(Мир Лиарис, пассажирский пароход "Коломбина", Триланский пролив).

Изрыгая клубы густого чёрного дыма низкокачественного сангорского угля, ржавое корыто, гордо именуемое "пассажирским лайнером первого класса", медленно пересекало широкий Триланский пролив, направляясь в порт Салазар. Прошло всего три недели как в уцелевшем от бомбёжек, Императорском охотничьем дворце, расположенном на окраине Вульфгартена, восьмидесятилетний фельдмаршал Гонх, назначенный последним указом Гения, главой правительства, трясущейся, старческой рукой подписал пакт о полной и беззаговорочной капитуляции. Великая война, длившаяся три с половиной года, наконец, завершилась полным разгромом агрессора. Славены и лантийцы бурно праздновали победу. Вторая империя, принёсшая миру столько жертв и страданий, лежала у ног победителей.

Известие об окончании войны пришло в день, когда мы, пересекали пустыню Урахар на пассажирском дирижабле "Корона". Полёт продолжавшийся трое суток, произвёл на нас огромное впечатление. Я и Марта, часами стояли на обзорной палубе воздушного судна, щурясь от сухого, жаркого ветра, во все глаза, рассматривая проплывающую внизу, далёкую землю.

— Нет, всё-таки хорошо, что мы не поехали по железной дороге, — задумчиво сказал я на второй день. — Тряслись бы сейчас в душном вагоне, глотая пыль, влетающую в окна.

— Верно, — кивнула Марта, опуская взятый напрокат, тяжёлый морской бинокль. — Так гораздо романтичнее.

— Я думаю, что люди на Земле, совершили большую ошибку, отказавшись от дирижаблей.

— Возможно, отличная штука. Жаль только, что этот пузырь не довезёт нас до Салазара.

— Согласен.

Впрочем, в Салазар, невозможно было попасть не только на дирижабле. Высадившись в порту города Рийгоса, находящегося на территории нейтральной республики Астеран, мы узнали, что, несмотря на прекращение войны, транспортные компании не торопятся возобновлять коммерческие рейсы в порты Силесианской империи. Их владельцы, справедливо опасались возможных трудностей, как с оккупационными властями, так и с недобитыми остатками Имперского Флота Вольного Моря. В газетах постоянно писали о замеченных то тут то там подводных лодках и крейсерах-рейдерах, по-прежнему угрожавших судоходству. Эти слухи, пусть даже состоящие на девяносто девять процентов из пустой болтовни, не способствовали улучшению настроения среди моряков. Слишком много кораблей было потоплено во время войны обеими воюющими сторонами, потому никто не хотел рисковать понапрасну.

После двух недель, прошедших в безуспешных поисках перевозчика, я уже совсем было, собрался нанять гидросамолёт и на нём пересечь пролив, выбрав ночку потемнее, как вдруг узнал, что крупная транспортная компания "Гиблис", решилась таки отправить пароход в Салазар.

В первую очередь, боссы из "Гиблиса" не хотели терять прибыль. Дело в том, что из-за серьёзных споров об оккупационных зонах между союзниками, Салазар с окрестными землями, всё ещё оставался под управлением местной администрации. Город практически не пострадал во время войны, не удивительно, что каждый из победителей, мечтал прибрать его к рукам. Ну, а пока шли бесконечные переговоры, толпы беженцев, желающих покинуть территорию Империи, стекались в него со всех концов страны. Многие были готовы расстаться с весьма солидными суммами денег, только б сбежать подальше. И руководство "Гиблиса", благородно решило предоставить беднягам такую возможность.

Пароход "Коломбина" почти сорок лет ходил между Рийгосом и Порт-Акбаром, перевозя сезонных рабочих, коммивояжёров и эмигрантов. Приличная публика предпочитала более быстрые, а главное, более чистые посудины. Комфорт на корабле действительно, оставлял желать лучшего — грязь, теснота, тараканы, конкурирующие по размерам с крысами, совсем не создавали ощущения уюта. Кроме того, изношенная до предела машина не могла дать больше восьми узлов хода и к тому же, постоянно ломалась. После того как "Коломбину" отказалась застраховать последняя из самых неразборчивых страховых компаний Рийгоса, прежние владельцы продали её на металл. И пошла бы эта ржавая лайба на иголки как миленькая, но тут в дело вмешались представители "Гиблиса", зафрахтовавшие корабль для рейса в Салазар и обратно.

Мы без труда купили два билета в каюту второго класса (кают первого класса тут не имелось по определению). Пассажиров оказалось немного, было понятно, что деньги, уплаченные за билеты, вряд ли смогли окупить расход угля и жалование экипажа, но хозяева "Гиблиса" намеревались снять сливки с обратного рейса.

Путешествие, проходило спокойно. Мы с Мартой то без цели слонялись по верхней палубе, дыша солёным морским воздухом, то торчали в каюте, наслаждаясь вонью с камбуза. Было скучно.

Неприятности начались на четвёртый день пути. В тот момент мы как раз сидели за столом и играли в "Лордов Империи" — игрушку, являющуюся гибридом карт и шашек.

— Песочные часы, — объявила Марта, переворачивая карту. — Сдаешься?

— Вот ещё, — ответил я, двигая шашку с изображением Золотого Грифона. — Твой Дом в осаде.

— Ерунда. — Марта погасила Грифона, выложив карту Стальной косы. Потом, подумав, двинула шашку Мечника. — Беру Овраг и Три Сосны. Итого, две трети поля мои. Ты проиграл.

— Ещё нет. Посмотрим, что ты сделаешь сейчас, — ухмыльнулся я, гася её Мечника и двух Рыцарей, картой Хрустального Черепа. — Предлагаю ничью. Исключительно, по доброте душевной.

— Обойдешься! — торжествующе фыркнула она, но выложить карту не успела. Корабль тряхнуло так, словно он со всей дури налетел на риф. Шашки и карты полетели со стола на пол, мы устремились следом.

— Что это, чёрт побери?! — взревел я, придавленный к полу.

— Ты такой мягкий, — мурлыкнула Марта. — Убери локоть, я об него стукнулась.

В следующий момент, корпус корабля сотрясла страшная вибрация. Машина взвыла совсем уже непотребным образом, в ушах зазвенело от скрежета деформирующихся переборок. Нас проволокло по полу и шмякнуло о стену каюты.

— Гипотенузу им в катет! — выругалась Марта, — да что же они творят!

— Похоже на экстренное торможение.

— Но зачем?

Ответ на этот животрепещущий вопрос, мы получили секунду спустя, когда судно вновь содрогнулось от сильного удара и, сквозь открытый иллюминатор, до нас донёсся далёкий грохот взрыва.

— Мина, или торпеда, — предположил я.

— Рвём когти! — резюмировала Марта. Схватив рюкзак, сумку и не забыв выдернуть из шкафа тёплую верхнюю одежду, мы выкатились за дверь.

Коридор, узкий, слабоосвещённый, покрытый вытертым линолеумом, был пока пуст. Остальные пассажиры, похоже, ещё не поняли, что произошло, только две или три головы, торчали из открытых дверей.

— Эвакуация, эвакуация, всем срочно покинуть каюты! — прокричал я, метеором пробегая к узкому трапу, ведущему на верхнюю палубу, заранее представляя, какая здесь начнётся давка через пару минут.

Наверху все суетились, но признаков паники не было. Пользуясь тем, что крен почти отсутствовал, матросы торопливо спускали шлюпки с обоих бортов. Громко скрипели несмазанные тали, ревела сирена, в воду летели спасательные круги. Как потом выяснилось, причиной катастрофы, оказалась сорванная с якоря мина, чей курс, по нелепой случайности, пересёкся с курсом нашего корабля. Впередсмотрящий, слишком поздно заметил рогатую смерть, мирно плывущую навстречу. К счастью капитан, не повторил ошибку командира "Титаника" и не приказал поворачивать, а сразу дал задний ход, гася скорость. Корабль это, конечно, не спасло, но если б мина ударила в борт, всё могло окончиться намного хуже. В нашем случае, взрыв разворотил нос, но размер пробоины оказался не слишком большим, так что у экипажа с пассажирами, было достаточно времени, чтобы занять места в шлюпках.

"Коломбина" ушла на дно через тридцать пять минут. Никто из людей не пострадал, даже раненных не оказалось, нам определённо повезло. Шлюпка, в которую попали мы, была переполнена. Женщины, дети, несколько матросов из команды и даже пять молодых гардемаринов, возвращающихся домой после двух лет проведённых в лагере для интернированных лиц, составляли её экипаж. Первые несколько часов, пока не стемнело, шлюпки держались вместе. Мы поставили мачту, развернули парус, один из матросов сел у руля. Капитан, со своей лодки, утешил известием, что до берега всего около сотни миль, кроме того, здесь в проливе, имелась большая вероятность встретить патрульное судно союзников. Его слова, произвели благоприятное впечатление на перепуганных пассажиров, некоторые даже начали говорить, что произошедшее приключение — отличная штука. Но довольно скоро, нам всем стало не до разговоров. Поднялся крепкий ветер, пошли высокие, пенистые волны. Очень быстро, шлюпки разметало в разные стороны, и мы остались совершенно одни. На самом деле, разыгравшуюся непогоду, нельзя было назвать штормом, скорее просто сильным волнением, но нам, хватило и этого. Грот пришлось спустить, оставили только штормовой кливер, исключительно ради того, чтобы посудина не потеряла управление. Высокие волны, постоянно перехлёстывали через борт, пришлось принять некоторые меры предосторожности. Детей усадили в середину, а все сидящие вдоль бортов, привязали себя к банкам. Воду пришлось непрерывно вычерпывать всеми возможными ёмкостями, забыв про усталость. Мы промокли с ног до головы, и страшно замёрзли, казалось что проклятая ночь, не кончится никогда.

Но, наступило утро, выглянуло солнце, волнение улеглось, и нам стало казаться, что жизнь не так ужасна. Правда шлюпка, которую между нами говоря, давно следовало пустить на дрова, плохо пережила непогоду. Трухлявая древесина обшивки треснула в нескольких местах, внутрь постоянно просачивалась вода. Становилось ясно, что настоящий шторм, наша ненадёжная скорлупка вряд ли переживёт.

Признаться, читая в детстве Жюля Верна, Стивенсона и Эдгара По, я совершенно не представлял себе, что значит, болтаться в утлой лодчонке, посреди беспокойного моря. Предложения типа: "Мы плыли в шлюпке десять дней, терпя сильные лишения, пока не повстречались с французским фрегатом "Буссоль", не производили абсолютно никакого впечатления, на юную душу, жаждущую приключений. Подозреваю впрочем, что самим авторам также не доводилось терпеть кораблекрушение, иначе, они не ограничились бы парочкой фраз, в описании злоключений несчастных пассажиров.

А проблем оказалось предостаточно. Начну с того, что все жестоко страдали от морской болезни. Дамы, поджимая губы, требовали, чтобы мужчины, включая рулевого, сидели к ним спиной и не смели поворачиваться до тех пор, пока не высохнет одежда, развешенная по вантам. Остро встал вопрос оправления естественных надобностей. Впрочем, всё описанное выше, казалось мелочью по сравнению с более серьёзной проблемой: у нас почти не имелось запасов воды и пищи. Аварийный комплект, состоял из двух небольших бочонков — анкерков, наполненных тухлой, вонючей водой и ящика с галетами, источенными в труху, трудолюбивыми червяками. И если отсутствие пищи ещё можно было пережить, то недостаток пресной воды, мог сказаться в самое ближайшее время. Оставалось надеяться, что нас всё-таки подберёт какое-нибудь судно. Каждые полчаса, мы отправляли на верхушку мачты, одного из мальчишек, полегче да поглазастее, в надежде, что ему удастся заметить корабль или берег. Прошло много времени, надежда на спасение таяла, словно туман под солнцем когда, наконец, часа в три по полудни, один из наших юнг, разглядел вдали небольшой корабль. Я быстро вытащил из рундука ракетницу и выпустил одну за другой, три красные ракеты. Их заметили, судно, сбросив скорость, повернуло в нашу сторону. Спустя полчаса мы карабкались по штормтрапу, подбадриваемые криками матросов столпившихся у фальшборта. Шлюпку, которая к тому времени текла словно решето, не стали вытаскивать и отправили на дно, пробив две дыры в днище. Экстремальное приключение благополучно завершилось.

Спасший нас корабль, старый каботажный пароход "Карруна", шёл из Салазара в Трилан: крупный силесианский порт, находящийся в славенской зоне оккупации, с грузом продовольствия, и должен был прибыть на место через двое суток. Об этом нам, поведал капитан, когда мы, ещё до конца не верящие в собственное спасение, собрались на шканцах. Его сообщение было встречено без особого энтузиазма, кое-кому очень не хотелось оказаться в руках славенов, но выбирать не приходилось. Капитан пообещал выделить для нас каюты и распорядился, чтобы на камбузе, сварили дополнительный котёл похлёбки-бокки — традиционного блюда силесианских моряков торгового флота. Последнее заявление, произвело благотворный эффект, так как кушать хотели все. Две дородные тётки, тут же изъявили желание помочь кокам.

— Да, и вот ещё что, — сказал капитан в конце своего спича. — Среди вас есть врачи?

— Я врач, — отозвалась Марта. — Нужна помощь?

Морской волк с некоторым сомнением посмотрел на мою жену и кивнул.

— Да, барышня. У нас один пассажир, очень болен, боюсь, живым не довезём. Посмотрите, может, выйдет толк.

— Хорошо, обязательно посмотрю. Ведите прямо сейчас.

Капитан дал знак матросу, и тот провёл Марту внутрь судна. Я схватил наши вещи и направился в выделенную каюту. Она оказалась ещё меньше чем на "Коломбине", и больше походила на узкий платяной шкаф. Но после суток проведённых в протекающей шлюпке, подобные мелочи уже не могли испортить настроение. Я быстро переоделся, запихнул рюкзак под нижнюю полку и вышел на палубу.

— Где тут у вас больной пассажир? — остановил я первого попавшегося матроса.

Тот оказался понятливым парнем и без лишних слов провёл меня куда следует.

Каюта больного, была больше нашей, в ней даже имелся туалет, с чугунным унитазом и раковиной. Марта сидела на стуле около узкой койки и водила ладонями над обнажённым телом, немолодого человека. Её руки оплетали голубые молнии.

Пациент не двигался, находясь без сознания. Первое, что сразу бросилось в глаза — на его худом, измождённом теле, совсем не было волос. Нигде. Голова была лысой, словно бильярдный шар. Отсутствовали также брови и ресницы. Марта, нахмурившись, закусила губу, опустила руки и посмотрела на меня.

— Ничего не понимаю, — сказала она. — В первый раз вижу такое.

— Он приходил в себя?

— Ещё нет.

— Что у него с волосами?

— Выпали. Матрос, что вёл меня сюда, сказал, что когда этот бедняга поднимался на борт, они были в полном порядке, а затем раз и всё.

— Слушай, не хочу, лезть не в свое дело, но может быть у парня лучевая болезнь?

— Ты думаешь? — Марта задумчиво посмотрела на меня, потом возбуждённо кивнула. — Верно, как же я сразу не догадалась. Но если действительно так, то мы ему ничем не поможем.

— Приведи его в себя, пусть сам расскажет.

— Хорошо, — она вновь воздела руки над безжизненным телом и медленно произнесла несколько фраз. Молнии, упав с её пальцев, коснулись груди и лба человека. Секунд десять, ничего не происходило, затем больной дёрнулся и закашлял. Марта быстро укрыла его одеялом и полезла в свою сумку.

— Дай, пожалуйста, стакан со стола, и посмотри, что налито в бутылку.

Я снял со стола пузатую бутылку тёмного стекла, вытянул пробку и понюхал.

— Похоже на коньяк.

— Отлично, набулькай полстакана.

— Что, не потерпеть до ужина, милая? Пить коньяк на пустой желудок, дело опасное.

— Очень смешно, — фыркнула Марта, принимая у меня из рук стакан.

Она плеснула в него несколько капель синей жидкости из бутылочки вытащенной из сумки, помешала, понюхала, удовлетворенно кивнула, затем поднесла к губам пробуждающегося человека.

— Пейте, это лекарство.

Больной раскрыл мутные глаза, секунду смотрел на нас, потом сделал несколько глотков. Он пил коньяк не морщась, словно то была обычная вода.

— Спасибо. Именно этого мне не хватало… — его голос был, тих, каждое слово давалось с большим трудом. — Вы врачи?

— Да. Мы вам поможем.

— Вздор. От этого нет спасения. Я знаю… Последняя стадия… Сам виноват, схлопотал слишком большую дозу…

— Вы учёный?

— Я?.. Да, учёный. Профессор Джон Оппенштадт, к вашим услугам… Когда?..

— Простите?

— Когда мы будем в Трилане?

— Капитан говорит, что через двое суток.

— Плохо, не успею… Сдохну раньше.

— Вы работали с радиоактивными веществами, профессор? — спросил я.

— Верно, как вы… впрочем, не важно. Да, работал… а они успели раньше. Не мы, а они, понимаете? Дураки, я ведь предупреждал… И Тори, им об этом говорил, и Грант… Только кто нас слушал? Нас ведь никто не слушал. А мы были так близки…

— Вы работали в Салазарском Технологическом Институте?

— Да, работал.

— А фамилия Рингер, вам ничего не говорит?

Профессор, на несколько мгновений, прикрыл глаза, а когда вновь открыл, то в них горела такая жгучая ненависть, что мне стало не по себе.

— Рингер! — не сказал, выплюнул он. — Рингер! Фигляр и шарлатан! Именно по его вине… — бедняга закашлялся и замолчал. Мы переглянулись, и Марта стёрла марлевой салфеткой кровь с его губ.

— Он появился в институте сразу после начала войны… Сам министр пропаганды, Кристиан Андерс его привёз. Ему выделили лучшие лаборатории и лучших людей… Забрали у нас, понимаете? Мы протестовали. Протестовали… Говорили, что уже близки к цели, что осталось совсем немного, что так нельзя… А нам сказали — можно. Что если мы не прекратим ныть, то нас всех отправят на фронт, защищать родину… И в результате лантийцы успели первыми. Понимаете — первыми. Если бы не Рингер, то сейчас не они, а мы праздновали бы победу. Слепые ублюдки…

— Вы разрабатывали оружие, основанное на принципе ядерного распада?

— Верно… Не знаю кто вы такие и откуда известно… Да, чёрт с ним! Мы делали бомбу. Нет, не так — Бомбу. Мать всех бомб. Но все ресурсы отдали этому шарлатану, мы опоздали. Лантийцы сбросили свою игрушку раньше.

— Куда?

— На завод в Тарренмилде, он был построен в горах, под скалами, понимаете? Всё производство в пещерах, обычными бомбами не достать. Вот они и применили… необычную. Сразу после взрыва, я отправился туда, на место, собирать образцы, пришлось почти всё делать самому… слишком долго проторчал в эпицентре… схлопотал дозу…

— Мы вам поможем… — сказала Марта.

— Бросьте, — поморщился Оппенштадт. — Можно подумать я не знаю… Подопытные, умирали и от меньшего…

— Подопытные животные?

— Что вы, как можно… На животных ставить опыты нельзя, они страдают… бедняжки. Гений лично запретил их мучить, он ведь так любил зверюшек… — в хриплом голосе умирающего прозвучали нотки сарказма. — Потому мы ставили опыты на бастардах. Их не жалко…

Марта сжала губы. Я быстро взял её за руку.

— Вы можете сказать, чем занимался Рингер?

— Не знаю… Секретность была такая, что… Да и не интересно это было мне, понимаете? Я делал собственное дело, и отвлекаться на всяких проходимцев…

— Но хоть в общих чертах.

— Дался вам этот… Говорю же, что не знаю. Болтали всякую чушь, но нельзя же верить глупым сплетням…

— Меня устроят и сплетни, профессор.

Оппенштадт тяжело вздохнул, похоже, ему надоела моя настойчивость.

— Говорили… говорили, что он строит врата в преисподнюю. Представляете, какой бред, даже стыдно повторять за идиотами. Дескать, для победы в войне, нам обязательно понадобиться помощь демонов ада, смешно, да?.. Когда я уезжал на место взрыва бомбы, то слышал, что он собирается эвакуироваться, куда-то в горы Салазарского хребта, военные выделили один из своих бункеров… Больше ничего о нем не знаю…

— А где может находиться этот бункер?

— Без понятия.

Он снова закашлялся и кашлял так долго, что казалось, этому не будет конца, затем с неожиданной силой схватил меня за руку.

— Прошу, выполните просьбу…

— Да конечно…

— Как только я умру… похороните в море. Не надо везти мою тушку дальше… Ханна, жена, сентиментальная дура. Боюсь, она захочет оставить дома пепел после кремации. Не хочу, чтобы мои радиоактивные останки медленно убивали её и детей… Пусть уж лучше дохнут рыбы.

— Хорошо. Что-нибудь ещё?

— Мои бумаги, там, в брезентовой сумке…

— Их нужно передать? Кому?

— Не надо… Утопите вместе со мной. На них кровь, понимаете… кровь… Там, в аду мне воздастся… За всё воздастся…

Он вцепился пальцами в горло, словно пытаясь расстегнуть пуговицу несуществующего воротника.

— Душно… очень душно… Всё зря, мы опоздали… всё зря… — его голос перешёл в неразборчивый клёкот.

Я встал и прошёлся по каюте. Вещей было немного — кожаный чемодан и две сумки: большая и маленькая. Большая, оказалась битком набита бумагами, в маленькой лежал тяжёлый железный ящик, похоже, какой-то научный прибор.

— Что это за штука? — поинтересовалась вставшая рядом Марта.

— Не знаю, попробую разобраться. Как долго он ещё протянет?

— Трудно сказать.

Внезапно больной на койке дёрнулся, затем сел, лихорадочно теребя руками край одеяла, и глядя куда-то мимо нас, выкатившимися из орбит глазами.

— Она сидела в клетке и просто смотрела на меня, — быстро, захлёбываясь словами, заговорил он. — Просто смотрела, как я делаю укол её ребёнку. Если бы она кричала, проклинала, выла, то я бы понял, а так, просто смотрела. И плакала. Молча плакала… Мальчишка вопил, вырывался, инъекция была очень болезненной, раствор радиоактивных солей… мы проверяли порог летальности… очень важный эксперимент… искали способ быстрого умерщвления большого количества людей одновременно… заказ спустили с самого верха, понимаете?.. Нужно было оправдать доверие… — он замолчал на секунду, потом судорожно вздохнул и продолжил: — Когда мальчишку запихнули обратно к ней, она взяла его на руки, поцеловала, а затем кинулась на прутья клетки… По ним шёл ток. Мгновенная смерть… Мы потом шутили, что…

Оппенштадт внезапно замолчал и опрокинулся на спину. Изо рта выплеснулся фонтанчик крови. Марта подошла и взялась за его запястье.

— Всё. Отпрыгался.

Я встал.

— Ладно, пошли, здесь нам больше нечего делать.

Мы нашли капитана на мостике.

— Простите кэп, боюсь, что вы лишились своего пассажира.

Капитан вздохнул.

— Жаль, знаменитый был человек. У нас в Трилане его все знали. Сейчас пошлю ребят, пусть упакуют и спрячут в рефрижератор.

— Ни в коем случае, его нужно похоронить в море, — сказал я.

— Вздор, полежит в трюме, ничего не случится. Его вдова очень влиятельная женщина, мне не нужны проблемы.

— Послушайте, капитан, вы ведь не хотите, чтобы вас и всю вашу команду загнали на два месяца в карантин? — поинтересовалась Марта.

— Вы это серьёзно? Вот дела! А что у него было?

— Легочная бифуркация, — быстро ответила жена. — Очень редкая и опасная тропическая болезнь, неподдающаяся лечению. И очень заразная, к тому же.

— Правда? — капитан испугано посмотрел на нас и отодвинулся. — Тогда это меняет дело.

— Найдите большой парусиновый мешок, мы сами упакуем тело, — сказал я.

— Вы это сделаете? — с облегчением спросил он. — Большое спасибо. Я сейчас же распоряжусь.

Мы вернулись в каюту мёртвого учёного, и засунули его тело в узкий, длинный мешок. Туда же, я запихнул сумку с бумагами.

— Последняя воля покойного — закон.

— А ящик ты не будешь класть? Он тяжёлый, хороший груз получиться, — спросила Марта, вставляя толстую, вощёную нить в игольное ушко.

— Ящик, мы возьмем с собой. Если это то, о чём я думаю, он может здорово пригодится.

— Как скажешь. Кстати, ты всё понял из его рассказа?

— Наверно, а что?

— Если Рингер, убрался из Салазара, то нам совсем не нужно туда ехать. Отправимся лучше на поиски лаборатории в горах.

— И как ты себе это представляешь? Горы большие, если верить карте, Салазарский хребет тянется почти на две сотни километров, поди попробуй, отыщи то, что хорошо спрятано. Я думаю, поиски следует начать в самом институте. Даже если мы не найдём живых свидетелей, всегда останутся бумаги. Транспортные накладные, бухгалтерские документы, и прочая бюрократическая шелуха. Уж среди них точно отыщется адрес, можешь не сомневаться.

— Тебе виднее. В любом случае, чует моё сердце, это расследование затянется надолго.

— Согласен. Но делать нечего.

Я вздохнул и с усилием вонзил иголку в плотную парусину.