей просто повезло, что она жила там не летом.

Теперь тела разлагались, выделяя метан, сероводород, аммиак и еще много того, от чего они могут свалиться, не пройдя и десяти метров. Им понадобятся изолирующие противогазы и запасные регенеративные патроны.

— Ребят, я не хочу вас отвлекать, но пока мы думаем, водичка прибывает, — объявил подошедший Хомяк. — Думайте быстрее.

И действительно, с того момента, как они подверглись атаке, уровень воды поднялся сантиметров на пять. Похоже, наверху шел настоящий ливень. Вроде бы опасаться было нечего — у них в запасе был не один час, прежде чем станет трудно передвигаться, а за это время они успевали покинуть убежище при любом раскладе.

— А долго идти-то? — спросил Мельниченко. В его голосе было мало энтузиазма. Он тоже бывал в подземке.

— Недолго, — покачал головой Антон. — Если со станции «Октябрьская» мы выйти наверх не сможем, дойдем до «Речного вокзала». Там и выйдем — может, по ВШ, а может, и по лестнице, как люди. Идти на станцию «Площадь Ленина» бесполезно. Она так близко от эпицентра, что там под землей ничего не могло уцелеть… Когда выберемся, возьмем на север, чтоб не заблудиться в этом болоте на хрен. А там, когда выйдем из зоны сплошных разрушений, найдем какой-нибудь транспорт, — он повернулся к проводнику. — Иваныч, а схема метрополитена тут есть? Со всеми коммуникациями, само собой. И с новыми, строящимися станциями.

— В пункте управления точно была.

Прежде чем покинуть убежище, медленно, но верно заливаемое водой, они наполнили рюкзаки теми консервами, которые были в последних ящиках, брошенных ими в шлюзовой камере в момент нападения. Там же лежали непродовольственные трофеи, которые они собирались поднимать в последнюю очередь: и среди них два десятка противогазов ИП-4М со склада имущества РХБЗ.

Теперь они были готовы.

Когда они уже уходили, Антон обменялся взглядом с Хомяком. Он еще перед отправлением сказал ему «присматривать за этим Сусаниным». Лучше быть параноиком, чем слепо верить в совпадения.

Они покидали бункер, а в жилой секции остались несколько десятков обезображенных водой и тлением тел. Эти люди унесли с собой в подземную могилу не одну тайну. Например, про первый день. Центр управления города по вместимости и запасам мог дать временный приют нескольким тысячам человек, но не имел на это права. Когда взвыли сирены, из всего персонала административного здания в него было допущено только пятьдесят человек. Остальные — работники и посетители — либо были выведены на улицу, либо вовсе остались на своих местах. Надо же кому-то охранять дорогостоящую оргтехнику.

Некоторым из них удалось добежать до станции метро «Октябрьская», но остальным повезло — их смерть была мгновенной и безболезненной.

Впрочем, тайна эта теперь никого бы не заинтересовала — вокруг каждый разрушенный дом и заваленный подвал мог дать немало пищи для воображения любителям фильмов-ужасов.

Чего уж говорить про метро, где намертво замуровало без малого пятьдесят тысяч, чьи последние минуты были похожи на кошмарный сон.

«Сусанин» вывел их к неприметной дверце, обозначенной на плане как аварийный выход номер четыре. Вскрыть ее удалось без термита и без болтореза, одним поворотом ключа. За ней оказалась крохотная каморка, а в ней гермодверь. Если бы Антону не сказали, что обитатели бункера делали через нее вылазку, они никогда бы не поверил, что ее открывали раньше, чем пять лет назад.

Идущий впереди проводник открыть ее сходу не смог, а у Караваева вздулись на шее жилы, когда он крутанул штурвал. Заржаветь успело. Наконец, гермодверь подалась, а за ней оказался тоннель, точь-в-точь похожий на аварийный выход, через который они недавно проникли на объект. Герму «яндексы» закрыли за собой, чтоб преградить путь наступающей воде. Хотя по логике вещей на станции ее уровень должен был быть не меньше.

Коридор оказался совсем коротким, и заканчивался другой гермодверью. За ней оказался облицованный кафелем тамбур, а в нем первое тело. Труп обгорел до неузнаваемости, и только по кокарде на фуражке Антон узнал работника метрополитена. Начальник станции? Похоже на то. Вентиляционная решетка над головой была сорвана. Похоже, оттуда и пришел раскаленный воздух.

Вероятно, бункер залегал в всего десяти-двадцати метрах от тоннелей линии метрополитена. С этой стороны дверь на секретный объект выглядела неприметно, выкрашенная белой краской под цвет стен, и лишенная каких-либо опознавательных знаков. Похоже, о ней знали только те, кому положено, и их круг был узок.

Пройдя еще несколько коридоров, лишь пару раз перешагивая через обугленных мертвецов, поисковики, наконец, миновали служебную часть станции и вышли в помещения общего пользования.

Знакомый вид. Колонны. красно-серая мраморная облицовка — кое-где осыпавшаяся на мраморный пол.

И здесь, в вестибюле, рядом с эскалатором, ведущим в темные недра станции, их глазам предстала картина, которая второй раз за этот день побила все рекорды. Похоже, гермозатворы закрыть никто не успел. Но если кто-то и был здесь жив, когда пришла вода, ему было отпущено немного времени.

Где найти Данте, чтоб описать этот ад, который они увидели через покрытые незапотевающими пленками стекла? Те, кто нашел пристанище в Подгорном, да и уцелевшие из всех других мест, были в основном людьми простыми. Среди них не было ни поэта и литератора, который смог бы передать все это словами.

Они почти не смотрели по сторонам. Они, прошедшие огонь и воду, которую чаще видели в твердом агрегатном состоянии, чувствовали на себе взгляды безглазых покойников, и это заставляло их прибавлять шагу. Вокруг было тихо, но кроме собственного свистящего дыхания и стука крови в ушах, они слышали что-то еще. Падение капель. Всплески. А еще обволакивающее сонное эхо.

К счастью, в этих противогазах они не чувствовали запаха; иначе желудки вернули бы обратно то, что они съели накануне операции. Пожалуй, то, что ударило бы их в нос, будь он не защищен маской, лишило бы их сознания, а потом убило бы.

Входы № 3 и № 4 к улицам Кирова, Сакко и Ванцетти, Московской и Маяковского были обрушены, как они и боялись. Не теряя времени, поисковики отправились к спуску на платформу.

Неподвижный эскалатор закончился быстро, и почти все не сдержали слов разочарования.

— У-у-у, — протянул Караваев. — Облом нам, а не «Речной вокзал». Здесь мы до нее не дойдем.

— Что там? — спросил идущий

— Буль-буль, — Антон чуть было не сплюнул, вовремя вспомнив про маску.

На платформе воды было немного, а вот путь в тоннели, где ее было почти по шею, был для них закрыт. Там понадобился бы акваланг и ласты. В принципе, в этих противогазах можно было дышать и под водой. Но трудности перехода по практически затопленным тоннелям делали эту возможность бесполезной.

Кишки города, по которым когда-то двигались микробы-люди, заменили собой уничтоженные людьми русла подземных рек. Пройдет не так много времени, явно меньше века, и тоннели обрушатся, подмытые водой, которая делала свое дело неспешно, но наверняка, разрушая даже камень, а не только бетон и сталь.

Снова и снова у них оставался только один путь — через перегороженный металлическими щитами кроссплатформенный переход — на Октябрьскую-2, строящуюся смежную станцию на Первомайской линии. А оттуда по тоннелям на следующую к югу Никитинскую. Которую, как все знали, метростроевцы рыли открытым способом, и уже заканчивали работу.

Сразу за заграждениями оказалась лестница, и это вселяло надежду — значит, эта ветка расположена на меньшей глубине и с высокой вероятностью могла быть не затоплена.

Сама смежная станция на Первомайской линии выглядела голо, как каземат. Никакой декоративной отделки, только бетон, сталь и порода в своей геологической первозданности.

Отделка, похоже, должна была начаться в ближайшее время — может, даже в понедельник 25-го августа, если бы планам не помешали непредвиденные обстоятельствах. Кругом были штабеля керамогранитовых плиток, искусственного мрамора, какой-то металлической облицовки.

Здесь уже было на порядок легче. Должно быть, в субботу тут находилась только дежурная смена. Они нашли только шесть тел.

По словам Либерзона, этот перегон был длиной чуть меньше двух километров. Дорога была ровной. В отличие от станции, тоннель выглядел так, будто вот-вот будет введен в строй. Уже были положены рельсы, в том числе контактный, под потолком можно было разглядеть тюбинг, а вдоль одной из стен тянулись кронштейны, на которых потом наверняка должны были висеть силовые кабели.

Но усталость и тяжелая поклажа брали свое. Прошло полчаса с того момента, как поисковики надели противогазы и инициировали химическую реакцию в пусковом брикете, которая обеспечивала восстановление выдыхаемого воздуха, а тоннель и не думал заканчиваться. Регенеративные патроны были рассчитаны на сорок пять минут тяжелой физической работы, после этого их надо было заменить. В состоянии покоя их хватило бы на три часа, но назвать этот переход состоянием покоя язык не поворачивался.

К счастью, этот отрезок пути прошел без приключений, не считая того, что один раз Хомяк споткнулся о толстый кабель и набил себе шишку на лбу.

Они прошли мимо огромного агрегата, оказавшегося проходческим комбайном метростроевцев, и уже начали нервничать, готовясь менять патроны, когда впереди забрезжил слабый свет. Окрыленные, бойцы ускорили шаг, и вскоре тоннель оборвался. Они находились посреди котлована размером с футбольное поле, дно которого скрывала стоячая вода, над которой возвышались холмы глины и обломков, в один из них уткнулся массивный гусеничный экскаватор.

Станция Никитинская. Вернее, то, что стало бы станцией через меньше, чем через полгода, если б, конечно, не урезали финансирование.

Ее строили открытым способом, и два десятка огромных железобетонных опор, на которых должен был держаться свод станции, была уже установлена. Не считая их, вокруг была лишь искореженная строительная техника. Сорванная стрела лежала поперек котлована; сам подъемный кран нависал над краем, опасно кренясь. Там наверху в кабине, как разглядел Караваев в бинокль, сидел скелет в приплавившейся к черепу каске. Похоже, тут работы велись и в выходной.

Насколько хватало глаз, небо над городом было затянуто тучами. С единственным просветом у них над головами.

Они почувствовали ветер задолго до того, как выбрались наружу. Он гулял по тоннелю, как по аэродинамической трубе, но ближе к выходу усилился до шквала, как будто где-то в метро включили мощный вентилятор.

А здесь снаружи люди почувствовали его кожей, даже через костюмы и одежду. Теперь они поняли, что то, что они видели по дороге сюда, было легким бризом. Они находились в глазу урагана, но сам этот глаз, судя по движению туч, с огромной скоростью смещался на восток. Уже через минуту к шуму ветра добавился частый перестук дождя.

Ему было не привыкать к климатически феноменам. За время короткого лета и начала осень он трижды во время вылазок видел торнадо.

А один раз даже наблюдал за его зарождением. Видел, как из маленького вихря образуется гигантская изогнутая воронка, связывающая землю и небо. Через пару минут она была уже десять метров в диаметре у основания — белесая, похожая на ножку гигантского гриба. Двигалась она медленно и величаво, и абсолютно беззвучно для удаленных наблюдателей — там, где стояли тогда разведчики, даже листья на деревьях не колыхались.

Полчаса они смотрели, как торнадо растет и набухает, а потом за какие-то пять минут тот растаял в воздухе. Тогда Антон побывал на месте, где прошел смерч, и видел, что там даже траву словно корова языком слизнула. Как будто шеренга тракторов прошла или НЛО на посадку село. От деревьев и деревянных столбов тоже осталось немного. Появись это чудовище на десять километров севернее, Подгорный мог бы потерять половину крыш.

Тогда было страшнее. А это была всего лишь буря, пусть и аномальная.

«Когда же этот гребанный мир вернется в норму? — подумал Караваев. — Доживем мы до этого?»

Над ними что-то пролетело. Караваев проводил взглядом комок перьев — полумертвую птицу, больше похожу на птенца вороны, чем на воробья, которая рывками набирала высоту. Вряд ли долетит до гнезда, подумал он. А с неба уже не просто лился поток, а низвергались Ниагара.

«Я стою на краю, на краю водопада. С неба льется вода, значит небу так надо», — некстати вспомнилось ему.

Совершать восхождение в такой момент было ненужным экстримом. Караваев с первого взгляда понял, что подъем наверх будет нетривиальной задачей. Стенки были практически отвесными, кроме участка, где раньше должно быть был пандус, чтобы землеройная техника могла съезжать вниз. Но теперь его размыло, а временные мостки или лестницы смело взрывной волной. Караваев лишний раз похвалил себя за предусмотрительность. Действительно, ну какой «залаз» без веревки? Вроде бы не очень высоко — пятнадцать метров. Задача это будет трудная, но вполне реальная. И все же лучше было подождать.

Используя металлически прут, как щуп, Караваев проверил грязную лужу перед ними. Полметра глубины. Но непрозрачная жижа на дне котлована могла скрывать неприятные сюрпризы — какие-нибудь шпуры и колодцы, провалившись в которые они могли захлебнуться раньше, чем сказать «мама».

В этот момент с неба ударили крупным калибром.

— Так, народ, — обратился он к товарищам. — Предлагаю разбить лагерь и переждать пару часов. В такой ветрище мы все равно далеко не уйдем. Выберем место посуше в тоннеле.

Возражений не поступило. С явным облегчением на лицах, поисковики отправились разбивать лагерь.

Они вернулись назад и метрах в ста от выхода из тоннеля, на свежей струе, устроили привал, забравшись на маленькую служебную платформу. Здесь было сухо и чисто, и не было ничего кроме заржавевшего насосного оборудования и пары скелетизированных трупов. Включили незаменимый прибор: «трещало», конечно, но меньше, чем внизу в тоннеле и меньше, чем снаружи. И чем дальше от воды, тем слабее был фон — радиометр был достаточно точным, чтоб улавливать разницу в 5-10 миллирентген в час. На пол постелили брезент, на нем устроились сами. «Яндексы», как они уже начали называть себя сами, сняли рюкзаки, ОЗК и разложили спальники — впрочем, спать легли, не раздеваясь, поверх.

Здесь уже можно было развести небольшой костер, чтоб поберечь батарейки и обогреться. Но в тоннеле топлива было не найти, а принесенные из котлована дрова будут сырыми, да и радиоактивными. Поэтому решили обойтись без огня.

Снаружи все еще продолжала надрываться буря.

«Не спать… Не спать», — давал себе установку Караваев, резко сжимая и разжимая веки. Но время шло, разговоры не клеились, а доставать карты и вовсе было бы кощунством. Ветер в тоннеле и не думал утихать.

Если уж отдыхать, то надо было выставить караул. А то ведь организм солдата настроен так, что стоит дать ему расслабление, как он тут же захочет урвать еще сна. Впрок.

Лучше всех выспался в вездеходе Мерс, но ему Антон не доверял и оставил на стреме Игорька, парня с блатными замашками. После этого он не нашел ничего лучше, чем немного покемарить. Так же поступили и остальные.

Разбудил его громкий вскрик. Караваев заворочался и попытался продрать глаза. Болела поясница и бицепсы — память о том, что они перетаскали на своем горбу несколько тонн груза на человека. Его внутренний хронометр говорил, что прошло самое большое час.

— Что за?.. — слабым голосом спросил он, пытаясь вернуть зрению фокусировку.

Вокруг просыпались друзья, так же озирались по сторонам. Кто-то матерился спросонья, другие бессвязно бормотали.

Часовой, присевший на корточки у края платформы, указывал куда-то вниз, в тоннель. Фонарь в его руке колыхался из стороны в сторону, из-за чего нормально рассмотреть, что там творится, не получалось. Чертыхаясь, Антон щелкнул кнопкой, и темноту прорезал луч яркого оранжевого света. Тут Караваеву пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вскрикнуть самому. Потому что тьма скрывала нечто неописуемое. Пол в тоннеле внизу был живым. Там колыхался ковер из черных шевелящихся тел. Повстречаешь одну такую у подъезда, и подумаешь, прежде чем переходить ей дорогу. А тут были сотни, и конца им не предвиделось.

Одновременно зажглось несколько фонарей.

— Мля, здесь крысы, — запоздало произнес Игорь. — Туева хуча!

Караваев повел своим фонарем из стороны в сторону, и сделал открытие, пять штук уже были на платформе. Как они залезли и зачем, он ума не мог приложить. Они опасливо жались к стене, поводя острыми мордочками, и не делали попыток приблизиться к людям.

Он и раньше догадывался, что они могли обитать в метро, а когда увидел разоренный склад в бункере, вспомнил еще раз. Но ему и в голову не приходило, что их может быть столько. Ясное дело, вода пришла в тоннели, вот и снялись с насиженных мест.

— Братва, чё делать будем? — прозвучал в полумраке голос Хомяка.

Никто не подколол его. Никто даже не сказал, мол, сородичи твои, а ты боишься.

Тоннель метро ходил ходуном и извивался, как эскалатор. В свете нескольких фонарей крохотные силуэты отбрасывали заковыристые тени.

— Ничего не будем, — проговорил Караваев. — Что нам их, гранатой глушить? Пусть пройдут. Давайте пока этих стряхнем.

Одну за другой, он сбросил пару непрошеных гостей вниз спальным мешком. Кувыркаясь, те исчезли в живом потоке. Его примеру последовали остальные.

— Ёж твою мать! — нарушил тишину Мерседес. — У-у-у, блядина…

— Чего орешь?

— Укусила, падла, — он показал руку. Из нескольких проколов сочилась кровь.

Судя по писку и тошнотворному хрусту, он размазал одного грызуна по полу сапогами.

— А ну притихни, — зашипел на него Антон.

В этот момент ближайшая к Мерседесу крыса как с цепи сорвалась. Секунда, и она повисла на его раненой руке, легко покрыв прыжком расстояние в десять-двадцать своих ростов. Возможно, учуяла кровь, а может, просто совпало — как бы то ни было, взрывник не ожидал такого и дернулся как ошпаренный. И очень некстати третья крыса попалась ему под ноги. Именно на ее внутренностях он поскользнулся, сделал немыслимый пируэт, проломил низенькое ограждение платформы и с воплем рухнул прямо посреди живого потока.

Фонари высветили такую картину. Лёха лежал на рельсах и тихонько подвывал. Маленькие лапки ступали по его лицу, но он даже не пытался стряхнуть грызунов. Крысы не обращали на него внимания, продолжая свой марш, но это нейтралитет мог закончиться в любой момент. Съесть они его бы, конечно, не съели — это не кино, но шкуру попортить могли.

«Оставить бы его там», — подумал Антон.

— Живой? — спросил он вслух.

— Угу, — слабо пробормотал Мерс. Взгляд у него был остановившийся. Одной рукой он зажимал нос, который, похоже, разбил при падении.

— Лежи, не дергайся. Мужики, светите мне, спущусь.

В глубине души Караваева поднималось нехорошее злорадство.

Он вспомнил, как этот тип попробовал подкатывать к Насте, когда его самого не было рядом. Сделал пару типа комплиментов. Когда Антон узнал, то просто встряхнул его как мешок с мукой, показав границу, которую этот недоделанный панк больше не переходил. Трепло он, конечно, и алкаш — несколько раз Караваев отмазывал его от исправительных работ — и все же они были друзьями, а друзей не бросают.

Он спустился по лестнице до нижней ступени и повис, держась одной рукой. Прямо у его ног живая река, пусть немного обмелевшая, продолжала свое движение. Караваев прикинул, что на их глазах тут прошла уже тысяча.

Внезапно ступенька, за которую он держался рукой, прогнулась, и, чтобы не упасть, Караваев поставил ногу на пол. Вернее, хотел поставить, но та опустилась не на бетон, а на что-то мягкое и противное. Антон поморщился. То, на чем оказалось его нога, на ощупь было тошнотворным — податливое, с шерстью. И с зубами! В этом он убедился в следующую секунду, когда кто-то цапнул его за большой палец. Не больно — сапоги не прокусишь. Инстинктивно он отдернул ногу, отбросив от себя комок шерсти.

В этот момент Лёха заорал и начал кататься, будто пытался сбить пламя. Тут же в его лицо, шею и ладони впилось еще два десятка крыс.

— Руку дай, баран! — крикнул Караваев.

А когда тот, наконец, протянул искусанную пятерню, командир звена рывком поставил его на ноги и вытащил наверх.

Топот непрошенных гостей стих вдали, и стая, постепенно отходя от стресса, вызванного вторжением, принялась подсчитывать потери.

Они не были теми кровожадными чудовищам, какими их привыкли изображать в фильмах ужасов. Крысы и в мыслях не держали нападать на людей. Трезво оценивая свои силы, твари предпочли бы десятой дорогой обойти гигантских пришельцев.

Армагеддон и мертвые города прочно ассоциируются с легионами крыс. Но их будущее в мире без людей совсем не безоблачно, ведь их популяция намертво завязана на человеческую. Они привыкли питаться отбросами живых людей. Вымерший город не сможет кормить их, и тогда демографические ножницы пройдутся и по ним. Но самым страшным испытанием для них, как и для людей, была Зима. Крысы забивались в подвалы, в остывшие теплотрассы, канализацию и катакомбы метро — туда, куда не проникал ледяной ветер; строили гнезда из гниющего тряпья и бумаги, сбивались в кучи, прижимались друг к дружке, чтобы согреться. Но им все же было легче, ведь для поддержания жизни им требовалось в сотню раз меньше еды, да и обходиться без нее они могли месяцами. Их привлекали запахи еды, но они боялись людей по старой памяти и никогда не напали бы первыми.

Остальным этот случай только поднял настроение — поисковики были людьми грубыми и над горем могли только поиздеваться. Один Мерс ругался и плевался, держа на весу раненую руку, на которую уже наложили повязку.

— Ты чего пузыришься? — обратился к нему Антон, когда его это заколебало. — Там у тебя три царапины.

— А пятьдесят уколов в пузо?

— Деревня, — фыркнул Караваев. — Уже давно ставят пять-шесть. Машу спроси, если не веришь.

— Маша… — Я к ней не подойду. На нее посмотришь, потом этот эсэсовец башку открутит. А ведь сама, сучка, глазками стреляет. По-любому, роги ему наставляет.

— Тебе-то откуда знать? — хмыкнул Хомяк.

Это нормально, подумал Караваев, слушая их треп. Пусть говорят про баб, про любую ерунду. Там над этим убежищем они оставили десять трупов, за которыми пока нельзя было даже вернуться. Но думать об этом они будут в Городе.

— А это случаем не мутанты? — он вдруг понял, что вопрос Хомяка адресован ему и чуть не поперхнулся чаем из термоса.

— А… Ты про крыс, — дошло до него с секундной задержкой. — Да какие нах мутанты? Нормальные крысы, помоечные. У нас в общаге и не такие водились. Только эти оборзели и человечину распробовали. Мертвую, правда. Ничего, обглодают всех и вымрут сами. Всего-то год подождать. Но и от живой не откажутся, если больной или тяжелораненый.

Но на этом эпопея с крысами не закончилась. Минут через пять их лучший стрелок, молчаливый татарин, а может, башкир, по имени Салават, полез в рюкзак — вроде за солью — а потом начал ругаться по-русски, долго и заковыристо. Оказалось, там между банками с тушенкой и снарягой сидели два серых пасюка размером с котенка. Пакет с крупой они прогрызли, как и чай, и теперь те были хорошо перемешаны с калом и шерстью. Хорошо еще, что жестянки они вскрывать не сумели; зато пришлось выкинуть пару портянок, пропахших крысиной мочой. Да черт с ними — все равно переодеваться было негде.

Когда крыс вышвырнули, Караваев подумал, что любой из жителей Подгорного на их месте отправил бы их в кастрюлю. Поисковиков нормально кормили, как и дружинников, как и тех, кто был занят тяжелых работах. А остальные, особенно с пайком иждивенца… Да что там взрослые, если детишки били крыс, воробьев и ворон из рогаток и пневматики совсем не для забавы. Тут его гнев переключился с бессловесных животных на прежнего адресата — налетчиков, одного из которых он сумел-таки завалить. Но маловато этого… Они ведь не только украли два вездехода и убили их командира и товарищей — они оставили город на голодном пайке.

Больше никто не помешал разведчикам, и остаток ночи прошел без происшествий. Примерно в шесть часов утра буря чуть улеглась, и тогда с помощью веревки они выбрались из котлована, сняв рюкзаки, а потом втащили их за собой: человек в ОЗК и в противогазе не очень ловок. Они миновали лежащий на земле забор из профлиста, когда-то окружавший строительную площадку, прошли мимо туши перевернутой бетономешалки и смятых бытовок строителей. Их встречал знакомый ландшафт из фильма катастрофы.

Теперь надо было поскорее найти что-то похожее на транспорт и гнать домой. Будь у них нормальная рация на руках — они смогли бы оповестить Город, и те снарядили бы погоню. Но их переносные рации до Подгорного не добивали, а их «Ангара» осталась в головном вездеходе.

Они шли, с чавканьем выдирая ноги из грязи. Даже те, кто отличался спортивным телосложением, чувствовали себя как выжатые лимоны. Буря снова началась как по заказу, как только они отошли на порядочное расстояние от метро, и продолжалась уже час без антракта. Зато собаки, про которых было много разговоров, их не побеспокоили. Несколько раз за ними увязывались отдельные четвероногие разведчики, но, оценив численность людей, предпочли держаться на почтительном расстоянии.

Сидя в темной каморке среди разбухшей трухлявой мебели поисковики приводили себя в порядок — сушились, тянули чай из термосов, пили что покрепче из фляг, но в меру, и обсуждали превратности дороги. Пять минут назад они ввалились сюда, чуть дыша, проклиная климатические феномены.

От обвалившегося фасада соседнего здания, отделилась тень, похожая на гигантскую летучую мышь, и понеслась, махая крыльями, прямо на них. Оказалось, рекламная растяжка.

Ветер завывал, то ли норовя сорвать капюшон с головы. Костюмы надувались как паруса, но снимать их было еще рано. Температура была явно плюсовая, но из-за порывистого ветра, который драл кожу, как напильник, можно было подумать, что все минус десять. Раз в пару минут будто включали промышленный вентилятор, и тогда тем, кто был полегче, приходилось прикладывать усилия, чтобы просто удержаться на ногах.

С другой стороны, жарким летом они в своих костюмах спарились бы.

Самые яростные атаки бури они пережидали в подвалах. На первых этажах в зоне полного разрушения нельзя было найти подходящее укрытие. Это был их третий перекур. Сначала привалы занимали не больше пятнадцати минут, но каждый новый был длиннее предыдущего, и с каждым разом путешественникам было все труднее заставлять себя выходить из помещения в сердце урагана.

Ненастье улеглось, но ненадолго. Не успели они пройти еще несколько метров, как все началось по-новой.

И все же теперь осенью было еще не так плохо. Хорошо, что не было мух.

Он вспомнил лето — как они ехали в один из первых по- настоящему теплых дней по оттаявшим улицам Тогучина. Тогда их первая остановка была у городского гипермаркета. Они остановились и не успели даже открыть двери, как насекомые, которые за время пути не раз размазывались об лобовое стекло, стали пытаться попасть в машину.

Караваев вспомнил, как тогда краем глаза уловил какое-то движение слева и тут же инстинктивно отпрянул, когда муха размером с осу влетела в салон, а за ней еще пять. Только после этого водитель надавил на кнопку, и электрические стеклоподъемники отрезали автомобиль от внешнего мира. Тогда они вдвоем исчерпали весь запас матерных слов, пока били их, чем под руку попало, даже картой-миллиметровкой. Больше они с открытыми окнами не ездили до самых холодов.

Пешим было еще труднее. Антон вспомнил, как защищали себя летом и «сталкеры» на службе города, и черные копатели от туч насекомых, которые липли на каждый открытый участок тела, забивали рот и нос, лезли в глаза. Караваев никогда не видел, чтобы обычные домовые мухи себя так вели. Да и, сказать по правде, мух таких размеров он не видел. Летом в цене были тюбики репеллента и разные спреи — за них можно было выменять даже дефицитные сигареты на городском черном рынке.

Как сказал тогда эколог, дело было даже не в антисанитарии, а в отсутствии насекомоядных птиц и лягушек.

Солнце начало припекать. Прогрело землю и начало растапливать лед. С крыш закапало, но весеннее настроение в этом городе получить было трудно.

Хотя маршрут их пролегал севернее, по улице Кирова, все, что они видели вокруг, напоминало дежа вю. Так же высились курганы на месте жилых и офисных высоток слева и справа, разве что мутная гладь разлившейся реки отсюда была не видна.

В остальном все было, как вчера. Правда, теперь они чувствовали запахи — сил идти в противогазах больше не было, к тому же ураган немного разогнал висевший над городом-призраком смрад. Да и после метро их было уже ничем не напугать.

О том, чтобы возвращаться к месту спуска под землю, не было и речи. Тем, кто был возле вездеходов в момент нападения, было уже ничем не помочь, а вот нарваться на засаду там было раз плюнуть. Да и достаточно они нагулялись по эпицентру. Интуиция подсказывала парню, что чем скорее в городе узнают про то, что произошло, тем лучше.

Внезапно Антон остановился и оглянулся по сторонам. Посмотрел влево, вправо, оглянулся через плечо. Сделал это нарочито небрежно и расслабленно.

Вот уж бред. Но опыт залазов, говорил, что пренебрегать интуицией нельзя, каким бы безопасным ни казалось это место.

Здесь в сплошной многоэтажной застройке была небольшая прореха — от улицы Грибоедова до Автогенной. Впрочем, центр и тут наступал на окраину — обзор заслоняло несколько скелетов строящихся высоток. Еще в километре к востоку начинался уже настоящий частный сектор. Надо было свернуть, не доходя — там уже могли быть люди.

Идущий рядом Хомяк махнул рукой.

— Ты чего?

— Хрень какая-то. Вон в том доме, — он указал на каркас пятнадцатиэтажного здания.

«Ага, значит, не я один», — подумал Антон, и у него чуть отлегло от сердца. По крайней мере, не тронулся умом. Караваев не читал таких книжек, но образ Зоны как пространства, где не действуют привычные законы, был ему понятен. А здесь была как раз такая Зона.

— На что похоже? — спросил он.

— Не человек точно. Наверху в окне. Пятый этаж. Наверно, птица.

Караваев поднял глаза на каркас, который так и не стал еще одним офисным зданием. А может, жилым домом. Оно было достроено едва ли наполовину. Видны были перекрытия этажей и голые лестничные клетки. Но может именно поэтому оно устояло, ведь площадь поверхности, подвергшейся удару взрывной волны, у него была гораздо меньше. Черт его знает. Тут нужен инженер, а у него даже по математике была тройка.

Разведчик навел бинокль.

Ого, блин! Там на высоте пятого этажа на широкой железобетонной балке действительно была птица — ворона. А теперь эту ворону держала в зубах кошка. Большая.

В следующий миг он потерял ее из виду. Успел только заметить, как тень перелетела от одной балки к другой, как белка.

Антон повел бинокль вправо и чисто случайно снова захватил в окуляры объект. Он успел увидеть, как пронеслось по воздуху гибкое тело, чтобы приземлиться на соседнюю балку. Это действительно была здоровенная кошка с коротким, будто купированным хвостом, густым мехом и кисточками на ушах. Мех когда-то мог быть рыжеватым, а теперь был грязно-бурым.

— Рысь, — полушепотом объявил он.- Здоровая зараза. Все двадцать кило.

— С ума сойти, — похоже, не поверил Хомяк. — Это что, она такая на падали откормилась?

— Да не едят они падаль. Они только свежим мясом питаются.

— Бедолаги. И чьим, интересно?

— Здесь, наверно, чьим угодно. А в природе эта тварюга теоретически лося, оленя, изюбря может завалить.

— И кого? — переспросил Хомяк. — И какого еще на хрен «зюбря»?

Антон проигнорировал его вопрос.

— У меня дядя охотником был, рассказывал. Эти кошечки ловкие. Собаки и волки на птичек так охотится не смогут, да и на крыс. Реакция не та. Охотятся, правда, в одиночку. Ну вроде никто еще стаю не видел. Или живым не ушел, хе-хе. А так в природе их естественные враги волки. Отгоняют их от деревьев и разрывают. А насчет собак не скажу… Вообще, леший его знает, может из зоопарка, а может из леса пришла. А может и не одна она здесь. В нормальных условиях они бы никогда из леса не вышли. Но катастрофа не только людям на мозги влияет. Каждый приспосабливается как может.

— Жалко, жрать ее нельзя, — вздохнул Хомяк.

— А это смотря как приготовить, — возразил Антон. — Трофей бы был ничего, — он представил, как смотрелась бы эта шкурка у них дома перед камином. Но он лучше других понимал, что стрелять тут нельзя, тем более ради баловства.

— Да ел я их, — вмешался в разговор притихший было Мерседес. — Домашних. Ничего особенного.

— Ладно, пошли искать машину, — вернул товарищей к теме Караваев.

Странные дела. Вроде бы город мертв для людей, но одновременно живет странной чуждой жизнью. Там наверху, подумал он, могла бы сложиться своя, как ее… экосистема. Хотя нет, не успеет. Раньше эти муравейники рухнут под своим весом. А животные будут обживать обычный пустырь с вкраплениями железобетона.

Они шли от одного массива гаражей к другому, пока в половине километра от станции, на улице Грибоедова, не наткнулись на то, что искали. Гаражи тут стояли в два «этажа» — и нижние, хоть и находились выше уровня земли, были прикрыты от воздействия огня.

У ближайшего к дороге не пришлось даже срезать петли — ворота свободно открылись. Ключ торчал в замке маленькой дверцы, а то, что осталось от водителя, горкой тряпья лежало в проулке между гаражами — вышел покурить мужик, прежде чем ехать на дачу.

Этот старый, но надежный ГАЗ, который, наверно, был верным спутником своему хозяину в поездках на «мичуринский», на охоту или рыбалку, не подвел их. Советский вездеход завелся без проблем, будто не стоял бесхозным почти год. Ни про какие импульсы он наверно не слышал. В одном из соседних гаражей нашелся камуфлированной раскраски УАЗик. Сталкерская фортуна на этом не закончилась — не так далеко отыскалась десятилитровая канистра бензина.

Дальше они двигались уже на колесах. Улица здесь чуть сузилась, но все еще была достаточно широкой, а шанс нарваться на залетных мародеров на ней был не больше, чем во дворах и переулках. Зато машин здесь стало поменьше, а значит, больше свободы для маневра и меньше риск наткнуться на пробку.

К полудню шквалистый ветер истаял до едва заметного дуновения, к тому же стало немного теплее. Солнце наверху расточало триллионы килокалорий, согревая едва оттаявшую планету, но часть тепла еще задерживалась поредевшим покровом из пепла и пыли.

Сначала они не делали больше семидесяти километров в час, но когда асфальт стал ровнее, разогнались до ста десяти. Им не встретился ни один человек, но настоящее облегчение они испытали, только когда выбрались на Бердское шоссе.

Дальше они не останавливались до самого Подгорного.

Такое спускать было нельзя. Но Караваев понимал, что город едва ли сможет отправить погоню. Отправить, значит искать иголку в стоге сена. От этого было хуже всего, и он несколько раз чуть не слетел с дороги.

«То-то устроят нам в городе разбор полетов, — думал он. — Да и всему народу тоже. Все, больше не будет расслабухи. Нужно не ополчение, а армия».

 

Глава 7. ЭКСПЕДИЦИЯ

Лампочка под зеленым абажуром под низким потолком освещала небольшую комнату. Казалось, бывшая комната отдыха в городской администрации постепенно приобрела черты Пункта Управления покинутого ими Убежища. Но ностальгии по нему собравшиеся здесь сегодня не чувствовали.

Они сидели за бывшим столом, накрытым простой клеенкой, прожженной в нескольких местах. Перед ними стояли стаканы — у кого с чаем, у кого нет, тарелки с порубленной крупными ломтями закуской и тысяча нерешенных проблем.

На стене висели рядом две карты — Уральский и Приволжский федеральные округа, и примерно на их границе были прилеплены желтые самоклеющиеся бумажки: «г. Ямантау», «г. Косвинская», «ЗАТО Межгорье», «Белорецк-16», «Белорецк-15», «Алкино-2».

— Ехать надо сейчас, а не весной, иначе наша помощь уже не понадобится, — произнес майор, подводя итог получасовому обсуждению.

— Почему они не выходили на связь раньше? — задал зам по внутренним делам Петр Масленников вопрос, который явно был на устах и у остальных.

— Значит, на то были причины, — ответил Демьянов. — Война не закончена, пока не убит последний враг. Известный афоризм про погребение малость неверный. Это мы думаем, что никому не нужны — зря, кстати. А они все понимали и прятались. Но их нашли. Враги у них тоже посерьезнее, чем у нас.

— Сергей Борисович, но почему именно мы? — задал другой давно назревший вопрос Богданов.

— Я думаю, ты, Володя, и сам знаешь ответ. У нас единственная функционирующая больница. А у них там обожженные, облученные и куча тяжелораненых. Вопрос на засыпку? Откуда сейчас, через год после войны, такие травмы? А оттуда, что для них война еще не закончилась. И идет до сих пор.

— Что они предлагают взамен? — спросил практичный Колесников. — Есть ли конкретный список или только общие слова?

— Взамен они предлагают продукты, столько, сколько мы сможем увести. Самовывоз из хранилища Росрезерва, — ответил Демьянов. — Но дело даже не в этом, хотя зима без них будет очень трудной. Мы хотим найти власть. Тот самый чрезвычайный комитет, который сделал то сообщение в первый час после удара. Все остальное второстепенно. Пока наш город был самым крупным из обнаруженных. На территории, где раньше жило 2 миллиона человек, осталось от силы 50 тысяч. Мы хотим понять, как быть дальше. Если так везде, перспективы у нас хреновые. Да и эти люди с их знаниями нужны нам больше, чем все материальные блага, которые они нам могут дать. Предвижу ваш вопрос и заранее на него отвечаю. «Это рискованно?» Еще как. Никаких гарантий кроме честного слова и всего трое заложников. Опасно и для тех, кто поедет, и для тех, кто останется. Особенно после инцидента в Новосибирске. Кстати, как продвигается расследование?

— Проводника и его коллег поместили под стражу, работаем с ними. Но на девяносто процентов они чистые, — отчитался Петр.

— Возможно, это простое совпадение, но пусть пока посидят, — кивнул майор. — В любом случае, «кроты» в городе есть, поверьте моему чутью. И их надо искать, а не жевать сопли. Иначе те, кто получает от них информацию снаружи, будут иметь слишком большое преимущество. Это понятно?

Молчаливые кивки. Все понимали, что сейчас они перейдут к главному моменту.

— В виду важности и спорности выношу этот вопрос на голосование.

Время на размышление им было не нужно, свои решения члены Совета (который также называли Внутренним кругом, а за глаза иногда и «масонской ложей»), уже приняли.

Демьянов обвел глазами комнату. Владимир, штатный пропагандист и кадровик, был против. Был против и острожный Масленников. Колесников, как он и ожидал, был «за», хотя и знал, что возглавит экспедицию лично. Неожиданно «за» оказался и академик Залесский. Простым большинством решение было принято.

— Вы молодцы. Избавили меня от необходимости совершить конституционный переворот, — усмехнулся в усы Демьянов. — Как я и говорил, экспедиция не будет большой. Не больше ста человек охранения и минимум техники «двойного назначения». Я имею в виду ваши любимые «пулеметные тачанки». Максимум один БТР, больше не дам. Я жадный. Конкретные детали оставляю на усмотрение Олега. Но не забывайте, что повезете вы не дрова, а раненых. Врачи тоже нужны. — Демьянов закашлялся и отпил чая. — Теперь что касается второстепенных задач. Ими стоит заниматься только после выполнения основной и при наличии времени. Варианта на самом деле только три. Или там все мертвы и ничего нет. Тогда все просто, разворачиваемся и возвращаемся. Второй. Там все мертвы, но есть, чем поживиться. Здесь по ситуации. Если транспортабельно — берем. Нет — отмечаем на карте. При необходимости — прячем. Ну и третий. Они живы и готовы идти на контакт. Сотрудничать, торговать, обмениваться информацией. Обмениваемся частотами, организовываем постоянное посольство.

Говоря «они», я, естественно, имею в виду тех, кто раньше относился к ВС РФ и органам государственной власти. Но не исключено, что в регионе есть другие организованные силы. Все это вам и предстоит выяснить. Помните, что мы должны соблюдать нейтралитет. Все их разборки нас не касаются.

— Каков порядок комплектации каравана? — спросил Колесников. — Добровольцев искать не надо?

— Порядок обычный. Отберите людей с учетом того, чтобы оставить достаточно для обычных снабженческие операций. Плюс небольшой резерв для помощи дружинникам.

На этом совещание было закончено, и все вернулись к своим делам. Отправление должно было состояться через три дня.

***

Когда Данилов узнал про экспедицию, сердце вначале екнуло. Новая работа ему нравилась больше, кормили его гораздо лучше, но с жизнью Саша прощаться не торопился. Одно дело выезжать по давно разведанному и фактически безопасному маршруту да дербанить брошенные дома, и совсем другое — гнать в неизвестность за пару тысяч километров. Так уж сложилось исторически, что караваны иногда грабят.

Можно было и просто уйти из города. Формально свободный выход не воспрещался, но тогда могли возникнуть вопросы. Нет, и в стройотряде было много нарядов за пределами периметра — отошел «отлить» и беги на здоровье. Да и ночью никакая стена его бы не остановила. По правде сказать, остановила она бы только ребенка, и то не очень ловкого. Но это была глупость несусветная. Бежать для чего? Чтобы снова найти заброшенную конуру и прожить там до самой смерти, то есть еще месяц или два? Глупость несусветная.

Нет, надо было жить, втягиваться в работу, общаться, привыкать к новой рутине. Найти себе, наконец, обычную бабу, если не удалось найти любимую.

Он мог попросить не включать его в состав экспедицию. На словах — они еще не дошли до той степени бюрократизации, когда пишутся официальные заявления. Но это уж будет совсем жалко выглядеть. Значит, надо было ехать.

К тому же в последний день перед отправкой на него внезапно свалилось новое поручение. Как на интеллигента, на него постоянно пытались навесить различные «творческие» задания, например, написать заметку для «Вестника».

Тимофей Михневич, бессменный главред, верстальщик и главный корреспондент «Вестника Подгорного» в одном лице, с утра ждал его в редакции. Пробежав глазами заметку про итоги уборочной страды, он внезапно огорошил Сашу:

— Тут твою кандидатуру обсуждали в качестве хрониста. Богданов предложил. Я бы сам поехал, но староват, к тому же жена малыша ждет. Так ты справишься?

«А я один, и никто слезинки не проронит, если я сгину», — подумал Данилов, выслушав еще один аргумент в пользу того, что он должен ехать. Ну что за сучий сын этот сурвайвер, кто его просил вмешиваться?

— Думаю, что справлюсь.

— Ишь ты, — Михневич посмотрел на выскочку с сомнением. — Я этому пять лет учился. Ну да ладно, будешь, как в песне: «С „Лейкой“ и с блокнотом, а то и с пулеметом…». Только это должен быть не сухой отчет о среде, о техносфере, об угрозах. Им займется командир. А ты должен составить живой рассказ о людях, который будет интересно послушать. Потом его запишут на болванку. Будет храниться четыреста лет для потомков. Если найдут, на чем просмотреть…

Только дав свое согласие, Данилов тут же получил полный рюкзак разнообразной мелочевки: карты памяти, сменные объективы, микрофоны, электронный планшет для записей — с монохромным дисплеем, но практически вечной батареей. И большую камеру фирмы «Canon».

— Не потеряй, — напутствовал его Михневич. — Если что, головой отвечаешь.

— Если что, я найду новую.

— Не пойдет, я к этой привык. Я с ней в Убежище пришел.

— Да ладно вам, не волнуйтесь, — успокоил его Данилов, хотя самому в этот момент было не до какой-то камеры. — Буду беречь как зеницу ока.

***

Отправление было назначено на шесть утра, когда Подгорный еще спал после очередного трудового дня. Формировалась колонна не на главной площади, а на задворках, в районе стадиона, который при постройке стены они наполовину разобрали.

Данилов подумал, что отцам города не очень хочется, чтобы все знали о пункте назначения и составе колонны. Как будто в Подгорном могут быть те, кому эту информацию знать не обязательно.

Не было речей и торжественных проводов. Наверно, все, кого было кому провожать, уже попрощались лично.

От рядовых бойцов, которые оказались в основном не ветеранами, а парнями его возраста, Александр так и не выяснил, куда конкретно они едут. Похоже, никто действительно ничего не знал. В одном сходились все: колонна идет на Урал. Но даже тот, у кого был «кол» по географии знает, что Урал — это не точка на карте. Более конкретно пункты назначения назывались разные — в основном в пределах Челябинской области, но кто-то сказал и про Башкортостан. Разброс, конечно, большой — от шестисот-семисот до двух с половиной тысяч километров. Так далеко никто из них еще не забирался. Но Данилов считал, что самыми реалистичными будут числа из середины этого промежутка. И по странному совпадению именно там находились объекты, о которых часто велись разговоры на привалах. Похоже, новый мир потихоньку обрастал своей новой мифологией.

Если кто-то и знал больше, то только командование, но Данилов достаточно хорошо соображал, чтоб таких вопросов не задавать. Сказали ехать — значит надо.

На площади уже стояли два десятка грузовиков, шесть или семь УАЗов и даже один БТР: его крупнокалиберный пулемет грозно нависал над гражданскими автомобилями.

— Все по машинам! — прозвучал приказ. Никакой громкоговоритель товарищу Колесникову был не нужен.

Теперь Александр уже знал, что такое кунг (хотя народных расшифровок этого сокращения существует штук десять), и какую технику называют по имени персонажа японского мультсериала «покемоном». Знал и свое место в четвертой машине от начала колонны. И умел радоваться тому факту, что между ним и внешним миром будет хотя бы противопульная броня, а не брезент.

Он легко запрыгнул на подножку и втащил за собой рюкзак. Камера там брякнула и Данилов мысленно пообещал выкинуть эту здоровую дуру с ее 30 мегапикселями, если удастся найти что-нибудь полегче.

Поехали они тоже не по главной улице, а сразу свернули на нежилую Советскую. За ней сохранилось старое название, тогда как жилые улицы переименовали в соответствии с новыми реалиями.

Они покинули город через северные ворота, которыми пользовались не каждый день. Данилов догадался, что делается все, чтобы запутать следы.

Вот и все. Дома Подгорного скрылись в утреннем тумане, а еще раньше опоясывающая жилой район стена. Проезжая блокпост на въезде, Данилов кожей ощутил, каково это — покинуть единственное безопасное место на Земле. Правда, ему это ощущение было не в новику.

Остальные должны были чувствовать то же самое. Тут заканчивалась мирная жизнь и цивилизация, и начиналось то, что в исламском богословии называлось «Дар аль-харб». «Земля войны». С той разницей, что сами жители города ее завоевывать не собирались. Это отсюда исходила опасность.

Еще в километре от ворот, на расчищенном асфальте восстановленного шоссе, Данилов почувствовал, как все изменилось. Даже разведчики стали собраннее и серьезнее, перестали травить анекдоты и подобрались. Он слышал, что и в этих местах случались нападения и пропадали люди.

В это и было главное назначение стены. Не только не пускать чужих, но и постоянно напоминать своим, куда без лишней необходимости идти не надо.

Он повернулся к крохотному окошку, прорезанному в металле борта, через которое пробивался скудный свет. Но смотреть было не на что — разве что на обветшалое дорожное ограждение и жухлую траву полей за ним. Это лето было коротким. Какой же будет первая «настоящая» зима?

«Ну, прощай, цивилизация, — подумал он. — Надеюсь, еще свидимся».

Хорошо, что они так больше не увиделись перед отправлением, думал Александр. Ведь наверняка была бы не одна.

Почему же он ничего не сказал ей? А по кочану. Если бы признался, было бы еще смешнее. По канонам жанра ему полагалось размазывать по лицу слезы, но теперь он редко мог побыть один. А в мужском коллективе лучше сразу убить себя об стену. Данилов не замыкался в себе, хотя иногда хотелось. На привале, когда просили, рассказывал новым товарищами истории про свой поход. Но сам ни к кому в приятели не лез. Рубахой-парнем он, естественно, не стал, но и объектом травли тоже. Наверно, потому, что для интеллигента был неприхотливым и никогда не жаловался, а при своей комплекции оказался двужильным и никогда не жаловался. Кроме того, Саша не косячил при выполнении обязанностей и не забывал следить за собой.

Еще в первые дни в городе ему было трудно снова приучить себя к соблюдению правил гигиены — за время одиночества он напрочь забыл про мыло и бритву. Но, помня, что грязнуль презирают везде, даже в тюремной камере, он заставил себя принять и эти правила жизни в обществе.

Может, иногда он и вызывал усмешку и получал в свой адрес шутки и подколки, но они не были унизительным. А кличка-позывной за ним закрепилась намертво.

Чтобы как то занять привыкший к мыслительной деятельности мозг, Саша начал представлять, как бы выглядели его параметры, если бы он был героем ролевой игры.

Данилов Александр — 24 года. Пол мужской.

Параметры героя по десятибалльной шкале.

STATS:

Сила — 6/10

Выносливость — 8/10

Ловкость — 5/10

Мудрость — 6/10.

Интеллект — 9/10

Удача — 10/10

SKILLS:

Холодное оружие — 5/10

Пистолеты — 6/10

Гладкоствольные ружья — 7/10

Винтовки и автоматы — 5/10

Пулеметы и гранатометы — 0/10

Лазеры, плазмоганы и импульсные бластеры — 0/10

«Да, переиграли вы, батенька, в свое время в игрушки, — подумал он, стирая с лица улыбку, — лучше бы чем полезнее занимались. А так даже вспомнить перед лицом вечности нечего будет».

Но получалось забавно и эти мыслительные упражнения помогали отвлечься от тряски, когда ровный асфальт сменился ямами и колдобинами.