Быт в пещере становился все лучше. За исключением явно вьюжных либо морозных дней, в их жилище было тепло, иногда даже душно. В сильные холода, а такая погода не держалась долго, скалолазы старались не совершать слишком далекие рейды, не охотились, не ходили за дровами, обходясь теми грудами валежника, что заготовил Игорь в относительно теплые дни. В мороз ограничивались короткими походами за водой.

Основным бичом стала обувь, кроссовки разбились практически у всех, пришлось налаживать производство мокасин и бурок. Мишка научился плести натуральные лапти, корявые, без различия правой и левой ног, но все это довольно быстро изнашивалось. Кроме того, почти вся кора в округе была поражена короедами.

Они нуждались во множестве вещей, в продуктах и лекарствах, но как-то перебивались. Что-то удавалось сделать, сшить, сплести самим; в первую очередь это были многочисленные циновки и глиняная посуда, доисторический аппарат из двух палочек и тетивы для добывания огня в дороге и прочее в том же духе. Что-то Зойка захватила с собой из дома, нагрузив перед уходом на Ромку два полных вещевых мешка, а без всего остального скалолазы научились обходиться.

Оружие практически не использовали, сохраняя в неприкосновенности тот небольшой запас патронов, что у них еще оставался. Поступило предложение глушить гранатами рыбу, но гранат было совсем мало, а рыба в местных озерах ловилась и обычными способами. Вот только ходить до них оказалось далеко, так что на рыбалку снаряжались редко, в относительно теплую погоду. Ни защитные обручи, ни носовые фильтры в этих горах просто не были нужны, воздух был чистым. Прибором ночного видения, что оказался вмонтирован в шлем старшего охранника, тоже не пользовались, сохраняя аккумулирующую батарею на черный день.

Тревоги первых дней — выдержат или не выдержат — ушли в прошлое. То, что они нормально перезимуют, стало ясно. Уже и Новый год отметили с настоящей елочкой, самодельными игрушками и подобием бражки. Уже и сигареты научились заменять самокрутками из газет и хорошо просушенной смеси коры и листьев, в которую Димка подмешивал толченые «грибочки». И даже конфликты по поводу здорового образа жизни пошли — тот же Димка, что обливался по утрам холодной водой, к этим самым «грибочкам» явно пристрастился и мог целыми днями медленно, задумчиво курить, выпуская в потолок пещеры сизые кольца дыма. Все остальные относились к этому совершенно спокойно, и только Женька, на правах командира чувствовавший ответственность за всю группу целиком, несколько раз пытался повлиять на Димку, на что тот благодушно посылал его «к тетушке». Однажды Женька нашел запас «кухна» из мухоморов, который в свое время старательно заготовил Димка по каким-то своим, специальным технологиям, и долго над ним размышлял, но уничтожить не решился — это было чревато настоящей ссорой. В конце концов, ратовать в этой пещере за праведную жизнь казалось смешно. «Грибочки» явно отдавали наркотиком, но каждый сам выбирал себе дорогу, а их лагерь сильно отличался от пионерского. Димка по-прежнему четко выполнял все приказы, и физическая его форма от новых «сигарет» пока не страдала. Иногда, правда, состояние курильщика было таково, что он не то что приказов, слов не воспринимал — стеклянный взгляд смотрел куда-то мимо Женьки, на губах блуждала странная полуулыбка. Что он видел, какие тени проносились перед его глазами в такие минуты, он и сам не смог бы рассказать. Однако на все время зимовки Женька решил его не трогать. Покуривали иногда и Оксана с Ириной, и Гера, и Мишка. В конце концов, для «столбистов», как и для многих других «неформалов», это было почти нормально.

Женька вспомнил, как он впервые попал на «столбы».

До этого он не воспринимал скалолазов всерьез. Ну ходят ребята по скалам, ну высоты не боятся. Так он тоже уверенно держался в горах и с детства не боялся высоты. Так что, в принципе, Женька и себя считал почти скалолазом, ничего особенного в этом не наблюдая. На первый столб он действительно поднялся легко, но там уже имел случай засомневаться, так ли все просто на самом деле. Двое ребят, совсем пацаны, на вид гораздо более хлипкие, чем он — а Женька всегда был плотного сложения — тренировались у небольшого, метра в три, гладкого камушка. Они забирались наверх и тут же спускались сбоку; один забирался, другой в это время слезал вниз, и все повторялось снова и снова. За минуту каждый из них успевал подняться и опуститься четыре, иногда пять раз, они сновали вверх-вниз уверенно, как детали отлаженного механизма. Какое-то время Женька наблюдал за ними, засекая время по секундной стрелке. Темп не менялся. Он присмотрелся к каждому движению, к перехвату рук. Скала была практически гладкой; крошечный выступ — позже он узнал, что такие называют «соплюшечками», за который можно было зацепиться не рукой даже, а только двумя пальцами, находился в двух метрах от подножия. Еще что-то вроде небольшой трещинки, на которую можно было попытаться поставить носок ноги — в полутора метрах. Именно так, на двух пальцах, ребята и подтягивались, пластаясь по скале и сбрасывая на нее часть собственного веса. При этом сначала нога опиралась о трещину — вскользь, поскольку места там хватало только на толчок, затем следовал переброс тела и смена рук, затем уже нога искала тот самый крошечный выступ, причем «соплюшечка» использовалась для уверенной опоры, и тело выталкивалось на самый верх. Таким образом, «соплюшечка» употреблялась трижды, трещинка внизу — только один раз.

Женьке стало интересно, сможет ли он залезть так же, как они. Необязательно, в конце концов, быстро — просто залезть. Он был в прекрасной форме и знал это. У ребят на ногах были специальные резиновые калоши — всегдашняя обувь скалолазов, но он был в кедах, а это считалось почти то же самое. Для новичка, пожалуй, кеды даже удобнее. Казалось, ребята нисколько не уставали, да, видимо, так оно и было. Для них это упражнение было не сложнее ходьбы по городу. Так и не дождавшись, пока они догадаются отойти от скалы, Женька решил попробовать. Как только он приблизился, пацаны отошли в сторону, пропуская старшего. Это выглядело нормально, так было всегда и везде, не только в Красноярске, в любом городе мира. Он был старше, а они были пацаны, ни он их не знал, ни они его — просто ему давали возможность подняться, очевидно, собираясь продолжить, как только он уйдет.

Женька провел рукой по шероховатой поверхности скалы. Только что это казалось элементарным. Несколько секунд он потратил, ощупывая пальцами каменный выступ, держась за который они так легко и быстро подтягивались вверх. Пацаны стояли рядом и смотрели. Надо было что-то делать. Он оперся ногой и попробовал подтянуться. Он знал, заранее чувствовал, что у него не получится. Вблизи это казалось совершенно невозможным. Эти парни легко и быстро скользили, перемещались по гладкой, отвесной скале. У него не было их техники. Техники движения. Попытавшись еще раз выбраться наверх просто силой — всего-то три с половиной метра, он с трудом оторвался от земли, вцепившись в скалу так, что побелели ногти, и тут же сорвался, поскольку цепляться, в общем-то, было не за что. Никаких шансов; все равно, что лезть на высокую, идеально пригнанную кирпичную стену. Ему бы и в голову не пришло, что здесь можно подняться, не наблюдай он только что разминку скалолазов. Так, опозорившись, Женька и отошел. Пацаны никак не отреагировали на его жалкую попытку. Как только он ушел от скалы, они возобновили свое безостановочное движение вверх и вниз. Как мухи на стене, подумал Женька. Теперь он смотрел на них с восхищением, даже с завистью. Движение уже не казалось простым. И отрабатывать его надо было именно здесь, на малой высоте, где можно было сорваться и не покалечиться.

Позже он увидел множество более эффектных и зрелищных вещей из серии «что умеют скалолазы»; еще позже он сам научился всему или почти всему, но первой была именно эта встреча. Тогда он не знал, как ставить руки, как фиксировать ладони на чистом трении, как правильно переносить вес, как страховаться, как скользить, как идти на упоре и на растяжках. Он не боялся упасть, он был правильно одет, силен и настроен на победу, но не смог одолеть трех метров самой обычной скалы.

Позже он понял, что разница между столбистом-скалолазом и человеком, с удовольствием гуляющим в горах, примерно такая же, как между пловцом-профессионалом и любителем поплескаться в ванной. Он полюбил эти дикие скалы в тайге, они стали частью его жизни. И Женька стал одним из «столбистов». Скалолазом. От альпинистов они отличались тем, что почти никогда не использовали специальное снаряжение.

Иногда красноярцы ездили «побродить по чужим горам» — в Таджикистан, на Кавказ, в Крым, куда набиралась компания и хватало денег. И вот однажды поехали на Алтай.

Ивс листал последние номера «Правды», сколотые в большую и оттого неудобную подшивку. Ослепительно желтыми пятнами играл в зеркальных стеклах солнечный свет.

Его интересовала последняя речь Шелленберга. Фюрер, несмотря на годы, держал аппарат в полном порядке, и некоторые речи, поговаривали, до сих пор писал сам. Восемьдесят девять лет старику. Впрочем, сам он их пишет или нет, неважно — каждое зачитанное им слово — это линия партии. Гибкая настолько, насколько возможно двоякое истолкование фраз вождя, жесткая — это без ограничений. Вначале было слово. Слово Шелленберга. Здесь это так. А уж если это слово касается гильбронавтики или биологии… Он вдруг подумал, что неплохо было бы достать такую же подшивку «оттуда». Где генсеком числится сибирский мужик Боря Ельцин. Или, как там у них теперь — президентом. Сибирский мужик — и президент. Ивс улыбнулся. Это было забавно. Президент. Хан Кучум, еще куда ни шло, а то — президент.

Пожалуй, нужно заказать их газеты. Конечно, все эти материалы засекречены, но заказать можно. С некоторых пор у него допуск по литере двойное «А». Он может работать так, как он считает нужным, тогда, когда он сам считает нужным, и пользоваться любыми материалами без ограничений. Ивс и сам еще не совсем привык к той власти, которой обладал. Он более ценен для Союза, чем дивизия морской пехоты. Необходим. Так что надо будет отдать распоряжение.

Властью надо пользоваться, чаще ее применять. Но не зарываться. Как там говаривал «их» товарищ Сталин… «Необходимых не бывает». Или нет, иначе: «Незаменимых у нас нет». Что-то в этом роде. Фюрер думал примерно так же, и карты власть имущих в козырной колоде Союза время от времени перетасовывались. Ученых это касалось реже, мягче, но все же… Сикорский сидел в лагере четыре года, и Королев тоже сидел. Остальным в назидание. Так что не очень-то зарывайтесь, обергруппенфюрер. «Их» Сталин говорил правильно. Колода тасуется в любой реальности, и везде человек выступает или игроком, или фишкой… Можно быть плохим игроком, а можно быть козырной фишкой. И лучше сбрасывать в отбой других, чем лететь туда самому. А еще лучше — самому выбирать, кого сегодня сбросят.

Интересно. Сикорского в их маленьком Союзе тоже хотели посадить, но он успел удрать в Америку. И все равно создал крутолеты. Королеву повезло меньше. Судьба, видно, такая. Двойники.

Странная параллель, необъяснимая с точки зрения обычной теории вероятностей, — судьбы двойников в соседних мирах обычно оказывались схожи. В совершенно разных обстоятельствах они умирали в одно и то же время. Причем один мог умереть, например, от гриппа, а другой в то же время ухитрялся попасть под машину. Не в ту же минуту, нет, но примерно в то же время — неделя, две. Сходились внешность и поведение. Даже любимые выражения и манера говорить, хотя воспитываться они могли разными людьми и в разных идеологиях. Сексуальные пристрастия совпадали практически стопроцентно. И многое другое, что случайностью не объяснишь.

Ивс изучал закрытую статистику по этому вопросу, но к определенному выводу так и не пришел. Разумного объяснения факту дублей пока не было. Параллельные миры, видимо, соприкасались не только в пространстве Гильберта, на каком-то уровне взаимодействия существовала и психологическая связь. Например, поведение людей всегда изменялось, когда в той же стране, но в «соседнем» мире погибали, чувствовали свою смерть сразу многие. Люди не осознавали эту связь, но она существовала. Групповые самоубийства сектантов и жестокие террористические акты отмечали даты ядерных бомбардировок, «их» пророки видели странные картины, объяснить которые мог любой подросток из шелленюгенда, и многое другое. Обратная связь тоже существовала — ядерная бомбардировка тамошней Хиросимы, например, имела вполне конкретный отзвук в реальной Японии, и статистика сорок пятого это отражает, вот только мало в Японии осталось статистики. Вообще, террористическая активность, самоубийства, особенно самосожжения — групповые или одиночные, видения всевозможных НЛО были наиболее очевидным следствием ядерных ударов, можно сказать, четким психическим отзвуком. Так называемое ядерное эхо. Они там, разумеется, ничего не поняли. У них эти всплески трактовались как религиозный фанатизм. Ну что ж, выигрывает тот, у кого больше информации.

Ивс знал, что его двойника в том мире не существует. Он даже не погиб — просто не родился. Когда-то, из любопытства, он специально наводил справки. Ничего удивительного, чем дальше, тем больше расхождения в событиях и людях. В девяностых годах новорожденных двойников осталось всего около шести промилле. Можно сказать, разошлись.

Одно время на него накатила волна какого-то безумия, и на протяжении нескольких недель он пытался найти Эльзу, живую Эльзу. Несколько офицеров биоразведки добросовестно собирали и отсеивали документы, один человек на задании погиб, попал в ситуацию самоликвидации и «умер от сердечного приступа», его люди переработали и отсортировали тонны статистического материала. Разумеется, все это было преступным превышением власти, подменой задач проекта личными целями, но ему тогда было наплевать на превышения, ему нужно было найти Эльзу, и ему казалось, что он вот-вот ее найдет, сможет вернуть, спасти, увидеть… Результат оказался нулевым. Он даже не узнал точно, родилась в том мире Эльза или нет. Там немцы затеяли грандиозную войну с русскими и, естественно, серьезно пустили друг другу кровь. «Их» Дрезден оказался в оккупационной зоне советских войск, все документы, все метрики перемешаны. Он остановился, когда понял, что на поиск могут уйти годы.

Для него подобная самодеятельность никаких последствий не имела, даже погибшего агента удалось списать, но рабочий месяц пропал зря. Операция «Счастье народов» могла начаться раньше на несколько недель, не будь ее руководитель таким сентиментальным. Слабость, Ивс, это была твоя слабость. Впрочем, теперь уже ждать недолго.

«Законсервировать вирус иммунодефицита до реализации операции «Гейзер». Пока передача только через кровь.

В целях планомерного распространения инфицированных способствовать развитию наркомании.

Устроить несколько локальных конфликтов. Разбить или дискредитировать все существующие военные блоки. Дискредитировать международные организации.

Запустить в компьютерные сети программы игр, снабженные импульсом подавления воли и привыкания. На телевидение — волну общей депрессии и насилия.

Широкая пропаганда психотропных лекарственных препаратов определенной направленности как противоаллергических, обезболивающих и гормональных средств; определенных видов снотворного.

Создание не менее трех десятков новых сект и «церквей», популяризация психотропного лечения «целителей».

Укрепление мутационных свойств тараканов, муравьев, комаров и крыс».

Сложнее всего было с Организацией Объединенных Наций. Здесь полностью своей цели Ивсу добиться так и не удалось, хотя кое-что… Остальные этапы подготовки операции «Счастье народов» были практически завершены.

— Я не понимаю, ты мне объясни. — Голова Димки лежала у Ирины на коленях, тонкие пальцы рисовали на его лице какие-то ласковые, невнятные фигуры. — Ты столько знаешь по истории, ты читал, я ничего не знаю. Ну, почти ничего.

Димка благодушно кивнул, соглашаясь. Начало разговора было правильным.

— Расскажи мне, кто такой этот Рем? Что за имя собачье? И почему у них нет Гитлера? Вернее, как это он в троцкисты попал?

Димке явно лень было что-то говорить. Глаза его медленно закрывались, он слушал, как пальцы Ирины чертят ему заново бровь.

— Ну, Дима, ты же все это знаешь. Я бы почитала, так наших-то книжек здесь нет. Ну.

Димка вздохнул, понимая, что надо отвечать.

— Дура ты, дура.

Ирка тут же щелкнула его по носу.

— Все у них есть, и Гитлер был. Ты про «ночь длинных ножей» что-нибудь слышала?

— Ну, так. Что-нибудь. Здесь только и слышала.

— Я и говорю, глупая дура. Имбецилушка.

— Ты зато у нас очень умный.

— Да, я умный.

— Очень умный. Умная умница.

— Да, я очень умный. Что есть, то есть, этого не отымешь.

Пальцы Ирины перестали гладить Димкины брови и медленно, ласково съезжали к горлу.

— Такой умный, что куда там. Так и прет наружу умище. Только весь мозг у тебя спинной.

— Не вес-ссь…

Пальцы сомкнулись на его шее, и сомкнулись почти всерьез. Сиплый выдох, встречная атака множества длинных Диминых рук и Ирина взвизгнула, отвлекаясь, вынужденная прикрывать на своем теле сразу все округлые места. Несколько минут они боролись, напоминая котят в лукошке, пока, наконец, Ирина не взяла верх. Окончательно уложив Димку на лопатки, она села на него верхом, прижав коленями руки, и снова приготовилась душить мерзавца.

— Будешь говорить?

Димка отрицательно замотал головой, одновременно стараясь как можно ниже опустить подбородок, не пуская к шее страшные пальцы.

— Нет, ты у меня заговоришь, заговоришь, гад.

Димка легко разжал и развел ее руки, а Ирина вдруг закашлялась. Она отодвинулась от Димки и кашляла все сильнее и сильнее, раздирая легкие, и Димка, встревоженный, сел. Он попытался ее обнять, но Ирина отпихнула его руки. Постепенно кашель почти прекратился, но плечи девушки продолжали вздрагивать. Она плакала.

— Ну вот. Ты чего, маленький?

Ирина снова отпихнула его руки и повернулась к нему спиной.

— Распустил маленький сопли. Расчувствовался. Весь в соплях. До самой задницы. Вот досюда.

Ирка дернулась в сочувственных Диминых руках, но они держали ее крепко.

— Не плачь, маленький. Не плачь, Квазимодушка моя. Не всем же умницами да красавицами быть. Ну, уродился человек уродиной. Что ж теперь делать. Ты же не виновата. Что без мозгов. Черепок у нас пустой. Зато сверху волосатый. Бороды нет — и хорошо. Или ты ее бреешь, бороду-то?

Ирка развернулась.

Через несколько секунд Дима напоминал ощипанную курицу, забившись в угол и пытаясь прикрыться остатками рук. Разъяренная, свирепая, огромная Ирка убивала маленького Димку минут пять, пока окончательно не пришибла и не стерла в порошок. Ноги, зубы, руки, когти, ногти, кулаки, щипки, пинки коленями, локтями и даже подбородком. Вяло отбивавшийся Димка пропищал что-то невнятное, пошел судорогами и издох. Ирина продолжала. Димка лежал как бревно, чуть подергиваясь. Ирина продолжала. Наконец утомившись молотить его остывающее тело, Ирина вздохнула, переводя дух.

Отогнув ему веко, она проверила труп на качество. Навстречу ее пальцам выкатился печальный глаз и укатился обратно. Уже по инерции, без азарта, она пнула Димку ногой и уселась сверху отдыхать. Труп, как и положено покойнику, лежал неподвижно. Ирка поерзала, устраиваясь поудобнее, взбивая Димкин живот наподобие подушки. Устроилась и легла, укрывшись. Труп немного повыл замогильным голосом, а потом начал вещать. Ирина закрыла глаза и приготовилась слушать.

— Слушай внимательно, толстуха. — Это был настолько наглый поклеп, что на него даже обижаться не стоило. — «Ночь длинных ножей». У-у-у… Мрак. Наша история, Иринка. Страшные чернорубашечники режут страшных коричневорубашечников. Режут страшными длинными ножами. Дискуссия цвета. Выживают дальтоники. В Германии бардак и неразбериха. Несколько дней непонятно, кто останется у власти. Потом все становится на свои места и наверху укрепляется Гитлер. У-у-у… Страшный кровопийца. Людоед-вегетарианец. Нет, если серьезно, то даже странно, что тогда победил Гитлер. В смысле, у нас победил. Здесь-то он проиграл. Дело в том, что отряды, подчинявшиеся Гитлеру, если их сопоставить с вооруженными отрядами Рема, проигрывали в численности примерно один к шести. Гитлеровцы, вроде бы, были лучше организованы. А Рема вроде бы поддерживала всякая пьянь. Но это они сами так потом рассказывали, победители. А победители известно что рассказывают. Я думаю, пили там одинаково и с той, и с другой стороны, а вот численность не сочинишь — это статистика, бухгалтерия, ведомости на зарплату. Один к шести! Или даже больше, я не помню точно. Ремовцев, или части СА считали на миллионы, гитлеровцев на сотни тысяч. Об открытом столкновении не могло быть и речи. Из тех, кто поддерживал Гитлера, потом создали СС.

— И что, все эти миллионы ремовцев перерезали?

— Нет, конечно. Перебили только верхушку. Так сказать, голову отрубили. Очень удачно отрубили, неожиданно и почти без крови. Ночью. Несколько сот убитых, паралич руководства СА, арест и расстрел самого Рема — и все. Вся структура СА, все эти миллионы, оставшись без головы, оказались беспомощны. Они не знали что делать, у них не было лидера, а Гитлер с каждым днем укреплял свою власть, укреплял свои структуры. Типичный удачный переворот. Можно сказать, маленькая революция; классическая борьба за власть. Пауки в банке мирно не живут, делиться начали еще Брут и Цезарь.

— Ладно. А какая разница? Черные рубашки или коричневые? Почему это так изменило историю? У нас Гитлер, у них Рем, ну и что? Почему здешний Рем не пошел по пути нашего Гитлера?

— Молодец. Ты способна задать вопрос. Умница. Это, конечно, у тебя случайно получилось, это проблеск, — Дима на всякий случай прикрыл руками уязвимые места, но Ирина была настроена благодушно, — но я все равно тебе отвечу. Дело в том, что фашисты у власти оказались не просто так. Тут не только их удача. Сталин, так сказать, выступал их прямым спонсором. Очень серьезным спонсором. Без советских денег они не смогли бы взять власть.

— Это было здесь?

— Это было и у нас, и здесь.

— Ты шутишь?

— Да какие шутки. Пятая часть бюджета страны или около того. Огромная страна, большие деньги. Все, что возможно и невозможно, все туда. На Украине людоедство и голод, а мы закупаем станки, оружие и финансируем Коминтерн. И нацистов, Ирочка, и нацистов. Хотя в нашей истории касаться этой темы не любят, и очень многие материалы засекречены до сих пор.

— Так откуда ж ты это знаешь? И потом, зачем нам финансировать фашистов, если мы с ними воевали? Это же глупо. Они потом до Москвы дошли.

— Ну, положим, до Москвы они дошли с большим трудом, и армия наша была сильнее немецкой, чисто по мускулам, в несколько раз — это я про сорок первый год. Воевали мы сначала плохо, удар был действительно внезапный, и очень много техники немцы захватили на границе. Очень много — это значит действительно очень много. Авиацию нашу накрыло на аэродромах, танки остались без связи и без горючего, дивизии не развернуты, техника в вагонах, вагоны в железнодорожных пробках, а сверху висят «юнкерсы». Войска расстреливали прямо в эшелонах, на пути к границе, технику, склады — все. Гитлер был слабее Сталина, но он очень вовремя и точно ударил. Это у нас, естественно. Здесь Гитлера вообще не было.

— Ну да. У немцев столько танков было.

— У наших танков было намного больше. В несколько раз больше. И танки наши были лучше. Действительно лучше. Нам всю жизнь лапшу на уши вешали, а ты ее даже снять поленилась.

— Дима, ты все это точно знаешь?

— Ира, ты подумай, а кто был сильнее? Внезапный удар, уничтожение половины армии на границе, прорыв в нескольких направлениях, захват огромной территории — это как в уличной драке, которая началась с того, что одного из противников несколько раз пырнули ножом. И он все равно побеждает. С трудом, с большой кровью, но побеждает. А потом говорят, что он был слабее, чем тот, кто на него напал.

— Так у нас весь народ воевал, стояли насмерть…

— Ну да. А немцы развлекались и валяли дурака. Наоборот, Ириша, наоборот. Это у нас Власов был, а у немцев такого парня не нашлось. Почти миллион русских с той стороны бодались, это как? Наши действительно дрались очень хорошо, но точно так же дрались немцы. Ничуть не хуже. И у станков они работали не меньше нашего. И концлагеря у них были такие же. Однако война закончилась в Берлине, а не в Москве. Хотя воевали мы бездарно, это я про руководство, и народу положили больше. Почти в два раза больше. Это я про войска.

— Но ты же говоришь, у наших танков было больше и танки были лучше. Почему же мы потеряли столько людей и отступали?

— Я тебе такой пример приведу. Два человека готовятся к схватке. У одного пистолет, дерьмовый пистолет, старенький. У другого новый, хорошо смазанный автомат с полным боекомплектом. Но первый успел этот пистолет вынуть и прицелиться. А у второго автомат в чехле или, в лучшем случае, за спиной висит. И много будет проку от его автомата? Наши танковые дивизии не успели толком развернуться. Автомат Сталина оставался в чехле, когда Гитлер уже выстрелил. Причем ударил так, что захватил огромное количество нашей техники прямо на границах. В поле танковый батальон огромная сила, а те же танки на железнодорожных платформах не могут сделать ничего. И чтобы их снять, нужна специальная техника, вручную не скатишь. А сверху уже висят «юнкерсы», все вокруг горит, связи нет, единого командования нет, паника, а на окраинах шуруют немецкие мотоциклисты. Вот тебе сорок первый год. И снаряды так, и обмундирование, и горючее, и масла. Все это потом пришлось перемалывать русскому Ивану. И все равно перемололи. Так кто же был сильнее? Не верь тому, Ириша, что рассказывают после драки, особенно не верь тому, кто победил. Каждый излагает факты так, как ему это выгодно, окрашивает их в нужный цвет. И Сталин в этом отношении кристальной честностью никогда не отличался.

— Ну ладно. С тобой трудно спорить, я не знаю цифр, пусть даже так. Ладно. Мы были сильнее. Они напали, мы их победили. Но зачем нам финансировать фашизм, Дима? Пусть даже они были слабее нас, зачем нам их выращивать? Деньги им давать?

— Так выращивали-то не фашистов, Иринка. К власти вели друзей, национал-социалистическую партию. Рабочее движение. У них даже знамена были красные. Там сначала такая дружба была, парады общие, поставки техники, обучение офицеров — их офицеров у нас, экскурсии наших военных спецов на их военные заводы — все это было, даже при Гитлере было. Потому как стиль руководства один: НКВД — гестапо, концлагеря — Гулаг, даже пропаганда очень похожа. В тридцатых годах это были братские партии, мы в Коминтерне вместе заседали, у нас был общий враг — мировой империализм. А вот потом — да, действительно разошлись. Но только не по идеологии, там отличия были в частностях. Просто власть не поделили. Гитлер спутал все карты Сталину. Сталин его недооценил. И пришлось воевать.

— Так зачем же Сталин его прикармливал? Если недооценил? Ошибся, что ли?

— Опять. Не Гитлера Сталин прикармливал, а национал-социалистов. Партию. А Гитлер тогда в Германии на задворках стоял. Ну, не на самых, конечно, задворках, но и первым человеком не был. И даже вторым. Билет партийный у него был с номером семь. А по влиянию он был, кажется, четвертым. А первым был Рем. Безусловно, Рем. Вот на него-то и сделали ставку в Кремле. Я этого точно не знаю, но я так думаю. Ставку сделали, денег дали, к власти привели — но не вышло. Влез паскуда Гитлер, устроил переворот, и в одну ночь все поменялось. Поддерживали одних, а к власти пришли другие. И всю политику менять пришлось.

— А здесь, значит, переворота не было.

— Да, не было. Здесь, если хочешь, события развивались естественным путем. Рем знал, кто его кормит, знал, что он слабее Сталина — а тогда, в тридцатых, у Германии армии вообще почти не было, они же только-только от войны оправляться начинали, и Рем вел себя так, как это было угодно Сталину. Тем более что Сталин его не обижал. И все у них получилось. Объединились, слепили единое государство без всякой войны. Гитлера убрали, а потом, как водится, перемазали его всяким дерьмом.

— Ну, Гитлера не очень-то испачкаешь.

— Это у нас, здесь он особо развернуться не успел. Потому и попал не в людоеды, а в клевреты Троцкого.

— Странно все-таки. Русские и немцы. В одном государстве. Языки разные, все разное.

— Ну, это не странно. А Югославия? Или Австро-Венгрия? Тот же СССР, где вместе эстонцы, таджики и армяне? Или Соединенные Штаты, где столько всего намешано. Нет, Ира, хорошему строителю разные кирпичи не препятствие. Только крепче будет. Здесь все получилось будь здоров. Империя. Кстати, действительно интернациональная, у власти-то сейчас немцы.

— Не немцы, а один немец.

— Ну да, немец. Хотя и у нас, в Союзе, русских-то почти и не было у власти. То грузины, то хохлы. Это, наверное, везде так. Как в мафии, национальность значения не имеет. Только личные качества.

— Это хорошо или плохо?

— Это нам без разницы. Шелленберг здесь у власти или Мао Цзедун, нам, Иринка, все едино. И все хреново. Нас здесь не примут и не поймут.

Димка обнял Ирину, а та, приткнувшись к его плечу, закрыла глаза.