– Это возмутительно! Это уж Бог знает что! – вбежала однажды в кабинет мужа взволнованная Анна Ивановна.

Она была в пальто и шляпке, только что вернулась от знакомых.

– Ты слышал, что вчера произошло у Плотниковых? Я Плотникова не люблю. Но это уж превосходит всякую меру.

– Что? Что?

– Представь себе. Вчера… У Плотниковых собрались. Был Зеленцов. Говорил свои знаменитые речи: «Значит!» «Значит!»

– Аня! Аня!

– Я их всех не люблю за тебя. Я их ненавижу! Ненавижу! Но это… Представь, к дому явилась толпа. Вот эти, вновь образованные. «Истинно русские»-то. Чёрная сотня. Осада! Настоящая осада! Бросали камни в окна. Кричали: «Выходи!» Ломились в двери. Гости должны были прождать до трёх часов ночи, пока явилась полиция. Вывели под конвоем. Плотникову попали камнем в голову. Он теперь лежит.

– Ужас! Возмутительно! Безобразие.

– Ты себе представить не можешь, что делается. Я взволнована. Не могу тебе рассказать подробно. Но ужас! Ужас! Один ужас! Я сейчас видела madame Плотникову. Она была, где я, – у Васильчиковых. Показывала письма, какие они получают ежедневно. Безграмотные. С угрозами смерти. Какие-то приговоры. «Мы, истиннорусские люди и патриоты своего отечества, постановили покончить с тобой и с твоими щенятами». И всё это безграмотно, каракулями. Страшно! Какой-то тьмой веет. Веришь ли, самое ужасное в этих письмах, это – их безграмотность. Я не могу видеть этой буквы «ять», которая по ним прыгает, – словно удар дубиной, – куда ни попадя. Madame Плотникова говорит: «С тех самых пор, как муж тогда в собрании сразился с Петром Петровичем, мы не знаем секунды спокойной»…

Пётр Петрович вскочил:

– Я еду к полицмейстеру. Мне не хотелось бы обращаться к губернатору, но если придётся, я поеду и к нему. Я поеду куда угодно…

– Да ты же здесь при чём?

– Ах, матушка! Не желаю же я, чтобы, рассказывая грязные, отвратительные, ужасные истории, в них упоминали имя Кудрявцева. Только этого ещё недоставало. Только этого!

И Пётр Петрович поехал к полицмейстеру.

Полицмейстер принял Петра Петровича, «в виду теперешних отношений губернатора», немедленно, стараясь быть как можно «корректнее»…

Он любил говорить:

– В нашем деле корректность – это всё.

Полицмейстер «самым корректным образом» указал Петру Петровичу на стул и пододвинул ему серебряный ящик с папиросами:

– Дюбек выше среднего. Не угодно ли?