Свадьбу отметили хорошо. Грусть и трудные вопросы испугались фейерверка и шампанского и ушли. Вернулись в Москву. И чудесным образом зазвонил Анин телефон. Ей сообщили о поводе для еще одного праздника. Отметили и его — публикацию сразу двух рассказов. Захотелось сказать, что «уже двух!» Но на восклицательный знак настроения не было.

Наступил сентябрь, и полторы семьи отметили годовщину Аниного приезда в столицу. Год то ли бегства, то ли партизанской войны неизвестно с кем. И, о счастье! Оказалось, что и у дворников наступает отпуск. Это был «сюприз» — авторское произношение кадровички из жилконторы. Отметили и наступление отпуска, который оказался как нельзя кстати.

Внезапно Ане захотелось в горы, чтобы воздух чистый, вершины под снегом и красивые люди. Богатые красивые люди. Или хотя бы обеспеченные красивые люди. Или охотники до чужого обеспечения, но красивые. В общем, потянуло девушку на красоту.

Желающих отдохнуть в горах Кавказа об эту пору оказалось немного. Путевка в кармане. Самолет на аэродроме. Анна — в законном отпуске.

Красная Поляна — это хорошо. Так ей показалось в детстве. Такое удивление вызвала новость, что это — горнолыжный курорт. Ну да ладно.

Ноутбук она взяла, чтобы постучать по клавишам. Накопилось.

Вечером Аня спустилась в бар. Приятная усталость во всем теле. Не только у неё — у всех. Люди накатались на лыжах и досках, а Аня настучалась по клаве. Коктейльчик — и за столик. Хо-ро-шо! Люди подходили. Пустые столики закончились. Стали подсаживаться к одиночкам. К Ане подсели два мальчика. Лет тридцати. Красивые и обеспеченные (по крайней мере на те несколько дней, что здесь). Начали болтать. Обычные вопросы: кто? что? зачем здесь? И угораздило Аню ляпнуть: «А я поработать приехала». Её смерили взглядом.

— Когда начать планируете?

— Уже начала, а что?

— Есть предложение выпить на брудершафт.

— Выпить выпьем, а на «ты» переходить — лишнее, мне кажется. Внезапно так переходить, я имею в виду. Нэс-па?

— А Вы здесь одна или с подругой?

— Одна, а что?

— Просто нас двое. Если бы и вас двое — было бы большой удачей. Удачей вдвойне.

— Сэ пуркуа? Ву компрэнэ?

— Понимаю, конечно. Потому что вы — поработать, мы — отдохнуть. И вас и нас — по двое. Удача вдвойне — что непонятно?

— Теперь всё понятно, — Аня не знала, что делать, — но я одна, такая досада.

Второй мальчик куда-то свалил. Дело запахло керосином. И одновременно стало смешно. У дур всегда так.

— Так и я уже один. Предлагаю поговорить о деле.

— Как интересно! О каком же деле?

— Ну, вы — привлекательны, я — чертовски привлекателен. Разве это не повод?

— Это — плагиат. Я так немолода, что хорошо помню фильм «Обыкновенное чудо».

— Надеюсь, в мирной жизни Вы не из комитета какого по защите авторских прав?

— Вам повезло.

— Так что нам делать с нашей привлекательностью?

— Выпить за это. Повод — самый подходящий.

Выпили, продолжая изображать загадочность и манерничая.

— Сколько Вы заработать планируете?

— На квартиру и машину.

— Шутка?

— Квартиру — в Москве.

— За сколько дней?

— Три недели.

Он что-то считал в уме.

— Ты, что ли, ас, если тебе такие бабки платят?

— Пока не ас. Только начинаю.

— На всякий случай — я пас.

— Без вопросов.

— А клиента ты уже сняла?

— Придумала.

— Отстал от жизни. Новинки сленга не ловлю.

— Догонишь, не переживай.

— Ну, удачи тебе. Вам то есть.

— Спасибо, и вам, парни, удачи.

— Ага, спасибо. Большое.

Они присели за барную стойку — их опять стало двое — и шептались о чем-то. Девушками почему-то интересоваться перестали. В этот вечер.

Аня думала про себя: «А я, видимо, ничего. Даже более чем. Раз можно, если не поверить, то хотя бы предположить, что телом я могу заработать за три недели квартиру и машину. В Москве! Хо-хо!».

Мальчики, видимо, с кем-то поделились содержанием удивительной беседы. И про Аню пошла слава по гостинице. Среди мужчин, естественно.

На следующий день в фойе к ней подошел очень взрослый мужчина. Аня сидела в кресле — отдыхала после утренней пешей прогулки. Мужчина сел напротив.

— Добрый день, не помешаю?

— Надеюсь.

Мужчина был одет в мягкий серый свитер. Седая голова и седая борода. Издалека могло показаться, что на нем свитер с капюшоном-маской, из которого выглядывают только темные брови, яркие серо-голубые глаза и нос. Свитер был настолько породистый, что невольно можно было очутиться внутри полотна, между волокнами и увидеть… их породистость — только уже изнутри. «Кашемир», — подумала Аня.

— Хорошо проводите время? — спросил мужчина в породистом свитере.

— Последние два дня — очень.

— Поделитесь рецептом?

— За умеренную плату — легко.

— Готов платить.

— Не спешите. Вы же о сумме не осведомлены.

— Осведомлен. И готов предложить.

— Очень «Бесприданницу» напоминает, Вам не кажется?

— Вечный сюжет.

— Пойдемте обедать. За суп и бокал вина я Вам всё расскажу.

Они смеялись до слез, когда Аня раскрыла свой проект «как заработать большие деньги». Заключили сделку. Ане бесплатные завтраки, обеды и ужины. Александру Дмитриевичу — её свободное время. И еще — право «первой ночи», в смысле первого чтения того, что настучится в перерывах между приемами пищи.

— Аннушка, меня с какого-то времени занимает вопрос о сожалениях.

— В смысле? — Аня положила на стол зажигалку.

— Вы курите? Могу я купить Вам сигареты?

— Спасибо, не курю.

— Но зажигалка?

— Пока она лежит на столе, я не закурю — такое дело.

Александр Дмитриевич рассматривал зажигалку, пытаясь понять, в чем её секрет.

— Жучка в ней нет, если Вас это тревожит. Можете её разобрать и проверить.

— Верю Вам на слово, — Александр Дмитриевич сказать-то сказал, но еще не до конца поверил в это.

— Так о каких сожалениях Вы начали говорить? — Аня старалась отвлечь внимание от своей зажигалки.

— Ах, да. О чем жалеет человек. В свои почти шестьдесят я с улыбкой вспоминаю о своих сожалениях в тридцать. О чем сожалеете Вы, молодая умная красивая женщина?

— Вы серьезно?

— Не могу описать степень своей серьезности.

— Вы серьезно считаете, что три в одном — это я?

— То есть?

— И молодая, и красивая, и умная?

— А Вы, Аннушка, опять шутите!

— Извините, Александр Дмитриевич. Увлеклась. Если честно, то очень сожалею, что позапрошлым летом пожалела денег и не попала на концерты Сезарии и Спивакова с оркестром.

— Вы опять шутите.

— Увы, это правда. Всем остальным — я довольна. А эти две возможности — не вернуть. Это были волшебные концерты.

— Аннушка.

— Да, я слушаю Вас, Александр Дмитриевич.

— Ничего, простите. Давайте выпьем за Ваши сожаления. Такой органичности даже в сожалениях я давно не встречал.

Они смеялись.

— Спасибо, Александр Дмитриевич. Как Вы — мало кто делает комплименты. А о чем сожалеете Вы?

— Что никогда не смогу купить Вам билеты на те концерты Сезарии и Спивакова.

— Вот и Вы опять шутите, милый Александр Дмитриевич.

— Нисколько. Просто мне хочется Вам соответствовать. Чтобы хотя бы в сожалениях у нас было что-то общее.

— Это всё горы и чистый воздух, Александр Дмитриевич. Это всё горы. Вы вернетесь к делам — и всё вернется на круги своя. Не будем множить наши общие сожаления, Вы согласны?

— Вы кого угодно уговорите, Аннушка. Что мы с Вами сегодня пили?

— Вино какое-то. Кажется, местное, а что?

— Надо запомнить, чтобы знать, чего нам категорически заказывать не стоит.

— Мы подумаем об этом завтра.

Аня зашла в номер. Спать не хотелось. Она вышла на балкон, села в кресло и стала размышлять.

Александр Дмитриевич производил впечатление. Какое? Самая точная формулировка — он производил впечатление. Если бы он не сказал, что ему почти шестьдесят, то его возраст определить было бы трудно. Трудно было бы сказать, сколько именно ему было после пятидесяти. Он не курил. По виду — не курил уже много лет, если не всю жизнь. Возможно в детстве, когда еще не знал других способов самоутверждения, он и покуривал. Было очевидно, что он не чужд занятий спортом. Причем спортом не модным, а тем, что доставляет ему наибольшее удовольствие. Александр Дмитриевич производил впечатление человека, основная работа которого последние лет 10–15 — получать удовольствие от жизни. Не разгульного удовольствия, а смакования. В нем не было усталости и раздражения. Было спокойствие и ровный интерес к жизни.

Он рассказал Ане кое-что о своем прошлом. Это прошлое сегодня казалось почти нереальным: родился в маленьком городе, учился в Москве на инженера, потом стал кандидатом наук, потом работал в конструкторском бюро. Потом занялся бизнесом. Здесь прошлое заканчивалось, как и рассказ о нем Александра Дмитриевича. А о настоящем он предпочел не распространяться. Что о нем, о настоящем, говорить — и так всё ясно. Ане было ясно.

Должно быть, он много времени проводит за границей. Россия для него сосредоточилась в Москве. Иногда, благодаря делам, он оказывается в таких местах, как Красная Поляна. Сегодня он может купить всё, поэтому не может быть уверен ни в чьей искренности. Семья? Одно из двух: есть или была. Студенческий брак. Которым он дорожил, но наступил момент, трудный для него не меньше, чем для его жены. Большие деньги — большие возможности. Но это пережили. Он был уверен, что все бури позади. Что чувствами он научился управлять. И был очень благодарен жене за мудрость. Но последнюю любовь никто не отменял. И, возможно, семья в тот момент, всё-таки, стала перевернутой страницей. Но никто не отменял и самую последнюю любовь. Когда у мужчины такое настоящее… И самую-самую последнюю тоже отменить нельзя. И тогда он перестал зарекаться и понял… Как пел поэт? Что-то вроде: «Я эту девочку в фонтане искупаю. Я на асфальте напишу ее портрет. И что мне ночью делать с ней — я тоже знаю. Я думал так, когда мне было двадцать лет». Если бы только в двадцать. Меняются на что-то фонтан и асфальт, когда мужчине тридцать лет. Потом, когда ему сорок, он опять меняет на что-то фонтан-2 и асфальт-2. И только в пятьдесят он перестает циклиться на «асфальте» и «фонтане», а после слова «знаю» ставит знак вопроса. И стихи приобретают совсем другое значение. И отношение к женщине меняется. Она становится действительно интересна.

Только додумав для себя историю Александра Дмитриевича, Аня пошла спать. Ей не важно было, насколько она угадала его жизнь. Важно было, что его мироощущение ей близко. Сейчас и здесь близко. И общаться с ним было удовольствие.

На другой день они встретились за поздним завтраком, который для многих был уже обедом. Потом гуляли по Красной Поляне.

— Аннушка, я выложил Вам всю свою жизнь, а Вы почему-то ничего о себе не рассказываете.

— Вы, конечно, слукавили и про «выложил», и про «всю жизнь», Александр Дмитриевич, но здешние места меня располагают к воспоминаниям.

— Отчего же?

— Была здесь в детстве. Один раз, но как-то сильно запомнилось.

— Чем же?

— В Вашей речи завелся паразит, — Аня взяла паузу, — слово «же» звучит в каждом Вашем вопросе.

— Еще чуть-чуть, и Вы опять увернетесь от рассказа о себе.

— Просто я не умею о себе рассказывать, Александр Дмитриевич, не у-ме-ю!

— Верится с трудом…

— Да-да, детство — было.

— Счастливое?

— Абсолютно симметричное.

— Странный ответ на вопрос о счастье.

— Правда, симметричное: любящие и мама, и папа. Души не чаяли две бабушки и два дедушки. Летом — море, зимой — ледовые городки. Летом — арбузы, зимой — мандарины и апельсины. В школе пятерки — дома подарки, в институте пятерки — право самостоятельно распоряжаться своей свободой.

— Забавно, а в каком институте учились?

— А давайте сыграем в игру?

— Какую?

— Я её только что придумала!

— Вы готовы придумать, что угодно, только бы не рассказывать о себе.

— Ошибаетесь, Александр Дмитриевич, просто сделаем рассказ симметричным, — Аня подмигнула собеседнику.

— То есть?

— Я начинаю рассказывать мысленно про себя о себе же. Вы в какой-то момент говорите: «Стоп!» Я говорю слово, на котором Вы меня остановили. А Вы задаете к нему любые вопросы. А потом наоборот — я говорю: «Стоп!» и задаю вопросы. Как Вам такая игра?

— Заманчиво, но как быть уверенным, что Вы рассказываете, а не просто подбираете слова?

— По глазам.

— Ну-с, давайте попробуем. Видимо, по-другому из Вас ничего не вытащишь.

— Беру пример с Вас, Александр Дмитриевич! Исключительно с Вас!

— Довольно реверансов. Начинайте рассказ, Аннушка.

Аня начала что-то гонять в голове. Александр Дмитриевич решил не затягивать процесс и:

— Стоп! — он внимательно смотрел, вправо или влево уйдет взгляд Ани.

— Рига.

— Мы будем играть в города?

— Позже, с Вашего позволения. В детстве несколько раз была в этом городе, и всплывают какие-то смутные воспоминания: улицы, костел, вкуснейшие карамельки и торты.

— Почему Вы именно сейчас начали вспоминать Ригу?

— Вы знаете, а ведь это Вы вызвали у меня такую ассоциацию!

— То есть?

— То и есть: если бы меня спросили, с каким городом у меня ассоциируется Александр Дмитриевич Зельберг, то я бы ответила — Рига образца 1985-го примерно года.

— Почему?

— Не знаю, может быть, потому, что Европа даже тогда там ощущалась… — Аня задумалась на секунды. — Не могу ответить — ассоциации они же бессознательны.

— Странно, потому что в Риге я как раз никогда не был.

— Ассоциации, они не зависят от жизненного пути ассоциируемого.

— Определяются опытом ассоциирующего?

— Точно, — теперь Ваша очередь вести молчаливый рассказ.

Александр Дмитриевич несколько секунд молчал совсем, потом начал молча рассказывать.

— Стоп! — Аня тоже не стала ждать, чтобы он погрузился слишком глубоко в свои воспоминания.

— Насосы.

— Только не говорите, что это я вызвала у Вас такую ассоциацию! — Аня махала руками, изображая протест.

— Именно Вы, Аннушка. Потому что Вы у меня вызываете ассоциации с молодостью, а моя молодость — это насосы, которые качают нефть из скважин, которые я проектировал, и много ездил в связи с этими разработками по северам.

— Можете больше ничего не говорить про свой бизнес! Предпосылки к возникновению оного, равно как и Вашей состоятельности, стали мне более чем очевидны.

Александр Дмитриевич смеялся.

— Вы быстро думаете, Аннушка.

— Иногда слишком. И довольно о моих недостатках. Я продолжаю свой молчаливый рассказ, — она мыслями уже погрузилась куда-то.

Александр Дмитриевич какое-то время любовался Аней. Смотреть на думающую женщину — это так же увлекательно, как смотреть на огонь или на воду. А смотреть на женщину, которая думает и молчит одновременно, — это буквально камин на берегу океана.

— Стоп!

— Мороженое.

— Опять Рига?

— Нет, удовольствие длиною в жизнь.

— Вы так долго вспоминали о мороженом?

— Ага, вспоминала, сколько и какого мороженого удалось съесть до сего дня.

— Удалось?

— Много, если учесть, что в детстве ела его каждый день. Да и после детства тоже. Каждый день. И вот что удивительно: самое вкусное мороженое было не в детстве, оно появилось гораздо позже.

— И что это за мороженое?

— Шоколадное с миндалем и фисташковое тоже с миндалем.

— С цельным?

— С цельным. В дробленом нет смысла.

— И вкуса.

— И вкуса — согласна. Вы тоже любите мороженое?

— Не настолько сильно, но предпочтение миндаля цельного дробленому — разделяю полностью.

Аня протянула Александру Дмитриевичу руку. Они обменялись крепким дружеским рукопожатием. Они уже шли в направлении отеля. Александр Дмитриевич смотрел на горы и молча что-то говорил.

— Стоп? — Аня сказала тихо, чтобы можно было не услышать, если слово еще не найдено.

— Кабинет.

— Многозначное слово.

— Еще какое! Когда у меня появился настоящий кабинет, то оказалось, что он мне собственно уже не особо и нужен.

— Ничего удивительного, так очень часто бывает в жизни.

— Вы правы. Кабинет нужен школьнику, чтобы заниматься в хороших условиях, а не за кухонным столом. Кабинет нужен студенту, чтобы можно было засыпать в кресле на книжках, когда готовишься к сессии. А кабинет появляется, когда у тебя нет времени, чтобы в нем не то чтобы работать, а просто находиться.

— Мемориал.

— Один из.

— И фотографии в рамочках на стенах висят?

— Висят.

— Вы и великие мира сего?

— Именно.

— А вдруг когда-нибудь в Вашем доме будет Ваш Дом-музей? Вы сделали хорошее дело — облегчили жизнь музейщикам.

— Вы еще и добрая!

— Бесконечно… — Аня заломила руки. — Я знаю следующее слово!

— В смысле?

— Я отказываюсь от минуты и готова дать досрочный ответ.

— А как же правила?

— Я их придумала — я их и изменила.

— Достойный ответ, итак, Ваше слово?

— Диплом!

— Это ответ или вопрос?

— Ответ. Я говорю о своем дипломе. Да, он у меня есть. Я — экономист-эколог, на секундочку! И потом еще занималась маркетингом.

Александр Дмитриевич что-то прикидывал в голове.

— Необычное сочетание. Учитывая, что сейчас Вы пишете книгу.

— А мне кажется, что всё очень логично.

— С Вашей логикой не поспоришь…

— И не пытайтесь, просто поверьте. Между прочим, я и для Вас слово придумала…

— Попытаюсь угадать… Сколько букв?

— Пять.

Александр Дмитриевич перебирал слова:

— Солнце — много, небо — мало, любовь — много, чай — мало, Ташкент — много, Токио?

— Почему?

— Потому что пять букв.

— С Вашей логикой не поспоришь, но это «семья».

— Моя?

— Ваша.

— Семья?

— Да, это слово из пяти букв.

— Рассказать?

— Именно.

— Но мы уже почти пришли — может быть, за ужином?

— Предлагаю провести несколько минут в холле — там очень удобные кресла. Мы прекрасно отдохнем после прогулки и перед ужином.

Они зашли в отель. В холле никого не было. Александру Дмитриевичу пришлось согласиться, что лишних ушей нет.

— Значит, говорите, семья… Родителей вспоминаю с нежностью. Отец был чекистом, мама — учительницей. Отца было очень мало. Мы с братом только успевали к нему привыкнуть, как он опять уезжал надолго. Зато всегда рядом была мама. Старший брат пошел по стопам отца. У нас с ним серьезная разница в возрасте — семь лет, поэтому близкими мы стали только во взрослой жизни. Женились одновременно на моих однокурсницах. У брата родился сын. У нас с женой детей не было, поэтому Влад стал «сыном полка». Мама и отец не застали время, когда материальных проблем в семье не стало. Вот, а когда мой бизнес стал большим, то появилась потребность активного участия в нем брата — он уже был заметным человеком на Старой площади. Кроме того, хотелось, чтобы семейные связи не ослабевали. Без родителей их поддерживать непросто. Но брат никак не мог уйти со службы. Его мучили сомнения.

— Думаю, Вы, в конечном итоге, нашли нужный аргумент.

— Нашел, я сказал, что как отец он должен обеспечить будущее сыну. Если не он придет ко мне работать, то чей-то другой сын получит потом рабочее место. Тем более Влад в тот момент уже делал карьеру по стопам отца. Так Николай Дмитриевич стал руководить моей службой безопасности, чтобы потом наш мальчик хорошо работал и хорошо жил.

— Носились с мальчиком?

— Не носились, но когда ребенок на большую семью один и поздний — это вызывает особые эмоции.

— Почему один? А Ваши дети? Если Вы планировали Влада сделать наследником не всего, а только службы безопасности, значит, у Вас были планы на другого наследника…

— У меня был счастливый долгий брак, но детей не было. Шанс стать отцом представился, когда должно было вот-вот стукнуть пятьдесят. И, Вы правы, наследником я видел другого мальчика.

— Подозреваю, что и в другой семье?

— Именно, жена всё поняла и согласилась на развод. Сразу случился второй брак и родился ребенок.

— А почему Вы не говорите «сын» или «дочь», а называете столь долгожданного наследника «ребенок»?

— Потому что очень быстро стало известно, что это не мой ребенок. Мальчик получил приданое, а его мать — развод.

— Печально. И Вы не попытались вернуться к первой жене?

— Она мудрая женщина, она поняла, что теперь, независимо от моего отношения к ней, и личная жизнь у меня будет тоже.

— И предпочла нежную дружбу?

— Именно. Теперь Вы почти всё знаете о моей деловой, семейной и личной жизни, Аннушка, — Александр Дмитриевич поклонился.

Аня протянула Александру Дмитриевичу записную книжку и пометила три абзаца, которые были написаны о нем. Он читал, улыбался, пару раз поднял на нее глаза.

— Не удивляйтесь, если, прочитав Вашу книгу, я приглашу Вас к себе работать.

— Кем же?

— Камертоном — Вы хорошо чувствуете людей, буду сверять с Вами свои наблюдения.

— Игра как лекарство от скуки?

— Отнюдь нет, бизнес делают люди, поэтому если не ошибаешься в людях — не ошибаешься в бизнесе.

— Хо-хо!

— Теперь моя очередь говорить «стоп!».

— Хорошо, по последнему — и ужинать.

Аня обратила взгляд внутрь себя и стала молча что-то рассказывать.

— Стоп! — Александр Дмитриевич не стал долго слушать немой рассказ.

— Москва, — Аня не знала, как начать рассказ про… А, собственно, про что?

— Таки что у нас Москва? — Александр Дмитриевич попытался изобразить еврейский акцент.

— Москва — столица Советского Союза, — Аня, смеясь, выдавала штампы из школьной жизни, — хорошо, я не буду уходить от ответа. Про Москву я бы сказала так: «И потом я уехала из своего города в Москву».

Александр Дмитриевич пристально посмотрел на Аню, Аня посмотрела на Александра Дмитриевича:

— Ну, да-да! Вы правы — сбежала! — Аня развела руками. — Тружусь в Москве дворником — вот, собственно, и всё!

— Аннушка, игра определенно удалась… как мы её назовем?

— «Стоп!» и назовем, чего уж мудрствовать.

— Моё мнение — надо продолжать, — Александр Дмитриевич поднялся с кресла.

— С удовольствием…

— А без игры ещё пару слов про Ваше настоящее, которое связано с книгой? Или не связано. Про личную жизнь?

— А про ваше? А про Вашу?

— Банально и банально.

— Аналогично и аналогично.

— Хорошо держите удар. Кстати, Вы играете в шахматы?

— Нет, милый Александр Дмитриевич, правил не знаю.

— Хотите научу?

— Я предпочитаю более эмоциональные игры — шашки, например.

— Шашки — это прекрасно. Но зря Вы обижаете шахматы — это очень эмоциональная игра.

— А Вы хорошо играете в шахматы?

— Смею надеяться — играл с чемпионами, и партии были не короткими.

— То есть Вы хорошо играете в шахматы?

— Хорошо, — Александр Дмитриевич не понимал, к чему клонит собеседница.

— А Вы в этом уверены? — было абсолютно не очевидно, к чему относится этот вопрос.

Александр Дмитриевич поднял руки вверх:

— Это шах!

— Не-е-ет, Александр Дмитриевич, — Аня сделала паузу и с прищуром посмотрела ему в глаза, — это уже мат!

— А Вы, Аннушка, говорите, что правил не знаете.

— Так и быть, открою вам секрет: я вообще много чего говорю…

Они разошлись по номерам, чтобы встретиться через полчаса за ужином. Александр Дмитриевич оделся торжественно — в темно-красный свитер.

— Аннушка, Вы производите впечатление уверенной в себе женщины.

— Вы сомневаетесь, так ли это на самом деле?

— Не сомневаюсь, — Александр Дмитриевич смеялся, — потому и хочу спросить, в чем природа такой уверенности? Когда женщина в вечернем платье и туфлях на каблуках, с безупречной прической и макияжем — это понятно.

— А почему моль в лыжном костюме так в себе уверена — не понятно? — Аня смотрела испытующе, и глаза её заливались смехом.

Александр Дмитриевич смеялся вслух, но тоже от души.

— С Вами не соскучишься, Аннушка!

— Ага, — Аня изобразила равнодушие, — «Со мной не соскучишься», «Не соскучишься-2» и «Не соскучишься. Возвращается».

Александр Дмитриевич просил пощады. Не словами, а жестами.

— Хорошо, буду шутить тише. А по поводу уверенной в себе моли — всё очень просто, и даже примитивно.

Аня выдержала паузу.

— Не томите.

— Мужчины думают, что платье и прическа дают уверенность в себе. И они почти правы. Но настоящую уверенность женщине дает не то, что на виду, а то, что скрыто.

— Душа.

— Не всё так возвышенно. Иногда чулки, и всегда хорошее белье и безупречный педикюр. Даже если ты в сапогах.

— Вы не шутите?

— Серьезно. Пока женщина покупает белье и делает педикюр для мужчин — её уверенность в себе зависит от высоты каблука, а когда она это всё начинает делать для себя и всегда — её уверенность в себе становится величиной постоянной и уже ни от чего и ни от кого не зависит.

— Действительно ни от кого?

— Для Вас это неожиданность?

— В какой-то степени — да. Я считал, что мужчина играет более важную роль в жизни женщины.

— Определяющую — разве это незначительно?

— Вы хотите меня окончательно запутать?

— Нисколько, просто первый шаг к уверенности — хорошее белье. А в молодости не золотые девушки первое хорошее белье чаще всего получают именно в подарок.